«Ольвиж сегодня» – бульварная газетенка, писака из которой скатился с наших ступеней и вприпрыжку бежал к своему экипажу, лежала раскрытая на первой полосе. Камердинер опирался о стол, не глядя на меня. Анри, прищурившись, смотрел на убористые колонки, венчал которые заголовок:
«ЧТО СКРЫВАЕТ ЗОЛОТАЯ МГЛА»
В статье рассказывалось об истории кровавого культа золотой мглы, об изгнании хэандаме. О возможных последствиях нашего с Анри брака: о ребенке, который способен сочетать несочетаемое. О деяниях некромагов, отринувших жизнь, об их опытах над мертвецами и походах за грань, об истории матушкиного рода, восходящего корнями к Роберу Дюхайму, и о страшном подвиге моего предка. Слишком много знаний – тех, которых обычному человеку не раздобыть без рекомендаций. Слишком много совпадений и слишком прицельный удар: журналист, некий Жак Аркур, ссылался на Маэлонский Фонд Знаний, доступ в который он получил с помощью «неравнодушного человека».
«Я не смогу раскрыть имя, – написал он в конце статьи, – но я могу лишь благодарить этого человека за то, что теперь мои глаза раскрыты. То, что долгое время держалось в тайне и оберегалось самым тщательным образом, теперь доступно нам всем. И мы имеем право знать, кто или что живет рядом с нами».
– Что ж, Аркуру явно повезло с осведомителем, – зло бросил Жером.
Гийом взъерошил темные волосы, и тут же снова скрестил руки на груди. Высокий, по-прежнему слишком худой и нескладный для мужчины. Разве что бородка, которую он отпустил, придавала ему пару лишних лет и солидности.
– Ольвиж просто порвало, – негромко произнес молодой человек. – Сейчас эта новость обсуждается на каждом углу и в каждой кофейне. Она распространяется, как лесной пожар. Перед посольством Энгерии какие-то умники расхаживали с плакатами: «Забирайте свою ведьму обратно». Их, разумеется, сразу же арестовали, но…
Муж тяжело взглянул на него поверх сцепленных рук, и Гийом осекся. Внешне Анри оставался спокоен, и это спокойствие пугало меня больше самой неистовой бури. Если бы он кричал и рушил все вокруг, было бы проще. Но сейчас на родном лице застыла чужая маска, страшная и жестокая. От его взглядов стыло сердце, в груди собиралась тугая ярость, скручивающаяся в комок и мешающая дышать. Эта грязь обрушилась на нашу семью с силой штормовой океанской волны! На моих близких!
– Просто Темные времена какие-то, – буркнул Жером.
– Люди во все времена одинаковы, – ответил муж.
В Темные времена в Вэлее маги не гнушались страшных заклинаний, но и казнили тогда многих, по доносам. Невзирая на старину рода, виновных и невиновных. Странно, что у них вообще аристократия уцелела, потому что страну в прямом смысле заливали магической кровью.
– Можем мы заставить их дать опровержение? – Гийом сунул руки подмышки.
– Бесполезно. Они сослались на источник, и в статье нет ни слова лжи, – холодно отозвался муж.
– Неужели мы не заткнем какого-то паршивого журналистишку? Просто так все это оставим?
– Если дойдет до суда и межнационального расследования, мы в очередной раз останемся в дураках и спровоцируем новый всплеск недовольства. Тот, кто все это придумал, прекрасно об этом знал.
– Ты тоже прекрасно знал! Знал, что так будет, что готовится очередная подстава, и все равно потащился туда, помогать этому убл… – Жером осекся. – Эльгеру.
– Что сделано, то сделано. Он за это ответит.
– Это не может быть он.
Ко мне повернулись все. Но если до этого я сидела на диване, разглаживая на подоле складки, то сейчас поднялась и спокойно встретила направленные на меня взгляды мужчин.
– Эрик не стал бы этого делать. Он пришел к нам за помощью, и он не…
– Не стал бы? – Жером схватил газету и потряс ей, словно надеялся ссыпать слова мне на платье. – Посмотрите на дату, миледи. Напомните-ка, когда вы были в Ольвиже проездом?
