Такова шпионская жизнь

Эльберт Александр

Часть вторая

 

 

1

На первой странице этого не очень длинного повествования я рассказал про свой первый сон — первый на этом жизненном этапе и на эту тему. Коротко напоминаю. Молодую и очень красивую женщину посылают на ответсвенное и очень опасное задание. Ей дозволяется всё, кроме перехода за некую запретную черту, о которой её начальник, он же по совместительству бойфренд, говорит: «Сама знаешь, о чем я… Но там, на месте, придется тебе самой решать; и очень быстро… Не ошибись… И не вспугни его… Всегда помни: честь — честью, совесть — совестью, а дело все равно надо сделать. А не то сама знаешь, что будет. Кстати, не забудь получить разрешение в управлении этики и эстетики на свободное питание, бытовую вседозволенность и вероисповедание по необходимости. И не забывай при случае обо мне, а то сама знаешь, что будет.»

* * *

Совсем недавно эта красавица с редким именем Тамар вернулась для того, чтобы отдохнуть, набраться сил, получить дополнительную сверхсекретную информацию, пройти инструктаж и наставления старших товарищей. А потом вновь отправиться туда же и продолжить свою соло-работу до окончательного решения проблемы. Первую часть работы Тамар выполнила: познакомилась и подружилась с молодым талантливым политиком, претендующим на высший государственный пост в одной стране, очень важной для «наших», «ваших» и «прочих». Вторая часть работы потруднее: скомпроментировать этого политика в глазах его избирателей, т. е. обеспечить его неудачу, провал, неизбрание. Потому что он придерживается точки зрения, неугодной и даже неприемлемой нынешнему руководству «наших», «ваших» и «прочих». И обеспечить таким образом приход к власти его конкурента, большого друга «наших», «ваших» и «прочих». Эту многотрудную работу красавице и умнице Тамар поручили в том числе и потому, что она родилась в «этой» стране, а её еще совсем не старые родители и сейчас там живут. Задание совершенно секретное, даже бойфренд не знает никаких подробностей, а работает с Тамар тот самый толстенький, пока что никому не известный пожилой мужичок, который совсем недавно инструктировал лысого и курчавого.

И я подумал: если один и тот же человек, никому не известный, не из «конторы», работающий вместе с самим и тем самым старым, но в полном здравии политиком, руководит работой Тамар и одновременно курирует работу большой группы высокопрофессиональных шпионов, не значит ли, что это две одинаково важные составляющие одной и той же операции? Более того: вся история с провалом Бонда становится подозрительно похожей на инсценировку для отвлечения, маскировки, попытки направить оппонентов по ложному следу. Можно пофантазировать и о том, какая роль отводится красавице мулатке, замечательные фотографии которой стали всё чаще появляться на страницах глянцевых журналов. Понятное дело: в предверии выборов команда молодого (и очень фотогеничного!) политика будет стеной стоять, защищая моральный облик будущего руководителя страны. Любая попытка Мерилин приблизиться будет пресекаться, вежливо, но жестко. В этот момент дона Педро не должно быть рядом с Мерилин, потому что его непредсказуемая реакция помешает ей сыграть свою роль. Вот тогда никому не известная Тамар, хорошая знакомая, подруга — но пока еще не гёрлфренд! — и начнет свою разрушительную работу.

Ха! Фантазия моя получила первое косвенное подтверждение: Тамар отказала во всем своему недавнему бойфренду, все свободное время проводит с двумя подругами детства и изредка разговаривает по телефону… Ха! С ним, тем самым молодым политиком. Причем всегда звонит он. Толстенький мужичок потирает руки, абсолютно уверенный в Тамар и успехе. А напрасно! Не беги, дядя, впереди паровоза! Политик прекрасно знает, что его разговоры прослушиваются, но это не мешает ему быть искренним и нежным. Мужичок наш, разумеется, вовсе не дурак; он понимает, что записи этих разговоров нельзя использовать, что такой дешевый шпионаж сыграет на руку команде молодого политика. Тогда чему же он радуется? А вот чему: он уверен, что молодой политик в личной жизни — обыкновенный ловелас, что он увлекся красотой Тамар, что это не более чем флирт, естественная тяга мужчины средних лет к молодой и очень красивой Тамар. И если Тамар будет себя правильно (по шпионски правильно, с точки зрения «наших») вести, этот мужчина непременно оступится, будет на этом пойман, и — проиграет выборы как «аморальный» человек.

Наш толстенький мужичок прав во всем, кроме одного: он не допускает никаких случайностей, никаких исключений из правил. А зря, потому что известный закон Мэрфи гласит: «Всё, что хорошо начинается, кончается плохо.» Это безусловно верно для нашего случая, потому что «чем сложнее и грандиознее план, тем больше шансов, что он провалится» — ещё один закон Мэрфи.

 

2

«Наверху» довольно скоро узнали, что «наши» и «ваши» живут вместе, не соблюдая никаких правил конспирации. Первая реакция была «отозвать и наказать!» — что было бы совершенно правильным в любой другой ситуации. Но мужичок вовремя вмешался:

— Наказать конечно надо; но когда-нибудь, потом, после, когда все кончится. А пока скажите этим молодым людям, чтобы веселились пошустрее и не забыли найти Дани. Да! Никакой электроники! То, что я сейчас сказал, передайте по нашим каналам. И Дани пусть ищут не по телефону. Они умные, поймут.

Лола и Генрих жили в ожидании «когда же это все кончится», что не мешало им замечательно счастливо существовать и радоваться каждому мгновению сегодняшней жизни. Они давно обособились и даже виделись с другими шпионами не каждый день. Дуду первые дни чувствовал себя неуверенно — как мужчина, разумеется, не как разведчик. Но постепенно все определилось, успокоилось. Все трое, т. е. Дуду и две девушки из «ваших», притерлись. привыкли друг к другу. Особняк, где они жили, стоял в лесу, в небольшом поселке на берегу огромного озера с прохладной чистейшей водой; очень тихо, никаких туристов, «от человека до человека — полчаса». Купаться было замечательно, а вот входить в воду! Когда пришли первый раз, девушки посмотрели вопросительно на Генриха, он улыбнулся, отвернулся и сказал: «Делайте, что хотите. Меня нет.» — Посмотрел на Дуду и добавил: «Лолы тоже нет.» Девушки засмеялись, сбросили с себя всё и побежали в воду. Дуду подумал «голышом — так голышом», разделся и захромал по крупной гальке в воду. Девушки уже плавали, а он, балансируя руками, кривя губы и чертыхаясь, еле-еле добрался до глубокого места и вздохнул с облегчением. У него были чрезвычайно чувствительные «подметки», «ладонки» на ногах и хождение по камням причиняло ему острую боль. Наплававшись вволю, Дуду приказал себе «быть мужчиной» и зашагал из воды. Берег пологий, идти далеко и больно, а девушки уже сидят на полотенцах и с удивлением смотрят: высокий и… нет, не худой, а тонкий мужчина идет с мукой на лице, очень медленно, извиваясь, как в червяк. Даже его мужское достоинство съежилось от боли. Лиза, кругленькая блондинка, раскрыла рот и молчит. А мускулистая шатенка Катя не выдержала и расхохоталась. Сидевшие в стороне Лола и Генрих сначала ничего не поняли, даже испугались, но когда увидели, засмеялись. Лола давно знала об этой слабости Дуду, а потомственный крестьянин Генрих полжизни проходил босиком и сразу понял.

И всё. Все барьеры рухнули и шпионы почувствовали себя счастливыми робинзонами на необитаемом острове. Девушки увидели в Дуду спокойного, разумного собеседника. Он вдруг разглядел, что две разведчицы из «ваших» — вовсе не серьезные профессионалки на отдыхе, а очень милые и приветливые совсем молоденькие женщины. И даже то, что их было трое, не мешало им жить дружно и весело. Говорили обо всём на свете, кроме того, о чем не положено, да и не хотелось говорить. Дуду рассказал, что его дед был шпионом «ещё в те времена». Отец и мать — физики. Дуду однако, с детства терпеть не мог математику и обожал деда. А девушки оказались в контрразведке по очень разным причинам, но не случайно. Лиза окунулась в шпионаж, как в романтику, насмотревшись и начитавшись. Она была любвеобильна, но смогла, если так можно говорить сегодня, сохранить себя. И потому смотрела на Дуду с некоторым восхищением и удивлением. Такой тоненький, длиненький, и очень даже мужчина! Ну как тут не влюбиться!? А Катя была реалистка и даже немножко пессимистка. В 18 лет она влюбилась раз и навсегда (у молоденьких девушек это иногда случается) в невысокого, некрасивого мужчину много старше неё, который на поверку оказался ловеласом, дураком и бездельником. А когда наваждение прошло, она на всю оставшуюся жизнь закрылась от всех мужчин в футляре независимости и одиночества, как это частенько случается с молоденькими и обиженными. И пошла учиться на шпиона, чтобы жить и работать с мужчинами наравне. Лиза была доверчива и покладиста до самого последнего шага, когда вдруг (или не вдруг?) становилась осторожной и «смотрящей вперед». А Катя не думала ни о первом, ни о последнем шаге до того момента, как увидела выходящего из воды голого, очень худого, страдающего Дуду и ей стало очень его жалко.

* * *

Стажер, который не справился с простеньким заданием — наблюдением за одиноким волком, получил новое назначение и напоследок принес напоминание Центра: потихонечку, не торопясь и не пользуясь телефоном, установить контакт с Дани. Имя Сары при этом не поминалось, но было сказано, что найти Дани проще всего на съемках фильма.

— Что будем делать? — спросила Лола. Все пятеро сидели на берегу озера, уже одетые. Но только Дуду понимал истинный смысл вопроса: Лоле не очень хотелось встречаться с Дани. По непонятной мне причине Центр ничего не сообщил о строгом «пожелании» Дани жениться и, тем более, о роли Сары. Скорее всего мужичок, приступая к работе, решил, что кто-то сделал это до него. Нормальная неразбериха слишком секретной работы. Дуду решил немного развлечься и заодно помочь Лоле:

— По-моему, Дани с девушками не знаком. Проще всего, если я с ними погуляю в районе съемок и случайно его встречу. Я с ним с удовольствием поболтаю. Хотя, по правде сказать, не понимаю, зачем это нужно делать потихоньку, «без телефона». Кому надо, тот давно знает, что мы трое — Лола, Дани и я — одна команда.

 

3

Тамар перестала следить за собой, ходила в затрапезе, не красилась, ела и пила, что попало. На «работу» ей не надо было ходить каждый день, только по вызову начальства, т. е. толстенького мужичка, который Тамар очень не нравился. Спасибо, хоть не приставал: ни словами, ни руками, ни глазами. То, что делать Тамар было нечего и она скучала — это не беда, это нормально для любого человека, а тем более шпиона в период длительного ожидания вдали от «поля битвы». А вот то, что скучала она не просто так, от безделья, а томилась в ожидании звонка и разцветала, когда говорила с ним по телефону, — это беда большая. И личная беда Тамар, и ещё какая беда, таящая в себе угрозу всей так хорошо выстроенной операции. Подруги догадываются, но не спрашивают. Они знают «совершенно случайно», где работает Тамар, знают, что она неожиданно рассталась со своим другом, и думают, что именно в этом причина ее хандры.

Был сухой и жаркий день. Три молодые женщины сидели в тени деревьев в маленьком садике одной из них и читали; каждая своё. Зазвонил телефон Тамар. Она неторопливо взяла аппаратик и вдруг вдрогнула, заулыбалась и ответила на языке её родителей. Подруги переглянулись и хотели уйти в дом, но Тамар покачала головой: «Не надо». После пятиминутного разговора Тамар долго молчала, улыбаясь с закрытыми глазами и свесив голову на грудь. Подруги поняли: что-то важное случилось, но не спрашивали и терпеливо ждали, пока Тамар заговорит. А она подняла голову кверху, посмотрела широко раскрытыми глазами на солнечные лучики, с трудом пробивающиеся через листву, засмеялась, покачала головой: «Не может быть!». Потом сказала подругам: «Сейчас, подождите,» — позвонила мужичку и сказала, пряча улыбку и стараясь быть серьезной:

— Не могу больше скрывать от вас: я влюбилась, — телефон был намеренно включен на громкость и подруги слышали ответ начальника:

— Вот порадовала, так порадовала. Спасибо, Тамар, молодец… — Но Тамар его прервала:

— Вы не поняли: я полюбила его… — Теперь мужичок прервал женщину:

— Пожалуйста, не продолжай. Приезжай в контору, я там буду через час. Мне такие шуточки не нравятся, — и отключился.

Подруги ждали, Тамар молчала. Долго молчала. Они ничего не спрашивали. Наконец, Тамар встала и пошла к дому, но через несколько шагов повернулась и тихо сказала:

— Это был он. Мы познакомились совсем недавно, когда я ездила в гости к родителям. Я не должна была влюбиться, надо было только познакомиться поближе, пообещать что-нибудь незначительное для начала, потом продолжить игру, постараться понравиться, подать надежду. Так нет же, я полюбила. Как девчонка, как школьница, без стеснения, без оглядки. А мне нельзя, потому что я должна… Ах, девочки! Сволочная у меня работа. Что мне теперь делать? И так плохо, и эдак… Не спрашивайте, всё равно не скажу, не могу… Никому не могу… А сказки рассказывать не хочу. Потерпите немножко, скоро сами поймете. — И ушла.

* * *

Мужичок был человек опытный, в чинах очень высоких. Но всё равно подневольный. Первое, что он подумал после разговора с Тамар: «Что я скажу им? Мы были так уверены в успехе. А девочка, что делать с девочкой? Она же не виновата, бедненькая, что он — «не наш». И приказать нельзя. Даже если она подчинится — он не мальчик, умный, сразу поймет и все карты перемешает. Активизировать мулатку?» — Расстроенный мужичок позвонил в контору и попросил найти и пригласить теоретиков. «Что? Рабочий день кончился? Не имеет значения, хоть из-под земли достаньте. Я буду через 40 минут. И что-нибудь перекусить, пожалуйста.»

Тамар проводили в небольшой кабинет, где никого не было. Скоро пришел лысый в домашних тапочках на босу ногу, следом за ним курчавый в старых шортах и линялой футболке. Тамар о них много слышала, но видела впервые. Она начала было:

— Я жду… — но продолжить не успела, потому что аналитики сказали в один голос:

— Мы тоже, Тамар. Ты нас не знаешь, а мы тебя уже давно знаем.

— С тех пор, как тебя выбрали на эту роль, — продолжил курчавый. Лысый тут же поправил его:

— Не выбрали, назначили.

В этот момент вошел мужичок, вытирая рот салфеткой. Вид у него был деловой, но не сердитый.

— Времени у нас осталось мало, не сегодня-завтра надо начать действовать, до выборов меньше двух месяцев. Ваши предложения. Любые, даже самые странные, нереалистичные, анекдотичные. Не нервничайте, всё равно решать буду я и отвечать за ошибки буду я. — Тут он посмотрел на Тамар и тихо сказал: — Я тебя услышал и понял. Пусть сначала теоретики пофилософствуют.

Мужичок сразу после университета попал в армию, потом в разведку, дослужился до очень высокого чина, но всегда оставался в тени. И все эти годы, больше 30 лет, рядом с ним была его девушка, потом жена, мать его сыновей, бабушка его внуков. Они уже давно не говорили друг с другом про любовь, раз и навсегда поверив в нее, в то, что она была, есть и будет. Его очень расстраивал современный мир, где молодые и не очень молодые люди сходятся, расходятся, женятся снова и рожают детей, которых потом надо делить между родителями. Он сам был однолюб, и дети его были однолюбы. Тогда почему же он считает того политика ловеласом, падким на женскую красоту? Разведка донесла? А если она ошиблась и на этот раз всё очень серьёзно?

Мужичок посмотрел на Тамар, подумал «жалко девочку» и сказал, глядя ей в глаза:

— Ты очень красивая. — Потом повернулся к теоретикам: — Что скажете, ребята?

«Ребята» переглянулись и лысый сказал:

— Сэр! Мы бы хотели уединиться и немножко пошептаться.

— Да, сэр. Мы иначе не можем. Вопрос слишком серьезный и для всех, и для избранных, — с наивной улыбкой добавил курчавый.

— Ну что вы всё «сэр, да сэр»! Во-первых — зовите меня просто по имени, Сол. — Мужичок замолчал и наморщил лоб.

— А во-вторых… Сол? — спросила Тамар, удивленная странным поведением мужичка.

— Я ведь сказал: предлагайте, что хотите; за ошибки отвечать придется мне.

— Сол! Мы не боимся, мы не можем. Во-первых, потому что уединение необходимо нам для прояснения мозгов, — сказал курчавый и посмотрел на лысого. Тот продолжил совершенно серьезно:

— Мы не вас, Сол, боимся. Мы стесняемся присутствия дамы и не хотим, чтобы она о нас дурно подумала.

Случилось невероятное: Сол, толстенький мужичок, встал со стула, открыл рот, раскрыл широко глаза, медленно сел обратно на тот же стул, закрыл рот, зажмурил глаза и долго смеялся, тряся животиком. Потом замахал левой рукой «ладно, ладно», вытирая правой глаза, встал, подошел к Тамар и сказал:

— Можно пригласить вас на чашечку кофе?

Оставшись одни, аналитики несколько минут помолчали, глядя друг на друга, потом курчавый сказал:

— Мне всё ясно, а тебе?

— Ты прав, ничего переделывать не надо, да и времени нет. Оставим всё, как было.

— Согласен. Или получится по-нашему, или…

— Абсолютно согласен: или два человека будут счастливы… может быть.

— Дай им Бог. — Они помолчали. Потом лысый сказал:

— А если всё-таки получится по-нашему, девочка отрезвеет и поймет, что…

— Не продолжай. Грустно. В любом случае — грустно.

Напомню, что оба теоретика были счастливы в браке. Поэтому вышесказанное — их частное мнение.

 

4

Марта уехала и Вольф загрустил. В Мюнхене ему делать было нечего, но ехать никуда не хотелось. Он решил дождаться формального сигнала об окончании так и не начавшейся операции и после этого поехать навестить старого друга и заодно повидать Марту, потому что он начал скучать по ней в ту же минуту, как её самолет оторвался от земли. Нельзя сказать, что ему, одинокому волку, совсем нечего было делать. У него были очень серьезные дела и кроме шпионажа. Но в этих делах всё было так отлажено, что требовалось минимальное личное участие Вольфа. Разве что контроль и «выравнивание судна» при очень сильном крене. По сути дела Вольф был главнокомандующий, который следит за битвой со стороны, не мешая своим генералам добывать победу. А генералы были кровно заинтересованы в победе, потому что Вольф платил им — и очень щедро платил — только по результатам работы. После отъезда Марты он активно принялся за дело, но через пару дней понял, что только мешает спокойной и уверенной работе своей команды, улыбнулся и принялся скучать в одиночку. А чтобы хоть немного развлечься, решил посмотреть, как работает дон Педро. Найти его не составило труда, потому что фильм снимался с большим размахом и все об этом знали; все, кому это было интересно.

