1

Из сна меня выдернули так же резко, как из кресла. Последнее я поняла, оказавшись лицом к лицу со злющим, как стадо демонов, его аэльвэрством. В жизни не видела, чтобы Золтер так раздувал ноздри, у него разве что глаза темнели до смертельных глубин, и не уверена, что иносказательно. Это я тоже осознала спросонья, какой-то задней мыслью, как и тот факт, что вглядевшись в мое лицо, меня поставили на ноги, и что до этого я болталась в воздухе в его руках.

— Что это значит? — ледяным тоном поинтересовалась его аэльвэрство.

— Что именно? — уточнила я, глядя ему в глаза.

Перед тем как заснуть в кресле (упаси Всевидящий заснуть в кровати, а потом обнаружить рядом его даже случайно), я для себя решила, что не позволю страху взять надо мной верх, что не сдамся и продолжу искать. Не представляю, на что способен Эльгер, но если существует способ помочь моим родным вытащить меня отсюда, сидеть сложа руки я не имею права. Да и в конце концов, что мне тут еще делать? Страдать по безвозвратно утраченной невинности и считать дни до той минуты, когда Золтеру вздумается повторить?

— Это, — он указал на разбитое зеркало. — Мне кажется, или я говорил, что за все глупости платить будет Амалия?

Какое-то время я смотрела на него, пытаясь понять, о чем он вообще говорит, потом до меня дошло. По всей комнате были разбросаны осколки, на одном (который подчиняясь движению его руки взмыл в воздух и застыл рядом с нами) — моя кровь. Учитывая, что когда засыпала, я сползла пониже, чтобы не так болела спина, а руки вполне могли соскользнуть с подлокотников, со стороны это выглядело… так, как выглядело.

— Вы что, решили, что я собираюсь свести счеты с жизнью? — холодно поинтересовалась я.

— Я спросил, — жестко произнес он, — что все это значит.

— Зеркало разбилось. Я поранилась, — хмыкнула я и отвернулась.

Точнее, попыталась отвернуться, но мне не позволили. Перехватили пальцами за подбородок, разворачивая мое лицо к себе и вглядываясь так пристально, что я почувствовала себя обнаженной. Во всех смыслах. Несмотря на данное себе обещание, сейчас мне отчаянно хотелось спрятаться, и не только потому, что от прикосновения-клейма по телу разливался огонь. Меньше всего мне сейчас хотелось, чтобы Золтер узнал про брата и про Эльгера.

Он ведь не может читать мои мысли?

Или может?

После чудесного воскрешения я не представляла, на что еще способны элленари, поэтому уже ничему не удивилась бы. Поэтому смотрела ему в глаза, а внутри дрожала, как натянутая струна. Поэтому мысленно глубоко вздохнула, когда он меня отпустил.

— Тебе принесут обед и одежду, — последовало очередное сообщение в приказном тоне. — Потрудись съесть все, служанка останется с тобой и за этим проследит. Равно как и за тем, чтобы ты выпила восстанавливающее зелье.

— Как трогательно, — заметила я. — А если не потружусь?

В ответ меня наградили убийственным взглядом, и я прикусила язык. Будь я здесь одна, мне было бы гораздо легче, но я была не одна. Золтер развернулся, чтобы уйти, и я сжала кулаки.

— Я могу увидеть Амалию?

— Не сегодня.

— Сегодня. Я должна убедиться, что с ней все в порядке.

Он обернулся. Резко.

— Мне кажется, или я говорил тебе, что она жива?

— Слово «жива» мне ни о чем не говорит. Особенно из ваших уст.

Вот теперь глаза у него потемнели.

— Вместе с одеждой тебе принесут ее, — сообщил он. — Если ты так желаешь ее увидеть.

Я похолодела.

— Что скажешь, Лавиния?

— Я вас ненавижу.

— Вполне ожидаемо. Сегодня вечером ты нужна мне здоровой и полной сил, поэтому ты поешь и выпьешь зелье, — он шагнул ближе. — Чуть позже за тобой придут, чтобы проводить ко мне, и мы отправимся на охоту.

— Куда? — уточнила я.

— Тебе незнакомо слово «охота», Лавиния?

— Вы окончательно сошли с ума?! — выдохнула я. — Я — маг жизни, и точно не собираюсь смотреть, как вы кого-то убиваете!

— Маг жизни? — элленари приблизился так быстро, что я не успела отпрянуть. Перехватил мои руки, вжимая ладонь в ладонь. — Не так давно ты вонзила кинжал мне в грудь.

От его близости и прикосновений, больше похожих на ласки тисков наковальни, по телу шли волны ненавистной мне дрожи.

— Ты убила бы меня, девочка. Без малейших сожалений. — Золтер прижал мои ладони к своей груди, и от удара в них я вздрогнула, потому что он отозвался во мне, и на миг в темных глазах я увидела свое отражение. Странное чувство оборвалось, когда он резко меня оттолкнул: — Считай эту охоту своим наказанием.

Элленари вышел так быстро, что я не успела даже ответить, а впрочем, ответить мне было нечего.

Что из себя представляет охота, я знала только по книгам и рассказам некоторых джентльменов (с которыми, впрочем, предпочитала далее не иметь дел). Брат никогда не благоволил этому времяпровождению: не столько из уважения к моей магии, сколько потому, что не видел смысла загонять априори более слабое существо. Да, у Винсента было море недостатков, но бессмысленно жестоким назвать его было нельзя.

В отличие от Золтера.

Впрочем, о чем это я. То, что для меня жестокость, для элленари просто стиль жизни.

Как выяснилось, «проводить к нему» означало не в покои, а к месту сбора, и я мысленно вздохнула с облегчением. Не представляла, что буду делать, когда снова там окажусь. События ночи, когда не состоялась наша свадьба, сейчас казались далекими и размытыми, словно в тумане, и мне хотелось, чтобы так и оставалось дальше. Хотя бы первое время.

Сколько у меня этого времени, я не знала.

В нашем мире за заговор против короны полагается смертная казнь, в мире элленари тоже.

Почему я до сих пор жива?

Глубоко вздохнула, стараясь справиться с чувствами; бесшумно ступающая рядом девушка вопросительно взглянула на меня. Она назвалась Лизеей, и судя по заостренным ушам и разрезу глаз, тянущемуся к скулам, хотя бы наполовину точно была элленари. Тем не менее я не увидела в ней превосходства, ни разу не услышала от нее слова «смертная».

— Вас что-то беспокоит, аэльвэйн? — Лизея все-таки решила нарушить молчание.

Меня много что беспокоит.

— Нет, все чудесно.

Губы вспыхнули, дыхание перехватило, а перед глазами на миг потемнело. Я даже замедлила шаг, но все прошло так же мгновенно, как началось.

— Хорошо, — девушка заметно повеселела. — Его аэльвэрство будет доволен.

Тем, что у меня все чудесно? Сомневаюсь. Сомневаюсь, что он вообще бывает доволен.

— Вы восхитительно выглядите, — тем временем продолжала она, пока мы шли по бесконечным коридорам, затянутым холодом смерти.

Наверное, я бы с ней согласилась, если бы не настроение под стать мрачным, давящим стенам. Охота представлялась мне чем-то мерзким и невыносимо жестоким: смотреть на то, как загоняют, а потом убивают живое существо — это не для меня. Поэтому когда Лизея помогала мне одеться (к моему величайшему счастью, без магии элленари), и делала прическу (уже при помощи магии), я решила просить Золтера о другом наказании. Сама мысль о том, чтобы о чем-то его просить казалась ужасной, но еще ужаснее представлялось то, в чем я должна была принять участие.

Я действительно могла его убить, и я действительно сделала это. Тот факт, что он остался жив, не отменял того, что я била прямо в сердце, но тогда я действовала на инстинктах. Защищая себя и Амалию… Льера.

Льер участвовал в заговоре против Золтера, который должен был его уничтожить, и для этого нужно было уничтожить меня. Хьерг был с ними заодно, поэтому привел меня в мои покои, где меня собирались убить.

Льер собирался меня убить, но в самый последний момент передумал.

Почему?

— Вам очень идет персиковый. Он вас освежает, — снова напомнила о себе Лизея.

— О да. На нем чудесно будут смотреться кровь и грязь, — хмыкнула я.

Девушка опустила глаза, а мне стало стыдно. В конце концов, она не виновата в том, что со мной происходит, и уж точно не виновата в том, что Золтеру вздумалось нарядить меня в амазонку цвета весеннего бутона. В этой ткани, невероятно мягкой и легкой, я действительно ощущала себя цветком, на который (стоило нам выйти во внутренний двор), уставились все элленари.

Точнее, все те, кому предстояло принять участие в охоте, и я расправила плечи. Тот факт, что здесь нельзя показывать свою слабость, я уяснила практически сразу, поэтому сейчас стряхивала с себя надменные взгляды, как мишуру. Золтер стоял в самом центре живого коридора: приблизившись к нему, я почувствовала взгляд Ирэи. Полный такой обжигающей ненависти, что горло сдавило от ее тьмы.

Лизея, к моему невероятному удивлению, просто отступила в сторону толпы, и высокий элленари мгновенно схватил ее за руку, притягивая к себе и впиваясь поцелуем в чувственный рот.

Не первая странность и не последняя.

— Мне нужно с вами поговорить, ваше аэльвэрство, — заявила я, когда приблизилась. — Наедине.

Помимо Ирэи в непосредственной близости от Золтера отиралось еще много элленари, среди которых женщин было гораздо больше чем мужчин. Одна из них, с волосами цвета воронова крыла, так напоминающих цвет волос Льера, неприязненно взглянула на меня и отвернулась.

— Все, о чем ты хочешь спросить, ты можешь спросить в присутствии моих подданных.

— Я пришла просить отменить мое наказание.

Вот теперь черноволосая элленари снова вцепилась в нас взглядом: пожалуй, больше в Золтера, чем в меня. И не она одна, многоголосье мигом сошло на нет, я почувствовала, как нас накрывает вниманием собравшихся.

Полог безмолвия тишиной лег на плечи: такое мне довелось испытать впервые. В том, чтобы набросить полог на комнату, не было ничего странного, но в том, чтобы запечатать под ним двоих посреди переполненного двора — удивительное мастерство.

— Что ты себе позволяешь? — резко произнес он.

— Не больше и не меньше, чем мне позволяете вы, — заметила я. — Вы же просили спрашивать при всех.

— Твое наказание останется прежним, девочка, — это прозвучало холодно. — И если ты вздумаешь выкинуть что-нибудь еще, к нему добавится новое. Не заставляй меня проверять, сумеешь ли ты его выдержать.

Перед глазами вспыхнула картина случившегося в его покоях. Вспыхнула слишком ярко, отодвигая на второй план всех собравшихся и предстоящую охоту.

— Зачем я вам? — выдохнула, с трудом справляясь с нахлынувшими чувствами. — После того, как Арка нам отказала…

— Зачем — решать только мне, — в меня вонзился кинжал его взгляда. Скользнул по коже, заставляя чувствовать его холод, словно рассекая пуговицу за пуговицей и обнажая. Вопреки всему я вспыхнула, как от опасной близости огня.

— Понравилась игрушка, ваше аэльвэрство? — спросила, чувствуя, как ногти до боли впились в ладони.

— Игрушек у меня достаточно, Лавиния. — Он взглянул на черноволосую, которая с показным безразличием смотрела в другую сторону, хотя явно была не против подслушать наш разговор. — Ты — моя пленница.

Он снова шагнул ко мне вплотную, провел пальцами по щеке. На глазах у всех.

— Вспоминай об этом всякий раз, когда вздумаешь показать характер.

От прикосновения или, скорее, от воспоминаний о других, отпрянула, вырываясь из-под полога в возобновившийся шум голосов. Золтер вскинул руку, и толпа взвыла, шарахнулась в стороны. С лязгом и скрежетом поднялась тяжелая решетка, с глухим хрустом вышли из земли вонзавшиеся в нее пики. Прежде чем я успела вздохнуть, из тьмы коридорного зева с криками рванулись оседланные животные. Из-под копыт летел гравий, над крыльями клубилась иссиня-черная тьма. Морды напоминали лошадиные, но вместо гривы по всей поверхности шеи бугрились шипы.

Элленари подхватывали уздцы прямо на лету, вскакивая на недовольных чудовищ.

Одна за другой темные тени взмывали в небо.

— Руку, Лавиния, — произнес Золтер.

Прямо на нас стремительно летел огромный жеребец (или как еще можно назвать это существо). В провалах черных глаз клубилась тьма, и когда Золтер одним движением перехватил поводья, меня подкинуло в воздух. В следующий миг мы уже взлетели, от размаха широких крыльев перехватило дыхание.

Где-то в стороне прозвучал дикий, режущий слух звук, напоминающий помесь сорвавшегося со струн смычка и воя животного.

Охота началась.

 

2

Я не любила конные прогулки. В отличие от Терезы, которая обожала умчаться в грозу под свист ветра в ушах, я больше любила ходить пешком: чувствовать, слушать и созерцать. Впрочем, полет на крылатом звере вряд ли можно было назвать конной прогулкой, а к свисту ветра в ушах сейчас добавлялись диковатые вопли элленари, доносящиеся сквозь звучание горна. Спустя пару мгновений к нему добавился не то рычание, не то вой, и вслед за нами хлынули псы, от одного вида которых меня замутило. Огромные оскаленные пасти (по две на одну голову) были вытянуты, кожа собиралась складками, полностью лишенная шерсти, короткие, мощные крылья, хвосты увенчаны шипами.

Куда мы летим, я понятия не имела, и даже сквозь бешеное биение сердца чувствовала близость сидящего за моей спиной мужчины. Поводьями он легко управлял одной рукой, и существо, как бы оно ни называлось, подчинялось ему беспрекословно. Вторая рука лежала на моей талии как влитая, создавалось такое чувство, что проще уронить небо на землю, чем разъединить нас. В этом стремительном полете мы и правда стали одним целым: особенно когда глаза ослепила яростная вспышка, и прямо перед нами раскрылся огромный портал.

Первым в него ворвались мы с Золтером: ворвались, чтобы оказаться между высоченных скал. У их подножия раскинулась деревушка, если можно так назвать двенадцать рядов покосившихся домишек, относительно похожих на человеческие. Окон в них не было, а двери напоминали замковые решетки, почему-то раскаленные докрасна. Внимание привлекла постройка, стоящая в центре площади. Из густой трубы валил дым, даже сквозь плотные каменные стены и окружающий нас шум доносился странный, звенящий звук.

— Здесь живут наши кузнецы и их семьи, — сообщил Золтер достаточно громко: часть его слов попытался унести ветер, — здесь же создается все оружие элленари.

Я чуть было не спросила, зачем элленари вообще оружие, если их невозможно убить, но поняла, что этот вопрос может стоить мне жизни.

— В том числе закаленные антимагией цепи, — добавил он. — Находясь в которых любой элленари испытывает жуткие мучения.

Вот, собственно, и ответ.

— Не думала, что антимагию возможно укротить, — бросила я.

— В мире смертных нельзя, — последовал ответ, и мне захотелось подрезать крепление седла.

В конце концов это тоже стоило бы мне жизни, но летело бы его аэльвэрство красиво, вниз головой, на глазах у своей придворной стаи.

Тем временем деревушка осталась за спиной, мы углубились в скалы. Я уже почти привыкла к тому, что Аурихэйм — мир, подчистую лишенный силы природы, но такое странное место видела впервые. Скалы острыми пиками вырастали прямо из земли, одиночные, острые, злые, стремящиеся пронзить грозящее молниями небо.

Мимо пронеслась Ирэя на огненно-рыжем жеребце (для себя я решила пока называть этих животных знакомым родному миру определением). Алые волосы вспарывали черно-белый пейзаж, обжигали пеструю беснующуюся толпу, а когда псы всем скопом устремились за ближайшую гряду, я с ужасом поняла, что они взяли след.

— Если тебе станет легче, — неожиданно сообщил Золтер, направляя зверя вперед и вверх, — бъйрэнгалы — дикие и очень опасные твари. Они перелетные, перемещаются с места на место и способны уничтожить целую деревню или даже город простых элленари, если нападут стаей.

— Это повод их травить?

— Это повод быть безжалостными.

Продолжить наш разговор мы не успели: справа, из-за остроконечной верхушки прямо над нами взметнулся зверь размером с дога или даже с дикую кошку. Впрочем, дикую кошку он больше всего и напоминал: алые, как кровь, глаза, с вертикальным зрачком, такое же безволосое туловище, как у псов, ободок шипов, защищающий шею. Шипы были и на спине, и на крыльях, мощных и сильных. Он метнулся на нас стрелой, выпущенной из арбалета. Когти я отметила мельком, в дюймах от лица, когда несущий нас зверь, подчиняясь руке Золтера, резко ушел в сторону.

Я едва успела перехватить брошенные мне в руки поводья, когда перед глазами мелькнуло лезвие кинжала. Один короткий замах — и вопль раненого зверя, ударил по нервам. Бъйрэнгал отпрянул, пытаясь удержаться на одном крыле (второе Золтер просто рассек), и рухнул вниз. Черная свора метнулась за ним, многоголосьем заглушая то, что я не хотела слышать.

Точно так же, как не хотела слышать звучащий из-за спины голос:

— Ты можешь отпустить поводья, Лавиния.

Я швырнула ему их в руки и отвернулась, стараясь смотреть на безучастный камень скал. В ушах до сих пор звучал вой зверя, от которого все внутри сжималось.

— Ненавижу вас, — прошептала я. — Как же я вас ненавижу!

И не успела отпрянуть, когда свободной рукой мое лицо развернули к себе, впиваясь болезненно-жестким поцелуем мне в губы.

От неожиданности ворвавшейся в жестокую реальность яростной ласки задохнулась, широко распахнула глаза. Чтобы обжечься о глубокий, почерневший до темноты взгляд, упереться ладонями ему в грудь, попытаться отпрянуть.

Золтер не отпустил, сильнее вжимая меня в себя. Губы горели огнем, и огонь с них распространялся по телу, заставляя теряться в ледяных порывах ветра и этом сумасшедшем поцелуе. Только когда сзади донесся чей-то голос, я почувствовала свободу.

Если можно так выразиться.

Губы по-прежнему полыхали, крики раненых зверей, вой псов, ор охотничьего рога и торжествующие голоса элленари сливались воедино.

— Да, — хрипло произнес он, облизывая губы. — Ты умеешь ненавидеть, Лавиния.

Я вспыхнула.

— Если выбирать между вами и падением на камни, я выберу вас.

— А как же гордость леди Энгерии?

Он что, издевается? Очень похоже на то.

Голодный взгляд. Очень голодный и злой: невозможно даже представить, что под ним скрывается.

— Гордость хороша, но жизнь я ценю больше, — отвечаю я и отворачиваюсь.

Узор, привязавший меня к нему, пульсирует, отзываясь дикой, чуть ли не болезненной жаждой. От этого меня трясет, а еще трясет от мысли, что я сижу к нему слишком близко, и могу чувствовать его желание.

Чтоб его разорвало!

Впрочем, когда яростный крик переходит в жалобный, я зажимаю уши и закрываю глаза. Мне нельзя показывать свою слабость, но я не могу на это смотреть. Не хочу этого слышать, но не чувствовать не могу. Все мое существо противится тому, что здесь происходит, и если Золтер действительно хотел для меня наказания, лучше он придумать не мог.

Когда мы наконец опускаемся, меня трясет. Сильные руки ставят меня на землю, надо мной раздается голос:

— Открой глаза, Лавиния.

Я открываю, и смотрю только на него. Смотрю, чтобы не смотреть по сторонам, дышу глубоко, но голос все равно кажется сорванным и хриплым.

— Уберите руки, — говорю еле слышно. — Если вы притронетесь ко мне сейчас, вам придется меня убить, потому что я за себя не отвечаю.

Странное дело, но он меня все-таки отпускает.

— Далеко не отходи, — следует приказ.

Мне хочется плюнуть ему в лицо, вместо этого я разворачиваюсь и просто иду сквозь ряды элленари. Одежда в разводах, на лице брызги крови, возбуждение и азарт бьются о камни, бурлят горной рекой. На меня особо никто не смотрит, но сейчас меня это полностью устраивает. Хрустят под копытами камни, хлопают мощные крылья коней, слышатся крики-ржание.

Я подхожу к скале, зубцами вырастающей в небо, касаюсь ладонью гладкого камня.

Мне нужно найти способ достучаться до Эльгера или до брата. Вот только как? Аурихэйм не откликается на магию смертных.

Эту мысль перебивает яростное рычание, вой, а следом — тонюсенький, жалобный писк. Не совсем отдавая себе отчет в том, что делаю, срываюсь и бегу на него, вдоль скалы. Дыхание сбивается, ветер отбрасывает волосы назад, когда я вылетаю прямо на свору псов.

Бъйрэнгал, скорее всего, самка, рывками отбрасывает назад загоняющих тварей, которых привела охота. У нее уже разодран бок, задняя лапа волочится по острым камням, а у скалы, сжавшись в комок, ощетинившись, дрожит… детеныш. Именно до него пытаются добраться псы, потому что самка уже проиграла.

— Пошли вон! — ору я. — Вон! Вон! Вон!

Магия вспарывает пространство, я помню, что так делать нельзя, что всегда надо контролировать расход сил, но сейчас обрушиваю всю свою силу на псов. С визгами и воем, они шарахаются назад, бросаются врассыпную. Кошка показывает зубы, рычит.

— Я не причиню тебе вреда, — говорю я.

Остаюсь на месте, пытаясь справиться с силой, бушующей внутри. Магия жизни только кажется легкой, на самом деле — это буйство природы, укротить которое очень сложно. Именно поэтому магов жизни перво-наперво учат держать себя в руках, и только потом допускается первая практика. Винсент учил меня очень долго, именно благодаря ему мне сейчас удается восстановить дыхание и контуры силы.

Из-за спины раздается яростное:

— Сдохни, тварь! — И метко брошенный кинжал ударяет самку бъйрэнгала в грудь в ту самую минуту, когда та взлетает в броске.

— Нет!

Кошка падает в камни и пыль, а я оборачиваюсь: за моей спиной стоит Ирэя.

— Зачем?!

— Она бы убила тебя, — элленари цедит слова. — Но по этому поводу я вряд ли особо расстроюсь. На самом деле я просто хотела, чтобы ты это увидела.

Ее глаза сверкают, волосы (один в один как у Золтера), бьются на ветру алым пламенем. Расстояние до меня она преодолевает в несколько резких шагов, останавливается, и детеныш с утробным рычанием прыгает на нее. Элленари рывком выдергивает кинжал, замахивается, и я бросаюсь вперед. Накрываю котенка собой, но в миг, когда сталь должна обжечь кожу, ничего не происходит. Поднимаю голову, оборачиваюсь: занесенную для удара руку сжимает Золтер.

— Потрудись объяснить, — говорит он, — что здесь происходит?

Говорил он с ней, но смотрел на меня. Так, словно требовал объяснений: за то, что вытащил сюда, за то, что заставил меня на это смотреть. Все это всколыхнуло в груди такие темные чувства, что вряд ли я сумела бы их обуздать.

— Твоя шлюшка, — процедила Ирэя, отменяя мой смертный приговор, — решила поиграть в спаси…

Договорить она не успела: черная петля захлестнула ее шею, вздернула наверх. Раздались крики — изумленные, возбужденные, громкие — к нам стянулись все элленари, которые отправились на охоту.

— Ваше аэльвэрство. — От толпы отделился высокий темноволосый элленари. Кажется, именно он целовал Лизею, но я была не уверена, отметила только, что над его бровями тоже узор, знак принадлежности к высокому роду. — Ее аэльвэйство сказала правду. Смертная отозвала псов, она остановила…

— Молчать.

Короткий рубленый приказ прозвучал, как удар хлыста. Ирэя билась в смертельных путах, пытаясь вырваться, хрипела.

— Тот, кто еще хотя бы раз посмеет пренебрежительно отозваться об аэльвэйн Лавинии, — сказал Золтер, — будет казнен. Тебя это тоже касается, Ирэя.

Плеть тьмы растаяла в воздухе, и кузина его аэльвэрства рухнула с высоты пяти футов прямо в пыль. Сейчас мне даже жаль ее не было: возможно, именно потому, что рядом с ней лежала убитая ей кошка, детеныш которой яростно шипел, вздыбив короткую шерсть.

— Она остановила охоту, Золтер, — процедила Ирэя, пальцы ее сжались, собирая в горсти мелкие камни. — Она не имеет права, и ты это прекрасно знаешь. Это ты ей тоже спустишь? Тоже накажешь кого-то другого, как тогда наказал Льера за один поцелуй?!

— Замолчи, Ирэя. — Его голосом можно было убивать.

— Я не стану молчать! — Глаза рыжей сверкнули. — Ты убил его! Из-за нее! Из-за тебя он погиб, слышишь?!

Она швырнула в меня горсть колючих камней, которые не достигли цели: ударившись о сорвавшийся с руки Золтера странный иссиня-черный щит, рассыпались прахом.

— Арестуйте ее аэльвэйство, — коротко произнес Золтер. — Она будет наказана за неподчинение прямому приказу до первого слова.

Ирэя широко распахнула глаза, но к ней уже шагнули элленари. В мундирах, точь-в-точь похожих на мундир Льера. В этой пестрой толпе они смотрелись чернильными кляксами; стоило им приблизиться, как рыжая отпрянула.

— Сама пойду, — прошипела она. Вскочив на ноги, метнула на меня ненавидящий взгляд, шагнула к толпе.

— Аэльвэйн Лавиния, — жестко произнес Золтер, протягивая мне руку.

— Надо его добить. — Кто-то кивнул на детеныша бъйрэнгала, который подошел к матери и лизал ее в морду.

Как ни странно, ни слова Ирэи про Льера, ни приказной тон Золтера, ни все эти собравшиеся жадные до потехи нелюди не сумели выдернуть меня из оцепенения, в котором я оказалась, а эти слова — смогли. Я подхватила выпавший из рук Ирэи кинжал и взметнулась ввысь. Оттолкнув руку его аэльвэрства, шагнула вперед, закрывая малыша и его мертвую мать.

— Тот, кто попытается к нему приблизиться, должен будет перешагнуть через меня.

Толпа застыла, когда ко мне подошел Золтер. Одним движением перехватил мою кисть и вывернул так, что пальцы разжались сами собой. Металл звякнуло о камень.

— Никогда не поднимай оружие, если не в силах его удержать.

Оттеснил меня в сторону, рывком поднял шипящего котенка за шкирку.

— Не надо, — прошептала я. — Не надо. Пожалуйста.

Золтер метнул на меня убийственный взгляд, после чего резко развернулся к толпе.

— Здесь только я решаю, — произнес, вскинув руку с отчаянно верещавшим зверенышем, пытающимся извернуться и зацепить его когтями или зубами, — кто будет жить, а кто умрет.

Выкрикнувший призыв добить под его взглядом попятился, элленари склонили головы.

— Возвращаемся, — коротко произнес он, кивнул в сторону, откуда пришла я и куда увели Ирэю.

Толпа хлынула между скал, звереныша Золтер сунул в руки первому попавшемуся элленари, как выяснилось, прислужнику.

— Отмоешь и принесешь мне. Целым и невредимым.

Тот склонил голову, покрытую короткой разноцветной шерстью, и попятился. Спиной, продолжая удерживать котенка за шкирку и морщась от того, что защитные шипы бъйрэнгала впивались в кожу шестипалой ладони.

— Руку, — последнее уже относилось ко мне. — Немедленно. Ты сегодня достаточно испытывала мое терпение.

Достаточно испытывала?!

Я?!

— Вы притащили меня сюда, — с трудом, из последних сил сдерживая клокочущие в груди чувства, ответила я. — Притащили на эту охоту, прекрасно представляя, что это для меня значит. Вы хотели для меня наказания?! Что ж, вам оно удалось!

Я не повышала голоса, но смотрела ему в глаза, хотя давно уже поняла, что ничего человеческого в них никогда не найду.

— Вы заставили меня смотреть на всю эту боль и смерть, заставили меня ее чувствовать, — вся моя годами взращиваемая выдержка трещала по швам, — вы хоть представляете, каково это? Чувствовать смерть, будучи жизнью?! Что вы чувствуете сейчас, ваше аэльвэрство?

Мне казалось, что он и сейчас ничего не ответит, но Золтер неожиданно вплотную шагнул ко мне.

— Боль, — произнес он, глядя мне в глаза. — Я чувствую твою боль, Лавиния.

Я не успела больше сказать ни слова, когда меня подхватили на руки, и под сотнями хлынувших на нас взглядов шагнули сквозь толпу.

 

3

Обратно возвращались уже в темноте: здесь, в Аурихэйме ночь падала на мир в одно мгновение, накрывая его собой. Вряд ли сейчас для меня имело значение времени суток, я не слышала даже биения собственного сердца. Зато биение сердца Золтера — отчетливо, как набат. Он по-прежнему прижимал меня к себе, а я не находила даже сил вырваться.

Сколько себя помню, я никогда не была сильной. Никогда не считала себя такой, эту характеристику всегда примеряла на себя Тереза. Но Тереза такой и была, яростной, жесткой и непримиримой, готовой бросить вызов всему миру. Она была влюблена в магию, практиковалась в заклинаниях, самых разных — от простых плетений до боевых, постигала глубины некромагии и мечтала о том дне, когда сможет открыто использовать свою силу. Увы, в Энгерии женщин-магов не поощряли. По большому счету, их особо не поощряли нигде, но в нашей стране особенно.

Я же никогда не стремилась постичь больше, чем мне давал Винсент. Должно быть, природа моей магии была не такой агрессивной, напротив — мягкое и плавное течение жизни, не подразумевало ярких силовых заклинаний и погружений в глубину по самую макушку. Мне всегда казалось (возможно, отчасти из-за матушкиного воспитания), что магия — не самое главное в жизни, что главное в жизни — это жизнь. Любовь к ней.

