– До свидания, Марко! Спасибо вам! – Софи четко проговаривала каждое слово.

Смуглый темноглазый маэлонец расплылся в широкой улыбке.

– До свидания, Софи. Ты моя умница!

Дочь разве что на месте не запрыгала от счастья. Впрочем, Марко всегда был щедр на похвалу – возможно, отчасти именно это заставляло ее с усердием корпеть над словарями и тетрадями для письма. Она и впрямь делала успехи в маэлонском, и в этом была наша общая заслуга. Дома мы говорили только на местном языке и никак иначе. Если кто-то из нас забывал слово, Анри подсказывал. Если же муж был занят, приходилось идти за словарем и вспоминать. Зато благодаря этому у меня почти не осталось пробелов, а Софи уже неплохо общалась и понимала большую часть из того, что ей говорят. Даже нараспев и очень быстро.

– Хорошего дня, синьора Феро, – к моей руке он склонился в поцелуе, зажав ее между ладонями.

Синьора, которая уже успела побывать и леди, и мадам, мягко, но настойчиво отняла руку и улыбнулась в ответ.

– Хорошего дня, Марко. До завтра.

– Жду часа, когда смогу увидеть вас снова.

К любвеобильности маэлонцев привыкнуть было нелегко, а если учесть, что меня еще и принимали за местную – из-за внешности, иногда возникали совсем неловкие ситуации. К понравившейся женщине мужчины здесь подходили без стеснения, причем самых разных сословий. Рассыпались в совершенно неуместных комплиментах, улыбались, болтали без устали. Их не смущало даже присутствие Софи. Да что там, их даже не смущало то, что я замужем, когда Анри не было рядом. Общались они так, словно знали друг друга всю жизнь, и никто это не считал неловким. Никто, если не считать меня. Софи было не привыкать.

– Всего доброго, Марко, – прохладный тон супруга однозначно говорил о том, что последние слова он услышал. – Завтра получите чек за неделю.

Улыбка учителя несколько померкла, он поспешил распрощаться. Я же прикрыла за ним дверь и прислонилась к ней спиной.

– Какое милое у вас вышло прощание, – хмыкнул муж.

– Анри ревну-ует, – пропела дочь.

– Софи, а ну марш заниматься!

Ее как ветром сдуло. Только туфельки застучали по лестнице.

– Я бы с удовольствием прощалась с ним в комнате для занятий, если бы мы наконец наняли экономку или дворецкого.

Дом мы нашли быстро по здешним меркам, да еще в южном районе Лации. Это была самая высокая часть города, и самая сухая. Ну, если так можно выразиться про город, который напоминал труды многовековых усилий водного крота-переростка. Улицы здесь были шире, дома повыше, площади побольше. Мосты соединяли эту часть с центром, но сам район мне очень нравился. Уютные ряды жилых домов, привычный цокот копыт по мостовым и шум колес экипажей. Чуть поодаль располагался большой рынок, а в другой стороне собор и парк. Парк! Подумать не могла, что наконец-то увижу здесь место, где можно гулять и не слышать плеска воды, весел и гомона перекрикивающихся лодочников.

А вот с прислугой вышла незадача. Точнее, незадача выходила всякий раз, когда кто-то приходил к нам на собеседование. Анри не устроила ни одна из девушек, претендующих на горничную, ни достаточно степенный мужчина с рекомендациями, которого я рада была бы взять распорядителем, ни две кухарки. Благо хоть готовила и убиралась знакомая синьоров Фьоренчелли, Селеста.

– Пойдем, – муж кивнул в сторону кабинета.

– Не хочу я никуда идти, – сложила руки на груди и покачала головой. – За три недели можно было хоть на ком-нибудь остановиться. Анри, нам нужна прислуга!

– Как по мне, так Селеста вполне справляется.

– Справляется? Да она скоро пошлет нас по-маэлонски, и будет права.

Убираться в доме приходилось несколько раз в неделю. А еще составлять список продуктов, бегать на рынок, вести хозяйство, и…

– Мне нужна камеристка!

– Тебя не устраивает, как я тебя одеваю?

– Ты лучше меня раздеваешь.

