Глава 1

Здравствуйте, дорогой друг.

Не знаю, найду ли подходящие слова для того, чтобы выразить вам свое сожаление по поводу вынужденной задержки. Я не удивлюсь, если терпение ваше уже на исходе, и вы решили отказаться от этой отчаянной затеи. Надеюсь, письмо успешно дошло до адресата, и сейчас вы читаете его. Некоторые сложности вынудили меня быть осторожным. Именно поэтому я не писал вам так долго. Но опасность миновала, и наша переписка возобновилась. И я не солгу, если скажу, что рад этому.

Я слышал, что вы неважно себя чувствовали, и искренне верю в то, что сейчас ваше здоровье снова в полном порядке. Я советую вам беречь себя. Поверьте, через десять-двадцать лет вы сами скажете себе за это «спасибо». Во всяком случае, я желаю вам, чтобы ваши болезни отступили.

Моя жизнь течет размеренно, как и всегда. Ничего сверхъестественного не происходит, да и произойти не может — я решил, что могу позволить себе отдохнуть от дел. И на здоровье я не жалуюсь — кроме, разве что, повышенного давления и головной боли, которая частенько приветствует меня по утрам.

Женщины мои поживают прекрасно, одна из них недавно подарила мне сына, и мы отметили это радостное событие так, как принято у нас — с размахом. Я подумал о том, что хотел бы видеть вас на нашем торжестве. На мой взгляд, подобные мероприятия вполне отвечают вашему тонкому вкусу, и вам бы у нас, несомненно, понравилось.

Надеюсь, ваша личная жизнь за это время претерпела изменения к лучшему. Я хочу, чтобы вы были счастливы, друг мой. И, если такие изменения присутствуют, я за вас рад.

За время своего молчания я выполнил вашу просьбу и достал бумаги, касающиеся вашего покойного коллеги. Теперь они у меня, и в чужие руки не попадут. Я бы обязательно нашел способ переправить их вам, но дело в том, что я до сих пор не нашел несколько очень и очень важных вещей. Поэтому я передам вам документы сразу после того, как они будут в порядке.

Я с огромным интересом прочитал о ваших выводах и прогнозах, связанных с нашим сотрудничеством. Скажу вам честно — при мысли об этой истории я испытываю противоречивые чувства. Да и вы, как мне кажется, тоже. Я не думал, что вы решите обратиться ко мне. Сначала мне в голову пришла мысль, что вами движут корыстные цели. Но что-то внутри сказало мне, что я могу вам доверять. Я прислушиваюсь к голосу своей интуиции, и она говорит, что наше с вами сотрудничество принесет плоды. И мне хочется верить в то, что мы оба достигнем той цели, к которой стремимся.

Да пребудет с вами Аллах,

Мустафа Мухаммед Хусейни

Дамаск

Приветствую вас, мой друг.

Признаю, я с нетерпением ждал вашего письма. Я не склонен к панике и размышлениям о пустом, но в последнее время я много думал о нашем с вами сотрудничестве, и мысли эти были мрачны. Теперь я получил ваше письмо, а это значит, что все хорошо, и все мои опасения оказались бессмысленными.

Я хочу поздравить вас и вашу жену с рождением сына. Это важное и волнующее событие, и я уверен, что он вырастет таким же смелым, сильным и мудрым человеком, как вы. А пока я желаю ему здоровья и счастливого детства, а вам — тех незабываемых минут, которые всегда дарят дети.

На ваш вопрос об изменениях в личной жизни я отвечу утвердительно, но о позитивности этих изменений пока судить не берусь. Не буду вдаваться в подробности — отчасти потому, что хочу сохранить лицо джентльмена, а отчасти и потому, что рано делать конкретные выводы, но историю, в которую я попал, сложно назвать приятной. Хочется верить, что я достойно выйду из этого положения, не испортив жизнь другим и оставив свою честь незапятнанной, равно как и честь той женщины, которую я люблю. Но не буду утомлять вас рассказами о себе — это, по меньшей мере, невежливо.

Я был рад узнать о том, что бумаги Ицхака у вас. Я провел много неприятных минут в размышлениях об их судьбе, и теперь чувствую себя более спокойно. А также спешу сообщить вам, что я выполнил вашу просьбу, хотя она отняла у меня немало времени и сил. Все позади, и теперь я могу передать документы вам. Заметьте, я пишу «передать», и имею в виду именно это. Я не решусь посылать бумаги, потому что они слишком важны, а курьеру я их не доверю. Полагаю, я смогу на пару дней переложить свои обязанности на плечи консультанта и навестить вас. Я давно не был в Дамаске и скучаю по Сирии.

Буду честен с вами и скажу, что я преследую еще одну, более личную цель. Даже, наверное, две цели. Во-первых, я хочу продемонстрировать вам серьезность своих намерений. Мне важно пообщаться с вами, глядя вам в глаза. Я люблю писать письма, но ничто не может заменить встречи двух людей. И, во-вторых, признаюсь: я хочу познакомиться с вами. Вы можете расценивать это как любопытство или как мой личный каприз, но вы показались мне интересным человеком, а я всегда питал слабость к интересным людям. Я уверен, что наше общение доставит нам обоим удовольствие, и мы найдем достаточно тем для обсуждения.

Всех вам благ,

Константин Натанаэль Землянских

Иерусалим

 

Глава 2

В воскресенье Габриэль на работе не появилась. Не пришла она и через день. В офисе главного аналитика дел хватило бы даже на четверых; Лие приходилось действовать в спешке, и к концу второго дня она начала нервничать.

— Почему бы тебе не навестить ее? — спросил Константин. — Она не отвечает на сотовый, на домашний не отвечает тоже. Тебя не интересует судьба твоей подруги?

— Она мне не подруга, — ответила Лия.

— Хорошо, с коллегой, — отмахнулся Константин. — Какая разница? Навести ее, дорогая, — перешел он на более мягкий тон. Лия каждый раз поражалась тому, как умело он меняет интонации. Постороннему человеку и в голову бы не пришло, что он делает это не случайно. — Вы выпьете по чашке зеленого чая, побеседуете по душам. Сейчас я дам тебе ее адрес.

Лия помолчала, отметив, что Константин принял решение за нее, так и не дождавшись утвердительного ответа с ее стороны.

— Думаю, мы хорошо проведем время, — сказала она.

— Хорошо, чтобы это «думаю» хотя бы пару раз передалось твоей подруге. То есть, коллеге. — Константин достал из ящика стола небольшую записную книжку, и, взяв со стола лист для заметок, написал на нем адрес. — Возьми.

Лия пару секунд рассматривала адрес. Почерк у Константина был крупным и ровным, но при этом совершенно непонятным и, как ей всегда казалось, уж слишком стилизованным, полным изящных росчерков — завитушек, оставляющий впечатление старомодного. До сих пор она понимала записи служебные записки, написанные его рукой, только со второго раза.

— Может, стоит позвонить? — спросила она.

— Она дома. Габриэль работает тут целую вечность, и я знаю ее хорошо. А тебя знаю еще лучше, — сказал он, поднимая указательный палец. — И знаю, что ты хочешь поехать и посмотреть на то, как она живет.

— С чего бы? — смутилась Лия.

Константин встряхнул сигаретную пачку, внимательно изучил ее содержимое и вернул на стол.

— Тебе представился случай увидеть свою… коллегу в домашней обстановке. Думаю, она произведет на тебя хорошее впечатление. Такое же, как в свое время произвел я.

Лия поджала губы и спрятала листок в карман.

— Я могу идти? — спросила она.

Капитан Землянских повернулся в кресле к окну, тем самым показывая, что аудиенция окончена.

— Да, — ответил он. — Хорошего тебе дня.

Габриэль жила на двадцатом этаже совсем недавно построенного дома. После долгих раздумий Лия решила не звонить ей. Максимум, решила она, дома никого не будет, и можно будет вернуться. Но Габриэль была дома.

— Здравствуй, дорогая! Не стой на пороге, проходи. У меня как раз выдался свободный вечер.

Габриэль встретила гостью в шелковом кимоно ярко-алого цвета. Больной и уставшей она не выглядела.

— Вообще-то, я не ждала гостей. Прости за домашний вид. Если бы ты позвонила и предупредила, что приедешь, я бы приоделась. Не смей разуваться! Моя домработница не заходила ко мне целую неделю.

Несмотря на то, что домработница «не заходила целую неделю», полы в доме блестели, в воздухе пахло свежестью, и нигде не было ни пылинки — квартира выглядела так, будто тут сделали уборку максимум пару часов назад.

Интересно, что она подразумевает под словом «приоделась», подумала Лия, проходя в гостиную. Может быть, вечернее платье, бриллиантовое колье и манто?

Гостиная была обставлена скорее с шиком, чем со вкусом, но в доме было уютно. Лия присела на серый бархатный диван. Габриэль засуетилась.

— Что ты будешь пить, конфетка? — спросила она. — Чай, кофе? Может, что-нибудь покрепче?

— Водку, — сказала Лия мрачно.

— Что-то случилось? — всполошилась хозяйка.

— У меня каждый день что-то случается. Я уже не знаю, что с этим делать.

— Мартини, — молниеносно решила Габриэль. — Оставим водку для мужчин.

— Тут еще и мужчины будут? — спросила Лия обреченно.

— Господи помилуй. Зачем нам мужчины?

Через пять минут на стеклянном столике появилась бутылка мартини в сопровождении двух хрустальных бокалов и блюдца с тонко нарезанным лимоном. В качестве дополнительного угощения Габриэль принесла коробку шоколадных конфет.

— Голландские, — похвасталась она. — Запас шоколада заканчивается. Пора за покупками.

Хозяйка открыла бутылку и наполнила бокалы.

— Твое здоровье, детка, — сказала она, подхватывая с блюдца дольку лимона. — Как поживает наш злой босс?

— Я приехала потому, что он интересовался, как поживаешь ты.

Габриэль сделала пару глотков мартини, лизнула лимон и сморщила нос.

— Фу, кислятина, — прокомментировала она. — Я поживаю хорошо. Надеюсь, ты там без меня справлялась?

— Ну как сказать, — пожала плечами Лия, пригубив свой бокал. — Вторая пара рук не помешала бы.

— Ничего, завтра я вернусь. Думаю, капитан от меня отдохнул. Как часто он обо мне спрашивал?

— Только когда злился.

— Детка, он злится двадцать четыре часа в сутки!

Лия тоже взяла с блюдца лимон и принялась снимать с него кожицу.

— Послушай, — продолжила Габриэль. — Я вчера купила три чудесных платья. Я уже и забыла, как это здорово — ходить по магазинам в начале рабочей недели! Все куда-то бегут в деловых костюмах, а ты идешь себе спокойно по улице, размахиваешь пакетами с только что купленной одеждой и думаешь не о том, успеешь ли ты пообедать за несчастные полчаса перерыва, а о том, что бы еще купить. Ну, или где бы съесть вкусный, сытный и дорогой обед.

— Значит, у тебя все хорошо? — сделала попытку улыбнуться Лия.

Габриэль помолчала, изучая ее лицо.

— А вот у тебя, похоже, не очень, — сказала она, наконец. — Как там твой… роман? Ты уже собрала вещички и переехала во дворец своего принца со счетом в швейцарском банке, старой «ауди» и гостеприимной постелью?

— Ты была у него дома? — подняла глаза Лия.

— Он приглашал меня и кое-кого еще на свой день рождения. Поразительно, какой он милый, когда снимает галстук. Может, в химчистке его костюм опрыскивают озверином?

— Тогда мы тоже должны звереть, — улыбнулась Лия.

— Нет, конфетка. Для этого мы с тобой не слишком часто с ним обнимаемся.

— Тогда должна звереть доктор Мейер. Они много времени проводят вместе.

При упоминании доктора Мейер брови Габриэль взлетели вверх.

— Причем тут эта ведьма?!

— О нет, нет, я не об этом! — Лия успокаивающе подняла руки. — Просто они часто завтракают и обедают вместе, иногда Константин подвозит ее на работу. Кроме того, она консультирует его… иногда.

— Консультирует? — хмыкнула Габриэль. — Интересно, на тему чего?

— На тему допросов, думаю, — пожала плечами Лия.

— Да уж, вот что у него действительно должно получаться хорошо — так это вести допросы, — зло сказала Габриэль, прикуривая сигарету. — Удивительно, как Ицхак в свое время не забрал его к себе в отдел. Пропал такой ценный материал! А теперь этот материал стал главным аналитиком и узурпирует своих подчиненных.

Лия в очередной раз наполнила бокалы.

— Никого он не узурпирует, не преувеличивай, — сказала она. — Если он напоминает тебе про дресс-код, это еще не значит, что он хочет тебя унизить.

— Посмотрите, кто говорит! — ахнула Габриэль. — Не ты ли еще месяц назад говорила, что не можешь терпеть своего начальника?

— Я такого не говорила, — запротестовала Лия.

— А вот насчет доктора Мейер… у них был роман, ты знаешь? Ни за что не поверю, что они принялись за старое! Хотя, если учесть, что доктор Мейер — однолюбка… сначала — ее муж, потом — наш любимый начальник… почему бы и нет.

— А как же… «комиссар»? — спросила Лия, вспоминая рассказы о романе доктора Мейер и бывшего руководителя отдела по ведению допросов — по слухам, именно благодаря этому роману доктор Мейер так быстро взобралась по карьерной лестнице.

— Ты должна понять, конфетка, — сказала Габриэль, стряхивая пепел с тонкой сигареты. — Когда женщинам приходится выбирать между «комиссаром» и капитаном Землянских, то они выберут капитана Землянских. Это аксиома. — Она тряхнула головой. — С этим надо что-то делать! Лия! — снова повернулась она к гостье. — А как ты сама это терпишь? Тебя устраивает тот факт, что он перед твоим носом завел очередной роман? Подумать только — два служебных романа! Один — со своей секретаршей, замужней женщиной, а второй — с бабой, которую он уже когда-то… Лия! Ты меня слушаешь или нет? Тебя это устраивает?

Лия допила мартини и протянула руку к коробке с конфетами, но Габриэль остановила ее.

— Тебя это устраивает? — повторила она. — Где твоя гордость?

— Но у него нет никакого романа! Они просто друзья! Может, доктор Мейер иногда позволяет себе какие-то вещи, которые выходят за рамки обычного рабочего поведения, но, на мой взгляд, это просто проблески природного женского кокетства. Когда женщина видит привлекательного мужчину…

— Вот! В этом-то и дело! Неужели ты не понимаешь, что суть именно в этих намеках?

— Я не понимаю, почему это так тебя интересует.

Габриэль взяла из коробки конфету и вложила ее в руку гостьи.

— Потому что, деточка, я желаю тебе добра. Если уж ты позволила себе быть дурой и завела роман со своим начальником, во второй раз стать дурой тебе не позволю я. Ты должна доказать ему, что ты не очередная баба, которой он может крутить, как хочет. Ты женщина, черт возьми! Где твоя женская хитрость, интуиция, актерское мастерство? Если уж ты заводишь роман, конфетка, то это должен быть такой роман, в котором ты являешься главной героиней. Ты ведь завела роман не потому, что он этого хотел, верно? Даже если и так, пришло время изменить ситуацию.

— Мне это уже не нравится, — сказала Лия.

— Ерунда! — мотнула головой Габриэль. — Выключай телефон. Итак, план таков. Мы пойдем по магазинам, я куплю тебе что-нибудь эдакое… мы решим на месте. Ну и, разумеется, я куплю тебе какое-нибудь дорогое белье… ах да. И духи. Обязательно. Потом мы вернемся домой. Ночевать ты будешь у меня. А завтра мы поедем на работу. Разумеется, опоздаем на часок. И ты посмотришь, какие результаты приносит отключенный сотовый телефон вкупе с любовницей, которая не возвращается домой, хотя и должна быть вечером дома.

— Я даже боюсь представить, какие результаты это может принести!

Габриэль мечтательно подняла глаза к потолку.

— Это будет интересно. Думаю, я куплю себе очередной деловой костюм.

— С юбкой миди? — улыбнулась Лия.

— О нет! Для завтрашнего дня это не подойдет.

 

Глава 3

Когда Габриэль и Лия вернулись домой, часы показывали начало одиннадцатого. Судя по печальному виду Габриэль, она планировала «погулять» до полуночи, а то и дольше. Лия же, наоборот, радовалась, что они вернулись так быстро. От походов по магазинам у нее болели ноги, от душного ресторана, в котором они ужинали, болела голова. Она почувствовала прилив сил, когда разместилась в плетеном кресле на балконе. Габриэль решила не раскладывать покупки — она привычно-небрежным жестом бросила пакеты на диван и отправилась на кухню для того, чтобы принести чего-нибудь холодного.

— Мы слишком быстро справились, — уведомила она Лию, разливая по стаканам апельсиновый сок. — И оставь, наконец, в покое телефон! Уже поздно, и наш любимый начальник видит девятый сон. А даже если нет, то, разумеется, занимается всякой ерундой. Рисует, медитирует, читает, изучает свою дурацкую медицину или пишет письма, и о тебе даже не думает. В конце-то концов, сколько можно звонить, если телефон отключен? Рано или поздно следует понять, что либо разрядился аккумулятор, либо с ним не желают разговаривать. Пей сок, а то он будет теплым и противным. — Габриэль закурила и посмотрела на ночной город. — Слушай, может, тебе рассказать что-нибудь интересное?

— Что, например?

— Смотря что тебя интересует. — Габриэль снова повернулась к ней. — Хочешь, я расскажу тебе что-нибудь про… Гилада, предположим?

Лия сделала пару глотков сока и покачала головой.

— Давай обойдемся без сплетен, — попросила она. — Мне их хватает на работе.

— При чем тут сплетни, Лия? Разве тебе не интересно, чем живут люди, с которыми ты работаешь? — Она протянула руку и стряхнула пепел вниз, на улицу. — Гилад женат уже почти пять лет. Представляешь? Я бы ни за что не подумала. Его жена напоминает деревенскую бабу, не умеет одеваться и вести себя в обществе, но в ней определенно что-то есть. Она либо богиня в постели, либо… любовь зла, ничего не поделаешь. Хоть Гилад и корчит из себя скромника, я думаю, что он мог бы отхватить что-то более стоящее. Со всеми моделями, которых он фотографирует… он фотографирует, ты ведь знаешь?

Лия кивнула.

— Когда-то он фотографировал природу, теперь занимается портретной съемкой. Никак не может решиться на то, чтобы организовать собственную выставку, хотя его фотографии уже не раз появлялись в разных журналах. Таланта он не лишен. — Габриэль мечтательно зажмурилась. — Вот бы он когда-нибудь предложил мне сделать фотосессию. Без одежды, разумеется.

— Гилад? Тебе? — рассмеялась Лия. — Для этого он должен как минимум прилично выпить!

— Похоже, он предпочитает фотографировать незнакомых моделей. Ну, или мужчин. Он пару раз фотографировал Константина, получилось неплохо. Кстати, конфетка. — Габриэль наклонилась к своей гостье. — А почему бы не рассказать тебе что-нибудь интересненькое про капитана?

Лия смотрела, как Габриэль тушит сигарету. В неравном бою нежелание выслушивать сплетни потерпело поражение. Любопытство взяло верх.

— Я бы послушала с удовольствием, — сказала она.

— Отлично. — Габриэль приняла более удобную позу и взяла свой стакан. — С чего мы начнем? Хочешь послушать о его жене? Хотя… нет. Я расскажу тебе то, о чем он тебе точно не рассказывал. Ты знаешь, как он тут появился, детка?

— Я слышала, что он окончил университет до армии, сделал первую степень за год вместо трех лет, был боевым офицером, потом…

Габриэль нетерпеливо махнула на нее рукой.

— Да нет, нет, Лия, — сказала она раздраженно. — Эти рассказы у всех на слуху. Ты знаешь, откуда он появился в аналитическом отделе? Ты знаешь, чем он занимался до этого?

— Нет, — ответила Лия.

— Он работал в оперативном отделе.

Лия, до этого сидевшая в расслабленной позе, положила руки на подлокотники кресла и, приподнявшись, удивленно посмотрела на Габриэль.

— В оперативном отделе? Как? Но ведь…

— А вот так. — Габриэль сделала глоток сока. Она была довольна произведенным впечатлением. — Он был обыкновенным оперативником. Не руководителем группы, не аналитиком, не стратегом и не тактиком. Он не сидел в уютном кабинете, как сейчас, а занимался — как они там говорят? — социальной работой вкупе с умеренным физическим давлением. Проще говоря, убивал террористов. Ты, наверное, слышала о том, как они работают.

Габриэль замолчала, и Лие тоже не хотелось говорить. Она поймала себя на мысли, что действительно не воспринимала Константина вне отдела. Ей казалось, что сразу после окончания службы он попал сюда, некоторое время проработал обыкновенным аналитиком, потом стал консультантом главного аналитика, а после того, как тот ушел в отставку, занял его место. По крайней мере, такой рассказ она в свое время услышала от Гилада. Лейтенант Гордон боготворил своего начальника, говорил о нем с восхищением, подчеркивал его целеустремленность, профессионализм и многочисленные таланты. Или же лейтенант Гордон тоже был уверен в том, что дела обстоят именно так?

Лия передернула плечами. Почему она должна верить Габриэль? И она бы не поверила, если бы не разговор дома у Константина, к которому Лия мысленно возвращалась не один раз. Теперь история, рассказанная Гиладом, казалась ей наивной и далекой от истины.

— Не молчи, конфетка, — попросила Габриэль. — И пей сок. Он, разумеется, уже теплый. Я принесу лед?

Лия поджала губы и сдержанно кивнула.

— Да, если это тебя не затруднит.

Габриэль ушла и вернулась через минуту со стеклянной миской, в которой лежали кубики льда.

— Ты переварила первую часть рассказа, детка, и я могу продолжать? Или, может, не стоит?

— Нет, продолжай! — возразила Лия твердо.

Габриэль склонила голову в знак согласия.

— Как мы уже выяснили, до того, как попасть в аналитический отдел, капитан работал в оперативном отделе. На самом деле, он продолжал бы там работать еще долго. Через пару лет стал бы руководителем группы, а еще года через три-четыре — руководителем отдела. У него выдающиеся организационные способности, ты согласна? — Габриэль снова взяла сигаретную пачку. — Все было бы так, если бы не одно обстоятельство. Очень неприятное обстоятельство для капитана, которое потом сослужило ему хорошую службу. В один прекрасный день он и его коллеги отправились в очередную «поездку». Никто не ждал беды, но в работе оперативников всегда бывают непредвиденные обстоятельства. Вероятно, кто-то из людей, собиравших информацию, что-то не доглядел. Это случается часто, но редко приводит к роковым ошибкам. В результате непрофессионализма собиравших информацию сотрудников капитан и еще четверо людей, которые были с ним, оказались полностью отрезанными от внешнего мира. И, что самое неприятное, в компании пятерых джентльменов, которые не были настроены точить с ними лясы. Капитан был единственным, кто вернулся оттуда живым. Точнее, не совсем живым — одной ногой на том свете, потому что недвусмысленно настроенные джентльмены успели оставить ему в подарок три пули, одна из которых чудом не задела сердце. Почему успели? Потому что капитан убил их. Всех пятерых.

— Так вот откуда у него этот шрам, — сказала Лия тихо. — Он сказал мне, что этим шрамом закончилась его прежняя жизнь и началась теперешняя…

— Да, он должен был сказать что-то пафосное. Это в его духе. Но вернемся к нашей истории. По всем правилам его должны были упрятать подальше. Но этого не случилось. Благодаря «комиссару», который узнал об этой истории. «Комиссар» рассказал об этом доктору Мейер, и та, разумеется, загорелась. У нее такое хобби — беседовать с людьми, которые совершили что-то… из ряда вон выходящее. — Габриэль улыбнулась и в очередной раз бросила взгляд на город. — Как ты понимаешь, доктор Мейер у нас имеет определенный вес. Именно благодаря ей о неизвестном оперативнике узнал майор Вайзенштейн, бывший главный аналитик. Вот так Константин появился в аналитическом отделе. А потом стал консультантом майора Вайзенштейна, а потом, когда тот ушел в отставку, занял его место.

Лия молчала, теребя в пальцах салфетку.

— А откуда ты об этом знаешь? — спросила она, наконец.

— Я много знаю, конфетка, — уклончиво ответила Габриэль. — Я умею слушать и слышать. И у меня хорошая память. Нужные вещи я помню всегда. Я ведь тоже работаю в аналитическом отделе. Пусть и обыкновенным секретарем.

— Я тебе не верю, — сказала Лия. — Это ведь дико.

— Что делать, милая? Жизнь — такая штука. Иногда она бьет нас по лицу, если мы удаляемся в мир грез. Кроме того, мы работаем в таком месте, где на каждом шагу поджидают сюрпризы. Это похоже на коробку с подарком, которая обернута бесчисленными слоями бумаги. Ты хочешь добраться до подарка и не думаешь о том, что подарок может тебе не понравиться.

Лия поднялась, отставив кресло, и подошла к перилам балкона.

— Но, Габриэль, этого не может быть! Он ведь… — Она развела руками, показывая, что у нее нет слов. — Ты просто не знаешь, какой он… не на работе.

Габриэль тоже встала и приблизилась к ней.

— Лия, — сказала она. — Пойми же, наконец. Он такой, каким он хочет казаться тебе сейчас.

— Ты его не знаешь.

— Послушай, милая… — начала Габриэль.

— Я не хочу слушать! — крикнула Лия, сминая салфетку и бросая ее в мусорную корзину рядом со столом. — Я уже достаточно наслушалась! — Она убрала волосы со лба и тихо вздохнула. — Идем спать, Габриэль. Уже поздно.

Хозяйка квартиры обреченно покачала головой и взяла со стола пустые стаканы.

— Что же, будь по-твоему, конфетка. Я надеюсь, со временем ты приоткроешь хотя бы один глаз.

 

Глава 4

В офисе главного аналитика было тихо для такого времени суток — часы показывали начало девятого утра. Обычно с самого утра капитан Землянских делал несколько телефонных звонков, причем разговаривал на повышенных тонах. Иногда к нему заходили сотрудники, на которых всеобщая утренняя нервозность тоже положительно не влияла. Спокойствие воцарялось только часам к десяти, когда все расходились по своим делам, и капитан принимался за работу, сетуя на то, что потерял целых два часа.

Лейтенант Гилад Гордон сидел на месте секретаря и разбирал входящую почту.

— Доброе утро! — поприветствовала его Габриэль. — Злой босс посадил тебя за корреспонденцию потому, что ни одна из нас не вышла на работу вовремя?

— Доброе утро, — отозвался Гилад. — Нет, Константин сказал, что пришли важные письма и попросил их найти.

— Какая честь, — сказала Габриэль, поставив сумку на один из стульев. — Наверное, это письмо от любовницы. Кстати, где он?

— На совещании. Он попросил вас придти.

Габриэль недовольно посмотрела на консультанта и наклонилась к нему.

— Так не пойдет. Это дурной тон — разговаривать с дамой, параллельно занимаясь какими-то другими делами. Он попросил тебя? Именно попросил?

Гилад поднял глаза.

— Да, попросил. Он в отличном расположении духа — я давно не видел его таким довольным с утра.

— То есть, ты хочешь сказать, что он не злился, и даже сказал тебе «доброе утро, Гилад» вместо «какого черта ты до сих пор не работаешь, ленивый ублюдок»?

— Да, — вторично кивнул тот.

— Мне это не нравится. Идем, Лия. Мы можем что-нибудь пропустить.

… Зал совещаний выглядел небольшим, но без труда мог вместить двести человек. То была светлая комната с двумя рядами удобных кресел, расположенных полукругом, и круглым столом посредине. На столе обычно устанавливали проектор, предназначенный для просмотра фильмов или презентаций.

Несмотря на то, что общее совещание отдела обычно проходило в четверг, сегодня зал был полон. Пришли даже те сотрудники, которые на совещаниях не появлялись, ссылаясь на срочную работу, и получали особое разрешение от начальства.

Константин заканчивал свой монолог. Он произнес последние фразы, предоставил слово сидевшей рядом с ним доктору Мейер и присел.

Габриэль и Лия сели в последнем ряду — там оставалось два свободных места. Однако бдительность главного аналитика недооценивать было нельзя. Он привстал и негромко произнес:

— Госпожа Нафтали, прошу вас.

Габриэль поднялась и прошествовала к столу в центре зала, провожаемая взглядами коллег. Капитан Землянских положил ладонь на кресло, находившееся справа от него.

— Вы отлично выглядите, — сказал он шепотом, почти коснувшись ее уха. — Вы хорошо себя чувствуете?

— Превосходно, сэр.

— Лиловый вам идет, а фасон костюма делает вас стройнее. Похоже, все остальные тоже это оценили.

— Благодарю, сэр, — улыбнулась Габриэль.

— Как я вижу, ваша стирка до сих пор не закончилась, и длинные юбки я увижу еще нескоро?

На эти слова Габриэль не отреагировала, потому что доктор Мейер поднялась со своего места. Она терпеливо ждала, когда разговоры в зале прекратятся.

— Позвольте отнять у вас еще десять минут, дамы и господа, — поспешил навести порядок капитан Землянских. — Давайте проявим уважение к доктору Мейер. Прошу внимания.

— Благодарю вас, капитан.

Некоторое время доктор Мейер изучала сидевших в зале. Ни один из сотрудников и представить себе не мог, что каждый раз, когда ей предстояло выступать перед аудиторией, она испытывала почти непреодолимый страх.

— Я не думаю, — заговорила доктор Мейер, — что в этом зале есть люди, которые со мной не знакомы, но я считаю нужным представиться. Меня зовут Нурит Мейер, я — доктор медицины, практикующий врач, профессор на кафедре психиатрии. Я была советником «комиссара» Бен Шаббата, а теперь являюсь советником капитана Землянских, который исполняет обязанности руководителя отдела по ведению допросов. Думаю, у вас возникнет уместный в этой ситуации вопрос: что я делаю на этом совещании?

Доктор Мейер подождала еще несколько секунд, разглядывая притихшую публику, и продолжила:

— Несколько недель назад капитан Землянских обратился ко мне с просьбой о помощи. На его взгляд, в отделе по ведению допросов не хватает сотрудников, тогда как штат аналитического отдела переполнен до отказа. Это приводит к путанице и спешке. Работа не делается в срок, и, что еще хуже, она выполняется не так качественно, как хотелось бы. Мы посовещались и решили, что можем позволить себе перевести определенное количество сотрудников из одного отдела в другой.

Молодой человек в третьем ряду поднял руку. Константин кивнул ему, и он поднялся.

— Сержант Гай Орен, — представился молодой человек. — Мы с вами работали вместе около года назад. Я помогал вам с разбором характеристик. Я знаком с работой в отделе по ведению допросов и думаю, что без подготовки обойтись. Не профессиональной, но, по крайней мере, начальной, основной.

— Благодарю, сержант, — отозвалась доктор Мейер. — Вы можете присесть.

Молодой человек вежливо кивнул в ответ и снова занял свое место.

— Вопрос подготовки волновал капитана Землянских больше всего. Я решила провести эксперимент и создала программу интенсивного шестинедельного курса, в рамках которого будущие сотрудники отдела по ведению допросов получат необходимые навыки. После этого я занялась отбором кандидатур — просмотром ваших досье и психологических характеристик, а также изучением рекомендаций капитана, на которые он потратил немало времени. Своего личного времени, дамы и господа. — Доктор Мейер присела, сцепила пальцы и снова оглядела зал. — Мне предстояло выбрать десять человек из двух сотен. Сотруднику отдела по ведению допросов необходимы особые качества, которые есть далеко не у всех. Среди вас много достойных, дамы и господа. Это комплимент.

Доктор Мейер улыбнулась, пережидая аплодисменты.

— Итак, — сказала она, — передо мной лежат десять характеристик. Позже я назову имена и попрошу задержаться на несколько минут: нам нужно обсудить некоторые детали. — Доктор Мейер взяла папку с характеристикой, которая лежала сверху, улыбнулась и посмотрела на Габриэль. — Вас я решила назначить руководителем группы. Капитан говорил о вашем нестандартном мышлении и организационных способностях, так что, я думаю, мы сделали правильный выбор.

— Руководителем группы? Меня?! — удивленно проговорила Габриэль, переводя взгляд с капитана Землянских на доктора Мейер. — Я… я буду работать в отделе по ведению допросов? Но ведь… уму непостижимо! Как можно просто так взять и решить что-то за кого-то? Особенно если этот кто-то — секретарь главного аналитика?!

— Я попрошу вас зачитать оставшиеся девять имен, доктор, — сказал Константин. — Впереди рабочий день.

Доктор Мейер зачитала остальные имена. В девятке оказался и молодой сержант, который, в отличие от Габриэль, был обрадован таким неожиданным поворотом дел.

… Константин приоткрыл жалюзи на одном из окон кабинета и вернулся в свое кресло. Лия заняла одно из шести кресел, которые были расставлены вокруг стола. Она попросила пару минут для того, чтобы поговорить наедине, но сейчас уже не была уверена в том, что настроена серьезно. У нее из головы не выходил вчерашний разговор с Габриэль, и по дороге на работу она думала исключительно о предстоящей беседе. Теперь же эта затея казалась ей глупой. В конце-то концов, так ли важно прошлое? Она всегда думала, что отношения должны начинаться с чистого листа. Но что-то внутри говорило ей, что следует начать этот разговор.

Ей совсем не обязательно было выслушивать все эти истории, которые Габриэль рассказывала ей. И зачем она вообще их рассказывала? На этот вопрос у Лии тоже не было ответа. Она думала о том, что рассказ Габриэль уж очень сильно контрастирует с тем разговором за ужином у Константина, и раз за разом повторяла его слова: «Моя работа заключается в том, чтобы прогнозировать и делать выводы». Она вряд ли вспоминала бы об этом, если бы не его прохладный — даже, наверное, ледяной — тон и просьба оставить эту тему. Можно было понять, почему он не откровенничает на эту тему с ней — нет никакого смысла в том, чтобы посвящать ее в изначально не понятные тонкости. Но зачем лгать своему консультанту, человеку, которому он доверяет больше всех? Или рассказ Гилада— это очередная ложь?

Тем временем Константин снова поднялся и подошел к окну.

— У Габриэль хороший вкус. Это я про твой костюм. Расскажи мне, как она живет.

— У нее обычная квартира… дорогая мебель, хрусталь, пушистые ковры… шелковое постельное белье.

— Темно-синее?

— Нет. Зеленое. Малахитового оттенка.

— Я люблю зеленый цвет. Подойди, сделай одолжение.

Лия поднялась и приблизилась. Она не удержалась от того, чтобы бросить взгляд на панораму. Вид с такой высоты открывался потрясающий.

— О чем вы беседовали? — продолжил Константин.

— Обо всем. О жизни, о мужчинах, о платьях. Обыкновенные женские разговоры.

— А я съел ужин в гордом одиночестве: Берта попросила выходной и отправилась к сестре. Потом прогулялся, принял ванну. Ну, а после этого я немного побренчал сам для себя, попытался что-то спеть, почитал и отправился спать.

