Татьяна ЭЛЬДАРОВА

СВОЯЧЕНИЦА

"Нечего и говорить о

том, как оскорбляет

глаза роман, написанный

небрежно, с ошибками...

Становится жаль его автора."

Сэй-Сёнагон "Записки у изголовья" X век.

Часть перваяая

"В женских покоях нынче ночью побывал кто-то чужой."

Сэй-Сёнагон "Записки у изголовья"

Женщина увидела кровь, которая выползала из под угрюмо и безучастно глядевшего на неё верзилы. Пятно разрасталось, словно улитка ощупывая на полу препятствия, уже отразилось в зеркале, наклонно висевшем на стене, и она поняла, что кошмар возвращается...

Несмотря на всю грязь, боль, дурман, окружавшие её в тюрьме и больнице, она почти никогда не теряла там присутствия духа. Но там - в тюрьме - благодаря мучениям, которые она испытывала физически, сознание почти выкинуло из памяти картинку, до ужаса похожую на эту.

...Она тогда тоже смотрела, как медленно выливалась кровь из раны, только пять лет назад все произошло почти бесшумно: орудием убийства был её собственный кухонный нож, рана была не в животе мужчины, а на шее, и мужчиной был не чужой громила с пистолетом, а её собственный муж...

Но тогда она ничего не сумела предпринять. Да и сейчас она лишь бестолково заметалась, выскочила на кухню, схватила посудное полотенце, снова вбежала в комнату и стала вытирать пятно на полу. Поймав на себе невидящий, но все ещё угрожающий взгляд мертвеца, она вздрогнула от ненависти и отвращения, схватила его за шиворот и, воя в голос, принялась трясти. Под ним открылся залитый кровью пистолет, который незнакомец все ещё держал в руке.

Она резко замолчала, испуганно прищурив глаза, попыталась выдернуть его из скрюченных пальцев, но мертвец крепко сжимал ещё теплый металл. Тогда она, стиснув зубы, отжала палец за пальцем, и завладела-таки оружием. Потом заставила себя обшарить карманы убитого и в заднем левом обнаружила коробку с металлическими конусообразными цилиндриками (до этого ей ни разу в жизни близко не приходилось видеть патронов). Внутренний карман джинсовки преподнес неожиданный сюрприз: толстенный кожаный бумажник. Она не успела заглянуть в него.

За дверью на лестнице послышался стук открывающегося лифта, затем мужской голос что-то неразборчиво произнес. Медлить было нельзя: кто знает, через сколько времени здесь появятся блюстители закона - выстрел мог слышать кто угодно.

Бросив труп ничком, она рывком открыла гардероб, сдернула с верхней полки спортивную сумку, кинула туда спортивный костюм мужа, его же теплый свитер, пару футболок и на секунду задумалась что бы ещё взять. Любимые вещи ей не лезли, она убедилась в этом, когда хватала все подряд, ещё до прихода верзилы: в тюрьме здорово располнела (скорее, распухла) на казенных хлебе и воде. Бросила в сумку пистолет, коробку с патронами и бумажник. Еще раз обвела комнату глазами, избегая смотреть в сторону поверженного громилы. Надо было уходить, исчезать, скрываться...

Подошла ко входной двери, натолкнулась взглядом на пустой целлофановый пакет с драными ручками. В нём были лишь две справки: об освобождении и о здоровье.

Она собралась выйти, но остановило в заключении обострившееся до кошачьего чувство самосохранения.

После насторожившего и заставившего её двигаться быстрее шума лифта и звука тихих голосов - она ведь так и не слышала, чтобы хлопнула какая-нибудь соседская дверь! Куда же делись те, кто приехал на этаж?..

Приникла ухом к золотистой дерматиновой обивке и услышала, как за ней что-то звякнуло, словно кто-то подбирал нужный ключ из связки. Затем снова раздались голоса, только на этот раз она разобрала, о чем говорили стоявшие за дверью. Говоривших было двое, мужчина и женщина:

- Как думаешь, они все ещё там? - спросил мужской голос.

- Не сомневайся, Кол знает свое дело: получит и удовольствие, и информацию, - ответил женский голос, показавшийся ей знакомым.

- А если не получит? - возразил мужской.

- Ты ему поможешь! - настаивал женский.

- Какое уж тут удовольствие, от неё, небось, до сих пор парашей воняет... Да и на что она мне сдалась, когда у меня есть ты!

- Тс-с, не отвлекайся.

- У меня самолет через полтора часа. Что он там возится?.. недоумевал мужской.

- Ничего, я тебя на джипчике быстро доставлю!.. Я его, между прочим, люблю почти так же, как и тебя, лысенький мой!

За дверью послышалась возня, потом женский голос приказал:

- Григорий! Держи себя в руках!

Не дожидаясь очередной реплики, она на цыпочках отошла от двери, вернулась в комнату, перешагнула через лежащего и вышла на балкон. Выглянув во двор, она увидела внизу в песочнице две трудившиеся детские фигурки. Сердце сжала дикая тоска, в груди заболело так сильно, что ей пришлось на секунду закрыть глаза и сделать несколько глубоких вздохов. Отогнав от себя воспоминание и смахнув с глаз вечные спутники переживаний, она решительно встряхнула головой, неуклюже перелезла через невысокие перила лоджии, усмехнулась, вспомнив, как часто прежде пользовались они этим ходом, забывая или теряя ключи. Опасаясь смотреть вниз, она боком прошла по карнизу, добралась до разбитого окна, осторожно пролезла, стараясь не порезаться, и спрыгнула на лестничную площадку.

* * *

Из дома вышла молодая женщина с бледным лицом, в спортивных трикотажных брюках, обтягивающих полные бедра. Фигурой она чем-то напоминала только что вылепленный, ещё мягкий глиняный кувшин.

Женщина поправила нечесаную копну темных волос, мельком глянула на дверь соседнего подъезда, у которой стояла зеленая машина с хищной мордой и подбитым глазом, по старой привычке автоматически сложила в уме цифры номера и поспешила к кольцевому троллейбусу. Что будет делать дальше, она пока ещё не знала. У неё было одно стремление: укрыться куда-нибудь подальше от преследования, от кошмара, сопровождавшего её, от странных и страшных событий, наступавших ей на пятки с момента освобождения.

Её звали Анна. Анна Даниловна Арбузова.

Анна пристально глядела на солнце, бившее через стекло. Вскоре в глазах запылали разноцветные пятна, но так ей было легче стирать из памяти вид расплывающейся крови. Надолго не хватило. Пришлось зажмуриться. А когда зрение вновь вернулось, она обнаружила, что находится на Садово-Каретной, выскочила из троллейбуса и кинулась к ближнему телефону-автомату. Давний способ звонить без монетки сработал и на этот раз.

Из прошлого у неё остались только дети, которые были теперь неизвестно где, и Алексей. Остальная родня... Об этом даже вспоминать не хотелось...

К телефону Алексей подошел сразу, чуть помолчал, узнав её голос. Анна, воспользовавшись паузой, сказала, что ждет его в "Эрмитаже". Не дожидаясь ответа, повесила трубку и вышла из автомата.

"Самое печальное на свете - это знать, что люди не любят тебя. Не найдешь безумца, который пожелал бы себе такую судьбу. А между тем согласно естественному ходу вещей и в придворной среде, и в родной семье одних любят, других не любят... Как это жестоко!", - подсказала память слова Сэй-Сёнагон, жившей десять веков назад. "Записки у изголовья" - были любимой тюремной книжкой, зачитанной до дыр под листающим пальцем.

Самый старый московский каштаново-вишнёвый Сад был любимым местом игр... Сколько лазеек знали они с сестрой в его решетчатом заборе! Когда они прогуливали уроки, или удирали от нудных домашних занятий музыкой, ни один замок на высоких деревянных воротах не мог уберечь Эрмитаж от нашествия юных посетительниц с вечно драными коленками.

Деревянная изба-читальня, работавшая только летом, павильон для игр, где мужики с азартом курортников из санатория стучали в шахматы или забивали "козла", собаки, мамаши с колясочками, дамы-бабушки с ходячими и ползающими карапузами из углового дома, откуда они все были родом. Малыши воображали друг перед другом уникальными песочными наборами или машинками в единственном экземпляре (каждую привозил какой-нибудь родитель или радетель с гастролей), женщины и дамы старались перещеголять друг друга уникальными импортными нарядами.

А замечательное место для военных игр - обследованный вдоль и поперек деревянный театр с драконами, львами, грифонами и прочими мифологическими жителями!

А кино по воскресеньям в старинном здании с белыми колоннами! А восторг, который вызвало событие, запомнившееся на все подростковые годы: два никогда не работавших фонтана вдруг были вычищены и наполнили хрустальным водяным счастьем сердца обитателей Сада. Потом вход в Сад сделали платным - десять копеек. Деньги собирались на реконструкцию, которая и началась очень скоро. Если бы Анна не была так потрясена "радушием", с которым её встретила свобода, и если бы ноги не привели её сюда автоматически, она могла бы запросто не узнать в этом пустынном заасфальтированном вылизанном отутюженном каменном мешке со скамейками "а ля Чехов" свой "Эрмитаж"...

Надо было проверить содержимое кожаного бумажника, который принадлежал убитому Колу.

Там оказались несколько визиток, и приличная пачка денег.

- Не боишься, что тебя ограбят?

Анна вскинулась на говорившего. Перед ней стоял Алексей...

* * *

Между ними всегда существовала странная связь. Алексей был моложе Аниной сестры на пять лет, поэтому Люба никогда не относилась к нему достаточно серьезно, хотя у него за плечами был Афган. Они поначалу были сильно влюблены друг в друга, а потом, как это бывало всегда, она поостыла. Ему с трудом удалось уговорить Любу выйти за него замуж - появившемуся на свет сыну надо было давать фамилию. Жизнь у них не складывалась. Любе нравились шумные компании, она обожала ходить по гостям и "блистать во всей красе". Алексея же всегда очень крепко держал дом, где он мог бы заниматься любимым профессиональным делом. Люба не воспринимала его страсти к рисованию, поощряя лишь то, что он может сделать своими руками "полезного": например, красиво выложить паркет, сделать резные наличники на даче, укрепить и отреставрировать мебель.

С Аней - ровесницей - ему было гораздо легче общаться. Да и Борис давал свояку возможность реализовать талант: он несколько раз брал его художником в археологические экспедиции, где сам проводил по нескольку месяцев в году. К ним - Ане с Борисом - можно было прийти в любое время и, несмотря на вечную шумную детскую возню, заняться чем-нибудь для души. Кроме того, ему очень льстило внимание детей, особенно среднего Юрки. Тот мог на протяжении часа стоять за спиной у рисующего Алексея и лишь изредка напоминать о себе тихим шмыганьем носа.

Кстати, младшей сестре тоже было о чем "поплакаться": вечно одна, муж, даже если в городе, все равно где-то сутками пропадает. Скрывая горечь, смеялась, что не знает, каким чудом ей удалось заиметь пятерых...

Вобщем, их крепко связывала память о прошлом.

Алексей пристально рассматривал ее:

- Раздобрела, мать, на казенных харчах, куда это годится?! Да и разбогатела, я смотрю! Каким ветром тебя сюда занесло? - и уже без улыбки, - Давно вышла?

- Сегодня в четыре... Лешка! Все забыли. Я... - Анна опустила голову.

Алексей неторопливо направился к скамейке, сел и приглашающе хлопнул ладонью рядом с собой.

- Успокойся, ты ведь уже на свободе! Слушай, - виновато добавил он, непривычным для неё жестом погладив черную бороду, - я действительно собирался тебя забрать, но - оказалось необходимо съездить в Питер на постановку. Отменить, сама понимаешь, не в моих силах. Только сегодня и смог вырваться. Ну, расскажи что-нибудь?..

После гибели Любы он часто приезжал повидать сына (Андрюша тогда первое время жил у Анны в комнате с её мальчиками). Когда все дети уже спали, Аня, накормив маленькую Катю, пеленала её на ночь и садилась с ним на кухне - хоть чуточку утешить его разговорами.

Он тогда очень много пил. Уставится в полупустой стакан и так же просит: "Расскажи что-нибудь."

"Сострадание - вот самое драгоценное свойство человеческой души. Казалось бы, небольшой труд - сказать несколько добрых слов, а как редко их услышишь!"

- Лучше ты расскажи! - с вызовом ответила Анна. - Расскажи мне, где мои дети, расскажи, какие дела вел Борис и почему теперь с меня требуют какие-то бумаги и пытаются под пистолетом выудить сведения, о которых я и понятия не имею. Почему обо всем этом до сих пор не спросили у его Алёны, с которой он проводил все свое и мое время?

- Постой, о чем ты говоришь, кто приходил, какой пистолет?

- Вот этот самый.

В запальчивости Анна достала из сумочки оружие и затрясла им перед самым носом у Алексея.

- Ты что, ненормальная? Спрячь немедленно!

- Ненормальная! Даром что ли отсидела в тюремной психушке. Даже если не была ненормальной, то теперь уж точно стала.

- Да тише ты! - пытался урезонить её Алексей. - Объясни толком, откуда пистолет, деньги, кто к тебе приходил?

- Нет, сначала ты мне объясни, как ты позволил раздать моих ребят по приютам, где мне их теперь искать? Младших двоих, говорят, уже усыновили.

- Во-первых, не раздать по приютам, а определить в один приличный интернат. Кстати, когда я в командировке - Андрюха живет с ними. А во-вторых, кто нагородил тебе всю эту чушь насчет усыновления?

- Да вот этот и сказал, бывший владелец пистолета, громила под названьем Кол.

Снова в зрачки вползла утренняя картина и Анна уставилась в одну точку.

- Так. Стоп. Отдышись. Пива хочешь? - Алексей порылся в сумке, достал красивую металлическую банку, открыл. Взглянув на застывшую свояченицу, добавил, - Может, поешь чего-нибудь?

Анна покачала головой сначала из стороны в сторону, потом, очнувшись, утвердительно кивнула. Через две минуты она запихивала в рот сдобный рогалик, заедала его какой-то шоколадкой с ореховой начинкой и запивала сладкое пивом. С непривычки от хмельного её повело. Стало до самозабвения жалко себя. Аня хлюпнула носом, запричитала:

- Леш, ты, если меня, если со мной что, ты их найди - детей, я имею в виду - с этими я сама разберусь. Мне теперь все равно... Борьки нет... Детей...

- Анька, ты подожди, не расслабляйся. Давай, я тебя отвезу домой.

- А-а, - зло усмехнулась Анна, - мало тебе Любки-голубки, меня тоже хочешь угробить? - И тут ей показалось, что Алексей стал таким же каменным, как тот громила. Хмель у неё из головы выветрился мгновенно, но не агрессия. - А ты что думал, купил мне бутылку, и я в благодарностях рассыпаться буду? Ладно, прости, я не хотела... Слушай, а давай их пересчитаем, как-никак добыча.

Анна стала суетливо вытаскивать на скамью содержимое бумажника и вдруг остолбенела. Среди разных бумажек и денежных купюр на скамье лежала фотография, с которой на неё с вымученными улыбками смотрели два мальчика-подростка и две девочки: одна - почти девушка, другая - маленькая. Дети стояли в напряженных позах: Паша с Петькой - по бокам, Катя с Марусей - посередине.

Она посмотрела на дату, выделенную цифрами внизу карточки, - фото было сделано три дня назад. Как раз в тот день, когда ей сообщили об освобождении. Анна схватила фотографию, вглядываясь в повзрослевшие лица детей, узнавая и не узнавая их. Но почему четверо? Где средний - Юрка? Почему его нет на фотографии? Где это они?

- А что твой Андрюшка, отдыхает?

- Да, - чуть смутился Алексей и добавил, - я его в Болгарию отправил, в турпоездку.

Она не удивилась, видимо, не услышав ответа, сосредоточенно думая о чем-то.

- Слушай, Лешка, домой мне нельзя - у меня там жмурик лежит.

- Кто? - не понял жаргона Алексей.

- Ну, сволочь одна, только уже бывшая сволочь.

Она решилась на рассказ, понимая, что все равно нет другого выхода.

- Я вернулась. Ну, это ты уже знаешь. Что у меня делалось в квартире это надо рассказывать особо - как после землетрясения в Спитаке. Тут раздается телефонный звонок. И ведь знала, что некому меня приветствовать, так нет же - подошла! Какой-то мужик мне говорит, чтобы я ждала гостя и приняла его полюбезнее: у того ко мне будут вопросы...

Ну я, не будь дура, подготовилась к "приему", благо, не успела вынести на помойку сломанный стул. Так вот, как только я услышала, что кто-то остановился у двери и возится с замком, вежливо открыла её (меня же как раз об этом просили), а потом так же вежливо помогла гостю "причесаться" ножкой от бабушкиной мебели. Он быстро и послушно грохнулся на пол. Я довольно крепко (как мне показалось) стянула его заранее снятой с балкона веревкой для белья а потом облила холодной водой, чтоб не жарко было лежать. Когда же он очухался, подумала, что неплохо бы немного подсушить его утюжком. Одновременно послушать, что же его конкретно интересует, и задать ему своих пару вопросов. Тут-то я и узнала, что мой благоверный не только на сторону гулял, но и на сторону работал. О самой работе гость ничего не рассказал, пояснил только, что его прислали за бумагами, имеющими уникальную ценность... А потом он сумел сыграть очень злую шутку. Не знаю уж, как ему удалось - может, веревки были старые, может, он такой "вандам" - только выпутался. И пистолет на меня направил. Но убивать не стал: не то, видно, задание было. А велел указать тайник, который мне одной должен быть известен, так как ни у девки Бориса (громила назвал его Бобом), ни в нашей квартире, ни в его кабинете он не был обнаружен. Я стала изображать бурную деятельность, шумно передвигалась по комнате, заглядывала во все углы, но тут клиенту вздумалось поиграть со мной ещё в одну игру. - Серо-зелёные глаза женщины потемнели от гнева. - Так мы не договаривались. Не скажу, что тюремное, а затем больничное воздержание меня радовали, но даже с товарками по камере мне удавалось договориться полюбовно. Ну вот, он полез ко мне и наткнулся на свой пистолет... До сих пор не понимаю, как...

"Как не возмутиться, если с тобой разговаривают бесцеремонно, не соблюдая правил учтивости?.. ...Можно ли назвать умными людей, которые разговаривают неучтиво, и неужели уронит своё достоинство человек, который умеет соблюсти правила вежливости?"

Анна вновь уставилась в одну точку.

Алексей молча выслушал её, так же молча собрал вещи, раскиданные по лавке, жестом велел ей следовать за ним. Подойдя к темно-вишневой иностранной машине, он достал ключи.

- Ой, это твоя? - по-детски спросила Аня, увидев автомобиль. Красивая! Что за марка?

- Хундай.

- Ну и имечко у твой тачки! - ухмыльнулась она.

- Зато простая! Хочешь, научу? - предложил Алексей.

- Нет, это не для меня. Я даже на курсы ходила: теорию всю вызубрила, а как до дела дошло, выяснилось, что тупая до железок! Меня даже бабы Верин "Зингер" выносил с трудом, да и то, должно быть, лишь из уважения, что родственницей ей приходилась, хоть и не кровной.

- Брось прибедняться. У меня Андрюха водит. Подожди здесь, я только на работу сообщу, что завтра не появлюсь, - и пригласил свояченицу в автомобиль.

- Только ты недолго... - попросила Анна, медля залезть внутрь.

Поджидая зятя, она обошла машину, со всех сторон оценила её литые полированные формы, огляделась и увидела пожилого дяденьку, раскинувшего прямо на асфальте, на неровном куске клеенки, несколько старых книжек. Анна подошла, чтобы хоть чем-то себя отвлечь, стала их разглядывать. Глазам не поверила: среди "Полезных советов" и "Рецептов приготовления пищи" - лежали они: те самые "Записки у изголовья"...

Когда через несколько минут Алексей вернулся, Анна Арбузова - младшая сестра его погибшей в автокатастрофе жены, в порыве ревности убившая мужа и отсидевшая полсрока в тюрьме, полсрока - в психушке, мать троих сыновей и двух дочек, находившихся теперь неизвестно где, - тихо спала на переднем сиденье, прижимая к груди дневник одинокой японской придворной дамы. Она лишь изредка вздрагивала во сне...

Анна проснулась от мерного покачивания. Открыла глаза и увидела движущуюся навстречу дорогу. Вечерело. Небо стало серым, но все ещё отчетливо виднелись белые облака. Они напомнили ей белый балтийский песок со следами игрушечного трактора, которому старательно помогала впечатывать их двухлетняя Маруся. Глядя на братьев, из игрушек она признавала только машинки.

Стряхнув с себя воспоминания, Анна резко повернулась к зятю:

- Куда мы едем?

- Я отвезу тебя на дачу. Пару дней ты будешь там в безопасности.

- Нет! - резко возразила она.

- А что предложишь ты? - изумился Алексей. - У тебя в квартире труп, за тобой охотится неизвестно кто, а ты хочешь остаться в городе? И где ты собираешься ночевать, да и вообще - жить? Ты что - с луны свалилась?

- Ты везешь меня в безопасное место, но как я могу там находиться, зная, что опасность грозит детям?! Останови на минутку, ещё раз взгляну на них.

Анна полезла в сумку и, как только машина притормозила у обочины, вытащила бумажник.

- Леша, что же это? Что с ними делают? Что же мне-то делать? бормотала Аня, как заведенная.

Алексей взял из её трясущихся рук фотографию, прикрепил в правом углу лобового стекла, поправил зеркальце заднего обзора. Через минуту, когда на полной скорости они мчались по проселочной дороге, он стал осторожно, стараясь не напугать измученную женщину, излагать ей свои соображения.

- Слушай меня. Дети поехали с интернатом в летний лагерь. Это неподалеку отсюда. Видимо, их оттуда и увезли. Но кто? Кроме нас с Андрюхой в интернате их никто не навещал, да и некому, сама знаешь. У меня, как опекуна, разрешения не спрашивали. Незнакомым не отдадут, даже родственники должны оформлять заявление. У нас без бумажной волокиты - нигде, как в прежние времена.

Минут пятнадцать они ехали по полю, подпрыгивая на ухабах, впереди виднелся перелесок, неясно темнеющий на фоне вечернего неба. Алексей внимательно посмотрел на нее:

- Тебе неплохо бы поспать ещё с часок. - заметил он. - Видела бы ты себя!

- Достаточно того, что ты видишь. - Возразила Анна. - Я уже выспалась. Хотя, если ты устал...

- Так. Вопрос снимается, - ободряюще улыбнулся он. - Слушаюсь, шеф, позвольте только заправиться.

Автозаправочная станция - последнее, что помнила Анна. После этого она снова резко провалилась в сон...

Сколько спала - неизвестно, но проснулась от собственного крика, опять увидела Бориса с перерезанным горлом, и себя - вытирающую кухонный нож о его залитую кровью рубашку, с мыслью: "Все равно стирать"...

Машина не двигалась, за окном темно, Алексея рядом не было.

Унимая начавшуюся дрожь, Анна осмотрелась. Вкруг дороги растут яблони с несозревшими ещё дичками. За ними - плотной стеной стоят сосны. Ворота лагеря почти не видны, зато хорошо просматривается белая надпись "Дзержинец".

Женщина вылезла из машины, захватив сумку, придержала дверцу, стараясь не спугнуть тишину, зашла в открытую калитку. Кругом на аллеях - как будто ни души, но вдруг ей почудилось какое-то движение в кустах, густо разросшихся вдоль забора. Не успела она сделать шаг, как оттуда, оправляя одежду, выскочила парочка. "Девчонка совсем", - подумала Анна, глядя на девушку, наощупь застегивавшую светлый халатик. Плечистый парень - видимо, охрана лагеря - заправил тельняшку в защитные брюки, затянул на бедрах ремень с кобурой, проверил, на месте ли его "сотовый" и пошел следом неторопливо, как сытый кот, а потом свернул в незаметную аллею и исчез в темноте.

Проводив взглядом девушку до единственного освещенного домика, Анна немного успокоилась: в его дверях появился Алексей. Увидев "ночную фею", он подошел к ней и что-то спросил. Ане мучительно захотелось подойти поближе, чтобы услышать, о чем они говорят. Но тот заметил её маневр и предостерегающе поднял руку: будто бы пригладить волосы. Девушка, отвечая на вопрос, что-то убежденно доказывала собеседнику, потом зашла в корпус. Алексей махнул рукой Анне и та помчалась к нему.

- Ну, что?

- Тише ты, весь лагерь перебудишь! Сейчас она выйдет - это медсестра, начальства сегодня нет на наше счастье - и покажет написанное опекуном заявление, по которому он забрал детей на дачу две недели назад.

- Но ведь опекун - ты! - изумилась Анна.

- Вот именно. Но я ей этого не сказал, назвался дядей (что тоже, впрочем, правда), сказал, что хотел повидать племянников и попросил принести документ: там указан адрес дачи.

- Как они могли, не проверив, не выяснив...

- Слушай, не время сейчас права качать: она вот-вот вернется и не должна тебя видеть. Я постараюсь забрать это "заявление". Хорошо бы только её чем-нибудь отвлечь.

- Уж я отвлеку, не сомневайся! - пообещала Аня и добавила: - А ты не теряй времени и сразу - в машину. Если что - в первый раз меня видишь.

- Анна, без глупостей! - нахмурился Алексей.

- Кто из нас начальник? - ухмыльнулась она. - Не боись, бо-бо никому не сделаю. Так, развлеку немного местных суперменов и медсестер, а то радости у них традиционно-однообразные.

И она, услышав шаги, отступила в тень, а потом тихо пошла по той аллее, куда скрылся котище. Аллея привела её к домику с надписью "Столовая". Здесь тоже было темно. Обойдя его, Анна увидела с обратной стороны полоску света, пробивавшую себе дорогу через неплотно прикрытую на кухню дверь. Она поднялась на две ступеньки, заглянула туда и обнаружила плечистого парня. Стоя к ней спиной, он, как медведь на пасеке, лез своими ручищами в кастрюли и сковородки, что-то захватывал там, отправлял в рот и, не переставая жевать, искал новую добычу. Потом подошел к огромному холодильнику, достал трехлитровую банку молока и стал пить, урча от удовольствия.

В этот миг Анна увидела его лицо и обмерла: он до ужаса напомнил ей заявившегося накануне Кола! Дрожащими руками она вытащила из сумки пистолет, направила его в небо, зажмурившись, нажала на курок и уронила оружие. Ожидаемого грохота не последовало... Двойник медленно опустил банку на стол, прислушался. Он взглянул на дверь, так же медленно подошел, распахнул её и столкнулся с женщиной, шарившей руками по крыльцу. При виде Анны лицо его исказилось, глаза сузились, рот растянулся в злобной гримасе. В этот момент Аня подобрала свое оружие и выпрямилась. Прожорливый защитник детей выхватил пистолет из кобуры:

- А, сука! Ко мне теперь подбираешься?! - зашипел он, брызгая слюной и целясь в голову. Анна инстинктивно отшатнулась. В тот самый момент, когда прозвучал выстрел, она, оступившись, слетела со ступенек.

Сначала ей показалось, что в неё попали - так зазвенела голова от грохота и падения. Но она решила, что разберется потом, и, подхватив сумку, срезая угол, через кусты помчалась к воротам. Вслед ей прозвучало ещё два выстрела. Петляя, как заяц, от дерева к дереву, которые, принимая пули в себя, прикрывали её, и благодаря меткость отдыхающих хулиганов, поразбивавших фонари, она выскочила с территории лагеря. За спиной слышался тяжелый топот вооруженного любителя медсестер, прекратившего стрелять наугад в кромешной тьме. Нырнув в ставший родным "хундай" (мысленно она в очередной раз переврала марку машины), Аня с ужасом ждала, что будет дальше. И в этот момент позади Двойника возник Алексей. Всю свою силу и навык, полученные ещё в Афгане, он вложил в один удар, сваливший преследователя.

- Это что - твой новый ухажер?

- Лешка, это же он... у меня сегодня... в квартире...

- Воскрес из мертвых, что ли? И пули твои его не достали. Только шуму наделали.

- Так это он сейчас стрелял!

Алексей взял из рук Двойника ещё теплый "макаров":

- Ну, кто бы ни стрелял, а переполох уже поднят, - и он помахал в воздухе помятой бумагой, - медсестра, во всяком случае, при мне помчалась звонить в районное отделение. Думаю, нам пора.

- Леш, он что-то знает. Меня он, во всяком случае, точно знает.

- Ну что ж, возьмем его с собой, познакомимся поближе. Поможешь?

Двойник шевельнулся. Алексей для верности стукнул его ещё разок:

- На войне - как на войне!

Потом они погрузили его в машину на заднее сиденье, Анна села спереди, не сводя глаз с зеркальца заднего осмотра, в котором бледно-серой плесенью отражалось лицо пленника. Алексей газанул и, развернувшись почти на месте, они помчались к шоссе.

- Ты что же, утром не подох? Так я тебя сейчас кокну. За детей я тебе глотку перегрызу. Кто их забрал? Где они? Отвечай!

Переместившись на заднее сиденье и воткнув дуло своего трофейного оружия в бок очухавшегося охранника, Анна проводила допрос. Руки ему предварительно стянули его же собственным ремнем. Кобура с "макаровым" находилась уже у Алексея. Минут пятнадцать назад он попросил:

- Шеф, давай сделаем небольшой привал, я должен отдохнуть.

Теперь машина стояла на обочине с выключенными фарами, Алексей спал, а Двойник, поблескивая в темноте глазами, сквозь зубы выцеживал информацию...

А после Алексей с Аней подытоживали собранные сведения:

- Насколько я понял, у этих типов Юрки нет. Значит, первая наша задача - отыскать его и узнать, что с ними произошло.

В глазах Анны засветилась надежда:

- Ты считаешь, что Юрка на воле, - и исправилась, - то есть, на свободе?

- А где ж ему ещё быть? - усмехнулся Алексей. - Мы тебе не сообщали, но он из интерната дважды бегал.

- Куда?

- Первый раз его нашли спустя десять дней в подвале вашего дома. Другой - через двадцать два дня возле Сергиев-Посада на территории мужского монастыря. Но после этого я просил его об одной вещи и очень надеюсь, он не позабыл свое обещание.

- А что он тебе обещал? - нетерпеливо затормошила его Анна.

- Вот приедем на дачу, - покосился Алексей на Двойника, - я тебя накормлю, напою, спать уложу и стану рассказывать.

Анна усмехнулась:

- А перед едой все порядочные бабки Ёжки гостей своих в бане парят. Я ведь помыться так и не успела.

- Баньку сегодня не обещаю, а душ мы с Андрюхой смастерили. Кстати, твои мальчишки нам здорово помогали прошлым летом. Особенно Павел. Совсем взрослый стал.

- Они же с твоим одногодки. А Катю с Марусей давно видел? - снова начала расспросы Аня, но сама себя оборвала. - Нет, о детях поговорим позже, а то я не сгруппируюсь. Нам надо решить, где Борис мог спрятать эти треклятые документы. Хотя бы понять, что они из себя представляют! Может, ты что знаешь?

Алексей задумался, свернул с шоссе к дачному поселку и, пока они ехали к домику, все время молчал. Анна искоса поглядывала на него, не понимая, что на него накатило, и все порываясь что-то сказать. Но он остановил её, глазами указав на притихшего сзади любвеобильного спортсмена.

Наконец, показалась крыша знакомой дачи, почти скрытой в зелени яблонь и слив, которые сажала ещё сестра Люба. Машина подъехала к воротам гаража, выходившего прямо на дорогу.

- Ты пригляди пока за этим, а я пойду открою гараж и посмотрю, что там и как...

Ворота гаража выходили прямо на дорогу. Пока Анна глядела на удалявшуюся фигуру Алексея, в темноте выглядевшего древнегреческим Титаном, её вдруг охватил панический ужас. Даже утром ей было не так страшно. Но тогда она могла рассчитывать только на себя. А теперь, когда почувствовала защиту близкого человека, стала бояться, что Алексей не станет вникать в её дела, ведь в его глазах она по-прежнему - убийца. И тогда он бросит её на произвол судьбы рядом с этим тихо матерящимся типом, который одним только своим видом напоминал весь пережитый сегодня день...

Но, как только она растравила себе душу подобными мыслями, рядом раздался голос:

- Все в порядке. Подожди на крыльце, пока я поставлю машину и пристрою гостя на временный отдых.

Когда они вошли в дом, Алексей не стал зажигать верхний свет. Он включил настольную лампу, показал Ане душевую кабину в углу кухни, дал ей мыло, банное полотенце и свой махровый халат, предупредив, что вода в баке не горячая, но хорошо прогретая на солнце за день.

- "Прогретая за день", - передразнила она. - За какой день - вчерашний или завтрашний? Уже давно ночь!

- Ладно, не привередничай! Скажи спасибо, что хоть такая есть!

Пока Аня переводила недельный запас воды, хозяин дачи снова пошел в просторный гараж и устроил Двойнику максимум удобств: доставил из сарая пустое ведро, связал руки не за спиной, а спереди. Заодно предупредил, что испортит ему профиль, если тот вздумает мочиться в угол, и запер гараж снаружи. Затем Алексей поднялся на чердак и осмотрел каждый уголок. В конце концов он обнаружил то, что искал: клочок бумаги с каким-то рисунком. Потом спустился вниз, порылся в кухонном шкафчике, нашел пару банок консервов и пачку крекеров, поставил чайник на электрическую плиту. К появлению Ани, посвежевшей после купания, уже и чайник закипел, и консервы были открыты, и тарелки поставлены.

За ужином почти не разговаривали. Когда Анна все съела и попросила ещё один стакан чая, Алексей положил перед ней листок, который нашел на чердаке.

- Смотри, это Юрка визитку оставил. Не забыл про наш уговор!

Мать долго не могла рассмотреть, что начиркано на клочке бумаги. Закапала слезами на листок.

"Из дальних мест пришло письмо от возлюбленного, крепко запечатанное рисовым клеем. Торопишься раскрыть его, а сердце так и замирает..."

Алексей решил отвлечь ее:

- Анна, глянь, мне этот почерк, по-моему, знаком. Что скажешь? - и выложил ещё один лист: тот самый, что они добыли в лагере.

Слезы мгновенно просохли. Теперь она внимательно рассматривала ровные строки заявления, написанные мелко, разборчиво, размашисто и почти печатными буквами, сильно наклонившимися влево.

"Директору детского оздоровительного лагеря "Дзержинец" Павлову В.П. от Арина А.А.

ЗАЯВЛЕНИЕ

Прошу Вас разрешить мне - Арину Алексею Анатольевичу - забрать на летний отдых находящихся под моей опекой детей:

Арбузову Екатерину,

Арбузова Павла,

Арбузова Юрия,

Арбузова Петра,

Арбузову Марию.

Дети будут находиться на моей даче по адресу: Московская область, Истринский р-н, пос. Строителей, ул. Ильича, д.7

С уважением - А. Арин"

- И адрес твой дал! Откуда они все знают?

Реакция Анны была не совсем понятна Алексею. Он подумал, что она замерзла, укутал ей ноги пледом.

- Ты, Ань, как маленькая, ей Богу! Неужели не поняла до сих пор, с кем дело имеешь? - подивился он её наивности.

- Поняла. Давно поняла, - тело свояченицы сотрясала нервная дрожь, с которой никак не удавалось справиться. Подбородок ходил ходуном, поэтому даже не все слова поначалу были понятны. - Еще тогда поняла, когда меня в КПЗ держали. Тогда-то я впервые этот почерк увидела: мне записочка "с воли" пришла. Не артачься, мол, все равно все улики против тебя! А если не будешь отрицать очевидное, да поведешь себя с умом, - тебя глупенькой признают и сильно строгими с тобой не будут. Ревность - она всегда уважение вызывает. Я тогда, действительно - глупая, предъявила эту инструкцию следователю. И знаешь, что он мне ответил? "Ну что ж, по-моему, очень мудрый совет! Ты только никому больше записку не показывай, а то версия с убийством в состоянии аффекта отпадет, и твои психические отклонения будут расцениваться не иначе, как тяжелая форма дебилизма". Пришлось мне смириться. Да и что я могла? Борьку все равно уже было не вернуть, а записку этот мент в дело подшивать не стал, спрятал куда-то в карман прямо на моих глазах: "Все равно она не потянет против всех доказательств твоей вины. Ну а "висяк" мне ни к чему - я сам на ниточке висю: чуть что не так до пенсии доработать не дадут."

- Слушай, Анька, - голос Алексея задрожал от внутреннего еле сдерживаемого напряжения, - ты что, хочешь сказать...

- Да ничего я не хочу сказать, - устало и как-то сразу расслабившись перебила она, - просто все поверили в то, что говорили факты. Даже те, кто знал меня не один год... Ведь и ты, небось, ни разу не усомнился...

Алексей молчал, как воды в рот набрал.

- Что детям-то сказали, как объяснили?.. - тихо спросила мать.

Алексей сидел, прикрыв глаза, опустив подбородок на крепко сжатые пальцы. Анна взяла, наконец, рисунок сына и улыбнулась, увидев танцующих человечков:

- Это что, из "Записок о Шерлоке Холмсе"? Неужели он знает?

- Да, это и есть наш договор: если он снова сбежит, то даст мне знать о себе шифром из этого рассказа. Мы с ним выдумали недостающие буквы из алфавита и нередко переписывались таким образом.

Анна согласилась:

- Не Бог весть какой секрет, но, не имея книги под рукой, действительно, расшифровать достаточно сложно.

Алексей поднялся, подошел к старой этажерке и снял с неё потрепанный желтый том старого доброго автора детективов - Конан Дойла из детской "Библиотеки приключений".

- На, переводи.

- А ты куда? - вскинулась Анна.

- Хочу съездить к приятелю одному, пристрою у него на время нашего квартиранта. Да не волнуйся ты, - он успокаивающе приобнял её за плечи, - я не надолго! Что ж прикажешь - таскать за собой этого придурка? Он же будет гирями висеть у нас на ногах. А нам ещё столько предстоит всего сделать. Мы, конечно, не муж и жена, но все равно, теперь - "одна сатана"! Постарайся отдохнуть, пока меня не будет.

- Лёша, ты хорошо его связал? - со страхом спросила Анна.

- Да я его в багажник заброшу, оттуда он у меня всё равно не выберется.

Её было трудно убедить:

- А он сообщить никому не сможет?

Алексей дожевывал печенье, поэтому вопрос прозвучал невнятно.

- Каким образом?

- Я видела, у него там такая трубка с антенной, на рацию похожа...

Она ещё говорила, а зять сорвался с места, хватая на ходу ключи от машины. Не понимая, женщина поспешила за ним.

Когда они ворвались в гараж, их пленник, матерясь на чем свет стоит, шарил связанными руками по карманам. Сотового при нем не было. Алексей одним ударом отключил дюжего парня, взвалил его на плечо, попросил Анну открыть багажник машины и скинул туда Двойника. Потом отворил дверцу машины и осмотрел салон. Так и есть: трубка валялась на полу под задним сиденьем.

- Мы везунчики с тобой, Анька! На наше счастье, она вовремя выпала у него их широких штанин. - Он шлепнул её по мягкому месту и весело добавил: - Ну, всё, искательница приключений, иди в дом. С огнем не играть, дверь никому без взрослых не открывать!..

Алексей уехал. Анна вернулась в комнату.

* * *

Блин света от настольной лампы лежал на столе, как нарисованный. Кругом царил полумрак, углы сглаживала темнота... Только сейчас Анна заметила, что в комнате появилось много картин. При Любе такого не было. Сестре льстило, что у неё муж - художник. Но она всячески стремилась направить его талант в "нужное" русло: пристраивала его расписывать под старину потолки и стены в офисах, реставрировать древнюю мебель, писать копии для провинциальных музеев. При этом искренне считала, что если стоит у мольберта не на заказ - Алексей попросту теряет время.

"Настоящий художник должен приносить своим искусством пользу людям! горячо убеждала она его. - А кто из нормальных людей поймет твои фантазии?! Ты здесь растрачиваешь энергию или справляешься с плохим настроением, а тебя ждет ра-бо-та. За которую, к тому же, заплатят! И немалые, между прочим, деньги!"

Год после гибели Любы Алексей совсем не писал, но теперь живопись, вероятно, стала полноправной хозяйкой его жизни. Об этом говорили полотна, которыми были увешаны стены. Хотя Аня была убеждена, что это - далеко не все его работы: слишком строг он был к собственному творчеству, к тому же, наверняка много дарил...

Ей очень хотелось всё рассмотреть. Анна побоялась включать люстру и направила лампу на стены. Разглядела подробно каждую работу... Господи, что же творилось в душе Алексея, когда он писал вот это?..

Стало страшно.

Снова нарядившись в спортивные брюки и футболку, набросив на плечи старую Любкину шерстяную шаль, Анна в раздумье подсела к столу. Зачитанный "Шерлок Холмс" раскрылся почти в нужном месте. Она, букву за буквой, стала разбирать послание Юрки.

Когда работа уже подходила к концу, Аня насторожилась: в оглушающей предутренней тишине явственно слышался шорох покрышек по шелестящей траве.

"Как хорошо жить в таком доме, где никто не заботится о воротах ни в середине ночи, ни на заре, где можно принять любого гостя, будь он принц крови или придворный вельможа!"

"Лёшка!" - подумала она и помчалась в сад, начисто позабыв о шутливом предостережении зятя...

За воротами, сливаясь с предутренними сумерками, стоял тот самый зеленый автомобиль, номер которого она складывала днём и который узнала по "подбитому глазу". Из машины вышли двое: какой-то мужик и... Алёна! Так вот почему женский голос за дверью показался ей накануне знакомым... Вот кто преследовал её по пятам!..

Шок, панический ужас, оцепенение, безразличие и - безудержная ярость... Ярость, захлестнувшая Анну с такой силой, что кровь бросилась в голову, застучала по вискам, расплылась обжигающими кругами в глазах... Ей показалось, что сердце уже перестало биться, что она не дышит. В ушах сквозь гул - прозвучала только одна фраза: "Не хочешь забрать своего единственного обратно? Мне он больше - ни к чему!.."

Продираясь сквозь немоту и бездыханность, Анна, как в замедленном сне, сделала несколько шагов по направлению к Алёне. И оцепенение тут же слетело с неё, как простыня с нетерпеливых любовников. Она кинулась вперед и вцепилась в ненавистное стройное горло руками, дрожащими от слабости и возбуждения. Её пальцы, словно челюсти тигра, стискивали нежную шею. Еще чуть-чуть - и Враг должен быть повержен! Но в этот момент она почувствовала страшный удар сзади и рухнула на землю, увлекая за собой жертву.

Анна пришла в себя на полу гаража, связанная, лежащая в луже ледяной воды (должно быть, облили её уже не один раз). Мужик нервничал, словно перед защитой диссертации, озабоченно сновал туда-сюда, изредка подправляя на переносье очки, и возмущенно оправдывался: - не он же виноват, что Кол не справился со своей работой и Алёна теперь осталась без помощника! Заниматься подобными вещами вообще не входит в его обязанности. Из-за их обоюдного недосмотра она своим телефонным звонком вызвала его с важнейших переговоров, может сорваться очень важный контракт на поставку оборудования, в котором так нуждается клиника. Артисту легко давать указания, садясь в самолёт. Пусть скажут спасибо, что он вообще догадался искать эту шуструю мамашу здесь - на даче у опекуна её детей.

Охрипшая девка держала руку на горле. Она предложила ему перестать разыгрывать из себя светило, напомнила, что ему дают не только указания, но и немалые бабки, и в красках расписала, как его "поблагодарит" Кофр, если эта (последовал кивок в сторону Анны) сыграет в ящик.

Тут она заметила, что "эта" приоткрыла глаза и сразу нависла над Аней:

- Ты мне ещё за это ответишь! - Она схватила женщину и рывком посадила. На лилейной шейке ярко алели отпечатки пальцев.

- Да брось! - Анна скривилась, то ли в ухмылке, то ли от боли. Голова у неё кружилась и всё вокруг ходило ходуном. - За мои "поцелуи" тебя вряд ли кто-нибудь станет ревновать. Ведь кобели твои, наверное, все до одного знают, что ты - сука продажная!

Алёна размахнулась, но "научный работник" придержал её за руку:

- Не увлекайся! Успеешь! - А потом заглянул Ане в зрачки сквозь свои профессорские линзы и сказал очень мягко, вкрадчиво, но настойчиво:

- Арбузова Анна Даниловна, если не ошибаюсь?

- Что вам надо? - побледнев, грубо спросила она.

- Вам бы теперь здоровьем заняться не мешало - память подлечить. Ведь то, что случилось несколько лет назад, сегодня опять произошло, причем, снова не без вашего участия. История повторяется... - и сокрушенно вздохнул: - Вы просто неисправимы!

- Что вам надо от меня? - повторила Анна. - Снова сесть прикажете? История-то повторяется, да только я уже не та!

- Ну зачем же, наоборот! Вы нужны нам здесь. Напрасно вы так резко отреагировали на посещение нашего... курьера. - подобрал он словцо. - Хочу предложить небольшое джентельменское соглашение. Ваш муж, я имею в виду покойный муж - в связи с безвременной кончиной, не успел передать нам кое-какие документы, относившиеся к его последним раскопкам. Так вот, просьба состоит в том, чтобы вы, зная характер покойного, его привычки, пристрастия, помогли нам найти все эти бумаги - все, что остались. - Он почти ласково пояснил: - В обмен на жизни тех, кто вам, надеюсь, небезразличен.

- Ах ты, сука, падаль вонючая, - зашипела на него Анна, - да если хоть один волос упадет с их голов, вы, твари, ни одной буквочки от ваших паршивых бумажек не получите. Я... - она снова задохнулась и дикая боль снова сдавила ей голову. - Я...

"Поверьте, я не считаю мою речь особенно изысканной. Разве я могу решить, что хорошо, а что худо? Оставлю это на суд других, а сама доверюсь только моему внутреннему чувству."

- Зачем же так нервничать, - посоветовал ей "профессор" тоном семейного врача, - вы же видите, вам вредно волноваться! Дело-то яйца выеденного не стоит: вы нам - документы, мы вам - ваших чад, заметьте, в целости и сохранности. Поверьте, содержатся они в полном довольствии и достатке. Существуют добрые люди, которые очень любят девочек, и конечно, здоровеньких. А уж внутренние органы для пересадки нужны только от здорового донора. Правда, в наше тяжелое время случается это нечасто: немногие в состоянии оплатить операцию своего любимого и, как правило, единственного ребёнка. А у некоторых семейных пар - вообще нет детишек, они безумно от этого страдают и готовы платить любые деньги, лишь бы им помогли усыновить - или удочерить, как угодно - нормального ребенка с хорошей генетической наследственностью. Таких тоже немного: услуги врачей и официальных органов социальной защиты стоят немало. Но вам это лишь на руку: времени больше в запасе. Так что - не обессудьте, не вернёте бумаги, долги вашего покойного мужа оплатят его отпрыски, благо - их у вас много. Есть места, где живую человеческую плоть ценят больше, чем вы своих детей. Желаю удачи! Давайте только заранее договоримся, где и когда нам встретиться...

- На том же месте, в тот же час!.. - раздался весёлый голос. - О чём спор?

Анна, наконец, смогла вдохнуть: наставив на гостей пистолет, плотно закрытую дверь гаража подпирал спиной Алексей. Замершая было девка шевельнулась.

- Стоять!

Анна не поверила своим ушам, услышав резкий, словно крик грача, голос зятя. Он махнул дулом пистолета в сторону противоположной стены, у которой громоздились канистры с бензином, банки с мебельным лаком, растворители; эти - оба - послушно отошли от заложницы.

Алексей, наоборот, подошел. Продолжая держать Очкастого под прицелом, не глядя, левой рукой распутал узлы.

- Иди в дом, найди, во что переодеться, - строго приказал он свояченице, - мы уж тут, как-нибудь, без тебя. А то опять что-нибудь натворишь.

- Я буквально три минуты назад говорил о том же, - засуетился профессор.

- Говорить будешь, когда тебя спросят! - обрезал Алексей, обыскав его и Алёну, затем раздраженно добавил, распахивая на минуту дверь: - Анна, я тебе что сказал?!.. - Он заметил, что она едва передвигает ноги. Голос его прозвучал уже не так сердито. - И сумку не забудь...

2.

"- Что ему было нужно? - спросила императрица.

Я без утайки рассказала все, о чем говорил мне Наримаса. Дамы со смехом воскликнули:

- Не такое уж это важное дело, чтобы вызывать вас из апартаментов государыни. Мог бы, кажется побеседовать с вами в ваших собственных покоях."

Сэй-Сёнагон "Записки у изголовья"

Капитан милиции Луканенкова пришла на работу в ужасном настроении. С утра все складывалось до отвращения неудачно: не просохли выстиранные вчера джинсы дочери, пока она их гладила, убежал кофе, пока оттирала плиту, чтобы не оставлять её грязной на месяц, Маринка грохнула стеклянную пепельницу и сильно порезалась. Потом они долго не могли остановить кровь, и в результате, когда уже стояли в дверях с чемоданами, - раздался звонок из отделения.

Сегодня к ней боялись подходить не только сослуживцы: сам подполковник Крячек, который вызвал её на работу и которому успели доложить, что Марья Павловна - не в духе, не рискнул выговорить ей за опоздание, а лишь сказал:

- Прости, Марья Павловна, что пришлось сорвать с отдыха, но тут дело такое... Тебе ведь досталось "наследство" от Колоскова Николая Ильича? Так вот, была у него подопечная Арбузова. Ее вчера выпустили, но по месту прописки она так и не прибыла. Мало того, в квартире соседи слышали подозрительный шум, вызвали наряд, и что ты думаешь?..

- О том, что я думаю, я лучше промолчу! - сверкнула глазами капитан Луканенкова.

- Нет, в самом деле, - примирительно продолжил начальник, - на её квартире обнаружен труп мужчины с огнестрельным ранением. Оружие не найдено. Судя по всему, женщина в квартире побывала. Непонятно только: до, во время или после выстрела. Где она - неизвестно. Так что, сама понимаешь, без тебя не обойтись.

- Незаменимую нашли! - достаточно громко фыркнула себе под нос капитан и официально уточнила: - Могу идти?

Получив утвердительный ответ, она вышла, преувеличенно четко вбивая крепкими ногами каблуки в кабинетный паркет начальника.

- Чтоб ты провалился вместе со своим Колосковым, - бушевала на всю комнату женщина "бальзаковского" возраста, употребляя выражения, не свойственные прекрасным героиням романов.

Марьей Павловной её величали с молодых лет, в то время, как сверстницы были просто Олями, Наташами, Ирочками или Танями. Она вызывала уважение коллег независимым характером, нежеланием идти на компромисс, умением быть "своим парнем" в мужской кампании. Марья Павловна отвергала формулу "во внутренних органах для женщины путь к звёздам лежит только через органы половые", поэтому начальства не боялась. На попытки без её желания залезть к ней под юбку (охотников поначалу было много) отвечала коротко - била наотмашь. А рука у Луканенковой, надо сказать, была очень тяжелой, хотя никто бы не сказал, что её обладательница - крестьянских кровей: так музыкально-длинны пальцы, так узка ладонь. Усвоив, что её фривольный тон и слегка циничный взгляд не означают для них "призыва к действию", мужчины-сослуживцы поотстали с нескромными предложениями.

Притихший коллега-Смыслов, наливая в кружку кипяток, с опаской поглядывал в сторону обычно веселого (иногда даже излишне), но, впрочем, всегда шумного "старшего товарища".

- Кофе хочешь?

- Какой, к черту, кофе? У меня и без него давление уже подскочило! Нет, ну как тебе это понравится? Мало того, что я три месяца разгребала бумажные завалы после этого полевого командира (она вновь добавила пару эпитетов), мало того, что из-за него на мне повисли два дела, так теперь опять его наследство. У меня от него изжога начинается! Ну что ты смотришь, как баран! Давай, дуй в архив за делом Арбузовой пятилетней давности. И протокол судебного заседания достань. Не я же побегу, у меня - отпуск!

Луканенкова сняла туфли, вытянула ноги и, приняв "пляжную" позу, прикрыла глаза...

Папка Арбузовой оказалась не очень объемной, дело-то было слишком очевидным: подозреваемая была задержана на месте преступления. К тому же, набралось достаточно свидетелей в пользу обвинения. Одни в подробностях с упоением рассказывали, какие скандалы закатывала Анна своему мужу "приличному человеку и хорошему отцу", другие живописали в красках, как она выставила его из квартиры, а потом во время его редких визитов домой, требовала от него "подумать о детях". Правда, находились и такие, кто её даже и не осуждал, ведь "любовь - слепа".

Много, подробно и эмоционально говорил об Анне муж её погибшей сестры - художник Алексей Арин. Даже по сухим страницам протоколов можно было понять, что он частенько бывал в её доме и очень ценил семью, где царили мир, любовь и покой. Ничто не предвещало беды, пока Борис Арбузов не уехал в последнюю археологическую экспедицию. Оттуда, по словам Алексея, он вернулся другим человеком: часто уезжал из дома, появилось ощущение, что домашний очаг треснул и вот-вот развалится... Впрочем, скоро так и случилось: отец семейства ушел жить к другой женщине.

- Интересно, что бы сделала я, если б моего Вовку кто-нибудь увел? подумала вслух Мария Павловна. Она вообще славилась тем, что всегда примеряла на себя "рубашку" подозреваемых. - Тоже, наверное, убила бы. Только не его, а её! - постановила она и стала читать дело дальше.

А дальше как раз шли показания подруги убитого - Алёны. Именно она убедительно и подробно рассказала о том, как Анна Арбузова приехала к ней домой и вызвала Бориса на лестничную клетку для разговора. Она, Алёна, забеспокоившись его долгим отсутствием, выглянула к лифтам. По её словам, картину застала жуткую: мужчина лежал на спине, а его бывшая жена методично вытирала о его рубашку большой кухонный нож.

Марии Павловне показались любопытными два момента: на первых допросах обвиняемая вину свою отрицала. Она монотонно твердила, что в тот вечер ей позвонили, и неизвестный женский голос поинтересовался, не хочет ли она забрать своего единственного (она так и сказала - "единственного") обратно. Когда она приехала по указанному адресу и поднялась на шестой этаж, то увидела мужа с ножом в горле. Нож, по её словам, пропал у неё из дома пару дней назад, да она его особенно и не искала: у них частенько что-нибудь исчезало, - потом, через какое-то время, все равно находилось.

А на третьем или четвертом свидании со следователем Арбузова рассказала о том, что сама позвонила мужу, что не знает, зачем взяла нож и не помнит, как всё произошло, но зло на мужа не имела и потому безоговорочно признаёт всё, в чём её обвиняют.

- Да-а! - Капитан Луканенкова с шумом захлопнула папку и швырнула её на стол. Потом крутанулась в вертящемся кресле и уставилась за окно.

От её глубокомысленного замечания коллеге-Смыслову стало не по себе. Он ждал нового взрыва эмоций.

- Слушай, утренние сводки - у тебя? - вдруг достаточно мирно обратилась она к Смыслову.

- Уже отдал. Позвонить, чтоб принесли? - с готовностью потянулся он к трубке. (Именно за умение ладить с людьми, а не просто за сочетание имени и отчества, коллеги в шутку прозвали его "Вась-Вась".)

- Нет. Ты ведь знаешь: у нас только сказка скоро сказывается, а дело нескоро делается. Будь другом: сходи сам. Я пока поговорю с нашим заслуженным пенсионером.

Когда старший лейтенант уходил, Марья Павловна уже набирала номер домашнего телефона Колоскова.

- Николай Ильич? Здравствуйте! - её речь полилась веселым контральто. - Как ваше драгоценное?.. И правильно сделали, что отправили: они - от вас, вы - без них! А вот мне, несчастной, отдохнуть не дают: на работу из очередного вызвали. В некотором роде и по вашей милости! Тут подопечная ваша, Арбузова - помните?.. Ну как же "нет": мать пятерых детей, убила мужа, на бытовой... Да-да, именно она! Мне бы такую память! Так вот, вчера дома не появилась. Уже освободили... И не говорите, - сама не замечаю, как летит, Маринка в девятый пойдет. Я?.. Всё молодею. Ну я быстренько, об Арбузовой, я ж ваша единственная наследница. В чём дело? Да просто мне подкинули её дело - в том-то и дело! Ага, скоро оды буду слагать нашему начальству, вот только рифмы поприличнее найду. Ну да ладно, не будем о грустном, ближе к телу! - капитан сделала ударение на последнем слове и взяла быка за рога: - Николай Ильич! Встретиться бы... - в её голосе появились заискивающе-умоляющие нотки, - без вашей помощи мне никогда отпуска не увидеть! Да нет, сегодня - первый день... Ну послушайте! игриво возмутилась она, - Не очень молодая, но местами очень красивая женщина умоляет вас о свидании, а вы отнекиваетесь! Помилосердствуйте!.. Да где вам удобно, туда и подъеду! Договорились!

Смыслов протянул ей сводки происшествий и ехидно поинтересовался:

- Ну, что, охмурила старичка?

- Учись! - ухмыльнулась Марья Павловна. - Секс по телефону. Бесплатный. Тот ещё козлик! Знаешь как он на меня пялился, когда я только начинала работать! Просто раздевал глазами. - Следователь быстро просмотрела бумаги и заинтересованно протянула: - Тэк-тэ-эк-с, пожар, значит? На даче, значит?!

- Какой пожар? - подсел к ней на стол Вась-Вась.

Вместо ответа капитан вскинула на Смыслова заблестевшие глаза и напористо спросила:

- У тебя как сейчас с работой? Дел много? Не хочешь со мной за город прокатиться, воздухом подышать?..

- Нет, мне тут ещё надо... - заколебался Смыслов, не желая быть затянутым в бешеную орбиту энергичных действий капитана Луканенковой.

- Как знаешь! А я съезжу, может, даже удастся искупаться на природе: отпуск у меня или не отпуск?!

Уже уходя, капитан отдала последнюю просьбу-приказ: позвонить Колоскову и сообщить, что встреча с ней переносится на семнадцать, нет, лучше восемнадцать часов. И ещё - раздобыть ей московские телефоны Арина Александра Анатольевича, свидетеля по делу Анны Даниловны Арбузовой.

Смыслов перевел дух, только когда её шаги затихли в конце коридора. Он подошел к окну и окончательно успокоился лишь через несколько минут, убедившись, что Луканенкова "оседлала" свой персональный старенький "москвич" и помчалась в сторону кольцевой автодороги...

Когда Марья Павловна разыскала дачу Алексея Арина, она ещё застала окончание бесплатного спектакля, который Истринская пожарная машина давала для обделенных зрелищами местных: пожарные рьяно качали воду из колодца и щедро поливали деревья, словно в расчете на то, что обуглившиеся ветки при всём честном народе снова покроются зеленью и цветом. В углу участка зияла разинутая черная пасть, бывшая ранее гаражом, рядом с ней - всё то, что прежде называлось автомобилем. Толпа деревенских жителей старательно затаптывала по всему саду тлеющие головешки. Кто-то из людей половчее ухитрялся вытащить из обугленных останков дома картины, охраняя их от проливного пожарного дождя. Постепенно собралось изрядное количество полотен.

Чумазый бригадир ознакомился со столичным удостоверением приезжей сотрудницы и весело доложил, сверкнув улыбкой:

? Обнаружено две трупа, мужской и женский. Мужчина предположительно хозяин дачи. Женщина - неизвестна.

Как объяснил тот же бригадир, представители местной милиции уехали в отделение составлять протокол, дело-то ясное: хозяин дачи переливал в канистру бензин для своей тачки: вон, во дворе - сгорела вся! Подружка его, видимо, не вовремя бросила сигарету, ну и... Правда, поскольку гараж выгорел дотла и тела погибших невозможно опознать, а уж о документах и говорить не приходится, трупы в Москву повезли для проведения идентификации. С женским телом, скорее всего, будут сложности: хозяин-то был вдовец и что за бабу привез к себе в гости - кто его знает. И со спасенными картинами сплошные проблемы: милиция забрать отказалась: говорят, мол, у них не камера хранения, - посетовал белозубый Майкл Джексон-наоборот, - а из местных жителей никто не хочет брать на себя ответственность: отвечай потом за сгоревшее, обвинят еще, что продали, а на пожар свалили!

Марья Павловна не была большим ценителем живописи, но оценив количество труда, вложенного в работы, предложила составить опись и под расписку отвезти их в Москву: всё равно ей ещё с родственниками погибшего придется встречаться!

Пока пожарник горячо благодарил московскую капитаншу, Марья Павловна выяснила у него, где найти отделение милиции, но прежде решила поговорить с жителями.

- А вы правда в милиции работаете?.. А кто вы по званию?.. - не отставали от неё местные мальчишки и старушки. - А семья у вас есть?.. А как вы всё успеваете?.. А зачем приехали?.. А он что - был мафиози или просто рекетир?..

Луканенкова решила от них не отставать:

- А вы его часто здесь видели?.. А он один приезжал или с кем-нибудь?.. А как звали его сына?.. А кто знает, где он сейчас?..

Заткнув тем самым "фонтан" любопытства, она выудила у стоглазых бабок максимальное количество информации: и о том, что женщин не привозил, наоборот - у художника часто гостили дети - его племянники-сироты, а мальчишки даже дали ценные сведения о том, что обычно театральный художник ездил на машине японской марки "хундай".

И вот наконец, ей удалось задать вопрос, который волновал её больше всего:

- А где здесь можно искупаться?!..

На обратном пути в Москву Марья Павловна ругала себя последними словами: и почему не догадалась заехать за дочерью по дороге сюда! Маринка так любит плавать!

* * *

Капитан подъехала к дому Николая Ильича в пять пятьдесят пять - в расчёте после беседы с пенсионером ещё застать Смыслова на работе.

Минута в минуту (Марья Павловна никогда не опаздывала на деловые свидания) она поднялась на шестой этаж и глазам своим не поверила: на выходе из лифта - почти такая же толпа, как несколько часов назад в загородном поселке.

Луканенкова протиснулась к ободранной двери, представилась молоденькому тщедушному лейтенанту милиции, сурово разгонявшему народ, объяснила, что у неё была назначена встреча с хозяином квартиры. Лейтенант вернул ей удостоверение и значительно покачал головой:

- Вряд ли ваша встреча состоится. Колосков уже встречал сегодня гостей. Видимо, хорошо приняли "на грудь", чего-то не поделили. В результате - ваш гостеприимный хозяин получил заряд из дробовика в глаз.

- А кто, кто стрелял?

- Это не установлено. Пока! - физиономия милиционера гордо блестела, как медный самовар, когда он записывал данные Луканенковой в потрепанный служебный блокнот: - Убийство на бытовой почве. Такие, Марья Павловна, раскрываются быстро и на уровне местных органов правопорядка.

- Сынок, ты уж мне-то можешь не заливать! За девятнадцать лет работы я понавидалась этих "бытовых". - Тон капитана сменился с ласково-материнского на начальственный. - Повторяю, у меня была назначена деловая встреча с нашим бывшим сотрудником Колосковым Николаем Ильичем. И знаете, о чем я вас попрошу, лейтенант? - Она положила руку на плечо оробевшему стражу порядка и продолжила со своей излюбленной интонацией приказной просьбы: - Вся информация по данному делу должна быть у меня на столе! Передай Анатолию Сергеевичу, пусть срочно со мной созвонится: мой домашний телефон не изменился.

Больше всего лейтенанта поразило, что эта самоуверенная баба накоротке с его шефом...

"Итак, что мы имеем? - размышляла по дороге домой Марья Павловна, внимательно следя за дорогой. - Женщина в припадке ревности убивает мужа. Выйдя на волю, она бесследно исчезает, на её квартире обнаружен труп (кстати, надо будет уточнить, установлена ли личность убитого), суток не проходит, как свояк или зять ревнивицы (который явно симпатизировал ей во время следствия и суда) - хрен его разберет, эти родственные связи сгорает на даче, а с ним и неизвестная женщина (уж не сама ли Арбузова?). Теперь вот - Колосков. Вообще-то, я на него рассчитывала... А что, если она всё-таки говорила правду на первых допросах, а он просто не смог больше ничего раскопать? Не смог или не захотел? Нет, вряд ли. Не стал бы он её сажать без вины - всё-таки мать пятерых детей! Хотя... Ладно, о покойниках или - хорошо, или - ничего. (Кстати, где теперь её выводок?) Ну что ж, подойдем к этой проблеме с другой стороны: попробуем исходить из предположения, что она действительно не убивала...

Тогда получается, что старый козел (Прости, Господи, меня грешную!) действительно раскопал больше, чем есть в материалах дела..."

* * *

Пока Аня судорожно рыскала по дому в надежде найти хоть какую-нибудь подходящую одежду, Алёна впервые с момента появления Алексея подала голос:

- Алёшенька! - замурлыкала она. - Что ты, собственно, собираешься делать? Подружке твоей вреда мы не причинили - ты сам видел - жива, здорова. А что связать её пришлось, так ведь и мы - не без урона! Посмотри, что она со мной сделала! (Далее последовала кокетливая демонстрация.) Но ведь мы - люди подневольные: что прикажут - то и делаем.

В этом месте Очкастый усиленно закивал и несмело подал голос:

- И всего-то надо было: передать вашей даме одно несложное поручение. Так ведь она - смотри ж ты - коллегу нашего пришила...

- Меня хотела укокошить! - не стерпела Алёна.

Алексей прервал излияния.

- Значит, было за что! Ваш Кол-лега вместо того, чтобы "передать даме несложное поручение", стал перед ней своим колом размахивать. Я бы на её месте его на кол посадил. Тщательнее надо было. Тщательнее! Хватит ваньку валять, выкладывайте, где дети? Вы тут что-то говорили о любителях девочек и каких-то донорах... Поясните!

Доктор сразу превратился в педагога и стал объяснять, что до момента возврата принадлежащих им документов...

- Кому это "вам"? - вскользь спросил Алексей.

- Не перебивайте меня. Дайте сказать!

Очкастый покачал головой, а девка шепнула ему: "Не вздумай! Или я доложу шефу, что ты раскололся." - Тот так же тихо ответил: "Для этого надо сначала отсюда выбраться. Да и не найти им щенков без нас всё равно."

- Разговорчики! - рявкнул Алексей и потребовал продолжать, выразительно качнув оружием.

- Ну так вот... Пока бумаги не будут возвращены, все дети отдыхают в разных местах под надежным присмотром. Мальчики - под наблюдением врача, девочкам предоставлена нежная забота женщин. Но всё это - не до бесконечности.

- Где гарантии, что дети в порядке? - спокойно спросил Алексей.

- Гарантия - на фотографии. Только напрасно это место не ищите: мы просто устроили ребятишкам небольшой пикничок, ну и, конечно, фото на память.

Алексей поглядел в упор, проверяя - осведомлены ли "гости" о том, что он с Анной уже побывал в "Дзержинце":

- Но там их четверо!

"Профессор" вильнул глазами в сторону:

- А средний не захотел поехать. Мы их не неволим. Так, присматриваем да развлекаем.

Алексей кивнул. Похоже, эти ещё не знают. Слишком много времени потратили, чтобы вычислить здесь Анну, когда она сбежала из квартиры. Он задал следующий вопрос:

- Что за документы и почему они ваши?

- Алеша, может быть ты знаешь, что последняя экспедиция снаряжалась не на государственный счет. - Алёна говорила медленно, подбирая слова и явно сочиняя на ходу. - Так что договор с Бобом был следующим: всё, что найдено, а также все записи и документы, относящиеся к раскопкам, - поступают в полное распоряжение спонсора. А Боб этого уговора не выполнил... Потому и... (Она провела ребром ладони по шее, забыв про синяки.) Уж как я ни уговаривала его вернуть чужое, какие только способы ни придумывала...

- Да, на "способы" ты, видать, мастерица! Что ж ты, красотка, так беззастенчиво врёшь-то? Я ведь и сам раньше ездил, поэтому прекрасно знаю, что ни один финансист, каким бы кретином он ни был, в те годы не вложил бы ни цента в государственные археологические изыскания. Какой ему с этого прок?..

Пока Алёна заговаривала Алексею зубы, Очкастый медленно поднял руку, долго чесался за ухом, почти незаметным движением выхватил из-за шиворота болтавшийся где-то между лопаток клинок и метнул его, метясь бывшему афганцу в грудь...

Анна, превозмогая боль, забросила в сумку все свои нехитрые пожитки, спрятала разгаданную "шифровку" сына, нащупала на дне оружие Кола и машинально потрогала гладкий ствол.

"Что-то Лёшка там долго... Потом, он - один, а их двое. Кто знает, что эта сука ещё придумает!..".

Она повесила сумку на плечо, тихо подошла к дверям гаража, заглянула. И как раз вовремя...

Сердце подскочило к горлу:

- Лёшка! - Не своим голосом завизжала Анна...

Реакция Алексея была мгновенной: выстрелы "макарова" прозвучали почти в ту же секунду, что и свист ножа, брошенного Очкастым, заглушая крик Анны, вопль Алёны и резкий выдох "профессора"...

Алексей буквально выкатился из гаража, увлекая за собой свояченицу, а позади них стало взрываться, взрываться и взрываться, разбрасывая по саду клочья огня и комья горящих кирпичей.

- Беги к машине! - коротко приказал он.

Анна заметалась, ища глазами его японскую (тьфу, ты, пропасть, что за название!)...

- Вон, да вон там! - он указал рукой за поворот, где притаилась салатовая "нива".

По-прежнему ничего не понимая, Аня кинулась к ней. Оглянувшись, она увидела, что Алексей вкатывает чужую ощерившуюся одноглазую тачку во двор. "Зачем? Она же сейчас взорвется... Господи! Помоги!" - бормотала она, словно бабка-кликуха.

Бывший афганец снова успел вовремя откатиться от очередного взрыва и что есть силы помчался к машине.

- А... те двое?.. - спросила Анна, ощупывая глазами прожженную рубашку Алексея.

Алексей торопил, не отвечая на вопрос:

- Давай, давай, уходим...

Ответа не требовалось, и так было понятно. Но почему-то - никакой жалости. Зато:

- Слушай, как же картины?!.. - дошло вдруг до неё и стало жалко его работы до слёз.

Алексей только мотнул головой и промычал сквозь зубы:

- Молчи! Не до них!..

- Господи, что же это! Они же сгорят! Давай, пожарную вызовем. Откуда здесь можно позвонить? - не отставала она.

- С ума сошла? Нам теперь светиться нельзя! - он упрямо жал на газ.

- Ну, попросим кого-нибудь. Вдруг хоть что-то уцелеет, - предложила она вновь.

- Да отвали ты! - грубо заорал Алексей и, увидев в зеркальце испуганный, возмущенно сверкающий глаз, тут же протянул ей на заднее сиденье трофейный "сотовый":

- На, вызывай! Только голос измени.

После звонка он и рассказал ей всё, что узнал от Алёны и Очкастого и что, если б не Анна, он бы мог вообще больше никогда ничего не узнать...

Анна зажмурилась, а он объяснил, что попал, видимо, в канистру с бензином, стоявшую между "этой парочкой" (утаил только, что именно в неё и целился).

- Лёш, а твоя машина где? - поинтересовалась женщина, глядя на его опаленную бороду и гадая, что он мог натворить до того, как пришел ей на помощь.

- Не боись, бо-бо никому не сделал, - процитировал он свояченицу. Но затылком чувствовал, что она продолжает испытующе смотреть на него. Тогда Алексей ухмыльнулся и сказал: - Хватит разглядывать мои уши: правое у меня почти такое же большое, как левое! Просто я с другом "махнул, не глядя" на время. Ему давно хотелось опробовать мой хундай на своём протезе.

Анна не переставала удивляться:

- Как то есть "на протезе"? Он что - одноногий и водит?

- Да у него лучший протез в мире: любящая женщина. То, что её имя Галина - все знают, но никто не называет иначе, чем Жена Рустама. Ты мне, мать, лучше расскажи, как тебе удалось так разукрасить горлышко нашей жар-птицы под названьем Алёна?

Анна нервно передернула плечами, болезненно сощурилась, запустила обе пятерни в гущу лохматых волос, изо всех сил сжала их в кулаки... Потом скупо изложила, что случилось в отсутствие Алексея. Он снова помрачнел. Долго молчал. Наконец, высказал вслух мысль, которая посетила его ещё в гараже:

- Значит, выходит, она знала, что не ты Бориса...

- Да, ещё тогда я начала догадываться, что всё подстроено...

- Но почему они подставили именно тебя? - "Нива" загудела, когда мужской кулак со всей силы опустился на руль. - Ты-то за что?..

- Сама виновата... Если бы отпустила его тогда спокойно, без слёз, истерик, скандалов, если б не вопила на всех перекрёстках: "убью-зарежу", не дала бы повода навязать мне мотив.

- Ничего себе "вина". Хотел я в своё время, чтобы моя жена так вот ревновала... А может, и ревновала бы, если б любила меня твоя сестрица Любовь...

Анна лишь горестно вздохнула... Сколько передумано про это!

Борис ведь тоже её не любил. Она ещё совсем девчонкой была, когда в первый раз залетела. Катюхой. Не понимала тогда, что у него в отношениях с ней буйным цветом цветёт лишь одно чувство - чувство долга.

Зато, если б разглядела всё это раньше, не было бы ни Павлика, ни Юрки, ни Пети с Маней...

"Я надеялся всю ночь провести с вами в беседах о былом, но крик петуха помешал мне..."

Юрка! Как же она могла забыть! Женщине, скукожившейся в ней, стало неуютно, пришлось потесниться и уступить место матери. Анна залезла в сумку, достала записку сына и прочла её опекуну детей.

Алексей предложил сначала заехать на его квартиру в Москву - помыться, переодеться, но она умоляюще вскинула на него глаза и попросила:

- Лёш, давай поедем сейчас!

- Ладно, - смилостивился он, - но тогда нам придется проведать Двойника, как ему отдыхается у моего одноногого Рустама.

- Это далеко отсюда? - новая проволочка тревожила мать. Ей не терпелось встретиться с сыном.

Алексей объяснил ей спокойным менторским тоном, как неразумной ученице, что это - необходимо, что они должны привести себя в порядок, дабы не привлекать внимания окружающих к своим персонам. Кроме того, он устал. Ей тоже необходим отдых, чтобы выдержать новую многочасовую дорогу. Путь предстоит неблизкий.

Видок у зятя действительно был - отменный: как у языческого шамана или у доисторической печатной машинки с запавшими клавишами - не знаю, с чем ещё сравнить. Видимо Анна и сама выглядела немногим лучше.

* * *

Они тряслись по проселочной дороге где-то уже с полчаса. Анне вспомнилось, как выезжали они с детьми в такие же вот солнечные летние дни купаться в Серебряный Бор. Так же мчались навстречу деревья, так же слепило глаза, так же слегка укачивало (Аню всегда укачивало. С детства. Даже в троллейбусе). Но она стойко переносила тошноту, зато едва успевала подставлять Петьке с Манькой заранее приготовленные целлофановые пакеты.

