Когда я вошла пожелать доброй ночи, Софи спряталась. Из-под пухового одеяла торчала только взъерошенная макушка и пальчики, которые цеплялись за край так сильно, словно ее кровать окружали полчища страшных чудищ.

– Эй. – Я села и мягко постучала по «домику». – Можно к вам?

Изнутри донесся глухой всхлип. Я сдернула покрывало: огромные, на пол-лица глаза. Сухие, но губы дрожат.

– Ну, и что у нас случилось? – я подтянула Софи к себе, обнимая.

Кулачки уперлись мне в грудь.

– Я вас не достойна. Вас с Анри.

– Софи…

– Нет! – она вывернулась из моих рук и вжалась в подушки. – У меня ничего нормально не получается, я не умею себя вести… Хотя стараюсь. Я очень стараюсь, но просто я не такая, как… как вы, и мне не место в этом доме! Поэтому твой брат так смотрел!

Он смотрел так, потому что он всегда так смотрит, когда зол. И в такие минуты ему наплевать, как больно может быть тем, на кого он смотрит.

Но говорить о Винсенте сейчас не хотелось.

– Не говори глупостей, – строго сказала я. – Или…

Лицо Софи окаменело. Она напряглась и сжалась, словно ожидая наказания. В этот момент я поняла, что первым делом все-таки уволю мадам Горинье.

– Защекочу до смерти!

Глаза ее расширились. Софи попыталась отпрыгнуть, но не успела. Я повалила ее на подушки и принялась щекотать. Она извивалась кошкой, пыталась отбиваться, сначала хихикала, а потом начала визжать и хохотать так, что на глазах все-таки выступили слезы. Только тогда я позволила выскользнуть, и девочка стремительно отползла на другой край кровати, на всякий случай вооружившись подушкой.

– Думаешь, что сумеешь справиться со мной с помощью этого? – зловеще поинтересовалась я, вырастая над кроватью и складывая руки на груди.

– Не подходи!

Я бросилась к ней, Софи оглушительно взвизгнула, мимо пролетела страшное орудие и с глухим хлопком приземлилась на пол. Я же прыгнула прямо на кровать, и мы вместе покатились по покрывалу, сбивая его в большущий ком, который отправился вслед за подушкой. Мне случайно ткнули пальцем в глаз, укусили за ладонь – не больно, скорее, щекотно, в отместку. А после я обнаружила себя лежащей на животе, с заведенными за спину руками. Софи уселась сверху и довольно изрекла:

– Сдавайся!

– Сдаюсь, – пробормотала я, сквозь душивший меня смех.

– Проси прощения!

– За что? – возмутилась я.

– За щекотку!

– Я снова пропустил все самое интересное? – Анри вошел в комнату и остановился, глядя на нас сверху вниз.

В пылу битвы мой халат и сорочка задрались, обнажая ноги, и это было как-то… чересчур.

– Спаси меня, – жалобно пробормотала я.

– Зачем это?

– У меня шея затекла!

– А что мне за это будет?

– Я тебя поцелую.

– Так нече… – Софи оказалась в воздухе раньше, чем пискнула. – … стно!

Приподнявшись на локте, я смотрела, как ее кружат по комнате на вытянутых руках, и улыбалась. Только когда он побледнел и стремительно опустил девочку на пол, подскочила и бросилась к мужу.

– Все в порядке. Просто голова закружилась.

Наклонившись, Анри легко поднял одеяло и вернул его на кровать. Софи отправилась за подушкой, а спустя несколько минут уже лежала в постели. Мы устроились по обе стороны от нее, и болтали о первой зимней ярмарке, которая откроется через пару недель в Ларне. Странное это чувство: в моем детстве были няньки, которые приходили рассказывать сказки на ночь, а после гасили светильники и целовали, как еще множество девочек – до меня или после. Но никогда – матери и отца. Возможно, поэтому на миг показалось, что все происходящее просто странный сон, который развеется, стоит мне выйти за дверь. Разве можно отказаться от этой нежности, прорастающей из самого сердца?