Любовь.

И вот теперь, когда моя любовь, пусть даже оставшаяся в прошлом, к Майклу, оказалась фальшивкой, а сама я оказалась в мире, где любви места нет, во мне не осталось сил даже чтобы оттолкнуть мужчину, которого ненавижу и презираю. Это было дико, но единственная близость и намек на заботу отозвались во мне щемящим, давно забытым чувством.

Тепло.

В Аурихэйме не было тепла. В Золтере не было тепла. Ни в одном из элленари, с которыми я общалась, тепла не было — разве что поверхностный интерес. Не только ко мне, временами у меня создавалось чувство, что они живут, потому что не могут умереть, что их сила и власть — просто бремя, которое на них свалилось по праву рождения. Может быть, так оно и было, а может быть, нет, но я не могла их понять.

Кроме разве что Льера… отчасти.

В нем я видела проблески того, что принято называть человечностью. Возможно, именно они спасли мне жизнь, но ему они жизнь не спасли, и теперь я понимала, почему. В мире элленари нет места слабостям. Никаким.

Глухой пружинящий удар стал для меня неожиданностью: оказывается, погруженная в собственные мысли я не заметила ни портала, ни обратного путешествия. Конь сложил крылья, и Золтер спешился первым, после чего протянул мне раскрытую ладонь. Я предпочла спуститься с другой стороны, пусть даже для этого пришлось ухватиться за поводья. Впрочем, тут же за это поплатилась — он обошел зверя и снова подхватил меня на руки.

— Странные у вас игры, ваше аэльверство, — заметила я.

— Я уже говорил, что ты для меня не игрушка.

Говорил, но в прошлый раз это звучало иначе. Если честно, я и впрямь не понимала, к чему это все: показать свою власть надо мной? Ему не надо ничего показывать, его слово — непреложный закон для любого элленари. К чему были эти слова: «Я чувствую твою боль?»

— Мне бы хотелось идти самой.

— Не сегодня.

Я хмыкнула.

— Что-то не так, Лавиния?

— Вашими устами это звучит как «никогда».

Впрочем, сейчас я была счастлива даже тому, что за спиной остался внутренний двор и охота, ударившая по мне больше чем все, что ей предшествовало. Осталась за спиной и бесчисленная свита, и главнокомандующие, которые незримо присутствовали среди нас. Псы, которых я отогнала от кошки с детенышем, и…

— Могу я увидеть Амалию?

— Не сегодня.

— Вы это уже говорили.

— Все, о чем ты собираешься меня попросить — не сегодня.

— А завтра, значит, да?

То ли во мне не осталось сил бояться, то ли усталость вытряхнула все чувства, но сейчас я испытывала только нездоровый азарт. Хотя, пожалуй, еще и желание причинить ему хотя бы капельку такой боли, которая заставит его почувствовать себя живым. Понять, что это такое вообще — чувствовать.

— Завтра будет завтра.

Клубящиеся вдоль стен виеррахи шипели, стелились у его ног, пока мы шли по коридорам. Золтер же шел так, словно нес на руках не меня, а какое-то перышко, которое с легкостью можно стряхнуть и столь же легко поднять.

Наверное, практика была хорошая.

По крайней мере, пока меня несли через весь двор, я чувствовала исходящее от женщин-элленари раздражение, а в глазах черноволосой, которая запомнилась мне еще до охоты читалась с трудом сдерживаемая досада.

Несмотря на все, сейчас я даже склонна была с Золтером согласиться. С тем, что завтра будет завтра, разумеется: все, чего мне хотелось сейчас — это смыть с себя пыль и лечь спать. Завтра я смогу подумать о том, как мне попасть в библиотеку, завтра я буду думать о том, как помочь Винсенту и Эльгеру. Сейчас же мне просто хотелось остаться одной. Обхватить руками подушку, закрыть глаза и хотя бы на время сна забыть об Аурихэйме.

Возможно, мне даже приснится Мортенхэйм и родные. Хотя здесь мне не снилось ничего… или я просто об этом не помнила.

— Доброй ночи, ваше аэльвэрство, — пожелала я, когда меня, наконец, поставили на ноги в моей спальне.

Золтер приподнял брови, и я поняла, что ляпнула. Ну да, воспитание в панталоны не запихнешь, как сказала бы Тереза, а когда ты уставшая и сонная, держаться все сложнее и сложнее.

— Что-то не так? — я приподняла брови. — Или вас смущает банальная вежливость?

— Меня смущает твое состояние, Лавиния.

С губ сорвался смешок.

— Неужели?

Вместо ответа он указал мне в сторону ванной.

Надо же! Мы с ним сегодня на удивление совпадаем.

— Мне не потребуется помощь Лизеи.

— Я не собирался приглашать к тебе Лизею.

Теперь уже брови приподняла я.

— Потому что я останусь с тобой, — сказал он и направился к дальним дверям, расстегивая мундир.

При мысли о том, что мне придется остаться наедине с ним, о том, что он снова ко мне прикоснется (разумеется, прикоснется, а как же иначе), горло сдавил спазм. Я застыла на месте, глядя ему в спину. В себя пришла только когда мундир отправился на кресло, на то самое кресло, в котором я сегодня заснула. Точнее, где меня сморил сон, потому что до этого я делала все, чтобы не заснуть.

— Пойдем, Лавиния. — Золтер обернулся и протянул мне руку.

Лишь усилием воли я заставила себя остаться на месте.

— Нет.

— Нет? — он прищурился.

— Когда я говорила, что мне не нужна помощь Лизеи, я подразумевала, что хочу остаться одна.

Вместе с воспитанием во мне выросло умение держать лицо даже в самых диких ситуациях, должно быть, именно поэтому сейчас мой голос звучал так решительно.

— Сегодня ты одна не останешься. Пойдешь сама или тебе помочь?

— Вам недостаточно того, что случилось вчера?

Он шагнул было ко мне, но остановился.

— Вчера?

Вчера, позавчера… я понятия не имела, сколько была без сознания, сколько времени прошло с той минуты. Сколько бы ни прошло, в памяти оно отпечаталось так, будто это случилось несколько мгновений назад.

— В этом дворце полно желающих провести с вами ночь, — сказала я. Лед в голосе позволял удержать готовую просочиться в него дрожь. — Или вы настолько пресытились, что получаете удовольствие исключительно когда женщина сопротивляется?

В меня ударило холодом. Глубинным, животным, давящим, не оставляющим ни малейших сомнений, что он рожден в самом сердце Смерти и Тьмы. Его глаза стали настолько темными, что по сравнению с ними даже на черном полотне можно было отыскать самые разные оттенки.

— Повтори, — негромко произнес он. — Что ты только что сказала?

— Вы меня прекрасно слышали, — я отвела руки за спину, чтобы сцепить пальцы. Держаться мне было больше не за что: в этой спальне не осталось даже вьюнов и зелени, к которым я могла бы обратиться за помощью. — И у меня убедительная просьба, ваше аэльвэрство. Оставьте меня одну. Сейчас же.

Золтер шагнул вперед так стремительно, что у меня перехватило дыхание. Отпрянув, зацепилась каблуком за порожек, с которого не так давно спустилась, я бы упала. Если бы он не перехватил меня за талию. Короткий и вместе с тем невыносимо долгий взгляд камнем упал на самое дно сердца.

— Ты должна была понять, что мои приказы не оспариваются, — жестко произнес он.

— Я не ваша подданная.

— Сейчас ты на моих землях. И будешь подчиняться законам Аурихэйма.

— В Аурихэйме есть законы?

Тьмы в его глазах стало еще больше, но вместо ответа меня развернули лицом к дверям.

— Ванная комната, Лавиния. У тебя есть пять минут, чтобы раздеться. Самостоятельно.

Понимая, что говорить нам с ним больше не о чем, стряхнула его руки и направилась к двери. Сама мысль о том, чтобы раздеться, когда он здесь, была невыносимой, но я все-таки запечатала себя за дверью. Потянулась к воротнику амазонки, и поняла, что не смогу. Просто не смогу заставить себя даже избавиться от обуви, не говоря уже о чем-то большем.

Пять минут.

На что?

Огляделась: эта комната (похоже, в Аурихэйме они были при каждых покоях) больше напоминала ту, что были мне знакомы по родному миру. Тяжелые ножки поддерживали ванную, достаточно большую, чтобы в ней разместиться с комфортом. Многочисленные полочки с пузырьками и мыльными шариками. Полотенца.

Здесь даже туалетный столик напоминал о том, какой был у меня в Мортенхэйме, и кресло, придвинутое к нему — тоже. Поразительно, разве что цвет другой: насыщенно-синий со сталью вместо кремовой парчи и золотистых вкраплений. Почему-то именно это стало последней каплей.

Опустившись в кресло, я закрыла лицо руками, стараясь не думать про дом. Про то, что мне сегодня пришлось пережить. Про кошку, которую убила Ирэя, про кричащего в руках Золтера детеныша, про оскаленные морды псов. Когда-то, когда я была совсем девчонкой, а Луиза была в Мортенхэйме всего лишь гостьей, она вывела погулять своего дога, Арка, во внутренний двор. Правда не подумала о том, что неподалеку конюшни и псарня, и что собаки не потерпят чужака.

Разумеется, на них напали: я увидела это из окна коридора, по которому шла. И, не задумываясь, бросилась во двор, чтобы отогнать свору.

Луиза не почувствовала моей силы, потому что с магией была на «вы», а я умудрилась простыть. Потом меня лечил Винсент, лечил с помощью магии армалов, и, хотя я задыхалась от кашля, я знала, что все будет хорошо. Потому что рядом со мной брат, и потому что я спасла Луизу и Арка, развернув псов с наших конюшен.

Первая горячая капля упала мне на манжет.

Вторая осталась на ладони, скользнула по запястью под рукав.

Что стало с третьей, я уже не почувствовала, потому что за моей спиной открылась и снова закрылась дверь.

Отведенные мне пять минут истекли.

А.О.

Пять минут он оставил себе.

Потому что рвущаяся изнутри тьма грозила обратить в тлен все, что его окружало, а Золтеру не полагалось испытывать таких чувств. По большому счету, ему тоже не полагалось, но справиться с чувствами рядом с ней у него не получалось никогда. С той самой минуты, когда он увидел ее впервые, а может быть, с той, когда его ладонь впервые легла ей на талию, чтобы вести в танце.

Леди Лавиния Биго должна была послужить совершенно иной цели, и вовсе не той, которую готовил для нее Золтер. Ее смерть должна была ослабить его, а после справиться с ним было бы делом времени… если бы не одно «но». Помешательство, имя которому Лавиния.

Сумасшествие, наваждение, Льер и сам не мог подобрать определение тому, что испытывал к ней. Ее магия оказалась сильнее, чем кто-либо мог представить, она вырывалась из-под его чар так отчаянно, что мгновения промедления могли стать для него роковыми. И тогда он сделал единственное, что пришло в голову, единственное, опасное и запретное — он ее поцеловал.

В мире смертных поцелуям давно перестали уделять должное внимание, но в Аурихэйме они по-прежнему имели силу. Поцелуй для элленари — своего рода обряд, подтверждение серьезных намерений, обещание, чаще — брачная клятва. Поцелуй при должном ответе связывает двоих неразрывной нитью до самого благословения у Арки. Не зря армалы использовали его для скрепления брачного договора, для них эта магия была сильнее клятвы крови.

Он не ожидал, что она сумеет разрушить наваждение чар элленари и ответит, но она ответила.

Золтер об этом не знал, иначе убил бы ее раньше, чем назначил ему наказание. Потому что начиная с этой минуты ни одно предназначение уже не имело смысла, Арка не подтвердила бы этот союз не при каких обстоятельствах, пусть даже небо рухнуло бы на землю. Потому что, сама того не зная, своим ответом Лавиния выбрала его.

Это не отменяло их с Золтером связи: узор мьерхаартан, который Льер в точности скопировал себе на предплечье, так или иначе привязал Лавинию к повелителю. В мире смертных этот узор назвали бы помолвочным, за счет связующей пару магии он заставлял будущих супругов испытывать влечение друг к другу.

Мысли об этом сводили с ума.

Равно как сводили с ума мысли о том, что случившееся после Арки было против ее воли. После того, как Хьерг подтвердил их близость, внутри словно опрокинулась чаша с раскаленным металлом. Он никогда не думал, что способен на такие чувства — ярость, безумная, выжигающая, осознание того, что Лавиния все-таки поддалась магии узора и Золтера. А потом… просто всадила кинжал ему в грудь.

Что способно заставить мага жизни убить?

Тогда Льер думал, что знает о ней все.

Тогда, как и в самом начале, он ошибался.

Лавиния сидела у зеркала, закрыв руками лицо, но стоило ему войти, отняла ладони и выпрямилась. Глаза блестели от непролитых слез, и ему снова захотелось выпустить тьму. Разрушить этот замок до основания, обратить в тлен каждую башню за все, что здесь с ней случилось.

Впрочем, начать в этом случае стоило бы с себя.

Она не сказала ни слова, но взгляд, ударивший в него через зеркало, был более чем говорящим.

Она его ненавидела.

Точнее, она ненавидела Золтера, и винить ее за это было бы странно.

— Я распоряжусь, чтобы к тебе прислали Амалию, — сказал он.

Все слова казались лишними, неестественными, жуткими, а эти почему-то дались невыносимо легко. Лавиния явно готовилась сражаться, поэтому сейчас только плотно сжала губы. Короткое мгновение замешательства в глазах снова сменилось холодом неприступной крепости, он же не мог отвести взгляда. Так случалось всякий раз, когда он на нее смотрел: в глубине этих глаз, насыщенно-зеленого, как весенняя трава, цвета, билось само средоточие жизни.

Теперь Льер уже не представлял, как можно было столь хладнокровно обсуждать убийство этой женщины.

Впрочем, когда они его обсуждали, он ее не знал.

Знал только ее имя, но это не имело значения, потому что имени у средства не бывает.

— Нет.

Ответ оказался неожиданным, и он вздернул бровь.

— Ты просила об этом.

— Я сама не знала, о чем прошу. Сегодня мне действительно лучше ее не видеть.

Амалия.

Еще одна причина, за что Лавиния могла бы ненавидеть уже его.

Когда эта девчонка ворвалась в комнату, Льер о ней вообще не думал. Просто прихватил с собой, потому что мог.

Смертная, одной больше, одной меньше.

К тому же она могла бы скрасить последние дни Лавинии в Аурихэйме, но обернулось все совершенно иначе.

— Сегодня тебе лучше не оставаться одной, — ответил он.

— Насколько я понимаю, это мне не грозит. Вы все равно собираетесь скрасить мой вечер своим присутствием.

Эти слова отозвались такой неприязнью, что ему стало не по себе. Несмотря на то, что в зеркале отражался вовсе не он, ударило именно по нему.

Не только в зеркале.

И это очень кстати, потому что ему нужно оставаться тем, кто он есть.

— Верно, — произнес Льер. — Но сейчас мне нужно уйти, поэтому с тобой останется Амалия. Или Лизея. Выбирай.

Она вскинула брови, словно хотела съязвить, но ответила коротко:

— Амалия.

— Замечательно. — Он не удержался от того, чтобы коснуться ее плеч, но Лавиния тут же напряглась, и руки пришлось убрать.

Еще один короткий взгляд, который почти добрался до сердца. Это «почти» Льер отсек, развернувшись резче, чем планировал. И поспешно вышел, оставив ее одну.

 

4

— Они — чудовища. Чу… довища. В… все до еди… ного. — Амалия продолжает икать, но хотя бы больше не рыдает.

Вместо того, чтобы принимать ванну, в ванну я усадила ее, сама же после наскоро смыла с себя пыль и прополоскала волосы. В комнате, когда мы вышли, остался всего один халат, в халате Амалия сейчас и сидела. Бледная, с расширенными на пол-лица глазами, покрасневшими от слез. Мне пришлось ее обнять и немного воспользоваться своей магией, чтобы она хоть чуть-чуть успокоилась. С той минуты, как ее привели, девушку колотило безостановочно, что касается меня, я думала о странностях Золтера.

Должна была думать о другом, но думала о нем и о его поведении.

Парадокс.

— Они же не отпустят нас, — глубоко вздохнув, Амалия крепче прижалась ко мне. — Не отпустят… что с нами будет, леди Лавиния? Мы умрем…

Кажется, ее истерика зашла на второй виток, поэтому мое:

— Нет, — прозвучало гораздо резче, чем я хотела.

Амалия икнула и уставилась на меня.

— Нет, мы не умрем, — повторила уже спокойнее. — Если бы нас хотели убить, мы бы уже были мертвы.

— Но…

— Амалия.

Мне пришлось снова чуть раскрыться, и тепло, окутавшее девушку, заставило ее глубоко вздохнуть. Она зевнула, потягиваясь.

— Я бы так хотела остаться с вами…

Вот. Это уже лучше.

— Тебе лучше поспать, — сказала я, помогая ей устроиться на постели.

— Но вы же не позволите им причинить мне вред? — В глазах снова вспыхнула искра страха. — Особенно ему.

— Нет. Не позволю.

Я укрыла Амалию одеялом и держала ее руку до тех пор, пока девушка не соскользнула в сон. После чего потерла виски: да, что ни говори, а утешительница из меня сейчас так себе.

Когда ее ко мне привели (спустя несколько минут после ухода Золтера), в первый миг я испытала облегчение: жива. Только когда Амалию затрясло крупной дрожью, я поняла, что облегчение было преждевременным. Не все измеряется жизнью и смертью, хотя для меня в последнее время стало именно так. Она содрогалась даже когда я усадила ее в ванную и наполнила теплой водой. Даже когда позволила остаткам силы течь сквозь меня, за что сейчас и расплачивалась.

Голова снова кружилась, мысли отказывались собираться воедино, но я все-таки отошла к креслу и устроилась в нем. Глядя на пляшущее в глотке камина пламя, усмехнулась. Раньше я бы до такого даже не додумалась: нагой завернуться в покрывало и разгуливать по комнате, но поскольку халат был один, выбирать особо не приходилось. Благо, здесь было тепло.

Глаза закрывались сами собой, и я подперла подбородок рукой. Потом второй, подобрала под себя ноги.

Что ни говори, а Золтер вел себя более чем странно. Сначала вытащил меня на охоту, потом нес на руках. Сказал, что с Амалией я не увижусь, но вот она уже спит в постели, подложив ладонь под щеку, светлые волосы разметались по подушкам.

Не сказать, что его поступки всегда отличались логикой, и, если уж быть до конца откровенной, его поступков я чаще всего вовсе не понимала, но… это «но» не давало мне покоя, хотя я даже себе толком не могла объяснить, почему. В конце концов просто решила его дождаться и действовать по обстоятельствам.

Пламя в камине плясало свой вечный танец, и миг, когда соскользнула в сон, я упустила. В себя же пришла от того, что взмыла ввысь, и холод скользнул по обнаженному плечу.

— Кажется, я прислал ее для того, чтобы она помогла тебе.

Стоило немалых усилий не начать вырываться, особенно когда меня прямо в покрывале устроили на том месте, где только что была Амалия.

— Ей помощь была нужнее, чем мне.

— Эта девчонка ни на что не годна.

— Вы сделали этот вывод до или после того как заставили ее корчиться от боли?

Темные глаза сверкнули.

— Тебе доставляет удовольствие меня провоцировать?

— Рядом с вами мне ничего не доставляет удовольствия, раз уж вы спросили.

Его пальцы сжались с такой силой, что я услышала хруст.

— Ты собираешься спать, Лавиния? Или ждешь, пока я лягу рядом с тобой?

— Только об этом и мечтаю, — огрызнулась.

Он подался вперед, и я мысленно вздрогнула. Видимо, не только мысленно, или что-то отразилось в моих глазах, потому что по его губам змеей скользнула улыбка.

— Мечты имеют свойство сбываться.

Мысли о том, что Золтер ведет себя странно — вот что действительно странно. Он просто сама последовательность… в своих безграничных желаниях!

— Доброй ночи, — процедила я и накрылась одеялом.

— В прошлый раз твое пожелание было более искренним.

— Тогда я была не в себе.

Отвернувшись так, чтобы уже наверняка его не видеть, закуталась в одеяло плотнее, но сон все равно не шел. Так бывает, когда его перебьешь громким голосом или просто кошмаром. В моем случае кошмар сидел за моей спиной, и уходить с пробуждением не собирался. Внутренне напряглась, когда услышала шорох одежды и глухой звук, еще больше, когда кровать прогнулась под его весом.

Рывком отодвинулась как можно дальше, но рука элленари властно легла мне на талию, возвращая назад.

— Ты сама отказалась от халата, Лавиния.

Покрывало, в которое я закуталась, оставалось единственной преградой между нами.

Несущественной: по коже легко прошлись пальцы. От кромки волос, вдоль позвоночника, по обнаженному плечу. До боли сдавила руку с клятым узором, словно могла выдрать его из себя. Сердце колотилось так, что я едва могла вдохнуть, от двойственности нахлынувших чувств (желания вырваться и бежать как можно дальше, пусть даже в таком виде, или… податься назад) потемнело перед глазами.

В ту же минуту Золтер убрал ладонь с моего плеча.

Хотя талию не отпустил.

— Я не трону тебя, — его дыхание скользнуло по шее, и меня затрясло. От близости этого мужчины, от того, как я на нее отзывалась.

— Отпустите, — выдохнула хрипло.

Но добилась только того, что меня крепче прижали к себе.

— Пока сама не попросишь.

От абсурдности подобного заявления я даже забыла о том, что он меня обнимает.

— Это будет последнее, о чем я вас попрошу.

— Посмотрим, — короткое прикосновение губ к шее заставило вздрогнуть. — Спи.

Короткое слово окутало мороком чар, и в следующий миг я уже провалилась в сон.

Эту часть парка я знала, как свои пять пальцев: там, где заканчивались лабиринты живой изгороди, начинались высокие деревья, цветение которых по весне заставляло мое сердце восторженно замирать. Нежные лепестки, подхваченные порывами ветра, оседали на плечи, благоухание цветов отзывалось во мне ни с чем не сравнимой радостью. Находясь здесь, я чувствовала себя в своей стихии: даже несмотря на фонтан и беседки, напоминавшие о прикосновениях человека к природе.

Прислонившись к дереву, положив руку на огрубевшую теплую от солнца кору, я чувствовала под ладонью движение жизни. Оно втекало сквозь мои пальцы, прокатывалось через меня и возвращалось к дереву. Быть единым целым с природой, чувствовать себя частью всего живого — наверное, это и есть любовь. Наслаждаясь легкими порывами ветерка, играющего моими волосами, закрыла глаза.

Я знала, что стоит мне обернуться — и сквозь раскидистые ветви, тянущиеся к земле и сплетающиеся друг с другом, я увижу Мортенхэйм. Мне нельзя было надолго отлучаться, но если я немного постою здесь, ничего страшного не случится, правда?

— Случится, Лавиния. — Голос матушки заставил вздрогнуть.

Но… как?!

— Я же говорила, что вам нельзя использовать магию. Предупреждала, что не стоит погружаться в то, о чем вы не имете ни малейшего понятия.

— О…

— Смерть и жизнь — две стороны одной медали. — Она шла ко мне такой, какой я ее запомнила. По крайней мере, старалась сохранить в памяти: невысокая, с расправленными плечами, обманчиво хрупкая леди Илэйн Биго. Волосы уложены в аккуратную прическу, строгое платье по энгерийской моде облегает тонкие плечи и стан, как у девушки. Она сохранила свою красоту до последнего дня, даже будучи вдовой и перешагнув черту определенного возраста. Ни у кого никогда язык не повернулся бы назвать ее старой.

— Я не понимаю.

— Теперь уже слишком поздно.

Ветер сделался злым и колючим, очередной порыв ударил с такой силой, что я вскрикнула. Сорванные листья заметались в воздухе, рассыпаясь тленом, и на моих глазах матушка тоже обратилась в прах. Вместо знакомого мне парка в Мортенхэйме теперь я стояла в лесу, где мертвая тишина давила на плечи.

— С-с-смерть… смерть будет повсюду, — шипели окружавшие меня тени, и на моих глазах лес чернел, а за ним простиралась выжженная пустыня.

— Нет! — вскрикнула я, попятилась, и… оказалась в руках стоявшего за спиной мужчины.

— Думаю, вы не будете против, что я нарушил ваше уединение. — Голос показался знакомым и незнакомым одновременно. Резко обернувшись, я оказалась лицом к лицу с Эльгером.

Красоту этого мужчины сложно было назвать красотой: при всей внешней привлекательности черты его сохраняли нечто неуловимо хищное и опасное. Взгляд серых глаз казался стальным.

— Жуткая жуть, — сообщил он, движением руки отбрасывая картину, заставляющую меня внутренне содрогаться. Мы снова оказались в парке Мортенхэйма под яркими солнечными лучами, разве что птицы больше не пели, а кружение опадающих лепестков казалось диким в этой пугающей тишине.

— Прошу прощения, но у меня нет времени на реализм. Мне нужно понять, как вы оказались в Аурихэйме.

От неожиданности я не нашлась даже что ответить. Как он понял, что…

— Быстрее, леди Лавиния. Я искал вас везде, и не уверен, что эта грань продержится долго, пусть даже во снах стираются все границы.

— Он забрал меня, потому что ему нужен был от меня ребенок, — выдохнула я.

— Он?

— Золтер. Его аэльвэрство. Повелитель Аурихэйма.

— Это надолго. Лучше покажите мне все, что с вами случилось.

Возразить мне не позволили, и в залитый солнечным светом парк Аурихэйма хлынули совсем другие образы. Пронзающие небо молнии и комната, оплетенная цветами. Вошедший Золтер, глядящий на меня сверху вниз. Наказание Льера, мой крик, когда я рванулась сквозь чары и оказалась рядом с ним. Магистр красоты, свадебное платье, обжигающая боль в ушах. Льер и Ирэя, сдавившая грудь ревность, мысль: «Да чтоб ты провалилась», — и раскрывшийся под элленари портал. Арка. Крики Амалии. Сбивающееся дыхание, и…

— Нет! — Я рывком вышвырнула Эльгера из собственных мыслей, и оказалась лицом к лицу с ним. На сей раз не в парке, вообще нигде, в абсолютной тьме.

— Зря вы так, — глухо произнес он, контуры его лица и фигуры стремительно теряли резкость, словно Эльгер становился призраком. — Но все, что нужно, мы уже увидели. Ищите любое упоминание о вашей семье.

— О семье? Зачем о семье?! — я шагнула к нему, словно это могло остановить ускользающий сон.

— Вы создали два портала, Лавиния.

— Моя магия меняется в мире элленари…

— Это кто вам сказал?

— Хьерг, и…

— Элленари.

— Элленари не лгут.

— Они просто не говорят всей правды. — Голос Эльгера становился все тише, темнота поглощала его так стремительно, что спустя миг я уже смотрела в пустоту. — Все ответы в упоминаниях вашей семьи, где бы они ни были…

Шагнула на то место, где только что стоял он, чтобы ухватить тающий шепот:

— Меняется не ваша магия. В этом мире меняетесь вы…

— Месье Эльгер! — крикнула в отчаянии.

— И нам нужно понять, почему. Это — ключ к вашему возвращению…

Последнее слово напоминало шипение виеррахов, и меня вытолкнуло из сна. В комнату, где я вчера засыпала с Золтером, и где сейчас была совершенно одна.

 

5

Помогать мне снова пришла Лизея, служанки принесли светло-желтое платье, в котором его аэльвэрство пожелал видеть меня сегодня. На платье я едва взглянула, а вот на девушку, управляющуюся с моими волосами с помощью магии, смотрела уже внимательнее. Элленари, и, судя по всему, не из бедного рода, если присутствовала на охоте. Непонятным оставалось только то, почему у нее на лице нет узора, как, скажем у той же Ирэи.

— Вы что-то хотели спросить, аэльвэйн Лавиния? — она посмотрела мне в глаза.

Ее были пронзительно-голубыми, как небо или лесной лунник под кистью любящего яркий цвет художника, а волосы напоминали серебряные нити.

— Почему ты мне помогаешь?

— Потому что я нэвересс.

— Нэвересс?

— Изгнанница. Отлученная от рода. — Она сказала это как бы между прочим, но голос все-таки дрогнул. — Его аэльвэрство согласился принять меня ко двору, только поэтому я до сих пор жива.

— Подожди, — я внимательно на нее посмотрела. — Когда это произошло?

— Вчера, — Лизея пожала плечами. — Я согласилась вам помогать, потому что он спас мне жизнь, но после того, что случилось на охоте, я бы согласилась помогать вам просто так. Это было смело.

— И никаких предубеждений против смертных? — я невольно приподняла бровь.

— В каждом из смертных магов есть далекая частица крови элленари. Наверное, за это вас и ненавидят так яростно. За то, что в ваших руках сила, которой могли распоряжаться только мы.

Лизея вернулась к прическе, а я вернулась к своему странному сну. Эльгер сказал искать упоминание о семье, но как оно может помочь моему возвращению не озвучил. Впрочем, у меня была возможность попытаться узнать это с помощью перстня, поэтому первым делом с утра я «отправилась» к Винсенту. Чтобы ничего не найти: брат был в Парламенте. Парламент — это надолго, поэтому я решила снова попытаться вечером. Наверняка он будет встречаться с Эльгером или хотя бы обсуждать с кем-то то, что Эльгер передал мне.

Но Аурихэйм… Эльгер так спокойно отреагировал на мое признание, как будто знал чуть больше, чем остальные. Впрочем, знания мааджари всегда были за семью замками, а тех, кто имел к ним доступ, считали опасными и потенциальной угрозой. Как бы там ни было, во всем этом мне еще только предстояло разобраться, и разобраться как можно скорее, потому что вчерашний вечер мне совершенно не нравился. Не нравилось, что я тянусь к Золтеру, хотя должна всеми силами его избегать, и совершенно точно не нравился Золтер, который меня обнимает.