Анна увлеклась воспоминаниями, зеленовато-серый глаз, видимый Алексею в зеркальце заднего обзора, потеплел, чуть улыбнулся и тут же невольно прищурился от боли: "ниву" здорово тряхнуло на ухабе.

Алексей резко затормозил:

- Что с тобой?

- Нет, ничего. Спина чуть-чуть... - почему-то смутилась Анна, пошевелила плечами и опять сморщилась.

- Разоблачайся! - приказал Алексей и спрыгнул на землю.

Аня ойкнула, вылезая из машины, повернулась к нему спиной. На даче в панике она не сообразила, что в сумке лежит запасная футболка, и теперь на ней была надета какая-то его старая рубашка, которую она нацепила взамен своей одёжи. (та, что была на ней в гараже, насквозь промокла после двух ведер ледяной воды, когда Аню реанимировал Очкастый.)

Добродушно усмехнувшись, зять поменял тон:

- Давай-давай. Боишься, сглажу?

Она приспустила рубашку на три сантиметра, но её нечесанная грива закрывала шею и плечи. Алексей забрал основную гущу волос, поднял их и даже присвистнул, увидев след от удара.

- В том санатории, откуда я вчера выписалась (неужели только вчера?), мне и почище доставалось.

- Мыветераны, мучатнасраны? - поинтересовался зять, а потом посетовал, осторожно ощупывая кости: - до твоего скелета фиг доберешься. Вот в институте у наших дохлых натурщиц аж позвонки наружу выходили.

- Доктор, скажите, я буду жить?.. - проговорила Аня скорчившись, жалобно-тонким беспомощным голоском.

- И не надейтесь, больной!

Она одернула рубашку и вдруг расхохоталась. Истерично, отчаянно, зло, до икоты, до слёз.

- А вот - буду! Им назло! И ребят найдем! Поехали, Лёха! - Анна полезла в машину, повторяя как заведенная, - Я - буду жить, а вы - нет! Поехали, шеф! - и повторила на самой высокой ноте, почти торжествующе. - Мы есть, а их уже нет!

- За что боролись... - сплюнул Алексей в раскрытое окно и, обеспокоено поглядывая на свояченицу, осторожно двинулся с места.

* * *

- Рустам! Открывай! - Алексей посигналил.

Ворота раскрылись. Навстречу, едва заметно прихрамывая, вышел моложавый седобородый огромного роста человек. Вид у него был устрашающий, впору маленьких детей на ночь пугать. Поглядев на друга и его спутницу, глубоко посаженные темные глаза Рустама округлились и он восхищенно зацокал, качая головой:

- Ты откуда такой красивый? - и протянул руку Анне, представившись.

Он радушно предложил пройти в скромный домишко, где внутри всё сверкало чистотой, а на круглом столике у окна красовался телефон.

Ладная молодая хозяйка, едва взглянув на них, схватила Аню за руку и повела её на задний двор. Она не задавала никаких вопросов, спросила только, как зовут гостью. На аналогичный вопрос (Ане хотелось завязать беседу с таинственной Галиной - Женой Рустама) лишь улыбнулась в ответ и поставила Анну за развивающийся на ветру занавес из белоснежно-цветастого постельного белья.

Пока гостья стояла столбом посреди гордо разгуливающих горластых петухов и мелко семенящих кур, Жена Рустама тут же притащила огромную жестяную лохань. Она набухала туда ведер пять холодной воды и пару ведер кипятка. Помогла стащить одежду. Так же, как Рустам, зацокала языком, увидев Анину спину.

Анне было страшно неловко, но Жена Рустама, не обращая внимания на протесты гостьи, быстро и ловко вымыла её всю, с головы до ног. Снова поцокала, нащупав в волосах огромную шишку, которая появилась на затылке, когда Анна упала со ступенек в детском лагере (обладательница уже и забыла о ней). Потом безымянная женщина принесла какую-то мазь и аккуратно втерла в больные места.

Когда они снова вошли в дом, Алексей уже сидел за столом с хозяином, тоже посвежевший и успевший вымыться. Его почти вдвое обертывал шелковый халат друга, а на голове красовалась тюбетейка. Он вдруг сильно изменился, даже помолодел: сбритые остатки обгоревшей бороды обнажили неестественно белую кожу. Резко выделялся шрам на подбородке.

Хозяйка незаметно сновала по дому туда-сюда и вот уже на столе, как на скатерти-самобранке, появилась разная деревенская еда: свежие огурцы, помидоры, лук, яйца, картошка, всяческая душистая зелень, кувшин с молоком и домашние лепешки. В довершение (или украшение) - бутылка коньяка.

За трапезой, в которой Жена Рустама так и не приняла участия, было сказано мало слов. Гости - ели, мужчины - пили, Анна гадала, где Рустам мог запрятать Двойника. После завтрака Алексей с другом вышли из комнаты, а хозяйка постелила Ане на низком широком диване, вновь намазала её шишки и ушибы, легко прикасаясь к больным местам. Под лёгким массажем Анна незаметно уснула.

Сколько она проспала - трудно сказать, но опять душил кошмар. Она видела лужу крови, вытекающую из горла Бориса тонкой струйкой. Потом струйка окрепла, превратилась в ручей, вот это уже не ручей, а бурная горная река, летящая водопадом в озеро. Анну сталкивает в это озеро Алёна, а там Кто-то хватает и тащит на дно. Кто это? Кол?.. Его близнец?.. Очкастый?.. Нет, кто-то другой. Какая разница?.. Ей теперь всё равно. Но в очередной раз вынырнув из склизкой, тёмно-свекольной массы, она успевает заметить, как на разные берега озера пытаются вскарабкаться четыре детских фигурки. Дети повернулись к ней спиной, они хотят зацепиться за ветки деревьев, растущих вокруг. Одно дерево, ствол которого похож на человеческое тело... согнулось, протянуло к ней руки, заговорило человеческим голосом... Ноги её по-прежнему цепко держит Кто-то... Дети повернули к ней головы, увидели... И тут на их месте стали бить чистые фонтаны воды. Она по-прежнему тонет, но нет - не тонет, просто растворяется в хрустальной воде...

- Анна!.. Анечка!.. Аня!..

К Анне с трудом возвратилось ощущение реальности. Над ней склонился Алексей, трясет её за плечо изо всех сил. Хлопочет невысокая женщина. "Ах, да - это Жена Рустама. Кто такой Рустам? Где это? Здесь? Нет! Не хочу! Хочу туда, к ним..."

Анна забывает всё, вновь проваливается... И тут же, как ожег, пощечина, за ней - другая. Они прогоняют её сон лучше, чем мыло, попавшее в глаза.

Алексей увидел, что Анна вернулась, попросил хозяйку принести воды. Та молча поставила кувшин и тут же удалилась.

- Очень больно? - спросил он виновато, потом погладил красную щеку свояченицы.

Анна уткнула голову в подушку и горько, по-детски, обиженно заплакала. Тогда он поднял её, уткнул к себе в плечо, стал утешать. Говорил, как с маленькой:

- Анюта, помнишь, в фильме "Чародеи" Абдулов стены лбом прошибал, пока не увидел цель? Так вот, я знаю: тебе досталось. Досталось крепко. Но забудь обо всём, сейчас - никакого прошлого, никакой жалости к себе! Сейчас важно одно: наша цель. И она оправдывает все средства, - продолжал он, отрывая её от себя и умывая зареванное Анино лицо. - Не мы начали боевые действия, и не нам с тобой подсчитывать, какой урон понесла противная сторона. Наше дело - объединить силы (это Юрка), освободить пленных (это остальные) и, если удастся - собрать подкрепление.

По мере того, как Алексей говорил, силы к женщине возвращались. Тогда он потер в раздумьи голый подбородок и завершил свою сентенцию:

- Когда будет надо, я тебя пожалею! - и вылил остатки воды ей на голову.

Аня завизжала, рассмеялась, потом тряхнула мокрой головой и коротко бросила:

- Тогда - чего ждем? Я готова. Поехали...

Они тепло простились с хозяевами. Рустам обхватил и пожал своими волосатыми ручищами утонувшую в огромных ладонях руку Анны и пообещал, глядя ей в глаза:

- Всё будет хорошо!

Затем отвел Алексея в сторонку и, указывая рукой на почти незаметный земляной погреб, стал с ним что-то обсуждать, пока Жена Рустама собирала в дорогу всяческой снеди. Напоследок она сбегала в дом и принесла Ане баночку с мазью. Женщины обнялись.

Рустам вышел за ворота и сказал Алексею:

- Связь держим, как договорились, если ещё что узнаю - телеграфирую прямо на место. Да защитит вас Аллах!

Он передал другу тяжелую сумку, которую держал на плече.

Алексей кивнул на прощанье и задвинул сумку в багажник "нивы".

* * *

Машину он вел теперь осторожно, и так старательно объезжал все ухабы и рытвины, что свояченица разозлилась:

- Я тебе что - археологическая находка? Давай побыстрее, нас Юрка ждёт!

- Не "нас", а меня! - самодовольно возразил ей Алексей. - В записке ясно указано: дядя Лёша!

- Лёха, а что, Двойник остался у Рустама? Он сказал что-нибудь?

- Меньше будешь знать - лучше будешь спать! - отрезал опекун, прерывая разговоры на эту тему.

Анна насупилась, отвернулась к окну, но вскоре стала получать истинное удовольствие от поездки: "нива" шла ровно, боль поутихла, машин на шоссе было мало, ветер трепал волосы, зато успокаивал нервы. Следуя совету зятя, она отгоняла от себя все самые страшные воспоминания, все тревожные мысли и ожидания и лишь пыталась представить грядущую встречу с сыном - её "золотой серединой". В сентябре ему уже будет тринадцать! Помнит ли он её? Какой стал?

- Лёш, а то фото ты взял? - волновалась она всего три секунды - ровно столько, сколько Алексей доставал обуглившуюся по краям карточку из прожженного кармана джинсовой рубашки (гостеприимная Жена Рустама успела её постирать и погладить, когда они отдыхали).

Кто из детей помнит её наверняка, так это старшая, Катя.

С ней всё было впервые: и шевеление в животе, похожее на щекотку изнутри, и страх перед родами, и счастье, заливавшее Аню, бьющее молочным фонтаном из грудей. И первое абсолютно самостоятельное существование дочери без маминой поддержки: руки оторвались от стенок узкого коридора, шаг, снова шаг, восторженное взвизгивание (вот она - свобода!), вот, мамочка, подарок нам с тобой на женский день! А через месяц - всё ещё неустойчивые, но очень быстрые шажки почти бегом по тому же коридору, но уже с мокрой пеленкой брата в руках.

Детство кончилось. Началась взрослая жизнь. Они с мамой - две равноправные хозяйки в доме. Катерина так похожа на Анну и глазами, и ямкой на щеке, цветом и жесткостью волос, и низким грудным голосом, даже родинками, расположенными на теле в одних и тех же местах.

Особенно резко увидела Анна это теперь, когда с фотографии на неё не глядела, а уставилась куда-то в землю её Катя - почти девушка. (Она тоже никогда не могла смотреть в глаза тем, кто приносил ей боль или говорил заведомую ложь, - почему-то сердце стискивало мучительное чувство, похожее на стыд.)

Кто объяснил тогда десятилетней девочке, в какую пропасть рухнула её мать? Кто был рядом, когда она начала сталкиваться с "радостями" женского начала? Кто помогал ей взрослеть?..

"То, что кажется бесконечным... Время, которое нужно для того, чтобы новорожденный вырос и достиг зрелых лет."

- Лёша, ты так и не ответил: что им сказали обо мне? Какими глазами они станут смотреть на меня?

- Ты очень долго и серьезно болела после скоропостижной смерти их отца. А что они сами думают по этому поводу - узнаешь, когда увидитесь. Главное - не уходи от ответов. Наверняка в интернате их уже "просветили". Хоть он и лучший в городе по условиям жизни, но - не лицей и не пансион для благородных девиц. "Отказных" детей в нём практически нет. В основном дети афганцев, неполные или круглые сироты, у кого остались лишь дальние родственники. Говорю тебе - интернат хороший, воспитатели - приличные люди, куча психологов, врачи, педагоги и всё прочее. Я Андрея там оставлял, если приходилось уезжать на постановку в провинцию или в загранку. Но когда более-менее свободен - стараюсь взять их домой: днем они там, вечером - у меня.

- А каникулы? В этом самом оздоровительном лагере?

- По-разному, - сдержанно ответил Алексей и постарался снова объяснить, почему отправил их туда: - Я уезжал в Питер слишком скоропалительно, потому и не успел найти им подходящий вариант для отдыха. Понимал, конечно, что лучше бы им провести это время вместе со мной и Андрюхой... Но оправдывал себя тем, что это - всего лишь, пока я не вернусь, и что как только ты выйдешь, - сразу захочешь увидеть детей. Кто же знал... Мог ведь, дурак, их в городе оставить: поручил бы Евгении Осиповне!

- Это ты свою бабу так величаешь? - усмехнулась Анна.

- Эта баба - не та баба, которая могла бы стать моей бабой. - заявил Алексей. - А без той бабы, если тебя это интересует, я вполне могу обойтись и с такими помощниками, как наши дети.

- Что значит "наши"? - ревниво возразила мать.

- Ну, я ведь им тоже не чужой. Знаешь, как они у одинокого мужчины научились управляться по хозяйству? Такие рукастые, всё умеют. Особенно Пашка. Вот заедем сейчас ко мне - увидишь, сколько они с Андрюхой всего понатворили. Катя - просто клад бесценный. Твоя школа: всё может.

Она встрепенулась:

- А младшие?

- Юрка - от работы отлынивает, но рисует без конца. Будет толк из парня! Пётр постоянно борется за главенство отношений между ним и Марусей. Всё время доказывает ей, что он - старше и умнее. Но с твоей Машей - где сядешь, там и слезешь. Тот ещё характерочек!

- Смотри, они все теперь стали брюнетами, кроме Мани, - заметила Анна.

- Не все. Юрка знаешь как за лето выгорает? С его темными глазами просто швед под Полтавой. И Манька. Только у неё и у Петьки ещё веснушки на физиономиях "цветут" от весны и до осени! - Алексей забрал у Анны карточку, которая выглядела, как напоминание о войне, объявленной женщине пять лет назад. - Дай лучше мне, а то дырку протрешь!

Алексей нарочно занял Анну рассказом о детях, но сам увлёкся и рассказывал с удовольствием...

3.

"В доме поблизости от большой улицы слышно, как некий господин, проезжающий мимо в экипаже, поднимает занавески, чтобы полюбоваться предрассветной луной..."

Сэй-Сёнагон "Записки у изголовья"

... Мальчик что-то чертил на желтом обрывке оберточной бумаги, изредка сосредоточенно поглядывая в грязное чердачное окно.

Из-под огрызка карандаша выходили страшилки, соответствовавшие, впрочем, его возрасту: узники в темницах, по большей части это были молодые и красивые женщины, склепы с танцующими скелетами, всадники, автомобильные гонки, и вдруг - блюдо, наполненное булочками, от которых даже пар шел. В животе громко заурчало. Мальчишка взял со стола грязную морковку, обтер её со всех сторон рукавом ветровки, оторвал ботву и захрустел, продолжая рисовать.

Вскоре он бросил это занятие и стал смотреть на бронзовые от заката верхушки деревьев. Потом, когда и это ему наскучило, забрался на стол, вылез через окно и по приставленной колченогой лестнице спустился с чердака на землю.

Крадучись, почти приникнув к земле, он пробрался к стоявшей в отдаленном углу двора избушке-туалету, справил нужду и уже собрался возвращаться в своё убежище, как вдруг насторожился: за околицей явно слышался звук мотора. Мальчишка спрятался за деревянный домик и пожалел, что, вылезая, не прикрыл створки чердачного окна. Шум мотора усиливался и вот, наконец, на проселочной дороге появилась салатовая "нива" и остановилась у провисшей на одной петле калитки. Из машины вышел мужчина. Это был опекун...

Мальчишка чуть не кинулся ему навстречу, но успел затормозить, так как с другой стороны "нивы" вылезла женщина. Они о чем-то тихо переговорили и пошли по дорожке к крыльцу с заколоченной дверью. По пути женщина пару раз ойкнула, когда разросшаяся крапива коснулась её голых рук. У парня сильно заколотило в груди и снова захотелось в туалет, но волнение никак не отразилось в его иконописных глазах: он лишь продолжал внимательно наблюдать, что станут делать дальше незваные гости.

Женщина подергала доски, которыми был забит вход и ставни неказистого деревенского дома, но дядя Лёша что-то сказал ей вполголоса и она послушно бросила это бесполезное занятие, а решила обогнуть его кругом. Дядя Лёша двинулся с другой стороны... Он первым наткнулся на лестницу, приставленную к чердачному окну.

- Анька, - снова негромко позвал он, - иди сюда!

- Ты что, смеешься? - подошла женщина. - Эти жердочки меня не выдержат!

- Да он наверняка там! - убежденно воскликнул опекун и у мальчишки опять сердце подскочило к горлу, когда он услышал её беспомощный зов:

- Юрка, сыночек...

Мальчишка не понял, как же это случилось и откуда взялось (только что ведь ходил), но он вдруг описался. Не зная, как выпутаться из сложной ситуации и смертельно боясь, что они так и уедут, не найдя его, двенадцатилетний Юрка Арбузов упал в крапиву и заплакал.

- Юрка, сыночек! - Анна всё увереннее шла на его тихие всхлипы, продолжая звать сына.

- Анна! Не шуми! - предостерег её Алексей, почувствовав, что и она готова зареветь.

- Нет-нет, не бойся, я не... Вот, вот - он!.. - мать кинулась в самую гущу жалящей травы.

Юрка запихнулся матери куда-то подмышку, от восторга и невероятности встречи заплакал сильнее. Даже у афганца заципало в носу. "Наверное, обжег слизистую", - подумал Алексей, поднимая и обнимая их. Он шепотом скомандовал:

- А ну, марш реветь на чердак!

Она не ошиблась: одна из перекладин действительно обломилась под ней с громким треском и женщина чуть не грохнулась оземь. С трудом вскарабкавшись наверх, Аня заметила:

- Где мои семнадцать лет?..

- Ничего, - утешил её Алексей, протягивая руку из окна, - найдёшь ещё пару-тройку таких приключений на свою задницу, как прошедшей ночью, станешь стройной, как кипарис!

Юрка навострил уши:

- А что за приключение?

Дядя отмахнулся от него и процитировал:

- Вырастешь взрослым - узнаешь!.. А пока, раз ты из нас троих самый ловкий да поворотливый, вот тебе ключи, открой машину и достань с заднего сиденья пакеты. Там еда. Большую сумку заберем, когда стемнеет окончательно.

- Дядя Лёша, а где Андрей?

- Иди-иди, не заговаривай зубы голодному волку!

Юрка ящерицей скользнул вниз, виртуозно минуя обломки ступени.

Анна потерла глаза кулаками и промолвила:

- Ты-то знаешь, где твой Андрей, а вот где сейчас мои все...

Алексей, не склонный поощрять её к сантиментам, грубовато заметил:

- Ты сначала тех, кто рядом, пожалей и приголубь. Юрка нуждается в тебе не меньше, чем они. Кто знает, что он пережил за последние дни, и как ему удалось удрать. Вон, гляди, какие картинки рисует. - Он пододвинул к ней шедевры сына. - Да и я теперь - сторона пострадавшая, правда, к счастью, благодаря тебе - лишь материально. Так что тоже - нуждаюсь в твоей опеке...

Анна внимательно посмотрела на него и предостерегла:

- Так ведь, со мной поведёшься - обязательно на что-нибудь нарвёшься... - Она снова опустила глаза на графические "шедевры" сына. Дачи-то не жалко?

- Дачи?..

Алексей только усмехнулся. Она почувствовала себя полной идиоткой: ведь он наверняка думал о картинах.

Снизу послышался свист. Опекун подошел к окну и жестом поманил Аню полюбоваться картинкой: её сын вцепился в пакеты зубами и, демонстрируя свою силу и ловкость, на одних руках взбирался по хлипкой лестнице. Наконец, пакеты, заботливо упакованные Женой Рустама, были доставлены.

- Ну что ж, мальчики, - прижала она к себе Юрку, - вы разбирайте сумки, а я пойду посмотрю, можно ли найти здесь какую-нибудь посуду.

Анна спустилась по внутренней скрипучей, но крепкой деревянной лестнице в дом. Лишь только она прошла через сени, служащие кухней, "в горницу", как говаривала свекровь, - захлестнули воспоминания. Она и боялась этого, и хотела. Хотела вспомнить ту жизнь.

"Заглохший пруд всегда полон грустного очарования." - Теперь у Анны была своя, личная Сэй-Сёнагон в светлом переплете.

Так сладко было вновь окунуться в полузабытую атмосферу дома бабы Веры, увидеть старую самодельную мебель: широкую деревянную лавку, сосновый стол, две скамьи, кресло-качалку, где на сиденьи до сих пор лежат выцветшие ситцевые подушки.

Анна полезла в нижний ящик комода и нашла там незаконченную когда-то вышивку крестом. Потом села на сундук, уставилась в угол, где раньше у бабы Веры висела икона - единственное, что они забрали, после её смерти... Борис категорически отказывался взять "весь этот хлам, который только пыль притягивает".

Его мать вообще очень любила всё вокруг украшать, обшивать, обвязывать. Любой лоскутик находил единственно нужное место в пестром рисунке одеяла, занавески топорщились рюшами, наволочки украшала вышивка ришелье и везде, везде, везде - лежали ажурные белоснежные салфетки, связанные из обычных швейных ниток. Ну, кто любит рукоделье - тот понимает!..

От всего этого в бедном деревенском доме было так уютно, так напоминало Анне детство, что не хотелось возвращаться в обустроенную городскую квартиру с импортными коврами и гарнитурами...

Анна присела на тяжелый старинный кованный сундук-лавку и перед её глазами снова промелькнула картинка вчерашней ночи, а точнее не ночи утра. Снова возникло ненавистное лицо...

- Алёна. - Так её назвал однажды - незадолго до своего ухода - муж, оговорившись. Именно после этого она выставила его. Хотя всё, что её окружало, всё, чем она владела, её мир, её дети, - всё это было связано с Борисом.

- Мама! - голос Юрки вернул её к реальности. - Ты скоро? Мы есть хотим!

- Аня! - предостерег её Алексей от нового всплеска эмоций. - Только цель!

Анна вскочила, открыла дверцу буфета, схватила первые попавшиеся под руку миски и спросила:

- Где накрывать: наверху или внизу?..

Давясь от жадности и захлебываясь от нетерпения поведать всё, что он знает, Юрка рассказал им о том, как забирали детей из "Дзержинца", как ему удалось удрать и что при этом узнать.

Оказалось, что незадолго до этого сменилась медсестра: вместо пожилой Юлии Борисовны, проработавшей на одном месте двенадцать лет и, как облупленных, знающей всех интернатских, взяли практикантку после медицинского училища. Правда, за "выдачу" детей отвечали ещё и воспитатели, но у них, как на грех, в этот день случилось совещание в Москве по итогам учебного года. Так что в лагере никого из начальства не было.

Алексей и Анна понимающе переглянулись: видимо, Двойник дал знать своему "руководству" о том, что ситуация - вполне подходящая, и момент не был упущен.

За детьми приехали двое: мужчина, который представился медсестре их опекуном Ариным Алексеем Анатольевичем, и бойкая молодая ярко накрашенная блондинка, которая назвалась подругой его погибшей жены. Пока он показывал медсестре паспорт, оформлял документы, женщина отвела детей в сторонку и пообещала, что если они подтвердят медсестре, что этот дядя - действительно их опекун, он отвезет их повидаться с матерью, которая, якобы, находится сейчас в пансионате под Рязанью, - ждёт их с нетерпением.

Манька, которая мамы почти не помнит, заартачилась-было, но её одернула Катя. Да и остальные загорелись надеждой, обманутые тем, что женщина уверенно называла всех по именам. К тому же, она объяснила, что дядя Лёша не мог забрать их сам, потому что уехал в Санкт-Петербург оформлять чей-то гастрольный спектакль.

- Юрка, а ты почему ей не поверил? - спросила мать, сдерживая дыхание.

Мальчик помолчал, не зная, что ответить, потом вздохнул и просто сказал:

- Да просто я знал, что ты - в тюрьме, а не в пансионате.

"Хоть всю ночь напролет Подражай петушиному крику, Легковерных найдёшь,

Но "Застава встреч" никогда Не откроет ворота обману."

- Мам, а это правда, что ты папу убила?..

- Нет, сыночек. - так же просто ответила Анна и спросила: - Ты читал "Графа Монте-Кристо"?

Юрка кивнул:

- Я много книг прочел! - похвастался он. - И в кино видел.

- Ну тогда ты помнишь, что Эдмон Дантес был не виноват, хоть его тоже обвинили в убийстве.

- А ты сидела в замке? И тоже клад нашла?..

Алексей вмешался, направляя разговор в нужное русло:

- Лучше ты нам расскажи, как не попался вместе с ними!

Юрка отщипнул кусок лепешки, испеченной умелыми быстрыми руками жены одноногого Рустама, запихнул его в рот и невнятно, но очень солидно заявил:

- Я же говорю, я им не поверил...

Потом мальчишка побежал к воротам: решил посмотреть, нет ли там дяди Лёши. А на дороге, которую со всех сторон обступили сосны, неподалеку друг от друга стояли две машины - зеленый джип и светло-серая "девятка" с номером, в котором были две единицы. В каждом автомобиле - по накаченному парню с "сотовым".

Сначала Юрка решил, что они разговаривают друг с другом, но когда понаблюдал за ними, понял, что ошибся: иногда они говорили одновременно, а иногда оба замолкали, внимательно слушая, что говорят им.

Затем бугай из серой "девятки" подошел к охраннику и спросил:

- Ну что, долго еще? У Грека всё готово к торжественной встрече пациентов. Да и Сдоба готова новую булочку в Солотче испечь. А по младшей давным-давно уже запад плачет. Заграница помогает нам, мы - им!

Охранник только что заметил Юрку и прикрикнул на него:

- Ты зачем тут?! Ну-ка, дуй в корпус, собирай вещи!

Бугай озадаченно посмотрел на него и спросил у охранника:

- Это что, один из них, что ли?

- Ну да, - подтвердил тот, - средний.

- Нет, постой! - остановил Юрку качок из "девятки". - Твои вещи братья захватят, а ты можешь пока посидеть в машине, посигналить. Чего бегать туда-сюда? - И выразительно посмотрел на охранника: - Сходи, посмотри, как там чего...

Дальше он прибавил, что у кого-то (Юрка забыл, как бугай его назвал, слово напоминало "могилу") два пациента дышат на ладан, ждут доноров, надо ещё проверить их на совместимость. И так он слишком рискует и будет сильно недоволен задержкой.

Машины - Юркина страсть. Дважды его приглашать не пришлось. Но, уже сидя за рулем, ему вдруг пришло в голову, что весь этот отъезд выглядит довольно-таки странно. Раз уж он оказался за воротами лагеря, надо "делать ноги", пока не поздно.

Он погудел для вида, осмотрелся, понял, что за ним никто не наблюдает: парни подняли лакированный капот джипа и что-то там рассматривали. Тогда он осторожно выбрался из другой двери и сиганул в перелесок, который уже изучил за две недели отдыха вдоль и поперек.

Юрка не знает, что было дальше. Когда обнаружили его отсутствие: сразу - или только когда в машины сажали остальных братьев и сестер, что сказали медсестре, - всего этого он, естественно не слышал и не видел, да и не очень стремился...

Как ни странно, рассказ сына не напугал Анну, а побудил к новым вопросам. Она пыталась выяснить как можно больше подробностей: как выглядели те, кто приехал за детьми, что говорили, во что были одеты.

Узнав по приметам Очкастого и Алёну, она торжествующе взглянула на Алексея: эти уже - вне игры!

- Юрочка, сынок! А какое ещё имя называл тот парень, который разрешил тебе посигналить?

Юрка подумал-подумал и сказал, огорченно вздохнув:

- Нет, не помню!

(Второе имя было - Асклепий. Юрка вспомнит его позже, глядя на свою чердачную картинку с танцующими скелетами.).

* * *

Аня пригорюнилась, подперев ладонью щеку и глядя на дорогу: её огорчил отказ зятя ехать в Солотчу немедленно. Тоном, не терпящим возражений, он объяснил, что сейчас для них - самая подходящая возможность заехать в Москву и подготовится к долгим, трудным, опасным поискам оставшихся детей. Он покосился на спящего сзади Юрку и вполголоса предположил:

- Или ты собираешься это перепоручить милиции?!..

- Я, конечно, больная, но не настолько! - возмутилась Анна.

Тогда надо запастись деньгами, забрать вещи Алексея - кто знает, сколько им придется мотаться. Кроме того, он заглянет в свои личные архивы - поищет, не найдется ли среди фотографий и писем что-то, хоть отдаленно указывающее на предмет поиска бандюков. Ведь он был с Борисом в двух экспедициях. Потом поход по магазинам. Ане надо приодеться и Юрке кое-что купить. Не возражать! И ещё один короткий заезд к даме "приятной во всех отношениях". На всё про всё уйдёт часа три.

Делать нечего: приходилось соглашаться.

Ехали с небольшими остановками почти весь остаток недолгой июньской ночи. Стояли всего пару раз - чтобы Алексей хоть на полчаса прикрыл глаза.

Лишь к утру машина оказалась в городе, который уже просыпался и начинал активно демонстрировать Анне свою деятельную и совсем ещё незнакомую жизнь.

Автомобилей разных импортных и отечественных марок на улицах было пруд пруди, но всё же это был пока не "час пик", поэтому добрались они без "пробок".

Алексей по-прежнему жил невдалеке от Садового кольца в престижном доме. Машина Рустама свернула в арку почти не изменившегося внешне дома и въехала во двор. Слава Богу! Хоть здесь всё осталось, как было: тот же скверик в центре, разбитый над крышей подземного гаража, те же полуразрушенные каменные лестницы у подъездов.

Они с трудом нашли место среди обилия машин, плотно отдыхающих на тротуаре. Анна вышла из "нивы" первой, следом - Алексей. Он поручил ей ключи от машины, а сам взял мальчика на руки. Деревянные двери в подъезде сменились на тяжелые, металлические, с какими-то кнопками. "Как в сейф заходишь", - подумала Анна и спросила:

- Это для чего?

- Своего рода охрана: не откроется без специального ключа, или пока тебе не ответят из квартиры. Называется "домофон".

Внутри на привычном месте лифтерши не было, но зато было на удивление чисто. Лифты старые: один - раздвигающийся, другой - с решеткой. Анна предпочла первый. Решеток ей за последние пять лет хватило с лихвой. До седьмого этажа на старом лифте с новым двигателем они доехали всего за несколько секунд...

- Значит, входная дверь не откроется, говоришь? - съязвила Аня.

В квартире царил разгром. Похожий на тот, позавчерашний, в её доме...

Она прошла из просторного квадратного холла в гостиную, сдвинула разбросанные по дивану книги, этюды, рисунки. Алексей осторожно положил на освободившееся место Юрку и продекламировал, скрывая злость и досаду:

- О поле, кто тебя усеял мертвыми костями?..

- Так что, не брани себя за то, что детей не успел забрать: их бы и здесь нашли! - На сердце опять легла бесприютная тоска и безнадежность.

Не слушая её, Алексей слонялся из детской в спальню, снова возвращался в гостиную, служившую ему и местом для работы. Пытался отыскать в этом хаосе необходимые ему вещи, но найти ничего не мог.

- Самое интересное, что денег не взяли! Честные бандюки попались!

Он достал из верхнего ящика старинного бюро пачку сотенных купюр и зелёные иностранные банкноты. Наткнулся там же на разорённые фотоальбомы.

Полез на антресоли и с облегчением вздохнул, увидев свой армейский альбом.

- Буди Юрку. Не будем задерживаться: здесь небезопасно!

Алексей подошел к телефону, громко выругался, увидев оборванный основной провод, швырнул аппарат на пол и пошел вместе с мальчишкой в ванную, буркнув по дороге:

- Мы ненадолго.

- А можно Юрку я вымою? - попросила Анна.

- Мам, лучше пусть дядя Лёша, - смутился Юрка.

Алексей его поддержал:

- Во-первых, он уже не маленький, а во-вторых, времени - в обрез! Мы вдвоём быстро справимся. Ты лучше чайник поставь. Спички на полке над плитой, если и там всё не перевёрнуто.

Она понимала: за сутки столько всего произошло, что теперь ей лучше спокойно сесть и подождать его решения. Пока он отмывал её сына, Анна, дожидаясь своей очереди в ванну, так и просидела на кухонной табуретке у окна. И вспоминала, вспоминала...

- Ань, давай-ка чайку побыстрее. Сейчас везде "пробки" - мы можем тут застрять. К тому же, не исключено, что за квартирой следят.

- Ты серьезно? - рука её, наливая кипяток по чашкам, чуть дрогнула: не стоило бы об этом при Юрке...

- Ручаться, конечно, нельзя, но всё возможно. Юр, ты допивай, а я попытаюсь отыскать в этом бедламе нам с тобой чистое бельё. Может, хоть какой-нибудь порядок сохранился в многоуважаемом шкафу.

Алексей вышел в холл, открыл огромную полукруглую створку гардероба, откуда тут же посыпались вещи. Он умоляюще взглянул на Анну, она поняла его немой призыв и откликнулась:

- Лучше посмотри, что можно сделать с телефоном. Я тут сама справлюсь, не царское это дело...

- Ага, - обрадовался зять, - Ань, Андрюхина полка - первая, моя вторая. А ты себе посмотри на самом верху: там кое-что Любино ещё осталось, я для Кати держу. Они же тут ночуют иногда...

Разбирая вещи, Анна горько поправила его:

- Ночевали...

- Не смей даже думать об этом! Забудь о прошедшем времени, мы ведь договорились! - Алексей зубами обнажил телефонный кабель, наскоро соединил его с основным проводом и обрадовался, как дитя, услыхав гудок в трубке.

Анина спина всё-таки давала о себе знать: еле-еле разогнулась, поднимая с пола очередной носок.

- Ну как, нашла что-нибудь подходящее?

Анна показала ему широкий джинсовый комбинезон (она сама покупала его сестре, когда Люба ходила беременная Андрюшкой).

- Да брось ты. Хватит предаваться ностальгии! - снова, теперь даже слегка раздраженно, напомнил Алексей. - Давай лучше намажу тебе спину.

Он взял приготовленную Женой Рустама мазь, аккуратно втер в больные места.

- Ладно, всё необходимое купим вам по дороге, - говорил он. - Юрка вон совсем на бомжа похож. Сейчас я сделаю пару звонков и - по коням! Совершаем закупочный набег на столицу и завозим Юрку в надежное место.

- А что вы имеете против бомжей? - возмутился пацан. - Знаете, как они меня выручали, пока я добирался до бабы Веры?!

Алексей набрал междугороднюю телефонную станцию и, назвав номер, попросил телефонистку соединить его с Солотчинским музеем художника-графика Пожалостина. Анна встревожено подняла на него глаза: слово "Солотча" звучало в рассказе Юрки... Зять многозначительно прижал палец к губам и через полминуты весело кричал по телефону:

- Сашка?.. Трегубов?.. Ну конечно, а кто же еще! Слушай, как мне повезло, что я тебя застал! Я тут хочу одну свою приятельницу вывезти отдохнуть... Нет, ей рекомендована наша родная средняя полоса... Ну, и я о том же! Или сегодня к вечеру, или завтра с утра. Где тебя искать? Понял! До встречи!

* * *

Анна смотрела на Москву с удивлением, восхищением и некоторой долей неприязни. Она просто не узнавала её за высокими сверкающими витринами, над которыми уже с утра трудились мойщики стекол.

Проехали мимо какой-то станции метро. А там цыганским табором раскинулись матерчатые палатки, пёстрые ларьки, заполненные импортными товарами. Такое изобилие и разноцветье она встречала лишь в "гуманитарных" посылках, которые иногда перепадали семье от многодетного общества. Конечно, в неволю им кое-что приносили "в клювике" благодетели из всевозможных религиозных обществ, вели с ними душеспасительные беседы, рассказывали о том, как все изменилось "на воле", убеждая, что жить им теперь придется по-новому, но одно дело - рассказы, а тут - наяву! Кругом сувениры, цветы, фрукты, даже названия которых она не знала, не то что вкуса.

Была куплена, как ей показалось, тонна непортящихся и бесконечных во времени продуктов, разных жевалок, хрустелок, нарезок, выпивалок, и к ним впридачу несколько упаковок сухофруктов. По супермаркету Анна бродила чуть ли не с полчаса. Юрке всё купила быстро: хоть глаза и разбегались, а практичные детские вещи видела хорошо. Но для себя так ничего не приобрела. И уже чуть не матом ругалась, когда её нашел Алексей и в несколько минут помог купить самое необходимое, что может понадобиться женщине в дороге: от куртки и кроссовок - до зубной щетки и изделий "с крылышками".

Правда, потом ему же и пришлось, проклиная собственную инициативу, объяснять, для чего они предназначены.

- В принципе, - рассуждал вслух зять, - всё это можно купить на каждом углу. Но зачем же нам потом забивать голову ерундой, когда будет дорога каждая минута?! Считай, что всё это - сухой паёк.

- Да уж, особенно вон тот, - женщина кивнула в сторону целой упаковки с прокладками, косясь на сына.

- А для чего - сухой паёк? Мы в поход идем? - встрял в разговор Юрка.

- Мы должны быть во всеоружии, - ухмыльнулся Алексей.

- Ну раз "мы" теперь во всеоружии, мы можем, наконец, ехать в Солотчу? - нетерпеливо перебила его Анна.

- Да, - обрадовал её Алексей и тут же снова разочаровал: - только сначала заедем ещё в одно место.

- Куда это?

Опекун повернулся к племяннику:

- Ты помнишь бабу Женю?

- Это которая провела нас на "Синюю птицу"? - оживился сын и, надменно прищурив глаза, одним неуловимым движением изобразил курящую женщину.

Анна почувствовала легкий укол материнской ревности.

- Что это за баба Женя за такая? - ядовито спросила она, передразнив жест сына.

- Та самая Евгения Осиповна, которую ты сочла моей бабой.

- Это что - так срочно?

- И необходимо! - отрезал Алексей. - Полезай на заднее сиденье, приведи себя в порядок. Стыдно показаться с тобой в приличном обществе!

Они кружили по центральным кварталам некоторое время. Пока Анна переодевалась в хлопчатобумажные летние брюки и просторную футболку, она глухо ворчала себе под нос:

- Срочно!.. Необходимо!.. И что мы здесь катаемся? Экскурсий мне больше не надо, насмотрелась я на ваши столичные новшества. Спектаклей тоже пока хватает. Сам говорил, пора двигаться к главной цели...

- Да помолчи ты, зануда! - рассмеялся Алексей и стал серьезным. - Я просто не хочу навлекать неприятности на человека, который сможет оказать нам бесценную услугу. Ты лучше смотри назад. Докладывай всё, что видишь.

- Я и не заметила, когда успела передать тебе командование парадом, огрызнулась она.

- Давай не будем спорить, - спокойно предложил зять, - для нашего же блага! Просто делай пока, как я говорю.

Анна поняла, о чем шла речь: о наличии "хвоста". Ладно, она оказалась втянутой в историю, ладно, Алексея втянула. Он хоть не посторонний человек (похоже, что теперь даже слишком непосторонний). Но, тем более, абсолютно прав: разве можно позволить подставить под удар кого-то еще?!

Она взобралась на сиденье с ногами и стала внимательно следить за машинами, которые следовали позади их "нивы".

Через некоторое время одна из них, светло-серая, показалась ей подозрительной. Она немедленно сообщила об этом зятю.

Юрка, завязывающий в это время левый кроссовок, мгновенно повернулся к заднему окну.

- Мам, да это же та самая "лада"! - Его петушиный голосок задрожал от напряжения. - Вон, точно, и номер! Помните, я же говорил, я говорил - в нём две единицы!

Возбуждение сына передалось Ане.

- Ты говорил, что была "девятка"!

Алексей вмешался сдержанно-обыденным тоном:

- Это - одно и то же. Юр, сядь спокойно.

Он посмотрел на светофор и, как только зажегся зеленый свет, резко нажал педаль газа. "Лада" газанула следом.

Алексей начал петлять по улочкам, искусно используя все ходы-выходы старой Москвы. "Девятка" не исчезала.

Тогда "Нива" влилась в поток машин на Садовом кольце, доехала до площади Восстания и на перекрестке резко свернула к зоопарку.

Перестраиваясь из ряда в ряд, они мчались по улице 1905 года, мимо метро Беговой, по Хорошевке, по Маршала Жукова... Форсированный двигатель позволял машине Рустама двигаться с максимальной скоростью. Но все ухищрения оказались бесполезными: "хвост" следовал за ними, как приклеенный...

Алексей скривил губы в усмешке:

- Ну, раз так, мы пойдем другим путем! Аня, дай мне свою сумку! И пригнитесь, пригнитесь!..

Анна всё поняла, не раздумывая, залезла в спортивный баул, заполненный вещами, откопала среди шмоток "макаров", переложила его на самый верх и поставила сумку на пустое переднее сиденье. Потом положила Юрку себе на колени головой.

Снизив скорость, Алексей взял в правую руку пистолет, повернул на Живописную и поехал спокойно. Преследователи (Анна разглядела, что в машине их было двое) также сбросили темп. Две машины чинно ехали по звенящей трамваями улице, постояли у светофора, и вдруг, завернув направо, словно с цепи сорвались. Передышка оказалась короткой.

По Берзарину "нива" чиркнула, как карандашом по чистому листу, благо улица пустынная, машин почти нет. Алексей резко вывернул руль налево, затем - то ли своих предупредил, то ли угрожающе бросил: "Ну, держитесь!".

Они помчались по огороженному заборами безлюдному каменному коридору улицы Максимова. "Девятка" - тоже. Алексей на миг притормозил, высунулся из окна и дважды, с небольшим промежутком выстрелил по колесам преследовавшей их "лады". Двигаясь на полной скорости, машина заёрзала, саданула левым боком противоположную стену, потом её понесло на правый тротуар. Она с такой силой врезалась в фонарный столб, что передние фары наконец-то увидели друг друга и почти поцеловались.

Оглохнув от выстрелов, визга тормозов и грохота, Аня с Юркой замерли на дне салона.

Алексей остановился, вышел, не выключая двигателя.

- Лежать! - крикнул он поднявшей было голову свояченице.

Держа пистолет наготове, подошел к преследователям, заглянул в салон дымящейся "лады". Быстро вернулся обратно, невозмутимо спрятал "макаров" на самое дно сумки и через секунду - "ниву" Рустама как ветром сдуло.

* * *

...Театральный художник притормозил у служебного входа в киностудию. Он пропустил своих спутников вперед, спокойно провел их сквозь вахту, бросив небрежно: "Это со мной!". По внутренним коридорам они добрались до гримерного цеха. Уверенный, сильный боец-афганец, только что угробивший кучу железа (а скорее всего и тех, кто в ней сидел: он об этом с Анной не распространялся), довольно робко постучал в плотно прикрытую дверь.

- Да-да! Входите! Кто там скребется? - тут же откликнулся глубокий хриплый грудной голос.

Дверь широко распахнулась и на пороге возникла дородная седовласая длинноносая старуха с папиросой, вставленной в мундштук.

- Алешенька, детка! - расцвела она в улыбке и сразу стала уютной и домашней. Ане даже привиделся фартук с оборочками.

- Прошу, молодой человек! - Это относилось уже к Юрке. - Как поживаете?

- Моё почтение, Евгения Осиповна! - низко склонил голову Алексей, едва осмеливаясь её прервать. - Припадаю к вашим ногам с нижайшей просьбой: жизненно необходимо преподать этой молодой даме урок искусства внешнего перевоплощения. С внутренним у неё постепенно всё наладится. Причем, на время - только на время! - нам понадобятся все нехитрые для этого приспособления: парики разного фасона, гумоз, грим и так далее, не мне вам объяснять!..

Баба Женя (так мысленно Анна "окрестила" старуху) повернулась к ней, выпустила дым:

- Деточка! Как вас зовут? - получив ответ, снова затянулась и ошеломила вопросом: - За что вы сидели?..

Анна "убила" Алексея взглядом, возмущенная его болтливостью, но баба Женя грузно опустилась в кресло, царственным жестом указала ей на банкетку и посоветовала:

- Меня можете не бояться. Рыбак рыбака...

* * *

Марья Павловна и не предполагала, что сюрпризы на этом не кончились.

Она пришла на работу и первое, что стала делать - составлять план на день: во-первых (и самых главных) ей было необходимо все-таки отправить Маринку в дом отдыха. Вопрос только - с кем теперь? Чем девчонка-то виновата, что у матери такое идиотское начальство - и дня без неё не могут прожить! Поручили бы эту ненормальную Арбузову кому-нибудь другому - тому же Смыслову, например. "Все равно он, червь бумажный, так и так будет теперь шарить для меня по архивам, куда он денется!".

Отсюда вытекает, что во-вторых: надо заставить Смыслова побегать для неё. Пусть раздобудет сведения об этой девице, что так убивалась на суде, давая свидетельские показания против Арбузовой.

В третьих, пусть узнает, где сейчас её дети. Не может быть, чтоб не захотела баба повидать свой выводок, после пяти лет разлуки. Может, именно в связи с этим приехала она на дачу к художнику. Говорили же старушки-соседки, что он, вроде бы, их опекал. Значит, Арин - в четвертых!

Вот несчастные: сначала отца потеряли, теперь - опекуна. От матери, небось, отвыкли уже давно. Так что есть она - нет... Маринка, вон неделю в доме свекрови проторчит - узнать её невозможно: совершенно неуправляемая становится!

"Да, кстати, - сообразила следователь, - не мешает побольше узнать и о самом Борисе Арбузове: что был за человек, где и с кем работал. Что там о нём в деле сказано?.. - Марья Павловна вынула из сейфа документы. - Так. Характеристика из университета. Прекрасный педагог, археология, раскопки, бесценный вклад... Ага! Последняя поездка - за месяц до "безвременной трагической кончины". Ерунда какая! - возмутилась Луканенкова. - Чем это люди занимаются, вместо того, чтоб дело делать? Черепки откапывают! А вместо черепков - баб себе новых находят.

А, нет, прошу прощения: "бесценный вклад" - это не только черепки. Попадаются и даже очень ценные находки. Что? Никогда бы не подумала! Да мне за такие бабки года три ишачить без отпуска!

Итак, в пятых: пусть Вась-Вась собирает мне материалы по экспедициям Арбузова."

Марья Павловна набрала номер и лучезарно улыбнулась:

- Солнышко моё, ты уже встала? Молодец! И посуду вымыла? Нет, пока нет, но постараюсь... Не волнуйся, конечно поедешь! Что значит, "без тебя"?! - Она тут же перестала ворковать и отбарабанила: - Как смогу приеду. Лучше б я тебя с папочкой твоим отправила в Шереметьевку в огороде загорать задницей кверху!.. А варенье кушать ложками любишь... Вот и всё, тогда не ной!

В кабинет буквально ворвался старший лейтенант Смыслов:

- Марь Пална, что с пожаром станем делать?

Она машинально расправила подплечники на кричаще-розовой шелковой блузке:

- А мы разве планировали что-то подпалить?

- Труп мужика в гараже - не принадлежит хозяину дачи! - выпалил помощник, ожидая произведенного эффекта.

- Ты что, получил заключение экспертизы? - С капитана моментально слетело кокетство: она увидела, что Вась-Васю не придется долго уламывать, он наконец-то включился в работу. - А чей же он? И кто тогда устроил фейерверк?

- Это ты у меня спрашиваешь? - ответил ей Смыслов на вопрос вопросом.

Он полез в свои записи и протянул ей листок с московскими координатами Арина. Луканенкова мельком взглянула, взамен отдала только что намеченный список вопросов.

- А женщина - не установили, кто она?

- Тела пока так и не опознаны. Мужчина, кстати, носил очки.

Марья Павловна уставилась в одну точку.

- Вась, - протянула она в задумчивости, - а художнику кто-нибудь пытался сообщить, что у него дача сгорела?

- Угу, - ответил тот, - но его нигде нет: ни дома, ни в мастерской. А в театре ответили, что он позвонил третьего дня вечером, предупредил, что завтра - то есть, вчера - на работу не придет. Какие-то семейные обстоятельства.

Марья Павловна снова задумалась. Она взяла из рук коллеги свою бумажку и на пункт о детях перенесла жирную цифру 1), дважды её подчеркнув.

Потом набрала телефон УВД Московской области и после недолгих переговоров, уже знала, что машина, сгоревшая на участке Арина, действительно импортная, только не "хундай", а "джип-чироки", с московским номером.

Капитан Луканенкова снова отобрала у Смыслова план действий и художника пронумеровала цифрой 2).

Выяснить, где сейчас должен находиться выводок Арбузовой, Вась-Васе не составило особого труда. Основная трудность - дозвониться в детский оздоровительный лагерь "Дзержинец", летнюю резиденцию интерната. Героические усилия потребовались для этого старшему лейтенанту.

Трубку снял взволнованный женский голос директора лагеря и, узнав, что звонят из милиции, с истерикой набросился на помощника Марьи Павловны:

- Когда не надо - вы готовы в каждую щель заглянуть с проверками, а когда надо - вас не дождешься!..

Оказывается, когда из-под носа молоденькой медсестры увезли её нестойкого защитника, в местном отделении милиции заявили: "Ваших детей охранял частный сектор, вот туда и обращайтесь. У нас лишних людей нет!".

- Да это просто мистика какая-то! - негодовала Марья Павловна, узнав подробности разговора. - Арбузова пропала, охранник исчез, детей увёз мифический опекун, причем, сам - тоже испарился (как вода на его пожаре)! Дай-ка мне адрес этого "Дзержинца".

Смыслов уже держал наготове. Глаза у Луканенковой округлились:

- Ты что, шутишь? В часе езды от его дачи?

- Вот именно! - торжествовал Вась-Вась. Он тут же получил "по мозгам":

- Что сияешь, как медный таз! Где хочешь, разыщи мне физиономию этого художника, хоть на доске почета! Через полчаса, когда вернусь, она должна лежать у меня на столе. Надо с этим лагерем всё выяснить. - И подсластила "пилюлю": - Слушай, Василёк, Ну раз мне снова тащиться за город - могу я Маринку с собой взять, чтоб не торчать ей в нашей душегубке.

Она уже поняла, что первый пункт её плана (отвезти сегодня дочь в пансионат) становится нулевым, поэтому пусть девчонка хотя бы воздухом подышит. А может, и для дела сгодится: маме с девочкой больше расскажут, чем капитану "при исполнении".

Еле сдерживая нетерпеливо подпрыгивающую Маринку, Марья Павловна спрятала правдами и неправдами добытое фото. Оказалось, Арин уже засветился в её родных "органах", правда - в Управлении ГАИ, в связи с ДТП, в котором погибла его жена. За рулём сидел он сам и был абсолютно невиноват, если верить семилетней давности документам, присланным по факсу.

- В общем так, оформляй разрешение на обыск в квартире художника. Оснований более чем достаточно: пропажа детей, исчезновение их матери, два трупа. Хорошо, если самый первый тоже не его рук дело, - отдала она последнее распоряжение Смыслову перед отъездом в лагерь.

* * *

Капитан милиции правильно рассчитала, что разговор с воспитателями будет более откровенным, если они увидят перед собой не официального представителя власти, а мать с дочкой.

А уж когда она попросила накормить свою беспризорную девочку, ей выдали столько информации! И о детишках Арбузовых, и об их заботливом опекуне. Дома-то они у него жили, и в театры-то он их водил, даже для других детей из интерната просмотры устраивал!

- На днях приезжал с подругой, забрал племянников к себе на дачу отдыхать, - поведала пожилая воспитательница. Правда, сама она в этот день была выходная, знакомой его не видела, а жаль! Как она сказала: "Не из праздного любопытства - просто хочется счастья хорошему человеку."

- А кто отдавал детей? - поинтересовалась Марья Павловна. - Ах, медсестра? Могу ли я с ней повидаться?..

После того, как хрупкая выпускница медицинского училища не признала по фотографии того, кто приезжал за детьми, и описала "дядю" с подругой жены, капитан Луканенкова Марья Павловна начала передвигаться в бешеном темпе, которого так опасались её коллеги, особенно Смыслов...

По приезде домой, она позвонила Вась-Васе, обругала его последними словами, узнав, что ордер на обыск квартиры Арина - до сих пор у руководства на подписи, в сердцах сломала замок у чемодана, до сих пор стоявшего не распакованным, быстро "уполовинила" его содержимое, снова села за телефон, раскрыла старую записную книжку и вызвонила своего приятеля по институту.

Марья Павловна решила действовать в свой излюбленной манере - в обход всяких официальных порядков - чем всегда славилась в Управлении, и за что ей нередко попадало от начальства. Зато благодаря этому узнавала все новости первой! Вот и теперь: ещё не имея на руках официального заключения, она выяснила, что по номеру сгоревшего на даче джипа-чироки установили его владельца.

Автомобиль принадлежал элитному фотографу, который делал снимки, в основном, звёзд шоу-бизнеса. Случалось, снимал даже на правительственных тусовках. Узнала также, что довелось ему поработать и с Борисом(!). Интересно, что в последнее время работы у него было немного, но - по всему видно - деньги водились... Единственное, чего пока не смогли найти, так это фотографии владельца автомобиля.

- Сапожник без сапог! - посмеялась Луканенкова. - Ну ладно, до завтра его физиономия найдется? Тряхни паспортный стол. Там, конечно, не фотопортреты, но - хоть представление составить. Блеск! Факсани мне первой! Конечно, на работу. На свой собственный я пока не заработала! Разве что на бумагу... в рулоне... Ага, мяконькую такую!

Она громко захохотала, простилась с однокашником, положила трубку и попросила дочь притащить ей рюкзак: чемодан поломался окончательно и бесповоротно. Потом кинула Маринке ключи от машины, велела ей тащить вещи вниз и, сделав ещё пару звонков, услышала снизу "спартаковское" бибиканье. Погрозив в окно кулаком, проверила наличие путевок, документов и закрыла квартиру.

От дома до Рязани - с подзаправкой - дорога заняла пять часов. (Марья Павловна жалела свой старенький драндулет, состоящий, в основном, из запчастей.) До пансионата ехали тоже прилично - минут сорок пять (пока узнали дорогу, пока туда-не туда свернули, пока нашли верный путь)... В результате - оформилась с Маринкой в дом отдыха уже ночью. Еле уговорила, принять их: не хотелось "давить на психику" своим служебным удостоверением. Наоборот, где только можно, исходя из того, с кем общалась, капитан напропалую кокетничала, использовала женскую ласку или стремилась по обстоятельствам вызвать к себе сочувствие.

Так и теперь: в ход пошел "Плач по Надежным Мужикам". Молодящейся кастелянше в возрасте было со слезами на глазах поведано о том, что муж шофер дальнобойщик - обещал ещё вчера их отвезти, и вот теперь она с дочкой (одна, как всегда!), не дождалась его из рейса, и должна была на ночь глядя (в этом месте "одинокая" мать со страхом поёжилась) ехать по безлюдной дороге... Нет, конечно, он человек хороший, деньги в дом приносит (правда, какие это деньги!), и не сильно пьет, и по бабам не шастает, но... (тут последовал выразительный вздох) - полагаться она может во всём только на себя... Вот и колотится на трёх работах. Слава Богу, Маринка-помощница подрастает!

В общем, уболтала она пухленькую сестру-хозяйку, расположили их в двухместном номере со всеми удобствами: душем и туалетом. Даже пообещали, что разбудят дочку-соню к завтраку.

Несмотря на громыхавшую полночи грозу, спала капитан Марья Павловна, как убитая (уж на что-на что, но на сон никогда не жаловалась!). А рано утром - чуть свет - её "москвич", разбрызгивая лужи, помчался в Москву.

Из первого попавшегося городского райотдела милиции (не станет же она тратиться на жетон) позвонила Смыслову, чтобы договориться со старшим лейтенантом, где им удобнее встретиться по дороге к художнику.

- Марья Павловна, ты давай сразу на работу, тут шеф тебя уже спрашивал, - вдруг услышала она бодро-заискивающий тенорок помощника...

Ничего не понимая, насидевшись в "пробках", капитан Луканенкова ступила "на ковер" начальства...

Сияющий Крячек привстал ей навстречу, словно пирог в духовке. Снисходительно-добродушно он пригласил её присесть в кресло к столу (глагол "сесть" обычно употреблялся в стенах здания лишь в одном значении тюремном).

- Марья Павловна! Дорогая!

"Ого! - подумала она, - гладко стелет!"

- Марья Павловна! - повторил подполковник. - Что там у нас с Арбузовой?

"Дорогая" Марья Павловна отрапортовала, как положено. И тут вдруг услышала:

- Я понял, что напрасно сорвал тебя из отпуска. Ты можешь благополучно ехать отдыхать!

Вот уж чего-чего, но этого она никак не ожидала.

- Что значит "благополучно ехать отдыхать"?.. Но ведь на квартире Арбузовой нашли тело!

- Да, нашли, но она-то там не появлялась!

Капитан недоверчиво переспросила:

- Это точно установлено? А где же тогда она сама?

- А нас это не должно волновать! - слишком уж беспечно махнул рукой подполковник. - Мы же не органы опеки! - Марья Павловна не верила своим ушам: - Кроме того, у тебя есть Смыслов. Должен он, наконец, проявить себя, как помощник, не всё же тебе вкалывать?! А ему скоро аттестацию проходить, вот пусть и поработает, покажет, на что способен. Сколько можно за твоей спиной отсиживаться?..

Капитан в упор уставилась на начальника. Глаза у него забегали, он вскочил со своего трона и ушел от взгляда за спинку кресла, в котором она сидела.

- Сергей Иванович, в чем проблема?

Она тоже встала из-за стола и повернулась к шефу. Подполковник смотреть снизу вверх не любил (его глаза пришлись ей как раз на уровень подбородка), потому он опустил их ниже. И тут же наткнулся на сооружение природы, в своё время мешавшее амазонкам натягивать тетиву лука. Плюнув, он вернулся на своё место. Села и Марья Павловна. Сложив кисти рук на столе крест-накрест, она положила на них голову и, грустно постукивая по столу пальцами, спросила тоном нашкодившей ученицы:

- Это как-то связано с гибелью Колоскова?

- Колосков был убит в пьяной ссоре! - отчеканил Крячек.

Капитан не понимала, в чём дело: подполковник, как никто, знал: тот пил очень мало. Ведь начальником отдела он стал лишь недавно. А до этого проработал со стариком бок о бок много лет, дружил и - видно было переживал из-за смерти Николая Ильича.

Марья Павловна попыталась объяснить:

- Но ведь я с ним только хотела встретиться, уточнить кое-какие подробности в деле Арбузовой, и не успела...

- Ты здесь не рой, - шеф прервал её, даже повысил голос. - Пусть роют бездельники из райотдела. Вообще, каждый должен делать своё дело на своем месте, - он снова вскочил и нервно зашмыгал по кабинету, - мы - на своём, райотделы - на своём, областные - на своём. За тебя, как я уже говорил, останется Смыслов. А ты, Марья Павловна, должна о дочери подумать и - на своём собственном месте - поехать к своим косичкам и бантикам.

- Ну раз уж я сегодня в Москве, - сделала последнюю попытку Луканенкова, - разрешите, хоть обыск у художника проведу?

- Обыск уже сделали и без нас с тобой, - почему-то понизив голос, с досадой бросил он. - Говорю тебе, незаменимых нет! - и указал ей на дверь: - Желаю вам с дочерью хорошо отдохнуть вдвоём...

Когда она зашла в свой отдел, Василий Васильевич загнанно смотрел на неё из своего угла и тут же стал оправдываться:

- Марья Павловна, я сам не понимаю... Когда я вчера зашел подписать ордер на обыск...

- Бантики, косички... - бормотала Марья Павловна, не слушая его, - вот возьму и обрею налысо!

- Ну, это вряд ли, - заявил Смыслов. - Ты скорее дашь отнять себе руку, чем отрежешь дочкину красу и гордость!

Она гневно посмотрела на помощника:

- Типун тебе на язык! - и вдруг заливисто рассмеялась...

Когда веселилась Марья Павловна, вслед за ней начинал хохотать весь отдел: никто не мог удержаться, заслышав её заразительный и всегда громкий хохот, от которого буквально стены тряслись. Смыслов исключением не был: его обиженные пухлые губы "бантиком" растянулись в жизнерадостную улыбку.

Минуты три они беспречинно веселились, затем Марья Павловна остудила коллегу:

- Ты-то чего ржешь? Я еду отдыхать, а тебе за двоих впахивать придется! В общем так, - проинструктировала она послушно кивавшего Василия, - остаёшься тут за главного.

Смыслов беспокойно заёрзал на стуле:

- Что значит "за главного"? Я ведь тот самый один, который в поле не воин.

"Что это он тут ваньку валяет? Будто и не знал о моей ссылке, то-то расстилался сегодня по телефону, артист! Ладно, прав Крячек: пусть проявит инициативу. Если сможет. Лишь бы меня держал в курсе. В самом деле, что мне делать в Москве, пока он будет по архивам, да по Академиям наук носится!"

Но вслух умевшая-таки иногда "придержать коней" Марья Павловна успокоила его:

- Не дрейфь - прорвёмся! Помни: в отпуск я ушла, но всё, что связанно с делом Арбузовой, должна знать! На всякий случай: вдруг придется выручать молодого коллегу?.. - Капитану показалось, что в глазах "молодого коллеги" мелькнуло разочарование, и она решила его постращать: - Или ты хочешь иметь перед аттестацией "висяк"?

- А что мне дальше-то делать, раз с обыском не вышло? Подскажи... Смыслов вопросительно глянул на Луканенкову. Она задала ему встречный вопрос:

- А вот давай, для начала расскажи, что там с обыском-то не вышло?

Оказалось, что ордер, который ещё вчера Вась-Вась отнес к шефу для подписания у руководства, так и не был подписан, якобы "для обыска нет достаточных оснований".

Марья Павловна стала на миг серьезной:

- Интересненько! А чего ж он мне заливал, что уже... Так, ладно, прервала она сама себя, - звонить буду каждый день, сюда или домой, связь односторонняя. Если что экстренное, отбей телеграмму. Но так, чтобы этот, последовал выразительный жест в сторону кабинета Крячека, - ничего не знал. Что-то не нравится он мне.

- Значит, я сейчас должен...

- У тебя есть план бумажных действий, - перебила его капитан, - у меня тут (она покрутила себе пальцем у виска) - действия оперативные.

Марья Павловна снова расхохоталась и покинула кабинет, трагически напевая: "Уйди, совсем уйди! Я не хочу свиданий..."

Она была полностью занята размышлениями о том, какое именно из её действий кардинально переменило мнение начальства о её отпуске.

И лишь на подступах к Рязани вспомнила, что так и не оформила сдачу картин с пожарища на хранение. Плюнула всердцах, но решила, что никто не позарится на её старенький москвич, а шедевры переживут без особых удобств в багажнике: спасибо, хоть живы остались...

4.

"То, что близко, хотя и далеко:

Обитель райского блаженства.

След от корабля.

Отношения между мужчиной и женщиной."

Сэй-Сёнагон "Записки у изголовья"

- Так вы, молодой человек, категорически отказываетесь погостить у старухи несколько дней и скрасить её унылое существование? - гримерша вставила в мундштук новую папиросу.

- Категорически! - с восхищенной улыбкой уверенно кивнул Юрка и прижался к матери.

- Голубчик! - повернулась баба Женя к Анне. - Я рада, что вы оказались способной ученицей. Главное - ничего не бояться. Кроме Бога, разумеется!

- А я и не боюсь, - подтвердила та, - хуже быть не может... Для меня сейчас главное - успеть!

Глаза женщины, как будто возражая ей самой, на секунду затуманились болью и ужасом. Но Евгения Осиповна сняла с неё это наваждение, как нитку с пальто:

- Успеете! Все недоноски по-садистски упиваются своей властью, но это - лишь до поры-до времени. Сколько веревочке не виться...

А потом она употребила выражение, о существовании которых Анна не подозревала даже в местах пятилетнего "отдыха". Алексей одобрительно усмехнулся и, скрывая усмешку, по старой привычке стал искать широкой ладонью бороду. Юрка поглядел на гримершу почти с обожанием. Улыбка его стала ещё шире и ещё восхищенней.

Баба Женя заговорщицки подмигнула мальчишке:

- Ну, что, ваши молодые уши не завяли?..

Провожая их к дверям, она взяла Алексея под руку и, чуть подзадержав, сказала ещё несколько слов почти шепотом:

- Деточка, будьте осторожны. Мне бы не хотелось вас пережить. - А потом указала глазами на Анну. - И с ней поаккуратней. Девочка - на пределе...

Анна резко обернулась к ним:

- "Девочке" уже тридцать четыре! И с ней будет всё в порядке, когда она сможет вытащить своих детей от этих... ублюдков.

Она хотела употребить почти такую же цветистую фразу, как Евгения Осиповна минуту назад, но, покосившись на Юрку, осеклась. А впрочем, та поняла её:

- Согласна с вами от первого и до последнего слова. Учтите, Алёша знает мою квартирку, милости прошу, если что... Зря вы едете на ночь глядя. - Но, усмотрев немое сопротивление в лице Анны, добавила: - Хотя, всё правильно: времени лучше не терять. Ну, с Богом! - И баба Женя широко перекрестила её напоследок, выпустив очередную струю дыма.

Алексей поклонился старухе, передал сверток гримерши Юрке, повел их к выходу, ускоряя шаг и подталкивая в спины.

- Анька, ну и слух у тебя! - неподдельно изумился он в самое ухо свояченицы.

- Музыкальный... - самодовольно улыбнулась Анна. - Помнишь, какие мы концерты закатывали?

- Да, концерты закатывать ты - мастер! - неосторожно пошутил Алексей и, чтобы сгладить неловкость, спросил: - А что, разве у всех музыкантов обостренный слух?

- Необязательно. Просто у меня тренинг был неплохой.

- Конечно! - Юрка с гордостью посмотрел на мать. - В замке Иф, небось, такие толстенные стены...

Она по-прежнему ассоциировалась для него с увлекательным приключенческим романом.

- Да, - согласился зять, вновь уводя близких со скользкой дорожки воспоминаний, - я в Афгане тоже в этом смысле натренировался. Забирайся! скомандовал он племяннику, открыв дверь машины и наклоняя вперед кожаное кресло.

Юрка мгновенно переключился на опекуна:

- Дядь Лёш! А где ты стрелять научился, в Афгане? - он перелез на заднее сиденье "нивы" и спросил, с любопытством и некоторой долей опасения отодвигая застегнутую наглухо спортивную сумку, в которой лежал пистолет: А там можно было оглохнуть?

- Запросто! - согласился Алексей.

Хотя Анна уселась и даже пристегнула ремень, он двигаться с места пока не спешил.

- Что-нибудь случилось с машиной? - тревожно спросила она.

- Нет, просто осматриваюсь. Будь внимательна. Мы немного покатаемся. На всякий случай.

Юрка и тут вмешался в разговор:

- Езжай, дядь Лёш, я послежу! - Он уже встал коленями на кресло, распластал локти на спинке, уткнул в сцепленные пальцы острый подбородок и прилип к окну.

- Сообразительный ты, парень! - одобрительно кивнул Алексей. - Правда, я надеюсь - очень надеюсь - что к Евгении Осиповне мы за собой никого не привели.

- А "девятка" больше не появится? - снова подал голос мальчишка.

- Думаю, что вряд ли.

- Мы её намного обогнали? Где она?

- Ей теперь придется со всем её содержимым отправиться в одно место...

- Куда? - не отставал Юрка, поворачивая любопытную голову. - В ремонтную мастерскую?

Алексей включил зажигание.

- На помойку!

По тону опекуна Юрка понял: лучше вопросов больше не задавать. Да и мать предостерегающе покачала головой - помолчи, мол. Она и раньше всегда умела одним взглядом пресечь ненужные детские капризы, уговоры что-нибудь купить, посмотреть по телевизору фильм "ну хоть ещё минуточку"...

"То, что разгоняет тоску... Милая болтовня ребенка лет трех-четырех."

- Мент родился! - вдруг ни с того ни с сего заявил Юрка, когда они, выехав за пределы кольцевой автодороги проехали несколько километров в полном молчании.

- Баба Вера бы сказала "Ангел пролетел"! - поправила его Анна. - Ты помнишь бабу Веру? Нет, вряд ли. Тебе было всего три года, когда она умерла. Удивительно, как ты дом нашел! Хотя, мы же там были несколько раз после того, как её не стало.

- Просто у меня фотографическая память! - похвастался сын.

Анна машинально посмотрела на нагрудный карман зятя, где должна была лежать карточка детей, но теперь на нем была футболка: прожженную рубашку он сменил в квартире. Алексей молча открыл бардачок и тут же захлопнул его, когда её рука потянулась к фотографии.

Анна возмутилась:

- Но ведь это и есть цель!

Он упрямо покачал головой:

- Займи себя чем-нибудь другим.

- Тогда... ты не мог бы включить радио? - придумала она.

- С огромным удовольствием, голубчик! - воскликнул Алексей, подражая голосу и интонации гримерши.

Они рассмеялись и Алексей, показав ей, какую кнопку нажать и какую ручку покрутить, мимоходом заметил:

- Ты у меня и машину станешь водить!

- "У меня"? - Анне показалось обидным собственническое местоимение.

- Ну, не у меня, так у нас с Юркой, - поправился зять и пояснил, - Не всё же мне за баранкой торчать - нужно ведь отдыхать иногда.

- Дядь Лёш, а ты меня научи, я стану тебя подменять! - тут же встрял Юрка в разговор.

Аня в ужасе затрясла головой:

- Тебе? За руль? Нет-нет, лучше уж я...

Алексей успокаивающе потрепал её за волосы:

- Да в этом ничего сложного нет! Смотри.

Он вдруг сделал вираж-разворот, воспользовавшись тем, что на встречной полосе нет машин. Анна аж побелела вся: ей показалось, что их по инерции чуть не вынесло за пределы шоссе в кювет.

Юрка завизжал от восторга, завалившись на сиденьи, а она зашипела:

- Не смей больше попусту рисковать! Не наездился еще?! Тоже мне, супермен.

Алексей хитро посмотрел на неё:

- Для твоей же пользы, чтоб скорей приняла прежнюю форму. Знаешь, как этому способствует выброс адреналина в кровь? А то - сидишь сиднем в машине, а потом под тобой ступеньки обламываются...

Женщина из белой сделалась красной, разобижено отвернулась к окну, бросив сквозь зубы:

- Тебе-то что? Не твоя печаль!

- Очень даже моя! - совершенно серьёзно объяснил он. - При большей нагрузке уходит больше бензина!..

- Шел бы ты... к натурщицам!

Алексей только посмеивался, изредка оценивая, до какой степени она накалилась, и радуясь, что сумел отвлечь свояченицу от тяжелых мыслей.

С полчаса ехали молча, музыку Анна включила на полную мощь, и теперь их развлекали только ведущие "На семи холмах".

Потом ей стало стыдно за эту вспышку ярости. Она вспомнила, сколько они вместе пережили за эти дни, вспомнила его картины, оставшиеся на даче... Анне захотелось извиниться, но раздражение отступало медленно.

- Ладно, - пробурчала она, садясь ровно, - говорить можешь, что угодно, но не надо зря пугать - у меня внутри всё просто перевернулось. Добро бы, для дела, как днем...

- А для дела - не страшно было? Могла бы уже научиться доверять мне! мягко упрекнул её зять. - А водить ты всё равно будешь!

- Мам, вы что, с дядей Лёшей поссорились? - напряженно спросил Юрка.

Он боялся повернуть голову и, подпрыгивая на ухабах, глядел на удирающую от него ленту шоссе.

Они ехали по деревеньке, где по обочинам дороги со свежими огурцами и зеленью на продажу - стояли бабки, дети, хозяйки или мужики-алкаши. Вокруг носились дворовые полубездомные и явно полуголодные псы. Куры бросались от них врассыпную и едва успевали унести ноги, разбрасывая перья во все стороны.

- Нет, сыночек, что ты! Дядя Лёша столько сделал для меня, я просто не имею права на него сердиться, - льстивым сладким голоском сказала Аня. - Он даже пожертвовал для меня... своей бородой!

- Ах, так?! - вскипел он. - Ну погоди!

Алексей дождался, пока дорога станет пустынной и безлюдной, и остановил машину:

- А ну, марш за руль! Давай, давай, пошевеливайся!

- Лёш, нам некогда, нас же твой друг ждёт, - испуганно отнекивалась Анна.

Он не отступал:

- Не отлынивай!

На что она заискивающе:

- Да ты мне и без бороды очень даже нравишься! Такой молоденький стал! Теперь тебя все будут принимать за Юркиного старшего брата. - И сразу вдруг посерьезнела: - Андрюшку научил, значит, и я смогу.

Алексей заметил резкую смену настроения свояченицы, но в этот раз не стал переключать её внимание с мыслей о сыне, а наоборот - решил воспользоваться этим, чтобы укрепить в желании освоить технику вождения:

- Павел тоже водит. Не по городу, конечно, но возле дачи по поселку нас катал. И вполне успешно.

Анна взяла себя в руки, перестала сопротивляться:

- Что надо делать? Рассказывай!

Алексей освободил место за рулем, сел справа от неё и начал объяснять. Юрка, как завороженный, следил за ними, передвинувшись в центр заднего сиденья.

Урок вождения автомобиля покатился, как по маслу...

* * *

Анна вела машину неровно, то газуя, то выжимая сцепление. Ей никак не удавалось уловить нужный момент, почувствовать автомобиль. Даже руль не всегда слушался.

Но было видно - получает она от этого удовольствие, отвлекаясь от бесконечно тревожных раздумий. Даже похваливала или поругивала себя иногда: в зависимости от успехов.

- Мою бы ты освоила быстро, - утешал её Алексей.

- Твою бы я даже назвать не смогла! - обидчиво возразила Аня (которая мысленно уже дала железяке кличку "кузнечик").

Тут она от неожиданности вскрикнула, подскочив на ухабе, потом ругнулась (причем, для самой себя у неё нашлось больше всего эпитетов), потом начала упрашивать "ниву", как норовистую лошадку:

- Ну, прости засранку. Видишь - я же стараюсь! Постарайся и ты! Не подводи меня!

Юрка с Алексеем от души веселились, слушая этот диалог, где один собеседник говорил, другой - лишь фырчал двигателем.

- Что вы издеваетесь?! - возмущалась Анна. - Посмотрела б я на вас, когда б вы за швейную машинку в первый раз сели!

- Посмотрела б я на вас за машинкой в первый раз! - "отредактировал" её сын и они вдвоем с дядей снова закатились.