– Анри, купишь мне куклу? – Софи уже начинала клевать носом, но упорно не хотела засыпать. – И леденцы.

– Посмотрим на твое поведение.

Она мигом встрепенулась.

– Я не хотела его злить… Просто испугалась, что он и правда может забрать Терезу.

– Пусть только попробует, – это прозвучало угрожающе, но девочка хихикнула.

А потом вовсе закрыла глаза и засопела. Анри протянул мне руку и приложил палец к губам: действительно, Софи беспокойно пошевелилась, когда я слегка задела стопку книг на прикроватной тумбочке. Муж погасил светильник, и мы крадучись, словно сообщники, на цыпочках вышли в коридор.

До спальни дошли в молчании и только там, снимая халат, позволила себе сказать:

– В Энгерии тоже проходят ярмарки. В честь начала зимы. Одна из них – в деревеньке, неподалеку от Мортенхэйма.

Раньше ярмарки меня волновали мало. Говоря откровенно, не видела ни одной. А вот в прошлом году отчаянно хотелось куда-нибудь вырваться: тогда мои чувства к Альберту достигли такого накала, что я готова была на край света бежать, лишь бы не оставаться с ними наедине. Но Винсент пригласил Луизу, я же в то время ее терпеть не могла, поэтому осталась дома. Весь день просидела в библиотеке с книгами, чтобы не думать про лорда Фрая. Получалось не очень. Тогда я пошла к Луни и разговаривала с ним, а он перетаптывался с ноги на ногу и рычал на особо эмоциональных моментах. Он не понимал, что я говорю, зато чувствовал очень хорошо. Не все люди так умеют.

Винсент, например, все понимал. Но почувствовать не захотел.

– Тереза, – Анри положил руки мне на плечи, развернул лицом к себе. – Ты по ним скучаешь, ничего страшного в этом нет. Вся твоя жизнь прошла в Мортенхэйме.

Я прижалась к широкой груди, слушая биение его сердца. Ровное, спокойное, сильное.

– Хочешь поехать с ним?

Руки на моих плечах ощутимо напряглись, сердце под ладонью забилось сильнее.

– Не хочу. Моя семья здесь. Ты здесь.

Анри глубоко вздохнул, запустил пальцы в мои волосы. Сжимая пряди в ладони, мягко потянул, заставляя запрокинуть голову – чтобы смотреть в глаза.

– Сегодня я с трудом удержался, – негромко произнес он. – Но в словах де Мортена есть доля правды. Мы с тобой вызов для современного общества. И обычной семьей нас назвать сложно.

– Знаю. Но другой мне не надо.

Его руки скользнули по моим плечам, ткань сорочки натянулась, удерживаемая только завязками на груди. Он наклонился, а я поднялась на носочки, касаясь губами губ, теряясь в золотых глазах, которые стремительно потемнели. Теперь уже мое сердце плясало в груди, как сумасшедшее. Да что там, я сама была сумасшедшей. Ненормальной, безумной, отчаянно, дико и страстно переплетенной с единственным мужчиной в этом мире. Душой и телом.

Грудь высоко вздымалась, дыхания не хватало, но оборвать этот поцелуй не было никаких сил. Я дышала им, лавандой и шоколадом, горчащими нотками иньфайской настойки на губах. Его близость и мягкая властность – когда пальцы мужа легли на завязки сорочки и дернули. Ткань стекала по коже, лаская, и руки Анри повторяли ее путь. Я вжалась в твердые напряженные бедра, ощущая его желание. Развела полы халата, скользнула ладонью между наших тел, под его брюки. Губами вобрала глухой гортанный стон мужа, от которого по всему телу прокатилась бесстыдно-сладкая дрожь.