Вот только знать бы, как во всем этом разобраться.

Магия Аурихэйма не откликается на магию смертных, но Эльгер сказал, что я меняюсь. Значит ли это, что я смогу воспользоваться библиотекой?

К сожалению, я не успела об этом подумать: в дверь постучали. Лизея быстро закрепила последнюю прядку и скользнула встречать нарушивших наше уединение, а я оглядела себя в зеркале. Никаких внешних изменений не заметила, разве что выглядела еще более молодой, чем когда только оказалась здесь. За последнее время у меня не было желания себя рассматривать, но сейчас с удивлением отмечала, что Аурихэйм словно стер несколько прожитых лет.

По-хорошему, после такого приема я должна была выглядеть ужасно, но я расцветала.

Осознание этого оказалось настолько неожиданным, что я не сразу услышала голос Лизеи.

— Аэльвэйн Лавиния, — повторила она, когда я натолкнулась на ее взгляд в зеркале. — Его аэльвэрство желает вас видеть.

Ну еще бы он не желал.

— В зверинце. Он говорит, что вы нужны Винсенту.

— Что?! — должно быть, изумление в моих округлившихся глазах было настолько ярким, что элленари поспешно добавила:

— Так назвали детеныша бъйрэнгала.

По коридорам я шла быстро, элленари едва за мной поспевала. Не позавидовала бы я сейчас виеррахам, рискнувшим оказаться у меня на пути, но они не оказывались. Стелились по полу и вдоль стен полупрозрачными тенями, из-за чего создавалось чувство, что мрамор и камень живые (как бы странно это ни звучало).

Новый поворот вывел нас в крыло, где мне раньше бывать не доводилось. Лестницы здесь были узкими и разветвлялись таким лабиринтом, что без сопровождения знающего можно было заблудиться и сгинуть. Гобелены и фрески, то и дело мелькавшие перед глазами, изображали могущество Смерти и Глубинной Тьмы. На одних раскрывались магические ловушки, превращающие врагов в горстки праха, на других через призму самой страшной магии мир представал бесцветным выжженным покрывалом.

Да, если ты вырос в такой обстановке, сложно остаться нормальным.

Об этом я подумала, когда вышли во внутренний двор, ничем не напоминающий тот, где мы собирались на охоту, и где устраивались развлечения вроде публичных наказаний. Он был чуть меньше, высота башен почти закрывала небо, из-за чего стрелы молний казались оборванными нитями. На самом верху переливался серебристой паутиной щит некромагии, растянутый над двором.

— Это необходимая мера, — пояснила Лизея, проследив мой взгляд. — В зверинце… не всегда бывает спокойно.

Я не стала уточнять, зачем содержать зверинец, в котором не всегда бывает спокойно: странности элленари уже давно пора переставать считать странностями. Тем не менее от хлынувшего на меня многообразия животных чувств на миг потемнело перед глазами. Рычание, вой, крики и клекот, шипение, скрежет — все это смешалось в такой безумный коктейль, что мне пришлось остановиться, чтобы перевести дух.

Животные бились, запертые в камне темниц, и пусть их тюрем я пока не могла видеть, я слышала и чувствовала каждое яростное отчаяние, дикую злость, агрессию или молчаливое смирение.

Мы с Лизеей шагнули в арку, которая сейчас не была запечатана решеткой, и оказались напротив двух охранников. Мощного телосложения, отдаленно напоминающие людей (в два человеческих роста, широкие бугры мышц и серо-зеленая кожа). Несмотря на это, их защищали доспехи, в руках они держали булавы, увенчанные шипастыми шарами размером с голову. Судя по всему, зачарованными, потому что между шипами то и дело проскальзывали опасные искры тьмы.

Лизея прошла мимо них в широкий коридор, протянувшийся бесконечной вереницей дверей, запечатанных магией.

— Нам сюда.

Небольшое ответвление, несколько футов камня, иссиня-черное пламя факелов, дверь.

Больше всего комнатушка, в которой мы оказались, напоминала лабораторию. Бесчисленные полки с колбами и склянками, металлический стол, возле которого стояли Золтер и существо, едва достававшее ему до пояса. Лысая голова собиралась складками, а вот на ушах, торчащих перпендикулярно голове, рос легкий пушок.

Стоило войти, взгляды элленари устремились на нас, но они меня мало интересовали.

Гораздо больше интересовал котенок, которого я пока не видела, но чувствовала. Смесь отчаянного, дикого страха и ярости. Готовности биться за себя до конца.

— Не бойся, малыш.

Я раскрылась, потянулась к нему магией, осторожно коснувшись страха, сглаживая его.

— Вам нужна помощь, аэльвэйн Лавиния? — Голос у коротышки в белом халате был квакающим, высоким.

— Мне нужно, чтобы все посторонние вышли.

— Мы хотели определить его к самке бъйрэнгала, она у нас тут давно… но я побоялся, что она его сожрет. Для них поедание себе подобных в порядке вещей, — пробормотал он.

— Выйдите.

Голос Золтера прозвучал резко, и коротышку словно ветром сдуло. Вслед за ним вышла Лизея.

— Вообще-то я имела в виду всех, — сказала я.

— Я тебя с ним не оставлю.

— Боитесь, что игрушку поцарапают? — я сложила руки на груди. — Как вам вообще пришло в голову назвать его Винсентом?!

— Мне показалось, что имя ему подходит. — Лицо элленари по-прежнему оставалось бесстрастной маской.

— Вам показалось. Его нужно отсюда забрать.

— Он останется здесь.

— Почему?

— Он опасен.

— Вы тоже. Но себя вы почему-то в клетку не сажаете, — хмыкнула я, и, прежде чем его аэльвэрство успело сверкнуть глазами, добавила: — Ему нужна тишина, покой и любовь. В животном мире все взаимосвязано, каждая боль каждого живого существа, любой страх, агрессия или радость воспринимаются как собственные. Он не придет в себя в зверинце.

— И что ты предлагаешь, Лавиния?

— Пусть живет в моих покоях.

— Это исключено. Воспользуйся магией и достань его из норы.

— Из норы?!

— Да. Он прогрыз себе ход, пока Бурф готовил стол для обследования…

— Что он сделал?!

— Когда бъйрэнгал напуган, состав его слюны изменяется. Он способен разгрызть камень и любой металл, за исключением зачарованного. Бурф забыл об этой особенности, поэтому упустил мелкую тварь. Куда он заберется дальше, где застрянет или к кому выпадет, мы не знаем.

От такой перспективы я мысленно содрогнулась, но тут же взяла себя в руки. Я почувствовала его, а значит, котенок не успел далеко уйти…

Да, котенок.

Котеночек.

Который способен прогрызть камень.

Как бы там ни было, он все равно маленький, и он напуган.

Я подтянула стоявший поблизости стул и села. Прикрыла глаза, позволяя магии течь сквозь меня и тянуться к рычащему от страха детенышу. Где-то там, в этих стенах… Тепло прокатилось от кончиков пальцев сквозь ладони, разошлось по плечам и груди. Давно я не чувствовала себя настолько хорошо, как сейчас: магия жизни разогревала не только меня, но и все, к чему прикасалась.

Я почувствовала, как где-то справа притихло беснующееся существо, как страх бъйрэнгала тает, как он тянется к странному и непонятному источнику тепла.

Да, вот так.

Иди ко мне, мой хороший.

Не знаю, сколько прошло времени, пока я услышала скрежет коготков и шуршание. Открыла глаза и увидела малыша, стоявшего в нескольких футах от меня. Складчатые веки на миг сомкнулись, потом распахнулись во всю ширину, открывая огромные алые глаза. Я осторожно спустилась со стула, запечатала магию и протянула котенку руку.

Он не двинулся с места, просто повел носом, словно принюхиваясь, после чего попятился. Отступил к стене, где превратился в едва различимый комочек, сгусток напряжения и недоверия. Не отпуская моего взгляда, сел. И замер.

До той минуты, когда к нему шагнул Золтер.

Резко, одним движением бъйрэнгал подскочил и зашипел, обнажая мелкие клыки.

— Назад, — скомандовала я.

Тихо, не повышая голоса, и меня полоснуло раздражением.

— Ты мне приказываешь?

— Понимайте, как умеете. Вы попросили меня его вытащить, и сейчас я занимаюсь именно этим. Сделайте доброе дело, хотя бы не мешайте!

Поскольку смотреть на Золтера у меня желания не было и поскольку я по-прежнему сидела, сейчас видела только начищенные сапоги и брюки. Что меня определенно обнадеживало, дальше он не двинулся, и когда бъйрэнгал это понял, шипение прекратилось. Он снова собрался в комок у стены и тоненько вздохнул.

— И сколько ты собираешься так сидеть? — раздалось раздраженное сверху.

— Сколько потребуется.

— Почему ты просто не воспользуешься магией?

— Просто магия не способствует доверительным отношениям, — ответила я. — Если вы хотите, чтобы он к вам пошел, это нужно заслужить.

Очень скоро я поняла, что сидеть на корточках — занятие неблагодарное. Бъйрэнгал по-прежнему жался к стене, готовый защищаться, и я села на пол, подтянув колени к груди.

— Ты что устроила, Лавиния?! Поднимись и садись на стул.

— Мне нужно быть на одном уровне с ним.

— Пол холодный.

Да правда что ли?!

— Принесите мне подушечку, — огрызнулась я.

Как ни странно, подушечку и правда принесли, а еще одеяло, миску с водой, миску с молоком и что-то более серьезное съестное для котенка (из чего я сделала вывод, что его аэльвэрство не безнадежно, или по крайней мере, не настолько безнадежно, каким хочет казаться).

Бъйрэнгал к еде не притронулся, разве что немного попил, не сводя настороженного взгляда с меня и с того, кто торчал на уровень выше, после чего отполз обратно к стене. Ближе к обеду еду принесли уже нам, но мне не очень хотелось есть. То ли завтрак был плотным, то ли обстановка не способствовала (я не представляла, что здесь делают с животными и для чего этот кабинет). Можно было спросить у Золтера, но что-то мне подсказывало, что ответ мне не понравится, поэтому я предпочла молчать, заедая тишину удивительно вкусной булкой.

— Тебе надо поесть, Лавиния.

— Я не хочу.

— Я сказал: тебе надо поесть. — Золтер поставил поднос прямо передо мной. — Или ты хочешь вернуться к себе?

Нет, к себе вернуться я не хотела, поэтому подтянула поднос и стала есть. Суп отдаленно напоминал те, которые мне доводилось пробовать раньше: густо-черного цвета, с какими-то тонкими солеными пластинами, мягкими от воды. Я как раз поднесла очередную ложку ко рту и чуть не подавилась, когда Золтер сел рядом. Скрестив ноги, взялся за свой обед с таким видом, как будто его аэльвэрству было не привыкать кушать в зверинце на относительно чистом каменном полу.

— Что вы задумали? — поинтересовалась я, когда обрела дар речи и когда у меня закончился суп.

— То же самое я хотел спросить у тебя.

— Детеныш напуган, у него погибла мать. Ему нужно понять, что ему ничто не угрожает.

Сидеть с ним на полу было не то чтобы странно… нет, все-таки странно. Ничего более странного в Аурихэйме со мной еще не случалось. Пока.

— И когда он это поймет, ты…

— Я заберу его с собой.

Золтер приподнял брови: крайне выразительно, надо сказать. Как у него это получилось, я не представляю, потому что раньше величайшим выражением эмоций был повелительский гнев. И тот выражался в черных глазах и клубящейся тьме, сейчас же на его лице отразилось что-то человеческое, если можно так выразиться.

— Ты думаешь, я тебе это позволю?

— Если вы забрали его, если оставили в живых, если позвали меня, чтобы я его вытащила, то да. Вы мне это позволите.

— Он опасен.

— Даже когда чувствует себя хорошо?

— Нет, когда чувствует себя хорошо, не опасен.

— Значит, я сделаю все, чтобы он был счастлив.

И снова это странное выражение, совершенно не вяжущееся с выражением лица мужчины, который заставил Амалию корчиться от боли. Впрочем, я действительно не знала о нем ровным счетом ничего, и слова Лизеи о том, что он принял ее, отвергнутую родом и умирающую, тоже с тем образом не вязались.

— Почему Лизея умирала?

Золтер медленно повернулся ко мне.

— Она тебе об этом рассказала? — В его голосе звучало удивление.

— Разумеется. Откуда еще я могла бы об этом узнать?

Он помолчал, но потом все-таки ответил:

— Нэвересс — отвергнутых родом элленари, иногда награждают проклятием. Метка изгнанницы ставится на того, кто разочаровал родителя или мужа, после чего элленари вынуждают покинуть родные земли. Чем дальше он или она от них удаляются, тем хуже себя чувствуют, и в конце концов умирают. Зависит от силы вложенной в метку магии. Снять ее может только очень сильный элленари.

Пару минут я моргала, пытаясь осознать услышанное. Нет, в нашем мире тоже изгоняют разочаровавших детей (к слову, в свое время от Луизы отказался отец из-за того, что она воспротивилась браку в Винсентом), но… но…

— Вы считаете это нормальным?! — спросила я, с трудом сдерживая рвущееся наружу негодование. — Убить собственную дочь только за то, что она воспротивилась вашей воле?

— Начнем с того, что я никого не убивал, Лавиния. — Его голос похолодел на несколько оттенков.

— Совсем никого? — я приподняла брови и отвернулась.

Понимание было разрушено, а впрочем, что значит понимание, когда речь заходит о Золтере. Я слышала, как он поднялся, но не повернулась. Возможно, для меня это было дикостью, но для него, для всех элленари — это нормально. Брать женщин силой, брать женщин на глазах у всех (что, не исключаю, для женщине-элленари тоже нормально), носить прозрачные наряды, убивать за одно-единственное дерзкое слово…

— Догадываюсь, о чем ты сейчас думаешь. — Раздражение, смешанное с плохо сдерживаемой насмешкой, заставило все-таки поднять голову.

Золтер стоял в нескольких футах от меня, глаза прищурены, из ноздрей того и гляди глубинная тьма повалит.

— Неужели? Напомните, я уже спрашивала про чтение мыслей?

— Мир смертных ничуть не лучше, Лавиния. Помнишь, что было с женой твоего брата? Леди Луиза Лефер чуть не умерла от заклятия, привязавшего ее к Винсенту, и умерла бы, не вздумай он дозволить ей находиться при нем.

Что?!

— Не впутывайте сюда моего брата! — я вскочила, сжимая кулаки. — Ни он, ни случившееся с Луизой не имеют никакого отношения к вам!

— Неужели? — Он зло усмехнулся. — А что насчет тех женщин, которых мужья награждали заклятием змеи, и которых оно убивало в случае несчастливой любви?

— При чем тут…

— Сравните его вот с этим. — Он вздернул рукав, обнажая узор. — Элленари награждают подобной связью не только женщину, но и себя, заклятие змеи было односторонним. А если вспомнить, что творится на ваших балах, о да, не в бальных залах, но в потайных нишах… далеко ли вы от нас ушли? Элленари в отличие от людей не прикрываются благочестивостью, мы — такие, какие есть. В мире смертных творится все то же самое, просто вы, люди, обожаете находить себе оправдания. Благая цель. Большая любовь. Предательство. Месть. Как по мне, так вы просто скопище лицемеров.

— Мы — кто?! — ахнула я. — Это мы — скопище лицемеров?

— Вы. И ты в первую очередь, моя… Лавиния.

— Я не ваша! — сообщила я в закрывшуюся дверь, по которой тут же прошла легкая дымка.

Бросившись к ней, с силой дернула за кольцо, но тщетно. Кажется, меня закрыли с помощью магии. Развернувшись, подлетела к столу, схватила первую попавшуюся колбу, собираясь запустить в дверь, когда услышала чавканье. Громкое, с урчанием: котенок ел. То и дело опасливо поглядывал на меня, но быстро смел подчистую сначала то, что было в одной миске, потом запил молоком. Все это время я не шевелилась, застыв с колбой в руках, и только когда он отошел к стене, вернула ее на место.

Что в ней было, так и не поняла, но может и к лучшему, что не бросила: в густой огненной жидкости перекатывались крохотные искрящиеся шарики, а первое правило при работе с незнакомыми зельями — не изучив свойства, не открывай пробку. Осторожно вернула склянку на место, и себя тоже.

— Иди сюда, — сказала бъйрэнгалу, расстилая покрывало. — Здесь теплее.

Котенок не шипел, но смотрел настороженно, и я просто устроилась поудобнее. Внутри еще все кипело после общения с Золтером: мы — скопище лицемеров, подумать только! Да, заклятие змеи действительно убивало женщин, которые не хранили верность мужьям, но это было в Темные времена, а в настоящем оно относилось к запрещенным! Между прочим, создал его один идиот, переработавший заклятие верности, с помощью которого маги присягали своим правителям. Если умирал король, умирал и принесший клятву.

Всевидящий!

В эту минуту я осознала, что это заклинание «истинной верности» ну очень напоминает то, что связывает Золтера и его подданных.

Так что… по сути, не так уж он и неправ.

В том, что только что сказал.

С этой мыслью я решила чуть-чуть прилечь. Позволила магии немного разогреть пространство вокруг (или много, потому что покрывало от холода спасало относительно), подложила под голову подушку и стала смотреть в потолок. Он казался невысоким, камни нависали надо мной тяжестью, чувства запертых в зверинце существ с каждой минутой ощущались все мягче. Где-то капала вода, поэтому я не сразу услышала тихое-тихое шуршание.

А когда услышала, улыбнулась и очень медленно повернула голову: котенок подполз поближе и с независимым видом устроился на пледе рядом со мной.

 

6

— Если быть откровенным, вреда он ей не причинит, конечно… — Большеухий сказал это с опаской и осторожно посмотрел на Золтера.

После пары часов совместного сна (ладно, я не спала, спал только котенок), бъйрэнгал позволил водрузить себя на стол и осмотреть. Правда, при этом поглядывал на меня, а я поглядывала на того, кто осматривал. Попытайся он причинить детенышу вред — и ему бы не поздоровилось.

— Ты уверен?

— Да, ваше аэльвэрство. Судя по тому, как он относится к аэльвэйн Лавинии, он признал ее своей. А вы не хуже меня знаете, что своих бъйрэнгалы не только не трогают, но и защищают в случае угрозы.

Золтер почему-то посмотрел на меня так, будто угрозой была я. Ноздри его шевельнулись.

— Хорошо, — отрывисто произнес он. — Ты можешь его забрать.

— Вот и замечательно.

Я наклонилась, подставила руки, на которые малыш с радостью забрался. Он вообще вел себя как настоящий котенок: терся о мое платье, мурлыкал, или, скорее, шурлыкал, потому что вместо привычного мурчания до уха доносилось «Ш-р-р-р», и «Ш-ш-р-р-рау».

— Идем, — Золтер кивнул в сторону двери, а я улыбнулась большеухому элленари в белом халате.

— Спасибо большое!

Тот почему-то пошел сине-зелеными пятнами, пробормотал:

— Пожалуйста, — и поспешно скрылся за дверью подсобки, откуда донесся звук, подозрительно напоминающий сморкание в носовой платок.

— Что это было? — удивленно спросила я.

— Маршараш — нигар. Это раса слуг и рабов, с ними никто не церемонится.

Я вскинула брови:

— Рабов?!

— Что тебя так удивляет, Лавиния? В нашем ужасном обществе есть рабы, — сарказма в голосе великого повелителя Аурихэйма было столько, что могло бы хватить на всех элленари вместе взятых.

Удивиться, с чего бы, мне было не дано: мы как раз поравнялись с охранниками. Эти мощные существа согнулись так, что булавы ударились о стены, высекая искры, но Золтер даже не взглянул в их сторону, и мы прошли мимо.

— Откуда в Аурихэйме столько рас? — поинтересовалась я. — Наш мир… не такой.

— Ваш мир примитивный, — хмыкнул он. — Аурихэйм рожден в пространстве, наполненном изначальной магией и ее силой. Когда магия только набирала силу, открывалось множество измерений, вместе с ней в наш мир приходили самые разные существа.

— Но они не являются элленари?

— Совершенно верно. Кто-то из них пожелал остаться сам. Кого-то мы истребили, потому что они пытались нас захватить. Сейчас все дыры в пространстве тщательно запечатаны, и столь же тщательно охраняются.

Я покачала головой.

— Или ты считала, что вы — единственные разумные существа во Вселенной?

— Я ничего такого не говорила! — возмутилась я, и котенок на моих руках возмущенно шяукнул.

— Ну разумеется. О таком ты исключительно думаешь.

Я моргнула.

— Что вы хотите этим сказать?

— Леди не положено говорить вслух то, что она считает невежливым, не так ли, Лавиния? — Он окинул меня насмешливым взглядом с ног до головы.

— То есть вы сейчас косвенно обвиняете меня в лицемерии?

— Почему же косвенно? Вполне себе прямо.

Я пожалела, что на него нельзя натравить котенка. Который, к слову, косился на Золтера очень подозрительно. Тем временем мы пересекли двор и оказались на лестнице, по которой утром спускались вместе с Лизеей. То ли замок в этой части решил не перестраиваться, то ли сегодня у магических колебаний был выходной, но лестница осталась на месте, и этот поворот я тоже очень хорошо помнила.

— Я не лицемерю, — заметила я, когда мы оказались в коридоре под шипение виеррахов.

Котенок выгнулся у меня в руках, но Золтер взмахнул рукой, запечатывая тени в стенах, и звереныш снова прижался к моей груди. Правда, напряженный и поводящий ушами, словно выискивающий малейшую опасность.

— Разумеется, нет, Лавиния. Именно поэтому последний год рядом со своим мужем ты делала вид, что у вас счастливая семья.

— Молчали бы вы… про моего мужа.

— Или что? — Он приподнял брови. Глаза опасно сверкнули.

Я вернула ему похожий взгляд и пошла дальше.

— Нам сюда, — это тоже прозвучало язвительно.

Особенно если учитывать, что я почти пролетела поворот в анфиладу.

Нет, похоже все-таки не выходной, потому что этой анфилады я не помнила.

— Рядом с моим мужем меня удерживали обстоятельства, — бросила я.

— Позволь узнать, какие именно?

— Нелегкая семейная ситуация брата.

— Или нежелание показать энгерийскому обществу развод благопристойной леди Лавинии?

— Это сейчас была мораль? — я пересадила котенка на плечо и сложила руки на груди. — Если да, то она прошла мимо, потому что рядом с вами меня тоже удерживают обстоятельства, но сказать, что я лицемерю, я не могу.

Теперь глаза его потемнели, но я только ускорила шаг.

Все, хватит с меня. С чего я вообще с ним разговариваю? Можно подумать, его интересует ситуация в жизни Винсента, или что-то еще. Его аэльвэрству скучно, даже помереть не может, вот и развлекается, как умеет. Осознание этого подстегнуло, как хлыстом, и я пошла еще быстрее. Все, чего мне сейчас хотелось, как можно скорее остаться одной.

У дверей моей спальни, массивных и тяжелых, с резными узорами, Золтер остановился.

— Приведи себя в порядок, Лавиния. Ужинать будем вместе.

— Какая жалость! Я надеялась, что сейчас поужинаю с котенком, а потом лягу спать. Тоже с котенком.

Он усмехнулся.

— Если тебя не устраивает имя, которое придумал я, придумай свое.

— Льер, — сообщила я. — Назову его Льер.

Я влетела в комнату раньше, чем его остолбеневшее аэльвэрство успело открыть свой аэльвэрский рот. Захлопнула двери, отпустила малыша и только после этого привалилась к стене, пытаясь унять бешено бьющееся сердце.

Унять не получилось: дверь распахнулась с таким треском, что чудом не раскрошилась в пыль. Бъйрэнгал подпрыгнул, я отскочила, но меня перехватили за руку и резко впечатали в свою грудь. А потом так же резко впились подчиняющим, жестким поцелуем в мои губы.

Я задохнулась, попыталась вырваться — и не смогла.

Губы вспыхнули, и вслед за ними вспыхнуло что-то в груди: что-то обжигающее, сумасшедшее, яростное, и… удивительно нежное. Наверное, именно последнее и заставило меня замереть, впитывая каждое мгновение странного и непонятного поцелуя.

Впрочем, поцелуем это назвать было сложно.

По крайней мере, поцелуем в моем представлении.

Ладонь на моем затылке не позволяла мне отстраниться, пальцы скользили по напряженной шее, вверх-вниз — и снова наверх. Под этими прикосновениями рождалась жаркая дрожь, рождалась и сбегала по плечам прямо на грудь, заставляя чувствовать почти невесомую ткань платья, как если бы она была холщовой. Эта дрожь отдавалась в кончики пальцев, в ладони, которыми я упиралась в его плечи, наверное, именно поэтому я чувствовала ее и в нем тоже.

В судорожном вздохе, который мы разделили на двоих, когда по губам скользнул обжигающе-ледяной воздух.

В бесстыдном прикосновении языка к языку, которое тут же сменилось укусом, заставившим вздрогнуть. И тут же, мгновенно — в глубокой, раскрывающей ласке. Его пальцы скользнули по моему плечу, стягивая ткань платья, повторяя скольжение кружева по плечу.

— Лавиния. — Хриплый выдох опалил кожу, и так горящую под его пальцами. — Моя Лавиния…

Никогда не представляла, что мое имя может произнести так порочно, так собственнически-властно, так…

Широко распахнула глаза, ударилась о взгляд темных, темнее чем самая глубокая ночь, глаз. Он смотрел так, словно видел меня впервые, или словно впервые узнал меня такой. Раскрытой, прижимающейся к нему, подающейся навстречу каждой ласке, вжимающейся ставшей безумно чувствительной грудью в его грудь.

Всевидящий, что я творю?!

Осознание случившегося заставило меня замереть повторно, а потом резко, с силой оттолкнуться от его плеч и шагнуть назад.

— Я не ваша, — повторила скорее для себя, хотя прозвучало это…

— Лицемерие. — Он провел пальцами по губам, заставив отхлынувшую было от моих щек краску вернуться на них в двойном объеме. — Это то, о чем я только что говорил.

— Но вам же понравилось, — не осталась в долгу я. — Вам нравится лицемерие, ваше аэльвэрство, признайтесь. Иначе бы вы не пошли за мной и не стали меня целовать.

Глаза его вспыхнули, а затем потемнели: опасно, как тлеющие угли. Он шагнул ко мне, перехватил за локоть и рывком дернул в сторону кровати. Правда, не успел сделать и шага, как снизу раздалось звучное «клац». Золтер подозрительно споткнулся, а я опустила глаза и увидела котенка, который… в общем, он больше напоминал пиранью. С крылышками. С ушами и хвостом, как у кота, но все-таки пиранью, потому что это нечто из животного мира Аурихэйма сейчас вцепилось в сапог его аэльвэрства, плотно сжало челюсти, и так и повисло.

Меня отпустили столь же резко и бесцеремонно, сколь и схватили, и так же резко схватили бъйрэнгала за шкирку. Челюсти котенка сразу же разжались, он зашипел, а я протянула руки:

— Отдайте!

Глаза Золтера по-прежнему метали молнии, ему бы сейчас на башенку, под небо, идеальная была бы картина. Очень гармоничная.

— Отдайте, — повторила я. — Или я воспользуюсь магией, и ничем хорошим это не кончится!

Котенка мне вернули на вытянутой руке: Золтер просто разжал пальцы, и детеныш свалился в мои ладони. Тут же снова зашипел, готовый к бою, но я погладила его по голове, осторожно, чтобы не поцарапаться шипами.

— Спокойно, Льер. Его аэльвэрство уже уходит.

Его аэльвэрство скрипнуло зубами, ну или что там у него скрипело от старости.

— Не испытывай мое терпение, Лавиния.

— Да было бы что испытывать, — сказала я, — у вас его вообще не осталось. Сначала бросаетесь словами о лицемерии, потом бросаетесь на меня. Кстати, вам напомнить, что вы обещали меня не трогать, пока я сама не попрошу? Так вот, я вас об этом не просила.

— Словами — нет, — вернуло мне сарказм его аэльзверство, после чего развернулось на каблуках своих слегка покусанных сапог и направилось к двери.

Громыхнуло ей так, что даже гроза в Мортенхэйме могла бы позавидовать.

После его ухода я еще минут пять гладила котенка, который явно к такому не привык, поэтому возился у меня на руках, всячески переворачивался, изодрал мне шипами рукава, поцарапал оба запястья, а потом все-таки спрыгнул и побежал трепать свисающее до пола покрывало.

Как воспитывают бъйрэнгалов, я понятия не имела, да если честно, мне сейчас было не до этого. Я до сих пор помнила волны прокатывающейся по телу дрожи, чувствовала скольжение пальцев. Губы горели, сердце колотилось о ребра, и все это… я допустила сама. Глубоко вздохнув, стараясь выровнять дыхание, направилась в ванную, чтобы узреть леди Лавинию во всей красе.

Грудь высоко вздымается, волосы слегка (ладно, слегка — это мягко сказано) в беспорядке. Глаза сверкают, а внутри вместо привычного неприятия чувство какой-то волнующей, будоражащей легкости.

Во всем виноват узор?

Вернула рукав на место, прикрывая оголенное плечо, зато подтянула снизу, но узор вообще никак не реагировал. Казалось, даже слегка побледнел, хотя возможно, мне это только казалось.

Дернула ткань вниз, услышала жалобный треск и выругалась совершенно неподобающим для леди образом.

Что бы это ни было, какая бы магия только что ни была замешана в том, что сейчас произошло, это больше не должно повториться. Я не могу целовать Золтера и испытывать такие чувства.

Или могу?

Как вообще можно тянуться к мужчине, который…

Я напомнила себе о том, что случилось после Арки, в красках представила случившееся, и разом стало легче. То есть легче, разумеется, не стало, но сердце унялось мгновенно, а прикосновение прохладной воды к разгоряченному лицу окончательно привело меня в чувство.

