Первые несколько секунд Гилад не открывал глаза, стараясь прогнать остатки сна и неприятную тяжесть в голове. В конце концов, он оглядел палату, поморщившись от слишком яркого света, и взгляд его остановился на Константине. Тот сидел в одном из кресел у окна дремал, откинувшись на спинку. На коленях у него лежала открытая книга.

— Надо же, еще никогда не лежал в одноместной палате, — заговорил Гилад. — Почти отпуск. Всего и делов — попасть в аварию и удариться головой.

Говорил он негромко, почти шепотом, но Константин открыл глаза и сменил расслабленную позу на более напряженную.

— Похоже, я тебя разбудил, — виновато проговорил Гилад.

— Тебе никто не говорил, что у тебя ужасный вкус в литературе? Десять страниц Сидни Шелдона действуют в сто раз лучше снотворного. Как ты себя чувствуешь?

Гилад помолчал, прислушиваясь к своим ощущениям.

— У меня болит голова, — начал он, — и тошнит. И еще я вижу все так, будто мне завязали глаза полупрозрачной повязкой.

— Это действие лекарства, через пару часов ты будешь видеть еще лучше, чем раньше. Правда, тебе придется заказать новые очки, потому что старым повезло еще меньше, чем твоей машине. Расскажи мне, что произошло. В историю о том, что ты превысил скорость, я не поверил.

— Превысил скорость? Да я ехал как черепаха! — возмутился Гилад. — Хорошо, может, в какой-то момент я ехал быстро, но дорога была абсолютно свободной. Этот сукин сын ехал с выключенными фарами, а когда оказался прямо за мной, включил дальний свет. На долю секунды я зажмурился, потому что свет отразился в зеркале заднего вида и лишил меня возможности что-либо видеть. А потом этот идиот попытался меня обогнать. Я сдал вправо и съехал на обочину, чтобы дать ему проехать — там узкая дорога, но он и не думал проезжать, а тоже сдал вправо. Я не успел понять, что произошло, почувствовал, что теряю контакт с дорогой… а потом очнулся в приемном покое больницы.

Константин закрыл книгу и вернул ее в сумку Гилада, которая висела на спинке кресла. После этого он поднялся, взял стул и поставил его рядом с кроватью.

— Признаться, ты меня напугал.

— Что ты говоришь! А я вот вообще не испугался — я каждый день попадаю в аварии! — Гилад вздохнул и поправил подушку. — Я за рулем уже десять лет, и это моя первая серьезная авария. Послушай… — Он в очередной раз оглядел палату. — Где Кристина?

— Думаю, она еще спит. Ей сделали операцию, потом — переливание крови. Она поправится. Как и ты, впрочем.

— Операцию? Какую?

Константин молчал, изучая желтоватую жидкость в пакете капельницы.

— Кесарево сечение. Доктор сказал мне, что ты…

— Да, я понял. — Гилад сделал паузу. — У меня такое чувство, что я сплю и вижу сон. И я хочу, чтобы этот сон закончился. Потому что интуиция подсказывает мне, что дальше будет хуже.

— Ты, конечно же, не запомнил водителя. Может, ты помнишь, как выглядела машина?

Гилад пожал плечами.

— Если честно, в тот момент мне было не до машины. По-моему, это был джип. И, как мне показалось, у него были не израильские номера. Белые. Палестинские. Но это на самом деле могло мне показаться.

— Кристина должна была ехать с тобой? Ведь вам не по пути, и у нее есть своя машина.

Гилад посмотрел на Константина.

— Ее машина в ремонте. Она должна была забрать ее вчера, но не успела, позвонила мне вечером и попросила ее забрать. Помню, мы еще хотели поехать в какой-нибудь ресторан, но потом решили, что поедем домой.

— То есть, ты должен был ехать один?

— Я не понимаю, к чему ты клонишь.

— Надеюсь, это временное отсутствие аналитических способностей, вызванное действием лекарства.

Гилад сел на кровати.

— Нет, — сказал он, покачав головой. — Нет-нет. У меня пока что нет паранойи, и я не думаю, что кто-то хочет меня убить.

— Вас не за что убивать, капитан?

— Конечно, нет!

— Судя по всему, и скрывать вам тоже нечего. Я знаю вас уже не первый год, но вы и словом не обмолвились о вашем отце.