- Хватит ржать! Лучше дайте поесть чего-нибудь. Уже четвертый час едем, а во рту маковой росинки не было!

Алексей взглянул на циферблат приборной доски и сказал:

- Такими темпами мы и до завтра не доберемся. Давай меняться. Тем более, что скоро надо будет верное направление выбирать, а ты дороги не знаешь.

Анна возражать не стала. Довольно лихо затормозила, передвинулась на свое прежнее сиденье, но Алексей предложил сделать небольшой привал, а Юрке велел найти любую лужу и набрать воды для радиатора.

Это задание было лишь предлогом удалить его на несколько минут.

- Ань, надо всё серьезно и быстро обсудить, - сказал опекун, дождавшись когда племянник, подпрыгивая и разминая засидевшиеся ноги, отойдет с пластмассовым ведерком на почтительное расстояние.

- Я слушаю тебя, - Анна внимательно смотрела на него.

- Помнишь, Юрка упоминал Солотчу?

Она кивнула:

- Мы же туда поэтому и едем?

- Мы едем туда ещё и потому, что, пока мы с тобой нарушали правила противопожарной безопасности, Рустам "расколол" Двойника. Тот знает наверняка, что Катя в этой самой Солотче у некоей дамы под названьем Пышка.

Анна нервно перебила:

- Но ведь Юрка в своем рассказе о похищении детей упоминал о какой-то Сдобе...

- Вот если бы он видел её - не перепутал бы никогда в жизни. А так - в случайно подслушанном разговоре... Для него и сдоба, и пышка, - всё одно: булка. Не думаю, что она знает о существовании своей литературной тёзки у Мопассана. Дамочка - бывшая шлюха в возрасте, с образованием ниже среднего. Сейчас работает сестрой-хозяйкой в доме отдыха под Рязанью. Но это - не основной заработок. А кормится она тем, что сдала свою хату в аренду (ты только не паникуй!) подпольной порностудии...

Анна обмерла. Господи! Катя... её Катюха...

- Ну вот, этого я и боялся! - сокрушался Алексей. - Очнись! Превращаться в соляной столп будешь, когда мы разгромим этот Содом и Гоморру!

Она накинулась на него чуть ли не с кулаками:

- Всё шутишь? Что же ты раньше молчал?!

Алексей пытался её урезонить:

- Какие уж тут шутки! Посмотри на себя: тебя же постоянно кидает из огня - да в полымя! Ну представь: всё это время ты знала... Тебе стало бы от этого легче?

Уговоры не действовали. Женщина продолжала бросаться на него, стуча зубами, как форточка на сквозняке.

Тогда он грубо схватил Анну за руки, пригрозил:

- Успокойся! А то вон, Юрка с водой идёт: живо устрою тебе холодный душ!

Он силком посадил её на землю, велел не шуметь - сына испугает. Потом показал племяннику, что надо делать с мотором, и снова подошел к ней:

- Сейчас мы едем к моему Сашке. Доверяться ему пока не будем, кто знает, что там у него за душой. Хотя, парень был талантливый скульптор. К нему раньше часто приставали зубры-монументалы, которые в "застойные" сделали себе имена, а теперь плодят "планов громадьё". Но ни таланта, ни желания работать не хватает. Вот и предлагали ему поработать на них "черной лошадкой". Он не продавался. Видимо, в результате и оказался в этой дыре.

Юрка справился с ответственным поручением и прокричал, закрывая капот:

- Готово, дядь Лёш! Можем ехать!

Алексей помог Анне подняться и строго, почти в приказном порядке дал последние указания:

- Ты должна вести себя естественно: приехала на отдых, не знаешь, где пристроиться. Он, как местный житель, поможет нам в этом. Главное выведать, как зовут эту Пышку, и где её "культурный центр". Юрку надо уговорить погостить у Трегубова, я думаю, это будет легко: Сашка интересный человек, а сколько всего знает!.. Ну, пошли, пошли.

Негнущимися ногами Анна подошла к машине, с трудом взобралась на сиденье.

"Так мне и надо! - думала она. - Не надо было отвлекаться от цели. Кокетничать вздумала... Старая калоша, сучка!"

- Ты напрасно не запоминаешь дорогу, - между прочим заметил Алексей. Кто знает, вдруг тебе придётся ещё тут ехать одной.

Юрка сразу отреагировал:

- Почему одной? Дядя Лёша, а мы?..

- Твой дядя Лёша имеет в виду, что ему надоест путешествовать с такой истеричкой, как твоя мать! - ядовито заметила Анна, злясь на самоё себя.

- Я вообще-то имел в виду совсем другое, - спокойно ответил Алексей. Но ты права, мне может надоесть возиться с тобой. - Он посмотрел на женщину, всего лишь нахмурив брови, но она будто камней наглоталась от угрозы в его голосе. Особенно, когда услышала: - Одно плохо, тогда шансы на успех резко понижаются.

Аня сидела ни жива-ни мертва. "Что-то будет, если он плюнет на всё и откажется помогать? - с ужасом думала она. - Одна ведь я не смогу помочь Кате, вытащить мальчишек, найти Маню!.. Как мы выкрутимся без него? Как я выкручусь без него?.."

"После того, как канцлер Мититака покинул наш мир, во дворце произошли большие события и воцарилось смятение."

- Лёш, не бросай нас! - взмолилась Анна.

Алексей предостерегающе указал глазами на зеркальце, где отражался светлый мальчишеский затылок, и с досадой бросил:

- Куда я денусь?..

Голова парня просунулась вдруг между передних сидений. Он переводил свои огромные, всё понимающие на свете глаза с матери на дядю.

- Вы ругаетесь - точно, как мама с папой.

Ане будто сердце прищемили, похолодели ноги, она беспомощно взглянула на Алексея.

- Всё, всё, Юрка! - опекун быстро пришел ей на помощь, снова взяв грубовато-шутливый тон: - Что с бабами поделаешь - прекрасный пол! Слабый к тому же... Давай, забирай мать на свою половину, а то она боится, небось, что я её сейчас укушу! - Он плотоядно щелкнул зубами, сверкнул глазом на Анну и сосредоточил всё своё внимание на дороге.

Анна перелезла на заднее сиденье, попросила сына в очередной раз намазать ей спину чудодейственной мазью, расспрашивала Юрку о том, как ему всё-таки удалось добраться до бабушкиного дома...

Но не раз на протяжении всего пути она чувствовала на себе его недетский взгляд...

* * *

Саша Трегубов оказался милейшим интеллигентным парнем. Собственно, не парнем уже - молодым мужчиной. Невысокий, с гусарской выправкой и безукоризненной вежливостью по отношению к даме, словно выходец из оттуда, где "Средь шумного бала...", он носил длинные русые волосы, перехваченные резинкой, и залихватски подкрученные кверху усы.

Его светская внешность не вязалась с деревянными простыми стенами светлой избы Дома-музея графика Пожалостина. Но в спокойных внимательных серых глазах его прочитывалось что-то удивительное и одухотворенное. Они словно говорили: "Смотрите, я - провинциал! Я живу на родине Есенина. Мне хорошо работается, здесь нет столичной суеты, кругом всё просто и понятно, тут легко думать о вечном и творить...".

Саша провел их по таинственным сумеркам музея. Со знанием дела и с явным удовольствием коротко рассказал о виртуозном художнике-графике, который выбился в Петербургскую Академию художеств вот из этого самого села.

Юрка слушал и смотрел, буквально рот раскрыв!

Алексей тоже был внимателен, но, скорее, присматривался к собеседнику, чем слушал его рассказ.

Анне не терпелось перейти к главному, но её постоянно контролировал взгляд опекуна детей. Ей ничего не оставалось, как только выжидать удобного момента.

Почувствовав, что гостью что-то тревожит, и что она слушает невнимательно - явно думая о чем-то своём, Трегубов сразу перестал быть искусствоведом и радушно пригласил их к себе, заручившись обещанием, что днём они придут на полноценную экскурсию.

"В начале двенадцатых чисел девятой луны я отправилась в храмы Хаса, и мне случилось заночевать в каком-то убогом домике."

Подворье Саши оказалось небольшим. Приуныл без движения мотоцикл у сарая. Домишко был стар, мал, зато живописен: толстые стены вросли в землю, потому выглядел он полутораэтажным. Брёвна обшиты досками, покрашенными в традиционный ярко-зеленый цвет, наличники ослепительно белы. До окон первого этажа легко дотягивались желтые глазки "куриной слепоты".

Домик стоял строго вертикально, однако, Ане показалось, что он вот-вот весело съедет со склона, на котором вырос.

"Если бы я где и жила, так это здесь. Хотя нет, у бабы Веры - не хуже! - агрессивно воспротивилась она очарованию места. - Подумать только: где-то среди такой красоты притаилась мразь, сволочь!"

"То, что вызывает нетерпение... Женщина должна разрешиться от бремени. Уже прошли все положенные сроки, а нет ещё и признака приближения родов."

У Анны возникло неистовое желание начать крушить всё кругом. Алексей вернулся за ней из домика, куда уже прошел вслед за хозяином и Юркой, взял её руку железной ладонью и сказал:

- Идем в дом. Неудобно. Саша уже чайник ставит...

Беседа за столом текла чинно, неторопливо: как сама жизнь в провинции.

Поговорили о росписях Алексея (он от них отмахнулся), о его работах в театрах (художник тоже по-настоящему был доволен лишь двумя, да и то заграницей). Саша спросил, пишет ли он маслом, но Алексей снова ушел от ответа, сказал, что времени нет.

"Наверное, переживает из-за погибших на даче картин, - Анне казалось, что она понимает его состояние: - столько лет сгорело одним махом! Как и у меня. Только у меня - жизни, а у него - работы! Наверное, для него - это и есть жизнь...".

Алексей стал расспрашивать друга, над чем сейчас работает он сам.

Трегубов оживился, рассказал, что помогает восстанавливать лепнину в женском монастыре. Как платят? За что? Ведь он сам предложил! Отметая вопросы о заработке, пригласил в свою студию. Оказалось, это - тот самый сараюшко, возле которого скучал двухколесный конь. Анна с ними не пошла. Ей невмоготу было вести светскую беседу, когда в голове свербело: "Катя... Катя... Катя...". А Павел с Петей? Что с ними, где они? Знает что-нибудь о них Алексей? О маленькой Марусе она и вспомнить боялась...

Юрка прибежал со двора и радостно завопил:

- Мам! Там так здорово! Иди посмотри!

Она лишь с улыбкой покачала головой.

- Тогда я пойду посижу на мотоцикле, мне дядя Саша разрешил! Он такой добрый! - кричал мальчишка, уже выбегая. - Он завтра даст мне краски и кисти!..

- Юрка, солнце моё! - прошептала Анна. - Спасибо, хоть ты - со мной!

Художники вскоре вернулись в дом, бурно обсуждая творческие замыслы каждого. Алексей стал заметно менее напряжен. Он ободряюще кивнул свояченице и стал интересоваться, как же так - вдруг - Сашка отказался от столичной жизни, от общения с высоким искусством, от предложений поучаствовать в украшении Москвы, от элементарных городских удобств, наконец!

Трегубов много чего порассказал. Задумчиво подкручивая ус, он поведал о том, как долго вычеркивали его из списков участников коллективных выставок, как часто закрывали его выставки персональные...

"Во время второй луны в Государственном совете вершат дела, именуемые "инспекцией". Что бы это могло быть? Не знаю."

После окончания Суриковского института Саша жил оформлением детских площадок во дворах и скверах, от которых через год-полтора оставались лишь изрезанные надписями спинки на скамейках.

А когда он случайно где-то проскочил и ему устроили просмотр в полуподвальном ДК (мир-то не без добрых людей!), на его работы набросилась свора купленных критиканов и культуро-"ведов", реагируя совершенно неадекватно масштабам выставки. Причем, все эти статейки - все до одной! в виде вырезок попали к нему вместе с почтой (мир - не без добрых людей!).

- А что живу без удобств, так здоровее буду! - скульптор подлил Ане в чашку кипятка из самовара. - Тем более, что городские условия при наличии денег - не проблема. Вот, например, здесь неподалёку выстроили себе почти на берегу реки такие хоромы - что царский терем в допетровской Руси!

- Да там, наверняка, отдыхает летом какой-нибудь кинорежиссер или профессор! - равнодушно сказала Анна, бросив горячий взгляд на Алексея и тут же погасив огонь.

- А вот и не угадали, Анечка, - возразил ей Саша, - не профессор! Интеллигенция как раз любит пожить летом на даче или в обычном сельском доме, что называется "сблизиться с народом", подышать с ним одним воздухом, о навозе да о теплицах поговорить. А в этом новомодном коттедже - и с канализацией, и с водопроводом, и с телефоном, - круглый год, заметьте, проживает простая сельская жительница. Живёт-поживает, да добра наживает! Самая что ни на есть "новая русская"! Так что сюда цивилизация тоже докатилась.

- Дом-то хоть действительно красивый? - "взял быка за рога" Алексей.

- О-бал-ден-ная безвкусица!

Далее посыпались архитектурные термины, в которых Анна ровным счетом ничего не понимала. Она прервала поток художественного красноречия и встряла в разговор, стараясь ничем не выдать своего нетерпения (ноги уже были готовы бежать к машине):

- Откуда же денег взять, чтобы отгрохать такой домину?

- Если бы я знал, то в моей хате тоже кое-что улучшил бы! Утеплил бы, например, мансарду, первый этаж превратил в настоящую студию, а в сарае только материал хранил... Да мало ли что! - он смущенно подкрутил ус и пятернёй пригладил светло-русые волосы, забранные в хвост. - Когда удобства на улице - зимой это иногда огорчает.

- А что за профессия у вашей миллионерши? - вновь "загнула" свою линию Анна. - Она что - богатая наследница, или, может, открытие какое сделала? Вы ведь можете просто не знать.

Скульптор рассмеялся:

- Что вы, какое открытие! Она и двух слов-то правильно связать не сможет: кастеляншей сто лет здесь работает. Ну не сто, так десять-то уж точно... А вдруг и вправду оставил ей какой-нибудь бездетный дядюшка кучу деньжищ? Могла же мне вот эти хоромы, - он царственным жестом обвел рукой вокруг себя, - тетка в наследство отказать! Не знаю, не моё это дело считать чужие деньги!

Алексей хмыкнул:

- Так это ж просто местная достопримечательность! А ты говоришь, где деньги взять! Да тебе экскурсии к этому дому водить надо! Вот прямо с нас завтра и начнешь.

- Нет, я завтра, к сожалению, на работе, - отказался Саша. - А из достопримечательностей у нас кроме музея Пожалостина и женского монастыря больше ничего и нет. Главная и основная красота - вокруг. Ходите, дышите, любуйтесь!

- Сашка, где бы нам на ночлег пристроиться? До завтра оставишь? Алексей уже наметил план действий.

Трегубов почти обиделся:

- Ты что, всерьез думал, что я вас куда-нибудь отпущу? Нет уж, дудки! Мальчику вашему, - он поклонился Ане, - я обещал рыбалку, мотоцикл, краски. У меня даже видик есть! Вам, как объяснил вот этот господин, - он положил руку Алексею на плечо, - требуется отдых. Так что оставайтесь у меня места хватит. - Подбоченясь, он снова подкрутил ус. - Если вы, конечно не боитесь испортить себе репутацию пребыванием в доме молодого холостяка.

- Нет, что вы, зачем же я буду вас стеснять! - завозражала Аня. - Вот мы пойдем завтра с Алексеем и внаглую попросимся пожить к вашей богатейке. Или, может, семья у неё большая?

- Семьи, насколько я знаю, у неё отродясь не было. Однако, я сомневаюсь, что вы сможете близко подойти к дому. Она настолько дорожит своим детищем, что даже охрану наняла. Крутая бабёнка - не при дамах будь сказано! - Скульптор поднялся из-за стола. - Так что я пойду постелю вам с сыном в горнице (как согрело Аню это бабы Верино слово!), а мы с Лёшкой заберемся на чердак, гордо именуемый мансардой...

Как только Трегубов вышел, Алексей подсел к Анне поближе и они стали шептаться, бурно обсуждая услышанное.

Анне скульптор показался человеком хорошим, но она просила Алексея не открываться ему:

- Неизвестно, как он отреагирует. А вдруг скажет: "Выметайтесь-ка со своими проблемами! Я из столицы уехал, чтобы шею свою не подставлять!"

- Ты, конечно, права. Но мне кажется, что, несмотря на молодость, он прошел неплохую школу. К тому же подставлять шею человека втёмную - тоже нельзя. Если он будет кое-что (не всё!) знать, он и за Юркой получше присмотрит...

С этим Анна согласилась, но настаивала на версии, что она скрывает сына от бандитов, которые хотят заполучить его, чтобы выманить у мужа большую сумму денег.

- Надеюсь, Борис простит мне эту ложь, - суеверным шепотом воскликнула она. - Ведь он должен знать, что мы тут терпим из-за его шашней.

Алексей посмотрел на неё странным взглядом, словно собираясь что-то сказать, но в последний момент передумал.

Когда были оговорены подробности, Анна направилась во двор, чтобы позвать Юрку:

- Сынок, пора умываться и - баиньки!

- Что значит "баиньки"? - возмутился мальчишка. - Во-первых, я не маленький, чтобы так со мной разговаривать! Во-вторых, - продолжал он качать права...

- Во-вторых, - перебила его мать, - если ты действительно уже взрослый, присоединяйся к нам: мы, например, спать отправляемся!

Юрка сполз с мотоцикла и понуро поплёлся к колонке заниматься водными процедурами, ворча по дороге: "Спать, спать... Даже не стемнело еще!"

Анна отыскала на террасе среди пакетов с покупками новое полотенце, вытерла сына, проводила его в горницу, уложила на огромную железную кровать с круглыми шишечками на спинках. Сын обрадовался панцирной сетке и сразу запрыгал на ней, как на батуте. Мать немедленно остановила его, убедилась, что Юрка, наконец, утихомирился, нерешительно постояла на пороге, потом вернулась на террасу.

Мужчины тоже быстро умылись, поднялись наверх и долго ещё не могли угомониться, громко разговаривая, смеясь, вспоминая студенческие годы. Учились-то они на разных факультетах и курсах: когда Трегубов только поступил, Алексей уже заканчивал, но в одном институте, среди одних и тех же педагогов, - поэтому общих тем и знакомых была масса!

"Чем попусту языком чесать, лучше бы Алексей поговорил с ним по поводу нас!" - хмуро подумала Анна.

Она посидела немного без дела, нашла таз, перемыла посуду, вытерла её, аккуратно по росту расставила на полке. К тому времени в мансарде всё уже затихло: видимо, уснули.

Анна вытащила со дна своей спортивной сумки "Записки у изголовья". Книга эта таинственным образом несколько раз возникала в её жизни...

- Погадать на вас, Арбузова?

Однажды в больнице лечащий врач вызвал её к себе в кабинет. Она заранее настроилась на очередную "задушевную" беседу с круглым доктором. А он померцал глазами (всё самое главное в них - не снаружи, а где-то глубоко за лунообразной лицевой стороной), вынул из пачки историй болезней заложенную между ними чистенькую книжку в переплете.

- Называйте номер страницы и строчку!

"Пусть обвалится ограда. Пусть водяные травы заглушат пруд, сад зарастёт полынью, а сквозь песок на дорожках пробьются зеленые стебли..."

- Ну и настроение у вас, Арбузова! - сказал доктор. - Мрак!

Тогда Анне была уже знакома Сэй-Сёнагон! Она просила одолжить книгу он даже подержать в руках не дал, даже дотронуться.

Теперь её собственная Сэй-Сёнагон лежала на коленях.

- Поразительно! - сказала Анна.

"Даже самые обычные люди радуются, если счастье улыбнётся их детям."

Япония конца первого тысячелетия и - о том же...

Анна встала, прошлась по хорошо пригнанным доскам пола, обнаружила одну скрипучую, "поиграла" на ней, спохватилась, что разбудит кого-нибудь из мирно спящей троицы, вышла на воздух...

Темный провал неба был изранен сверкающими звёздами.

В детстве они научились одной игре: на какое-нибудь слово, ситуацию или впечатление находили строчки из стихов, песен...

Теперь вдруг сам собой - впервые за последние годы - зазвучал в ушах старинный романс:

"Сияла ночь, луной был полон сад,

Сидели мы с тобой в гостиной у огня...

Рояль был весь раскрыт и струны в нем дрожали..."

- Не раскрыт, а разбит, - произнесла Анна. - Так будет вернее.

- Кто "разбит"? - спросил совсем рядом негромкий голос.

Анна чуть ли не с криком шарахнулась в сторону. Увидела Алексея.

- Зачем ты?.. Проверяешь скорость реакции?

- Нет - остроту твоего хваленого слуха.

- Хватит издеваться. Просто я задумалась.

- А я просто вспомнил, - уже в ином тоне продолжил Алексей, - что не спросил на сон грядущий свою нервную родственницу, как её спина поживает. Болит?.. Чего не спишь?

Он приземлился на ступеньку крыльца, потянул Анну вниз, заставил сесть рядом.

- Болит, - посетовала она. - Вот здесь... Всё время... - её рука, прижатая к груди, сжалась в кулак. - Мне кажется, это никогда не пройдёт, никогда не кончится.

- Пойди, поспи, - попросил Алексей. - Надо отдохнуть. Всё равно до утра сделать ничего не сможем.

- Я понимаю, - кивнула Анна, - но уснуть боюсь. Юрку могу разбудить. Он ведь не Жена Рустама - испугается, чего доброго... Все-таки, Лёш, зря мы не уговорили его остаться у Евгении Осиповны.

- Там ведь было тоже небезопасно: создаётся ощущение, что они слишком хорошо информированы о нашем окружении.

Как будто кто-то разлил на них вишневый кисель - такой спокойный поздний вечер стоял кругом. Казалось невероятным, что где-то рядом...

- Лёш, как ты думаешь, - тихо заговорила Анна вновь, - почему я там ничего не вспоминала? Спала - как убитая. Да, по сути, я и была убита вместе с Борисом. Даже детей во сне почти не видела. Редко-редко...

Алексей по-одному отжал её стиснутые пальцы:

- Надежда умирает последней, "голубчик"! - Он мягко разгладил ей ладонь, словно гадал или водил по ней "Сороку-Воровку". - Вспомни, как мы сиживали с тобой на кухне. Ты убеждала, что всё наладится в моей с Любкой жизни... бестолковой жизни... Утешала меня, подставляя своё тогда ещё костлявое плечо. Помнишь, когда я её угробил, сколько вытер об него "скупых мужских" соплей?.. А ты, дождавшись, пока я усну, терпеливо отстирывала их и назавтра всё повторялось. Теперь я понимаю, что ты чувствовала: ведь это была не просто моя жена - она была твоя сестра... Где силы-то находила ещё и со мной возиться?

Он приобнял нервно вытянутую Анну, которая несколько раз порывалась что-то сказать, но лишь по-рыбьи открывала и закрывала рот. Слова не шли.

- Так вот, к чему это я всё? Анечка, я целый день затыкал тебе рот, командовал, измывался над тобой... "Боевые условия" требовали. Но теперь можно... Расслабься, поплачь, если хочешь...

Анна медленно сняла его руку с плеча, встала, сказала вызывающе, грубо, резко:

- Ненавижу!.. Ненавижу Бориса за то, что... Ненавижу себя за свою мягкотелость... Вынуждена сидеть тут и смотреть в этот черный потолок, она ткнула пальцем в небо, - дожидаясь, пока зажжется люстра. Ненавижу тебя - такого рассудительного, предусмотрительного! Где ж раньше были твои ум и наблюдательность?.. - она, задыхаясь, хлестала его словами по щекам. - Куда ты смотрел, когда меня осудили? Ах, да! Ты совершил благородный поступок взял опеку над детьми-сиротками, у которых мать - убийца! Так где они теперь, в то время, когда ты рассуждаешь со своим корешем об искусстве или вспоминаешь свою несчастную личную жизнь?! Где моя Катя, где Пашка с Петрухой? Где Маруся?...

Алексей ожидал подобного взрыва с тех самых пор, как рассказал Анне о Пышке и не дал ей тогда всё выплеснуть. Он даже удивился, что ей удавалось так долго сдерживаться: с момента их встречи в саду-Эрмитаже Анна ни разу не упрекнула его ни в чем. Хотя - и он это прекрасно понимал - имела основания...

- "Осторожно, высокое напряжение!" Ань, ну и темперамент!..

- Да, - вызывающе подтвердила Аня, - в наследство от бросившего нас папочки мне досталась четверть лица кавказской национальности! Это даже фигурировало, как аргумент в суде!..

Алексей помолчал, потом заговорил глухо, трудно, подбирая слова:

- Я не знаю, что натворил Борис. Мне глубоко безразлично, каким образом он оказался связан с этой сворой. Потом, когда всё закончится, мы вместе выясним, если захочешь... Я знаю, что предал тебя в тот момент, когда смог даже допустить мысль о том, что ты виновна! Но детей я не предавал... Старался, чтобы они чувствовали себя семьей...

Электропровод от Ани отключили: она снова тихо присела на ступеньку. Они обнялись и Алексей стал укачивать её, как маленькую, пока она торопливо жаловалась ему в шею:

- Не ведают люди, что творят... Вот я всё сетую: "За что, за что?.." А помнишь портрет моего деда Николая? Тот молодой командир, с шашкой наголо?.. Наделал, видать, делов, порушил дворов крестьянских, пораскулачил семьи - вот теперь род наш и гаснет. Никого почти не осталось... Мамы давно нет, я уж лицо её родное забывать стала. Тетки мои алтайские - кто болеет, кто спился. Детей удачных - ни у кого. Мы-то с Любой - как раз и есть это самое пресловутое "третье колено"... - Анна всхлипнула украдкой. Лешенька, неужели не удастся мне уберечь их?.. Вдруг я не смогу?.. Ведь это - всё, что у меня есть, я должна собрать их вместе! "Зеленые стебли пробьются сквозь песок"... Неужели они не имеют права?.. Они же не травка подзаборная... Неужели мы с Любой не искупили дедушкины грехи?.. Сколько еще?..

Алексей ещё бережнее обнял свояченицу:

- Я так хотел, чтобы дети не забыли тебя... Даже Маня... Ты сама увидишь, насколько мне это удалось. Обязательно увидишь, когда мы вернем их. Всех!..

- Я без них - как пустой стручок, из которого высыпали горошек... как рука беспалая... Я не переживу...

На веранде скрипнула музыкальная половица.

- Господь никогда не пошлет испытаний больше тех, что вы сможете пережить... Не хотите прогуляться? На местные достопримечательности можно смотреть и ночью, если не спится. А по дороге расскажете мне всё, что сочтёте нужным, кроме неправды...

* * *

- Лёш, рассказывай ты, я не смогу! - Анна поняла: доверие к Саше Трегубову не будет ошибкой.

Они шли втроём по спящему посёлку, почти не разбирая дороги, ведомые скульптором, не раз ходившим здесь в любое время суток. Освещен был только пятачок конечной остановки рейсового автобуса Рязань-Солотча, да и то лишь благодаря включенным фарам сельских рокеров, тусующихся у открытого в поздний час ларька. Эта весёлая кампания довольно лихо смотрелась под древними стенами...

- Что здесь? - Ане показалось, знакомым это место.

- Тот самый монастырь, о котором я вам говорил, - Саша вновь стал экскурсоводом, немного придержав их возле сводчатой арки тяжелых кованых закрытых ворот.

- А как же вы туда проходите? - удивилась Анна, - Ведь вы говорили, что монастырь женский?

- Женский монастырь, но не застенок. Внутри его стен шестнадцатого-восемнадцатого веков стоит церковь Святого Духа, которой в 1989 году исполнилось триста лет. Туда ходят все прихожане. Для экскурсантов небезынтересно посмотреть на её архитектуру. Экскурсии, правда не допускаются в трапезные палаты монастыря, которые выполнены в нарышкинском стиле, - это уже обращено к Алексею, - обширное двухсветное бесстолпное помещение, перекрытое коробовым сводом с пролётом...

Анна не дослушала, бесцеремонно перебила:

- Лёш, мне почему-то кажется, что я уже видела эту стену.

Алексей кивнул, зачем-то похлопав по пустому карману ветровки, которую успел набросить перед уходом:

- Фотография! Ты, в основном, смотрела на детей, а теперь попытайся вспомнить фон.

- Да, конечно, как я могла раньше не заметить! - Анна оживилась. - Что это значит?

- Только одно, - уверенно сказал опекун детей, - мы на верном пути!

- Думаю, что вы правы, - поддержал догадку Трегубов. - Левая стена монастыря граничит с домом отдыха, где работает достославная современная героиня Мопассана! А резиденция её находится по ту сторону: за старой советской турбазой, ближе к реке Солотче. В принципе, здесь всё очень близко. Вот только не уверен, сможем ли мы пройти, - сказал Саша.

А ноги уже несли всех троих к пансионату.

На их счастье, какой-то задрипанный "москвич" долго и настойчиво бибикал у ворот. Когда в старом клубе закончились танцы и поселковая молодежь потекла по аллее к выходу, над бродяжкой сжалились и впустили его.

"Экскурсанты" воспользовались этим. Под шумок они беспрепятственно проникли на территорию.

Ровная асфальтовая дорога провела их мимо семиэтажного "застойных времён" корпуса, где москвичонок пристроился рядом с роскошным BMV. Затем они миновали современное здание с номерами "люкс" и, пробившись сквозь встречный поток толпы, обогнули клубный дворец с белыми колоннами. За ним, на самых задворках, к реке спускалась широкая гнилая деревянная лестница в несколько пролётов.

- Здесь работают милые гостеприимные люди, - по дороге рассуждал Саша, - просто в голове не укладывается всё то, что вы мне рассказали.

- В семье - не без урода! - отрезала Анна. - А как ваши "милые и гостеприимные" смотрят на внезапное обогащение своей товарки?

Скульптор предупредил, что перила могут обломиться, подал ей руку и пожал плечами:

- Как всегда: кто-то, должно быть, завидует черной завистью, кто-то, наверное, пытается подружиться, но, скорее всего, - и те, и другие, как могут, хотят попользоваться этим. И, представьте, не знают отказа!

- Ну, например, про дом мы уже знаем, - сказал Алексей, поддерживая Анну под другой локоть, - товарки вряд ли имеют к этому отношение.

- Зато она в хвост и в гриву гоняет свой BMV, вечно нагруженный "общественными поручениями".

- Уж не тот ли, который красовался на площадке? - поинтересовался опекун.

- Он самый! - подтвердил скульптор. - Должно быть, ваша Пышка сегодня дежурит.

- Значит, дома её сейчас нет? - Аня заглянула зятю в лицо. - А нельзя ли...

- Посмотрим!.. - ответил он на её недосказанный вопрос. - Ты под ноги смотри, - добавил он, когда ей подвернулся сосновый корень, выпирающий из земли.

- Ничего, в кроссовках удобно! Совсем, как раньше. Долго еще? обратилась она к Саше.

- Скоро дойдем.

Спотыкаясь о сосновые щупальца, они шли высоким обрывистым берегом вдоль реки. Анне снова показался нереальным весь тот ужас, который следовал за ней по пятам. Так хорошо было вдыхать свежий влажный воздух, так незаметно-нежно касались её обнаженных рук высокие травинки, так сладко пели цикады...

Окончательно опустилась темнота. Поднявшись по крутому песчаному пляжу, черпая обувкой песок, спутники удалились от черного пояса реки вглубь берега. Трегубов провел их ещё метров сто. Здесь, в сосновом бору они увидали несколько строящихся коттеджей.

Самый удалённый от них и от дороги и практически скрытый деревьями был как раз коттеджем Пышки - единственным, где наблюдались признаки жизни.

Дом был обнесен чугунной решеткой, уместной разве что в Петербурге. От его крикливой вычурности веяло южным базаром. (А может, на Анну подействовала предварительная архитектурная лекция Саши-искусствоведа.) Во всём дворце горели только два окна по левую руку от шикарного парадного подъезда.

Анна буквально прилипла к остроконечным прутьям. Саше и Алексею с трудом удалось оторвать её. И вовремя: по двору усадьбы, освещенной светильниками-торшерами в виде мыльных пузырей, важно вышагивал "добрый молодец", периодически почесывая длиннющими руками все места. Видимо, он кругом обходил дом и до этого находился в тени. На плече его висел карабин.

Поглядев на пики, которые украшали высоченный забор, Алексей призадумался, но ненадолго:

- Сашка! Ты мне сейчас будешь нужен. - и Анна поняла, что затишье в бою закончилось: он по-прежнему руководит операцией. - Анна, оставайся здесь, на свет не вылезай, жди нас! - Она даже невольно вытянулась перед ним, как рядовой перед командиром. Это не прошло мимо глаз художника: Отличная выправка, боец!

Алексей указал ей место, откуда легче всего наблюдать за воротами, оставаясь незамеченной. Через секунду мужчины нырнули в лес и пропали...

"Ждешь в нетерпении. Вдруг на дороге показывается экипаж...

- Вот он, наконец! - радуешься ты, но - увы! - он сворачивает в сторону. Это невыносимо!"

Анна думала, что просидела в кустах целый час. Стало холодно. Ей даже показалось, что на нос упало несколько капель дождя. Стражник зашел в дом и через двадцать секунд вернулся уже в кожаной куртке. Только она решилась на секундочку встать из своего укрытия - хоть ноги разомнёт - как вдруг издали с противоположной стороны послышалось ровное гудение мотора. Дорога осветилась фарами автомобиля. Анна внутренне подобралась, замерла, слилась с темнотой: это был BMV Пышки, и направлялся он прямо к воротам!

Поравнявшись с её кустом, машина вдруг притормозила... В ней приоткрылась задняя левая дверь и голос Алексея скомандовал:

- Прыгай!

Дважды ей повторять было не надо... Она быстро нырнула в салон и чуть не уткнулась носом в колени скульптора.

- Лёшка, как вам удалось её увести?

Вопрос, конечно, глупейший, на что и получила соответственную реплику Алексея:

- Одолжил, - сказал он, указывая на пучок торчащих из панели проводов, два из которых были соединены напрямую.

Аня шепотом стала задавать кучу новых глупых вопросов, на тему о том, что он собирается делать дальше, но в ответ раздался свистящий, как хлыст, окрик:

- На пол! Быстро!

Охранник, завидев BMV хозяйки, бросился отпирать ворота. Когда машина поравнялась с ним, заглянул в окно.

Видимо, несмотря на затемненные стекла, облик человека, сидящего за рулем, не напомнил ему очертаний его пышнотелой работодательницы. Но афганец не стал дожидаться, пока цепной пес сорвет карабин с плеча: он с силой распахнул дверцу BMV, так шарахнув при этом "добра молодца", что тот грохнулся оземь. Алексей выскочил из машины и кинулся на охранника. Они слились в далеко не любовном объятии, изредка награждая друг друга глухими ударами. Преимущество оказалось на стороне стражника.

5.

"То, что приличествует дому...

Галерея с крутыми поворотами. Круглая соломенная подушка для сидения. Передвижной церемониальный занавес на невысокой подставке."

Сэй-Сёнагон "Записки у изголовья"

Анна видела, что длиннорукий вот-вот одержит верх. Она хотела броситься на помощь Алексею, но не могла: Трегубов её не пускал. Наконец, ей удалось высвободиться из сильных рук скульптора, пнув его при этом. Она чуть ли не на руках выползла из автомобиля наружу и отчаянно кинулась в драку.

Анна попыталась схватить охранника за волосы, но предусмотрительно короткая стрижка не позволяла этого сделать. Тогда, подпрыгнув и обхватив долгорукого сзади за шею, Анна повисла на нём всей тяжестью. Он попытался двинуть ей локтями по почкам, но в этот момент получил оглушительный удар афганца в челюсть. Охранник вырубился.

В это время небо раскололось молнией и громыхнуло.

- Что ж ты грохочешь! - поднял голову Алексей. - Еще совсем не пора!

Трегубов хмуро покинул комфортное сиденье автомобиля и подошел.

- Вам не очень досталось?

Анна только махнула: не до того, мол! - и направилась ко входу во дворец. Алексей едва успел ухватить её за руку:

- Ты куда?

Глаза у неё горели, как у одержимой:

- К дочери!

- Без меня - ни шагу! - Он повернулся к Саше. - Ты с нами или в машине посидишь?

- Как же я могу уйти, не изучив дворцовое сооружение изнутри?! Саша-искусствовед кивнул на лежащего охранника: - С этим-то что делать?

- А он у нас пока пусть тачку охраняет. - Алексей схватил поверженного противника за руки, отволок к машине. Он сдернул с бугая оружие, стянул с него куртку. Потом снова её надел, но уже не продевая тяжелые лапищи в рукава, которые крепко затянул у долгорукого на груди. - Солдат спит, служба идёт!

С этими словами спеленатый стражник был как куль заброшен в салон.

В небе опять вспыхнула молния. С запозданием в несколько секунд послышались удары грома. Капли дождя стали падать чаще. Не было сомнения: надвигалась крепкая гроза.

"То, что вызывает жуткое чувство... Гром."

Алексей жестом отправил Анну с Трегубовым под навес-колоннаду крыльца, выжидающе посмотрел в небо... Когда возникла новая вспышка, он подгадал момент и, вторя громовым раскатам, оглушительно расстрелял из карабина пузыри-светильники. Стеклянные брызги разлетелись во все стороны. Во дворе стало темно...

- Теперь?.. - спросила Анна, вытряхивая из волос осколки.

- Теперь мы увидим, много ли их осталось, - афганец оттеснил её от двери. Его маневр повторил Трегубов, встав за Алексеем и отгородив женщину от возможной опасности.

Дверь распахнулась. Из неё во двор вывалился поток света, а вместе с ним и ещё один бандит (для Анны они все были бандитами)... Он радостно завопил:

- Что у тебя тут с иллюминацией?..

Алексей тихо ответил сквозь зубы:

- Что... кто... Конь в пальто!

Рука бандита потянулась к кобуре, висевшей на бедре, в то время, как сам он медленно развернулся на голос, идущий из темноты.

Голос неизвестности выразительно произнёс:

- Руки!

Охраннику не оставалось ничего другого, как поднять руки.

- Эй, ты чего? - забеспокоился весельчак. (Это Анна подошла сзади, вытащила пистолет из его кобуры и уткнула ему в спину).

- Сколько вас там внутри, герой? - спросил Алексей.

- Со мной - трое! - с готовностью ответил бандит.

- Веди! Веселей!

Практически не видя конвоиров, охранник с постной физиономией шагнул в дом. Они прошли широкую прихожую со встроенным шкафом и четырьмя дверьми. Алексей и Саша по очереди проверили каждую.

С одной стороны там оказались небольшой чулан-гардероб (где можно было даже повесить плащ, разуться, пристроить зонтик) и туалет с умывальником (чистоплотная оказалась хозяйка, а может, с дороги страдала недержанием). Напротив них - дверь в большую кухню, оборудованную всевозможными современными агрегатами, которые облегчают (точнее - отучают) вести хозяйство.

Перед четвертой двойной стеклянной дверью охранник затоптался в нерешительности. Анна снова ткнула его пистолетом в спину, Алексей "ободряюще" махнул карабином, а экскурсовод сделал вежливый жест рукой: "прошу!"...

Весельчак угрюмо пробормотал:

- Серый, к нам гости...

В дальнем углу холла тот, кого он назвал "Серым", бросил на стол рядом с телефоном игральные карты, оторвал седалище от стула.

Оценив обстановку, он удивительно быстро для своей комплекции упал за спинку огромного ярко-оранжевого кресла в виде повернутой вверх ладони, откуда и начал вести стрельбу по вошедшим, изредка выглядывая между пухлых пальцев спинки.

Одна из его пуль сразила весельчака в голову. В то время, пока тот бился в предсмертных судорогах, Анна оказалась открыта для выстрелов. Но даже и не подумала прятаться. Она несколько раз попусту нажала на курок: пистолет так и не был снят с предохранителя... Трегубов кинулся на неё сзади и повалил за винтообразную лестницу, ведущую на второй этаж. Алексей, не дожидаясь, пока Серый прицелится поточнее, выпустил очередь по обшивке среднего и указательного пальцев.

Из-за кресла послышался стук металла об пол и страшный мат... Оттуда медленно выполз охранник, придерживая правую руку на весу.

"То, что вызывает чувство брезгливости... Маленькие, совсем ещё голые крысенята, когда они шевелящимся клубком вываливаются из гнезда."

- Ты цела? - Алексей на секунду оглянулся, ощупал Анну глазами. (Сколько раз ему ещё предстоит задавать этот вопрос!). В это самое мгновение Серый совершил марш-бросок и исчез... Кухня, оказывается, была сквозная: второй выход из неё соединялся с холлом.

Афганец бросился следом, приказав Саше:

- Глаз не спускай с этой ненормальной!..

Скульптор кивнул, попытался отобрать оружие. Анна завизжала и пришла в себя только когда через грохот выстрелов к ней прорвался её собственный поросячий визг.

- Кто это орал? Ненавижу, когда бабы так визжат! - рассудительно сказала она вслух. - Что за идиотизм!

Саша с сомнением и опаской поглядел на неё.

- Что смотришь? - спросила Анна с раздражением, перейдя вдруг на "ты". - Пойдём, тут где-то моя Катя... - и спокойно перешагнув через тело весельчака, легко поднялась по ступенькам бегущей по спирали лестницы.

Её "флигель-адъютант" немедленно пошел следом за ней.

Весь второй этаж занимал павильон для съемок, разделенный драпировками и передвижными панелями на интимный будуар с узкими окнами-бойницами, роскошную мраморную розовую ванную в виде сердца и три спальни. Везде, даже в ванной, стояли укрепленные видеокамеры. А по потолку - вместо люстр были подвешены софиты.

В пестрых декорациях скромной жительницы поселка городского типа обнаружился ещё не один мебельный кожаный шедевр: перевернутая кверху подошвой стопа-кушетка с мягким изголовьем в виде пятки, ухмылка вампирши два зелёных низких пуфика-губы, самостоятельно отъезжавших друг от друга. Ночники возле широченных кроватей формой намекали на мужские "достоинства" и цедили свет через переливающиеся всеми цветами стеклянные фонтаны. В общем, всё кругом кричало и звало будущего зрителя поскорее предаться утехам любви.

Анна за минуту тщательно обследовала весь второй этаж. Даже зачем-то заглянула под пухлые диванные подушки-зады.

Бесполезно... Старшей дочери не было нигде.

- Давайте, спустимся, - предложил ей Трегубов, вдоволь насмотревшись на студийные интерьеры. - Осмотрим ещё раз.

Он всё-таки забрал у неё из рук пистолет, снял его с предохранителя, повернул Анну спиной к трупу и провел через холл в ещё не обследованную комнату. Она оказалась неожиданно традиционной: парадная гостиная с довольно скромной стенкой под орех, большой хрустальной люстрой и набором мягкой мебели "тюльпан". Тут, под взрывы бушевавшей за окнами грозы, Анна продолжила свой скрупулезный обыск.

И - не зря! В одном из двух сервантов (зачем она туда полезла? Словно кто за руку вел...), пошвыряв на ковер фарфор и хрусталь, она выгребла из нижнего отделения столовые принадлежности и вдруг обнаружила, что задняя стенка слегка поворачивается вокруг своей оси.

Конечно, Анна сбросила несколько лишних килограммов за эти дни, но когда попыталась пролезть в одну из двух образовавшихся небольших щелей, оказалось - недостаточно. Даже худому скульптору это было не под силу. В ярости заметалась по комнате в поисках предмета, которым можно разрушить дубовую преграду.

Саша остановил одержимую женщину:

- Позвольте, я попробую! Мне кажется, здесь должна быть какая-то хитрость. - Он просунул внутрь руку, обследовал панель сверху до низу и нащупал на её оборотной стороне нечто вроде выключателя.

Скульптор едва не потерял пальцы, когда стенка вдруг сама собой вернулась на своё место. Потом она - так же сама собой - просто отъехала в сторону.

Пока Саша растирал прищемленную руку, Анна его отпихнула, рванулась в образовавшийся проход, оступилась, кубарем слетела по ступенькам к подножью тяжелой металлической двери, туго обитой снаружи каким-то необычным материалом: не кожей и, уж конечно, - не дерматином. Подтягиваясь с каменного пола, женщина уцепилась за ручку двери, повисла на ней... Ручка подалась вниз на удивление легко. Дверь открылась плавно и мягко, как бы приглашая в сердцевину гнезда развлечений..

Теперь понятно, почему никто здесь не отреагировал на шум, вызванный непогодой и вооруженным вторжением в покои Пышки: тут находился "репетиционный" зал. Он же - студия звукозаписи, обитая звуконепроницаемым материалом тигровой расцветки. (Даже три двери, включая входную, были полосатыми).

В центре - диван в виде раскрывшегося цветка мака с металлической коробочкой-сердцевиной, из которой во все стороны торчали микрофоны. С любой точки его лепестков можно было наблюдать бесконечную череду половых актов с постоянно меняющимися партнёрами. Круглые без единого угла стены были оборудованы шестью огромными видеоэкранами. Кадры сопровождались какофонией музыки, умопомрачительных вздохов, стонов и вскриков...

Посреди этой экранной групповухи, на самом краешке красного высокого кожаного дивана свернулось клубком голое и несчастное человеческое существо.

Катя... Это не могла быть Катя... Это не её Катя...

Мать, не ведая, что творит, так и не поднявшись в полный рост, поползла к дивану, уткнулась лицом в ноги дочери.

В чуть приоткрытом входном проеме, повидавший немало обнаженных натур и у Тициана, и у Боттичелли, и у Родена, беспомощно стоял вооруженный скульптор.

Тут вдруг звуки, изображавшие безудержную страсть участников киноконцерта, поутихли... Раздался бодрый мужской голос:

- Ну, что, начнем?.. С этой позы, в принципе, тоже можно... Только теперь необходимо потянуться, показать зрителю своё тело, раскрыться. Красавица, у тебя же - все данные, есть чем гордиться! Давай работать... Ну чего ты скукожилась? Да любая девчонка из интерната хотела бы оказаться сейчас на твоем месте, а не трахаться по углам с прыщавыми одноклассниками!.. Подумай сама: тебе ведь предоставляется великолепная возможность стать артисткой. Ничего не поделаешь: обязательный атрибут кассового фильма - любовная сцена, где героиня, не стесняясь, красиво ложится под партнера. Большинство актрис начинает с постижения этого искусства. Это и в самом деле - настоящее искусство! А тебе в партнеры достался профессионал! Я сам тебя буду учить! Радоваться должна. - Голос стал строже. - Хватит сачковать! И так три дня - коту под хвост! Ну, давай, расслабься, а то камера кроме твоего хребта ничего не видит.

Анна инстинктивно вжалась в пол. Её пока не обнаружили. Невидимый режиссер продолжал репетицию:

- Повернись ко мне лицом!

Катя задёргалась, извиваясь в надорвано сипящем хрипе:

- Не хочу-у... Мам-ма-а...

Одна из дверей распахнулась.

Оттуда вышел симпатичный кудрявый длинноволосый блондин средних лет в одних плавках. Дряблых складок на животе и плечах почти не было заметно: видно, борясь с возрастом, за телом ухаживали. Кропотливо развитые мышцы замечательно поигрывали при ходьбе. Каждое движение было тщательно продумано.

Красавец режиссер медленно направился к девочке, разглядывая "будущую актрису" и похотливо, и увлеченно, и с некоторой долей досады... Светлые прозрачные глаза его портили желтые мешки. Издали не видя за диваном Анны, он участливо, почти ласково спросил у Кати:

- Ну, как ты? Мамочку вспомнила?.. Погоди, мать ещё гордиться тобой будет! Да-а, разукрасили тебя изрядно! Не стоило так! Что, сильно сопротивлялась? Жаль, меня рядом не было, я бы им не позволил! Давай познакомимся поближе... После этого и поешь, и попьешь... Наверное, теперь синяков стесняешься? Но, ничего, не волнуйся: к тому времени, как потренируемся и начнем снимать - все пройдет! И опыт приобретешь. А лица мы вообще стараемся не фиксировать. Называй меня Вовой...

В глазах Кати появилась паника, но они тут вдруг поймали взгляд матери. Паника сменилась недоверием, потом - надеждой... Анна чуть-чуть отползла, затаилась, как рысь перед броском...

Совратитель-режиссер продолжил мысль, придвигаясь к её дочери всё ближе:

- Как думаешь, мама тебя без партнера на свет произвела? Нет, красавица, с нормального полового акта между Адамом и Евой, произошло человечество. И мы с тобой, и мать твоя, и все-все! Недаром многие люди иногда называют этот процесс "райским блаженством"! - Он усмехнулся. Морока с вами, начинающими нимфами! Сначала ноете, потом за уши от мужиков не оттащишь... Смотри, как всё просто, ты садишься на край, откидываешься на руки, - он изменял положение Катиного вялого тела по своему желанию, как у заморской куклы на шарнирах, - заведи их подальше за спину, чтобы не было видно, голову запрокидываешь вот так...

Уже уверенный в покорности девочки, "тренер" одновременно с уговорами ловким движением стянул плавки...

Утроба женщины из самой её глубины, из самого нутра исторгнула звериный рык. Словно ожили тигровые стены... Так кричала Анна лишь когда рожала.

Она накинулась на учителя секса сзади, вцепилась обеими руками в "учебное пособие", крутанула, услыхала вой и тут же перестала видеть, чувствовать. Режиссер мощным пинком ноги в грудь отбросил её на пол.

- Анна!.. - звал голос из темноты. - Аня! Ты нужна Кате.

Голос Алексея стал отчетливее. Сознание возвращалось. Анна услышала стон-зов:

- Ма-ам-а...

Глаза моментально впустили свет. Над ней склонился Алексей, чуть в сторонке - Трегубов. Анна вскочила... цилиндрическая комната завертелась вокруг неё, запестрели тигровые стены. Лишь по-прежнему неподвижным оставался диван и на нём - Катя.

Увидев, что Анна пришла в себя, Алексей вздохнул с облегчением:

- Слава Богу! Я уж боялся...

- Ты бы лучше не боялся, а принёс, чем прикрыть девочку! - оборвала его Анна властно.

- Катя нас всё равно не подпускает, - виновато вступился Саша за молниеносно умчавшегося наверх друга.

- Что за глупости?

Дрожащими руками она сдернула с себя футболку и стала надевать её на дочь. Та лишь сипела:

- Мам-ма-а... не у-у-хо-оди-и... пи-ить - там... - она повернула голову в направлении третьей двери.

- Дочка, не толкайся, ты мне мешаешь! - по-будничному просто сказала Аня, словно вставляла нитку в иголку. - Саша, посмотрите, здесь где-нибудь поблизости есть вода?.. Принесите, пожалуйста!

Скульптор немедленно бросился выполнять её поручение. Возле неподвижного голого режиссера он поскользнулся, но удержался: не упал и пошел чуть медленнее, оставляя за собой кровавый след левого ботинка.

Мать склонилась над Катей.

- Идти сможешь?

Та кивнула...

Какой там! Она едва нашла в себе силы, чтобы продернуть руки в рукава футболки.

Вернулся Алексей. Не поднимая запавших глаз на племянницу, стараясь неосторожным движением не испугать её, он положил рядом розовое шелковое китайское покрывало с одной из студийных декоративных кроватей.

Анна глянула на почерневшее лицо опекуна её детей.

- Больше никто не придет?..

- Нет, - коротко ответил он. - Если не считать того - снаружи - их и в самом деле было всего трое... А хозяйка заведения сегодня на дежурстве.

Анна напоила дочь, взяла принесённое Сашей мокрое банное полотенце, стала аккуратно и нежно оттирать лицо и руки девочки. Катя морщила лоб, ловила языком капли и всё время порывалась встать.

- Хочешь, я сделаю тебе ванну? - предложила мать.

Катя снова заволновалась, запросила:

- Уйдём!..

Алексей кивнул, снял ветровку, предварительно вынув что-то из карманов, молча отдал её свояченице. (Анна и не думала о том, что осталась полуодета).

- Погодите-ка минутку, я сейчас!

Алексей открыл пошире дверь, откуда незадолго до того вышел киношный деятель и обнаружил аппаратную. В полутораметровой комнате кроме пульта управления и двух скрытых видеокамер, все стены-стеллажи были уставлены собранием видеокассет.

Анна расстелила покрывало рядом с дочерью, помогла ей перекатиться на него и приказала мужчинам нести девочку наверх.

С величайшей осторожностью, миновав холл и не обращая внимания на мертвеца, они через кухню вынесли Катю из вертепа. Гроза окончилась, но дождь всё ещё лил.

В луже у крыльца ничком "отдыхал" Серый. Алексей всё-таки догнал его... Чесоточный бугай тоже получил своё! Видимо, на свою беду, он сумел не вовремя распеленаться: машину охраняло лишь тело, а потерявшая четкие лицевые ориентиры голова свисала к земле.

Впрочем, у Анны не было желания исследовать в темноте, что там осталось в его черепе целым, а что - нет! Она забралась внутрь и, не испытывая ничего, кроме отвращения и ненависти, выкинула труп за борт. Потом помогла мужчинам устроить Катю на заднем сиденье, приняв её к себе в объятия.

Через раскрытую парадную дверь из холла донёсся вдруг телефонный звонок. Алексей кинулся в дом...

Он отсутствовал несколько минут. Вышел, нагруженный, спрятал похищенное в багажник. Снова зашел внутрь, снова вышел с грузом... Совершил три таких ходки (Саша машинально считал). Под конец, когда уже Анна беспокойно заворчала, он махнул рукой другу и тот помог ему втащить тела охранников в дом. Всех четверых забросили в подвал к отснявшему теперь все свои фильмы режиссеру.

Саша уже вышел один, уже снова скрепил провода, уже завел мотор... Алексея всё не было! Наконец он выбежал, низко пригибаясь к земле, кинулся к машине, газанул.

Мотор BMV взревел, Катя по инерции сильно прижалась к матери, застонала. Анна не успела возмутиться: земля содрогнулась, пророкотал новый громовый раскат... Дворец Пышки стал разрушаться на глазах. Когда взрывная волна докатилась до ворот резиденции, догоняя беглецов, - машина уже на всех парах мчалась по дороге к избушке Трегубова...

Сидя в замолкшем автомобиле на крутом берегу под прикрытием сосен, Саша и Алексей заспорили:

- Мы не должны засвечиваться на её тачке возле твоего дома! - горячо доказывал художник.

- И что, ты предлагаешь девочкам идти пешком? - возражал скульптор. Ты в своём уме? Думаешь, я - кисейная барышня, которую надо оберегать от возможной опасности?.. Да ведь если бы не ты, - Трегубов понизил голос, если б не Аня с Катей, я до сих пор бы находился в твердой уверенности, что пребываю в чистом месте! Но ведь зло-то, оказывается, не побеждено, оно существует, и - буквально под носом! Кому нужны мои работы, мои жалкие "поиски прекрасного"...

- Алексей прав! - ровным голосом, но твёрдо вмешалась в разговор Анна, продолжая гладить по голове задремавшую Катю. - Он прав! Мы не можем подставить вас! Вы ведь ещё не знаете, что все Лёшины картины сгорели у него на даче! А что делается в его московской квартире!.. Нет! Эти звери не остановятся ни перед чем. И если они только заподозрят, что вы связаны с нами, - вам не сдобровать. Не возражайте пожалуйста, - устало добавила она и предложила: - пока Катюша спит, вы лучше идите домой, проверьте, как там Юрка, а затем возвращайтесь на "ниве" Рустама (Саша знал, что машина, на которой они приехали в Солотчу - чужая). А мы с Алексеем будем думать, куда пристроить мою девочку. - Анна снова любовно погладила спутанные волосы дочери. - Ей в таком состоянии с нами ехать нельзя, а нам надо двигаться дальше. Ведь ещё трое... Мы пока даже приблизительно не знаем, где они!..

Алексей только диву давался: так рассудительна и спокойна она была!.. Скульптор согласно кивнул, вылез из машины и побежал по грунтовой дороге по направлению к дому.

Анна отрешённо посмотрела ему вслед, перевела взгляд на затылок Алексея, опустила голову и переспросила:

- Ведь не знаем? Да, Лёш?..

- Пока нет. Но не волнуйся - посещают кое-какие мысли на этот счет. А для того, чтобы их подтвердить или опровергнуть, я должен встретиться с этой отвратительной бомжихой. Кроме того, Рустам продолжает работать с двойником. Может, скоро и от него прибудет весточка. - Он протянул руку и осторожно положил её на склонённую к дочери голову Анны. - Девочки мои! Как же вам досталось...

Анна бесцветно возразила, повторив сказанную при гримерше фразу:

- Одной "девочке" - уже за тридцать, а вторая... - она вскинула голову, проглотила слова, застрявшие в горле, почувствовав, что Катя беспокойно завозилась, - а вторая сейчас пойдет купаться. Катюха, просыпайся, тут речка рядом!

Две белые нагие женские фигуры шли под дождём по берегу, как привидения. Одна - неустойчиво-ломкая, другая - податливо-мягкая...

Черный приток Оки медленно принял их, бережно обнял, обласкал пальцы ног илистой нежностью. Ночная невесомость реки поддерживала, когда ослабевшая девочка была готова оступиться. Анна вела дочь за руку до тех пор, пока течение не прикрыло её тело.

Мать ни о чем не спрашивала Катю, готовую поддаться движению воды. Она тёрла ей руки, грудь, плечи... словно в детстве, наклоняла её голову ближе к воде... умывала, поливала спину, осторожно отбеливая кожу. Дочь только тихо мычала, как немая. Потом слегка отстранила Анну, вытянулась горизонтально, лицом вниз. Замерла, покачиваясь на воде... Лишь волосы живыми змейками шевелились, будто у юной Медузы Горгоны.

Анна стала считать секунды. Насчитала двадцать... двадцать четыре... На двадцать пятой - присела в реку по шею и аккуратно перевернула окаменевшую дочку глазами в небо. Та - словно заглянула в волшебный щит. Нет, она не была похожа на ту мифическую волшебницу, скорее - на черновой скульптурный гипсовый набросок.

С берега махнул Алексей, повернулся, ушел подальше.

Анна заглянула Кате в лицо:

- Пора вылезать, пойдём, я тебя вытру.

Та еле различимым шепотом стала просить, как в детстве, в Серебряном бору:

- Еще чуть-чуть...

- Нельзя! - строго ответила мать и добавила так же: - Простынешь, что я с тобой буду делать?!

Она не представляла, сколько пройдет времени, прежде чем из её одеревеневшей Кати снова выглянет человек и сможет посмотреть на пережитое со стороны. Самой девочке справиться с этим будет не под силу.

Тогда Анна воспользовалась тактикой Алексея, бросила:

- Ну, как знаешь, я выхожу, - и, хотя сердце разрывалось, побрела на мелководье...

- Мамочка... Нет... Мамочка... Куда же ты?.. - за спиной матери послышалось жалкое барахтанье, плеск воды, тяжелое дыхание с присвистом.

Анна выбралась на песок, схватила ненавистное декоративное покрывало, укутала дочь и одним концом прикрыла собственную наготу. На обрывистом берегу их ждала предусмотрительно разложенная опекуном одежда. Сам он нервно прохаживался поодаль, нетерпеливо взглядывая в сторону воды.

Анна быстро оделась в темноте. Потом из ещё нераспечатанного пакета достала Кате бельё, подала новую футболку и помогла влезть в коротковатые джинсы, предназначавшиеся для Юрки.

В лесу возле BMV их уже ждала ставшая родной "нива".

- Лёшка, у нас нет здесь щетки или расчёски? - "обыкновенным" голосом спросила Анна. - Расчесаться бы не мешало! Видишь, какие мы косматые?

- В машине, - коротко ответил он. - Сашка, молодец, позаботился.

Они забрались в салон. Мать уложила Катю на заднее сиденье, прикрыла её темные от речной грязи пятки, положила под голову ветровку Алексея, шепотом спросила в самое ухо, прорезавшее мокрую ткань волос:

- Тебе не нужны эти... с крылышками?..

Ответа не поняла:

- Уже нет! - прошелестела Катя, закрывая глаза.

Анна не стала захлопывать дверцу, прислушиваясь к каждому вздоху дочери. Наконец, вышла к мужчинам.

Алексей опять что-то доказывал Трегубову. Тот снова ничего не хотел слушать.

- О чем спорите, - поинтересовалась Анна, - можно узнать?

- Да он вот собирается сейчас же ехать к бандерше, выяснять отношения, - кивнул Алексей на скульптора, - а это значит, поставить весь дом отдыха на уши!

Анна чуточку подумала и высказала идею:

- А не лучше будет вернуть её драндулет на место и просто понаблюдать за ней, когда она обнаружит крушение своей империи?

- Анька, ты - гений! - с лёту подхватил он. - Ведь эта тварь наверняка кинется к своим "благодетелям" за помощью и советом! Как тебе пришло в голову?!

- У нас мало времени. И мы не знаем, к чему они готовят Пашу, Петю и Марусю... - просто сказала мать и попросила скульптора: - Саша, отвезёте Катю домой?

Трегубов послушно полез на водительское сиденье "нивы", Анна на минуту задержалась возле Алексея.

- Лёш, я устрою Катюху и приду в пансионат.

От возмущения он выматерился вслух и заорал:

- Не вздумай! - потом сразу спохватился: - Извини! - стал мягко увещевать, понизив голос: - Подумай сама, кому ты сейчас нужнее?.. Катя без тебя двинуться не может! Юрка-то более менее в порядке, а она... Сама ты мне, кстати, тоже не нравишься.

- Не очень-то и хотелось! - буркнула Анна возмущенно.

- Да я не в том смысле... - почему-то смутился Алексей. - Просто тебе необходимо как следует отдохнуть, элементарно выспаться, наконец!

- Тебе будто не надо! Но ты-то ведь едешь!

- Мне не впервой: я в Афгане, бывало, по несколько суток не спал.

Анна мельком заметила:

- В моей "зоне отдыха" иногда я тоже поначалу вынуждена была частенько бодрствовать по ночам. - И задумчиво добавила: - Бабы, голодные на мужиков, знаешь как звереют!.. Поглядел бы ты на меня тогда - я бы тебе ещё меньше понравилась! - она прислушалась к машине, где хрипло постанывала во сне дочь. - Синяки-то сойдут, а вот ссадины внутри...

Алексей не мог разглядеть в темноте выражения её лица и это его беспокоило.

- Езжай с Сашкой. Зализывайте раны физические и моральные... Трегубов - тоже, небось, не в себе. Не ожидал от него... Видела бы ты, с какой яростью тот деятель секс-культуры попытался на тебе отыгратся! А Сашка не стал меня дожидаться: сам вступился за вас с Катей... И тем не менее, убивать, даже таких подонков, знаешь, занятие не из приятных! Есть дела поинтереснее. - Не будучи уверен, согласилась ли с ним свояченица, Алексей пошел на хитрость: - Ань, я вот что думаю... Не знаю, согласишься ли ты... Хочу поручить тебе нечто важное! Я понимаю, это будет страшно неприятно, но без тебя мне не обойтись: так мы сэкономим время и может быть найдём ещё одну, совсем новую путеводную нить.

Анна вся подобралась, как выстиранный трикотаж, приняла "стойку", согласно кивнула:

- Говори!

- Послушай, мне очень надо, чтобы ты просмотрела собрание кассет, которыми я разжился в салоне Пышки: может увидишь там что-то полезное!

- Поняла, - быстро сообразила женщина. - Вдруг я среди всех этих задниц и передниц обнаружу какие-нибудь лица?..

- Вот именно! Вряд ли мы их знаем, но - чем черт не шутит! - одно слово или взгляд, - всё надо фиксировать. Особенно разговоры.

Анна засомневалась:

- Но как я смогу, где будут в это время дети?

Алексей только усмехнулся:

- Тебе ли не знать, как поступают с детьми, когда они мешают!

Анна возмутилась:

- Как они могут мне мешать? Я только и думала, как бы их увидеть!

Алексей улыбнулся в темноте, в его голосе снова зазвучали непривычные для Анны теплые, обволакивающие, ласкающие слух ноты:

- Глупенькая ты, Нюшка! Катюше всё равно придется сколько-то дней отлежаться. А Юрку поручи Саше Трегубову. - Он понизил голос: - Мы затянули его в наше дело выше крыши! И кроме того, когда проснётесь (хотя, я надеюсь уже вернуться к тому времени), обязательно воспользуйся вспомогательными материалами и советами Евгении Осиповны. А то личность ты у нас примечательная: раз увидишь - не забудешь!..

Он усмехнулся, положил ладони ей на плечи.

Анна испугалась, сама не зная чего (может, как раз того, что Алексей заметит её испуг).

- Лёш, а что будешь делать ты?..

- Я пока просто понаблюдаю, произведу разведку, - успокоил её Алексей.

- Только, если возможно, не боем, - попросила она.

- Давай-давай, дуй в машину! Хватит разглагольствовать!

Алексей за плечи развернул свояченицу в сторону "нивы" и слегка придал ускорения легким пинком чуть ниже пояса.

Трегубов дождался пока Анна устроит Катю на чердаке. Она спустилась, заглянула в горницу к сыну, вынула у него палец изо рта (детская привычка так себя и не изжила) и вышла на веранду. Они решили, что она ляжет с дочерью наверху, а скульптор проведет остаток ночи на раскладушке возле Юрки.

- Саша, а я ведь так и не посмотрела ваши работы. Покажите мне что-нибудь, пожалуйста: по-моему, сейчас самое время. Всё равно сна нет и не будет!

Трегубов заколебался:

- Мне теперь на них и глядеть-то не хочется. Это всё так мелко...

Анна, помня наказ Алексея, горячо перебила его:

- Вы не можете себе представить, как давно я не была в музее или на выставке! И даже не из-за, - тут она споткнулась, но повторила, - не из-за своей истории. Мне и раньше всё было некогда: вот, думаю, в ближайшие выходные обязательно сходим! А там - кто-нибудь заболеет, или надо готовиться к контрольной, или исправлять очередную двойку, или встречать мужа из командировки. И так всё время - то одно, то другое... Ну, пожалуйста! Лёшка мне по дороге столько о вас рассказывал!..

Саша повел её в мастерскую.

Когда скульптор зажег в сарае свет и отошел, чтобы не загораживать обзор, она так и ахнула с порога...

- И после этого Юрка мог возиться с мотоциклом?!..

Со всех, сторон на неё смотрели, наступали, налетали, наскакивали мифические и сказочные персонажи, созданные из разных материалов...

Соломенный Дракон скалит зубы на мраморного Пегаса, гипсовый раскрашенный Тролль подсматривает за купающейся бронзовой Наядой, Змей Горыныч, одетый в броню из какого-то белого металла, держит над запрокинутой левой глоткой пивную кружку, а деревянный Пан уже подает ему новую...

Тут жили узнаваемые литературные герои и ожившие фантазии автора явного мечтателя, макеты памятников известных и неизвестных людей, скульптурные портреты...

Анна переходила от одного к другому, возвращалась, рассматривала ближе, несла какую-то чушь, прицокивая языком, как Жена Рустама. Сначала Трегубов наблюдал за ней пустым отсутствующим взглядом, потом в глазах у него появился интерес к её непосредственной реакции, за ним удовлетворенная улыбка. Подкручивая печально повисшие усы, он стоял в "пушкинской" позе - словно сам был одним из своих творений...

Вернувшись в дом, вопреки обыкновению, Аня с книжкой в руках уснула почти мгновенно.

"Ты легла и уже засыпаешь, как вдруг тонким-тонким голоском жалобно запевает москит, он кружит над самым твоим лицом и даже, такой маленький, умудряется навевать ветерок своими крылышками. Изведет вконец."

Ей снилось, что они с Катей спасаются от погони... Сказочный мир окружает их со всех сторон: вот-вот появится долгожданная избушка Бабы Яги. Они бросают волшебный гребень-лес, продравшись сквозь чащобу, кладут на землю живой клубочек. Он катится к зеркалу-озеру... Они ныряют, на поверхности остается лишь их отражение: погоня близко - надо пересидеть в воде, но воздуха не хватает и зеркальная вода уже грозит расправой... К отражению подъезжает всадник, он поднял копье, целит прямо в грудь Анны... Кати рядом уже нет: вместо неё сидит кошка и, мурлыча на весь подводный мир, вылизывает шерсть. От её музыки по воде идут волны, они всё сильнее... Раскачавшись, как следует, одна из них наотмашь бьет по отраженной Анне, разбивает, а живую, настоящую - выносит на поверхность...

Сон принёс облегчение, как будто действительно что-то освободилось внутри неё.

Странно, что мурлыканье продолжалось и наяву: вчера Анна не заметила кошки в доме. Только потом сообразила, что это - рокот мотоцикла во дворе.

Она улыбнулась Кате.

В глазах девочки, кроме боли, появилось какое-то новое выражение: как будто где-то тихо-тихо вдруг заиграло до этого безмолвствовавшее радио.

* * *

Капитан Луканенкова добралась до Солотчи в третьем часу дня. На обед опоздала, с трудом нашла их номер, вдобавок - дверь была заперта и Марья Павловна просидела в холле, дожидаясь дочери, минут тридцать. Когда Маринка появилась на лестнице и увидела мать, она подумала, что та её точно убьет... Но хитрая девчонка знала, как её успокоить. Она резво кинулась мамуле на шею:

- Мамочка! Какое счастье, что ты - так рано!

- Твоё счастье могло начаться ещё раньше, если бы ты не шлялась, неизвестно где, или хотя бы догадалась оставить внизу ключ, - иронически заметила мамаша, оглядывая дочь придирчивым взором.

- Что ты! - затараторила Маринка, приглаживая волосы и подплетая хвостик косы. - А вдруг бы воры забрались? Ну не взять, так попортить, явно повторяя чьи-то слова, продолжила девочка, хватая материнскую сумку. Ведь залезли же к тёте Люсе в машину!

- Погоди! - остановила поток слегка картавого красноречия Марья Павловна. - К какой тёте Люсе? В чью машину?..

- Да ты её должна была видеть, - напомнила Маринка, мы же возле неё парковались!

Марья Павловна была заинтригована:

- И что?

Маринка понизила голос и таинственно продолжила:

- Этой ночью, когда все уже спали, какой-то неизвестный - или неизвестные - проникли внутрь этой машины и с мясом вырвали все эти провода. Этот неизвестный ничего не взял, но изгваздал машину порядочно!

- "Этот, этой, эти"... - Марья Павловна снова прервала дочь: - говори толком, кратко и самую суть: откуда сведения, кто такая тётя Люся?

Общительная дочь, которая уже успела подружиться с половиной корпуса, а теперь, бросив тяжелую поклажу на пол возле двери номера, раскланивалась и улыбалась направо и налево, рассказала:

- Тётя Люся - та сестра-хозяйка, что принимала нас этой ночью. И её машина (классная тачка!) как раз стояла на "пятачке" - на территории пансионата. А сведения - из первых рук: я сама бегала после завтрака в медпункт за валерьянкой.

- Хулиганья везде хватает! - резюмировала Марья Павловна, забирая у Маринки ключи, открывая номер и растягиваясь на постели. - Надо будет поговорить с тётенькой, вдруг смогу чем-нибудь помочь: всё-таки она вполне сносно нас устроила.

- Мам, есть хочешь? Я тебе с обеда полдник принесла!

- С обеда - полдник? Это оригинально... - умиротворенно промычала Марья Павловна, закрывая глаза. - Потом. У меня - тихий час! Иди погуляй...

Воспользовавшись тем, что её всевидящая мать задремала, Маринка надела купальник, на цыпочках вытягиваясь перед зеркалом, подколола тяжелую косу, тихо прикрыла дверь и помчалась на пляж.

Несмотря на торчавшее в зените солнце, народу там было - пропасть!

Песок после ночного дождя давным-давно высох. Выскочив из воды, девочка присела на корточки, распустила косу, чтобы высушить волосы и скрыть от матери "следы преступления", и стала наблюдать за отдыхающими.

- Ух ты, - послышалось рядом.

Подошедший мальчишка даже потрогал мокрый тёмный "плащ" Маринки. Она недовольно встряхнула головой и гордо презрительно отвернулась: ей польстило внимание.

- А не боишься, что вши заведутся?

Она вскочила, словно её укусили:

- Ты что, больной?!

- Да через воду - запросто, - продолжал развивать тему собеседник. - У нас в интернате вечно кто-нибудь чесался, поэтому даже у девок стрижки были, - бывалый подросток с восхищением разглядывал её богатство библейскими тёмными глазами.

- Ты подкидыш, что ли? - Маринка сразу проявила к нему неподдельный интерес.

- Почему это подкидыш? - не обиделся парень и гордо сообщил страшную тайну: - У меня отца убили, а мама - Граф Монте-Кристо!

"Совсем сдвинутый!" - подумала девчонка, на всякий случай с опаской отодвигаясь подальше.

Мальчишка понял это движение по-своему:

- Да ты не бойся! Я не вшивый! Я их на раз вывожу! - Он хотел поделиться опытом, но не успел.

- Юрка! - на обрывистом берегу сверху ему махал с мотоцикла какой-то взрослый. - Давай сюда, а то мне через полчаса экскурсию вести, да и мама волнуется.

- Иду, дядь Саш! - звонко крикнул парень и быстро сказал: - приходи в здешний музей, там есть такая графика - отпад! Заодно и договорим. Мальчишка сорвался с места и закончил на бегу: - А то жалко, если постригут!..

Марья Павловна доедала аппетитную, но подсохшую ватрушку, запивая "пиквикским" чаем из пакетика. Стол уже был застелен турецкой клеёнкой, на тумбочках красовались полиэтиленовые ажурные салфетки и две пластмассовые тарелки. Туда она побросала свои с дочерью щетки и заколки для волос, небольшое настольное зеркальце, минимальный набор косметики. Тефалевый чайник и кружки разместились на столе. Капитан Луканенкова, несмотря на свою "неженскую" профессию, любила домашнюю обстановку, хорошую косметику и современные вещи, удобные в применении.

Маринка вбежала в номер и сразу же повела носом:

- Я тоже хочу!

- Кто мешает? Присоединяйся? дочери. Где тебя носили пути-дороги? Марья Павловна с подозрением поглядела на потемневшую влажную голову девочки. - Купалась без мамки, нахальная девчонка!

- Мам, да ведь там полно народа, совершенно безопасно! И вода очень тёплая.

- Ну что ж, чаю испьем и поведешь меня на экскурсию, раз ты здесь уже старожил. Ох, ну как всегда! Ты не Луканенкова, а Безручко! - (Маринка пролила чай на клеёнку).

Та сразу нашлась:

- Это я-то Безручко? А кто сломал замок у чемодана?!

Марье Павловне было лень ругаться, но дочь слишком громко прихлёбывала горячий чай, поэтому ещё одно необходимое замечание она всё-таки отпустила:

- Не жлюкай! Тебя никто не гонит!

- Мам, я ведь на экскурсию опаздываю!