Ему повезло. В этот день снимали сцену на улице, в естественных условиях; прохожих и любопытных не прогоняли, а вежливо просили не разглядывать актеров и камеру слишком внимательно. Вольф не хотел «сниматься», даже в секундной роли случайного прохожего. Он обошел «поле битвы» и встал в сторонке и сзади камеры. Попятившись немного назад, чтобы не мешать работе профессионалов, он вдруг услышал совсем близко «нашу» речь и насторожился. Потом повернулся, стал, прикрываясь спиной очень высого мужчины, оглядывать «окрестности», и обнаружил Дани, беседующего с высоким тоненьким мальчиком, и двух миловидных молоденьких женщин, заинтересовано молчащих рядом с ними. А чуть в сторонке готовили к работе сидевшего на стуле Петра Никодимыча и… «Не может быть,» — Вольф не поверил своим глазам: около актера стояли и улыбались ему… Он протер глаза, потряс головой — Мерилин и Сара призывно махали ему рукой.

 

5

Съемки в Мюнхене были еще очень далеки от окончания, когда все шпионы, выбранные аналитиками и утвержденные Солом, получили секретный приказ, который, разумеется, в тот же день стал известен «противнику»: «Операция не отменяется. Всем действовать по плану. Дата начала операции определится в ближайшее время. Соблюдайте осторожность.» Надо ли говорить, что многие были удивлены, расстроены и даже огорчены, потому что успели поверить в то, что ничего не будет, расслабились и с превеликим удовольствием проводили Мюнхенские каникулы. В тот же день мулатка получила от Рони открытым текстом предложение на фотосессию на очень выгодных условиях, но в очень странном месте и без даты. А вслед за этим Центр (читай: мужичок) опять-таки сверхсекретным сообщением настойчиво рекомендовал Мерилин принять предложение Рони. Мерилин поняла, что надо уезжать, и очень расстроилась. Пико, когда поздно вечером об этом узнал — не об операции, о фотосессии, разумеется, — успокоил Мирку:

— Ты же там еще не была. Поезжай, красивый город. Это же ненадолго. А у меня впереди 10–12 сумасшедших дней, переполненных работой. Мы вышли из графика и продюсер нервничает и торопит.

«Наших» и «ваших» попросили вести тот же образ жизни, но сохранять полную «боевую» готовность. А Саре и Дани было велено ничего не менять и продолжать двигаться в заданном направлении, чему оба были несказанно рады. Вольф не был «штатным» сотрудником и ему нельзя было приказать, но Сол был неглуп и нашел обходной маневр: «Действуйте по обстановке, сохраняя трезвую голову. Рекомендую находится поблизости от мулатки.»

Прилетев на место действия через день после Мерилин, Вольф, который раньше бывал в этом красивом городе, вышел прогуляться и «совершенно случайно» увидел Рони и Мерилин за работой.

«Господи! Как же я раньше не понял!» — думал Вольф, с трудом скрывая удивление. — «Он же здесь совсем не случайно. А ведь по её поведению и не поймешь, знает она, что фотограф — «наш» профессиональный шпион, или до сих пор не догадалась? А про меня она что знает? А сюда я как попал? — ну, это просто: бизнес… Придется подойти поздороваться и познакомиться с этим странным фотографом. Чудн`о, он ведь действительно знаменитость. И она тоже. Ну и дела, господин Одинокий Волк!»

На всех углах, столбах, заборах — всюду, где только можно и даже там, где, казалось бы, нельзя — плакаты: ГОЛОСУЙТЕ… ГОЛОСУЙТЕ… ГОЛОСУЙТЕ… Рони водит аппаратом во все стороны, что-то говорит Мерилин, оба смеются. Мерилин еще не заметила Вольфа, Рони делает видит, что не заметил, и ждет, посмеиваясь, какова будет реакция одинокого волка. Сегодня «объекта», вернее «субъекта» охоты нет в городе и Рони неторопливо приглядывается к небольшому особнячку в этом тихом, зеленом районе, куда завтра в свой предвыборный штаб приедет Роберт — так зовут молодого политика. Место тихое, страна спокойная, серьезной охраны не видно и не предполагается. У подъезда прогуливается высокий немолодой мужчина, похожий скорее на чиновника среднего уровня, вышедшего на несколько минут подышать воздухом. Немногочисленные прохожие не обращают на фотографа никакого внимания, но, увидев рядом с ним красавицу мулатку, приостанавливаются, чуточку столбенеют, вздыхают, улыбаются и идут дальше. Люди в этой стране спокойные, воспитанные, эмоции свои привыкли сдерживать; но Мерилин — это Мерилин. Правда, большинство держит себя в руках: улыбается, покачивает головой, но не оборачивается.

 

6

Сол потребовал всю информацию о предвыборной компании. Его спросили: «Вы хотите сказать — о Роберте?» Это насторожило мужичка:

— А что, о других кандитах мы ничего не знаем и знать не хотим?

— Видите ли, сэр, ваш предшественник интересовался только Робертом. Я так понял, что руководство, — человек поднял кверху глаза и наморщил лоб, — другие кандидаты не интересовали. Я, сэр, не в тех чинах, чтобы обсуждать приказы и критиковать решение политического руководства нашей страны.

— Значит вы молча, дисциплинированно, не рассуждая, выполняете приказы и ни о чем не думаете? Странно, мне показалось, что вы еще не старый и вам рановато «ни о чем не думать». Простите, я не хотел вас обидеть.

— Видите ли, сэр, я ведь не сказал, что у меня, понимаете — у меня, нет другой информации. Я всего лишь уточнил ваш вопрос. Более того, сэр, если это необходимо, я могу для ускорения работы показать вам сделанные мною из личного интереса короткие досье на каждого кандидата.

— Погодите, Виктор — вас ведь так зовут?

— Совершенно верно…

— … ну да, ну да, «сэр». Меня зовут, как вы знаете, Сол, но здесь, на службе… Продолжим, и покороче: что значит «из личного интереса» и что значит «короткие досье?»

— Из личного интереса к современной истории, истории нашей конторы, из желания понять и иметь свое мнение — даже молча. Досье на каждого, понимаете? На каждого кандидата — одна страница. Но… — Виктор остановился и растеряно улыбнулся.

— Продолжайте, я не злопамятный, не ревнивый и не болтун.

— Есть продолжение: мое личное мнение, подкрепленное фактами и косвенными доказательствами.

— На всех?

— Да, сэр.

— Где это все хранится?

— В вашем сейфе…

— Где-е-е?

— Приказ вашего предшественника. Кроме косвенных доказательств, моих рассуждений и выводов. Это мне разрешили держать у себя в столе. Хотя, по правде сказать, все материалы открытые и никаких нигде грифов секретности.

— Тогда почему в сейфе?

— Не знаю. Может быть потому, что мои выводы не совпадают с выводами политиков.

— Ха! — Резко выдохнул Сол. — Тащите все мне на стол, а потом позвоните домой и скажите, что придете очень поздно. И подготовьте ваши выводы. Ничего не бойтесь. Очень резко и коротко. По всем кандидатам. В одном экземпляре на простой бумаге простой ручкой. Чтобы можно было при необходимости съесть, — засмеялся Сол. — И побыстрее, голубчик, вы меня заинтриговали.

Толстенький мужичок оказался умным и, что еще важнее, порядочным человеком. Я это понял в тот день, когда он совещался с лысым и курчавым по сути дела не о том, что делать, а о судьбе Тамар. После того совещания мужичок поехал домой, где его ждала миловидная, круглолицая, совершенно седая жена, а я задремал в кресле около компьютера и услышал, как он пересказывал ей — разумеется, без имен и деталей, — Тамарину историю, но запомнил только его последние слова: «Странная операция, что-то тут неладно, концы с концами не сходятся… Жалко девочку. А если это любовь?».

Когда уже заполночь Сол просмотрел все бумаги и еще раз прочитал выводы Виктора, в голове у него стали бегать искорки-мысли, которые никак не хотели остановиться, замереть хоть на минуту и дать ему возможность выстроить логичную картину. Чего-то не хватало для полной ясности, картина была смутная и странно непохожая на то, что ему нарисовали совсем недавно заказчики операции.

— Кто сейчас впереди? — спросил Сол. Виктор понял его мысль: — Заказанный нам Роберт, а за ним с довольно большим отрывом самый старый…

— Стоп! Последнее на сегодня: биографию нашего премьера и поподробнее.

Виктор сказал: — Я уже проверял.

— И что? — Сол с надеждой смотрел на Виктора, все еще не веря сам себе.

— Да, вы правы. Они когда-то вместе учились и были очень дружны.

— Не может быть, — протянул Сол. — Хочу сам убедиться. Несите его биографию по вашим данным и компьютерную общедоступную.

«Ну и дела», — подумал Сол. — «Какая верность, ради старого друга заставить работать нашу контору, столько времени крутить голову… Ладно, мне всё понятно: что надо делать, как делать, что не надо делать. Жаль, что шум вокруг этой операции нельзя поднять: формально не к чему придраться, а мои изыскания и моё чутье не перекроют его авторитет и красноречие. А скорее всего и фактов не найдется, старая, хитрая, умная лиса всегда выкрутится, даже хвост не прищемит. Не знал, не слышал, не подписывал, не говорил… Домой, отдыхать. А завтра отправлю девочку на работу.» — Вздохнул, улыбнулся и сказал:

— Спасибо, Виктор! Хорошо поработали. Можете завтра не приходить.

— Благодарю вас, сэр! Завтра я обязан быть на работе.

— Тогда я вам добавлю пару дней к отпуску… И последнее. Все бумаги обратно на их места, кроме свежих. Эти, сегодняшние, отдайте мне и забудьте обо всем, что мне рассказывали и от меня слышали.

— Обижаете…

— … сэр, — засмеялся мужичок.

Когда уже под утро Сол вернулся домой, жена вышла из спальни и спросила спокойно и привычно:

— Всё как обычно, ничего особенного?

— Да, дорогая. Всё, как обычно. Только всё равно противно, хотя в этот раз можно кое-что сделать.

 

7

Вольф поступил так, как на его месте поступил бы вежливый, интеллигентный прохожий, увидевший знакомую, занятую важным делом: остановился на противоположной стороне не очень широкой улицы, ожидая перерыва в работе, когда можно будет подойти и поздороваться. В это время элегантно рыча подкатила небольшая спортивная машина с открытым верхом, из нее вышел высокий молодой человек и бодрым шагом, нигде не задерживаясь, прошел в здание. «Не Роберт,» — подумал Вольф и обратил внимание на то, что фотограф и его модель никак не отреагировали. Вольф не мог знать, что Рони осведомлен лучше него и отметил про себя: «Секретарь приехал. Может и объект появится.» А Мерилин, которой никто так и не объяснил, что она должна делать, причесывала свои очень густые, не очень длинные, волнистые, светлые «солнечные» волосы, и думала: «Хорошо бы их постричь покороче. Надо Рони спросить. Пико простит и быстро привыкнет.» А через минуту оба шпиона подумали одно и то же: «Странно, однако! Этот молодой человек на спортивной таратайке проскочил совсем рядом с нашей красавицей и глазом не моргнул.»

Молодой человек, которому было уже 33 года, был близкий друг и помощник Роберта. Он не занимался непосредственно избирательной компанией, но внимательно следил за всем, происходящим вокруг избирательной гонки. Он знал, что «некоторые» готовятся в последний момент определенным, давно известным, нехитрым, но эффективным способом понизить популярность Роберта и повысить шансы его очень немолодого, когда-то активного, серьезного и популярного в народе соперника. Этот соперник был очень разумный и крепкий для своего возраста… политик (я хотел сказать старик, но постеснялся, не люблю этого слова по отношению к активным, неунывающим, работоспособным пожилым людям). Но руководить в таком возрасте страной в сегодняшнем неспокойном мире? Потому что этот политик всё-таки был именно старик, а не пожилой человек. Разница в политических программах молодого и старого была только в отточенности формулировок, конечная цель была одна и та же. А вот предполагаемая динамика достижения этой цели была принципиально отлична. У молодого было время в запасе и его темпы и сроки были реалистичны. А старому надо было торопиться и потому его сроки и темпы достижения той же конечной цели были авантюрны и практически недостижимы.

Молодой человек по имени Герман появился отнюдь не случайно. Потому что немолодой мужчина действительно только изредка прогуливался около подъезда, но зато в остальное время внимательно следил за происходящим, глядя из окошка или с помощью несложных приборов. Вся хитро закрученная операция, ажиотаж вокруг неё, эффектно выброшенная наверх дезинформация — давно не были тайной. Но «береженого — Бог бережет». Вот и приехал молодой человек лично посмотреть, убедиться и сделать то, о чем они давно договорились с Робертом. Короче говоря, через несколько минут после приезда Герман и немолодой мужчина вышли из подъезда, о чем-то непринужденно разговаривая. Подходя к машине, Герман наконец-то «заметил», немножко оторопел, радостно улыбнулся и направился знакомиться с фотографом и его моделью, изображая глазами и руками одновременно удивление, восхищение, извинение. Поздоровавшись с Мерилин, Герман перевел взгляд на Рони:

— Совсем недавно в самолете мне случайно попал в руки журнал с изумительными портретами Мерилин на улицах Мадрида. Рони! Вы — замечательный художник. Увидеть и вас, и Мерилин в жизни — это такой подарок, о котором я даже не мечтал. — Тут восторженный молодой человек повернулся к мулатке и сказал, подчеркивая сказанное широко раскрытыми глазами: — Никакая фотография не может передать ваше обаяние и вашу удивительную и необычную красоту. Но вы — не совершенство, вы — богиня, ни на кого не похожая, единственная. Второй такой нет, не будет и слава богу, что не будет. Извините меня, я заболтался и мешаю работать…

— Спасибо, — совершенно искренне сказала Мерилин, Мирка, молодая любящая женщина. — Вы не мешаете. Рони почему-то не работается, он пристреливается, приглядывается. Я уже устала, а он всё ищет место, освещение, окружение. Он ещё даже не начал меня сажать, ставить, поворачивать, разворачивать, причесывать, а потом… — она посмотрела на фотографа, увидела его немую просьбу и замолчала.

Рони знал, кто такой Герман, и должен был насторожиться: уж очень всё гладко идет, как по писаному. Но не насторожился, поверил в искренность молодого человека и сказал то, что от него требовалось и что Герман хотел от него услышать:

— Спасибо за комплименты. Я действительно медленно запрягаю, но зато потом, — он посмотрел на Мерилин и засмеялся, — потом еду всё равно медленно.

— Неудивительно, — вздохнул Герман. — Такую женщину как ни снимай, всё хорошо будет. А вы всегда делаете что-то необычное, своё. — Тут он посмотрел на пожилого человека, показал всем своим обликом «Сейчас, извини, еще одна минуточка» и закончил. — Мне надо бежать. Но если вы будете работать в этих краях, заходите запросто отдохнуть, выпить чашечку кофе, да мало ли что… Вы не наши избиратели, но мне приятно будет с вами еще раз увидеться. Я не спросил, но вы знаете, я уверен, что это штаб…

— Конечно мы знаем, это все знают. И спасибо за приглашение. Очень может быть, что мы ещё увидимся; мы только-только начали работать.

Вольф во время этого незапланированного разговора стоял в стороне и ничего не слышал. Фантазировать ему сегодня не захотелось. Поэтому он призвал на помощь одного из своих личных сыщиков и приказал наблюдать очень осторожно за «этой парочкой», записывать их перемещения и сообщать о необычном. А сам тихонько удалился. Настроение у него было неважное, потому что он перестал понимать, что происходит.

Зато Герман уехал в очень хорошем настроении. «Мы всё правильно поняли. Значит, это та самая красавица, которая должна так подействовать на Роберта, что он…» — Герман засмеялся: «Стандартно и наивно. Ах, господа-товарищи, плоховато у вас с информацией, не знаете вы Роберта. Даже говорить ему ничего не буду. Скорее бы приехала Тамар. Надо навестить её родителей.» Герман так задумался, что проехал очередной перекресток на красный свет. Он завернул в ближайший переулок и остановил машину. Выключил мотор, закрыл глаза, откинулся на спинку сидения, расслабился и только через несколько минут двинулся дальше.

 

8

В конце рабочего дня Сол позвонил Тамар и попросил приехать и ждать его у подъезда через 20 минут.

— Не успею, Сол. Лучше через полчаса, — ответила Тамар. — Что нибудь случилось?

— Случилось, — засмеялся мужичок. — Я влюбился и приглашаю тебя на свидание. Будем долго ходить и разговаривать. Одевайся и обувайся поудобнее. И скажи маме, что вернешься поздно.

— Непременно, — включилась в игру Тамар. — Сейчас же позвоню.

— Кушать хочешь? — первым делом спросил Сол, когда они встретились.

— Лучше сначала поговорим.

— Тогда пойдем в парк, посидим на лавочке.

Сол был невысок, широковат и не молод, а рядом со стройной, очень просто одетой, загорелой и ненакрашенной Тамар казался ниже ростом, шире, но не старше своих лет. Он выглядел как крепенький мужичок-боровичок, что его вполне устраивало. Нашли одинокую незанятую скамейку, сели.

— Ты очень красивая, — сказал Сол очень серьезно и без улыбки.

— Но ведь не за этим же…

— За этим, именно за этим, деточка. А теперь слушай и не перебивай, спрашивать будешь потом, время есть. — Он взял ее за руку, отпустил, закрыл глаза, сел поудобнее, помолчал. Потом начал, глядя ей в глаза:

— Надо ехать. Будешь делать всё, как договорились. И всегда помни две простые вещи: ты очень красивая, даже рядом с ней. — Он замолчал и опять закрыл глаза. Она не выдержала и сказала:

— Это вы уже говорили…

— Нет, деточка, я говорил, что ты красивая. Но ты красивая даже рядом с Мерилин, а это не одно и то же. Не перебивай, я не буду долго говорить.

Тамар опустила голову.

— Про них не думай. Забудь о том, что ты — шпион на задании. Люби и будь любимой. Если это любовь, если он настоящий человек — будьте счастливы. А если нет — значит так ему и надо и он тебя не достоин. И еще: тебе не надо знать, почему я говорю с тобой не как начальник, командир, а… — Сол засмеялся, — как добрый дядюшка. Скажу только, что я узнал… Узнал… Узнал…

— То, что мне не положено знать?

— Нет, скорее то, что помешает нам всем работать. Теперь по делу. Ты едешь домой, к родителям… Ах, нет. Сначала простой вопрос: ты знакома с Мерилин?

— Нет. Никогда не встречались, ни тут, ни там.

— Вот и хорошо… Запомни две простые вещи: Мерилин не только красивая, но и умная женщина, любящая и любимая. Это первое. А второе тебя немножко позабавит: она не знает ничего и всем руководит Рони, с которым ты раньше встречалась. Рони знает всё, кроме того, что я не хочу говорить тебе и чего не знает никто, кроме меня. Но самое главное: Рони не знает и не должен знать — никто не должен знать! — что я даю тебе полную свободу: ты — не шпион на задании, ты — любящая и любимая. И дай тебе Бог немножко счастья и удачи.

Помолчали. Переглянулись, еще помолчали. Потом немножко ошеломленная Тамар спросила:

— Когда надо ехать?

— Позвони родителям, поговори с Робертом, если удастся. Чем раньше, тем лучше; тебе ведь и самой не терпится. Только спокойно и не теряй голову… как шпион — как женщина ты уже её потеряла. А теперь мне очень хочется есть. Можно мы не пойдем в ресторан, а поедем ко мне домой? Ах! Как ты на меня посмотрела!.. Добрый вечер, дорогая! Я скоро буду и привезу очаровательную гостью. Ты нас покормишь, мне не хочется идти в ресторан? Что, салат и пицца с грибами? Она говорит «замечательно!» Мы будем через полчаса.