— Я не люблю, когда ты говоришь «побренчал», — сказала Лия. — Это звучит недостойно.

— В последнее время я часто ловлю себя на мысли, что наслаждаюсь твоим присутствием. Мне так спокойно, когда ты рядом. Я уже забыл, что это за ощущение. Значит, вы хорошо провели время?

— Да. Я хотела кое-что спросить.

Константин молчал, давая понять, что она может задавать вопрос.

— Скажи мне, чем ты занимался до того, как оказался здесь?

— Я был обычным аналитиком, потом стал консультантом майора Вайзенштейна, потом — его заместителем, а потом занял его место. Разве Гилад тебе не рассказывал?

— Я не об этом. Чем ты занимался до того, как оказался в аналитическом отделе?

— Тебя заинтересовало мое прошлое?

Лия поправила выбившуюся из прически прядь и посмотрела на него.

— Я подумала о том, что ничего не знаю о твоей прошлой жизни.

— Никогда не понимал, почему людей так интересует прошлое. Вместо того чтобы воспринимать человека в настоящем, они с завидным упорством копаются в старых тряпках.

— То есть, после армии ты попал в аналитический отдел? Гилад рассказывал мне, что твой бывший руководитель хорошо о тебе отзывался.

Константин легко кивнул.

— Майор Вайзенштейн любил преувеличивать, но в его словах всегда было рациональное звено. Думаю, если бы не он, жизнь моя повернулась бы иначе. Если бы не он и доктор Мейер, будем говорить точнее. Без них меня бы тут не было.

— А где бы ты был?

— Кажется, теперь я понял, о чем вы говорили с Габриэль. Я удивляюсь, как ей удалось так долго проработать у нас — с ее любовью к болтовне она могла бы сделать карьеру где-нибудь в другом месте. К примеру, на радио — там, где треп на вес золота. Да, я на самом деле работал в оперативном отделе до того, как попал сюда. Держу пари, и о том, почему я больше там не работаю, она тебе тоже рассказала. Это самая захватывающая часть истории.

Лия не ответила. Она ожидала такого поворота событий, но в последний момент оказалась не готовой к нему.

— Ты чего-то ждешь от меня? — продолжил Константин. — Оправданий, может быть?

— Я жду от тебя правды.

— Я хочу уберечь тебя от той правды, которая тебе не понравится. Тебе не обязательно знать, что когда-то я работал в оперативном отделе и не работаю там потому, что убил пятерых человек. И тебе не обязательно знать, скольких я убил до этого. Потому что это прошлое. Или тебе не по себе от того, что этими руками я когда-то убивал людей? Подойди ближе, — позвал он и встал у нее за спиной. — Красиво?

Лия несколько секунд изучала панораму.

— Очень красиво, — подтвердила она.

— Иногда я думаю о том, что если я упаду вниз, то костей моих не соберет никто… во всяком случае, мне было бы интересно увидеть панораму в свободном полете.

Константин обнял ее за талию и прижал к себе; Лия, которая до сих пор не могла оторваться от панорамы, вздрогнула — ей показалось, что она стоит в опасной близости от окна.

— Подумать только, как дешево стоит человеческая жизнь, — продолжил он. — Шаг из окна, пуля в лоб, упаковка снотворного, переразанные вены — и кончено. Ты никогда не задумывалась об этом? Этот день может оказаться последним для кого-нибудь. Для меня, для тебя.

— Я предпочитаю не думать об этом.

— Мы натягиваем какие-то ниточки, потом их рвем, теряем смысл. А потом это повторяется снова. Раз за разом. Вчера, например, мне хотелось увидеть эту панораму в свободном полете вместе с тобой.

Лия попыталась освободиться, но у нее ничего не получилось.

— Ты всегда так смотришь на жизнь? — спросила она. — Или твое, или ничье? Это ведь неправильно.

— Послушай меня внимательно, Лия. Я могу рассказать тебе много правды о себе. В том числе, и такой правды, после которой тебе захочется навсегда забыть мое имя. Но я не буду делать этого, потому что ты мне дорога.

— Знаешь, я думаю, что мне стоит вернуться домой на пару дней. Мне кажется, что так будет правильней.

— Все будет так, как ты захочешь. — Он помолчал. — А Габриэль надо укоротить язык. Не понимаю, зачем она затеяла эту игру «кто первый расскажет о прошлом главного аналитика — он сам или его секретарь».

Лия снова попыталась сделать шаг в сторону, но Константин и не думал отпускать ее. Он скользнул ладонями немного ниже, провел по ее юбке и остановился там, где ткань граничила с кружевом чулок.

— Все же этот глупый дресс-код выдумали не зря, — произнес он совсем тихо, наклонившись к ее шее.

Габриэль вошла без стука. Для того чтобы известить хозяина кабинета о своем приходе, она хлопнула дверью и замерла, гордо подняв голову и скрестив руки на груди.

— Я не помешаю? — спросила она с вызовом.

Константин слегка повернул голову в направлении незваной гостьи.

— Если уж вы вошли, Габриэль, присаживайтесь. О правилах хорошего тона мы поговорим в другой раз.

Воспользовавшись моментом, Лия отошла на безопасное расстояние от своего начальника.

— Я проверю почту, — сказала она. — Там, наверное, много накопилось.

Когда Лия вышла, капитан Землянских критически оглядел себя в небольшое зеркало на стене. Он пригладил волосы рукой, поправил галстук.

— Что все это значит? — спросила Габриэль.

— Мы беседовали, а ты вошла и даже не потрудилась постучать.

— Нет! — нетерпеливо тряхнула головой она. — Меня не волнует, с кем ты спишь! Что это значит — все, о чем говорила Нурит?

— Для тебя — доктор Мейер, — поправил Константин. — Дорогая, не ты ли хотела продвижения по карьерной лестнице? Я решил помочь тебе. Все, что написано в рекомендации — правда, от первого до последнего слова. Почему бы не добиться повышения с помощью своих более интеллектуальных, чем обладание красивым лицом и достойной фигурой, талантов?

Габриэль неопределенно хмыкнула.

— То есть, ты решил сделать мне приятное, а заодно и избавиться от меня?

— Избавиться? Разве я это сказал?

— Я отлично тебя знаю, поэтому тебе не требуется ничего говорить! — Она указала на него пальцем. — Это плохая идея, вот что я тебе хочу сказать! Вообще, я хочу сказать, что это все мне не нравится — начиная романом с Лией и заканчивая историей с отделом по ведению допросов! В последнее время я перестала понимать, что тут происходит. Или ты нашел кого-то, кто работает лучше меня?

Капитан Землянских опять улыбнулся, на этот раз более открыто, и поднял руки в примирительном жесте.

— Доктор Мейер начинает курс через пару недель, а пока ты — полноправная властительница в этом офисе. — Он помолчал, после чего добавил: — Как же я могу лишить себя удовольствия каждый день видеть тебя в приемной? И кто, как не я, сможет оценить по достоинству твой новый костюм?

— И напомнить про дресс-код, — закончила Габриэль.

— Это самый уместный комплимент для офиса. Другие комплименты говорят в иной обстановке.

— Правда? В какой же?

— Если нам представится такой случай, я обязательно тебе расскажу.

— Ловлю на слове.

 

Глава 5

Лия пришла домой в начале девятого вечера. Йосеф сидел за кухонным столом, склонившись над книгой в мягкой обложке, и пил кофе.

— Здравствуй, — сказала она, повесив сумочку на стул. — Ты не голоден?

Он некоторое время изучал ее, потом закрыл книгу.

— Добрый вечер. Нет, я уже поужинал. Но ты, наверное, голодна. Приготовить тебе что-нибудь?

— Приготовить? — рассмеялась Лия. — Когда ты в последний раз подходил к плите?

— Сегодня. На ужин паста в соусе из лосося и белое вино. А на десерт — шоколадный пирог. Так я накрываю на стол?

Лия присела и посмотрела на мужа.

— Ты умеешь готовить?

— Просто я подумал о том, что ты вернешься и будешь голодна. А ужин будет ждать тебя на плите.

— Ты заболел, Йосеф? — спросила она с волнением в голосе и окинула взглядом кухню. — Ты… сделал уборку?!

Он поднялся, взял сигареты и отошел к окну. Лия отметила и чистую скатерть, и сверкающую пепельницу.

— Я подумал, что тогда ты была права. На тебе и кухня, и квартира, и все остальное. А я прихожу домой только для того, чтобы поесть и поспать. Ты заслуживаешь другого отношения.

Лия сняла кольца и достала из сумочки крем для рук.

— Думаю, я все-таки поужинаю. И от шоколадного пирога я тоже не откажусь, несмотря на то, что уже десять раз давала себе обещание не есть после восьми. Тебе не было скучно?

— Нет, но я скучал по тебе.

Йосеф потушил недокуренную сигарету и подошел к плите.

— Ты, разумеется, ужинала в дорогих ресторанах, и после этого моя стряпня покажется тебе гадостью.

— Даже если ты и болен, твой талант прибедняться остался при тебе. Не надо полную тарелку, пожалуйста, я столько не съем.

Лия рассматривала поставленную перед ней еду, втирая остатки крема и разминая пальцы.

— Выглядит аппетитно, — прокомментировала она.

— Мне кажется, за это время ты стала другой. Или я просто от тебя отвык?

Она отложила вилку, которую уже взяла в руку, и посмотрела на него.

— В этом-то и проблема, Йосеф. В последнее время я думала о том, что наши отношения давно изжили себя, и осталась лишь только привычка. Дело не в том, что я постоянно стою на кухне и не могу позволить себе купить новое платье. Дело в том, что мы сами не заметили, как чувства ушли. Мы увязли во всем этом — плохая квартира, плохая машина, отсутствие денег. Увязли настолько, что это стало центром нашей Вселенной. Хотя этим центром должна была быть наша любовь.

Йосеф снова присел у стола.

— Тебе нужен был другой мужчина для того, чтобы это осознать? — спросил он.

— Я уже давно думала об этом. Знаю, я виновата. Надеюсь, ты не будешь держать на меня зла.

— Ты говоришь так, будто уже приняла решение.

Лия взяла вилку и принялась за еду.

— Я оказалась в сложной ситуации, Йосеф.

— Неужели ты его любишь? И если да, то… как же я?

Она подняла на него глаза.

— Я сказала, что мне нужно подумать и все взвесить.

— Лия, но мы не можем просто так взять и разрушить то, что мы построили. Разрушить можно в один момент, а для того, чтобы построить, нужны месяцы, годы. Мы можем попытаться что-то изменить. Оставить что-то позади и начать другой путь, такой, который куда-то нас приведет. Я люблю тебя, и мне дороги наши отношения. Если у меня есть возможность что-то изменить, я это сделаю. Мы оба совершили много ошибок, но всегда есть возможность раскаяться.

Лия отставила тарелку в сторону.

— Тебе не понравилось? — спросил Йосеф, и в его голосе послышалась обида.

— Очень вкусно, правда, большое спасибо. Но у меня нет аппетита. Завтра утром я обязательно позавтракаю шоколадным пирогом.

— Но ведь ты не завтракаешь.

— Никогда не поздно начать что-то новое.

Она встала и взяла тарелку для того, чтобы поставить ее в холодильник.

— Ты ничего не ответишь? — задал очередной вопрос Йосеф, тоже поднимаясь.

— Пожалуйста, не дави на меня. Мне нужно время. Чуть-чуть времени и покоя.

— Хорошо. Знаешь, похоже, я все-таки получу повышение. Теперь я буду получать больше, а работать меньше. И смогу больше времени проводить дома. И с тобой.

— Это здорово. — Лия закрыла дверцу холодильника и вернулась к столу. — Может, выпьем чаю?

 

Глава 6

Седой мужчина в белом халате сидел у стола и заполнял врачебные бланки.

— Только не говорите, что я буду долго жить, доктор, — сказал Константин, застегивая пуговицы рубашки. — Не для этого я прошел девять кругов Ада.

— Бросьте свои глупые шутки, — поморщился доктор. — Ваше состояние здоровья и так оставляет желать лучшего, а вы еще смеетесь. Я врач, и я должен быть циником, а не вы.

— Значит, все-таки, недолго?

— Я наблюдаю вас уже почти десять лет, а вы до сих пор не повзрослели! Почему ваша женщина должна брать вас за руку и вести на обыкновенное медицинское обследование?

— Мне необходимо, чтобы меня держали за руку. Особенно во время кардиограммы. А также тогда, когда у меня берут кровь. А это МРТ… Оно ужасно, вы знаете?

Врач отложил заполненные документы.

— Если вы уже оделись, Константин, то можете сесть рядом со мной. Нам нужно побеседовать.

Пациент поднялся, завязывая галстук.

— Неужели все так серьезно? Тогда я просто обязан присесть.

Врач задумчиво потер подбородок двумя пальцами и взял один из бланков.

— Ваша язва настораживает меня, — начал он. — Очень внимательно следите за диетой. Это первое. Второе. Сколько раз вы говорили о том, что бросите курить? Или, по крайней мере, уменьшите количество выкуриваемых сигарет? Но вы до сих пор курите полторы пачки в день.

— Вовсе нет, только одну, — запротестовал пациент. — На большее у меня не хватает времени.

— Вот! — поднял палец доктор. — У вас нет времени. А вам нужно отдыхать регулярно. Человек не может так много работать и выдерживать такие нагрузки. Вы роете себе могилу своими же руками. Вам только тридцать три, а ваш организм изношен так, будто вам за пятьдесят! Вас устраивает перспектива инфаркта миокарда? Вы не восстанавливаетесь. У вас плохой цвет лица, вы выглядите как человек, который не отдыхал как минимум год.

— Полтора года, — вставил пациент.

— Тем более! Вам нужно уехать куда-нибудь, где не будет работы. Где не будет компьютера, телефона, факса и документов. Где будет только море или горы, чистый воздух, много солнца и женщин.

— Вы намекаете на мою распущенность?

— О нет, что вы, друг мой, — рассмеялся врач. — В этом плане вы ведете себя более чем достойно, и я прекрасно об этом знаю. И еще один момент. Вы не рассказывали мне, как обстоят дела с вашей мигренью.

Константин повертел браслет наручных часов.

— Она навещает меня… иногда. Чаще, чем хотелось бы, конечно.

— Я получил результаты МРТ и заметил небольшое затемнение в районе гипофиза. Ваш невролог — это ведь доктор Ля Пьер, да? — в курсе этого?

— Это опухоль?

— Я не хочу самостоятельно ставить диагноз. Я проконсультируюсь с доктором Ля Пьер.

— Знаете, доктор, меня восхищает эта женщина.

Врач снова взял документы.

— Не только вас. Итак, что вы уяснили из нашей беседы? — спросил он тоном учителя старших классов.

— Я должен бросить курить и отправиться в отпуск.

— А также следить за диетой. И не нервничайте, умоляю вас. Посмотрите, как вы поседели! Лучше испытывайте положительные нервные встряски. Если вы понимаете, о чем я.

— Целиком и полностью, доктор.

— Единственное, что меня порадовало — так это результаты вашего анализа крови. Гемоглобин в норме, гормоны тоже. Но ваш цвет лица мне не нравится. Больше ходите пешком. Это полезно не только для организма, но и для души. Как человеку, увлекающемуся медитацией, вам должно быть известно, что тело и душа неразрывно связаны, и что болезни тела являются результатом отсутствия душевного равновесия. Вы живете за городом, а там гулять еще приятнее.

Доктор и пациент обменялись рукопожатием.

— Благодарю вас за то, что уделили мне время, — сказал Константин.

— Взаимно, друг мой. Поблагодарите от меня и вашу женщину, которая взяла на себя нелегкий труд заставить вас придти.

… Взявшая на себя нелегкий труд женщина терпеливо дожидалась своего мужчину в коридоре. Когда он вышел, она поднялась и взяла сумочку.

— Как ты долго, — покачала головой Лия.

— Мой доктор не может без нравоучений, — сказал Константин, тщательно обшаривая свои карманы. — Где ключи от машины, черт возьми? Я не мог оставить их в двери!

— Ты не брал машину. Мы хотели прогуляться.

— Вы с ним, наверное, сговорились. — Константин достал солнцезащитные очки. — Хорошо, будь по-твоему.

— Прогуляемся до ближайшего кафе? Я бы выпила кофе.

Он согласно кивнул, и Лия взяла его под руку.

На улице было солнечно, но совсем не жарко. Прохожие, как всегда, спешили по своим делам, не замечая никого вокруг. По дороге Лия купила газету и бегло просмотрела заголовки. Вероятно, ничего интересного она не нашла — через несколько минут газета была свернута и отправлена в сумочку.

— Обещают похолодание, — сообщила она.

Константин посмотрел на чистое небо.

— По мне — так уж лучше потепление. Только ревматизма мне не хватало для полного счастья. Тогда бы доктор сам засунул меня в самолет и отправил в отпуск.

— Это хорошая мысль.

— Сейчас я позвоню господину директору и скажу ему: «Сэр, я уезжаю в отпуск. Будьте добры, найдите идиота, который заменит меня на двух руководящих должностях, не оставив при этом и своей должности».

Лия посмотрела на него с сожалением.

— Мне кажется, отпуск бы тебе не помешал, — сказала она. — Ты так долго не отдыхал…

— Куда ты хочешь поехать? Гавайские острова, Арабские Эмираты, Франция, Италия, Испания?

— Я хочу… — Лия задумалась. — Я хочу в Швейцарию.

— О, так ты любишь лыжи. Это хорошо. Я давно не катался. Думаю, ты сможешь дать мне фору.

Лия расхохоталась.

— Глупости! Видел бы ты, как я катаюсь!

— Но на коньках я в любом случае катаюсь лучше тебя.

— Ты еще и катаешься на коньках? Надо же. Я уже начала сомневаться, есть ли что-то, чего ты не умеешь. Смотри! Это Габриэль или мне кажется?

Габриэль стояла у витрины ювелирного магазина в компании светловолосого молодого человека. Она уже успела переодеться после работы — теперь на ней были брюки из светлого хлопка и нежно-голубой свитер крупной вязки. Габриэль увидела коллег и с улыбкой помахала им рукой.

— Надо же! А я-то думала, что вы до сих пор в офисе. — Она посмотрела сначала на Лию, потом на Константина, и, наконец, вспомнила о своем спутнике. — Знакомьтесь, это Лиор. Это — Лия, моя коллега и подруга. А это — капитан… то есть, Константин. Мой начальник.

Выше Габриэль на целую голову, Лиор обладал спортивной фигурой и отлично выправленной осанкой. Одет он был со вкусом, хоть и совсем не броско. Лиор поцеловал Лие руку и обменялся рукопожатием с Константином.

— Приятно познакомиться, — сказал он.

— Ваше лицо кажется мне знакомым, — заметил Константин, изучая нового знакомого в своей обычной дежурно-любопытной манере. — Я уверен, что видел вас раньше. Ах да. Вы присутствовали в качестве практиканта на моем бракоразводном процессе.

Лиор покачал головой, выражая не то запоздалые пожелания найти новую любовь, не то что-то еще.

— Вы до сих пор работаете с Фридрихом? — задал очередной вопрос Константин. — Я беседовал с ним недавно. Он говорил о талантливом юристе, которого он взял на службу. Хочу уведомить вас, что вы попали в хорошие руки. Простите, нам пора идти. Надеюсь, вы выберете даме достойный подарок.

— Я выбираю подарок ему, — ответила Габриэль.

— Даже так? Ну, в таком случае, мы не имеем права вам мешать. Удачи вам во всем.

Спутники оставили пару позади и медленно побрели к пешеходному переходу.

— Надо же, — заговорил Константин. — В такой компании я совсем не ожидал ее увидеть.

— По-моему, он милый молодой человек.

— Я не думал, что ее интересует такой контингент мужчин.

— Если ее интересует ее начальник, то почему бы ей не поинтересоваться адвокатами?

Константин посмотрел на нее с усмешкой и снова перевел взгляд на светофор, на котором по-прежнему горел красный свет.

— Это к лучшему, — сказал он. — Она может тебя научить полезным вещам. Главное знать, когда остановиться. Послушай, дорогая. Может, мы выпьем кофе дома?

Лия кивнула, и он поднял руку, заметив проезжавшее такси.

… После ужина Берта по своему обыкновению расположилась возле камина и достала вязание. Свитер, заказанный Константином, был почти готов, и тот каждый раз не мог удержаться от соблазна тайком взглянуть на еще не законченную работу. Берту это нервировало — она прятала вещь так, будто это было самое драгоценное сокровище.

— Вы так нетерпеливы, сэр! — сказала она ему с упреком. — Подождите еще пару дней, и все будет готово.

— Да, я нетерпелив, — не отступал Константин. — Я имею право поинтересоваться, как поживает мой свитер!

— Терпение — это благодетель, — заявила Берта и достала спицы.

— Ты обещал спеть, — напомнила Лия.

— Да, сэр, это было бы неплохо, — согласилась с ней Берта. — Я давно не слышала, как вы поете.

— Ну, если мои любимые женщины просят спеть, то отказать я не могу. — Он помолчал, после чего покачал головой. — О, нет. Простите, не сегодня. Я должен закончить рисунок.

Лия попыталась возразить, но Берта покачала головой.

— Рисунок — это святое. — И добавила доверительным шепотом: — У нас особая иерархия.

Константин поднялся, аккуратно сложив на одном из подлокотников кресла теплый плед, и положил книгу на стол.

— Я могу посмотреть, как ты работаешь? — спросила Лия.

— Вообще-то я не люблю, когда в кабинете находится кто-то посторонний, но для тебя я сделаю исключение. Думаю, я пойду спать нескоро, Берта, а поэтому я должен пожелать вам спокойной ночи.

— Спокойной ночи и вам, сэр, — ответила экономка, старательно распутывая пряжу. — Постарайтесь не засиживаться допоздна — завтра у вас будет болеть голова.

… Лия давно мечтала увидеть кабинет Константина. До сегодняшнего дня такая возможность ей не представлялась — простым смертным к кабинету, конечно же, приближаться не разрешалось. На этот раз Лия получила особый статус и заглянула в ту комнату, которая обыкновенно олицетворяет собой внутренний мир ее обладателя.

Кабинет оказался небольшим и сумрачным. Почему-то Лия представляла его иначе — она подсознательно ассоциировала его с рабочим кабинетом Константина, большим и светлым. Но, в отличие от рабочего кабинета, этот был более уютным и располагающим не к работе, а, скорее, к творчеству. Большое окно и дверь, ведущую на балкон, прикрывали шторы из темно-бардового бархата. Золотые кисти штор были собраны и перевязаны атласной лентой. Вокруг столика из темного дерева, располагавшегося в углу, стояли два кресла с ярко-алой обивкой. Оттенки красного можно было заметить везде: коричнево-бардовым был мягкий ковер, будто призванный скрадывать шумы и шаги; темно-кирпичными были большие вазы с сухими цветами, стоявшие по соседству с небольшими декоративными столиками возле двери. Больше всего Лию впечатлили книжные полки. Ими была занята вся стена, находившаяся напротив окна. Количество собранных тут книг, на ее взгляд, вполне позволяло называть эти полки библиотекой. При их виде она восхищенно выдохнула и подошла для того, чтобы разглядеть книги вблизи.

— Я вижу, тебе понравилось, — заговорил Константин.

— Тут просто чудесно! И книги… замечательно…

Оторвавшись от книжных полок, Лия принялась изучать письменный стол. Легкая старомодность коснулась не только общей обстановки комнаты, но и отдельных предметов мебели — в том числе, и стола. Вероятно, он был сделан на заказ или же куплен в том магазине, хозяева которого еще не полностью перешли на мебель эпохи минимализма. Ту самую, когда письменный стол предназначен только для компьютера, съемного диска, блокнота для заметок и крохотной подставки для канцелярских принадлежностей. На столе царил идеальный порядок — Лия не увидела здесь ничего, кроме небольшого портативного компьютера, пары листов с набросками и карандашницы, которая была полна остро заточенных карандашей. Впрочем, в столе было много маленьких ящичков: скорее всего, именно в них Константин хранил необходимые для творчества и работы вещи. У Лии создалось впечатление, что в этом кабинете только творят — рабочей обстановкой тут даже не пахло. Но она знала Константина достаточно хорошо для того, чтобы сказать — никто не знает, в какой обстановке он предпочитает работать дома.

Лия огляделась в поисках рисунков и нашла их: они висели на стенах в аккуратно сделанных рамках. Один рисунок, по размеру меньше других, стоял на декоративном столике по соседству с лампой. На рисунке была изображена госпожа Землянских. Она была одета в кофту, открывавшую плечи — Лия уже успела увидеть несколько фотографий Марики, и заметила, что она любит такие фасоны. Модель улыбалась и держала в руках большое яблоко. Первым, что бросалось в глаза, были тонкие пальцы и аристократичные руки, явно не знавшие, что такое работа по дому. Под рисунком стояла подпись, не напоминавшая подпись Константина даже отдаленно, но, приглядевшись, Лия узнала стилизованные инициалы «К.З».

— Не самый лучший образец, — сказал Константин, который доставал из тонкой папки наброски. — Рисунка, я имею в виду. Я занялся этим всерьез потому, что меня убедила Нурит. Она так часто говорила мне, что у меня талант, что я решил — чем черт не шутит?

Лия перешла к большим рисункам. Большинство нарисованных тут людей были ей не знакомы.

— Ты рисуешь только людей? — спросила она.

— Да. Пейзажи у меня выходят бездушно.

— И… только карандашом?

— Да. Иногда, гораздо реже — пастелью или углем. К краскам не притрагиваюсь вообще. Мне трудно чувствовать кисть.

На одном из портретов Лия узнала Берту. Она сидела в беседке в саду и читала книгу, о чем-то задумавшись. Лия в очередной раз удивилась, как точно Константин подмечает все детали, начиная от выражения глаз и заканчивая самыми, на первый взгляд, незначительными линиями лица.

В другой женщине она признала доктора Мейер. На ней не было привычного делового костюма — она была одета в легкое, как показалось Лие, даже легкомысленное платье. Константин запечатлел ее где-то за городом, на лугу. Босиком, в простом платье, со счастливой улыбкой, она раскинула руки и, казалось, хотела взлететь.

— Старые добрые времена, — прокомментировал портрет Константин. — Это копия. Оригинал я отдал ей. Она повесила его у себя в гостиной, представляешь?

— Тут нет ничего удивительного, ты великолепно рисуешь! Ты мог бы сделать на этом целое состояние!

— В жизни человека должно быть что-то, что он делает для души. Посмотри-ка. Я хочу, чтобы ты кое-что оценила.

Лия взяла предложенный ей рисунок, развернула его и не удержалась от смешка. Габриэль она узнала сразу. Ее подруга была изображена обнаженной; она сидела в более чем нескромной позе на ступенях ведущей куда-то лестницы.

— Ну и ну, — сказала она, наконец. — Это ты тоже рисовал с натуры?

— Нет, — рассмеялся Константин. — Я часто рисую по памяти, добавляя… некоторые детали. Я думаю подарить ей это. Как ты думаешь, ей понравится?

— Если только она не подаст на тебя в суд за сексуальное домогательство.

— В этом нет ничего, что хотя бы отдаленно напоминает сексуальное домогательство. Искусство должно быть откровенным и чувственным, иначе это не искусство. А теперь я хочу, чтобы ты оценила кое-что еще. Пока что этот рисунок не закончен, и не в моих правилах показывать незаконченную работу, но тебе я могу это показать. Надеюсь, что сегодня я закончу, сделаю копию и вручу оригинал тому, кому он полагается.

— А кому он полагается? — поинтересовалась Лия, разворачивая очередной рисунок, после чего удивленно воскликнула: — Ах!

Она ожидала чего угодно, но о своем портрете даже не думала.

На рисунке Лия представала в образе музы — она была одета в легкую тунику, едва прикрывавшую тело, и золотые сандалии. Она сидела на небольшом креслице, положив ногу на ногу, и держала в руках крошечную копию земного шара. Нарисованная Лия внимательно изучала земной шар, чуть изогнув брови — так, будто увидела там что-то очень интересное.

— А почему земной шар? — заговорила она.

— Потому что он может быть твоим. Если захочешь. Тебе нравится?

— Конечно!

— Очень хорошо. Тогда, если позволишь, я его закончу. Я — плохой собеседник во время рисования, потому что ухожу в работу с головой. Но я могу предложить тебе занятие. У меня есть несколько альбомов с набросками. Там, конечно, есть совершенно недостойные вещи…

— Нет-нет, я хочу посмотреть, — уверила его Лия.

Константин подошел к книжным полкам, оглядел их и достал пару альбомов в темно-бардовом — под цвет оформления кабинета, подумала Лия — переплете.

— Когда закончишь, возьмешь остальные — они здесь.

После этого Константин сел за стол и развернул рисунок. Некоторое время он задумчиво рассматривал работу, покусывая кончик карандаша, а потом принялся за дело.

Лия расположилась в одном из мягких кресел, открыла один из альбомов и углубилась в изучение набросков.

 

Глава 7

Доктор Нурит Мейер в очередной раз посмотрела в зеркало, проведя рукой по волосам, и кивнула своему отражению. Четыре часа назад, когда она разглядывала себя в зеркало в парикмахерской, ей казалось, что цвет лежит неровно, но теперь она видела, что все в полном порядке. Вопреки ее просьбе, парикмахер наотрез отказалась менять цвет волос своей клиентки на более светлый. Она предложила альтернативу, которая вполне устраивала Нурит, и теперь ее волосы из каштановых превратились в темно-медные с красным отливом. Парикмахер не согласилась и на химическую завивку, но теперь Нурит казалось, что химическая завивка была бы некстати. Она подумала, что ей идет такая прическа — слегка вьющиеся от природы волосы, прямой пробор и открытый лоб, которым она втайне гордилась — лоб будущего ученого, как когда-то говорила ее мать. Яркий цвет волос делал ее моложе как минимум лет на пять, хотя Нурит знала, что капитан Землянских не согласится: «На десять». Впрочем, она всегда относилась к своей внешности слишком критично и имела привычку ценить внутренний мир, прежде всего. Того же самого она подсознательно ждала от окружающих.

Если бы кто-то из коллег увидел доктора Мейер в этот момент, то не узнал бы. Вместо обычного делового костюма на Нурит было темно-синее вечернее платье с открытой спиной. Доктор Мейер снова посмотрела в зеркало, на этот раз, оглядев себя с головы до ног — туфли на высоком каблуке, неброское украшение из платины на шее, небольшие серьги, вечерний макияж, яркий, но казавшийся вполне уместным в вечернем освещении дома — и улыбнулась самой себе.

… Очередная беседа доктора Мейер и молодого лейтенанта проходила вне комнаты для допросов, в ее кабинете. Вид у молодого человека был довольный — ему «наконец-то дали постричься и нормально одеться». Теперь на нем был деловой костюм — темно-серые брюки и пиджак классического покроя. Последний он держал в руке, и Нурит не могла не отметить белизну рубашки и идеально подобранные к булавке галстука запонки.

— Доброе утро, доктор, — поприветствовал он Нурит и добавил: — Я принес вам подарок.

И Константин положил на стол Нурит аккуратный сверток.

— Большое спасибо, — поблагодарила она и, взяв нож для бумаг, принялась снимать обертку. — Вы уже начали работать? Я слышала, вы произвели на майора Вайзенштейна неизгладимое впечатление. Он полдня не отходил от меня, рассказывая, как вы решили задачу на тему… симметричных шифров?

— Асимметричных, — вежливо поправил ее Константин. — Это была сложная задача. Но я люблю сложности. Задачи существуют для того, чтобы пораскинуть мозгами.

— Увы, ни в симметричных, ни в асимметричных шифрах я не разбираюсь, — улыбнулась Нурит. — Это ваша область, Константин. Хотя, полагаю, это очень…

Она не договорила, и, сняв последний лист, посмотрела на рисунок. Доктор Мейер уже забыла о том, что во время первой встречи попросила Константина нарисовать ее портрет.

— Вы его нарисовали! — сказала она, разглядывая рисунок. — Удивительно… и вы купили раму!

— Я хотел увеличить его, но не успел. Майор Вайзенштейн прав — работы многовато. Но, думаю, так тоже неплохо.

— Неплохо? И это все, что вы можете сказать? Вы недооцениваете себя!

Он собрал бумагу, которую доктор Мейер сняла с портрета, и выбросил в мусорную корзину.

— На самом деле, у меня не выходит из головы наш разговор во время первой встречи. Когда вы сказали, что я хорошо рисую. Обычно меня не трогают подобные комплименты, но ваш стал исключением.

— Потому, что это правда. — Нурит указала на кресло по другую сторону стола. — Присаживайтесь, пожалуйста. У нас сегодня важный разговор. Вы помните, о чем мы договаривались побеседовать?

— Помню. О женщинах.

— Совершенно верно. Вы поразмышляли на эту тему?

— Немного, — признался он. — Не знаю, удивлю ли я вас, доктор. Может, глядя на меня, вы сделали противоположные выводы. Но я не могу порадовать вас рассказами о бурных страстях, невероятных любовных приключениях или о чем-то в этом роде, потому что ничего подобного не было. — Он вздохнул. — Наверное, доктор Фрейд не сказал бы обо мне ничего хорошего.

Доктор Мейер улыбнулась, убирая портрет, и достала из ящика стола большой блокнот.

— Рискну предположить, что доктор Фрейд редко говорил что-то хорошее — будь то бурные страсти или же их отсутствие. Несмотря на то, что его считают отцом психоанализа, он был психиатром. То есть, человеком, который ищет не болезнь, а пытается понять, что это за болезнь. Болезнь уже присутствует, иначе пациент не лежал бы у него на кушетке.

— Вы вселяете в меня надежду, доктор, — рассмеялся Константин.

— Расскажите мне о вашей первой женщине. Вы хорошо помните ее?

— Признаться, не очень. Мне тогда было четырнадцать, ей — пятнадцать. Девушки не давали мне проходу, хотя я на дух не переносил вечеринки и домашние сборы с алкоголем и наркотиками. Она жила этажом ниже, мы учились в одной школе. Я имел репутацию богатого мальчика, а она имела репутацию первой красавицы всей параллели. Однажды она пригласила меня на свой день рождения. Ее отец был дипломатом и постоянно разъезжал по миру. Жена ездила вместе с ним, а дочь была предоставлена самой себе. В тот день ее родители в очередной раз уехали, и она пригласила гостей к себе домой. Мы выпили, потанцевали, а потом гости разбрелись — кто-то поехал домой, кто-то поднялся наверх. А мы с ней остались вдвоем. Я был пьян, как последний черт, если вы простите мне такое сравнение, но мы выпили еще по бокалу шампанского, после чего хорошая и правильная дочь дипломата достала — что бы вы думали? — пакетик с «травой». Она еще сопроводила это гордым комментарием «хорошая, ливанская!» — это я помню. А вот то, что было после этого, помню смутно. — Константин поморщился. — Мы занимались любовью на полу в ванной, потому что все спальни были заняты более резвыми парами.