Ну ладно, с одеванием проблем тоже не возникало. Но мне надоело самой делать себе прическу и копаться в гардеробе. Мэри всегда угадывала, что мне принести, как уложить волосы. Она лучше меня знала, что предложить под настроение и никогда не ошибалась. Сейчас же я могла на два часа зависнуть в спальне, выбирая платье, но так ни к чему и не прийти. Потому что одно казалось слишком ярким, другое – слишком тусклым, а третье вообще хотелось порвать на тряпочки и выкинуть куда подальше.

– Тереза. Пожалуйста, пойдем.

Хмыкнув, я все-таки направилась вслед за мужем.

Дом мне нравился, несмотря на скрипучие половицы перед гостиной и призрака, обитавшего в пустующей спальне. Не знаю, кто отправил на тот свет прежнюю хозяйку, или хозяина – определить уже не представлялось возможным, но обитать в нашем мире существу осталось недолго. Его присутствие стало едва ощутимым, а слепок с последнего вздоха отчаяния истончился настолько, что через него можно было спокойно читать книги. К тому же, он не пытался перемещаться по дому, а это уже верный признак последних дней призрака.

Даже жаль немного будет с ней расставаться. Или с ним.

Притворив дверь в кабинет, Анри указал мне на кресло. Сам устроился за небольшим столом, соседствовавшим с бюро, сгреб в сторону бумаги, которые прислал Жером. Кабинет был тесный – судя по всему, чтобы его сделать, в свое время просто оттяпали кусок гостиной и достроили стену. Теперь в этом закутке с единственным выходящим на улочку окном работал мой муж.

– Тереза, нас отпустили в Маэлонию, но вряд ли оставят в покое.

Взгляд Анри был тяжелым и хмурым.

– То есть…

– То есть я уверен, что за нами будут следить. И мне хотелось бы, чтобы в нашем доме мы все чувствовали себя спокойно.

– Ты сейчас говоришь про Комитет?

– Именно.

Я потерла подлокотники. Нет, я конечно не тешила себя надеждами, что в Маэлонии все наладится сразу, но…

– Все бумаги, которые мне отправляет Жером, вскрывают.

Бросила взгляд на кипу документов, покоящихся на столе. Час от часу не легче.

– И что, теперь так будет всегда?

Анри смотрел через мое плечо, словно увидел кого-то за спиной.

– Нет. Просто надо подождать, пока все успокоится. Если тебе тяжело, я попрошу Селесту перебраться к нам… на какое-то время.

– Анри…

Я поднялась, подошла к нему и взяла за руки.

– Но зачем это им? Ведь мы уехали, у нас договоренность с его величеством Альтари.

В его взгляде мелькнуло что-то очень колючее и жесткое. Что-то от незнакомца, каким муж был до встречи со мной. Возможно, от молодого человека, которого впервые представили Эльгеру. Или того, кто скрывался от собственной бессильной ярости в иньфайских горах. Впрочем, это что-то мелькнуло и исчезло, как вспышка тьмы под пальцами неумелого некромага.

– Жером и Мэри скоро поженятся. Может быть, стоит пригласить их?

– Мне нужен человек в Вэлее, которому я могу доверять, как себе самому.

– А как же Гийом?

– Он совсем мальчишка, Тереза. К тому же…

– К тому же?

– Он тоже работает на Комитет.

Я потерла привычно холодеющие в последнее время ладони, отошла к окну.

– Думала, он твой друг.

– Он мой друг. Но это не отменяет того, что я только что сказал.

Смотрела на стену соседнего дома, безжалостно выбеленную солнцем, и думала, что я его понимаю. К сожалению, теперь уже слишком хорошо. Ивар – тоже мой друг. Но случись ему выбирать между приказом лорда Фрая и мной, что выбрал бы он?

Надеюсь, я никогда этого не узнаю.

– Значит, Селеста, – подошла к Анри, обняла мужа вместе с креслом и положила подбородок на макушку.

Он взял мои руки, поглаживая ладони. Родные, уверенные, мягкие прикосновения рождали не столько приятное волнение, сколько тепло, которое растекалось по коже к самому сердцу.

– Ты не против?

– Главное, чтобы она не была против, – фыркнула я.

– Не будет. Она вдова, а сыновья давно живут под Триттом. Закроет дом на какое-то время.

– Значит, надо с ней поговорить.