 

9

Рабочий день был бесконечно длинен, нуден и однообразен. Режиссер подходил к Дани с теми же жесткими требованиями и мерками, что и ко всем остальным, а Дани был всего лишь способный, старательный, но абсолютно неопытный дилетант. Сцены с участием Дани приходилось много раз переснимать. Режиссер сердился, ругался на оператора и ни в чем не повинных актеров, занятых в тех же эпизодах. Потом успокаивался и еще и еще раз объяснял Дани, что он от него хочет. Дани очень старался, но не мог понять, что от него требуется, потому что режиссеру не хватало терпения, да и опыта общения с непрофессионалами не было. А роль была трудная и достаточно большая; слишком большая и трудная для любого новичка. В конце концов у режиссера опускались руки, он уходил отбеситься и отдохнуть, и тогда оператор и дон Педро быстро и рационально объясняли Дани, что от него хочет режиссер. После этого всё почему-то получалось. Сначала режиссер ругался, потом недоумевал, а когда понял, что происходит за его спиной, засмеялся.

— В следующий раз прогоняйте меня пораньше, как только поймете, что же это я пытаюсь объяснить так долго, старательно и сердито, что ничего понять нельзя. Я не обижусь, даже если вы снимите пару эпизодов, пока я пью кофе.

Сара ходила вместе с Дани, в любое время суток и в любую погоду. Режисер сначала не обратил на неё внимание. Потом заметил и хотел было рассердиться: он очень не любил постонних во время работы. Но когда он направился в Саре с самыми нехорошими намерениями, иначе говоря — выдворить её на все четыре стороны, его остановил оператор:

— Погоди, не горячись. Иди сюда, за камеру. Видишь, какими глазами она смотрит на Дани? Пойди поговори с Дани, как только ты умеешь: сердись, удивляйся, возмущайся, а под конец похвали, да так, чтобы Дани перестал напрягаться и тоже улыбнулся. Будем снимать двумя камерами параллельно: её и тебя с Дани. Её без звука, тебя — как получится. Звук потом можно сделать. И никому ничего не говори…

Режиссер выругался шепотом, оторвался от камеры, сказал: «Ты — гений,» — и грозно двинулся по направлению к Дани. Оператор сделал знак помощнику. Работа началась.

Ближе к вечеру, когда все устали, режиссер объявил получасовой перерыв и уединился с оператором. Потом они позвали продюсера, а через несколько минут громко объявили: все свободны, три дня полного отдыха. Никто не мог понять, в чем дело, и только дон Педро догадался: «Как она смотрит на Дани! Она же переживает вдвойне — и за него, и за себя. А они увидели и увековечили. Неужели будут корректировать сценарий? Как жаль, что Мирка уехала. Слетать к ней на эти три дня?»

* * *

Никто не знал, что Саре звонил Сол и открытым текстом «посоветовал» жить спокойно и никуда ни под каким предлогом ни ей, ни Дани не отлучаться из Мюнхена дальше, чем на 50 км. После этого Сара поздно вечером позвонила домой лысому, поздоровалась и спросила:

— У вас все в порядке?

Лысый засмеялся:

— Здравствуй, Сара, здравствуй, дорогая! У нас всё очень хорошо и моя Сара чувствует себя прекрасно, — жену лысого тоже зовут Сара. — И дети здоровы, и мы с курчавым по-прежнему играем в шахматы.

— А у них?

— А у них что-то разладилось и есть какие-то новости. Но наш мужичок с ноготок не унывает и не умывает руки. Нам кажется, что он знает что-то очень интересное. Настолько интересное, что ему, а значит и всем нам стало легче и веселее жить.

— Неужели он такой жадный, что не делится с друзьями? Или друзья того не достойны?

— Нет, Сара, нет, дорогая. Мы с курчавым так считаем, что лишнее знание только осложнит нам жизнь и затруднит работу. Мы уверены, что мужичок прав, потому что он сам везет воз, знает, что лежит на возу и где это рано или поздно придется сбросить. Так что живите — радуйтесь и не забудьте нас порадовать. Мы очень ждем и желаем вам… Да ты не красней и не прячься за принципы. Немножечко счастья — это так хорошо!

— Ах, ребята! Если бы вы знали…

— А мы знаем, мы умные. И улыбаемся вместе с вами.

 

10

В полном соответствии с законами Мэрфи случилось то, чего никто не ожидал: Пико в две минуты собрался и, никому не сказав ни слова, улетел к Мирке. Нет, не совсем так. Он позвонил режиссеру, но тот на три дня отключил телефон, так же как продюсер. Поэтому дон Педро сказал всё, что хотел, на автоответчик, но режиссер — как всегда в подобных ситуациях — отдал телефон помощнику и ничего знать не хотел до окончания трехдневной паузы. Ситуация получилась забавная. Пико никогда не видел, как этот знаменитый фотограф работает, и понимал, что в его присутствии нормальная работа невозможна. А он не хотел мешать Рони и отвлекать Мирку. Поэтому решил сначала посмотреть со стороны, насколько это будет возможно и так долго, как это будет возможно. А через час, другой, третий подойти и поздороваться. То-то Мирка будет рада! И только в самолете дон Педро понял, что ничего из так хорошо задуманного не получится. Просто потому, что он не знает, где искать Мирку. Значит, придется звонить. Жаль.

Но ему повезло: поздно вечером в вестибюле гостиницы он встретил рыжего Вольфа, с которым познакомился несколько дней назад в Мюнхене. Оба обрадовались, удивились и пошли ужинать. Вольф сразу же решил, что дон Педро прилетел для того, чтобы помешать Мерилин… Посмотрел на актера и замер: «А чему он должен мешать? Мулатка — его подруга, его возлюбленная, известно, что он не бабник, как многие его коллеги… Тогда зачем он здесь?» — И услышал последние слова дона Педро:

— И только в самолете сообразил, что я понятия не имею, где её искать в этом не самом маленьком городе. Придется ей сейчас позвонить и в ту же секунду рухнет всё, что я так хорошо придумал. Жаль…

Одинокий волк быстренько включил голову в работу и стал считать варианты, не перебивая дона Педро и давая ему высказаться. «Похоже, что он действительно ведет себя как влюбленный мальчишка: получил случайные три дня отпуска и поскакал порадовать свою девочку. Похоже, что он действительно ничего не знает о тайной жизни Мерилин и об истинной роли фотографа. Скорее всего и про меня он ничего не знает… Порадую его и проверю, насколько я прав или неправ.»

— Не надо звонить. Сегодня утром я шел на деловую встречу и случайно увидел на противоположной стороне улицы Мерилин и совершенно лысого фотографа лет пятидесяти, который крутился вокруг неё и то прицеливался и присматривался, то переставлял её с места на место. Я постоял несколько минут, не решаясь подойти: они работали, да и мне надо было торопиться.

— Почему вы решили, что это тот самый Рони, а не случайный поклонник и…

— Очень просто: по тому, как он все делал, какими глазами на нее смотрел…

— Какими?

— Он не общался с красивой женщиной, он работал. И ещё, может быть самое главное: вы бы видели, какая у него аппаратура!

— Да, это показатель. Но мне то что с того? Как я их найду?

— А попробуйте с утречка посидеть в небольшом скверике на теневой стороне той улицы, где они сегодня работали. Да-да, солнце движется, но утром там тень. И найти легко: там какой-то предвыборный штаб. Может быть вам повезет. Ну, а если нет, — развел руками Вольф…

— Придется звонить.

 

11

Тамар позвонила вечером родителям и сказала, что завтра рано утром прилетает. «Ой! — расстроилась мама. — Папа машину в ремонт отдал. Придется такси взять.»

— Не надо меня встречать… — начала было Тамар, но мама её не слушала.

— Или попросим Тома, я сейчас ему позвоню. — (Том — старший брат Тамар).

— Послушай, мама! Не надо меня встречать…

— Да что ты такое говоришь? Скажи лучше: ты надолго, или на несколько дней — как всегда?

— Я надолго, мама. Только встречать меня не надо, меня Роберт встречает.

— Кто?

— Роберт. Ты его не знаешь и ты его знаешь.

— Доченька! Я ничего не понимаю. Как это: «знаю» и «не знаю»… Погоди, ты хочешь сказать, что тебя встречает Роберт, который… Погоди, я сяду в кресло… Так он же… Вы же совсем недавно познакомились… Он же не может просто так, об этом сразу все узнают. И что ты тогда будешь делать?

— Не знаю, мама, не спрашивай. Он мне предложение сделал.

— А ты что ему сказала? Ты же его совсем не знаешь. Подождите, подумайте. Как же это — так быстро…

— Я люблю его, мама. Он хочет до выборов. Он сказал, что женатому президенту больше доверия.

— Да, конечно… И куда вы поедете?

— К тебе, мама! К тебе и папе, знакомиться. А потом он поедет по своим делам, а с завтрашнего дня я буду всё время рядом с ним.

— Тамарик, мне страшно.

— Мне тоже, — засмеялась Тамар. — Самолет прилетает в 10 утра. Ждите. И папа должен быть дома. Я люблю вас всех. Мне пора, мама.

* * *

На другой день рано утром Мерилин и Рони были на «боевом посту». Понимая, что молодой политик по имени Роберт может появиться в любую минуту и времени на подготовку не будет, Рони предусмотрительно взял сравнительно небольшой аппарат с мощным телеобъективом. А Мерилин оставалась в неведении и была абсолютно уверена в политической и шпионской невинности очередной фотосессии. Её, правда, смутило место съемок, но она привыкла во всем полагаться на опыт и интуицию Рони. Место само по себе было спокойное и живописное, только непонятно, что она, красивая молодая женщина-фотомодель, здесь делает. А Рони увлеченно снимал ее на фоне предвыборных плакатов и портретов кандидатов, уделяя повышенное внимание Роберту и его основному конкуренту. Рони — тот знал, что от него требуется! Иногда ему казалось, что надо было бы объяснить Мерилин её шпионскую сверхзадачу, но над ним довлел строжайший приказ держать мулатку в полном неведении и самому решать поставленную задачу. Единственная помощь Рони состояла в том, что Центр мягко «посоветовал» Мерилин принять предложение фотографа и во всем идти ему навстречу.

Пико с раннего утра сидел в скверике на противоположной стороне улицы в густой тени огромного платана и любовался своей Миркой. Он сразу обманулся и поверил, что Рони — фанатик, который одинаково увлеченно, профессионально, с таким же азартом будет снимать детей и стариков, нищих и миллионеров, победителей и побежденных, смеющихся актеров и плачущих зрителей. Ближе к полудню Пико устал бездельничать и совсем уже собрался выйти из своего убежища и обнять Мирку. Он встал, потянулся, улыбнулся в предвкушении… и замер. К особняку напротив него подъехал большой черный мерседес и из него вышел стройный брюнет лет примерно сорока. «А это ведь Роберт,» — подумал актер и замер. Следом лихо подкатил небольшой спортивный автомобиль и Герман, широко улыбаясь, подошел в Роберту. Дон Педро подумал «не пора» и тихонечко отошел поглубже в тень. Дальше всё пошло точно по сценарию, причем Рони был уверен, что это его сценарий. Роберт, который действительно ничего не знал, вел себя просто и естетвенно. Герман, продолжая широко улыбаться, жестом показал Мерилин и фотографу, что он их видит и просит минуточку подождать. Рони понял и неторопливо пошел навстречу, на ходу меняя объектив фотоаппарата. Дон Педро смотрел и не понимал, какова роль Мерилин. Он не слышал, о чем говорили Роберт и Герман, и что говорил фотограф его Мирке. Только подумал: «Какая спокойная страна: кандидат в президенты приехал в свой избирательный штаб без охраны, прохожие идут по своим делам, приветливо улыбаясь и не оглядываясь. Ну наконец-то один оглянулся! Так ведь он смотрит не на Роберта, а на мою Мирку!»

Рони подошел поближе, поднял аппарат: «Можно?» Герман что-то тихо сказал Роберту, тот кивнул головой и тогда Герман сказал достаточно громко: «Только пожалуйста, не печатайте без нашего разрешения, сначала покажите, что получилось.» Рони сделал вид, что обиделся: «Само собой. Я же не папарацци.» Мужчины нашли удобное место, встали рядом, улыбнулись, посмотрели на отрицательно качающего головой фотографа, удивились. А Рони опустил фотоаппарат и сказал:

— Я не папарацци, я — фотохудожник. И вы не фотомодели, как Мерилин. Забудьте про меня на несколько минут. Общайтесь, беседуйте, двигайтесь. Познакомьтесь с Мерилин, не думайте о том, что она — самая красивая женщина на всём белом свете, — тут Рони сделал вид, что перестарался и виновато прижал руку к сердцу. — На самом деле Мерилин — умная, добрая, любящая женщина. Только любит она не меня и я люблю не её, а мою жену, которая в два раза старше и в два раза дороже — для меня. А Мерилин мне как дочь, потому что у нас с женой только мальчики. Пожалуйста, расслабьтесь, подарите мне 5 минут. Идите потихоньку в свой штаб, разговаривайте, размахивайте руками, улыбайтесь, если хотите. Не жадничайте, сделайте нам с Мерилин подарок, сфотографируйтесь с ней вдвоем, втроем, как сами захотите. Готовы? — Начали.

Рони отошел шагов на десять и стал кружить, приседать, крутить головой — полная иллюзия колдовства. Одного этого было достаточно, чтобы мужчины расслабились начали общаться с Мерилин. Все шло по плану. И Рони был уверен, что по его плану.

* * *

Вольф сидел в арендованном автомобиле на ближайшей парковке и с большим интересом смотрел «представление». Его помощники без особых трудностей подключились к системе наблюдения, так что он не только видел, но и слышал; но ничего не понимал. Что здесь делают Рони и Мерилин? Случайная фотосессия в этой стране, на этой улице, рядом со штабом Роберта, лидирующего в президентской гонке? Странно, пожалуй слишом далеко от интересов глянцевого журнала. Ну, допустим, что Рони всё надоело и он захотел немножко экзотики. Но какая же это экзотика: спокойная страна, предсказуемые результаты выборов, никаких «народных» волнений. И никак не связано с «нашими» интересами. Тогда зачем два «наших» шпиона крутятся вокруг этого штаба и так явно ищут выход на Роберта? И кто такой Герман? Он очень артистичен и явно на короткой ноге с Робертом. И зачем здесь именно красавица Мерилин, а не другая, более опытная разведчица? Как можно использовать эту редкостную красоту? Я чего-то очень важного не знаю. Может быть, мы все, привлеченные к участию в этой странной операции, ничего не знаем, ничего не понимаем. Очень похоже, что кто-то на самом верху властной пирамиды хочет использовать нас, оставаясь в тени и просто дергая за ниточки. Противно и непрофессионально чувствовать себя марионеткой и бояться, что ниточки находятся в грязных руках.

Позвонил помощник и прервал грустные размышления одинокого волка:

— Сэр! Важная новость! — Вольф вздохнул и ответил с большим недоверием:

— Одна минута, не больше.

— Сегодня утром прилетела некая Тамар.

— И что тут интересного?.

— В аэропорту её встречали не родители, не друзья, не…

— Стоп! Ты где?

— В соседнем ряду в красном…

— Бегом ко мне… Садись, рассказывай.

— Её встречали лично «он»…

— Говори спокойно, мы одни.

— Роберт, сэр. И без охраны и без шофера, со своим другом…

— Этим? — показал на экран Вольф.

— Да, сэр. И фотографы и корреспонденты подбежали как раз во время: он встал на колени, протянул Тамар одну большую розу и что-то сказал… Простите, сэр, но я был не рядом и не слышал.

— А что она?

— Она улыбнулась и заплакала.

— Ну, не тяни же!

— Она плакала на плече Германа, а он, Роберт, встал и сказал, если я правильно услышал:

— «Вы не ошиблись, господа, я женюсь. Но это моя личная жизнь и я очень вас прошу: не перестарайтесь!»

— Продолжай!

— Это всё, сэр. Потом они на двух машинах и без охраны поехали к родителям Тамар, пробыли у них дома не больше 10 минут и приехали сюда, в штаб.

— Как выглядит Тамар?

— Усталая, счастливая и безумно красивая.

— Молодец. Теперь всё внимание на мулатку и фотографа. Спасибо, ступай работать.

 

12

Сол получил приказ от «с‘амого самог‘о»: «Активизируйте обеих леди!», — тут же отрапортовал: «Слушаюсь, сэр!» — и позвонил аналитикам: «Вы уже обедали? Нет еще? Тогда я приглашаю вас обоих в ресторан с выключенными телефонами. Выходите, поедете на моей машине с личным шофером». Когда лысый и курчавый сели в большую персональную машину Сола, весело болтая о своих детях, они даже не обратили внимания, кто там за рулем. Машина тронулась и знакомый голос сердито спросил: «Почему не здороваетесь, господа-товарищи?»

— Ты что-нибудь понимаешь? — спросил лысый.

— Я думаю, что его разжаловали, — сказал курчавый.

— С сохранением зарплаты, — продолжил лысый.

— Значит, на ресторан хватит.

Сол остановил машину и жестом пригласил выйти. Потом спросил:

— Вы уже знаете новости про наших красавиц?

Аналитики удивились и промолчали.

— Ну да. Вы газеты не читаете, по интернету не рыскаете, новости не слушаете. Поэтому я вам коротко скажу: пока Рони и Мерилин разыгрывали прелюдию и готовили почву для начала настоящей шпионской игры, тот самый молодой политик самолично встретил в аэропорту нашу Тамар, встал перед ней на колени, преподнес ей красную розу и сделал предложение.

— Какое предложение? — раскрыли глаза лысый и курчавый.

— А наша красавица заплакала и ничего не сказала. После чего Роберт с другом отвезли Тамар к ее родителям и отправились, очень веселые, в свой предвыборный штаб…

— …где попали в объятия нашей второй красавицы, причем перед недремлющим оком Рони, — угадал лысый

— …и очень весело, ничего не опасаясь, подыграли им, — продолжил курчавый и тоже угадал.

— И все это уже никому не нужно, — спокойно и серьезно сказал мужичок. Все трое печально закивали головами, а потом дружно рассмеялись.

— Что будем делать, господа теоретики? Что предложите? Давайте будем вместе есть, пить и думать. Только пожалейте меня и говорите по очереди и на простом шпионском языке… Должен вам честно признаться, что я не вижу выхода, устраивающего нашего заказчика.

— А кто…

— Вам не надо знать, кто заказчик, приказчик, указчик. Он так высоко и крепко сидит, что может себе позволить гневаться и наказывать, даже если он сам неправ; даже если мы с вами сделали всё возможное и невозможное, чтобы выполнить его указ, приказ, заказ.

— Так мы же действительно сделали всё невозможное, чтобы… начал лысый, а курчавый продолжил:

— … выполнить и перевыполнить, а потом догнать и перегнать.

Сол не рассердился и не обиделся, но смеяться перестал:

— Будем считать, что вы оба правы. А я — нет. Поэтому придумайте какое-нибудь строгое указание, невинное, но грозное пожелание… и поздравьте её. Скажите, чтобы действовала в строгом соответствии с моими последними указаниями. Она умная, поймет правильно.

— «Правильно» для кого, сэр? — почтительно наклонился к самому уху невысокого Сола курчавый.

— «Правильно» для господа Бога, который всё видит и всё слышит.

— Тогда плохи наши дела, сэр, — тихо сказал лысый, грустно качая головой. — Потому что ему придется выяснять отношения с… кх-кх, а это не каждому под силу.