Константин принял выжидательную позу и посмотрел на бывшего консультанта. В глазах Гилада мелькнула нерешительность.

— Что ты знаешь про папу? — спросил он.

— Владимир Гордон, уроженец Советского Союза. Оставив семью, репатриировался в Израиль. Служил в армии, генерал-майор, стратег, специалист по террору, подразделение «Кидон». Погиб во время операции «Защитная стена» при невыясненных обстоятельствах. По крайней мере, так написано в отчетах. Я располагаю более подробной информацией.

— Какой?

— Тебе будет спокойнее, если ты этого не узнаешь.

Гилад сцепил пальцы, но ничего не ответил, и Константин расценил это как приглашение к продолжению диалога.

— В то время его сын Гилад — такое имя он взял незадолго после того, как приехал в страну — должен был поступать в университет. Он был официально признан непригодным к армейской службе, так как страдает редкой формой серповидно-клеточной анемии. После известия о гибели отца Гилад решил изменить свои планы. Он воспользовался услугами Итая Бен Ари, военного врача — кстати, моего бывшего армейского коллеги и хорошего друга — для того, чтобы подделать документы. Он получил академическую отсрочку, потом — степень бакалавра стратегии и аналитики, а после этого начал служить. Проблема возникла тогда, когда лейтенанту Гордону отказали в его просьбе и не приняли его в подразделение «Кидон», куда он хотел попасть. Поэтому лейтенант Гордон отслужил указанный в контракте срок и демобилизовался из армии. После этого он написал резюме и послал его, в том числе, на электронный адрес капитана Землянских, и таким образом добился своего — посвятил свою жизнь борьбе с террором, так, как в свое время сделал его отец. «Армия не позволила мне в полной мере раскрыть свой потенциал», — процитировал строчку из резюме Константин. — Хорошо звучит.

Гилад продолжал молчать. Теперь он уже не смотрел на Константина, а изучал белоснежную простыню.

— А теперь я расскажу тебе то, чего ты не знаешь. Твой отец был хорошо знаком и с Салахом Абу Шарифом, и с Хусни Абу Талибом, и, самое главное, с Мустафой. Он играл важную роль в планированни операции по ликвидации Салаха, работал с группировкой «37» и с некоторыми людьми, которые были связаны с ней. И после своей смерти, капитан, он оставил много неоплаченных счетов. Таких счетов, которые в нашем мире не прощают.

— Нет, я на самом деле сплю, — заговорил Гилад. — Но, похоже, проснусь не скоро…

— Почему ты скрывал это от меня?

— А что я мог сказать? «Капитан, возьмите меня на работу, я хочу убивать террористов так же, как мой отец»? — Гилад махнул рукой. — Ты бы посмотрел на меня, как на идиота.

Константин поднялся.

— Ну почему же. Просто я проверил бы кое-что до того, как принимать тебя на работу. Но теперь это не имеет значения. Ты можешь гордиться тем, что так долго скрывал правду.

— Да уж, это повод для гордости, нечего сказать. — Гилад все же посмотрел на Константина. — Мне хочется выпить чего-нибудь покрепче.

— Не думаю, что эта идея понравится доктору. — Он кивнул Гиладу на прощание. — Отдыхай. Между прочим, есть еще кое-что, чего ты не знаешь. Должность моего консультанта ты получил благодаря доктору Итаю Бен Ари.

— То есть, все, что ты тогда наговорил мне про физиогномику — полная чушь?! — разозлился Гилад.

— Это была правда от первого до последнего слова. Мне не нравился тот факт, что у тебя есть родственники за границей. Я побеседовал по телефону с твоей сестрой, которая до сих пор живет в Москве, выяснил, что подозревать ее не в чем, и взял на работу консультанта, который не ест мясо. Кстати, при твоей болезни тебе нужно поглощать его в огромных количествах.

…Берта поставила на стол привезенные из супермаркета пакеты и открыла холодильник.

— Что вы будете на ужин, сэр? — спросила она, принимаясь раскладывать продукты.

Константин, сидевший за столом, отложил книгу.

— Что-нибудь легкое. У меня нет аппетита. — Он взял стоявшую на столе бутылку коньяка и пустую рюмку. — Выпьете со мной?