Мне нужно скорее, как можно скорее попасть в библиотеку. У Эльгера получилось прорваться в мои сны в Аурихэйм один раз, значит, получится и второй, и к этому дню, а точнее, к ночи, я должна быть готова. Я должна узнать как можно больше, чтобы помочь ему и Винсенту вытащить меня отсюда.

Осталось только выяснить, как простой смертной воспользоваться библиотекой.

Из спальни донеслось глухое «бум», и я улыбнулась.

Кажется, я даже знаю, с какой стороны к этому подойти.

 

7

Узор пульсировал, как раскаленная проволока, обвивающая мою руку. Словно крючьями вгрызался в кожу, обжигал, жалил, заставлял задыхаться, как если бы я стояла в самом центре пожара.

— Лавини-и-и-ия!

Голос Золтера я узнала, даже несмотря на ломкие, шипящие нотки. Окружающая меня тьма клубилась непроглядным туманом, запечатывала в кокон, но даже ее глубокий, смертельный холод не способен был справиться с тем огнем, который рождал пылающий на моем предплечье узор.

— Лавин-и-и-иния…

Из темноты проступали очертания лица: тленного, рыхлого, но даже так черты были узнаваемы.

— Думала, сумеешь от меня избавиться? — Хриплое карканье, вот что сейчас напоминал этот голос. — Когда я вернусь, ты пожалеешь о том, что родилась на свет. Все, кого ты любишь, умрут. Все… очень медленно…

Он протягивал ко мне руку, и черное, словно обугленное запястье, сжималось на моей шее, лишая возможность вдохнуть. В отчаянии рванулась назад, ударив всей своей силой, яркой, вспоровшей тьму. Сияние магии рассыпалось вокруг живым серебром, ничем не напоминающим иней смертельной защиты. Не то крик, не то рычание Золтера поглотила тишина, вокруг ослепительным буйством красок взорвалась жизнь.

— Ш-р-р-р.

Я дернулась от ткнувшегося мне в щеку чего-то холодного и мокрого.

— Ш-р-р-р-рррау!

— Ай!

Я подскочила на постели, котенок подскочил вместе со мной, выгнул спину и зашипел. Узор на руке дергало болью, но уже не так сильно: я подтянула рукав и увидела, что кожа на руке слегка припухла, словно ее действительно обожгло. Такая же припухлость тянулась по всему предплечью, взбиралась на локоть и выше.

Поежившись, притянула к себе малыша и поцеловала в нос.

— Прости, не хотела тебя пугать.

Бъйрэнгал шрявкнул и ткнулся головой мне в подбородок.

— Ай, — выразительно сказала я, потирая царапину от шипа.

К счастью, они хотя бы не ядовитые, но этим и еще немногим мои знания о сидящем на кровати существе и ограничивались. В связи с чем мне предстоял поход в библиотеку, точнее, это был отличный предлог. Поскольку на ужин Золтер вчера не явился (к счастью), я хотела поинтересоваться об этом сегодня. Должен же существовать какой-то артефакт или что-то, открывающее возможность воспользоваться библиотекой не только для элленари.

Ирэя сказала, что такое невозможно, но верить Ирэе я не собиралась.

Котенок вскинул уши и насторожился, спустя мгновение приоткрылась дверь.

— Доброе утро, аэльвэйн Лавиния, — заметив, что я сижу на кровати, Лизея вошла. — Не спите уже. Подать вам завтрак?

— Доброе утро, — сказала я, удержав бъйрэнгала, потому что элленари косилась на него с откровенной опаской. — Нам подать. Но пока что я даже не представляю, что ест он. Хотя вчера пил молоко, и ел что-то еще.

— Измельченные кости и сырое мясо, — сообщила Лизея, не торопясь проходить в комнату. — Но это пока не подрос. Потом он начнет охотиться.

— На кого?!

— Кого найдет, на того и начнет.

Я поперхнулась воздухом и посмотрела на умильно облизнувшегося зверя. Да, мне точно нужен справочник по местным котятам.

— М-м-м… Хорошо. Тогда я буду рада, если ты принесешь нам что-нибудь поесть.

Элленари кивнула и с явным облечением вышла. Я же покосилась на расправившего крылья малыша.

— Ну и что мне с тобой делать, чудовище?

Чудовище снова облизнулось, заурчало и ткнулось носом в ладонь.

Ладно, должен же быть способ его воспитать. В смысле, приучить не охотиться на того, кого он найдет.

Стянула ночную сорочку, развернулась было к ванной, но замерла — узор в полумраке слегка светился. Осторожно коснулась припухшей кожи и вздрогнула: прикосновение отозвалось болью.

Сон казался слишком реальным, чтобы просто так выкинуть его из головы, но смысла в нем не было никакого. Золтер жив, его смерть невозможна, и все это, скорее всего, просто жуткая смесь случившегося в реальности. Что касается узора, нечего целоваться со всякими на ночь глядя.

Да еще и получать от этого удовольствие, аэльвэйн Лавиния.

Я напомнила об этом себе, пожалуй, чересчур язвительно, после чего погрузилась в воду наполнившейся ванны (стоило лишь к ней приблизиться). Как выяснилось еще в вечер встречи с Амалией, краны были декоративными и присутствовали исключительно как напоминание о мире смертных. Здесь все было замешано на магии, суть которой я пока даже не пыталась постичь.

Амалия.

При мыслях о ней я испытала короткий укол совести, потому что вчера про девушку даже не вспомнила. Впрочем, вчера у меня был и без того насыщенный день, а муками совести я буду терзаться потом, когда найду способ вытащить нас отсюда.

Как бы мне ни хотелось подольше понежиться в воде, сегодня мне предстояло еще много всего. Поэтому к моменту, когда вернулась Лизея, я уже расчесывала волосы.

— Помочь вам одеться, аэльвэйн? — спросила девушка, устраивая поднос с завтраком на столе.

— Нет, спасибо. Я справлюсь сама, — мельком глянула на уже дожидающееся меня платье. — Скажи, у меня есть возможность самой выбирать наряды?

— Я спрошу у его аэльвэрства.

— Буду очень благодарна, — поскольку элленари не решалась, с парящего в воздухе второго подноса на пол миски я поставила сама. К ним немедленно устремились с довольным урчанием, а я снова обратилась к девушке. — Еще мне нужно кое-что уточнить: например, где я могу с ним погулять?

Лизея кивнула, собираясь уже выйти, но я ее остановила:

— Подожди. Как мне воспользоваться библиотекой?

Элленари удивленно посмотрела на меня.

— Бъйрэнгал, — пояснила я, указав на чавкающего котенка. — Прежде чем он начнет охотиться на всех подряд, мне бы хотелось узнать, можно ли это предотвратить. И не только это, я хочу почитать про их вид, происхождение… словом, узнать как можно больше.

Лизея заправила за ухо серебристую прядь и наклонила голову.

— Боюсь, это невозможно, аэльвэйн Лавиния.

— Да, я знаю, что магия Аурихэйма мне неподвластна, но разве нет никакого артефакта или заклинания, открывающего другим расам возможность воспользоваться знаниями элленари?

Девушка покачала головой.

— К сожалению, нет. Но я могла бы вам помочь, если его аэльвэрство позволит.

Отказываться сейчас было бы очень подозрительно, поэтому я кивнула. Разумеется, с Лизеей никакой речи о том, чтобы искать что-то помимо информации о бъйрэнгалах, не шло, но если честно, я сомневалась, что Золтер разрешит даже такую малость. Скорее, явится ко мне, скажет: «Пальцы в рот не совать, родились из такой-то Бездны, столько-то тысяч лет назад», — и на этом его просветительская работа закончится.

— Уложить вам волосы, аэльвэйн Лавиния?

— Спасибо, Лизея, но я сама.

Элленари кивнула и вышла, а я опустилась за столик и рассеянно отломила аналог местной булочки. На булочку это, правда, было похоже относительно, но изо всего, что я знала, больше всего похоже именно на свежевыпеченный хлеб. Мягкий, воздушный, он просто таял во рту.

Решено. Буду звать это аурихэймский хлеб. А вот это сладкое и густое — аурихэймский джем. По цвету, кстати, похож на клубничный, а по вкусу — на смесь персика с жасмином.

Пока завтракала, думала о том, что мне делать дальше. Его аэльвэрство мне точно не помощник, ни один элленари мне не помощник. Амалия… она скорее опять ударится в слезы, чем выдаст и себя, и меня, да и подвергать ее лишний раз опасности не хотелось.

— Остаемся только мы с тобой, Льер, — сообщила я довольному жизнью котенку. — И кажется, надо действовать быстро.

Совсем быстро не получилось, потому что волосы я все-таки уложила. Выйти на люди простоволосой в Энгерии считалось верхом неприличия, все равно что в одной ночной сорочке. Самостоятельно делать себе прически, в общем-то, тоже, но я тайком от матушки научилась этому искусству с помощью своей камеристки. Меня это успокаивало и помогало сосредоточиться: расчесывая прядь за прядью, поднимая их наверх, я возвращала мысли в нужное русло, а волнение по поводу предстоящего постепенно сошло на нет.

По сути, мне ничего особо не угрожает, если наткнусь на кого-нибудь, скажу, что бъйрэнгал захотел погулять. Тем более что после завтрака его действительно надо вывести погулять, пока он не погулял прямо в спальне.

Эльгер сказал, что я меняюсь, а значит, оказавшись в библиотеке, попробую ей воспользоваться. Порталы же у меня как-то получилось создать (понять бы еще, как), но пока не попробую — не узнаю.

Платье сегодня было ярко-желтым, как напоминание о моей юности. Надевалось, оно, правда, в разы проще: обтекало кожу легкой невесомой тканью, корсет, поддерживающий грудь, шел сверху.

Все у этих элленари не как у людей!

Хотя в Темные времена что-то отдаленно похожее было и у людей. Интересно, моду тоже они в наш мир привносили?

С такими странными мыслями (и бодро прыгающим Льером) я вышла в коридор. Прошлый мой поход в библиотеку не задался, но сегодня виеррахи вели себя сносно: шипели, клубились вдоль стен, недовольно втягивались в мрамор и камень, когда бъйрэнгал на них прыгал. Поначалу я боялась, что котенка зацепит тленом и одергивала, но довольно скоро поняла, что они не причинят ему вреда. Армия Приграничья вела себя так, как если бы рядом со мной шел Золтер.

Впрочем, странности в Аурихэйме меня уже не удивляли, а вот повороты в коридорах — вполне. Направление я помнила очень четко, но замок уже умудрился перестроиться до неузнаваемости. Несколько раз мы наткнулись на тупик, один раз миновали темную мрачную анфиладу и вышли на балкон, с которого открывался вид на тяжелое свинцовое море и лезвия молний.

Льеру было весело: он изучал территорию и охотился за недовольно шипящими виеррахами, а мне не очень. Чем дальше, тем больше я понимала, что бродить здесь можно целую вечность (если, конечно, не существует способа отыскать путь с помощью магии). Простейшим поисковым заклинаниям Винсент меня учил, но в прошлый раз в этих стенах моя магия не сработала.

Зато сработала на балу, напомнила я себе.

И вчера, в зверинце, тоже.

Сосредоточилась на плетении, вспоминая схему и ключевые узелки заклятия. Теперь осталось позвать жизнь… в смерть. Потянулась к самой сути природы, далекой и недосягаемой, и неожиданно она откликнулась. Хлынула в меня удивительно быстро, позволяя магии вспыхнуть в груди огоньком, а на ладони — серебряной искоркой. Теперь предстояло представить библиотеку — высокие своды, темный мрамор, столы, связать точку пространства, где я сейчас нахожусь, и нужное мне место.

Вложила импульс силы, и тонкая светящаяся нить расчертила коридор, уводя меня за поворот.

Да, кажется, Эльгер был прав.

Я действительно меняюсь. Потому что в миг, когда на меня напали виеррахи, не получалось даже защищаться, а ведь в случае серьезной угрозы магия просыпается первым делом.

— Льер! — шикнула я на котенка, который опять забавлялся… с бабочкой?

Откуда здесь взяться бабочке?!

Красивые алые крылышки, тронутые ярко-синим узором, затрепетали, когда она вспорхнула повыше и села на стену.

— Пойдем, — кивнула котенку, и он нехотя сложил крылья. — Нельзя есть бабочек.

Судя по выражению морды, бъйрэнгал считал иначе, но меня послушался. Хотя напоследок оглянулся и облизнулся.

Видимая только мне нить заклинания вела по пустынным коридорам, и вот я уже узнала поворот, который мы с Ирэей проходили к змеевидной лестнице. Я направилась к нему, но Льер метнулся к дверям за очередным виеррахом. Вздохнув, шагнула за ним, чтобы взять на руки. Наклонилась, когда из-за дверей (массивных, с тяжелыми ручками в виде оскаленных звериных морд), донеслось:

— Пока смертная девчонка здесь, ничего не кончено, Наргстрен.

 

8

Оглушенная услышанным, я замерла. Крепко прижала к себе котенка, осторожно выпрямилась. Сейчас оставалось только порадоваться тому, что местные ткани гораздо легче тканей из нашего мира, которые шуршат и шумят при каждом движении.

— Ритуал не состоялся.

— Тем не менее она здесь. Зачем-то он ее оставил.

— Тебе объяснить, зачем?

К щекам прилила кровь, и, должно быть, я слишком сдавила малыша, потому что он недовольно шряукнул. Я не подпрыгнула только потому, что вросла в пол, особенно когда из-за двери донеслось:

— Ты слышал?

— Что я должен был слышать?

— Какой-то звук.

— В этом замке полно звуков. Полог, который я наложил, никто не пробьет, так что уймись, Наргстрен, и подумай сам. Золтер ничего не делает просто так, и он не разорвал связь. Для того, о чем говоришь ты, узор связи не нужен.

— Откуда ты знаешь, что узор все еще на ней?

— Лизея сказала.

Я плотно сжала губы, стараясь дышать тише. Впрочем, сейчас даже собственное дыхание казалось оглушающе-громким, не говоря уже о возне бъйрэнгала. Тот был явно недоволен таким ограничением свободы, но пока терпел. Просто копошился у меня в руках и вздыхал совсем по-человечески. К счастью, тихонечко, насколько хватало маленьких кошачьих легких.

— Да, — раздалось из-за двери спустя долгую паузу, — это действительно странно.

— Говорю тебе, он что-то задумал, и нам надо добраться до него раньше, чем это что-то разрушит оба мира ради его могущества.

— Легко сказать. Льер должен был его убить, он нашел способ обойти клятву жизни…

— Льер поплатился за свою слабость. Я сразу говорил, что не стоит доверять это дело мальчишке, который едва разменял четвертый десяток. Это даже по человеческим меркам просто смешно.

— В этом мальчишке, как ты говоришь, течет очень сильная кровь. Если кто-то и мог справиться с Золтером, то только он.

— Тем не менее он не справился. И где мы сейчас?

— Там же, где будем завтра, если оставим все как есть.

Сколь бы ни было велико искушение остаться и дослушать этот разговор до конца, я понимала, что это опасно. Котенок в руках уже вертелся юлой, в любой момент здесь мог появиться кто угодно, мог обратиться ко мне — и что тогда? Медленно отступила за поворот, по-прежнему прижимая к себе малыша, глубоко вздохнула, прошла до конца коридора, и только после этого отпустила звереныша на волю.

В голове творилось непонятно что, в сердце — и того хуже.

Элленари бессмертны, они живут бесчисленное множество лет, но Льеру едва исполнилось тридцать. Он участвовал в заговоре против могущества Золтера, рисковал всем, чтобы потом отказаться от своих планов. И не только от своих.

Он действительно собирался вернуть меня в Мортенхэйм?

Думать об этом сейчас было странно, но не думать я не могла. Равно как и о том, должна ли рассказать об услышанном Золтеру. Если верить элленари, он собирается разрушить миры ради своего могущества, но верить словам элленари, по меньшей мере, глупо. Все, что они говорят, нужно по десять раз обдумывать, и далеко не факт, что во всем этом удастся найти хотя бы клочок истины. Как бы там ни было, Льера больше нет, а участвовать в интригах Аурихэйма — увольте. Пусть сами разбираются со своими проблемами и с тем, что натворили. Точнее, пусть Золтер с этим разбирается. Насколько я помню, Хьерг щепетильностью не отличался и с радостью привел меня туда, где меня должны были убить.

Если бы не Льер, сейчас я бы уже была мертва.

Закусив губу, погасила заклинание и создала новое, настроенное на Золтера. Нить протянулась сквозь замок, к счастью, уводя меня от той дороги, которой я пришла.

Да, вряд ли этот разговор будет легким, но настроена сейчас я была более чем решительно. Мне и самой отчаянно хотелось понять, почему на моей руке до сих пор горит узор, если Арка нам отказала. Я не задавалась этим вопросом раньше, потому что голова была забита другим, но заговорщики правы: зачем оставлять связь, которая сможет его ослабить, если меня убьют? Впрочем, это был всего лишь один из немногих вопросов, на которые я собиралась получить ответы.

Нить поискового заклинания продолжала петлять, перебрасывая меня из коридора в коридор, прогоняя через анфилады, окна в которых были затянуты витражами, изображающими могущество Смерти. Сопровождали меня котенок и, как ни странно, бабочка, на нее то и дело поглядывал бъйрэнгал. Поскольку я шла рядом, летать за ней он не решался, а я была так увлечена плетением поиска, что даже не заметила, как вышла в знакомый коридор, только с другой стороны.

Остановилась, сверилась с заклинанием — все правильно.

Меня привели к моим покоям.

Невольно ускорила шаг, следуя за стремительно сокращающейся нитью, и в миг, когда погасла последняя искорка, остановилась прямо у своих дверей.

Нет, не может такого быть!

Или может?

Приоткрыла двери, шагнула в комнату и замерла: Золтер стоял у окна, спиной ко мне.

— Ну что же ты застыла? Входи, Лавиния.

Его голос звучал негромко, но вибрирующий в нем гнев отразился от стен и ударил в меня.

— Послушайте, — я шагнула в комнату, прикрывая за собой двери, — мне очень нужно с вами поговорить, поэтому…

— Поэтому, — жестко произнес он, наконец, обернувшись. — Ты сейчас объяснишь мне, кто позволил тебе выйти из этой комнаты.

— Я выходила с ним, — произнесла ровно, хотя от обрушившейся на меня ярости внутри все перевернулось и вспыхнуло ответной. — Насколько вам известно, у всех зверей есть естественные потребности.

— Я не спрашивал, с кем ты выходила. — Преодолев разделяющее нас расстояние столь стремительно, что по комнате пронесся порыв ветра, Золтер магией отшвырнул бросившегося на мою защиту котенка. Льер повис в воздухе, дергая лапками, я шагнула к нему, но путь мне, естественно преградили.

— Отпустите его, — процедила я, — или вам доставляет удовольствие издеваться над более слабыми?!

Мы стояли друг напротив друга, и мне почему-то отчетливо вспомнились слова брата: «Лави, никогда не пытайся обыграть мужчину». Вообще-то это была шутка, и шутка, касающаяся исключительно их с Луизой отношений, сказанная им еще до моего первого выхода в свет, но почему-то сейчас она вспыхнула в сознании ослепительно-ярко. С той же силой, с которой внутри растекалось тепло магии жизни, не позволяющее холоду смерти пробраться внутрь.

Не знаю, о чем думал Золтер, но его взгляд, цепляющий мой, неожиданно метнулся мне за спину. Одно движение пальцев — и бъйрэнгал плюхнулся на брюхо, издав обиженное «Ш-р-р-ряу!» Что касается Золтера, он рывком развернул меня к открытой двери.

— Что это?

Бабочка, которая порхала за нами по коридорам, решила, что здесь лучше, и влетела следом. Разумеется, ничего умнее, чем сесть на мою ладонь, она не придумала.

— Бабочка, — ответила я, надеясь, что ее не постигнет та же участь, что бъйрэнгала, а то и похуже. — Неужели не видно?

Но Золтер смотрел на бабочку примерно так, как я — первые дни на Аурихэйм.

— Где ты ее нашла?

— Спросите лучше, где она меня нашла. — Поскольку улетать бабочка не собиралась, я подошла к двери и закрыла ее. — В коридорах вашего кошмарного замка.

— Что ты сделала, Лавиния? — Его взгляд стал настолько цепким и пристальным, что я пожала плечами.

— Ничего. Просто искала дорогу назад. Мы заблудились.

— Ты создала поисковое заклинание? Сама?

— Нет, мне виеррахи помогли, — огрызнулась и тряхнула ладонью. Бабочка взлетела и вернулась. Правда, теперь мне на голову. — Если мы закончили с воспитательными моментами, я хочу поговорить о том, что…

Он смотрел на меня как-то странно. Нет, я согласна, что в Аурихэйме все странно, но такой взгляд я видела впервые: меня изучали так пристально, словно не имели ни малейшей возможности сделать этого раньше. Тогда как (Золтер и прочие меня в этом отчаянно уверяли) смертные не представляют для элленари ни малейшего интереса, и вообще пыль под ногами.

Но это сейчас дело десятое.

— Против вас готовится заговор.

— Я знаю, — отмахнулся Золтер, по-прежнему сосредоточенно глядя на меня.

— Знаете?! И ничего не хотите по этому поводу предпринять?

Он нахмурился, словно очнулся.

— Что ты слышала?

— Слышала, что… — вот тут я все-таки осеклась, потому что речь шла о Льере, а его имя мне упоминать не хотелось, и вовсе не потому, что Золтер это запретил. — Что они собираются добраться до вас раньше, чем вы разрушите оба мира ради своего могущества.

Он усмехнулся.

— Ничего не хотите сказать?

— Тебе?

Это прозвучало так унизительно, что я очень сильно пожалела о своих словах. Странно, раньше отношение Золтера меня не задевало, а сейчас просто сдавило грудь, как если бы это пренебрежительное «тебе» имело ко мне хоть какое-то отношение. Как я уже сказала, все люди для элленари — просто пыль. Надо было молчать, и пусть бы он действительно со всем разбирался сам.

— Если не возражаете, я хочу остаться одна, — сказала я, стараясь удержать совершенно непонятную мне болезненную обиду.

— Мы не закончили разговор о твоей прогулке, Лавиния.

— А по-моему, закончили.

— Не дерзи мне, девочка, — у него чуть шевельнулись ноздри.

— Вы мне постоянно дерзите, отчего бы и мне не дерзить вам.

Я взяла котенка на руки, собираясь отойти, но меня перехватили за локоть.

— Я тебя не отпускал.

Я посмотрела ему в глаза.

— Собираетесь придумать мне очередное наказание? Или уже придумали? Так не тяните. Мне раздеться? Одеться в прозрачное платье? Собраться на охоту? Пойти с вами посмотреть на наказание Ирэи? Что?

Мой голос звучал спокойно, но горечь вряд ли можно скрыть, особенно от высшего элленари.

— Или будете в очередной раз мучить Амалию? Не стоит. Поверьте, девочка и так на грани срыва, так что боюсь, что после очередных пыток она может просто стать для вас бесполезной.

Демоны меня дернули вообще говорить об Амалии, но начав говорить, остановиться я уже не могла.

— В нашем мире женщин считают слабыми, но достойные мужчины компенсируют это упущение силой. Вы обладаете могуществом, сравниться с которым мало кто может, и на что вы его используете? Брать все, что пожелаете? Делать то, что считаете нужным? Простите, но магия для этого не нужна. Вы могли бы сделать все иначе, могли бы сразу мне все рассказать. Но зачем? Для вас я всего лишь кукла, которой можно надеть ошейник, которую можно пометить узором и, не спрашивая ее желания, притащить к Арке. Может быть, в нашем мире тоже достаточно зла и тьмы, но света в нем несоизмеримо больше. Мы умеем любить так же ярко, как ненавидеть, и может быть, не всегда можем отличить первое от второго, но мы чувствуем. Мы живем. Этими чувствами, всеми гранями наших эмоций, а вы — несмотря на всю свою силу, при своем хваленом бессмертии, вы все здесь… просто мертвы.

Я выпалила это на одном дыхании, смутно представляя себе, что будет дальше.

Дальше пальцы на моем локте разжались, но облегчения я не испытала. Может быть, в этом мире вообще ничто не способно принести облегчения.

Сделала несколько шагов и остановилась, потому что в отличие от котенка, поглядывающего на решившую полетать бабочку, я смутно представляла, что мне делать. Теперь Золтер посадит меня под замок, запрет в клетке Каори (так в нашем мире называлась магическая клетка, не позволяющая выйти из дома или из комнаты, а в особо жестоких случаях запирающая человека на крохотном участке помещения) или в ее элленарийском варианте, но как бы там ни было, в библиотеку мне уже не попасть.

Прежде чем эта мысль успела окончательно оформиться и придавить меня своей тяжестью, из-за спины донеслось:

— Аурихэйм умирает.

Умирает. Если вспомнить, что я видела и чувствовала в лесу. В лесу, которому обещала помочь. Нет ничего удивительного, что все это просто вылетело у меня из головы, но если бы я на минуту остановилась и задумалась, сложила два и два…

Обернулась, чтобы встретить взгляд Золтера, в котором сейчас не было тьмы. Скажем так, в нем не было ничего из того, что я помнила по нашему предыдущему общению.

— Ты права, Лавиния. Мы мертвы, или очень скоро будем. Подобно тому, как ваши маги сейчас заряжают своей силой артефакты, элленари впитывают магию Аурихэйма. Пять тысяч лет назад был нарушен баланс, из-за чего смерти стало больше, чем жизни, и это породило Первозданную пустоту. Она пожирает наш мир, как ржавчина металл.

Я отпустила котенка и обхватила себя руками, потому что очень хорошо помнила эту первозданную пустоту. Абсолютное ничто. Холод, боль, забвение — но это мои чувства, когда я ее увидела, а что чувствует тот, кто попал под ее действие?

— Зачем вам нужен был мой ребенок?

— Он мог все изменить.

— Я не понимаю.

— Он мог стать артефактом, соединяющим два мира. Позаимствовав силу жизни из мира смертных, мы могли воскресить Аурихэйм.

Вот теперь меня пробрало основательно:

— Что значит — стать артефактом?

— То и значит, Лавиния. По достижению шести лет, когда твой сын набрал бы полную силу элленари, соединившего жизнь и смерть, он бы раскрыл разделяющие наши миры границы. Арка и точное соблюдение условий ритуала требовались для того, чтобы ребенок родился сильным и смог удержать потоки магии, текущие сквозь его тело.

— Но я — смертная, — напомнила я.

— Магия в мире смертных сильнее всего цеплялась именно за женщин. — Золтер усмехнулся. — Ты и твоя сестра — прямое тому доказательство. Ты замечала, что у ваших мужчин чаще всего нет определенного вида магии? Твой брат использует знания армалов, но в нем нет истинной силы. Его кровь — его сила. Кровь, в которой течет магия, разбавь ее — и ничего не останется, ваша сила, твоя и Терезы — истинная. Армалы и мааджари — элленари, пришедшие в ваш мир, чтобы жить среди смертных, но увы. Магия рождена в Аурихэйме, и по ту сторону границы она слабела, с каждым тысячелетием. Поэтому мы оставили людей с их историей и ушли.

У меня сейчас голова лопнет. Нет, правда. Если бы на моем месте была Тереза, которая разбиралась в магии, как я в растениях… но нет, Терезы на моем месте быть не могло. Несомненно, к счастью.

— Я не совсем поняла про ребенка и артефакт.

— Тебе и не надо ничего понимать, Лавиния. Ребенка не будет, — коротко отозвался он.

Коротко и как-то резко, как если бы пожалел, что все это сказал.

Не сказать, что я сильно обрадовалась такой новости. То есть да, в общем-то, обрадовалась, потому что определенного рода надежду это внушало, но радость перед лицом того, что гибнет целый мир меркла мгновенно.

— Я могла бы помочь иначе, — сказала я. — У меня магия жизни, и там, в лесу …

— Ты, — он посмотрел на меня сверху вниз, — могла бы помочь иначе? Ты, Лавиния — там, где не справились поколения элленари?

Сколько себя помню, меня никто не принимал всерьез. Даже Тереза и Винсент, хотя они и учили меня магии, но их магия — это было глубоко, а моя — так, поверхностное баловство. Для них я просто обожаемая младшая сестренка, Лави, тепличный цветочек, который надо оберегать и с которого надо сдувать пылинки. А ведь магия жизни способна творить чудеса.

Буквально.

— У любой задачи есть, по меньшей мере, два решения, — сказала я.

— У этой нет.

— Моя гувернантка тоже так считала, — я хмыкнула и сложила руки на груди. — Когда я решила заданную мне задачу другим способом, она полчаса пыталась найти ошибку, а потом наказала меня за лишнее для леди своеволие. Но это моя гувернантка, а вы — правитель, который ищет возможность спасти свой мир. Вам не кажется, что стоит позволить мне…

— Нет.

За спиной раздался грохот: котенок все-таки попытался добраться до бабочки, но что-то не рассчитал и свалился.

— Золтер, послушайте, — выдохнула я, поморщившись от резанувшего слух имени. — Вы ведь действительно правитель. Вашему миру нужна помощь. Это…

Я указала на бабочку.

— Это что-то да значит, верно? И то, что я смогла создать портал…

— Довольно. — Голос он не повысил, но от прозвучавших в нем интонаций — подавляюще-властных, желание говорить дальше пропало. — Мои решения под сомнение не ставят, Лавиния. Надеюсь, ты это запомнишь, когда в следующий раз соберешься выйти из комнаты. И да, на наказании Ирэи тебе придется присутствовать. Сегодня вечером.

Он вышел, а я с трудом подавила желание запустить в закрывшуюся дверь чем-нибудь потяжелее.

У-урод! Какой же он все-таки урод!