То ли от него, то ли от судорожно-хриплого, сквозь зубы:

– Тер-реза…

Таким взглядом только клеймо ставить! Сжала пальцы самую капельку сильнее, провела ладонью наверх. Мы не успели погасить свет, поэтому сейчас я отчетливо видела каждую бисеринку пота, выступившую на смуглой коже. И муж тоже – прошелся бесстыдным ласкающим взглядом по горошинам напряженных сосков, по обнаженным плечам и задержался на разомкнутых припухших губах. Его пальцы сдавили мои ягодицы, и я выгнулась, подалась назад.

Горячо, как же горячо!

Внизу живота сладко заныло, грудь напряглась.

– Что ты… что ты творишь, моя сладкая девочка…

– Мне остановиться?.. – разжала пальцы и медленно облизала губы.

Анри выругался – совсем не по-графски, почти впечатывая меня в себя. Сердце ударилось о ребра, и я подалась вперед, еще ближе – хотя казалось, дальше уже просто некуда. Бесстыдно потерлась сосками о его грудь, и утонула в самой глубине тягучего, жаркого взгляда. Содрогнувшись от странного, неведомого доселе чувства, ладонью повторила твердость его желания.

Вверх. И вниз.

Было в этом что-то глубоко порочное и донельзя откровенное – вот так бессовестно наслаждаться вместе с ним… Я ласкала мужа, забывая обо всем. Его пальцы снова запутались в моих волосах, а дыхание напоминало рычание. Низ живота сводило сладкими судорогами: до дрожи, до одури хотелось почувствовать его в себе.

Вверх. И вниз.

Быстрее… сильнее… до сдавленного стона.

Взгляд Анри был сумасшедшим и плывущим, когда он подхватил меня под бедра, стряхнув содержимое с туалетного столика и усаживая на него. Я посмотрела на рассыпавшиеся по полу баночки, сдавленно хихикнула – пожалуй, год назад мне такое и в голову прийти не могло, а если бы пришло, в моих комнатах бы нашли горстку пепла – добровольную жертву идолу стыда. Но уже в следующий миг стало не до смеха и не до воспоминаний. Пальцы мужа обвели чувствительную впадинку пупка и скользнули ниже: от легких дразнящих прикосновений по телу прошла сладкая дрожь.

– О-о-о-охх… – запрокинула голову, шире разводя бедра и цепляясь пальцами за край столика.

Сколько еще будет продолжаться эта сладкая пытка?

– Повтори, – произнес он мне в губы. – Мне нравится.

– Что-о-о… им-м…ен-но… – прошептала я, кусая и без того припухшие губы.

– Нравится слышать твои стоны.

– Ты… извращенец…

– Это ты уже говорила.

– Никогда… не устану… повторять…

Стон сорвался с губ непроизвольно: когда пальцы Анри почти скользнули внутрь, а потом снова погладили снаружи. Исступленные ласки заставляли нетерпеливо ерзать, раскрываясь и подставляясь в откровенно-бесстыдной игре. Я чувствовала его налитое силой желание, и от обжигающей сладости предвкушения хотелось не просто стонать, а кричать. В тот миг, когда он толкнулся в меня, вцепилась зубами в ладонь. Боль немного отрезвила, не позволяя сразу скользнуть в наслаждение, бьющееся в соединении наших тел. Столик дрожал, зеркало отражало наше…

Дерзкое хулиганство, безумие, помешательство? Не знаю. Я не видела.

Только чувствовала.

И когда комната перед глазами поплыла, вцепилась ногтями в спину мужа, потому что вместе с ней поплыла и я. Мы сливались воедино, как море и небо, уходящее в горизонт.

Хорошо, как же хорошо, как же…

С губ все-таки сорвался крик. И мир полыхнул переливами золота.

Я содрогалась, и мое удовольствие перетекало в его, а потом Анри подхватил меня на руки – все еще дрожащую от невыносимого наслаждения. Отнес на кровать, завернул в покрывало, прижимая к себе. Волосы расплескались по подушкам, по ним бессовестно протоптался Кошмар и улегся спать прямо сверху, но сгонять нахала не было ни сил, ни желания. Покачиваясь на волнах растекающегося по телу тепла в лодочке родных рук, я провалилась в сон.