Мать округлила глаза, потеряла равновесие и с размаху села на кровать.

- Меня один мальчик пригласил! - скромно-томно потупила глаза дочь. А потом, отвечая на посыпавшиеся неотвязные вопросы, "раскололась"...

- Да-а, - протянула Марья Павловна. - Ну и прыть! Я в твои годы!.. Нет правильно Вовка ругается: есть дети - безотцовщины, а ты у меня самая настоящая безматеринщина! Ничего себе, - продолжала возмущаться она, - на полдня оставила, а она уже себе ухажера завела из местной интернатской шпаны!

- Ну мам, что ж тут такого: подумаешь, на экскурсию пригласил! И вовсе он не шпана, - защитила нового приятеля девочка, - нормальный пацан.

Марья Павловна решительно расправила бретельки купальника и потянулась к сарафану:

- Никуда ты не пойдёшь... По крайней мере, без меня, - добавила она, увидев вытянутое и одновременно надутое выражение лица дочери. - Посмотрим на твоего нормального пацана!..

Маринка вышла из номера под материнским конвоем.

* * *

Анна не находила себе места.

Алексей до сих пор не вернулся.

Вернее, утром-то он пришел, сказал, что поставил BMV на место. Но из их затеи ничего не вышло: когда Пышка обнаружила, что машиной кто-то попользовался, сотрудники-доброжелатели вызвали милицию, несмотря на её возражения (мол, слава Тебе, Господи, - не угнали же). Поэтому он ретировался.

Вскоре зять укатил на "ниве" в Рязань: заправить баки горючим и выяснить, нет ли новостей от Рустама.

Вдобавок, куда-то запропастились и сын, и Трегубов...

Юрку к сестре утром не пустили: сказали, что не совсем здорова и ещё спит. А Саша наверх поднялся, поздоровался издали и передал в корзинке ягоды, которые насобирал в бору: землянику вперемешку с черникой.

Потом он с Юрой до обеда сидел в мастерской, потом они долго возились с мотоциклом, а когда наладили - оседлали его и - с концами!

Анна помогла Кате умыться, намазала остатками волшебной мази Жены Рустама, а потом решила воспользоваться уроками Евгении Осиповны, потренировавшись на Катином лице.

Анна накладывала грим на синяки и ссадины, говорила о ничего не значащих вещах до тех пор, пока девочка, внимательно глядя на неё, не спросила:

- Мамочка! Ты не расскажешь мне, где ты сама была всё это время?..

Не отпускала глазами.

Анна спросила:

- Скажи мне, что ты об этом знаешь?

Оказалось - то же, что и Юрка. И как он, Катя не верила в то, что её мать - убийца отца.

Потом последовали всё более настойчивые вопросы о жизни без свободы. Мать даже обрадовалась тому, что Катя как будто начала из бессловесного бревна превращаться в деревянную куклу. Девочка внимательно слушала рассказ о материнских испытаниях.

- Родная моя! - тихо говорила Анна, заметив слёзы на глазах дочери. Для меня эти годы будут - ничто, когда я найду вас всех. Главное, мы живы. Ты поправишься, заживут твои болячки, ты постепенно станешь забывать всё, о чём я тебя спрашивать не буду, пока сама не захочешь рассказать...

Катя и раньше казалась старше своих сверстников, потому что всегда была открыта к состраданию. Разглядывая в зеркале своё лицо, не очень умело разукрашенное матерью, она уже думала не только о себе, но больше - о страданиях, которые достались на долю Анны.

- Мамочка... скажи, как мне это вынести?.. Как ты сумела... выдержала?.. Если не хочешь - не надо...

Анна задумалась, затем вытащила из сумки "Записки у изголовья".

- Вот, детонька, посмотри... У меня там была эта книжка.

Женщина, непонятно сколько лет "коптившая небо", одетая в безразмерное пестрое платье и телогрейку, снова встала перед глазами... Она обеими руками прижимала к себе истрепанный том. Анна могла тогда бесцельно часами разглядывать окружающих её в КПЗ представительниц "лучшей половины" человечества. Затертая книжка никак не вязалась с обликом соседки по камере.

Сокамерница чуть приоткрыла книгу в привычном месте и, не впуская в неё даже взгляда Анны, прочитала:

"Мне нравится, если дом, где женщина живет в одиночестве, имеет ветхий, заброшенный вид."

Странная женщина любовно погладила корешок:

- Она заметила это ещё десять веков назад! Удивительно! Значит, проблема одиноких дам актуальна в любом месте мира и в любом временном состоянии...

Все то время, пока они соседствовали, Анна уходила из грязного настоящего в прошлое, таинственное и простое...

Кто знает, вдруг записки одинокой японки помогут и её девочке справиться с бедой.

Раскрыла, где раскрылось.

"Хозяйственная служба при дворе, что ни говори, дело хорошее. Для женщин низкого происхождения нет ничего завиднее. Но такое занятие вполне годится и для благородных дам. Лучше всего подошли бы хорошенькие молодые девушки в красивых нарядах. Но зато дамы чуть постарше знают все правила этикета и держатся так уверенно, что глаза на них отдыхают."

Анна грела на газовой конфорке потрясающий - судя по запаху - куриный бульон, крошила туда овощи, нарезала салат (отметив машинально, что руки не отвыкли за столько лет от привычной домашней работы).

Потом с ложечки, как маленькую, кормила дочь, радуясь каждому проглоченному Катей куску. Она ловила на себе взгляд и жалкую гримаску перекошенного лица, стремившегося порадовать мать улыбкой. Сердце убивалось насмерть всякий раз... После обеда Катя опять уснула.

"Как взволновано твоё сердце, когда случается кормить воробьиных птенчиков."

Анна спустилась в горницу (перед уходом Саша свалил все видеокассеты в картонную коробку и поставил возле магнитофона, показав, как им пользоваться).

На скорости проматывая порнуху, фиксируя лишь те моменты, где в кадр попадали лица, вскоре она поняла, что таких пленок было немного. На двух кассетах мельком фигурировала крашеная дебелая женщина с перманентом. Она появлялась в кадре, неся за навесные ручки поднос, уставленный легкой закуской, и уходила, отвернув от зрителя лицо и оставив на красном ложе развлекающуюся пару. Все мало-мальски серьезные встречи, деловые беседы, светские рауты, и "расслабления" её непосредственного начальства проходили именно в подвале - под неусыпным оком работающей скрытой камеры. Хозяйка салона, вероятнее всего, собирала компромат для шантажа, поэтому Анне стало легко отсортировать серьезный материал, благодаря запомнившемуся навечно дивану.

"Вы думаете, что столь неблаговоспитанно ведут себя только люди низкого разбора, о ком и говорить-то не стоит? Ошибаетесь, и чиновные господа не лучше. К примеру, так вел себя третий секретарь императорской канцелярии."

При виде очередного кадра с ярко-красным пятном в центре, женщине через некоторое время стало плохо. Она откинулась на спинку стула, нажала паузу, на экране застыл стоп-кадр... Крупняком - лицо Алёны... Та страстно вцепилась в спину приподнявшего для удара зад мужика с синими жилами на голых ногах. Прилизанные гелем пряди волос на его затылке от возбуждения встали дыбом и перед видеокамерой бесстыдно предстала тщательно закамуфлированная лысина...

6.

"Напрасен ваш призыв! Могу ли я покинуть лотос, Обрызганный росой? Могу ли возвратиться снова В мир дольней суеты?"

Сэй-Сёнагон "Записки у изголовья"

Местные жители подсказали, как найти отремонтированную недавно избу-музей, а Юрка, издали завидев девочку с длинной косой, обеими руками стал изображать из себя ветряную мельницу.

Капитану Луканенковой понравился мальчишка, особенно - его реакция на то, что дочь не одна:

- А вы кто? Мама? Здорово, что пришли! Тут такой классный музей! Вход, правда, платный, но я дядю Сашу попрошу, может быть, вас пропустят!

Не успела Марья Павловна возразить, как он уже помчался внутрь.

- Ну, убедилась? - язвительно спросила Маринка, наматывая хвост от косы на палец. - Нормальный пацан, и вовсе никакой не ухажер!

- Ладно, - примирительно сказала мать.

Они вошли во двор, а Юрка уже сбегал со ступенек с виноватой улыбкой:

- Ничего не получится, им план надо делать, а экскурсантов: раз, два и - обчелся! Слушай, как тебя зовут? - повернулся он к девочке.

- Её зовут Марина, а тебя? - перебила Марья Павловна и, получив ответ, скомандовала: - Показывай, где тут касса.

Улыбка Юрки стала ещё виноватей:

- А кассу уже закрыли... Там прошли последние посетители: какая-то многодетная семья отдыхающих. Они тут в третий раз.

- Что, так понравилось? - изумилась капитан Луканенкова.

- Да нет. Просто здесь некуда больше пойти. Присаживайтесь! - вежливо пригласил мальчишка, делая широкий жест в сторону скамейки у цветника.

Маринка чинно подошла, провела рукой по доскам, прежде, чем доверить свои шорты недавно выкрашенному сиденью. Села, закинула голые коленки друг на друга.

- Ну, а я тогда пойду прогуляюсь, - решила Марья Павловна. Бросив искоса взгляд на демонстративно молчавшую дочь, она спросила: - Не хочешь со мной?

- А хотите, покажу вам поселок? - доброжелательной общительности парня не было предела. - Я только дяде Саше скажу...

- Погоди, не надо ему мешать, он же экскурсию ведет! Вы тут побудьте, чтобы я знала, где искать Маринку...

- А чего меня искать? Я - вот она! - фыркнула девчонка, перекинув косу на грудь.

- До встречи! - Марья Павловна мысленно по привычке "сфотографировала" Юрку и, получив в ответ кивок, удалилась.

- Чего ты с ней так? - удивился мальчишка.

- Хорошо тебе говорить, - горячо закартавила Маринка, - ты интернатский, никто тебе не указ. А тут, с утра до ночи - сплошной контроль! Думаешь, её так музей этот привлёк? Как же! На тебя захотелось посмотреть. Всё боится, как бы я с дурной компанией не связалась...

- А чё это она такая пуганая?

Тут уж в Маринке взыграла гордость за мать, захотелось похвастаться. И, хотя они с Марьей Павловной уговаривались, что дочь не будет трубить направо и налево о профессии мамаши, не удержалась, брякнула:

- Она не пуганная, просто она - следователь! Капитан московской милиции!..

Если Маринка и ожидала произвести фурор, то дождалась прямо противоположного эффекта. Юрка вскочил, губы у него задрожали, он чуть не бросился на неё с кулаками:

- Это из-за таких, как она, моя мама... была... графиней, - он стал как ёрш для мытья бутылок. - Все эти твои менты... - мыльная пена полилась из бутылки через край.

У Маринки тоже задрожал подбородок. Она не понимала, что происходит:

- Юрка, ты что, больной? При чем здесь моя мать? Она не из областных, а из горотдела. Ты-то ведь местный!..

Удержу не было, парень продолжал вопить, как ненормальный, от волнения без конца повторяя частички сослагательного наклонения:

- Шла бы ты со своей мамашей... в ментовку! Там бы тебе самое место! Пожила бы пять лет в интернате - давно бы на своих патлах бы повесилась!

На этот истерический взрыв вышел Трегубов, покачал головой:

- Юрка! Разве можно так разговаривать с дамой?

- Она мне - не дама! Она мне - дурная компания!

Пожелав сквозь зубы своей новой знакомой обовшиветь, Юрка гордо удалился по направлению к дому скульптора.

- Прошу у вас прощения за выходку моего юного друга, - извинился за мальчишку скульптор.

- Но почему, почему?.. - рыдала Маринка не столько от несправедливости брошенных обвинений, сколько от невозможности достойно ответить.

Трегубов только плечами пожал: он не знал причины Юркиного негодования и - тем скорее поспешил за ним.

Марья Павловна застала дочь размазывающей по щекам слёзы, но так и не добилась от неё вразумительного объяснения, что произошло. Зловредная Маринка лишь яростно сверкнула глазами:

- Всё из-за тебя!

- Что ж это ты, голубушка, с больной головы - на здоровую? возмутилась мать. - Я с ним и двух слов-то не сказала!

- Зато он много чего успел наговорить!

- И что же, например? - Марья Павловна впервые видела дочь такой разъяренной.

- Например, что ты и твои менты сделали его мать какой-то графиней!..

Марья Павловна ухмыльнулась:

? Знаешь, что, драгоценная моя! Во-первых, не "менты", а сотрудники милиции (что можно Юпитеру, того нельзя быку), а во-вторых, в интернатах бывают не совсем здоровые детишки, - она покрутила пальцем у виска, поэтому, мой тебе совет: наплевать и забыть! Давай лучше, раз мы с тобой такие "менты", найдём нашу кастеляншу и поспрошаем, что там у неё с машиной стряслось этой ночью.

- Чем с сопливыми знаться, лучше делом заняться! - согласилась Маринка.

"Ого! ? Марья Павловна отметила про себя, что мальчишка чем-то зацепил её дочь. ? А парень и в самом деле непростой..."

Решив не вдаваться в подробности, она подхватила Маринку под руку и стала увлечённо рассказывать ей по дороге в пансионат, какой симпатичный и очень дешевый набор керамической посуды видела только что в поселковом универмаге.

* * *

Анне было совсем худо... Она поднялась наверх, не забыв перед этим выключить видеоплеер. Катя спускалась ей навстречу.

- Куда?

Анна была против того, чтобы девочка ходила во дворовый туалет: слишком много сил бы это отнимало. Но Кате хотелось показать матери, что она начинает приходить в себя.

Поход в домик с сердечком на деревянной двери был только началом!.. Потом они без разрешения хозяина (но ведь и запрета не было, скорее наоборот) забрались в его мастерскую. С Катей буквально в считанные секунды произошла метаморфоза: второй глаз окончательно раскрылся... Она с восхищением ходила от одной фигуры к другой, знакомилась, шутливо представлялась, каждый раз играя новую роль...

Девочка быстро устала, прилегла в траве, а мать взяла на себя смелость и вытащила на свет Божий не скульптуры (на это у неё смелости бы не хватило) - миниатюры-поделки из сосновых корней, берестяной и лубяной коры, ивовых и липовых веток. Она поселила дочь в деревянном царстве, торжественно провозгласила её императрицей. Себя же - ручным дворцовым драконом.

В калитку как раз влетел расстроенный Юрка. Правда, увидев мать и сестру на лужайке, заметно повеселел.

Тут пришел Саша Трегубов, не рассердился.

- В игрушки играете?

Мимо калитки прошли двое: женщина и девочка.

- Менты вонючие! - фыркнул Юрка.

Анна сразу насторожилась:

- Что значит "менты"?..

Скульптор отреагировал по-другому:

- Ты же сам пригласил девочку в музей!

- Ребята, вы что, с люстры грохнулись?..

Катя вдруг отказалась возвращаться в мансарду:

- Мамочка! Можно я посижу с вами?

Аню каждый раз окатывало теплой волной, когда она слышала это хриплое: "Мамочка!". Она кивнула и нашла себе занятие: стала заводить самовар. Притихший Юрка уселся на скамейке рядом с сестрой.

- А где дядя Лёша? Я его сегодня ещё не видел, а ты, Кать?..

Когда Алексей зашел на веранду, он увидел мирную идиллическую картинку в духе Кустодиева: за самоваром Красавица Расписная - Анна, по правую руку от неё - Катя. Мужчины охраняли прекрасный пол с краёв.

Все вчетвером они спокойно, по-купечески чаевничали.

Алексей шумно выдохнул и уселся напротив свояченицы:

- Ну что, Анна Даниловна, не побалуете путника чайком, если хозяин не возражает? - изображая ревность покосился он на Сашу.

Юрка повис у дяди на шее, скульптор вздохнул с заметным облегчением, Катя робко улыбнулась, Анна - "рублём подарила":

- Где тебя носило? Извелась вся!

- Мам, ладно тебе, меня лучше поругай, - вступился за опекуна мальчишка.

- Вижу, ждали!.. - с удовлетворением отметил Алексей и добавил: - Ну, в самом деле, покормите! Почти сутки не ел!.. Юрка, отпусти, ведь задушишь. Лучше матери помоги, а то она известная копуша.

Впрочем, он сам подошел к Анне, которая уже ставила на электроплитку кастрюлю с бульоном и вполголоса сказал:

- Отправь-ка детей. Есть разговор.

Анна сразу повернулась к нему, потом посмотрела на детей и просительно - на скульптора. Тот как будто не понял: сидел, уставившись в летящего по клеенке гуся и левой рукой раскалывал баранку за баранкой, а кусочки указательным пальцем пододвигал Кате.

Катя-то как раз всё поняла:

- Мамочка, можно мы с Юркой пойдем наверх? Пусть он посидит со мной, я одна не хочу...

- Конечно, моя умница! - обрадовалась мать. - Я провожу тебя!

Девочка сначала покачала головой - сама, мол, - поднялась, опираясь на стол, пошатнулась и кивнула. Женщины в обнимку поднялись по скрипучей лестнице. Сверху раздался голос Анны:

- Мальчики, я посижу с Катей, пока она не заснёт.

- Обязательно! - отозвался за всех "мальчиков" Алексей. - Смотри только сама не усни, нам ещё нужно кое-что обсудить. Спокойной ночи, Катюха!

Юрка поглядел на потолок, где раздавались шаги матери, серьезно спросил:

- Что с ней было?

Алексей обдумывал, как бы ответить полнее, но при этом не говорить о девочке того, чего никому знать не положено. Наконец, решился:

- Те люди, которые увезли из лагеря всех, кроме тебя, переправили Катю в одно место, где с ней ужасно обращались. Если бы не подоспел дядя Саша... Да что там говорить, ты и так всё видишь! Только не задавай сестре вопросов. Она сама расскажет, если захочет. А нет - её право. Ты в состоянии понять, что человек имеет право на свои тайны?..

О да! Юрка уже одну свою имел!

Получив разрешение погулять и дяди Лёшины командирские часы, чтобы контролировать время, он потихоньку смылся. Мужчины вышли покурить во двор.

- Как ты после боя, оклемался?

- Гадом меньше... - поразил Саша равнодушием ответа.

- Оставаться нам у тебя всё равно теперь нельзя, мы и так наследили здесь больше, чем достаточно.

Трегубов поднялся с крыльца:

- В этом ты прав. Надо нам двигаться дальше. Но дети будут связывать по рукам и ногам.

- Никаких "нам"! - отрезал Алексей. - Завтра утром я увезу их к Рустаму, а ты останешься тут. Пойми, исчезновение твоё не может пройти незамеченным, а это неминуемо приведет к твоим гостям, которые и так слишком заметны.

- Как бы то ни было, Катя физически должна окрепнуть. Иначе она просто не выдержит такого переезда, - ответил скульптор. - И я знаю, где их с Юркой можно пока схоронить, - он поморщился от неудачно подобранного слова и исправил оговорку: - в смысле, спрятать...

Трегубов пошел к калитке.

- Куда ты? - удивился художник.

- Соскучился по камню. Пойду в монастырь, поработаю. Знаешь, как там хорошо дышится?!..

- Еще бы! В женском-то!

* * *

Марья Павловна и Маринка послонялись по дорожкам пансионата, посмотрели расписание мероприятий в местном рассаднике культуры, записались на автобусные экскурсии и вполне довольные собой, отправились на ужин.

За одним столом с ними оказалась та самая многодетная семья, коей так посчастливилось с музеем Пожалостина.

Семья состояла из невероятных размеров мамаши, её царственного супруга и четверых как под копирку сделанных и одинаково постриженных детей-погодков.

Жизнерадостный папаша быстренько взял салфетку, перетёр все вилки и чайные ложки (включая луканенковские), подмигнул Марье Павловне, покосился на томную подругу жизни и побежал на кухню за чайником.

Маринка, уплетая вкусный творожник, с любопытством и ухмылкой наблюдала взаимодействия в семейном мирке соседей, сверила свою реакцию с материнской и заметила: на переносице у той появилась "служебная" складка... Марья Павловна явно думала о работе.

"А что, если и вправду этот Юрка - Арбузов?!. Да нет, вряд ли. Подобные совпадения бывают только в кино!"

- Маринка, ты в состоянии подробно, слово в слово, пересказать мне всё, что говорил твой интернатский ухажер? - наклонилась она к уху дочери и, предвосхищая поток возмущений, интригующе добавила: - может статься, ты окажешь мне неоценимую услугу в одном запутанном деле!..

Польщенная доверием, дочь округлила глаза и запустила воздух под верхнюю губу.

Парочка заговорщиц покинула ужин. Они нашли скамейку-качели.

Пока Марья Павловна "накачивала" смекалистую дочь, объясняя, что именно от неё требуется, к их висячей лавочке подошел пятилетний карапуз, поднял с земли камень, зажал его в пухлом кулаке и выжидающе-пристально стал смотреть сквозь Маринку на вожделенное сиденье.

- Тимурчик! - раздалось кудахтанье наседки. - Где ты?..

На тропинке, откуда ни возьмись, появилась скрюченная бабка с драным целлофановым мешочком, из которого сыпался какой-то гербарий.

- Вот ты где, негодник, - сварливо запричитала бабулька. - Оставили тебя, непоседу, на мою голову! Что ты опять удумал? Дай сюда камень! Девочка уже покаталась, сейчас она встанет, - произнесла старушка с нажимом, глядя на Маринку красными глазами, - девочка встанет и пустит тебя. Ведь это качели для маленьких. Правда? - обратилась она за подтверждением к Марье Павловне.

Та предложила вариант:

- Вы лучше сами присядьте, отдохните. Пока Маринка и ваш боец ознакомятся вон с той фигурной композицией, вы мне покажете, чем тут можно запастись на зиму.

Дети пошли разглядывать оберегавших яблоневый сад гипсовых горнистов и юных граций в потемневших от течения дождей и времени косынках. Марья Павловна же, поскольку сама уважала травное лечение, с прилежанием отличницы внимала ведунье, удивленной внезапным послушанием внука. В бормотании старой колдуньи проскакивали названия: мята, полынь, чабрец, зверобой, повилик, ромашка, пустырник, что-то еще, - Марья Павловна не всё разобрала. Она стала уточнять, в каких случаях какие травы предпочтительнее и когда их надо собирать.

- От ожогов? Это безумно актуально!

- Боль от ожога кипятком легко снимается яйцами, сбитыми с топленым маслом, - посоветовала собеседница, издали приглядывая за бесценным внуком. - А для обычного ухода за кожей, - она одобрительно исследовала глазами прекрасные руки капитана, - помогает кофейная гуща: прежде, чем вымыть чашки, намажьте на руки, а потом домывайте, минуты через две.

- Да нет, я на солнце сгораю!

- Ну, от этого есть просто идеальное средство: ваша собственная моча, - продолжала делиться опытом бабка, покачивая в воздухе короткими кривыми ногами. - Вот вчера, во время грозы, у одной из сестер-хозяек дом от молнии загорелся. Тут неподалёку. В нём было четверо мужиков. Дотла! Её счастье, что дежурила, - проскрипела старая колдунья, - а то бы и самой несдобровать. Ночью ведь!

Марья Павловна, хоть и сидела, но, как говорится, так и села...

- У кого ж такое?

- Есть тут одна... пышечка... - Красноватые глазки злобно прищурились. - Бог шельму метит!..

- А кто сгорел? Родственники её?

- Кто надо, тот и сгорел! Сама разберись, коли интересуешься, сказала бабка, бодро соскочила на землю, кликнула внука и пропала меж деревьев...

Марья Павловна подождала, пока Маринка слезет с постамента, махнула дочери: иди, мол, скорей!

"Мистика! Что ж это со мной? И на солнце, вроде, не должна была перегреться... Нигде отдохнуть нельзя, тут же начинают "грузить". Как будто чуют, где я работаю!"

- Дочка! Пойдем! Что за программа у нас на вечер назначена?

- Там фильм какой-то, - живо откликнулась Маринка. - Старьё, небось!

- Фильм? Отличненько! Будем культурно отдыхать, а то все норовят запрячь, даже старые ведьмы, - продолжала ворчать Марья Павловна.

- А она что, в самом деле ведьма?

- Самая настоящая! Пошли, заберем из номера деньги и сумку. Раз тут такое происходит...

В номере их ожидал сюрприз... Нет, не взлом, и не кража. Хуже: потоп! Вода лилась из всех кранов, набираясь в душевом поддоне и не успевала убежать, хотя сливной водоворот трудился изо всех сил.

Марья Павловна расценила это, как диверсию темных сил.

- Ах, так?!..

Она перекрыла вентили, плюнула в лужу на полу (благо, в комнату не пошло: порожек высокий, а вниз протечет - тем быстрее слесаря пришлют) и неприступно виляя бедрами, забросила сумку с документами и деньгами на плечо:

- Дочка! Идем развлекаться!

Фильм и в самом деле оказался старый: Марина видела его раза два по телевизору. Кроме того, над кассой висела доисторическая табличка: "Детям до шестнадцати лет смотреть не рекомендуется." Поэтому она отпросилась в поселок.

- Ну, что ж, не хочешь смотреть, так иди погуляй, пока я буду плавать в этом "Море любви". вдруг там и вправду чего покажут, так сгоришь со стыда, глядя на это одновременно с дочерью, - сказала она.

Маринка подмигнула матери:

- Я пошла!

- Но только пока не стемнело!

* * *

Гордая доверием матери, Маринка весело вышагивала по центральной улице, как по Бродвею, радуясь, что летом солнце садится поздно. Волосы щекотали кончиком хвоста голые ноги. Она перекинула косу на ещё плоскую грудь, и тут вдруг обнаружила, что навстречу решительно движется этот нахальный грубиян...

Внезапно, мимо неё, как вихрь, пронёсся старший из отпрысков многодетного семейства... Видимо, у него ещё за ужином чесались руки: он на ходу пребольно дернул её за косу. Юрка небрежным балетным движением оттянул ногу в сторону и обидчик полетел в придорожную пыль, вскочил, набросился на защитника с кулаками, опять полетел - в канаву. Прямо под ноги стройному иван-чаю, который, как известно, лучше всего кустится на помойках.

Указав на выбравшегося из грязи и оттиравшего свой джинсовый костюмчик разбойника, Маринка бесхитростно предложила:

- Пойдем отсюда!

Закинув головы, дети безжалостно заржали и пошли рядом, весело обсуждая происшествие.

? Марин, ты прости меня, я не хотел тебя обидеть, и мама твоя мне понравилась...

? Юр, ? сказала она примирительно, ? фиг с ним! Ты мне лучше расскажи, почему у тебя мама, как Эдмон Дантес? Если не хочешь, не говор-ри. Я ведь тоже не должна была тр-репаться по поводу того, где моя мутер-р р-работает... - от волнения она всегда сильнее раскатывала букву "р".

Это был аргумент! Юрка, тщательно подбирая слова, рассказал о смерти отца, обвинении матери и похищении братьев и сестер. Не сказал только, что теперь мать и старшая Катя - уже на свободе.

Они бы стояли и дольше, если бы он не спохватился о времени: командирские стрелки приближались к десяти.

* * *

Разомлевшая от детективной мелодрамы Марья Павловна поднялась в номер и с досадой обнаружила, что забыла вызвать слесаря.

Она поспрашивала, как его найти, - её отослали к сестре-хозяйке: она, мол за всё отвечает.

В холле за "прилавком", где выдавали ключи от номеров и где должна была находиться ответственная за хозяйство дама, никого не было. Зато в комнатке ключницы раздавались зверские стоны и яростные всхлипывания.

- И как же я теперь буду-у, - истерично взвизгивал женский голос. Где мне голову приклони-ить в мои-то годы-ы-ы... На что я жить-то буду-у, чем расплачу-усь... Мне теперь только вешаться остало-ось!.. О-ой, с меня спрося-ат, что же я отве-ечу-у!..

- Люся, погоди, я тебе сейчас сердечного принесу, - на пороге появилась пожилая медсестра и почти бегом отправилась в медпункт.

Вопли привлекли внимание Луканенковой. Марья Павловна остановилась, повертела в руках "книжечку отдыхающего" и решительно направилась в каморку.

- Где здесь можно найти слесаря, или мне так и плавать всю оставшуюся жизнь?! - строго спросила она у опухшей от слёз кастелянши и, разглядев в ней свою вчерашнюю благодетельницу, надела на лицо сочувственно-озабоченное выражение. - Голубушка моя, что случилось?! Вас кто-то обидел?

- Обидел, оби-идел... - зарыдала в голос голубушка.

На столике возле неё зазвонил телефон. Дернувшись от неожиданности, она сбила левым локтем трубку и оттуда послышался голос телефонистки:

- Алло, пансионат Солотча? Рязань - телефон: 22-13-47 - заказывали? Ответьте, Рязань - на проводе.

Сестра-хозяйка с удивительной резвостью схватила говорящую трубку и плотно прижала её к уху.

- Алло! Алло! - слёзы на её физиономии мгновенно просохли. - Нет, не из дома!.. Да это и есть крайний случай: дома-то у меня теперь нет!.. Тут всего не расскажешь... - она покосилась на отдыхающую. - Когда? Хорошо... тон стал не плаксивым, а унылым. - Конечно, понаехали: полный дом, то есть двор... Как я могу?.. Понятно. Да и с машиной тоже какая-то непонятная вещь... - взгляд кастелянши стал затравленным. - Да, зачем же, конечно буду на месте!.. Тем более, что мне теперь велено никуда не отлучаться: надо отвечать на вопросы... Что я, дура?!..

Марья Павловна ничем не выдала своего удивления по поводу напастей, свалившихся на тётку: "Не много ли для одной... как бабка сказала?.. шельмы?"

Она успокаивающе положила руку на пухлое плечо, повторяя в уме номер телефона:

- Это ваши друзья? Они ещё не знают, что случилось? Они помогут вам?

- Когда они всё узнают, они помогут мне по полной программе! проговорила погорелица монотонно, а потом скинула оцепенение вместе с рукой Марьи Павловны. - Мне надо идти, я должна спешить...

- Подождите! - Капитан перекрыла телом выход. - Расскажите мне всё по порядку. Я действительно могу помочь: у меня есть знакомства в линии МВД!

- Не у вас одной!

Пострадавшая от стихии стала прорываться сквозь отдыхающую. Наивная! Сквозь капитана Луканенкову? Не тут-то было! Марья Павловна, особенно заинтригованная последней фразой, усадила заведующую наволочками обратно на стул, ткнув её своим аристократичным указующим перстом в лоб.

- Рассказывайте! - повторила она металлическим голосом, в котором уже не было ни тени сочувствия.

Кастелянша уставилась куда-то за её спину с надеждой вырваться: подоспела медсестра с мензуркой. Капитан перехватила её взгляд, мило улыбнулась медицинскому работнику, взяла у той из рук успокоительное средство и решительно выпроводила "белый халат" из каморки, заверяя, что ни за что не оставит тётю Люсю, пока она в таком состоянии. Медсестра с облегчением вздохнула и побежала запирать на ночь свои служебные помещения.

- Так вы от Грека? - с облегчением спросила сестра-хозяйка и, увидев выжидающее выражение на лице гостьи, стала торопливо заговаривать зубы: Что ж вы раньше не сказали, я разместила бы вас с дочерью в люксе...

- Давайте ближе к делу! - Марья Павловна пояснила: - И про машину, и про пожар... - Она не знала, что конкретно сгорело: дом, квартира, дача, поэтому постаралась задавать вопросы в обтекаемой форме.

Кастелянша рассказала ей о вырванных проводах в BMV, о грязи с чужих ботинок. Кто мог это сделать - представления не имела. Самое интересное, что машину-то вернули! На вопрос, как и когда узнала о пожаре, объяснила, что с утра отпросилась с работы: поехала в автосервис. После того, как автослесарь исправил разрушения в салоне машины, она съездила к себе домой пообедать и обнаружила... Тут её испуганно-непрерывная речь снова перешла в прерывистый всхлип.

Капитан, наконец, смилостивилась: предварительно понюхав, протянула страдалице медицинскую мензурку, от которой за версту несло валерианой. Та опрокинула содержимое в рот, словно водку.

- Клянусь, я не знаю, что там произошло, и почему все мальчики оказались в просмотровом зале. Последние дни там находилась только доверенная мне девчонка. Режиссер был убежден, что в этот вечер сумеет её дожать. Он перед всем худсоветом раскритиковал предыдущие методы обучения: ему нужна актриса, а не проститутка.

Марья Павловна ушам не верила. Кто же это сидит перед ней: менеджер по актерам, кинопродюсер?.. Да нет, вроде бы это - сестра-хозяйка пансионата. Вот только за кого она принимает её - капитана Луканенкову? Почему в ней страха больше, чем горя? Почему оправдывается перед ней, как перед аудитором или налоговым инспектором?.. О какой актрисе толкует и о каких "мальчиках" сокрушается:

- Я уезжала на работу в восемь часов вечера и все были на местах. Все были такие весёлые, так радовались, что съемочная группа укатила на натуру, а у них выдастся спокойный вечерок! На редкость были дисциплинированные ребята: никогда не оставляли своих постов!

Используя обрывки подслушанного телефонного разговора, Луканенкова стала спрашивать, перейдя на "ты" и подчеркнув тем самым своё главенство:

- Ну, а когда подъехала к дому, что ты увидела?

- Да что же я могла увидеть! - завыла кастелянша. - Одни головешки, да пожарников... И чего они там в них ковырялись, чего искали?.. Как будто, определив, что "очаг возгорания" находился в подвале, они вернут мне дом, оборудование, аппаратуру... Как раз при мне из подвала доставали режиссера, и ваших мальчиков. Наружный наблюдатель тоже среди них оказался. Такой видный парень, жить бы да жить... - она жалостливо всхлипнула.

- Милиция на месте была?

- Спрашиваете! Как вороны налетели!

- Вопросы какие-нибудь задавали? - следователь не отпускала цепкого внимания.

"Пострадавшая" злобно усмехнулась и проскрипела:

- Еще бы! Почти как вы!

- Что их интересовало? - последовал новый вопрос.

- Кто эти "орлики" и почему вооружены...

Сестра-хозяйка уловила перемену в допрашивающей её посланнице. Она не поняла её причины, стала доказывать с пеной у рта, хватаясь за сердце, что ничего им не сказала.

Марья Павловна действовала наощупь:

- А кто по-твоему, это сделал? Не могла всё устроить девчонка?

Сердобольная погорелица убежденно замахала руками:

- Да что вы! Даже если б смогла выскочить! Не в том она была состоянии: слишком активно сопротивлялась, всё невинность интернатскую из себя строила.

Ехидство мелькнуло в глазках, опухших от плача по родимому гнезду. Именно это злорадное "сочувствие" к состоянию девочки, которое так контрастировало с демонстративным проявлением сожаления по поводу гибели охранников, и нарушило традиционность служебного мышления капитана.

До этого момента реалистке Луканенковой шорами закрывало глаза неверие в то, что подобная фантастическая удача возможна, что бывают в жизни удивительные совпадения.

Но открывшемуся в ней внутреннему зрению теперь не мешали ни крокодильи слёзы кастелянши, ни фальшь сфабрикованного дела Арбузовой, ни заинтересованность в дальнейшем продвижении по службе.

Марья Павловна уверенно пошла напролом, быстро восстановив в памяти всё, что почерпнула из папки Арбузовой:

- А тело Катерины нашли?

- В том-то всё и дело, что нет! Было только четыре трупа, на всех остатки одежды, все тела - мужские. Девчонки среди них не было. "Ассистентка по актрисам" недоумевала: - Не могла же она дотла сгореть?..

"Дотла! Бабка недаром подсела ко мне! - утвердилась в своей невиданной догадке Марья Павловна. - Дотла! Именно так сказала старуха! Интересно только, за кого меня эта мерзость принимает. Господи, до чего она отвратительная! Как это она сказала? От грека?.. Н-да... Нам только иностранцев в этом деле не хватало..."

- Поехали! - бросила капитан Луканенкова тёте Люсе.

- Куда? Не поеду, не хочу, я не виновата, я им ничего не сказала! завизжала та не своим голосом.

- У тебя есть выбор, душечка? - сладко спросила Луканенкова. - Будешь брыкаться, позвоню, кому следует! Да не ссы, - грубо бросила "отдыхающая", видя, что у бабы от страха ноги подкашиваются, - пока повезешь меня к останкам родного пепелища. А там, - многозначительно добавила Марья Павловна, - там я решу, что с тобой делать дальше. Иди вперёд, заводи свой отремонтированный танк: сядешь за руль!

У сизой от ужаса кастелянши зуб на зуб не попадал. Она была не в себе. Как вдруг к ней подоспела нежданная помощь...

Это была Маринка. Дотирая уже высохшие остатки слёз, она с разбегу уткнулась в мать:

- Она ни в чем не виновата! Её оклеветали, как... как... - от волнения она забыла имя известного героя Дюма.

Пышнотелая сестра-хозяйка закивала: да, да, мол, я не виновата!.. Потом прислушалась к бормотанию девчонки:

- И отца Юрки она не убивала, и детей у неё похитили!

Луканенкова попыталась остановить поток льющихся на неё сведений, одновременно доставая носовой платок:

- Марина! Если у тебя есть фонтан, немедленно заткни его!

Из открытой сумочки на пол вылетели какие-то вещи... Среди пудры, дезодоранта и помады на полу валялся один документ, от вида которого у Пышки голова закружилась от ужаса!

Как она могла!.. Где было её чутьё?! Видно, от горя - разум потеряла... Не разглядеть милиционерку под платьем!.. Одним махом выложить ей всё!..

Зато у кастелянши теперь появилась робкая надежда бежать...

Мать отвлекла своё внимание на Маринку и, собирая с пола рассыпавшиеся документы и дамские мелочи, втолковывала ей, что нельзя так орать при посторонних!

Бывшая владелица порностудии тем временем тихо встала, бочком-бочком по стенке приблизилась вплотную к выходу и, толкнув Марью Павловну на дочь, что есть духу помчалась к своей единственной уцелевшей частной собственности - автомашине иностранной марки BMV.

Капитан Луканенкова, не раздумывая, пихнула Маринке ключи от номера, чуть не спутав их с ключами от машины, и побежала следом...

7.

"Изнемогая на каждом шагу, я с трудом поднималась в гору к срединному святилищу."

Сэй-Сёнагон "Записки у изголовья"

Алексей и Анна проводили очередное совещание.

Она продемонстрировала ему кое-какие фрагменты отложенных видеокассет - результат своих дневных мучений, он рассказал ей о телеграмме от Рустама: тот настаивал, чтобы Алексей позвонил. Пришлось заказывать его домашний телефон. Связь была прервана на несколько часов.

Пока ждал назначенного времени, заправлял машину, крутился по городу, на всякий случай запоминая расположение улиц, вернулся на переговорный и опять добрых пару часов ждал соединения.

- Честно скажу, Ань, волновался, словно девица на выданье! Ведь, если не считать Пышки, это - наша единственная зацепка в дальнейших поисках. Зато ждал не зря! - глаза Алексея торжествующе блеснули, - надежды мои оправдались: Двойник снова заговорил. Знает он и в самом деле немного, но направление, "куда ж нам плыть", указал.

- Куда?..

- Надо искать в Рязани.

- Катю бы переправить куда-нибудь...

- Я думал об этом. Рустам примет её с Юркой на время.

Анна с сомненьем покачала головой, невольно повторяя мысль Трегубова:

- Даже небольшой переезд для неё сейчас, по-моему - проблема: физически ещё очень слаба, хотя характер - удивительный! Я и не предполагала, что она может обладать такой внутренней силой!

- Вся в тебя! - серьезно сказал Алексей, поскрёб щетину и вдруг отпустил весьма сомнительный комплимент: - Знаешь, как вы были похожи, когда ползли купаться?

Анна, вспомнив, что на них были надеты Евины одежды, покраснела и отвернулась.

- Дурак!

- В основной своей массе все мужики - дураки, - охотно согласился опекун её детей, на которого вдруг накатило лирическое настроение: Гоняются за стройными и длинноногими, которые, в лучшем случае, лишь задницами умеют крутить. А в худшем, те, что поумнее, вертят ещё и нами, бывает - жестоко вертят...

- Как Алёна - моим Борисом?..

- А он был когда-нибудь по-настоящему твоим? Что ты о нем знала, как о человеке? К чему ещё влекло твоего мужа, кроме искусственных сексапильных блондинок? Каким образом он оказался замазан тем дерьмом, которое тебе придется ещё отмывать и отмывать?..

- Лёш, остановись, пожалуйста! О мертвых...

- Знаю-знаю! - отмахнулся он.

- А то, что его влекло на сторону, сама же виновата. Я ведь была никем: просто бабой.

Анна говорила бесстрастно: это были уже давно пройденные переживания, как экзамен, который плохо сдала, и ничего уже не поделать...

"То, что напоминает прошлое, но уже ни к чему не пригодно... Сад ценителя утонченной красоты, где все деревья были уничтожены огнем. Еще остается пруд, но ряска и водяные травы уже начали глушить его..."

- До одури нагрузила себя хозяйством и детьми, не занималась ни собой, ни мужем. - продолжала рассуждать вслух Анна. - За время нашего брака, дай Бог, полторы книжки прочитала. Весь мой интеллектуальный "багаж" приобретен в дозамужний период. - Обо всём было думано-передумано: благо, времени у Анны на это хватало. - Любой заусенец у кого-нибудь из ребят интересовал меня больше, чем все археологические изыскания вместе взятые. Поэтому Борису было скучно дома, тем более, что особой любви ко мне он не испытывал. Так, "искрило" что-то от случая к случаю...

- Но семья, это же не только страсть или секс! Почему тогда мне всегда было у вас так хорошо? Почему именно рядом с тобой мне хотелось работать? возразил Алексей. - Почему я-то не замечал, что ты мало читаешь? У нас с тобой всегда находились темы для разговоров. Почему меня не раздражали и не мешали детские игры, крики, ссоры?

- Откуда я знаю, что кого раздражало? - упрямо продолжила она. Согласись, что семья у нас была: ты сам об этом говорил неоднократно...

Алексей так же упрямо подчеркнул:

- Но только не благодаря Борису!

- Слушай, умник, прекрати! - Анна уже с трудом сдерживала хамство. Что-то у вас с Любой, несмотря на все твои теории, не очень-то всё складывалось!

- Так я об этом и говорю. Для создания семьи требуется особый талант. С возрастом становишься умнее. И перестаешь ценить ноги за их длину.

- А за что же их ещё можно ценить? - заинтересовалась Анна. - Не за ширину же!..

- За ширину мы, зрелые художники, ценим бедра! - Алексей самодовольно подкрутил несуществующий ус.

- Лёш, ну хватит! - взмолилась Анна, но Алексей патетически продолжил:

- Твои ноги, Аннушка, я ценю за то, сколь долго они могут носить на себе тяжкое бремя твоего тела!..

- Ах ты бесстыжий!

Она запустила в зятя кухонное полотенце, скривилась от боли, вызванной резким движением, и услышала:

- Ну вот, теперь вы уже и дерётесь! - На пороге стоял возмущенный Юрка. Он всё ещё находился под впечатлением от свидания с Маринкой и чувствовал себя бесконечно взрослым и грустным.

- Это тебя Бог наказал! - мимоходом заметил Анне Алексей, а племянника успокоил: - Не бери в голову. Милые бранятся - только тешатся! - и увернулся от летящей в его голову прихватки-рукавицы. - Видишь, у матери зарядка. Доктор прописал, вместо массажа. Чтоб худела поэнергичней...

Анна зашарила глазами по веранде, в поисках, чем бы ещё швырнуть в распоясавшегося художника.

- Мам, ну чё ты, как маленькая, - укоризненно отобрал у неё из рук пластмассовую салатницу сын. - Дядя Лёша шутит же!

- Достал своими шуточками, - обиженно произнесла Анна и демонстративно повернулась к ним спиной.

- А кто-то говорил, что извёлся, пока меня не видел! - снова поддел её Алексей. - Ну всё, не буду, не буду! Мир! - заверил он, заметив, что рука Анны снова потянулась к миске.

- Да ну вас! - Юрка понял, что близкие ему люди опасности друг для друга не представляют и сказал: - Я наверху ещё не был, лучше поднимусь к Катюхе.. (Он хотел в тишине и покое подумать о странностях взаимоотношений мужчин - к которым уже себя причислял - и женщин).

- Только потише! - снова скривилась мать, теперь уже от скрипа старых ступенек.

Прошло несколько минут в полном молчании. На стене грустно и медленно, умирающим сверчком тикали ходики.

Анна встала, нервно прошлась по кухне, чувствуя неловкость и не зная, как разрядить обстановку. Алексей молча смотрел на её маетные движения, потом протянул руку, зацепил свояченицу за локоть, подтянул к себе...

- Анька! - неожиданно он уткнулся лицом ей в солнечное сплетение, выдул горячий воздух. Она отстранилась, но Алексей не отпускал, наоборот, обеими руками крест накрест обхватил её спину и снова вжался головой.

У неё внутри всё завибрировало.

- Что с тобой, Лёш? Ты меня ни с кем не перепутал? грубовато-язвительно спросила Анна, не зная, куда девать руки. - Отпусти! С детства щекотки боюсь!

- Это потому, что ты ревнивая. - Алексей поднял к ней ухмыляющуюся небритую рожу и добавил: - Видишь, врал великий Козьма Прутков, утверждая, что нельзя объять необъятное.

Анна яростно вцепилась в его космы:

- Как ты мне надоел, дикобраз!

- Нюшка, наступит ли конец моим мучениям? - пожаловался он, вынужденно глядя в потолок. - Когда же одна изящная дамочка, - при этом он, кривясь от боли, оторвал от своих волос её руки и скрутил их у неё за спиной, - когда эта могучая бой-баба перестанет прыгать по мне, как горная козочка по уступам скал?..

Анна в это время как раз пристукнула пяткой его ступню сорок пятого размера:

- Не выношу насилия! Отпусти!

- Я - тем более, голубчик! - вспомнил он гримершу и усадил сопротивляющуюся Анну к себе на колени.

Она притихла, перестала дергаться, но ехидно заметила:

- Ноги устанут! От такой-то тяжести...

- Не-а, - парировал Алексей. - Они ничего не чувствуют, Ань, ты же мне их отдавила! - он держал её бережно, как маленькую.

- Что с тобой, Лёшка! - снова переспросила она тихо. - Вы хочете песен? Их нет у меня...

- Зато у меня есть... - Так же тихо, совсем на ухо, ответил он. - Я...

- Последняя буква в алфавите, так меня учили в детстве... - Анна уже шептала, замирая от нежности. Её стала пробивать нервная дрожь.

- В какой-такой умной книжке ты это прочитала? Молодец! Хорошо усвоила уроки золотой беззаботной поры. Просто отличница!.. - Алексей водил носом где-то за её ухом и продолжал нашептывать, играя её именем, пробуя его на все лады, как сластёна - конфетки-ассорти: - Нюшечка... Нюрочка... Анечка... Анюта... Неточка...

Она только слушала, наслаждаясь, с замиранием ждала очередного варианта и тратила все усилия воли на то, чтобы он не заметил, насколько взволновал её.

- Лёш, в самом деле, Юрка сейчас войдет, что он подумает?

Для Алексея это не было аргументом, он по-прежнему не собирался её отпускать:

- Порадуется, что мы помирились... был ли хоть один момент в твоей жизни, моя дорогая родственница, когда ты думала о себе? Только о себе?.. В единственном числе?..

Анна молчала, размышляя. Пожала плечами, потом покачала головой:

- Не помню... не знаю...

Пальцы Алексея жили самостоятельной отдельной от разговора жизнью. Они теребили её густые волосы, гладили руки, касались округлого подбородка, щёк, век, пока сам он продолжал говорить, царапая отросшей колючей щетиной голое не успевшее загореть полное предплечье свояченицы:

- Ладно, раз уж ты так привыкла, думай, как и раньше. Только я бы хотел, чтобы в своё "мы" - ты включила и меня!

Анна попыталась встать - бесполезно!

- Лёш, мы и так последние четыре дня всё делаем вместе...

- Не всё! - наглые пальцы с большим успехом разрушали её многолетнюю броню. - Мы по очереди спим!

Тут уж она вскочила, как подброшенная:

- Ты хочешь сказать...

- Даже не собираюсь, и не рассчитывай! - возмущенно откликнулся Алексей, снова опутывая её объятьями по рукам и ногам. - Очень нужны мне такие испытания. Ты же храпишь во сне!

Анна была способна довольно остро подшучивать над собой, но чужие насмешки всегда воспринимала болезненно.

- Не твоё дело, как я сплю!

Часы-кукушка прервали их дебаты и растрезвонили по дому четверть одиннадцатого.

- Правильно, полностью "ку-ку", - согласился опекун. - Ну, если ты боишься напугать меня храпом, тогда давай вместе бодрствовать.

- Слушай, прекрати издеваться! Чего тебе надо от меня? - вырывалась изо всех сил Анна.

- От тебя? - Алексей снова влепил свой нос ей в живот и невнятно пробормотал: - От тебя - тебя! Хоть кусочек! Разве непонятно, Аннушка?

Анна оттянула от себя его "гордый профиль" за уши. Внимательно рассмотрела. Сама вернулась на жесткие колени.

- Почему ты говоришь мне об этом сейчас?

- А когда я должен был сказать? - отвел глаза Алексей, и не пытаясь усмирять свои пальцы, забежавшие далеко за рамки дозволенного. - Когда ты примчалась ко мне в Эрмитаж? Ну и замашки у вас, сударыня! С места - в карьер!

- Во-первых, не я примчалась, а ты прибежал. А во-вторых, не увиливай, - требовала она ответа. - Почему?!

- Потому! - вдруг резко оборвал её Алексей, аккуратно пересадил на скамью, потянулся за сигаретами. - Наверное, насмотрелся кассет, пе-ре-воз-будился. Проснулся, вобщем. Смотрю кругом, а тут оказывается рядом совсем - такая классная баба пропадает!

Анна вспыхнула, как бракованная лампочка, перегорела и вышла во двор.

Она тщательно остудилась ледяной водой из колонки, сходила в туалет, потом опять поплескалась. Наконец, подумав, что прошло достаточно времени, зашла в дом и снова попала в нежно-жадные лапы.

- Вот видишь, есть ещё одно место, которое ты посещаешь одна.

- Ну хватит! - решительно стряхнула Анна с себя руки Алексея. - Не наигрался ещё! Кошка мышку нашла.

Правда, больше она злилась почему-то на себя и своё больное располневшее одинокое тело.

Сверху спустился Юрка, с подозрением оглядел мать и дядю.

- Ну, как вы тут, без меня? Снова не переругались? - спросил он, заметив гнев на материнском лице, которое она старательно прятала под волосами.

- Да нет, что ты! Наоборот! Я предлагал твоей матери, чтобы мы всегда и везде были вместе. Ты как, не против?

Алексей сначала с тревогой посмотрел на Анну, потом на Юрку, поэтому было не совсем понятно, кому он адресует вопрос.

Юрка принял его на себя. Глаза у мальчишки загорелись и он направил фонари на мать:

- Правда, что ли? Снова как настоящая семья?

Алексей кивнул:

- Вы же с мамой всегда были семьёй, да и я, надеюсь, не чужой вам...

- Тогда нас станет не семь-я, а восемь-я, вместе с Андреем! - быстро подсчитал Юрка и опять "посветил" на мать: она-то ведь ещё ничего не сказала.

Вместо ответа Анна спросила:

- Юр, как там наверху? Что Катя?..

- Спит, как загипнотизированная, - деловито доложил сын.

- Тебе бы тоже пора. Темнеет уже, значит - поздно! - Она уныло поглядела в сумеречный сад. - У бабы Веры мы бы все по струнке ходили!

Юрка снова запустил в отстраненных взрослых свою хитрость:

- А можно мне хоть немного посидеть на мотоцикле? Я так лучше усну!

К его огромному удивлению, они проглотили его лукавство: и мама, и опекун кивнули почти одновременно. Мальчишка поспешил во двор, пока они не передумали.

- Ну что, начнем сначала? - первым подал голос Алексей.

- Ты провокатор, - констатировала Анна. - Зачем Юрку-то впутывать? Хочешь себе "кусочек" - и хоти.

- Так ведь осень хосеся! - прищурил один глаз по-китайски зять.

- Какой же ты придурок! - расхохоталась Анна. - Думаешь, мне не "хосеся"? За шесть-то лет! Да, за шесть, - повторила она, заметив изумление зятя. - Я же говорю, что Бориса крайне редко замыкало на мне. Но ты представь своим художническим воображением, как я буду выглядеть в процессе... - она замялась, не зная, как обозвать подобную сценку, наконец, подобрала слова: - в процессе так называемой "любовной игры".

- Ага, - кивнул Алексей, - уже представил. Особенно вчера ночью! Неужели ты думаешь, что я стал бы перетягивать твоего сына на свою сторону, если бы мне надо было только это? Ведь я битый час толкую тебе о другом!

- А я целый час тебя спрашиваю, что тебе надо? - Анна раздраженно направилась в горницу. - Довольно! Я не деревянная, в конце концов. Если захочешь поговорить нормально, - как-нибудь в другой раз. Устала и хочу спать.

- Анька, не уходи! - голос Алексея был настолько серьезен, напряжен и настойчив, что она задергалась, развернулась. - А вдруг другого раза не представится?.. Вспомни, как мы дуриком уцелели в прошлую ночь!

Он завис над ней, уперевшись в стену обеими руками с двух сторон и прижал всем телом, когда она попыталась поднырнуть ему подмышку.

- Вобщем так, - подытожила Анна, почти задыхаясь. - Ты что-то сегодня узнал, но не хочешь сообщить, вот поэтому переключаешь моё внимание совсем на другие темы. Права ты не имеешь скрывать! Особенно после того, как решил, что хочешь...

- А что "вы", государыня-императрица, решили? - Широкая мужская грудь получила в ответ удары её сердца. - Войдите! - разрешил Алексей, а его деловые пальцы проверили: открыта ли дверь.

- Лёшка, мне же дышать нечем! - укорила его Анна.

- Ты не передумаешь потом, когда узнаешь меня получше? Не скажешь, что я слишком жесток, что я сметаю всё и всех на пути к цели? - Он мучил её своими настойчивыми прикосновениями и шептал на ухо: - Учти, бой продолжается! Бастионы взять нам предстоит крепкие. - Шальные цепкие руки его, как могли, отвлекали Анну от смысла сказанных слов. - Поэтому предупреждаю, в освобождении мальчишек я использую все возможные и невозможные средства. Вплоть до обольщения несчастной обездомленной хозяйки постельного белья...

- Единственное, что я узнала о тебе нового, так это то, что как раз обольщение тебе скорее всего удастся... - Судя по дальнейшим бессовестным действиям, Алексей, видимо, был удовлетворен ответом. Поэтому ей пришлось их немедленно прокомментировать: - Опекуном моих детей назначили бесконечно нахального типа! Представить не могу, какое влияние ты оказывал на них все эти долгие годы.

Раскрасневшись в темноте, точно дозревающий зеленый помидор, Анна сняла руку Алексея оттуда, где он её "забыл", прослушивая сердцебиение свояченицы. И вовремя: хлопнула калитка во дворе, раздались голоса хозяина дома и Юрки.

- Обидели Юродивого! Отняли копеечку! - заныл Алексей.

- Дурачина ты, простофиля! Не умел ты взять выкупа с рыбки! Хоть бы взял ты с неё корыто, наше-то совсем раскололось! - пропела в ответ Анна, отходя от зятя на безопасное расстояние.

- Сашка! - засиял навстречу другу Алексей. - Какими судьбами?! Наработался уже? Мы вот тут классику вспоминаем: я до оперы дорос, а Анька всё из сказок не выберется!..

Скульптор за те несколько часов, что пробыл в монастыре, как-то посвежел, помолодел, просветлел лицом: в старом фолианте приподняли вощеную бумагу над иллюстрацией.

- Давайте собирать детей, я нашел для них безопасное место!

Анна мгновенно "протрезвела", требовательно спросила:

- Где это?

- Они поживут пока в монастыре, мать-настоятельница ждет их.

- Что вы ей сказали?

Саша объяснил, что матушка много не спрашивала: просто она поняла, что двум детям-подросткам надо дать кров на некоторое время, и что никто об этом не должен знать. Поэтому, переселиться лучше именно сейчас, когда на дворе темнеет.

Анна засуетилась:

- Я пойду будить Катюшу. Юрка, помоги дяде Лёше перетащить обратно в машину ваши вещи. И не забудьте пакеты с едой: не нахлебники, чай.

Избегая смотреть в сторону Алексея, она поднялась к дочери.

Девочка спала в "утробной позе", сжавшись в комок, подтянув колени к животу и сложив руки на груди, словно замерзала. Мать подошла к ней, не скрадывая шагов, даже уронила что-то нарочно. При этом громко ойкнула и только потом позвала:

- Дочка! Катюша! Вставай, детка, просыпайся!

Девочка перевернулась на спину, вслушиваясь в материнский голос, потянулась, позвала: "Мамочка, это ты?" - скрипнула от боли, открыла глаза, ища мать.

- Уже утро?

- Нет, радость моя! Еще вечер, но нам надо подниматься.

- Что-то случилось? - заметались в тревоге глаза Кати.

- Ничего плохого, - поспешила успокоить её Анна. - Дядя Саша нашел безопасное место для тебя и для Юрки.

- А ты?.. Где будешь ты?..

- Я буду рядом, моё сокровище, но нам с дядей Лёшей предстоит ещё много чего сделать, прежде, чем мы окажемся все вместе...

Катюха снова поняла:

- Павел, Петрушка и Маня...

- Да. - Анна и не пыталась скрывать от дочери, что их с опекуном ждет небезопасное мероприятие. - Пока мы не найдём всех, я не успокоюсь, ты сама понимаешь...

- А я, кажется, знаю, где мальчики...

Анна аж рот раскрыла.

- Детка, ты понимаешь, что сейчас сказала?

Катя слабо улыбнулась, видя, какую надежду заронила:

- Можно, я расскажу тебе одной? При всех - не смогу!..

- Да, ненаглядная моя! Рассказывай!

С трудом подбирая слова, ломая своё нежелание говорить о тех днях, девочка рассказала, что сначала их всех держали вместе в каком-то помещении, похожем на больницу. Даже провели ряд анализов и обследований. Досмотр за ними был строгий, объясняли, что свидание с матерью откладывается из-за ухудшения её состояния, поэтому детей обследуют по полной программе: чтобы её ничем не заразить.

Состояние Манечки доктору не понравилось и он отправил её куда-то "на лечение". Со здоровьем мальчишек тоже возникли какие-то проблемы и их оставили долечиваться на месте. У Кати вдруг обнаружилось, что печень увеличена, зато доктору понравилась её фигура. При этом Катю проверили даже в гинекологическом кресле. Ей это уже было не впервой: старшеклассниц из интерната на диспансеризации обязательно посылали в смотровой кабинет. Врач кому-то позвонил, сказал, что вполне созрела... Вскоре она оказалась в том доме...

Снизу раздался нетерпеливый голос опекуна:

- Девчонки, вы там что, обе уснули теперь? Ведь нас ждут!

Анна, всё понимая, но не зная, чем помочь дочери, смотрела на Катю.

- Когда сможешь, доскажешь.

Катя подумала, добавила, что в общих чертах это - всё. И снова забеспокоилась:

- А куда мы сейчас едем? Это далеко? Что за место?..

- У Бога за пазухой! - таинственно произнесла Анна и поторопила дочь: - Давай, а то нас отсюда на руках понесут. Представляешь картинку: я - на руках, к примеру, дяди Саши!

В обнимку они спустились из мансарды. Катя попыталась двигаться самостоятельно, хотя удавалось ей это с трудом.

* * *

Разместились они в "ниве" Рустама впритык: Анна с детьми - сзади, мужчины - на передних сиденьях. Доехали до монастыря за несколько минут. У глухих закрытых арочных ворот стояла женская фигура, почти сливаясь темной одеждой с сумерками. Саша подошел к монашенке, что-то сказал и вернулся к машине. Она на секунду скрылась за тяжелой дверью, вырезанной в толще ворот, распахнула их.

Алексей, не заводя мотора, попытался сдвинуть "ниву", держа руль, Саша подталкивал её сзади. Юрка перелез через кресло и бросился на подмогу. С трудом преодолев границы монастыря, они остановились на широком подворье, где сразу запахло свежим огурцом или скошенной травой.

Скульптор помог монашенке закрыть тяжелые кованные двери. Алексей обошел машину кругом, откинул свободное сиденье, помог вылезти Анне и Кате. Юрка в это время уже стоял возле Христовой невесты, а её рука покоилась на его беспокойной голове.

- Прошу вас, идемте за мной, - тихо сказала женщина, давшая обет Богу. Она протянула Кате и Анне по светлой штапельной косынке. Потом повела их всех во внутренние покои монастыря, куда обычно мирянам доступа нет...

По коридорам одновременно гуляли запахи подземелья, ремонта и церковной службы.

Наконец, искавших убежища мирян впустили в небольшую сводчатую комнату.

Здесь царила приятная для глаз полутьма. Верхний свет был погашен, лишь в углу возле икон мерцала лампада, было зажжено несколько тонких свечей, да горела электрическая настольная лампа. Запах ладана был здесь сильнее, чем в монастырских переходах. К нему примешивался тонкий аромат мирра и растопленного воска.

Навстречу к ним, из-за большого канцелярского письменного стола, покрытого зеленым сукном и поверх сукна - стеклом, поднялась настоятельница. На груди у неё висело небольшое распятие, руки перебирали четки.

"...Я вдруг почувствовала благоговейный трепет... "Как же я могла столько месяцев терять время попусту вдали от храма?" - с недоумением думала я."

Анна вышла вперед, поцеловала руку настоятельницы и смиренно, будто молитву читая, проговорила:

- Матушка, не знаю, как благодарить вас за то, что вы даете приют моим детям. Я ни за что не оставила бы их без присмотра, но мне... нам надо разыскать ещё троих. А эти, - она обернулась, - эти пока должны быть скрыты от... от...

- Не беспокойтесь, - услышала она в ответ ласковый голос. - я всё вижу. Девочка может передвигаться сама? - Катя кивнула. Настоятельница подошла к ней. - Как тебя зовут, дитя моё?

- Екатерина...

Из глаз Кати вдруг полились слёзы, когда белая, словно бестелесная рука коснулась её темени.

- А это ничего, что я - мальчик - побуду в вашем монастыре? - тут же "нарисовался" Юрка.

- Дом Божий открыт для всех, кто нуждается в Господе, - последовал ответ и рука перекочевала на его макушку. - Ты кто?

- Раб Божий Юрий! - гордо представился мальчишка, глядя на монашенку своими библейскими глазами.

- Да? А не отрок? - улыбнулась настоятельница.

Потом она повернулась к Алексею:

- Вы кто им будете?

Алексей вдруг стушевался, как вчера в Москве перед Евгенией Осиповной.

- Я...

- Это наш опекун, - нежданно вступила в разговор Катя. - Он маме помогает... И дядя Саша тоже...

- А как нам вас называть? - Юрка явно чувствовал себя здесь - в своей тарелке.

- Называть меня можешь: мать Варвара, или просто матушка. А вот это сестра Аглаида, - она указала на "тень", безмолвно стоящую у двери. Сестра, готова ли кровать для Екатерины? - Она снова положила руку на голову Кати. - Ты будешь жить в одной келье с сестрой Аглаидой. У нас тут народу немного, так что, когда окрепнешь, мы тебя устроим в отдельную комнату. Как захочешь, - добавила мать Варвара, видя испуг, заметавшийся в глазах девочки. - Болящим можно не поститься, так что, если будет нужда исповедаться, - милости прошу.

Анна спросила, как же быть с Юркой, где его поселят?

- У Александра тут мастерская. Так что раб Божий Юрий ночевать будет там, а днём - и трапезничать и помогать по хозяйству - вместе с нашими сёстрами. Будет хорошо трудиться во славу Господа - может даже и заработает.

- А есть у вас иконописные мастерские? - Юрке не терпелось всё узнать.

Мать Варвара кивнула:

- Завтра сам всё увидишь. А теперь - пора спать. Встаем мы с петухами. Сестра Аглаида, покажите Екатерине вашу келью.

На умоляющий взгляд Анны повелительным кивком подозвала её, сказала, что она может проводить дочь. Потом спросила, за кого должна будет молиться, пока та не вернётся со всеми детьми. Повторив имена рабов божьих Анны, Алексея, Павла, отроков Петра и Марии, она отпустила Аню посмотреть, как устроится Катя. А Саша через двор повел Юрку в свою мастерскую возле трапезных палат, где, припозднившись, иногда работал всю ночь.

Алексей остался ждать их у настоятельницы.

- Ну, что, Алексей - как вас по батюшке? - заговорила она, не спуская с него глаз.

- Анатольевич...

- Много ли пролили крови на белом свете?

Сам не зная зачем, Алексей стал ей отвечать. Говорить оказалось безумно трудно: он через силу останавливал закипавший внутри гнев и слёзы.

- В Афгане... Афганистане, - поправился он, - на моей совести есть... Хотя - если бы не мы их - они бы нас...

- Говорите только о себе, если сможете, - попросила мать Варвара. - И не будем сейчас об Афганистане: Божий промысел не всем дано понять. Что у вас здесь? Сейчас?..

Алексей подумал-подумал и ответил так:

- Человечьей - ни одной капли! Если только когда царапины да ушибы смазывал. А те, по чьему оговору, Анна безвинно пять лет отсидела за смерть собственного мужа, кто детей у неё отнял, - он поднял страшные пустые глаза на матушку, - кто хочет из живых мальчишек сделать консервированных, кто девочку мог... - Алексей задохнулся от нахлынувших картин-видений прошлой ночи.

Настоятельница остановила его речь одним движением руки, села за свой стол, взяла четки.

- Алексей Анатольевич, что делать, если вы не вернётесь? Кто у детей есть, кроме вас и Анны?

- Только мой сын, Андрей, но он ровесник Павла. Чуть старше...

- Получается, что и ему грозит остаться без отца. - Спокойно констатировала мать Варвара. - А его мать?..

- Матери у него уже давно нет. Погибла, - односложно пояснил Алексей. - До тюрьмы - Анна была ему больше матерью, чем тёткой... Вот, долги теперь отдаю!

Она отошла к иконам, преклонила колени, начала молиться. Слов не было слышно, но Алексею казалось, что она говорила:

"Да пошлёт им Бог удачу! Да не допустит он гибели невинных. Господь Милосердный, раскрой на них глаза, пусть их минует гибель, пускай и они понапрасну не ошибутся..."

Матушка перекрестилась, поднялась на ноги, обернулась к Алексею:

- Где сейчас ваш мальчик?

Она карандашом пометила у себя в перекидном православном календаре день приезда Андрея и сказала Алексею на прощанье:

- Если до этого времени не будет от вас вестей, кто-нибудь из сестер его встретит.

- Саша Трегубов может, - задумчиво сказал Алексей, - мы не возьмём его с собой, хотя он настаивает. С него хватит и вчерашнего...

Настоятельница добавила:

- У нас здесь в нескольких километрах по ту сторону реки - мужской монастырь, у них связей побольше, могут и учиться пристроить... Даст Бог, не придётся...

Алексей благодарно низко склонил голову, когда она его перекрестила, потом в неожиданном для самого порыве припал к руке матушки Варвары. Заслышав, что по коридору гулко приближаются знакомые шаги, быстро вытер непрошеные слёзы и с улыбкой встретил зарёванную Анну:

- Слышишь, раба Божия, а ведь Катерина твоя вполне может быть подружкой невесты.

Мать Варвара посмотрела на него с укоризненной улыбкой, но подтвердила:

- И отпеваем, и крестим, и венчаем! Все основные события жизни бренного тела у нас - как на ладони. Не горюйте, Анна! Позаботимся о Екатерине. Вон, раб Божий Юрий - он уже точно не пропадёт! У нас целый день ребятня бегает: то экскурсии, то местные. А вы главное - себя сберегите.

- Нет, - покачала Анна головой. - Главное нас ждёт теперь в Рязани! Спасибо вам, матушка!

- Бога благодарите! Всё в его власти. Только Он ведает, что творит!..

Распрощавшись с благословившей их настоятельницей и пообещав, что завтра обязательно зайдут проведать детей, Анна с Алексеем вышли на монастырское подворье. Трегубов с Юркой уже давно торчали у приоткрытых ворот.

Они так же втихую вывезли машину на шоссе...

И вдруг, пока скульптор показывал Юрке, как запереть ворота изнутри, Анна увидела, что из ворот дома отдыха вырулила знакомая BMV и помчалась по направлению к Рязани.

- Лёш, Лёшка, смотри! - указала она на удаляющийся автомобиль Пышки, но он и без того уже всё понял:

- Прыгай в машину, быстро! Сашке - ни звука!

Они бросили удивленного Трегубова на дороге, крикнув, что едут купаться, и, пока Юрка с таинственной миной объяснял, что, наверное, мама с дядей Лёшей наконец-то перестали ссориться на каждом шагу, - вышеозначенных мамы с дядей Лёшей и след простыл...

Часть вторая

"То, что производит жалкое впечатление... Замызганный экипаж, который в летний полдень еле тянет тощий бык."

Сэй-Сёнагон "Записки у изголовья"

8.

"То, что внушает опасения... Щедрый на посулы человек, когда он, делая вид, что готов услужить вам, берется за какое-нибудь очень важное поручение."

Сэй-Сёнагон "Записки у изголовья"

Марья Павловна злилась на себя, на бедную Маринку, на целый мир и на неизвестно откуда взявшуюся "ниву", загородившую ей обзор шоссе. Сколько она не сигналила фарами, треклятый советский джип дорогу не уступал. Приходилось держаться у него на хвосте, чтобы при первом удобном случае пойти на обгон.

Тётя Люся мчалась, как оголтелая, сама толком не соображая, куда летит. То, что она так прокололась с "отдыхающей" беспокоило её сильнее всего. Она не могла понять, с какой целью к ней была приставлена эта баба с ребенком (а то, что это была явная подстава, она не сомневалась: иначе зачем бы той было плести в первый вечер о своей несчастной женской доле?).

Когда Пышка не понимала, что ей следует делать, - она немедленно впадала в панику. Она была исполнительна, инициативна (в рамках порученных ей обязанностей), но ей всегда требовалась жесткая начальственная рука, некий "голос свыше". Без руководящих указаний она терялась. В детстве таким "голосом" была для неё классная руководительница московской школы, в которой училась активистка-общественница Людочка Сорокина; когда ей исполнилось пятнадцать руководить ею стал великовозрастный десятиклассник Весков (ему было то ли девятнадцать, а может уже и к двадцати: издержки обязательного наличия аттестата "половой зрелости"). Он научил её всему, что так долго потом кормило в жизни и дало фигуристой комсомолке массу ценных знакомств среди городских партийных властей. С учебой, правда, не клеилось... Но к чему ей была нужна эта головная боль?! Она и без дипломов имела всё, что могли пожелать её куцые невидимые мозговые полушария (в отличие от вполне зримых, которые всегда можно было пощупать).

Потом, руководители перевели её на новый ответственный участок работы: обслуживать отдыхающих (иногда - высокопоставленных отдыхающих) и по мере необходимости собирать на них компромат.

Когда она в силу неумолимости возраста перестала отвечать половым потребностям нуждающихся ответственных руководителей, её сделали экономкой, наблюдающей за порядком в подпольном доме "культурного отдыха", по совместительству - студии полудетских полуюношеских порнофильмов. На месте вполне ещё крепкой избы, потерявшей престарелых хозяев, недалеко от ставшего теперь родным пансионата бывшей москвичке за счет спонсоров был выстроен тот самый дворец, которого она теперь лишилась.

Мышиное сердечко, которое, может, и трепетало когда-то от любви к насильнику Вескову (вот бы кто быстро справился с упрямой Арбузовской девкой), с тех пор лишь изредка встряхивали пароксизмы страха, когда её зачем-нибудь вызывали "на ковёр".

Начальство, хоть и поменяло ориентиры, хоть и подросло, взбираясь на ходулях по должностным ступенькам, но неизменно играло для неё свою руководящую и направляющую роль. По отношению к ней шефы пока что всегда были милостивы: за Пышкой не числилось особых провинностей.

Но она прекрасно знала, как они умели карать! Зачем и куда она, дура, едет?! Чего хорошего может ждать от руководства?..

Вспоминая недовольный тенор, выспрашивающий её по телефону, что она успела сказать ментам, Пышка обмерла: ведь она - связующее звено между "очагом культуры" и шефом - деятелем этой самой культуры. Пока очаг приносил ему дивиденды и пока о нём никто из местных не знал, она была в фаворе. Но, как только искорёженную, хотя вполне опознаваемую аппаратуру вместе с четырьмя трупами и их оружием вывернуло наизнанку, сама Пышка стала угрозой безопасности шефа - выпускника операторского факультета ВГИКа, высокопрофессионального фотографа, обладающего потрясающими связями, благодаря чему пока что ему всё сходило с рук...

Он мог открыть в столице казино, мог позволить себе частную порно-студию на природе, обеспечив работой девчонок и парней - мотыльков, стремившихся к звездам. Мог выстроить в провинции подпольную клинику для её старого школьного приятеля Грека, непризнанного светила медицины, однажды вернувшего ему жизнь. Но зато потом полностью подчинить "светило" себе и заставить, наряду со вполне официальными исследованиями, заниматься нелегальным сбором базы человеческих органов (впрочем, надо отдать шефу должное - не безвозмездно)...

Кто стоял над ним - неизвестно... Однако, Пышка догадывалась, что не чиновники, обладающие властью, руководили им, а как раз наоборот... Недаром же подслушивающие и подсматривающие устройства были повсюду натыканы в тигровые стены!

И вот теперь ей предстояло отчитаться перед этим "начальством"...

Она затряслась, руки выпустили руль, машина стала елозить по дороге, вылетела на встречную полосу и чуть не столкнулась с бодро бегущей "ладой" с рязанскими номерами.

Страх мобилизовал её куриные мыслишки. Тётя Люся быстро взяла себя в руки, стала соображать: машина из Рязани, в такое время? Уж не за ней ли? Сколько там было?.. Трое?.. Четверо?.. Какая разница! Всё равно достаточно, чтобы оторвать ей голову и выпустить кишки... Сейчас они доберутся до пансионата, выяснят, что её нет, поймут, кого встретили на шоссе и тогда...

Она автоматически крутанула руль вправо - на проселочную дорогу. В лес, в овраг, в поле, в болото, - куда угодно, только подальше от них!..

Не учла в панике Пышка, что её блестящий дорогостоящий красавец-автомобиль не рассчитан для езды по родным русским просторам. Он создал ей такое "море любви", какое ни в одном кино ни одной Марье Павловне и не снилось!..

...А капитан Луканенкова, между тем, да-алеко отстала на шоссе от двух машин, летящих нос - в хвост. Сначала она досадовала на светлую машину, отделившую её старенькую тележку от великолепного BMV. Сколько ни старалась, обгон "нивы" не удавался. Та шла за тачкой тёти Люси, словно примагниченная.