– Примерно в тех же числах, если мне не изменяет память.
– Она вам не изменяет, – резкий голос камердинера сочился ядом. – Считаете, что это совпадение?
– По-моему, ты забываешься.
Голос Анри заставил вздрогнуть даже меня. Он поднялся из-за стола и шагнул к побелевшему лицом Жерому.
– Забываюсь? Всевидящий, Анри! Да что она вообще тут делает? Это же не женский разговор!
– Неужели? – я повернулась к камердинеру. – С чего бы?
– С того, что ваша сентиментальность уже не в первый раз натворила дел.
– Выйди.
Я вздрогнула, хотя обращались не ко мне: таким тоном спокойно можно голову снести, как лезвием шиинхэ. Жером же только бросил на меня испепеляющий взгляд, швырнул газету на диван и вышел. Гийом последовал за ним, и когда за мужчинами закрылась дверь, Анри приблизился.
– Мы не можем опровергнуть статью, но можем попытаться доказать, что все это тщательно спланированная провокация.
– Спланированная кем?
– Сыном Эльгера, разумеется. Я достаточно терпел его выходки, но теперь… Для начала все станет известно его отцу.
– Анри, нет.
– Это дело его рук, Тереза. Кто еще мог дать рекомендации в Маэлонский Фонд?
– Да кто угодно! О Евгении ты не подумал?
Мысли о графине рождали не самые приятные чувства. Я представила ее трепыхающейся на натянутых нитях тьмы, и стало немного легче.
– Евгения заперта в Мелузе.
– Тем не менее, у нее могут быть сообщники. Тот же Альмир…
– Она не настолько глупа. Его величество Альтари на нее зол до трясучки, так и с головой можно распрощаться.
– А Эрик? Неужели ты думаешь, что собираясь провернуть такое, он бы доверил нам свою тайну?
– Спрошу по-другому: кому действительно выгодно нас утопить? Этим выстрелом он бьет сразу по двум мишеням, мстит мне и рушит планы Симона.
– Я видела его глаза, когда он смотрел на Джолин. Для него это действительно важно, а еще…
А еще я чувствовала: боль, отчаяние, бессильную злобу, не имеющую к нам никакого отношения. Не знаю, как, не понимаю, почему. И не уверена, что хочу это знать. Но не все в этом мире поддается объяснениям.
– Он прекрасный актер, а ты видела то, что хотела видеть.
– Тебе не кажется, что ты готов его обвинить, только потому что…
– Потому что?..
– Потому что вы двое терпеть не можете друг друга!
– Прости, что я не готов доверить ему свою жизнь после того, как он только чудом не убил тебя и моих друзей.
– Это осталось в прошлом!
– Люди не меняются так быстро, Тереза.
– Анри, ты же сам говорил, что…
– Я ошибался.
– Ошибаешься ты сейчас. Пожалуйста, не делай поспешных выводов. Позволь мне поговорить с ним.
– Нет.
Это прозвучало как приказ.
– Нет? – я приподняла брови. – То есть снова запрешь меня в Лавуа?
– Если потребуется.
– Мы столько говорили о доверии. Неужели мы так ему и не научились?
– Я больше не стану тобой рисковать. Жером прав, это не женские дела. И если Эльгер не способен держать сына в узде, возможно, это стоит поручить кому-то другому.
Взгляд Анри сейчас напоминал кардонийскую сталь в огне. Крючья браслета впились в запястье, с каждой минутой обжигая все сильнее. Да он действительно готов бросить вызов Эльгерам! И всему миру.
Подошла ближе, заключила его руки в ладони.
– Это касается нас двоих, и решение мы должны принимать вместе.
– Так же, как ты в Шато ле Туаре?
Я отшатнулась.
Смотрела на него в надежде, что он скажет что-то еще, но Анри молчал. Даже в лице не изменился.
– Если пойдешь к Эльгеру, – сказала негромко, но твердо, – перечеркнешь все, что между нами было.
Развернулась и вышла, оставив его наедине с газетой. Не знаю, куда подевались Жером и Гийом, но я была рада: видеть их сейчас совсем не хотелось. Пусть ругаются, пусть спорят до хрипоты, пусть решают свои мужские дела.