Доктор Мейер сделала пару заметок в блокноте и кивнула.

— Иногда подобные вещи позволяют разнообразить сексуальную жизнь, — сказала она, и в ее голосе послышались назидательные нотки.

— Я никогда не позволю себе довести свою сексуальную жизнь до такого состояния, чтобы мне пришлось заниматься любовью на полу в ванной. До какой степени двое должны наскучить друг другу, чтобы позволять себе подобную низость!

— Вы можете курить, — добавила она, посмотрев на то, как ее собеседник вот уже пару минут теребит сигаретную пачку.

Константин благодарно кивнул и закурил.

— После этого вечера я убедился в том, что секс и все, что с ним связано — это пошлость и грязь, о которых лучше не думать, а заниматься ими — тем более. Меня удивляли мои сверстники, которые трещали о своих сексуальных приключениях. Я не понимал, что они в этом находят. Неужели, думал я, людям это нравится? Так я считал год, может, больше. До того момента, как в моей жизни появилась она.

— Она? — переспросила Нурит с улыбкой. — И кем же она была?

— Она была настоящей женщиной, доктор. Она была старше меня на целых пятнадцать лет, но меня это не смущало. Я встретил ее случайно — увидел в книжном магазине. Она разглядывала одну из полок. Я смотрел на нее с минуту, может, даже больше. Потом смутился, осознав, что так разглядывать женщину — это признак невоспитанности, и опустил глаза. Но я не смог не подойти к ней. Оказалось, что живет она не в Иерусалиме, а далеко отсюда, на севере, и у нее свое дело — вместе с подругой она держит несколько домиков для отдыха на природе, и живут они там же. Обручального кольца у нее я не заметил, и почему-то, услышав про подругу, подумал, что сексуальная ориентация у нее… не совсем традиционная. Мы обменялись номерами телефонов и встретились пару раз в Иерусалиме. Умом я понимал, что у нас ничего не получится. Но где он, этот ум, когда мы влюблены? Он говорит нам «бывай, приятель, увидимся» и удаляется. Я покупал ей подарки, отказываясь от запланированных личных покупок, дарил ей розы, каждый букет которых стоил мне двухмесячной суммы карманных денег. У меня никогда не было проблемы с тем, чтобы говорить о своих чувствах, но с ней я молчал до последнего — до тех пор, пока не дошел до того состояния, в котором молчать невозможно. Мое признание ее не удивило. В ответ она пригласила меня к себе в гости. На выходные. И это после двух недель знакомства. — Константин посмотрел на нее и спросил серьезно. — Вы осуждаете меня, доктор?

— Напротив, я понимаю вас. Я тоже была молода и совершала неоднозначные поступки.

— Сейчас я ни за что так не поступил бы. Я считаю, что это унижает женщину. И заставляет ее думать о том, что она нужна исключительно для постели. Разве это не прекрасно — дарить цветы и подарки, гулять по ночному городу, разговаривать о важных мелочах? Но мы отвлеклись от главного. Та встреча, во время которой она пригласила меня в гости, состоялась в начале недели. Вы не представляете, как сложно мне было сосредоточиться на обычной жизни. Мыслями я давно уже был в ином месте. Я думал только о выходных, и, как ни старался отвлечься, у меня ничего не получалось. И фантазия моя рисовала такие картины, которые я даже при желании не смогу описать словами.

Нурит подошла к чайнику и достала две чашки.

— Простите, я перебью вас, Константин, — сказала она. — Вы будете кофе?

— Кофе? — переспросил он. — Да. Мне, пожалуйста, черный, и без сахара.

— Итак, вы поехали в гости к вашей новой подруге. Вы все еще были уверены в том, что у нее нетрадиционная сексуальная ориентация? Этому тоже было место в ваших фантазиях?

— Доктор! — вспыхнул собеседник. — Мы не договаривались обсуждать мои фантазии!

Она примирительно подняла руки.

— Хорошо. Но, судя по вашей реакции, от истины я была не далека.

— Может статься, вы правы, — ответил Константин сдержанно. — Но это не касается того, о чем мы с вами говорили. Простите за резкость, но эту границу я переходить не буду. У меня должно быть личное пространство. Я имею на это право.

— Прошу прощения. Пожалуйста, продолжайте.

— Я приехал к ней с опозданием. Разумеется, заблудился — до последнего момента думал, что лучше не брать машину, но сел за руль. Это было чудесное место. Свежий воздух. Природа. Жить в таком месте — мечта. У нее был небольшой дом, как две капли воды похожий на домики для отдыха, которые они с подругой сдавали в аренду желающим оставить суетливый город и насладиться природой. Подруги ее дома не оказалось — она уехала на неделю по делам. Мы были предоставлены сами себе, и могли наслаждаться обществом друг друга два дня и три ночи. Большего счастья я себе не представлял.

Константин принял приготовленный Нурит кофе, от переизбытка чувств даже забыв поблагодарить ее вежливым кивком, как он делал это обычно, и вздохнул.

— Боже мой, доктор, какие это были выходные! Ни одна из моих самых смелых фантазий не шла в сравнение с этими выходными. Передо мной открылся новый мир, полный таких вещей, о которых можно только мечтать. Эти выходные перевернули все в моей душе, я стал другим человеком. И когда она предложила мне остаться еще — до того момента, как вернется ее подруга — я согласился. Думаю, жалкое сравнение «неделя в Раю» не подойдет для описания той недели. Если есть какой-то мир, который выше Рая, то это был именно этот мир. Я не знаю, как ей это удалось, но она не только изменила мое отношение к сексу, но и мое отношение к женщинам вообще. До этого они виделись мне развлечением, спасением от скуки. После знакомства с ней я понял, что женщина — это все. Вы понимаете меня? Жизнь мужчины ничего не значит без женщины. Без женщины, которую он мог бы боготворить, баловать, любить ее так сильно, как она заслуживает, а, может, даже сильнее. Понимать ее, уважать, ценить. Чувствовать, когда ей хорошо и когда ей плохо. Угадывать ее настроение по небрежно брошенному слову, по случайному взгляду. Без женщины, которая рядом с ним могла бы почувствовать себя слабой и беззащитной, зная, что он сможет защитить ее от чего угодно. Отношения должны быть красивыми, откровенными, чувственными. В них должна быть искренность, нежность, в них должно быть единение душ. Отношения должны быть… эстетичными. Вы понимаете меня, доктор?

Нурит впервые за время их разговора позволила себе опустить глаза и сделать паузу.

— Конечно. Это прекрасно, — ответила она. — И… я согласна. Согласна со всем, что вы сказали.

Он в очередной раз вздохнул, будто прощаясь с приятными воспоминаниями, и сделал глоток кофе.

— Я не знаю, существует ли Бог, но, наверное, именно Ему следовало сказать «спасибо» за то, что мы с ней познакомились. Потому что такие подарки делает только тот, кто находится над миром и решает, кому с кем встретиться, а кому с кем расстаться. Пару месяцев мы общались. Я часто ездил к ней, иногда она приезжала ко мне, и мы обедали в кафе, обмениваясь никому не нужными новостями. А потом она пропала. Я искал ее по всей стране, звонил ей, но на звонки она не отвечала. Я пару раз приезжал к ней, но ее не было дома. В третий раз я застал ее подругу и узнал, что она уехала. Куда? Неизвестно. Вернется ли? Подруга не знала. Мне казалось, что рухнул мир, и уже ничто его не спасет. Я надеялся, что она вернется, и что все будет так, как было, но что-то внутри говорило мне, что этого не произойдет. Все рано или поздно заканчивается. Я считаю, что нужно сохранять воспоминания и радоваться тому, что это было. И я благодарен ей за то, что она появилась в моей жизни. Если бы не она, все было бы по-другому. Когда я уже учился в университете, она написала мне письмо. Передала с подругой. Удивительно, как она меня нашла — тогда я уже жил в другом месте, а Иерусалим — не маленький город. Оказалось, что она живет в Швейцарии и занимается продажей одежды. Замуж она так и не вышла, да и не собирается. Я храню это письмо, как самую дорогую на свете реликвию. Кусочек из прошлого. Довольно-таки положительный кусочек. Вы не находите, доктор?

… — Мама, ты не видела мою сумочку?

В комнате появилась высокая девушка с копной кудрявых черных волос. На девушке был легкий шелковый халат — она успела надеть только юбку. Блузка, вероятно, еще висела в шкафу.

Девушка остановилась, разглядывая Нурит. Та обернулась.

— Ты меня напугала, Лилах, — сказала она.

— Прости, я не хотела, — виновато потупилась девушка. — Послушай, может, мне надеть платье? Почему-то мне кажется, что оно будет более уместным в театре.

— И, желательно, подлиннее. Это слишком короткая юбка.

— Ты права, — с готовностью согласилась Лилах. — Я сейчас вернусь.

Девушка ушла и вернулась через минуту с двумя платьями в руках.

— Я думаю надеть красное, — сказала она матери. — Вот это.

Доктор Мейер критически оглядела наряд.

— Уж лучше, чем серое. Оно подходит разве что для эротических танцев при луне.

— Мама, это мое любимое платье, — обиделась Лилах. — Я надевала его на вечеринку в честь окончания четвертого курса.

— Тогда, когда я уезжала на пресс-конференцию в Австралию и не смогла приехать? Хорошо, что я этого не видела.

Лилах обиженно насупилась и стала переодеваться.

Нурит снова посмотрела на себя в зеркало и взяла флакон с духами.

— Ты хорошо выглядишь, — заметила девушка. — Константин пригласил тебя на ужин?

— Нет, я его пригласила.

Лилах нетерпеливо подпрыгнула на месте, пытаясь расправить узкое платье.

— Вы что, опять вместе? — спросила она. — Ты покрасила волосы, купила новое платье, два часа рассматриваешь себя в зеркало, больше часа тратишь на макияж, пользуешься его любимыми духами.

— Это его любимые духи?

— Не надо делать вид, будто ты не понимаешь, о чем я.

Лилах наконец-то расправила платье. Теперь она пыталась застегнуть «молнию» на спине.

— То есть, я должна встречать его в джинсах и растянутом свитере? — поинтересовалась доктор Мейер. — Он не из тех мужчин, которых можно встречать в таком виде.

— Вот об этом я и говорю.

Нурит отвела взгляд от своего отражения и посмотрела на дочь.

— Неужели тебе так хочется, чтобы мы были вместе, дорогая? — спросила она.

— А вот этого я не говорила, — покачала головой Лилах, воюя с «молнией». — Скажи, мама, чем он тебя не устраивает?

— Что же в нем хорошего?

— Он умен, красив, богат, воспитан, умеет поддержать беседу, хорошо понимает людей. Зарабатывает на жизнь интеллектом. Хороший любовник… наверное. Тут тебе решать, — добавила Лилах, порозовев.

— А плохого?

Она помолчала, задумавшись, и облизнула губы.

— Он изменчив, как змея. Ты никогда не поймаешь его за язык, никогда не упрекнешь в том, что он лжет. Он вывернется из любой ситуации, какой бы сложной она ни была.

Доктор Мейер кивнула, делая вид, что она понимает, к чему клонит дочь.

— За психологическую характеристику вы заработали твердое «хорошо», юная леди.

— «Хорошо»? — недоуменно подняла бровь Лилах.

— Да, «хорошо». Во-первых, потому, что мне совсем не всегда хочется прятаться за чьей-то спиной. Ну, а во-вторых, потому, что капитан Землянских до сих пор любит свою бывшую жену. А такая любовь не приносит ничего хорошего.

— Ты права. Иногда я думаю о том, что мне его жаль. Хотя я даже не знаю, какой была его бывшая жена. Может, она была последней крысой?

— Нет, — покачала головой Нурит. — Она была хорошей женщиной. Но, видимо, не такой, какая ему нужна.

— А ты не такая?

— Я устраиваю его в качестве коллеги, наставника и товарища.

Звонок во входную дверь заставил Лилах еще раз дернуть злополучную «молнию».

— Не застегивается, — сказала она с досадой.

— Открой дверь, дорогая, — попросила Нурит. — Я спущусь через несколько минут.

— Мама, я не пойду открывать дверь в расстегнутом платье!

— Застегни его по дороге, — посоветовала доктор Мейер и снова начала изучать свое лицо в зеркале.

Лилах спустилась по лестнице, на ходу предпринимая тщетные попытки справиться с упрямой «молнией». Остановившись перед дверью, она потрепала застежку в очередной раз, но та не поддалась. В дверь позвонили снова, и ей пришлось оставить бесполезное занятие.

— Добрый вечер, — поздоровался Константин, закрывая зонт. — Погода на улице просто ужасная.

— Добрый. — Лилах, поднялась на носки и поцеловала его в щеку. — Проходи. Не стой на пороге.

Господин Землянских воспользовался приглашением. Он снял плащ, оставшись в черных брюках и рубашке из белого шелка, и с любопытством осмотрелся.

— Белый тебе к лицу, — заметила Лилах.

— Благодарю за комплимент. Тебе помочь?

Лилах бросила взгляд через плечо и увидела зеркало за своей спиной.

— С «молнией», — тут же пояснил себя гость, кивнув на ее отражение в зеркале.

— Да, если можно, — сказала смущенная Лилах и повернулась к нему спиной.

Константин справился с застежкой за долю секунды и аккуратно расправил алую ткань.

— Чувствуется рука профессионала, — заметила Лилах с ноткой иронии в попытке скрыть свое смущение.

— Да, в застегивании «молний» я специалист, — подтвердил он.

— Как и в расстегивании, конечно же. Мама спустится через несколько минут. Пока я тебя развлеку.

Лилах села на диван и кивнула на стоявшее напротив нее кресло.

— Довольно-таки нескромное платье для прогулки с подругами, — заметил Константин, оглядывая ее.

— Хороший ход, — оценила Лилах. — Я иду в театр со своим молодым человеком. Для театра и молодого человека это платье подходит?

— Все зависит от того, что это за молодой человек.

— Он тебе понравится.

— Думаю, пять минут для разговора у нас будет?

Лилах закатила глаза.

— О нет, только не это. Может, хотя бы в этот раз ты избавишь меня от этих проверок?

— Мы просто побеседуем. Я имею право знать, с кем ты встречаешься. Хотя бы потому, что твои кавалеры иногда забывают о том, что они мужчины, и ведут себя недостойно. А мне приходится показывать им их место. Или такого никогда не бывало?

Лилах обреченно вздохнула.

— Бывало, — признала она. — Но с ним такого не будет.

— Это обещание мне знакомо. Не от тебя ли я его слышал?

Лилах некоторое время размышляла, задумчиво шевеля губами.

— Я смотрю, ты обрадовался, что мама пригласила тебя на ужин, — заговорила она.

Константин пожал плечами и принял более удобную позу.

— Скорее, я был заинтригован. Она сказала, что хочет сообщить мне нечто важное, но этого лучше не делать в официальной обстановке.

— И ради этого мама пригласила тебя на ужин к нам домой? Вы не могли поужинать в ресторане? Или у тебя, к примеру?

— На данный момент ужинать у меня нежелательно.

— Это еще почему?

Он с наслаждением потянулся и достал из кармана брюк пачку сигарет.

— Тебе не кажется, что обсуждать личную жизнь других — это признак невоспитанности?

Воспользовавшись моментом, Лилах выудила из пачки гостя сигарету и взяла с журнального столика зажигалку.

— Так, — сказал Константин, — я понял, что разговор о невоспитанности заводить бесполезно. Кстати, ты говорила мне, что бросила курить.

— Разумеется, бросила, — кивнула Лилах.

— Тогда объясни мне, сделай милость — что в твоей сумочке делает пачка сигарет?

Лилах приподнялась и оглядела гостиную.

— Сумочка? Где она?

— На столике в прихожей. Если бы она была закрыта, то я не обратил бы на нее внимания. Хорошо еще, что ты куришь «Парламент», я не дешевую гадость.

— Только маме не говори, — умоляюще попросила Лилах.

— Ты думаешь, нам больше не о чем поговорить?

— О, я более чем уверена, что вы найдете темы для разговора!

— Мне не нравится твой тон. Или ты никогда не ужинала с нами? Это напоминало романтический ужин?

— Нет. Это напоминало рабочее совещание. А в перерывах вы строили друг другу глазки.

Лилах пару раз щелкнула зажигалкой и недовольно вернула ее на стол. Константин протянул ей спички.

— Иногда ты видишь больше, чем хотелось бы, — заметил он. — Может, ты останешься с нами?

— Нет. «Призрака оперы» я не пропущу ни под каким предлогом. Но если я вернусь и обнаружу тебя в маминой постели, то дни твои будут сочтены.

— Я не понимаю, откуда у тебя эта враждебность и подозрительность. Неужели из университета? Франция меняет тебя в плохую сторону.

— Я возвращаюсь через две недели, и у тебя есть превосходная возможность меня повоспитывать.

— Зачем мне тебя воспитывать? Для этого у тебя есть мать.

— Надеюсь, ты хорошо меня понял. — Лилах направила на гостя указательный палец. — Второй раз я повторять не собираюсь.

Доктор Мейер замедлила шал и остановилась у подножья лестницы, с улыбкой слушая разговор, после чего приблизилась. Константин обернулся, и на его лице появилось выражение неподдельного удивления.

— Добрый вечер, — сказал он после затянувшейся паузы, оглядывая хозяйку дома. — Я… — Он приложил руку к груди. — Таких перемен я не ожидал.

— Надеюсь, ты их оценил. — Это было сказано, скорее, из вежливости — доктор Мейер знала, что ее коллега позволяет себе открыто выражать эмоции только в исключительных случаях.

— Разумеется. — Константин поспешно поднялся и поцеловал ей руку. — Ты отлично выглядишь.

— Могу ответить тебе тем же. Лилах, надеюсь, наш гость не скучал?

— В моем обществе скучать невозможно. Мы говорили на серьезные темы, и я дала нашему гостю важные указания.

Нурит присела рядом с дочерью.

— Надеюсь, указания достигли адресата? — спросила она.

— Я тоже на это надеюсь, — ответила Лилах, красноречиво посмотрев на Константина.

— Иначе быть не могло, — кивнул тот, соглашаясь.

Очередной звонок в дверь заставил Лилах подняться.

— Это ко мне, — сказала она и отправилась открывать.

Доктор Мейер в очередной раз оглядела Константина, воспользовавшись свободной минутой.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она.

— Неужели я так плохо выгляжу?

— Тебе надо хорошенько отдохнуть. Или, по крайней мере, выспаться.

В подтверждение ее слов собеседник зевнул, тактично прикрыв рот ладонью.

— Увы, такой роскоши я себе позволить не могу. По крайней мере, пока.

— Именно об этом мы с тобой поговорим за ужином. То есть, не только об этом, но и об этом тоже.

— Я заинтригован. Не хочу показаться хамом, но мне не терпится сесть за стол.

В гостиной появилась Лилах. Она вела за собой высокого молодого человека в темном плаще.

— Знакомьтесь, — сказала она по-английски. — Это Нурит, моя мама. Это Константин, ее коллега. А это, — она положила руку на плечо молодого человека, — Андре. Мой друг.

Нурит кивнула в знак приветствия и улыбнулась новому знакомому. Константин поднялся и пожал ему руку.

— Очень приятно, Андре. Вы художник?

— Да, — недоуменно ответил молодой человек.

— У вас чувствительные пальцы. Я подумал, что вы музыкант, но для музыканта у вас слишком тонкие кисти.

— Когда-то я играл на скрипке. Но с музыкой у меня не сложилось.

— Вы любите Вебера?

— Не очень, — признался Андре. — Я бы лучше сходил на что-то более классическое. Но время от времени мне хочется отдохнуть от работы. Дело в том, что я театральный актер.

— Что же, не всем молодым людям быть офицерами, врачами и экономистами.

— Он учится на моем факультете, только на пятом курсе, — пояснила Лилах и взяла Андре под руку. — Вообще-то, мы опаздываем. Я люблю приходить раньше.

— Надеюсь, эта любовь распространяется и на возвращение домой.

Лилах бросила на Константина испепеляющий взгляд.

— Конечно, папочка, — ответила она, перейдя на иврит.

Доктор Мейер поднялась, расправив платье.

— Она чудесная девочка, правда? — обратилась она к гостю.

— Она растет на глазах. Если бы я был на твоем месте, меня бы это пугало.

— Пока мы не сели за стол, я хочу тебе кое-что показать.

Нурит провела гостя в большую просторную комнату, которая располагалась под лестницей.

— Я дочитал всю принесенную тобой литературу, — сообщил хозяйке дома Константин, когда они вошли в ее мастерскую. — Правда, мои выписки в полном беспорядке. Мне нужно их разобрать. Вопросы у меня появятся только после того, как я наведу порядок.

— Никак не могу привыкнуть, что ты читаешь с такой скоростью, — покачала головой Нурит. — Я могла бы усомниться в том, что ты что-то усваиваешь, но выписки! Нет, тебе нужно было стать врачом. Подумать только — какой интеллект служил бы людям! Добром, — добавила она после короткой паузы.

— Может быть. Но время назад уже не повернешь.

Нурит включила свет и подождала, пока загорятся все лампы под потолком.

— Здесь беспорядок, — удрученно сказала она.

— Мне кажется, в мастерской по определению не может быть порядка. Я часто разбрасываю рисунки по столу, когда над чем-то работаю. Это часть творческого процесса.

— Взгляни.

Гость прошел, аккуратно огибая стоявшие на полу скульптуры и с любопытством разглядывая висевшие на стенах наброски.

Доктор Мейер остановилась рядом с еще не готовой скульптурой. Она изображала девушку в накинутом на плечи плаще. Девушка сидела, преклонив колени и приложив сложенные руки к груди. Ее глаза были подняты к потолку — создавалось впечатление, что девушка либо мечтает, либо собирается произнести молитву. Скульптура выглядела настолько живой, что, как казалось, девушка в любой момент могла подняться, встряхнуть волосами и стыдливо запахнуть плащ, улыбнувшись гостям мастерской.

— Фантастика, — прокомментировал Константин, оглядев скульптуру. — Но ей чего-то не хватает. Венца.

— Венца? — переспросила Нурит.

— Да. Тернового. Это бы дополнило образ.

Доктор Мейер осмотрела скульптуру, задумавшись.

— Это идея, — сказала она. — Значит, тебе понравилось?

— Конечно. Она будто живая… Впрочем, — оборвал он себя, — я думаю, что ты уже привыкла к этому комплименту.

— К комплиментам привыкать опасно, — улыбнулась Нурит. — Надеюсь, я закончу ее через неделю. Ты хочешь забрать ее себе?

— Да. — Константин до сих пор разглядывал скульптуру. — Как это у тебя получается? Иногда я смотрю на твои работы, и мне кажется, что каждый раз какая-то часть скульптуры остается у меня внутри.

Доктор Мейер накрыла скульптуру тканью и улыбнулась.

— Ты знаешь легенду о сороконожке? — спросила она — Когда-то сороконожка танцевала, а у нее спросили: «Как ты управляешься с таким количеством ног?». Сороконожка задумалась и тут же запнулась. То же самое и с искусством. Ты рисуешь так, что у людей захватывает дух при взгляде на твои картины. Вот и скульптура. Никто из нас не может сказать, как именно мы это делаем.

… Больше всего на свете доктор Мейер не любила готовить. Но ее экономка попросила неделю отпуска, и Нурит пришлось приготовить ужин самой. Получилось неплохо, и Константин по достоинству оценил старания хозяйки.

— На днях я беседовала с господином директором, — сказала доктор Мейер, когда курица была доедена, и на столе появился суп. — У нас был серьезный разговор о вас, капитан.

— Обо мне? — отозвался Константин, откладывая ложку и наполняя бокалы вином. — Это интересно.

— Господин директор сказал мне, что доволен твоей работой. Ему предстояло принять трудное решение: он размышлял и взвешивал все «за» и «против» почти два месяца. Вчера господин директор сообщил мне свое решение. Он решил назначить тебя руководителем отдела по ведению допросов. Это решение вступит в силу после того, как господин директор вернется из командировки. То есть, через неделю.

Доктор Мейер внимательно изучала лицо гостя. Константин нахмурился, рассеянно потер висок и потрепал седую прядь в волосах.

— Так что же… — Он запнулся. — Больше никаких рабочих дней по семнадцать часов, только один отдел и должность «комиссара»?

— Да, — кивнула доктор Мейер. — Я поздравляю вас, капитан. Если вы хотите услышать мое мнение — вы заслужили этот пост. Не думаю, что есть еще хотя бы один достойный кандидат.

— Нет, нет, — замотал головой он. — Это мне, разумеется, снится. Он не мог решить все так быстро.

— Я уверена, что он принял решение уже давно, но, как человек осторожный, долго обдумывал его.

Константин тряхнул головой. Теперь он выглядел так, будто ему было стыдно за проявленные эмоции. Он еще некоторое время молчал, перебирая в пальцах салфетку.

— Ты не думаешь, что это нужно отметить? — спросил он.

— Для такого случая я припасла коньяк. Или ты хочешь шампанского?

— Коньяк подойдет.

Константин помог хозяйке дома убрать со стола, и они решили отдохнуть после ужина, расположившись на диване в гостиной.

— Это один из самых лучших вечеров в моей жизни, — сообщил он ей.

— Я рада, что мы будем работать вместе. Почему-то я подумала об этом еще тогда, когда увидела тебя впервые в комнате для допросов. — Нурит улыбнулась. — Как много воды утекло с тех пор. Жизнь летит так быстро, что мы не успеваем осознавать, что происходит вокруг.

Константин посмотрел на камин, и взгляд его остановился на знакомом портрете Нурит, который стоял на каминной полке.

— Ты держишь его здесь? — спросил он.

— Да. Я часто смотрю на него. Он мне нравится.

— Как-нибудь я нарисую тебя еще раз. Это будет другой образ. Более взрослый и более совершенный.

— У тебя появится такая возможность. Мы будем проводить вдвоем много времени. Наверное, даже больше, чем я в свое время проводила с Ицхаком. Не хочу бросать тебя в ледяную воду и смотреть, выплывешь ли ты.

— Ты знаешь, меня трудно напугать, и еще труднее выбить из седла. Кроме того, я быстро учусь.

Нурит взяла со столика пачку сигарет и достала одну. Константин зажег спичку и поднес ее к сигарете.

— Благодарю, капитан. Может, вы мне что-нибудь сыграете?

— Мне больше по душе другая мысль. Может, мы потанцуем?

Доктор Мейер задумчиво посмотрела на него.

— Я даже не помню, когда танцевала в последний раз. Наверное, лет пять назад. — Она опустила голову и рассмеялась. — Ладно. Если после выпитого я устою на ногах, то постараюсь стать достойной партнершей.

Константин долго изучал пластинки в открытом шкафу рядом со старинным патефоном, достал одну, поставил, бережно протер винил бархатной тряпочкой и осторожно опустил иглу.

— Я хотел поставить танго, — сказал он, — но в последний момент пожалел ваши ноги, доктор.

— Это поступок настоящего джентльмена, капитан, — согласилась Нурит, подавая ему руку. — Надеюсь, наш танец закончится без травм.

— Ты хочешь танцевать так, как танцуют в ресторанах, или так, как танцуют в старших классах школы?

Нурит недоуменно посмотрела на него, и он расценил это как заинтересованность вторым видом танца.

— Вот так, — пояснил он и обнял ее за талию.

— Ах, ты об этом, — улыбнулась она и положила руки ему на плечи. — В моей школе так никто не танцевал. А в университете танцевали классические танцы.

— Что же это за школа, где нет танцев?

— Это школа при католическом монастыре.

— Так ты получила религиозное воспитание?

— Со временем часть его забылась за ненужностью.

— Какая именно?

Нурит посмотрела ему в глаза и подумала о том, что они уже давно не находились так близко друг к другу. Волна воспоминаний — и приятных, и тех, кто до сих пор причиняли ей боль — ожила где-то внутри, и от этого ощущения ей стало не по себе.

— Так какая же? — нетерпеливо повторил Константин.

— Это слишком сложный вопрос, чтобы ответить на него в двух словах, — ответила Нурит.

— Это как-то связано с профессией? Может быть, с личной жизнью?

— Это связано со всем, — подумав, ответила доктор Мейер. — И с моими взглядами на жизнь, в том числе.

Константин обнял ее чуть крепче и наклонился к ней.

— Я подумал о том, что мы никогда не обсуждали эту тему. Если мы теперь будем проводить вместе больше времени, у нас появится возможность узнать друг друга поближе с другой стороны.

— Мне кажется, что у тебя уже была такая возможность, — возразила Нурит неуверенно, но не отстраняясь. — Но ты не воспользовался ей.

— Надеюсь, мой поезд еще не ушел, и я могу повторить попытку?

Нурит рассеянно погладила его по волосам.

— Мне тебя не хватает. Ты находишься рядом, но я не могу до тебя дотянуться.

— Твоя мечта исполнилась?

— Да, наверное, это можно назвать и так.

Константин коснулся ее губ первым, и Нурит отреагировала мгновенно — она обхватила его лицо ладонями и прижалась к нему так, будто в нем скрывалась последняя спасительная искра тепла. Она выскользнула из туфель и осторожно поставила на ковер босые ноги, словно хотела казаться ниже и слабее.

— Если бы на это была моя воля, то я бы не отпускала тебя никогда, — шепнула она ему, зарывшись в его волосы. — Но даже знание человеческой души, которым обладаю я, не может позволить мне совершить чудо…

Неожиданно гость отстранился вежливым и мягким, но уверенным жестом.

— Нет, — сказал он. — Я думаю, нам стоит остановиться сейчас.

Нурит отстранилась, отпуская его. Константин подошел к камину и замер в свете огня, скрестив на груди руки.

— Я люблю тебя, — проговорила она. — Вот что меня в тебе пугает.

Он повернулся, сделал пару шагов к ней и обнял. Нурит вздохнула и спрятала голову у него на груди.

— Прости меня, — сказал он. — Тогда мне не нужно было позволять себе этого. Я знаю, как тебе больно. И я готов сделать все, чтобы тебе стало легче. Если я не могу излечить себя, то хотя бы попытаюсь помочь кому-то, кто рядом.

Они стояли, замерев, будто не решаясь сделать какое-то неправильное движение. Константин по-прежнему обнимал ее, а она разглядывала догорающие в камине дрова.

— Я думаю, мне пора, — сказал он.

Доктор Мейер проводила его до двери. Она наблюдала за тем, как ее гость надевает плащ и оглядывает себя в зеркало.

— Я советую вам сделать домашнее задание, капитан, — сказала она. — Завтра я прочитаю вам очередную лекцию на тему эриксоновского гипноза. Думаю, в скором времени мы сможем начать практику.

— Домашнее задание сделано. Ты знаешь, я не люблю откладывать дела на завтра. Надеюсь, я делаю успехи?

— Ты взялся за сложное дело. Оно требует времени и совершенствования своих способностей.

— Ты во мне сомневаешься? — улыбнулся Константин, поправляя шарф.

— Ты — один из тех людей, способности которых приводят меня в недоумение, если не сказать, что пугают. Я еще никогда не встречала человека, который осваивал бы два академических курса по психиатрии за шесть месяцев.

— Я не могу отделаться от ощущения, что ты воспринимаешь меня как музейный экспонат.

Доктор Мейер подала ему зонт.

— Скорее, как научный феномен, который мне хочется изучить до конца.

— Наверное, это интересно и интригующе — иметь под рукой научный феномен. — Он помолчал. — Иногда мне хочется набраться наглости и попросить тебя научить меня всему, что знаешь ты.

— Иногда мне кажется, что ты за какие-то несколько лет усвоил половину того, чему я училась всю жизнь.

— Это неправда, — покачал головой Константин. — Ты — единственный человек из моего окружения, интеллект которого заставляет меня почувствовать себя необразованным крестьянином.

— Не думаю, что стоит говорить подобные вещи, — сказала доктор Мейер, и в ее голосе послышался упрек. — Я научу тебя всему, что знаю, и сделаю это с радостью. Я люблю делиться знаниями.

Она положила руку ему на плечо.

— Я принесу тебе книги, — сказал он. — И про рисунок я не забыл.

— Рисунок. — Доктор Мейер кивнула. — Да, конечно. Это тоже важно.

— Прости меня. Мне кажется, что я должен сказать это еще раз.

Нурит уловила в его голосе незнакомые ей нотки сочувствия и сожаления — наверное, слишком мягкие и уж очень нехарактерные для него — и вгляделась в его лицо.

— Я не думаю, что ты что-то кому-то должен.

— Ты права. — Константин в последний раз оглядел прихожую неуверенным взглядом, будто подумав, не остаться ли еще на некоторое время, после чего кивнул на прощание: — Спокойной ночи.

 

Глава 8

В гостиной было сумеречно, но возле кресла, которое располагалось рядом с дверью на веранду, неярко горел торшер. Лия сидела в кресле, поджав под себя ноги, и просматривала очередной альбом с рисунками. Они заинтересовали ее, и она решила изучить весь «архив». Время от времени она отвлекалась от своего занятия и смотрела в окно — вид беседки в свете одинокого фонаря чем-то напоминал изображение на старой открытке.

— Ты еще не спишь? — спросил Константин, снимая плащ. — Я думал, что ты уже видишь девятый сон.

— Нет, мне не спится. Кроме того, я еще не закончила смотреть альбом.

Константин присел в кресло напротив нее.

— Надеюсь, ужин прошел хорошо? — спросила Лия, не отрываясь от своего занятия.

— Доктор Мейер сообщила мне приятную новость: господин директор решил назначить меня руководителем отдела по ведению допросов.

Она подняла глаза и улыбнулась.

— Правда? Это ведь замечательно! Он давно должен был это сделать, почему он медлил?

— Его пути неисповедимы, — пояснил Константин, разводя руками. — Так что совсем скоро мы с тобой полетим в Швейцарию. Или ты уже успела передумать?

Лия отложила альбом и, нагнувшись, взяла с ковра пачку сигарет.

— Мы будем кататься на лыжах?

— Мы успеем сделать все, что только придет в голову. Думаю, месяца нам хватит.

— Тебе дадут целый месяц отпуска?

— Думаю, после двух лет работы по семнадцать часов в день и практически без выходных я могу себе позволить месяц отпуска. Я не прошу ставить мне памятник. Это всего-то тридцать дней отпуска. Надеюсь, без меня никто не умрет, а мир не рухнет. И, если честно, мне на это наплевать. Я хочу отдохнуть. Если я еще не разучился это делать.

Лия снова взяла альбом, после чего отложила его и свернулась калачиком в кресле.

— Как поживает доктор Мейер? — спросила она. — От тебя пахнет ее духами.

— Правда? На самом деле, я решил, что мне не нравится моя туалетная вода, и купил другую. — Он посмотрел на нее и улыбнулся. — Мы хорошо провели время.

Лия не ответила. Она положила голову на подлокотник кресла и прикрыла глаза.

— Она тебя любит, — сказала она.

— Я сам в этом виноват.

— Как ты можешь быть виноват в том, что кто-то тебя любит?