"Какого хрена?.. Живчики-сослуживчики её что ли опекают? - стала чуть позже недоумевать Марья Павловна. - Мне б такую подмогу со стороны Смыслова - я б его на руках носила!"

Расстояние между "москвичом" и "нивой" постепенно увеличивалось: вскоре они стали еле видны. "Не уходи, блин! Побудь со мною", - жала Марья Павловна на газ, сгорая от стыда за свой металлолом.

Бесполезно! Она безнадежно отстала. На какой-то миг ей показалось, что на шоссе сейчас произойдет столкновение: BMV вдруг вынырнул на встречную полосу и чуть не "забодал" бегущую "ладу". Но - вовремя ретировался и исчез вместе с озабоченной партнершей-"нивой", напоследок игриво подмигнувшей "москвичу" задними огнями...

Если бы сидящие в машине Рустама знали, что москвичонка, привязавшегося к ним ещё в поселке, ведёт капитан милиции Луканенкова, на которую пытались повесить явный "висяк" - труп в квартире Анны!..

Да, собственно, что бы это изменило? Им важно было настигнуть полуграмотную бандершу. И все силы они бросили на погоню.

- Лёшечка, миленький, не упусти эту суку! - умоляла Анна. - Поднажми! Давай, не отставай! Это же она Катьку мучила!

От нетерпения она так вцепилась в его правую руку, что у него посинели пальцы.

Алексей оскалился над рулём, как тигр над горлом жертвы.

- Ага, наблюдается явный прогресс: вот я уже и миленьким стал, сбивал он температуру с Анны, как с градусника, - а что ты мне говорила час назад: дикобраз, засранец, нахал и прочее!

- Конечно, нахал! Ты же сам сказал, что готов обольщать теперь всех толстозадых, вот и газуй. Догонишь её - будем вместе "обольщать" и в хвост, и в гриву! Пусть только попробует не сказать мне всё про мальчишек и Маню!

Тут Анна передала ему свой разговор с Катей - он аж зубами заскрипел:

- Дого-оним, куда она от нас денется!..

Минут пятнадцать они мчались в неразрывном тандеме с иномаркой. Вдали на встречной полосе показались фары какой-то машины... Вдруг BMV заюлил, завертелся, и чуть не столкнулся с приблизившейся "ладой".

- Что он бёдрами виляет, как педик? - Алексей, повторяя маневры пышкиной тачки, тоже едва не грохнул "ниву": Анна не давала возможности свободно маневрировать. - Руку отпусти, - дернулся афганец. - Это тебе не член!

Охотничий азарт и напряжение погони так заполнили всё её существо, что она даже не обиделась, лишь яростно выдохнула:

- Господи, какой же ты идиот!

- А ты - богохульница, если не сказать больше, - напружинившись, снова страшно оскалился Алексей, - лечить тебя будем! Та-ак, молодец, теперь направо... Кайф! Тут-то мы тебя и накроем.

Анна не сразу сообразила, что он комментирует путь, который выбрал автомобиль Пышки. До неё это дошло, когда они запрыгали по кочкам и буеракам проселочной дороги, а матерящийся зять уже криком повторял в третий раз: - Кретинка, тупоголовая, дура, бестолочь! Прыгай назад, я кому говорю?!.

С перепугу она сиганула на заднее сиденье, перекувырнувшись через спинку и застряв на полпути. "Нива" Рустама слева обогнула увязший по брюхо в родной российской грязи BMV, и стала впритирку правым бортом. Только что там сидела Анна, занеси машину чуть больше - что бы от неё осталось...

"Нива" окончательно перекрыла "иностранцу" возможность двигаться дальше...

Алексей, утихомирив дыхание, развернулся к барахтавшейся вверх ногами свояченице, хлопнул по мягкому месту:

- Эй, Арбузова, ты что там, пылинки собираешь? - Она только чертыхалась, соображая, как выбраться. Он схватил её за ноги и вытянул обратно. - Пошли, не время сейчас демонстрировать мне свои прелести! оглянулся на заднее стекло. - Она, небось, уже полные штаны наложила.

Почти одновременно они схватились за дверцы, но Алексей передумал и велел Анне подождать в машине. Затем он поднял крышку багажника. Анна услышала, как расстегнулась молния сумки, раздалось лязганье металла о металл и молния была снова застёгнута.

Она внимательно наблюдала за его манипуляциями, но в темноте было плохо видно, фары освещали лишь какие-то кусты. В салоне свет не горел. Потихоньку Анна всё-таки выбралась, оставив машину открытой, подошла к вражескому средству передвижения, игнорируя предостерегающий жест опекуна.

Алексей подергал ручку - дверца оказалась запертой изнутри, проверил остальные, которые тоже оказались заблокированными, через стекло осветил фонариком перекошенную физиономию Пышки:

- Хороша! Как твоё мнение, дорогая, на что нам употребить эту оболочку, когда мы пустим её в расход?..

- Я думаю, - громко включилась в обсуждение "проблемы" непослушная родственница, нагибаясь к самому стеклу, - что мы сдерём с неё шкуру и набьем соломой.

- Ты права, - подхватил Алексей. - Набьем соломой и выставим в центре этого замечательного места. Чтобы всем ублюдкам издалека видно было!

- А ещё лучше, - "размечталась" Анна, подыскивая, чем бы высадить окно, - развести небольшой костерчик, насадить эту пышечку на кол, подкоптить слегка... а потом бросить бедным бездомным кошечкам и собачкам: хоть какая-то польза...

Её мечты были прерваны неожиданно подгрёбшей к ним издалека, уже знакомой железной старой калошей.

- Пикнешь, сука, - это будет твой последний писк! - пообещал Алексей.

Он терпеливо ждал, как поведет себя хозяин "москвича".

Что-то щелкнуло в его правой руке...

"Лада", благополучно избежавшая лобового столкновения с иномаркой, промчалась мимо надрывавшегося четырехколесного старичка-долгожителя. "Ах ты, паскудство какое!" - разорялась Марья Павловна, которую начальник решил удалить в отпуск - от греха подальше. Надо же так случиться: она оказалась в самой гуще событий, закрученных вокруг дела Арбузовой, и рисковала теперь выйти из игры в самый её разгар.

"Куда, бежишь, тропинка милая? - вопрошала Луканенкова, не видя впереди кроме пустого шоссе ничего... - Ну, Вовка, ну, муж дорогой, ответишь ты мне за то, что вовремя не заменил этот кусок дерьма чем-нибудь стоящим!"

Вдруг ей показалось, что она проехала развилку от основной дороги. Марья Павловна сдала назад и её наблюдение подтвердилось. Мало того, вдалеке этого еле заметного ответвления неподвижно горели чьи-то фары. Капитан, не раздумывая, пошла "в разведку".

Видимо, всё-таки там было ДТП, две машины стояли, прилипнув друг к другу, как собаки в случке. BMV упирался "ниве" в правое заднее бедро.

Осветив этот "акт", Марья Павловна увидела две фигуры: мужскую и женскую (не тётю Люсю), которые торчали возле иномарки. Самой кастелянши что-то видно не было...

- Может, помощь нужна? - закинула она вопросик наудачу.

- У вас троса, случайно, нет? - раздался в ответ мужской голос.

- Есть, конечно! Мне на моём драндулете без троса нельзя! - капитан нарочно тянула время, пытаясь понять, что это за парочка, которая так активно преследовала беглянку-продюсершу.

Алексей передал Анне фонарик:

- Подойди, возьми у неё трос и пусть проваливает!

- Лёш, а как он выглядит? - спросила начинающая "водила".

- Провод такой длинный. Бери, что даст, некогда мне тебе лекцию читать! - поторопил он её.

Анна, собравшись с духом, пошла к женщине, запасшись приветливой улыбкой:

- Просто не знаю, что бы мы без вас делали! Где он у вас?

Что-то в облике подошедшей женщины показалось Марье Павловне знакомым.

Луканенкова продолжала тянуть время.

- Пострадал кто-нибудь?

- Нет, просто завязли слегка, а так - ни одной царапины, к счастью! Вы дайте нам трос, а мы уж дальше сами...

Марья Павловна, недоумевая, с какого боку им понадобился трос и что они с ним будут делать (завхозихе, что ли, на шею накидывать?), полезла в багажник. Анна встала рядом.

"Не удосужилась вовремя сактировать и передать на хранение - таскай теперь с собой!" - Чтобы добраться до свернутого в кольцо троса капитану пришлось приподнять кое-как сложенные там картины.

- Ой, что это у вас, вы художница? - любопытство "ожидавшей помощи" женщины было неподдельным.

- Да нет, это не мои! - постеснялась присвоить себе авторство Луканенкова. - Должна художнику вернуть, но его самого - как корова языком слизала!..

- А можно посмотреть?..

- Да, но не отходя от машины: я за них отвечаю!

Фонарный круг желтым блином осветил часть лежащего вверх ногами холста...

Анна вдруг позабыла, зачем тут стоит, развернулась и бегом бросилась к мужчине:

- Лёшка! Там твои картины! Они оказывается не сгорели! Пойди, сам убедись...

"То, от чего становится неловко... Попросишь слугу доложить о твоем приезде, а к тебе из глубины дома выходит кто-то другой, вообразив, что пришли именно к нему. И совсем конфузно, если у тебя в руках подарок."

Марья Павловна увидела, что мужчина приближается огромными семимильными шагами. Женщина кричала ему вслед:

- Лёша, не надо! Она так их отдаст! Она сама тебя искала!..

- Замолкни, жалельщица! - рявкнул через плечо Алексей. - Сам разберусь! За той стервой лучше следи!

Он подошел к багажнику "москвича" и пистолетом (теперь капитан разглядела у него оружие) велел ей поднять крышку.

Переставшей удивляться Марье Павловне такой оборот дела показался даже забавным:

- Арин, что ли, Алексей Анатольевич? - фыркнула она, стараясь не замечать металлического предмета в его руке.

Он круто развернулся к ней лицом:

- Собственной персоной! С кем имею честь?

- Собственной персоной капитан милиции Луканенкова! - отчеканила она. - На отдыхе! Была бы при исполнении, храбрый ты мой, давно бы уже землю целовал с дыркой в ноге. Это у тебя что, - она указала на пистолет, - кисть или палитра?

- Поллитра! - гаркнул художник. - Показывай!

Марья Павловна снова распахнула перед ним багажник.

- На, любуйся. Награда нашла героя!

Ей было удивительно, с маской какого холодного равнодушия он разглядывает повреждения на холстах.

- Здесь не все...

- Чем богаты... - пожала она плечами. - И так я вот уж двое суток ношусь с ними, оплакивая автора.

Алексей прищурил глаза:

- Ты же говорила, что на отдыхе?..

- Отдохнёшь тут в вашей Солотче, как же... - Она вздохнула. - Пушку-то спрячь, не игрушечные ведь ни она, ни я. Да Анну зови. Поговорим... Юрка у неё - забавный пацан, быстро с моей Маринкой общий язык нашел.

Челюсть у Алексея отвисла, а он-то думал, что его уж точно теперь ничем нельзя удивить!..

Марья Павловна закрепила успех:

- Тётю Люсю-то зачем обездолили?.. Сейчас я её тачку прижму, чтобы не рыпалась!

Она с молчаливого согласия ничего не понимающего Алексея, но под надзором "всевидящего ока" пистолета села за руль и, демонстративно не захлопывая левую переднюю дверь, аккуратно уперлась в задний бампер BMV. Потом вышла, вынула ключи зажигания и протянула их Анне:

- Будем знакомы! Луканенкова Марья Павловна - наследница следователя Колоскова Николая Васильевича. Теперь уже, правда, покойного.

Анна отшатнулась от неё, кинулась к Алексею, спрятала лицо у него на груди:

- Лёш, спаси меня, мы же ещё не всех вытащили! Я не хочу снова в тюрьму!..

Он мягко отстранил Анну.

- Не паникуй, Анюта, Пышку упустим. Их двое и нас двое.

- Пока вы будете ворковать, голубки, вы её действительно упустите! раздался язвительный резкий окрик Марьи Павловны.

Она спокойно прищемила дверцей выползающую из заблокированной тачки кастеляншу.

Анна как с цепи сорвалась и бросилась на эту дверцу всем телом.

- Падла! Сволочь! Сука белесая! Ты мне за Катьку ответишь! - рычала она. - Лешка, забери меня, я убью её, а она нам нужна живая! - вопила, теряя последние остатки разума...

Алексей растерялся. Он ещё не видел Анну в таком состоянии: мимо его глаз прошло то, как она душила бывшую подружку Бориса, и как воевала за дочь в подвале у Пышки. Он помнил только тумаки, которыми она наградила его по дороге в Солотчу, и предостережение Евгении Осиповны: "Присматривайте за ней, девочка - на пределе!"

Как ни странно, помощь снова пришла от капитана Луканенковой:

- Арбузова! - раздался её грозный окрик. - Номер камеры!

Несчастная Анька затравленно посмотрела на неё и, опустив голову, сжавшись, как от удара, пробормотала:

- Не помню...

Марья Павловна обняла её, ещё раз пришибла каменным бедром торчавшую в двери, но уже обмякшую Пышку, и улыбнулась:

- Вот и хорошо, что не помнишь. А скоро и навсегда забудешь... Алексей, чего стоишь столбом, помоги!

Он подхватил свояченицу под руки, опустил прямо на землю.

- Что ж ты делаешь, изверг! - возмутилась Луканенкова. - Она же придатки застудит, балда! Есть что-нибудь подстелить?

- Там, в машине, - он кивнул в сторону "нивы".

Марья Павловна залезла в незапертый багажник и крикнула, чуть погодя:

- Это в сумке с арсеналом, что ли?

Алексей только крякнул, досадуя на свою тупость:

- Ну, давай быстрее, раз нашла!

- Не запрягал! - одернула его милиционерша, выныривая из машины с армейским одеялом. Оно пришлось как нельзя более кстати: Анну трясло такой мелкой дрожью, что зуб на зуб как раз попадал - и очень громко!

- Эх, ей бы сейчас глотнуть чего-нибудь...

- Удивляюсь я на мужиков: как выпить - это они первые, а чтобы заранее позаботиться - всё на нас рассчитывают, - вздохнула Марья Павловна и полезла под сиденье "москвича", пока художник закутывал побледневшую, спавшую с лица Анну в тёплую колючую шерсть. - Уж не обессудь: посуду не припасла! Ваше счастье, что хоть водку сегодня успела купить. Видишь, местная, "Сергей Есенин" называется!

Капитан Луканенкова чертыхнулась, открыла бутылку и, поддерживая голову Анны, влила ей в рот несколько хороших бульканий. Та, естественно, закашлялась, начала отфыркиваться, как щенок, попавший в воду, потом порозовела, открыла глаза...

- Плохо твоё дело, подруженька! - констатировала Марья Павловна.

- Чем это моё дело плохо стало? - слабо возразила Анна. - Я своё отсидела, теперь надо как-то жить.

- Чтобы хоть как-то дальше жить, надо сначала отлежаться!

Анна замотала головой:

- Просто у меня аллергия на сволочей... - Она всё ещё тяжело дышала, потому говорила через паузу. - Слушай, чего привязалась?.. Хочешь показать, какая добренькая?.. Видала я таких добреньких...

Марья Павловна усмехнулась:

- Ну, всё сказала? - она повернулась к Алексею: - Ты такой запасливый, может, там браслеты найдутся?..

- Найдутся.

Он попытался бережно прислонить к темной, почти черной полированной стенке машины Анну, но она всё время заваливалась на бок.

- Не дёргай ты её, - остановила его Луканенкова, - я уже свои нашла.

Как великий маг и волшебник, она достала откуда-то из сарафана наручники, покрутила их на одном пальце, подошла к ошалевшей от страха Пышке, велела перебраться назад.

- Поза новая: может, слегка непривычно, но достаточно сексуально, громко объявила капитан и пристегнула её правое запястье к левой дверце.

Дебелую руку, с трудом преодолевшую равнины и взгорья холмистого торса жутко резал браслет. Кастелянше пришлось поджать под себя левую ногу и перевернуться лицом к окну, чтобы ослабить натяжение.

- Ну вот. А теперь послушайте меня... - Луканенкова заговорила с выражением благородного негодования на челе. - Это - моя благодетельница! Вчера в неурочный час поселила она меня в шикарный номер с бассейном. (Бедная Маринка, как она там без воды? Одна надежда - нижние соседи, на которых, наверное, уже сыплется штукатурка.) Так вот, запомните: я её в обиду не дам! Да, тётя Люся? - та судорожно закивала головой, как норовистая лошадь. - Правильно, не дам! Она женщина в возрасте, положительная, не раз премирована почетными грамотами (я правильно говорю, тёть Люсь? - "лошадиный аттракцион" продолжался). Она ведь понимает, что сейчас лучше всего - рассказать Марье Павловне всё, что ей известно. Верно, тётя Люся? Ведь она человек подневольный! Ей велели: работай в пансионате, - пожалуйста! Назначили директором киностудии, - как скажете. В министры выберут - и там справится. Да вы - что, обижать тётю Люсю?! Такие люди - на вес золота! Да ведь она открывала новые перспективы начинающим дарованиям!

В этом месте монолога капитан одним движением бровей осадила "возникшую" было Анну. Алексей крепко прижал к себе голову свояченицы, якобы невзначай заткнув ей уши. Убедившись, что речь её не служит раздражителем для Анны, Марья Павловна направила теперь весь свой пафос в сторону Пышки:

- Разве ж она не кормила, не поила неблагодарную девчонку?! Разве она не хотела, чтобы та из обыденной серой жизни вошла в яркий, полный цветов и поклонников, мир кино?.. - Тут капитан Луканенкова сменила тон и запела: А теперь говори, сладенькая, кто тебе девочку привёз, что сказал, где её братья, где сестра?.. Всё говори! А то ведь я уеду дочку от наводнения спасать, а ты тут с ними останешься... Ты хочешь с ней вот, - капитан указала на Анну, - вдвоём остаться? - перманентная голова теперь судорожно сбрасывала лошадиную узду. - А ведь придётся, если быстренько язык не найдёшь! Я долго ждать не могу: моя Маринка - тоже очень хороший человек, хоть пока и не завхоз!..

Разомкнув пересохшие губы, Пышка пролепетала:

- Всё-всё скажу... Только выпить дайте... Хоть глоточек!..

Присосавшись к бутылке, как изголодавшееся дитя к груди, Пышка по-мужицки вливала в себя водку. Выпив, громко срыгнула, привалилась к открытому окну своими пережженными кудельками, заголосила, как над покойником:

- Ой, бедные, несчастные деточки-и... Ох и горькая их ждет судьбинушка-а... Ой, на кого ж их отец с матерью покинули и... покинули-оставили-и... Ой не видеть им света белого-о...

Марья Павловна проверила, сколько осталось водки в бутылке, завинтила крышку, продемонстрировала Алексею (симулирует опьянение!). Он понимающе кивнул и повернулся к Анне.

Хмель ударил свояченице в голову, поэтому она перестала контролировать свою манеру общения с зятем: на протяжении монолога Марьи Павловны она горячо и неадекватно реагировала на его поддержку. Он, в принципе, был доволен.

- Ну, как, Анюта, ты ещё в состоянии держаться на ногах?

Она кивнула, процитировав вслух любимую Сэй-Сёнагон слегка заплетающимся языком:

- "Бамбуковая флейта-хитирики утомляет слух. Она пронзительно верещит, словно кузнечик осенью. Не слишком приятно, когда на ней играют вблизи от тебя, а уж если плохо играют, это невыносимо." Действуй, дорогой! Удави тварь!

- Сейчас, - рассмеялся Алексей, - сейчас я выключу эту программу! Мне тоже не нравится концерт!

- С бабой я как-нибудь сама, - остановила его Луканенкова. - Терпеть не могу самодеятельность, тем более, что сегодня мы с дочерью тети Люсину программу уже слышали...

Она подошла к Пышке, в упор просверлила её заюлившие глазки и пообещала:

- Другого шанса у тебя не будет! Выбирай: либо сейчас же выкладываешь, где её чада, и я скрываю тебя от твоего начальства, либо...

- В Рязани, в городе они... Во всяком случае, вчера были еще, заговорила Пышка, поняв, что не отвертеться...

- Кто такой Грек? - Алексей начал допрос по всем правилам.

Сбиваясь с мысли, запинаясь и увиливая от прямых ответов, Пышка рассказала, что есть один частнопрактикующий врач, хирург по профессии Греков Сергей Александрович (его наши иногда ещё Асклепием называют). Спонсируют деятельность его не совсем... легальной... частной клиники - те же люди, что вкладывали деньги в студию. Доверенным лицом и правой рукой у него служит заведующий паразитологическим отделом инфекционки.

Хирургическая клиника только строится - готовы лишь операционная в подвале, две-три палаты, лаборатория да зал заседаний - однако, всё это уже функционирует.

Самого Грека сейчас в Рязани нет: он уехал в Москву по своим коммерческо-служебным делам. Поэтому, его заместитель взял на себя заботу о детях.

Сначала все четверо прошли обследование в больнице, Катя и младшая девочка оказались по медицинским показателям "забракованы" Греком (кажется, год назад они переболели желтухой), а мальчики пока содержатся у его помощника.

Пышка добавила, что, в связи с событиями на её вилле (она так и сказала: "вилле"), заведующий наверняка завтра утром вообще в отпуск уедет! Давно собирался, тем более, что работы у него в последнее время было немного.

Она вздохнула и обиженно поджала губки:

- Ни разу меня с собой не взял, а мы ведь не первый год знакомы! Хотите, я вам его домашний адрес дам? Вот у него уж вилла настоящая!

Марья Павловна быстро запомнила названье улицы и номер дома (Беломорская, два), Алексей выслушал объяснение, как туда доехать, и они отошли к "ниве" посовещаться.

Анна, пока ещё нетвердо стоящая на ногах, вдруг плюхнулась на колени и голова её оказалась прямо на уровне глаз Пышки:

- А где моя Маруся? Ты, людоедка, где моя Манечка?

На Анну, похоже, снова "накатило": сгибом левого локтя она прижала белокурую прическу к окну так, что край стекла надавил на шею бандерши, а двумя пальцами правой руки норовила попасть в быстро мигающие куриные глазки. Спасло хозяйку наволочек только то, что прикована была она лишь частично и могла отмахиваться свободной рукой, а также - то, что мгновенно среагировали Алексей с Луканенковой...

- Не знаю я, где ваша Маша! Вот те крест! - божилась прошедшая и крым и рым проститутка-пенсионерка по выслуге лет. - Увезли её. Несколько дней, как увезли. У Асклепия спросите!

Анна поднялась с колен, высвободилась из караулящих каждое её движение Алексеевых рук. Отряхнулась.

- Спросим ещё... Ну, поехали, что ли? Эту - лучше не брать, а то ведь прибью или придушу по дороге. За неё, правда, много не дадут, но всё равно - неохота больше... - Она обратилась к Марье Павловне: - Эй, ты, добренькая, как, говоришь, тебя зовут?

Луканенкова подошла к ней близко и сказала что-то на ухо. Глаза у полупьяной женщины наполнились счастливыми слезами:

- Так тебя мне Бог послал! Слушай, Машка, объясни своей благотед... благолед... блягодатнице, что мы её отпускаем... Пусть сидит в своей тачке - свободная как птичка для полёта...

Язык у неё заплёлся окончательно и она полезла в "ниву", тихо бормоча себе под нос: "Человек даже не особенно блестящего положения и не самого высокого рода все равно не пойдет пешком в сопровождении многих слуг, а поедет в парадном экипаже, правда, уже немного потрепанном в дороге."

Марья Павловна подошла к открытому окну пышкиного BMV, в котором та всё ещё размазывала тушь по щекам. Предупредила, что проверит лично, правду ли рассказала им тётя Люся. Лошадку снова взнуздали. Она засуетилась, насколько позволял наручник, стала возражать, что так они не договаривались, она выложила, что знала - вплоть до адреса близкого друга!

Для верности она даже дала московский телефон владельца клиники и порностудии.

- Ну, если всё подтвердится, - заверила капитан, запомнив номер, тогда и я сдержу слово. У меня тоже есть достаточно близкие друзья, которые обеспечат тебе своими личными связями другое имя. А уж тихую непыльную работенку с проживанием поищешь потом сама...

Пока она рисовала бывшей подпольной киношнице перспективы новой жизни, Алексей согнал Анну с переднего кресла на заднее. Она взобралась на сиденье с ногами, разулась, потянула носом воздух и поморщилась:

- Нет здесь поблизости какого-нибудь лягушатника?

- Чистые носки в пакете с юбилейной картинкой, - напомнил ей зять, усмехаясь: пьяная Анька была ужасно забавной, как ребёнок, строящий из себя взрослого. Но для порядка он всё же сказал: - Уймись, наконец, смотреть на тебя стыдно! Вот подарочек достался...

Анну это задело:

- Я вас не просила... Нечего было спаивать!

Натянув новую пару носок, она свернулась клубком, подложила под голову пакет и очень скоро сонно засопела.

Луканенкова подошла к "ниве", заглянула, удовлетворённо отметила:

- То, что надо! Пусть хоть с часик поспит!

- Ей давно это надо, - возразил Алексей, - за последние четверо суток она дай Бог восемь часов проспала.

- Что так? Некогда было?..

- Не стройте из себя всезнайку, мадам! - раздраженный намёком, прозвучавшим в голосе Марьи Павловны, Алексей подобрал с земли брошенное одеяло и прикрыл им Анну. - Если бы на вашу долю досталась хоть одна пятая всего, что пережила она, и ваш муж лишился бы не жизни, а всего-навсего ноги, руки, головы или иной части тела, да отсидели бы не пять, - один годик, прекрасно зная, что членовредительство причинили ему не вы, а вернувшись из мест "не столь отдаленных", обнаружили, что ваш ребёнок, ваша - как вы сказали, Маринка? - бесследно пропал, то есть пропала, а вы всё время заключения мечтали о встрече с ней, и вместо этого получаете свидание с любовницей благоверного, которая не скрывает, что именно благодаря ей он лишился своей любимой части тела: обещался подарить ребёнка, и - не смог, поэтому его должок лежит на ваших хрупких плечах, не вернёте - заплатите дочерью, так что о Марине забудьте!.. Ну?

- Прекрасный и очень полный доклад! - поаплодировала капитан. - Я вот только не до конца поняла, какого ребёнка обещался сделать Борис - и не сделал, и почему за это теперь должна ответить Анна?

- Мы и сами это не до конца поняли. Там всё завязано на последней археологической экспедиции Бориса. Договор какой-то он не выполнил, или документы не вернул, за это его и прирезали... Почти на её глазах. Выйдя на волю, она каждый раз просыпается, чуть не утонув во сне в его крови. А уж то, что мы обнаружили в резиденции вашей тёти Люси, и в каком состоянии мать нашла Катю!..

Алексей пошарил по карманам, сигарет не нашел и Марья Павловна предложила ему пачку "Marlboro".

В ней "заработал" следователь:

- А почему ты так уверен, что насчет Бориса она сказала тебе правду?

- Я слышал это признание из уст самой Алёны (если вы видели материалы дела, - должны её помнить) буквально за несколько минут до того, как из-за них пришлось подпалить мой собственный дом... - Алексей глубоко затянулся и покосился в сторону "москвича". - За картины - спасибо! Или это надо оформлять как-то официально? Тогда я - пас: пока всех племянников не разыщу, официально не объявлюсь!

Следователь тоже выпустила дым:

- А что она для тебя? Уж больно горячо ты защищал её во время следствия!

Алексей ответил коротко, но исчерпывающе:

- И она, и дети для меня - всё. - И добавил, пристально глядя Луканенковой в глаза: - Можешь не верить. Я сам, идиот, в это не мог поверить до недавних пор.

Марья Павловна предложила:

- Знаешь что, давай-ка, сядем рядком, да поговорим ладком. Только факты. И - без дураков! Сам понимаешь: свидетелей нет, поэтому можешь не бояться. Магнитофон в лифчике тоже на отдыхе при себе не ношу. Так что начинай, как в фильме: ты - мне, я - тебе...

* * *

Разговор окончился быстро, минут через пятнадцать. Марья Павловна поверила почти всему... Конечно, кое-что надо бы перепроверить (следуя заветам Ильича), но следовательское чутьё на сей раз говорило: всё правда! Она изложила Алексею свои скудные сведения и выводы, которые сделала за два неполных дня работы в отпуске, и добавила, с ненавистью глядя на хозяйку иномарки:

- Этой мрази бы не новый паспорт, а - пулю промеж глаз, сучка бесплодная! Ладно, пусть ночует здесь - там видно будет. Ну, что, адрес мы помним, если не соврала. По машинам!

- А стоит ли вам влезать, - спросил Алексей, - вы - представитель закона (если всё это можно назвать законом), хоть и на отдыхе.

- Да я и так уже влезла! Потом, у меня в резерве остался один старлей над делом корпеть, я обещала помогать!.. О! - сообразила капитан. - Я ему как раз из Рязани и звякну. Не хрен спать! - бессердечно решила она нарушить режим ничего не подозревавшего Смыслова, - пусть делом занимается!

- Вы езжайте вперёд, - дипломатично предложил Алексей, - а мы с Анной - за вами.

- Не доверяешь?.. В принципе - правильно! Ну, пойду, развернусь. - И развернувшись всем корпусом, предложила: - Слушай, давай - на "ты", всё равно ты мне уже трижды "тыкал".

Луканенкова пошла искать ключи зажигания от своего "москвича", которые должны были валяться где-то под окошком BMW кастелянши. Пока она шарила по земле фонариком, Пышка умоляла её отстегнуть наручник, уверяя, что всё равно ей бежать невозможно, так как автомобиль застрял "по самое некуда".

- Ничего, переночуешь и так, не барыня! - еле сдерживаясь, чтобы не придавить её по примеру Анны Арбузовой, гавкнула на неё Марья Павловна. Катя сколько у тебя провалялась?

- Так ведь девочка буянила, - ещё имела наглость оправдываться Пышка. - С ней трое человек справиться не могли!.. - Поймав металлический взгляд милиционерши, она заторопилась объясниться: - Но поверьте, что вреда ей... - ну, в том смысле, ну, вы меня понимаете... - не причинили: у неё как раз начались "критические дни". Половой акт в такое время - крайне негигиеничная вещь. Поэтому я (именно я!) настояла, чтобы подождали несколько дней, пока у неё это не закончится... Да и Кофр настаивал, чтоб мы пока не активизировались...

- Кофр - это владелец? - уточнила Марья Павловна у случайно обмолвившейся экономки.

Той ничего не оставалось, как признать.

"Кивает, сволочь! Голова скоро отвалится, столько кивать. А рассказала - с гулькин нос!" - капитан Луканенкова снова нахмурила брови, пытаясь выжать из кастелянши ещё хоть что-нибудь полезное:

- Это так называется: не активизировались?.. За что же девочку тогда избивали? Уж не хочешь ли ты сказать, что вы заставляли её...

- Нет, нет! Успокойтесь, прошу вас! Ничего такого... Просто есть определенная методика подготовки к съемкам, раскрепощающая новичков, чтобы режиссеру не приходилось терять времени. А она отказывалась, была очень перевозбуждена, кричала...

Луканенкова подобрала ключи, показала их уже в нетерпении сидящему за рулём Алексею и поспешила к своему верному железному другу, оставляя позади монотонное бормотание Пышки...

* * *

Добраться до Почтамта было делом двадцати пяти минут: Алексей прознал все пути-дороги, ведущие к пообносившемуся зданию, построенному в традициях сталинских времен, так как уже угробил возле него полдня. То же самое, видимо, ждало и капитана Луканенкову, только в позднее время: междугородная телефонная связь из-за вчерашней грозы находилась в состоянии неустойчивого равновесия.

Марья Павловна заказывала номер домашнего телефона Смыслова.

Пока её соединяли, пока она слушала "безответственные" длинные гудки и переносила заказ на час позже, - Алексей курил, облокотясь на машину, караулил сон Анны, пристально разглядывал и запоминал ночной город...

Ему нравилось, как лихо вписывается современная нахальная живая молодежная суета в Рязанский классицизм. На улицах - по которым должны были стучать копытами цугом запряженные четверки с экипажами - шныряли праздношатающиеся автомобили.

Несоответствие стилей, дисгармония "монстров" старинной архитектуры и современных лёгких торговых павильонов напоминали о том, сколь быстротечен человеческий срок и сколь бесконечно движение жизни.

Внезапно от философских размышлений Алексея оторвал детский голосок, который со всей серьёзностью предупреждал:

- Осторожно! Еду назад! Осторожно! Еду назад! Осторожно! Еду назад!..

Опекун стал беспокойно озираться, но никого не увидел. Лишь автомобиль, который задним ходом приблизился к нему вплотную: это оказалось очередным изобретением автолюбителей. Изумлённо проморгавшемуся небритому "дяде" ничего не оставалось, как завести машину и уступить дорогу "ребёнку" за рулём.

Чтобы ему не пришлось долго веселиться, подошел "гаишник". Он вежливо, по форме козырнул и объяснил водителю машины с московскими номерами, что в этом месте - не паркуются... Указав другое место для парковки, гаишник снова козырнул рязанскому гостю и отошел (но Алексей пережил несколько довольно неприятных минут).

Вскоре появилась раздосадованная Марья Павловна: треклятый Смыслов упорно не поднимал трубку.

- Одно из четырёх: или дрыхнет, как сурок, или телефон отключил!

- А может, он до сих пор бегает по служебным делам, или у парня бурная личная жизнь? - предположил на "второе" и на "третье" Алексей.

- У кого? - фыркнула Луканенкова. - Не смеши! Только время из-за него уходит!

Алексей предложил ей попробовать ещё раз, а сам решил, пока Анна спит, уточнить дорогу к дому Грека.

- И вот ещё что!.. - Алексей вспомнил свои ощущения при виде стража порядка. - Нельзя ли загрузить ваш...

- Твой, - поправила Марья Павловна.

- Да, твой москвич моей сумкой? - Алексей покосился в сторону гаишника.

- А что, уже интересовались?

- Пока только парковкой, но - кто его знает! Не хотелось бы уходить в нелегалы.

- Бедный мой старикан! - Хоть и ругала его частенько, но Марья Павловна любила своё средство спасения от давки в метро. - Тебе только лишних железочек не хватало!

Алексей вынул из багажника черную тяжелую сумку (пистолет у него остался задвинутым сзади под ремень), напружинив мускулы, перенёс её в почти пустой багажник "москвича". Картины Алексея они переложили в машину Рустама ещё там, "на большой дороге".

Марья Павловна снова решила попытать счастья и скрылась за дверями переговорного пункта.

Алексею захотелось ещё раз посмотреть, что именно уцелело. Там - в пригороде - было слишком темно. Он перекладывал в открытом багажнике холсты старой ветошью, рассматривал сгоревшие куски и обдумывал, что пропало безвозвратно, а что можно будет восстановить (но - стоит ли?).

- Лёш, это ты? - над сиденьем поднялась всклокоченная голова Анны.

- Проснулась, хулиганка? - Алексей не отрывал взгляда от одной, особенно пострадавшей работы.

- А можно мне поглядеть? - виновато спросила Анна, чувствуя себя ужасно.

- Ты лучше поспи ещё, - посоветовал он, по-прежнему занятый своими мыслями...

- Лёш, меня тошнит, - жалобно призналась она.

- Только, ради Бога - не в машине! - Он переложил холсты, помог ей выйти на тротуар и подвел к ближайшей урне. - Вот и хорошо. Теперь легче станет, мне подобное состояние знакомо, - и вдруг заругался: - Что ж ты кроссовки-то не надела, чумичка!

Тут только Анна заметила, что на ней нет обуви. Она искренне удивилась:

- А где они?

- Где, где. В Караганде! Не помнишь, как собиралась стриптиз устроить?..

Анна помотала головой из стороны в сторону, сморщилась и попросила:

- Не кричи! И без тебя башка трещит!

- Ладно, алкашка, жди меня, я скоро.

Зять побежал искать какой-нибудь открытый аптечный киоск.

9.

"Надо выбирать таких телохранителей, в добром поведении которых ты совершенно уверен."

Сэй-Сёнагон "Записки у изголовья"

Алексей вернулся быстро, откупорил банку с водой, распечатал какую-то таблетку и бросил её в жидкость. Там что-то бурно закипело. Дождавшись, пока микроизвержение затихнет и не слушая возражений, почти насильно заставил Анну проглотить приятный кисловатый напиток. Он потрогал её ступни, присев на корточки у раскрытой дверцы, и, убедившись, что они сухие, одел на свояченицу кроссовки. Наконец, сел рядом.

- Сейчас полегчает. Где же эта Марья Павловна?

- Как она тебе? - вяло поинтересовалась Анна, разглядывая пустую банку.

- Трудно сказать сразу. - задумался Алексей. - Мы с ней потолковали, когда ты уснула. Вроде, приличный человек, но стопроцентно голову под паровоз не положу. Хотя, с другой стороны, - чего ей лезть в это дело? Кстати, она сказала, что договаривалась о встрече с Колосковым, он же "случайно" был убит в бытовой ссоре.

- Подонок, мразь! Туда ему и дорога!

- Тс-с, тише! - жесткий палец лёг ей на губы. - Не заводись! И так понятно, что он тоже был подневольный, как Пышка. Да, связи у них, будь здоров!.. - Алексей обнял её и пригрозил: - Будешь возникать, опять напою!

- О-ой, не надо! - Анне было отвратительно своё состояние. - Неужели ты меня никогда раньше пьяной не видел? Мы же столько праздников отмечали вместе, всегда ведь пили.

- Закусывали, дорогая, обильно! А на пустой желудок, да ещё от такой дозы - слон упадёт! Что, опять?

Алексей растерянно оглянулся, не зная, чем ещё помочь. Он вспомнил, что в одном из пакетов, кажется, оставался лимон, достал его, надгрыз корку и протянул Анне кислую мякоть.

Свояченицу, видимо, больше всего беспокоил провал в памяти. Лизнув сочный плод, причмокивая и гримасничая от оскомины, она попыталась восстановить потерянное:

- А что, я очень плохо себя вела?

Он снова развеселился:

- Не комплексуй! Ты была бесподобна! И - весьма мила... Всегда бы так, только чтоб ещё перегаром не несло! - Он явно собирался закрепить предъявленные на неё права.

Анна отодвинулась.

- У меня скоро сформируется стойкий отрицательный рефлекс ко всякого рода ласкам... Давай, что там ещё случилось, пока я спала? И прекрати изыскания! У меня всё - на месте.

- Есть две новости и обе - от Пышки, - Алексей предпочитал, чтобы она злилась на него: она тогда не впадала в ярость, а просто дулась. - Одна так себе, вторая - нормальная, если этот пончик опять не соврал.

Анна мгновенно просекла:

- Адрес липовый?..

Алексей достал из заднего кармана брюк карту города:

- Только что купил, здесь такой улицы даже и в помине нет.

- Господи! - простонала Анна. - Какая же я дура! Ведь ты из-за меня не взял её с собой. Иначе она бы не отвертелась: показала дорогу прямо к дому! Как же теперь?..

- Анька, погоди горевать. У меня есть одна мысля.

- Говори скорей!

Он оценивал её состояние.

- Скажу, когда успокоишься!

Алексей взял её за руку, стал терпеливо объяснять сложность ситуации, которая возникла в связи с появлением на их ночном горизонте такой помощницы, как Марья Павловна.

Общительно-недоверчивая и очень решительная Марья Павловна вызывала у Алексея уважение и симпатию, в отличие от самого учреждения, где она работала. Когда он, взвешивая каждое слово, рассказал ей практически всё, он ничем особенно не рисковал: будь она к ним "приставлена" - её так и так уже ввели в курс дела те, кому надо. Но Алексей и под пыткой не указал бы нового убежища Кати и Юрки. А теперь он считал, что ни к чему обсуждать с ней то, что адрес липовый. Если она из противостоящего клана - пусть думает, что и он, и Анна верят в её искренность.

Надо как-то постараться избавиться от её "опеки". В любой момент (опять-таки, при условии, что эта "сочувствующая" - лишь глаза и уши бандитов) её присутствие может помешать Алексею с Анной в дальнейшем поиске детей.

- С другой стороны, если её действительно отодвинули от ведения дела и она теперь играет на нашей стороне, а это больше похоже на правду, Алексей не отрывал успокаивающего взгляда от лица свояченицы, - как ты думаешь, не должны ли мы использовать её отпуск нам на пользу? Отрываться от неё насовсем не имеет смысла.

Анна в задумчивости кусала губы. В ней теперь не было и намёка ни на злобную ярость, ни на пьяную истерию:

- Но ведь след оказался потерян. Что нам теперь делать? "Подъезжать" к ней на кривой козе? Или возвращаться к Пышке?

- Я предлагаю тебе пойти на переговорный и покараулить её, то есть занять светской беседой, - пояснил зять. - Мне за это время необходимо убедиться в правильности одной догадки.

- Какой?

Алексей досадливо отмахнулся: обязательно она должна быть в курсе всего!

- Если я прав, - он пересел на более привычное для себя место водителя, - мы с тобой скоро увидим хату Грека. Вон - Марья Павловна идёт. Не вздумай при ней... - он опустил стекло машины пониже. - Ну, что, дозвонилась?

Капитан только руками развела:

- Он как раз взял трубку и нас разъединили. Пообещали в течение часа...

- Надоело мне тут торчать бельмом в глазу. - Алексей повернул ключ в гнезде зажигания. - Анька! Хочешь, покажу тебе старую Рязань?

- С ума сошел? Меня мутит! Добро бы - ради дела, а просто так кататься - извини! Я - пас! - И пулей вылетела из машины...

Она настолько натурально сыграла своё благополучно уже завершившееся "нездоровье", что даже Алексей сначала поверил, а потом изумился: "Ай, да Анька! И ведь не один год её знаю!.. Интересно, сколько ещё сюрпризов она мне преподнесёт?.."

Марья Павловна и Анна сидели на переговорном пункте и ждали, когда восстановится связь с Москвой. Анна слушала её рассказ о встрече на пляже Юрки и Маринки.

- Маш, ты можешь мне честно рассказать последние известия от этой грёбаной Пышки? - вопрос гвоздем торчал у Анны в мозгу.

Луканенковой не хотелось понапрасну обнадёживать Арбузову - а вдруг это очередные выверты развратной тётки.

- Ну хоть намекни! - канючила Анна.

- Я бы хотела сначала убедиться, что она не наврала.

Анины приставания прервал механический голос, на весь зал пригласивший Марью Павловну в третью кабину переговорить с сослуживцем. Она тут же вскочила, плотно притворив за собой дверцу. Анне оставалось через стекло наблюдать бурную артикуляцию и жестикуляцию новой знакомой.

- Ну, наконец-то! Давай, быстренько излагай, что там у нас. Как мало времени? Целый день прошел! Потому так поздно и звоню, надеялась, ты что-нибудь новенькое разузнал... Ну, ладно, давай из хорошо забытого старенького...

Марья Павловна говорила со Смысловым, а краем глаза увидела, как зашел странно изменившийся Алексей, подошел к Анне, она также переменилась в лице, кивнула, подошла к кабине, что-то сказала через стекло.

- Вась-Вась, погоди минутку. Нет, девушка, не разъединяйте! - Марья Павловна прикрыла трубку рукой, толкнула дверь и крикнула в спину уходящим Анне и Алексею. - Что там стряслось?

- Мы скоро! - махнула рукой Анна. - Встретимся здесь через час! Ускорив шаг она догнала зятя и они исчезли из пределов видимости...

- Слушай, батенька, ты там что-то слишком долго просыпаешься! Нельзя ли покороче? - Марья Павловна, наконец, вникла в смысл сказанного Смысловым и уже не рвалась на выход...

* * *

Анна торопливо семенила за Алексеем к машине. Но, вопреки обыкновению, это было совсем не трудно: он шел так медленно, словно находился под водой, а к ногам у него было привязано по маленькой подводной лодке.

А просто Алексей изнемогал от тяжести давившей его ноши, которую собирался прибавить к немалому грузу свояченицы.

- Лёш, я не поняла, что ты сказал? Кому ты звонил? Кто меня ждет?..

- Сядем в машину, - не глядя на неё и чувствуя себя предателем, глухо сказал Алексей.

- Лёш, ну-ка посмотри мне в глаза! - Анна требовательно понизила голос почти до шепота. - Что с мальчиками? Отвечай! Почему у нас почти нет времени?.. - Он по-прежнему не мог совладать с собой. - Ну, что ж, в машину, так в машину!

Анна решительно двинулась к "ниве" Рустама и села за руль. Алексей попытался её согнать, но пока ему удалось отцепить лишь одну подводную лодку: ноги по-прежнему не слушались, а женщина уже включила мотор и газанула. Сделав крутой разворот, вопреки правилам дорожных движений словно на площади Пляс Пигаль - она подъехала к растерянному зятю почти по встречной полосе и подставила правую дверцу:

- Ты надумал, или мне на тебя больше не рассчитывать?..

Он удивился, что в самом деле вести машину сейчас - впервые не в состоянии. А терять времени действительно было нельзя: к сожалению, теперь ему это стало хорошо известно.

Свояченица действовала уверенно и профессионально, словно провела за рулём полжизни: газ, сцепление, первая скорость, снова газует, плавно жмёт на педаль сцепления - переводит на вторую.

- Ты будешь говорить? - разрывала ему сердце Анна, всё набирая темп. Дорогу... Говори, куда ехать...

- Я не хочу, чтобы ты, чтобы с тобой...

- Дорогу! - перебила его Анна. - Показывай, ты ж у нас любознательный, днём всё повидал, всё разузнал... Как только отделываешься от меня, остаешься один - нате вам - сразу ценную новость приносишь! Где ты их только берешь... Кто тебе их подбрасывает...

Алексей пожинал плоды собственной сдержанности...

Оберегая Анну от лишних волнений, он не учёл, что уже не раз в своей жизни она наталкивалась - с разбегу, с размаху - на человеческую подлость. Сколько раз в кровь разбивала доверие к людям, веру в любовь, справедливость, человечность... Начал эпопею Борис - своей бесконечной чередой измен и уходом к Алёне. Продолжил - Колосков - простой трудяга-следователь, засадивший её за решетку... Одновременно с ним - почти все близкие ей когда-то люди, не желавшие больше знать Анну. Теперь - эти мерзавцы, эти ублюдки, покусившиеся на смысл её жизни, на саму её жизнь её детей...

Поэтому теперь Алексей с покорностью слушал все эти ужасные и несправедливые обвинения, сыпавшиеся градом:

- Вы, наверное, договорились ещё днём, а может тогда, когда я ждала тебя на даче, ещё до пожара, - рассуждала вслух Анна, вполне алогично сводя "концы с концами". - Как же, такая добрая, прекрасная капитанша... Оказывается в нужном месте, в нужное время и спасает самое ценное - твои картины! Может, и те двое тоже спаслись? Может, это как раз Алёна и тот "профессор" с риском для жизни вынесли твои шедевры из огня? А потом нате! Мы "случайно" встретимся, споим глупенькую дурочку Нюшку, воздействуем на неё морально и физически (у тебя это прекрасно получается), и будет она плясать под мою дудку!.. Только зачем?.. Чего вам всем от меня надо?..

Она повернулась к нему всем телом. К лицу Алексея словно прижали целлофановый пакет, через который он не мог ни говорить, ни дышать... На это оказалось невозможно смотреть и Анна перевела взгляд на дорогу.

Не было кругом ничего. Только чужой город, только её Маня, её Павлик, её Петька где-то в нём. Где? Кто ей подскажет? Кто будет с ней рядом? Катя с Юркой?..

"Досадно, когда заметишь, что шила что-то наизнанку."

Да. Катя с Юркой. Они помогли вновь отчетливо разглядеть реальность. В бесконечной смене вранья и правды вновь открылось её внутреннее безошибочное зрение.

Реальность... Лёшка - это реальность. Он привёл её к сыну, нашел Юрку. Это - реальность. Он возвратил ей Катю. Пусть страдающую, униженную, но увидеть дочь снова Анна смогла, благодаря Лёшке и его другу... Он пытается возродить в ней женщину. Зачем? Для себя! Пусть!.. Да как она смеет! Не могла же она измениться настолько?.. Алексей - единственный, кому можно довериться в этом безбрежьи вранья и предательства. Все её домыслы - бред сивой кобылы!..

Он будто читал её мысли.

...Пусть для себя - для кого ж еще? Не для нового же Бориса? Ведь только рядом с ней - не с роскошной Любовью, по которой он буквально засыхал - лишь рядом с некрашеной, простоволосой, в спортивном костюмчике, всё понимающей сердцем и часто ничего не понимающей головой Анькой - ничто не мешало ему быть самим собой. Собственно, и счастливым даже быть... И вот теперь, когда это ему открылось, он должен...

- Я должен привезти тебя к ним... Если мы не будем там через тридцать, - он посмотрел на приборную доску, - нет, уже через двадцать пять минут...

- Что, что тогда?.. Нет, не говори!.. Кто?.. - Она уже не хотела слышать ответа, она боялась его услышать: грядущее черной неотвратимой тенью предстало перед ней во всей своей сатанинской красоте.

Но Алексей уже сделал выбор. Он перестал её щадить:

- Петя.

- Где?

- У Грека в клинике.

- Знаешь, как ехать?..

- Мне объяснили.

- Я не найду, я тут ничего не знаю...

- Меняемся местами, может, успеем...

- Как ты нашел Грека?..

Этот вопрос был самым ожидаемым. Странно, что Анна не задала его первым. Если каким-то чудом уцелеет, она никогда не сможет понять, почему он не сказал ей раньше...

- Я сам туда позвонил!!!

В результате этой страшной викторины, постепенно - как жемчужины из раковин - выуживая из Алексея слово за словом, Анна узнала, что во время уничтожения пышкиного Содома и Гоморры, вернее, за пару минут до него, Алексей тогда занялся перетаскиванием видеокассет в машину, - в доме раздался телефонный звонок (она отчетливо вспомнила тот миг).

Подходить к телефону? Полный идиотизм! Но высветившийся на аппарате номер Алексей запомнил...

Теперь, когда адрес, данный Пышкой, оказался липовым, - опекун детей решил воспользоваться этим номером и проверить, не имеет ли он отношения к самому Греку-Асклепию.

Расчёт оказался верным. Более чем верным. Алексей попал прямо на мобильный телефон. Это не был Грек, это был непосредственный начальник его и Пышки. Он не сразу понял, кто говорит, но как только разобрался, что звонивший связан с Анной...

Не было сил пересказывать весь разговор.

- Он потребовал, чтобы я собственноручно доставил тебя, к нему в гости, а сам остался в машине. В противном случае...

Алексею надо было решать: Аня или Петька.

- Чего они хотят?

- Не знаю.

- Времени сколько осталось?..

- Пять минут. - Алексей высунул голову в окно и поинтересовался у прохожего названием улицы. Сверился с картой. - Мы почти на месте.

Ровно через три минуты они остановились у двухэтажного тёмного выселенного старинного дома, по каким-то неведомым причинам не представляющего для государства архитектурной ценности. Ветхое здание было упаковано в строительные леса, как сломанная нога в аппарат Илизарова.

Охраны, к удивлению, не было.

- Это - здесь...

- Я должна идти одна?..

- Таково их условие.

Анна мысленно перекрестилась.

- Ну, тогда вперёд, - подбодрила сама себя. - Меняем Петю на Аню... и пошла, почти весело напевая: - Петруха, Петрушка-прозрачные ушки...

Она дошла уже до подъезда и вдруг вернулась, нежно обняла Алексея, поцеловала его шрам на подбородке:

- Негоже так уходить, когда ты меня не простил. - Она оторвалась, посмотрела на циферблат на столбе. - Пора. Прости убогую, пока не поздно...

Алексей застыл возле машины, как подъемный кран на заброшенной стройке. Даже губами не шевельнул. Анна скрылась за дверью...

* * *

Если бы Анна не сосредоточила все силы, чтобы организовать спокойное плавное передвижение своего тела (со стороны казалось - независимая деловая женщина вернулась домой из командировки), она конечно заметила бы, что прошла сквозь хитрое сооружение, вмонтированное в стены. Рентгеновский взгляд взятой в аренду таможенной проходной, мгновенно разложил по слоям её обмундирование: футболку с лёгкими брюками и то, что под ними, удостоверился в отсутствии на гостье металла.

Не заметила Анна и того, когда успела вырасти рядом с ней стройная, как подберёзовик, фигурка в белом халате.

- Прошу вас, входите! Вот сюда, пожалуйста! - раздался разочарованно-вкрадчивый голос. - Вы всё-таки успели... - Анна чуть-чуть выдохнула. - Извините, что мало света: здание ещё недооформлено в собственность, так что приходится соблюдать режим строжайшей экономии.

Парадная мраморная застеленная ковровым проспектом лестница в два пролета привела Анну к льющейся световой реке, на миг ослепившей и окончательно обезоружившей. Возле впадения этой реки в темный холл дежурили двое часовых, стоящих неподвижно, как у входа в мавзолей.

Словно в противовес "строжайшей экономии" в многоугольном сером бархатном зале под лепным потолком сияли дневным светом две многоэтажные люстры из белых подсвечников. Белым был овальный деревянный стол, три дивана, асимметрично расставленные вдоль отремонтированных по самым современным европейским стандартам стен.

Бедной Анне за последние пять лет и четыре дня ещё не приходилось видеть таких помещений, (кстати, выглядело всё строго, без излишеств, очень торжественно). Поразило не это: сочетание света и сумрака почему-то резануло воспоминанием о красно-тигровом подвале Пышки. (Видимо, дизайнер был один и тот же.)

- Вы - как раз вовремя, - снова грустно констатировал белый халат. Мы уж было начали беспокоиться, не случилось ли чего по дороге.

Человечек-подберёзовик отодвинул одно из равномерно распределённых вкруг стола кресел, пригласил сесть. Невозмутимо, словно два раза в неделю она посещала ночные светские рауты, Анна прошла к предложенному месту. В голове сам собой возник хрустящий под копытами "школьный" Маяковский: "...гриб, грабь, гроб, груб...".

Нет, грубым подберёзовик не был. Он был профессионально внимательным, почти ласковым: словно только вчера давал клятву Гиппократа. Приземлился наискосок от Анны. Теперь, при свете искусственного дня, Анна стала его демонстративно разглядывать, хотя разглядывать там, собственно, было нечего: нос и рот скрывала марлевая маска, волосы, уши и лоб - медицинская шапочка, глаза - толстенные роговые очки доисторического периода, превращавшие их обладателя в белоснежную ящерицу. Человек-невидимка, забинтовавший себя, чтобы стать зримым, был, наверное, более определённым, чем этот призрак. Даже рук не видно - резиновые перчатки!..

- Где все? - Анна инстинктивно поняла, что ей тоже придется провести этот раут в маске и "надела" на себя бесстрашие, весёлость, добродушие.

- Кто - все? - марлевая повязка обозначала рот при входе и выходе воздуха.

- Я полагала, не вы один меня хотели видеть. Скорее всего, есть кто-то, кому мы с вами, - подчеркнула Анна, - интересны тогда, когда зачем-нибудь необходимы.

- Совершенно верно, - раздался за спиной музыкальный тенор. - Прошу прощенья за вынужденную задержку: пришлось отменить кое-какие распоряжения и дать несколько указаний, - извинился тенор.

Она вздрогнула от неожиданности...

"Войдет в комнату кто-то тебе ненавистный - и душа замирает."

Он был дружен с Борисом, даже один раз появился в их доме... Но Анну его искусные фотопортреты и впечатляющие кадры всегда почему-то оставляли равнодушной.

- Вы почти правы, очаровательная Анна - как вас по отчеству? Прекрасно выглядите, если учесть, как давно не были на курорте.

- Какое, к черту, отчество?! - она почти оправилась от шока. - Раньше меня называли просто Анна, чаще - мама или мамочка, потом - Арбузова, подозреваемая, подсудимая, пока не "сократили" до номера.

Возглавить "круглый" овальный стол прошел человек, одного взгляда на прилизанный затылок которого ей стало достаточно, чтобы узнать его снова, в другом ракурсе, и жестоко развеселиться.

- Мы знаем вашу грустную историю, уважаемая Анна... Даниловна! поправил галстук-бабочку насквозь проодеколоненный организатор беседы (у Анны аж в носу защипало, когда мимо прошел).

Он явно любовался собственным голосом, играя на обертонах, будто двигая рычажки звукооператорского пульта. Анна в третий раз узнала его. На сей раз по голосу: это он торопился на самолёт, когда она, стоя над трупом Кола, под дверью своей квартиры, пыталась понять, что происходит на лестнице, слушала хихиканье Алёны...

Зал заполнили четыре мальчика в ливреях официантов. Они быстро сновали туда-сюда, открывали невидимые дверцы угловых баров, огромных холодильников и морозильных камер, приносили подносы, заставленные посудой и всяческой импортной снедью... Вскоре стол был полностью сервирован.

Лакеи удалились. Не сводить глаз с Анны остались лишь две пары: Тенор с Грибом и - одинаковые черно-белые ливреи у двери.

- Как это кстати! - Анна запихнула в себя кусок ветчины. Еще не решив, какую маску оставит, она продолжила с полным ртом: - Есть хочу - умираю! Присоединяйтесь!

Восхищенный наглостью гостьи, "ловец момента" снова поправил бабочку и дал знак своей "правой руке" откупорить бутылку французского "Клико".

Анна спешно проглотила ветчину, съела большой кусок жирной рыбы и опустошила бокал (ужас! Только-только пришла в себя после "Есенина"!). Ей тут же подлили еще.

- Всё по "мадамам" ударяете? - развеселилась она, бросив фотографу двузначное выражение и снова пригубив.

- Нет, - Тенор не понял её намёка, - я предпочитаю прозрачную, чистую, как слеза...

- ...Ребёнка! - окончила за него фразу мать.

- Ну, что ж, - Тенор отставил наполненную рюмку, - коль вы предпочитаете вот так - с места в карьер, не подкрепившись, не отдохнув с дороги... Кстати, где вы "отдыхали" эти дни? Мы - с ног сбились, разыскивая вас. Нам ведь есть о чем поговорить!

- Говорите! - лениво развалясь в кресле и проигнорировав вопрос, разрешила Анна. - Я послушаю. Учтите, без особого удовольствия, поскольку не принадлежу к поклонницам ваших многочисленных талантов.

- Видите ли, уважаемая Анна Даниловна! - высота звуковых частот опустилась почти до баритона. - Вы несерьёзно относитесь к судьбе ваших чудных детей. Взять, к примеру, нынешний случай: ещё минут пять-десять и непризнанная звезда отечественной науки, - он широким жестом представил ей Гриба, - наш бесценный неутомимый помощник-экспериментатор Сергей Львович, без моего, правда, ведома, и без разрешения научного руководителя, пользуясь его отсутствием, был уже весьма серьёзно настроен на собственные научные изыскания...

- Но я же, тем не менее, успела... - равнодушно возразила мать, внутренне содрогаясь. - Потом, что же это у вас за дисциплинка, когда без вашего ведома...

До неё вдруг дошло: уж не Асклепий ли самолично "приветствовал" её, когда приезжал с Алёной на дачу к Алексею?! Если это так!.. Тогда это означает, что они с Алексеем опередили бандитов... Возможно, что эти пока даже не знают обо всех своих потерях...

- На сей раз - да! - успели. - Тенор перебил её реплику, не подозревая, каким мощным аккордом зазвучала радость в душе Анны. - Но ведь так может быть не всегда. Задержись вы ещё хоть на одну...

Он, негодяй, пытался угрожать, выдавая своими словами, что мальчики где-то поблизости!

- Давайте ближе к делу! - в свою очередь, грубо перебила Анна, не желая слушать о том, что могло произойти. - Вы мне выкладываете все претензии, которые имеете к покойному мужу, а я - свои соображения. А то "дети, дети"... - на их глазах она перевоплотилась в кукушку, отбирая тем самым главный козырь противника. - У меня пять лет молодой жизни отняли, я могла за это время, как минимум, ещё троих настрогать, да жить только на пособие. А не хватало бы - вон, пустила б их побираться! "Дети"... продолжила она ворчливо. - За то, что кормите их и поите - спасибо! Но где доказательства, что мои сиротки, целые и здоровые, - у вас? - Тут она подпустила пьяную слезу, абсолютно соображая, что делает: словно кто подсказывал ей линию поведения.

- Доказательства - есть! Хотите взглянуть?

- Ну ещё бы! Кадры века из рук признанного классика!.. - Анна немного испугалась: вдруг размякнет и не сможет продолжать в прежнем ритме? Подумала, успокаивая себя: "А вдруг дадут увидеться с мальчишками?!"

Надо было цепляться за любую возможность.

- Валяйте! - снова скомандовала она, как отмашку дала.

Одна из бархатных портьер отодвинулась, обнажив экран для видеопросмотров. Анна растянулась на кресле, поудобнее уперев ноги. Несмотря на вальяжную позу, она как раз была натянута посильнее, чем скрипичная струна - разве что не звучала. Побежали кадры медицинского осмотра детей в больнице. Пашке с Петькой на кушетке прощупывали животы, Кате измеряли рост, объемы, Марусе - внимательно разглядывали склеры...

Просмотр длился минут пять. Этого матери было достаточно, чтобы её охватила радость: как они выросли, эти трое! И горестное сожаление: выросли - без неё! И отчаянье: что с ними сейчас?.. И решимость - не поддаться слабости...

Колок поехал, струна зазвучала фальшиво: в углу экрана вдруг высветилась дата - неделя назад.

- Теперь выслушайте всё-таки наши условия! - Тенор встал, прошелся по залу, обтягивая очертания бёдер засунутыми в карманы руками. - Мы...

- ...Николай Вторый!.. - фыркнула Анна. - Слушай, давай покороче, меня шофёр ждёт!

- Напрасно веселитесь! - посетитель пышкиного кинотеатра начинал злиться. - Дослушайте, наконец!

Она сменила тональность, стала развязной.

- На твой конец, или на мой? Они у нас разные! (Боже, что она несёт!)

- Некрасиво, Анна Даниловна! А ещё мать пятерых детей! - пристыдил её Тенор.

- Хватит уж белую кость-то из себя разыгрывать. Даже не представился, интеллигент хренов, а учишь меня жить! Или ты считаешь, что все должны помнить твоё грёбаное имя?

- Ну, если это для вас так принципиально, называйте меня просто Григорий.

Да! Теперь точно! Это он был с Алёной за дверью в день её возвращения на волю. У Анны больше не было никаких сомнений. Противный такой, как вообще можно было с ним спать?.. Хоть озолоти её - не подпустила бы такого и на пушечный выстрел!..

- Да зачем мне вообще тебя называть? Не знаю, что у моего Борьки могло быть с тобой общего, самолюб... Нужны тебе бумажки подельника твоего - так и скажи, нечего передо мной задницей вертеть! Не сильно-то она и вдохновляет!

Лощеный "блюститель нравственности" крутанулся к ней. От неожиданности весь лоск отлетел от него, как застывший парафин от фарфора.

- Так ты знаешь о дневниках?.. Ты знаешь?.. Говори!..

За дверью послышался шум, возня, чьё-то тяжелое дыхание.

- Что там? - бросил гастролёр взгляд на придверных лакеев. Чуть не столкнувшись лбами, те выскочили из зала.

- А это моя лягушонка в коробчонке едет! - Анна надкусила помидор, забрызгав белоснежный стол алыми каплями. Выглядело зловеще. Она рассмеялась, пальцем соединяя красные точки в символ медицины, а сама пока будто своим собственным телом воспринимала глухие удары на лестнице. - Я же говорю, водила меня заждался! Ну-ка, схожу позову его, чего это он так расшумелся?!

Анна встала, отмела рукой все возражения, демонстративно покачнулась, схватившись за воздух, заметила краем глаза, что Тенор достал зачем-то "сотовый", и выглянула за дверь...

Среди катающейся по полу груды черных лакейских смокингов и белоснежных крахмальных манишек, Анна с облегчением разглядела джинсы и ветровку. Их владелец вполне ощутимо наносил урон по престижу обслуживающего персонала.

Ей пришлось три раза позвать зятя раздраженно-недовольным тоном, пока, наконец, она обратила на себя всеобщее внимание.

- Алексей! Ты зачем машину оставил: не ровен час, угонят!

Из-под тел, продолжавших непристойно дрыгаться, каким-то чудом вынырнул зять и подскочил к ней.

Так же громко она продолжила игру:

- Может, ты есть хочешь, тогда идём к нам. Тут такая теплая компания подобралась - не поверишь!

Анна протянула руку, взяла ладонь Алексея ледяными пальцами, молча поблагодарив за то, что он снова оказался рядом, втянула в зал, предупреждая новый на него накат черно-белой лакейской волны.

"Тёплую компанию" двоих руководящих бандюг были готовы по первому зову самоотверженно прикрыть собой два сотрудника сервиса, поспешившие вернуться.

- Знакомьтесь: мой друг и тело-охранитель. По совместительству - почти родственник и просто хороший человек. - Она повернулась к компании спиной, а к нему тревожным лицом: маска пьяной развязности на миг исчезла. - Сдай оружие, Алексей! Тут все свои! - Салфеткой она вытерла зятю кровь с губы и брови. - Еще лучше будешь, раз шрамы мужчину украшают.

Он послушно протянул ей пистолет, Анна передала его одному из смокингов со словами:

- Шли бы вы отсюда, ребята! И на каких курсах вас обучали? Сами не видите, что ли: людям надо поговорить...

Тенор вышел навстречу вновь прибывшему, радушно пригласил его к столу и велел своей свите убираться.

- Так мы знакомы! Алексей Анатольевич? Ведь это вы работали у Бориса художником?.. Вы должны меня помнить: я приезжал к нему на раскопки, так сказать, помогал отвлечься от обыденной, рутинной работы. - Он похлопал афганца по плечу. - Да, конечно, вы могли и забыть, ведь позже я вас там уже не видел.

- Ни там, нигде! - уточнил зять. Однако, было ясно, что фотографа он вспомнил.

Кофр (хотя вслух его никто так не называл, но Анна поняла, что больше никто не может носить такой "кликухи") тоже пригласил Алексея к столу и поблагодарил:

- Я чрезвычайно признателен вам за то, что привезли в гости нашу очаровательную Анну Даниловну! - он сделал поклон в сторону Ани.

Расселись.

По-коровьи задумчиво пожевывая отточенную стрелку зелёного лука, Анна уставилась на Гриба.

"Господи! До чего мерзкий! - снова отметила она про себя. - Еще более поганый, чем его шеф. Как там говорила Сёй?.. Внутренность кошачьего уха..." - передернулась с отвращением.

- А ты что скажешь, кусок дезинфекции?! Где мои мальчишки?

Тот испуганно прикрыл черепашьи глаза.

Алексей не понимал, каким образом это произошло, но разговором в данный момент владела Анна. Она и условия ставила.

- Вобщем так, показывайте мне детей живьём! А то ваш видеокалендарь устарел!

- Ну, нет, Анна Даниловна! - "музыкальный центр" вновь заиграл всеми своими рукоятками. - За дурачка меня держите?! Все дети - в разных местах: я не имею права рисковать! Знаете, что мы сделаем?.. - он подумал. - Если хотите, вы их услышите, а не увидите.

- Это всё равно, что я предложила бы тебе понюхать твой одеколон, а помазаться не дала! На кой мне их слушать! Да за пять лет у них и голоса, небось, поменялись! - продолжала торговаться Анна.

- Ну, двоих-то мы можем показать, хоть сейчас! - зашевелил марлей человек-невидимка, пытаясь подсунуть под неё какие-то дары огорода.

- Сними чадру - поешь нормально, дезинфекция! - засмеялась Анна.

- Сергей Львович, вы не вмешивались бы, пока вас не спросят. - Тенор взглянул - как пригвоздил его: - Ваша деятельная натура иногда утомляет!..

- Вот именно! - поддержала Анна организатора всей этой светской беседы. - Пошел бы лучше перчатки сменил, а то вон, видишь - червяк из редиски дырку у тебя на пальце прогрыз!

Недоеденный корнеплод выпал из перчаточных рук.

- Может, мы вернёмся всё-таки к сути нашего разговора, Анна Даниловна?

Тенор с любопытством посмотрел на женщину: что за бестия? Даже вид отпрысков её не трогает. А раньше такую наседку из себя строила! Нет, все они - одним миром мазаны... Вот и Алёна: исчезла куда-то, без джипа оставила, и не позвонит, не спросит, как прошли съемки на гастролях... Он вздохнул.

- Давай, Грыша, - обыграла Анна произношение эстрадного гения, объясни нам, как тебя Борька кинул и чем я тебе, бедненькому, могу помочь!

Алексей сидел ни жив ни мёртв: Анька ходила по лезвию ножа. Бывший друг её мужа сдержался.

- Ваш Борис получил некую сумму денег от одного довольно обеспеченного лица. - Сдержанно произнес Тенор. - Он, как нам всем известно, занимался поиском ценностей. Где? Поверьте мне - не только на археологических раскопках. Это было бы смешно... Из последней экспедиции он не привёз обещанные коллекционные экспонаты, на покупку которых и были даны эти средства. Боб сослался на то, что их у него изъяли на таможне при пересечении границы ближнего зарубежья... Однако, нам доподлинно известно, что до границы-то он экспонаты не довез, а спрятал их где-то на бывшей территории бывшего Советского Союза, о чём и оставил ряд записей в своём дневнике. Его предупреждали, что всё это может кончиться плачевно, он голосу разума не внял.

Алексей вступил в разговор:

- То, что ты наврал насчет экспонатов - это ясно! Старая песня! Я слышал её и раньше - на раскопках. Тебе нужны дневники Бориса, где описываются ваши совместные подвиги и где, вероятно, есть прямое указание на то, что ты за персона.

Кофр подумал и решил поделиться новым откровением:

- Ну, хорошо. Я объясню... Я был поручителем за него в одном важном деле и понёс не только материальный, но и моральный ущерб, поскольку все знают, что я - человек слова! Моя репутация - безупречна! Ваша насущная задача - найти этот дневник и доставить его нам, во избежание бесславного конца рода Бориса Арбузова, предавшего самое ценное - веру в него людей!..

Пафосный тон Тенора достиг необозримых высот, но Анна быстро спустила его на землю:

- Гриш, не перед видеокамерой же, уймись, наконец! Или у вас тут тоже где-нибудь запрятано?

Она с интересом оглядела стены. Любитель порноразвлечений в свободное от работы время встревожился (именно его сладострастно обнимала Алёна, именно в нём, увидев с затылка в первые минуты встречи, Анна признала героя-любовника).

Отбросив вежливое "вы", он настороженно уточнил:

- Что ты имеешь в виду?

Анна ответила всем известным стишком. Потом добавила:

- Введу! Только не тебе, а твоим обожателям, которые так ценят тебя за скромность, честность, профессионализм... Введу их в курс дела, насколько ты профессионален во всех смыслах, - Анна блефовала, но шла "ва банк": - в бесценных плёнках, доставшихся мне в наследство от Пышки, есть кое-что еще, кроме твоих сексуальных упражнений, "иконописец" недоделанный. И если, не дай тебе Бог, что-то с детьми приключится, пока я не найду эти бумаги, то... С сегодняшнего дня, ты лично - понял? Лично! (а не подчиненные тебе шлюхи и паразиты) - отвечаешь мне за каждую клеточку моих деток!

Гриб Сергей Львович робко внёс коррективу:

- Я не паразит, а паразитолог!

Многодетная мать предупредила:

- Ещё раз пикнешь - плюну в тебя. У нас в психушке знаешь сколько было туберкулёзниц?! Ты лучше думай, какими витаминами будешь кормить Арбузовых, в каких пенных ваннах купать и какие книжки им читать!.. - Она снова повернулась к Тенору и сказала, подражая интонации сгоревшей вместе с Греком Алёны: - Ты всё понял? Григорий?..

Анна испытала мстительное чувство: Кофру ещё только предстояло узнать о гибели любовницы.

Недоговоренность её обещала очень и очень много. Даже под слоем тонального крема было заметно, что фотограф побледнел, перестал контролировать себя, также заговорил угрожающим тоном. Но при этом явно опять сболтнул лишнего, сам того не желая:

- Учтите, - пригрозил он, - я обратился с просьбой к нужному человеку, имеющему серьезные связи не только у нас, но и заграницей. Уже заправляется бензобак, чтобы отправить вашу Машу к достойным родителям!.. Эксперт ждёт только сигнала и тогда будет дана команда на взлёт. Если хотите увидеть девчонку и мальчишек - гоните документы! Всё, - повысил он голос до женского "меццо", - разговор окончен! - и чуть не сорвался с "высот"...

Анна поморщилась (в третий раз за последние пять минут) и взглянула на зятя, словно прося о помощи. Алексей понял, что запасы энергии в её батарейках иссякают. Он взял Анну за руку, отодвинул кресло, помог встать и решительно поставил точку в разговоре со звёздным негодяем, поскольку Гриб, как собеседник, больше в расчет не принимался:

- Где и как искать интересующие тебя бумаги она знает. Мест несколько, но игра должна быть честной. Раз ты такой "человек слова", должен пообещать: здоровые морально и физически дети - в обмен на бумаги. И никакой слежки! Она будет отвлекать от дела и вас, и нас.

- Тогда давайте договоримся о сроках. - Голос у Тенора всё-таки сорвался, но ему хотелось сохранить хотя бы лицо. - Я не могу ждать до бесконечности!..

Начался торг. Причем, создавалось впечатление, что Тенор нарочно тянет время. За это время научный неудачник успел куда-то выйти и снова зайти. Он кивнул начальнику и сказал:

- Всё в порядке!

Наконец, "договаривающиеся стороны" пришли к единому решению. Неделя... Уходя из зала, Алексей попросил вернуть пистолет, а Анна брезгливо, но уже совсем тихо добавила:

- И шавок своих отзови. Пусть лучше тарелки вылизывают!.. - Из воздушного шарика, только что летавшего ракетой, вышел последний воздух, и он обмякшей сморщенной тряпочкой лёг на плечо Алексею.

* * *

"Нива" Рустама спокойно стояла на том самом месте, где её оставили. Анна миновала переднее сиденье, взобралась назад, откинула раскалывающуюся голову на спинку. Затылок словно кто-то кувалдой проломил. Мерное гудение мотора бормашиной проникало в мозг. Боль давила на глаза, закладывала уши, разрасталась, вбирая в себя каждый звук. Она была такой беспредельной, что Анна вцепилась себе в волосы и рвала их изо всех сил. Она даже не сразу сообразила сказать зятю, что не следует далеко уезжать от особняка.

Алексей протянул ей какую-то таблетку, но запить было нечем. Таблетка застряла в горле, вдобавок снова вызвала спазмы желудка.

Не выдержав пытки, Анна в панике попросила остановиться, чуть ли не на ходу высунулась из окна и вывернула из себя всё содержимое "дружеской беседы" на мостовую. Ей сразу стало легче, боль ослабла, стала проходить.