Прошлась по комнате, сжимая и разжимая пальцы. Итак, что у нас получается? Заговорщики уверены, что Золтер что-то задумал, но Золтер говорит, что я теперь бесполезна, и что ребенка не будет. Больше того, не хочет даже подпускать меня к тому, что творится в Аурихэйме. Заговор, кажется, его тоже совершенно не волнует, он не спросил у меня никаких деталей или имен. Хотя одно имя во время несостоявшегося похода в библиотеку я все-таки услышала: Наргстрен. Собеседник этого Наргстрена считает, что я здесь не просто так, но…

Вот ведь ирония — магия в нашем мире сильнее всего «цеплялась», выражаясь словами Золтера, именно за женщин, и именно в женщинах ее сильнее всего подавляли. Отказывались развивать, заставляли сходить на нет, сбивали малейшую искру и тут же ее тушили. Не потому ли мы сейчас имеем то, что имеем? Угасающую магию, которую не удается удержать.

Да, артефакты заряжаются, но что будет, когда магия в нашем мире иссякнет вместе с последним магом?

Я потерла виски.

Тереза, Винсент, как же мне не хватает ваших знаний. Вы бы в два счета решили эту задачку, не говоря уже про Эльгера… Хотя он уверен, что дело совсем в другом.

Я снова прошлась по комнате, отогнала котенка от бабочки, которая полетела в ванную, и резко остановилась. Так резко, что чуть не упала: чтобы удержать равновесие, пришлось ухватиться за столбик кровати.

Просто я только что осознала, что слышала разговор элленари через полог безмолвия.

 

9

Амалия продолжала плакать. Если честно, я уже сомневалась, что поступила правильно, когда просила у его аэльвэрства разрешения ее увидеть: стоило мне войти, у сидевшей в кресле девушки задрожали губы, и она разрыдалась. На этот раз магией я не стала пользоваться, потому что магия способна принести лишь кратковременное облегчение, проблему она не решает. А проблема была, и существенная.

— Мы никогда отсюда не выберемся, — всхлипывала Амалия. — Вы обещали, что сможете вытащить нас, но мы по-прежнему здесь.

И ничего так, что с моего обещания прошло не больше пары дней?

— Амалия, я всегда держу свое слово.

— И как вы собираетесь это сделать? — Девушка подняла опухшее от слез лицо. — Как вы собираетесь пересечь границу Аурихэйма, если сами сказали, что сделать это может только элленари?!

Каюсь. Сказала. В прошлый раз.

— Амалия, ко мне в сон приходил месье Эльгер. Сильнейший маг нашего мира. Он сказал, что я меняюсь, и что нам нужно понять, что со мной происходит…

Хорошо бы сделать это до того, как я пойму, что мне делать с умирающим Аурихэймом. Его аэльвэрство слушать меня не стало, но после нашего разговора я не могла перестать думать про плачущий лес: олицетворение того, что происходит с домом элленари. Если бы у меня только было побольше сведений — например, о том, что нарушило баланс. Вот только откуда их взять? Если теперь по любому поводу надо спрашивать Золтера.

— Месье Эльгер?

— Эрик Эльгер. Герцог де ла Мер.

Амалия судорожно сцепила пальцы. Имя герцога де ла Мера в высшем свете не знал только… ладно, его знали все. Как ни парадоксально, преимущественно из-за его отца, который собирался занять трон Вэлеи, а после залить кровью мир ради возрождения магии. В связи со всем, что я узнала, мне вдруг стало интересно, как он собирался это сделать? Или в знаниях мааджари об элленари было чуть больше, чем где бы то ни было?

— Он сможет нас спасти?

— Если я выясню, что творится с моей магией. Ты же понимаешь, что говорить об этом никому нельзя?

Девушка кивнула, быстро-быстро.

— А что с ней происходит?

— Я… создаю порталы, — раскрыла ладони, хотя к моим ладоням порталы не имели никакого отношения. — Пространственные переходы, правда, пока на очень небольшие расстояния.

Если вспомнить Ирэю, она провалилась сквозь пол и выпала в тронном зале, во время наказания Льера я просто рванулась к нему — и оказалась рядом. Единственное, что объединяло эти моменты — сильные эмоции. Может быть, в этом все дело?

— Еще я спасла тебя.

Амалия широко распахнула глаза.

— В лесу. Помнишь первый раз, когда ты пришла в себя в Аурихэйме?

И почему Золтер запретил мне об этом говорить?

Вопросы, вопросы, вопросы — и ни одного ответа.

— Аурихэйм не откликается на магию смертных, но на мою магию по какой-то причине откликается. Поэтому… — я улыбнулась и протянула ей руку. — Мы обязательно вернемся.

Амалия вложила в ладонь дрожащие пальцы. Под глазами девушки залегли глубокие темные круги, и даже оттеняющее ее светлую кожу голубое платье сейчас не освежало.

— Я очень надеюсь, леди Лавиния, — сдавленно прошептала она. — У меня такое чувство, что этот мир меня убивает. Я здесь постоянно мерзну… Помните, я говорила, что мне не страшны холода? Но здесь с утра до ночи продирает озноб, хотя жара у меня нет.

Я приложила ладонь к ее лбу: действительно, жара нет.

— Ты говорила кому-нибудь об этом? — спросила встревоженно.

Да, Аурихэйм — не лучшее место для юной леди, и я сама частенько мерзну от близости Смерти, но…

— А со мной кто-то говорит? — Она горько усмехнулась. — Мне приносят еду с таким видом, словно кормят зверье. Единственная, с кем я говорю — вы.

Я прищурилась.

— Кто тебе прислуживает?

— Прислуживает? — Амалия приподняла брови. — Несет тяжелую повинность, вы хотели сказать. Они каждый день меняются, и ни одна не назвала своего имени, хотя я пыталась спросить.

Взметнувшуюся было внутри ярость я заставила отступить. Нет, с этим элленарийским снобизмом пора что-то делать, и если это делать — то делать сегодня, когда во время наказания Ирэи во внутреннем дворе соберется толпа. При мысли о том, какой может быть реакция Золтера, внутри что-то подозрительно задрожало, но эту дрожь я уняла раньше, чем она растеклась по всему телу и добралась до сердца. Если я права (а я права, потому что иначе объяснить случившееся с пологом просто нельзя), моя магия в Аурихэйме не подчиняется никаким законам и правилам, странным образом набирает силу, хотя в этом мире почти не осталось жизни.

Пока я буду молчать, Золтер тоже будет молчать.

А значит, пришло время заявить об этом во всеуслышание.

Оставшееся до вечера время я посвятила общению с магией. Раньше я принимала ее как данность и не заостряла внимания на своих ощущениях, но сейчас отмечала все, что казалось мне интересным. Например, в нашем мире я чувствовала мягкое раскрытие сил, в Аурихэйме магия вспыхивала сразу. Здесь я чувствовала ее неотделимо от себя постоянно: в каждом вздохе, в каждом движении пальцев, над которыми мерцала жемчужная дымка, в родном мире она зарождалась во мне лишь тогда, когда я того хотела.

Чем больше я обращалась к магии, тем больше понимала суть слов Золтера об истинной силе: мы с ней действительно были единым целым. Мне не нужно было ее звать, она была со мной каждое мгновение, струилась по моему телу, бежала по венам, раскрывалась цветами и жизнью.

После того, как у меня на балдахине вырос цветок, я поняла, что стоит остановиться и прекратила. Не то, чтобы это меня напугало (что может сделать маленький безобидный цветок?), но я была достаточно подкована в магии, чтобы понимать, что если чего-то не можешь объяснить, в это погружаться не стоит. По крайней мере, пока рядом не будет того, кто может.

Я ожидала, что за мной придет Лизея, но Золтер явился лично. Окинул меня отстраненным взглядом и поинтересовался:

— Ты ужинала?

— Чтобы меня стошнило на глазах у всех? — хмыкнула я. — Увольте. Публичные казни и наказания не возбуждают мой аппетит.

На самом деле я была не вполне уверена, что поступаю правильно: все-таки для магии нужны силы, но мне кусок в горло не лез. Во-первых, потому что смотреть на истязания Ирэи мне совершенно не хотелось, а во-вторых — по причине того, что я задумала.

— Что же его возбуждает? — поинтересовался он, отточенным жестом подавая мне руку.

Это было как-то слишком по-энгерийски, поэтому я даже не сразу нашлась с ответом. Обычно его аэльвэрство предпочитало приказывать или брать, так что подобный джентльменский жест совершенно выбивался из образа. Раздумывая над этим, я поняла, что что-то странное творится не только с моей магией, но и с Золтером. Пока я не упустила эту мысль, надо будет к ней вернуться. После того, как вернусь к себе.

— Вы сегодня так милы. Мне ожидать солнца и радугу?

— Ты была бы не ты, если бы не сказала что-то подобное, — хмыкнул он.

Но руку не убрал, и я добровольно положила ладонь на сгиб его локтя.

— Ты не ответила на вопрос.

— Он не показался мне интересным, — хмыкнула я. — Тем более что раньше вас это не интересовало.

— Интересует сейчас, — коротко произнес он, и мы направились к дверям.

Вся дикость ситуации заключалась в том, что мы шли не на званый ужин, а смотреть на наказание, но вели себя именно как собравшиеся на официальный прием. Еще большая дикость — то, что я уже начинала к этому привыкать, но самая, пожалуй, из ряда вон — то, что я иду рядом с мужчиной, который предпочитает брать женщин силой и делает вид, что все хорошо.

Эта мысль заставила отнять руку.

— Что-то снова не так?

— Снова? — я приподняла брови. — Оно постоянно не так.

— Что именно?

— С чего предпочитаете начать?

— С чего угодно. Но не сейчас. Поговорим об этом за ужином.

Я не ослышалась? Он сказал — поговорим?

— Руку, Лавиния. — Это прозвучало привычно-жестко, проходящие мимо элленари склонились, но Золтер даже не взглянул в их сторону.

Ладонь я вернула на место, вглядываясь в его лицо и пытаясь понять, что кроется за столь резкими переменами. То ли это очередная игра, то ли… не знаю.

В любом случае, серьезный разговор нам сегодня точно предстоит. Не знаю, состоится ли он за ужином (после того, как я покажу всем, на что способна жизнь), но в том, что избежать его не получится, можно было не сомневаться. Украдкой взглянула на повелителя Аурихэйма, когда мы вышли к лестнице — что раньше, что сейчас, я не могла его понять.

Может быть, в этом все дело? В том, что элленари непостижимы. Да и можно ли понять существо, которое прожило бесчисленное множество лет?

Сколько ему вообще лет?

Перевела взгляд на картину, отражавшую суть магии и ее зарождение.

Смерть и жизнь, вливающиеся друг в друга, рассыпающиеся искры стихий — пламя и лед, земля и воздух. А ведь в нашем мире почти не осталось магов стихии, да и здесь я их не встречала. Целительскую магию вообще сложно выделить во что-то особенное, ее проявления — именно то, о чем Золтер говорил про мужчин-магов. Использование силы крови, зелий и созданных давным-давно плетений, возможно, усовершенствованных и доработанных.

О, сколько знаний можно было бы найти здесь! Тереза бы многое отдала, чтобы к ним прикоснуться.

И кажется… я тоже.

— Стихии угасают, потому что из Аурихэйма уходит жизнь? — неожиданно спросила я.

Он скользнул взглядом по моему плечу. Я бы сказала, огладил, от этого не-прикосновения стало жарко даже в насквозь промерзших стенах его замка.

— Годы жизни в Энгерии все-таки не истребили желания поглубже погрузиться в магию?

Я поправила волосы, заставляя их лечь на плечо. В Аурихэйме предпочитали прически попроще, преимущество отдавали распущенным волосам, украшенным завитками, иногда несколько прядей чуть поднимали наверх.

— Желание ничто не способно истребить. Если оно искреннее, — заметила я.

— Да, ты права. — Признание моей правоты от Золтера звучало еще более странно, чем все остальное. Тем не менее, чем ближе становились распахнутые двери и внутренний двор, залитый иссиня-черным пламенем и вспышками молний, тем больше мне становилось не по себе. Поэтому я предпочла продолжить:

— Вы сейчас про искренность или про стихии?

— И про то, и про то.

— А что насчет сил хэандаме?

Он усмехнулся.

— Силы хэандаме возникли, как полная противоположность магии. На них не способны повлиять ни смерть, ни жизнь.

— Тем не менее они умрут вместе с Аурихэймом, если мы ничего не сделаем?

«Мы» сорвалось с моих губ случайно, но взгляд Золтера после них оказался слишком глубоким. К счастью или не очень, мы уже шагнули во двор, и рев толпы взмыл ввысь, чтобы с грохотом обрушиться по стенам замка на нас.

Элленари приветствовали своего повелителя.

Мне было не привыкать к местным развлечениям, но все же сейчас я поморщилась. Среди пестрой толпы, ожидающей расправы над женщиной, с которой танцевали в одном зале и которой говорили комплименты, мне не был никто интересен. По большому счету, мне здесь вообще ничто интересно не было, но я не без потайного злорадства представляла, как вытянутся их лица, когда я отпущу магию.

Аурихэйм не признает смертных, Аурихэйм не признает смертных.

Сегодня посмотрим, кто и кого здесь не признает.

Сделать все нужно было до того, как начнется наказание, и в идеале наказание не должно было бы состояться, но меня все равно потряхивало.

— Ты такая напряженная, Лавиния.

— А вы такой отзывчивый! — огрызнулась я.

Особенно когда увидела помост.

Да что ж за раса-то такая, а! Вечно им надо над кем-то показательно издеваться.

— Снова думаешь о том, насколько мы мерзкие? — хмыкнул Золтер.

— Как вы угадали?

В прошлый раз меня сопроводили к трону, на котором он восседал, в этот раз мы шли к нему вместе, вот только соседнего кресла больше не было. Разумеется, я же больше не будущая королева, а так, пленница. Пленницам не положено сидеть, им вообще ничего не положено.

— Видимо, ты плохо знакома с историей. Публичные казни были любимой забавой смертных в Темные времена.

— С историей я знакома хорошо, но в Темные времена у людей было помутнение рассудка из-за давлеющей власти магии. У вас оно, здесь, кажется, не проходит.

Золтер снова хмыкнул, и, когда мы приблизились, опустился на трон. Ни один мужчина (достойный, я имею в виду) в Энгерии не позволил бы себе сесть, когда стоит женщина, но с достоинством у них тут большие проблемы. Боюсь, что не только с достоинством.

Чувствовать магию, как вторую суть, было необычно, но я уже начала привыкать. По крайней мере, сейчас, когда напряженная, вглядывалась в арку, из которой в сопровождении двух стражей вышла Ирэя. Чем ближе они подходили, тем сильнее внутри натягивалась невидимая струна. Раскаленные волосы принцессы полыхали в ночи, а вот лицо было неестественно-белым.

Я глубоко вздохнула, когда она поднялась на помост. В нашу сторону элленари не смотрела, но когда Золтер вскинул руку, и над двором растянулась тишина, я увидела, как ее ногти вонзились в ладони.

— Поскольку оскорбление, нанесенное аэльвэйн Лавинии моей кузиной, касается лично ее, — его голос ворвался в шипение плетей, готовых обрушиться на спину Ирэи, — я счел верным предоставить ей самой решить, какого наказания достойна Ирэя. Аэльвэйн Лавиния?

Тишина, повисшая после этих слов, оказалась гораздо более громкой, чем можно себе представить. Взгляды, обращенные на меня, были весьма говорящими — изумленные, яростные, полные неверия. Они скользили по мне, тяжестью опускались на плечи, оплетали, как паутина. Тем не менее из толпы не донеслось ни звука: как Золтер и говорил, оспаривать его слова не решались.

Ирэя все-таки повернулась к нам. Точнее, повернула голову, и взгляд ее горел такой ненавистью, какую мне не доводилось видеть еще никогда. Подозреваю, что отданное в руки смертной право решать ее участь само по себе оказалось гораздо более страшным наказанием, чем боль, которую могла причинить плеть.

— Я не желаю наказания для ее аэльвэйства.

В тишине мой голос прозвучал очень громко, а мне так вообще показался оглушающим.

— Ты уверена, Лавиния?

— Уверена, — отозвалась я, выравнивая дыхание и мысли.

Ко взглядам после развода с Майклом мне не привыкать, а остальное… С остальным я справлюсь.

— Освободите ее аэльвэйство, — последовал приказ. — Надеюсь, Ирэя, ты сделала выводы.

— Сделала, кузен. — Ее голос больше напоминал шипение, тем не менее она изобразила местное подобие реверанса, после чего слетела с помоста. Вторя отзвучавшему эху, растаяла плеть.

Еще мгновение — и момент будет упущен, поэтому я раскрылась навстречу бьющейся во мне магии.

— Ваше аэльвэрство. — От толпы отделилась женщина-элленари.

Она шагнула вперед, и в меня ударило тьмой. Я даже не сразу поняла, что исходит она от Золтера: его лицо стало каменным, как окружающие нас стены, взгляд потемнел до глубин черной и беспощадной смерти.

Сейчас было самое время отпустить магию, но я не могла, горло словно сдавила невидимая рука. Направляющаяся к нам женщина чем-то (возможно, идеально ровной спиной и умением держаться) отчаянно напомнила матушку. Одежды, ничуть не похожие на вольные наряды элленари, были ближе к наряду княжны Загорья: плотная темная ткань, тронутая лишь пылью серебряного рисунка. Невысокая, с узорами на скулах, от которых я почему-то не могла отвести взгляд, женщина приблизилась, и мне стало нечем дышать.

Иссиня-черные волосы, водопадом расстелившиеся по хрупким плечам, глаза глубокой, насыщенной синевы.

Как небо перед рассветом.

Элленари была невыносимо похожа на Льера.

В тот миг, когда я об этом подумала, женщина словно надломилась и встала перед Золтером на колени.

— Ваше аэльвэрство, — голос ее тоже казался надломленным, — я прошу вас о милосердии. Позвольте моему сыну вернуться домой.

 

10

Надо было что-то сказать или сделать, но я замерла. Только чувствовала, как бьется вместе с магией мое сердце, и кажется, его грохот был слышен каждому из собравшихся. Потому что тишина снова стала глубокой и вязкой, и даже молнии, разрезающие черное небо, крошились с треском.

— Поднимитесь, аэльвэя Орстрен, — голос Золтера ударил подобно грому. — И немедленно покиньте мой двор.

Что?

— Ваш сын был казнен и останется здесь столько, сколько я того пожелаю.

В глазах женщины мелькнуло отчаяние. Сродни тому, которое я видела в глазах матери лишь однажды: когда Винсенту сообщили о том, что Тереза добровольно отправилась к Эльгеру, чтобы спасти мужа. Брат всегда оберегал нас от такого рода известий, но в тот раз предпочел сказать правду.

— Пожалуйста.

— Уведите ее.

Этот короткий приказ прозвучал как пощечина, а я резко развернулась к нему:

— Как вы можете?!

Золтер перевел на меня взгляд. До ужаса медленно, но сейчас впору было радоваться тому, что это произошло так — клубящаяся в нем смерть повторно перекрыла дыхание, а ее тяжесть ударила в грудь, на миг разделяя с собственной магией.

К нам уже приблизилась стража, поэтому я бросилась к женщине, чтобы помочь подняться. Она взглянула на меня даже без удивления — равнодушно, как обреченная, но руку мою приняла. Правда, стоило ей выпрямиться, тут же отстранилась, оттолкнула попытавшегося взять ее под локоть элленари и направилась к арке ворот. Я смотрела ей вслед, чувствуя, как внутри все переворачивается.

Магия жизни считается даром, но и подводные камни в ней тоже есть: чужие чувства. Сейчас чувства этой женщины приближались к тому, что я видела, к выжженной, страшной пустоши.

— Ваше аэльвэрство…

— Руку, — последовал приказ.

На этот раз все было как всегда: не дожидаясь моего согласия, поднявшийся Золтер сдавил мои пальцы и устроил на сгибе своего локтя. Вспышка — и портал уже отрезал нас от толпы и от матери Льера, чье лицо до сих пор стояло перед глазами.

— Ужин тебе принесут. Из комнаты не выходить. — Короткая череда приказов обрушилась на меня, едва мы оказались в моей спальне.

— О чем она говорила? — спросила, стараясь не обращать внимания на разрастающийся в груди давящий ком.

— Это не твое дело.

— Не мое? — холодно поинтересовалась я. — А что тогда мое? Что она имела в виду?!

— Элленари не умирают, — жестко произнес он. — Насколько ты знаешь. Погибшие в бою становятся армией приграничья, казненные — остаются прикованными к месту казни, чтобы переживать ее снова и снова до тех пор, пока наказание не сочтут достаточным.

Я задохнулась от такой перспективы.

— Вы… вы… неужели в вас нет ни капли милосердия?

— Ни капли, Лавиния, — подтвердил он.

— Послушайте. Льер и так…

— Я запретил произносить его имя, — резко произнес он. — Хочешь оказаться на месте Ирэи?

Новый портал — и я снова одна, а в тишине оседают на пол мерцающие изумрудные искры и отголоски давящей силы Золтера. Сцепив пальцы, прошлась по комнате, готовая прямо сейчас бежать обратно. Вот только к чему это приведет? Я все равно не смогу помочь матери Льера, даже не зная, где сейчас ее сын.

Не знаю, потому что… не искала!

Жемчужная искра вспыхнула над ладонью, согревая. Повторить нужное заклятие оказалось гораздо проще, чем создать в первый раз, вот только нить не спешила вытягиваться в нужном направлении. Мерцала, подрагивала, словно билась о невидимую стену.

Да, в случае с поиском людей (или не совсем людей) все гораздо сложнее. Будь здесь Тереза, она отыскала бы его в считанные секунды, у меня же не было ни единой вещи, способной к нему привести.

Впрочем, кое-что все-таки было. Перстень Винсента.

Обычно для поиска требовалась личная вещь, или хотя бы вещь, которой человек касался. Не представляю, работает ли это с призраками (или как называют элленари, лишившихся материального воплощения), но перстень был в руках Льера. Он был у него несколько дней, возможно, это поможет. Подхватив его, раскрыла ладонь, перенаправила узелок плетения. Нить слабо задрожала, потянулась к двери, и… растаяла.

Да что же это такое-то, а!

Я сжала перстень сильнее, окутывая его поисковым плетением, а потом, сама не знаю зачем, представила лицо Льера. Его голос — низкий, глубокий, вкрадчивый… Почему-то именно это определение пришло мне на ум, а следом на ум пришло уже совсем другое: скользящие по моим губы, пробуждающие волнующий жар.

Осознание было коротким, потому что невесть откуда взявшийся ветерок подхватил мои волосы.

Оглушительное:

— Шрау! — и скрежет когтей донеслись совсем рядом, а потом вокруг меня вспыхнули искры.

Я провалилась в портал.

Буквально.

Мордочка бъйрэнгала — последнее, что увидела перед тем, как магия вышвырнула меня на узорную плитку. В лицо ударил порыв ветра, из распахнутых настежь дверей, ведущих на балкон. Сами двери напоминали крылья какого-то чудовищного зверя: огромные, изогнутые стальные прутья, разделенные вставками витражного стекла.

С бешено колотящимся сердцем огляделась, пытаясь понять, где нахожусь, но эта комната была мне не знакома. Тоже жилая, судя по обстановке — кровать, кресло, все в темно-синих тонах, причем больше темных, чем синих, поначалу я даже подумала, что здесь все черное. Единственным цветом, его разбавлявшим, был цвет потемневшей стали покрывала и узора на стенах. Еще над полом тянулся фиолетовый дымок, и исходил он от непонятных растений с большими листьями, больше напоминавшими пластины металла. Плитка подо мной была просто ледяная, поэтому я поспешно поднялась.

Вот только этого мне для полного счастья не хватало, честное слово.

Нет бы показать, где сейчас Льер!

Но это же слишком просто, зачем леди Лавинии искать простые пути.

Гораздо проще провалиться в портал неизвестно куда.

Сильнее сжимая перстень в ладони, направилась к двери, когда заметила светлое пятнышко. Даже не пятнышко, тонкая полоска: что-то торчало из-под подушки. Не вполне понимая, зачем, шагнула ближе к кровати, приподняла край наволочки и широко распахнула глаза.

Светлело не что иное, как моя лента.

Лента, которая была вплетена в мои волосы, когда меня забрали в Аурихэйм.

Эта мысль стала последней перед тем, как за дверями ванной комнаты что-то разбилось. Не просто разбилось, судя по силе удара и звуку, разлетелось даже не в крошку, а в пыль, и на миг показалось, что вместе с этим чем-то разлетелась я — так сильно меня полоснуло отголосками чужой боли.

Не вполне отдавая себе отчет в том, что делаю, я приблизилась к приоткрытым высоченным дверям. И замерла, потому что в заполненной тленом, окружившим его как рой насекомых, комнате стоял Льер.

Сначала я не поверила глазам, и себе тоже не поверила: Золтер сказал, что Льер умер, но мертвым он не выглядел. Не представляю, как выглядят призраки, но если верить Терезе (и умным книгам) — это просто размытые контуры без лиц и каких-либо черт. Странную затопившую меня радость я осознать не успела, равно как не успела осознать, что делаю. Уже почти шагнула к нему, когда на моих глазах Льер начал меняться.

Черты лица стали резче, контур губ и подбородка смазался, чтобы спустя мгновение стать четким, но… другим. Иссиня-черные волосы вспыхнули огнем, словно кто-то развел рядом с ним пламя, но пламени не было. Тем не менее они впитывали раскаленный цвет, цвет волос Золтера. Изменились скулы и надбровные дуги, над ними вспыхнул королевский узор. Спустя мгновение рассеялся и морок тьмы, и когда это произошло, передо мной стоял Золтер.

Я видела его так же четко, как несколько мгновений назад — Льера.

Что это?

Что это только что…

Он повернулся к двери, и я отпрянула. Метнулась в сторону балкона, и, едва успела оказаться снаружи, как в комнате раздались шаги. Двери с грохотом захлопнулись, отрезав меня от того, кто за ними остался. Не представляя, что делать дальше, не в силах поверить в случившееся, я прижимала к груди ленту, чувствуя, как бешено колотится сердце.

Льер… жив?

Не просто жив, Льер — это Золтер? Точнее… Что точнее, я пока понять не могла, зато вспомнила фразу Золтера о том, что элленари способны принять чей угодно облик. Но если Льер — это Золтер, точнее, он носит его личину, то настоящий Золтер…

Я поняла, что не готова думать об этом здесь. Сейчас — точно нет. Мне нужно вернуться к себе, собраться с мыслями и понять, что вообще происходит.

Над Аурихэймом снова нависло безветрие и мертвая тишина, и это играло мне на руку. Сквозь витражные стекла невозможно было что-либо разглядеть, поэтому оставалось надеяться только на слух. Затаив дыхание, я вслушивалась в то, что происходит за дверями, но оттуда не доносилось ни звука. Точно так же, как выпитый досуха мир, лишенный почти всех проявлений жизни (я ведь действительно не видела здесь ни птиц, ни животных, не считая жутких псов и бъйрэнгалов, ну и еще запертых в зверинце Золтера неизвестных существ), комната безмолвствовала.

Выждав еще несколько минут, для верности, осторожно приоткрыла дверь.

Никого.

Глубоко вздохнула и шагнула к кровати, стараясь ступать еле слышно. Ленту надо оставить на том же месте, и…

— Что ты видела, Лавиния?

Его голос раздался из-за спины так резко, что я едва не заработала разрыв сердца. Обернулась, наткнувшись на жесткий темный взгляд.

— Все.

Отпираться не было смысла, да и сейчас, когда я оказалась лицом к лицу с ним, поняла, что мне до безумия хочется высказать ему все, что я думаю. А думала я многое: в частности, о том, что очнулась после кошмарной ночи и вместо его лица увидела ненавистную физиономию Золтера. Мужчины, который взял меня силой, и… Льер ведь об этом знал! Я сама ему рассказала.

— Понравилось меня целовать? — поинтересовалась я, с трудом сдерживая кипящий внутри гнев. — Будучи им?

— Не говори о том, чего не понимаешь.

— О, я многого не понимаю. Например, как можно быть настолько жестоким к собственной матери!

Он остановился. Впрочем, «остановился» — это было слишком слабое слово для того, кто просто замер в одно мгновение.

— Что молчишь, Льер? Ответить нечего? — я уже не сдерживала чувства, и голос дрожал.

От долго и прочно упрятанных на глубину чувств, от того, что я все это время скрывала даже от себя самой.

— Понравилось быть мертвым?

— Замолчи.

— И не подумаю!

— Как ты здесь оказалась?

Его голос звучал настолько холодно и отстраненно, что сходство с Золтером стало не просто идеальным. Сейчас я при всем желании не отличила бы Льера от его аэльвэрства, а впрочем, не отличала же. Никто не отличал.

За исключением коротких мгновений, когда я что-то скорее чувствовала, чем понимала, отличить первое аэльвэрство от второго не представлялось возможным.

— Это все, что тебя интересует? — поинтересовалась в тон ему.

— Сейчас — да. В эту комнату никто не мог войти: ни через портал, ни просто так. Никто не мог увидеть, услышать или почувствовать, что здесь происходит. — Слова он сейчас цедил. — Так скажи мне, Лавиния, как ты порвала магическую защиту высшего уровня и оказалась здесь?

Магическую защиту высшего уровня?!

— С удовольствием! — выдохнула я. — Не знаю!

— Не лги мне.

— Я никогда не лгу! В отличие от некоторых. Я говорила, что с моей магией что-то происходит, но ты был слишком занят маскарадом, чтобы обратить на это внимание.

Льер все-таки шагнул ко мне. Видеть его в этой маске сейчас было особенно дико, поэтому я отпрянула.

— Не смей. Не смей меня трогать и не смей ко мне приближаться.

— Не смей мне приказывать, Лавиния.

— А то — что? Меня постигнет участь Ирэи?! — я сжала кулаки. — Всевидящий, какое благородство! Аэльвэйн Лавиния может решать участь моей кузины! Ты, кто вытащил меня на охоту и заставил на все это смотреть?! И ты говорил мне про лицемерие?!