— Вы опять принялись за старое? — нахмурилась экономка.

— Выпить две рюмки коньяка — это приниматься за старое? Ну, Берта, достаньте уже рюмку. А то я на самом деле почувствую, что принимаюсь за старое.

Экономка вздохнула и достала из шкафа с посудой вторую рюмку.

— Пару глотков, не больше, — сказала она.

— Ваше здоровье.

Берта кивнула в ответ и, выпив содержимое рюмки, взяла с блюда лимон.

— А теперь уберите, — потребовала она. — Я не хочу, чтобы госпожа видела, что вы пьете.

Константин отнес бутылку в бар, находившийся в гостиной, вернулся и снова сел за стол.

— Как прошел день? — спросил он. — Чем вы занимались?

— Была в городе. — Она покачала головой. — Дела, дела…

— Ну, хотя бы кто-то сегодня занимался делами. Я даже не появился на работе. Освободился во втором часу дня и решил, что нет смысла куда-то ехать — пока я приеду, на часах будет четыре, а в пять у нормальных людей заканчивается рабочий день.

— Вот и хорошо, сэр. Мир не перевернется, если вы один день не выйдете на работу.

Константин подвинул к себе блюдо и принялся раскладывать кожицу лимона ровными полосками.

— Я сейчас вам кое-что расскажу, Берта, — сказал он. — И пусть это останется между нами.

Экономка согласно кивнула, раскладывая овощи.

— Вы, наверное, помните Нурит. Доктора Мейер. Она работает со мной. Когда-то она бывала у нас в гостях.

— Конечно, помню, сэр. Это к ее дочери вы с госпожой ходили на свадьбу?

— Да-да, именно.

Берта взглянула на Константина.

— И вы с ней когда-то встречались. Давно. Да?

— Да. Об этом я и хотел с вами поговорить.

На протяжении всего рассказа Берта продолжала раскладывать продукты, находясь спиной к нему.

— Что вы хотите услышать, сэр? — спросила она, когда собеседник замолчал.

— Если честно, я не знаю сам.

— Что бы вы чувствовали на ее месте? Вы дали ей надежду, хотя знаете, что это не та надежда, которая ей нужна. Она была права, женщины хотят знать, что ожидает их завтра. Ваши с ней отношения изначально были этого лишены. Вы могли дать ей все, кроме этого.

— Когда-то я на самом деле верил в то, что из этого что-то может получиться.

— Из любых отношений в конечном счете что-то получается, сэр. Вопрос в том, то ли это, чего вы хотите.

— Я сам не знаю, чего хочу.

Берта не ответила, снова принявшись за продукты. Константин поболтал остатки коньяка в рюмке.

— Иногда я думаю о том, что жизнь моя идет не так, как должна идти. Не должно быть ни Нурит, ни Марики, ни Лии, ни всех остальных. Я жду, когда наступит момент, и я все пойму. Найду логическое объяснение тому, почему когда-то женился на Марике, почему с ней расстался, зачем встречался с Нурит, почему снова вернулся к Марике, почему не могу выбросить из головы Нурит. Но этот момент не наступит. Все останется так, как есть.

— Значит, кто-то хочет, чтобы все так оставалось, сэр. Счастье — это птица. Для того чтобы оно пришло, нужно рассыпать ему корм. Но это еще полдела. Нужно увидеть его, когда оно придет, понять, что это оно. А потом не отпускать его. Вы сомневаетесь, и это лучше, чем быть уверенным, а потом понять, что все иначе. — Берта подошла к нему и села за стол, отодвинув один из стульев. — Вы с госпожой не виделись семь лет, и начинать все с самого начала — это непросто. Если вы когда-то были рядом с этим человеком, это тяжелее вдвойне, потому что вы думаете о том, что было раньше, и хотите вернуть это. Вы не сможете этого сделать, сэр. Так устроен мир — Всевышний закрывает дорогу в прошлое. Но вместо дороги в прошлое вы получили еще одну возможность сделать счастливой женщину, которую вы любите. Ей сейчас так же тяжело, как и вам. Поэтому вы должны поддержать ее.

— Счастье — это птица. Для того чтобы оно пришло, нужно рассыпать ему корм, — повторил Константин. — Только каждый должен рассыпать корм своему счастью, верно?

Услышав звук открывающейся двери, Берта поднялась.