- Лёша! - тихонько позвала она, отплёвываясь, чтобы избавиться от неприятного привкуса во рту. - Нам надо вернуться... Я понимаю, после всего, что я тебе наговорила, ты вправе не захотеть больше...

Алексей оборвал:

- Наговорила, вот и помолчи теперь.

Остановился в глухом переулке.

- Пойдём, выйдем! - Шпана на сельских танцульках. - Вы что-то хочете сказать, мадам?.. - Взяв её под ручку, он "изячно" изогнул туловище и подставил ухо.

- Лёш, я думаю, мальчики остались в том доме.

Он сразу стал серьезным и деловитым:

- Почему ты так решила?

Она быстро пересказала ему то, что происходило на "светской беседе" до его появления.

- "В том доме"? Вон там? - Алексей указал на противоположную сторону.

- Почему ты не сказал в машине, что мы возвращаемся?

Его рука нашла её ладошку, пощекотала, поднесла к губам. Её пальцы нежно пробежались по разбитой разбойничьей личине.

- Во-первых, потому, что мы никуда и не отъезжали. Я так и предполагал, что тебе захочется ещё раз повидать обаятельного доктора.

- А во-вторых?

- Потому, дурочка, что я тебя не мог предупредить: о деле в машине говорить не будем. У меня такое ощущение, что пока мы дебатировали по поводу отвоёванных пяти дней, Рустаму в тачку добавили одну, а может и не одну деталь.

- Это опасно?

- Нет, это забавно! Мы будем говорить всякую чепуху, а они будут думать, как здорово провели нас: отказались от наружного наблюдения, внедрив шпиона в наше временное убежище.

- Они, что же, и... видеть нас могут?

- Не волнуйся, бесценная моя, - он снова дурачился, - целоваться сможем спокойно. Только не очень громко и не сразу: как только губа заживёт!

- Ты, бесстыдник, прекрати свои штучки! Очень больно? Как же ты смог прорваться? Их там столько было...

- Четверо. Мальчишки ещё. Просто Грише с Сергеем Львовичем, небось, очень захотелось услышать через микрофон, как ты станешь меня ругать вот за это!

Алексей обвил её, как на веранде Трегубова. Анна сейчас была далеко не деревянная.

"Деревенские ребятишки принесли цветы, каких я сроду не видела... "Как они зовутся?" - спросила я. Дети только переглядывались..."Это миминакуса "безухий цветок", - наконец ответил один из них."

- Лёш, а ты знаешь, кто навестил меня на твоей даче?.. Кто был с Алёной?.. Грек!

- Ты уверена?

Она кивнула. Потом объяснила, что, вспомнив разговор Грека и Алёны в гараже, поняла: он был в Москве из-за покупки какого-то медицинского оборудования для клиники.

- Эти знают? - уточнил опекун детей.

- Вроде бы пока нет... И как мы теперь будем действовать? - льнула она к нему, думая о мальчиках.

Алексей соображал, каким образом можно незаметно пробраться внутрь. Решил пока подождать...

- А в первый день, когда я только вернулась, ещё до тебя, за дверью стояли Алёна и этот... Фото-Граф. А что, ты действительно видел его раньше?

- Да. Ань, сейчас нет времени объяснять. Тем более, если ты все ещё не веришь. - Он отпустил свояченицу... - А теперь ты должна меня оставить... Взгляд Анны стал напряжённо-настороженным. Алексей поспешил дать ей задание: - Не насовсем! Поезжай к нашей "третьей лишней" - к Марье Павловне, которая нас, небось, уже и ждать перестала, - и отправь её отдохнуть, - она же всё-таки в отпуске! А из "москвича" забери и привези сюда сумку Рустама. Там есть несколько очень нужных нам предметов.

Анна испугалась:

- Как же я поведу? Я не смогу...

- Сможешь, сможешь! Очень даже сможешь, - перебил Алексей. - Разозлись на кого-нибудь и - дуй! - поддразнил он.

- Какой ты, всё-таки! Повинную голову и меч не сечёт! Я сказала в том смысле, что дороги не знаю! - Анна уныло повесила "повинную голову": - А как же ты тут один? Может вместе съездим?

- Я должен за ними присмотреть. Вдруг им вздумается снова куда-нибудь мальчишек переселить! Счастье, что он про Грека с Алёной не знает! Пока Павел с Петрухой и Маней - это их основной козырь: Катюшу-то - уже упустили... - Алексей вынул из заднего кармана карту города, показал, где они находятся сейчас и как добраться до почтамта. - А ты проследи, чтобы капитанша убралась восвояси.

Он проводил её до "нивы", открыл дверцу водителя, с поклоном и шутовскими ужимками, стремясь вселить в начинающего водилу уверенность, пригласил в кресло и обнял на прощанье.

- Другого места не нашли!

Алексей пугнул своей физиономией запоздалую ворчливую бабку, сделав ей "козу":

- Ты прохожая? Вот и проходи!

Анна села за руль, поставила ноги на педали, проверила, завела двигатель. Она никак не могла решиться уехать...

Снова вылезла, вспомнив, что в машине не поговоришь.

Анна в последний раз своеобразно признала свою вину:

- Лёш, если Марья Павловна до сих пор ждёт, я её сюда привезу.

Он заглянул в лицо женщины, светившееся тревогой и надеждой на успех.

- Ты уверена, что она нам нужна?..

Анна поняла: говорил он сейчас не только о спасении детей. Она видела: сомнение Алексея вызвано тем, что он не хочет ставить под удар её спокойствие.

Но Анну ничто уже не могло поколебать.

- Мы будем осторожны, как в машине Рустама!

Анна в очередной раз удивила Алексея: в тот момент, когда она вернулась за руль, он расслышал, что свояченица тихо, едва слышно, бормочет: "Хоть за ухо тереби! "Безухие" не отзовутся - Цветы миминакуса. Но, к счастью, нашелся меж них Цветок хризантемы - "я слышу".

10.

"На меня нахлынуло и наполнило мою душу с прежней силой чувство глубокой веры."

Сэй-Сёнагон "Записки у изголовья"

Марья Павловна нервно прохаживалась возле "москвича", поглядывая на изящные золотые часики - подарок драгоценного мужа Вовочки к двадцатилетию свадьбы.

Что она-то ему подарила? Надо же, забыла...

Куда эти ненормальные рванули со скоростью света? И ведь именно в тот самый момент, когда она узнала такие потрясающие новости! Третий час! Нет, ждать больше не имело смысла. Надо же хоть раз подумать и о собственной дочери! (Не говоря о том, что новые босоножки вросли в отёкшие от усталости ноги, словно испанский сапожок в инквизиционной камере пыток.) Ну всё, хватит! В конце концов, они знают, где её искать! Если, конечно, это - не хитрый тактический ход, чтобы отделаться от персоны Марьи Павловны. Хотя куда они денутся без сумки с арсеналом?

Поёживаясь от предутренней прохлады в своём сарафане: плечи-то совсем голые, она в очередной раз отослала очередного проходимца к Бениной маме и не позавидовала ей (столько подвыпивших незваных гостей - за одну ночь!).

Капитан открыла дверцу, вздохнув, села за руль и стала будить двигатель своего старичка москвичка. Старичок чихнул, сонно поморгал фарами, но просыпаться решительно отказался.

И как назло - никого рядом.

- Сантехника вызывали? Что тут с вашим горшком?..

- Ой, и хто это к нам пришел? - обрадовалась Марья Павловна.

Анна залезла внутрь "москвича", усадила Марью Павловну с собой рядом и стала в красках расписывать пережитую головную боль.

- Я не поняла, - остановила её Луканенкова. - Вы умчались, не сказав ни слова, чтобы на окраине города прочистить желудок? А где остался твой зятёк, тротуар за тобой шампунем моет? Мы ж не в Чикаго, моя дорогая!

Она обследовала Анну "следовательским" глазом: "Не доверяет! И правильно делает. Я же ей тоже не доверяю. Если судить по её реакции на кастеляншу, она вполне была способна и мужа-изменника прикончить. Да нет, вряд ли. Харю расцарапать, это - да. А убить... Не верится что-то."

- Ну, вот что! Давай, заводи свою тачку и расскажешь мне всё по дороге: как шла, как падала, как флаг потеряла...

- Какой флаг? - не поняла Анна.

- Ну не флаг, так пионерский галстук.

- Я не могу: у нас в машине один паразитолог "жучков" насажал...

Марья Павловна заржала:

- Час от часу не легче! - Эх, не было рядом трусливого стерильного Сергея Львовича: её смех "заразил" бы и его.

Анна, отсмеявшись вволю, сказала:

- Давай сумку, Лёшка сказал, она может пригодиться!

- Про каких жучков ты там упоминала, - сообразила Луканенкова, - уж не про тех ли, что размножаются только в условиях министерских и посольских интерьеров?

Она со свойственной ей бесцеремонностью залезла в сумку Рустама, добыла там какой-то предмет непонятного назначения и обшарила "ниву" сверху донизу, вдоль и поперёк, внутри и снаружи.

- Вот он, голубчик! - Маленькая металлическая бляшка лежала на тыльной стороне её выгнутой потрясающей ладони, словно украшение индианки.

Марья Павловна подбросила его в воздух, поймала, зажав в кулаке, поднесла к уху:

- Не жужжит, жужелица!

Анна удивилась:

- Такой малюсенький, а такой вредный! Машка, ты уверена, что их там больше нет?

- Совсем не уверена! На всякий случай будем соблюдать осторожность: на ухо сообщить мне, как ты всех ненавидишь, можно! А громко в машине будешь только петь.

- Я? - Анна предложила вариант: - Может пусть радио поёт?.. А этот вредитель - транслирует!

Она двумя руками крепко зажала кулак Марьи Павловны и шёпотом, почти одними губами сказала:

- Едем скорее! Мы видели Кофра - шефа Пышки. Похоже, что мальчишки там! Мы после вернёмся за твоей тачкой.

- И ты до сих пор не в машине? - изумилась капитан. - Да я бы уже...

- Тс-с! - осторожничала Анна, с опаской глядя на зажатый кулак. Давай его засунем пока куда-нибудь подальше... В "закрома родины", например, - вспомнила она традиционное укромное место женщин, - поближе к сердцу! Пусть слушают мою тахикардию, паразиты гундосые! Да! - вспомнила она. - И сумку надо не забыть!..

- Я, конечно, физподготовкой занимаюсь: по штату положено, - но в тяжеловесы не записывалась! - возразила Луканенкова. - Помогай, если она так уж нужна. Хотя, к чему весь этот лишний шум?.. Я предпочитаю... Куда ж ты её одна прёшь, - спохватилась она, - давай мне другую ручку!

"Москвич" был оставлен отдыхать дальше и женщины под бодрые звуки ночного радиоэфира сели в машину: Анна дала порулить Марье Павловне, а сама указывала дорогу...

* * *

Алексея нигде не было видно. Переулок был безлюден и тих, как Земля после потопа.

Анна собиралась уже идти на прорыв, а Марья Павловна всеми средствами старалась её удержать. Слава Богу, ей это удавалось несколько минут! Как раз в то время, когда запас её красноречия иссякал, Алексей вышел из дворика между ремонтирующимся особняком Гриши или Грека (не всё ли равно, коль "иных уж нет, а те - далече"?).

Она кинулась к художнику, как аквалангист к запасному баллону с кислородом:

- Где тебя носило? Ты узнал что-нибудь? Где мальчики?..

Алексей увидел Луканенкову:

- Ты всё-таки решилась? Очень кстати! Пятнадцать минут назад сюда привезли твою благодетельницу - нашу общую подружку. Думаю, она при этом особой радости не испытывала. К тому же, где-то в поле или по дороге посеяли её иномарку. К следующей весне даст всходы.

- Уж не хочешь ли сказать, разукрашенный ты наш... - Она даже присвистнула, разглядев Алексея...

- Они тоже не дурнее паровоза: не найдя её в Солотче, наверное, прочесали близлежащие окрестности и...

- Ты не заметил, сколько их было? - озабоченно спросила Марья Павловна.

- Сколько бы ни было, а уехало вдвое больше.

Алексей рассказал, что вскоре после того, как доставили Пышку, через пятнадцать минут он имел честь наблюдать отъезд фотомастера со свитой и конвоем кастелянши. Самой Пышки ни в одной из двух машин не было. В здании, скорее всего, кто-нибудь остался для охраны, но вряд ли это - полк, рота или батальон. Гриб-инфекционист никуда не выезжал. Может, дезинфицирует свою знакомую.

Марья Павловна посуровела:

- Боюсь, что это может оказаться губительным для её слабого организма! Как можно проникнуть в здание - не выяснял?..

- А чего бы я здесь столько времени ошивался?

Оказалось, что со стороны дворика на уровне земли находятся полуподвальные окна. Правда, подходы к ним закрывают строительные конструкции ремонтников, но попробовать можно.

Убедившись в том, что это был самый простой способ попасть в помещение, женщины, взвесив свои функциональные возможности, сообща решили:

- Тебе лезть, Алексей!

- Благодарю за доверие, - отозвался он, - кто бы сомневался?..

Он подкатился под нижние доски лесов, потрогал шаткую раму (европейским ремонтом тут пока и не пахло), чуть-чуть нажав на неё плечом, выдавил. Дерево рассыпалось вместе со стеклом, звонко упав на цементный пол. Все трое замерли на несколько секунд...

Анна сорвалась с места и побежала ко главному входу. Огибая здание, она быстро скрылась за углом.

Художник, лёжа на асфальте между металлическими стропилами, не заметил, как она исчезла: из своего положения он не видел даже её ног, но каблуки Марьи Павловны застучали ей вслед достаточно громко.

"Куда это, интересно, так быстро?" - с подозрением подумал Алексей.

Прежде, чем он прополз в образовавшуюся щель и, спустив ноги внутрь, повис на руках, ему пришлось прослушать, пока осколки закончат танцевать на полу. Разглядеть ничего он не смог: видно, попал в то самое помещение, где полностью соблюдался режим экономии.

"Спасибо, что светомаскировку не повесили!" - афганец пружинисто спрыгнул, под ногами хрустнуло стекло.

Снова дождавшись абсолютной тишины, Алексей двинулся наощупь в противоположную от окна сторону. Протянутые руки постоянно наталкивались на пустоту. Зато глаза, начавшие привыкать к отсутствию света, различили, что он оказался в центре крестообразного коридора. Сзади него находилось окно, справа и слева - два длинных серых рукава, спереди...

Он едва успел отпрыгнуть в левое крыло: спереди на него из-за угла стала наползать огромная тень. Человек, отбрасывавший её, прошёл по дальнему - параллельному рукавам распростертой каменной "рубашки" - проёму, словно перерезая шагами горло подвала. Слух ли у него был кошачий, или нюх собачий, а может, Алексей шумнул, было ясно одно: что-то его встревожило. Чёрная тень, образованная издали прорывающимся неизвестно откуда слабым отсветом, стала непропорционально расти, норовя в семь раз быстрее, чем её обладатель, коснуться ног художника... И она бы сделала это, если бы вдруг где-то наверху не раздался тревожный звуковой сигнал...

...Подбегая к подъезду, Анна не знала, что скажет и как будет действовать дальше. Решение было импульсивным, главное - отвлечь свободно передвигающихся обитателей ночного особняка от подвала.

На тротуаре, под приглядом фонарей, она чувствовала себя неуютно, словно в предбанник одетой вошла. Поторопилась проскользнуть внутрь и, к ужасу своему, снова попала в перекрестный огонь таможенных рентгеновских лучей. Они бурно отреагировали на пригревшегося у неё на груди "жучка".

Анна рванула было к парадной лестнице, но из-под неё, как из-под земли, прямо перед носом матери, пришедшей за мальчиками, вырос детина, а не мальчик (хоть одет он был в костюм цвета вялой травы с пятнами "детской неожиданности"). На боку у защитника подпольных хирургических рубежей болталась дубинка. Внушительных размеров торс перетягивался ремнем.

- Ой, - выпалила она первое, что пришло ей в голову, - а где Сергей Львович? Я должна ему сказать что-то очень важное и кон-фи-ден-ци-альное, (уф, как с горы спустилась!).

Охранник вежливо указал ей под лестницу, пропустил вперёд, лишь провёл своими граблями по особо выпуклым частям тела женщины. Она стерпела, молясь, чтобы не был обнаружен жучок. После разрешения двигаться дальше, нагнув голову, нырнула под мраморную эстакаду.

За спиной послышался шорох, звук удара, хрип, шум падающего тела. Анна мгновенно обернулась. Босая Марья Павловна отпустила бычью шею бугая и попыталась втиснуть ноги в босоножки на высоких каблуках, тихо ругаясь:

- Хоть какая-то от вас польза за целый день, мучение моё!

Голова лежащего охранника была странно вывернута набок. Женщины, не сговариваясь, втащили его под лестницу и обнаружили там раскрытый вход в подвал.

Они прислушались, нет ли где подозрительных звуков. Звуки шли снизу не очень подозрительные: журчала вода в кране, будто кто руки мыл. Анна и Луканенкова, действуя по-прежнему в унисон, обыскали мужские карманы, нащупали связку ключей и бесшумно спустились на мелодичный зов. Марья Павловна пристегнула друг к другу кожаные ремешки босоножек и повесила свое летнее оружие на плечо:

- Чем не нунчаки?..

В темном коридоре Анна ориентировалась хорошо: в карцере, куда она попадала два раза, бытовые условия были ещё более суровыми, поэтому ей вполне хватало скудости света, еле капающего из ночников в потолке. Женщины взялись за руки. Ведущей - Анна, ведомой - Марья Павловна.

Вдоль глухой стены добрались до перекрёстка, где минуту назад стоял Алексей. Зов воды становился сильнее. Да и света прибавилось: одна из дверей в перпендикулярном коридоре была открыта, оттуда и раздавалось пение воды и специфический больничный запах.

Очень тихо, но очень быстро они подошли к световому прямоугольнику, заглянули...

Пышка сидела на стерильном топчане, привалившись спиной к стенке и уныло свесив голову. Она не заваливалась, не падала набок, как будто боялась запачкать несвежей одеждой белизну покрывала. Правая рука её лежала на коленке, левая была протянута вдоль тела. Раскрытой, словно для милостыни, ладонью она указывала на тумбочку, где на общем белом фоне использованный одноразовый шприц казался непозволительно грязным. Рядом валялись резиновые перчатки.

Ящерица-Гриб оттирал свои руки под струёй, намыливал, снова надраивал их щеткой, опять запускал под воду, потом внимательно рассматривал и вновь мыл. До самозабвения.

- Что ты ей ввёл? - негромко поинтересовалась Марья Павловна.

Мокрое мыло плюхнулось в раковину, сделало по ней круг и, стукнув инфекциониста по карману, упало на пол.

- Вы не видите - я работаю! Женщине нужна срочная медицинская помощь, выйдите немедленно!

Тон у Сергея Львовича был таким раздражённо-начальственным, что даже капитан на секунду повернулась к выходу. Вовремя опомнилась, взяла Анну за руку, остановила и втянула в кабинет, закрыла дверь.

Анна, не глядя на осевшую Пышку, сняла у Луканенковой с плеча босоножки и перевесила их на паразитолога, потом сдернула с него шапочку, марлевую маску. Обнажились остатки сизой шевелюры, сквозь которую просвечивали споры перхоти, худые впалые щеки, длинный, свернутый набок нос, тонкие, красиво очерченные губы. Щербатый рот закрылся в негодовании и больше не открывался, во избежании заразы. Плечо нервно поднималось и опускалось, желая скинуть милицейские черевички.

"То, что никуда не годно... Человек дурной наружности и вдобавок с недобрым сердцем."

Марья Павловна повторила вопрос, который вновь остался без ответа.

- Девочки, не теряйте времени, я сам с ним поговорю. - Алексей заглянул в дверь. - Мне кажется, из охраны тут никого больше нет: спереть-то нечего, кроме мальчишей да стерильного воздуха. Кто наймита успокоил?

Аня кивнула на капитана, а та - на свои босоножки:

- Я же говорю, что можно обходиться подсобными средствами. А то невзначай засветишь табельное оружие - хлопот не оберешься доказывать потом, что ты не верблюд.

- Профессионально! - похвалил Алексей. - И жить будет, и вырублен надолго!

Анна поспешила в коридор, будучи уверена, что Алексей вытрясет из медика душу, но добьется ответа, где сейчас Маруся.

- А не то, если не скажешь, - угрожающе бросила она, проходя мимо сжавшегося человечка, - сам знаешь, что будет.

Она смачно плюнула возле его ноги и покинула помещение в тот момент, когда он спешно накрывал это место перевернутой кверху дном какой-то стерильной посудой.

Взглядом поручив Марье Павловне Анну, афганец остался один на один с мертвой Пышкой и поеденным временем паразитологом - помощником Асклепия. Когда женщины послушно закрыли за собой дверь, в полутьме коридора воцарилась тишина небытия.

Анна уже вовсю шарила по коридорам, когда к ней присоединилась Луканенкова. Они обследовали стены, прислушиваясь к каждой запертой двери... Мать не выдержала, стала стучать, звать Пашу и Петю. Подвал безмолвствовал. Возле одного из молчаливых кабинетов остановилась, прилипла к двери, уверенно сказала:

- Здесь! Машка, давай ключи! Ах да, вот, - почувствовала она их в собственном кармане.

Трясущиеся руки никак не могли попасть в замочную скважину. Марья Павловна отобрала у неё связку, стала наощупь пробовать один за другим.

- Почему ты думаешь, что они здесь?.. - шепотом спросила она.

Замок не поддавался. Для простоты действий по-прежнему не хватало света.

- Господи, да найди ты здесь где-нибудь выключатель! - отчаянно воскликнула Анна.

- Что ж ты меня так вознесла? - съязвила Луканенкова, но побежала в комнату, где Пышка встретила свои последние минуты жизни.

Алексей как раз тащил к двери растопыренного, цепляющегося за все углы и выступы Гриба. Марья Павловна повертела у него перед носом ключами и приказала:

- Показывай злато, царь-Кощей!

Повинуясь, он безропотно открыл одну из дверей в этом крыле коридора. Это была сверкающая, вылизанная операционная. Из неё стеклянно-металлическая дверь вела в дезинфицирующую душевую. Дальше, через раздевалку, Гриб провёл непрошеных гостей в приёмное отделение. Марья Павловна только глянула на хранившиеся там аккуратно заполненные журналы и, не раздумывая, забрала их с собой.

Сергей Львович попытался возражать:

- Там же вся моя отчетность перед Грековым!

- Ты лучше думай, чем будешь отчитываться перед Господом Богом! оборвала его следователь.

- Это - ненаучный подход! - снова вступил в дебаты паразитолог, почти не разжимая губ.

- Ах ты, глиста! Лямбля недоделанная! Где они? Веди нас! Всё показывай! Где тут ваша лаборатория, или базовое хранилище? Где мальчики Арбузовой?

Алексей, державший его за тонкую, цыплячью шею, чуть сдавил пальцы и ящерица резво побежала в другой конец коридора, туда, где Анна прижала ухо к замочной скважине английского замка.

- Тихо, они там что-то говорят!

Алексей щелкнул зажигалкой, поднёс её к двери. Снова зазвенел металл, но ни один ключ так и не подошел.

Ящерица извернулась ужом, выскользнула из халата, как из старой кожи, помчалась к выходу наверх.

Амазонка Луканенкова бросилась в погоню за беглецом. Она чуть не споткнулась об охранника и остановилась. Тот лежал в прежней позе, но что-то её насторожило. Показалось, или в самом деле голова его повернута как-то иначе?..

Следя за ним во все глаза, она протянула руку к дубинке и в этот момент была схвачена за кисть. Борьба оказалась неизбежной.

Вскидывая ноги, применяя дозволенные и недозволенные приемы (вплоть до царапанья), капитан милиции боролась с профессиональным охранником не на жизнь, а на смерть: в опасной близости находились каменные ступеньки, спуск по которым не светил ничем хорошим...

Марье Павловне повезло больше... через несколько секунд мощный противник свернулся клубком у подножия лестницы. Запустив пальцы ему под воротник, она убедилась, что пульса нет и не будет...

Появились Алексей с Анной, задержались над пятнистым обмундированием:

- Что за шум, а драки нет? - удивился Алексей.

- Не дождётесь! - Марья Павловна пояснила: - Он очень вовремя оступился! Мне бы одной с ним не совладать...

- А где же Гриб? - Анна уже побежала наверх по парадной лестнице.

В коридорах второго этажа, распространяя едкий запах ацетона, подравнялись по ранжиру мешки со строительным мусором, доски, банки с красками, лаком, звуконепроницаемые панели и вся прочая обязательная для ремонтно-строительных работ атрибутика.

Прямо по курсу перед Анной находилась приоткрытая дверь хорошо знакомого ей парадного зала. Туда она и направилась. За ней еле поспевали опекун детей и капитан Луканенкова.

В зале не горело ни одной лампочки, но были открыты прежде задернутые портьеры. Света уличных фонарей оказалось достаточно, чтобы Анна увидела лёгкое колыхание одной из них.

- Вот ты где, крыса! - Она налегла на портьеру всем телом, но любитель стерильности вывернулся и на сей раз.

Он забегал по залу, как белая лабораторная мышь, случайно вырвавшись из клетки. Не сумев прошмыгнуть в дверь мимо Марьи Павловны, широко расставившей в проходе босые ноги, он не нашел ничего лучше, чем открыть один из морозильников и юркнуть туда, прихлопнув за собой мышеловку...

Анна помчалась вниз.

Чтобы вытащить морозонеустойчивое животное, Алексей стал искать какую-нибудь ручку или кнопку, но так и не обнаружил ни одной. Они не смогли его извлечь из ловушки, в которую сам себя загнал...

- Жадность фраера сгубила! Покушать плотно захотелось: накушается теперь, - злорадно отметила Марья Павловна.

Анна перепрыгнула через охранника, пробежала по коридору, снова приникла к двери, скрывавшей от неё мальчиков.

- Говорю тебе, - услышала она разговор, - это была мама, - с солидностью уверял подростковый "петушиный" говорок, в котором она различила интонации Пашки.

- Откуда ей тут быть? - грустно возражал ему совсем ещё детский голос Петрушки. - Её, небось, тоже из больницы не выпускают, как и нас. И что это за болезнь такая дурацкая, когда чувствуешь себя хорошо, а никого видеть нельзя?!.

- Петя, Павлик! Это я, мама! - заорала Анна не своим голосом. - Вы слышите меня?.. Я здесь!

- Ну, что я тебе говорил? - радостным басом завопил Пашка. - Мам, тут же закукорекал он, - вытащи нас отсюда!

- Сейчас, сейчас, мои золотые, - билась о металл мать, - мальчики мои, подождите, сейчас!..

Марья Павловна отодвинула её и плечом попыталась высадить дверь.

- Невозможно! Давай всё-таки попробуем ключами.

Опекун подошел к двери, позвал:

- Паша!

- Дядя Лёша, это вы? - мальчишка ещё больше обрадовался, услыхав опекуна. Анна ревниво прислушивалась к их разговору.

- Павел, скажи мне, у вас там есть хоть какое-нибудь окно?

Выяснилось, что окно есть, только высоко. Им до него не дотянуться, а подставить нечего: вся мебель привинчена к полу.

- Всё ясно, там ремонт уже был, значит, снаружи их вряд ли достанешь, - рассуждал вслух Алексей. - Тогда будем пытаться открыть отсюда. Теперь, уж точно, придётся немного пошуметь. Марья Пална! - обратился он к Луканенковой по-свойски. - Принеси пушку оступившегося, она ему уже не нужна. Будет лучше, если найдешь где-нибудь запасную пару перчаток, или хотя бы одну.

Капитан передала Анне журналы медучета, мигом слетала в противоположный конец коридора, одолжила там перчатки у караулившего их тела Пышки, выдернула салфетку из-под шприца, заодно прихватила свои валявшиеся на полу босоножки, сбегала проведать охранника и вернулась.

Алексей тем временем объяснил ребятам, где им лучше встать, чтобы было безопасно.

- Что ты хочешь делать? - тормошила его Анна. - А вдруг, не дай Бог, зацепишь...

- Не лезь под руку, - цыкнул на свояченицу афганец, - лучше уши заткни.

Анна поняла это в переносном смысле: засунув отданные ей капитаном документы под пояс брюк (которые стали значительно свободней за последние дни), она вытащила "жучок", зажала его в потном кулаке.

Алексей натянул перчатку, вытянул руку, ещё раз спросил, укрылись ли парни, и стрельнул в злополучный не пускавший их кружочек замка...

Не дожидаясь, пока стихнет громовое эхо, Анна снова бросилась на дверь.

- Погоди, дай-ка я, - зять, сосредоточившись, ударил ногой прямо по замку.

Мальчишки выскочили, повисли на взрослых, поочерёдно меняясь местами, причем, к неосознанной обиде Анны, наиболее горячая часть объятий досталась опекуну...

- Ну, хватит, сопливые вы мои, - резко сказала Марья Павловна, вытирая неизвестно откуда взявшиеся слёзы. - Надо делать ноги.

Через главный вход не удалось, оказалось, там уже стояли две легковые машины. Видимо, мальчиков сегодня ночью действительно собирались перевезти в иное место. А может, Кофр решил, что оставлять их под присмотром маньяка-любителя будет небезопасно.

Все впятером они кинулись обратно в подвал - ночные рубашки так и замелькали впереди. Петька по дороге потерял тапок, вернулся за ним, дотронулся до матери, словно проверяя, живая она или снится ему, помчался за братом.

- Выводи детей! - приказала Анна опекуну, задержавшись возле Луканенковой. - Машка, давай помогу!

Они вдвоём заблокировали изнутри дверь дубинкой охранника и помчались за Алексеем к единственному спасительному окошку. По дороге, не заводя в кабинет детей, опять "одолжились" у Пышки, теперь уже - мебелью: металлической этажеркой на колесиках, состоящей из трёх секций.

- Марья Пална! Тут стекло, обуйся, - предупредил афганец, услышав хруст на цементном полу.

- Полезай, сама разберусь!

Тратить время на застегивание тесных ремешков капитан не собиралась. Но тут же пожалела: порезалась при первом же шаге. Кое-как вынув осколок, чертыхаясь на чём свет стоит, всё-таки влезла в треклятые босоножки, беспечно болтавшиеся на плече.

Забравшись по медицинской мебели, как по лестнице, опекун быстро оказался на асфальте, помог вылезти детям и Луканенковой. Анна, не надеясь пролезть в узкий проём, протянула наверх документы и сиротливо стояла на этажерке, как неуклюжий памятник. Уже слышался топот бегущих по подвалу двух пар ног, уже забликовали фонарные лучи на стенах, а она даже не пыталась выбраться...

- Мама, мама! - потянулись к ней детские руки. - Что же ты стоишь, лезь давай!

- Мы без тебя не уйдём, сонная тетеря! - Алексей встряхнул её словесно: - Детей подставляешь!

Сработало безотказно: в мгновение ока Анна подпрыгнула, повисла на руках, подтянулась, легко и безболезненно вынырнула наружу.

Пригибаясь, как в военных фильмах при артобстреле или бомбежке, впятером они набились в заскучавшую без них "ниву" Рустама, которая притаилась в переулке среди машин.

Алексей, к счастью, успел предупредить детей о необходимости сохранять полное молчание. Да этого и не требовалось: они были слишком напуганы этим обратным похищением. Но нюни распускать мальчишки не собирались. Тем более при чужой тётке, обозвавшей их "сопливыми"!

Зато уж Анька рассопливилась вовсю!..

"Даже самые обычные люди радуются, если счастье улыбается их детям, но какая великая радость выпала на долю императрицы-матери... Одна мысль об этом вызывает благоговейный трепет."

* * *

Минуя почтамт, и посигналив старому "москвичу", так и отдыхавшему на обочине, как подгулявший пьяница, машина долго петляла по городу, пока Алексей не убедился, что на крючок их поймать не успели.

Мальчики прижались к матери с двух сторон. Не скрывая удовольствия, они принимали её тепло и нежность, которые она изливала на них нерастраченным за долгие годы потоком. Даже Павел слегка подзабыл, что он уже почти взрослый...

Анне хотелось только одного: побыстрее привезти их к Трегубову, спрятать подальше. Опасность продолжала следовать за ними по пятам.

Разглаживая жесткие Пашкины кудри, она вспоминала, какими глазами смотрел он ей вслед, стоя рядом с Катей, когда она помчалась на звонок Алёны: "Не хочешь забрать своего единственного обратно? Мне он больше - ни к чему!".

Петрушке тогда было... сколько?.. четыре с половиной. Он и Манечка были в садике, Юрка - на продлёнке. Старшие должны были забирать младших, а мать ждала их всех дома с ужином... Кто их тогда накормил? Как им объяснили в тот вечер её отсутствие?..

Потом. Она узнает это - потом, когда всё закончится.

В ней зрела надежда... Но точно так же не покидала уверенность, что в покое семью вряд ли оставят, если она не найдёт документы...

Где Борис мог спрятать свои бумаги? Что за ценности он доставал для этой своры извращенцев и садистов? Почему он вообще связался с ними? Неужели знал всё, что они вытворяют, и продолжал с ними общаться? За какой его грех платят теперь дети? Когда это произошло? Что было известно Лёшке?..

Потом её взгляд задержался на всклокоченном затылке Алексея. В тёмных волосах застрял какой-то мусор. Это мешало Анне думать и она машинально навела порядок в шевелюре зятя.

- Сама, думаешь, лучше? - тут же отреагировал он.

"Он никогда не сможет забыть. Пусть он и нежен сейчас со мной. Но этого хочет тело... а в душе, - она вернулась к своим сомнениям, - он никогда не простит... Он помогал расти ребятам, меня там не оставил... Не задумываясь, пожертвовал своими картинами, под ноги кинул... Кому? Неблагодарной твари!.. В одну секунду всё забыла! Разве он не сказал мне ещё там, у бабы Веры, что нуждается в моей помощи? А я?.. На что ему такая злыдня?.. - Она украдкой взглянула на зятя. - Сама во всём виновата!.. С Борисом так же было: когда поняла, что могу остаться одна, это показалось страшным. (Не понимала, дура, что по сути, одна-то я была почти со второго года нашего брака)... Сначала тупая безответность на его выходки, которую про себя гордо называла "терпением", а потом, пошли мои истерики и "концерты". Так вот и рухнула жизнь с Борькой... И его потеряла - навсегда, и дети выросли без меня. Вдруг, будь я внимательнее к Борису, смогла бы уберечь если не от ухода, то хотя бы от ошибок... - Анна грустно усмехнулась, глядя на сопевшего Петьку. - Но кто я была для него? Разве могла хоть как-то повлиять на мужа? Зато теперь, когда его нет, вынуждена заниматься его делами со всем усердием, на какое только способна. Теперь это вопрос жизни и смерти. - Сердце опять стиснуло холодное безжалостное кольцо. Она уговаривала себя: - Радуйся тому, что имеешь, вспомни, с чего начала: одна в полном дерьме... А теперь рядом - Алексей... - Её снова одновременно с печалью охватила радость: четверо - уже с ней! Если бы ещё Маруська! Радость стушевалась, уступив место тревоге... Нет, нельзя!.. Нельзя бояться... - Господи, прости меня за всё, помоги!.. Хоть бы Лёшка не бросил... Ну хотя бы, пока Манечку не найдём... Потом я справлюсь, я смогу одна, если не буду ему нужна... Надо верить. Разве можно не верить, если за четыре дня Бог послал таких людей, как Лёшка, Саша Трегубов, Марья Павловна?.. Рустам с его женой? Они разве не помогают?.. А мать Варвара?.."

Очнулась она от самобичевания, когда машина остановилась у ворот пансионата. На циферблате горело время: 4-12. Потихоньку начал заниматься своей работой рассвет.

Алексей вышел проводить Марью Павловну до номера. Анна заметила, что она изрядно прихрамывает. "Наверное, туфли натёрли, - опустошенно подумала мать, выпрямляя окаменевшую спину и осторожно высвобождаясь от привалившихся к ней мальчишек. - Уже утро, а кажется, прошел час, от силы полтора с момента, как мы покинули монастырь. Катя с Юркой тоже, должно быть, спят, как убитые (никакая иная ассоциация не приходила в голову после всего пережитого)..."

Алексей вернулся. Анна вышла к нему из машины, они сели на одиноко желтевшую возле автобусной остановки лавочку. Порывшись в кармане, куда после стрельбы по замку перекочевал "жучок", Анна поинтересовалась, что с ним делать, может, раздавить? Алексей поблагодарил, что напомнила, и снова пошел обыскивать машину. В спешке Марья Павловна нашла всё-таки не всех "насекомых". Алексей обнаружил ещё одного.

- Поднимаем мальчишек: к Трегубову пойдем пешком.

- Лёш, может, лучше - доедем? Хороши они будут на дороге: сонные, в тапках и ночных рубашках, - возразила Анна. - А твои картины? Оставить их в машине?.. А "сокровища" в сумке Рустама?..

Подумав, афганец согласился, что она права. "Ниву" он аккуратно поставил во двор скульптора, бережно вынес из неё младшего племянника, мать подняла Павла.

Саша дремал на веранде за столом, положив голову на руки. Спросонок он не понял, кто зашел, но потом страшно обрадовался. Анна попросила его не суетиться и поставить чайник, а пока она уложит мальчишек наверху на месте Кати. Собственно, укладывать даже не пришлось: Пашка спал на ходу с открытыми глазами, как лунатик, а Петруха так и не проснулся.

11.

"То, что радует сердце... Прекрасное изображение женщины на свитке в сопровождении многих искусных слов."

Сэй-Сёнагон "Записки у изголовья"

Когда Анна спустилась с чердака на веранду, Трегубов был уже посвящен в ход событий. Он встал ей навстречу, галантно поцеловал руку, налил горячего чаю, всё подробно доложил о Кате с Юркой. Потом спросил, какие планы на завтра.

- Завтра, точнее - сегодня, в десять утра мы встречаемся в кабинете нашего следователя: в номере, Марьи Павловны, - Алексея царапнула галантность однокашника по отношению к Анне. - Там и будем решать, что делать дальше. А пока надо всем поспать, хоть до девяти.

Анну удивила некоторая сухость в его голосе, но потом она сообразила: "Всё правильно, экстремальные условия на сегодня окончились."

"Дворцовый слуга принес мне подарок... Уж нет ли в нем картины?.. но оказалось, что там тесно уложены, один к другому, хэйдан - жареные пирожки с начинкой."

Она молча сполоснула чашки и, пожелав скульптору спокойной ночи (какая уж тут ночь: небо заалело вовсю) пошла во двор умываться.

Алексей догнал её у колонки, тихо, чтобы не слышал тактично удалившийся в горницу Трегубов, спросил:

- Что, опять?.. Без Марьи Павловны нам не обойтись, у неё - прямые контакты. Через них она сможет хоть какой-то свет пролить на дело Бориса.

- Ты абсолютно прав, - спокойно ответила Анна, - полей мне, пожалуйста, - и на секунду засунула под струю голову. - До конца жизни буду благодарна тебе за всё, что ты для меня сделал!

- Но сделано так мало: почти что ничего не изменилось, - горячо убеждал её художник, поддавая напор воды, - даже когда мы вернём Машу, мы не сможем спать спокойно до тех пор, пока не обезопасим семью от этой шоблы. Поэтому параллельно с поисками Маруськи, видимо, надо искать то, что они просят.

Анна кивнула и отправилась в дом. Он брызнул ей в спину:

- А где моё "спокойной ночи"?

Несмотря на холодную воду, Анне стало тепло.

- Ты просто руки об меня хочешь вытереть!

- Ну, хорошо! - вконец разобиделся Алексей. - Иди, иди! Я сам буду зализывать свои раны.

- Зачем сам. Идем в дом, я их помажу, вот только голову вытру. Жалко, что мы йод не прихватили в медучреждении.

Она поёжилась, вспомнив затравленный блеск очков паразита-Гриба, и место, куда он себя запрятал, чтобы сохраниться навеки... Сразу пропала охота шутить.

- Ты открыл морозильник?

- Дерьмо не тонет. - уклончиво ответил Алексей. - Может, его кто уже обогрел и реанимировал... - Зять, как и прежде, иногда видел непредсказуемую свояченицу насквозь. - И не думай о нём! А то я стану ему завидовать!

Анна остановилась, встряхнув влажной шевелюрой:

- Лёш, я же понимаю, что после моей сегодняшней выходки, когда я...

Алексея и веселили, и утомляли перепады её настроения. Он подошел к Анне, двумя ледяными пальцами прищемил ей нос и с отчаяньем вздохнул:

- Жаль, матушке Варваре слово дал. И у Юрки уже разрешения спросил. Теперь хочешь не хочешь - нельзя отступить!

- Ты не можешь, чтобы не поиздеваться! - скрывая слёзы, выступившие от боли (а может, от нечаянной радости), Анна отвернулась от мужчины. Она не ушла. Рассматривая что-то на земле, повторила вопрос, уже звучавший в ней: - Много же хороших баб вокруг. Ты, наверняка, не был одинок в последние годы... Зачем я тебе?

- Ну, вот тебе и "буква в алфавите"!.. Анька, давай не будем путать кислое с пресным. При чем здесь последние или предыдущие годы?.. Они не были безоблачными ни у меня, ни уж тем более - у тебя. Неужели тебе не хочется, чтобы кто-то взял на себя хоть часть твоего воза? По-моему я самая подходящая кандидатура... - Он прислонил её к себе спиной и зарылся лицом в мокрые густые волосы. - Одно из двух: или ты дурочка совсем, или у тебя есть кто-то другой на примете!

Анна молчала, растворяясь в его руках. Он вдруг оставил её, буркнув с досадой:

- Да что я тебя уговариваю. Не маленькая... Сама ведь чувствуешь...

- Лёш, погоди, - исчезновение его тепла вызвало в Анне чувство обездоленности. - Ты мне так и не ответил...

- Что, что ещё я не ответил? - Он, уже не скрывая, злился. - Я уже много раз сказал, что ты мне нужна. Вот такая, как есть: нормальная, ненормальная, худая, толстая...

От неожиданной определённости его слов она снова чуть не разревелась, только уже в голос:

- Так ты вправду простил меня, за то, что я решила, будто ты... что ты меня... как они все...

Алексей встал прямо перед Анной, запустил растопыренные пальцы в её шевелюру, оттянул голову назад так, чтобы она хорошо видела его лицо, процедил, стиснув зубы:

- Вся беда в том, что я действительно тебя предал. Я должен был воевать за вас не сегодня, а ещё пять лет назад. Нет, ещё раньше! Когда я понял, что Бориса засасывает уже не святая любовь к археологии, я не смог его остановить. А я должен был защитить тебя от всего этого... Подожди, дай мне сказать! - Он глядел в её глаза, наполненные страхом разочарования, но уже не мог остановиться. - Больше никаких секретов и недоговоренностей быть не должно!..

- Помнишь, ещё давно, когда мы с Любой поженились, он брал меня летом художником в экспедиции, давая возможность подзаработать? Поначалу мне было безумно интересно, работа и поездки помогали отвлечься от Афгана... К тому же - рядом была Любовь, для которой всё это также было внове, а я в то время смотрел на неё, как на божество. Позже ей наскучила такая жизнь. Родился Андрюшка... Я решил, что больше ездить не буду, тем более, что группа теперь могла обойтись без меня: у Бориса появился друг, прекрасный фотограф, с которым ты имела честь познакомиться сегодня. Я сам привёз тебя к этому... - Алексею на минуту опять стало жутко. Он снова поймал ускользающий взгляд свояченицы. - Да, за то, что ты попала в его логово, благодари меня!.. - Он прижался лбом к её лбу, потом ладонью прикрыл рот пожелавшей что-то произнести Анны. - Нет, не стоит, я сам уже всё сказал себе по этому поводу... Так вот. Основная работа Григория Мыльникова, умеющего без мыла влезать в любую щель и потому быстро запоминающегося, была в Академии наук, а подрабатывал он в АПН. У нас с Любой в семье начались проблемы, о которых тебе известно лучше, чем кому бы то ни было. Но сейчас речь не об этом... В двух последних экспедициях я начал замечать за Борисом какие-то странные вещи. Непосредственно в раскопках он уже не участвовал. Вдвоём с Мыльниковым они где-то пропадали целыми днями, возвращались поздно, когда дневные работы уже были окончены из-за темноты. Иногда привозили на машине какие-то запечатанные коробки. Якобы, экспонаты для столичных музеев. Удивляло нежелание Бориса продемонстрировать шедевры даже мне: пусть не как родственнику - как художнику! Он объяснял, что это оформляется по иным статьям и что к нашей непосредственной работе отношения не имеет. По возвращении в Москву я оба раза видел, как он лично сгружал эти "экспонаты" в чей-то личный транспорт. Помогал ему лишь Гриша-фотограф. (Он тогда ещё не был столь знаменит, как ныне!). Поскольку все канцелярские и финансовые дела вёл сам Борис, никто из группы, как мне кажется, не был в курсе этой купли-продажи. В том, что твой Боречка хорошо нагрел на этом руки, я убедился позже, когда уже не стало Любы и ты самоотверженно приняла нас с Андреем к себе под крыло. Однажды утром, ты - беременная Машкой повела всех детей (и моего в том числе) в сад. Ты, а не уставший отец, который пришел поздно вечером с "индивидуальных занятий", или твой несчастный зять, который отсыпался у вас после очередного "заливания горя". И вот этот зять - то бишь я - слышал, как Борис имел по телефону очень странную беседу. О чем шла речь, я в своём полупьяном бреду плохо разобрал. Понял только, что он требовал от кого-то свою долю. И вероятно вытребовал, потому что вскоре у вас появилась импортная детская люлька, а к ней впридачу - радиоаппаратура, купленная тебе в подарок по случаю трех месяцев со дня рождения дочки. Заботливый муж и отец проявлял внимание к семье!.. Помнишь, как она мешала потом спать Маруське в те редкие вечера, когда хозяин оказывался дома? Я достаточно откровенно говорил тогда с Борисом... Мне, потерявшему (можно сказать - своими руками угробившему) жену, было интересно знать, понимает ли он, какая вы ценность. Зачем он навлекает опасность на ваши головы?.. Ведь чем заканчивается жизнь наёмных искателей жемчуга мы приблизительно знаем.

Анна пронзительно, чисто и ясно смотрела ему в глаза, чего он как будто бы добивался.

- И что он тебе ответил?..

Алексей, несмотря на решимость быть откровенным до конца, всё-таки не смог, увильнул:

- Если бы он был жив, я бы тебе рассказал.

- Но ведь тогда... тогда он ещё был жив... Почему ты не сказал мне тогда?!

- Мне подумалось после того разговора, что Бориса уже не спасти. Он уже не был таким, как раньше... Да и к тебе он прежде относился совсем по-другому. Но ведь ты-то любила его, как раньше, как в первые годы... Помнишь Ты с Катей и Пашкой даже приезжали к нам на раскопки? Меня тогда просто шокировало подобное дурацкое бесстрашие: одна с двумя крошечными детьми в пустынную местность, чтобы побыть рядом с мужем... Я про себя назвал тебя "летняя декабристка".

Анна стала щуриться от первых солнечных лучей, порозовела. Алексей продолжал, по-прежнему держа её лицо в своих руках:

- Мы все не ангелы, и я - тем более далёк от совершенства... Я причина всех твоих бед! Благодаря тебе я прекратил пить, привел себя в порядок, а потом стал просто наблюдать, что же происходит с вашей жизнью. Анюта, я - идиот, сволочь! Я ничего не делал, я паскудно наблюдал со стороны, хотя возможность краха предполагал... Ты понимаешь, я даже не пытался это предотвратить. А должен был тебе всё рассказать, предостеречь, предупредить. Но, вместо этого, пока было возможно, пользовался тем, что рядом с тобой мне вдруг так хорошо стало работать!..

- Сгоревшие картины?.. - Анна вспомнила пострадавшие на даче работы, которые навеяли на неё такой ужас. - Это именно их ты писал в то время?..

Алексей кивнул и, закончил, наконец, выпустив её.

- Мало того: в то время, как что-то недоделившие с ним сволочи, потирая ручонки, отгуливали и пропивали твою свободу, когда на тебя свалили вину за его гибель, я так гордился собой! Еще бы: я-то тебя "не осуждал"!.. Так что ты мне, Анна свет Даниловна, ничего не должна. Это я кругом в долгу перед тобой...

- Тогда, наверное, мы квиты...

То ли потому, что было это совсем в другой жизни, то ли потому, что слишком устала, а может, была, наоборот, слишком взволнованая возвращением мальчиков, - Анна больше не думала о прошлом, которое восстанавливал в её памяти Алексей. Оно доставляло ей всё меньше и меньше боли.

Когда он умылся и вошел в дом, Алексей увидел свояченицу на веранде.

На плитке грелась кастрюля с водой, Анна сидела за столом, подперев кулаками голову, склоненную над книжкой. Но не читала. Взгляд блуждал где-то снаружи, за пыльными стеклами, терялся в зелени кустов за окном.

Анна думала о будущем...

О том, что поговорив с Марьей Павловной, они обязательно навестят Юру и Катюху... как они будут искать Марусю... как отдадут подонкам эти несчастные дневники загнанного в угол Бориса (пусть подавятся ими, ублюдки, антихристы!)...

Алексей тихо дотронулся губами до Аниной макушки, позолоченной солнцем, зацепил глазами на раскрытой странице фразу:

"Очнулась я в середине ночи. Лунный свет лился сквозь окошко и бросал белые блики на ночные одежды спящих людей..."

- Другой такой нет. - вздохнул он. - Где же твоя "четверть лица кавказской национальности"?.. Другая меня убила бы, а эта - сидит и книжки какие-то читает! Наверстываешь упущенное?

Анна улыбнулась, повернув к нему голову.

- Да нет, это так... Ой, Лёш, уже совсем светло. Надо же всё-таки отдохнуть! - И добавила, потянувшись всем телом: - Правильно говорят, утро вечера - мудренее! Иди спать. А я ещё чуть-чуть посижу...

* * *

Марья Павловна раскрыла глаза в тот момент, когда рассерженная Маринка уже собиралась тормошить её всерьез:

- Мам, ну что ты, в самом деле! На завтрак же опоздаешь!

- Отста-ань, - протянула она, - на завтрак же, а не на работу!.. - и сразу проснулась: - Сколько времени?

- Уже почти девять! Скоро столовую закроют. - Маринка не на шутку раскомандовалась: - Где тебя полночи носило?

Капитан вскочила на ноги и, как подкошенная, снова шмякнулась на кровать, зашипев от боли. Её залитая на ночь йодом порезанная пятка ощутимо давала понять, что постельный режим на сегодня - обеспечен.

- Мариш, беги одна, - отпустила дочку мать, удивляя её непривычно дружелюбным с утра тоном и прикрывая простынёй ногу, снова начавшую кровоточить.

Маринка ускакала, бросив на ходу:

- Сказала бы сразу...

Марья Павловна кое-как добрела до ванной, где над душевым корытом промыла рану, поливая ногу из тефалевого чайника, потом замотала её полотенцем и потащилась в медпункт - благо, соседний дом.

Была с триумфом перенесена неприятная, болезненная обработка и обматывание стерильным, напоминавшем о клинике и поэтому ненавистным теперь бинтом. После чего пятке следователя было обещано скорое выздоровление, при условии максимального покоя (как она - владелица этой самой пятки - и предполагала) в течение трёх дней.

- Каких трёх дней?! - бушевала Марья Павловна. - У меня с дочерью всего-то их восемнадцать, а два, нет, даже три - уже коту под хвост!

Её успокоил знакомый голос Арбузовой, обладательница которого услышала шум в медпункте в то самое время, как направлялась к Луканенковой:

- И опять в медучреждении! Люблю болезни я, но странною любовью, стала дразниться Анна через окно.

Похоже, на этот раз она хоть немного выспалась.

- Ну вот, совсем другое дело! - одобрительно воскликнула Марья Павловна, жестом подзывая её поближе. - И юбочка тебе больше "к лицу", чем штаны, в которых ты вчера по земле ползала. И кофтенка хорошенькая, даже стройнит! Откуда? Турецкая?.. И цвет тебе идет, но можно было бы и поярче ты ведь тёмненькая...

- Лошадка! - закончила за неё Аня. - Я вообще-то не люблю юбки, Маш, я бы из штанов не вылезала! Просто брюки ещё не досохли: я их простирнула перед сном. А это всё Лёшка помог купить. Я в магазин попала - как на другую планету!

- В таком случае, твой зять - мировой мужик!..

Следователь, увидев мнущегося рядом с Алексеем невысокого симпатичного парня с бравыми гусарскими усами, который здоровался с каждым вторым, поинтересовалась:

- Кто это там?

- Это скульптор, работает экскурсоводом в нашем Солотчинском музее художника-графика Ивана Пожалостина! - с гордостью доложила медсестра, закончившая перевязывать Марье Павловне ногу.

- Эй, мужики! - вежливо обратилась Марья Павловна к друзьям. - Идите, вытаскивайте травмированную собственной глупостью тётеньку!..

Маринка в это самое время завтракала, сидя напротив "династии", вежливо улыбалась родителям и, переняв их фамильную манеру общения, незаметно корчила рожи "наследному принцу".

Допив молоко, она подошла на кухню к подавальщице и спросила, нельзя ли унести мамин завтрак в номер: та неважно себя чувствует. Хлебосольная румянощекая от жара печей кормилица наложила ей три порции поджарки, дала полбуханки хлеба и нарезала сыра аж на две таких семьи, как её соседи. Лишь взяла клятвенное обещание, что посуду девочка (как тебя звать, худышка?), что посуду Мариночка обязательно перед обедом вернёт!

- Конечно, верну! - девчонка неслась по лестнице с горой тарелок, балансируя между отдыхающими, как эквилибрист.

В номере никого не было.

"Опять усвистала куда-то, хоть бы постель убрала! - по-хозяйски ворчала Маринка, сдвинув локтем какие-то гроссбухи и поставив еду на стол. - Наверняка по работе ерунда какая-нибудь, а о деле со мной так и не успела поговорить!"

Ей было обидно, что мать предпочла бежать успокаивать тётю Люсю, хотя у той и так уже машину починили, чем выслушать до конца то, что она узнала от Юрки!

Маринка застелила покрывалом кровать Марьи Павловны и, простирнув свои вещички под исправленным ещё вчера водопроводом, пошла вывешивать их на балкон. Перевесив через перила купальник, трусы и носки, она потянулась к веткам берёзы, чтобы поздороваться... И тут увидела внизу мать: та обнимала за шеи сразу двоих мужчин, а они, придерживая её за талию, почти внесли в корпус!

Но не это изумило Маринку. Один из дядек был тот самый дядя Саша-экскурсовод: именно он извинялся вчера за Юрку, когда они так внезапно поссорились у входа в музей!

Что же происходит? И что с маминой ногой? (Шустрая девочка и это успела заметить.) Так вот почему она не пошла завтракать! Где и когда она успела повредить ногу? Уж не ранили ли мамочку?.. Вопросы завертелись в голове один за другим, но по опыту Маринка знала - ей не скажут...

Она заперла дверь на балкон, зашторила окно, открыла одну створку, вылезла через него и присела на корточки, будто её и нет... Ждать пришлось совсем недолго.

Марья Павловна зашла первой, осмотрелась:

- Заходите, Маринка, наверное, купаться побежала! Только вот почему дверь не заперла?.. (У девчонки затряслись поджилки, она сразу стала сочинять, что делает на балконе, если её застукают. А, вот: бельё!) Может, сантехник должен прийти? (Отлегло.)

- Машка, смотри, твоя заботливая дочь поесть тебе принесла! - сказал неведомый женский голос (через штору не было видно, кто это говорил). Идём, ты ляжешь, тебе же велели соблюдать покой!

Мать доковыляла до кровати (Маринка узнавала её шаги за километр), но забастовала:

- Лежать не собираюсь! У нас дел - по горло! Ань, подай мне подушки с той кровати, под спину подложить. - Хорошо знакомым дочери тоном Марья Павловна отдавала распоряжения. - Лёшка, а ты - стул пододвинь (кто такой Лёшка?), на него мы устроим мою белу ноженьку... Так вот, ребятки, я тут полистала ночью отчетность наших медиков, могу сказать, картина жуткая! Представляете, я нашла там даже кое-что по своим прежним делам. Счастье, что удалось вчера вытащить мальчишек! Ань, прекрати сопеть, они теперь в надежных руках!

- Не в очень надежных, Марья Павловна! - Маринка узнала извиняющуюся интонацию экскурсовода.

- Саша, вы зря так говорите! - возразила женщина. - Если бы мы вам не доверяли теперь, после спасения Кати...

- Сделано только полдела. И Катю, и Петра с Павлом, - продолжил он...

"И Юрку", - подумала Маринка...

- И Юрку, - словно за ней повторила незнакомая женщина.

"Это, наверное, бедная Юркина мамаша!" - наконец-то догадалась девочка и чуть не высунулась от любопытства.

Экскурсовод закончил:

- Да, и Юру, - всех четверых теперь надо оберегать до тех пор, пока не выяснится местонахождение археологических дневников и записей Бориса и пока не удастся обменять их на Машу. Именно в этом смысле я человек недостаточно надежный. Может быть, мне мальчиков тоже пристроить к матери Варваре?

Марья Павловна, которая до сих пор не подозревала, где прячут двоих детей, спросила:

- Это тут, за стенкой, что ли? Молодец, Саша, хорошее место! А не придётся их для этого в юбки наряжать? (Маринка представила подобную картинку и запихнула себе в рот косу, чтобы не рассмеяться.).

Получив от скульптора исчерпывающий ответ, следователь сказала:

- Вобщем так, дети мои! Поскольку никаких следов Маруси пока нам отыскать не светит... Ань, я же сказала "пока"!.. съезжу-ка я в столицу: мне просто необходимо повидать коллегу Смыслова. Анька, дай тарелку: слюнки текут! Вы есть хотите?

- Нет, - ответил за женщину Алексей. - Мы с Трегубовым поели плотно, а она - худеет! - Послышался лёгкий шлепок и опекун (кто же ещё это мог быть, Маринка теперь поняла!) возмутился: - Ну, если ты и детей станешь так по головке гладить!.. Марья Пална, ты теперь поняла, откуда все мои синяки и шишки?

- Машка, как же ты поедешь с такой ногой? - спросила Анна.

- А пусть меня кто-нибудь из вас везёт! - заявила Марья Павловна! - А то совсем загнали моего бедного ослика: нагрузили его непосильной ношей так, что он концы отдал, а теперь собираетесь в сторонке стоять, любоваться? Дудки!..

- Но наша-то красавица и засвеченная вся, и потом в ней же напихано всякого, сама знаешь, - размышляла Анна.

Скульптор предложил:

- Хотите, я вас повезу?

- На чём, - удивился Алексей, - ты ведь у нас безлошадный?

("У него же есть мотоцикл!" - мысленно обиделась Маринка за дядю Сашу.)

- Напрасно так думаешь. Мы с твоим Юркой знаешь как подковали моего Конька-Горбунка! Он и по долинам, и по взгорьям летает теперь сказочно! А уж по ровному асфальту!..

- Годится! - наевшись, Луканенкова была готова теперь лететь хоть на край света. - Только вначале надо мальчишек определить под крыло...

- Мы с Анькой после того, как пристроим ребят, можем поехать в Рязань, полечить твоего "осла", - вызвался Алексей.

- "Мы с Анькой, мы с Анькой", - передразнила его Марья Павловна. Рожу свою бандитскую сначала в порядок приведи, а то хорош будешь возле чужой тачки с такой физиономией...

- Кстати, если не возражаешь, мы воспользуемся ею на обратном пути: наверняка тоже придётся не сегодня-завтра в Москву смотаться. - Алексей пояснил в раздумье: - Хочу порыться в своих домашних архивах. Правда, там и так уже достаточно пошуровали, но вдруг что-то осталось?

- Не советую! - предостерегла его следователь. - Что там наверняка осталось - так это наблюдатель. Стоит тебе, а особенно "вам с Анькой", появиться, - хлопот не оберётесь! Давай лучше мы с Шуриком заскочим. Скажи только, что искать и где?

- Все фотографии, относящиеся к раскопкам... А где... Я и сам бы теперь хотел это знать!

Марья Павловна выгоняюще махнула рукой:

- Ну-ка, брысь! Дайте мне собраться. Отведите лучше мальчишек в монастырь, от греха подальше.

Анну она задержала, попросив помочь.

- Маш, но ведь я-то день теряю! Мне же надо что-то делать!

- А ты его не теряй, а используй - на все сто! - поучала её по бабьи Луканенкова, когда Анна помогала ей натягивать на больную ногу брючину немыслимо сиреневых летних штанов. - Не, погоди, рубашку я сама, я же не паралитик... - и пояснила: - раз Бог дал тебе день роздыха, возьми его, как подарок, и просто отдохни. У тебя под боком потрясный мужик, который только что в рот тебе не заглядывает. Да я бы такого с руками оторвала, не будь у меня моего дальнобойщика!

Анна запротестовала, правда, довольно неубедительно.

Маринке стало жутко неудобно: она не рассчитывала, что её слежка во благо Юры превратится в обычное подслушивание женских секретов. К тому же, что ей теперь делать? Ведь мать сейчас уйдёт и наверняка запрёт её в номере на ключ. Объявиться? Ни за что!

Девчонка поглядела на приветливо протянутые к ней и одновременно грустно склонённые ветки берёзы... Они казались достаточно надежными... Да и не высоко здесь. Подумаешь, второй этаж! Маринка решилась. Она обвязала косу дважды вокруг шеи, чтобы не цеплялась по дороге, взобралась на перила балкона, сбросила на землю купальник, проследила взглядом, где он упал, примерилась и... ровно через две секунды спланировала вниз на самой распечальной берёзовой ветке... Куда-то вверх удалился материнский голос, втолковывавший Юркиной матери:

- Согласись, возле детей тебе светиться нельзя. Предпринять что-либо ты тоже не можешь: всё равно должна сейчас дожидаться, пока Марья Пална привезёт тебе информацию. А уж я землю буду носом рыть - можешь не сомневаться! - Следователь щедрой рукой протянула Анне собственный купальный костюм. - На, пользуйся, пока меня нет.

- Да я не влезу, - благодарно пробормотала та.

- Влезешь, влезешь! А не влезешь - найдёте местечко поглуше и - в чём мама родила! - подзадорила она вконец засмущавшуюся Анну. - Не комплексуй! Ты ещё - ого-го! - знаменитый смех Марьи Павловны раскатился по всему этажу, достигнув холла, где уже с некоторой долей нетерпения прохаживались Алексей и Саша Трегубов.

Капитан Луканенкова взяла пакет, в который запихнула медицинские журналы и документы, засунула туда остатки сыра, предварительно завернутые в целлофан, оставила дочери на столе записку и повесила на плечо дамскую сумку.

- Зови мужиков, я готова!

- По коням? - экскурсовод своего двухколесного уже запряг.

Марья Павловна отдала последние распоряжения Ане и Алексею:

- Чтобы головы себе сломали сегодня, вспоминая, куда Арбузов мог заныкать бумаги, - и подмигнула пунцовой Аньке, сделавшей ей в ответ "страшные глаза": - Не зря же я вас тут вдвоём оставляю, соображаев этаких!.. За Маринкой присмотрите, если мы с Шуриком вдруг вздумаем закатиться на обратном пути в какое-нибудь злачное место, бездомные вы мои!

Сунув Алексею ключ от комнаты и повиснув на скульпторе, Марья Павловна покинула номер - только хохот и проклятия в адрес больной ноги покатились по коридору...

- На что это она намекала? - ехидно прищурился Алексей, глядя на алые щеки свояченицы.

- Ни на что не намекала, просто... купальник вот забыла! Лёш, пойдем скорей отсюда, - засуетилась Анна, боясь остаться с ним наедине и чувствуя на себе жадный взгляд мужчины. - А то вернётся Машкина дочка и испугается, увидев нас: мы же ещё лично не знакомы!..

* * *

Лично не знакомая им, но заочно знавшая теперь всё семейство Маринка в это время обшаривала берег в поисках Юрки Арбузова.

Как назло, пацана нигде не было. Она вдоль и поперёк облазила лесок наверху, кусты внизу и, уже отчаявшись, опустив голову, побрела по кромке воды мимо отдыхающих в сторону монастыря. Навстречу ей, так же уныло шагал мальчишка. Они заметили друг друга, когда стояли почти нос к носу.

Дети одновременно завопили:

- Маринка!

- Юрка!

- Слушай, что расскажу!

- Нет, вначале я!

Они остановились, огляделись по сторонам, потом присели на песок и, приблизив голову к голове, шепотом начали оживлённо обмениваться потрясающими новостями.

Когда Маринка рассказала, что речь идёт о каких-то бумагах Юркиного отца, которые могут обеспечить возвращение Мани, парень задумался... Глаза его застыли, завороженно глядя в одну точку, казалось, стали ещё больше.

Маринке не терпелось всё побыстрее узнать:

- Ну?..

- Чё ты "нукаешь" без конца?.. Видел я кое-что! - сжалился наконец Юрка. - Только не знаю - те это записки, или нет.

- А где они лежали? - Не давала она ему покоя, опять сильно картавя... - Р-раскажи всё подр-робно!

- Я считаю, что ты должен сообщить об этом опекуну! - безапеляционным тоном, взятым напрокат у Марьи Павловны, сказала Маринка.

- Ну вот еще! - возразил Юрка. - А что если это какая-нибудь ерунда? А они с мамой наверняка помчатся туда проверять, рискуя из-за неё жизнью?! Нет, я должен сам всё проверить.

- Но ты же даже не знаешь, что же это должно быть! - нервно зажужжала девочка.

- Так ведь они и сами не знают. Ты же говорила, что надо найти какие-то археологические записи отца. Я смотаюсь туда, достану эти бумажки и, если это не то - ничего не скажу ни маме, ни дяде Лёше. Так им не придётся зря надеяться! - Юрка был на редкость сообразителен!

- А ты не думаешь, что тебя станут искать, будут волноваться, пока ты "мотаешься"? - в Маринке заговорил материнский инстинкт.

- Не-а, - хитро прищурился парень, который передоверил мать опекуну. У них сегодня первый выходной за много дней. Меня дядя Лёша предупредил, что днём они не появятся, он возьмет у дяди Саши краски и пойдёт с мамой в какое-нибудь глухое место "на этюды". А это - до самого вечера! - поделился своим знанием художнического дела Юрка.

Девочка призадумалась.

- А как же ты туда поедешь? У тебя же денег нет на дорогу!

Он только беспечно махнул рукой:

- А, ерунда! Есть много способов...

- Знаешь что? - решила вдруг Маринка. - Я поеду с тобой. И не возражай! Со мной тебе будет безопаснее: меня-то никто не похитит! Тем более, что моя мама тоже на весь день уехала в Москву. Только надо сделать так, чтобы знали, где нас искать, если вдр-руг что...

Во первых, решила достойная дочь Луканенковой, Юрка зайдёт к матери Варваре и подбросит ей записку. Это - обязательно!

Во-вторых, Маринка забежит домой (то есть, в номер), закинет купальник и возьмёт денег на дорогу: она принципиально никогда не ездит зайцем.

Кроме того, ей тоже надо оставить какую-нибудь успокаивающую весточку для мамы (естественно, без подробностей: что же она, не понимает?).

В-третьих, надо сообразить что-нибудь насчет еды. Ну, это она тоже берёт на себя!

Выполнив все пункты данного плана, дети встретились на автобусной остановке в сторону Рязани...

* * *

Марья Павловна с сомнением оценивала хлипкий, на первый взгляд, мотоцикл:

- Неужели ты считаешь, что мы подходим друг другу?

Мотоцикл отвечал ей презрительным молчанием. Даже руля не повернул!

- Экий ты обидчивый какой! - фыркнула следователь. - Ладно, тебе же хуже: и не таких обламывали!

Она попыталась оседлать "гнедого", но тот завалился на бок и придавил капитана. Анна с Алексеем застали только финал сцены, когда Луканенкова уже выползала из-под почти одержавшего над ней верх взбесившегося иноходца.

- Маш, ты что там валяешься? - развеселилась Анна и тут же пожалела: она, видно, ещё не слишком хорошо знала, что капитану Луканенковой палец в рот не клади!

- Это я вам новые позы демонстрирую! - злорадно отбрила Марье Павловне. - А то у тебя опыта маловато!

Алексей помог ей подняться и не преминул укоризненно заметить, кивая в сторону Анны:

- Ты мне её не развращай! Что я потом буду делать с таким опытом?..

- Тьфу на вас, одно только на уме!

Анна разозлилась и ушла на дорогу..

На автобусной остановке в сторону Рязани на лавочке "загорали" Юрка и длиннокосая девочка.

"Так вот она какая!" - с интересом подумала Анна, издали любуясь красой и гордостью Машки, сослужившей столь добрую службу: благодаря ей, познакомились Юрка с Маринкой, а затем судьба свела с её деятельной мамашей и Анну.

Алексей и автобус подошли одновременно...

- Стой, Юрка, куда?.. - сердце у Анны выпало через пятки и покатилось по дороге вслед за сыном.

- Подожди меня здесь! - крикнул ей Алексей.

Через минуту он газовал рядом на мотоцикле скульптора.

- Прыгай!

Они стартовали, когда ещё даже не развеялась пыль от колёс автобуса и догнали его на первой остановке.

- И куда вы направляетесь, позвольте узнать? - лицо опекуна было приветливым и спокойным, на Анне же лица не было вовсе.

Дети, виновато опуская головы, высадились из автобуса, искоса посматривая друг на друга, начали что-то мямлить насчет интереса к Рязани и её кремлю... Анна села на землю, закрыла руками глаза. Маринка бросилась к ней, стала утешать:

- Вы не расстраивайтесь так! Мы к вечеру бы вернулись. Проверили: те ли бумаги, или не те, и - вернулись! Я даже денег на дорогу взяла!

Анна подняла голову:

- Какие бумаги?.. Что?.. Что?..

Юрка осуждающе глянул на болтливую подружку. Маринка виновато теребила косу.

Теперь ему ничего не оставалось, как всё рассказать матери и опекуну...

- Знаете, когда я прятался у бабы Веры в доме, я лазил везде, по всем шкафам и ящикам. Есть-то хотелось! - Он будто оправдывал своё любопытство.

- Ну?..

- Что "ну"? Ничего там не было, кроме старых тряпок, спиц и мышей...

- А ты всё осмотрел?

- Всё, кроме подпола. Там в первый день воды было по колено: после дождей - почва сырая... - тянул Юрка. - Зато, когда подсохло, я и туда слазил.

...Когда Юрка спустился в темный подпол с огарком свечи, на пустых полках он не нашел ровным счетом ничего съестного, кроме заплесневевшей свёклы и пустой огромной бочки, в которой остался лишь еле уловимый запах рассола. Голодный мальчишка хотел забраться на полусгнивший шаткий табурет, чтобы вылезти из противной лужи и осмотреться ещё раз получше.

Деревяшки и жердочки рассыпались под ногой, будто карточный домик. Что-то глухо стукнуло о земляной пол... Юрка увидел среди порушенного гнилья нечто похожее на ящик.

"Клад!" - была первая мысль. Но рассматривать внизу он не стал, скоренько поднялся в кухню.

Ящик был металлический, с запором. Юрке пришлось немало повозиться, прежде чем он его поломал. Каково же было разочарование, когда вместо спрятанных там пачек с деньгами, он нашел несколько толстых отсыревших блокнотов со склеенными страницами и какие-то наспех засунутые между этих страниц бумажки, чертежи, рисунки, записки...

Мальчик разозлился, запихнул всё обратно и снова кинул в подпол, даже не проследив, не открылся ли короб, скатываясь по лестнице. Эпистолярное наследие и мемуаристика Юрку пока что не интересовали... Он со злостью снова прихлопнул крышку подпола, закрыв его, как и раньше, половиком...

- Всё, - сказал он.

- Вы ведь ищете какие-то бумаги, - добавила Луканенкова-дочь. - Мы хотели их вам доставить.

Взяв с детей клятвенное обещание вернутся и оповестить Марью Павловну о том, что её поездка в Москву переносится, и обязательно сообщить причину (в этом мать почему-то доверяла Маринке больше, чем сыну), Алексей с Анной отправили их обратно в Солотчу.

- Ань, ну ты уже отошла? - тревожно разглядывал её художник.

- Ага, чуть было не "отошла"! - Анна дрожащими руками торопливо пыталась отцепить пристегнутый к багажнику шлем. - Поедем скорее! Сердцем чую: это те самые дневники Бориса!

Запихнув под колени юбку, чтобы не задиралась от встречного ветра, захлебнулась воздухом, спряталась за широкой спиной Алексея, Анна закрыла глаза и, преодолевая страх, понеслась вперёд в обнимку со своей надеждой.

* * *

Марья Павловна по всем правилам отчитала дочь, укоризненно покачала головой на Юрку и послала их вместе обратно в монастырь:

- Чем матерей пугать, лучше бы проверили, как там Катя с мальчишками. Да и в хозяйстве женском лишние руки всегда сгодятся! Павел, небось, уже давно граблями машет!..

Выполнив свой родительско-воспитательский долг, она обратила внимание на Трегубова, удивленно воззрившегося на пустующее стойло резвого "гнедого".

- Ускакал твой жеребчик! - обрадовала она парня, в унынии привычно подкручивающего ус. - Вернётся, не беспокойся! Седоки у него опытные, не чета мне! Ты лучше скажи, что нам-то с тобой делать? Я в том смысле, что ехать совсем не могу! - Следователь показала с усмешкой на больную пятку. Армия разбита, конница бежит!

Саша пожевал губами, почему-то покосился на мастерскую, потом предложил:

- А что, если я съезжу в Рязань и привезу ваш "москвич"?

- Хорошая мысль! - обрадовалась Марья Павловна. - Не брошу я его ни за что! Ты вообще-то в них разбираешься? Вижу, вижу! - увидела она тактично-изумлённый взгляд Трегубова. - Да там делов - на копейку: что-то с подачей бензина.

Она протянула ему царственным жестом ключи от зажигания.

- А вам Аня или Арин говорили что-нибудь про кассеты? - осторожно поинтересовался скульптор, зорко подметив прекрасные линии руки.

- Видеосамопал? Ес, оф кос! - с чистым рязанским произношением у Марьи Павловны было всё в порядке. - Давай, оставь мне, какие надо, я просмотрю, пока детей нет, может - знакомого кого увижу. У твоего видюшника пульт есть, чтобы мне не вставать?..

Трегубов поставил возле шумной милиционерши свежезаваренный чайник ("Это что - намёк на мои автомобильные проблемы?" - звонко расхохоталась Марья Павловна), связку баранок и вазочку с вареньем и отправился за покинутым заслуженным "старичком".

12.

"А после его ухода мы ещё долго говорим о том, какой он изысканно утонченный кавалер."