А мне пора дочку укладывать.
Мы с Кошмаром на пару ожесточенно драли: он – мягкий пушистый ковер, что в другие времена ему строжайше запрещалось, я – волосы щеткой. От ковра во все стороны летел пух и шерстинки, от моих волос – искры. Кот нагло пользовался тем, что мне сейчас не до ковров, а я просто не знала, как еще справиться с волнением. Вот и доставалось волосам, которые, кстати сказать, прилично так отросли. Пусть и не до прежней длины, но уже к тому приближались: в детстве няни и гувернантки только диву давались, как у меня это получается. Не знаю, как, но волосы и впрямь росли с небывалой скоростью.
За окном царила темень. Еще бы, ночь уже перевалила на вторую половину, хотелось забраться под теплое одеяло и свернуться клубочком, но вертеться юлой и протирать дыры в простынях не хотелось от слова совсем. Поэтому я продолжала расчесывать волосы, мечтая о хлебе с ветчиной. Просто это было последнее, что мне сегодня удалось перехватить из еды, бегом и на кухне. Тогда я запихнула в себя пышный мягкий хлеб и сочное мясо, даже не почувствовав вкуса… Дура! От ужина отказалась, потому что кусок в горло не лез, теперь вот искренне об этом жалела.
Негромко хлопнула дверь, но я не обернулась. Зато щетку приложила о туалетный столик так, что он чудом не треснул.
– Кошмар!
Кот напоследок деранул ковер и метнулся в сторону, с оглушительным мявом уворачиваясь от запущенного в него сюртука. Предполагалось, что он накроет его на месте преступления, но Кошмар оказался проворнее. Влетел серой молнией под кровать и забился поглубже, на всякий случай.
– Ха-ха! – победно воскликнула я, когда увидела, что Анри промазал. Но по-прежнему не обернулась.
– Тереза.
Муж прошел в комнату и нарисовался за моей спиной в зеркале, и я повернулась боком. Делая вид, что рассматриваю виньетки на шелковистых обоях.
– Тереза!
Он зашел с другой стороны, и я снова крутанулась на стуле.
– Прости меня.
– Вот с этого, – я резко развернулась и указала на него щеткой, в которую снова вцепилась, как в бревно на горной реке, – и стоило начинать.
– Я был на взводе. Но это меня совершенно не оправдывает.
– Вот именно!
Совесть цапнула меня за сердце: выглядел Анри уставшим и осунувшимся. И так хотелось подойти и обнять… что я и сделала, и только потом поняла это. Когда уже стояла, прижимаясь к мужу. Согревая, оплетая руками, пряча лицо у него на груди. Что-то я в последнее время стала подозрительной мягкой, как покойник на вторые сутки.
– О чем ты сейчас думаешь? – негромко спросил муж.
Я сказала, и он со вздохом покачал головой.
– Почему ты не могла подумать, как шапочка крема на бисквите?
– Я что, похожа на крем на бисквите?
– На покойника ты похожа еще меньше, что меня несказанно радует.
– Меня тоже.
Мы помолчали. Долго. Потом Анри со вздохом признался:
– Я есть хочу.
– Я тоже, – ответила я.
Словно в подтверждение моих слов, в животе громко заурчало.
– Может, совершим набег на еду? – предложил муж.
– Я в халате.
– Ну мы же не в королевский дворец собрались, а всего лишь на нашу кухню.
Я только рукой махнула.
Оставив Кошмара мучиться совестью – если, конечно, она у него есть – в одиночестве, мы спустились вниз. Анри отправился в погреб за ветчиной и сырами, а я устроилась за массивным столом для раскатки теста и принялась нарезать хлеб. Остатки сегодняшней роскоши пахли так одуряюще, что у меня рот слюной наполнился. Еле удержалась, чтобы не вцепиться зубами прямо в корку и не сгрызть ее. В шкафчиках обнаружилась посуда, куда и сгрузила нарезанное. Вот Анита завтра удивится, кто тут похозяйничал в ее отсутствие… Все-таки это ненормально, будучи женой графа и сестрой герцога по ночам совершать вылазки на кухню полураздетой. Ненормально, но как же увлекательно!