Константин откинулся в кресле, и некоторое время изучал беседку.

— Для того чтобы это понять, нужно хорошо знать Нурит и меня.

— Когда я смотрю на вас, то думаю о том, что вы друг другу подходите. По характеру, по увлечениям, по уровню интеллекта. В такие моменты я думаю о том, что я делаю рядом с тобой. Вокруг тебя так много достойных женщин, что даже у меня разбегаются глаза…

— Каких, например? Кроме доктора Мейер?

— Например… Габриэль, — неуверенно ответила Лия после паузы.

— А что мешает тебе быть достойной женщиной? То, что ты сама не считаешь себя таковой?

Лия села и, собрав растрепавшиеся волосы, завязала их, достав из альбома тонкую ленту.

— Я думаю о том, что мы разные. Мне хорошо с тобой, я не привыкла к тому, что обо мне кто-то заботится, что мне покупают дорогие подарки, проводят со мной практически все свободное время. Но между нами есть пропасть, которую мне ни за что не преодолеть. И я все чаще прихожу к мысли, что тебе нужен кто-то другой. Пройдет некоторое время, и ты разочаруешься во мне. Невозможно постоянно тянуть кого-то вверх, ты сам мне об этом говорил.

— Невозможно тянуть человека вверх, если он этого не хочет. Это противоречит законам природы.

— Господи, да ты сам противоречишь законам природы. — Лия обреченно вздохнула. — Я не знаю, что мне делать со всем этим, Константин. Я чувствую, что должна что-то предпринять, сделать серьезный шаг, который изменит все, что было до этого… но я не знаю, какой. И я боюсь. Боюсь неизвестности. И… — Она запнулась. — Того, что ты меня оттолкнешь. Этого я боюсь больше всего.

Константин поднялся и прошелся по мягкому ковру гостиной. Он заглянул в камин, проверив, нет ли там тлеющих углей или незамеченных Бертой маленьких язычков пламени, посмотрел на фотографии на каминной полке, глянул на заваленный журналами кофейный столик и вернулся к Лие.

— Несмотря на то, что жизнь всеми средствами пыталась научить меня отталкивать, я все равно не умею этого делать, — сказал он, остановившись рядом с ней. — Я был готов целовать Марике ноги даже через полгода после того, как снял с пальца обручальное кольцо, хотя знал, что это бессмысленно. — Он закурил, сделал пару затяжек и присел на ковер рядом со своим креслом. — Иногда мне кажется, что она оставила меня именно поэтому. Ее раздражала моя слабость.

— Это неправда. Ты просто любил ее. Любовь меняет людей.

— Скорее, ломает, — поправил он. — У меня до сих пор есть ее номер. И до сих пор, спустя столько лет, я не уверен, что никогда не наберу его.

Лия долго не нарушала молчания. Она разглядывала Константина и думала о том, что он еще никогда не представал перед ней в таком обличье. От его гордой осанки не осталось и следа, его умение достойно держать себя куда-то испарилось. Впервые за все время их знакомства ей по-настоящему остро захотелось обнять его и подарить что-то, чего ему не хватало, или даже отдать, пусть даже если это что-то к ней никогда не вернется. Этим чем-то было право на слабость.

Он посмотрел на сигарету, которую до сих пор держал в пальцах, и затянулся в очередной раз.

— Через пару месяцев после того, как мы с ней расстались, я увидел в одном из магазинов открытку. На ней была нарисована женщина. Она стояла на пустынном пляже и смотрела в морскую даль. Я купил открытку, вышел из магазина и сразу же послал ее Марике. Оставил без подписи, она знала мой почерк. А на самом рисунке, в углу, написал: «Мне до сих пор нравится твоя ложь». Думаю, она оценила.

Лия не ответила. Она по-прежнему смотрела ему в глаза, и он отвел взгляд. Она с ловкостью и быстротой кошки соскользнула на ковер и прижалась к нему.

— Бедный, — сказала она. — Зачем же так? Ты этого не заслужил, я знаю…

Константин протянул руку в успокаивающем жесте и хотел погладить ее по волосам, и Лия тряхнула головой.

— Ты не понимаешь! — продолжила она, борясь с желанием перейти на крик. — Ты не можешь постоянно молчать! Почему рядом с тобой нет такого человека, который бы тебя понял? Ведь это так просто! Почему это получается у меня, а у нее это не получалось? Неужели это — не часть любви? Если люди не понимают друг друга, то почему они вообще женятся, заводят семьи? Чем муж и жена отличаются от чужих людей на улице, если один из них не может выслушать другого и понять?!

Он обнял ее за плечи характерным для него властным жестом. Лия не пыталась высвободиться. Она расслабила напряженную спину и опустила голову.

— Ты ответила на свой вопрос о достойной женщине, — сказал он. — Эта задача не требует другого ответа. Этот достаточно точный.

Лия хотела что-то сказать, но Константин отрицательно покачал головой и коснулся пальцами ее губ.

— У этого разговора не должно быть продолжения. Нужно оставить все, как есть.

Они замолчали, но не поднялись, а продолжили сидеть на полу, не перебравшись в удобные кресла. Лия положила голову ему на колени и через несколько минут уже дремала. Лента, которой она завязывала волосы, ослабла, и из прически выбилась непослушная прядь.

Константин осторожно поднял девушку на руки, стараясь не потревожить ее сон, и отправился наверх, по пути еще раз посмотрев в окно. Свет фонаря теперь казался немного бледнее — впервые за эту ночь из-за туч выбралась желтобокая луна.

 

Глава 9

Красивая темноволосая женщина с ухоженным лицом, на котором можно было заметить выражение легкой усталости — скорее, от слишком хорошей жизни, нежели от проблем — достала из небольшого бара бутылку коньяка и вернулась за стол. Майор Толедано посмотрел на приоткрытое окно.

— Послушай, дорогая, может, мы прироем ставни? — спросил он. — Становится прохладно.

— Какой ты изнеженный, — покачала головой женщина, поставила бутылку на стол и направилась к окну. — Тебе бы жить в Африке. Или где-нибудь на Гавайских островах. Что думаешь? Ты бы улыбался двадцать четыре часа в сутки, носил бы гавайские бусы и гавайскую рубашку и говорил бы всем «аллоха».

Боаз устало вздохнул.

— Когда мне стукнет лет шестьдесят, я подумаю над твоим предложением. Пока что меня вполне устраивает эта страна.

— А тот факт, что мы ютимся в чужой квартире и прячемся от твоей жены, тебя устраивает?

— Главное — чтобы это устраивало тебя.

Женщина заняла одно из кресел рядом со столом и взяла пачку тонких ментоловых сигарет.

— Что ты придумал на этот раз? — задала она очередной вопрос. — «Задержался на работе»? Классика?

— Если ты хочешь испортить мне настроение, Мона, то так и скажи. Я оденусь и поеду домой. Этот вечер начался хорошо, и я не позволю тебе его испортить. Мы давно не виделись. Почему бы нам не закончить разговоры о моей жене и об очередной лжи, которую я придумал для нее?

— Симона. Сколько тебе повторять? Я не люблю, когда ты меня называешь меня Мона. И мы не виделись всего лишь неделю. Думаю, это нормальный срок. Особенно если учесть, что мы оба женатые люди.

— Неделю назад мы обсуждали эту тему вместо того, чтобы использовать возможность побыть вдвоем.

Симона постучала по столу длинными ногтями, покрытыми неброским светлым лаком.

— Я чувствую себя так, будто мне шестнадцать лет, Боаз, и мы прячемся от родителей. Почему бы нам не снять номер в отеле? Зачем просить у твоего друга ключи от его квартиры, приезжать сюда?

— Лично мне тут нравится.

— Твоя проблема в том, что ты всегда ставишь личную выгоду на первое место. Тебя не волновал даже тот факт, что я замужем. Впрочем… ладно, черт с ним. Надо было заводить этот разговор пару месяцев назад, До того, как я согласилась спать с женатым мужчиной, который, помимо всего прочего, старше меня почти на двадцать лет.

Симона поднялась, сделала круг по комнате и остановилась около одного из стеклянных шкафов.

— Ты, — продолжила она, — коллекционируешь женщин. А вот твой друг — или кем он там тебе приходится? — похоже, собирает дорогую посуду. Интересно, откуда он привозит этот хрусталь?

— Из-за границы. Он часто ездит в командировки.

— А еще он, похоже, коллекционирует картины и спиртные напитки, хотя к бару, судя по всему, притрагиваются редко. Равно как и к дорогому хрусталю. У тебя таинственный друг. Он здесь живет? А если не живет, то зачем он купил эту квартиру?

Боаз наполнил рюмки и поставил одну напротив пустого кресла, где несколько секунд назад сидела Симона.

— Он купил ее потому, что она ему понравилась. А живет он под Иерусалимом.

— Он что, родственник Билла Гейтса?

— Нет. Просто у него такая слабость — если ему что-то нравится, он обязательно это купит.

— А что же, если ему захочется мисс Вселенную, он тоже ее купит? — Она насмешливо хмыкнула и, подойдя к окну, посмотрела вниз, на ночной Тель-Авив. — Пожалуй, ты прав: тут лучше, чем в отеле. По крайней мере, я не чувствую, что вокруг меня полно людей, и никто не будет стучать сюда с вежливыми вопросами «у вас все хорошо?», даже если на двери висит табличка «Не беспокоить».

В этот момент сотовый телефон Боаза, будто ожидавший подходящего момента, нарушил тишину квартиры. Симона повернулась к нему.

— Почему ты не отключил телефон? — спросила она.

— Это рабочий телефон, дорогая. Мне могут позвонить в любое время.

— Что же, ты — президент или премьер-министр? — Она обиженно поджала губы и снова вернулась к изучению панорамы.

Номер капитана Землянских на определителе Боаза удивил. Что могло понадобиться ему в начале первого ночи, тем более что завтра пятница — нерабочий день?

— Слушаю, — ответил Боаз, стараясь говорить как можно менее сердито.

— Здравствуй, — отозвался Константин на том конце провода. — Надеюсь, я не отвлек тебя от важных дел?

— Ты быстро делаешь выводы, а поэтому можешь додуматься сам. Не ты ли несколько часов назад лично вручил мне ключи от своей квартиры?

— Прошу прощения, если нарушил вашу романтическую идиллию. — В голосе Константина звучал откровенный сарказм — такой, на который был способен только он — и Боаз знал, чем он объясняется. — Я бы мог сказать, что мне звонила твоя жена и жаловалась на то, что у тебя отключен телефон, а ей важно тебя услышать, но я не буду этого делать. А поэтому я скажу, что мне важно тебя услышать. И увидеть тоже.

— Это не может подождать до завтра?

— Завтра я уезжаю, вернусь только в субботу под вечер.

Боаз посмотрел на Симону, которая по-прежнему изучала город.

— Неужели это что-то настолько важное? — спросил он обреченно.

— Я приеду примерно через час. Этого вам хватит для того, чтобы достойно завершить вечер любви?

Боаз поморщился и даже отвел от уха телефонную трубку. Симона уже не изучала город. Она пристально смотрела на него, скрестив руки на груди.

— Ты перегибаешь палку. Думаю, ты это понимаешь.

— Нет. Но я хорошо понимаю, как сейчас себя чувствует твоя жена.

Разозлившийся Боаз хотел сказать еще несколько фраз, но его собеседник отключил телефон.

— Борец за честь и справедливость, который сам спит с чужой женой! — прошипел он.

— Кто-то еще спит с чужой женой? — поинтересовалась Симона, подходя к столу. — Это что, такая мода среди мужчин? Никакой морали.

— Послушай, дорогая. Мне нужно будет уйти на пару часов. Ты не будешь скучать в одиночестве?

— Уйти? — подняла брови Симона. — Посреди ночи?

— У меня есть кое-какое дело. Но я скоро вернусь, обещаю.

— И по какому же делу ты уходишь в такой час?

— Это не важно. — В его голосе послышались холодные нотки, и Симона опустила голову. — Не надо устраивать мне допрос.

Симона взяла рюмку и обхватила ее ладонями.

— Допрос? Я просто пытаюсь узнать, куда мой мужчина…

— Мой? — переспросил Боаз. — Я не ослышался, ты сказала «мой мужчина»?

Она обреченно махнула рукой и сделала пару глотков коньяка.

— Я просто хотела узнать, куда ты можешь пойти в такой час. По каким делам.

Симона погладила его пальцы и с надеждой заглянула ему в глаза.

— Не злись, — продолжила она. — Но просто…

— Просто меня злит это глупое женское любопытство. А если я скажу тебе, куда я иду, это что-то изменит? — Он помолчал. — Интересно, когда-нибудь я найду женщину, которая не будет задавать мне лишних вопросов и стремиться узнать обо мне все, даже то, что ей знать не обязательно?

— Я больше не задам тебе ни одного лишнего вопроса, — пообещала Симона. Она поднялась, подошла к Боазу и села ему на колени, предусмотрительно отодвинув от края стола другую рюмку. — Ты ведь сам говорил, что мы редко видимся. Так почему мы до сих пор говорим о всякой ерунде? Ты, как мужчина, давно должен был прекратить эти разговоры.

Майор Толедано посмотрел на женщину снизу вверх.

— Да. Я всегда кому-то что-то должен. И это раздражает меня больше всего.

… Константин приехал через час с четвертью. Дверь открыла Симона. Отправившийся одеваться Боаз в последний момент решил принять душ.

— Добрый вечер, — поздоровался Константин.

— Добрая ночь, — в тон ему ответила Симона, всем своим видом демонстрируя, что пришел он не вовремя.

— Прошу прощения за поздний визит. Меня зовут Константин. Мы ведь, как мне кажется, не знакомы?

— Симона, — ответила она, с некоторым удивлением наблюдая за тем, как новый знакомый целует ей руку. — Боаз выйдет через несколько минут.

Константин остановился в поисках вешалки и, не найдя таковой, оставил плащ на одном из стульев.

— Надо же, — сказал он озадаченно. — Я три дня выбирал шторы для этой квартиры, а вешалку так и не купил.

— Ах, так это ваша квартира? — снова заговорила Симона, и легкая холодность в ее голосе сменилась заинтересованностью. — Наконец-то мы с вами познакомились! Пожалуйста, не стойте на пороге.

Гость занял одно из кресел — то самое, в котором до этого сидел Боаз. Симона разместилась напротив. Константин молчал с минуту, после чего внимательно — и довольно-таки откровенно, как показалось ей — оглядел ее, и она почувствовала, что краснеет.

— Рад знакомству. Я о вас наслышан.

— Правда? — смущенно спросила Симона. — Надеюсь, это только хорошее.

— Да, в основном, — ответил Константин немного высокомерно. — Впрочем, лично против вас я ничего плохого не имею. Для меня главное — чтобы вы тут чувствовали себя уютно. — Он улыбнулся. — Иначе я рискую прослыть плохим хозяином.

Симона рассмеялась.

— Все в порядке, — поспешила уверить его она. — Так хорошо я не чувствовала себя даже в пятизвездочных отелях!

— Признаться, меня обижает это сравнение. Я достаточно поездил по миру и хочу сказать вам, что половина пятизвездочных отелей выглядят такими пошлыми, будто это гарем обанкротившегося шейха.

— Простите, — поспешно извинилась Симона. — Я не хотела обидеть вас.

— Ничего страшного. В конце концов, это мои личные выводы. Судя по тому, как большинство посетителей восхищается этими отелями, ваш покорный слуга остался в меньшинстве. Я могу предложить вам выпить? Я за рулем, но вполне смогу позволить себе рюмку коньяка и не заставлять вас чувствовать себя неуютно. Я знаю, что женщины не любят пить в одиночестве.

Симона, согласно кивнув, достала еще одну рюмку.

— Боаз сказал мне, что вы живете под Иерусалимом, — сказала она. — А зачем вам квартира в Тель-Авиве?

— Изначально эта квартира была куплена для моей жены в качестве свадебного подарка. Чтобы у нее была возможность проводить тут вечера с подругами, например, устраивать чисто женские вечеринки ли что-то в этом роде. А спустя некоторое время она решила, что эта квартира нравится ей больше, чем мой дом, и решила тут остаться навсегда.

Константин вгляделся в лицо собеседницы, которая недоуменно нахмурилась, и улыбнулся.

— Мы развелись, — пояснил он. — Квартира осталась у меня.

— Неужели она не захотела взять квартиру себе?

— Я отдал ей половину своих денег, и она могла купить себе десять таких квартир, — уверил ее Константин. — Кроме того, эта квартира, вероятно, напоминала ей обо мне. А также обо всех любовниках, которых она сюда приводила. Но это другой разговор, простите, я увлекся. Когда я езжу в командировки, то предпочитаю ночевать тут — отсюда ближе до аэропорта, чем от моего иерусалимского дома. Кроме того, иногда я предоставляю ее друзьям. К примеру, как сегодня. Во всяком случае, она мне дорога. Для меня это что-то вроде музея.

Симона снова оглядела шкафы и картины.

— Да, действительно напоминает музей, — признала она с улыбкой. — Только уютный и домашний. Мне понравился хрусталь и эти стеклянные фигурки. И ковры. Откуда вы их привозите?

— Из арабских стран. Я не могу уехать из командировки без какого-нибудь сувенира. Конечно, персидский ковер сложно назвать маленьким сувениром, который напоминает о поездке. Что до хрусталя — он из Европы. Я люблю проводить там отпуск. Ваше здоровье. И за знакомство, конечно же.

Константин поднял рюмку, и Симона последовала его примеру.

— Как бы я хотела такую профессию, которая позволила бы мне ездить по миру, — сказала она, вздыхая. — Кем вы работаете?

— Я финансовый аналитик. Но ездить по миру меня обязывает не только работа. Я люблю путешествовать.

— Разве финансовые аналитики часто ездят в командировки?

— Экономика — динамичная отрасль. Вы что-то пропустили — и вот уже вы идете вторым, а не первым. А в современном мире это чревато не очень хорошими последствиями.

— В финансах я не смыслю ровным счетом ничего, — призналась Симона. — Но поездки — это прекрасно.

— В этой профессии есть большой плюс — вы умеете считать свои деньги, и большой минус — вам приходится считать чужие.

Появившийся в комнате майор Толедано на ходу укладывал волосы.

— Добрая ночь, — сказал Константин. — Еще раз прошу прощения за наглое вторжение.

— Ты уже здесь, а поэтому просить прощения бессмысленно. — Он повернулся к Симоне. — Вы уже познакомились?

— Да, — кивнула она. — И успели побеседовать.

— К сожалению, беседу придется прервать, — сказал Константин. — Я обещаю, что не задержу вашего… что не задержу Боаза надолго.

Майор Толедано сверкнул глазами, разумеется, обратив внимание театральную паузу после слова «вашего», но ничего не сказал.

— Я буду ждать, дорогой, — ответила Симона. — Но не обижайся, если ты застанешь меня спящей.

… Боаз некоторое время осторожно вдыхал воздух прибрежного Тель-Авива: после горного иерусалимского воздуха он всегда казался ему странным. Он запахнул плащ и, сделав пару широких шагов, поравнялся со своим спутником.

— Куда ты летишь? — поинтересовался он. — Или ты позвал меня на пробежку, а не на прогулку под луной?

— Я думаю, что в прогулке под луной в такую погоду нет никакой романтики, и хочу найти какое-нибудь уютное место. К примеру, кафе.

— Судя по времени, это будет бар, а не кафе, — поправил его Боаз, по-прежнему пытаясь идти наравне. — Я могу узнать, в чем дело?

— Я не люблю говорить на ходу.

Боаз почти перешел на бег, после чего остановился и обреченно вздохнул.

— Послушай, я не могу за тобой бежать. Мне уже не тридцать и даже не сорок, и, кроме того, я сегодня вечером не сидел, сложа руки!

Константин замедлил шаг.

— Я вижу, вы устали, майор, и вечер у вас выдался нелегкий. Весь день вы работали, потом сочинили очередную сказку для своей жены и отправились развлекаться. Что ни говори, все это отняло у вас много жизненных сил.

— Не начинай, — ответил Боаз, пытаясь отдышаться. — Я не тыкаю тебя носом в твою личную жизнь, которая на данный момент тоже далека от моральных идеалов. Вот и ты не тыкай меня носом в мою.

— Твоя жизнь всегда далека от моральных идеалов, в отличие от моей. А я тебе постоянно потакаю, правда, не понимаю, зачем.

Константин закрыл зонт, повесил его на сгиб локтя и перешел на прежний темп ходьбы.

— Ты не имеешь никакого права мне это говорить. Я старше тебя почти в два раза!

— Ты знаешь, что я думаю о супружеских изменах и половой несдержанности. Обижает меня только тот факт, что так ведет себя человек, которого я уважаю.

— Ты мне льстишь. Что до супружеских измен — ты знаешь, какие у нас с Констанцией отношения. Мы оба свободные люди и можем делать все, что хотим. Что до половой несдержанности…

— Что до половой несдержанности — когда-нибудь это сослужит тебе плохую службу.

Константин свернул с тротуара и направился к одному из баров. Вокруг было тихо. Вероятно, заведения в этом районе не пользовались особой популярностью.

После пары секунд раздумья спутники решили сесть на веранде. Внутри было запрещено курить, на улице было слишком холодно, а промежуточный вариант устраивал обоих. На веранде было прохладно, но стекла защищали от пронизывающего морского ветра.

— Я не понимаю, почему человек должен отказывать себе в удовольствиях только потому, что он женат, — вернулся к скользкой теме Боаз после того, как официант записал заказ и удалился. — А теперь посмотри мне в глаза и скажи честно, Константин: тебе никогда не хотелось изменить своей женщине?

— Я не представляю, как нужно относиться к женщине для того, чтобы появились подобные желания. Можно получать удовольствие от жизни другими путями.

— Давай подойдем к вопросу с другой стороны, — доверительно заговорил Боаз. — Ты богат, умен и привлекателен. Ты знаешь, что нравишься женщинам. Далеко не пойдем — возьмем твой отдел. Неужели ты не видишь, какими глазами на тебя смотрят? И неужели у тебя никогда не возникало соблазна…

— У меня никогда не возникало соблазна, — оборвал его Константин. — А поэтому я готов подойти к вопросу с другой стороны. Я предпочитаю появляться в обществе с воспитанной женщиной, а не с той, которая позволяет себе надевать черное белье под белую блузку и пить коньяк, отставляя мизинец.

Боаз разглядывал принесенный заказ, дожидаясь, пока официант расставит стаканы с виски и оставит их.

— Я не собираюсь выводить ее в свет, — сказал он. — Ладно, один-ноль в твою пользу. А что же, Лия знает, какое белье нужно надевать под белую блузку и когда можно отставлять мизинец? Или же только на меня она производит впечатление провинциальной девушки, которая не в курсе, зачем нужны десертные вилки?

— Лия, в отличие от твоего очередного увлечения, интересуется подобными вещами. Но разговор на эту тему мне кажется не очень хорошей идеей. Я думаю, что нам лучше поговорить о деле. Тебе, судя по всему, хочется вернуться, а мне рано вставать и потом не спать больше суток. Твое здоровье.

Боаз сделал пару глотков.

— Судя по всему, что-то стряслось, — проговорил он, изучая Константина. — И это что-то мне не понравится.

— Оказалось, что Мадлен — та самая, о которой мы тогда с тобой говорили — рассеянная девушка. Она отправилась к подруге на пару часов и забыла выключить газ. И все было бы хорошо, если бы по возвращении домой она не решила закурить. Кстати, на самом деле ее звали Эфрат Сулеймани. Какое замечательное имя.

— Это несчастный случай. Конечно, жаль ее, но бывает всякое.

— Ее подруга — бывшая коллега и хорошая подруга Габриэль, — продолжил Константин, после чего достал из потайного кармана плаща фотографию. — Она заехала за Мадлен и около двадцати минут ожидала ее рядом с домом. Вот этот молодой человек, по ее словам, вышел из подъезда незадолго после того, как наша несчастная девушка села в машину.

Несколько секунд Боаз изучал лицо на фотографии.

— Это Хасан, один из приближенных Мустафы. Зачем Мустафе понадобилось убивать ее?

— Ты задал некорректный вопрос, Боаз. Как Мустафа узнал о том, что ему надо ее убить?

— Не понимаю, — покачал головой он.

— Она спокойно жила во Франции не один год, но после того, как мы о ней вспомнили, о ней вспомнил и Мустафа. Тебе не кажется странным это совпадение?

— Ты же сам говорил, что Мустафа при желании может найти и убить, кого захочет. Что тут странного?

— То, майор, что мы катастрофически быстро теряем крупицы драгоценной информации. И она в конечном счете будет использована против нас.

— Но кто может это делать? Я? Ты? Гилад? Нурит? — Он помолчал. — Бывшая коллега Габриэль? Что бы это значило?

Константин поболтал виски в стакане, разглядывая почти растаявшие кубики льда.

— Когда-то она работала тут. Еще тогда, когда майор Вайзенштейн был в седле. Корректировала информацию в архивах. А потом решила, что ей не нравится копаться в бумагах, и майор Вайзенштейн ее милостиво отпустил.

— Он был душа-человек, этот майор Вайзенштейн, — сказал Боаз. — Будь он чуть пожестче — избежал бы многих ошибок. Не пугай меня так. Я уже было подумал, что Габриэль была где-то еще до того, как появиться в твоей приемной.

— Разумеется, была — в приемной майора Вайзенштейна. — Константин улыбнулся. — Что мы будем делать теперь, майор?

Боаз достал из кармана брюк смятую пачку сигарет.

— И все же мне интересно, кто сливает информацию, — сказал он. — Что самое неприятное, это кто-то из нас, потому что ни у кого больше нет доступа к предварительным планам и к промежуточным решениям. Планировать еще одну операцию? Опять тыкать пальцем в небо и осознавать, что мы ошибемся снова?

— Есть и другой вариант. Можно сидеть, сложа руки, и смиренно ждать, пока кому-то из нас пустят пулю в лоб.

Боаз выпил остатки виски и поморщился, прижав ладонь к губам.

— Ладно. Эти размышления я оставлю на потом. Лучше открой мне секрет. Что за личный конфликт был у вас с этой француженкой? И кто она такая?

Капитан Землянских устало вздохнул.

— Это бывшая любовница Юджина. Точнее, его бывшая невеста. Они с Юджином приняли кое-какое решение, которое не устраивало меня. И в результате мне пришлось сделать так, чтобы они больше не встречались.

— Судя по всему, ты сделал что-то нехорошее, — резюмировал Боаз. — Что-то, что вполне в твоем духе.

— Я не намерен рассказывать о подробностях этой истории. — Константин взглянул на часы. — Думаю, твоя… моя… нет, все же твоя гостья уже собирается спать. Так что нам пора отправляться по домам.

— Бывшая невеста Юджина. — Боаз полез за бумажником, но Константин покачал головой и положил на стол кредитную карту. — А я-то думал, почему ты так странно отреагировал на мое предложение послать к ней Уэллса. Хотя… а почему нет, собственно?

— Это долгая история, майор. Вероятно, когда-нибудь я вам ее расскажу. Но не сейчас. Для сказки на ночь она совсем не подходит.

 

Глава 10

Чем меньше оставалось чисел на календаре до десятого января, дня рождения Константина, тем сильнее нервничала Лия. Уже пару месяцев она ломала голову над вопросом: что купить в подарок? Дарить безделицу не хотелось, и она понимала, что Константин — не тот человек, которому можно дарить безделушки. Конечно, он примет подарок, похвалит его и вежливо поблагодарит, именно так должны вести себя воспитанные люди. Лия с самого начала отбросила мысль о красивых и бесполезных вещицах, хотя это не приблизило ее к решению проблемы ни на шаг.

То, что Лия успела изучить вкусы Константина и узнать, к каким вещам он неравнодушен, только усложняло ситуацию. В одежде он придерживался классического делового стиля, иногда делающего шаг за границу элегантности, и вполне можно было бы купить свитер, но свитер особенный. И, конечно же, не дешевый, потому что дешевые вещи Константин ненавидел еще больше, чем вещи грубо повседневные. Да и свитеров у него было больше, чем достаточно.

Покупать обувь Лия не хотела, потому что знала: угодить будет трудно. Подарить украшение? Кольцо, браслет, медальон, перстень? Это казалось ей обыденным. И уж точно не следует дарить запонки и булавки для галстука. Хотя бы потому, что запонок и булавок для галстука у Константина было много.

После того, как Лия решила, что тему одежды и украшений стоит оставить, она переключилась на вещи для души. Константин коллекционировал картины и хрусталь, но она не разбиралась ни в том, ни в другом. Думала она и о канцелярских принадлежностях: именных блокнотах, дорогой и качественной бумаге для писем (Константин часто писал письма от руки), паркерах и оригинальных ручках. Но потом поняла, что и этих вещей у ее мужчины больше, чем достаточно.

День рождения праздновать не планировалось. Было решено справить в узком кругу, включавшем самого виновника торжества, Берту и Лию. Константин аргументировал это тем, что ему не хочется «делать много шума из ничего: это даже не юбилей». Лия понимала, что дело не в желании провести этот день тихо, а, скорее, в том, что в последнее время он с трудом находил силы даже для того, чтобы вставать с утра. О праздниках говорить не приходилось. Лия все чаще ловила себя на мысли, что ее беспокоит его состояние. Обычно по приходу домой Константин беседовал с ней, помогал Берте накрывать на стол, рассказывал какие-нибудь истории или читал в гостиной во время того, как женщины сидели там же и занимались своими делами (Берта научила Лию вязать и вышивать, и последней это очень нравилось). Сейчас он садился за стол, практически не притрагивался к еде, ссылался на плохое самочувствие и отправлялся наверх — иногда заниматься чем-то в своем кабинете, но чаще всего спать.

Больше всего Лию пугал его категорический отказ от разговоров о здоровье. Пару раз она пыталась поднять эту тему, но один раз Константин вежливо отказался беседовать, а во второй раз довольно-таки жестко ответил, что не имеет привычки обсуждать свои личные проблемы. Тон этот Лию обидел, и она решила не касаться этой темы, хотя опасения, как она чувствовала, были совсем не беспочвенными.

После того как Константин получил известие о новом назначении, настроение его улучшилось, равно как и общее состояние. Он взял два дня отпуска до выходных, решив «устроить себе длинный уик-энд», вышел с работы пораньше и отправился в город по делам. Лия помогла Берте приготовить ужин и накрыть на стол. Экономка, которую состояние Константина волновало не меньше, делилась своими опасениями и говорила с сожалением, что ему уже давно нужно хорошенько отдохнуть.

— Госпоже, — доверительно говорила она Лие, — иногда удавалось его уговорить на то, чтобы поехать куда-нибудь на выходные или просто взять день отпуска. Если бы не женщины, он никогда бы не отдыхал!

Константин вернулся около восьми вечера. Вернулся с толстой папкой (видимо, там была финансовая отчетность, за которой он и ездил в город) и двумя букетами цветов — для Лии и для Берты. Лия была приятно удивлена, а Берта прямо-таки шокирована.

— Уж не заболели ли вы, сэр? — спросила она.

— Неужели вы обидите меня отказом?

— О нет, что вы. Просто это… неожиданно. — По лицу Берты можно было понять, что она никоим образом не лукавит. — Может, вы от меня чего-нибудь хотите, но сомневаетесь, что я соглашусь?

— Берта, как можно! — ахнул Константин. — Столько предположений, и все из-за одного несчастного букета цветов?

Берта снова оглядела букет и, наверное, подумала, что стоил он немало, а поэтому называть его несчастным было бы неправильно.

— Кроме того, — продолжил он, — мне не понравилась ваша последняя мысль. Что же, вы думаете, что я не смогу уговорить вас сделать что-либо без букета? Я просто подарил вам цветы. Знаю, что трудно представить себе меня делающим что-то просто так, но ведь все бывает впервые!

Когда ужин был закончен, стол убран, а посуда вымыта, все, следуя уже устоявшейся традиции, переместились в гостиную. Берта и Лия расположились на диване, а хозяин дома занял свое кресло, до этого поднявшись к себе в кабинет и захватив стопку свежей корреспонденции, небольшой портативный компьютер и нож для бумаг.

— Счета, счета, счета, — проговорил он раздраженно, открыв пару конвертов, и включил компьютер. — Такое впечатление, будто я нюхаю газ, беспрестанно жгу электричество и выпиваю всю воду из труб. А в перерывах между этими захватывающими занятиями гуляю по магазинам, скупая все, что вижу.

Эти слова были встречены молчанием. И Лия, и Берта уже привыкли, что именно так Константин реагирует на полученные счета. Не дождавшись ответа, он положил перед собой квитанции и банковские распечатки и занялся понятными только ему расчетами.

Лия разглядывала неготовую вещь на спицах. Некоторое время назад она загорелась идеей связать себе платье, и Берта вызвалась ей в этом помочь. Она научила ее снимать мерки и рассчитывать размер. Лия оказалась способной ученицей. За пару дней она освоила основные приемы вязания спицами и крючком и уже через неделю начала «упражняться» на шапочках и шарфах. Теперь она планировала связать платье, а потом украсить его вышивкой.

Когда Лия пыталась вспомнить, чем она занималась в свободное время до этого, то понимала, сколько драгоценных минут потратила впустую. Сколько прекрасных вещей она могла бы сделать своими руками! Она упрашивала Берту научить ее и шитью, но та говорила, что не стоит хвататься сразу за все: лучше совершенствовать навыки в только что освоенных областях. Упиралась Лия недолго — мнение Берты для нее уже давно приобрело статус авторитетного.

Наконец, цифры были введены в бюджетные таблицы, к Константину вернулось умиротворенное расположение духа. Он поднялся, подошел к окну и, открыв его, закурил.

— В пятницу у нас будут гости, — сказал он. — Я еще не говорил вам об этом?

— Нет, — ответила Лия. — Гости? В честь дня рождения? Но ведь мы планировали отметить его… — Она запнулась. — В семейном кругу.

— Что пугает тебя в этой фразе, дорогая? — спросил Константин с улыбкой. — Да, в семейном кругу. Но я решил, что неплохо было бы отпраздновать это в кругу более широком. В последнее время мы с тобой практически никуда не выходили, и в этом исключительно моя вина. Конечно, торжество мы устроим небольшое, потому что приглашать гостей в последний момент невежливо. Запланируем на субботу, не на пятницу, так уж и быть. И я познакомлю тебя с людьми своего круга. Надеюсь, ты не против?

— Нет, конечно, нет, — согласилась Лия. — В конце концов, это твой день рождения.

Константин приоткрыл ставни чуть шире и присел на подоконник.

— Почему я слышу нотки неуверенности в твоем голосе? Ты боишься мне возразить?

— Просто мне нужно будет купить платье, и…

— … и ты боишься упасть в глазах моих великосветских гостей, сказав или сделав что-то, что не соответствует их великосветским манерам?

— Прекрати, Константин, — упрекнула его Лия, чувствуя, что ее щеки заливаются румянцем.

Он потушил сигарету в пепельнице, которую взял со стола, и закрыл окно.