– Мне досталась самая понимающая жена в мире.

– Цените это граф.

Анри по очереди поднес мои руки к губам.

– Ценю. Сейчас закончу дела, а ближе к вечеру можем сходить к Селесте.

– Вот и правильно, – я поцеловала его в висок. – А я пока немного попрактикуюсь.

Занятия магией стали для меня неотъемлемой частью жизни. По утрам я занималась с Софи, после обеда к нам приходил Марко. После маэлонского, когда дочь отправлялась учить уроки, а муж – разбираться с делами, которые в Вэлее наваливались как снежный ком, несколько свободных часов у меня были отведены на некромагию. Обращение с силой стало чем-то вроде дыхания или умывания по утрам, этакий каждодневный ритуал, и надо отдать должное, чувствовали мы с тьмой себя превосходно. Каждая по свою сторону грани.

– Удачи, графиня, – он нехотя отпустил мои пальцы, и я направилась к двери.

Взявшись за ручку, обернулась, заметила скользнувшую по лицу мужа тень.

– Все будет хорошо, Анри. Главное, что мы вместе.

– Будет, – подтвердил он и добавил уже громче: – Обязательно.

Аккуратно растянув по комнате защиту, прикрыла глаза. Когда распахнула их снова, меня окружали только серые стены, тронутые тленом пограничья. По моей просьбе Анри вынес из этой комнаты всю мебель, а окна мы закрывали ставнями. Начала по привычке с проверки паутины. Серебристые нити дрогнули, отразив первую атаку, и я влила в них побольше силы. Еще удар – и крохотный сгусток тьмы отлетел, наткнувшись на мой щит.

Дальше я уже не сдерживалась, позволяя силе раскрываться на полную, и вскоре вся комната оказалась заполнена тьмой. Настолько густой, что рассмотреть сквозь ее клубы стены не представлялось возможным. Я пропускала ее сквозь себя, чувствуя текущий вдоль позвоночника холод, переплетая ленты и все глубже погружаясь в холод. Это стало настолько привычным, что теперь я умудрялась держать концентрацию и думать совсем о другом. Например, о письмах, что отправила матушке и Лави.

Я написала сразу по приезду в Маэлонию, сообщала, что у нас все в порядке. А потом повторно, когда мы нашли дом – с последними новостями и обратным адресом для ответных писем, но ответа пока не получила. Хотелось бы верить, что мой отъезд в другую страну не пошатнул уверенности сестры в том, что я поступаю правильно. И ее веры в наши с Анри чувства, потому что Винсент умел убеждать. А с его точки зрения это наверняка была величайшая глупость.

Письмо от Лави. Одно коротенькое письмо.

Но для меня это так важно.

– Вот так, – шагнула вперед и очутилась по ту сторону жизни.

Исчезли звуки и запахи, время замедлилось. Отсюда весь дом просматривался как на ладони. Стены истончились, становясь полупрозрачными. Покрывало тьмы, укутавшее комнату, я разводила руками, и оно мягко облегало контуры паутинки. Что бы еще такого сделать? Боевые навыки я отточила так, что хоть сейчас устраивай магическую дуэль. Вот только драться было не с кем – к счастью, а большей практики, чем в бою, все равно не сыскать. Рассеянно перекатывала сгустки тьмы с ладони на ладонь, плела удавки и распускала. Создавала ловушки и разрушала их.

Биение сердца Анри – внизу, Софи – в комнате справа, Кошмар снова сбежал на прогулку, а крохотное сердечко Лилит стучало, как игрушечные карманные часики. На грани смерти жизнь ощущалась настолько остро и отчетливо, что я слышала даже проходящих мимо людей, только вместо каблуков по мостовой, стучало в груди. Собственное сердце билось тихо и медленно, отзываясь тонкой пульсацией во всем теле. В середине ладоней. На кончиках пальцев. Внутри, у солнечного сплетения, и ниже. Странно… раньше я такого не чувствовала. С другой стороны, так глубоко – до просвечивающих сквозь серую кожу темных сосудов, до рождающегося внутри глухого голоса самой смерти, я не забиралась уже давно. Поэтому сейчас медленно потянула струящуюся с кончиков пальцев тьму назад.

А ведь я могу больше. Несоизмеримо больше.