Все трое в согласии кивнули головами и вдруг расхохотались, как нашкодившие мальчишки. А потом несколько минут ели молча, что для теоретиков было серьезным испытанием на выносливость. Но они выдержали и дождались:

— А с фотографом как быть? Про Мерилин я не спрашиваю, потому что ей никто ничего не объяснил. Она чудная женщина, мне иногда очень жаль её, но теперь уже ничего не переделаешь.

— Сол, не надо её жалеть. Она ничего не знает, ни за что не отвечает и наша неудача не имеет к ней ни малейшего отношения, — ковырял ложечкой мороженое курчавый.

— А давайте скажем Рони, чтобы работал спокойно, не пережимал. Получится — хорошо, его заслуга. Не получится — он ни в чем не виноват, изменились обстоятельства. Он — умный старый лис, сразу все поймет, когда увидит вместе Роберта и Тамар, — предложил лысый, прихлебывая крепкое сладкое кофе.

Сол помолчал, склонив голову набок, потом очень серьезно сказал:

— Действуйте, ребята. Советуйте, приказывайте, запрещайте, объясняйте, призывайте, отзывайте — всё, что хотите и лучше от моего имени. Всё подпишу. Только помните: как бы мы ни старались, ничего не получится; не может и не должно получиться — и это очень хорошо. Я это понял несколько дней назад, когда узнал то, что вам знать не обязательно. Так что забудьте всё, что я только что сказал, и создайте полную иллюзию кипучей деятельности.

— Сэр! — вздохнул лысый. — Мы веселые, но серьезные люди. Не сомневайтесь, мы умеем работать и не болтать…

— …а если очень нужно — создавать видимость работы и шуметь об этом на весь белый свет… Сэр! — добавил курчавый.

 

13

Роберт и Герман вели себя очень естественно и явно получали удовольствие от общения с Мерилин. Они безропотно подчинялись любым просьбам фотографа, даже если не понимали, зачем это нужно. Из штаба вышел вчерашний немолодой серьезный мужчина и склонил голову набок: странно, они же серьезные люди, а дурачатся, как малые дети.

— Филипп, идите к нам! — позвал Роберт.

Рони хотел было возразить, но только усмехнулся: «Выбросить ненужное всегда успею.» Он понимал, что такая удача может не скоро повториться и снимал: крупно и мелко, вдвоем, еще раз вдвоем, втроем, еще раз втроем, вчетвером, по одиночке, только лица и в полный рост. И всё время мысленно подталкивал Мерилин: «Поближе, еще ближе, ешь его глазами, он же красивый мужчина… Не может быть!» — Мулатка посредине, улыбающиеся во весь рот Роберт и Герман смотрят друг на друга над её головой. А теперь Мерилин очень весело смотрит на Роберта, а он наклонился и приобнял её за плечи… И ещё, и ещё, и ещё… Рони не мог сам себе поверить: эти фотографии могут очень даже помочь Роберту в его предвыборной компании. «А ведь задание было, если я не разучился работать и понимать их, совсем противоположное. И почему они так легко пошли мне навстречу? Надо кончать, перестараюсь — в другой раз близко не подпустят.» Рони опустил фотоаппат, распрямил плечи, несколько раз глубоко вздохнул — очень естественно, он всегда уставал, даже если получалось. Хотел поблагодарить и спросить разрешения придти ещё раз, но Роберт его опередил.

— Огромное вам спасибо. Покажите фотографии Герману, он в этом разбирается лучше меня. Удалите то, что он забракует. И вот ещё что: если у вас есть время, приходите завтра в 9 утра, я вас приглашаю. До свидания, Мерилин, до завтра!»

Герман, сидя рядом с Рони в своей открытой машине, взял аппарат, быстро и умело просмотрел на экране то, что получилось, и сказал:

— Печатайте, что хотите. Только покажите сначала Роберту. Завтра приходите пораньше, будет много ваших коллег, — вышел из машины, помахал Мерилин и через минуту исчез в штабе. Герман был единственный, кто знал, что к чему, и по мере возможности контролировал ситуацию.

— Рони, — сказала Мерилин, когда они остались одни, — я ничего не понимаю. Зачем мы здесь, зачем я здесь, зачем ты с таким увлечением фотографировал этих мужчин, почему они так радовались, зачем мне надо было с ними обниматься — я ведь давно тебя знаю, я сразу поняла, что именно этого тебе и нужно было.

Рони молчал, ему было неловко и он не знал, как выкручиваться. Он чувствовал, что бессовестно держать Мерилин в неведении. Они ведь дважды коллеги: и в фотобизнесе, и в разведке. Она имеет право знать, что происходит и как её используют.

— Понимаешь, деточка, я не могу, не имею права открыть тебе глаза. Потерпи немножко. Я и сам перестал понимать, что мы с тобой сейчас делаем. Может быть завтра что-нибудь неожиданное узнаем и начнем понимать, что к чему. Пойдем перекусим и посмотрим фотографии.

Как из-под земли появился дон Педро и сказал, качая головой:

— Здравствуйте, или вы мне не рады?

— Пико! Пико, Пико… — Мерилин, чуть не плача, обняла своего актера. — Как ты меня нашел? Что-нибудь случилось? Говори, не молчи!

— Здравствуйте, дон Педро! Мы голодные, пойдемте обедать. Я догадываюсь, что вас по неизвестной причине распустили на коротенькие каникулы.

— Сломался сценарий и я свободен, пока его чинят. Завтра вечером улетаю обратно в Мюнхен. Как я тебя нашел? Случайно встретил… — и Пико рассказал то, что мы уже знаем. И добавил: — Я долго и терпеливо смотрел, как вы работаете. Очень интересно, но абсолютно непонятно. Наверное, стороннему наблюдателю так же непонятно, что мы делаем на съемках фильма.

— Я и про себя частенько не понимаю, что и зачем делаю. Просто работаю, а там видно будет, — отшутился Рони.

— Пико, ты так долго терпел и не подошел ко мне?!

— Если бы ты знала, как это было трудно…

* * *

Вольф решил, что сегодня больше ничего интересного не узнает, достал тетрадку, ручку и начал раскладывать информацию по полочкам в надежде прояснить ситуацию. И понял, что информации недостаточно. Позвонил помощнику и спросил, откуда прилетела Тамар и как она выглядит. Через 5 минут помощник преподнес подарок, да какой!

— Среднего роста, брюнетка натуральная, минимум косметики, стройная, очень красивая. Простите, сэр, за сравнение — немногим уступает мулаточке.

— Продолжай.

— Самое главное не это, сэр.

— Короче.

— Она «наша» гражданка и прилетела на самолете «нашей» авиакомпании из…

— Стой. Я все понял. Это «самое главное» уточни и всю информацию мне завтра не позже 7 утра.

— Сэр! Если вы не смотрите, быстренько включите третью камеру.

Включил — увидел и услышал: Роберт, заканчивая разговор с Тамар, говорит, что приедет часиков в 10 вечера к её родителям и, если можно, останется до утра. А утром они вместе поедут в штаб и тогда смогут хотя бы позавтракать и пообедать вместе. (Это Герман придумал, что луший способ убежать от сплетен — делать всё предельно открыто.)

Вольф отключился, сел поудобнее, закрыл глаза и стал думать. Через 10 минут он сказал сам себе: «Вот теперь я точно ничего не понимаю. Маловероятно, что это простое совпадение. Но если она «наша» на задании, я даже нафантазировать не могу, что она делает, зачем и кому это нужно. Пора на пенсию. Хочу к Марте.»

* * *

Ближе к вечеру Тамар позвонил курчавый и сказал, стараясь быть серьёзным:

— Мы тут втроем обсудили последние новости и решили ничего не менять в нашем плане. В самом последнем плане, согласованном и одобренном нашим уважаемым… Ну, ты понимаешь…

— Да, конечно, — ответила Тамар. — А почему вы звоните, если нет изменений?

— Видишь ли, наш общий начальник считает, что мы должны периодически контактировать, чтобы узнавать новости из первоисточника и не попасться на провокацию, дезинформацию, газетную утку. Теперь я понимаю, что в теленовостях — все правильно и мы поздравляем тебя с успешным началом операции и желаем счастливого её окончания. Кстати, почему ты не на работе?

— Я буду там завтра с самого утра вместе с ним.

— Значит, увидишь наших друзей. Не упади в обморок, она очень красива, даже рядом с тобой. Ну, а с ним ты знакома и не надо этого стесняться. Он чудный человек и большой мастер своего дела.

Примерно в то же время лысый вежливо попросил фотографа продолжать работать в том же направлении, несмотря на непредвиденное происшествие в аэропорту.

— Хотя руководство понимает, насколько всё осложнилось и как невелика вероятность достижения поставленной цели, — сказал он и закончил: — Вполне возможно, что через несколько дней мы выведем вас двоих из игры.

— А что случилось? — только и успел спросить Рони, потому что лысый сказал: «Следите за новостями» — и отключился. Рони был заинтригован. Он просматривал у себя в номере сегодняшние фотографии, некоторые из которых были на удивление хороши, и видел, что ни одна не подходит. Все фотографии работали на Роберта, а задание было — … «При чем тут новости?» — подумал Рони, включил гостиничный телевизор, набрался терпения, увидел и захохотал, да так громко, что в стенку постучали.

 

14

Солу позвонили поздно вечером и попросили срочно приехать. «Можно утром? Я уже в кровати…» На другом конце телефонной трубки помолчали. «Все понятно,» — вздохнул Сол. Когда он приехал, его встретили, проводили в приемную и попросили подождать. Скоро к нему подошел черно-мрачный старший сын того самого политика-заказчика и сказал очень коротко: «У папы обширный инсульт. Надежды нет. Отмените последнюю операцию с участием мулатки и…» — «Как это сделать, машина запущена,» — хотел сказать не подумавши Сол, но промолчал и услышал: — «Это единственное, что он успел написать прежде, чем упал на пол.»

— «А все думали, что он вечен. Он сам тоже так думал и так жил. Грустно,» — Сол очень расстроился, хотя и не любил этого властного старика.

Вернувшись домой в 2 часа ночи, Сол позвонил аналитикам и коротко сказал без извинений:

— Утром в 6 у меня в полной готовности.

Аналитики пришли как всегда вместе и как всегда точно в назначенное время. Сол был небрит, сумрачен и задумчив.

— Срочно свяжитесь со всеми действующими и запасными участниками нашего хитрого проекта и объявите о приостановке всех — понимаете, всех активных действий. Пусть отдыхают и ждут команды. — Сол увидел недоумение на лицах лысого и курчавого и добавил: — Заказчик, имя которого я вам не называл, в коме, умирает. Но он успел письменно отменить заказ, вернее приказ. Скоро сами всё поймете, вы грамотные, читать умеете. Поторопитесь, пожалуйста, можем хорошо влипнуть.

Все получили одно и то же SMS — сообщение: «Операция отменяется. Ждите указаний.» Реакция была разной. «Наши», «ваши», Сара, Мерилин вздохнули спокойно: «Ну наконец-то». Рони-фотограф просто обрадовался и решил, что немножко поработает в свое удовольствие, пока Рони-шпион отдыхает.

Тамар получила сообщение, когда Роберт брился, а она приходила в себя после ночных радостей. Для неё всё кончилось в аэропорту и она никак не отреагировала, а зря, потому что это был не конец. Подошел сияющий обертРоР Роберт, обнял её за плечи, посмотрел в глаза, вздохнул и сказал, что надо ехать. Когда приехали в штаб, толпа журналистов и фотографов окружила их и надо было бы уделить им время — лучшего предвыборного хода, чем сложившаяся почти случайно ситуация, невозможно было придумать. Но к автомобилю быстро подошел Герман с несколькими помощниками, сказал что-то на ухо моментально помрачневшему Роберту, после чего Герман объявил, что коротенькая пресс конференция состоится в 11 часов, а пока он просит господ журналистов прогуляться, позавтракать, выпить кофе.

— Ничего не поделаешь, очень срочные дела. Пожалуйста, позвольте нам пройти.

Герман помог Тамар выйти из машины, фотографы начали свое соревнование «кто быстрее и лучше», но помощники окружили Роберта и Тамар и очень профессионально сопроводили их ко входу в штаб. Перед самыми дверями Роберт что-то сказал Тамар, приобнял её и они позволили сделать несколько «парадных» фотографий, после чего убрали с лиц улыбку и вошли в штаб. Когда закрылись двери, Герман сказал, что надо поговорить наедине. Роберт начал было возражать, но когда Герман сказал: «Катарина…», — опустил голову и, глядя Тамар в глаза, попросил подождать несколько минут. Её проводили в небольшую тихую комнату со множеством газет, журналов, всевозможной предвыборной макулатуры, где она в полном недоумении прождала больше часа.

— Катарина позвонила в 6 утра и сказала…

— О господи! Я ведь так и не оформил развод, — кусая тонкие губы, Роберт ходил из угла в угол совершенно пустой комнаты. — Тут даже сесть некуда.

— Сядь на подоконник. Она не хочет тебе мешать, всё давно кончено и неё нет претензий к тебе. Но твой сын…

— Черт! Я об этом не подумал. Мы с Пьером давно не ладим…

— Не чертыхайся. Ты ведь знаешь, что Пьер хочет стать пастором. Его не волнует, что вы с Катариной расстались 15 лет назад. Его не волнует, что ты хочешь жениться на красавице-еврейке. Кстати, откуда он узнал, что Тамар — еврейка? Даже я этого не знаю… Ну ладно, это не суть. Он не хочет иметь с тобой ничего общего и мешать тебе до сих пор не собирался. Но когда ты встал перед Тамар на колени, публично сделал ей предложение и об этом узнал весь мир, Пьер взбеленился и сказал Катарине, что не позволит тебе жениться на ком бы то ни было, пока ты состоишь в ней браке. Только не бей себя кулаками в грудь и не рви на себе волосы. Остынь, забудь на минутку про Тамар. Как погасить этот пожар?

— Идиот…

— Роберт! Проснись! До выборов всего ничего, что делать будем?

— Не знаю. Петерсен здесь?

— Да.

— Позови его.

— Подожди, Роберт. Петерсен блестящий юрист, но он не друг. Скажи сначала мне, на что ты готов пойти: снять свою кандидатуру, рассказать всё Тамар, отказать Тамар, начать переговоры с женой и сыном? Не маши головой, Катарина по сей день твоя жена перед людьми и Богом, хочешь ты этого или нет.

— Зови; я буду думать.

Пришел маленький, худенький, еще не старый, но уже совершенно седой Петерсен, сказал, что он все знает и видит только один рациональный вариант, который оставляет небольшие шансы на победу. Петерсен любил и умел говорить длинно, красиво и понятно. Поэтому Роберт сказал, как обрезал:

— Что делать будем?

— Призовем дежурного журналиста поумнее и попорядочнее… — Юрист посмотрел на качающего головой Германа и продолжил: — Да, дорогой мой, есть один такой на примете, я уже послал за ним. И расскажем ему всю правду: брак давно распался, Катарина не возражает против развода, но Роберт работал с утра до ночи, не собирался второй жениться и просто забыл о юридической стороне вопроса. Есть еще церковь, но журналист умный и сам что— нибудь добавит. Ну, и про Тамар: красавица, умница, любовь с первого взгляда. Он с ней побеседует и найдет, как и что написать.

— Петерсен, Тамар — еврейка, — сказал Роберт.

— Я знаю, нерелигиозная еврейка. Это не надо умалчивать. Я подумаю, как это использовать. Кто будет разговаривать с мальчиком, не думали? Значит папа вместе с одним моим другом, психологом и теологом…

— Петерсен, я не хочу впутывать сына и Тамар, я не хочу, чтобы все обо всём знали…

— Выйти сухим из воды не получится. И Тамар придется рассказать правду, — теперь Герман ходил из угла в угол, заложив руки за спину.

— Полностью согласен, молодой человек, полностью и абсолютно, только перестаньте дергаться. Надо, чтобы журналисты, соперники, доброжелатели и недоброжелатели, Тамар — все, все, все — узнали правду из первоисточника, чтобы информация не обрастала по пути домыслами и небылицами.

— Петерсен, а как быть с обещанной пресс-конференцией?

— Умный у тебя, Роберт, друг. Это очень важно: сначала поговорить с моим журналистом, надо, чтобы он всё высветил первым. Так, как нам надо и выгодно в реально сложившейся ситуации. Поэтому найдите красивый повод перенести пресс конференцию на несколько часов. Только не отменяйте ни в коем случае. У вас нет ни времени, ни права на ошибку. Еще лучше, если найдется хороший фотограф — не папарацци. Я сказал всё. Вы подумайте и позовите меня через несколько минут. Только быстро думайте, промедление — смерти подобно. Одна ошибка и «старик» будет доволен.

* * *

Вольф, волк-одиночка, никакого сообщения от аналитиков, естественно, не получил. Поэтому он с рассвета сидел в автомобиле на том же месте и спокойно наблюдал за тем, что происходит в превыборном штабе. Ничего интересного пока не было. В 8 появился помощник:

— Простите за опоздание, сэр. Вот вся информация: 27 лет, не замужем, «наша», профессия — контрразведка, на задании. Степень бакалавра по английской литературе и 3 года «Высшей школы шпионажа». В прошлый приезд познакомилась с «кандидатом», судя по телефонным разговорам — влюбилась; рассталась с бойфрендом. Похоже, что и Роберт влюбился. Есть записи телефонных разговоров, если хотите.

— Браво! Теперь бегом соберите максимум возможного о его личности. Два часа, не больше. И только факты! Молодец!

В начале девятого Вольфа удивила нервная активность и насупленные брови Германа. Потом он внимательно следил за приездом Роберта и Тамар и насторожился. По привычке высокого профессионала записал и несколько раз просмотрел всю сцену приезда, но ничего не понял кроме того, что случилось нечто неожиданное и неприятное. И значительно больше, чем отказ разговаривать с журналистами, заинтриговало уединение Роберта и Германа без Тамар в небольшой комнате без камер наблюдения, появление неизвестного действующего лица (Петерсон), перенос на несколько часов (неопределенное время!?) пресс конференции, отсутствие в поле зрения Тамар. А-а-а, вот и фотограф с Мерилин: спокойно сидят в стороночке и ждут. Дона Педро, понятное дело, нет. И не может быть при таком количестве репортеров. Пришел помощник, запыхавшийся и возбужденный.

— Сэр! Мы еще «копаем», но эта новость может многое объяснить и…

— Не тяни. Ну, он алкоголик, наркоман или…

— Он женат, сэр.

Вольф замолчал и молчал долго. Потом брови потянулись кверху, нос наморщился. Сдержался, не засмеялся и только спросил тоненьким голосом:

— Кто она? Расскажи еще что-нибудь.

— Катарина, школьная учительница, его ровестница, расстались 15 лет назад. Сын кончает гимназию, живет с матерью, религиозен и бойкотирует отца.

— Жалко Тамар, даже если она на задании. Этот болван не оформил развод. — Вольф закрыл глаза, почему-то подумал о Марте и своем несчастном друге, потом сказал:

— Копайте глубже. При особой необходимости разрешаю звонить. Спасибо, голубчик.

 

15

У теоретиков забарахлил интернет и они позвали Майка. Он посмеялся, пробормотал что-то нелестное о несчастных дилетантах, исправил, посоветовал сменить компьютер на более простой, «для детей». Потом откинулся на спинку высокого кресла, покрутился, покачался, сказал, что у него кресло хуже.