— Ладно, хватит пустых разговоров. Завтра мы поедем покупать тебе платье. А теперь я вам сыграю. Как вы на это смотрите? Но сначала мы допьем вино. Думаю, пара бокалов никому из нас не повредит.

… Со временем Лия заметила еще одну перемену в себе, произошедшую после встречи с Константином: раньше она и подумать не могла, что ей так необходим секс. Прошло чуть больше недели, а его нехватку она ощущала физически. Однажды она поймала себя на мысли, что ее обидела сказанная им фраза:

— Дорогая, я очень устал. Давай подождем с этим до выходных.

— Хорошо, что ты не говоришь, что у тебя болит голова! — ответила Лия язвительно, не сдержавшись.

Но Константин, вопреки всем ее ожиданиям, ничего не ответил, а положил голову на подушку и через несколько минут уже спал.

Позже Лие стало стыдно за эти слова. Может, потому, что Йосефу про головную боль она говорила часто. А, может, и потому, что ее насторожил сам факт такого поведения. Еще никогда недостаток секса не раздражал ее до такой степени. И даже тогда, когда «планы на выходные» изменились, потому что у Константина случился приступ мигрени — такой, что он не мог подняться с постели — она ничего не сказала. За два дня она несколько раз поднималась к нему в спальню, шепотом спрашивала, как он себя чувствует и не нужно ли ему что-нибудь, иногда приносила ему чай с мятой и спала в комнате для гостей, так как не хотела тревожить его сон.

Сейчас ее сердце, которое пару минут назад готово было вырваться из груди, уже почти успокоилось, головокружение, вызванное не то выпитым вином, не то долгожданными ощущениями, прошло, а со щек понемногу сходил румянец страсти. Она лежала, закутавшись в одеяло и прикрыв глаза, и думала о том, что самой подходящей идеей было бы поддаться приятной дреме.

— Отдыхай, дорогая, — сказал ей Константин. — Завтра нам предстоит нелегкий день. Мы должны будем составить списки гостей и поинтересоваться у каждого лично, придут ли они. Нам нужно будет продумать меню. И еще много, много важных вещей. Мы должны быть в форме. И было бы хорошо, если бы мы встали не позже восьми.

— Я посмотрю на то, как ты встанешь не позже восьми, — проговорила Лия насмешливо.

— Встану, вот увидишь. Максимум не позже девяти. Впрочем, даже если я встану в десять, то мы все успеем. Самое главное — уметь правильно распределять время. Спокойной ночи.

Лия некоторое время прислушивалась к его дыханию, пытаясь понять, задремал он или нет, вздохнула и повернулась на другой бок. Ей уже не хотелось спать.

Думала она не столько о дне рождения и великосветских гостях, сколько о том, что в последнее время она изменилась до неузнаваемости. Причем во всех этих изменениях лежавший на расстоянии вытянутой руки от нее мужчина играл самую активную роль.

До знакомства с Константином Лия не слишком уж любила читать, практически не слушала музыку — тем более, классическую — и уж точно не интересовалась оперой, балетом и театральными постановками. Она ни разу не была в более-менее приличном ресторане, совершенно не умела — по ее мнению — вести себя за столом. Она даже не умела одеваться так, чтобы одежда подчеркивала достоинства и скрывала недостатки. В последнее время Лия часто спрашивала себя: как и где она до этого времени жила? О чем с ней можно было поговорить, куда ее можно было пригласить? Даже если в женщине есть та самая изюминка, о которой все дружно говорят, то интеллектуальная ограниченность этой женщины может все испортить, какой бы неотразимой она ни была.

Каждый вечер они с Константином читали друг другу вслух. Эта традиция появилась незадолго после того, как она решила «переехать» к нему. Константин читал ежедневно и очень быстро — по книге в неделю, попутно выписывая понравившиеся цитаты. Однажды Лия попросила его посоветовать ей что-нибудь. Он ответил, что у него есть разная литература, и спросил, что именно она предпочитает читать. Ответа на этот вопрос у Лии не было, а поэтому Константин предложил:

— Может, я почитаю тебе вслух? Ты решишь, нравится тебе это или нет, а потом я подумаю, что можно тебе предложить.

Оказалось, что воспринимать информацию на слух легче, чем в процессе чтения. Лия с жадностью впитывала услышанное. Это могло быть что угодно — американская классика, средневековые романы, литература двадцатого века, драматургия, короткие рассказы, поэмы, стихи. Читать вслух самой было не менее увлекательным занятием. Она чувствовала себя если не в роли актрисы, то в роли сказочника, который собрал узкий круг своих почитателей и рассказывает свои истории.

Через некоторое время Лие захотелось самостоятельно взять в руки книгу. Она чувствовала, что воспринимает книги совсем по-другому, не так, как раньше. Их впервые хотелось пропустить через себя, понять, задуматься. Константин, в свою очередь, выбирал подходящие, на его взгляд, произведения. Как казалось Лие, он ни разу не ошибся, так как ей нравилось почти все.

Константин рассказывал ей о полезных свойствах классической музыки, учил ее разбираться в композиторах и объяснял, как следует эту музыку слушать. До этого Лия была уверена в том, что классическая музыка ничем не отличается от обычной, и ее вполне можно слушать так, как и любую другую. Она начала интересоваться театром, оперой, балетом и с удовольствием сопровождала Константина во время культурных вечеров. Он пояснял ей, в каком ряду следует сидеть в театре, а в каком — на балете и в опере, рассказывал о принятых в таких местах правилах этикета, о построении спектаклей, о различиях между оперными голосами.

Проблема, смущавшая Лию больше всего — полное незнание всего, что касалось поведения за столом — решилась удивительно быстро и элегантно. Константин постепенно объяснял ее все — от того, в каком порядке принято подавать блюда до практической сути столовых приборов вроде десертных вилок и фруктовых ложечек. Этикет оказался непростой наукой, и запомнить все сразу было невозможно. В случаях ошибки Константин шепотом делал ей тактичное замечание, на которое никто и не подумал бы обидеться, и она тут же исправляла сама себя. Теперь Лия замечала, что большинство людей вокруг действительно не умеют вести себя за столом, и высокомерные замечания Константина вроде «что за невоспитанность — наклонять тарелку для того, чтобы доесть суп!» уже не смешили ее. Напротив, она ловила себя на мысли, что такие люди ее раздражают. Хотя, конечно, упреков в их адрес она себе бы не позволила.

То же самое относилось и к одежде. Лия, до этого завидовавшая изысканному вкусу Габриэль и ее умению даже дома одеваться по-королевски, быстро изучила основные секреты хорошего внешнего вида. Правда, в этом случае знаний Константина хватило только для того, чтобы разъяснить ей правила хорошего тона, которыми следовало руководствоваться при выборе вечерних туалетов. Все остальное ей с удовольствием рассказывала Берта. Они могли проводить часы, предаваясь чисто женским разговорам о тонкостях костюма. В результате Лия без сожаления выбросила две трети своего гардероба, включая нижнее белье и обувь, и пополнила его новыми вещами. Единственной наукой, которой она владела в совершенстве, было искусство макияжа. Но и в этом случае избежать новых покупок не удалось.

Если до этого на Лию оглядывался каждый второй мужчина, то теперь на нее оглядывался каждый. И тогда, когда она шла по улице одна, и тогда, когда ее под руку держал Константин. Этих взглядов он, казалось, не замечал. А если замечал, то смотрел на любопытствующего так холодно и высокомерно, что тот, наверное, после этого случая не мог поднять глаза на женщину несколько дней.

Константин никогда не ревновал ее. Лия понимала, что он слишком умен для того, чтобы ревновать, а также для того, чтобы демонстрировать свою ревность, если он ее испытывает. Но иногда ей становилось не по себе от этих мыслей. Ей вообще иногда становилось не по себе от мыслей об этих отношениях — и об его отношении к ней, в частности. Он не просто любил ее. Он боготворил ее, жил ею, дышал ею. Когда он говорил ей: «Ты знаешь, если я тебя потеряю, то умру», в его глазах появлялся такой неподдельный ужас, что у нее кровь останавливалась в жилах, и она даже не думала принимать это за пустые слова. Он готов был положить к ее ногам весь мир, готов был перевернуть Вселенную только для того, чтобы она лишний раз улыбнулась или рассмеялась.

Ей было страшно от осознания того, что люди могут так любить — полностью отдаваясь чувствам, не задумываясь, жертвуя всем ради любимого человека. Она уже не думала о том, за какие заслуги рядом с ней появился человек, уровня интеллектуального и духовного развития которого ей даже при большом желании не достигнуть. Она думала о том, что будет, если что-то случится, и его надежды не оправдаются. О том, каково это — строить отношения кирпичик за кирпичиком, вежливо и практически неощутимо подталкивая другого человека вверх, к осознанию важности самосовершенствования, а потом ощутить, что все это рушится, и уже ничего не вернуть. Нет, она не хотела об этом думать. Он не раз говорил ей о том, что высшая мудрость — это умение наслаждаться счастьем сегодня и не думать о том, что будет завтра. Давно пора бы это уяснить.

Еще не так давно Лию интересовал другой вопрос. А была ли ее история повторением истории с Марикой? Может быть, и в случае с ней Константин точно так же выступал в роли учителя и наставника? Но скоро выяснилось, что это была совсем другая история.

Константин часто рассказывал о своей бывшей жене, и почти всегда потому, что его просила об этом Лия. Она не знала, что каждый раз подталкивает ее выслушивать очередной кусочек этой истории. Константин рассказывал о Марике без большой охоты, но откровенно — без комментариев, недоговорок и оскорблений в адрес некогда (а, может, и до сих пор) любимой женщины. Больше всего Лие нравилось то, что Константин не называл Марику неумелой любовницей. Наоборот, он отзывался о ней хорошо, иногда даже очень, в отличие от многих мужчин, которые имеют привычку рассказывать нелестные (по большей части, выдуманные) подробности о своих бывших женщинах. Недостающей информацией Лию снабжал Гилад, с которым она нередко беседовала по душам, и майор Толедано, настоящий джентльмен, вежливый и тактичный человек, который не мог порой удержаться от обсуждения интересной темы.

Госпожа Землянских родилась в семье преуспевающих финансистов, польки и венгра. Ее отец был влиятельным в определенных кругах человеком, равно как и ее мать, которая не просто помогала отцу вести дела, но и была его полноправным деловым партнером. Марика училась в частной школе и получила великолепное воспитание, как и подобает девочкам из обеспеченных семей. Она с отличием окончила один из лучших университетов страны и начала работать консультантом по ценным бумагам на иерусалимской бирже. После этого она написала магистерскую диссертацию и сменила работу консультанта по ценным бумагам на работу финансового аналитика. Когда Марика познакомилась с Константином, то уже располагала приличным капиталом. Этот капитал был раза в два больше, чем все его средства вместе взятые.

Марика была не только умна, но и красива, но выходить замуж она не торопилась, да и желанием завести постоянные отношения с мужчиной не горела. Главным принципом, которым она руководствовалась при выборе мужчины, был следующий принцип: он должен быть достаточно умен для того, чтобы замечать достоинства связи с умной женщиной, и достаточно глуп для того, чтобы не замечать недостатков этой связи.

Вопреки всем ожиданиям Лии, до замужества романов у нее было много, но ни один из них она не принимала всерьез и всегда прекрасно знала, когда поставит точку. То есть, почти всегда. Однажды Марика позволила своим чувствам взять верх над трезвым рассудком, за что поплатилась разбитым сердцем. А через день после этого встретила своего будущего мужа.

Лия не знала, что Марика поняла раньше — то, что она влюблена или то, что она, выражаясь словами Теодора Драйзера, «Трилогию желаний» которого они с Константином закончили читать совсем недавно, «сыграла выгодную партию». По правде говоря, она с трудом могла найти ответ на этот вопрос. Но когда она впервые увидела Марику на свадебной фотографии, то и подумать не могла, что эта женщина — расчетливая похитительница мужских сердец. А сердец она похитила немало, в этом Лия была уверена.

И, конечно же, госпожа Землянских была настоящей леди. Она имела достойные ее положения манеры, благодаря широкому кругозору и впечатляющей эрудиции могла поддержать любой разговор, была радушной хозяйкой, демонстрировала идеальный вкус в одежде. Но эта информация, разумеется, была лишней. Лия успела увидеть не одно фото Марики, и ее умение держать себя как богиню было заметно невооруженным глазом. Даже на фотографиях, запечатлевших ее где-нибудь на природе, в обыкновенных шортах и футболке, она выглядела гордой красавицей.

Лия думала о том, что вполне могла бы подружиться с Марикой и многому от нее научиться. Судя по рассказам Гилада и Боаза, та, несмотря на превосходство над остальными, не имела привычки вести себя высокомерно и была общительным человеком. Исключение составляли ограниченные люди — Марика, как и Константин, питала к ним искреннее отвращение.

И только одна горькая нотка примешивалась к размышлениям о Марике. Лия чувствовала, что все в этом доме пропитано воспоминаниями об этой женщине. Константин хранил ее фотографии, открытки, безделушки, которые напоминали ему о ней. Перстень, который он носил, не снимая, тоже был ее подарком. Лие казалось, что эти ощущения остались даже здесь, в постели. Конечно, до нее тут побывала не одна женщина, но именно мыли о Марике вызывали в ней подобие отвращения. Лия вспомнила рассказ Константина об его первой встрече с бывшей женой, о том, как она пригласила его на ужин, и сердце сжала холодная рука. Неужели он любил ее так сильно, что до сих пор не может забыть? А даже если и так… она ничего не сможет сделать для того, чтобы заставить его забыть все это в один день.

— Тебе приснился плохой сон?

Константин приподнялся и посмотрел на нее, стараясь разглядеть в темноте ее лицо.

— Почему ты еще не спишь? — спросила Лия.

— Тот же самый вопрос я могу задать и тебе. А я проснулся потому, что не спишь ты.

— Я подумала… Константин. — Она сделала паузу. — Ты любишь меня?

Он сел на кровати и придвинулся к ней.

— Конечно, я люблю тебя. Довольно-таки странный вопрос, особенно в такой час.

— Ты любишь меня, несмотря на то, что я… такая?

— Какая? — В его голосе появились нотки легкого раздражения. Больше деланного, чем искреннего.

— Вот такая.

— Не такая, как Марика?

Теперь он говорил холодным тоном, с одной стороны, давая понять, что ему не нравится этот разговор, а с другой — что он хочет услышать ответ.

— Да, — ответила Лия. — Это, конечно, не совсем подходящая для ночных размышлений тема…

— Тогда почему ты, черт возьми, об этом думаешь?!

Лия промолчала, понимая, что ей нечего ответить на эти слова.

— Какую чушь ты иногда несешь! — Холод в его голосе неожиданно сменился не то горечью, не то отчаянием. — Зачем ты вообще это говоришь? Или ты не веришь в то, что я тебя люблю?

— Разве я это сказала? Я просто говорила о том, что…

— Да, но признайся, что такая мысль у тебя была. — Он положил голову на подушку и вздохнул. — Что же, понимаю. У тебя есть основания для того, чтобы сомневаться в моих словах.

— Я не сомневаюсь в твоих словах, — сказала она, наклоняясь к нему. — Это просто полуночные мысли. Мне не спалось, и я задумалась, только и всего. Завтра утром я забуду это, как плохой сон.

— Может быть, я действительно сумасшедший, как все говорят, и так любить нельзя, нужно оставлять что-то себе. Но я не умею любить по-другому. Если люди любят… вполсердца, то это не любовь. Это черт знает что.

Лия положила голову ему на плечо.

— Я тоже думаю, что ты сумасшедший, — призналась она. — И меня пугает то, каким разным ты иногда бываешь. Я никогда не узнаю тебя до конца.

Константин коснулся ее волос и медленно провел ладонью вниз, в направлении шеи.

— Даже если я и сумасшедший, то это меня не волнует. Потому что я безумно счастливый сумасшедший.

Она рассмеялась.

— Завтра мы не встанем.

— Конечно же, встанем. А даже если и нет, то пусть эти гости горят синим пламенем. Мы проведем весь день в постели.

— Если мы будем восполнять недостающее, то это рискует затянуться надолго.

— Я уже говорил, что самое главное — это уметь правильно распределять время.

 

Глава 11

Марика сидела на кухне, разглядывая чашку с кофе, и думала, чем бы себя занять. Она не относилась к людям, которым бывает скучно с самими собой. Просто все, за что она бралась, в это утро валилось у нее из рук. Она не могла сосредоточиться на изучении биржевых новостей в газете, недочитанная книга через пару минут легла на стол, макияж давно уже был подобран, равно как и одежда, а до выхода из дома оставался еще целый час, и он казался вечностью. Конечно, можно было бы поехать сейчас и, наслаждаясь тишиной в офисе, закончить пару срочных дел, но она ловила себя на мысли, что у нее нет желания куда-либо идти. Ни сейчас, ни потом.

Берта взяла два выходных и поехала к сестре. После разговоров с ней Марика обычно успокаивалась, и даже если ее настроение не улучшалось, то во время рабочего дня она могла сосредоточиться на делах. Теперь ей оставалось только пить остывший кофе и думать о том, что вчера она поссорилась с мужем. Нельзя было сказать, что они никогда не ссорились до этого, но вчерашняя ссора была исключением из правил. Впервые за все время их совместной жизни конфликт так и остался неразрешенным, и Марика ночевала у себя.

… До часу ночи она пыталась уснуть, несмотря на то, что спать ей не хотелось. Потом она спустилась на кухню, выпила рюмку коньяка, взяла сигарету из пачки мужа и, снова поднявшись в спальню, выкурила ее на балконе.

Почти всегда в подобных ситуациях она была не права, но Константин всегда уступал, даже если знал, что он этого делать не должен. Теперь неправ был он, но просить прощения не торопился. У Марики даже появилась трусливая, на ее взгляд, мысль пойти к нему в спальню и тихо лечь рядом, так, будто бы ничего не случилось, но с мыслью этой удалось совладать. Она взяла книгу и прилегла, перед этим убрав в сторону ночник и включив более яркую лампу.

Муж застал ее за чтением. На часах было около двух, но, похоже, спать он не собирался, так как не сменил свитер и брюки на халат. Вошел он без стука, чего себе никогда не позволял.

— Ты еще не спишь? — осведомился он, присаживаясь в кресло рядом с небольшим столом из темного дерева. — Я был уверен, что ты видишь девятый сон.

— Тебя не учили стучаться? — ответила Марика вопросом на вопрос.

— Что ты читаешь?

Марика подняла книгу так, чтобы Константин увидел название.

— Генри Миллер? Я думал, что тебя от него тошнит.

— Я тоже не думала, что ты читаешь такие вещи. И, тем не менее, я взяла эту книгу из твоей библиотеки. Чем обязана столь позднему визиту?

— Я решил поинтересоваться у своей жены, не собирается ли она вернуться в мою постель.

Марика отложила книгу.

— Я и так в постели, если ты не заметил. В своей, — добавила она после паузы, выделив предпоследнее слово. — Сегодня я буду спать тут.

— Это плохая идея, — заметил Константин, доставая из кармана брюк сигареты. — Здесь балкон. Тебя может продуть, и ты заболеешь, а потом пропустишь несколько рабочих дней. Они ведь для тебя на вес золота, так? Гораздо ценнее, чем я.

Не дождавшись ответа, он закурил и, оглядевшись в поисках пепельницы, решил воспользоваться керамической подставкой для свечей.

Марика поднялась, накинув халат, подошла к балкону и демонстративно открыла дверь.

— Мне нравится свежий воздух, — заявила она. — И сделай мне одолжение, покури на балконе. Иначе потом тут все пропахнет дымом, и у меня будет болеть голова.

— Думаю, в своем доме я имею право курить где угодно, — возразил Констатин.

— Сначала ты оскорбляешь меня, называя карьеристкой. Потом встаешь из-за стола, даже не попросив прощения. После этого входишь ко мне без стука. А теперь еще и куришь в моей комнате? И что я должна думать?

— Ты должна думать, что я действительно считаю тебя карьеристкой, не сожалею о том, что посреди ужина встал из-за стола и вправе входить в любую комнату без стука. И курить в любой комнате. В том числе, и в твоей.

Константин откинулся на спинку кресла, затянулся в очередной раз и, приняв расслабленную позу, посмотрел на жену.

— А халат, — продолжил он, — ты могла бы снять. Лично я ничего нового под ним не увижу.

Марика отошла от балконной двери и сделала пару шагов к нему.

— Что бы это значило? — спросила она.

— Я сказал, что халат ты можешь снять. В принципе, за этим я сюда и пришел. Или ты думаешь, что я всю ночь буду мерзнуть в одиночестве?

— Смени тон, Константин. — Она подошла к нему и, взяв у него сигарету, потушила ее. — И отправляйся спать. Ты ведешь себя как…

Он посмотрел на тлеющую сигарету и снова перевел взгляд на жену.

— Как кто? Что за глупая женская привычка — не договаривать фразы?

— Как свинья! — Марика указала на дверь. — Уходи немедленно!

— Мне нравится твоя спальня. Особенно вот это зеркало. — И он указал на большое зеркало, висевшее на стене. — Ты часто разглядываешь себя в полный рост?

Марика скрестила руки на груди.

— Ты пьян? — задала она вопрос, который уже пару минут вертелся у нее на языке.

— Пьян? — Константин недоуменно нахмурился. — Немного. А что, у нас ввели «сухой закон»?

— Немного? Это называется немного?! — Марика взяла его за руки и предприняла попытку поднять его с кресла. — Ты пьян как черт! В таком состоянии ты должен спать, а не гулять по дому! И, тем более, не заходить ко мне в спальню! Ты знаешь, что я на дух не переношу, когда ты пьешь!

— Госпожа Землянских занимается спортом, ест полезную еду, следит за собой, не курит и не пьет, потому что алкоголь и сигареты отрицательно влияют на организм. — Он назидательно поднял палец. — Но по ночам она совсем не прочь покурить сигареты мужа и выпить рюмочку-другую коллекционного коньяка, который он предлагает особо важным гостям.

Марика попыталась вырваться, но Константин уже крепко держал ее за руки.

— Отпусти меня, — произнесла она.

— Мне очень, очень страшно. — Он посадил ее к себе на колени. — Так что же, коньяк тебе понравился? У меня в кабинете стоит такой же. Если хочешь, мы выпьем еще.

Константин достал еще одну сигарету и взял со стола спички.

— Тебе подкурить тоже? Или, может, покурим одну на двоих?

Марика снова протянула руку к сигарете, но он взял ее за запястье.

— Ты ведешь себя недостойно. Ты ведь добропорядочная жена?

— Нет! И, если ты меня не отпустишь, то я тебе это докажу!

— Зачем же ты надевала халат, если ты не добропорядочная жена? Я не люблю, когда люди корчат из себя моралистов.

— Отпусти меня сейчас же, Константин, — повторила Марика твердо. — Если ты не хочешь, чтобы я разозлилась по-настоящему, советую тебе отправиться спать.

Он снял с ее плеч халат и внимательно оглядел ее тело.

— Мне просто кажется, — заговорил он после паузы, — или я давно не видел тебя обнаженной? Твое зеркало видит тебя обнаженной чаще, чем твой муж.

— Зеркало хотя бы не напивается в хлам! — Марика снова попыталась встать. — Отпусти меня, Константин. Я не шучу.

— И что же ты со мной сделаешь? Сбросишь с балкона? Привяжешь к креслу чулками? Или придумаешь что-то более оригинальное? — Он неожиданно отстранился. — Нет, вы подумайте, что за черт? В два часа ночи я уговариваю собственную жену заняться со мной любовью!

На этот раз Марика сделала более уверенную попытку подняться. Рукой она задела импровизированную пепельницу, и та, упав на пол, разлетелась на куски.

— Вот теперь и я не шучу, — заговорил Константин, тоже вставая. — Я должен ползать перед тобой на коленях после того, как ты выставляешь меня за дверь? Вы все шлюхи, все до одной, но почему-то каждая строит из себя воспитанную женщину!

Марика ударила мужа по лицу и испуганно прижала ладонь к губам, чувствуя, что на глазах помимо ее воли выступают слезы.

— Убирайся отсюда! — крикнула она. — Я больше не хочу тебя видеть!

— Значит, вот как? — Он сделал шаг к ней, и Марика невольно отступила назад. — Теперь ты еще и распускаешь руки?! А, ладно. Черт с тобой.

С этими словами Константин повернулся и, захватив со стола сигареты и спички, оставил спальню.

Марика села на кровать, потом легла, разглядывая лежавший на ковре халат и осколки «пепельницы» на полу. А после этого совершенно неожиданно для себя разрыдалась, как ребенок, которого обидели до глубины души. Так она не плакала уже давно, как минимум лет десять. И больше всего на свете ей хотелось собрать вещи и уйти из этого дома навсегда, хлопнув дверью.

Минут через двадцать, когда слезы почти высохли, и осталось только характерное для таких эмоциональных переживаний бессилие, она выключила лампу и, свернувшись калачиком, задремала.

… Наутро она выглядела ужасно. Именно такой вывод сделала Марика, изучив свое отражение в зеркале в ванной. Она подумала о том, что ей скоро тридцать, и надо начинать следить за собой тщательнее. Хотя куда уж тщательнее: косметолог раз в две недели, регулярные занятия йогой и фитнесом, тренажерный зал и немного танцев, если на последние есть время. Работа обязывала ее выглядеть идеально: каждый день она встречалась с людьми, которые должны были видеть в ней не только профессионала, но и знающую себе цену женщину. Марика, сняв халат, долго рассматривала свое тело, гладила влажные после душа волосы, а потом достала необходимую косметику и провела перед зеркалом в два раза больше времени, чем она обычно тратила на утренний макияж.

… Константин появился на кухне бесшумно. Если бы Марика не уловила краем глаза движение, то так бы и осталась сидеть, изучая чашку. Она потушила в пепельнице сигарету — вторую со вчерашнего дня.

— Доброе утро, — сказал он. Конечно же, сказал только из вежливости — Марика была уверена в том, что ему не терпится задать вопрос «почему ты куришь?».

— Я бы не сказала, что оно доброе, — ответила она. — Но тебе, наверное, хорошо спалось.

— Я не спал ни минуты. Но макияж накладывать не умею, а поэтому, наверное, выгляжу паршиво.

— Немудрено. Я бы тоже выглядела паршиво, если бы столько пила.

Марика повернула голову и посмотрела на мужа.

— Твой взгляд неизменно красноречив. — Он оглядел кофеварку, будто пытаясь понять, остыл ли кофе, и нажал на кнопку. — Но ты выглядишь великолепно. Как всегда.

Она вздохнула и снова перевела взгляд на чашку.

— Тут достаточно кофе на двоих, — уведомил ее Константин. — Хочешь?

— Нет, благодарю. У меня болит голова.

— Ты сможешь выкурить еще одну сигарету. Гораздо приятнее курить, когда рядом с тобой стоит чашка с кофе.

— Я не курю.

В подтверждение своих слов она отодвинула от себя пепельницу — так, будто пару минут назад не курила, а просто держала сигареты в руках.

— Ты завтракала? — продолжил Константин.

— Я позавтракаю на работе.

Он поставил чашку на стол и присел.

— Я хотел попросить у тебя прощения за то, что произошло вчера. Я недостойно себя вел, особенно тогда, когда пришел к тебе ночью. Но меня расстроило то, что ты пришла так поздно. Я, как последний осел, неделю пытался заказать столик в этом ресторане и сделать тебе сюрприз, а когда заказал, выяснилось, что ты работаешь сверхурочно. Если бы ты сообщила мне об этом раньше…

— Я не могу понять одного: почему ты всегда, каждый раз оставляешь за собой право на это «но», Константин? «Мне нужна жена, а не женщина, которая постоянно пропадает на работе и не может освободить один вечер для мужа», — повторила она его вчерашние слова, сказанные за ужином. — Как я должна на это реагировать? Может, я должна промолчать? Как «добропорядочная жена»?

— Ты могла хотя бы не устраивать скандалов.

Марика поднялась, приняв решение в пользу еще одной чашки кофе, и направилась к кофеварке.

— Скандалов? — переспросила она. — Это я демонстративно встала из-за стола посреди ужина и ушла в свой кабинет? Или это я обвиняла тебя в том, что ты так много работаешь, что у тебя не хватает сил и времени даже для того, чтобы нормально поесть, не говоря уже о том, чтобы уделить мне немного внимания? Я вчера заявилась к тебе в два часа ночи, еле стоя на ногах после выпитого, и приставала к тебе, потому что мне захотелось заняться с тобой любовью?

— Это был я. Но ты должна понять меня. Ты видишь, в каком я состоянии. Я весь на нервах. Я могу сказать черт знает что, ты ведь знаешь, что в такие моменты мне трудно держать себя в руках. Но я ведь… попросил у тебя прощения. Или этого недостаточно?

Марика промолчала. Она взяла сахарницу, заглянула в нее и, обнаружив, что сахара практически нет, открыла шкаф в поисках нового пакета.

Константин взял со стола сигареты и закурил. Он по-прежнему смотрел на жену, не опустив глаз даже тогда, когда она вернулась за стол.

— На самом деле, мы можем куда-то пойти в любое время. Бог с ним, с рестораном. Мы могли бы сходить в театр. К примеру, послезавтра. Мы могли бы просто погулять. Что ты об этом думаешь?

Марика сделала глоток кофе.

— Я думаю, Константин, — ответила она, — что послезавтра у меня не будет срочной работы. Но завтра, черт возьми, начнется война с Ираном, война с Сирией, война с Ираком или какая-то другая идиотская война. И тогда семья для тебя снова отойдет на второй план, а на первом плане будет работа, безопасность страны и твои вечные государственные тайны, из-за которых ты не можешь говорить о работе даже со своей женой. Со своей женой! Что это за работа, если ты не можешь поделиться со мной, с самым родным человеком и рассказать о том, как прошел день? Ты работаешь, как проклятый, и, наверное, думаешь, что можешь заработать все деньги на свете!

— Деньги тут не при чем. Я уже говорил тебе, что на данный момент для меня важны не деньги, а приобретение профессиональных навыков. Когда моя работа будет доставлять меньше хлопот, я буду думать о деньгах. И о нас с тобой.

— У нас есть деньги. Мы можем позволить себе купить новый дом, поменять машину, поехать на экскурсию в Европу на пару месяцев, наконец. Но у нас нет для этого ни сил, ни времени, ни желания. Ты думаешь, что ко времени окончания твоего испытательного срока положение дел изменится в лучшую сторону? Лично я в этом сомневаюсь. Ты помнишь, когда мы в последний раз куда-то ходили вместе? Помнишь, когда мы в последний раз позволяли себе отдыхать? Просто отдыхать, гулять, атить деньги на ерунду, спать по двенадцать часов в сутки, плавать в бассейне, играть в бильярд, заниматься любовью с утра?

Константин пару раз затянулся сигаретой и рассеянно пригладил волосы ладонью.

— Пару месяцев назад, — ответил он. — Но если ты хочешь куда-нибудь поехать…

— Я не хочу никуда ехать, — перебила Марика. — Я хочу, чтобы мы с тобой уделяли друг другу больше времени и внимания. Я не прошу у тебя дорогих подарков, каких-то непонятных обещаний, не хнычу, не устраиваю скандалов, не задаю глупых вопросов, не напрашиваюсь на комплименты. Я хочу, чтобы мы чаще бывали вместе, Константин. Но не потому, что мы, вечно занятые деловые люди, оставили пустую строчку в ежедневнике для того, чтобы написать там «любимый человек». Потому, что нам обоим это нужно. — Она опустила глаза. — Я люблю тебя. И ты мне очень дорог. А эти выяснения отношений каждый раз заставляют меня думать о том, что такие люди, как мы, никогда не смогут завести нормальную семью. И что единственная любовь их жизни — это карьера. Начерта мне эти деньги, если в моей личной жизни полный бардак?

— Это неправда. — Константин сжал ее руки, оставив недокуренную сигарету в пепельнице. — Если бы я думал, что единственная любовь моей жизни — это карьера, то никогда бы на тебе не женился. Я готов сделать для тебя все, что угодно, и никакая карьера не встанет на пути к нашему счастью. — Он поднялся, подошел к ней и обнял. — Когда ты смотришь на меня такими глазами, мне хочется что-нибудь с собой сделать. Просто мне вчера был так паршиво, что… — Он замолчал, остановившись на полуслове, и коснулся ее шеи. — Ладно. Не будем об этом.

Марика вздохнула и встала, вежливо убирая его руку.

— Извини, мне пора идти. Я опоздаю. Мы и так заговорились. А день у меня сегодня более чем…

— Нет. Я хочу, чтобы сегодня ты осталась дома. Со мной.

Она со смехом покачала головой и, взяв со свободного стула сумочку, пошла к дверям, но Константин обнял ее за талию и прижал к себе.

— Похоже, я плохо себя объяснил? — спросил он, наклоняясь к ее губам. — Я хочу, чтобы ты…

— Ты представляешь, что со мной сделают, если я не выйду на работу?

— Сейчас я тебе все объясню.

После этих слов Константин, по-прежнему придерживая жену за талию, второй рукой достал сотовый телефон и набрал номер.

— Доброе утро, майор, — сказал он после короткой паузы. — Надеюсь, я не отвлекаю вас от дел? Я хотел сообщить вам, что сегодня меня не будет. У меня появились срочные дела в банке, которые необходимо решить как можно скорее. Нет-нет, ничего серьезного, но вполне может стать серьезным, если я вовремя не разберусь с этим. Да, бесконечная бюрократия. Благодарю вас. До завтра.

Марика облизнула губы и покачала головой.

— Ты сумасшедший, — сказала она.

— А теперь твоя очередь. Где твой телефон?

Она нашла нужный номер в телефонной книге и некоторое время слушала гудки.

— Янив? — заговорила она, нахмурившись. — Ты в дороге? Что за шум? Сегодня я не выйду на работу, у меня проблемы в банке. Что? Да нет, это не ссуды. Это не связано с делами, это личные проблемы. Нет, мне не нужны деньги. Нет, совещание с финансистами назначено на завтра. Все остальное отмени. Послеобеденные звонки я сделаю вовремя, для этого мне не надо сидеть в офисе. Завтра мы все решим. Хорошего дня.

Марика отключила телефон.

— Когда вернется Берта? — спросил Константин.

— Думаю, как всегда, около пяти.

— Для нее надо будет выдумать более правдоподобное объяснение тому, что мы оба в такой час уже дома.

Марика не удержалась от улыбки.

— Надеюсь, хотя бы с ней ты не будешь разговаривать тоном студента, который прогуливает лекцию.

— У меня был более чем деловой тон, — возразил Константин.

— Сразу видно, что в университете ты редко сбегал с лекций на свидания.

— Я был прилежным и дисциплинированным студентом. Но, конечно, случалось всякое.

… На часах было около одиннадцати, когда Константин и Марика, наконец, легли, утомленно прижавшись друг к другу. Через неплотно прикрытые шторы пробивались лучики света, но в спальне было так же сумеречно, как и с утра.

