Лация расцвела в считанные дни. От тепла, пришедшего в город, почки на деревьях раскрывались, укутывая их в пышные бальные наряды. Софи тоже оживилась: приезд Лавинии заставил ее воспрянуть духом. В последние несколько вечеров, когда я заходила к ней, наши разговоры не ограничивались скупыми пожеланиями доброй ночи. Дочь с воодушевлением рассказывала о том, как сестра помогает раскрываться совсем еще плотным бутонам и в каком восторге от Лави Лилит. Что когда они сидели в парке, птицы подлетали совсем близко и не боялись. Я нарадоваться не могла этой кратковременной оттепели и надеялась только, что она не закончится с отъездом родных. Но говорить с Софи пока не решалась: пусть сначала снова привыкнет к мысли, что я ей не враг.

В вечер перед праздниками Селеста принесла записку от Лорены и Энцо. Супруги Фьоренчелли приглашали нас к себе – впервые после ссоры. Если честно, я не знала, как поступить. С одной стороны, я уже немного остыла и готова была с ними увидеться. С другой – не желала, чтобы случайно или не очень матушкино энгерийское воспитание, закрепленное суровым замужеством, наткнулось на маэлонскую простоту Лорены. Что из этого получится, я даже представлять не хотела. С другой, я прекрасно понимала, что Лорена и Энцо вырастили Анри.

Поэтому после часовых раздумий я все-таки направилась к мужу – посоветоваться, а заодно и спросить, может ли он как-то переговорить с Лореной о том, что леди Илэйн Биго не привыкла к маэлонским нравам и обычаям.

Анри нашелся в кабинете, куда редко заглядывал после приезда моих родных. В его умении быть душой компании я убедилась еще в первые месяцы замужества, но столько внимания, сколько он уделял матушке и сестре, ни один мужчина не уделял ни одной женщине. В последние дни он вообще на удивление сдружился с матушкой. Даже Софи, которая поначалу восприняла ее очень настороженно, уже не каменела и не начинала глотать слова, когда входила строгая леди Илэйн. А леди Илэйн расцветала на глазах – то ли на нее так действовала ранняя весна, то ли мой муж. Словом, в нашей маленькой семье все было настолько хорошо, что портить это совсем не хотелось. Особенно на праздники, которые обещали стать чудесными.

– Не помешаю?

Анри отложил бумаги и поднялся мне навстречу.

– Ты мне никогда не мешаешь.

– Так уж и никогда? – Впрочем, долго отвлекать его я не собиралась. Сразу протянула сложенный вчетверо листок.

Пробежав его глазами, муж вопросительно взглянул на меня.

– Что думаешь?

За все время, что прошло после некрасивой размолвки, он ни разу не настоял на том, чтобы пойти к ним. Ни разу меня не упрекнул, что я не хочу заглянуть в гости, даже не пытался оправдать Лорену. Видимо, его это тоже серьезно задело, а может быть, он просто не хотел лишний раз напоминать о том, что привело к нашей с Софи ссоре. Вот только эти люди были для него важны, и я решила, что прошло достаточно времени, чтобы кто-то из нас сделал первый шаг. Это сделала Лорена, и отвечать отказом не хотелось. С другой стороны, мне хотелось бы устроить семейный праздник для родных у себя. Правда, спокойнее мне от этого не станет: случись что, синьору Фьоренчелли не остановит тот факт, что она в гостях.

– Я бы очень хотела с ними увидеться, – призналась я, – но не знаю, как быть.

– Если ты думаешь, что она не сожалеет…

– Она сожалеет, – кивнула я. – В этом даже не сомневаюсь. Но для нее сказать что-нибудь… такое проще, чем мне развеять тленом этот листок. Я просто боюсь, что матушка тоже не промолчит.

Анри притянул меня к себе.

– Леди Илэйн Биго и Лорена Фьоренчелли не такие разные, как ты думаешь. Так позволь им узнать друг друга.

– Я бы хотела пригласить их к нам, – сказала твердо.

– Думаю, они будут рады.

– Думаешь?

– Почти уверен.

Не знаю, я вот уверена не была. Лорена любит, чтобы все было по ее.

Но все-таки сказала:

– Хорошо. Тогда я напишу записку и попрошу Селесту ее отнести.

– Вот и чудно, – Анри поцеловал меня в макушку. – И еще…

Прежде чем успела удивиться, муж вернулся к столу и достал из ящика что-то, завернутое в серую грубую тряпицу.

– Хотел отдать тебе завтра утром, но завтра, судя по всему, намечается много суеты, поэтому…

– Что это?

– Посмотри.

Развернула и уставилась неверящим взглядом на карты. Гадальная колода, не настолько потрепанная, как была у Софи, с другими рисунками, но все-таки это карты нонаэрян. В том, что они настоящие, сомнений нет. Старшие и младшие арканы, в которых я разбиралась сомнительно, были сложены вразброс: очевидно, ими пользовались, и не раз. Конечно, это не то же самое, что подарок, который она получила из рук в руки, но это ведь тоже подарок. От отца.

Хотела спросить, где он их достал, как, но поняла, что все это не имеет значения.

Главное, что он их достал.

Ради нее. Или ради нас?

– Отдай ей сама, – с улыбкой сказал Анри.

– Ты пойдешь со мной?

– Это вам нужно решить между собой.

– А если она их не примет? – мне вдруг стало страшно. – Или скажет, что они ей не нужны, или…

Муж хмыкнул.

– Куда делась моя решительная и уверенная в себе Тереза? И что это за ее невнятный двойник сейчас лопочет непонятно что?