— Майк! — подъехал к нему на таком же кресле курчавый. — Что ты хочешь нам рассказать?

— Господа теоретики, аналитики, страстные игроки и большие ученые! — Майк продолжать качаться в кресле.

— Или мы тебя не знаем, или ты хочешь сказать…

— Надо следить за общедоступными новостями… Роберт, о судьбе которого так долго и хитро «заботятся»… — Майк на секунду прервался, переводя взгляд с потолка на окно.

— Знаем, знаем: сделал нашей красавице предложение в присутствии… — начал было лысый, но Майк прервал его:

— Старики! Вы же в разведке работаете! Нельзя опаздывать на целый день. Роберт женат, у него есть взрослый сын, а наш герой об этом забыл и публично прокололся.

— Тамар жалко. Надо Солу сказать… — пробормотал лысый, но Майк засмеялся:

— Она или вернется с победой, или останется с ним. Там любовь, а из семьи Роберт ушел 15 лет назад. Его команда зализывает раны и думает, как быть с мечтами о президентстве. Жена не возражает, а вот с сыном — проблемы.

— Майк! Откуда ты все это знаешь, — Курчавый стоял рядом с окном. — Может быть, ты согласишься перейти в нашу команду?

— Всё можно найти в интернете и даже в теленовостях. Но я узнал чуть раньше. Есть у меня связь с одним «нашим», который сейчас «там». Он, правда, не совсем «наш» и не знает, что я… — Майк жалостливо посмотрел на Курчавого, — не могу я вам это объяснить. Это — как хобби. Делаю, потому что нравится сам процесс. Как вам нравится играть в шпионов…

— Послушай! — обратился лысый к курчавому. — Он всё знает, все понимает, втроем нам будет веселее…

— Интереснее… подхватил второй теоретик.

— И результативнее… если вы сумеете меня уговорить, — поставил точку Майк.

* * *

«Что-то случилось,» — подумал Рони, когда пресс конференцию отодвинули на неопределенное время. — «Ну и бог с вами, ребята. Я теперь свободный фотограф, что хочу — то и делаю.»

— Ты не знаешь, где сейчас твой Пико? — Мерилин удивилась, она ведь никаких сообщений из Центра не получала:

— Что-нибудь случилось? — спросила она.

— Надоело бездельничать. Хочу с вами двоими поработать.

— Рони! Он же убежал ко мне отдохнуть. Он же знаменитость, что тебе за радость…

— Т-ш-ш-ш, не говори так. Я хочу сделать вам подарок. Мне тоже эта работа в журнале, да и не только в журнале уже давно стоит поперек горла. Иногда безумно хочется всё бросить и бежать домой, к моей Лие. — Тут Рони вдруг засмеялся, да так громко, что Мерилин даже испугалась. А Рони успокоился и сказал: — Только её нет дома, она обручена с госпожей Археологией. Поработать, что ли, с ней вместе на раскопках? Хорошие фотографы там тоже нужны… — Рони помолчал и продолжил:

— Дорогая моя, у нас трое взрослых детей, скоро внуки будут. А я всё мотаюсь по всему миру, и ту работу делаю, и эту… Позвони ему, поедем, покатаемся по окрестностям, побродим на свободе; тут очень красивые леса. Телефоны выключим, они там всё равно плохо работают.

Мерилин догадывалась, что Рони не просто фотограф, но до сих пор ей ничего не объяснили. А Пико завтра улетает, жалко. Она согласилась, позвонила, актер сначала ничего не понял, потом обрадовался и согласился. Они втроем поехали и замечательно отдохнули. Люди в этой стране спокойные, вежливые. Никто не стрелял глазами ни в актера, ни в красавицу-мулатку с очень светлыми волосами. Разве что в небольшой гостинице, где они провели ночь, администратор покраснел и очень тихо попросил автограф у Рони, а не у дона Педро, чем изрядно всех троих удивил.

Под утро Мерилин приснился минотавр с огромным старинным деревянным фотоаппаратом в руках и вспышкой, установленной между рогами. Помахивая хвостом и детородным органом, он очень вежливо уговаривал её снять с себя всё, и даже то, что не лишнее. Она в ужасе вскрикнула «Пико!» и проснулась. Светало, дон Педро, улыбаясь, смотрел на неё:

— Что случилось, голубушка?

Мерилин пришла в себя и засмеялась:

— Рони превратился в хвостатого минотавра с деревянной фотокамерой и вспышкой между рогами.

— Как, как — в минотавра с хвостом? Не говори ему, обидится.

— Рони? На меня? Нет, дорогой. Он просто скажет, что я неграмотная и минотавры деревянными фотокамерами никогда не пользовались.

А когда погасили свет, Мирка обняла Пико и сказала:

— Если у тебя есть жена, разведись с ней поскорее, потому что я уже давно не предохраняюсь.

— Я люблю тебя и сделаю всё, что попросишь.

— Даже разведешься?

— А ты действительно этого хочешь?

Мерилин зажгла свет и сказала, глядя ему в глаза:

— Я тебя хочу. Потому что… — Пико закрыл ей рот ладонью и покачал головой:

— Это невозможно… Я никогда не был женат.

 

16

Пришел высокий плотный мужчина лет сорока и представился:

— Петерсен, родной брат Петерсена.

Роберт не выдержал и рассмеялся: — Чей брат?

Мужчина очень хорошо, совершенно по-детски улыбнулся:

— Ваш юрист Петерсен — мой брат-близнец.

Сидящий на подоконнике рядом с Робертом юрист смощил лоб:

— Он — старший брат, я — младший. А в остальном он прав, хотя и журналист. Я ему уже всё рассказал. Давайте его послушаем.

— Времени мало. Собирайтесь, Роберт. Сейчас и поедем.

— Куда, я ничего не понимаю.

— Разговаривать с Катариной. Вы, Тамар и мы, два Петерсена. Без шофера. Герман остается успокаивать публику. Хорошая видеокамера у меня есть. Подробности расскажу по дороге. Не понравится — повернем назад и тогда поищите…

— Стойте! Я ничего не понимаю. Петерсен… который младший брат, юрист, он ведь что-то говорил про психолога и теолога.

Два Петерсена переглянулись и юрист сказал:

— У Петерсена, который журналист, вторая степень по теологии и третья — по психологии. Звоните Катарине, зовите Тамар и поехали. Перекусим по дороге.

— А зачем видеокамера? — спросил Герман.

— «Правда, только правда, ничего, кроме правды,» — в один голос сказали близнецы.

Герман успокоил журналистов, как мог. Но, видимо, недостаточно хорошо, потому что они, журналисты, ничего не поняли, стали гадать и на другой день понаписали всякого и разного. И это было плохо.

А Роберт с Тамар очень долго проговорили с Катариной и Пьером, которые приняли их с полным пониманием сложившейся ситуации. Пьер увидел Тамар и ему всё стало понятно. Он без всяких церемоний выставил за дверь братьев Петерсенов, сказав, что это дело семейное, а видеокамера у него есть, но в ней нет надобности. Сначала говорили все вместе. Потом Роберт остался вдвоем с Катариной, а мальчик пошел гулять с Тамар. Пьер, высокий, стройный, очень светлый и уравновешенный, признался, что хочет стать пастором, но боится.

— Почему?

— Чем больше узнаю историю человечества и историю религии, что почти одно и то же, тем страшнее. Как же это Бог наш допустил такое, не углядел, — или люди только болтают о Боге… А его надо носить в себе всю жизнь. — Пьер остановился, взъерошил правой рукой волосы и посмотрел на Тамар: — Ты его любишь?

— Да.

— А как вы будете жениться, ты ведь еврейка?

— Как ты узнал?

— Сам не знаю… Ты очень красивая, я мог бы тебя полюбить.

Тамар взяла его за плечи двумя руками и повернула лицом к себе: — Тебе сколько лет, 18? А мне 27, я люблю твоего папу и буду твоей мамой… если разрешишь.

— Ты про развод…

— Нет, нет, про развод я уже всё поняла. Что бы мы сейчас не решили, выборы эти Роберт проиграл, а я и рада. Я про тебя и про себя: будет трудно привыкнуть, что у меня такой взрослый сын.

— Ты красивая… И добрая…

Тамар-шпионка вздрогнула: «Хорошо, что он ничего не знает… А если узнает, что тогда будет?»

* * *

Выборы прошли спокойно. Все опросы общественного мнения попали пальцем в небо, как это часто бывает. Выбрали немолодую женщину, мать четверых детей и уже бабушку. Получилось более чем хорошо: «Спокойной стране спокойный, уравновешенный президент». Мудрая бабушка на второй день после выборов предложила Роберту пост премьер-министра. Роберт поблагодарил и сказал, что сначала должен посоветоваться со своей будущей женой.

— Это та, из-за которой вы проиграли? — улыбнулась мудрая женщина.

— Это та, которую я выиграл, — ответил Роберт.

— Тогда приходите с положительным ответом вдвоем.

— А если я скажу «нет»?

— Значит я ничего не понимаю в людях и мне пора на пенсию. До свидания, Роберт.

 

17

Две молоденкие «ваши», кругленькая блондинка Лиза и крепенькая шатенка Катя, сидят на берегу озера. Пасмурно и прохладно, купаться не хочется. Лола и Генрих куда-то уехали, Дуду стоит с мольбертом наподалеку и рисует, кусая губы и поглядывая на своих подружек. Бешено крутя хвостом, прибежала знакомая лохматая собачонка, поздоровалась с Дуду, выпросила немножко ласки у девушек и, всё также крутя хвостом, убежала по своим делам.

— Я беременная, — буднично сказала Лиза.

— Ты уверена? — спокойно спрашивает Катя, не меняя ни взгляда, ни позы.

— Конечно… С первого дня… С первой ночи…

Катя лениво облокотилась на локоть и повернулась к блондинке.

— Я тоже.

Небольшое удивление на лице Лизы. Катя смеется:

— Тоже с первого раза.

— Что будем делать?

Катя спокойно пожимает плечами: — Рожать.

— А он? — весело спрашивает Лиза. Катя смеется:

— Увидит — сам решит.

— А мы, как мы жить будем?

— Не знаю, еще долго, не хочется думать… Хорошо, правда?

Лиза подумала и закивала головой:

— Хорошо будем жить, к маме моей поедем.

— Вдвоем? — улыбается Катя.

— Конечно. Но если он захочет — и его с собой возьмём.

Помолчали, посмотрели на молочно-серое небо, вздохнули. Катя сказала:

— Мне его очень жалко. Он был такой неловкий, как будто я у него первая.

— Я думаю, так оно и есть. Мы у него первые, — лениво согласилась пухленькая Лиза.

— А где мама живет? — спросила Катя и не поверила ответу Лизы. — Где, где? Так это же…

— Ну да, — сказала Лиза. — Там у нее небольшой замок.

— Что значит «небольшой»?

— Значит, что большой, папин — рядом.

Катя перестала улыбаться. Она ничего не понимала:

— А почему рядом?

— А там папа живет с другой мамой, 5 дней в неделю, когда он работает. А на субботу и воскресенье приходит в малый замок. Только не спрашивай, что он делает. Саму скажу, что знаю: он делает деньги.

— Фальшивомонетчик? — смеется шатенка.

— Нет, что ты. Он — джентлемен. Он «делает деньги из денег и на деньгах» — это он сам так говорит.

— А про двух мам можно?

— Конечно. Я их люблю.

— Ты что, приемная?

— Нет, просто они никому не говорят правду. Даже папа не знает.

— Что папа не знает, ты говоришь загадками, я ничего не понимаю.

— Так я и сама знаю только, что они обе спали с папой, одновременно забеременели от него и одновременно, в один день родили двух девочек. Только одна родилась мертвой, а другая — это я. Правду знала только акушерка, но папа купил ей домик около нас в подарок за молчание. А я похожа на папу. Поняла?

— Две мамы — это замечательно. Больше детей у них не было?

— Кажется, не было. Папа считается холостым, а я записана в документы обеих мам.

— А в шпионы то зачем пошла?

— А ты? — обе хохочут. Потом Лиза тихо говорит:

— Можно сделать анализ на ДНК и узнать, кто из них… Только я не хочу, они не хотят и папа не разрешает. Две мамы — это хорошо. Знаешь, у них кроме папы не было других мужчин. И они не лесбиянки.

— Странно. Я ведь тоже люблю Лизу — подругу Дуду, моего Дуду, нашего Дуду. А не Лизу — женщину.

А Дуду поглядывал на своих девочек и никак не мог понять, кто он: их общий ребенок, друг, брат. Бойфрендом или мужем не мог себя представить. Скорее всего избалованный и любимый младший брат. Он сам никогда не ходил к ним ночью, всегда приходила одна из них и ни разу — обе вместе. Днем Дуду прекрасно различал их, и не только по внешности. Ночью они сливались в единый образ, так что Дуду в минуту близости никогда не называл их по имени. Только любимая, дорогая, моя хорошая. И не потому, что боялся ошибиться, он даже не думал об этом — он так чувствовал. И всем было очень хорошо.

 

18

Сол недоумевал: он сделал всё возможно и невозможное, чтобы провалить операцию, а его поздравили с успешным выполнением задания. Как же так? Заказчик умер, его друг в «той» стране проиграл выборы. Правда молодой политик по имени Роберт тоже не выиграл. Но премьер-министром стал он, а не старый друг «нашего» старика. Бракоразводный процесс очень спокойно подходит к концу, «наша» Тамар скоро станет официальной женой премьер-министра. Может быть господа политики надеются, что Тамар не забудет про свой долг? Интересно, она призналась Роберту? И как он прореагировал? Или что он скажет, когда узнает? Нельзя всю жизнь прятаться, бояться, скрывать своё шпионское прошлое. Случайно или не случайно всплывет и будет это тяжелым испытанием для обоих.

Ах, Сол! Оплошала твоя лучшая… ну ладно, одна из лучших разведок в мире. В окружении Роберта работали спокойные, деловитые и не хвастливые сотрудники скромной разведки скромной, спокойной страны. Они с первого дня знали, откуда и зачем появилась Тамар, но не находили в этом угрозы безопасности и порядку в стране и не вмешивались в личную жизнь Роберта. А когда увидели, что это любовь, поступили мудро. Тамар позвали и попросили самой решить, что для нее лучше: тихо уехать, самой объясниться с Робертом или… «Не надо или,» — сказала Тамар и заплакала, — «Я сама ему расскажу». Но когда погрустневшая, даже подурневшая Тамар начала: «Роберт, я хочу признаться… Я — …» молодой премьер-министр сказал: — «Тш-ш-ш, не продолжай, я попробую угадать. В измену не поверю. Если ты беременная — можно только радоваться. Остается одно единственное: ты та самая шпионка. которую «наши» послали для того, чтобы… Почему ты плачешь? Если бы тебя не послали, как бы я тебя нашёл? Ну хочешь. я направлю им официальную благодарность, за то что вырастили такую замечательную женщину и направили ее прямо ко мне? Ну же, перестань плакать, родная моя.» И Тамар засмеялась сквозь слёзы и сказала, положив его ладонь себе на живот: «У нас будет ребенок!». Роберт обнял её: «Ах, какой же я дурак!» Тамар отстранила его от себя и посмотрела прямо в смеющиеся глаза: «Нет, дорогой. Ты лучший премьер-министр в мире; не только умный, но и добрый. Я люблю тебя.»

 

19

Сценарий официально остался прежним и только несколько человек знало: Сару почти непрерывно снимают скрытой камерой и эти документальные по сути кадры предполагается использовать при монтаже фильма. Режиссер был уверен в положительном эффекте. Юрист, консультирующий продюсера, сказал, что рано или поздно придется договариваться с Сарой, потому что речь шла нескольких минутах экранного времени, а не о нескольких кадрах. Но сейчас говорить с Сарой нельзя, она поневоле станет позировать. Показали несколько эпизодов дону Педро, которого поразила неожиданная игра эмоций на лице Сары. Он посоветовал переговорить с Дани. Подумав, режиссер отказался, опасаясь вольной или невольной утечки информации. Юрист сказал, что видит всего три варианта: Сара не возражает и ничего не просит; не возражает, но требует признать её авторские права и оплатить; третий и самый неприятный вариант — категорическое возражение и тогда все кадры, куда попало лицо Сары, придется вырезать.

Работа в Мюнхене подходила к концу. Оставались последние павильонные съемки в Голливуде, монтаж и тогда… Дани запаниковал. По контракту он обязан лететь в штаты. Центр не возражает, но Сара… Дани никак не мог решиться, каждый раз откладывал разговор на завтра. Он начал уставать: кроме одного дня, когда была сильная гроза, работали с утра до ночи. Вот и сегодня съемки закончились около 8 часов, потом пришлось обсуждать с режиссером следующий эпизод, объяснять дону Педро некоторые тонкости тогдашней жизни в Советском Союзе. Сара всё время была рядом. В 10 часов они поехали в гостиницу. По дороге поужинали. И теперь, ближе к полуночи, Дани дремал в кресле, закутавшись в банный халат. Сара вышла из ванной, потрепала его по голове:

— Хочешь выпить? Или сразу спать?

Дани грустно улыбнулся: — Не думал, что будет так трудно. Устал. Пойдем спать. Сегодня просто спать.

Но посреди ночи Дани проснулся, разбудил Сару и сказал просто и коротко:

— Я тебя люблю. Давай поженимся. Я хочу ребенка… — Уронил голову на подушку и засмеялся, совершенно счастливый: — Только не сейчас. — И мгновенно заснул.

А Сара спросонка ничего не поняла и решила, что это был сон. Утром она открыла глаза одновременно с Дани, непонимающе на него посмотрела и сказала:

— Если это мне не приснилось и я всё правильно поняла, то мой ответ: да, я больше не предохраняюсь.

* * *

Наконец-то съёмки в Мюнхене кончились и страшно довольный режиссер громогласно объявил: «Все свободны. Через неделю — в Голливуде. Спасибо, вы хорошо поработали.» Потом нашел глазами Дани и попросил уделить ему несколько минут, а когда они остались вдвоем, сказал, стараясь выглядеть заботливым администратором:

— Если хотите подольше побыть с Сарой в Мюнхене, я могу дать вам еще пару дней, но не больше.

Видя некоторое замешательство Дани, режиссер пошел чуть дальше:

— Мы недавно знакомы и мне неловко вмешиваться в вашу личную жизнь. Остановите, если я не прав. Вы ведь с Сарой не женаты?

— Нет… Пока нет.

— Может быть, вы хотите пригласить ее с нами в Америку?

— Да, очень…

— Ну так в чем же дело, до сих пор она вам не мешала. Приглашайте, все расходы я беру на себя.

— Спасибо, только я и сам могу…

Режиссер рассмеялся:

— Вы новичок в кинобизнесе, не знаете, что такое Голливуд. Считайте, что я лично вашу даму приглашаю. Иначе я должен буду прогнать её со съемочной площадки, а ей ведь хочется быть поближе к вам. И жениться вы можете там, и свадьбу сыграть — если захотите, конечно. Мне показалось, что наш «Петр Никодимыч» тоже что-то замышляет. Да вы не торопитесь. Посоветуйтесь с Сарой, подумайте и позвоните. Только быстро, потому что завтра я улетаю.

— Не торопитесь… только быстро… — тихо повторил Дани. — Хорошо. Я позвоню сегодня не позже…

— … полуночи, — сказал режиссер и попрощался.