— Только мы заговорили о госпоже — и она уже дома.

— Отдыхайте. Я встречу ее сам. Когда я приходил домой раньше своей жены?

Марика вошла в гостиную, но не села в кресло для того, чтобы снять туфли, как она обычно делала по возвращении домой, а подошла к журнальному столику и взяла оттуда какие-то документы.

— Как я умудрилась их забыть? — недоуменно проговорила она, изучая бумаги.

Константин остановился в дверном проеме и посмотрел на нее.

— Не знаю, и почему я думал, что ты обрадуешься, увидев меня дома?

— Я рада. Здравствуй, дорогой. Как было на работе?

— Я не был на работе, мы ведь разговаривали днем.

Марика положила документы в сумочку.

— Ах да, точно. Гилад. Надеюсь, он хорошо себя чувствует?

— Через пару дней будет здоров. Я думал о том, чем мы будем заниматься вечером, и решил, что мы поедем в Тель-Авив. Там на набережной есть отличный ресторан. Ты просто обязана попробовать их креветки.

— Не сегодня, милый. У меня есть дела.

Константин подошел к ней.

— Очередной деловой партнер, который предпочитает обсуждать дела за ужином?

— Нет. Я иду в банк.

— Несчастный American Express, проглоченный голодным банкоматом? Не знал, что у тебя одна кредитная карта.

Марика оглядела себя в зеркало и достала из сумочки помаду.

— Ты прекрасно знаешь, что у меня не одна кредитная карта, — сказала она. — Я иду туда не за этим. Мне нужны наличные деньги.

— И ради наличных денег ты идешь в банк? Кстати, я еще не сказал, что соскучился? — Константин обнял ее за талию и поцеловал в шею. — Завтра утром мы выйдем из дома пораньше, я подвезу тебя до банка.

Марика вежливо убрала его руки.

— Если я иду в банк сегодня, это значит, что деньги мне нужны срочно.

— Сколько денег тебе нужно?

— Три тысячи долларов.

Константин тоже посмотрел в зеркало и провел рукой по волосам.

— Ты заказала кого-то из своих конкурентов, и теперь должна заплатить местным авторитетам за проделанную работу? Я давно не пользовался валютными чеками, так что вряд ли найду книжку. У меня будет семьсот долларов, может, тысяча — то, что осталось после поездки в Прагу. Тысячи долларов тебе не хватит?

— Нет. Мне нужно ровно три тысячи долларов. И я должна получить их в ближайший час.

— Тогда позволь мне тебя подвезти. Полчаса на подписи в банке — и мы поедем в Тель-Авив.

— После банка мне нужно будет поехать еще кое-куда. Так что ресторан откладывается на потом. К примеру, на завтра. До завтра креветки в море не закончатся?

Марика спрятала помаду и достала духи.

— Ты не отреагировала на мою шутку про мафию. Потому, что это была глупая шутка?

— Константин, послушай. Я устала. Сейчас мне нужно ехать в город, а потом по темноте возвращаться обратно. Мы поговорим после того, как я вернусь.

— Помню, ты обещала, что мы обсудим книгу. Кстати, я уже дочитал ее до конца и готов к дискуссии. Но, надеюсь, на обсуждении это не остановится, потому что, как я уже сказал…

— Да-да-да, ты соскучился, — раздраженно закончила Марика. — А ты не думал о том, что у женщин бывают такие периоды, когда им не хочется думать о сексе?

— Мы достаточно давно знакомы, ты могла сказать об этом прямо.

Марика поправила пиджак и застегнула верхние пуговицы блузки.

— Иногда ты действуешь мне на нервы, — сказала она мужу.

— Если все дело в периодах, когда женщинам не хочется думать о сексе, то я молчу. Я буду преданно скучать столько, сколько нужно. Я не имею права спорить с женской природой.

— Вот и замечательно. — Марика улыбнулась и погладила его по щеке. — Скоро я вернусь и проверю, как преданно ты скучал.

Константин удивленно изогнул бровь.

— Скоро вернешься и проверишь? Но я подумал… — Он поднял руки, демонстрируя растерянность. — Кажется, я не так тебя понял, и теперь я совсем ничего не понимаю.

— Вечером я тебе все объясню. Чао, дорогой. Не скучай.