— Руку.

Я отвела руки за спину и отступила.

— Лавиния.

Его голосом можно было убивать, но я сложила руки на груди.

— Не испытывай мое терпение.

— Помост для наказания, наверное, еще не успели разобрать. Сразу пойдем туда?

Глаза потемнели еще сильнее, сквозь радужку в белки плеснули чернила смерти.

— Я справлюсь без посторонних.

Он шагнул ко мне так стремительно, что я не успела отпрянуть. Подхватил с той же легкостью, что котенка, перекинул через плечо, шагнул в портал и швырнул меня на постель.

К счастью, здесь было мягко.

К несчастью, у меня задралось платье, и меня затрясло. Поэтому я не успела остановить бъйрэнгала, бросившегося на Льера. Короткое движение руки — и котенок, не долетев до него, свалился на пол. Со стороны он смотрелся как поломанная игрушка, и я метнулась к нему. Запутавшись в платье, больно ударилась о столбик, рывком опустилась на колени, положив руку на крохотное тельце и чувствуя, как медленно бьется сердечко.

Бьется.

Хотя звереныш казался каменным.

— Что ты сделал?! — прошипела я, вскинув голову.

— Обездвиживающее заклинание, — произнес он.

Его бесчувственная физиономия не поменяла выражения даже сейчас.

— Сними!

— Нет. Ему полезно понимать, на кого можно рычать, а на кого нет.

Под рукой ничего больше не оказалось, поэтому я запустила в него туфелькой. Следом — второй, а потом пружиной взвилась на ноги.

— Ты… — выдохнула я. — Ты хуже самого мерзкого чудовища, которое я когда-либо видела! Золтер хотя бы не притворялся.

Миг — и Льер оказался рядом со мной, на ходу выхватив из раскрывшегося пространства то, от чего я избавилась в самом начале. Металл коснулся кожи, и украшение мгновенно сплелось звеньями, сомкнувшись ошейником.

— Это, — прорычал он, — научит тебя выбирать слова, Лавиния. Будешь ходить в нем, пока не перестанешь мне возражать. А это… — Мне в запястья вдавили браслеты, которые точно так же оплели руку: — Позволит мне сразу узнать, если ты выйдешь из комнаты. И тогда мы вернемся к вопросу о наказаниях.

— Не боишься, что я расскажу обо всем, что видела? — выплюнула ему в лицо.

— Вперед. Элленари очень изобретательны в вопросах казней, а за смерть Повелителя отвечает вся семья. Чаще всего, убийца просто смотрит на то, что делают с его родными и близкими, и только потом умирает сам.

Он вышел из комнаты сквозь разорвавший пространство портал, снова оставив меня в пелене стремительно тающих искр. Я смотрела на них и думала о том, что за все время нашего знакомства, даже при всей его несоизмеримой жестокости, Золтеру ни разу не удалось сделать мне так больно.

Да что там, так больно мне не было никогда.

А.О.

Может, все дело было в том, что она действительно отличалась от женщин, с которыми ему приходилось иметь дело. В мире элленари не существовало столь четкой границы между полами, как в мире смертных. Женщина могла возглавлять армию, женщина могла править Двором. Правда, с тех пор, как последняя Королева ушла за грань, прошло пять тысячелетий, но сути это не меняло. Женщина-элленари была равна мужчине, женщины-элленари не стеснялись собственного тела и желаний. Для них это никогда не было чем-то запретным, скорее — естественным и проходящим. Истинное наслаждение постигалось разве что в соединении с мьерхаартан, но из-за случившегося много лет назад пары перестали возникать. Все больше и больше союзов Арка отказывалась благословить, и в результате обряд слияния стал чем-то вроде пережитка прошлого.

Никого он не интересовал по большому счету, этот обряд слияния.

Кроме Золтера, который так настойчиво собирался объявить Лавинию своей, и с этим Льер уже который день тщетно пытался разобраться. То, что лежало на поверхности, то, что озвучил Золтер, было всего лишь верхушкой, но что под ней скрывалось — никому не известно. Никому, кроме повелителя Аурихэйма.

Версия для всех была такова, что Лавиния должна родить ребенка, артефакт, соединяющий миры. Узнай она о том, что это значит на самом деле… Нет, представить ее реакцию на такое Льер даже не пытался. Ребенок смерти и жизни, достигнув определенного возраста, возраста пробуждения магии, стараниями Золтера превратился бы в артефакт. Буквально. Одушевленный предмет, соединяющий жизненные силы двух миров.

Все было бы просто, ясно и понятно, если бы не два «но».

С помощью столь мощного артефакта, привязанного к тебе кровью, всю силу мира можно забрать себе. И второе — Арка. Клятая Арка и высшее благословение в ночь схождения луны и солнца.

Почему именно оно?

Он перевернул всю библиотеку Двора в попытках найти хотя бы что-то, что способно было дать подсказку. Перебирал факт за фактом, пытаясь распутать клубок, чтобы понять, что такого особенного в Лавинии, почему именно она. Почему именно девственница. Почему нужно было проворачивать всю эту историю с ее мужем. Искал — и не находил.

Равно как и не представлял, почему с ее предплечья не сходит метка.

И что творится с ее магией.

Сейчас, когда эмоции отступили, уже не мешая мыслить здраво (признаться, до ее появления он вообще мало что испытывал по тому или иному поводу), оставалось только ругать себя за несдержанность.

Она действительно ничего не понимала, но умудрилась его найти. Поисковый портал, мгновенный выход на того, кого ищешь — непростое заклинание даже для элленари. Смертным его воспроизвести так и не удалось: несмотря на то, что они веками изучали записи армалов. Даже те, кто получил доступ к знаниям мааджари, даже из них самые простые порталы вытягивали силы. Сильнейших магов заставляли лежать пластом и восстанавливаться по нескольку дней.

— Ваше аэльвэрство, — вошедший коротко склонил голову.

Наргстрен.

Один из главнокомандующих Золтера, его наставник и тот, с кем они вместе планировали заговор. Если верить Лавинии, заговорщики от своих планов не отказались, а значит, времени у него остается все меньше и меньше.

— Я тебя слушаю.

— Вы просили лично докладывать об аэльвэе Орстрен. Она по-прежнему стоит за воротами замка.

Маска Золтера обжигала, как если бы он в самом деле приложил к лицу раскаленный металл. Была у элленари, управляющих стихиями, такая казнь: заковать в доспехи и раскалить их докрасна, держать приговоренного в них до тех пор, пока он не уйдет за грань в жутких мучениях. В том, что Лавиния сегодня бросила ему в лицо, была истинная правда. Поцелуй, от которого он не сумел удержаться, принадлежал не ему. Не ему принадлежали все их разговоры и любые чувства, которые она испытывала.

И это сводило с ума.

Сводило, сводило и свело.

Когда их мир был полон жизни, элленари были полны чувств. Чувства, которые испытывали люди, не шли ни в какое сравнение с тем, что могли испытать они. Если радость — то бесконечная, как вереница миров и раскинувшееся над головами небо, если ненависть — то глубокая и черная, как сама смерть, как ее ледяное сердце. Если любовь… Про любовь Льер знал от матери. Она говорила, что помнит, как впервые повстречала отца, и что Арка благословила их именно в ночь схождения луны и солнца.

Отец вырос вместе с Золтером, они были друзьями, и долгое время именно он помогал повелителю Аурихэйма сдерживать надвигающуюся пустоту. Самую страшную из существующих во всех мирах силу, способную даже Смерть поглотить без остатка.

Однажды отец не вернулся: пустота завладела им и увела за грань, а Льеру, тогда еще совсем неопытному юнцу, Золтер предложил занять пост главнокомандующего. Военное дело было у них в крови, и он согласился, не раздумывая. Что касается матери, она перенесла удар гораздо легче, чем могла бы.

— Если бы во мне было столько чувств, как когда мы вошли под Арку, — сказала она, — я бы умерла в тот же миг, когда его сердце остановилось.

Но чувств не было.

Не было чувств и в нем, вот только сегодня, глядя на нее, он чувствовал. Она — тоже, иначе не опустилась бы перед ним на колени. Мать никогда и ни перед кем не склонялась.

Чувства.

Откуда им взяться в мертвом, угасающем мире?

Откуда, если не от хрупкой, бессильной смертной? Смешно.

Тем не менее смешно ему сейчас не было. Рядом с Лавинией он терял контроль, рядом с ней он переставал быть самим собой (и речь шла вовсе не о личине Золтера). Нет, он просто становился кем-то другим. Другим Льером, которого раньше не знал, которого не понимал, и именно это, странное чувство, слабость — обрушилось на него с силой глубинной тьмы.

Он не хотел меняться.

Он не хотел чувствовать, не хотел что-то испытывать по поводу того, через что должен был просто перешагнуть.

Должен — значит, перешагнет.

— Отправь аэльвэю Орстрен в ее владения, — коротко приказал Льер. — И поставь печать, чтобы Двор не пропустил ее в следующий раз.

— Мой повелитель. — Наргстрен склонил голову, но в глазах заговорщика он уловил короткую искру раздражения.

Впрочем, эта искра не значила ровным счетом ничего, и Льер отвернулся: разговор был закончен. С Лавинией тоже.

Он сделает то, что обещал, но до того — никаких послаблений.

Ни ей, ни себе.

Если она его возненавидит, это будет очень кстати. По крайней мере, когда все закончится, у него останется хотя бы ее ненависть. Теперь уже точно его.

Безраздельно.

 

11

После случившегося меня посетило странное чувство. Развод с Майклом ударил по моей гордости (или, точнее сказать, по тому, что я ею считала), но чем больше сейчас задумывалась о наших с ним отношениях, тем больше убеждалась, что любви там не было. Все это было навеяно чарами элленари, вся моя влюбленность, начиная с первого танца и тайных поцелуев украдкой. Впрочем, о поцелуях лучше не думать. Майкл всегда делал это так, будто стеснялся, а может, просто не умел целоваться — под магией места для стеснения не остается.

Магия магией, но я даже ее не чувствовала, зато чувствовала усталость. Глухую тоску и, пожалуй, на этом все. В таком состоянии меня и застала Лизея.

— Доброе утро, аэльвэйн! Вы сегодня рано… — Элленари наткнулась взглядом на ошейник, браслеты и замерла.

Я же прислушалась к себе и поняла, что по этому поводу тоже ничего не испытываю. Такое абсолютное ничего, какого моя магия просто не предполагала. На лице Лизеи и то отражалось больше чувств, что, несомненно, было очередной странностью. Великая раса элленари не чувствует, в этом меня неоднократно пытались убедить… словами. Зато вчера убедили действиями, и с этим, похоже, остается только смириться.

— Мне очень жаль, — тихо сказала девушка, и мне захотелось запустить в нее чем-нибудь тяжелым.

— Не надо меня жалеть, — это прозвучало резко, и Лизея кивнула.

— Я жалею не вас. Я сожалею о том, что все так получилось. Не стоило вам ему возражать.

Я усмехнулась.

— За что тебя выгнали из семьи?

Она вздрогнула, словно я ее ударила. Но потом все-таки произнесла:

— Я отказалась выйти замуж за того, кого выбрал отец.

М-да. Мир другой, а в головах все то же. И они еще будут меня убеждать в том, что у них все не как у людей.

— Ты молодец, — сказала я и отвернулась от зеркала, чтобы не видеть ее лица.

Хотя не была уверена, что она молодец, и вообще ни в чем не была уверена. Ее имя упоминали заговорщики: именно Лизея сообщила про мой узор, но вряд ли она была в курсе заговора. Особенно учитывая, что появилась при дворе Золтера недавно, и вряд ли могла участвовать в том, что началось задолго до ее появления.

— Вы тоже молодец, — неожиданно донеслось сзади. — Не представляю, что бы я делала на вашем месте.

— Скучаешь по семье? — я по-прежнему смотрела на свои руки.

— Нет. — Тишина. — Может быть… немного. По сестрам.

— У меня тоже есть сестра. И брат, — не уверена, что это вообще было кому-то интересно, но мне просто нужно было это сказать.

— Они младше вас?

— Старше, — я наконец-то повернулась к ней.

— Намного? — Лизея положила платье на постель и приблизилась.

— В нашем мире намного. Для вас, наверное, это сущий пустяк.

Винсент и Тереза действительно были значительно старше меня по человеческим меркам. Не представляю, с какой радости я вообще появилась на свет, если матушка и отец были так далеки друг от друга. У них уже был Винсент — достойный наследник, и Тереза, наделенная сильнейшей темной магией. В отличие от матушки, отец был на магии просто помешан, об этом мне рассказывал Винсент. Он не чурался прогресса, но предпочитал изучать то, что в нашем мире медленно угасало.

— Не знаю. Не уверена, — Лизея улыбнулась. — Рядом с вами все пустяки становятся важными.

— О чем ты?

— Мне казалось, что разорванная родовая связь для меня ничего не значит. Но теперь я понимаю, что это не так.

— Вряд ли это связано со мной.

— Может быть, и нет. Но раньше я не… — она запнулась. — Не знаю, как это объяснить. Давайте я лучше помогу вам привести себя в порядок.

— Не стоит, — остановила я. — Не уверена, что я сегодня куда-то пойду.

— Но если его аэльвэрство…

— Я не желаю его видеть и с ним разговаривать.

Лизея открыла рот. Потом его закрыла. Потом все-таки выдохнула:

— О…

— Прости за то, что спросила у тебя о семье. Я не должна была.

Она моргнула.

— Вы что, сейчас извиняетесь?

Я вздохнула.

— Мне очень хочется верить, что да.

Хочется верить, что я еще на это способна.

Элленари не нашлась с ответом, как раз в это время из-под кровати вылез Льер. Тот, который нормальный, потянулся, зевнул во всю зубастую пасть и уставился на нас.

— Погуляешь с ним? — спросила я у Лизеи, которая ощутимо напряглась. — Он не причинит тебе вреда.

— Вы что, правда не собираетесь выходить? — уточнила она, неверяще глядя на меня. — Даже если его аэльвэрство вас позовет?

— Правда, — ответила я. — Тем более что выходить без разрешения мне запрещено, а бегать к нему по его приказу у меня нет ни малейшего желания.

— И что мне ответить, если он попросит вас привести?

Я пожала плечами.

— Передашь ему мои слова.

— Аэльвэйн Лавиния, — Лизея покачала головой, — вы уже не раз доказали свою смелость, но сейчас вы играете с огнем. После появления аэльвэи Орстрен от него все шарахаются.

Неудивительно, если учесть, с какой легкостью он выставил собственную мать.

— Я здесь недавно, но у меня… мой хороший знакомый сказал, что его аэльвэрство и отец аэльвэра Орстрена были лучшими друзьями. Когда он погиб, повелитель был в ярости, и теперь, когда его сын оказался предателем и заговорщиком…

Видимо, хороший знакомый — тот, кто целовал ее в губы. Тот же, кому она рассказала про узор? Когда мы собирались на охоту, элленари притянул ее к себе прямо во дворе, при всех. Попыталась воссоздать образ: высокий, широкие плечи… на этом образ заканчивался, потому что мне было не до него. Тем не менее узнать мужчину при встрече, я, наверное, могла бы. Например, если снова увижу рядом с Лизеей.

— Словом, я очень вас прошу, оденьтесь. И позвольте помочь вам с прической. Боюсь, что любое ваше неповиновение сейчас может закончиться очень и очень плохо, и на этот раз вы не отделаетесь запечатывающими магию браслетами.

— Запечатывающие магию браслеты?!

— Вы не знали? — изумилась Лизея.

Я глубоко вздохнула, сдержав совершенно недостойное леди желание выругаться.

— Мне как всегда не сказали всей правды.

— Что? — девушка моргнула.

— Расскажи, как они работают.

В нашем мире запечатывающие магию оковы больше напоминали кандалы, да что там, кандалами они и были. Тяжесть металла и цепей позволяла им выдержать мощную магию, точнее, невероятной силы заклинание, не позволяющие тому, на кого они были надеты, пользоваться своим даром. Ну или проклятием, кому как повезет.

— Вы же не собираетесь их снимать? — Лизея слегка побледнела.

— А я смогу?

Элленари побледнела еще сильнее.

— Лизея?

— Нет, — сказала она. — Не сможете. Последний, кто попытался снять браслеты из кузницы запрета на магию, отправился за грань.

— Не повезло, — философски заметила я.

Наверное, во мне что-то действительно изменилось, если я могла так спокойно говорить о таких вещах. С другой стороны, оказаться в таком месте и остаться прежней — наверное, нужно быть пресветлой. Я себя такой никогда не считала и никогда ей не была.

— Так что? Расскажешь?

— Вашу магию запирает не заклинание, аэльвэйн Лавиния. Сами браслеты.

Лизея подняла мое запястья, чуть развернула и пустила короткий импульс магии. На металлических пластинах тут же вспыхнул рисунок, чем-то напоминающий древние узоры армалов. Синие контуры мерцали под дымкой несколько секунд, а после погасли, превратив металл в самый что ни на есть обычный, разве что немного потемневший от времени.

— Заговоренный металл. Именно поэтому снять их может только знающий заговор. А это — кузнец-создатель и его аэльвэрство.

Да, повезло так повезло.

— Кузнецы элленари живут в той деревушке, которую мы пролетали по дороге на охоту?

— Да, — Лизея кивнула. — Аэльвэйн… вы не прикажете ему на меня не смотреть?

Котенок уставился на девушку, не мигая. Его пристальный взгляд был пронизывающим до дрожи, поэтому отчасти я ее понимала.

— Льер, — позвала коротко. — Иди сюда?

Бъйрэнгал шрявкнул и моргнул, после чего подошел ко мне, подталкивая ладонь шипастой головой.

— Поскольку сегодня гуляешь с ним ты, придется вам подружиться, — сказала Лизее. Судя по выражению ее лица, дружить с ним она совершенно не хотела. Даже серебро с ее волос перекинулось на щеки, придавая девушке совсем бледный и потусторонний вид. Правда, отказываться она не стала.

— И с чего мы начнем? — спросила негромко.

— С того, что будем его кормить.

Кормили котенка мы вместе, потому что бъйрэнгал чувствовал страх и постоянно скалил зубы. Мне пришлось несколько раз его одернуть, чтобы он не рычал на Лизею, и еще несколько раз сказать ей о том, что пока она боится, они не подружатся. В конце концов я просто поставила поднос с собственным завтраком на пол, уселась рядом с котенком и предложила девушке присоединиться. Так мы и сидели, попивая странный травяной напиток под названием хьюр, чем-то отдаленно напоминающий чай. Правда, для чая он был слишком горький и слишком пах тиной, но в целом… в целом я уже начинала привыкать к странностям местной кухни.

А чтобы Лизея привыкла к Льеру, пришлось отвлекать ее разговорами о том, что подают на завтрак в нашем мире.

— Поджаренный хлеб? — спросила она удивленно. — А что это?

— Это… похоже вот на это, — подняла местный аналог булочки.

— Каткан.

— Да, похоже на ваш каткан, только хрустящее. Держи, — я протянула ей булочку-каткан, и она с удовольствием взяла.

— Почему хрустящее? Каткан должен быть мягким.

— Потому что у нас так принято.

— Никогда не была в мире смерт… людей, — заметила Лизея.

Странно было бы, если бы была. С таким отношением со стороны элленари.

Хотя… люди же ходят в зверинцы. Этого я, кстати, тоже никогда не понимала. Ни зверинцев, ни зоопарков: диким животным место на воле.

К сожалению, я не представляю, захочет ли бъйрэнгал остаться со мной, когда подрастет. Эта мысль оказалась как-то очень некстати, потому что сама я не собиралась оставаться в Аурихэйме. И даже представить не могла, как Винсент отреагирует на появление в Мортенхэйме такого вот… необычного зверя.

Стоило подумать о Винсенте, и очарование завтрака испарилось. Я сама не заметила, как увлеклась разговором с Лизеей. Увлеклась настолько, что даже забыла о том, где нахожусь.

— Элленари слабеют в вашем мире, — продолжила она, видимо, истолковав мое молчание по-своему.

— Слабеют? — я приподняла брови.

— Да. Магически. Мы теряем до половины силы своей магии, когда переходим границу, а если останемся там надолго, можем опустеть. Поэтому за вами отправили одного из сильнейших… — Лизея осеклась и поспешно добавила: — Почему вы назвали его Льер?

Я хотела ответить, и ответила бы, если бы не явление этого самого Льера. Его лже-аэльвэрство вошло в комнату так стремительно, что крутившийся рядом с Лизеей бъйрэнгал подпрыгнул и ощетинился, шипы налились алым.

Хм… а вот это уже что-то новенькое.

Лизея поспешно вскочила, оправляя платье, я же осталась сидеть.

— Не знаю, — ответила, нисколечко не сомневаясь, что он слышал последний вопрос девушки. — Должно быть, была не в себе.

— Выйди. — Это относилось к Лизее, и та вылетела за дверь так поспешно, что я увидела лишь мелькнувший серебристый шлейф длинных волос.

— Вы сегодня прекрасно выглядите, — сообщила я, даже не потрудившись подняться, — ваше аэльвэрство. Льер!

Последнее относилось к зверенышу, который явно примеривался, чтобы броситься на вошедшего и вцепиться ему в сапог. Вчера, когда котенок приходил в себя после заклинания, я сидела рядом с ним и обнимала до тех пор, пока он перестал испуганно дергать лапами (подвижность возвращалась постепенно) и пищать. За это мне хотелось запустить в вошедшего подносом, но что-то подсказывало — его непробиваемость не прошибет даже поднос.

Бъйрэнгал, недовольно рыча, приблизился ко мне, шипы снова стали темнеть.

— Что это было? — поинтересовалась я, глядя на мужчину.

— Ты предлагаешь мне общаться с тобой так?

— Ну, вам не привыкать общаться со мной свысока, — хмыкнула я. — Так что я, пожалуй, посижу.

У него как-то резче обозначились челюсти, но Золтеру это шло.

— Если ты про шипы, — произнес он, приблизившись, — то красный цвет означает, что он готов их выбросить, защищая тебя. И умереть. Бъйрэнгалы умирают, когда теряют шипы.

— Эй, малыш, — сказала я, наклонившись к утробно рычащему котенку, — давай обойдемся без геройств, хорошо? Мне не нужно, чтобы из-за меня кто умирал. Особенно такая прелесть, как ты.

Прелесть наклонила голову, глядя мне в глаза.

— И потом, если ты умрешь, я останусь совсем одна. Некому будет меня защищать.

— Прекрати паясничать! — донеслось сверху.

Я подняла голову.

— Простите, я забыла, что вы здесь. Вы что-то хотели?

Золтеровы глаза привычно потемнели.

— Тебя ничему жизнь не учит, Лавиния?

— Нет, ну почему же, — я улыбнулась. — За время нашего знакомства я научилась многому. Хочешь каткан?

Последнее относилось к котенку, который поглядывал то на Льера, то на меня. Я на Льера старалась вообще не смотреть: после случившегося видеть его под личиной Золтера было как-то неправильно, дико и… больно. Что самое удивительное, стоило ему появиться — равнодушия как не бывало!

— Завтра ты будешь присутствовать со мной на празднике рождения Двора Смерти.

— Не буду.

— Лавиния.

— Ваше аэльвэрство? — я снова вскинула голову и не без удовольствия отметила, как его перекосило от обращения.

— Не заставляй меня быть с тобой жестоким.

— Да кто же вас заставляет?! — искренне изумилась я. — Хотите — будьте. Не хотите — не будьте, это только ваш выбор.

— Хватит!

Он подошел ко мне так резко, что бъйрэнгал снова зашипел. Вздернул меня на ноги, сжимая плечи так, что кожа вспыхнула даже под платьем.

— Уберите свои монаршие… руки, — сказала я, глядя в полыхающие чужие глаза. — Я не пойду с вами никуда, ваше аэльвэрство, а вы не станете настаивать, потому что в противном случае вам действительно придется меня наказать. В отличие от вас я не собираюсь притворяться, что все хорошо. Не собираюсь терпеть ваше присутствие, и не собираюсь вам улыбаться. Ни вам, ни вашим подданным. Ты ведь этого хотел, Льер? Хотел получить трон, а тут все так удачно сложилось? Тебе даже не пришлось его убивать, нужно было просто заставить… подвести меня к этой мысли, правда? Ты заставил его поверить в то, что между нами что-то было. Заставил его выйти из себя. Заставил меня ненавидеть его. Все просто и-де-аль-но!

Полог безмолвия растянулся над нами еще до того, как я заговорила о наказании, но сейчас мне больше нечего было сказать. Я сказала все, что думаю, все, что чувствую, и мне было совершенно неважно, что со мной будет дальше.

Наверное, неважно. Мне очень хотелось в это верить, потому что глядя в эти глаза я видела другие, совершенно другой образ, который придумала сама. Совсем как когда-то с Майклом.

— Ты действительно этого хочешь, Лавиния? — холодно спросил он. Очень холодно: настолько, что его побелевшие губы казались покрытыми инеем. — Хочешь остаться в этой комнате навсегда? Никогда из нее больше не выходить?

— Единственное место, куда я хочу отсюда выйти, — ответила я, — мой родной мир.

— Что ж. — Его пальцы замерли в дюймах от моего подбородка, так и не коснувшись кожи, но каким-то образом умудрившись обжечь. — Значит, останешься. Будешь сидеть здесь, пока сама не попросишь меня о возможности покинуть эту спальню.

Льер повернулся, окатив меня холодом набирающей силу смерти и тонким ароматом неизвестных мне трав.

— Ненавижу тебя, — выдохнула ему в спину.

Широкую спину, обтянутую темно-синим, контрастирующим с закатным пламенем волос Золтера.

Движение я почти уловила, и даже почти отпрянула, когда сильная ладонь легла на мою шею, возвращая назад. Прикосновение губ вышло неожиданным, диким и острым, совсем как тот поцелуй на охоте. Невыносимо-коротким, оборвавшимся ожогом укуса и непонятной дрожью, прокатившейся по всему телу.

Льер разомкнул губы, по-прежнему касаясь моих.

— Твоя ненависть, — произнес он, и от этого не-поцелуя вспыхнули щеки, — такая сладкая, Лавиния. Продолжай.

Скольжение его пальцев по коже — с шеи на грудь, было бессовестно-откровенным, но прежде чем он успел отстраниться, я подалась вперед, впиваясь поцелуем в красивый рот… увы, не его. Мгновение, когда я целую мужчину первой, оказалось для меня диким и будоражащим, огнем растеклось по венам и ударило в сердце, заставив его на миг замереть. Вплетенные в раскаленные волосы пальцы горели так же, как полыхала я, и только глухой стон мне в губы заставил опомниться.

Я подалась назад, глядя Льеру в глаза: сумасшедшие глаза, сменившие цвет на родной темно-синий. С силой уперлась ладонями в грудь, оттолкнула.

— Представляешь, каким было бы продолжение? — спросила шепотом, очертив пальцами его скулу. — Представляй. Только это тебе и остается.

На этот раз я отвернулась первой, и под удар двери услышала удар сердца. Первый, как мне показалось за все это время.

Не совсем отдавая себе отчет в том, что делаю, приблизилась к стене, прижалась пылающей щекой, позволяя холоду втекать в меня сквозь нее. Аурихэйм действительно меня изменил, и я понимала, что возвращение домой этого не отменит. Не знаю, что будет с моей магией, но сама я уже никогда не стану прежней.

 

12

После ухода Льера я занялась тем, что убрала за собой посуду, аккуратно составила все на поднос, и, дождавшись, пока Лизея заберет котенка на прогулку, взяла перстень Винсента. В последнее время мне с ним совершенно не везло: брат то пропадал в парламенте, то встречался с ее величеством, пару раз я наткнулась на него спящего — в кабинете и у себя в комнате, прямо поверх покрывал. Ощущение было такое, что его светлость герцог де Мортен полностью ушел в работу, чтобы избавиться от чувства вины, связанного с тем, что он не сумел меня защитить.

Не знаю, говорил ли Эльгер брату про Аурихэйм, но сейчас я искренне сожалела о том, что во сне ничего не сказала Эльгеру про перстень. В таком случае мы действительно смогли бы общаться, пусть односторонне, но… Винсент смог бы передавать мне хоть какую-нибудь информацию. А я могла бы сказать, что люблю его и что он совершенно ни в чем не виноват. Вот только тогда я была настолько потрясена, что совершенно упустила это из виду, а Эльгер по какой-то причине больше не торопился ко мне в сон.

Хотелось бы мне понять, по какой.

Покрутив перстень в руках, вздохнула. Сейчас в моем распоряжении не было даже магии, поэтому упирая острие ножа в кончик пальца, поморщилась. Укол вышел чересчур болезненным, и, едва приложив палец к перстню, я тут же сунула его в рот.

Когда магическая дымка рассеялась, я увидела Винсента за столом в кабинете. Казалось, за это время он постарел еще сильнее, словно из него тоже что-то вытягивало силы, как из Аурихэйма.

— Держи. — Голос Терезы раздался так неожиданно, что я чуть не укусила себя за палец.

Сестра подвинула ему бокал (судя по переливающемуся искрами темно-синему содержимому) с восстанавливающим зельем. Винсент хмуро взглянул на нее, и заработал в точности такой же взгляд. По этой части (умению хмуриться) они друг другу не уступали, да и в целом, фамильные черты Биго — тяжелые надбровные дуги, высокий лоб, разрез и цвет глаз — отражались на их лицах настолько ясно, что всем с первого взгляда становилось понятно: брат и сестра.

Что касается меня, я всегда немного выбивалась из этой картины.

— Я больше не хочу об этом говорить, — тяжело произнес брат, ополовинив зелье.

— А о чем хочешь? — язвительно поинтересовалась Тереза.

— Аурихэйм?!

— Эрику незачем лгать.

— Эрику, — передразнил Винсент, морщась от горечи, допил остатки. — Эрик в прошлом не дружил с головой настолько, что пытался тебя убить.