– Сам ты невнятный, – обиделась я. – С карт началась наша ссора. Ты можешь обещать, что так мы не сделаем хуже?

– Я могу обещать, что хуже мы сделаем только бездействием, – негромко произнес он. – А наша ссора началась в тот день, когда мы уехали и оставили Софи одну на Рожденье. Карты здесь дело десятое.

Пока я размышляла, чтобы еще возразить, Анри легонько подтолкнул меня к двери.

– Иди. Не стой столбом.

Вот тут даже обидеться не получилось, потому что я и правда стояла столбом. Там, где поставили. Но после его слов слегка ожила.

– Думаешь, ей понравится?

– А ты проверь, – коварно усмехнулся он. – И не бойся, что вы помиритесь. Просто тогда тебе придется любить ее еще больше.

А потом вытолкал меня из кабинета и, пока я не успела возмутиться, захлопнул дверь, отрезая последний путь к отступлению. Иначе меня было не пронять, но даже сейчас несколько минут стояла в коридоре, собираясь с силами. Только когда из-за двери донеслось грозное: «Тереза, тебя отнести на руках?» – решительно направилась к лестнице.

Софи была у себя, они с Лави устроили Лилит в кукольном домике. Точнее, мышь устроилась там сама и мирно спала. Кошмар лениво ловил кисточку, которой с ним играла сестра, но стоило мне шагнуть в комнату, сделал вид, что она его совсем не интересует. Вытянул вперед лапы и задрал голову, словно вопрошая, зачем я нарушила их уютный мирок.

– Как у вас дела? – поинтересовалась скорее для храбрости, чем потому что меня это действительно волновало.

– Уложили спать Лилит, – серьезно заявила Лави. – Сейчас заберу с собой одного серого разбойника и тоже пойду собираться ко сну.

Время и впрямь было если не совсем позднее, то около того. Матушка уже давно легла, но пониманию и чуткости Лави я не переставала удивляться.

– Когда вам потребуется Элинор, сестрица?

Леди Илэйн все-таки настояла на том, чтобы камеристка Лави прислуживала мне и Софи. Пришлось согласиться, потому что если матушка на чем-то настаивала, проще было ее послушать. Хотя бы из сострадания к камеристке, которой могло влететь ни за что не про что. Просто потому что она с недостаточным рвением угождала мне или дочери и тем самым оттолкнула нас от выбора в ее пользу. Но я все-таки старалась сильно девушку не загружать.

– Чуть попозже.

– Хорошо. Тогда пока ее займу я. Доброй ночи, Софи!

– Доброй ночи, леди Лавиния!

Оставшись наедине с дочерью, я вдруг поняла, что смелость леди Терезы совсем не распространяется на такие вот случаи. Возможно потому, что для меня это было по-настоящему, очень-очень важно, а может быть потому, что Софи в последние дни снова стала ко мне чуточку ближе, и сейчас я понимала, что не готова этого лишиться. Просто не смогу. Как раз в тот момент, когда я уже собиралась под благовидным предлогом удрать к себе, а вернуться без карт, Софи заметила сверток.

– Ой! Что это? Ты что-то мне принесла?

Глаза ее загорелись любопытством.

Наверное, это меня и добило: еще несколько дней назад Софи промолчала бы, если бы я вкатила за собой буфет на колесиках или коробку размером с кукольный дом.

– Да, – сказала негромко. – Это…

Поняла, что продолжить не смогу, поэтому просто протянула карты ей.

Дочь вскочила, взяла сверток и быстренько развернула. Я же сцепила пальцы за спиной – так, что ногти впились в ладонь, и даже дышала, кажется, через раз.

Вот Софи подняла голову. В расширившихся глазах – удивление, недоверие, и… что-то еще. Что еще, я понять не могла, поэтому закусила губу.

– Знаю, что они непохожи, – прошептала я. – И что те были подарком. Дорогим твоему сердцу подарком. Я не хотела, чтобы так случилось, Софи, но так случилось. Изменить этого я уже не смогу. Но я могу попросить прощения. И я прошу прощения не только за то, что случилось тогда, но и за те дни… в которые мне так тебя не хватало.

Дочь молчала. Кусала губы и молчала.

Глупо было надеяться на то, что карты что-то изменят. Лучше было бы позволить ей забыть, и…

– Мамочка!

Софи бросилась ко мне раньше, чем я успела вздохнуть. Обняла и прижалась, уткнувшись лицом в платье. Я даже не сразу поняла, что она плачет: не просто плачет, захлебывается рыданиями, так похожими на взрослые – беззвучными, но глубокими, горькими, очищающими.

– Это я должна просить прощения, – пробормотала она сквозь слезы. – Прости, пожалуйста… я была такой мерзкой… Но я так боялась, что стану тебе не нужна. И я сейчас боюсь, просто… мне уже не так страшно. Главное тебя обнять. Я так хотела тебя обнять…

Вместо слов, которые застыли в груди, я просто крепче ее обняла.

Так мы и стояли. До тех пор, пока я все-таки не нашла в себе силы пробормотать:

– Я тоже. – Тихо, еле-еле слышно, на выдохе. – Я тоже очень-очень хотела.

Я даже плакать не могла: только чувствовать ее в своих руках. Только гладить по волосам. Успокаивающе, нежно, до дрожи в пальцах. Понимала, что все, что сейчас скажу, будет лишним, поэтому просто опустилась вниз, целуя заплаканные щеки, глаза, лоб. Потому что нет в этом мире ничего искреннее, чем кричать о своей любви всем сердцем.