Анри в кабинете не оказалось. Зато был Жером: стоял у окна, сложив руки на груди и обернулся, когда я вошла. Какое-то время мы молча смотрели друг на друга – после моей недавней резкости наши отношения стали самую малость более прохладными, чем обычно. А может быть, и не малость, но выяснять это сейчас не время. На столе мужа царил идеальный порядок – только пустой бокал выбивался из общей картины, но вряд ли в нем был коньяк. Горьковатый запах иньфайской настойки я теперь ни с чем не спутаю. Равно как и ее вкус на губах.

– Где он?

– Наверху.

– Я только что оттуда, и…

– На чердаке. Он на чердаке, миледи. Но если я вас попрошу сейчас туда не ходить, вы же меня не послушаете, верно?

– Спасибо.

Жером невесело усмехнулся, но ничего не сказал.

Я вышла из кабинета и направилась туда, где пряталась ото всех после отъезда Винсента. До самой последней минуты надеялась, что именно брат поможет разобраться в том, что творится с Анри. Знаю, что ему не помочь магией, но Винсент знаком с учением армалов, и наверняка лучше остальных знает, что и где искать. Как все исправить. Хотя теперь это неважно: Анри стал для него врагом, а пленных он не берет, и уж тем более не спасает. Скоро из Иньфая должны прислать еще настойки, но она лишь помогает приглушить мглу.

Впрочем, оставался еще один вариант, к кому можно обратиться за помощью.

Эльгер.

Дверь на чердак была приоткрыта, но я все-таки постучала. Не дождавшись ответа, вошла и обнаружила мужа привалившимся спиной к раскрытому сундуку. В руках он держал пожелтевший от времени листок бумаги, на котором темнели въевшиеся чернила строк. Подошла и осторожно села рядом с ним, в приглушенном закатном солнце пыль от юбки взмыла ввысь и теперь кружилась вокруг нас золотыми искрами, медленно оседая. Мои следы были хорошо видны – тянулись дорожками между окном, дверью и сундуком. Следы мужа вели сразу к сундуку.

– Думаешь, я туда уже заглянула?

– Знаю, что нет.

– Я тут просто посижу, хорошо? – спросила я и оглушительно чихнула.

Унявшаяся было пыль снова взметнулась в воздух, Анри коротко улыбнулся и протянул мне письмо.

«Мой дорогой Анри,

если ты прочитаешь это письмо, значит, мы с отцом навсегда остались в Вэлее.

Возможно, людям будет сложно понять, почему я так поступила, но твой отец – моя жизнь, и так было всегда. С самой первой минуты, когда я его увидела, мое сердце билось только ради него, а теперь оно разрывается. День, когда появился ты, стал для меня одним из самых счастливых дней, но сейчас я не могу оставить Адриана одного. Только моя сила – которая течет и в твоих венах, способна защитить его от человека, который нам угрожает. Только она и способна, но если ты читаешь эти строки, значит, я не справилась.

Мой милый мальчик, я всегда буду тебя любить, на земле или на небесах.

Заклинаю тебя всем, что дорого, никогда не возвращайся в Вэлею. Там, куда ты отправишься, тебя ждут прекрасные люди и новая жизнь, в которой человек, от которого мы бежали, никогда тебя не найдет. Одна лишь мысль об этом смягчает мои терзания, и заставляет чувствовать себя счастливой. Не позволяй ненависти и злу поселиться в твоем сердце и не ищи мести, кто бы к тебе ни пришел и о чем бы тебя ни просили.

Надеюсь, что однажды рядом с тобой появится женщина, которую ты будешь любить так же, как я люблю твоего отца, и как он любит меня. Не обращай внимания на титулы и ранги, выбирай сердцем. Живи этим чувством и пусть ваша жизнь пройдет в стороне от магии и дворцовой роскоши, она будет принадлежать только вам.

Навсегда с тобой,

любящая тебя мама

Н. Ф., графиня де Ларне»

Я сглотнула: где-то в груди застывали непролитые слезы, которые неосознанно попыталась стереть со щек, чтобы не упали на бумагу. Строки, написанные рукой леди Николь, с характерными изящными завитками у заглавных букв, особенно заметных у «М», «Н» и «В», до сих пор стояли перед глазами. Медленно протянула письмо Анри: смотрела, как он его складывает и убирает конверт в сундук.

– Не очень-то хорошо я справился с ее просьбой, верно?

Муж усмехнулся.

– Сколько тебе было?

– Мама отдала его перед отъездом. Сказала, оно для людей, у которых мне придется пожить какое-то время. Когда мне исполнилось двенадцать, письмо вернули нераспечатанным.

Он говорил спокойно, словно погрузившись в транс. Я не чувствовала ни застарелой тоски, ни грусти, как впервые на развалинах замка Ларне. Хотелось закричать, или заставить закричать его – чтобы выплеснул все забитое на самую глубину души, тлеющее там и отравляющее его жизнь ядовитым дымом из прошлого. Заставить бы мужа расколотить что-нибудь, да хоть тот же сундук пнуть, вместо этого я просто сидела рядом, едва касаясь сильной руки.

– Сказала: «Анри, мы приедем позже. Просто слушайся Джульетт, договорились? И в дороге не отходи от нее далеко». – И я ответил: «Хорошо, мам». – Последнее, что я ей сказал, но тогда я действительно думал, что они приедут. Мы могли бы уехать все вместе, но отец задержался в лабораториях Эльгера. Я подслушал несколько фраз, за пару недель до того, как меня увезли. «Не волнуйся. Это его удержит», – сказал отец. – «Этого человека не удержит ничто», – ответила мама. – И оказалась права.