— Я люблю тебя, мой наглый врун, — заговорила Марика, приглаживая растрепавшиеся волосы ладонью.

— И я люблю тебя, моя не менее наглая соучастница, хотя сил у меня уже не осталось. — Константин подождал, пока она приведет волосы в порядок, после чего одним движением руки свел на «нет» все ее старания. — Так лучше.

Марика расхохоталась.

— Врун, — повторила она. — А когда у нас будет счет в швейцарском банке, что ты будешь говорить своему начальнику? «Майор, мне нужно срочно вылететь в Цюрих, потому что мой чек не был принят, и нужно подтвердить подписи. А заодно я покатаюсь на лыжах и поем швейцарского шоколада»?

— К тому времени мне уже не надо будет докладывать о каждом своем шаге, потому что я сам буду начальником. А ты избавишься от своего партнера и будешь вести дела сама. И вот тогда-то мы наедимся швейцарского шоколада и накатаемся на лыжах так, что это нам до смерти надоест.

Марика положила голову на подушку и прикрыла глаза.

— Надо же, я совсем забыла про пластырь, — сказала она.

— Про пластырь? — удивленно переспросил Константин. — Это то, что тебя сейчас волнует?

— Про гормональный пластырь. — Она красноречиво посмотрела на мужа. — Надеюсь, ты знаешь, что это такое?

— Понятия не имею, — признался он.

— Это то же самое, что и противозачаточные таблетки, но его не надо глотать.

Константин сосредоточенно помолчал пару секунд.

— Хорошо: были таблетки, теперь пластыри. А что будет потом? Женщины будут усилием воли предохраняться от нежелательной беременности?

— Если это будет усилие воли в процессе, то вряд ли это хорошая идея, — рассмеялась Марика. — Ах, мужчины. Было бы странно ожидать от вас каких-то знаний в области женской контрацепции. Ладно, Бог с ним, с этим пластырем. Я забывала его уже раза три, и ничего не случилось. Вот от чего бы я сейчас не отказалась — так это от шоколада. Мне надо поднять уровень сахара в крови. Такое у меня бывает тогда, когда я основательно попрыгаю на занятиях по фитнессу.

— Вот как восполняются потраченные калории? Теперь понятно, почему большинство этих твоих девушек, несмотря на занятия, не худеют ни на килограмм.

Она со смехом толкнула его в бок.

— Прекрати! Нельзя обсуждать других за спиной.

— Держу пари, они смотрят на тебя с завистью.

— Там есть вполне складные девушки. Они с завистью смотрят на мои кроссовки, но и только.

Константин положил ладонь ей на живот.

— Знаешь, я часто ловлю себя на мысли, что мне нравится смотреть на то, как ты за собой ухаживаешь. Как ты расчесываешь волосы, как ты накладываешь макияж, крем после душа. Хотя иногда мне кажется, что я бы умер, будь я женщиной. Я бы не смог посвящать по два-три часа в день только оболочке.

Марика инстинктивно провела рукой по своей груди, будто оценивая результаты ухода за собой.

— Мужчине этого не понять, — сказала она. — А у нас это в крови. Ты ведь тоже ухаживаешь за собой. Парикмахер… спорт иногда, — добавила она чуть язвительно.

— Но два часа в салоне красоты я бы точно не высидел. Что до спорта — может, мне тоже заняться чем-нибудь? К примеру, плаванием?

— Надо было думать об этом до того, как ты начал курить по полторы пачки в день и пить, — ответила Марика. — Когда-то ты пробегал по десять километров три раза в неделю и мог отжаться триста раз за два подхода!

— Что значит «мог»? Могу и сейчас. Я, конечно, в плохой форме, но при желании для меня не составит никакого труда восстановить ту, которая была раньше. Неужели я так плохо выгляжу?

Она успокаивающе погладила его по щеке.

— Что ты. Твоя оболочка в полном порядке. Как и ее содержание.

— Вот теперь я спокоен. — Константин взглянул на жену. — Знаешь, какая у тебя кожа?

— Шелковая? — спросила она, вкладывая в этот вопрос всю ненависть к пошлым комплиментам, на которую она была способна.

— Нет. Такая, будто ее соткали божественной материи.

— Льстец, — бросила Марика, рассмеявшись в очередной раз.

— Когда-то, давным-давно, из такой материи ткали самые дорогие ковры для храмов богов и богинь любви. А, может, даже их самих. Но только частично. Потому что этой материи мало, а полностью из нее надо было соткать только тебя. Для того чтобы у меня была полностью божественная женщина.

— Льстец-эстет, — поправила сама себя она. — Сейчас я покраснею и укроюсь с головой.

Он поцеловал ее в живот, опустился ниже, и Марика снова откинулась на подушку.

— Делают ли что-нибудь сейчас с этой божественной материей? — спросила она.

— Даже если и делают, это ровным счетом ничего не стоит. Сколько бы из нее ни шили одежд, сколько бы из нее ни ткали ковров и сколько богов и богинь из нее бы ни создавали, все, кто когда-либо к ней прикасался, недостойны даже того, чтобы целовать следы твоих ног.

 

Глава 12

Выбранное Лией платье не было особенным и не поражало воображение нестандартным цветом или покроем, но сидело оно великолепно. На этом сошлись все — от Константина и до девушек-консультантов в магазине одежды, которые облепили ее и с восторгом наблюдали, как она меняет один наряд на другой. Это было темно-синее платье из тяжелого бархата, длинное, почти до пят, с длинным рукавом и открытой спиной. Образ Лия дополнила нежно-голубым шелковым шарфом, оглядела себя еще раз, надела туфли и взяла с туалетного столика серьги, но, услышав тихий стук в дверь, отвлеклась.

— Я почти одета, — рассмеялась она, поворачиваясь к двери.

— Как это — почти? Женщина бывает либо одета, либо нет. Третьего варианта не существует.

Константин деловито осмотрелся и присел.

— Смокинг тебе к лицу! — выдохнула Лия восхищенно.

— Что же, надеюсь, я ослеплю не всех представительниц прекрасного пола, а только половину. А платье тебе не просто к лицу. Такое впечатление, будто дожидалось именно тебя. — Константин перевел взгляд на ее ноги. — И остается только надеяться, что ты ни разу не падала с таких каблуков.

Лия взяла свою сумочку и достала оттуда небольшой сверток.

— Вот, это тебе. — Она протянула сверток Константину и замерла, глядя на то, как он разворачивает бумагу. — С днем рождения.

Сначала по лицу именинника невозможно было понять, доволен ли он подарком. Он внимательно рассмотрел карманные часы с разных сторон, открыл их, прочитал надпись на внутренней стороне: «Время будет ничем без любви, а любовь будет всем и без времени» и поднял глаза на Лию.

— Ты, наверное, не поверишь, — сказал он, — но мне ни разу в жизни не дарили карманных часов. Давным-давно я нашел в часовой лавке карманные часы и пару месяцев собирал деньги. А потом пришел, не нашел их и расстроился. Кто-то меня опередил.

— Я боялась, что это будет банальным подарком.

— Подарки не бывают банальными. Бывают люди, которые не умеют ценить подарки. — Он поднялся, обнял ее и поцеловал в лоб. — Это один из самых лучших подарков, которые мне когда-либо дарили. В миллион раз лучше драгоценностей, картин, хрусталя и всего остального. Мне кажется, одна дарственная надпись могла бы стать подарком. Она вполне достойна того, чтобы ее цитировать. Хотя… нет. Самые дорогие слова лучше сохранять для себя. — Он снова сел и принялся разглядывать часы с видом любопытного ребенка. — А ведь у меня нет ни одного костюма — «тройки». С чем же я буду их носить? Наверное, пришла пора купить пару таких костюмов. Как ни крути, я повзрослел на год, и я могу себе это позволить. Ну, почему ты не спрашиваешь у меня, где я был весь день? Или ты не заметила моего отсутствия?

Лия, которая снова взяла серьги, повернулась к нему.

— Конечно, заметила! Я была занята, мы с Бертой готовили еду на вечер, но это еще не значит, что я не замечаю, что происходит вокруг! Кстати, о еде. Надеюсь, утренний сюрприз тебе понравился?

— Разумеется. Мне уже лет девять не приносили завтрак в постель. И не говорили, что есть в постели нельзя, потому что потом все простыни будут в крошках.

— И не упрекали в том, что ты не доедаешь то, что тебе приготовили.

Константин поднял указательный палец, выражая протест.

— А вот этого говорить не стоит, потому что от завтрака отвлекла меня именно ты.

— Как мне показалось, ты был не против.

— Это уже детали. — Он отложил часы. — Итак, я сегодня был в городе. Закончил пару дел, встретился кое с кем. А потом я решил пообедать в ресторане. Я сидел, пил бренди в ожидании заказа и вдруг подумал: почему я до сих пор не купил тебе подарок?

Удивленное выражение на лице Лии сменилось недоуменным.

— Подарок? Мне? На… твой день рождения?

— Это, наверное, прозвучит пафосно или даже смешно, но сегодня наш общий праздник. Потому что сейчас я ощущаю себя так, будто родился заново. И этого бы не случилось, если бы рядом со мной не было тебя. Как я уже тебе рассказывал, последние несколько лет я хоть и справляю свой день рождения, но не чувствую праздничной атмосферы. Я справляю его для своих друзей. Это повод собраться вместе, поговорить. И еще это повод для того, чтобы отогнать одиночество на второй план. — Он помолчал. — Я стоял перед этими людьми, они поздравляли меня, дарили мне подарки. А я молчал, улыбался и думал: зачем мне все это нужно? Кого я пытаюсь убедить в том, что у меня все хорошо, и что я счастлив? И на следующий день после торжества я чувствовал такую усталость, будто я постарел года на три. А теперь я сказал тебе, что я повзрослел на год, и ничто у меня внутри не пошевелилось и не прошептало: «Э, нет, ты постарел, после тридцати только стареют». Я чувствую себя так, будто мне не тридцать четыре, а двадцать четыре. Когда я увидел тебя впервые, я уже знал, что все будет так. И после того вечера у меня дома я начал чувствовать, что мое время идет не вперед, а назад. Что я не старею, вопреки всем законам природы, а становлюсь моложе. И я бы все отдал, если бы это было именно так. Если бы сейчас у меня были те силы, если бы у меня сейчас было то здоровье, то все, наверное, было бы иначе.

Лия взяла небольшую табуретку, стоявшую рядом с туалетным столиком, и присела рядом.

— Если бы что-то было иначе, то иначе было бы все, — сказала она. — И, вероятно, мы с тобой вообще не были бы знакомы. Ты не думал об этом?

— Пожалуй, да, — ответил он, помолчав. — В этом есть своя правда. Как ни крути, у меня и сейчас есть остатки здоровья. И сил у меня достаточно. Хотя бы для того, чтобы сделать тебя счастливой. А ради этого я готов даже на то, чтобы отдать остатки здоровья и сил. Я еще утром хотел тебе сказать кое-что. Когда ты выбирала платье, я смотрел на тебя и думал о том, как ты изменилась с тех пор, как мы познакомились. Почему-то до этого мне и в голову не приходило попробовать оценить тебя со стороны, глазами чужого человека. Если бы мы с тобой были знакомы до этого, потом не встречались бы, а после снова встретились, то я бы тебя не узнал. Я помню, как неуверенно ты чувствовала себя в вечернем платье, а теперь ты сидишь рядом со мной, и в тебе нет ни капли неуверенности. Наоборот, ты готова сейчас выйти и ослепить своей красотой всех мужчин, а женщин заставить скрипеть зубами от зависти и злости. Ты проводишь вечера у меня в кабинете вместе со мной, только не разглядываешь мои наброски, как прежде, а читаешь. Мы ходим в театр, в оперу, в хорошие рестораны, хотя раньше одна мысль о таком времяпрепровождении вызывала у тебя нервную дрожь. Не знаю, конечно, хорошо ли это, что я так на тебя влияю. Вероятно, не будь рядом меня, ты бы жила другой жизнью.

Константин открыл часы и посмотрел на циферблат.

— Но дело, конечно, не в том, хорошо это или плохо. Дело в том, что за все время нашего общения в тебе появилось что-то свое. Что-то, на что ты опираешься и растешь. Это заметно во всем: и в том, как ты разговариваешь с Габриэль, и в том, как ты обсуждаешь с Гиладом фотографические выставки, в том, как ты беседуешь со мной, как ты болтаешь с Бертой. Ты уверена в себе и начинаешь понимать, чего ты хочешь от жизни и от себя самой. Ты больше не ждешь, что кто-то примет за тебя решение, не робеешь, если оказываешься в сложной ситуации. Я заметил это уже давно, но задумался об этом только после того, как Боаз сказал мне: «А ты, похоже, хорошо на нее влияешь». Я говорил, что научить человека любить книги — это еще не значит хорошо повлиять на него. А он ответил мне, что хорошо повлиять на человека — это значит научить его быть собой. Показать ему, с чего начинается этот путь.

— Боаз прав, — ответила Лия. — И ты прав. Это все, конечно, очень неоднозначно — я имею в виду наши отношения. И я не знаю, как мне благодарить тебя за все, что ты для меня сделал. Банальным «спасибо» тут не отделаешься.

— Банальное «спасибо» придумали для тех людей, которые не умеют благодарить без слов. Тебе слова не нужны. Так что поднимись-ка и подойди к зеркалу, потому что твой подарок уже залежался у меня в кармане.

Лия подошла к зеркалу и с любопытством посмотрела на то, как Константин достает мешочек из зеленого шелка.

— Надеюсь, там не табак? — спросила она с улыбкой.

— О нет. Табак я подарю на день рождения Боазу. Я уже давно уговариваю его начать курить трубку. Я подарю ему какую-нибудь дорогую трубку и не менее дорогой кисет. Привезу из Дамаска. Правда, тогда он точно разорвет меня на части. Он ведь каждую неделю повторяет, что хочет бросить курить.

Подаренное Лие колье было небольшим, но изящным — оно не только оттеняло ее светлую кожу, но и выгодно подчеркивало красоту шеи. Два ряда голубых камней переплетались, образуя правильный геометрический узор, и каждый нижний уголок увенчался короткой подвеской.

— Это голубой топаз, — нарушил молчание Константин. — Я ровным счетом ничего не смыслю в драгоценных камнях, а поэтому продавец в магазине, наверное, долго пил сердечные капли после моего визита — я замучил его расспросами. — Он отдал ей мешочек. — Серьги ты, наверное, наденешь сама.

Когда серьги заняли свое место, Лия повернула голову вправо, а потом влево, разглядывая подарок.

— Это прекрасно, — сказала она, посмотрела на него через плечо и добавила: — И подарок, и то, как он преподнесен.

— А как же еще дарят украшения? Ты ведь не будешь надевать колье сама. Это, по меньшей мере, неудобно.

— Я не скажу, что мне никогда не дарили украшений, но все это вручалось очень буднично… прямо в руки.

— Да, мужчины в наши дни не умеют даже дарить украшения, — констатировал Константин мрачно, хотя не без обычных для него ноток высокомерия в голосе. — Когда я еще работал обычным аналитиком, у меня был хороший приятель, один из моих коллег. Однажды мы завели разговор о женщинах. Речь зашла о том, как можно сказать женщине о любви. Я спросил у него, читает ли он своей женщине стихи, гуляет ли он с ней по городу просто так, слушают ли они музыку вместе, целует ли он ей ноги… а он сказал мне, что нет. И я искренне удивился: а как же она знает, что он ее любит?

Он пожал плечами в подтверждение своих слов.

— Да, у современных мужчин возникают серьезные проблемы, когда речь заходит о любви, — кивнула Лия. — Сейчас никто и не подумает написать любовное письмо или, предположим, спеть песню под балконом, как это делали раньше. И, что самое страшное, женщины к этому привыкли.

— У меня для тебя есть еще кое-что. Если позволишь.

Константин достал из нагрудного кармана коробочку, в которой обычно хранят кольца, и, открыв ее, протянул Лие руку ладонью вверх.

— Вашу руку, леди.

Она протянула руку и посмотрела на кольцо, занявшее место на безымянном пальце ее правой руки.

— Мне кажется, это чересчур, — произнесла она. — Действительно чересчур.

— Вовсе нет. Что я могу поделать, если все это шло в комплекте? — Он замолчал, и в его взгляде промелькнула нерешительность. — Это, конечно, не обручальное кольцо. И все же, Лия. Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж.

Лия подняла на него глаза и первые несколько секунд молчала.

— Замуж? — переспросила она.

— Да, — ответил он таким тоном, будто это был простейший вопрос по школьной истории. — Замуж. Понимаешь?

— Понимаю, но… нет, ты не должен думать, что я этого не хочу. Хотя, конечно, это очень неожиданно, и это не решение одного дня. И… я до сих пор замужем за другим человеком, если ты помнишь.

Константин скрестил руки на груди и отвернулся.

— Нет, не помню, — ответил он язвительно. — Как ты думаешь, люди часто забывают подобные вещи?

— Ты должен понимать, что я нескоро дам тебе ответ. И то, каким он будет, зависит не только от меня.

Он набрал воздуха в легкие, будто собираясь произнести длинный монолог, но опустил голову и вздохнул.

— Да. Я все прекрасно понимаю.

— Что бы ты ни подумал, я люблю тебя. И ты это знаешь.

— Что же я могу подумать? Может, тебе не понравилось кольцо?

— Кольцо прекрасно. — Лия погладила его по щеке. — Я люблю тебя, правда. Хотя это очень сложно.

— О, ты просто женщина-героиня. — Константин обнял ее за талию, и, приподняв, посадил на комод. — Я думаю, тебе надо поставить памятник при жизни. Ради этого я готов познать искусство скульптуры.

Лия рассмеялась и попыталась встать на пол.

— Перестань, — сказала она, — я почти четыре часа крутилась перед зеркалом не для того, чтобы ты пришел и все испортил!

— Я испортил? Я?! Ни один смертный не вправе портить то совершенство, что создала сама природа! Разве что немного подпортить. Но только с условием, если совершенству это понравится.

 

Глава 13

Из двадцати человек, которых планировалось пригласить, пришли только семеро: майор Толедано с женой, супруги Гордон, Габриэль (она сказала, что, вероятно, придет не одна, а с восьмым гостем) и еще одна пара, муж и жена, с которой был знаком только Константин. После продолжительного разговора, грозившего перерасти в спор, было решено не устраивать праздничный ужин, а накрыть шведский стол, совместив его с коктейлем.

— Отличная работа, — похвалил Константин, оглядывая украшенную гостиную. — Странно видеть это спустя не один год, но у меня впервые за долгое время не возникает тягостного ощущения приукрашенного одиночества.

— Твой дом подходит для праздников, — ответила Лия. — Ты часто приглашал гостей до того, как мы познакомились?

— Да. Правда, в основном, летом, потому что в теплое время года есть возможность накрывать в саду. Обычно мы с Марикой принимали тут важных господ из финансового мира и беседовали с ними исключительно о делах. Кстати, совсем забыл тебе сказать. Для той четы, с которой ты до сих пор не знакома, я — финансовый аналитик. Габриэль — писатель. Гилад — офицер, который служит в войсках связи. Боаз — ювелир.

— Ювелир? — удивленно переспросила Лия. — Он на самом деле как-то связан с ювелирным делом?

Константин взял со стола стакан с водой и сделал пару глотков.

— У его отца была фирма по обработке драгоценных камней, и он хотел, чтобы после совершеннолетия Боаз стал одним из партнеров в деле. Поэтому майору с детства внушали любовь к драгоценным камням. Насколько я помню, во время армейской службы он даже умудрился получить какое-то специальное образование, связанное с ювелирным делом. Но потом выбрал другой путь. — Константин сделал еще глоток. — Я познакомлю тебя с его женой. Интересная женщина. Она тебе понравится.

… Габриэль пришла первой. Она оценивающе оглядела помещение, отдала Константину свое пальто и, подойдя к диванам, протянула руки Лие.

— Шикарно выглядишь, конфетка. Ну что, повеселимся? — Она повернулась к виновнику торжества. — Сколько там тебе исполнилось? Двадцать с чем-то, кажется?

— Думаю, это не имеет значения, — ответил тот. — Цифры сами по себе — это такая глупость. Если, конечно, это не приличные денежные суммы.

— Вот, держи-ка. С днем рождения, и чтобы тебе каждый год было двадцать с чем-то. В противном случае я заберу подарок обратно.

В принесенной Габриэль коробке оказался набор статуэток из китайского хрусталя. Статуэтки заняли свое место в одном из стеклянных шкафов, по соседству с большими тарелками из нежно-розового фарфора.

— Чудесные вещицы, — прокомментировала Габриэль, разглядывая композицию. — Долго ты это собирал?

— Начал около десяти лет назад. Первое время покупал редко, а потом стал привозить что-то из каждой поездки, или просто покупать то, что понравилось.

— Десять лет, — ахнула она. — Подумать только! Неужели ты во всем этом разбираешься?

Константин прикрыл стеклянную створку и вернулся к дивану, где сидела Лия.

— Я бы не рискнул сказать, что разбираюсь — это основные знания. Но для того и пополняют коллекции: это возможность с каждым разом узнавать все больше и больше. Лиор отпустил тебя в одиночестве, да еще ко мне домой?

Габриэль перешла к другому шкафу и принялась разглядывать хрустальные фигурки животных.

— Лиор? — хмыкнула она. — Кто это?

— Мы поняли друг друга, — кивнул Константин. — Леди, я могу предложить вам выпить и надеяться, что хотя бы одна из вас не обидит меня отказом?

… Гилад и его жена произвели на Лию неоднозначное впечатление. Казалось, что подобные мероприятия они посещают редко и чувствуют себя не в своей тарелке. В смокинге Гилад смотрелся великолепно, но по всему было видно, что в таком наряде ему неуютно. Кристина, его жена, невысокая стройная женщина с мягкими чертами лица, показалась Лие чересчур невзрачной. Разве что глаза ее контрастировали с внешностью — взгляд у Кристины был проницательным, жестким и слегка надменным, и Лия решила, что первое впечатление на этот раз окажется обманчивым. Выяснилось, что госпожа Гордон — офицер, и занимается она вопросами связи и анализа данных. Детей у них с Гиладом пока нет.

От Гилада и Кристины Константин получил карманный компьютер. По словам консультанта, это была самая новая модель. Гилад долго перечислял достоинства подарка, и в какой-то момент все присутствующие, кроме него и именинника, запутались в характеристиках устройства.

— В общем, это отличная машинка, — резюмировал Гилад. — Я недавно купил себе такой, а потом подумал, что тебе тоже пригодится. И выброси, наконец, свой старый компьютер на помойку. Это настоящий хлам.

— Только подумай, сколько бы у нас было бумаг и ежедневников, если бы не карманные компьютеры!

— Лучше об этом не думать, — покачал головой Гилад.

Женщины тем временем отошли в сторону, и Лия, которая уже вошла в роль хозяйки, предложила дамам угощаться.

— Ох, эти мужчины, — покачала головой Кристина. — Если заходит разговор о компьютерных игрушках, сотовых телефонах или машинах, то они могут беседовать целыми днями.

— Хорошо еще, что они беседуют не о футболе и не о женщинах, — хмыкнула Габриэль, взяв бокал с шампанским. — Тогда бы они разговаривали, а мы бы только успевали подносить им пиво и орешки.

— У нас цивилизованные мужчины, — улыбнулась Лия. — Они беседуют о компьютерах, технике и биржевых котировках.

Кристина взяла со стола небольшую тарелку и положила на нее пару бутербродов с икрой.

— Ну, как тебе тут живется? — спросила она у Лии. — Вы еще не женаты?

Лия нерешительно молчала, перебирая в руках бокал. Ей казалось, что это слишком личная тема для двух женщин, которые познакомились пять минут назад.

— Нет, мы не женаты, — ответила она, наконец. — А живется мне хорошо. Разве может быть иначе?

— Наверное, твоих предшественниц что-то не устраивало, иначе они остались бы тут. Впрочем, что за глупая тема? — Кристина повернулась к Габриэль. — Как твоя новая книга? Понемногу продвигается?

Габриэль оглядела стол, размышляя, что же ей взять, и подхватила на вилку пару шпрот.

— Да. Правда, не очень активно — в последнее время мне не пишется. Нужны новые впечатления. Думаю поехать куда-нибудь. Или завести новый роман.

— Новый роман вдохновляет на новый роман, — подытожила Кристина. — По-моему, звучит неплохо!

… При первом взгляде на супругов Толедано Лия поняла, что эти люди привыкли находиться в обществе. Оба двигались размеренно и с достоинством — в таком темпе, чтобы поприветствовать всех гостей на своем пути. Боаз галантно поддерживал жену под локоть.

— Добрый вечер, — поприветствовал новоприбывших Константин. — Надеюсь, вы не промокли? Дождь льет как из ведра. А днем была такая замечательная погода. Я даже думал устроить прием на свежем воздухе.

— С зимней погодой нельзя шутить, она все равно тебя перехитрит, — сказал Боаз. — Как я вижу, почти все в сборе, и не хватает только многоуважаемых Коганов? Они, как всегда, прибудут с опозданием. Как непросительно для Эвана, человека, который имеет дело с деньгами, не ценить время других людей!

— Прошу вас. Констанция Толедано. Лия Слоцки.

Таким особам, как госпожа Толедано, по улице надо ходить исключительно в чадре: именно к такому выводу пришла Лия, изучая новую знакомую. Высокая, статная женщина с мелко вьющимися каштановыми волосами и стальными глазами, резковатыми, но гармоничными чертами лица и ровными белыми зубами, которые она продемонстрировала в широкой и искренней улыбке сразу же после того, как их представили друг другу — Констанция Толедано относилась к тем женщинам, которые мгновенно располагают к себе других женщин, а мужчин сводят с ума еще быстрее. В ней чувствовались и сила, и уверенность в себе, и женственность, и сексуальность, а в глазах читались и хитрость, и ум, и женская мудрость. Констанция была младше Боаза как минимум на десять лет, и это тоже не могло остаться незамеченным.

— Очень, очень приятно, дорогая, — заговорила она, бегло оглядев Лию, и протянула ей руку. — Неужели в этом доме снова слышен женский смех? Я пока что не знакома с вами, но уже вижу, что мужчина ваш в выборе не ошибся. — Она наклонилась к собеседнице и добавила: — Впрочем, и вы не ошиблись тоже.

— О чем вы там шепчетесь? — осведомился Боаз. — Знакомы две минуты, а уже нашлись секреты!

— Секреты есть даже у незнакомых женщин, — заметила Констанция. — И даже, представь себе, касающиеся наших мужчин. — Она посмотрела на Константина. — Я не видела тебя несколько месяцев, как ты умудрился помолодеть на десять лет? Правильные женщины каждый день совершают чудеса, так что в личной жизни у тебя, конечно же, все хорошо. Отойдем на пару минут, я хочу отдать тебе твой подарок. Мы ненадолго, — обратилась она к Боазу и Лие.

Констанция взяла Константина под руку.

— Надеюсь, ты понимаешь, что будет, если ты женишься на этой девочке? — спросила она, понизив голос.

— Конечно, понимаю. Но в последнее время я все чаще прихожу к выводу, что мне на это наплевать.

— Она чем-то похожа на Марику. — Констанция посмотрела на Лию через плечо. — Такая же хрупкая, но заключает в себе столько же силы. Как они чудны, эти маленькие женщины. Ну, во всяком случае, я ожидала от тебя именно такого ответа, и знаю, что все непременно будет хорошо. Ты ведь мне веришь?

— Разве я могу тебе не верить? Ты не ошиблась даже тогда, когда вышла замуж за Боаза, хотя мне до сих пор кажется, что это самая страшная ошибка в твоей жизни.

Констанция тихо рассмеялась.

— Меня не волнуют все его увлечения, — сказала она. — Я выше этого, ты сам знаешь. Только я попробую уйти, как он вцепится в меня мертвой хваткой. Я знаю эту породу мужчин.

— Мне кажется, он сам до конца этого не понимает.

— Тем лучше. — Она подмигнула ему. — Мы оба знаем, что неведение дает преимущество тому, кто хранит тайну.

В большой картонной коробке лежали обернутые плотной бумагой книги.

— Знаешь, что это? — спросила Констанция. — Сочинения Робеспьера. Коллекционное издание. 1920 год.

— Боже мой, где ты их достала?

Констанция улыбнулась.

— Не забывай, кем я работаю, и какие у меня связи. Я бы смогла достать тебе рукописи Робеспьера с именным автографом, если бы захотела.

— Это просто фантастика. — Он пролистал одну из книг. — Они в великолепном состоянии, будто лежали в музее под стеклом! Ты просто чудо. Давно мне не дарили коллекционных книг.

— Надеюсь, место в твоей библиотеке для них найдется. А теперь давай вернемся к гостям. Как бы они не заскучали.

— Судя по твоему счастливому лицу, подарок тебе понравился, — сказал Боаз, который уже успел налить себе вина и теперь беседовал с Гиладом. — Если бы Констанция знала, каков ты на работе, то ни за что не подарила бы тебе эти книги. Ты при желании можешь устроить какой угодно террор — и красный, и черный, и белый, и зеленый, и никакой Робеспьер с тобой не сравнится.

Подарок Боаза был относительно небольшим по сравнению с подарком его жены — по крайней мере, по размеру. Константин открыл отданный ему конверт и достал оттуда чек. Вероятно, сумма, указанная на чеке, была более чем приличной, так как именинник слегка изменился в лице.

— Ты сошел с ума! Что я буду делать с такими деньгами?

— Наконец-то починишь яхту, и в следующий раз пригласишь нас всех на импровизированный круиз, — ответил довольный Боаз.

— Этой суммы мне хватит для того, чтобы купить новую яхту!

— О, только не преувеличивай, — поморщился он. — И давай-ка переговорим с глазу на глаз, я хочу кое-что тебе сообщить. Отдыхайте и развлекайтесь, дамы.

Кивком головы Констанция поздоровалась с Гиладом и Кристиной, после чего подошла к Габриэль и Лие.

— Как хорошо находиться в теплом доме, когда на улице такая погода! Прекрасный вечер. Как ваши дела, Габриэль? Вы хорошеете с каждым днем, и неужели вы при таком положении дел до сих пор не замужем? Где же глаза у мужчин, и есть ли они у них вообще?

— У них слишком много глаз — это главная причина, — ответила Габриэль, доставая из сумочки сотовый телефон. — Извините, я вас ненадолго покину.

Констанция взяла со стола графин и налила себе стакан воды.

— Вы не выпьете шампанского? — спросила у нее Лия.

— Нет, благодарю. Я предпочитаю безалкогольные напитки. Ваши серьги просто чудесны, дорогая. Впрочем, как и колье. — Констанция взяла Лию за руку и наклонилась, разглядывая кольцо. — Какой чистый топаз!

— Спасибо. — Лия после секундного раздумья взяла со стола бутерброд. — Вы тоже ювелир, как и ваш муж?

Констанция поморщилась.

— О нет, меня никогда не тянуло к камням. Я искусствовед, специалист по искусству Средневековья и раннего Нового времени. Год назад защитила докторскую диссертацию. У меня своя галерея в южной части города. Константин часто бывает у меня. Приходите и вы.

Лия внимательно рассмотрела полученную от Констанции визитную карточку, где был указан адрес галереи, а также контактная информация хозяйки, и положила ее в сумочку.

— Наверное, вы и сами рисуете? — предположила Лия.

— Довольно посредственно. Я иногда думаю, что выбрала эту профессию только потому, что сама в свое время не решилась на профессиональную художественную деятельность. Знаете, как иногда несостоявшиеся писатели идут в критики для того, чтобы испоганить карьеру другим. Но у меня, конечно, другие цели. Я люблю искусство как таковое и не люблю им заниматься. А поэтому изучаю прошлое и помогаю молодым и талантливым художникам добиться успеха. И надеюсь, что рисунки вашего мужчины когда-нибудь займут достойное место в моей галерее, потому что рисует он превосходно.

— Вам придется ждать очень долго, — рассмеялась Лия. — Для этого нужно, как минимум, убедить в этом его самого. Я уже пробовала — это сложная задача.

Констанция вернула стакан на стол и, изучив содержимое подноса с заморскими сладостями, взяла оттуда пару разноцветных шариков, посыпанных кокосовой стружкой.

— Да, это нелегко, — согласилась она. — Но какой талант! Некоторые люди учатся годами для того, чтобы достичь такого уровня, а он в своей жизни не взял ни одного урока рисования. — Она посмотрела на часы. — Наши последние гости опаздывают. Может, они не придут вообще? Или же господин Коган явится в гордом одиночестве, без своей несносной женушки? — Констанция сделала шаг к Лие и наклонилась к ней так, будто желая сказать что-то не для чужих ушей. — Вы не представляете, что это за женщина. Ходячая настоятельница монастыря, которая корчит из себя светскую даму, не забывая каждый раз демонстрировать полное отсутствие культуры и такта. Таскается со своим религиозным воспитанием, как с писаной торбой, и приглядывает за другими — не дай Бог они сделают что-нибудь, что выходит за рамки общественной морали. Эван, ее муж — милейший человек. Умен, богат, воспитан. Он до сих пор работает как мальчик — и все ради семьи. А это существо, даже не потрудившееся в свое время получить образование, избрало центром своей жизни кухню, грязный фартук, половую тряпку и ежегодную беременность. Я по сей день спрашиваю себя: за что Эвану такое несчастье? Он мог бы найти такую жену, при одном взгляде на которую все мужчины вокруг лопались бы от зависти! Как известно, любовь зла… думаю, она женилась на его деньгах и на его положении. На то время у него уже был приличный капитал. Но все это, конечно, между нами, дорогая, — доверительно добавила Констанция.

Подошедшая Габриэль снова посмотрела на стол голодным взглядом.

— Я не ем после восьми, но как же перед этим устоять? — пожаловалась она.

— Я не думаю, что пара бутербродов вас испортит, милая, — сказала Констанция. — А вот урчание в желудке вполне может испортить вам вечер. Так что забудьте про диеты и угощайтесь.

… Прибывшие с опозданием Рита и Эван Коган производили впечатление странное, если не сказать нелепое. Последний был высоким статным мужчиной с седыми — не по возрасту, как показалось Лие — волосами, коротко постриженными по последней моде, и темными, почти черными глазами. Взгляд у господина Когана был цепким и внимательным, а сосредоточенное выражение его лица заставляло думать о том, что этот человек всегда начеку, постоянно чего-то ожидает и готов отреагировать на то, что произойдет. Своим поведением он отдаленно напоминал Лие Константина: его движения были такими же непринужденными и одновременно выверенными, они завораживали силой и уверенностью. Господин Коган даже голову держал так же: высоко и немного высокомерно, как это делает убежденный в собственном превосходстве над другими человек.