Сэй-Сёнагон "Записки у изголовья"

- Вы были правы, мадам, - галантно подтвердил скульптор с французским прононсом через какой-нибудь час-полтора, - всего-навсего жиклёр надо было продуть!

- Песочек сыплется... - огорчилась Марья Павловна, мимоходом кивнув в ответ хозяину. - Совсем старый стал...

Она с напряженным вниманием всматривалась в лицо на экране. Там вполоборота к Кофру (которого было нетрудно определить по "нарисованному" Алексеем и Анной словесному портрету,) сидела одна очень знакомая для неё личность... В течение последнего часа этот высокообразованный по виду сноб уже не раз мелькал в компании иных личностей, отнюдь не страдавших избытком интеллекта. Некоторых из них капитан Луканенкова даже знала: они фигурировали в качестве главных героев разных дел - по линии хищения ценностей.

Больше всего её озадачивало то, что она точно встречалась с этим типом нос к носу в управлении, не далее, чем два месяца назад. И раздражало, что она, ну - никак, не могла вспомнить имя этого человека (хотя, что тут странного: по её-то делам он никогда не проходил).

- Слушай, Смыслов, - вдруг оговорилась она, - вспоминай, кто это?

- Мадам, вы не у себя в управлении, а на отдыхе в Солотче! - напомнил ей Трегубов.

- На отдыхе, будь он неладен, - подтвердила Марья Павловна, - а мне позарез нужен Смыслов!

- Ну, в чем же проблема? Давайте ему позвоним! - предложил скульптор.

- Нет уж, сыта я Рязанским переговорным по горло! - от возмущения она чуть не смахнула чашку со стола ("А ещё Маринке говорю, что она Безручко!" - пожурила сама себя Луканенкова). - Мне надо видеть его лично, показать вот этого типа, узнать: кто такой, и - как можно скорее!

- Хотите, я его нарисую, и мы отошлём вашему коллеге по факсу эту личность?

- А ты сможешь? - недоверчиво поразилась капитан.

Причем, её удивила не столько способность Саши воспроизвести "личность" на бумаге, сколько - возможность отослать из этого захолустья по факсу.

- Еще будучи в Москве, я зарабатывал на пропитание, просиживая за ватманом с углем и пастелью в подземном переходе. А что касается передачи на расстояние - до нашего провинциального местечка тоже докатились признаки цивилизации, - начал Трегубов и тут же вспомнил, какие ужасающие её следы видел прошлой ночью в доме у Пышки.

- Нет, в самом деле? - восторгу следователя не было предела: Трегубов, голубчик, выручай! - она заговорила кабинетно-просительными интонациями.

Если к скульптору с какой-нибудь просьбой обращалась представительница прекрасного пола, да ещё с такими руками...

Через полчаса срисованный со стопкадра портрет был готов.

- Удобно работать, когда совсем не вертятся, - похвалил натурщика Трегубов.

- Как живой! - Марья Павловна расцеловала Сашу, приведя его в немалое смущение. - Откуда будем факс отправлять? - деловито осведомилась она.

- С нашего местного переговорного, - открыл ей "страшную тайну" Трегубов. - Там такие милые люди работают!..

- А зачем им факс? - любопытство, перешедшее в профессионализм, всегда одерживало в Марье Павловне верх над резоном (иначе она бы не "влипла" так глубоко в эту историю).

- Да это - личный! Просто на службе его держать сподручнее: лучше охраняется, - объяснил искусствовед.

С чистенькой старорежимной почты портрет был "экспортирован" в Управление очень быстро, что в самое сердце поразило любительницу современной техники. Смыслов подтвердил получение по телефону (и связь отсюда работала отменно, не то что в Рязани прошлой ночью). Не зная, можно ли свободно говорить, он лишь намекнул Марье Павловне, что нашел в архивах кое-какие интересные факты по поводу раскопок, которыми руководил Борис Арбузов.

Вась-Вася явно находился в затруднении. Он умолял Марью Павловну приехать: так надо было с ней посоветоваться. В последней экспедиции нежданно-негаданно погиб студент... Трагический несчастный случай, однако, его мать говорила, что не верит в случайность.

- И правильно делала! - заорала Луканенкова. - И ты, Вася, не верь! Рой в этом направлении, пока что-то не нароешь. Слушай, я тут кое-что откопала, так что радуйся: ты мне тоже позарез нужен. Встречай с гитарой и шпагой!..

В трубке что-то затрепыхалось, запело, зачирикало, потом прокашлялось и смолкло. Марья Павловна задала последний вопрос:

- Что скажешь по поводу факса?..

- "Что-то с памятью твоей стало" на отдыхе, - съязвил Смыслов. Откуда у тебя этот шедевр?

- Так я здесь классного художника откопала. Он мне его почти с натуры срисовал!

Коллега был не на шутку удивлён:

- Да что там у вас делается? Кому в твоём несчастном доме отдыха понадобился Эксперт?

- Что? Так это - сам Эксперт? - Марья Павловна потеряла равновесие, пытаясь пристроить свою голень в горизонтальное положение, чуть со стула не упала. - Да я его и видела-то всего один раз, от силы - два! Слушай сюда, Вась-Вась! Дело чрезвычайно серьезноё! Помнишь, мы вели пропажу Сережи и Вани Днепровых? Я и по ним имею надежду закрыть "висяк". О нашем разговоре - ни одной живой душе! Найди мне координаты этого Эксперта. Хоть из под земли достань!.. Лучше и те, и те!.. Вот пока я мужественно добираюсь со своей отпускной травмой, ты и подшевелись. Съезди к матери студента, потом выясни, где Эксперт находится в настоящий момент. Я много мотаться не смогу: слегка обезножела, даже думала послать вместо себя - моего человека.

"Ого! - Трегубов не знал, смеяться ему или огорчаться, - Я - её человек! Пожалуй, это - комплимент".

- За сколько управлюсь с дорогой? - Марья Павловна отвлеклась на секунду от трубки, прикинула. - Часа через четыре! Знаю, что долго, но ты, я надеюсь, без дела сидеть не будешь?! - Она, наконец, дала возможность вставить слово и коллеге. - Не сейчас. Когда встретимся, объясню и расскажу. Всё, пока! У меня деньги - на вес золота! И запомни: никому ни слова, ни одной живой душе, а то, невзначай, от нас самих одни души останутся. И портретик спрячь или порви: есть оригинал, нечего его тиражировать!..

Луканенкова откинулась на сиденье стула, вытирая внезапно вспотевший лоб.

- Давай, Шурик! Отвези меня в медпункт, пусть снова перевяжут эту проклятую ахиллесову пятку и дадут какое-нибудь обезболивающее: печёт - сил нет! А потом я сразу в Москву: видно, предстоит ещё одна бессонная ночь!..

* * *

Когда капитан Луканенкова похитила Василия Смыслова из кабинета, рабочий день уже близился к концу.

Она не стала подниматься на этаж, а пропела ему серенаду по внутреннему телефону из проходной и теперь поджидала в машине прямо у выхода из здания.

Смыслов ушел, никому не докладываясь, поэтому чувствовал себя, как школьник, сбежавший с уроков. Он был оживлён, весело и храбро оглядывался по сторонам: не застукал ли его кто-нибудь из своих.

- Слушай, объясни мне: что это делается? Тебя - в отпуск задвинули, мне не дают возможности никуда сунуться: того и гляди нос прищемят. Арбузову твою, между прочим, в розыск объявили.

- Вот даже как?! - прищурилась Марья Павловна. - Ну, что ж, нам тоже надо кое-кого разыскать... Так, говоришь, мать свалившегося с поезда студента дала адрес его бывшей девушки?..

Стоя на одной ноге, капитан позвонила в дверь семейного общежития на Щербаковской. Смыслов остался в "москвиче" изучать записи подпольной клиники.

Дверь открыла маленькая, худенькая, смуглая, как воронёнок, молодая женщина лет двадцати двух - двадцати четырёх. Она смотрела на цветастую Марью Павловну, склонив голову к правому плечу.

- Вы... кто?

- Вас должен был предупредить мой коллега, я сама из милиции, аккуратно начала следователь, чтобы не вспугнуть птенца, и протянула удостоверение. - Да вы как следует прочитайте, а то спрошу я вас через полчаса, как моё фамилиё, не назовёте ведь.

Воронёнок рассмеялся и протянул крылышко:

- Светлана! Фамилию, может, и не сразу запомню, но то, что вы - Марья Павловна - навек!

"Светлана! Чего-то её остроумные родители в ней недоглядели", удивилась капитан, следуя согласно приглашающей руке в комнату.

- Кофе хотите? - спросила Светлана и вышла на кухню ставить чайник.

- Вы кто по профессии, Света? - крикнула ей вслед "незабываемая" Марья Павловна.

- Я надеюсь, мне моя учеба и не понадобится больше. У меня факультет невест - филологический. Так что скоро выхожу замуж и начинаю в быстром темпе терять квалификацию. Вам с молоком, с сахаром или как?..

- А вы сюда всё несите, на месте разберёмся! - Луканенковой надоело орать через коридор.

Она осмотрелась, куда бы ей пристроить ногу, водрузила её на нижнюю перекладину стола, начала обмахиваться каким-то пестрым иностранным журналом. В комнату вскоре зашла Светлана с подносом в руках. Поставила чашки, сгущенку, разлила кипяток и открыла баночку быстрорастворимого кофе. Себе она бросила лишь щепотку, сильно разбавив его молоком.

- Цвет лица боитесь испортить? - насыпала себе две ложки Марья Павловна, которую в детстве часто дразнили Матрёшкой за толстые красные щеки.

- Нет, что вы, просто мне сейчас нельзя!

Луканенкова проследила за её ладонью, улегшейся на животе, тут же спросила:

- Какой срок?

- Пока ещё девять недель, но я до конца не решила, буду ли оставлять: слишком много проблем, - откровенно призналась девушка, проникшись доверием к чем-то расположившей её к себе женщине.

- А что отец-то говорит? - Марью Павловну "умиляла" простота принимаемых решений.

- Отец пока не знает. А зачем? Подумает, что я его тороплю с браком, станет нервничать, кому это надо? - беспечно пожала плечами Светлана. Только худые лопатки заходили под футболкой.

- Сама, как будто, не нервничаешь? - беседа приняла доверительный характер и можно было перестать обращаться к воронёнку официально.

- А что переживать?.. - Света задумалась. - Я уже своё отпереживала!

Луканенкова отставила горячий кофе в сторону и поняла, что пора приниматься за дело:

- Моему коллеге рассказала о тебе мама Миши Короткова.

Лицо девушки выражения не изменило, да и было бы удивительно: ведь прошло более пяти лет, в августе будет шесть...

Это было прекрасное, чудесное, изумительное лето. Они с Мишей познакомились после её выпускного бала, когда он сдавал последний экзамен летней сессии, а Света пришла подавать документы...

Вступительный июль и половина августа пролетели - как одна летняя ночь. Проверка на везение по номеру билета, подготовка к вопросам, тревога за оценки, радость поступления, - всё это давно стерлось из памяти. Осталось только одно: ощущение бесконечного счастья, длившегося до отъезда Миши на практику.

У неё не было тогда свободного времени: оно Свете не принадлежало. И она сама, и её время, и все её мысли, мечты, взгляды на жизнь, думы о будущем, - всё было отдано ему, посвящено любви, соотносимо лишь с единственной их целью - никогда не расставаться.

("Прямо, как у Аньки Арбузовой, - подумала в этот момент Марья Павловна. - Всё - для муженька! Так - да не так!")

До сих пор Света хранит его письма, в которых он сначала с восторгом описывал раскопки, потом интонации его отзывов перестали звучать так мажорно.

В конце концов - настроение сменилось окончательно. Мише не нравились отношения, которые практиковал в группе их руководитель - Борис Арбузов. Точно в школе: разделение на "шестёрок", прилипал и любимчиков. В число последних, по каким-то ему самому неведомым причинам, попал и Михаил Коротков.

Арбузову нравилось его работоспособность, его серьёзное, граничащее с педантизмом, кропотливое отношение к делу. Он стал чаще других брать Мишу на "осмотр местности", иногда освобождая его для этого от изнурительного физического труда.

На подобных прогулках с научным руководителем студенту с апломбом преподносились прописные истины, якобы познанные шефом на примерах собственной нелёгкой жизни. На этих же примерах он развивал и собственные теории: о скоротечности времени, о том, что добро и зло - понятия относительные, так как всё в мире относительно, о том, что главное оставить в жизни после себя след, а какой он - пусть разбираются потомки. Высокопарность лезла из него так поучающе-раздражительно, что в такие моменты Коротков просто отключался, старался думать о своём.

Он предпочитал вспоминать, как они со Светланой бегали друг к другу на свидания, как он провожал её по ночам, как они часами не могли расстаться, как были счастливы, когда мать Светы, убедившись, что девочка поступила, со спокойной душой уехала отдыхать, а они...

Как они простояли двое суток в "живом кольце", объединённые и отъединённые от других защитников Белого Дома своим собственным кольцом рук - как волшебным кругом Хомы Брута... С той лишь разницей, что вокруг него бесилась нечисть, хотевшая растерзать бодрствующего грамотея, а их окружали люди, готовые с песнями и плясками отдать жизнь за "правое дело". Влюблённым казалось, что нет в мире другого столь прекрасного места. Диссонансом врывался в грёзы, но был не в силах прогнать их даже неприятный запах от земли, обильно политой пьющими пиво бесстрашными весельчаками.

Вскоре после этого Михаил и оставил её одну. Они надеялись, ненадолго...

Поэтому ему дико было слушать рассуждения на тему о том, какой может стать прекрасной жизнь, когда есть в ней самое необходимое человеку свобода. Она состоит из трёх "китов": умения распоряжаться своим временем, телом и карманом.

Видимо, руководителю нужна была аудитория, потому что его друг - тогда ещё малоизвестный фотограф, с которым он проводил немало времени, в периоды своих разовых приездов в экспедицию сам разговаривал с археологом менторским тоном.

Всё это описывал Миша Коротков своей будущей жене.

Предпоследнее письмо от него очень сильно напоминало по настроению первые: оно было бодрым, полным радужных надежд на будущее, в нём описывалось одно потрясающее событие, в которое трудно было поверить...

Они частенько забирались в какие-то Богом забытые места, обследовали старые разваленные церкви, усадьбы, владения. В одном из таких мест - Миша всё хотел поделиться этим со Светланой при встрече - они случайно обнаружили нечто, имеющее огромную ценность. Причем, не только историческую.

Студент радовался, как ребенок: они преподнесут находку государству. Учитывая, что произошло это вне раскопок, на очень значительном удалении от них, они, быть может, даже получат на двоих свои законные двадцать пять процентов. Арбузов обещал, что тут же займётся оформлением и отправкой ценностей в ближайшее время.

Трудно сказать, что произошло в ближайшее время... Следующее письмо было последним... Сумбурное, не похожее ни на одно из предыдущих... Миша писал, словно напившись... Он сообщал, что бросает практику, просил узнать в деканате, можно ли ему перейти к другому преподавателю, а если не разрешат - придётся бросить институт. Он обращался с просьбой к Светлане на вокзале его не встречать. Пусть это сделает кто-то из друзей, а лучше, чтобы их было несколько. Она выполнила всё, что он хотел, вот только не прийти на вокзал было свыше её сил...

Когда проводники сказали ребятам, что тело парня осталось на небольшом полустанке дожидаться железнодорожной милиции, девушку скрутила резкая опоясывающая боль по низу живота и пояснице. Она на месяц угодила в больницу, даже в последний путь не проводила своего единственного...

Света спокойно поставила чашку с кофейным молоком, так и не выпив.

- Я всё думаю: напиши я тогда, что жду ребёнка, может, иначе бы всё обернулось?..

"Алексей говорил, что и Анна била себя кулаком в грудь: вот если бы, мол, выслушала Бориса, когда он приходил в последний раз... - следователь вздохнула: - Дуры мы, бабы! Нельзя надеяться только на мужиков, мы и сами можем кое на что сгодиться, кроме койки!"

- ...Но мне так хотелось сказать ему об этом - глаза в глаза, продолжала Света, - я должна была его видеть в этот момент. Я вообще ему мало успела написать... Не умею...

Марья Павловна умела быть и тактичной и мягкой. Она взяла руку молодой женщины, сказала, невольно завидуя смуглянке:

- Ты счастливая, деточка! Не каждой дано встретить такого парня и такое чувство...

- Я была бы счастлива по-настоящему, если бы его ребёнок не покинул меня, как он сам. - задумчиво произнесла Светлана, невольно опять положив руку на живот.

- Всё, как говорится, "в руце Божьей"! И всему - своё время. Представь, ты родила бы тогда, и что?.. Ни выучиться, ни работать толком, кроха голодная на руках - что в этом хорошего? Как дома-то отнеслись?

- Моя мама, когда узнала, что со мной произошло, сказала только, что теперь мне её слёзки отольются... С тех пор я - в общежитии.

- Ну, у тебя здесь совсем неплохо.

Марья Павловна уже хорошенько огляделась. Скромно, конечно, но есть всё необходимое и даже ещё чуть-чуть. Без вот этих ненужных "чуть-чуть" настоящий дом невозможен! - считала она. Да и я сама считаю так же.

- Вообще-то здесь Олег живёт...

- Ты пойми, - убеждала капитан Луканенкова девушку, - ведь этот ребёнок - продолжение тебя! Вот ты говорила, что перестала тогда себе принадлежать, забыла обо всём, кроме своего студента. Так ведь и теперь твоё тело опять уже не совсем твоё: оно готово раздвоиться. Там живет малюсенькое существо и с ужасом ждет решения. Представь на минутку, что этот эмбрион всё понимает!.. Почему тогда ты не задумывалась ни на секунду, а теперь - соображаешь: "быть иль не быть"? Разве тогда проблем было меньше?.. Сейчас ты всё можешь, ты - взрослый человек! Получила такую шикарную профессию: можно дома работать. Сидеть с ребенком самой. Даже если ты и не выйдешь замуж. Мечта! - Воронёнок стал беспокойно вертеться. Марья Павловна на секунду, по бабьи, отступила от темы: - Хороший хоть человек?

- Очень! - горячо и убеждённо сказала Светлана. - Поэтому не хочу, чтобы ему что-то мешало.

- Он кто по профессии?

- Он в каком-то большом издательстве, работает на современном полиграфическом оборудовании. Да вот их продукция, - гордо продемонстрировала Света рекламные проспекты.

- Зарабатывает-то хоть нормально? - Марья Павловна не могла обойти стороной этот жизненно важный вопрос. - Чего же у него жилья своего нет? Какого он роду-племени?

- У него с мамой есть квартира на Сретенке, но малюсенькая, а он хочет купить свою, собирает деньги.

- Ну, а если он будет собирать их до самого конца твоей беременности? Или думаешь, раз он полиграфист, то не заметит, что тебя стало немножко больше?

Луканенкова подумала: "И чего я, собственно, её уговариваю? Мне-то какой резон? Сама, грешница, помчалась в консультацию, когда надо было сессию с токсикозом сдавать! А так - может, был бы у Маринки брат.".

Смуглая девочка взяла в руки чашку.

- Может, вы правы, Марья Павловна, - и улыбнулась: - Видите, запомнила! Даже фамилиё назову, только по слогам: Лу-ка-нен-ко-ва, вот!

- Слушай, деточка, у меня к тебе будет одна просьба: дай мне на время письма Миши из экспедиции.

Увидев протестующий взгляд птенца, как если бы его тащили из клетки за крыло, она решила кое-что объяснить, специально понизив голос и оглянувшись кругом:

- Видишь ли, твой Миша был на самом деле замечательный парень. Он правильно решил, что этот руководитель экспедиции действительно непрост. Настолько непрост, что его... - Марья Павловна сделала испокон века всем понятный жест ребром ладони поперек горла. - Теперь одно его дело ещё рикошетом может ударить по детям, а их ни много ни мало - пять! Мать их подставили и она отсидела ровно столько, сколько ты училась, пока малютки мотались по интернатам.

Расчет следователя оказался верным: птенец слушал, сочувственно раскрыв клюв и представляя себе этих детей.

- Как же так, ведь должно было быть следствие, надо же было разобраться...

- Какое ты ещё дитя! - сказала Марья Павловна голосом Фаины Раневской из кинофильма "Весна". - Ты что, по-прежнему стоишь возле Белого дома и веришь в торжество справедливости через посредство властей?.. Вижу: каждый год туда ходишь. Только мочой там больше не воняет и газончик не истоптан. Посмотри на меня! Вот я - представитель властных структур, капитан милиции, - вещала она теперь "дикторский" текст, - и ничего, благополучно отправлена в отпуск, стоило мне только коснуться дела Арбузова. А Миша? Допустим, ты была в больнице, и не смогла помочь следствию, но где были наши доблестные внутренние органы? Кто вообще стал разбираться, что с ним произошло в поезде? Я понимаю, что тебе это тяжело слышать, но всё-таки так скажу: тебе повезло, что ты помнишь его только живым! У матери этих детей последнее воспоминание о любимом муже (за которого выскочила едва ли не в восемнадцать, точно не знаю - врать не буду) - кровь из его горла... Да и дети выросли фактически без неё.

Поняв по глазам Светы, что она переборщила, Луканенкова снова попросила:

- Я тебе все верну, клянусь косами дочери, они у неё знаешь по какое место?! Мне нужно только их внимательно прочитать, кое-что сопоставить, и я обязательно привезу, лично. Ну уж если лично я тебе успела надоесть, тогда с коллегой Смысловым. Это он заезжал сегодня к маме Миши. - Она одобрительно посмотрела на побледневшую смуглянку. - Молодец, что не забываешь её! Давай форточку откроем?

- Да я к ней редко захожу, она очень занятой человек. У неё уже два внука от старшего сына... А меня все-таки зовет в гости. И Олег ей нравится!..

Светлана подошла к низенькому секретеру в углу возле балконной двери, откуда-то из его недр вытащила прямоугольный пергаментный конверт.

- Вы с собой заберёте или здесь?..

Марья Павловна, сочувствуя девушке, стоящей у окна, сказала с сожалением:

- Возьму с собой, детка, но - как обещала - через неделю верну! Хочешь, расписку напишу?

- А почему именно через неделю? - повернулась к ней Света.

- А такие вот они поставили матери сроки для разборки! Но мы должны их опередить. И опередим! Спасибо, красавица, даст Бог - свидимся еще! по-цыгански предсказала Луканенкова и встала. - Тебе как, пока можно ещё тяжести таскать? Проводи тётеньку до двери. Можешь о визите моём не хвастать: я - личность известная лишь в узком кругу сослуживцев и бандитов. И там, и там почитателей моего таланта - немного!

Смуглянка подставила ей хрупкое крыло...

Марья Павловна с максимальными удобствами расположилась в машине сзади, Смыслова послала за руль:

- Вези меня домой, мочи нет на педали жать!

По дороге она вытрясла из коллеги всё, что он сумел раздобыть, прочитала письма Миши Короткова. Они мало что прибавили к рассказу Светы, но капитан решила: в любом случае - как одно из вещественных доказательств - сгодятся!

В благодарность за скорую и спокойную доставку она заварила сослуживцу свой собственный "фирменный" мелиссовый чай.

- Пойми, мы просто обязаны пойти к Эксперту и всё прояснить! доказывала она Смыслову.

- Да почему мы обязаны? - недоумевал робкий коллега. - Мы же не на службе у твоей замечательной Арбузовой. У меня пока что начальство есть. Думаешь, Крячек поощрит нас за эту бурную самодеятельность?

- Во-первых, старший лейтенант Смыслов, - отчеканила капитан Луканенкова, - не самодеятельность, а прекрасно и оперативно собранные сведения, а во-вторых, вы продолжаете дело вести, вот и ведите! Это я им занимаюсь нелегально. Но раз вы пока что мой подчинённый, извольте не нарушать субординацию!

Старлей стушевался, стал оправдываться:

- Но я же не отказываюсь! Я и так бегаю, как лось. Знаешь, сколько порогов вчера обил, пока выцарапал сведения об этих экспедициях, которым сто лет - в обед? К тому же, археология может рассказать об уголовщине давних времен, но не о дне вчерашнем. А сегодня? Чего мне стоило найти домашние координаты Барского! Он ведь даже не из нашей системы. Ну сама подумай: какое отношение эти письма имеют к Эксперту? Абсолютно никакого!

Марья Павловна также сбавила обороты:

- Подумаешь, стоило! Один звонок! А из какой он системы, мы с тобой знали и раньше: из самой живучей. Но ведь в письмах Студента говорится о какой-то уникальной находке, ценность которой и собирался установить Борис Арбузов. Я задницей чувствую: не зря тусуются вместе Мыльников, старый друг Бориса - он же Кофр - и эксперт по оценке произведений искусства, вывозимых за рубеж! Не может быть, чтобы они встретились в злачном месте случайно именно тогда, когда выпустили Анну. Кстати, ты, должно быть, ещё не знаешь или упустил из виду, - снова дала ему по мозгам начальница, - на даче Арина сгорел именно автомобиль Кофра. Да ты взгляни, взгляни только на их окружение и послушай их диалог! Они спокойно обсуждают время отправки какого-то "ценного груза".

Марья Павловна вставила кассету в магнитофон и перед глазами изумлённого Смыслова поплыл "порноконцерт" из видеосалона Пышки. Следователь быстренько нажала кнопку "стоп" на пульте и расхохоталась с досады:

- Да, теперь точно можешь спать спокойно: я перепутала плёнку. Придётся возвращаться в Солотчу. Как я поеду с такой ногой...

- А может, это и к лучшему, - с облегчением вздохнул Смыслов. Останешься до завтра! А я после работы смогу отвезти тебя к дочери: завтра ведь пятница - короткий день.

- Что ты радуешься, - разгадала его настроение "старший товарищ". Думаешь на халяву позагорать на природе? И не надейся! Если я сегодня останусь - продыхнуть тебе не дам.

Вась-Вась только вздохнул:

- Давай начнем тогда прямо сейчас.

- Ну, что ж, обдумайте свои соображения, сэр! - вежливо предупредила его Марья Павловна и заковыляла в коридор, - я пока вас оставлю на несколько минут.

- Ты куда? - обеспокоился Смыслов, - а как же нога?

- На горшок даже царь пешком ходил!..

Через некоторое время раздался шум сливаемой воды, шуршание пакетов в прихожей и, под конец, - торжествующий голос старшей по званию коллеги:

- Оказывается, не такая уж я дура! Нужные плёнки просто в другой сумке. Видео-обзор продолжается!

* * *

Ни Юрка, ни Паша, ни Петя не предполагали, что им даже ужинать не захочется: так устали. Скульптор к ним не заходил: ещё утром он предупредил, что у него - четыре экскурсии в музее.

Целый день дети сграбляли скошенное сено, носили кирпичи, месили раствор, учились старому способу кладки стен. Маринка тоже помогала, чем могла, потом, после скромной постной трапезы - овощей и рыбы, спустилась с Катей к реке.

Они со старшей Юркиной сестрой сидели на камне у воды, отбивались от комаров, слушали пение лягушек и наперебой пытались им подражать. Маринка поначалу старалась не замечать страшных разрушений на лице и теле Кати, потом привыкла и просто не обращала на это внимания. Упиваясь травянисто-речным воздухом, она рассуждала о том, как можно вот так, запросто, похоронить себя в одном месте, ничего не увидев в жизни, отказавшись от учебы, "кар-рьер-ры" и всего остального"... Под всем остальным - она подразумевала, естественно, личную жизнь. Тут фантазия девочки разыгралась:

- А вот было бы здорово, если б кто-то насильно запихнул тебя или меня в монастырь! Представляешь: прямо, как в кино, идет служба, меня должны постричь в монахини, - слово "постриг" она принимала в буквальном смысле и не желала себе расстаться с роскошной косой, - а тут в монастырь врываются всадники, и впереди всех - белокурый принц на черном скакуне!..

Катя задумчиво шевелила босой ногой в воде.

- А мне здесь нравится...

Маринка раскатилась на неё, сделав большие глаза:

- Неужто ты смогла бы пр-рожить тут весь свой век?..

- И принца всё ждала бы, он - тоже человек!.. - ответила Катя.

Девчонка восторженно зааплодировала:

- Ой ты! Как настоящая поэтесса! Ты пишешь стихи?

- Да нет, - рассмеялась Катя: - просто, когда мы были маленькие, мама часто играла с нами в "буриме".

К восторгу Маринки прибавилось фамильное любопытство, захотелось непременно поиграть в эту чудную игру.

Катя вспомнила правила, объяснила их длинноволосой русалочке (та ещё днём потеряла резинку от косы и непослушные волосы всё время расплетались) и девочки так увлеклись, что не заметили: солнце давно уже укатилось за поля-леса...

Стало темнеть. Луканенкова-дочь совершенно твердо надумала, что останется ночевать в монастыре: зачем оставаться в пансионате, когда мать в Москве? Но пришла с вечерней службы сестра Аглаида и кротко осведомилась: не устала ли девочка и не пора ли ей вернуться в дом отдыха, так как о ней будут беспокоиться. Сестра Аглаида всё тем же тоном, которого почему-то все послушались, запретила мальчикам покидать стены монастыря, и сама пошла проводить Маринку.

По дороге они остановились на минуту: лишь затем, чтобы в ответ на "Спокойной ночи!" - мирно прогуливавшейся перед сном многодетной династии, пожелать им: "храни вас Бог!".

(Увидев огромную мамашу вне стола, Маринка поняла, что та, вероятно, решила не останавливаться на достигнутом и ждёт пятого.) Девочка захотела поделиться своими наблюдениями о них, да только сестра Аглаида прервала её эмоциональные оценки, напомнив: "не судите, да не судимы будете", - и перекрестила на прощанье.

Мать многочисленного семейства вдруг вернулась и, как бы в противовес только что сказанной общеизвестной фразе, стала излагать своё мнение относительно Маринки и Марьи Павловны.

Безапелляционным тоном она заявила, как непростительно и безответственно со стороны неизвестно где шатающейся целыми днями женщины оставлять девочку без присмотра, когда вокруг (она очертила себя рукой и круг получился действительно изрядный) происходят такие ужасные события! Буквально только что, тридцать минут назад, к островкам осоки, где рыбачат отдыхающие под руководством местных солотчинцев, прибило течением реки труп мужчины.

Он был настолько обезображен, что человека узнали только по светлой шевелюре, гусарским усам и неизменным джинсам...

Маринка зажмурилась, закрыла обеими руками рот, закричала во весь голос... но тот ей изменил: она даже не пикнула

Сестра Аглаида в ужасе перекрестилась, схватила Маринку за руку и повернула в сторону монастыря, всё убыстряя шаг...

* * *

Сашу Трегубова остановили возле музея, когда он окончил последнюю экскурсию и уже собирался домой: он хотел быстро ополоснуться, взять кое-какие инструменты и пойти в монастырь - поработать, пока не стемнело... Только он шагнул за порог, тут-то из машины молниеносно выскочили двое темнокожанных здоровил и, не дав ему даже запереть избу графика Пожалостина, затолкали в машину... В автомобиле они достали фотокарточку, ещё раз сверили её с побледневшим скульптором и мгновенно исчезли... Свидетелей похищения не оказалось: всё было сделано четко, быстро, без единой заминки...

Юрка несказанно обрадовался возвращению девочки и тут же был оглушен новостью...

Их на время оставили одних: лишь дежурная на воротах сестра да две монашенки, запиравшие церковь Святого Духа. Сестра Аглаида почти бегом направилась к настоятельнице.

- Что же делать?.. - Юркин голос повел себя так же предательски. Марин, ты скажешь, что я пошел спать.

Девочка только мотала головой, не издав не звука. Она видела перед собой вежливого уважительного даже к ней - ещё не очень большой девушке (какой она себя считала), спокойного и неизменно доброжелательного скульптора и не могла себе представить...

Мальчишка не нашел, чем вытереть ей слёзы и схватился за кончик косы, как спортсмен на водных лыжах - за канат:

- Маринка! - шепотом звал он её изо всех сил, - Я должен предупредить маму и дядю Лёшу! Вдруг их ждут в доме у...

Тут голос его снова прервался, провалился куда-то внутрь тела. Но к девочке как раз вернулся дар речи. Она вцепилась в парня:

- Ты боишься, что их могут встр-ретить прямо там?..

Мальчишка кивнул и бочком проскользнул мимо трёх монашек. Они говорили о хозяйственных делах и обсуждали проблему, когда им лучше взять в поселковой конюшне подводу, чтобы завтра перевезти сено.

Тут ещё ничего не знали... Жизнь шла своим чередом...

13.

"Император принес государыне лютню, прозванную Безымянной. Пойдем, посмотрим и попробуем сыграть на ней".

Сэй-Сёнагон "Записки у изголовья"

Ехать на мотоцикле оказалось и быстрее, и интереснее, чем на автомобиле. Когда прошел первый страх, заставлявший Анну тесно прижиматься к Алексею, она ослабила объятия и только чуть придерживалась за его поясной ремень.

Захлёбываясь ветром, впервые ощущая удивительное чувство настоящей скорости и движения, Анна пряталась иногда за спину зятя, сжимаясь в комок, потом снова распрямлялась, представляя, что бы с ней творилось, если б она сидела впереди.

Алексей, взбудораженный тесным соприкосновением с горячим беспокойным телом свояченицы, гнал, как только мог, будто бы убегая от неё и от себя...

Где-то в конце третьей четверти пути, дважды заливая по дороге бак и заполнив канистры, сделали привал. Анна вдруг почувствовала, что страшно проголодалась. Благо - ехали в соседнюю область и кругом полно хозяек с полными овощей вёдрами и пустыми кошельками.

Путники купили несколько малосольных и свежих огурцов, кирпич серого хлеба, помидоры, лук и редиску - по ужасающим ценам (понятия Анны в этом вопросе отстали от жизни на пять лет). Алексей настоял, чтобы Анна попробовала черешню с клубникой, взял по кульку ягод на её вкус.

Отправились "в поля" перекусить.

- Лёш, откуда у тебя столько денег? - Анну давно подмывало задать этот не свойственный ей вопрос.

- Да так, подворовываю потихоньку, - равнодушно прошамкал Алексей полным ртом.

Свояченица чуть не подавилась:

- Знаешь, я не воспринимаю уголовный юмор. Он мне плохо действует на пищеварение.

- Да, - согласился он, - я вчера заметил.

- Нет, в самом деле! - не отставала Анна.

- Вот заноза, Анька! Гонорар получил... За постановку в Питере, понятно?

Анну заедала совесть:

- Скажи, какой?

- Да зачем тебе? - удивился Алексей, вспомнив, каких трудов ему стоило выцарапывать эти гроши: чуть ли не дольше, чем оформить спектакль.

- Я же должна знать, сколько ты на нас угрохал, чтобы когда-нибудь вернуть.

- Какая ты нудная, Анна! Опять за рыбу - деньги!..

Алексей побрёл в луговую траву, упал и скрылся из глаз женщины словно Антей набирался сил для остатка пути от матери-Геи.

Напрасно Аня звала его, одна-одинёшенька стоя на шоссе, по которому проносились редкие автомобили. Она пошла по следу примятой травы, сорвала по дороге дикую гвоздику, подивившись, что растут ещё, добрела до него, раскинувшего руки, не сразу замеченного, едва не накрыв его подолом развевающейся юбки...

Присела на корточки. Шепотом позвала:

- Леша-а, - потрогала цветиком разбитую бровь, провела по носу, по губам, терпеливо сносившим щекотку, - Лёшка-а... поехали скорее-е... нам же ещё потом обратно добираться!

Одно веко дрогнуло, приоткрылось. Сквозь образовавшуюся щелочку на Анну хлынул еле сдерживаемый поток буйной энергии...

- Лучше берегись, пока я сам до тебя не добрался!

Она тут же почувствовала себя Красной Шапочкой, которой надо скорее удрать от Серого Волка.

Куда?.. Только к мотоциклу!

Нежданно на небе стали сгущаться тучи, словно на полном серьезе собрался пойти дождь. Анна испугалась, как бы непогода не задержала их в пути. Алексей, порядком подуставший, тоже решил найти любой иной выход, чем мокнуть на мотоцикле ещё полчаса.

Он встал у дороги, вытащил из внутреннего кармана зеленую бумажку. На её запах тут же слетелись две "газели" и один УАЗик, который Алексей сразу отбраковал: тот был до отказа забит тюками и ящиками. Первая "газель" слишком дорого себя оценила, со второй - сторговались. Как Троянский Конь, она приняла в своё лоно и мотоцикл, и женщину с мужчиной.

Сидя под брезентовым куполом, все втроём послушно подскакивали на каждом ухабе и успокаивали изредка взбрыкивающее средство передвижения Трегубова.

Игривая "газель" высадила их на проселочной дороге неподалеку от деревенской околицы. Дальше по грязи ехать было бессмысленно, оставалось только порадовался, что они не на машине: застряли бы наверняка.

Заколоченный дом бабы Веры под дождем казался ещё более сирым и запущенным.

"Все как будто нарочно было устроено так, чтобы напоминать старину."

Пока Алексей пристраивал мотоцикл под какое-нибудь мало-мальски приличное укрытие и оставил его под дровяным навесом, Анна стремглав взобралась в чердачное окно по знакомой лестнице с обглоданной перекладиной. Проторенная в прошлый раз дорожка оказалась теперь на радость женщине вполне доступной.

Анна в горнице ждала зятя, который предупредил её, чтоб без него в подвал не ходила. Она поискала, чем вытереть волосы, отметила в нежилом доме запах сырой плесени (в прошлый раз ей было не до запахов - всё внимание поглотил Юрка), услышала, как хлопнула в углу сада дверца деревянной избушки с сердечком. Вскоре в горницу пробрался и Алексей.

Он прошел в кухню, почти наощупь откинул связанный Бабы Вериными руками выцветший половичок, с трудом разглядел, где открывается подполье, поднял притертые слегка разбухшие половицы, заглянул вниз.

- Здесь есть какой-нибудь фонарь, или свеча?

Аня пожала плечами, начала рыться во всех шкафах и ящичках. Алексей спустился по ступеням, вслепую обшарил земляной пол.

- Есть! Не ищи. Я нашел.

Из черной дырки, пастью зияющей перед заколоченной дверью, появилась его рука. В ней - железный заржавленный короб, где могло находиться спасение Маруси: описание предпоследнего периода жизни покойного мужа, его сокровенных тайн, которые так переломали их жизни и которые так пока и оставались нераскрытыми...

Анна буквально вырвала у Алексея коробку. Нервничая, она никак не могла раскрыть крышку, а когда справилась с этим, оказалось, что ящик пуст. Видимо, сброшенный Юркой в досаде, по дороге вниз он растерял содержимое, а закрылся потом под собственной тяжестью.

Алексей чертыхнулся, но снова полез в подпол.

Анна осталась ждать его в горнице, безнадежно сложив руки на коленях.

Тонкие лучи света, настойчиво проникающие с двух сторон между досок на окнах, кое-как соткали здесь в воздухе тусклую из-за дождя паутину, но в кухоньке-сенях не было ни единого отблеска. В подполе уж тем более - как в могиле. Художник даже и не пытался что-то увидеть. Он пошарил по карманам, нащупал спасительную зажигалку, щелкнул кремнем. Словно издеваясь, огонек вспыхнул ровно на полсекунды, погас и больше не загорался.

- Вот теперь без лампы - точно не обойтись.

Извозившись в многолетней пыли, Алексей выбрался на свет.

- Ну что же это, будто нарочно!.. - Анна была готова зареветь от жестокого разочарования. От её утреннего спокойствия не осталось и следа. Из-за такой малости!

Видя, как она взволнованно дрожит, Алексей подсел рядом на широченную резную лавку-сундук, обнял Анну за плечи, почувствовал под рукой совсем мокрую ткань рубашки.

- Знаешь, я, пожалуй, вылезу, пошурую снаружи, может, там что найдется. Ты пока вытрись, поищи сухое, а то в ледышку уже превратилась...

- Да что здесь найдёшь, окромя мышей, - заговорила вдруг по старушечьи Аня, - как бабы Веры не стало, мы всё вывезли, окаянные, что могли! Лёш, давай хоть дверь входную откроем, вдруг так будет виднее.

Он тоже не видел другого выхода.

Пока выбрался по скользким ступенькам, пока нашел в пустом сарае что-то отдаленно похожее на инструмент, пока отодрал доски, прибитые крест-накрест ко входной двери, летний дождь припустил всё сильнее и сильнее.

Он стучал по серой шиферной крыше, шуршал в листьях, прыгал на траве, прятался за шиворот, стекал между лопаток. Алексей не выдержал и, отколов последнюю доску, бросился в дом, стягивая по дороге ветровку и футболку.

Аня ойкнула от неожиданности, увидев его наполовину раздетым. Поспешно сказала, отведя глаза:

- Там на чердаке, кажется, был дождевик. Я сейчас, - и быстро юркнула наверх.

- Анька, ты всё-таки безжалостная, - крикнул ей вдогонку Алексей, - я надеялся, что хоть ты меня согреешь!

Натянув на голову какой-то старый полотняный мешок, она наружним путем сползла на землю, не рискуя проходить мимо переохлажденного зятя.

"Это уже превращается в наваждение, в дурацкие игры, - бормотала она по дороге, собираясь постучать в соседний дом. - Сколько можно?! Вместо того, чтобы искать выход из положения, думаешь только об одном. Нечего тогда бегать от мужика, только голову дуришь ему и себе...".

Её саморазоблачения прервал вдруг отдаленно-знакомый голос:

- Ой, кто это? Никак, Анютка? Беги скорей сюда, промокла ж вся!

Анна растерянно оглянулась, не понимая, кто это говорит, и тут увидела у дома через дорогу сгорбленную бабку с ведром в старческой коричневой руке, одетую в телогрейку, галоши прямо поверх носков, на голове черно-серый клетчатый платок.

- Иди-иди, чего встала? - махнула она рукой. - Поговорим хоть, а то здесь жителей - полторы бабки и один дедка, вечно пьяный. Словом обмолвиться не с кем! Зато беленькую знатно гонит...

- Да я не одна... вот ищу, чем бы печку растопить, а то... В дороге вымокли. Согреться бы надо, - не было стыдно, но она никак не могла вспомнить имя старухи...

Та догадалась:

- Да ты узнала хоть меня? Я ж бабка Татьяна. Помнишь, вы когда с Борькой приехали к Вере в первый-то раз, я тебя ещё обозвала. Вы ж и расписаны тогда, кажись, не были, а ты уже брюхатая ходила...

Анна, конечно, тут же вспомнила.

- Баба Тата, а можно, я у вас спички на минутку одолжу? Мне только взять кое-что надо - и мигом назад! И зятя своего приведу, он тоже так вымок, а переодеться у бабы Веры не во что.

Она совсем запуталась в собственных объяснениях, точно, как в присказке: "Дайте водички попить, а то так есть хочется, что и переночевать негде!".

- Да по мне - бери хоть что хошь, только приходите! - бабка скрылась в доме, вынесла охапку дров, кусок газеты и коробок спичек, прикрывая их от дождя. - На вот, печурку растопите, да не угорите там! Но потом - уж непременно ко мне. Я вас и молоком козьим напою, и покормлю - чем Бог послал...

Анна, с трудом веря в удачу, сердечно поблагодарила старуху и, разбрызгивая грязь, помчалась по скользкой дороге обратно домой.

- Лёшка! - торжествующе закричала она, высыпая поленья у порога и машинально стаскивая хлюпающие кроссовки. - Смотри, что я нашла!

Как флажком на демонстрации, радостно затрясла в воздухе клочком бумаги, одновременно отбивая спичками в коробке дикий ритм.

- Что, снова будем дом палить? - ехидно поинтересовался Алексей, у которого уже зуб на зуб не попадал.

- Давай-давай, - подгоняла его Анна. - Или не умеешь печки разжигать? Так это не беда, у нас горючее в запасе есть: обольем дровишки и - порядок!

Её тонкая шелковая рубашка тоже успела промокнуть насквозь и противно льнула, словно распутный старикашка, вспоминающий молодость.

Вскоре огонь занялся, затрещал по сухим поленьям предусмотрительной хозяйственной бабки Таты, распространил из устья в горницу благодатное тепло.

Анна снова обвела глазами дом, выдернула, обжегшись о заслонку, одно из тонких полешек, подняла его, как факел над головой и позвала зятя:

- Пойдём, посвечу.

Через несколько минут они вытащили из подпола все до единой бумаги...

- Тебе бы в самом деле надо снять мокрое, - настойчиво уговаривал Алексей Анну. - Смотри, дрожишь вся!

Она замотала головой и прилипла к разогревающимся кирпичам.

- Ну уж, дудки! Ишь какой шустрый: снять! А что я надену взамен?..

От неумолимо надвигающегося на неё Алексея, безжалостно разрывающего своим телом паутину света, её спас бодрый молодой говорок соседки:

- Анька! Ну где вы? Порадуйте старуху, я уж и стол накрыла!

Анна захихикала, увидев разочарование зятя:

- Пошли расплачиваться за дровишки натурой! - и первой выбежала снова под теплый летний душ...

"Кругом все намокло от дождя. Так редко радовало нас что-нибудь утонченно-прекрасное."

Алексей развлекал старую бабку Тату общением.

Он с удовольствием рассказывал о театральных премьерах. Она слушала с не меньшим удовольствием: будто не деревенская жительница вовсе, а светская львица. Анне же казалось чудесным, нереальным и необыкновенным - снова окунуться, как в детстве у бабушки, в таинственный мир театра.

- А вы кто ж будете Аньке с Борькой? - прищурив глаз, проткнула баба Тата Алексея вопросом, не забыв ему при этом налить самогонки. - Давненько он не заезжал! Покойница Вера часто жаловалась: совсем замотался сынок, мать навестить некогда! Деньги, это правда, немалые исправно посылал, не бедствовала она. Да только, какой от этого прок?

Анна, обмерев, пыталась вставить слово, но зять взглядом приказал её молчать.

- Я родственник. Хотим вот домик отремонтировать, чтобы приезжать сюда на отдых.

- Родственник, говоришь? - Старуха оценивающе посмотрела на Алексея. С чьей же стороны? Я тебя тут в прежние времена и не видела.

- Да это мой... - Анна застряла на слове "мой".

- Я дядя её детей, мой сын и они - двоюродные братья. - Пришелся на помощь Алексей.

Баба Тата удовлетворилась объяснением и подозрительность её как рукой сняло:

- Почти, значит, брат, так и говори! А я уж, грешным делом, подумала... У вас же, у молодежи, быстро всё делается: детей настрогают, а потом разбегутся... Помнишь, вы припёрлися сюда на ночь глядя? Еще мальчишек с собой притащили, как щас помню: Юрка - и ещё одного, помладше годочком. Юрок шустрый такой малец, всё кругом облазил на четвереньках, а другого ты только от груди оторвала! Вот-то радость для бабки была! Места себе не находила! "Татка, дай тюфяк! Татка, принеси перину! Татка, нет ли молочка козьего?"... Извелась вся, вам угождаючи. А вы что? Побыли два денёчка и - поминай, как звали! Мужик ейный Аркашка - царствие небесное! такой же шатун был. Никогда дома не сидел. Коли б не помер, так бы и шатался всё, сокровища свои разыскивал!

- Какие сокровища, баба Тата? - машинально спросила Анна. Она снова удалилась в воспоминания, словно её и не было с ними за столом.

- Да он как после контузии с войны вернулся да на Верке женился, все деньги, что она зарабатывала...

- Пропивал? - догадался художник.

- Какой там, пропивал. Если б пропивал, так хоть изредка тверезый был! А этот - горе одно - зарплату потихоньку всю заберет и уедет зарытые клады искать. Видно, учеба его довоенная всё ему мерещилась. Потом вернётся: ободранный, голодный, бледнющий. Глаза одни...

- Как у Юрки! - оживилась Анна. - Борис всегда говорил, что он - копия дед! А что он разыскивал-то, баба Тата?

- Это ты у мужа своего спроси, он же все записи покойника, царствие небесное, у Веры тогда-то выпросил. "Выполню, мол, отцово желание. Всё, говорит, - найду, и верну государству!"

- Спрошу еще! - заявила вдруг Анна.

- Да что всё-то? - перебил её Алексей, видя ревниво-внимательным взором, что свояченица готова сейчас сболтнуть какую-нибудь глупость.

- Ну почем я знаю, не я же с ним жила! Ты мне лучше расскажи, - бабка Тата подложила Анне дымящейся молодой картошки с укропчиком, - где вы пропадали стоко времени? Сколько ещё наплодила?

- Пятеро у неё, - вновь опередил Анну зять. - Оттого и не приезжает, что некогда ей.

Бабка только головой неодобрительно покачала:

- Неуж не надоело вечно брюхатой таскаться?

Анна возразила: её уже слегка повело от глотка хмельного:

- Не-а! Будь моя воля - ещё б родила!

Подружка Бабы Веры вступила с ней в дебаты:

- Куды их теперича столько ртов-то, сама-то, вон - ишь, какая тощая, а дети, небось, в городе и вовсе зачахли. Хуч бы летом их привозили! А я б молочка вам занедорого отдавала. По старой дружбе. С Бориской и приезжайте. И ты, батюшка, приезжай, - повернулась она к Алексею. - Покойница так по сыну скучала! Аньку тоже любила очень, как дочку.

Анна, вопреки ожиданию Алексея, никак не отреагировала на реплики о муже, зато по-прежнему не сдавалась, защищая свою многодетность:

- У сельских - свои понятия о толщине и здоровье. Я на моё, к примеру - не жалуюсь, - тут она покосилась на зятя. - И детки мои (тьфу, тьфу, чтоб не сглазить) - один краше другого!

Она вспомнила Катину нынешнюю "красоту" и слёзы навернулись...

- Красивых-то, их в телевизире показуют, - продолжила старая Татьяна. - А что в них хорошего? Ни один мужик не позарится: доска и есть доска, дай им Бог здоровья, бедным! Меня знаешь как дразнили в молодости? Наша Тата в три обхвата! А я была девка в соку!.. Ой, заболталась с вами, а мене ишо кур накормить!

Бабка Тата подхватилась и побежала в курятник: хозяйствовала она очень даже прилично. Сил в старухе было - молодые бы позавидовали: всё, что наскоро на стол покидала, было выращено и выкормлено её скрюченными пергаментными руками.

Анна сидела, оперевшись на Алексея спиной.

- Давай сходим проверим, не могут эти проклятые дневники пересохнуть и рассыпаться в труху?

- Нет, и не рассчитывай, я не дам тебе их читать!.. - в голосе его зазвучали жесткие ноты.

Анна вывернулась, вскочила с табуретки:

- Что значит "не дашь?" Да кто тебя спрашивать будет?!.

- Пусть их Марья Павловна изучает, или мы вдвоём с Сашкой. Я больше ни за что не оставлю тебя с Борисом наедине!.. Я же знаю, что с тобой может произойти, ты ведь "повернутая" была на нём на всю свою дурную голову!.. Алексей бешено злился на стоявшего между ними Бориса и ничего не мог с собой поделать. - Ты никого, кроме него, и не видела вокруг себя!..

Анна посмотрела на зятя, на его перекошенное лицо, сначала испугалась злых слов, потом обиделась. Обиделась ужасно, смертельно!

- Нечего мною командовать! Почему это мужики считают, что баб всю жизнь можно, как игрушки, в руках вертеть?.. "Изучать" они собрались без меня. А о том, что я думаю по этому поводу, даже не удосужился спросить!

Она пошла на улицу.

Алексей рассердился вконец.

- Куда ты, идиотка?

- С бабой Татой попрощаться... - холодно ответила Анна. - Пора ехать.

Она зашла в курятник, поворковала со старухой над курочками, поболтала ещё о том о сём, поблагодарила её за хлеб, за ласку, отправилась в сад свекрови.

Откуда в Лёшке этот неуверенно-повелительный тон? Он что, слепой? Он что же, дурак совсем, ничего не понимает?.. Он не видит, что она теперь другая, что всё в ней другое?.. После всего, что случилось с ней, с Катей, с мальчишками, разве она могла даже думать о Борисе, а не то что быть с ним, даже если бы он и вправду был сейчас живой?!..

Последние, теперь уже редкие капли дождя принёсли Анне облегчение.

Анна резко повернула к дому. Пусть он думает о ней - что угодно. А ей надо думать о Марусе, а не о себе. Она вытерпит все унижения и упрёки. От Лёшки - тем более! Он имеет на это право! Он - и больше никто... Просто он, также, как и она, был не очень избалован любовью.

А там - кто знает?.. Да нет, она просто дура! Прошлое их связывает воедино, оно же их и разъединяет. Так рассвет отделяет ночь ото дня.

Но как невыносимо хочется, чтобы поскорее наступил день!..

"Зачем же тогда ей смущаться, если она встретит на своем пути человека, который хоть немного любит её?"

С тем и вернулась.

Алексей сидел на корточках возле печки, подкладывал последние поленья и даже не посмотрел в её сторону. Анна прошла мимо зятя. Увидев его широкую спину, не удержалась, буркнула: "Вместе, вместе... Трепло!" - и стала собирать разложенные на печи отсыревшие бумаги Бориса. Рядом лежала почти совсем просохшая ветровка Алексея.

Художник только и ждал хоть малейшего знака внимания со стороны своей взбалмошной несчастной свояченицы. Потянулся к ней.

Анна остановила:

- Погоди, Лёшка! Глянь только: видишь, между ними - пять годочков?.. А они лежат себе рядом, как будто этих лет и не было вовсе...

- Между ними - ты, а не эти годы. - Он умышленно вызывал её на выяснение отношений, ему было просто необходимо понять до конца и себя, и Анну. - Главное, почти "сестричка", в какую сторону ты посмотришь! Пусть так всё и будет! Одно условие, Арбузова: захочешь жить прошлым - вспоминай только самое хорошее, что у тебя в нём было...

В его голосе она услышала просьбу, настойчивый призыв, мучительную неуверенность.

В домике Трегубова он спрашивал её, не пожалеет ли она... Она думала, что тогда говорил в нем зов плоти, может - его одиночество, может - желание её утешить, успокоить. Но она и не представляла себе, что Алексей об этом всерьез... Анна взяла его куртку, уткнулась в неё носом, прислонилась к печке спиной, пытаясь отыскать в полумраке глаза Алексея: ей так хотелось ясности!

- Они и были, и есть, а скоро все будут со мной - все пятеро моих самых лучших в жизни воспоминаний, не считая разве что собственного детства!

- Анна!.. - Алексей требовал ответа.

- Ты действительно этого хочешь?.. Ты меня не идеализируй: я глупая вздорная, побитая баба, которой надо восстановить свою жизнь! И ты не представляешь, насколько это долгая и кропотливая работа. Тебе нельзя со мной... Я буду тебе только мешать...

- Что же теперь делать, глупая, вздорная Нюшка? Ты мне будешь мешать работать, если тебя не будет рядом... Значит, и моя жизнь пока неполноценная...

Анна усмехнулась. Вспомнила, как обозвала её в тот первый приезд бабка Тата: кошкой блудливой!

"Я не блудливая! - молча возразила она всему свету. - Просто мы нужны друг другу."

Ветровка упала на пол.

- Мы справимся! Но я думаю, что нам с тобой придется ещё многое восстанавливать...

Анна протянула к Алексею руки, застыла в ожидании. Алексей внезапно осипшим голосом только и смог, что снова назвать её по имени. Шагнул, еле притронулся. Как слепой, наощупь провел пальцами по лицу, шее...

Он вдруг будто проснулся. Анна тут же была захвачена в плен: - Нет, она меня жутко нервирует... Эта рубашка - такая мокрая... Давай, мы её высушим. Нет не на тебе...

Анна-Женщина не возражала.

"Посреди ночи вдруг очнешься... Что же тебя разбудило? А, проснулась дама за соседней перегородкой! Слышатся приглушенные голоса, но слов не разберешь. Вот тихо-тихо засмеялся мужчина... Хотелось бы мне знать, о чем они беседуют между собой?"

- Лёшка, погоди, дай продохнуть... - шептала она чуть позже, оторвись от меня на минутку, ну ты же не маленький...

Истосковавшись за долгие годы по мужской ласке она чувствовала, что растворяется в этих поцелуях, тает в жадных руках, которые как из пластилина лепят из неё свою Галатею.

Она цеплялась за остатки разума, ускользающего пристального ироничного вниманья к самой себе "со стороны", но пробужденное от сна, мягкое податливое тело чутко и бесстыдно отзывалось на дерзкие прикосновения, медленно вспоминая любовную гимнастику, выгибалось дугой на дружелюбно подставившем свою спину старинном сундуке. Оно уже окончательно не слушалось её и подчинялось единому во все времена желанию: отдать всё и всё получить сполна...

- Ох, Анька, я съем тебя сейчас... - нежно заскрипел над ней зубами мужчина.

Куда-то далеко на задний план отошли бесконечные "зачем" и "нельзя". Она щедро дарила себя, отвечала ему беззастенчивыми движениями, пыталась спрятать радость ощущений за шутку:

- Намекаешь, что я и Колобок - близнецы-братья? Ну тогда "не ешь меня, я тебе ещё пригожусь"...

- Пригодишься, Анька...

Они уже были едины, и никакая сила в мире - знали - не оторвёт их друг от друга, не прервет любовного танца сплетенных тел. Вокруг - никого и ничего...

И шепот смолкал, сменялся протяжными вздохами-стонами, заканчивался бурными слезами. Они облегчали тяжесть, очищали одинокое женское сердце, обеспокоили и успокаивали мужчину, согревшегося в нём, его согревшего...

- Анька, Анечка моя! Ты же - цены себе не знаешь, ты - сокровище.

- Не говори так, а то у меня будет мания величия... - Слёзы её осушили его губы. - Как думаешь, она меня узнает?

- Кто?

- Маруся.

- Конечно. Как только прижмется покрепче. Вот так... Тебя же невозможно ни с кем спутать, ты - во всём своём... жирке...

- Опять за старое! - Аня рассмеялась. - Горбатого могила исправит!

Алексей возразил, не ослабевая объятий:

- До этого, надеюсь, ещё далеко.

- Еще бы, добился своего, теперь можно отыграться по полной программе!.. Нет, нет, Лёшенька, милый, пора! Боже, я и не представляла, что такое возможно...

Анна судорожно вздохнула, схватила вещи, быстро оделась. Алексей последовал её примеру, проверил заслонку в печи, собрал бумаги.

- Ну, присядем на дорожку, - предложила Анна, - так не хочется покидать дом!..

Художник пообещал ей, что они вернутся сюда. Обязательно. Всей семьёй!..

* * *

На обратном пути Алексей истомился от желания повернуться лицом к крепко обнимавшей его пояс Ане.

Она не замечала ни пронизывающего ветра, ни воды из-под колес, залившей ноги по колени. Анной то ли видение овладело, то ли дрема: перед глазами возникла воображаемая встреча с Марусей...

Вот они с Алексеем, взявшись за руки, бегут по таможенному коридору.

- Там - моя дочь! - как пароль, бросает она мимоходом рядовому чиновнику, загородившему проход.

Не говоря ни слова, таможенник отступает...

Вот они вошли в комнату, где громко ругаются Марья Павловна с какой-то дамой (по виду напоминающей колхозницу, которая научилась управлять государством посредством луженой глотки). Кроме них там оказывается человек двадцать детей с рюкзаками, и ещё две таможенницы.

- У меня абсолютно точные сведения! - орет колхозница. - Машенька сирота! У неё никого нет, поэтому пансионат взял на себя заботу о ребёнке!

- А вы у неё самой спросили? - Луканенкову не так-то легко перекричать!

Посреди этого базара стоят дети, с интересом и испугом наблюдая, в чью пользу закончится словесная баталия. При последних криках Марьи Павловны, они слегка расступаются, образуя неровный полукруг возле маленького худенького цыплёнка с тремя хвостами на голове. Это не просто цыпленок, это - её Маруся с фотографии! Сейчас она насуплено глядит на руководительницу группы.

- Меня-то как раз и забыли спросить! - непримиримо заявляет она. Вырвали из стен родного интерната, искололи всю... - Маша демонстрирует присутствующим огромный лиловый узел на голубой ниточке вены в сгибе локтя, - А у меня, между прочим, есть Катька, Петька, Пашка и Юрка!..

Тут Машка вдруг замечает разбойничью рожу опекуна, от которого дети стараются держаться подальше, бьет в ладошки:

- И дядя Лёша!..

Она прыгает к нему на руки, колотит от радости пятками по бокам. Алексей почему-то сильно бледнеет, но улыбается, хотя это требует от него явных усилий... После чего он аккуратно возвращает Марусю на пол...

Потом родное дитя, прожившее большую часть жизни в интернате, переводит взгляд на светловолосую Анну, которая видит себя в мечтах олицетворением Прекрасной Мамы для всех сирот. От волнения девочка запускает указательный палец в ноздрю, смущенно пожимает плечами и, лукаво улыбнувшись, быстро сует руку в карман зелёных брючек, где тщательно вытирает палец о несуществующий платок.

- А это... кто?.. - с неясными воспоминаниями, завертевшимися где-то далеко-далеко, и тайной надеждой, что это окажется правдой, спрашивает она у Атамана Алексея, не сводя взгляда с Анны.

- Вот, видите! - снова вопит директор пансионата. - Она её не знает!..

Тут уж Анна выступает вперёд.

Она делает фигуры из трёх пальцев на обеих руках, крутит ими перед носом крикливого педагога, замечая молчаливое одобрение всех детей, присутствующих в комнате. Потом поворачивается к Марусе, вцепившейся в руку Алексея.

Анна запевает дочке давнюю-давнюю незамысловатую песенку, сопровождавшую подготовку ко сну:

- Младшенькой Машке наденем рубашку...

Девочка сначала открыла рот просто так, впившись глазами в Анну и слушая голос.

Сидя на железном коне Трегубова, Анна физически ощущает, как её насквозь просверливают с недоверчивой надеждой зрачки Маши. И вот - Маня, как зачарованная, начала шепотом повторять слова, напевая их вслед за Анной всё громче и громче:

- Подушка вздыхает, её обнимает: "Маруся-Маняша - сокровище наше!.."

Про сокровище они дружно поют дуэтом...

- Откуда ты знаешь песню про меня? - спрашивает на очередном вдохе девочка и выдыхает: - Мне её Катька пела!

- А ты как думаешь? - тихо-тихо спрашивает её Анна, поправив: - только не "Катька", а Катя...

Она ощупывает дочь глазами, потом осмелилась - протянула к ней руку, дотронулась до одного хвостика, другого, третьего...

Маша настороженно терпит, даже разрешила поправить волосы...

И вот - Аня низко-низко наклонила голову, прислонилась лицом к детской макушке, вдохнула... зажмурилась... не желая упускать родной запах, задержала дыхание.

Девочка тряхнула головой от щекотности, задрала кверху нос, снова вглядывается в Анну сквозь исказившие "картинку" слёзы. Утирает их... Наконец, торжественно объявляет дрожащими губами:

- Она пахнет, как моя мама, и немножечко духами! А вы врали, что она умерла! - Машка показала язык управляющей детьми и, "встала в позу", явно кому-то подражая. - Вам должно быть стыдно за сделанную ошибку!.. (В этом месте видения Анна едва сдерживается, чтобы счастливо не рассмеяться).

- Вам нужны ещё какие-нибудь доказательства? - это уже интересуется капитан Луканенкова.

Дама-колхозница верещит:

- Подумаешь, доказательство - обнюхали друг друга! В документах черным по белому сказано...

- Значит, по-прежнему будем ссылаться на фиктивные бумажки? - в голосе воображаемой Марьи Павловны слышится лязг запираемых тюремных замков...

(Анна готова соскочить с мотоцикла и своими руками задушить противную воспитательницу, но ей не хочется отпускать Марусю. Она лишь теснее обняла Алексея. "Ань, полегче! Рёбра переломаешь!").

Но она ничего не слышит, она слушает детский шепот:

- А мне Катька говорила, что ты умеешь печь ватрушки...

- Умела... - подтверждает Аня, - я снова научусь, вы с Катей мне будете помогать...

- А у меня палец нарывает, - в доказательство Маруся протягивает левую руку растопыренными пальцами вверх...

- Давай поцелую, - всё сразу пройдет!..

- Будем составлять протокол! - мстительно заявляет Марья Павловна колхознице. Но в это время по радио объявляется регистрация на рейс... (На какой именно - Анна не расслышала.)

Дети подхватывают сумки и, не дожидаясь надсмотрщицы, по-утиному ковыляющей следом, бегут на посадку...

- Дядя Лёша! Ты чего падаешь? - закричала вдруг Маруся, ворочаясь в материнских объятиях...

Анна оглянулась. Алексей лежит на полу... голову и плечи его скрывает стол...

Анна беспомощно подняла голову... Мани рядом уже нет...

Боже, почему вдруг стало так страшно?..

Алексей так хотел поскорее оказаться в Солотче с ней наедине, что не заметил на Трегубовском подворье тёмной фигуры, шмыгнувшей за сарай.

"Гость внезапно прибывает в дом, когда сумерки уже спустились, а огни ещё не зажжены. Всё приходит в волнение... Но воцаряется ещё большая сумятица, если это прибыл хозяин дома из далекого путешествия."

Сдернув свои брюки, приветственно трепавшиеся на веревке во дворе со вчерашней ночи, Анна первой зашла в дом. Алексей остался определять уставший мотоцикл скульптора на покой под надежным крылом "нивы" Рустама.

Приветливую тишину радостно нарушила кукушка, но ей кто-то неожиданно грубо заткнул глотку. Часы свалились на дощатый пол. Луч фонаря разрезал темноту веранды и проткнул глаза женщины насквозь:

- Пожаловала, наконец, сучка! Мы так и думали, что ты здесь рано или поздно появишься.

Ослепнув, Анна вскинула руку, нащупала свет, щелкнула выключателем.

Глаза... Огромные Юркины глаза над широкой липкой упаковочной лентой телесного цвета, как будто рта в этом месте никогда и не было... Два карих озера вернули ей зрение, помогли увидеть пистолет, направленный на сына... кожаную руку, державшую пистолет, плечо, направлявшее эту руку... Картинка складывалась по кускам, как в детской мозаике. "В инкубаторе их всех что ли делают?" - подумала мать, потом увидела правую руку, наперекрёст с другой державшую фонарь.

"Левша..." - отметила Анна и попыталась, пройдя треугольно выступающий сквозь ворот кадык, взглянуть на голову, растущую без шеи прямо из плеч, руководившую кошмаром... Не успела. Сзади появился Алексей.

- Стоять! - раздалась возле него команда, когда он шагнул вперёд, чтобы закрыть собой Анну...

Она инстинктивно втянула голову и оглянулась: рядом с Лёшкой стоял второй "инкубаторский" тип в кожанке, на сей раз худюще-длиннющий, как колодец-журавль.

- Ну, где документы? - спросил Левша.

- Он их в машину запрятал, - ответил напарник, туловище которого было еле видно из-за спины Алексея, зато башка торчала над ним, делая двухголовым...

- Неси.

Напарник ушел.

Арин снова начал медленное продвижение вперёд. Левша, погасивши фонарь, двинул им Юрку под дых. Мальчишка согнулся, глотая ртом воздух, как тонущий, на секунду выпал из-под прицела. Анна бросилась к сыну, Алексей рванулся на бандита.

Выстрел его опередил... Алексей рухнул на пол.

Анна за эти несколько дней успела поверить в непобедимость Алексея, в свою защищенность. Видеть то, как её Лёшка, которого она так любила...

- Лёшка... - словами не выразить её стон... (Я не берусь.)

Сын вынырнул на поверхность и астматически захрипел возле матери. Она оторвала пластырь от Юркиного рта, не отрывая взгляда от стеклянных глаз Левши.

- Где ты там возишься, Стас? - недовольно крикнул он инкубаторскому журавлю, но тот уже тащил дневники и бумаги Бориса на веранду.

Довольный, что выполнил задание, Левша сел за стол, разложил перед собой бумаги.

- Что ты мне принёс?! - разозлился он, когда просмотрел часть записей. - Это же какое-то старьё, ты, ублюдок!

Журавль оправдывался, старательно заправляя под брюки выпроставшуюся сзади рубашку:

- Что этот вот спрятал, я и взял, - он пнул ногой неподвижно лежавшего Алексея, чьи голова, плечи и руки уходили в тень стола...

Взгляд Левши поднялся на Анну.

- Это всё, что нам пока удалось найти! - Она говорила четко, спокойно, бесстрастно глядя заманившему её зверю прямо в глаза. - Я не имела возможности выбирать...

Он снова стал просматривать "товар".

- Да, вот же они! - наконец-то обнаружил он то, что искал. - Именно это просил Кофр! Смотри, Стас, здесь даже числа совпадают с теми, что он указал.

Левша увлёкся чтением дневника...

Напрасно Стас-журавль убеждал основного наёмника в том, что этого делать нельзя.

- Теперь вы можете нас отпустить, - так же ровно сказала Анна. Она была пуста, как прошлогодняя змеиная шкура. Ни надежды, ни страха. Даже безразличия не было.

- Мальчишка пусть остаётся, - не глядя на Анну сказал Левша, - по поводу приблудного пацана у меня никаких указаний не было. С этим, - тело Алексея вновь сотряс пинок, - разобрались. А с тобой - разговор особый. Стас, заводи тачку.

Ноги Анны вдруг коснулись тёплые пальцы...

От неожиданности она чуть не вскрикнула. Волной накатило невозможное, незаслуженное, неуместное, непозволительное счастье: "Он жив!" - Змеиное тело виртуозно заиграло переливами красок обновленной кожи.

- Нет! - требовательно остановила Анна того, кого назвали Стасом. Пусть сначала уйдет мальчик! - она схватила кожаный ворот журавля, притянула далёкое вражеское ухо к своим губам: - Или вам нужны свидетели?.. Не стоит, чтобы он видел, как вы станете "разбираться" со мной...

Стас кивнул и заметил Левше:

- К чему о пацана руки марать? Достаточно на сегодня!..

Тот раздраженно уточнил:

- Я же сказал, пусть идёт! Но только, когда мы смотаемся: не хватало еще, чтобы он всех ментов в округе поднял. И так еле дождались, когда они отсюда уберутся!

Анна повернулась к Юрке и, глядя сквозь его умоляющие глаза, повелительно приказала:

- Марш наверх, молодой человек! - Она грозно нахмурила брови. - Или вы хотите, чтобы вами занялись эти господа?..

Больше всего на свете Юрка боялся материнского гнева. Она редко наказывала их, лично он помнил два раза, но запомнил - на всю жизнь.

Он встал, повернулся к ней крепко связанными за спиной руками.

- Нет! - рявкнул Левша. - Иди так!

Анна молча проводила сына взглядом до лестницы.

Бандюги, видимо, предполагая, что с ней у них будет ещё меньше хлопот, чем с Алексеем, расслабились окончательно. Стас решил прогуляться по кухне. Он покрутил в руках тяжелую скульптуру по мотивам сказки Бажова, осмотрел шкаф, в котором Саша Трегубов хранил продукты, вытащил оттуда пакет с сушками и громко захрустел. А Левша даже отложил в сторону пистолет, продолжая изучать дневники.

- Ну, класс! - выражал он своё восхищение. - Кофр должен нас премировать!

- Как же, премирует, если узнает, что ты туда заглядывал! - заметила Анна.

Тут и второго разобрало любопытство. Плюнув на запрет начальства, Стас подсел на лавку рядом с напарником напротив Анны. Полуграмотные дикари с трудом разбирали чужой почерк и только ухмылялись, изредка толкая друг друга локтями.

Анна поняла почти незаметное повторное движение Алексея и поторопила читателей:

- Вы думаете, что можно спокойно вот так сидеть? - она напомнила Левше: - Ты же стрелял. Думаешь, никто не услышал?..

Левша подивился её нетерпению, но кивнул: права, мол.

Он отдал напарнику приказ сесть за руль и объехать кругом: всё ли спокойно. Он встретится с ним позже на площади, напротив автобусной остановки.

- Разве сегодня твоя очередь? - понял его Стас. - А ты справишься с ней один? - уточнил инкубаторский и был угрожающе изгнан взглядом.

- Давай не здесь... - попросила Анна. - Не хочу, чтоб мальчишка видел.

- А чего тут видеть, - ухмыльнулся Левша. - Мы же не трахаться с тобой будем. Хотя, если ты не будешь сильно визжать, может успеешь получишь перед концом вполне приличное удовольствие. Другие не жаловались...

- Мне твой конец ни к чему, - вскипела женщина, но её щиколотку сильно сжал, а потом погладил Алексей.

Анна примерно поняла, какую игру ей придётся вести.

- В принципе, если разобраться, ты прав: терять мне уже нечего.

Тон её изменился, она начала говорить нежно, с придыханием: "настроиться на волну" ей основательно помогали руки мужчины, которому она доверилась, который теперь стал опорой, защитой, надеждой. Голос Анны стал глуше, таинственней:

- Ты, наверное, прекрасный любовник! Жаль, что судьба не свела нас при других обстоятельствах. Мне так хочется почувствовать твою силу, твою нежность, твои объятья, тяжесть твоего тела...

Удивлённый наёмник смотрел на неё, не подозревая, что Анна адресует последние признания вовсе не ему. А она продолжала тихо, словно гипнотизируя, стараясь, чтобы её слова не разобрал Юрка, который наверняка прислушивался к каждому звуку, идущему снизу:

- Пойдём в горницу, милый, я покажу тебе, как любит женщина, когда она знает, что это - в последний раз в её жизни...

Левша ухмыльнулся, машинально проверил, на месте ли его "причинное место", расстегнул куртку и, не глядя, бросил её на стол, поверх дневников и пистолета...

Анна встала, вновь получила ободряющее пожатие Алексея, перешагнула через его ноги, обняла убийцу Трегубова и повлекла его с веранды в комнату...

Наёмник зашарил по ней, а она, изображая бурную страсть, изгибалась в жирных руках, стараясь отодвинуться как можно дальше и вскрикивать погромче, чтобы заглушить шаги Алексея... И восемнадцати секунд не прошло с этого момента, как гипсовый козлик наконец нашел понравившуюся ему площадку и высек из черепа наемника не один самоцветный камень: Алексей обрушился на Левшу со всей уже не сдерживаемой ревнивой яростью...

Он сунул Анне последний скульптурный эскиз Трегубова: "Серебряное Копытце" из сказов Бажова. После этого туго прибинтовал липкой лентой отсутствующую шею обмякшего быка - производителя смерти - к высокой металлической ножке тяжелой старомодной кровати, упаковал этой же лентой руки и ноги Левши (в кожанке которого её оказался целый рулон), сгрёб со стола бумаги и позвал Юрку.

- Давайте скорее, второй может вернуться! - торопил он, пока мать распутывала узлы на руках сына.