Анри вернулся, сгрузил на стол свертки, и мы принялись кромсать куски потолще, пока никто не видит. После чего устроились поудобнее и с наслаждением уплетали сэндвичи, по толщине не уступающие недавно упомянутым бисквитам вместе с кремом. Ничего вкуснее в жизни не ела!
– Завтра мы с Гийомом едем в Ольвиж, – сказал муж, когда в нас больше уже не лезло и получилось говорить не с набитым ртом. – Проконсультируюсь с лучшими адвокатами, нужно понимать, что мы все-таки можем сделать в этой ситуации. Как себя защитить.
Я кивнула.
– А вам с Софи лучше ехать в Энгерию. Прямо сейчас.
– То есть как это – прямо сейчас?
– Переждете бурю в Мортенхэйме, там вас никто не потревожит. А когда все закончится, я приеду к вам.
– Ты уверен в том, что все закончится быстро?
Сложила руки на груди и откинулась на спинку стула. Деревянного, жесткого, который мигом пересчитал все позвонки.
Анри покачал головой.
– И что, все это время прятаться?
– Тереза, мне спокойнее, если вы в безопасности.
– А мне нет, – отрезала я. – Мы семья, или просто вместе собрались?
Он удивленно посмотрел на меня.
– Софи не привыкать к сложностям, защитить ее мы сумеем. А я не собираюсь бежать и прятаться всякий раз, когда какой-то шавке вздумается рычать в нашу сторону.
– Тереза, на этот раз все серьезнее, – муж наклонился ко мне, опираясь о спинку стула. Когда он хмурился так, как сейчас, разом становился старше на несколько лет. И за каждую морщинку на его лице мне хотелось повозить Аркура по мостовым Ольвижа на «мертвой удавке». – Люди взбудоражены, для них твоя магия и сила хэандаме – нечто вроде страшилища или пожирателя плоти.
– Ты сейчас про кучку идиотов у посольства?
– Это только начало.
Меня передернуло, но я сложила руки на груди и спокойно встретила встревоженный взгляд мужа.
– Может быть.
– Ты не понимаешь? Скоро эта новость доберется и до Лавуа.
Страшнее будет, когда новость доберется до Энгерии.
Но ничего, первый всплеск мы пережили, переживем и второй. Я никому не позволю разрушить мою семью.
– Нет, это ты не понимаешь, – я заключила его лицо в ладони, почти касаясь губами губ. – Мы с тобой одно целое. Софи наша дочь. И либо мы едем все вместе, либо остаемся здесь. Третьего не дано.
Я оголила запястье, позволяя браслету сиять ярче, чем настенные светильники.
– Если его убрать, ничего не изменится. Мы все равно связаны, пусть даже эта нить никому не видна. Я люблю тебя. И я никогда от тебя не откажусь. Даже если весь мир будет против.
– Надеюсь, что до этого не дойдет, – муж взял меня за руки и поцеловал пальцы.
– Я тоже надеюсь.
Вместо ответа он привлек меня к себе, обнимая крепко-крепко, словно после долгой разлуки.
– И кстати, – сказала я. – Если ты еще раз напомнишь мне про Шато ле Туаре, я тебя выпорю. Но тебе это ни капельки не понравится.
Анри отстранился и посмотрел укоризненно.
– Я думал, что попросил прощения. И мы забыли.
– А я думала, что все тебе объяснила. И мы забыли.
– Всевидящий… Какая же злопамятная мне досталась жена, – пробормотал негромко. Наигранно-тяжело вздохнул, и вдруг резко поднялся, увлекая меня за собой. – И как же я этому рад.
Он смотрел на меня так, что я чувствовала себя пьяной. Не сделав ни глотка вина, ни чего покрепче. От чувств, от захлестывающей нас нежности, от тепла, вливающегося через брачный браслет. Сильная рука легла мне на талию, решительно уводя за собой – и вот мы уже снова кружились в беззвучном вальсе. Таком похожем на тот, что случился в мой первый вечер в нашем доме в Лигенбурге. И в то же время совсем другом. Вместе с нами кружились тени, подол моей сорочки взлетал в такт привычным движениям. Но в этом танце было больше слов и музыки, чем в самой пронзительной песне.