Жена его показалась Лие вполне достойной звания «настоятельницы монастыря». Она даже удивилась, как точно Констанция это подметила. Госпожа Коган была невысокой женщиной средних лет (впрочем, возраст можно было определить разве что примерно, потому что в облике ее не было ровным счетом ничего такого, за что мог бы зацепиться глаз) с сероватым лицом, блеклыми голубыми глазами и несколькими лишними килограммами. Только вот если Габриэль, которая умела превратить все недостатки своей внешности в достоинства, лишние килограммы прибавляли сексуальности, то госпоже Коган они не шли совсем. Но зато говорили о том, что она давно забыла (или никогда не знала), что это такое ухаживать за собой. Одета она была в закрытое серое платье, к которому зачем-то решила добавить нитку ярко-красных бус. На плечах госпожи Коган лежала серая шаль, подчеркивавшая «мышиный» оттенок ее светло-пепельных волос. Эван притягивал к себе внимание, и его жена по сравнению с ним не была достойна даже того, чтобы ее называли «тенью собственного мужа».

Оказалось, что гость выше виновника торжества на целую голову. Это почему-то вызвало у Лии легкое смущение, смешанное со смутным восторгом. Константин и Эван по-дружески обнялись.

— Наконец-то мы с вами увиделись в неофициальной обстановке, — сказал Эван. — Я уже было подумал, что вы решили постричься в монахи и не принимать гостей!

— Мне требовался отдых от людей. Вы знаете, я не люблю, когда вокруг меня много шума. Знакомьтесь. Эван Коган. Рита Коган, его жена. Лия Слоцки.

Господин Коган бегло, но вместе с тем довольно откровенно оглядел Лию. В ответ на это хозяин дома гневно сверкнул глазами. От Эвана это не ускользнуло, а поэтому он открыто улыбнулся, чем достойно завершил безмолвную дуэль, и наклонился для того, чтобы поцеловать Лие руку.

— Какой прекрасный цветок вы приютили у себя, мой друг, — сказал он. — С тех пор, как мы с вами общались в последний раз, в вашей жизни произошли серьезные перемены.

Жене господина Когана Лия не понравилась. Рита изучила ее прическу, яркий вечерний макияж, платье, которое, несмотря на кажущуюся скромность, подчеркивало все достоинства фигуры и сделала вывод, что эта женщина недостойна того, чтобы с ней общаться.

Скрывать своего впечатления госпожа Коган, разумеется, не собиралась, а поэтому высокомерно кивнула новой знакомой и проскрипела:

— Очень приятно, госпожа Слоцки.

— И мне, госпожа Коган, — ответила Лия с вежливой улыбкой.

В той же манере Рита поздоровалась с Констанцией Толедано (красивая и глупая, но расчетливая женщина, которая вышла замуж, воспользовавшись своей молодостью, а теперь распоряжается деньгами мужа и греется в лучах его славы), с Кристиной Гордон (серая мышь, глупа — непонятно, что в ней нашел такой умный мужчина, как Гилад) и Габриэль (распутница, которая когда-нибудь закончит свои дни в наркологическом диспансере или подхватит какую-нибудь заразу вроде сифилиса). Потом настал черед Боаза (пропащий человек, нет ни одной женщины в городе, с которой бы он не переспал, и он должен сгореть в Аду) и Гилада, к которому Рита, как ни странно, относилась хорошо (умный, добрый, порядочный человек, которому Господь должен был дать лучшую супругу). Именинник остался напоследок.

— Поздравляю вас, Константин, — проговорила она тем же скрипучим тоном. — Я рада, что вы женились снова. Вам надо думать о спасении своей души. И о спасении душ остальных, если вы понимаете, о чем я.

Константин и Эван переглянулись. Во взгляде последнего промелькнуло сожаление — вероятно, связанное с тем, что его жена, не успев появиться в чужом доме, села на любимого конька.

— Пока что я не женился, госпожа Коган, — заговорил Константин вежливо. — Но Лия уже живет со мной.

Совершенно особое мнение о Константине Рита успела составить давно. Это был двуличный и совершенно бездуховный человек. Он вел себя на людях, как джентльмен, только потому, что ему нравилось быть в центре внимания, а в личной жизни был человеком хитрым и лишенным даже намека на мораль и честь. И не забывал лишать чести всех своих женщин. После того, как он развелся со своей женой (развратная и пошлая женщина, позволяет себе выходить в свет чуть ли не голой, тоже не имеющая понятий о чести, благородстве и достоинстве, отличная пара для такого человека, как Константин), жизнь его превратилась в подобие низкопробных порнографических романов. Все его женщины, как на подбор, были вульгарными, одевались откровенно и тоже корчили из себя леди и светских дам, как и его бывшая жена. Что же удивительного в том, что этот человек так опустился, что позволяет себе такую вещь, как гражданский брак?

Больше всего госпожа Коган раздражало не двуличие Константина и не то, как гадко выглядит его поведение в ее, хорошо воспитанной и набожной женщины, глазах. Ее выводило из себя то, с какой легкостью он говорит о своих возмутительных поступках. «Но Лия уже живет со мной». Каким спокойным тоном это сказано! Так, будто она уже его законная жена! Госпожа Коган помнила все недостойные высказывания этого человека, когда-либо ей услышанные, и говорила себе, что не подпустит его к своим детям на расстояние пушечного выстрела. Она и сегодня не пришла бы, если бы не репутация ее мужа, которую надо было блюсти. А еще бы не блюсти — окружение Константина состояло из таких же аморальных, как и он, людей, и мужу ее следовало бы держаться подальше от такого человека. Но христианское воспитание не позволяло ей упрямиться в разговорах с мужем, и она была вынуждена сопровождать его и со стороны наблюдать за тем, что он не нарушает нравственных норм.

— Надеюсь, я не шокировал вас, госпожа Коган? — осведомился тем временем Константин. — Я знаю, что вы обо мне не очень хорошего мнения, а поэтому предпочел говорить правду. — Он приложил ладонь к груди. — Я не так религиозен, как вы, но стараюсь придерживаться определенных моральных правил. Даже любовью мы занимаемся в темноте, а не при свете.

Госпожа Коган возмущенно выдохнула.

— Ну, знаете, — сказала она, — это чересчур!

— Я сказал что-то ужасное? Умоляю вас, простите. Я не хотел заставлять вас чувствовать себя неловко в моем присутствии. Но подробности моей личной жизни, как я знаю, очень интересуют вас, и поэтому я счел невежливым уходить от темы.

— Как у вас только поворачивается язык говорить такое! Подобные темы обычно обсуждают без посторонних и, тем более, без присутствия моего мужа!

— Не думаю, что ему понравилась бы эта мысль.

Эван покачал головой и рассмеялся.

— Извините, что прерываю светскую беседу, но мы припозднились, и, наверное, вам не терпится произнести первый тост.

… Путь к первому тосту оказался долгим, потому что до этого Константин и Эван решили перекинуться парой слов. Пару минут они обсуждали понятные только им биржевые новости, делились впечатлениями о высказываниях и делах каких-то финансистов. Эван подарил имениннику ценные бумаги, ценность которых осталась тайной для непосвященных.

— Вас совсем не видно в последнее время, — сказал он Константину. — Где вы пропадаете?

— У меня много дел. Но я обещаю, что в скором времени навещу вас.

— Устают не от дел, а от делишек, — поправил его Эван. — Вам давно пора бы взяться за что-то масштабное. Почему бы вам не открыть свое дело? Я вращаюсь в этих кругах уже не первый год, и глаз у меня наметан. Вы бы быстро встали на ноги, а потом растоптали без жалости всех конкурентов. — Он наклонился к уху собеседника. — Хочу уведомить вас, что дела у госпожи Землянских сейчас идут как никогда хорошо. Она послала своего партнера, Янива, этого неудачника, к чертям, и теперь распоряжается всем сама. Что ни говори, а девочка пошла в отца. И что вы думаете, она удовлетворена тем, что у нее сейчас есть? Она строит такие планы, которые в ее возрасте не снились даже мне, мужчине, в мужском мире денег! — Эван покачал головой. — Сейчас не время говорить об этом, но с какой женщиной вы расстались…

— Надеюсь, сейчас рядом с ней достойный мужчина, — ответил Константин. — Который оценивает по достоинству ее талант финансиста и не жалуется на то, что у него не жена, а постоянно желающий наполнить себя денежный мешок.

— Но ведь вы сами понимаете, как обстоят дела. Это деньги! Всегда нужно держать руку на пульсе, быть в форме. Только вы оступитесь, только продемонстрируете нерешительность и слабость — и ваши конкуренты оставят вас позади. Это жестоко, но у финансиста карьера на первом месте. Вы любили друг друга, но вы оба видели свое будущее в финансовой сфере, а не среди кучи детей. Никто не виноват, каждый выбирает то, что выбирает. — Он снова понизил голос. — Я уверен, что с Марикой вы провели много приятных минут. В отличие от меня, человека, по глупости своей решившего жениться на этом существе. Она, конечно, не изучает двадцать четыре часа в сутки биржевые котировки, одновременно обсуждая по телефону куплю и продажу ценных бумаг и акций и не имеет в голове калькулятор, как госпожа Землянских, но… — Эван обреченно махнул рукой. — Что бы там ни было, а я уже уверился в том, что для карьериста такая партия — единственная возможная. Очень хочется верить, что с этой женщиной, — он почти незаметно кивнул в направлении Лии, — у вас все сложится иначе, и вы будете счастливы. Счастье, знаете, это такая неуловимая штука… она напоминает долгосрочный вклад. Вы вкладываете и вкладываете, нервничаете, что спускаете на это слишком много средств, а потом открываете этот вклад и говорите: «А, к черту, это мне не нужно». И понимаете, что наделали.

— Мы заждались, друзья, — окликнула собеседников Констанция. — Вы заставляете нас скучать.

Незаметно появившаяся в гостиной Берта уже стояла у стола. Она успела наполнить бокалы шампанским и подала один из них хозяину дома.

— Благодарю, — кивнул он и поднял голову, оглядывая гостей. — Во-первых, друзья, я хочу поблагодарить всех вас за то, что вы пришли. Мне приятно ваше внимание, и, надеюсь, вы тоже не чувствуете себя здесь лишними. Здесь давно не было гостей, и поэтому мне вдвойне приятно видеть вас. Думаю, если бы наш круг был бы более широк, у меня бы не было ощущения уюта, которое я сейчас испытываю. Конечно, это не стоит расценивать как сомнительный комплимент в адрес тех, кого в этой комнате нет. — Константин улыбнулся и переложил бокал в другую руку. — Во-вторых, вы, конечно, ждете от меня тоста, хотя ни для кого из вас не секрет, что произносить тосты для меня равносильно изощренной средневековой пытке. Но теперь я стою перед вами, держу в руках шампанское, и мне уже не отвертеться. Можно было бы сказать много чего пафосного, но я ограничусь несколькими словами. Не своими, а словами господина Когана, которые я услышал от него минуту назад. Господин Коган сказал, что счастье напоминает долгосрочный вклад. Мы раз за разом отдаем некую сумму, с досадой думая о том, что тратим много денег, но не задумываемся о процентах, которые нам принесут эти деньги. Потом мы открываем этот вклад и успокаиваемся — ну, наконец-то мы больше не будем вкладывать деньги невесть куда. И только через некоторое время мы понимаем, что были недальновидны, и что надо было думать о последствиях. Я хочу пожелать вам, друзья, не открывать долгосрочных вкладов раньше времени. Наоборот — вы должны заботиться о них и понимать, что зачастую — да что там, всегда — количество и качество получаемого зависит от наших усилий.

— Браво, друг мой, — после короткой паузы сказал Эван и, оглядев гостей, салютовал бокалом. — До дна!

 

Глава 14

После того, как каждый из присутствующих еще раз — на этот раз, на словах, а не с помощью подарка — поздравил именинника, а шампанского заметно поубавилось, Боаз сказал:

— А теперь, по всем правилам светского приема, виновник торжества должен устроить нам импровизированный концерт. Думаю, к нему присоединятся и другие присутствующие музыканты, а те, кто в свое время музыке так и не научился, с удовольствием послушают.

Константин поднял глаза, удивленный принятым за него решением, но отказываться не стал и улыбнулся в ответ. Он тоже был слегка навеселе, как и все остальные гости.

— Почему бы и нет? Идем, дорогая, — обратился он к Лие, — ты поможешь мне навести порядок в нотах.

Майор Толедано сделал пару кругов по гостиной, ожидая, пока все усядутся, и занял место рядом с госпожой Коган. Это ей не понравилось, но она изо всех сил сохраняла спокойное выражение лица.

— У вас чудесное кольцо! — заговорил Боаз, наклоняясь к ее руке. — Я его еше не видел.

— Я редко его ношу, — ответила госпожа Коган, всем своим видом показывая, что она считает ниже своего достоинства беседовать с этим человеком.

— Великолепная вещь. Вы позволите?

И Боаз, достав из потайного кармана смокинга небольшой монокль, наклонился еще ниже к руке госпожи Коган. Она постаралась, чтобы на ее лице появилось все отвращение, которое она испытывает к этому мужчине, но со стороны ситуация выглядела более чем театрально. Сидевшая поодаль Габриэль в какой-то момент не удержалась от того, чтобы хихикнуть.

— Какая изящная оправа! — продолжал тем временем играть на публику Боаз, изучая кольцо. Он с первого взгляда понял, что камень не представляет собой ровным счетом ничего ценного, но удержаться не мог. — Держу пари, оно стоило как минимум тысяч пять…

— Что вы! — воскликнула глубоко оскорбленная госпожа Коган. — Это солитер! Хоть вы и ювелир, но в камнях ничего не смыслите!

Констанция, сидевшая за спиной госпожи Коган, приподнялась и тоже посмотрела на камень.

— Это действительно солитер, Боаз, — упрекнула она мужа, с достойной похвалы выдержкой сохраняя серьезное лицо. — Нет ничего более серьезного, чем недооценить украшения женщины! Ведь они нередко говорят за нее.

Госпожа Коган не поняла тонкого намека.

— Константин говорит о долгосрочных вкладах, вы, Боаз, оцениваете бриллианты, — заговорил Эван. — Хочется верить, что вы хотя бы когда-нибудь отдыхаете от работы!

Лия тем временем перебирала переплетенные ноты и нотные тетради, в которых аккомпанемент и партитуры были написаны от руки. Константин складывал их в стопку, а часть ставил на пюпитр.

— Ну и ведьма эта госпожа Коган, — покачала она головой.

— Да, пренеприятная женщина. Из тех, кто за неимением желания задуматься о своей морали и об якобы общепринятых моральных нормах думает о морали других. Думаю, я ей не понравился с первого взгляда. Когда мы с Эваном познакомились, он пригласил меня к себе на ужин. Мы пришли вместе с Марикой. Было жарко — конец лета — и Эван устроил ужин на свежем воздухе, в саду. Марика надела платье, которое при определенной доле фантазии можно было принять за пеньюар. Ничего откровенного и безвкусного — обыкновенное коктейльное платье, настолько короткое, насколько позволяет коктейльный этикет. Видела бы ты, как госпожа Коган на нее смотрела! Создалось впечатление, будто Марика пришла голой. Мы познакомились с гостями, среди которых было много важных людей — Марика тогда как раз была в предвкушении очередного шага вверх по карьерной лестнице. В какой-то момент мы с Эваном отошли для того, чтобы что-то обсудить, а Марика переходила от одного гостя к другому, принимала комплименты, улыбалась, беседовала. Видимо, госпожу Коган такое положение дел не устраивало, а поэтому в какой-то момент она отвела ее в сторону и спросила прохладным тоном, не считает ли она свое платье неуместным для вечера с таким количеством гостей-мужчин. Марика сначала не поняла, что она имеет в виду, и даже оглядела свое платье: может, с ней действительно что-то не так? А потом госпожа Коган подошла ко мне, очень невежливо прервав наш с Эваном разговор, и задала мне следующий вопрос: «Скажите, господин Землянских, что вас интересует больше — беседа о финансах или тот факт, что с вашей женой кто-нибудь из гостей может сделать нехорошие вещи?». Сначала я спросил, что она подразумевает под нехорошими вещами: может быть, предложение партнерства? Но госпожа Коган не собиралась отвечать, и тогда я сделал очередное предположение: может, она подразумевает секс? И, так как по ее лицу я понял, что она имела в виду секс, то ответил, что моя жена вольна распоряжаться своим телом так, как ей вздумается, я не буду против. Госпожа Коган разозлилась окончательно и велела мне убираться из ее дома, потому что она не потерпит, чтобы рядом с ее детьми были такие люди, как я.

— Кошмар, — с притворным разочарованием покачала головой Лия. — Вы ушли, даже не закончив ужина?

Константин поправил ноты на пюпитре.

— Перед уходом я спросил, что так разозлило госпожу Коган — может, тот факт, что я дал не тот ответ, которого она ожидала? Или же то, что мои моральные нормы более продуманы и не так слепо ориентированы на религию, как ее? Но ответа я удостоен не был, а поэтому мы с Марикой купили бутылку шампанского и отправились смотреть закат в Старом городе. Мы нашли чудесное место, откуда открывается великолепнейшая панорама — все видно, как на ладони, а нас видно не было — и занялись нехорошими вещами.

Лия достала из картонной коробки еще несколько нотных тетрадей.

— Эван, наверное, в свое время был не прочь приударить за Марикой, — сказала она.

— Этот джентльмен отличается такой же гибкостью взглядов, как и майор Толедано. Неужели ты думаешь, что госпожа Коган просто так ходит с ним? Или ей доставляет удовольствие проводить вечера в компании такого исчадия Ада, как я?

— Неужели она ходит за ним, как надзиратель? — удивилась Лия.

— Именно так, — ответил Константин, открывая одну нотных тетрадей. — Хотя, думаю, она чувствует, что он ей не верен. Что до Марики — когда-то у нас с Эваном был… скажем так, конфликт, связанный с ней, и после этого он свысока смотрит на моих женщин. Так обычно люди смотрят на то, что им никогда не будет принадлежать. Ладно, хватит обсуждать других за спиной. Начнем, пожалуй.

… После нескольких исполненных вещей Константина за роялем сменила Констанция. Боаз шепотом сообщил Лие, что его жена в свое время закончила консерваторию по классу фортепиано. Это внушало уважение, но госпожа Толедано играла не так глубоко и не так проникновенно, как хозяин дома. Ее сильной стороной была техника — слушатели сделали такой вывод после того, как Констанция сыграла пару вещей в быстром темпе. Следующим музыкантом оказалась госпожа Коган. Она сыграла отрывки из хоралов Баха и несколько произведений, которые, как и хоралы, относились к церковной органной музыке. При всех своих странностях и желчном характере, жена Эвана играла замечательно. Лие показалось, что она преобразилась, как только ее руки коснулись клавиатуры. Воистину, музыка меняет людей, и в музыканте часто мирятся два противоположных по характеру и взглядам на жизнь человека.

Эвану тоже предложили продемонстрировать свой «светский талант», но он отшутился, сказав, что его игра будет выглядеть бледно по сравнению с предыдущими исполнителями. Константин снова занял стул за роялем и подвинул к себе небольшую стопку нот.

— Время для танцев, — сказал он.

— Отличная мысль! — поддержала его Габриэль. К тому времени она успела выпить еще пару бокалов шампанского, и было непонятно, как она до сих пор держалась на ногах — о танцах не могло быть и речи.

— Может, тебе не стоит танцевать? — заботливо спросила Лия. — Или хотя бы сними туфли, а то ты себе что-нибудь сломаешь.

— Хорошо, — ответила Габриэль и через секунду уже снимала туфли. При этом она наклонилась к аудитории, причем повернулась к мужчинам, и в очередной раз продемонстрировала свое декольте. Лия, заметившая это, со смехом покачала головой.

Константин перебирал ноты.

— Какая музыка лучше подойдет для разминки танцоров?

— Маэстро, вальс, пожалуйста, — попросил Боаз. — Дамы приглашают кавалеров. Вы не откажете мне, госпожа Коган?

Госпожа Коган не была в восторге от этого предложения.

— С каких это пор вы стали дамой, господин Толедано? — спросила она, вложив в эти слова всю иронию, на которую только была способна.

— Я решил сделать первый шаг и помочь вам побороть вашу природную скромность. Может, маэстро сыграет нам что-то более… религиозное?

— Пляски шаманов? — спросила Кристина. Ни она, ни Гилад практически не прикасались к алкоголю, но всеобщее веселье действовало на них положительно. — Дорогой, ты станцуешь со мной пляску дикой шаманки?

— Если это то, о чем я думаю, милая, то лучше будет сделать это наедине, — ответил Гилад.

— Я сыграю вам пляску очень дикой шаманки и не очень дикого зороастрийца, но при условии, что потом кто-нибудь сменит меня на посту, и я тоже получу возможность потанцевать, — заговорил Константин, расправляя ноты на пюпитре. — Ну, так что? Вальс или религиозные хороводы?

Гости оживленно заспорили, и мнения разделились. Эван предложил станцевать еврейскую хору, чем развеселил всех присутствующих. Именно в этот момент в комнате и появилась Берта с телефоном в руке.

— Сэр, это вас, — сказала она, подходя к Константину. — Какая-то леди.

— Леди? На рабочий телефон? Уже начало первого! Я слушаю. Да, Нурит.

Лия, до сих пор стоявшая, опершись на крышку рояля, внимательно смотрела на него. Счастливая улыбка, которая не сходила с его лица с самого утра, постепенно сменилась озабоченным выражением, а потом — самым искренним волнением. Константин поднялся, взял сигареты, снова вернул их на место.

— Хорошо, я буду через час. — Он отключил телефон и поднял руку в попытке привлечь к себе внимание до сих пор спорящих гостей. — Я прошу прощения, друзья, мне необходимо срочно уехать. — Он положил руку Боазу на плечо. — Господин Толедано остается за старшего. Постараюсь вернуться как можно скорее и потанцевать. Эван, вы остаетесь за старшего маэстро. Прошу вас. — Константин пригласил его за рояль.

— Будет хора! — тут же решил Эван.

На безмолвный вопрос Боаза «в чем дело?» Константин дал такой же безмолвный ответ: «Позже». Лия подошла к нему и тихо спросила:

— Что происходит?

— Я должен навестить Нурит, — ответил Константин, надевая плащ.

— Неужели это так важно, что ты срываешься посреди ночи, да еще и в свой день рождения? Может, хотя бы раз в году работа может подождать?

— Дорогая, когда я вернусь, мы все подробно обсудим. — Константин погладил ее по волосам, обнял за плечи и поцеловал. — Я буду через пару часов.

Лия заперла дверь, повернулась и чуть не столкнулась с Констанцией. Госпожа Толедано держала в пальцах тонкую сигарету. Она предложила сигареты хозяйке, взяла ее под руку и повела к гостям.

— Не грустите, — сказала Констанция. — Вы умеете танцевать хору?

— Нет, — рассмеялась Лия. Ее родители не были религиозными людьми, и хора была для нее пережитком прошлого, танцем, который остался в далеком детстве, вместе с поиском «секрета» на Песах и переодеваниями на Пурим.

— Ах, дорогая! — Констанция чуть крепче сжала ее локоть. — Идемте. Я встану справа, а Эван — слева. — Она наклонилась к Лие и добавила, понизив голос: — А потом вы расскажете об этом вашему мужчине, и он получит возможность сорвать на ком-то свою злость по поводу поздних отлучек в свой день рождения.

Боаз, входя в порученную ему роль старшего, поднял руки и с важным видом провозгласил:

— Друзья! Вы все заметили, как господин Землянских обошелся со своими гостями. Я думаю, вы понимаете, что такое поведение недостойно джентльмена. А поэтому мы обязаны дождаться его возвращения, после чего заставить его играть и танцевать. Он обещал нам и музыку, и танцы, верно? А джентльмен должен держать слово. Господин Землянских обидится, если мы лишим его возможности сдержать слово. А если он попробует отвертеться, мы применим к нему легкое физическое давление.

— Интересно, какое легкое физическое давление можно применить к господину Землянских без страха перед тем, что это давление вернется к вам в более грубой форме? — спросил сидевший за роялем Эван.

— Положитесь на меня, друг мой. — Боаз сделал успокаивающий жест. — Я знаком с ним давно и знаю его слабые места. А пока играйте, маэстро. Организационные вопросы оставьте мне.

Оказалось, что танцевать хору несложно. Лия без труда вспомнила то, чему ее учили в детстве. Когда гости, сделав внушительное количество кругов по гостиной (мебель была предусмотрительно подвинута представителями сильного пола), утомились и присели, Констанция сменила маэстро и начала играть вальс.

— Надеюсь, господин Землянских не был бы против, пригласи я его женщину на танец? — спросил Эван, подойдя к Лие. — А она, в свою очередь, согласилась бы?

— Не знаю, что сказал бы господин Землянских, а я не имею ничего против, — ответила Лия.

Боаз пригласил на вальс Кристину, Габриэль, памятуя о предложении белого танца, пригласила Гилада, а госпожа Коган осталась сидеть в одиночестве. Боаз пообещал ей следующий танец, но ответом ему была очередная высокомерная мина.

— Вы очаровательны, — сказал Лие Эван, когда они уже кружились в танце. — Где вы учились танцевать?

— Меня научил Константин, — ответила она.

— Он учился танцевать с детства. Получил отличное светское воспитание. По нему это видно, правда?

— Да, — согласилась Лия.

Эван довольно закивал — так, будто он сам лично воспитывал Константина.

— В его поведении, конечно, есть что-то милое и консервативное, но его извечная уверенность в том, что он все делает правильно, сводит на «нет» все минусы. Вы, разумеется, работаете не в финансовой сфере?

— Нет, я юрист.

— И с его бывшей женой вы, конечно же, тоже не знакомы?

— Нет, — снова ответила Лия. — Я могу узнать, по какой причине вас это интересует, господин Коган?

— Это обыкновенная светская беседа. Мне хочется узнать вас поближе, вы кажетесь мне интересным человеком. Правда, на мой взгляд, Константину вы не очень подходите, не сочтите за наглость. Обычно его интересуют женщины другого типа. Более…

Лия вопросительно подняла брови.

— Более воспитанные? — предположила она. — Более светские?

— Я прошу вас не воспринимать это на свой счет, — поспешил уверить ее Эван. — Но, видите ли, Константин — человек своеобразный, и его деятельность обязывает к тому, чтобы вращаться в определенных кругах. У вращающихся в этих кругах людей особые взгляды на жизнь, в том числе, и на окружающих. И уж тем более, на жен и мужей других. Вы понимаете, о чем я?

— Не очень, господин Коган.

— Жена должна соответствовать мужу по статусу, госпожа Слоцки. В финансовой сфере это имеет огромное значение. О человеке судят не только по его делам и по его словам, но и по его внешнему виду, а также по его мужу или жене. Достойный партнер по браку для нас — часть престижа, имени и репутации. Госпожа Землянских была женщиной, которая соответствовала Константину. Кроме того, она тоже вращалась в этих кругах и была отлично знакома с этим миром, а это тоже немаловажно.

Больше всего Лие хотелось, чтобы танец закончился, но Констанция вздумала играть репризу.

— Я уже поняла, что госпожа Землянских соответствовала Константину, господин Коган. Поняла я и то, что вы завидовали ему, потому что у него была такая жена. Но не могли бы вы объяснить мне, какое отношение это все имеет к Константину и ко мне?

Эван с легкой усмешкой покачал головой.

— Ваш мужчина научил вас не только танцевать, но и изящно говорить гадости. Я объясню, какое отношение это имеет к вам. Вы устраиваете Константина в качестве любовницы: вы красивы, умны, умеете произвести впечатление. Но он не женится на вас. Такие люди женятся на других женщинах.

— Вам не кажется, что вы говорите лишнее, господин Коган?

— Я бы удивился, если бы вам понравились мои слова. Но давайте посмотрим на это с другой стороны. Достаточно одного взгляда на вашего мужчину для того, чтобы понять, что он любит женское внимание. И редко остается верным той, которая находится рядом с ним. Ни для кого не секрет, что в последние месяцы его брака с госпожой Землянских они оба были… как бы это сказать помягче? В творческом поиске. Вас устраивает перспектива мужа, который будет изменять вам? — Эван сжал ее руку. — Может быть, стоит подумать и решить, чего вы действительно хотите? Хотите ли вы замуж, или же вам нравится внимание мужчины, статус которого выше вашего? В таком случае, не обязательно выбирать такого человека, как господин Землянских. Есть мужчины умнее и состоятельнее. Или я не прав?

— Вы неправы в двух вещах, господин Коган. Во-первых, вы зря женились на женщине, которая не подходит вам по статусу, и из-за которой вы теперь говорите мне все это. Во-вторых, вы зря пригласили меня на танец.

— Позвольте, госпожа Слоцки, но вы ведете себя недостойно! — начал Эван, но Лия уже направлялась к одному из кресел.

Констанция прекратила игру и встала из-за рояля.

— Что случилось? — спросила она удивленно.

Господин Коган подошел к столу и взял бокал с шампанским.

— Все в полном порядке, дорогая. Вы можете продолжать. Или, может, сыграет кто-то другой, а я приглашу на танец вас?

— Может быть, вы объясните нам, что произошло? — заговорил Боаз, и в его голосе послышались требовательные нотки. — Наверное, леди не просто так бросила вас посреди танца?

— Леди не понравился тот факт, что ее мужчина любит женское внимание, — ответил Эван, присаживаясь. — Но разве я солгал, господин Толедано? Каждый мужчина грешит подобным, и господин Землянских — не исключение.

— Господин Землянских — любитель женского внимания? — вмешалась в разговор Констанция. — Вы, верно, уже выпили свое, Эван. Спросите любую женщину, которая знакома с ним — он настоящий джентльмен во всем, что касается слабого пола.

Эван посмотрел на госпожу Толедано и со смехом покачал головой.

— Вы — умная женщина, Констанция, — сказал он. — Неужели вы не знаете, что все мужчины по природе своей полигамны? Перед вами есть живой пример — ваш муж.

— Я прошу вас прекратить этот разговор и не предъявлять необоснованных обвинений, — произнес Боаз, и по его тону можно было понять, что он теряет терпение. — Вы, вероятно, можете похвастаться кристально чистой репутацией и твердыми моральными принципами, но хозяин этого дома — мой друг, и я запрещаю вам говорить что бы то ни было о нем за его спиной. Тем более что ваши обвинения не стоят и выеденного яйца, ибо все знают, что они лживы. Так уж и быть, я и словом не обмолвлюсь о том, что вы говорили сейчас, равно как и о том, что вы вели себя с госпожой Слоцки более чем вызывающе. Вы можете говорить все, что угодно, в мой адрес, но если вы скажете еще одно слово в адрес Константина, то я вышвырну вас отсюда без сожаления. Надеюсь, вам это ясно?

— Что на вас нашло? — не выдержал Гилад. — Мы все выпили, но это не повод для того, чтобы ссориться. Может, хватит?

— Вы говорите дело, господин Гордон, — ответил Эван. — А поэтому я считаю, что не вправе стеснять вас своим присутствием. Позвольте откланяться. Идем, дорогая.

Он взял жену под руку, и они удалились.

— Каков наглец! — до сих пор злился Боаз. — Если бы Константин был здесь, то за один намек на такие речи он бы выгнал его взашей!

— Полно, любимый, — сказала Констанция, обнимая мужа за плечи, после чего обратилась к гостям: — А почему бы нам не сыграть в покер?

— Вот за это Константин выгнал бы взашей нас всех! — рассмеялась Кристина.

— Полагаю, он бы с удовольствием к нам присоединился, — возразил Боаз и повернулся к Лие: — Ну, где у нас карты, хозяйка? И, может, мы выпьем еще немного? У нас впереди вся ночь.

… Габриэль отказалась играть, заявив, что покер — это не для нее. Лия тоже никогда не питала теплых чувств к карточным играм, но решила понаблюдать, а потом уже решить, хочет ли она присоединиться. В итоге Гилад, Констанция, Кристина и Боаз сели за стол вчетвером.

— Идем, подышим свежим воздухом, конфетка, — предложила Габриэль. — Тут душно. А на игру ты еще успеешь насмотреться. Их теперь и за уши от стола не оттянешь. Будут сидеть до победного конца.

Они прошли на застекленную веранду и, приоткрыв одно из окон, сели чуть поодаль.

— Экий фрукт этот господин Коган, — проговорила Габриэль, закуривая. — Чего он там тебе наговорил?

— Ничего такого, — пожала плечами Лия. — Просто это было сказано таким тоном, будто я уличная девка, и все, что мне нужно от мужчины — это деньги.

— Господину Когану не хватает уличных девок, — хмыкнула Габриэль. — Его жена, воспитанница пансиона благородных девиц, стесняется даже разуться при нем, и он видит уличную девку в каждой женщине. На твоем месте я влепила бы ему пощечину, да такую, чтобы он надолго запомнил.

— Чтобы господин Коган пожаловался Константину на то, что я его бью?

Габриэль хихикнула.

— Сейчас ему все равно, он занят другими вещами. — Она сцепила пальцы и посмотрела в окно. — Интересно, и что подарила ему доктор Мейер? Тебе не кажется, что он к ней ходит слишком часто?

— Я не думаю, что он поехал бы к ней просто так, оставив дома гостей, только потому, что ей этого захотелось.

— Как мне нравится твоя наивность, Лия. Где те годы, когда я была так же наивна и верила всему, что говорят мужчины? Я ничего не буду тебе говорить. Слава Богу, у тебя есть своя голова на плечах, и варит она хорошо. Но я хочу, чтобы ты внимательно пригляделась к этому мужчине, дорогая. Посмотри на него, со всеми его деньгами, с его работой, с его карьерой, с его талантами, с его отношением к жизни и с его высокомерным отношением к людям. Посмотри на женщин, которые крутятся вокруг него. А потом вспомни то, что он тебе рассказывал. Ты уверена, что любишь его, а не образ, который придумала сама, а он услужливо помог тебе его создать? Хотя, конечно, надо отдать ему должное — если он решает вскружить кому-то голову, то делает это мастерски. Ему и не надо делать для этого что-то особенное, все получается само собой. Это еще один из его талантов. — Габриэль выпустила дым через ноздри. — Думаю, если бы он был женщиной, мужчины не давали бы ему прохода, и это была бы девица легкого поведения.

Лия скрестила руки на груди и откинулась на спинку плетеного кресла.

— Сейчас ты будешь рассказывать мне о его романе с Нурит? — спросила она.

— Роман с Нурит тут не при чем. Надо быть взрослее и оценивать мужчин с практической точки зрения. Так, как в свое время сделала его бывшая жена, когда от него ушла.

— Прекрати, Габриэль. Ты не знаешь, какие у них были отношения, но позволяешь себе судить об этом.

— Вижу, тебя это задевает?

Лия отвернулась и посмотрела в окно.

— Нисколько, — ответила она. — Меня задевают твои глупые россказни. Если относиться к мужчинам так меркантильно, то можно вообще не выйти замуж.

Габриэль подавилась дымом и закашлялась.

— Замуж? — переспросила она. — А он уже предложил тебе выйти замуж?

Она оглядела руки Лия и обратила внимание на кольцо.