— Не меня, а Анри. Это было давно.

— Не знал, что безумие лечится.

— Не лечится. Оно исцеляется, — хмыкнула Тереза и подалась вперед, сцепив ладони на уровне лица. — Любовью.

— Все равно это полный…

— Он сказал о том, что происходит с ее магией. Вспомни Луизу.

Я замерла.

То, что Луиза обернулась змеей под действием заклятия Аддингтона, мне рассказывали. Но при чем тут я и моя магия?

— Помнишь, когда под действием заклятия змеи у нее проснулась магия, которую отец отказался в ней развивать?

— О чем ты, Тереза? — Винсент устало потер виски. — Мы лично учили Лавинию магии, в ней нечему просыпаться…

— Я о том, что если в ней проснулась иная магия? — Сестра задумчиво посмотрела на лежащие под рукой брата бумаги. — Исходя из того, что сказал Эрик, это очень на то похоже. Смотри, Луиза могла даже слышать через полог, который накладывал ты, а когда я попыталась учить ее, меня ударило потоком силы так неожиданно, что я даже не успела поставить щит.

Я моргнула.

Луиза могла слышать через полог? Совсем, как… как я, когда услышала заговорщиков?!

— В ней не может быть другой магии, Тереза. Она родилась с магией жизни.

— Но что-то же с ней происходит…

— Если только Эльгер все это не сочинил.

— Зачем это ему?! — Судя по тому, как резко сестра припечатала ладонями стол и поднялась, ее это очень задело.

Я же подалась вперед, в надежде услышать хоть что-то, что-то еще, что поможет мне во всем разобраться.

— Как мило, — текучий, полный яда голос донесся из-за спины, и я вздрогнула.

Реальность Мортенхэйма поплыла под стремительно укутавшей ее дымкой, растаяла вмиг.

Я обернулась и увидела Ирэю.

— Что ты здесь делаешь? — любезничать с ней у меня не было ни малейшего желания. У меня вообще не было ни малейшего желания любезничать с кем бы то ни было из элленари, но с Ирэей — особенно.

К счастью, котенок еще не вернулся с прогулки. Несмотря на то, что о бъйрэнгалах я знала не так уж много, догадывалась, что запах убийцы матери они запоминают.

— Пришла за долгом, разумеется. — Элленари скользнула взглядом по заправленной постели, а я похолодела.

Долг.

Демонов долг, про который я и сама напрочь забыла, про эту крохотную мерцающую на ладони точку, спящую до поры до времени. Кажется, время пришло.

— Что? Уже не торопишься меня выставить?

Рыжая откинула за спину роскошную косу. Ее волосы полыхали как огонь, расплескавшийся по выжженной тьмой пустоши платья. Черного: лиф полностью состоял из тонкого кружева, под которым был виден корсет и высокая грудь с едва прикрытыми плотной тканью сосками, а низ стелился атласными волнами.

— Что ты хочешь в качестве долга?

— О, ничего особенного, смертная. Тебя. На одну ночь.

Если бы у меня еще находились силы удивляться, я бы удивилась. Сейчас же во мне нашлись исключительно слова:

— Что, прости?

— Тебя, — повторила Ирэя. — Завтра состоится праздник в честь рождения нашего Двора. Ты понадобишься мне в качестве фрейлины. Будешь всюду меня сопровождать. Будешь общаться с моими гостями. Будешь с ними милой и обходительной… очень милой и очень обходительной.

Я даже представлять себе не хочу, что значит быть «милой и обходительной» в понимании Ирэи, а особенно — с ее гостями.

— Ты, конечно, можешь пожаловаться кузену, — заметила она, скользнув пальчиками по каминной полке. — Но долг элленари неприкосновенен. Отменить его не может никто, даже повелитель, его можно только забрать.

— Что будет, если я откажусь?

— А ты попробуй, — Ирэя улыбнулась. — Попробуй подумать о том, что ты хочешь отказаться.

Отказаться я действительно хотела, поэтому подумать об этом труда не составило. В следующий миг мне в ладонь словно вонзили жало, а крохотная точка плеснула зеленью на запястье и выше. Дышать стало нечем, от судорожной боли свело внутренности. Мгновение — и меня отпустило, вернулась способность мыслить здраво, только дрожь в кончиках пальцев напоминала о том, что я чувствовала несколько мгновений назад.

— Это только крохотная часть той боли, которую ты испытаешь, если откажешься возвращать долг, но что бы ты ни решила, смертная, меня это устроит. Я пришлю тебе платье завтра. Ближе к вечеру. Если решишь пойти, наденешь его и только его.

Темной тенью скользнув к дверям, она задержалась лишь на миг, чтобы пройтись по мне снисходительно-насмешливым взглядом, после чего оставила меня одну.

В том, что касается неисполнения долга, она не лгала: боль я почувствовала сразу, как только допустила эту мысль. Мысль ушла и забрала с собой боль, но что будет, если я действительно откажусь выполнять то, чего она хочет? И можно ли вернуть долг на своих условиях? Ловушки слов элленари я помнила отлично, но если есть ловушки, значит, существуют и лазейки. Осталось только их найти.

— Лизея, расскажи мне про долг элленари, — попросила я, когда девушка вернулась с котенком.

Судя по всему, они подружились: Лизея больше не шарахалась от бъйрэнгала, а он не смотрел на нее подозрительно и не скалил зубы.

— Про долг? Зачем вам это, аэльвэйн Лавиния?

— Интересно. В библиотеку меня все равно не пускают, а я хочу больше узнать про ваши традиции.

Девушка улыбнулась и даже наклонилась, чтобы погладить Льера по голове. Правда, когда тот недовольно дернул ухом, руку тут же убрала.

— Долг элленари — это отсроченная клятва, которую ты даешь взамен на какую-либо услугу.

Интересно.

— Этот долг — я имею в виду, клятва, что произойдет в случае, если ты откажешься ее выполнить?

— Смерть, — сказала Лизея. — Страшная мучительная смерть. Но редко кто отказывался от такого, аэльвэйн. Были даже случаи, когда убивали родных, только чтобы не терпеть боль.

Да, с клятвами (и прочим) здесь надо быть осторожнее.

— Что считается исполнением клятвы?

Лизея удивленно на меня посмотрела:

— Исполнение желания или просьбы, приказа того, кому ты должен.

— Одного?

— Разумеется.

— То есть чисто теоретически, если брать за исполнение желания что-то одно, все прочие детали можно опустить?

— Не совсем понимаю, о чем вы, аэльвэйн.

— Например, если кто-то говорит: ты должен убить того-то и того-то. Способ убийства имеет значение?

Поверить не могу, что я об этом говорю. Поверить не могу, что я говорю об этом так спокойно.

— Нет, — Лизея покачала головой. — Если возврат долга заключается в убийстве кого бы то ни было, способ не важен.

— Замечательно.

— Вы хотите кого-то убить, аэльвэйн Лавиния?

Скажи мне кто-то месяц назад, о чем могут говорить две милые молодые женщины, покрутила бы пальцем у виска. Мысленно, разумеется, потому что осуждать чужие вкусы, разговоры и интересы леди не должны, пусть даже большинство из них только этим и занимается.

— Нет.

Лизея улыбнулась.

— Хорошо. Потому что убийство и вы в моем представлении совершенно не сочетаются.

В моем тоже. Тем не менее это не помешало мне вонзить кинжал Золтеру в грудь.

Стоило мне об этом подумать, как в руки плеснуло холодом, а узор напротив, словно раскалился. Я не хотела об этом думать, но не думать уже больше не могла. Если элленари бессмертны, где он сейчас? Остался привязан к своему Двору, к той комнате, где все случилось? Или же на повелителя Аурихэйма не распространяются ограничения?

В таком случае он может быть где угодно.

При мысли об этом стало еще холоднее.

— Лизея, я бы хотела увидеть Амалию.

— Я спрошу разрешения у его аэльвэрства. — Девушка улыбнулась и вышла, оставив меня одну.

Я же похлопала по креслу, приглашая Льера присоединиться ко мне, и тот с восторгом запрыгнул сначала на подлокотник, а после бесцеремонно устроился прямо на моих коленях.

Что меня определенно радовало, так это лазейка, которую я все-таки нашла. Ирэя сказала: «Ты нужна мне в качестве фрейлины», а это значит, что ее фрейлиной на одну ночь я все-таки стану. Другое дело, что заставить меня надеть то, что хочет она, Ирэя уже не сможет. Равно как и быть милой с ее гостями — уровень «милоты» я буду определять сама.

Прислушалась к своим ощущениям и поняла, что «долг» меня совершенно не тревожит.

Вот и чудесно.

Хотите игр, ваше аэльвэйство? Значит, будем играть.

 

13

— Это платье вам нравится? — Элленари с малиновыми волосами явно выбились из сил, пытаясь мне угодить. Я же отвергла уже с десяток нарядов, и сейчас рассматривала одиннадцатый.

Когда служанка принесла мне платье от Ирэи (разумеется, вульгарное дальше некуда и не прикрывавшее почти ничего), я отправила ее обратно с рекомендациями прислать ко мне наряды на выбор, иначе я пойду в ночной сорочке. Судя по тому, что в моей комнате очень быстро появились элленари с целым гардеробом, видеть свою фрейлину в ночной сорочке принцесса не пожелала.

Глянув на одиннадцатое платье, я вздохнула, и у элленари нервно задергались крылышки. На самом деле в мои планы не входило над ними издеваться, я просто искала что-то, способное до глубины души (или что у них там имеется) впечатлить и Ирэю, и Льера, но в процессе выбора поняла, что впечатлить элленари достаточно сложно. Откровенность их не смущает, я бы сказала, для них это обыденность. Самые роскошные, самые изысканные наряды из тончайших тканей, плотно облегающих тело или струящихся волшебными газовыми облаками — в любой день в их распоряжении.

— Мне нужно подумать, — сказала я. — Возвращайтесь через пару часов.

Элленари разом вздохнули и вылетели из комнаты, закрывшаяся дверь поглотила стрекотание их крыльев. Я же окинула разложенные на постели наряды и закусила губу. Не то, все не то…

А если?..

— Лизея, — позвала я, коснувшись крохотной спирали, похожей на металлическую ракушку.

Этот артефакт мне оставила девушка, чтобы я могла позвать ее в любой момент. Изначально у меня не было желания посвящать ее в свои планы, и, судя по тому, в какое время Ирэя прислала служанку, она тоже готовила кузену сюрприз. Видимо, была уверена, что я не пойду за помощью к Золтеру (и причиной тому, видимо, стали антимагические браслеты, которым рыжая даже не удивилась). Впрочем, о мотивах и планах Ирэи задумываться мне было особо некогда: я размышляла над тем, что мне делать самой и в частности, над словами Винсента.

Иной магии во мне и правда никогда не было — Тереза и Винсент почувствовали бы ее сразу, единственное, с чем можно было связать столь необычные проявления моей силы — это влияние Аурихэйма. Куда еще меня могут завести эти странности, я пока не задумывалась. Главное пережить сегодняшнюю ночь и показать всем элленари (а в частности, одному из них), что с магией или без, играю я исключительно по своим правилам, и что со мной лучше не связываться.

— Аэльвэйн… — вошедшая Лизея увидела платья и осеклась. — Что это?

— Наряды на сегодняшний вечер.

— Но разве вы… его аэльвэрство мне ничего не говорил…

— Его аэльвэрство ни о чем не знает. И я буду тебе искренне благодарна, если ни о чем не узнает и дальше. Это сюрприз.

Лизея улыбнулась.

— Вы не представляете, как я рада, аэльвэйн.

— Почему? — невольно улыбнулась в ответ.

Лизея мне искренне нравилась, мне нравилось с ней общаться: в ней не было этого снобизма, которым за несколько футов несло от всех элленари, не было превосходства, с которым я постоянно сталкивалась на каждом шагу. Она оставалась рядом со мной не потому, что так приказал Золтер, который Льер, и вовсе не потому, что для нее это было обязанностью. Ей тоже нравилось проводить со мной время, и вчерашний короткий ужин с ней оказался куда приятнее, чем несколько часов, которые я провела с Амалией.

Амалия больше не плакала, но разговор у нас совершенно не удался. Попытки поговорить о доме вызывали в ней какие-то совершенно упаднические мысли, и я вынуждена была перевести тему. Попробовала поговорить о местной кухне и о том, как мне не хватает книг, но в итоге мы снова скатились к тому, от чего ушли. Амалия постоянно намекала, что я должна вернуть ее обратно, потому что именно из-за меня мы здесь оказались, в конце концов я не выдержала, и достаточно резко ее осадила. После этого наше общение быстро закончилось.

— Потому что у вас сияют глаза. Мне кажется, это первый раз, когда я вижу, чтобы у вас сияли глаза. Вы… вся сияете.

Правда?

Я даже в зеркало посмотрела, чтобы убедиться, и, кажется, Лизея была права. Впервые за все проведенное в Аурихэйме время я чувствовала себя на удивление уверенной и полной сил (даже несмотря на «оковы»).

— Спасибо, — отозвалась я, — мне очень приятно, что ты об этом сказала. И я бы хотела с тобой посоветоваться о том, что мне надеть.

Элленари мгновенно взглянула на оставленные наряды.

— Мне кажется, вам пойдет…

— Нет. Из этого мне ничего не нравится. Ты не расскажешь, как одеваются при Дворе Жизни?

Лизея посмотрела на меня как-то странно: надеюсь, я не сказала глупость. В наших легендах Двор Жизни существовал наряду с Двором Смерти и Двором Стихий. Правда, про хэандаме ровным счетом ничего не упоминалось.

— Лизея, я спросила что-то не то?

— Нет, аэльвэйн, просто… у нас не принято упоминать… — она осеклась, но потом все-таки продолжила. — Двор Жизни, они все мертвы.

После слов Лизеи в комнате стало очень тихо. Так тихо, что тоненький писк из-за двери ванной комнаты и скрежетание когтей показались слишком громкими. Я вспомнила, что закрыла Льера, потому что постоянное шипение и вытаращенные глаза крылатых элленари совершенно не способствовали благоприятной обстановке для выбора платья. Когда котенок обрычал одну попытавшуюся приблизиться ко мне и звучно клацнул зубами, из-за чего ее крылья посинели, пришлось отвести его в ванную и попросить посидеть там.

— Элленари не могут умереть, — напомнила я Лизее, или, скорее, себе, выпуская бъйрэнгала.

Тот с радостью метнулся к девушке, затормозил на повороте когтями и оставил на полу глубокие борозды.

— Не могут, но… это был особый случай. — Она опустила глаза и протянула котенку руку, позволяя пройтись по ладони шершавым языком.

— Чем же особый?

— Спросите лучше у его аэльвэрства.

— Я спрашиваю у тебя.

— Они… — Лизея пожевала губы, словно сомневаясь, но потом все-таки произнесла. — Двор Жизни в те годы был правящим двором.

Я приподняла брови.

— Да, ее ниальство Альхиина была повелительницей Аурихэйма. Двор Жизни процветал и здесь все было совсем по-другому.

Представляю. Когда здесь правила жизнь, наверняка все было иначе.

— Они были могущественны. Очень. Их единственная слабость — рождение только магически одаренных девочек. Мальчики рождались слабыми, их магия заключалась лишь в бессмертии, потому что они урожденные элленари. Их использовали исключительно для деторождения, в качестве воинов, служителей при Дворе или фаворитов. Каждый выбирал свою судьбу сам, но…

— Подожди, — я покачала головой. — А как же наследники благородных родов? Их тоже использовали в качестве… фаворитов?

— Да, это была большая честь, стать наложником, — Лизея пожала плечами. — Ну или воином, оберегающим Двор.

Я покачала головой. Да, Аурихэйм мне точно не понять, сколько бы времени я здесь ни провела.

— Ее ниальство была одержима идеей еще большего могущества. Скажем так, они были одержимы оба: его аэльвэрство и она…

— Его аэльвэрство — мы сейчас говорим о прародителе повелителя Аурихэйма?

— Да нет же, — Лизея мотнула головой. — Его аэльвэрство Золтер был очень заинтересован в сотрудничестве с Альхииной. Совместными усилиями ученых наших дворов они нашли способ соединить источники Жизни и Смерти и получить доступ к могуществу, равному по силе только Изначальной. Возможность читать мысли и слышать любое живое существо из любого уголка Аурихэйма, возможность раскрывать границы миров и перекраивать сущее… эта сила была действительно неукротима. Случись им справиться с этой силой, Аурихэйм стал бы неуязвим — и, возможно, получил бы силу и власть, какой не знал ни один мир до него. То, что они придумали, так и не было обнародовано, но в процессе экспериментов что-то пошло не так. Его аэльвэрство отказался от продолжения, но Альхиина не захотела остановиться.

То, что Золтеру очень много лет… было очень много лет, я догадывалась. Но то, какой он на самом деле древний, произвело на меня странное впечатление. Разум отказывался верить, что такое возможно. Точнее, разум вообще отказывался воспринимать все это, не как легенду. Хотя пора бы уже.

— Что-то произошло во время эксперимента во Дворе Жизни. Его аэльвэрство со свитой и главнокомандующими как раз направлялись туда и чудом остались воплощенными. Наш повелитель едва сумел сдержать смертоносную мощь, которую выпустила Альхиина, но все они, все элленари жизни, включая повелительницу, не просто ушли за Грань, они растворились в пространстве. На землях Двора Жизни впервые возникла первозданная пустота, оттуда она распространялась по Аурихэйму, как заразная болезнь.

Я молчала, слишком потрясенная, чтобы что-то сказать.

— Так что не стоит вам наряжаться в их одежды, — покачала головой Лизея. — Лучше выберите что-нибудь из этих платьев, они такие красивые…

Судя по мечтательному взгляду девушки, историческое отступление ее совершенно не взволновало, что касается меня, мне сейчас вообще стало не до платьев. Насколько амбициозной и бессмысленно жестокой нужно быть, чтобы уничтожить весь свой двор ради сомнительного эксперимента? Разумеется, Альхиина рассчитывала на другой результат, но… но если существовала хотя бы малейшая возможность такого исхода — разве не первый долг королевы защищать свой народ и свой мир? Не просто королевы, повелительницы!

— Леди Лавиния… ой, аэльвэйн, — тут же поправилась Лизея и кивнула в сторону разложенных нарядов.

Я нахмурилась, но тут же напомнила себе, что прошлое Аурихэйма не имеет ко мне никакого отношения. Зато имеет настоящее, и в настоящем у меня проблемы поважнее амбиций правительницы Двора Жизни.

Ирэя.

И Льер.

Какая из этих проблем серьезнее, ума не приложу, но их надо решать по мере поступления. Первая — Ирэя, которая хочет видеть меня своей фрейлиной, вторая — Льер, который сейчас вроде как Золтер…

Золтер!

Я посмотрела на Лизею и улыбнулась.

— Кажется, у меня есть идея насчет платья, — сказала я.

 

14

— Платье не сделает тебя королевой, смертная, — фыркнула Ирэя, когда мы встретились в ее покоях. Ее свита смотрела на меня сверху вниз, точнее, порывалась: сложно посмотреть сверху вниз на того, кто точно так же смотрит на тебя.

Во взглядах остальных фрейлин читались злоба и раздражение, во взглядах мужчин к снисходительности примешивалось вожделение. Что ж, значит я сделала правильный выбор: к непроглядно-черной ткани, символизирующей Двор Смерти и ночь, добавилось золото солнца, с которого начинается новый день. Узкий прозрачный лиф оплетали ветви и листья, раскаленные, словно залитые медовым закатным светом. Эти же листья стекали по рукавам, расходящимся полупрозрачной черной дымкой. В ткань юбки, искрящуюся золотом, напротив, вплеталась глубинная тьма. Когда я двигалась, это выглядело так, словно она пожирает цвет, разрушая его изнутри.

Это платье для меня приготовил Золтер, я должна была его надеть после ночи у Арки, уже будучи королевой. Символизировало оно именно ночь схождения луны и солнца и власть Смерти, впитавшую Жизнь.

— Посмотрим, — сказала я, и улыбка сбежала с губ принцессы.

Подозреваю, что она позволила мне появиться в нем исключительно потому, что хотела сделать пакость кузену и насладиться выражением его лица. Что же, это мне тоже было более чем на руку.

— Не забывайся, — жестко произнесла Ирэя. — Сегодня ты отдаешь мне долг, и именно ты моя фрейлина.

— Все так, — я кивнула. — И долг я вам верну сполна.

Судя по взгляду принцессы, ей эта идея с каждой минутой нравилась все меньше, а вот мне — все больше. Когда понимаешь правила игры, играть становится даже забавно. Особенно с теми, кто откровенно на это нарывается.

— Надеюсь на это, — холодно сказала она, а потом приказала: — Следуйте за мной.

Я шагнула вперед, когда одна из фрейлин резко оттолкнула меня в сторону, на ходу бросив: «С дороги, смертная». По рядам присутствующих пронесся общий смешок, а я обернулась к идущему за мной элленари. На лице его играла скабрезная улыбочка, которая погасла в тот же миг, когда он расстался с пристегнутым к поясу кинжалом. Остальные улыбки увяли, когда я вцепилась в роскошную прическу оттолкнувшей меня девицы, вжимая кинжал ей в горло. Оглушительный визг и плеснувшая в меня общая ярость прокатились над нами мощной волной.

Шагнувшего ко мне владельца кинжала, остановила, как ни странно, принцесса. Обернувшись, Ирэя вскинула руку, и тот словно запнулся, отступил назад.

— Извинись, — холодно приказала я.

— Я тебя убью, — прошипела фрейлина, не имеющая возможности дернуться. — Это найрийская сталь, у меня останется шрам!

— Повторять не стану, — спокойно сказала я и вдавила сталь, какой бы она там ни была, в кожу еще сильнее.

— Ваше аэльвэйство! — сдавленно прошептала элленари, глядя на Ирэю, но та не пошевелилась.

После этого на просторную гостиную принцессы упала еще и тишина. Долгая, напряженная и тяжелая, в конце которой все-таки раздался сдавленный ненавидящий шепот:

— Прошу прощения.

Я отняла кинжал и разжала руку, с силой оттолкнув девицу к стене.

— Это ваше, — вернула оружие в ножны окончательно застывшего элленари и направилась к Ирэе.

Девица у стены сверлила меня ненавидящим взглядом, хотя со шрамом она погорячилась. Капелька выступившей на коже крови была крохотной, а вот злоба в ее глазах — бескрайней, как Аурихэйм. Она бросилась на меня, но Ирэя вскинула руку, и элленари отбросило к стене. Вспышка магии отозвалась во мне, хотя не должна была, кожу под браслетами обожгло сотнями игл.

— Ваше аэльвэйство, — всхлипнула фрейлина, поднимаясь, — за что?!

— Ты позволила смертной застать себя врасплох, — презрительно процедила Ирэя, — останешься здесь.

— Но…

— Останешься здесь! — резко повторила принцесса. — Остальные — следуйте за мной. И если из-за ваших глупостей мы опоздаем…

Она не договорила, но глупостей больше не последовало. Меня не пытались толкать, ко мне вообще больше не приближались, а зацепить пытались разве что шепотками и то и дело долетавшими до меня «смертными», сказанными настолько презрительно, насколько это вообще возможно. Времена, когда это могло меня задеть, давно остались в прошлом, сейчас я шла, как могла бы идти королева — расправив плечи и отставая от Ирэи ровно на полшага, как того требовал этикет. По крайней мере, этого требовал этикет в Энгерии, какому этикету подчиняется Аурихэйм, мне было неизвестно.

Гораздо больше меня волновала предстоящая встреча, хотя мне почти удалось себя убедить в том, что волновать меня она не должна. Нет причин беспокоиться из-за встречи с тем, кто выдает себя за другого и кто по природе своей не способен испытывать никаких чувств. Причин нет, но я все равно не могла избавиться от странного чувства и легкого покалывания под браслетами.

Прическу мне делала Лизея, и, как выяснилось, в том что касается управления магией красоты, она мало чем уступает Магистру.

— Это мое увлечение, — призналась элленари. — Я с детства любила делать прически и помогать остальным становиться красивее.

Не знаю, как насчет остальных, но мне Лизея сотворила невероятную красоту, собрав часть волос наверх, а часть оставив распущенными, позволяя им спадать по плечам крупными волнами. Сверху она украсила их необычными крохотными камнями, напоминающими звезды.

— Это роакариз, — сказала она. — Его еще называют подземной искрой. Говорят, он приносит удачу.

В ту минуту мне почему-то вспомнился мой первый бал и подарок Винсента — неброское колье и изящный браслет с сердоликом, самое то для дебютантки. В нашем мире сердолик называли солнечным камнем, считалось, что он защищает от любого зла и изгоняет любую тьму. Тем не менее тьму из сердца Майкла и мое зачарованное им увлечение, подарочек Золтера, он изгнать не сумел.

Об этом я, разумеется, Лизее не стала ничего говорить: девушка действительно старалась, поэтому с благодарностью приняла украшения, в том числе и серьги.

Нас традиционно не объявляли, но стоило Ирэе шагнуть в зал, сквозь музыку пробилась волна возбужденных голосов, которые мгновением позже затихли. Я хорошо помнила, как вошла в этот зал рядом с Льером в свадебном платье, и как Золтер приблизился к нам, но на этот раз все по-другому.

Золтер мертв.

Льер в его облике восседал на троне, в черных одеждах. На груди его серебром горел медальон, и это серебро растекалось во тьму его наряда, вплетаясь в нее прожилками паутины. Он повернулся к нам, когда мы спускались по лестнице, и живой коридор расступился, пропуская принцессу со свитой к ее повелителю.

Впрочем, на Ирэю Льер не смотрел.

Он смотрел на меня.

Медленно поднялся с трона, взглядом скользя по подолу и складкам юбки, напоминавшим ожившую тьму, по лифу, по груди, легко прикрытой цветами и листьями, по губам, чтобы наткнуться на ответный взгляд в упор. Сегодня я не собиралась отводить глаз и не собиралась их прятать. Ни от кого.

Стоявшая рядом с троном девица: та самая, черноволосая, которая очень заинтересовалась моим присутствием, когда мы собирались на охоту, сжала кулаки. Похоже, сюрприз Ирэи ей пришелся не по вкусу, равно как и Льеру. В том, что ему не по вкусу, сомневаться не приходилось: скулы обозначились резче, глаза сверкают так, что можно затушить все магические искры, освещающие полутемный зал.

— Кузен, — Ирэя заговорила первой, когда приблизилась.

Я обратила внимание на то, что реверансы здесь не в чести, все больше поклоны или вот такие вот полупоклоны, когда голова чуть опущена, взгляд из-под ресниц, а глаза сверкают нескрываемым ехидством. Именно в эту минуту я почему-то вспомнила, что Ирэя набросилась на меня из-за Льера.

Между ними что-то было?

— Кузина.

— С Рождением Великого Двора, — она ослепительно улыбнулась.

— С Рождением Великого Двора, — отозвался он.

Судя по всему, это и был местный Аурихэймский этикет, мне же оставалось только стоять чуть позади с остальными.

Взгляд Льера метал молнии, причем непонятно, кому этих молний доставалось больше, мне или Ирэе. Как ни странно, сейчас я подумала о том, что глаза Золтера напоминают темное пронизанное вспышками небо, скрытое от нас за густой пеленой занавесей, а глаза Льера — как глубокая ночь, лишенная звезд. Эта глубокая ночь сейчас утопила во тьме даже молнии, особенно когда он обошел Ирэю, направляясь ко мне. Шаги ввинчивались в музыку гулким, чеканным эхом, разрывая ноты в клочья. Их сила отражалась от стен и взлетала под своды бального зала, украшенного соответственно случаю.

Иссиня-черные жилы сплетались лозами, искрились тьмой боевые шары. Тонкие нити серебра растекались по стенам, создавая завораживающую, потустороннюю атмосферу. Сегодня здесь было место даже виеррахам, стелящимся вдоль стен и по полу черным туманом, а над нашими головами, под самым потолком, раскрывалась пропасть глубинной тьмы, символизирующей непобедимую бесконечность Смерти.

— С Рождением Великого Двора, ваше аэльвэрство, — мой голос разорвал тишину, воцарившуюся после того, как Льер остановился напротив свиты.

Ноздри его едва уловимо шевельнулись, а потом он протянул мне руку.

— Первый танец, — пронесся по залу шепот, подхваченный сотнями голосов. — Он приглашает смертную на первый танец.

Тем приятнее было ответить, глядя ему в глаза:

— Прошу прощения, ваше аэльвэрство. Но сегодня я не танцую.

Последнее мое заявление снова оборвалось тишиной. Такой, что слышно было наше дыхание: мое и его, и биение сердец. Наверное, если бы я положила ладонь ему на грудь, я бы почувствовала, как оно колотится мне в ладонь, осязаемо, глубокими сильными рывками. Отзываясь во мне.

Черты его лица заострились, становясь хищными, и в этот миг к нам приблизилась Ирэя:

— Кузен. Моя фрейлина сегодня отказывается танцевать, потому что обещала провести весь вечер рядом со мной.

— Ваша фрейлина? — Тяжелый взгляд перетек на принцессу.

— Да, — за Ирэю ответила я, и раскрыла ладонь, позволяя магической печати вспыхнуть ярче. — Это мой долг, ваше аэльвэрство. Кроме того, вы желали видеть меня на празднике, и я сочла правильным исполнить ваше общее с ее аэльвэйством желание.

Льер коротко взглянул на меня. Потом — снова на принцессу.

— Если с ее головы упадет хотя бы волос…

— Я помню, кузен, — отмахнулась она. — Ее долг только в том, чтобы скрасить мне эту ночь, великую ночь для нашего Двора. Кроме того, я бы не беспокоилась за ее волосы: аэльвэйн Лавиния чуть не выдрала Отри их все, а после чуть не перерезала ей горло кинжалом из найрийской стали.