Дани задумался и пришла ему в голову шальная мысль: «Я все приказы выполнил, к актеру прилепился, сам стал актером, теперь осталось только жениться у все на виду. По долгу службы — новой, актерской, — я должен лететь в Голливуд. И Сара со мной, как жена. Мы теперь на виду. Может случиться, предложат новую роль, родится ребенок — что мне тогда делать? Просить отставку для всей семьи, мы ведь с Сарой из одной конторы? А если не дадут, что тогда делать? А ничего не делать. Сколько ни наблюдаю за Пико, он ни с кем, кроме коллег и Мирки не общается; прослушка ничего интересного не дает. Может быть и я буду только числиться в резерве генерального штаба?»

 

20

Уже очень давно «наши» получали очень странные указания Центра, которые и приказами то назвать нельзя: ждать, расслабиться, оставаться в полной готовности, засветиться, отдыхать, радоваться жизни, опять ждать (а чего ждать-то?). И последний приказ: «вести себя свободно». А про «ваших» после смерти заказчика операции, старого «нашего» политика, просто забыли, потому что перестали приходить хоть какие-то просьбы от «наших».

Лиза и Катя очень быстро поняли, что вся эта романтика шпионской жизни им нафиг не нужна. Бежать при первой возможности! А возможность, она же необходимость, приближалась с каждым днем. Обеих подташнивало, у Лизы пошли веснушки и пропал аппетит, Катя наоборот — стала неожиданно много есть и быстро поправляться. Даже Дуду, мальчик мальчиком, а что-то заподозрил и сказал одно и то же сначала Лизе, потом Кате:

— Дорогая! Я тебя не узнаю. Побереги талию, не надо так много есть.

— Любимый! — ответила Лиза. — Я бы рада побольше есть, да аппетита нет.

— Ах, Дуду! — сказала Катя. — Ты прав, не могу остановиться. Ем за двоих.

В начале осени, сидя голышом на берегу озера после купания, Дуду посмотрел на своих девочек и вдруг прозрел и притих. А по дороге домой спросил оторопело:

— Девочки! А вы не…

— Да! — хором ответили девочки и стали плясать вокруг Дуду.

— Девочки! Но ведь надо…

— Нет, дорогой! Ничего не надо! Только ждать!

— А как же я… а как же мы… Кто же будет… Что, обе в один день?

— Понял, наконец-то, умница! — сказала Катя и поцеловала Дуду очень нежно.

— Спасибо, любимый наш! — обняла его Лиза.

— А как дальше жить? Мюнхенские каникулы скоро кончатся, и что тогда? Меня ведь не отпустят…

— Конечно, — сказала сияющая Катя. — Тебя прогонят…

— …как отца двоих незаконнорожденных детей, который отказывается жениться на их мамах, — состроила печальную гримасу Лиза.

— А когда тебя прогонят, мы тебя пожалеем, приютим и будем жить втроем, нет — впятером в маленьком замке в страшной тесноте, — продолжила Катя.

— Да! Я приглашаю, — закончила Лиза и обе проказницы, хохоча и пугая случайного прохожего, повисли на Дуду, который ничего не понял и ждал, пока ему объяснят. Но его любимые не торопились и наслаждались жизнью.

* * *

В один прекрасный проснувшись на рассвете, Лола растормошила Генриха и сказала: «Что делать будем? Начался отсчет времени».

— Как, уже, так быстро? Не может быть… — Генрих, как многие хорошие шпионы, просыпался мгновенно, еще не открыв глаза.

— Очень даже может быть.

— Как хорошо! Что будем делать, моя хорошая?

И всё. Больше ничего о лидерах «наших» и «ваших», Лоле Шук и Генрихе, не известно. Они испарились, ушли налегке, даже телефоны не взяли. Уехали на общественном транспорте с двумя маленькими рюкзаками и огромным желанием начать новую, спокойную, мирную жизнь и растить детей там, где никто ничего не знает об их шпионской жизни.

Через несколько дней Дуду заподозрил неладное. Влюбленная троица присмотрелась и обнаружила, что почти все вещи и, главное, телефоны на месте, но исчезли все документы. И никаких следов. Они всё поняли правильно и подумали, а потом сказали вслух: «Нам тоже пора». Дуду блаженно улыбнулся: «Девочки! Здесь так хорошо! Еще недельку, а?» Девочки переглянулись и кивнули: «Хорошо, любимый наш».

 

21

Рони разделил последние фотографии на 2 части: Мерилин с прочими и Мерилин с её Пико. Первые надо показать «прочим», получить их согласие и послать в журнал. Обычные фотографии, обычная работа хорошего специалиста. А вот фотографии мулатки и актера в журнал не пойдут. Неудачные — просто удалить, хорошие — отдать им, пусть любуются на себя. Есть ещё три, четыре, пять… Нет-нет, только эти три. Их спрятать. Это будет мой свадебный подарок. Мягкие, очень личные, не «художественные» фотографии — скорее признание, объяснение в любви. И не только и не столько мужчины и женщины, сколько его, Рони, к ним обоим.

Рони позвонил жене и спросил, когда она может взять отпуск хотя бы на пару месяцев.

— Что случилось, говори сам, не хочу гадать, — сказала Лия и добавила, что у нее грязнущие руки, а в руках каменый идол, которому несколько тысяч лет, и долго она говорить не может, хотя очень ему рада.

Рони засмеялся от счастья: они еще молоды.

— Я подаю прошение об отставке в журнале и перехожу на вольные хлеба.

— Для этого не надо звонить среди дня. Это прекрасно, будешь помогать мне…

— Конечно, дорогая. Только не это главное.

— Не дразни, Рони, а то угадаю громко и вслух, а я — не одна.

— Ты угадала. Мне очень скоро 50, а это значит отставка, пенсия, свобода.

Лия даже рассердилась:

— На день рождения я домой не выберусь, празднуйте с детьми. 50 — это хороший возраст. Пенсия нам не помешает, хотя и без неё хватает. А свободы не будет, пока я еще в силах копаться в земле Израиля.

— Лия!

— Ну что, отставной не знаю кто и фотограф? — засмеялась Лия.

— Я люблю тебя.

— Ну наконец-то! Хоть и не новость, а всё равно приятно. Рони! Плюнь на всё, прилетай ко мне. Я очень скучаю без тебя.

 

22

Сол пришел домой раньше обычного, сказал, что ужинать будет позднее, попросил дать ему в кабинет крепкого кофе и забыть о нем на полчаса. Но уже через 15 минут дверь открылась:

— Я освободился. Есть хочу.

Жена знала: успокоится и сам расскажет. Поэтому говорили о несущественном. В конце ужина Сол выпил крохотную рюмку коньяка и неожиданно засмеялся; нервно, негромко, с придыханием и грустными глазами. Потом выпил еще рюмку коньяка и сказал:

— «Самог‘о» отправили на пенсию. С треском. Провалил все последние операции, в том числе ничего не понял в затеянной кем-то очень сильным игре с Бондом, нашим Бондом. С завтрашнего дня я на его месте. Я-то думал, что провалил операцию с девочками, а «Они» считают, что это огромный успех.

— Бедный ты мой, бедный. Мы-то думали, что тебя если не отпустят, то прогонят. Так хочется отдохнуть на пенсии, пока силы есть. А теперь… — она налила себе рюмочку, но пить не стала. — Что будешь делать?

— Не знаю. Я ведь пробовал отказаться. Так «Они» все много старше меня, смеются, говорят «загнешься с тоски на пенсии, ты ведь совсем еще молоденький.» Я в отпуске давно не был. Завтра попрошу хотя бы 2 месяца… Ничего не понимаю. Пойдем погуляем.

— Так дождик капает.

— Вот и хорошо. Может полегчает. Пойдем.

На другой день Сол первым делом попросил избавить его от поздравлений, потом заперся в новом большом и неуютном кабинете и до обеда думал в полудреме, не зная, с чего начать. После обеда пригласил аналитиков и Майка. Первым делом спросил Майка, можно ли говорить по телефону, не опасаясь, что…

— Нет, — понял Майк. — Разве что мне позволят поколдовать немножко с телефонами и компьютерами.

— Позволят, — сказал Сол. — Надолго хватает?

— На пару недель, но гарантирую только пару дней.

— Прекрасно. Приглашаю тебя работать непосредственно со мной и этими профессорами, которые в технике понимают еще меньше меня.

— Я так понимаю, что отказаться нельзя.

Сол вздохнул и хмыкнул: — Отказаться можно, но не советую. И пойми меня правильно: только с нами троими и больше ни с кем. Будет мало работы, будешь скучать — разрешаю делать всё, что угодно. Только будь рядом.

— Читать, писать, смотреть, играть…

— Разумеется, кроме водки и наркотиков.

Майк поморщился: — Не надо, сэр!

— Сол! — не выдержал лысый. — Мы за него ручаемся. Он даже в шахматы не играет.

— К сожалению, я тоже. Теперь Майк свободен до завтра, а вы останьтесь. Хочу посоветоваться…

— Сэр! — сказал Майк, не вставая с места. — Я не уверен, что в этом домике есть хоть один кабинет, где можно говорить. — Погуляйте часочек, я проверю.

— У кого же хватает нахальства следить за «самим»?

— Не верите. Проверим. Я выйду на 5 минут, вы поговорите, ну просто поболтайте. Начинайте, я приду через 5 минут.

— Сол, он — гений и никогда не болтает лишнего, — сказал курчавый. — Я знаю, как вам будет трудно на этом месте. Не завидую вам. Давайте болтать, господа-товарищи. Как твоя Сара?

— Какая Сара? — встрепенулся Сол.

— Другая Сара, Сол, его жена. Она беременная очередным мальчиком…

— Спасибо. Она привычно в порядке. И дети в порядке. Только папу редко видят. Сол! Отпускайте нас пораньше, пожалуйста.

— С моим удовольствием, если работа позволит.

Открылась дверь, вошел Майк, пересказал разговор, начиная с «очередного мальчика», и закончил:

— Советую вам, господа-товарищи, если разговор важный, пойти погулять. Погода позволяет: дождь кончился, солнышко светит. А я тут немножко поколдую.

Сол поманил пальцем Майка и прошептал ему на ухо: «А можно узнать, кто за мной подглядывает?» Майк кивнул головой и прошипел: «Не всегда, трудно, но для вас постараюсь. Идите гулять, сэр.»

Это было забавное зрелище: в середине полненький мужичок предпенсионного возраста, справа и слева от него высокие, не очень худые лысый и курчавый; все трое небрежно одеты и стараются идти в ногу, чтобы поменьше толкать друг друга, но у них не получается. Сол совсем не похож на генерала, а аналитики — на его ближайших помощников.

— Разговор короткий, ребята. Мне страшно хочется убежать на пенсию и после того, что случилось, я был уверен, что меня выгонят с треском.

— За что, Сол? — совершенно искренне удивились «ребята».

— Формально мы сделали свою работу на отлично. Фактически — провалили операцию.

— Сол! — повернулся к начальнику лицом и остановился лысый. — Мы с Бени так работаем уже 10 лет.

— Да, — сказал курчавый. — Мы с Робиком всегда победители. Среди нас побежденных не бывает.

— Тогда за что же убрали моего предшественника?

— А за то, что он не понял юмора Бонда… — начал было Бени, но Робик его прервал:

— За это не выгоняют. Они сами напрочь лишены этого святого чувства… — Так я же именно это хотел сказать, — продолжил свою мысль Бени: — Наш Бонд всегда совмещает общественное и личное…

— Стойте, господа-товарищи! Вы меня запутали. Попроще нельзя ли?

Оба сказали «можно» и лысый Робик сказал, глядя на курчавого Бени:

— То ли его дочь влюбилась в Бонда, то ли он в неё, а может то и другое вместе, но папа понял по-своему и сказал: «Через мой труп».

— Бонд был на задании, когда об этом узнал, — продолжил Бени. — Он расстроился, рассердился, а когда довел работу до конца, набедокурил немножко больше, чем позволительно. И всё бы ничего, да папа поднял страшный шум и…

— Я опять ничего не понимаю.

— Так ведь умер он, умер, — тихонечко сказали аналитики.

— Кто, тот самый старый политик, который был заказчиком…

— Т-ш-ш-ш, — сделал хитрую физиономию Бени. — Кажется, Сол не знает, что…

— Жена этого папы — дочь покойного политика.

Новый начальник повернулся и пошел бодрым шагом на работу, ничего не понимающие помощники — за ним. Войдя в кабинет, Сол плюхнулся в большое кресло и беззвучно захохотал. Потом спросил у Майка, который сидел, развалившись, у компьютера:

— Можно? — Конечно. — Два дня? — Не больше, но если я буду всё время при вас, то сколько угодно. Только не кричите, секретарь услышит. — Спасибо, Майк. Постарайся узнать, кто за мной следит. Ты можешь идти, а вы — останьтесь на несколько минут. — Когда Майк ушел, Сол сказал совершенно серьезно:

— Помогите мне раздобыть всю информацию о прямых и привлеченных участниках последней операции. Не только легенду, но прежде всего настоящую биографию. Где они сейчас находятся и как с ними связаться, чтобы поговорить без посторонних ушей и глаз. Постарайтесь побыстрее и без помощи секретаря. Всё, ребята. Я устал, буду отдыхать.

На другой день рано утром Сол попросил своего секретаря пригласить Майка и Бонда.

— Майк придет через час, рабочий день еще не начался, сэр…

— А вы почему пришли так рано?

— Мы дежурим круглосуточно, сэр. Моя смена скоро кончается, меня сменит другой офицер.

— Понятно, но не очень. Я хотел бы работать с одним постоянным помощником, который будет полностью при мне и всегда в курсе дел. Не обижайтесь, лично к вам это не относится. Мне будет так удобнее работать.

— Поговорите с генералом Шмотом, это его вопрос. Только он сейчас в отпуске. А тот, кто его заменяет, уже месяц лежит в больнице с гипертонией.

— Не понял. Поясните.

— А вы просто назначьте кого-нибудь временно исполняющим… Только, простите, сэр, — с правом подписи.

— Это генеральская должность?

— Нет, сэр. Просто генерал Шмот уже… простите, не имею права критиковать начальство.

— Как вас зовут, Вилли? Прекрасно. Подготовьте приказ от моего имени: вы будете работать вместо Шмота, а когда он вернется, я с ним побеседую.

— Сэр, во-первых, я слишком молод и в небольших чинах.

— Это хорошо, это быстро проходит, дальше…

— Генерал Шмот отгуливает отпуска за много-много лет штабной работы. Он тут с молодых лет и всех знает. Вообще-то он старенький, сэр.

Сол достал два стакана, налил минеральную воду, взял один стакан, другой подал очень серьезно Вилли:

— Поздравляю вас с высоким назначением. И не забудьте повысить себя до правильного звания. Я подпишу. — Посмотрел на оторопевшего дежурного, которому на вид было не больше 25 лет и засмеялся.

— Вы пошутили, сэр, — облегченно вздохнул Вилли и тоже засмеялся.

— Отнюдь, дорогой мой. Я очень серьезно. Но если вы хотите, чтобы я пошутил, пожалуйста: я прошу вас, очень молодого офицера на генеральской… почти генеральской должности лично и срочно найти Бонда. Ступайте, выполняйте.

— Не могу, сэр. Потому что Бонд сейчас в Непале.

— Где? И что нам там понадобилось?

— Нам — ничего. Бонд — страстный альпинист. Он там покоряет очередной восьмитысячник.

— В одиночку, как работает?

— Нет, сэр. В связке с Икарусом.

— ???

— Это другой Бонд-одиночка из «той» разведки. Они всегда ходят вместе.

— Но мы же не очень-то дружим с той разведкой.

— Они оба заболели альпинизмом раньше, чем шпионажем. Понимаете, они там говорят только по делу, т. е. о погоде, кислороде, о крюках и веревках, палатке и красоте. Да и то, когда силы еще есть и дыхание позволяет.

— Два великолепных шпиона из разных команд… Интересно. Ты то откуда знаешь?

Вилли опустил голову и едва слышно сказал:

— Я тоже, сэр.

— Что «тоже», голубчик. Я ничего не понимаю.

— Тоже альпинист и хожу вместе с ребятами из «той» разведки. Но мы еще не готовы к восьмитысячникам.

— Ух! Хватит на сегодня. Ничего не понимаю. Майка ко мне, когда придет. Потом домой отдыхать, а завтра прошу найти мне постоянного ежедневного секретаря, который умеет молчать, смеяться и думать.

 

23

Рони отработал всё, что был должен, прилетел «домой» и рано утром отнес в редакцию последние фотографии, после чего долго гулял, стараясь ни о чем не думать и готовясь к завтрашнему трудному разговору с главным редактором. Вечером позвонил детям, застал дома только старшего, сказал, что все бросает к чертовой матери и будет жить при Лие, которая пока не созрела…

— И никогда не созреет, — засмеялся сын. — Я тебя правильно понял: ты действительно бросаешь не только фотографию, но и…

— Да, мой мальчик. Ну, не совсем. Фотографировать я буду, но только то, что хочу, когда хочу, кого хочу, где хочу.

— Профессиональный любитель фотографии, замечательно. Мама будет рада.

— Она уже рада. Только на мой день рождения она не приедет, и я прошусь на это время к вам.

— Папа! В любое время дня и ночи. Можно без предупреждения.

— Всем привет и пожелай мне «ни пуха, ни пера», я завтра иду подавать прошение об отставке главному редактору.

Главный редактор, чрезвычайно порядочный человек, но на вид губастый бабник переходного возраста, очень огорчился:

— Можно последнее желание?

Рони облегченно вздохнул и кивнул головой.

— Пожалуйста, последнюю сессию с Мерилин. Разведка донесла, что они с доном Педро собираются потихоньку пожениться. Я их понимаю. Но уж очень она хороша и необычна.

— Сделаю. Пусть будет им свадебный подарок. Только без «клубнички». Тогда я буду рад иногда тебя выручить.

— Слово джентлемена, Рони! Не будем никому ничего говорить, а?

Рони удивился: — Про что не будем говорить?

— Что ты нас покидаешь, а?

Рони засмеялся: — Это лучшее, что ты мог мне подарить на прощание.

 

24

В полном соответствии со сценарием фильма дон Педро и Дани мало снимались в последних павильонных сценах. У актера был большой дом в пригороде Лос-Анджелеса и он пригласил к себе Сару и Дани. Через пару месяцев расслабленной жизни, когда Саре и Мерилин, которая чувствовала себя если не хозяйкой дома, то ближайшей родственницей хозяина, что даже лучше, потому что меньше хлопот и обязанностей, — становилось скучно бездельничать, они начинали фантазировать на тему их шпионского прошлого, настоящего и будущего — разумеется, если никого рядом не было. Причем Сара, которая была на 11 лет старше, спокойно слушала и мало говорила. Почему? Она была многоопытная разведчица, очень много знала и именно поэтому всё больше молчала, улыбалась, кивала головой или дремала. А Мерилин казалось, что она много знает, много повидала и ей дозволено говорить об этом. Не со всеми, конечно. Но Сара — это не «все», это коллега. В один прекрасный осенний день они полулежали в одних купальниках рядом с бассейном. Мягкое солнце приятно согревало. Читать и болтать надоело. Они внимательно посмотрели друг на друга: лицо, грудь, живот — что-то изменилось. Встретились глазами, замерли на минуточку, снова обследовали друг друга: живот, грудь, лицо. И сказали одновременно: «Ты не…?» И ответили, едва заметно кивнув головой: «Да…» И спросили друг друга, склонив голову набок: «А он знает…?» И ответили, широко улыбаясь: «Конечно!»