Уже в машине мальчик хрипло сказал прерывающимся голосом:

- Дядя Лёша, ведь они скульптора... Я слышал... Они хотели у него узнать, где мама скрывается и кто еще, кроме вас, помогал ей Пашку с Петькой вытащить. Только он им ничего не... - в глазах Юрки навсегда запечатлелся брошенный ими во дворе, беспомощно лежащий на боку мотоцикл дяди Саши Трегубова. - Вы его убили, этого бандита?..

- Нет, сынок! - оговорился Алексей, - У него для этого дружки есть. Они сами с ним разберутся, или снова кому прикажут: их дело подневольное. А я - делаю, как хочу.

Анна сквозь слёзы глядела на него:

- Господи, Лёш, я уже думала... Какое счастье!.. Какое горе!..

Лицо Алексея вдруг перекосилось:

- За Сашку они все равно заплатят... - Он указал Анне на Стаса, который "загорал" на площади с сигаретой в зубах, прислонясь джинсовым задом к дверце машины. - Вон, вон, видишь, побежал!

Увидев летящую "ниву" Рустама, тот бросил сигарету и опрометью кинулся в избушку скульптора. Алексей остановился, не глуша мотор, подошел к инкубаторской тачке, загасил светящийся в ночи окурок, просунул руку в раскрытое окно, открыл капот, вытащил аккумулятор и засунул его под ноги Анне.

- Всё гениальное - просто! - сверкнул он зубами в горькой ухмылке...

14.

"Трудно не капнуть тушью, когда переписываешь роман или сборник стихов. В красивой тетради пишешь с особым старанием, и всё равно она быстро принимает грязный вид."

Сэй-Сёнагон "Записки у изголовья"

По дороге в Москву о Саше старались не говорить, думая о приютившем и защитившем их парне каждый - своё...

Анна вновь видела его слёзы, когда они нашли Катю...

У Юрки в ушах звучали музейные рассказы экскурсовода...

Алексею тоже было о чем вспомнить, но он думал о другом: как нашли Сашку? Ведь он не "светился" у Кофра. А об их с Алексеем знакомстве кто мог знать? Художник был у скульптора в Солотче до этого всего один раз: когда помогал ему переезжать. Они ещё фотографировались тогда... Так... Фотографии были в альбоме, который пропал у него при обыске. Почему он раньше не догадался? Нельзя было ехать к Сашке!.. А что им оставалось делать? Спасли бы они Катюху и мальчиков? Смогли бы спрятать их после этого без помощи Трегубова?.. Вряд ли.

- Не следите за дорогой сзади, а напрасно! - предостерёг спутников Алексей.

- Лёш, я смотрю!

Но Анна смотрела не в окно, а на него. Она вновь чувствовала ошеломляющую радость от того, что он жив. Радость сменяла глубокая, как самый последний человеческий сон, скорбь по Саше Трегубову. Руки до сих пор сжимали тяжелую гипсовую скульптурку. Серебряное Копытце, грациозно поднявшее ногу для удара о крышу избушки...

- Куда потом денутся его работы? - она погладила снежно-белые рожки.

- Об этом не волнуйся! - уверенно "успокоил" её художник. - Найдутся доброхоты: и расскажут о безвременной кончине талантливого подававшего большие надежды скульптора, и посмертную выставку устроят. А снимать на плёнку все эти мероприятия станет какой-нибудь Мыльников... И после аукциона в пользу таких же начинающих, где большую часть его работ купят иностранные любители-коллекционеры современного российского изобразительного искусства, эти деятели рассуют зеленые купюры по тумбочкам. В газетах появится несколько разоблачительных статей, которые никого не разоблачат, лишь придадут больший вес нашим "культурным" акулам.

- Ты поэтому никогда не показывал свои картины? - тихо спросила Анна.

- Потому или поэтому, какая разница? - задумался Алексей. - Да у меня, по сути дела, и не было ничего...

Это её поразило:

- Как?! А что же тогда лежит у нас в багажнике?

Художник объяснил:

- Это - не искусство. Это - отголоски Афгана. По-настоящему моё только здесь, - он постучал пальцем по лбу, - но приступить некогда заработки мешают.

Анна горячо заспорила:

- Но ведь там нет ни одной "военной"!.. Если какая-то часть твоей жизни, твой опыт, переживания помогли в работе, навеяли идеи для картин, разве это - не искусство? А что тогда искусство? Когда ты оформляешь спектакль?.. Но ведь там твоей мыслью руководит драматург или режиссер, тебе остаётся лишь принести своё отношение ко всему этому. А в картинах единственный автор - ты.

Алексей поморщился:

- Не суди о том, в чем ровным счетом ничего не понимаешь. Ты умеешь рожать и воспитывать детей - вот рожай и воспитывай! И не лезь с оценками в моё творчество!..

- Ты считаешь, что я смогу довольствоваться лишь этим?..

Лучше бы он на неё накричал! Анна не ожидала встретить такой отпор, такой жесткий барьер. Но этот спокойно-пренебрежительный тон... "Алмазная" грань жестоко процарапала хрустальную призму, сквозь которую Анна смотрела прежде на Алексея. Образ его резко исказился, даже раздвоился.

Если она и преподносила ему постоянно разные стороны своей натуры, которую он с интересом изучал, то как раз Алексей казался Анне единым цельным монолитом без примесей.

Он именно это имел в виду, когда говорил, что Анна его ещё плохо знает?.. Но за что?.. А может, за то, что попала в точку?.. Он считает главным для себя "заколачивание" деньжищ или...

Как он сказал? "Ты мне будешь мешать работать, если тебя не будет рядом... вместе справимся..."? - красиво! И она хороша, поверила...

"А ведь мужчины не похожи на нас - женщин: нередко умудряются запамятовать даже собственные стихи... Вообще, не часто встречаются люди, щедро наделенные талантами - и в придачу ещё доброй душой. Где они? А ведь их должно быть много..."

Она что же - под забором найденная? Значит, ни на что иное, кроме как рожать, в его понимании - не способна. Как кошка. (Далась же ей эта кошка!) Но вот Саша - мягкий, интеллигентный, даже немного женственный Саша Трегубов, который любил сказки, - он не гнушался объяснений. И не считал, что Анна не в состоянии понять...

"Да, я кошка. Кошка с котятами. Но кошкам полагается гулять самим по себе."

Слёзы её градом текли по козлику, прятавшему от Алексея лицо Анны.

Хотя она ни единым всхлипом не выдала своего состояния, он заметил, прекрасно понимая, что это - не просто плач по Трегубову. Но упрямо молчал, никак не пытаясь успокоить.

Ему уже указывали, что и как он должен делать. Он хорошо научился.

Теперь привык жить независимо, благодаря собственному заработку. Другое дело, что холст к себе тянет со страшной силой, но когда находится время - не всегда находятся мысли, а когда появляется идея - срочно появляется новый заказ. Не всегда интересный, но, как правило, денежный. Вот и решай теперь - независимость ли это...

Думы художника прервал мальчишеский голос, от которого оба взрослых вздрогнули: они в пылу спора забыли, что сзади сидит Юрка.

- Мам, хочешь, иди назад, посиди со мной!

- Иду, родной, иду к тебе! - Анна вытерла слёзы и перебралась к сыну.

Всё сразу встало на свои места. Грёзы кончились. Рядом - её Юрка. Кем бы он ни стал: художником, плотником или кем-нибудь еще, - из него обязательно вырастет когда-нибудь самостоятельно мыслящий человек... Кто сказал, что "хороший человек - ещё не профессия"? Враньё!..

- Какие дальнейшие действия? - спросила она Алексея ровным спокойным тоном.

Он аж напрягся, спиной чувствуя абсолютное отчуждение в её голосе (Анна тоже умела ставить барьер, пусть прозрачный, но - непроницаемый).

Художник потёр трёхдневную щетину на подбородке. Подумав, сказал:

- Главное, не сбавляя темпа, найти каким-то образом Марью Павловну. У неё видеокассеты, которые могут нам пригодиться именно теперь.

- Других предложений нет? - уточнила она. - Ведь мы не то что адреса телефона не знаем!

Юрка, всё время стремившийся помочь, спросил:

- Это ты о домашнем телефоне говоришь?

- На службе её так и так нет, - вслух рассуждала мать, - значит, остаётся домашний.

Алексей соображал, каким образом можно его узнать двум полулегальным гражданам, да ещё среди ночи...

Мальчишка отстегнул пуговицу нагрудного кармана рубашки, порылся в нём и, ничего не найдя, вздохнул:

- А, фиг с ней, я и так помню!

- Что ты помнишь? - Анна уже готовила себя к очередному сюрпризу с его стороны.

Юрка не посрамил её надежд:

- Да ещё днём, когда мы работали в монастыре, Маринка дала мне свой телефон.

- Ну и что? - не поняла мать. - Её же в городе нет, ты всё равно не сможешь пока с ней поговорить.

Алексей, не подумав, брякнул:

- Анька, ты всё-таки тупая! - и тут же тревожно заткнулся, в ожидании бурной реакции. Напрасно. Анна не удостоила его даже взглядом в зеркальце.

- Я поняла, о чем идет речь! - Мать благодарно обняла сына. - Юрка, расскажи теперь, как ты попал в переплёт?..

Мальчик простился с Маринкой, как взрослый, как будто знал, что его ожидает. Но он не задерживался: помня о матери и дяде Лёше, быстро переместился из объятий девочки - в уличные.

Нигде ничего подозрительного не наблюдалось. Доносилась из пансионата танцевальная музыка, на "пятачке" перед остановкой глушили пиво юные рокеры и начинающие брокеры. Рядом стояло несколько мотоциклов и машин.

Юрка открыл калитку и замер: ему показалось странное шевеление возле "нивы", одиноко заполонявшей полдвора. Боковым шагом, вдоль забора, прикрываясь кустами, он стал красться за сарай-мастерскую скульптора. Когда пацан проходил угловой поворот в девяносто градусов, пол-лица ему зажала бугристая жесткая ладонь, а второй обхват через живот оторвал мальчишку от земли.

- Стас! - кликнул голос прямо возле Юркиного уха и в лицо ему понесло пивным перегаром. - Смотри, какая рыба клюнула! Да плюнь ты на тачку, они уже давно всех жучков поснимали. Идём лучше в дом, с пацаном потолкуем.

Стас отмычкой быстро справился с нехитрым замком на веранде, а второй здоровенный мужик внёс Юрку и посадил его на стул:

- Ну, колись, кто ты будешь?..

Мальчик поочередно поворачивался то к матери, то к опекуну и в который раз повторял:

- Я ничего им не сказал! Правда, дядя Лёша! Я наврал, что хотел пожрать чего-нибудь спереть! А они грозили, что сделают со мной то же, что с хозяином дома...

Анна успокаивала его, как могла, видя, что он снова вспоминает направленное на него оружие.

Алексей поступил проще, он просто приказал:

- Отставить хныканье! Мы и так тебе верим: если бы они узнали, что ты сын своей матери, с вами обоими не так бы "нежно" разговаривали.

Слово резануло Анну. Она почувствовала намёк на возжелавшего её Левшу, опять ощутила пожатие пальцев художника на своей щиколотке и грязные приставания борцовского вида громилы (только первое ощущение было сильнее и продолжительнее и вызвало сильные толчки в груди). Что ж, всё это уже в прошлом. Но и за то спасибо: теперь хоть будет о чем вспоминать, кроме крови и ужаса, царивших прежде в её душе.

Скрыв переживания за маской деловитости, Анна обратилась к опекуну детей ровным, почти ничего не выражающим голосом:

- Там в заветной сумке, кажется, был фонарь?

Алексея настолько обескуражили пропавшие родные интонации, что он повернул к ней голову и чуть не вырулил в кювет. Машина крутанулась, Юрка завалился матери на колени, Аня больно стукнулась головой о край опущенного стекла.

Алексей резко затормозил, поставил машину у обочины, включил в салоне свет и снова повернулся к Анне: что угодно, пусть взрыв негодования, истерика, - только не эта холодность!

- Опять взялся давать уроки вождения? Не нуждаюсь. Мне теперь полученных от тебя знаний хватит на всю оставшуюся жизнь... - Она невозмутимо смотрела прямо ему в глаза.

Не сможет же она после их близости... Сможет!.. Он дурак...

- Ты не ответил, есть там фонарь или нет?

Юрка спросил в рифму, стараясь разрядить напряженную атмосферу:

- Мам, а зачем фонарь - нам?

- Затем, что времени до Москвы ещё много, а мне любопытно, что так развеселило двоих молодцев, от которых нам - спасибо твоему опекуну удалось избавиться. У некоторых мужчин весьма своеобразное чувство юмора, она говорила сыну, но это вновь предназначалось только для Алексея, вначале пригрозят, покажут свою силу, затем ласки просят. Но иные действуют похитрее: приласкают, а когда ты расслабишься, уступишь, - получай под дых, чтоб не умничал!

Юрка принял это на свой счет:

- Но я же не расслаблялся, чего он меня тогда ударил?

Он вспомнил, как обошелся с ним бандит, и как долго ему пришлось восстанавливать дыхание.

Мать обняла его:

- Тебе больно было? - Он кивнул. - Очень?.. Мне тоже. До сих пор больно. Хотя - сама виновата: пора бы и привыкнуть... Надеюсь, всё пройдёт! Когда-нибудь...

Алексей бодро предложил ей:

- Выйдем на минутку, воздухом подышим? Тогда, может, пройдёт быстрее.

Анна отрицательно покачала головой:

- Некогда! Ты дашь фонарь или нет? Я не могу лезть в чужую сумку без спросу! А дружок-Кофр теперь уж тем более не будет церемониться и ждать назначенного срока.

Алексей понимал, что она права, и проклинал всё на свете за то, что нет времени на разговор. Когда он передал ей осветительный прибор, Анна снова без привычного "Лёшка!" безукоризненно вежливо попросила:

- Будь любезен, если тебе не трудно, дай мне бумаги Бори.

На опекуна было жалко смотреть. Ему не было так трудно даже тогда, когда она обвиняла его в сговоре с Марьей Павловной. Юрка от души сочувствовал дяде Лёше, хотя не знал, в чем тот провинился перед мамой. Зато по опыту прошлых лет (Боже мой, каким он был тогда маленьким и глупым!) он знал: если мама заговорила таким тоном, неминуемо самое худшее наказание - её нескончаемая обида, которая может тянуться даже день!

- Поедем? - равнодушно вскинула Анна глаза на зятя, сгорая от его взгляда.

Он отвернулся, завёл машину, она включила фонарь, поудобнее пристроила его и углубилась в изучение дневников.

Их было немного - всего три. Остальные бумаги были написаны значительно раньше и явно не рукой мужа. Анна пока отложила их в сторону, по датам установила последовательность тетрадок и стала разбирать забытый почерк Бориса...

* * *

Она пролистывала иногда страницу за страницей, носясь бегом по строчкам с небрежным, разнокалиберным почерком. Через некоторое время Анна стала понимать, в каком состоянии он изливал те или иные мысли бумаге.

Вот идет сухое перечисление фактов ровным почерком: прочел две лекции, заглянул в Академкнигу, забежал пообедать домой, ещё одна лекция. Похоже на отчет. Это значит, что у Бориса мало времени, день прошел в суете, беготне и научно-бытовых делах.

А вот буквы начинают ползти в разные стороны, залезают на соседние строчки. Начало учебного года, появляются новые студенческие лица, некоторые запоминаются ему сразу:

"Первый курс довольно ординарен, но зато есть на что посмотреть!" далее следует перечисление "ценностей" некоторых студенток.

Во время экспедиций записи отрывочные, писать особенно не о чем, поэтому практически всё, что попало в дневник этого периода, - заслуживает внимания.

Вот - об Алексее:

"Способный художник! Многого достигнет, если не будет чистоплюем! Повезло Любе. Хотя, она, может быть, заслуживает и большего. Эх, почему я не встретил её раньше моей Анны?!.."

Или вот ещё:

"Вчера приезжал М. Отдал ему выкупленную у одного местного приличную доску с накладным крестом. Он обещал оценить и пристроить". - Подобные этой записи встречались всё чаще и чаще.

Далее - опять Москва. Рутинная работа. Встреча с Алёной на вернисаже Мыльникова, который постепенно приобретает известность, а с ней - вес в обществе.

"Потрясающая девица. Кажется, мигни она мне - побегу за ней, не оглядываясь."

"Вчера имел беседу с зятем. Странный типаж. Таких сейчас мало. Снова укорял меня в невнимании к детям, к семье, к Анне. Что он себе позволяет? Сын его практически живет у нас, будто своего шума мало. Он вполне доволен одинокой жизнью, свободный художник! А ребёнка его кормлю я, пока он читает мне нотации. Что-то он не сильно обрадовался, когда я предложил поделиться с ним моей "половиной". А может, знает, что она не пойдёт: ведь по-прежнему смотрит мне в рот и верит каждому слову. Хоть бы поняла уж, наконец, что путает меня по рукам и ногам. Не девчонка уже!"

В этом месте Анна откинулась на сиденье, стало тяжко дышать. Юрка давно спал, обняв гипсовую скульптуру и подложив для мягкости ладонь под щеку.

- Ань, тебе плохо? - с тревогой спросил Алексей. Всё это время он не выпускал её из поля зрения, настроив зеркало не на задний обзор, а на женщину, сидящую сзади. - Остановить машину?

Вместо ответа - упрямое мотание головой и снова - луч фонарика, направленный на страницы.

А вот записки, относящиеся к последней экспедиции в его жизни.

"Мне удалось! Едем на раскопки почти что в те места, где отец запрятал свои находки военной поры. Счастье, что старик под конец ничего не соображал, а у мамы - пусть земля ей будет пухом! - как раз соображения хватило запрятать его записи подальше. По гроб жизни буду ей благодарен за такое бесценное наследство."

"Беру с собой Мишу Короткова. Хороший парень: не лодырь, не болтун, не из "богатеньких". Кажется, собирается строить семью. Деньгами смогу помочь, если он мне поможет и не будет ханжить, как некоторые.

С Лёшкой почти не общаемся: он пошел в гору, плюет теперь и на меня, и на свою обожаемую Анну. Нако-ся, выкуси! А жаль. Теперь, когда у меня есть Алёна, я бы перепоручил ему жену, не задумываясь. И что он в ней находит? После Любы-то...

Алёна, божественная Алёна! Неужели я должен оставить тебя на какое-то время?! Будешь ли приезжать ко мне, снизойдёшь ли до секса в походных условиях? Вопрос... Анька бы примчалась, только позови. Да ведь снова залетит, она у меня способная в этом плане."

"Дай Бог здоровья тому кретину, что подписал наш "Открытый лист". Работы - навалом: "кроты" роют, как сумасшедшие, с азартом кладоискателей, перетирают в руках землю - горсть за горстью. Результат - нулевой! Это позволяет мне не тратить время на разглядывание бездарных черепков глупейшего советского периода, а углубиться в собственные поиски. Думаю, скоро удастся что-то нащупать: в батиных записках нет четких указаний места, но ориентиров - предостаточно!

М. часто наведывается и спрашивает о результатах: ему тоже не терпится взглянуть на сокровища. Трудно без помощника: дело пошло бы скорее. Но никого посвящать в это нельзя. А жаль. Разве я не имею полное право на распоряжение найденными отцом во время войны ценностями, запрятанными беглецами первой эмиграционной волны? Если бы не дурацкие наши законы, я смог бы делать всё открыто. Только не в нашей стране. А что такое - эти несчастные двадцать пять процентов? Смешно! Слава Богу, уберёг их батя от фашистов так, что ему самому с его контузией найти место без записей-подсказок было слабо!

Да и чем бы отблагодарил его наш "великий и могучий"? Вернул бы здоровье или дом новый построил?"

"Именем сыт не будешь. К славе хорошо бы иметь и какую-нибудь материальную компенсацию. Как всё просто: я нахожу давно забытую бесхозную пропажу и отдаю её не в руки государству, которое всё равно и облапошит, и все заслуги припишет себе, а тем, кто будет беречь, холить и лелеять экспонаты своих коллекций, как Анька моих детей! А мне будет на что их вырастить. М. - поможет. Он умеет устраиваться. Недаром всегда при деньгах!"

"Михаил - дельный парень. Только какой-то весь насквозь "комсомолец двадцатых годов"! В наше время встретить такой раритет... Рассказал мне, как стоял у Белого Дома. Наивный - до идиотизма. Он совершенно не видит вокруг реальной жизни, будто в вакууме рос. Ничего, просветим, обломаем, если придется."

"Снова был М., съездили "в люди", славно провели вечерок. Надо же, он и в провинции - свой человек! Давненько я не держал картишек в руках. К сожалению, опять проигрался. Хорошо хоть - не по крупному. Только вот М. начинает действовать на нервы. Чего он-то суетится? Всё равно получит свои комиссионные. Отправил через него письма домой и Алёне. К счастью, теперь он раньше, чем через неделю не появится."

"Свершилось! Коротков нашел!.. Везёт дураку: во время осмотра местных разрушенных достопримечательностей провалился прямо в заветный лаз. Чего мне стоило уговорить его тут же не растрепать всё по экспедиции!.. Пришлось сыграть на струнах тщеславия (и он - не без греха): открытие клада будет принадлежать только ему, имя его появится во всех справочниках и т.д. Завтра будет М. - этот обрадуется!"

"Составил сегодня с Мишей опись: действительность превзошла все ожидания! Прав был отец, когда положил на это остаток жизни. Сам того не зная, оставил мне и внукам превосходное наследство! Знали бы "кроты", что нам удалось надыбать, - головы бы нам давно поотрезали, тихони, да растащили бы всё по норкам. Хорошо, что пока всё лежит на месте. Взял только один "опытный образец". Проверю на нём реакцию М-ва. Одна загвоздка: Коротков собирается лично отвезти опись в Москву. Дурак. Надо отговорить. Одна надежда на Гришу..."

"М., как только увидел золотое распятие - пришел в бешеный восторг. Ещё бы! Хотел взять его с собой. Дураков нет! Не та он личность! Вот Мишке бы доверил, если бы он не был полным кретином. Но Григорий снял экспонат во всех ракурсах. Повезет фотографии какому-то эксперту.

Рассказал о проблемах с Коротковым. М. обещал сопровождать его в столицу и "обработать" по дороге. Теперь я спокоен: у него это хорошо получается. Когда-то и меня вот так же обработал, умеет найти подход.

Получил весточку от Алёны. Пишет, что скучает. Правда ли?.. А в принципе - не всё ли равно! Один раз живём."

"Вызывают в Москву. Что это было: несчастный случай, или М. помог Мишке свалиться с поезда? В любом случае, жалко парня! Теперь надо держать ухо востро. Пристукнут, как пить дать. Дело-то - миллионное!"

"Алёна настаивает, чтобы перебрался к ней. Она по-своему права: любая женщина хочет иметь семью. Загрызли сомнения: как Анька-то с детьми без меня?.. Столько лет вместе. Никто другой не чувствует меня лучше, чем она. Ведь и не знает ничего, и не спим с ней давным-давно... что изменилось-то? А чует: проходу не дает, скажи да скажи, кто у тебя есть, кроме меня! Наверняка ещё не решил, жалко её почему-то. Нет же ведь никого, кроме меня. Да и с "гонораром" пока неопределёнка: темнит что-то Григорий. Требует, чтобы показал все вещи. Эксперт, видите ли, должен самолично оценить коллекцию целиком! Хорошо, если тот в самом деле сможет легко переправить её зарубеж. Работа на таможне действительно дает неограниченные возможности в этом направлении. Главное - голова на плечах и - соответствующие полномочия. А мне спокойнее иметь башли, а не вещи. Если всё так, как говорит М-ов, пусть напрямую выводит меня на этого "золотого" эксперта. Комиссионные свои всё равно получит, я ему так и сказал. Хорошо, что я единственный, кто знает место. Надо посоветоваться с Алёной. Она - девка хваткая, не то, что моя тютя!.."

"Хватило же ума так оговориться: Анну Алёной назвал. Другие доказательства ей, оказывается, уже предоставлялись в виде анонимных звонков. А она "всё ждала и верила". Вот и дождалась. От меня самого. И чего меня вдруг в койку к собственной жене потянуло?.. Не знаю, смогу ли без неё и детей, но без Алёны - тоже не жизнь. Спасибо Аньке - сама всё решила!.."

"М. по-прежнему упорно не хочет соединять меня с экспертом. Начал угрожать. Теперь знаю точно: смерть Миши - на его совести. Если б не мои карточные долги, которыми он меня повязал по рукам и ногам, давно бы плюнул и сообщил всё, что знаю, куда следует... Алёна говорит, надо послушаться Григория, с такими шутки плохи. Нежна со мной необычайно, только это и утешает..."

"Сволочь, гадина, подстилка Мыльниковская! Господи, за что мне такое?.. Вернулся сегодня раньше обычного, хотел сделать сюрприз "обожаемой" Алёне... Говорила с кем-то по телефону... "Гришенька, не волнуйся, я его дожму. Он мне сам скоро всё подарит! Дневники видела, причем, совершенно случайно. Пока прочитать не удалось: он их постоянно держит на работе. Дома я его по другому "достаю". Так достаю, что аж почернел весь, доказывая мне свои способности. Да ладно тебе, всё равно я только твоя и ничья больше!.. Да вы пошарьте у него в служебном столе, вдруг, он там их держит...".

Попробую покаяться, пока не поздно... Да и нет за мной "криминала" никакого. Кровь Миши Короткова - на Мыльникове. А находки сдам государству. Пока придётся делать вид, что ничего не знаю, чтоб не переполошились раньше времени. А как вызовут официально - вернусь домой. Анна, конечно, будет шуметь, но простит. Она всегда привечает несчастненьких. Немедленно отвезу отцовские записи к матери. Столько лет они там лежали, пускай побудут еще. И свои схороню там же пока... Господи, помилуй! Надо было взять оттуда не крест золотой, а образ. В церковь отнести - так они бы всю мою жизнь за меня молились. Ну и влип в историю! Мать, если можешь, заступись за меня оттуда... Помоги!..".

Это была самая последняя запись.

Сделана скачущими кривыми буквами, будто в машине или в поезде...

Анна выключила фонарь. Алексей долго ждал хоть какой-нибудь реплики, наконец, не выдержал:

- Ну, что скажешь?

Анна вышла из оцепенения:

- Ничего. Помолчим пока. Вот найдем Марью Павловну, тогда и скажу. Зачем об одном и том же - дважды?..

Алексей прибавил газ и сосредоточился на том, как благополучно миновать пост ГАИ при въезде в Москву.

* * *

Спросонок Марья Павловна Луканенкова не сообразила, кто звонит. Наконец, узнала Анин голос, поняла, что они с Алексеем - в городе и объяснила, как её найти.

Потом она растолкала Смыслова, поджавшего длинные тощие ноги на Маринкиной постели, безжалостно выгнала: "Спать дома надо! Попутку поймаешь, а нет - на своих двоих доберешься. Недалеко!" - и поставила на электроплиту кастрюлю с водой: как раз к их приезду согреется. Жаль, что чайник остался в номере. Сопрёт ещё кто-нибудь! Убрала постель.

Поджидая гостей, снова задремала. Звонок застал её в кресле.

- Добро пожаловать, гости дорогие! Давненько не виделись! - громко засмеялась Луканенкова, но как только увидела заспанного Юрку и хмурые лица Арбузовой и Арина, тут же прекратила веселиться. - Что стряслось? Нашли бумаги?..

- Нашли... - сумрачно подтвердила Анна.

- А что ж такие лица, будто умер кто?..

- Не умер... - Анна взяла сообщение на себя. - Убили...

Марья Павловна побелела сквозь свои румяные щёки.

- Анька, не томи душу! Кто-то из твоих?.. - она побелела ещё больше. Моя?!.

Алексей взял из Юркиных рук уже виденного прошлым утром на кухне у скульптора сказочного козлика. Луканенкова поняла.

- Трегубов... Шурик... Вот скоты... мерзавцы... Как это случилось?

Подробностей они и сами не знали... Анна попросила Марью Павловну:

- Маш, где можно пристроить Юрку? Я его уложу, Алексей пока расскажет тебе всё, что нам удалось выяснить.

Через несколько минут Луканенкова позвала Анну из детской в коридор и зашептала:

- Слушай, не знаю, что там между вами произошло, но он не хочет тебе говорить. А я считаю, что Трегубова вполне достаточно.

Анна "завелась":

- Во что ещё я по его мнению не должна вмешиваться? Опять - его "личное дело"?..

Марья Павловна осадила её:

- Да не ори ты! Я же обещала, что не скажу! Не будь дурой и сядь.

Анна продолжала стоять, упрямо надеясь на свои силы:

- Ну, обещала, так говори.

- Лёшку твоего зацепило.

У Анны похолодели руки, ноги подогнулись, она почти упала на край светлой полированной галошницы.

- Что значит "зацепило"?

- Пулей.

Анна закрыла лицо и стала качаться из стороны в сторону.

- Это я им приношу несчастья. Меня надо убить. Я - меченая! Прав был Мыльников: пусть Машку усыновят, - тут же автоматически поправилась, удочерят приличные люди. Со мной они все пропадут ни за грош...

Марья Павловна только руками всплеснула:

- Ах ты, умница! Да что ты несёшь! Слушать тошно! Ничего серьёзного у Алексея нет, крови только много потерял, но жить-то будет!

- Растрепала всё-таки!.. А ещё в органах работаешь! - раздался укоризненный голос. - Давай, ковыляй за перекисью и йодом.

Алексей присел перед свояченицей на корточки, отвёл её руки в стороны:

- Ну, что ты причитаешь? Вот он я - живой и здоровый. Подумаешь, слегка чирикнуло по рёбрам. Не дождутся!.. - он заправил её волосы за уши. - Ну, открой глаза, Аннушка!

Она послушно разлепила веки, взглянула на него, обидчиво поджала трясущиеся губы:

- Почему ты мне в машине не сказал?

- До города же надо было добраться!

- Решил, что и это - не моё дело?.. Почему...

Марья Павловна принесла перекись водорода, стерильные бинты и пластырь:

- Почему да почему... По кочану! Пошли в комнату, а то Юрку разбудим. Алексей! Хватит героя из себя корчить, марш на диван! Да прямо на покрывало ложись, потом застираю!

Анна помогла ему снять тёмно-синюю футболку, на которой расплылись мокрые пятна, совсем не похожие на кровь. Зато левая сторона его туловища была залита потёками из рваной раны на боку. Выглядело зловеще.

- Кто из вас меня подштопает? - обратился Алексей к дамам, глядя на Анну.

Луканенкова внимательно осмотрела поврежденное место.

- Слава Богу, навылет, но не мешало бы врачу показать... Ты, собиратель шрамов, не дергайся!

Он сморщился, когда раствор, вылитый на рану, неприятно зашипел.

- Ну, убедилась сама, что ни один существенный для жизни орган не поврежден?.. Даже ребро, из которого ты была сделана... Ань, тебе меня уже совсем не жалко? - поинтересовался он, увидев, что она отошла к столу и наблюдает за процедурой издали.

Анна отвернулась, сказала глухо:

- Мне всех жалко. Только я на кровь больше смотреть не могу.

Алексей продолжал, по-прежнему чувствуя её отчуждение:

- Анька, объясни, что случилось! Это из-за дневников? Что ты там прочла?.. - потом вспомнил: - Нет, это раньше... О чем мы говорили?..

Марья Павловна наложила стерильную салфетку, заклеила пластырем, кряхтя, поднялась с колен и довела до сведения присутствующих:

- На диване мы втроём не поместимся. Я пошла за раскладушкой и матрасом!

Анна поспешила впереди неё, несмотря на протестующие возгласы Алексея. В коридоре Луканенкова снова стала любопытничать, повторяя его вопрос:

- Ты объяснишь мне, что у вас случилось?.. Что ты ему как неродная?

Анна пожала плечами:

- Не это сейчас главное. Лучше я действительно расскажу о связи Бориса с Мыльниковым-Кофром.

Следователь кивнула и они пошли на кухню...

- Я чувствую, - лихорадочно прошептала Анна в заключение рассказа, что Мыльников, не получив дневников Бориса, уже отдал приказ о переправке Манечки за границу чужим людям. И наверняка - через аэропортовского таможенника, на которого ссылался, если верить дневникам Бориса. В чем же Борька промахнулся? Почему, если он один знал место захоронения сокровищ, его всё-таки убили?

- Верно мыслишь, подруга! - одобрила Марья Павловна. - Перепутавший тебя с Алёной муженёк (царствие небесное) был им во как необходим! И покончили они с ним - прости, Анька, сейчас не до сантиментов - вследствие экстренной ситуации... - Марья Павловна задумалась. - Постой, ты сказала, что он собирался куда-то сообщить?..

Анна подтвердила:

- Там написано "попробую покаяться". Но если задумал, то он мог и осуществить! Помнишь, я говорила, он ведь хотел мне что-то рассказать, когда за пару дней до... - она запнулась, - до смерти приходил домой. Я как раз именно тогда орала не своим голосом на весь подъезд, что прирежу его, если он ещё раз появится. И опять выгнала... - лицо Анны заволокло тучами воспоминаний. - А вдруг он действительно написал? Могло ли его признание попасть в руки Кофра?

Луканенкову осенило:

- Могло. В одном случае: если адресовал его Борис не в милицию, а, к примеру, по месту работы Кофра - в Академию Наук. Мыльников ведь раньше там тоже работал. Если предположить, что у него был свой человек, например, в секретариате, как у нас, который письмо это не стал регистрировать, а показал ему...

Анна сказала:

- Что бы там ни было, но это - дело пройденное. Я-то всё равно отсидела, да и Борька давно уж с бабой Верой свиделся. Теперь главный вопрос: где нам искать того самого Эксперта по связям с заграницей? - она снова ожила, глаза засверкали, всю её охватило нетерпение.

- Ну, это как раз - не вопрос! - подчеркнула Марья Павловна. - Чем, ты думаешь, я тут занималась? Гусей пасла? Правильно. Одного пасла: Смыслова! Есть у нас и все координаты Эксперта. Барский Николай Дмитриевич действительно много лет работает на аэропортовской таможне. Он определяет стоимость изделий из драгметаллов и художественных произведений, которые пересекают границу: время их изготовления, не представляют ли они художественной или исторической ценности для государства, и даёт разрешение или запрет на их вывоз (ввозить сегодня можно почти всё, кроме наркотиков). Как эксперт, Барский вызывался и нашими органами, занимавшимися хищениями. Но никогда больше, чем на "свидетеля" не тянул. Зато теперь у нас есть кассета, спасибо старой знакомой кастелянше. - Луканенкова поморщилась, вспомнив осевшую на кушетке фигуру Пышки.

- Маш, давай адрес, прямо сейчас к нему и пойдём!

- "Как зе, как зе!", как говорила Маринка в детстве. Разбежалась! Марья Павловна остудила её пыл: - Во-первых, сейчас ночь.

Анна согласилась:

- Вот и хорошо! Возьмём его тёпленьким!

Капитан не любила, чтобы её перебивали.

- Помолчи, наконец! Слова не даешь сказать!

- Да-а, уж тебе не дашь, - усмехнулась Анна (впервые с момента возвращения из дома Бабы Веры).

- Во-вторых, прекрати глупо хихикать, - повысила голос Марья Павловна. - Смыслов сказал, что ты - в розыске, поскольку не явилась по месту прописки.

Анна тоже была не лыком шита:

- Я вышла на свободу, значит, имею право находиться, где хочу!

- Это - сколько угодно, но не тогда, когда в твоей квартире обнаружили труп мужика!

- Так он же сам!.. - возмутилась Анна её непонятливости.

Следователь разозлилась, даже прикрикнула:

- Арбузова, ты мне-то не доказывай! Это вот мне теперь придётся всё доказывать, кому следует. Надеюсь, успею. Чтоб не вышло, как с Колосковым...

Анна тут же остановилась. Помолчали. Потом она взмолилась:

- Машка! Но время же уходит! И всё равно, кроме меня - больше некому: ты - безногая. Алексей... Нет его я больше не потревожу. Он и выглядит-то, как бандит с большой дороги... Вдруг она спросила, испытующе глядя на Луканенкову: - Маш, а рана Лёшки опасна?..

Марья Павловна неопределенно пожала плечами:

- Я же не врач! Но раз он смог проделать такой путь с дыркой в боку... Завтра будет видно. Нужно будет дать ему что-нибудь противовоспалительное. Кстати о бандитах, - вспомнила она. - Ты же мне самое интересное не рассказала! Ну, как вы? Было что-нибудь?.. - она приготовилась на минутку развлечь себя соучастием в совсем не уголовном, а чисто женском деле.

Анна не хотела останавливаться на этом вопросе:

- Давай решим, кто поедет к Эксперту! - упрямо твердила она. - Я всё-таки хочу сама с ним разговаривать. Кассета с его криминалом - у нас! Буду нахально его шантажировать. Пусть только попробует не вернуть Манечку! Подумаешь, розыск! В конце концов, у меня есть грим, краска для волос.

- В самом деле? - Эта тема заинтересовала Луканенкову не меньше. - Ну, это уже кое-что!

Они ещё некоторое время пошептались, затем решили, что перед трудным разговором Анне следует хоть немного отдохнуть.

- Чур, я на раскладушке возле Юрки! - быстро, как в детской игре, выкрикнула Марья Павловна и невинно захлопала глазами. - Я первая сказала! К тому же, если тебе что громкое приснится, сына не испугаешь, а хахаль твой привык уже!

- Ты, хитрованка, сводня старая! - развеселилась вдруг Анна. Потом погрустнела, потемнела лицом, исчезла ямка на правой щеке, углы губ опустились. - Они с Борисом считают, я только рожать способна. Ни на что другое - не гожусь! Мне и правда раньше - кроме деток ничего не было нужно. Но теперь... А он...

Выведала-таки Луканенкова у Анны её обиду и полностью её поддержала:

- Все мужики такие! - безапелляционно заявила она. - Пока ты только на них ишачишь, да вовремя даёшь - годишься! А как проявишь себя в каком-нибудь неожиданном ракурсе - они давай гайки закручивать, чтобы твоё к ним внимание оставалось неизменным и главное - неназойливым. А сам при этом "что хочу, то и ворочу"!

- Да, - горько согласилась Анна. - "Избушка, избушка! Повернись к лесу задом, а ко мне - передом!"

Прозвучало так двусмысленно и в духе высказываний Марьи Павловны, что они снова расхохотались. Вспомнили вчерашнее утро в номере... Притихли обе. Капитан вытащила из холодильника бутылку, поставила две рюмки, принесла из прихожей "Серебряное копытце".

- Помянем?..

"Если б не он, мы, женщины, вряд ли провели бы эту снежную ночь без сна до самого утра, и красота её не показалась бы нам столь необычной."

Выйдя из душа, Анна завернулась в полотенце, прошлась по комнате.

В простенке между балконом и сервантом кое-как притулились картины, такие же пострадавшие, как и их хозяин. Напомнив Марье Павловне о материальной ответственности, которую та несет за них, Анна перенесла спасенные работы из машины в квартиру Луканенковой. (Не дай Бог пропадут, если что случится...)

От закопченных холстов до сих пор веяло дымом и гарью - Анна только сейчас почувствовала, рассматривая их потери...

Потом долго вглядывалась в лицо крепко спавшего Алексея.

15.

"То, что вселяет уверенность...

Слова утешения в часы тревоги и печали, которые слышишь от человека, истинно тебя любящего."

Сэй-Сёнагон "Записки у изголовья"

Когда солнечный луч партизанским образом проник сквозь завесу волос и разбудил Аню, она почувствовала, что лежит одна, удобно скатившись в уютную расщелину дивана-книжки. Телу было так приятно, а душе спокойно... Не хотелось двигаться.

- Не вздумай пошевелиться, - вместо "доброго утра" строго приветствовал её голос зятя.

"Опять начинается! - подумалось ей с тоской. - В кои-то веки проспала без сновидений, так вот - на тебе - проснулась... Пошло-поехало!"

Она приоткрыла треть глаза, увидела Алексея за ватманским листом, лежащим на столе.

- И долго мне ещё так лежать? - поинтересовалась она.

- Нет, всего одна, самая-самая последняя складочка осталась. Сейчас закончу... Из тебя потрясающая натурщица!..

Она быстро сообразила, в каком виде находится: покрывало сбилось и почти ничего не скрывало. Анна резко задёрнула занавес.

- Какая же ты зараза, - гневно бросила она.

- Почему "какая"? - невозмутимо улыбнулся Алексей, откладывая карандаш и направляясь к дивану. - Тебе больше бы понравилось, если бы я был женщиной?

- Если бы ты был женщиной... Не подходи ко мне!..

Он присел на краешек.

- Ну нет, это моя больничная палата, а ты сама прыгнула ко мне в койку.

- Лёш, а можно посмотреть?..

- Нет.

- Почему?.. Когда-то раньше разрешал...

- Потому, что!..

- Дай мне встать, - она подобрала ноги. - У меня сегодня много дел.

- Больших или маленьких?

Она вконец разозлилась:

- Прекрати свой сортирный юмор, он меня расхолаживает! А мне надо быть собранной, внимательной и злой!

- Ну, злости-то в тебе - на десятерых! Не хотел бы я оказаться сегодня на месте Эксперта! И как я буду жить с тобой такой - представления не имею!

"Ну, Машка, ну, трепло!" - подумала Анна и плотнее закуталась в покрывало, выдернув его из-под Алексея. Он рассмеялся, стал белым, как борода деда Мороза, схватился за пластырь.

- Арбузова, что ж ты делаешь?

- Ой, Лёшенька, прости меня, окаянную. Больно? Дай я посмотрю! Ляг скорей. - Она всерьез испугалась, особенно когда увидела проступившее на повязке красное пятно. Побежала в коридор. - Машка! Где у тебя всё?

- Да не кричи - не дозовёшься, её нет. Они с твоим сыном ушли в магазин, еды какой-нибудь купить, - громко заявил он ей вслед. - Я был бы дураком, если бы не использовал такую возможность!

Анна нашла на кухонном столе медицинские принадлежности, набросила легкий ситцевый халат, который ещё вчера в ванной привлёк её внимание из-за обилия рюшек. Быстро вернулась в комнату.

- Тебе не надо было вставать...

- А мне что, место оставалось? Ты же разлеглась прямо посередине!

Зять уже отодрал повязку, советами и комментариями помог свояченице сделать новую. В какой-то момент, когда пластырь был наклеен, Алексей дернул поясок халата, развязал его и, нырнув обеими руками под оборки, притянул Анну к себе.

- Не дрыгайся. Не станешь же ты бить раненого? - спросил он, наслаждаясь её теплотой и близостью. Потом попросил: - Аннушка, хватит дуться. Я прочел дневник Бориса. Остальное объяснила мне Марья Павловна... Что же мы молчим, девушка? Расскажи что-нибудь...

Анна расслабилась, услышав сказанную на ухо давнюю знакомую фразу. Постаралась сдвинуться, чтобы не сдавливать повязку. Притихла у него на плече.

- Лёш, а может, тебе лучше не ездить с нами?.. - Алексей так взглянул на свояченицу, что она споткнулась на полуслове. Помолчав, призналась: Знаешь, я предчувствовала, что с тобой что-то случится.

- Я - в полном порядке! - прервал он. - Лучше скажи, кто отложил вон те две мои работы в сторону?..

- Я. Извини. Сейчас поставлю на место.

- Подожди... - Алексей её не отпускал. - Объясни, почему именно их?

Анна не знала, что отвечать. Как на экзамене. Даже ладони вспотели.

- Анюта, давай подружимся снова, - предложил Алексей, машинально перебирая и запутывая ей волосы.

Анна очень тихо возразила.

- Мы не сможем быть друзьями... Ты мне теперь... Я никогда не претендовала на какое-то особое место в твоей жизни... Ты сам... - Она проглотила комок в горле. - Ты сам сказал, что мы ничего не должны друг другу.

- Ты убедилась, прочитав записи, что я - полный кретин? Это же началось ещё давно... Только я, тупой, сам всего не понимал. Теперь, когда ты рядом... Дети и твоя жизнь небезразличны мне.

- Вот видишь?.. - Ей было трудно, но она всё равно это произнесла: Ты прав, я тебе не должна... Я не должна мешать. Не хочу лежать валуном на твоем пути... - Анна вдруг невпопад вспомнила: - Когда появился Борис, я завалила экзамены в институт. Помню, бабушка тогда особенно возмущалась, всё Любашу мне в пример ставила... Она очень хотела, чтобы я чего-то добилась в жизни. Без "верхнего" образования любимых внучек и не представляла...

- Твоё главное образование - вот здесь, - он легонько, без намёка, коснулся её груди, - не сразу заметно...

Анна осторожно заворочалась, безрезультатно попыталась встать.

- Давай отложим этот разговор на потом... Надо торопиться, меня Маня ждёт.

- Одну все равно не отпущу, - твердо заявил Алексей, пробормотав тише: - Ты удивишься, узнав, сколько в моей собственной жизни... Не хочу пока взваливать на тебя ещё и это... Но это не значит, - убежденно начал он...

Анна снова тревожно сказала:

- Мы поговорим позже, когда Маруся будет с нами. Пора оканчивать эту историю... Лёш, отпусти меня. Тебе же больно.

- Мне без тебя больнее!

Алексей нехотя разомкнул руки.

Она в благодарность быстро поцеловала его, запахивая халат.

- Вот и умник! Я пойду проверю, не закипела ли вода.

* * *

Анна была неузнаваема...

Когда все втроём они загрузились в "москвич", привезли Юрку на киностудию и постучались к Евгении Осиповне, баба Женя расцвела неподдельной радостью:

- Детки! Наконец-то! Ну, как, "со щитом или на щите"?

Анна объяснила, что эпопея ещё не закончилась. Баба Женя оставила Алексея у себя в гримерке делать копию видеокассеты на фирменной аппаратуре (внук подарил!), усадив его на диванчике, включила Юрке и Марье Павловне телевизор и решила доверить Анну профессионалам. Она провела женщину через забытые муки парикмахерской, прошла с ней в костюмный цех, поколдовала над её лицом и вот - перед союзниками предстала высокая светловолосая женственная особа с легким дневным макияжем: чуть подчеркнутыми ярко-голубыми (вместо серо-зелёных) глазами, тонкими, капризно-требовательно изогнутыми бровями, белозубой улыбкой, в элегантном модном (неопределённого покроя) светло-бежевом свободном костюме, под которым могла спрятаться не то что видеокассета - а даже целая видеокамера.

Все только рты пооткрывали. В Анне изменилось так мало, но как много!.. Она сама себя увидела другой!

- Идеальное лицо! - удовлетворенно осмотрела свою работу гримерша. Прекрасно ложится под грим. - Она подвела Анну к Алексею, как невесту. Обрати внимание на глаза! (Что он и так делал, не отрываясь.) Твой подарок: цветные контактные линзы из бельгийского набора.

Юрка был исполнен гордого собственнического мужского восторга:

- Мам, ты - как манекенщица!

Анне понравился произведённый эффект. Привыкая к туфлям на высоком каблуке (хорошо, что не новым, а достаточно разношенным), прошлась по комнате, повернулась несколько раз на одном месте и чуть не упала.

Марья Павловна высказала одобрение чисто по-женски:

- Ой, я тоже так хочу!

Анна чувствовала в себе столько сил и энергии, столько уверенности и воли, что мысленно "встав на стульчик", провозгласила:

- Анна Арбузова! Последний выход!

- Почему ж "последний", голубчик? - поправила её Евгения Осиповна. Первый! Твой первый сольный номер! (Во время "преображения" Анна рассказала ей всё, что касалось освобождения детей и знакомства с Марьей Павловной, на которую баба Женя до сих пор поглядывала с некоторым подозрением). Разделайся с ними в хвост и в гриву... - хотела по привычке добавить пару цветистых фраз, но Анна заткнула Юрке пальцами уши и она удержалась, уронив пепел из неизменного мундштука себе на квадратную грудь. - Ступайте. А Юрику я покажу тут всё, что только можно. Да, Юраша?..

* * *

Они подъехали к дому на Тверской. Нерушимому, местами побитому временем, как старая каракулевая шуба - молью. Он подавлял своими размерами и чванливой демонстрацией огромных витрин с ультрадорогими и сверхзаграничными товарами в магазинах первого этажа.

Несмотря на это, чувство уверенности не покинуло Анну ни когда она нажимала кнопки домофона, ни когда отвечала на хриплый простуженный вопрос "кто там".

"Прекрасно торжественное шествие, когда после празднества Камо Верховная жрица возвращается в свою обитель".

- Николай Дмитриевич? - вежливо спросила она, бархатно играя каждой ноткой богатого голосового диапазона, как учила их с Любой в далёком детстве бабушка, которая переняла эту манеру у знаменитой Книппер-Чеховой.

- Вы кто? - прокашлял голос, вместо ответа.

- Я - дама "приятная во всех отношениях", - процитировала Анна классика (откуда что взялось?), - как нищенка, стою под дверью самого Барского, а ведь Мыльников характеризовал вас, как не только самого знающего эксперта, но и как самого воспитанного мужчину!

Она обернулась к машине, весело подмигнула голубым глазом своим травмированным спутникам, послала им воздушный поцелуй и крепко прижав локтем к телу видеокассету, проскользнула в дверь после разрешительного сигнала.

- Лёха, ты это видел? - Марья Павловна повернулась к Алексею, который отнюдь не разделял её восторга.

Он это видел. На протяжении нескольких лет жизни с Любовью. Век бы этого не видел!

Алексей закрыл глаза и сложил руки на груди. Каменными жерновами медленно двигались заросшие модной щетиной скулы. Теперь он смотрел другое кино: утренняя Анька в халате с оборочками... дорожная Анька в спортивных брюках и футболке... беззащитная Анька, беспомощно вьющаяся в лапах мыльниковского посланца... зверь-Анька - у ложа с растерзанной Катей... неуклюжая Анька, соскальзывающая с приставленной к чердаку лестницы... хозяйственная Анька - в избе Трегубова... гибкая Анька - в подвальном окне клиники, как верблюд - в игольном ушке... смиренная Анька под ладонью матушки Варвары... сумасшедшая Анька в гостях у Кофра... ночная Анька в реке, страстная Анька в его объятьях... Анька, Анька, Анька... Где ты? Не наделаешь ли глупостей?.. Ты же - неуправляемая, непредсказуемая, необъяснимая, неосторожная, незащищенная...

Боль в боку ещё можно пережить, но тревога за тебя отнимает последние силы...

- Эй, Алексей Анатольевич, подвиньтесь! - Это она! Вернулась... Позвольте вам представить: Барский Николай Дмитриевич. Он любезно согласился проводить нас в аэропорт, во избежание разных неожиданностей.

- Приветствую вас! - насмешливо поклонилась Марья Павловна высокому холеному господину. - Хорошо, что быстро спустились, а то мы уже начали за вас волноваться. Знаете, какая она в гневе?.. Вот собирались с Алексеем идти вам на выручку. Киношку посмотрели?

Барский - подтянутый импозантный мужчина - пригладил волнистые седые волосы, прокашлялся в сторону, извинился, растянул ворот водолазки, словно тот его придушил, затем хрипло сказал, усаживаясь рядом с ней на переднее сиденье:

- Не будем об этом много говорить. Я считаю, что девочке, безусловно, следует помочь вернуться к матери, - он с неудовольствием оглядел салон "москвича" и захлопнул дверцу. - Это ваша личная машина?

- А что, не нравится? - ответила вопросом на вопрос Марья Павловна. Зато чистая: ни грязи, ни крови!

Эксперт снова закашлялся и стал распространяться на тему, что он-де искренне хотел пристроить ребёнка в любящие руки бездетной пары, которая позаботилась бы о судьбе девочки... Он и не предполагал, что её сиротство такой чудовищный обман! Но теперь, когда он знает, что этот двуличный тип вёл двойную игру...

- Да-да! - подтвердила Анна. - Вы же сами видели: он и на вас собирал материал! Вы же видели! Он хотел все ваши делишки, большие и малые, прибрать к рукам, а вас самого - задвинуть!

Барский покосился на Марью Павловну:

- Простите, я не мог вас видеть раньше?

Она просто раскатилась хохотом:

- Дошло, наконец? "Мы с вами где-то встречались", ведь и вы, и я - из органов, только я - из внутренних, а вы - из внешних!

Эксперт отвёл глаза и поинтересовался, не трудно ли ездить на такой рухляди? Ведь есть прекрасные современные модели (не обязательно иномарки)...

- Я - однолюб! - категорически прервала его Луканенкова. - Вот когда мой старикан отбросит концы, подсоберу денег и обзаведусь новым.

- Но сколько времени это займет?.. Ведь можно было бы машину получить в обмен на...

- Видеокассету, вы имеете в виду? Нет. Об этом и не заикайтесь! К тому же существуют копии, спрятанные в разных местах на случай, если вам захочется её у нас изъять. Она - гарантия того, что Арбузовы наконец-то смогут жить спокойно. А коли мир перевернулся и вы вдруг захотели сделать доброе дело, приложите максимум усилий к возвращению девочки. У неё есть мать, которая - не автомобиль и на иностранную марку её менять нечего!

Барский заверил: раз мать - жива и здорова, он сделает всё, что от него зависит, чтобы восстановить справедливость. Время вылета аэрофлотовского чартерного рейса задержать он не в силах, но притормозить туристическую группу детей из пансионата Святого Михаила - может. Для этого нужно только вовремя оказаться на месте, потому что по телефону эти вопросы не решаются. Во всяком случае он их по телефону не решает.

- Мы успеем! - Марья Павловна перевела рычаг своего "старичка" на последнюю скорость.

"Успеем, успеем, успеем..." - как заклинание твердила про себя Анна.

Она взобралась с ногами на сиденье, обеими руками обняла предплечье Алексея, прижалась всем телом и спросила на ухо:

- Лёшка, а что такое "чартерный рейс"? Это значит - нелегальный?..

Он снова, как в случае с покупками и ценами, понял, что многое в нынешней жизни кажется ей диким. Пошли пятые сутки после выхода Анны на свободу (если не считать сам день освобождения). Постигая законы зверей без клеток, она не успела постигнуть и понять пятилетних перемен обычной жизни.

Приблизив губы к её уху, он пообещал:

- Я научу тебя всему, что знаю сам!

- Но я же - дурочка, способная лишь рожать! - Анна вызывающе смотрела ему прямо в глаза.

- Нюшка, не говори так, сколько можно напоминать, что я идиот?.. Ты помнишь, что я сказал тебе у бабы Веры в доме? Это - главное! - Румянец выплыл на её лицо, словно солнце из-за горизонта. - И сейчас же отвернись, Анька, не то... - он впился пальцами в её круглую коленку.

Где-то на полпути Эксперт вдруг обернулся и сообщил, глядя "сочувственно" на экстравагантную Анну:

- Вы потом обязательно обратите внимание на её здоровье! У девочки, если верить документам, сильно увеличена печень. Когда всё закончится, я надеюсь, к нашему всеобщему согласию, - могу вам порекомендовать одного специалиста. У меня есть прекрасный врач...

- Грек, что ли? - Аня очаровывающе блеснула на него синими очами. - У вас его уже нет!.. Ищите другого специалиста, Николай Дмитриевич!

Тот покраснел, побледнел, проглотил ком в горле, отвернулся к Марье Павловне:

- И вы считаете, что это - законно? Вы же должны стоять...

- Не базарьте, правозащитный вы наш! - в очередной раз прервала его сентенции капитан Луканенкова. - Вот дьявол! - воскликнула она, когда заглох мотор у "москвича". - Это "стоять" относилось не к тебе! Ну давай, двигайся!.. Ты что, в самом деле на покой захотел?

Анна уже выскочила на дорогу и "проголосовала". Возле неё вначале остановились "жигули", потом "volvo", потом ещё несколько машин непонятного происхождения, но, увидев, что женщина с целой кампанией, - водители спешно ретировались.

- Вот гады, - ругалась Марья Павловна на чем свет стоит, - Анька, сгинь в машину, а то ты им свет застишь и они никого больше не видят.

Барский тоже нервничал из-за непредвиденной задержки. Он понимал, что когда девочка улетит в Лондон, - ему не поздоровится! "Обвалы" пойдут по многим направлениям. Если же сейчас всё получится, то можно будет кое-что спешно предпринять.

Он вышел из машины, расправил пиджак и стал ловить попутку сам. Через две минуты жестом хозяина уже приглашал всю троицу в старую и надежную, как мир, "волгу", предупредив, однако, что денег на проезд не брал.

- Гони, братишка! - попросила Луканенкова, садясь позади шофера. - Мы на самолёт опаздываем! Успеешь - плата двойная! - и гордо посмотрела на удивившегося её щедрости Эксперта. - Будешь мне должен! - успокоила его Марья Павловна.

Водитель старался за обещанные деньги вовсю! Он устроил такие "гонки с препятствиями", что у всех без исключения пассажиров аж дух захватывало!

Дважды его останавливали инспектора ГАИ, и тогда выручал Эксперт. Он выходил, демонстрировал своё служебное удостоверение, что-то объяснял насчет сведений об отправке нелегального груза. Гаишники козыряли и беспрепятственно пропускали "волгу". Мало того, когда на пути встретилась крупная авария из четырёх легковых и одного грузового автомобиля, одна из машин Госавтоинспекции (видимо, предупрежденная по рации) поехала впереди и прямо по тротуарам почетным эскортом сопроводила вельможного сановника таможни до аэропорта. Эксперт нервничал, посматривая на часы.

- Ждите меня здесь! - взял вдруг Барский начальственный тон, окунувшись в родную стихию. - Посадка уже оканчивается...

- Вот уж нет! - возразила Аня. - Я пойду с вами!

- Я сама присмотрю за ним, чтоб не удрал, - остановила Марья Павловна рвавшуюся за ограждение мать, - всё-таки я - официальное лицо, хоть и на отдыхе. И удостоверение у меня с собой.

Удивительная скульптура застыла в зале: две резко контрастные фигуры, слившиеся в одну... Преображенная Анна обняла за пояс Алексея, страшного, небритого, со ссадиной над бровью, в безрукавке-ветровке, перемазанной изнутри кровью, в грязно-черных джинсах.

"В любой некрасивой вещи можно подметить что-либо привлекательное... А в красивом - увы! - отталкивающее."

Она приникла щекой к его груди и, не отрывая взгляда от прохода для пассажиров, что-то тихо шептала. Он прислушивался к её бормотанию, иногда вставлял реплику, также, как она, неотрывно глядя на узкий коридор...

- Она меня не узнает, я совсем другая стала...

- Она вспомнит тебя, как только прикоснется.

- А я?.. Я же видела её только на той фотографии! Дай мне снова посмотреть!..

- Вот, возьми, но ты почувствуешь её... Чего ты боишься? Её приведёт к нам Марья Павловна...

- А почему их нет так долго?.. Наверно, её не отдают! Я пойду туда!

Он только сильнее прижал её, дурея от боли в боку.

- Нельзя! Всё испортишь! Там Марья Павловна! - снова повторил он. Наверное, ищут в бумагах какую-нибудь закорючку, к которой можно было бы придраться!

Анна закрыла глаза.

В её нетерпеливом ожидании снова предстала картина встречи с Марусей. Анна верила, что именно так или почти так должно было это произойти... Ведь теперь даже понятно, почему в её видении упал Алексей, а ведь тогда он не был ранен...

Но тут...

Тут объявили о том, что самолет...

"Манечка!" - Аня вырвалась от Алексея, отшвырнула загородившего проход мелкого таможенника, помчалась на взлетную полосу...

Но бежала, как в замедленном сне...

Самолёт ещё можно догнать, чем-нибудь заарканить - да вот, хотя бы поясом (как назло, не отрывается!) - и привязать к руке, как воздушный шар: он вот только что оторвал свои проклятые колёса от полосы. Надо просто изловчиться подпрыгнуть повыше...

И тогда всё окончится хорошо: Анна опустится перед Машенькой на корточки, подметая подолом асфальт, и облизывая-обцеловывая, затискает дочь. Девочка поначалу почувствует себя неловко, но станет очевидно, насколько она соскучилась по ласке, пусть даже выражающейся столь бурными эмоциями. Через несколько минут Алексей выйдет к ним, не выдержит:

- Девчонки! А мне останется что-нибудь? Я тоже хочу!

Мать и дочь оторвутся друг от друга и вдвоём накинутся на любимого опекуна...

...Сильно мешал шум моторов. Его необходимо было перекричать... Крик Анны ввинтился в землю, сделал её ненадёжной, неустойчивой. Ноги превратились в ходули, а на этих длинных жердях никак не удавалось сохранить равновесие... Самолет неумолимо уменьшался с каждой секундой...

Всё кругом куда-то пропало. Лишь прозрачная пустота, огненный водоворот солнца, затянувший в себя её бесценный шарик-самолётик, да протестующий рёв поглощаемого железного чудовища...

Капитан Луканенкова выскочила к ней, подхватила под руки и увела из-под носа местных "утешителей", которые - как грифы к павшему животному уже торопились к нелепо растопырившейся на асфальте женщине. Скорее всего (и даже наверняка) они обладали не только форменными фуражками и пилотками, но и фотографиями Арбузовой.

Когда она вновь смогла видеть, Анна с любопытством смотрела, как беззвучно движутся губы Марьи Павловны, как что-то встревожено объясняет Эксперт, как кто-то с красным крестом на рукаве тычет под нос прозрачную склянку.

Все вокруг были красивыми кремово-розовыми, фиолетовыми и зелеными и все добавляли рокота в прощальный гул съеденного солнцем самолёта с её Маней... Гул этот стал невыносимым, разрывал уши и голову...

После очередного тычка в нос, наконец, вернулась традиционная реалистичная цветовая гамма. Рёв в ушах тоже закончился - быстро и незаметно. Луканенкова что-то беззвучно сказала, схватила клочок бумаги и написала крупно, как для полуслепой: "Главное - она жива!". Анна тупо кивнула, побрела к выходу, подворачивая ноги на высоких каблуках.

- Видит око, да зуб неймет! - монотонно повторяла она нараспев с разными интонациями, стараясь услышать самоё себя.

- Ань... перестань... - сквозь омут тишины дальним к ней пробился голос Алексея.

Она обернулась, поискала его глаза, обнаружила, снова потеряла.

- Вы кто? Ваши документы! - к ней подошел маленький форменный человечек "при исполнении".

Анну опередил Барский. Эксперт попытался заслонить своим стройным телом элегантную, поникшую, как позавчерашняя роза, женскую фигуру. Он сказал, отводя человечка в сторонку и что-то запихивая ему в плоский нагрудный карман, сразу же ощутимо раздувшийся:

- Оказываем медицинскую помощь пассажиру рейса Стамбул-Москва. - Тот мгновенно смылся... Барский подозвал Марью Павловну: - Насчет девочки свяжетесь со мной через два дня. Вот вам номер моего мобильного телефона... И вот что: побыстрее увозите их отсюда, - кивнул на Анну и бледного Алексея. - Хватит тут глаза мозолить... Сколько у вас на дорогу? Может, добавить?

- Значит, всё-таки, при деньгах? - язвительно констатировала Марья Павловна.

- На службе у меня всегда есть одно-два места, откуда я могу их достать. А у вас разве не так? - удивился Эксперт.

- Хрен с вами, гоните свою заначку. - не стала церемониться капитан Луканенкова. - Давайте, ребятки, выходите потихоньку. Я пошла тачку ловить...

Машин при выходе было навалом: только махни купюрой - любая на брюхе подползёт. Задача стояла другая: как уговорить Анну Арбузову сесть в ползающее а не летающее железо и покинуть аэропорт. Марья Павловна предоставила разрешать эту проблему Алексею...

Анна, к удивлению, артачиться не стала, согласилась быстро, при одном условии:

- Этого, - речь шла о Барском, - берём с собой! Где гарантии, что у него телефон завтра же не сменится?

- Гарантии - на плёнке, - ответил ей Эксперт, закашлявшись. - А сейчас мне необходимо вернуться домой. Я неважно себя чувствую...

- Сволочь ты, Николай Дмитриевич! - сказала Анна, пряча м(ку под маской равнодушия. Она выпрямилась и вновь приобрела вид светской дамы: Ничего, что - на "ты"? Дай тебе Бог хоть один раз испытать когда-нибудь то же, что чувствую я сейчас... Тогда ты станешь несоизмеримо богаче, чем теперь...

- Не надо так, Анна Андреевна! - попросил Барский. - Я же не предполагал, что они будут столь исполнительны из-за какой-то пары тысяч!..

- Такая цена моей Марусе? - холодно удивилась истукан-Анна. - А кто ещё должен был получить за её продажу? Ах да, - сообразила она, - конечно же Мыльников!

Эксперт, подавил новый приступ кашля и опять обратился с просьбой:

- Я понимаю, как вам сейчас трудно, но, тем не менее, не предпринимайте пока никаких поспешных решений... Через два дня, а может и раньше, даю вам слово, я узнаю, где будет находиться девочка. Постараюсь сделать всё возможное, чтобы вернуть её в страну. Хотя, - он, скрывая волнение, громко и противно проглотил слюну, - теперь это достаточно сложно.

- Только попробуй не вернуть... - Анна по-прежнему была безучастно-каменной, лишь упрямо выдергивала по-одному пальцы из рук Алексея, который давно уже тянул её на выход...

Вот наконец услужливо раздвинулись автоматические двери, выпуская их из недр аэропорта. Марья Павловна уже оседлала какого-то автомобилиста и подавала им знаки с переднего сиденья багровой "восьмерки".

- Едем ко мне, я позвонила коллеге Смыслову, заберём его по дороге.

- А к чему нам сейчас твой Смыслов? - Анна мечтала поскорее оказаться одна в замкнутом пространстве и завыть в голос...

- Мы должны показать ему дневник Бориса. Там - твоя реабилитация! Или хочешь всю жизнь проторчать на нелегальном положении?.. Потом, пора убрать с твоего пути Кофра. Он слишком значимая во всей этой истории фигура, чтобы - вот так, за здорово живёшь - оставить его в покое. А этот, думаешь, тебя в покое оставит, раз знает, что ты нашла дневники?..

- Мне всё равно... - бесцветно, тускло сказала Аня.

- Анька, не смей так говорить! - Марья Павловна повысила голос, пытаясь развернуться в кресле, запуталась в ремне безопасности, отстегнула его, получила выговор от водителя, зло покосилась, но комментировать не стала, лишь проигнорировала замечание и, встав на сиденье коленками, зашептала, чтобы он не слышал: - Возвращением Маруси будет заниматься Эксперт. Не слезем с него, пока не добьемся...

- Да пошла ты... Ничего мы не добьемся, - устало перебила следователя вконец измотанная Арбузова, - я не увижу её... Всё окончилось. Удивительно, что мне вообще так фартило последнее время...

- Не будь дурой, радость моя!.. - тихо, с трудом, но уверенно подал голос Алексей. - Значит, вам ещё какое-то время надо побыть врозь... глаза у него запали, вокруг появилась сетка морщин. - А то, что встреча состоится... Пожалуйста, не сомневайся...

Анне почему-то стало спокойней.

"То, что вселяет уверенность... Слова утешения в часы тревоги и печали, которые слышишь от человека, истинно тебя любящего."

* * *

Василий Смыслов отложил прочитанный дневник Бориса Арбузова, приложил к нему письма его студента Миши Короткова и подытожил:

- Вот с этим я теперь могу идти к Крячеку! Материал, как минимум, по двум убийствам есть, а если постараться, то можно будет раскрутить и "бытовое" дело пенсионера Колоскова. Только как я объясню шефу, где всё это взял?.. - и поднял глаза на коллегу Луканенкову. - Может, ты, Марья Павловна - со мной?..

"Старший товарищ" посмотрела на Алексея, перевела взгляд на Анну, пустым взглядом уставившуюся в одну точку.

- Вы как, справитесь? - Марья Павловна уже набирала Крячека. - Сергей Иванович! Да, я... Назначьте мне свидание, соскучилась - жуть!.. Да отпуск мне - поперёк горла, одни травмы. Нет, ничего серьезного: "наколола ноженьку на былинку". Считайте, что по личному... Я, Вась-Вася и ещё один молодой человек... (Ань, я Юрку сама заберу по пути!) Вот не скажу... Да потому, что вы ругаться будете, я девушка пужливая. Сергей Иванович, а может, машину за нами пришлёте? Нет, что вы, не барыня, конечно не домой. Ну, хотя бы, на Пушкинской?.. К памятнику, Сергей Иванович, к солнцу русской поэзии!.. Всё-всё, через сорок минут...

- Маш, до центра бы машину взяли, с твоей-то ногой, - обеспокоилась Анна. (Алексей обрадовался её тону: в нём наконец-то появились живые "зеленые" ноты.)

- Ничего, родимая, доберусь как-нибудь! Во-первых, на метро прямая ветка, во вторых, у меня будет целых два ухажера. Помогут. - Марья Павловна не была бы Марьей Павловной, если б стала поддерживать упадническое настроение Арбузовой. Она понизила голос: - Ты, подружка, лучше за Лёхой приглядывай: не нравится мне его рана. Как бы сепсиса не вышло, тогда пиши-пропало! - она нарочно стращала Анну и сгущала краски. - Он в дороге всё хорохорился, да видишь, что из этого вышло. Теперь и сам себя будет поедом есть, и ты тут - как ходячий укор. Возьми себя в руки. Хватит с нас скульптора! - Марья Павловна с горечью махнула рукой, поковыляла к выходу, бросив через плечо: - Лучше тебе станет, если и твой Алексей?..

- Ты права, - с тоской в глазах согласилась Анна вслед захлопнувшейся двери... - я не должна...

"Когда под тихим дуновением ветра один листок за другим влетает в отверстия оконной решетки, трудно поверить, что этот самый ветер бушевал вчера."

* * *

Глубокой ночью Анне вдруг снова привиделся явственный сон...

Ей казалось, что она идёт по подземным коридорам, где над нею не потолок, а толща воды. Коридор сужается, каменный пол, выложенный серыми плитами, поднимается в гору, а стены всё сдвигаются, ограничивая пространство передвижения. Анна боится, что вся вода планеты рухнет ей на голову, если она заденет её хоть единым миллиметром тела. Проход уже настолько узок, что дальше приходится ползти. Неожиданно, словно кто её подтолкнул, она взбрыкивает пяткой и задевает потолок. В ужасе закрыв локтями голову, она ждёт водяного обвала... Но, едва коснувшись тела и нежно обласкав его, а потом ринувшись вниз по крутому коридору за спиной, воды открывают над ней чистое ночное небо, полное звёзд - как в ту первую ночь у скульптора... Небесный Свод на глазах светлеет, но звезды сияют по-прежнему ярко. А сама Анна покачивается на воде...

По дороге в Солотчу, трясясь в Рязанской электричке, капитан Луканенкова пыталась растормошить задумчивую Анну:

- Ты слыхала?! Что ты об этом думаешь?..

По телевизору рано утром в передаче "Дорожный Патруль", передали сообщение о вчерашней трагической гибели в автокатастрофе известного мастера фотографии, сделавшего немало портретов эстрадных звёзд.

Григорий Мыльников погиб на месте. Водитель попутной автомашины, которая везла Мыльникова по Овчинниковской набережной, чудом остался жив...

У Марьи Павловны не было даже и тени сомнений:

- Это наверняка Эксперт! Побоялся, что Мыльников раскалываться начнёт! Потому поспешил сам его достать. Его рук дело, я не сомневаюсь!.. - Марья Павловна решила "подготовить" подругу к следующей новости: - Анька, ты как сейчас, в истерику впадать не собираешься?

- Он про Машеньку сказал? - сразу догадалась Аня. - Говори. Я теперь крепка, как Ахиллесова пятка!

- У Ахилла пятка была как раз самым уязвимым местом! - возразила Марья Павловна. - По себе знаю!

- Я думаю, после того, как в неё попала стрела, она стала самым твердым местом на теле. Так что он узнал?

- Он сказал, что твою Машу потеряли в пути. После того, как все прилетели и погрузились в автобусы, обнаружили, что её в группе нет, только рюкзак без ремней остался...

Анна затрепетала.

- А в самолете она была?

- Никто не может сказать наверняка, - ответила Марья Павловна.

- Ничего, я её отыщу! - вдруг уверенно сказала Анна, глядя на задремавшего Алексея.

Знаком она попросила Юрку не вертеться.

- Я рада твоему оптимизму, - изумлённо-недоверчиво протянула капитан Луканенкова.

Анна сказала просто, как о чем-то само собой разумеющемся:

- Сегодня ночью Саша с нами прощался... Он дал мне понять, что мы найдём Манечку...

- Но как ты, интересно, собираешься попасть за границу? На какие шиши?

- Придёт время - найдутся и "шиши".

Марья Павловна со вздохом позавидовала:

- Я бы тоже с тобой за компанию смоталась. Ведь всё-таки отпуск! А меня завтра вместо этого вышестоящее начальство опять на ковер вызывает. Размечтались! Уже всё говорено-переговорено! Я всё равно не пойду: больничный взяла из-за производственной травмы. Пусть сами себя отчитывают, придурки!..

С похорон Саши Трегубова поздно вечером вернулись в квартиру Алексея, убранную накануне Анной и Женой Рустама, которая по просьбе капитана Луканенковой привезла Двойника.

Катя вначале просилась пожить в монастыре у матушки Варвары, но когда увидела мать, изменила своё решение...

Настоятельница благословила их на прощание...

Дети крепко спали...

- Ань, где ты? - Алексей безнадёжно, не надеясь на отклик, побрел по квартире. Перед закрытой дверью кухни остановился. Анна тихо пела.

Он вслушался в незамысловатую песенку.

- Младшенькой Машке

Наденем рубашку,

Машеньке-душке

Подложим подушку...

Лишь Мурка заснёт

Подушка вздохнёт,

Зашепчет на ушко:

"Не хочешь ли сушки, ватрушку и плюшку?"

Но Маша зевает

Она засыпает...

Подушка вздыхает,

Её обнимает:

"Маруся, Маняша, сокровище наше!.."

Алексей вошел, сел на табуретку.

- Леша, зачем ты встал?..

Алексей посидел с ней рядом молча, потом в сердцах брякнул:

- Аня, я тебе её откуда хочешь!.. Только ты!.. Почему ты!.. Когда ты не веришь... У меня...

- Я знаю, знаю, - остановила его Анна, - не надо много говорить. - Она продолжала тихо: - Что же делать, Лешенька? Просто она была уже так близко...

* * *

Дети подросли. Их у меня пятеро - три мальчика и две девочки (младшей уже одиннадцать лет).

Муж - писатель-сказочник. Каждая его сказка - жемчужина. Но не печатается. Время не приспело.

Между службой (сто звонков, сто посетителей, капризы босса), детьми (сессии, отметки, одёжки, стирка, психология), мужем (набор, перепечатка, дискеты, вся его писательская кухня, а еду у нас готовят мужчины) поездками в метро, усталостью и сном - написан этот роман.

"Сердце радуется, когда пишешь на белой и чистой бумаге из Митиноку..."

Сэй-Сёнагон "Записки у изголовья"

*** Все цитаты, набранные в тексте курсивом, взяты из книги Сэй-Сёнагон "Записки у изголовья".