Перед глазами стояло лицо Джолин – полуистлевшее, с раззявленным в немом крике ртом и сползающей лоскутами кожей. Она говорила со мной. Женщина, умершая два месяца назад, вернулась, больше того, мне удалось коснуться ее рассудка, заставить двигаться и отвечать на вопросы. Путанно, но большего бы не сделал никто, никто из ныне живущих. Мой предок освободил мою страну. Целую страну, подняв захоронение магов! Куда катится этот мир, если такие как я, должны прятаться от толпы, от обезумевших от страха людей, которые не способны даже с собственной жизнью совладать, не говоря уже о смерти?

«Очаровательные мысли, Тереза. Симон Эльгер был бы доволен».

Вздрогнула, и плеть, сорвавшись с рук, хлестнула защиту, от которой посыпались серебряные искры. Которых становилось все больше и больше. Грудь обожгло сначала холодом, потом нестерпимым жаром. Серебряное сияние потекло по паутине, как движется по сосудам кровь, защита рухнула, и тлен охватил стены. Безобразные пятна, как отметины урской болезни, расцветали одно за другим – на полу, стенах и потолке. Кое-где тлен добрался до перекрытий, и сейчас деревянная труха сыпалась вниз тоненькими струйками.

Всевидящий, нет!

Я рывком втянула клубящуюся в комнате тьму назад и рухнула на колени, пытаясь перевести дух. Посмотрела вниз и едва удержалась от крика: на подоле зияли дыры размером с мою голову. Нижние юбки под ними превратились в лохмотья – все, до чего успела добраться тьма, обратилось в тлен.

Но… такого просто не могло быть.

Я училась держать защиту буквально с пеленок, это то, с чем я просто не могла ошибиться! Заклинание, укрепленное моей магией – чтобы наверняка, плетение которое могу спросонья создать, даже не открывая глаз.

Вот только сейчас мои глаза говорили о другом.

Защита не выстояла. Но если с заклинанием все было в порядке, значит, дело в магии. Увлеклась боевыми практиками и погружением, бросила все силы на них, а паутина надорвалась? Но нет, надорвись она, я бы почувствовала слабину и успела восстановить до того, как комната осталась без защиты. Самое страшное заключалось в том, что рухнула она в один миг, подставляя меня и близких под удар тьмы.

Всевидящий, как такое могло произойти? Как?

Заперла комнату на ключ и быстро бросилась к себе – переодеваться. Не хватало еще, чтобы меня в таком виде застали Софи или Анри. От платья и белья пришлось избавиться окончательно: горстку тлена я аккуратно смела в кулек – потом развею в парке. К счастью, кринолин не пострадал.

Глянула в зеркало на самое себя – с побелевшими губами и глазами на пол-лица, после чего принялась старательно застегивать пуговицы на лифе.

Снова и снова прокручивала в голове случившееся, но не могла обнаружить слабое место. Просто потому, что его не было! Я ведь по десять раз проверяю защиту перед тем, как приступить к практике. С того самого дня, как допустила оплошность во время практических занятий с отцом, больше такой ошибки не повторяла. Но тогда я была совсем молоденькой, просто невнимательно выстроила заклинание. Этот урок научил меня все проверять и перепроверять.

Думай, Тереза. Что ты сделала не так?

Сама не пойму – никто не подскажет.

Я сидела в комнате наверное часа полтора, скрупулезно восстанавливая плетение, которое набросила на стены и последовательность вливания сил. Но добилась только того, что у меня заболела голова. Настроение испортилось окончательно – впрочем, в последнее время оно у меня скакало как кролик по лужайке, из солнышка в тень. Вероятно, причиной всему был очередной идиотский сбой из тех, что случались у меня во время сильных волнений или кучи навалившихся проблем, вот как сейчас. Первый раз такое произошло через год после физических проявлений моей… гм, женственности.

Безумно переволновалась перед сдачей экзаменов отцу, и кончилось это тем, что все слуги обходили меня за несколько миль. А позже я долго валялась с грелкой на животе, потому что за два с половиной месяца отсутствия женский недуг решил отыграться на мне по полной. Потом такое повторилось после пунша и леди Энн, а в третий раз – когда я осознала, что влюблена в Альберта. И вот теперь снова.