— Вот так раз. — Габриэль наклонилась вперед и, близоруко прищурившись, принялась разглядывать подарок. — Значит, замуж? Ну-ну. А с мужем ты уже развелась?

— Даже если я и не разведусь с ним в ближайшее время, то жить с ним не буду. Мне давно надо было признаться себе в том, что я его не люблю.

— Ах, конфетка, — покачала головой Габриэль. — Когда-то и я вышла замуж по большой глупости, а потом развелась. Слава Богу, у меня хватило мозгов не заводить детей. А ведь хотела до безумия. — Она сделала неопределенный жест рукой. — В общем, Лия, решай сама. А роман с Нурит у него был занимательный. Об этом трещал весь отдел.

— Удивительно было бы, если бы он хотя бы на пять минут перестал трещать, — в тон ей ответила Лия и посмотрела на часы. — Ну, и где его обещанное «я скоро буду»? — Она достала из сумочки сотовый телефон, набрала номер и недоуменно посмотрела на экран. — «Абонент отключен»? Не понимаю…

Габриэль потушила сигарету.

— Иногда телефон отключают тогда, когда не хотят, чтобы кто-то мешал, — проговорила она.

Лия поднялась.

— Не порть мне настроение, — сказала она. — Если хочешь, оставайся здесь. Я пойду играть.

— Правильно, детка. — Габриэль приоткрыла окно еще немного и принялась изучать луну, которую почти не заслоняли облака. — Если не везет в любви, то в картах повезет обязательно.

 

Глава 15

Нурит, одетая по-домашнему — легкие брюки и блузка свободного покроя с длинным рукавом — показалась Константину взволнованной и усталой. Но если последнее можно было объяснить отсутствием привычного макияжа и собранных в строгую прическу волос, то волнение на ее лице читалось без труда.

— Добрый вечер, — сказал гость, снимая плащ. — Надеюсь, ничего страшного не случилось? Все живы и здоровы?

— Да, — устало кивнула Нурит. — Прошу тебя, проходи. Ты хочешь выпить?

— Нет, спасибо, сегодня я уже успел немного выпить, — ответил Константин, запоздало пожалев о чистосердечном признании.

— И после этого ты сел за руль?

Он тряхнул головой и прошел в гостиную.

— Я выпил немного, и, как видишь, доехал в полном здравии. Кроме того, у тебя был такой голос, что я не ехал, а летел.

— Может, кофе?

— От кофе я бы не отказался.

Нурит подозвала худенькую юркую экономку.

— Эдна, принеси мне и господину Землянских кофе. Мы будем в кабинете.

— Сколько сахара, сэр? — услужливо спросила та, посмотрев на Константина.

— Сахара не надо. Черный кофе, и, пожалуйста, покрепче.

Кабинет Нурит являл собой небольшую светлую комнату с двумя окнами и застекленным балконом, который был почти до отказа заставлен экзотическими растениями разных размеров — несколько лет назад она включила это увлечение в разряд своих хобби, и интерес до сих пор не ослабевал. Поклонница минималистического стиля, доктор Мейер оставила в кабинете несколько шкафов с книгами, скромный письменный стол и кофейный столик из темного стекла с двумя креслами по бокам. Но ощущения пустого места не создавалось — в свободных углах стояли скульптуры, которые удачно гармонировали с общей обстановкой.

— Где же копия Пикассо? — спросил Константин, присаживаясь в одно из кресел.

— Она мешает мне сосредоточиться.

Доктор Мейер села напротив гостя.

— Наверное, я должна поздравить тебя, пусть и с опозданием, — сказала она. — И попросить прощения за то, что отняла тебя у гостей. Но мне было необходимо побеседовать с тобой с глазу на глаз. Твой подарок готов, ты можешь забрать его, когда захочешь.

— Спасибо. Заберу на следующей неделе. Так что же случилось?

Нурит молчала до тех пор, пока экономка не поставила чашки и не удалилась, тихо прикрыв дверь.

— Сегодня мне позвонил один джентльмен, — начала она. — Лично ты с ним не знаком, но, думаю, слышал о нем. Его зовут Башар, он один из приближенных Мустафы.

— А, прихвостень императора, который собирает для него сплетни за жалкие подачки?

— Да, Константин. Только иногда эти сплетни на поверку оказываются ценным материалом. — Нурит положила руки на подлокотники кресла. — Башар сообщил мне две вещи. Одна из этих вещей касается меня, а вторая — тебя. Надо сказать, последняя меня удивила, потому что я услышала об этом впервые.

Гость взял чашку с блюдца и сделал пару глотков кофе.

— Я могу узнать, что тебе рассказал этот пройдоха?

— Думаю, ты сам можешь мне об этом рассказать. Тем более что эта вещь заставила меня посмотреть на тебя совсем другими глазами и задуматься о некоторых вещах.

— Не понимаю, к чему ты клонишь, Нурит. Ты можешь сказать прямо, и таким образом мы сэкономим пять минут. Я обещал Лие, что скоро вернусь.

— Лия может подождать, потому что разговор предстоит важный. Тебе знакомо имя Салаха Абу Шарифа?

Константин вернул чашку на стол.

— Если ты говоришь о той истории с террористами, то я не понимаю, что тут может быть неизвестно. Ты знаешь все. — Он улыбнулся. — Если бы не Салах, мы бы с тобой не встретились.

— Когда ты, будучи сотрудником оперативной группы, встретил Салаха и четырех его коллег в тот день, это была ваша первая встреча?

Он не ответил, выпрямился в кресле и посмотрел на собеседницу.

— Это была ваша первая встреча, Константин? — повторила доктор Мейер. — Что бы ты сейчас ни ответил, советую тебе не лгать. Для твоего же блага.

— Нет, — ответил он. — Но рассказывать, полагаю, не имеет смысла, ты уже все знаешь.

— Я решила, что это полная ерунда, и поэтому спрашиваю тебя.

Константин поднялся и расстегнул верхние пуговицы рубашки.

— Тут жарко. Ты не возражаешь, если я открою окно?

— Чувствуй себя как дома. — Нурит следила за его передвижениями по комнате. — Может, ты все же хочешь выпить? У меня есть хороший коньяк.

— Я уже сказал, что я не хочу пить. — Он вернулся в кресло. — Как этот сукин сын об этом узнал?

Доктор Мейер взяла чашку.

— Это его работа, — ответила она. — Ведь Мустафа ему за это платит.

Константин пригладил волосы ладонью и посмотрел на нее.

— Ну, и чего ты ожидаешь от меня теперь?

— Объяснений. Не подумай, что я в чем-то подозреваю тебя, но меня шокировала эта информация.

— Тебе не в чем меня подозревать! Неужели ты не понимаешь, что он искал на меня компромат?!

— Зачем он это делал?

Константин снова встал.

— Я уже сказал, что не знаю! И не представляю, где и как он мог достать подобную информацию!

— Первая часть истории произвела на тебя впечатление, — удовлетворенно кивнула доктор Мейер. — А теперь послушай вторую часть. Теперь будешь шокирован ты, и я предлагаю тебе присесть.

… Отличный диплом Оксфордского университета льстил самолюбию молодого врача Виктории Бейнер не меньше, чем новая работа ассистентом известного лондонского психиатра. Ей было чуть за двадцать, и она была счастлива — жизнь удалась, потому что сбылась заветная мечта. Девушка из семьи состоятельных медиков, воспитанница церковной школы, известного частного женского пансиона, выпускница одного из лучших университетов мира — чего еще можно было желать? Мать Виктории, разделявшая радость дочери, желала только одного — чтобы та поскорее вышла замуж. Но замуж Виктория не торопилась. Она не была обделена мужским вниманием, даже наоборот — поклонников у нее было много, но достойных среди них не наблюдалось. Виктория считала, что муж ее должен соответствовать ей: богатый, интеллигентный, умеющий себя преподнести. Именно таким мужчиной был Хусни Абу Талиб, с которым она познакомилась на одном из симпозиумов.

Хусни Абу Талиб был коллегой Виктории, психиатром, гражданином Сирии, выходцем из мусульманской, но больше светской, чем религиозной семьи, человеком с темным прошлым и большими восточными глазами, обрамленными пушистой щеточкой ресниц. В эти глаза она влюбилась в первую очередь.

Жизнь Виктории, которая и до этого не была такой уж серой и скучной, теперь расцвела наподобие арабесок на стенах средневековых мечетей. Ее мужчина был умен, обходителен, в меру скромен, обладал чувством юмора, частной клиникой во Франции и, конечно же, деньгами. Первое время ей было не по себе при мысли о том, что ей когда-нибудь придется знакомиться с его друзьями, а потом и с родителями, но опасения эти со временем прошли. Еврейку Викторию друзья Хусни, которые в большинстве своем исповедовали ислам, приняли хорошо, а родители его жили в далекой Сирии, и знакомство с ними казалось чем-то невероятным. Ничто не мешало влюбленной паре наслаждаться обществом друг друга.

Родителям Виктории понравился ее новый ухажер, но к его арабским корням они отнеслись с некоторой подозрительностью. Семья Бейнер давно отдалилась от еврейской традиции, ограничиваясь зажиганием субботних свечей и празднованием основных праздников, однако вероисповедание Хусни не могло не вызывать недоумения. Кроме того, сам доктор Абу Талиб являл собой типичного представителя Востока: высокий, смуглый, с характерными для арабов четкими чертами лица, иссиня-черными волосами и темно-карими глазами. Но Хусни очаровал родителей своей женщины манерами и умом, а недостающего очарования ему прибавило положение и деньги. Господин и госпожа Бейнер дали свое молчаливое согласие на будущий семейный союз.

Свадьба была скромной — такое решение приняли обе стороны, потому что ни Хусни, ни Виктория не имели внушительного количества обидчивых родственников. Молодожены отправились в путешествие по Европе, а потом вернулись и снова окунулись в водоворот дел. Вскоре Виктория узнала, что беременна, и в положенный срок на свет появилась очаровательная девочка, которую назвали довольно-таки странным для англичанки, но вполне подходящим для еврейки именем Лилах. Как выяснилось позже, Лилах оказалась первым и последним ребенком в этой семье. Не только потому, что после тяжелых родов и осложнений врачи сообщили Виктории, что она больше не сможет иметь детей, но и потому, что с рождением дочери ее жизнь изменилась.

Лилах родилась слабой и больной и требовала тщательного ухода. Виктория, уже восстановившая силы после родов, приняла нелегкое решение: ей придется еще некоторое время побыть дома с дочерью. Ничего страшного: есть статьи, есть студенты, и без работы она не останется. Единственное, что беспокоило Викторию — так это потеря профессиональных навыков. Современные врачи должны постоянно учиться, идти в ногу со временем. Сможет ли она держать планку? Сможет. Недаром она с отличием окончила университет. Лилах когда-нибудь поправится, и тогда она вернется на работу.

Вскоре после рождения дочери доктор Абу Талиб начал часто ездить в Дамаск. Обычно у него не было больше одной командировки в месяц, но сейчас он наведывался в Сирию почти каждую неделю. На вопросы Виктории о том, чем он занимается в командировках, муж отвечал уклончиво и всем своим видом показывал, что на эту тему говорить не хочет. Он уставал, начал нервничать, злился по любому поводу, а один раз даже чуть не поднял руку на жену. Виктория сказала ему, что при повторении подобного она в этом доме больше не появится. Хусни знал ее хорошо (по крайней мере, думал, что знал), и тут же попросил прощения, пообещав, что подобного не повторится.

Несколько месяцев относительного спокойствия настроили Викторию на мирный лад. Лилах выздоровела и из тщедушного существа превратилась в розовощекую красавицу. Она все больше походила на мать и все меньше на отца, хотя до этого казалось, что все будет иначе. Лилах исследовала дом, что-то мурлыча себе под нос, с любопытством разглядывала недоступные ей коллекционные вещи за стеклом и даже не представляла, что ждет ее в ближайшем будущем.

В тот вечер Лилах и Виктория были одни: Хусни в очередной раз отправился в Дамаск. Девочка сидела на мягком ковре, пытаясь разобраться в тонкостях детской игры с кубиками, а мать сидела у окна и при свете торшера читала медицинский журнал. Наткнувшись на несколько незнакомых латинских терминов, она поднялась и направилась было в свой кабинет за словарем, но в последний момент решила, что кабинет мужа ближе.

Переступив порог комнаты, Виктория огляделась. Она редко заходила сюда и не знала, в каком из шкафов Хусни может хранить словари. Дело осложнялось тем, что библиотека доктора Абу Талиба была более чем внушительной. Виктория обследовала несколько шкафов, прежде чем ей удалось найти шкаф с медицинской литературой. Она пытливо разглядывала надписи, чуть наклонив голову для удобства, и ее взгляд упал на деревянный ящик, стоявший на одной из полок. Невнимательный человек принял бы его за книгу — он стоял боком, так же, как и остальная литература, разве что был толще, чем обычная книга. Виктория достала странный предмет и с удивлением обнаружила, что на крышке изображен красный крест. Аптечка? Что она делает в шкафу?

Виктория поставила ящик на письменный стол и открыла его. Она ожидала увидеть внутри все, что угодно — таблетки от головной боли, успокоительное, ароматические масла, но только не ровный ряд флаконов с более чем знакомыми ей названиями. Она поворачивала каждый пузырек, внимательно читала написанное. Надписи на этикетках были знакомы любому психиатру. В аптечке, спрятанной в шкафу, была целая коллекция психотропных средств, в большинстве своем запрещенных законом и вышедших из употребления ввиду их опасности для здоровья — как психического, так и физического.

Оставалось только догадываться, зачем Хусни понадобились эти лекарства. Да их даже лекарствами не назовешь, разве что ядами, хотя подобное определение тоже не отражает сути их действия. Виктория продолжала изучать надписи. Осталось всего два флакона, самые большие в аптечке. В одном из флаконов был безобидный физиологический раствор (по крайней мере, так гласила этикетка), а надпись на другом — химическая формула, а не латинский термин — была ей незнакома. Недолго думая, она снова подошла к шкафу с медицинской литературой и взяла с одной из полок справочник по химии. Неизвестное вещество оказалось нитроглицерином.

Виктория вернулась к столу, пытаясь понять, страшно ли ей или же она просто не понимает, что происходит, и снова посмотрела на аптечку. Флаконы были покрыты слоем пыли. В свободных ячейках пыли не было совсем — создавалось впечатление, что из них лекарства достали совсем недавно, может, пару дней назад. Что там было? Безобидный физиологический раствор, психотропное средство, пара кубиков которого может свести человека с ума, а то и убить, или нитроглицерин, которым при подходящем применении можно запросто взорвать целое здание?

Виктория скрестила руки на груди и задумалась. Нитроглицерин: взорвать здание. Психотропные средства… для чего они могут использоваться? И при чем же тут Хусни, нитроглицерин и психотропные средства? Отсутствие пыли говорит о том, что он взял эти препараты пару дней назад, тогда, когда уехал в Дамаск. Зачем ему это? И не случайно ли он не хочет с ней говорить об этих командировках? Судя по содержимому аптечки, ему есть, что скрывать.

После пары часов, которые она провела в размышлениях, было принято решение ни о чем не говорить Хусни. В конце концов, она искала словарь. И ни на какую аптечку не натыкалась. Она стоит там совершенно незаметно (это было ложью, но Виктория решила рассуждать именно так), и ее можно принять за книгу. Есть другие источники информации, которые могут сообщить ей подробности о жизни мужа.

Благодаря сложной цепочке «особо осведомленных» людей Виктория вышла на связь с людьми из органов безопасности, которые в свое время помогали ей в ее исследованиях. Для того, чтобы получить информацию о Хусни, ей пришлось выдумать целую историю — начиная от того, что она начала новое исследование, и заканчивая тем, что подумывает о карьере в разведке. Полученные сведения шокировали ее. Она могла предположить, что Хусни торгует психотропными средствами или взрывчатыми веществами, которые достает, пользуясь связями и врачебной лицензией, но и подумать не могла, что ее муж связан с исламистским террором. А связан он, как выяснилось, очень и очень крепко.

При более трезвом взгляде на вещи Виктория поняла, что в этом есть рациональное звено. Недоговорки, поездки в Дамаск и найденные в аптечке препараты быстро сложились в одно, и другого решения быть не могло: они с Лилах должны уехать отсюда. И как можно скорее. Но куда? К родителям? Они живут в другом городе, сборы займут время, а к тому времени он вернется. К друзьям? С маленькой дочерью? Это проблематично и почти нереально. Кроме того, ее муж знаком со всеми, к кому она могла бы поехать, и нашел бы ее очень быстро. Поговорить с Хусни обо всем? Исключено.

Решение нашлось само собой, хотя такого исхода событий Виктория предугадать не могла, а такие последствия не могли бы привидеться ей в самом кошмарном сне.

Вечером того дня, когда Хусни вернулся домой, она лежала в постели, дожидаясь его, и читала книгу. Доктор Абу Талиб просматривал какие-то бумаги и готовил список дел на завтра. На часах было чуть за полночь, Лилах давно спала. Завтра Виктория должна была выйти на работу — этого дня она ждала с нетерпением. Как примут ее коллеги? Как примет ее руководитель? Начал ли он новое исследование, и сможет ли она в нем участвовать? Доверят ли ей новых пациентов?

Неожиданно вошедший Хусни прервал ход ее мыслей. Он подошел к ней и присел на кровать.

— Скажи, дорогая, ты искала что-то в моем шкафу с медицинской литературой? — спросил он у жены.

— Словарь. Я читала статью и наткнулась на пару незнакомых терминов.

— Ты нашла только словарь? Или что-то еще?

Виктория подняла на него глаза.

— Что я могла найти там, кроме словаря?

— Полагаю, аптечку, которую по ошибке поставила замком наружу, а не так, как она стояла раньше?

Смысла лгать не было — это бы только усложнило ситуацию.

— Да, я нашла и аптечку, — ответила она. — Как ты понимаешь, меня заинтересовало, что там, и я оценила твою коллекцию.

— Я бы и не подумал, что ты роешься в моих вещах, Вики. Надеюсь, ты ничего оттуда не взяла?

— Разве ты не проверил?

— Вики, — сказал он спокойно, — давай договоримся кое о чем. Ты не будешь интересоваться моими делами, а я сделаю так, что твоя жизнь и жизнь нашей дочери будет безопасной. Тебя устраивает такая сделка?

Виктория отложила книгу.

— А что с нами может случиться? — спросила она.

— Если люди интересуются тем, чем интересоваться не надо, то что-нибудь да случается. — Он поднялся и поцеловал ее в лоб. — И давай не будем об этом. Не засыпай без меня. Я расскажу тебе о поездке.

Когда Хусни уснул, Виктория поднялась, надела халат и прошла к себе в кабинет. При свете настольной лампы она открыла один из ящиков стола и достала оттуда маленький шприц в вакуумной упаковке. В тот момент мысли ее были на удивление холодны и трезвы, и она прекрасно понимала, что ей предстоит совершить через несколько минут. После этого она погасила лампу, затворила дверь и спустилась в кабинет мужа.

Аптечка стояла на месте. Виктория достала ее, как в прошлый раз, поместила на стол и открыла крышку. Пару секунд она изучала флаконы, потом взяла один из них и открыла. Разрывая упаковку шприца, она вспоминала университетские лекции и прикидывала, какая доза препарата необходима для мужчины такой комплекции, как Хусни. Наконец, желтоватая жидкость была набрана в шприц, и Виктория, вернув аптечку на место, снова поднялась наверх.

Хусни спал на боку, и это была самая удачная поза, которую только можно было вообразить. Виктория включила ночник, выпустила воздух из шприца и сделала мужу укол между первым и вторым позвонками шейного отдела. Укол не смог бы его разбудить — тонкая игла не причиняла боли, он почувствовал бы разве что легкое прикосновение пальцев.

Заголовки газет на следующий день привели в ужас не только столичных медиков, но и пациентов врача: «Доктор Хусни Абу Талиб, известный психиатр, хозяин частной клиники, сегодня утром был найден в своей постели мертвым. Предварительная экспертиза показала, что доктор Абу Талиб был убит. Причиной смерти стала инъекция смертельной дозы психотропного средства. Были ли враги у психиатра? Кто мог желать ему смерти?». Некоторые газеты вспомнили не только о том, что покойный доктор Хусни — известный психиатр, но и о том, что у него остались жена и маленькая дочь. «Безутешная вдова» только лишь отмахнулась от назойливых репортеров. Держалась она спокойно, что, впрочем, не удивило ее близких друзей — они знали, что Виктория в любой ситуации владеет собой.

Вернувшись с похорон мужа в тот же день (его похоронили по мусульманской традиции — до захода солнца), она уничтожила содержимое злополучной аптечки и саму коробку, после чего написала письмо родителям, сообщая, что им с Лилах нужно уехать, и сделала пару звонков. Специалист занимался документами дольше, чем планировалось, и это время Виктория использовала для того, чтобы ликвидировать свою прошлую жизнь. И холодным октябрьским утром самолет унес доктора Нурит Мейер и ее дочь, Лилах Нурит Мейер, в далекий Тель-Авив.

… Заговаривать Константин не торопился. Какое-то время он сосредоточенно смотрел на Нурит, но в продолжение рассказа перевел взгляд на настольную лампу и принялся изучать ее.

— Об этом, как я понимаю, никто не знает? — спросил он.

— Нет. Об этом не знает даже Лилах. Как ты понимаешь, я не собираюсь ей рассказывать.

— А теперь об этом знает Башар. И я. — Константин повертел на пальце перстень и впервые за несколько минут посмотрел на Нурит. — Ну, доктор, как вы умудрились хладнокровно убить собственного мужа, да еще таким образом? И это после того, как вы дали клятву Гиппократа?

Нурит не ответила, но глаз не опустила. Сейчас ее больше всего интересовало, что происходит в голове у сидевшего перед ней человека. Она бы многое отдала за то, чтобы прочитать его мысли. Но лицо Константина оставалось спокойным, и, несмотря на то, что рассказ произвел на него впечатление, он не собирался показывать каких-либо эмоций.

— Виктория Бейнер. У тебя было благозвучное имя. Думаю, нам стоит выпить. Как ты на это смотришь? Только, пожалуйста, никаких психотропных средств. Я люблю пить чистый коньяк.

— Твой чудовищный цинизм заслуживает уважения, — заметила хозяйка кабинета, поднимаясь и подходя к небольшому бару. — Такое впечатление, будто я рассказала тебе о том, как я провела вчерашний вечер.

— А как же я должен реагировать, доктор? Может, заламывать руки и кричать, что вы убийца? Кроме того, я, можно сказать, понимаю ваши чувства. Убивать людей — это не такое уж высокоинтеллектуальное занятие, но в жизни бывают разные ситуации.

— А чем же занимаетесь вы, капитан, если не высокоинтеллектуальным убийством? — спросила Нурит, поставив на стол две рюмки и снова заняв свое кресло.

Константин взял рюмку и легко кивнул.

— Пусть будет так. Добро пожаловать в мир моих демонов, доктор. И я рад, что вы дали мне возможность заглянуть в мир ваших.

Нурит сделала глоток коньяка и поморщилась.

— Никогда не любила крепкие напитки, — сообщила она гостю. — Этот коньяк стоит тут уже целую вечность, и пьют его только посетители.

— У тебя, верно, были хорошие связи с полицией, — заметил Константин, возвращая свою рюмку на стол. — Будь я на месте какого-нибудь офицера, то в первую очередь подозревал тебя.

— В доме, где живут два психиатра, полно шприцов и психотропных средств. Они пытались что-то откопать, но, как ты понимаешь, ни шприца, ни аптечки не нашли, а посему через три-четыре недели развели руками. Или же им нашептали о том, чем занимался мой муж, и они решили его не трогать.

Он понимающе кивнул.

— Как доктор Абу Талиб связан с Мустафой?

— Доктор Абу Талиб — двоюродный брат Салаха Абу Шарифа. Он долго сотрудничал с «37». В основном, доставал психотропные препараты. Кроме того, у Хусни и у Салаха были связи в наших кругах. Они ограничивались парой-тройкой сотрудников аналитического отдела, которые поставляли ему информацию и одним человеком из отдела по ведению допросов.

— Ицхак. — Константин подпер голову рукой. Нурит знала, что сейчас он обдумывает сказанное и услышанное. В такие моменты его взгляд становился прозрачным — создавалось впечатление, будто капитан Землянских не перебирает в уме варианты решений и не пытается спрогнозировать возможные результаты, а размышляет над увиденной картиной или прочитанной книгой. — Я слышал, что он знал Мустафу. Не удивлюсь, что его желание наживы свело его в могилу. Но доказательствами мы не располагаем, это просто слова.

Нурит подошла к окну и прикрыла ставни — в кабинете было достаточно прохладно, а ветер норовил разбросать лежавшие на письменном столе бумаги по всей комнате.

— Я знаю, что у тебя тоже есть связи с Мустафой, — сказала она.

Константин неопределенно пожал плечами.

— Мы обменялись парой писем, но я не вижу возможности выйти на более серьезный контакт. Кроме того, я не хочу этого делать. Мне хватает мыслей о тех дровах, которые наломал «комиссар». Ну, и с какой же целью Башар сообщил тебе эти интересные подробности? Вежливо предложил тебе внушить руководству, что стоит оставить в покое террористическую группировку «37» и дать ей возможность процветать? Вырисовывается отличная картина. Собрать компромат на каждого из нас и заставить всех внимательнее приглядываться друг к другу. Потом каждый заявит о том, что лучше оставить в покое группировку «37», и тогда мы перегрызем друг другу горло, начав с того, кто заговорит об этом первым. Кто же останется равнодушным к угрозе придания огласке нелестных подробностей из прошлого? Для того, чтобы это скрыть, человек может пойти на все, всех волнует только собственная спина, которую нужно прикрывать. А пока мы будем рыть друг под друга, проводя часы в размышлениях о том, кто виноват, информатор вынесет все необходимые документы из архива, и тогда руки у Мустафы будут развязаны окончательно. — Константин помолчал. — Наши с тобой истории уже известны, чистое как стекло прошлое Гилада и его непричастность к истории с «комиссаром» сами по себе подозрительны. Но что же с Боазом? Я знаком с его бывшими коллегами, у него кристально чистая репутация. Командный состав носил его на руках.

— Может быть, стоит спросить у него об этом прямо? — предложила Нурит.

— В любом случае, придется объяснить ему ситуацию. Я поговорю с ним, как только у меня будет такая возможность. Хотя вряд ли он с удовольствием расскажет мне какую-нибудь душераздирающую историю только потому, что я его попрошу. — Константин в очередной раз покачал головой, разглядывая манжеты рубашки. — Подумать только, какой ловкач этот Башар! Но подготовился он хорошо, признаю.

Некоторое время собеседники молчали, после чего Константин взглянул на часы и поднялся.

— Мы с тобой заговорились, — сказал он. — Мне пора домой.

Нурит тоже встала, отодвинув кресло.

— Спасибо, что пришел. Мне стало немного легче после того, как я рассказала это тебе.

— Не сказал бы, что мне стало легче при упоминании о Салахе, но я сделаю вид, что это так. — Он кивнул на прощание. — Благодарю за беседу и за пищу для размышлений, доктор.

— Удивительно, что ты не отпускаешь никаких шуток на тему психотропных средств.

— О, что ты, я не посмею. Я безмерно счастлив, что ухожу из твоего дома живым.

 

Глава 16

Лия сидела на кухне, придвинув стул к окну, и читала журнал. В ее пальцах дымилась сигарета. Судя по почти полной пепельнице, за несколько часов она выкурила их с десяток.

— Я хотел вернуться раньше, прошу прощения, — заговорил Константин. — Дело в том, что…

Она подняла голову и посмотрела на него.

— В чем дело? Мне бы тоже хотелось знать. Ты мог позвонить и предупредить, что будешь поздно. Я звонила тебе, но твой телефон был отключен. С каких пор ты отключаешь личный телефон по вечерам, тем более тогда, когда уезжаешь из дома? Мне надо было сидеть и гадать, где ты и с кем ты?

— Я сказал, что уезжаю к Нурит.

— Ну конечно, ты был у Нурит, и поэтому отключил телефон.

— Я отключил телефон потому, что нам надо было поговорить. — Он поднял руку, жестом заставляя ее молчать. — Не надо устраивать сцен, Лия. Ты знаешь, какие у меня отношения с Нурит, и повода для ревности я тебе не давал.

Лия положила журнал, поднялась и, подойдя к чайнику, включила его.

— Ты будешь чай? — спросила она.

— Кофе, если можно. А тебе давно пора спать.

— И ты думаешь, что я легла бы в кровать и уснула, когда ты не отвечаешь на телефон? И еще Габриэль со своими россказнями…

Константин подошел к ней.

— Что она рассказала тебе на этот раз? Во всех подробностях описала наш роман с Нурит?

— Нет, но в свете того, что от тебя снова пахнет ее духами, а также в свете твоего прошлого визита к ней…

— Лия, я хочу тебе кое-что сказать. Во-первых, будет лучше, если ты будешь пропускать рассказы Габриэль мимо ушей, потому что она городит чушь. Во-вторых, тебе стоит слушать то, что рассказываю я, потому что я лучше осведомлен о своей личной жизни. Да, у нас с Нурит близкие отношения, они уже давно перешли границу отношений коллег. Но это еще не значит, что у нас роман. Когда-то я по слабости воспользовался ее чувствами, о чем до сих пор жалею. Я хожу на лекции, которые она читает. Она дает мне литературу по медицине. Иногда мы обедаем вместе. Я не буду отрицать того факта, что Нурит ко мне неравнодушна. И, как я уже говорил, я сам виноват в том, что тогда все так получилось.

Она передернула плечами, демонстрируя безразличное отношение к сказанному, и наполнила водой чашки.

— Я все понимаю, тебе не стоит раз за разом повторять одно и то же, Константин. Но дело не в Нурит. Дело в твоей бывшей жене. — Она поставила чашки на стол и присела. — Иногда у меня такое ощущение, будто я — ее тень. Такое чувство, будто ты видишь во мне ее, и хватаешься за соломинку. Ты любишь не меня, ты любишь ее.

Константин подвинул к себе чашку с кофе.

— Если я скажу, что ты права, то солгу. Если я скажу, что ты не права, то это тоже не будет правдой. Я до сих пор люблю ее, но это другое чувство. Ты похожа на нее, но ты — это не она. И люблю я тебя, а не ее.

— Ты даже во сне говоришь ее имя. — Лия достала из чашки пакетик. — Несмотря на все твои слова, я чувствую какую-то преграду, которая не дает тебе оставить это все. Что должно случиться? Кого ты должен встретить, что должно тебя встряхнуть? Может, я должна что-то сказать или сделать?

Константин сделал глоток кофе, поднес к сигарете Лии зажженную спичку, а потом закурил сам.

— Я был бы рад оставить все в прошлом, но некоторые вещи мы не в состоянии вырвать из памяти. Или из души — не знаю, как будет правильнее. Когда-то эта женщина для меня значила очень много. Когда-то я был готов умереть ради того, чтобы эти отношения, хлипкие, как карточный домик, просуществовали хотя бы еще пару дней. Не знаю, знакомо ли тебе это чувство — хотя, конечно, лучше бы не было знакомо — когда ты знаешь, чем все закончится, умом понимаешь, что конец близок, но что-то внутри предательски шепчет тебе: «Еще чуть-чуть, еще чуть-чуть. Вот видишь, вы улыбнулись друг другу, смеялись над одной шуткой, гуляли вместе, держались за руки, она поцеловала тебя на прощание. Все не так уж плохо». А потом тебе говорят: «Я решила, что мне стоит уйти. Надеюсь, ты не будешь меня держать». И ты чувствуешь, что у тебя вырвали сердце — просто взяли и вырвали, даже не спросив, не потрудившись перед этим сделать наркоз. Нет, тебе не больно, не страшно, потому что и боль, и страх уже давно пережиты. Это такая пустота, что тебе не хочется кричать, ругаться, бить тарелки. Тебе не хочется плакать. Тебе вообще ничего не хочется. Ты только спокойно говоришь себе: «Да, это конец». Еще пару месяцев назад от этой мысли можно было умереть от ужаса, а теперь ты спокойно признаешься себе в этом, и на душе у тебя не хорошо, не плохо, а просто никак. Будто тебя выпотрошили, осталась одна только оболочка. Эти ощущения прячутся где-то в глубине души, кажется, так глубоко, что их уже не достать. Но одна только мысль об этом, одно только беглое воспоминание, один незначительный образ заставляет их ожить. И, поверь мне, Лия, они не теряют своей силы. Они так же приводят меня в ужас, как и семь лет назад. И каждый раз, когда я думаю о том, что мне надо стукнуть кулаком по столу и сказать тебе: «Черт возьми, разводись с этой нищей больничной крысой и выходи замуж за меня!», именно эти ощущения меня останавливают. А стукнуть кулаком по столу я могу, тут ты можешь мне поверить.

— Тогда почему ты не сделал этого семь лет назад?

Константин не ответил ей. Он потушил сигарету в пепельнице, закрыл лицо руками и вздохнул.

— Я тоже хочу тебе кое-что сказать, — заговорила Лия. — Пожалуйста, не думай, что я не понимаю тебя. Если бы я не понимала тебя, меня бы здесь не было. Несколько часов назад ты предложил мне руку и сердце, и, надеюсь, ты знаешь, что это ставит меня перед сложным выбором. Я приму решение, ты можешь в этом не сомневаться. Дело в том, что ты тоже стоишь перед сложным выбором. Только, в отличие от меня, то ли не осознаешь этого, то ли не хочешь принимать решение. Не ты ли говорил мне, что я изменилась после встречи с тобой, и что способна самостоятельно принимать решения? А изменился ли ты? Разве отношения — это односторонняя работа? — Она отставила чашку. — Я хочу, чтобы ты женился на мне, а не на Марике. Но на данный момент ты к этому не готов. А поэтому, Константин, мы сделаем следующее. Завтра я вернусь к себе домой. У меня будет время подумать и принять решение. И у тебя будет время. Столько, сколько ты захочешь, как ты любишь мне говорить. Мне тяжело принимать тебя таким, какой ты есть, и думать о том, что в тебе еще миллион вещей, о которых я и понятия не имею. Но я учусь с этим мириться. Я требую от тебя немного. Но, надеюсь, ты понимаешь, что для меня это важно.

— Конечно. — Он сцепил пальцы и, по-прежнему не поднимая глаз, принялся изучать пакетик из-под чая на блюдце. — Я просто хочу, чтобы ты знала: я люблю тебя. Не Марику. Не Нурит. Не Габриэль и не всех тех женщин, которые у меня были. Если бы я мог изменить свою жизнь, я бы сделал всего пару изменений, и все было бы иначе. Я был бы другим человеком с другой судьбой.

— Давай закончим этот разговор и пойдем спать, Константин, — подытожила Лия. — Я буду ждать от тебя ответа. Я хочу определенности. У тебя будет определенность. Дело за тобой.

— Да. — Он снова взял чашку. — Ты можешь подниматься. Я приду минут через двадцать. Мне хочется подумать в тишине.