* * *

— Рони! Как я рада тебя слышать.

— Мерилин, дорогая, я бы очень хотел…

— Ты всегда хочешь, Рони…

— Ты права. Женщина всегда права, — засмеялся Рони и продолжил: — Я догадываюсь, что вы с Пико не хотите устраивать шумное свадебное веселье… Подожди, не перебивай. У меня есть подарок: несколько фотографий только для вас двоих. Они очень личные и я не отдал их в редакцию журнала… Подожди, это не всё. Самое главное: я увольняюсь, ухожу в отставку, на пенсию…

— Не может быть, ты же совсем молодой…

— … и поэтому хочу приехать в тебе последний раз как фотограф. Я обещал главному редактору и я сам этого хочу. Ты молчишь, что-то случилось?

— Приезжай, Рони. Приезжай просто в гости. Ты сам увидишь и решишь. Я уже не та модель, которую ты знал. Я жду ребенка. Ну вот, ты молчишь.

— Господи, как хорошо… Когда я могу приехать?

 

25

Операцию, которой так и не было, которая была провалена по мнению Сола, но была проведена блестяще по твердому убеждению политического руководства, — официально закрыли. Раздали награды и попросили вернуть домой всех «наших» участников. Та же история с «вашими», хотя там двоих шпионов-неудачников вернули их семьям раньше. Но как вернуть домой тех, кого нет? До недавнего времени связь поддерживалась с Лолой и Генрихом, но они исчезли, испарились. Посланный на разведку стажер, известный нам по «общению» с одиноким волком, сообщил в Центр, что видел Дуду и двух «ваших» шпионок на нудистском пляже под Мюнхеном; он не решился сказать, что это был пляж на троих. Попросили стажера передать Дуду приказ центра: разыскать Лолу и вернуться с ней домой. Стажер сообщил, что не может выполнить приказ, потому что Дуду и обе девушки-шпионки исчезли.

— Это что же получается? — Сол ходил по большому полупустому кабинету, потирая руки, и рассуждал вслух: — Лола и Дуду пропали без вести, исчезли, улетучились. Фотограф ушел на заслуженную пенсию — молодец, так и надо, бросить все разом, пока есть силы и желание пожить спокойно. Мулаточка для нас потеряна безвозвратно. От такого мужа не уйдешь. Одинокий волк — не знаю, не понимаю его. Да он и не был никогда по-настоящему «нашим», просто очень богатый человек, который играет в наши игры. Тамар — на своем месте. И ей хорошо, и нам не плохо…

— То есть как это, мы не поняли этого последнего утверждения, — сказали хором лысый и курчавый, которые сидели около низенького столика, развалившись в удобных креслах.

— Так ведь господа политики думают, что они прикажут, и Тамар поведет своего Роберта куда надо, как собачку на поводке.

— Так она же родилась в той стране, у нее там папа и мама, — сказал лысый.

— И два брата, — добавил курчавый. — А как она к нам попала? В страну, потом в разведку?

— Плохо документы смотрели, ребята. Папа то у нее из «наших». Влюбился и уехал к маме. А Тамар часто ездила к его родителям, которые и сейчас живут тут, у нас. Ну и…

— Тесен мир, — пробурчал сидящий в углу Майк. — Я ведь тоже родился не здесь, а там… в Бостоне. А когда мама завела нового мужа, я с ним не поладил и убежал к папе и его новой жене сюда. Вот и…

Сол взял яблоко, надкусил, поморщился, положил обратно. Прожевал, проглотил и сказал:

— Кислое очень, совсем неспелое… Да, ребята. Формально остались при нас Сара и Дани. Они всё сделали точно по приказу, не придерешься. А толку? Засветились на весь мир, знаменитости. Сам нашел в интернете: приехали на какое-то светское мероприятие все четверо: дон Педро и Дани в смокингах, а наши шпионки в выпендрежных платьях, да еще животом вперед, обе вот-вот родить должны. А у Сары живот такой большой, будто там…

— Двойня там, — перебил начальника Майк.

— Майк, — остановился посреди кабинета Сол. — Можно найти хотя бы следы Лолы и Дуду?

— Уже пробовал, сэр. Следы есть, людей нет.

— А знаете что, господа-товарищи, — лысый встал, налил себе воду в стакан, выпил и продолжил. — Язык не поворачивается осуждать кого-нибудь. Готовились, старались, долго ждали и дождались: «расслабиться и засветиться».

— А теперь, оказывается, все мы — молодцы, хорошо поработали, — поддержал его курчавый. — Ну как после этого…

Но на этом самом месте Лысый не выдержал и взмолился:

— Сол! Отпустите меня домой, у меня вчера сын родился.

— Да, Сол, — встрепенулся курчавый. — Четвертый ребенок и все мальчики.

Сол плюхнулся в кресло, устало кивнул головой и пробормотал:

— Ну и выдержка у тебя, Робик! Что же ты раньше не сказал, все равно не работаем, воду в ступе толчем. Поздравляю. Все идите домой, все. Устал я, посижу один, спокойно подумаю. На пенсию хочу, домой, к жене и внукам. Ступайте, ребята, ступайте.

* * *

Оставшись в кабинете один, Сол поудобнее устроился в кресле, закрыл глаза, задремал и ему приснился такой же странный сон, как совсем недавно мне. За очень большим круглым столом сидели пестро одетые мужчины и женщины разного возраста со всего мира. Они тихо переговаривались. Стол был совершенно пустой. В комнате, больше похожей по размеру на спортивный зал, не было окон, зато стены и потолок излучали мягкий и ровный свет. Открылась единственная дверь, вошел молодой японец и сказал, улыбаясь:

— Отдохните, пожалуйста, как обычно, от телефонов и компьютеров. Уже отдыхаете? А мой детектор не согласен. Проверьте еще раз. Ну вот, видите — два аппаратика нашлись. Еще раз проверьте, детектор показал три.

— Как, и это тоже? — спросил очень высокий огнено-рыжий мужчина средних лет, то ли ирландец, то ли финн, вынимая из кармана крохотный фотоаппарат.

— Детектор говорит только да и нет, никаких подробностей. Теперь можно начинать.

Японец вынес «аппаратики», в комнату вошли соломенно-седой очень старый человек, подозрительно напоминающий недавно умершего «нашего» политика, и тоненькая, похожая на мальчика, мулатка с очень короткими черным волосами и открытым улыбающимся лицом.

«Ага, — подумал во сне Сол. — Круглый стол — полное равенство в правах, а эти двое — дежурные председатели.»

— Начнем, пожалуй, — сказал старый человек неожиданно свежим, звучным голосом. — Вопрос у нас сегодня единственный, но предельно важный в сегодняшнем недобром мире, перенасыщенном недоверием, подозрительностью, мнительностью…

— Не говоря уже о ненависти, вражде, зависти… — продолжила мулатка.

— И мании величия, — закончил старый человек. — Поговорим сегодня об ассимиляции шпионов, всемирном братстве контрразведчиков и…

— О любви между шпионами и шпионками разных стран, приводящей к рождению маленьких шпиончиков, — добавила мулатка.

— Расскажите о ваших достижениях, удачах и неудачах, планах на будущее, — сказал человек, напоминающий умершего политика.

— Можно я начну? — поднял руку небрежно одетый молодой человек, очень похожий на Майка, и рассказал о Бонде «нашем» и Бонде «не нашем» — друзьях по альпинизму, но честных противниках по международному шпионажу. Потом белоснежная старушка сказала, что «наши» и «ваши» породнились… и в этот момент раздался телефонный звонок. Сол открыл мутные глаза, оглядел свой кабинет, нашел телефон и через минуту узнал, что завтра утром его ждут с докладом очень высоко наверху. Вздохнул, подумал «может быть выкинут?» и поехал домой.

 

26

Нельзя сказать, что Сара и Дани полностью акклиматизировались. Голливудская жизнь была для них шумновата, непривычна, требовательна по мелочам. Им было хорошо только вдвоем. Но выбора не было. В те дни, когда Дани снимался, Сара сидела в сторонке и наблюдала. Она чувствовала себя хорошо, беременность протекала спокойно. Но когда живот стал слишком большой — все-таки двойня! — Сара решила: завтра последний раз. Ложась спать, Мирка, у которой был небольшой симпатичный животик по сравнению с Сариным, рассказала об этом своему Пико. На другой день режиссер все знал. Оставалось снять всего одну несложную сцену с участием Дани. После полудня, когда съемки кончились, режиссер и продюсер подошли к Саре, признались в содеяном и сказали, что очень хотят использовать этот материал при монтаже фильма. Сара не удивилась, не возмутилась, только покачала головой, посмотрела на свой живот и сказала:

— Дани! Поедем домой.

— Погодите, вы не поняли. Мы готовы принять ваши условия, заплатить… — начал было продюсер, но Дани перебил его:

— Завтра, господа. Нам надо отдохнуть и посоветоваться.

Когда они втроем ехали домой, актер, сидя за рулем, сказал просто и ясно:

— Соглашайтесь. Они хорошо заплатят.

— Дон Педро, Пико, Петр Никодимыч! Не в деньгах дело. Как же так, из-за угла, исподтишка, просто подглядывали… — устало ответил ему Дани.

Дон Педро признался, что с первого дня знал о скрытой камере, что режиссер не прав по-человечески, но абсолютно прав как художник, потому что… Сара слушала не слишком внимательно, потому что её дети, её близнецы затеяли возню и она их уговаривала успокоиться, поглаживая живот правой рукой и сжимая левой рукой локоть Дани. Потом дети притихли и Сара услышала:

— … подарок к свадьбе и рождению близнецов.

Поздно вечером, когда Сара почти уснула, тихонечко вошла Мирка, присела на краешек кровати и сказала:

— Соглашайся. Всё равно пути назад нет. А деньги скоро будут очень нужны.

— Когда свадьба? — ушла от ответа Сара.

Мирка поняла, вздохнула, помолчала, посмотрела на свой живот, на Сарин, но вместо ответа сказала «Ах!», потому что Сара взяла её руку и положила на свой большой живот, где опять начали воевать близнецы.

Открылась дверь и вошел Дани в банном халате. Мулатка засмеялась, спросила его: «Когда свадьба?» — и ушла, не дожидаясь ответа.

— Опять воюют? — Дани погладил живот, но ничего не почувствовал. — Тихо, спать пошли.

Он погасил свет, лег рядом с Сарой, помолчал.

— А почему бы и нет? — промолвила Сара.

— Ты о чем? — повернулся к ней Дани.

— Обо всём. Давай поженимся и сыграем свадьбу.

— Здесь? Почему не дома? Друзья, родители…

— Папочка! Ну кто же меня с таким животом в самолет пустит?

— Господи! До родов-то меньше двух месяцев… Что будем делать? Подождем?

— Невеста с таким животом, как у меня, или с двумя младенцами — невелика разница. Подождем, пожалуй. Дани! Это ведь самый простой вопрос: «наши» всё знают, помешать нам не могут, да и зачем? Ты уже давно засветился и как шпион немногого стоишь. А я с двумя карапузами, кому я нужна.

— Но если так, почему бы не выпустить тебя на экран? Я что подумал: хорошо быть принципиальным и порядочным, особенно если есть где жить и что кушать… Пенсию мы не выслужили, надо искать работу. А что я умею, кроме шпионажа? Артист я никакой, без «Петра Никодимыча» ничего не стою. Дорогая моя, давай…

— Не торопи меня, Дани. Я устала и хочу спать. А утром поедем и послушаем, что они скажут.

— Кто «они», Сара?

— Режиссер, продюсер и наши детки. Спокойно ночи, папочка.

 

27

Вольф с головой ушел в бизнес, мотаясь по всему свету и нигде не задерживаясь больше, чем на неделю. Марта несколько раз прилетала к нему на 3–4 дня, но эти коротенькие встречи, совершенно необходимые им обоим, не приносили радости — только облегчение. Расставание с каждым разом становилось все горше. В последний раз все три дня шел проливной дождь и они не выходили из крохотной гостиницы в небольшом польском городке. Вечером накануне неизбежного возвращения в парализованному мужу, Марта сказала:

— Ты бы женился, любимый мой. Будут у тебя дети, я их буду любить, буду приезжать к тебе… нет, не к тебе — к вам в гости, подружусь с твоей молодой женой. — Они сидели около открытого окна, слушали шум дождя и пение веселой речушки под окном. Вольф молчал и думал: «Пробовал. Не получилось.» А вслух сказал:

— Ты права, моя любимая и единственная. Попробую ещё раз. Только мало надежды. Разве что…

— Продолжай, я не обижусь. Горше, чем сейчас, не будет.

— Разве что ты…

— Хорошо. Я поняла тебя. Я найду тебе девочку, которую буду любить, как тебя, и не стану ревновать.

— Ах, милая моя! Ну где ты найдешь ещё одну Марту? Ты — единственная. Любую другую я буду непроизвольно сравнивать с тобой и днем за столом, и ночью в постели.

— Перестань, Вольф, я заплачу. А я не хочу, чтобы ты запомнил меня всю зареванную. И не надо искать вторую Марту, её нет, не было и не будет. Я найду тебе хорошую девочку, я знаю, какая тебе нужна жена. И тогда мне можно будет открыто приезжать к тебе в гости, и ты будешь приезжать ко мне с этой девочкой и вашими детьми, которые будут и моими детьми. Конечно, это будет другая жизнь и другое счастье. Но так, как сейчас… Прости меня, мой любимый, я больше не могу.

 

28

Ровно в 9 часов утра Сол приехал на «самый верх». Раньше ему приходилось там бывать, но не по персональному вызову с докладом. Нельзя сказать, что он волновался, потому что не дорожил местом. Его уже ждали: в небольшой комнате за длинным совершенно пустым столом сидели умудренные опытом бодрые старики, подчеркнуто демократично, но элегантно одетые, все значительно старше Сола. Он их знал, но не близко.

— Садитесь, — сказал один из стариков и указал место рядом с ним. — Сейчас начнем.

Тут же отворилась малозаметная дверь и вошел молодой человек с подносом, на котором стояли бутылки минеральной воды и стаканы. А когда дверь за молодым человеком закрылась, появился непонятно откуда мужчина средних лет и сказал: «Начнем, пожалуй.»

«Не может быть! — потерял дар речи Сол. — Это же всего-навсего личный помощник президента. Неужели…» — Но мысль прервалась, потому что один из стариков спокойно попросил:

— Коротко, Сол. Мы полностью в курсе дела, очень довольны сложившейся ситуацией и хотим только кое-что уточнить и конкретизировать. Сегодня можно спрашивать, спорить, не соглашаться — всё, что угодно. А завтра начнете работать.

Сол рассказал то, что мы уже знаем: «наши» и «ваши» испарились бесследно, Тамар вышла замуж за Роберта и скоро родит, фотограф вышел на пенсию, Дани и Сара в Голливуде и…

— Все это совершенно замечательно и полностью отвечает нашим интересам, — перебил Сола личный помощник. — Дани и Сара пусть остаются в Голливуде, а точнее — в кинобизнесе. К Тамар направьте связного и попросите очень вежливо не забывать — она сама хорошо знает, что не надо забывать шпиону её уровня. Тамар — наша козырная карта, берегите её. Красавица мулатка — жена этого «актера» открывает новые возможности влияния… простите, вам не надо всё знать.

Он так и сказал: «актер» — в кавычках.

— А Лолу и Дуду придется хорошенько поискать. Когда найдём, решим, что с ними делать. И последнее: Вольфа оставьте в покое, я сам с ним поговорю, мы с ним давнишние приятели и конкуренты.

Один из стариков, видя недоумение на лице Сола, улыбнулся и добавил:

— Нам очень важны хорошие, добрые отношения со страной Роберта. Тамар не придется делать ничего против её совести. Ни по отношению к нам, ни по отношению к ним. Что касается Мерилин и дона Педро… Тут пока ничего не надо делать. Просто знать, где они, чем занимаются, какие у них планы на ближайшее будущее. И в этом будут очень полезны Сара и Дани.

— Простите, но я-то зачем нужен? — не удержался Сол.

Личный помощник улыбнулся:

— Мы платим и заказываем музыку. А вы находите музыкантов и обучаете танцоров. Сол! Не обижайтесь на нас, мы только высказали свое мнение и в дальнейшем в вашу работу вмешиваться не будем.

А самый старенький белоснежный политик хихикнул:

— Рановато вам на пенсию. Поработайте с нами немножко, эдак годик-другой. Не справитесь — выгоним, не понравится — отпустим.

Это было худшее из того, что могло случиться: не хвалили, не ругали, поговорили обо всем понемножку демократично и на равных, никакого конкретного задания не дали и отпустили в свободное плавание. С первой и до последней минуты Сол очень хорошо скорее чувствовал, чем понимал, кто есть кто и где его место наемного работника.

На другой день Сол пришел на работу раньше обычного, но секретарь уже был на месте.

— Добрый день, голубчик. Майка ко мне и побыстрее. А к 12 часам аналитиков и Бонда. Впрочем, Бонда можно и пораньше, как только объявится.

— Сэр! Бонд уже пришел, а Майк будет только через час. Пригласить Бонда?

Сол на секунду задумался, потом показал рукой «согласен» и скрылся в своем кабинете. До сих пор ему не приходилось разговаривать с Бондом по делу; он сам не понимал, зачем позвал этого гения шпионажа. Но когда увидел бородатого, дочерна загоревшего, тощего улыбающегося мужчину, встал, пошел ему навстречу и сказал первое, что пришло в голову:

— Трудно было?

— Простите, сэр, вы о чем?

— Я о Непале. А вы что подумали?

— Всё, что угодно, только не… Мы на работе, сэр. — «Шутит, притворяется, маскируется?» — подумал Сол, и сказал то, что ему сразу пришло в голову, когда он увидел Бонда:

— Ну и ладно. Думайте, что угодно, только ответьте, пожалуйства, на мой простой вопрос.

— Нам не повезло с погодой, было и трудно, и опасно. Пришлось долго ждать в последнем лагере, а потом, к сожалению, спуститься. Но мы живы и не покалечились. А вы неспроста заговорили об этом. Неужели хотите начать? Я к вашим услугам, — Бонд встал и раскланялся.

Сол засмеялся:

— Спасибо, голубчик. Я опоздал, мне о другом думать надо. А тебе… простите, мистер Бонд, вам придется слетать в гости к Тамар.

— Это которая жена тамошнего премьер-министра? Так она в своем новом амплуа и разговаривать со мной не будет.

— Правильно мыслите. Она будет, но нам этого не надо. Короче: у вас есть там друзья — альпинисты?

— Всё понял, сэр. Когда вылетать?

— Из моего кабинета прямо сейчас, но недалеко. Возвращайтесь в 12 и тогда будем решать. Ступайте, голубчик, мне надо побыть одному.

Выйдя из кабинета, Бонд поиграл бровями, пожал плечами, сказал секретарю «А новый-то…», похлопал обожженными на горном солнце веками и ушел. Через полчаса пришел Майк и, даже не здороваясь по своей привычке, спросил:

— Когда совещание, в 12? Будет сделано. Мне будет проще и привычнее, если вы ненадолго выйдете.

— Майк! — засмеялся Сол. — Ты ни с кем не здороваешься?

Майк непонимающе, как обиженный ребенок смотрел на трясущийся живот начальника. Потом сказал:

— А зачем, если и так всё понятно. Вы — большой начальник, я — маленький мальчик при вас. Работать я умею, прогоните — не обижусь. Ваш вопрос понятен без слов: 30–40 минут.