После этого в зале стало еще тише. Если до этого смотрели преимущественно на Льера с Ирэей (после несостоявшегося наказания всем было интересно, какой будет их следующая встреча), то сейчас взгляды потянулись ко мне. Уже не проходящие, не мимолетные, гораздо более внимательные. Жестокая сила и опасные развлечения всегда представляли для элленари живой интерес.

— Это правда, аэльвэйн? — голос Льера был голосом Золтера, возможно, именно поэтому было так легко податься вперед и доверительно прошептать:

— Сильной женщина становится там, где рядом с ней нет сильного мужчины.

После чего повернуться к Ирэе.

Взмахом руки принцесса приказала всем нам следовать за ней.

— А ты не так проста, смертная, — бросила она на ходу.

— Я же обещала вернуть долг сполна.

Ирэя усмехнулась.

— Возможно, мы могли бы подружиться, Лавиния. — Она бросила на меня взгляд через плечо. Это замечание я предпочла оставить без ответа по одной простой причине: несмотря на все заявления Льера, кривить душой не любила и не хотела. Дружбы с той, кто на глазах у детеныша убивает раненую мать, пусть даже опасного зверя, у меня не получится.

— Ваше аэльвэйство! — К нам стремительно приблизился элленари.

Форма, знакомая мне, выдавала в нем одного из главнокомандующих, узор на скулах ложился тонкими завитками.

— Наргстрен! — Принцесса снова ослепительно улыбнулась. Настолько ослепительно, что огонь ее платья, тон-в-тон с волосами, померк перед этой улыбкой. — Я думала, ты отправился на границу.

— Отправлюсь. Завтра. — Он склонился, целуя тонкое запястье, и в глазах элленари я увидела голод. Тот самый голод, который мужчина способен испытывать рядом с давно желанной женщиной, которую не в силах получить.

— Я буду скучать, — Ирэя произнесла это, чуть подавшись к нему.

— У нас впереди целый вечер.

Короткий взгляд элленари — теперь уже значащий гораздо больше, чем просто жажда обладания.

Ирэя тоже была с заговорщиками?!

Если это так, почему Льер ничего ей не сказал? Почему он вообще ничего не сказал — своим же, почему? Ведь их план удался… почти. Судя по тому, что они до сих пор ничего не знают, личина Золтера в их план не входила. Так почему? Почему он под ней скрывается? Почему молчит?

Вопросов становилось все больше, но, почувствовав на себе пристальный взгляд Наргстрена, я мигом выкинула их из головы. «Когда леди слишком много думает, — говорила матушка, — у нее становится такое выражение лица, которое джентльмены могут неверно истолковать». В общем, сейчас я сделала именно то самое выражение, которое джентльменам истолковывать необязательно: очаровательная светская улыбка и хлопанье ресницами всегда срабатывало в Энгерии. В Аурихэйме… ну, признаюсь честно, я раньше не пробовала.

— Аэльвэйн Лавиния, — Ирэя не спешила отнимать руку, — моя фрейлина на сегодняшний вечер. Наргстрен Райландер, один из самых выдающихся главнокомандующих в армии моего кузена.

То, что мне оказали великую честь, сообщив имя главнокомандующего, я поняла. Видимо, Ирэе очень нужно было мое расположение… временно, или же усыпить мою бдительность. Тоже временно. Для чего — будем разбираться по мере поступления этого самого «чего».

— Приятно познакомиться, аэльвэр Райландер, — я кивнула.

Руку мне, разумеется, целовать не стали, но я и не стремилась. Зато успела отметить, как цепкий взгляд прошелся по мне от макушки до пяток.

— Ваш кузен не перестает удивлять, ваше аэльвэйство.

— Это почему же? — Ирэя поиграла пальчиками, которые только что были в его ладони.

— До настоящего вечера он прятал аэльвэйн Лавинию ото всех.

— Поверь, он бы прятал ее и дальше. Но она задолжала мне… долгая история.

В том, чтобы присутствовать при разговоре, во время которого о тебе говорят в третьем лице, есть немало преимуществ. В частности, главное, когда о тебе забывают, можно отметить много всего интересного. Например, взгляд Наргстрена, которым он обменялся со стоящим чуть поодаль элленари: тем самым, которого целовала Лизея перед охотой. Мое предположение о том, что именно он участвовал в заговоре, подтвердилось, и сейчас я постаралась получше запомнить его лицо. Волевое, с широкими крыльями носа и грубоватым подбородком. Миндалевидный разрез глаз и волосы цвета смешанного с пеплом угля.

— Просить тебя о танце именно сейчас, я полагаю, бесполезно? — Нагрстрен кивнул на зал, в котором вокруг танцующего с темноволосой элленари Льера вился хоровод элленари. Я видела такое впервые, когда все желающие танцевать просто окружили главную пару, партнеры передавали партнерш другим мужчинам, те подхватывали их и кружили, не отпуская предыдущих. От грохота каблуков и смеха даже музыку было едва слышно.

Что касается Льера… я помнила, каково это — танцевать с ним.

Всеобщее безумие и веселье его и темноволосой элленари словно и не касалось: отталкивалось от кружащейся в танце пары, словно от магического щита. Они двигались быстро и слаженно, и его ладонь, направляющая темноволосую, вжимающая ее в себя, почему-то сейчас обжигала меня. Я отвернулась в тот момент, когда Ирэя произнесла:

— Нет. Это развлечение давно утратило для меня свою прелесть.

Она взмахнула рукой, и прямо перед ней возник бокал с вином, едва не выплеснувшимся на огненно-алое платье.

— Мне остается только ждать утра?

— Не думаю, что ждать придется так долго. Заглядывай, когда закончится пляска. — Ирэя кивнула и мы вместе с ней направились к ложе, видимо, обустроенной специально для принцессы.

Что ни говори, а ложа была огромной: просторная, она занимала большую часть дальней стены зала, по соседству с фонтаном. В фонтане плескались рыбки… правда, фонтан был не совсем обычным, и рыбки тоже. Иссиня-черная дымка смерти взлетала и рассыпалась брызгами со звуком, больше напоминавшим шипение клубка змей, чем плеск воды. Рыбки были призрачными (ничто другое в этом фонтане точно не выжило бы), серебристые, помахивающие вуалью хвостов и плавников, они выпрыгивали из тьмы, чтобы тут же нырнуть поглубже.

Вместо привычных взгляду кресел в ложе принцессы были разбросаны подушки, а по центру расстелено огромное пуховое покрывало. Расставленные между подушками блюда ломились от фруктов и ягод — диковинных, которых я раньше никогда не видела, и прочей еды. Что касается вина, то оно лилось рекой. Буквально.

В отличие от призрачного фонтана, река плескалась, как настоящая. Только цвет у нее был рубиновый, и когда кто-то из свиты Ирэи зачерпывал из нее бокалом, шипела магической дымкой.

— Сюда, — указала Ирэя на покрывало, на котором устроилась. — Будешь со мной принимать гостей.

Поразительно, но оно не пропускало ни частицы холода, исходящего от этого замка.

Спорить с ней я не стала, опустилась рядом, тем более что это место показалось мне гораздо более выгодным, чем любая из подушек. Чуть поодаль от нас элленари, у которого я позаимствовала кинжал, уже задирал юбку одной из фрейлин.

Стараясь отрешиться от доносящихся с той стороны звуков, я отвернулась.

— Не нравятся наши развлечения, смертная? — лениво поинтересовалась Ирэя, отщипывая ягодку от грозди. Она напоминала сиреневую малину или ежевику, но росла почему-то как виноград.

— Не думаю, что мое мнение что-то изменит, — заметила я.

— Не изменит, — хмыкнула Ирэя. — Но разве тебе хоть раз не хотелось сбросить маску благопристойности?

— Не хотелось, — покачала головой. — Возможно потому, что это не маска.

Принцесса ничего не ответила, отвлекшись на поданный фрейлиной бокал с вином, а в следующий миг к нам уже подошли. И это было только начало, придворные спешили выразить свои заверения в глубокой преданности Двору и королевской крови, поздравить Ирэю лично и восхититься тем, как прекрасно она выглядит.

Выглядела принцесса и впрямь роскошно: огненные локоны текли по округлым плечам лавой, чувственные губы, чуть приоткрытые, манили к ним прикоснуться. Я видела неприкрытое вожделение в глазах мужчин (а зачастую и женщин), вожделение, перетекающее от нее ко мне и обратно, чувствуя, что с каждой минутой мне становится все жарче, и все сильнее кружится голова. Должно быть, дело было в духоте: несмотря на раскинувшееся вокруг пространство, здесь было нечем дышать.

Густой, вязкий аромат благовоний, который тянулся над ложей, смешивался с тонким горьковатым запахом. Не сразу поняла, что он исходит от растений, похожие я уже видела в комнате Льера, когда узнала его тайну, но сейчас смогла рассмотреть поближе. Тонкие стебли напоминали прутья, листья — металлические пластины. Венчали их раскрытые цветы: черные с фиолетовым лепестки сходились в окруженной зубцами сердцевине.

— Ахантарии, — заметив мой взгляд, произнесла Ирэя. — Их аромат привлекает жертву, и стоит к ним наклониться…

Принцесса бросила ягодку, и лепестки цветка сомкнулись с жутким хрустом.

— Вот так. Очаровательные создания. Хочешь вина?

Я покачала головой.

Не пить. Не есть.

Сегодня ночью это было правило выживания: по крайней мере, я не настолько наивна, чтобы принять что-то из рук Ирэи. Что бы то ни было даже с тарелки, стоящей в этой ложе.

— Ты слишком напряженная, смертная. — Она коснулась моего плеча, провела ладонью по обнаженному участку кожи, заставив его вспыхнуть огнем. — Тебе нужно расслабиться.

Мне нужно на свежий воздух.

Я отчетливо это поняла в тот миг, когда взгляд сидевшего рядом элленари: с короткой стрижкой и узором-молнией на черной рубашке, показался мне затягивающим. Что-то подобное я испытывала рядом с Льером на балу в Мортенхэйме, когда все происходящее кажется нереальным. Мир перед глазами на миг подернулся дымкой, потом стал прежним, но еще более горячим. Мне казалось, что под кожей вместо крови бежит огонь, нанесенный Золтером узор раскаленными крючьями впивался в кожу.

Нет, это уже совершенно точно не к месту.

С трудом справившись с превращающим зал в карусель головокружением, я поднялась. Поискала Льера взглядом и не нашла. Если поначалу от зала нас отделяли желающие поздравить принцессу элленари, то сейчас обзор был отличный. Закончилась и пляска, но трон был пуст. Пламя волос Золтера не полыхало нигде.

— Ищешь кузена?

Повернулась к Ирэе, она улыбалась.

— Найтриш предпочитает развлекаться в уединенных местах, а ей он никогда не мог отказать.

Странное чувство, сдавившее грудь, обожгло. Прокатилось по коже, заставляя плотно сжать губы: мысли о том, как ладони Льера скользят по плечам другой женщины оказались более чем живыми. Я вдруг воочию представила картину, как и без того фривольное платье падает к ее ногам, и как она льнет к нему, скользя обнаженным телом по грубым одеждам.

Давящее чувство усилилось, но его смыло жаркой волной, прокатившейся по всему телу и собравшейся томительной тяжестью внизу живота.

— Мне нужно на воздух, — сказала я, чувствуя, что здесь этот воздух становится слишком вязким. Слишком горячим, как разогретый палящим солнцем полуденный зной где-нибудь в каменных кишках Лигенбурга.

— На воздух? — изумилась Ирэя. — А ты дойдешь?

Я сделала шаг и поняла, что меня повело. Пришлось ухватиться за столбик, поддерживающий ложу принцессы.

— Ох, и правда нужно. Кажется, аэльвэйн Лавинии дурно. — Насмешка в ее голосе была откровенной. — Нияр, проводи. Проследишь, чтобы с ней ничего не случилось. Ничего такого, чего она сама не захочет…

Я увидела элленари, поднявшегося с подушек. Того, чей кинжал позволил мне поставить на место одну из фрейлин, но сейчас его черты казались далекими и смазанными, расплывались перед глазами.

— Аэльвэйн, — он протянул мне руку, и мне пришлось на нее опереться.

Пришлось, потому что без нее я не сделала бы и шага, но от короткого прикосновения в тело словно ударила молния. Я поняла, что умру, если сейчас он меня отпустит, поняла, что не смогу жить без его запаха, без этого скользящего по телу многообещающего взгляда, без губ — пухлых и чувственных.

Это странное чувство пугало и завораживало, невыносимое желание стать еще ближе к нему было нестерпимым. Мы шли через зал, и все, о чем я сейчас могла думать — это о том, как двери за нами захлопываются, как он прижимает меня к стене и скользит губами по моей шее. Спускаясь все ниже и ниже, к лифу, укрытому под вуалью листьев, как платье царапает кожу, когда Нияр стягивает его с меня.

Все это было настолько живо, что я сама потянулась к нему, стоило нам выйти из суеты праздника.

— Не здесь, — хрипло произнес он, скользнув пальцами по моему подбородку и раскрывая губы.

Не знаю, сколько мы прошли коридоров, прежде чем меня толкнули в нишу, вжимая в ледяной камень. Ладони скользнули по моей юбке, задирая платье наверх, прохладный воздух обжег разведенные коленом элленари ноги. В противовес этому предплечье горело огнем, словно спираль узора сжималась все сильнее, но мне было все равно. Единственное, что было важно — мужчина напротив, единственное… И я подалась к нему, чувствуя, как его ладонь скользит по внутренней стороне бедра. Потянулась за раскрытыми губами, желая прижаться к ним, когда Нияр отлетел в сторону. Юбка с шелестом осела вниз, а я вскинула голову и наткнулась на полыхающий яростью взгляд Золтера.

То есть Льера.

— Она сама… — элленари попятился. — Ваше аэльвэрство, вы сами видели: она не возражала. Она…

— Что с ней? — яростью в этом голосе хлестнуло даже меня.

— А…ахантария, — сдавленно пробормотал Нияр, отступая. — Ирэя распорядилась…

Договорить он не успел: шипящая удавка глубинной тьмы захлестнула его шею, впиваясь в кожу с невиданной мощью. Смерть ударила в нее с силой, от которой холодом полоснуло пространство. Лицо элленари стремительно почернело, не только лицо, но и руки, одежда, он весь, чтобы спустя миг рассыпаться тленом. Я смотрела, как в воздухе кружатся серебристые хлопья — единственное, что от него осталось. В следующий миг Льер уже шагнул ко мне.

Вспышка портала — и мы оказались в комнате, лицо Золтера стремительно менялось, за несколько ударов сердца в ладонь волосы почернели, впитывая ночную синеву. Я смотрела ему в лицо, чувствуя, как кожа горит под платьем, как с каждым вздохом становится все тяжелее просто смотреть.

Потянулась, чтобы коснуться ладонью его лица, повторить знакомый узор на скуле, но Льер перехватил мою руку. Одно прикосновение — и от меня почти ничего не осталось, я падала в глубину его глаз, сгорая от желания почувствовать его губы на своих. Если бы он меня не удерживал, поцеловала бы сама, но он удерживал. Не позволяя прикоснуться к себе, и лицо его словно продолжало меняться: плотно сжатые губы, дрожащие крылья носа. Нет, он оставался собой, и в минуту, когда я это поняла, Льер меня все-таки поцеловал. Просто рывком подался вперед, сокращая расстояние между нами.

Удар сердца вышел невыносимо долгим, гораздо более долгим, чем предыдущие.

Скольжение губ по губам отозвалось во мне стоном — глубоким и низким, от которого по телу прокатилась новая волна жара. От него или от прикосновения сильных пальцев к щеке, от глухого и хриплого:

— Лавиния…

Платье все-таки сползло вниз, обнажая ставшую чувствительной кожу, но этого я уже почти не почувствовала. Зато почувствовала касание жесткой ткани к груди. Всхлипнула, когда он подхватил меня на руки, и второй раз — когда спиной коснулась ледяной ткани покрывала.

— Тс-с-с, — Льер дотронулся до моих губ, — тихо.

И я, сходя с ума от этого прикосновения, раскрыла рот, позволяя пальцам скользнуть глубже. Не то рычание, не то сдавленный стон, отозвались во мне каким-то странным животным наслаждением. Почти болезненным, поэтому когда он убрал руку, протестующе всхлипнула и широко распахнула глаза.

Его сейчас напоминали провалы: глубокие и бесконечные, в которых смутно читалось… что-то, но я не хотела ничего читать. Я хотела его, целиком, без остатка, хотела чувствовать его в себе, чувствовать, чувствовать, чувствовать… Всей кожей, всем телом, внутри и снаружи.

Поэтому вскрикнула, когда его пальцы скользнули вниз. Не только пальцы, когда он коснулся меня губами, я выгнулась на покрывалах, сминая холодную ткань дрожащими руками. Сумасшедшие, острые прикосновения отзывались внутри болезненно-сладкими, тянущими ощущениями. Движения ладони и языка, поначалу неспешные, с каждым мгновением становились все более резкими, жесткими, обжигающими.

До той минуты, пока его пальцы не скользнули внутрь, и тогда я закричала.

Выгибаясь, комкая покрывало, стягивая его под себя. Содрогаясь от яркого болезненного наслаждения, чувствуя, как сильные ладони скользят по моим бедрам. Льер приподнялся, вглядываясь в мое лицо, а после одним движением притянул к себе, укрывая всем телом, обнимая, впитывая каждую частичку моей дрожи.

Это было последнее, что я запомнила, потому что после головокружительно-сладкой истомы упала в его руки. И в глубокую, непроглядную темноту.

 

15

Пробуждение началось с ласкового прикосновения: это прикосновение было тем самым, от которого у меня всегда заходилось сердце. Жизнь тянется к солнцу, поэтому я редко просила служанок задернуть на ночь портьеры. Почти каждое утро для меня начиналось с первой утренней ласки, со скольжения солнечного света по коже, даже зимой. Подушка пахла цветами, и мне не хотелось открывать глаза: такой теплой и мягкой она была. Покрывало, напротив, холодило горячую после сна кожу, и я посильнее завернулась в него, улыбаясь. Давно у меня не было такого хорошего настроения, как сегодня. Давно я не чувствовала себя настолько живой, настолько наполненной магией, что все внутри звенело от счастья.

Пожалуй, надо будет сказать Луизе, что я не прочь выбраться в Лигенбург, только бы погода не подвела. Но судя по солнышку, весна все-таки вернулась в Энгерию, а значит…

— Аэльвэйн Лавиния.

Я моргнула и широко распахнула глаза.

Лизея стояла рядом с моей кроватью и держала поднос. На нем, вопреки обычаю, дымился в чашке какой-то резко пахнущий отвар. Лицо элленари светилось от радости, и как я поняла, не только от радости, но и от… солнца. Оно разогревало иней ее волос, бликами отражалось от сияющей пудры на коже.

Рывком отбросила покрывало, спрыгнула на пол и бросилась к окну. Занавеси были прикрыты неплотно, и я раздвинула их, чтобы увидеть залитое ослепительным солнечным светом море. Оно простиралось до самого горизонта, играя всеми красками синевы, в горах, обычно запечатанных серой туманной дымкой, сейчас сверкала зелень молодой листвы. Небо было высоким и чистым, без единого облачка, а еще не было ни одной молнии.

Не в силах поверить в то, что вижу, повернулась к Лизее.

Она по-прежнему стояла с подносом, а потом, внезапно опомнившись, поставила его на столик.

— Это для вас, моя королева.

Что?!

Я перевела взгляд на руку, на которой сиял… брачный браслет. Узора, который на меня нанес Золтер, не было, хотя я могла поклясться, что предплечье под ним горит.

— Восстанавливающее силы горячее зелье, — она кивнула на чашку. — Поможет прийти в себя и взбодрит. Отдыхайте, а я пока принесу завтрак. Сегодня у вас очень важный день.

Элленари снова склонилась и вышла, я же смотрела ей вслед, пытаясь осознать происходящее. То, что творилось за окном, ничем не напоминало знакомый мне Аурихэйм, но то, что творилось в этой комнате… Я обвела взглядом спальню. К черному и серебру в интерьере примешивались белый и кремовый. Нет, это определенно не были мои комнаты, хотя на кушетке в изножье свернулся разомлевший на солнышке бъйрэнгал. Заметив мой взгляд, котенок завалился на спину кверху пузом, облизнулся и продолжил спать. Судя по всему, Лизея его уже покормила и сводила на прогулку.

Решительно не понимая, что происходит, я мысленно вернулась ко вчерашнему вечеру, словно вымаранному из памяти с помощью магической кисти. Сначала я выбирала платье, чтобы вернуть Ирэе долг, потом наряжалась. Потом Лизея пожелала мне удачи и сказала, что роакариз, нити которого были вплетены в мои волосы, ее приносит. Потом была встреча с Ирэей, короткий разговор с Льером и обжигающая ревность, когда я осознала, что он ушел с темноволосой элленари.

При мысли об этом даже сейчас застучало в висках, а потом…

Потом я вспомнила.

Шарящие по моему телу руки Нияра, и как я сгорала от жажды прикосновений элленари, задранная юбка, сбивающееся дыхание. Яростный взгляд Льера, оседающий над дальним коридором пепел: единственное, что осталось от поданного Ирэи.

Наверное, на этом с воспоминаниями стоило остановиться, но я не смогла. Они хлынули на меня удушающе-жаркой волной, прокатившись от щек до кончиков пальцев. Я подняла руки: свободные от запирающих магию браслетов запястья показались чужими. Не моими. Не могла я вчера тянуться этой самой ладонью к лицу Льера, чтобы коснуться — порочно и откровенно, впитывая жар его кожи. Не могла выгибаться от бесстыжих ласк, сгорая в одном-единственном желании: раствориться в них, в его руках, в его власти.

Не могла, но выгибалась, сходя с ума от наслаждения.

Как именно, я сейчас помнила слишком хорошо, и то, как кричала под ним — тоже.

Осознание этого заставило меня замереть в подобии ступора, наверное, я бы так и стояла невесть сколько времени, если бы не открылась дверь.

Если бы шагнувший в нее в облике Золтера Льер не подхватил мою руку, целуя дрожащие пальцы.

Если бы на его запястье я не увидела такой же брачный браслет, как у меня.

Если бы он не произнес (голосом Золтера, но так, как умеет только он):

— Доброе утро, моя королева.

— Что это? — я показала ему браслет. — Что это, откуда оно взялось?!

Мне хотелось кричать, и только Всевидящий знает, как я сейчас была к этому близка.

По комнате прокатилась волна полога безмолвия, а после короткая вспышка магии запечатала двери. Я видела такое однажды, что-то похожее создавал Винсент, когда запирался для приватных разговоров у себя кабинете. Любой, кто захочет войти, почувствует упругую магию под ладонью, и даже не сможет взяться за ручку.

— Сегодня ночью Арка благословила наш союз. То, что ты можешь видеть за окном, — подчиняясь взмаху его руки, занавеси разошлись в стороны, — последствия этого.

Я открыла рот, а после его закрыла: приличных слов у меня не осталось.

— Вчера ночью Ирэя посадила тебя рядом с ахантарией. Ахантарии растут в Долине Смерти, раскрываясь ближе к полуночи, эти цветы распространяют аромат, пробуждающий дикое, неконтролируемое желание. Так они заманивают своих жертв, преимущественно животных, слепо ищущих себе пару, в заросли, чтобы их сожрать. Элленари используют этот цветок в качестве составляющей зелья или просто как возбуждающее, но для смертных его действие слишком сильное. Аромат ахантарии вызывает кратковременную потерю памяти, но какие-то события могут навсегда остаться за чертой забвения.

Я мысленно вернулась к своему пробуждению: к тому, как собиралась с Луизой в Лигенбург, даже не вспомнив поначалу все события Аурихэйма, и мне стало не по себе. Что еще я могла забыть?!

— Ты не помнишь обряд? — спросил Льер. — Мне жаль.

А мне-то как жаль!

Луиза сбежала с собственной свадьбы с Винсентом, чтобы воздвигнуть между ними стену непонимания на целых восемь лет. Тереза поцеловалась в саду с Анри и стала его женой. А я вышла замуж и даже не помню, как это произошло.

Да, что ни говори, я однозначно выделилась.

— Ирэя рассчитывала на то, что я сумею тебя найти из-за узора Золтера, — он коснулся брачного браслета, и я отдернула руку. — Убийство Нияра должно было всколыхнуть недовольство. Убийство Ангсимильера Орстрена, затем второе — аристократа, ее поданного, ради простой, ничего не значащей пленницы. Убийство элленари, посягнувшего на королеву — это совершенно другое дело.

У меня было много вопросов, но все они потерялись после этого заявления.

— Это основательно пошатнуло бы репутацию Золтера, позволило Ирэе и остальным (в перспективе) поднять мятеж.

— Умно, — заметила я, с трудом удержавшись от нескольких колоритных восклицаний, которые почерпнула от конюхов. — Но что насчет клятвы на крови?

— Клятва на крови не позволит элленари причинить вред повелителю. Помнишь, когда на балу я спросил Золтера о том, могу ли я защищать тебя даже ценой клятвы жизни? После его согласия я был единственным, кто мог его убить, но мятеж не всегда подразумевает убийство. Когда сотни, тысячи, десятки тысяч элленари отказываются признавать власть, это уже совсем другое.

— Неужели?

— Да. Отток силы, огромной темной силы, ослабляет Двор. Каждый из присутствующих элленари привносит частицу магии в окружающий мир. Отказ находиться при Дворе не нарушает клятву, но элленари приходится отказаться от власти. Передать ее более достойному. Более сильному. Того, кого примет аристократия. Долгие годы власть Золтера была единолична, но в последние десятилетия она пошатнулась. Причиной тому стало наступление Пустоты, и не только. Когда его отец передал ему корону Двора, подобное уже было.

— Почему?

— Потому что его считали недостойным. Недостаточно сильным, но его отец потерял свою мьерхаартан, стремительно слабел и вынужден был передать корону наследнику. Его отказывались принимать, но одна ситуация все изменила.

Кажется, я даже догадываюсь, какая.

— Спасение мира после эксперимента Альхиины?

Льер нахмурился:

— Откуда тебе стало известно об Альхиине?

— Лизея рассказала, — я пожала плечами. — Зачем тебе обличие Золтера?

— Так надо.

— Так надо — не совсем то, что говорят потенциальной союзнице, — я сложила руки на груди. — Или… — с губ сорвался смешок. — Жене.

Взгляд Льера стал жестким.

— Это не шутки, Лавиния.

Какие уж тут шутки.

— Немного восстановим события, — произнесла я. — То есть ты воспользовался тем, что я была в полубессознательном состоянии, и тихонечко отвел меня к Арке? Где я согласилась стать твоей?

— Моей ты согласилась стать в этой самой спальне, — произнес Льер, и мне захотелось запустить в него чем-нибудь тяжелым.

— Да, и мне, видимо, остается только поблагодарить тебя за чудесное избавление прошлой ночью, — я сама не ожидала, что выйдет настолько язвительно, но оно вышло.

— Аромат ахантарии действует до двух суток. — Льер пристально на меня посмотрел. — Ты хотела сгорать от желания все это время?

Нет, я хотела чем-нибудь его огреть. И сейчас хочу, в отличие от последствий аромата ахантарии это желание не проходит.

— Ну что вы, — я покачала головой. — Я же говорю, примите мою искреннюю благодарность. Ваше аэльерство.

Последнее я выделила особо. Отвернулась, но он перехватил меня за руку, невольно заставив повернуться к нему лицом:

— Отныне — ты моя жена, Лавиния. Перед лицом Аурихэйма и всех моих подданных.

Я вырвалась и отступила назад.

— Отныне я — жена Золтера, — я сложила руки на груди, возвращая ему жесткий взгляд. — Ты привык действовать, руководствуясь понятными только тебе одному мотивами, но если хочешь продолжать, придется считаться со мной.

Его ноздри шевельнулись, выдавая ярость, но я не отвела взгляд.

— Тебе нужно обличье Золтера — я не против. Ты молчишь о том, что затеял что-то за спинами бывших союзников — на здоровье. Ты делаешь меня своей женой, чтобы прикрыть спину на время реализации своих планов — пожалуйста. Но начиная с этого дня ты будешь рассказывать мне все. Ты перестанешь недоговаривать, перестанешь уходить от ответов. Я поддержу тебя, если сочту, что наши интересы совпадают. В противном случае…

Я не договорила.

Моя жизнь уже давно мне не принадлежит, и я не стану прятаться от того, что рано или поздно может меня настигнуть, но и помыкать собой больше не позволю. Никому.

— Для начала у меня есть несколько условий. Амалия и Лизея станут моими фрейлинами, — он сдвинул брови, но я вскинула руку, пресекая любые возражения. — Ты больше ни разу ко мне не притронешься. Я смогу передвигаться по замку и за его пределами где захочу, когда захочу и куда захочу. И последнее, — я внимательно посмотрела ему в глаза. — Ты оставишь Ирэю мне. С ней я разберусь сама.

На скулах Льера заиграли желваки, но я больше не проронила ни слова. Просто стояла и ждала, молча ждала, пока он ответит.

— Хорошо, — наконец, произнес мой новоявленный супруг. — За исключением одного пункта. Я не притронусь к тебе, пока ты сама этого не пожелаешь.

Я вскинула брови.

— Под ахантарией?

Льер плотно сжал зубы.

— Сама. По своей воле, находясь в трезвом уме.

— Чудесно. В таком случае давай скрепим нашу договоренность магией.

Судя по тому, как сверкнули глаза, ему это совершенно не понравилось, но меня это совершенно не смущало. Улыбнувшись, я коснулась кинжала на его поясе. Обвела пальцами рукоятку перед тем, как вытащить из ножен, и вдавила острие в кончик пальца.

— Не думал же ты, что я поверю элленари на слово, дорогой муж? — поинтересовалась, глядя ему в глаза, и добавила. — Клянись.