Надеюсь, скоро все это закончится.

То есть начнется.

Отдубасив ни в чем не повинную подушку, я поднялась, расправила платье. Надо зайти к Софи и спросить, как у нее дела с уроками. Пока что дочь искренне радовалась, что мы обходимся без гувернантки, а мне в радость с ней заниматься. Да и что мне вообще было делать в Маэлонии? В Лавуа я хотя бы вела Равьенн, сюда же до сих пор не прислали ни единого отчета на проверку. Надо бы им о себе напомнить и поторопить.

Едва открыла дверь, услышала веселый голосок Софи, доносящийся снизу.

– Синьорина Розатти, очень рада вас видеть!

А следом – голос Франчески:

– Мое черноглазое солнышко! Ты так чудесно говоришь по-маэлонски.

Мое?! Черноглазое?! Солнышко?!

Я вцепилась в перила до побелевших пальцев и буквально слетела по лестнице.

– Спасибо, Франческа! Марко тоже меня хвалит, и…

– Софи, ты что тут делаешь?!

От моего более чем резкого окрика дочь вздрогнула и виновато обернулась. Раньше я никогда не позволяла себе повышать на нее голос, сейчас же только сложила руки на груди и холодно посмотрела на Франческу. По-хорошему, этот вопрос был адресован ей. Ух, как же она меня бесит!

– Тереза, простите, что заглянула без предупреждения. Я проходила мимо, а Софи открыла мне дверь, потому что оказалась поблизости.

Мимо она проходила, как же! Интересно, кто сообщил этой девице наш адрес? Если Селеста, то я совсем не уверена, что так уж хочу видеть ее в нашем доме. И тем более каждый день. Может, логичнее было бы нанять агента Комитета, и то вреда меньше будет.

– Софи, ступай наверх. Я поднимусь и проверим уроки.

Девочка опустила голову, сделала реверанс и побрела к лестнице. Улыбка погасла, за одно это мне хотелось самой себе наступить на ногу. Вот только сейчас я напоминала комочек концентрированного зла, и ничего не могла с этим поделать.

Франческа же закусила губу и с сожалением посмотрела ей вслед.

– Вы несправедливы. Она просто спустилась за водой, и…

– Я сама решу, как мне воспитывать дочь, синьорина Розатти. Что вы хотели?

Ноздри Франчески дрогнули, она вскинула голову. Но все-таки ответила:

– Я пришла к вам, Тереза. Потому что хотела извиниться.

Я молча расправила плечи, с трудом удержав вертевшуюся на языке колкость.

– Понимаете, мои чувства к Анри… они…

Она сейчас что, серьезно?

– Я действительно его люблю, я ждала его много лет, и справиться с тем, что он любит вас оказалось не так-то просто, – Франческа приложила ладони к груди и шагнула ко мне. – Поверьте, я искренне раскаиваюсь. Я не хотела вас обидеть, просто не сумела совладать с чувствами. Мне было очень тяжело, но теперь все в прошлом.

Она замерла, глядя мне в глаза. Кроткая, как святая Миланея.

– Простите, Тереза. Вы сможете меня простить?

Она потянулась к моим рукам, но я отвела их за спину.

– Я с детства знакома с синьорой и синьором Фьоренчелли, наши семьи дружат.

Вот только увольте меня от очередного пересказа вашего детства в двух томах.

– Хотела, чтобы вы поняли, почему я так себя вела. Что для меня действительно важно, чтобы их добрая семья была искренне счастлива – они если еще и не полюбили вас всей душой, то вот-вот полюбят. И я подумала, что мы с вами тоже могли бы подружиться.

Искренне, говорите? Да вы сегодня просто в ударе. Случись им познакомиться с Луизой, та бы удавилась шнурком от корсета. От сознания собственной неполноценности в актерском мастерстве рядом с этой кладезью таланта.

– Теперь, когда нас больше не разделяет эта неловкость…

– Нет, – коротко сказала я.

Матушку удар бы хватил – потому что я не только не пригласила нашу гостью на чай, но еще и недвусмысленно потеснила ее к двери, шагнув вперед. Франческе оставалось либо столкнуться со мной, либо отступить, что она и сделала. Наткнулась местом пониже спины на дверную ручку и ойкнула.