Но когда Сол вернулся, Майк прижал указательный палец к губам и помахал кистью правой руки: пойдем погуляем. Когда они вышли в маленький садик с тылу конторы, Майк прошептал:

— Телефон выключите. Спасибо. По этому аппаратику говорите только с женой и любовницей. Для дела я что-нибудь придумаю. Вас слушают, и очень старательно. Ни о чем конкретном с цифрами, именами, фактами, ну и… сами знаете, не маленький… Не смейтесь, за вами очень внимательно наблюдают…

— Погоди, дружок, я не понимаю…

— А что тут понимать? Вас слушает несколько очень толковых ребят. Не лишайте их удовольствия. Если я сегодня всё вычищу, завтра они поднимутся на ступеньку выше. Мне будет труднее, вам — опаснее. Я всех предупрежу и в 12 часов поболтаем вокруг дела. Прежде всего доставьте удовольствие тем стареньким политикам, которые вас вчера обрабатывали.

— Как, это они? Не может быть…

— Совершенно согласен, сэр. Но как сказал Мэрфи, то, что не может быть никогда, с вами обязательно случится. Я не советую, я настойчиво рекомендую: поболтаем минут двадцать-тридцать у вас в кабинете, а потом пойдем обедать. Только не в наш центр питания и наблюдения, а в любое кафе неподалеку. И каждый следующий раз — в другое кафе, ресторан… Сэр! Не смотрите на меня зверем, я не запл`ачу.

— Черт побери, они же всё давно знали и разговали со мной только для острастки и накачки.

— Нет, уважаемый господин Сол! Они прежде всего потешили себя и предпредили вас: «Мы умные, всесильные, не вздумайте водить нас за нос,» — ну и так далее.

* * *

В 12 часов сначала поговорили «очень серьезно» о предстоящей работе, потом поговорили об исчезновении Лолы и Дуди и о том, как их искать. Бонд добавил: если они живы и здоровы, а Майк сказал, что найти их труднее, чем иголку в стоге сена. Порадовались за Сару и Дани.

— Она еще не родила? — спросил курчавый. Лысый ответил, что по его сведениям двойня выйдет на свет божий в ближайшие дни..

Потом Сол спросил Бонда, как он себя после Гималаев чувствует и попросил побыстрее вернуться в рабочую форму, потому что новое задание он получит через неделю-другую.

— А почему Сара и Дани не возвращаются домой? — спросил Бонд. Майк показал ему кулак и прижал палец к губам, но лысый преспокойно ответил:

— Съемки только недавно закончились, а лететь с двойней в животе…

— А-а-а… — протянул неженатый Бонд, имитируя удивление и понимание.

Так и толкли воду в ступе, стараясь изо всех сил, что не всем легко давалось. А через 40 минут Сол сказал облегченно:

— Пойдемте обедать, господа шпионы, разведчики и контрразведчики.

Когда кончили говорить по делу и доедали десерт, Сол спросил:

— Бонд! А как тебя на самом деле зовут?

— Простите, сэр?

— Ну хорошо. Как тебя мама зовет?

— Простите, сэр, не понял?

Сол засмеялся: — Принято: как звала, когда ты был ребенком?

— Мой маленький.

— А папа?

— Бандит.

— Как?

— Вы правильно услышали, сэр. Вместе получается «маленький бандит». Хотя на самом деле я до 13 лет был маменькин сынок, а бандитом стал, когда на меня попробовали надавить… Это неприятная история, не хочу вспоминать. Но именно тогда я начал заниматься всякими и разными восточными драками.

— Почему драками? — спросил лысый, который даже быстро ходить не любил.

— Потому что «единоборство», «бои без правил» — это красивые слова. А свое место в стаде или на улице, где я тогда жил, добывают в драке.

— Бонд — мужчина видный, я видел его в зале, — вмешался в разговор Майк. — Это сейчас он такой невзрачный, потому что похудел килограмм на 10…

— На 15, — тихо сказал Бонд. — Было очень тяжко: холодно, голодно и страшно. И всё равно на будущий год опять попробуем. Не расспрашивайте меня больше, не надо. Поговорим лучше о Тамар. Я её давно знаю, ничего у меня с ней не было. И я не верю, что она вышла замуж из каких бы то ни было шпионских соображений. И я не понимаю, что нам там, в той стране, нужно и чем она может помочь.

 

29

— Друзья мои! Вопрос решается очень просто: покажем Саре и Дани небольшие отрывки, где вмонтированы кадры, снятые скрытой камерой, и те же отрывки без этих кадров, — предложил оператор вечером в тот день, когда режиссер раскрыл перед Сарой и Дани карты. Они сидели втроем — продюсер, режиссер и оператор — и думали, как убедить Сару.

— К сожалению, у нас нет ничего готового, нечего показывать, — вытянул вперед толстую нижнюю губу продюсер.

— Он прав, — сказал режиссер, почесывая в затылке. — Словами ничего не добьемся. Она умная женщина и не надо на неё давить авторитетами и деньгами. Пошли, у нас целая ночь впереди. А заплатить надо будет хорошо, оно того стоит.

В 12 часов в просмотровом зале Сара увидела, как ожили и потеплели сцены с участием Дани после перебивки махонькими кусочками, где не было ничего, кроме её, Сариного, лица, её глаз, а под конец — её большого живота. Дани сидел рядом и держал её за руку. Когда зажегся свет, Сара отсела подальше от Дани и попросила: «Ещё раз, пожалуйста.»

Режиссер и оператор переглянулись, продюсер спросил: «Всё?» Сара кивнула головой и отрицательно покачала Дани, который хотел было сесть с ней рядом. Погасили свет и услышали голос Сары:

— Не надо сравнивать. Только со мной.

В темноте не было видно, но режиссер, оператор и продюсер осторожно улыбнулись.

А потом Сара сказала:

— Ещё раз. И оставьте нас вдвоем. Дани! Сядь рядом.

Когда третий просмотр кончился, Дани хотел что-то сказать, но Сара закрыла ему рот рукой:

— Помолчи… Такой большой живот… Ладно… Договаривайся… Я только сейчас поняла… Их ведь кормить и поить надо… Дани, а ведь я красивая… Хочу домой, отдыхать. Ты сам с ними поговори… Я согласна даже бесплатно, но ты им этого не говори… Поторгуйся, любимый мой, если сможешь. Домой хочу, устала.

 

30

«Неделька» затянулась. Прошел месяц, другой. В один прекрасный день, когда Дуду рисовал, сидя на упавшем дереве метров на двадцать выше воды, а его девочки нежились голышом, подставляя кругленькие животики мягкому осеннему солнышку, по берегу озера нарочито небрежно прохаживался туда-сюда молодой парень, очень кого-то напоминающий. Через пару дней ближе к полудню тот же парень с некоторым недоумением на лице ходил вокруг опустевшего дома, где замечательно провели «Мюнхенские каникулы» «наши» и «ваши». В это время Дуду, Лиза и Катя сидели неподалеку в такси и ждали, пока стажер, а это был конечно он, уедет.

— Девочки! — сказал спокойно Дуду. — Нам придется ехать самым интересным и самым красивым путем. Давайте возьмем с собой только самое необходимое, чтобы легче было пересаживаться…

Умные девочки поняли, переглянулись, хихикнули совсем по-детски, а когда стажер окончательно удалился, вышли из машины и выбросили почти всё. Так же, как сделали их начальники совсем недавно. По дороге купили новые телефончики и очень долго на местных поездах ехали до Вены. Оттуда полетели в Гамбург, потом быстрым поездом во Франкфурт, из Франкфурта самолетом в Мадрид. Только тогда позволили себе отдохнуть 3 дня в деревушке под Мадридом. Девочкам это было совершенно необходимо. Лиза похудела, постройнела и носила хорошо заметный животик впереди себя. А Катя сильно поправилась, округлилась и её живот неопытный мужчина вполне мог принять за излишнюю полноту. Обе страшно радовались своей беременности, своему Дуду и ни разу не пожаловались. Из Мадрида отправились в «маленький замок» по железной дороге. Когда, наконец, такси доставило их «домой», оказалось, что папа и две мамы уехали отдыхать и вернутся через неделю.

— Вот и хорошо, — сказала Лиза, — Помоемся, покушаем немножко и поспим. Мы с моим маленьким устали. — Она нежно погладила свой живот и вдруг охнула: — Дуду, Катя! Он там что, танцует или зарядку делает?

— И мой тоже, — удивленно сказала Катя.

— Девочки! Почему вы решили, что будет мальчик?

— Не будет, а есть, любимый наш! — Хором пропели беременные шпионки. — Но если ты этому не рад, мы родим тебе девочек.

Несколько дней все трое с превеликим удовольствием отдыхали, бродили по окрестностям, изучали великолепную библиотеку. Но вот на четвертый, а может быть пятый день во время завтрака Лиза объявила:

— Сейчас пойдем навестить нашу акушерку.

— Зачем, — удивился Дуду. — Ещё рано.

— А ты можешь не ходить. Поезжай в город, купи себе мольберт, краски — ну, всё, что хочешь. А заодно продукты. Вот ключи, возьми машину, к которой ключи подходят. И не торопись. Помни, мы дома, а ты — наш самый… — Лиза посмотрела на Катю, и Катя закончила:

— Единственный!

Акушерка обрадовалась, улыбнулась и спросила:

— Будете обедать, или поговорить?

— Сначала обедать, а потом поговорить, — сказала Лиза. Но Катя не согласилась:

— Лучше сначала поговорить.

Акушерке было лет 60–65, она еще работала.

— Тогда покажитесь, вы же за этим пришли?

Девочки «показались». Акушерка прошептала: «Двадцать пять, двадцать шесть, может быть двадцать…» — замолчала и удивленно посмотрела на Лизу:

— Вы что, в один день? Как твои мамы?

Лиза обняла Катю и сказала, чрезвычайно довольная:

— Да, в один день, как мамы. Двадцать семь недель. И любимый наш здесь с нами. Мы придем к тебе в гости, матушка. Только сначала попросим тебя от себя и от наших мальчиков…

— Или девочек, — сказала Катя.

— … или девочек, — согласилась Лиза. — Сделай так, чтобы у наших детей было две мамы, как у меня.

— Мы обязательно родим в один день. А ты нам ничего не скажешь, никого не покажешь, чтобы мы любили их одинаково, как своих детей, — согласно кивала головой Катя.

— А нашего Дуду мы не пустим, пока не придет время. — Лиза положила руку старой акушерки на свой живот и сказала: — Мы тебя не забудем.

 

31

Прилетев, Бонд нашел клуб альпинистов и постарался вести себя спокойно и открыто. Он был уверен, что Тамар сама его найдет. Но ошибся, потому что у Тамар были теперь совершенно другие интересы. Шпионское прошлое спряталось в тумане, живот стал большим и тяжелым, а серенькая дождливая погода не располагала к длительным прогулкам. Пришлось Бонду поработать ищейкой и «совершенно случайно» столкнуться с Тамар нос к носу в старом парке, заваленном палой листвой. Тамар удивилась, но не очень:

— Вот уж не думала, что меня удостоят такой чести и ко мне приедет сам Николо Бонди!

Бонд даже вздрогнул, что с ним давно не случалось:

— Здравствуй, дорогая! Я действительно прилетел не только как известный альпинист по приглашению здешнего клуба, но и как…

— Перестань. Я ведь и вправду рада тебя видеть. С тобой будет проще разговаривать.

Бонд несколько секунд молча смотрел на Тамар, покачал головой в сторону ее живота, спросил «когда», получил ответ «скоро». Еще помолчал и спросил «откуда ты знаешь, как меня зовут», на что Тамар ответила, «а разве это государственная тайна». После этого умная Тамар сказала:

— Бонд! Я тебя знаю давно. Не ходи вокруг да около. Тебя прислали напомнить мне кое о чем, а может быть даже пригрозить?

— Второго не было.

— Уже приятно. Я не прячусь, я тебе оставлю свой телефон, мы можем встречаться и разговаривать совершенно свободно. В этой стране таких, как я, не охраняют.

— О чем ты, Тамар? Не обижай меня…

— Перестань. Я сегодня же расскажу про тебя Роберту. Когда вернешься домой, передай этим бодрым старичкам, что ничего не получится. Если не боишься, проводи меня домой. Знаешь, Бонд! Это так странно: тебя я знаю больше трех лет и не более, чем хорошо знакома. А его я знаю меньше года и всю жизнь.

— Я тебе завидую. Будь счастлива. Я тебя провожу… А твой премьер-министр не ревнив?

Поздно вечером Тамар рассказала про Бонда мужу. Роберт не удивился, не возмутился, не рассердился.

— Это нормально. Они, эти старые политики, посылают мне привет и наилучшие пожелания. И говорят, что хотят и дальше поддерживать добрые отношения. Они, конечно, попробуют просить тебя повлиять на меня, разузнать, посоветовать, «подсказать». Ну и бог с ними. Пусть их… Как ты себя чувствуешь? Малыш не бунтует?

— Малыш, слава богу бунтует, как ему и положено. Роберт, что мне делать?

— Как его зовут?

— Ребенка пока никак. А Бонда — Николо Бонди, но этого никто не знает, — засмеялась Тамар. — Я узнала случайно от его школьного товарища.

— Вот и хорошо. Давай мы его нейтрализуем самым простым способом…

— Прогоним, женим, может быть — уничтожим?

— Нет, Тамар, нет, дорогая моя. Мы пригласим в гости Николо Бонди, и пусть он попробует отказаться.

— Я не знаю, как его найти.

— Через клуб альпинистов. И хватит о нем.

Роберт закрыл глаза и сказал очень тихо: — Ты такая красивая!

— Особенно в профиль, — улыбнулась Тамар и обняла его.

— Нам ничего нельзя? Мой мужчина немножечко зашевелился.

— Мне ничего нельзя, тебе — всё можно. Я тебя поласкаю немножечко; скажи, когда будет невтерпёж.

* * *

Когда Бонд пришел с докладом, Сол не узнал его:

— Что случилось? Потолстел, похорошел. Но это не знаменитый шпион-одиночка, это — герой-любовник. Кто посмел обидеть… Ладно, не хмурься, садись поближе, рассказывай.

Бонд молчал. Сол его не торопил. Попили водички. Секретарь принес на подпись бумаги, вежливо сдержал удивление, вышел. Бонд молчал.

— Ладно, я буду спрашивать, а ты кивай головой. Видел Тамар? Разговаривал с ней? Как она выглядит за несколько недель до родов? — Понятно, хорошо выглядит. Красивая? Счастливая? Спокойная? Тогда что плохо, Бонд?

— Мне пора на пенсию, они меня переиграли…

— Не понял, — потряс головой Сол. — Кто сумел переиграть Бонда?

— Они сами мне рассказали, что я должен делать, чего хотят наши старички…

— Кто это «они»?

— Роберт и Тамар, премьер-министр и его жена. Пригласили меня к себе домой, представили другим гостям, другому гостю по имени Герман, как Николо Бонди…

— Это твое настоящее имя? Я не знал…

— А Тамар знала. Мы поужинали, немножко выпили хорошего вина. Герман оказался альпинистом, правда невысокого уровня. Поговорили обо всем на свете, кроме политики и шпионажа. А под конец Роберт говорит: «В следующий раз приезжайте прямо ко мне, минуя Тамар. Считайте, что я ваш резидент в этой стране. Я буду скорее всего занят, но Герман всегда найдет время для вас. А Тамар давайте оставим в покое. Этот ребенок — не последний, Тамар хочет двоих. Правда, Тамар?

— Нет, троих.

— Я так и хотел сказать: ещё двоих.

Бонд грустно улыбнулся, посмотрел в глаза Солу и сказал:

— Старики наши конечно молодцы. Но там нам делать нечего.

— Откуда такая уверенность?

— Мне показалось, что они ничего не прячут. Полная открытость общества и правительства. И живут они хорошо, спокойно. Может быть, я ошибаюсь и у Роберта есть кое-что «не для печати». В таком случае он великий актер и никакая разведка не поможет. А Тамар надо оставить в покое. Она и захочет, ничем помочь не сможет. Потому что Роберт секреты домой не носит и Тамар от политики оберегает. Он ведь знает о её шпионском прошлом, сам мне сказал.

— Бонд! — весело сказал Сол. — Красота какая! Еще немножко и нам, шпионам, делать будет нечего. Представляешь: безработный шпион ищет любую работу, желательно — по специальности. Ты-то что тогда делать будешь? В актеры пойдешь, как Дани?

— Зачем, я к шерпам поеду, там буду жить. Сол! Грустно мне. Пошли меня куда-нибудь подальше, где я еще не бывал и меня никто не знает. А то ведь я женюсь и нормальным стану.

— Ну-ну, — только и сказал толстенький мужичок по имени Сол.

* * *

Когда Бонд ушел. Сол выглянул из кабинета и сказал секретарю: «Меня ни для кого нет.» «Даже для…» — только и успел сказать секретарь, потому что Сол нахмурился, оборвал его: «Для них — в первую очередь», — и скрылся в кабинете. Через секунду приотворил дверь и извинился: «Скажу, когда я снова буду.» Потом сел в кресло, закрыл глаза, успокоился, задумался. Что он скажет господам политикам, когда его вызовут «наверх»? А его обязательно вызовут, и очень скоро. Они очень нетерпеливы, эти седовласые юноши, до конца жизни играющие в умудренных жизненным опытом руководителей страны. А ведь Роберт просит по сути дела о самых простых вещах… Хотя именно такие простые вещи очень трудно понять и принять… Почему? Что нам там нужно? Зачем нам понадобилось влезать в личную жизнь и его, Роберта, и его страны?… Господи! Как я сразу не понял: Бонд не провалился, он принес нам привет и добрые пожелания: уважайте и уважаемы будете!

Сол задремал и опять увидел, как совсем недавно, большой круглый стол в большой комнате без окон, за которым сидели и беседовали несколько человек разного возраста. Сол очень быстро понял, что совещание только что кончилось и самое главное ему не показали. Но то, что он услышал, очень его удивило и обрадовало — если такое во сне возможно.

— А этот Бонд, Николо Бонди, проделал замечательную работу, — сказал очень старый чернокожий мужчина с белоснежной головой.

— Да, пожалуй лучше сыграть было трудно, — согласилась огненно-рыжая немолодая женщина, странно напоминающая Голду Меир.

— Ну, а Роберт… Роберт всегда был молодец. Умеет смотреть вперед, — сказал стоящий спиной к Солу высокий артистичный мужчина. — Мне то что теперь делать? Мирка родила, из мира кино я непременно уйду, Дани и Сара меня заменят…

— Малыши Саре не помешают? — спросила «Голда Меир».

Чернокожий мужчина засмеялся:

— Что ты говоришь, дорогая! Как могут дети помешать ей делать то, что она хочет и должна делать?!

Все надолго устало замолчали. Пора расходиться. Когда все встали и неторопливо пошли к выходу, маленький, коренастый, очень немолодой китаец сказал очень напевно и задумчиво:

— А «наши» и «ваши» для нас потеряны. Жаль, хорошие ребята.

— Ну что ты, Ван! Это же мечта наша: «Шпионы всего мира! Объединяйтесь!»

— Кто это сказал? — удивленно пробормотал Ван.

— Карл Маркс, — засмеялся старый человек, равно похожий и на еврея, и на араба, и на итальянца, в недалеком прошлом знаменитый английский шпион.