Анри говорил, не глядя на меня, но дотянулся до моей руки и сжал так крепко, словно только я могла его удержать. И я сжала его руку в ответ – двумя, согревая между ладонями. Обычно это он полыхал, словно свечка, но сейчас пальцы мужа были просто ледяными. И еще самую капельку пыльными. Я поднесла их лицу, вдыхая слабый запах старой бумаги и прижалась к родной ладони губами.

– В Маэлонии на меня вышли вэлейские спецслужбы. Решили, что пришла пора вернуться и послужить на благо своей страны, что из меня получится отличное орудие, и не ошиблись.

– Ох.

Наверное, даже если бы я не знала, что муж работает на Комитет, и то удивилась бы меньше. Не ждала, что он мне скажет об этом. Тем более сейчас.

– Ты все еще хочешь со мной быть? – Анри посмотрел мне в глаза, но теперь в сердце натянулась невидимая струна. Мой ответ для него был действительно важен, он и в самом деле отчаянно боялся меня потерять. Хотя и пытался этого не показывать всеми силами – лицо оставалось бесстрастным, а взгляд спокойным. Ох уж эти мне… мужчины!

– Я хочу тебя треснуть, – заявила я и отняла руки. – И тресну, если еще раз скажешь что-нибудь в этом духе. Мы кажется, все уже решили. Или нет?

– Этот падальщик прав, Тереза. У нас никогда не будет своих детей. А от меня всегда будет пахнуть иньфайскими травами.

Я закатила глаза – исключительно, чтобы свернуть со скользкой темы о детях. Не была уверена, что сейчас готова об этом говорить. Не уверена, что вообще когда-нибудь буду готова.

– Не сыром Круа же, – хмыкнула.

– То есть если бы от меня пахло сыром Круа, ты бы меня бросила?

– Насчет бросила – не знаю, но спал бы ты точно один.

Анри улыбнулся – искренне, светло, и я показала ему язык. Муж попытался сграбастать меня в объятия, я попыталась вскочить, в итоге мы плюхнулись в пыль и подняли такое облако, что расчихались уже вдвоем. Так оглушительно и громко, что у меня зазвенело в ушах. Когда кружащиеся над нами пылинки улеглись – на волосы, лица, одежду и в целом куда попало, мы оба лежали на спине, едва касаясь друг друга мизинцами, и смотрели на своды покатой крыши, удерживаемой балками. Сквозняк приподнимал шлейфы паутинок, заставляя их вздыматься и опадать. Солнце уже почти зашло, осталась только тонкая полоска на дальней стене, раскрасившая дерево в красноватые тона.

– Я поговорила с Софи. Сказала, что мы не совсем… обычные.

Красная полоска становилась все меньше и меньше, таяла на глазах.

– Или совсем необычные?

– Она задала тот же вопрос.

Анри повернулся ко мне, я к нему, и теперь мы почти касались друг друга подбородками.

– И совсем не удивилась, что обидно.

– Даже не напугалась?

Я клацнула зубами в дюймах от его лица, муж шутливо дернулся, а потом щелкнул меня по носу.

– По-моему, теперь она от нас еще в большем восторге.

Софи отнеслась к моей откровенности со свойственным детям любопытством. Заодно рассказала, что теперь не расстается с картами, а со мной всегда выпадает смерть. Поэтому она уже догадывалась о моей магии. А вот сила Анри стала для нее откровением, потому что она никак не могла объяснить карту «солнце», появляющуюся рядом с ним в раскладе. У меня в мыслях засело еще одно толкование – символ Лиги, которое мне совсем не нравилось, но об этом я решила не говорить. Ни Анри, ни тем более Софи. Которая здорово расстроилась, когда узнала, что ни он, ни я не станем ей ничего показывать и тем более знакомить с призраками.

– Чудо, а не девочка.

– Чудо, – согласилась я.

Последний отблеск света погас, и чердак погрузился во тьму. Теперь в маленьком окне пламенел краешек неба.

– Я подумала… насчет журналистов. – Снова повернулась к мужу. – Возможно, нам стоит пригласить кого-то поприятнее Фортискье и все им рассказать. Например, того писаку из «Вестника». Чем больше мы скрываем и скрываемся, тем хуже. В том числе для Софи.

– Я тоже об этом думал.

– И?

– Ты выдержишь пару часов допроса?

Анри смотрел внимательно и серьезно.

– Ну… я не стану выдавать, что пыталась повторить запрещенное заклинание призыва куклы-убийцы, когда мне было двенадцать. Разве что все узнают, что в подвале Мортенхэйма живет мой необычный друг.

– Кукла-убийца?

Анри фыркнул, и я улыбнулась тоже. Кажется, прошлое меня по-настоящему отпустило. Разумеется, про Луни это была шутка, но на миг и впрямь посетила хулиганская мысль устроить такую маленькую месть Винсенту за то, что он устроил нам.

– Ага. Отец мне тогда доходчиво объяснил, что этого делать не стоит. А ты? Справишься с расспросами о родителях?

– Рядом с тобой я справлюсь со всем. У тебя паутинка на волосах.

– Паука там, надеюсь, нет?

– Если он там и был, то уже уполз.

Он сильнее сжал мою руку, я потянулась к нему. Закат окончательно растворился в осенних сумерках, а мы утонули в глубоком поцелуе с привкусом прошлого.