– У нас с вами не получится дружбы, синьорина Розатти.

– Вы всегда отталкиваете людей, которые приходят к вам с открытым сердцем?

– Только когда из раскрытых сердец тянет сквозняком.

Глаза Франчески гневно сверкнули. Вот это уже больше похоже на правду.

– Что ж, дело ваше! – задрав свой узкий подбородок, заявила она. – Надеюсь, в вашем сердце хватит любви к людям, вырастившим Анри, чтобы не показывать своей неприязни в их присутствии. Я это смогу пережить, а вот им будет неприятно, потому что для них я как дочь.

О, я ошибалась: она мало напоминала Евгению. Та изначально вела себя так, словно я недостойна целовать землю у ее ног, а синьорина Розатти предпочитала изображать добродетель. В данном случае – оскорбленную до глубины прозрачной как родниковые воды души. Хотя при этом на удивление тонко умудрялась вплетать в сладкие речи ядовитые ниточки на тему давнего знакомства с родителями Анри и их к ней расположения.

Впрочем, я давно уже считала наш милый разговор исчерпанным.

– Благодарю, что заглянули, синьорина Розатти. А теперь будьте так любезны. Мне нужно заниматься с дочерью.

Франческа вылетела за дверь шальной пулей, я же на всякий случай заперла дверь – мало ли кому там еще в голову взбредет передо мной извиниться, и направилась наверх.

Софи нашлась в комнате, которую мы превратили в учебную. Здесь было два стола и доска, на стене висела карта мира, шкаф для книг вмещал все необходимые учебники и рабочие тетради. У противоположной стены стояло пианино – сейчас мы как раз искали учителя музыки, и бюро, куда складывали бумагу, письменные принадлежности и все необходимое для рукоделия. День уже клонился к вечеру, закатное солнце врывалось в окно, золотило страницы раскрытой перед дочерью книги. Путалось в ее волосах и стекало по платью, она же вертела перо, чернила на кончике которого давно высохли. Так же, как и клякса на бумаге с арифметической задачкой. Так и не решенной, насколько я поняла, перегнувшись через плечо девочки.

– Софи, – негромко произнесла я. – Прости. Я не должна была повышать на тебя голос.

– Мне не привыкать, – тихо сказала она.

Но в голосе звучала обида. Самая настоящая, искренняя, так только дети умеют обижаться: глубоко, до колючек в душе. Что же, вот и первая семейная ссора, если можно так выразиться.

– Софи, – я взяла ее за плечо и попыталась развернуть лицом к себе, но девочка с удивительной силой вырвалась и вскочила.

Глаза сверкали, щеки горели – видимо, натерла их, пытаясь высушить слезы. И за эти детские слезы мне сейчас хотелось самой себе надавать по губам.

– Я ведь не сделала ничего дурного, Тереза. Просто открыла ей дверь.

– Понимаю. И я попросила прощения за свою резкость.

– Почему ты ее так не любишь? Она же просто… несчастна!

Вот только этого мне еще не хватало.

Я подвинула второй стул и кивнула Софи.

– Иди сюда. Сядь.

Девочка упрямо топталась на месте, но потом все-таки подошла. Упорно избегала моего взгляда, словно боялась увидеть в нем что-то способное свести вспышку искренней детской ярости на нет. И она дулась – дулась так трогательно, что я с трудом сдержала улыбку. А вот от объятий удержаться не получилось: стоило дочери опуститься рядом со мной, как я притянула ее к себе. Она недовольно завозилась, но потом притихла.

– Софи, – прошептала в темную макушку. – Мне сейчас очень тяжело, а Франческа этим пользуется. Она хочет получить Анри, и не остановится, пока мы не поссоримся всерьез.

Софи вывернулась из моих объятий и по-детски потерла глаза.

– Ты просто ее не любишь, Тереза!

Вот значит как?

– Но у меня есть на это причины, не находишь?

– Только твоя ревность.

Кто сказал, что быть матерью легко?

– Неужели? И почему же ты так в этом уверена?

– Я сделала расклад, – Софи глубоко вздохнула, подавив тихий всхлип, рвущийся из груди после долгих слез. – И карты говорят, что Франческа неплохая. Просто она лишилась любви.

Ну разумеется. Давайте ее дружно по этому поводу пожалеем. Терпеть не могу девиц, которые умудряются изображать из себя несчастных на ровном месте. Началось все с леди Энн, которой надо было вылить весь оставшийся пунш на голову вместо извинений, и с толпы причитающих вокруг нее.

– Еще они говорят, что ты ревнуешь. Очень сильно. Ты злюка.

– Вовсе я не злюка, – хмыкнула я. – С чего бы мне ревновать?

– Карты так говорят, – Софи упрямо сжала губы. – А карты не ошибаются.

– Все ошибаются, – чувствуя, что снова начинаю терять терпение, решила сменить тему. – Покажи, что ты сделала за сегодня.

Дочь протянула тетрадь. Здесь все было в порядке: ни единого пятнышка-кляксы, почерк ровный, ни одной ошибки. Впрочем, с грамотностью у Софи всегда было хорошо. В Равьенн учительница правописания была одной из немногих, кто ей нравился, поэтому она старалась. Так что сейчас я только бегло просмотрела переписанный из учебника текст и прочла небольшое сочинение, в котором требовалось описать вид из окна.

– Клеточки мостовых? – я невольно улыбнулась.

– Но тут камень и правда выложен так, что похож на клеточки.

– Вот здесь лишняя запятая.

Софи проследила за промокашкой, которой я указала на ошибку.

– А это предложение стоило бы разбить на два. В целом замечательно. Ты молодец.

Когда с разбором сочинения было закончено, Софи пересказала параграф по географии и истории Энгерии, а после мы обсудили две главы прочитанной книги. Немного поговорили о героях и их поступках, после чего взялись за арифметику. Самое сложное: ей она никак не желала даваться, потому что дочь считала скучным вычислять какие-то непонятные скорости движения дилижансов и расстояния между городами, терпеть не могла дроби и уравнения.

Задачка, которая никак не желала решаться, стала последней непреодолимой преградой.

– Смотри вот сюда, – я по очереди указала дочери на важные цифры, но она упрямо покачала головой.

– Не понимаю.

– Хм… – тут мне в голову пришла одна идея. – А если заменить почтовые дилижансы на повозки?

– Повозки?

– Ну да. Повозки нонаэрян. Которые должны встретиться в одном городе во время ярмарки.

– Зачем?

– Допустим, дочь барона одного табора должна встретиться со своим возлюбленным из другого. Для этого нужно точно знать скорость и время, в которое они должны выехать. Смотри…

Глаза у Софи загорелись. Она слушала со всевозрастающим интересом и следила за объяснениями, а после подтянула листок поближе, принялась вглядываться в цифры и что-то быстро писать. Зачеркивала и снова писала. Спустя минут пять передо мной лежала задачка. Решенная. Правда, цифры громоздились друг на друга, а из-за исправлений можно было сломать глаза, но она все сделала правильно. Ох, почему же мне эта идея раньше в голову не пришла?

– Молодчина, – сказала я, и Софи улыбнулась.

– Сейчас перепишу начисто.

– Обойдемся без этого. Завтра у нас история Вэлеи, как обычно маэлонский, а еще будем учиться правильно ходить и делать реверансы. Немного отдохнем от арифметики и литературы.

– Ура! – Софи вскочила со стула и захлопала в ладоши.

– Думаю, стоит позаниматься только в первой половине дня.

Лицо ее просияло.

– Тереза, ты лучшая!

– Больше не считаешь, что я злюка? – улыбнулась.

– Ты лучшая злюка в мире, – хитро улыбнулась дочь.

– Ах ты…

Я запустила в нее скомканной промокашкой. Софи с визгом увернулась, и в ответ в меня полетел шарик из фольги: видимо, кто-то стащил с кухни конфету. Шарик из фольги отправился обратно, а меня стукнуло комком из промокашки в плечо. Я вскочила со стула и бросилась за дочерью, она с визгом удирала по всей комнате – до тех пор, пока я не зажала ее у стенки и не принялась щекотать. Софи визжала и отбивалась, но как-то вяло. А потом порывисто обняла и уткнулась лицом в платье.

– Никогда больше не кричи на меня, – попросила она.

– Обещаю.

В эту минуту я всем сердцем верила, что так оно и будет.