1

Майкла и его семью ее величество королева Брианна не жаловала, поэтому при дворе мы бывали редко. Гораздо реже, чем могли бы, согласись я принять предложение руки и сердца от партии, которую мне подыскал бы Винсент, но у меня не было ни малейшего шанса. В смысле, принять предложение руки и сердца от кого бы то ни было, кроме Майкла. Сейчас, оглядываясь назад, я понимала, что это в самом деле напоминало одержимость. Я не хотела слушать никого: ни Терезу, ни Луизу (которая, к слову, была тактичнее всех в оценках моего будущего замужества), ни Винсента, ни даже матушку. Матушку, к словам которой я всегда прислушивалась, даже если они были чересчур строгими.

Как бы там ни было, именно матушке я сейчас была обязана тем, что у меня почти не дрожат руки, что я предельно собрана и готовлюсь к выходу перед элленари (теми самыми, что вчера называли меня смертной и насмешливо ощупывали взглядами, заинтересованными разве что когда они оказываются в районе моего лифа) в качестве королевы.

Образно говоря, королевой я не была, я была самозванкой. В точности так же, как Льер совершенно точно не было Золтером, но его игра, к чему бы она ни вела, зашла слишком далеко. Я смутно представляла себе, на что способны взбешенные элленари, которых просто-напросто водили за нос все это время, и уж точно не представляла, на что способна Ирэя, чтобы мне отомстить.

После ухода Льера я долго думала о причинах, которые сподвигли его прикрыться чужой личиной, и поняла, что если заговор не состоялся, значит, в последний момент что-то пошло не так. Что именно, он мне вряд ли расскажет, но мне вовсе не обязательно в этом разбираться. Сейчас главное играть свою роль, и от того, как я ее сыграю, зависит очень и очень многое.

— Ваше аэльвэйство, вы прекрасны.

Может, я и была прекрасна (в платье цвета пепла, ткань которого была подчеркнута легким кружевом), но привыкнуть к этому «ваше аэльвэйство» не могла никак.

— Лизея, ты могла бы называть меня просто Лавиния. По крайней мере, когда мы наедине.

Элленари широко улыбнулась, а вот Амалия, напротив, недовольно сложила руки на груди.

Когда Лизея узнала, что я хочу видеть ее в качестве фрейлины, а не прислужницы, она посмотрела на меня как-то странно. По крайней мере, в расширившихся глазах застыло то самое выражение, после которого могли бы заблестеть слезы. Она шагнула ко мне и порывисто обняла, правда потом сразу же извинилась. По тому, как она прижала ладони к юбке, я поняла, что девушка очень взволнована… если так можно выразиться про элленари.

Не представляю, что творилось в этом мире с чувствами, но в чем-то мы с ними все-таки были похожи. Элленари не учили прятать свои эмоции, потому что прятать было нечего, нас с детства учили показывать лишь то, что благопристойно и не может так или иначе скомпрометировать.

— Хорошо, Лавиния.

— Леди… Аэльвэйн Лавиния… — Амалия все-таки подала голос. В платье бледно-персикового оттенка (такое, по сути, и положено носить девушкам ее возраста), она выглядела совсем юной. Еще более юной, чем была. — Я бы хотела с вами поговорить. Наедине.

Теперь уже нахмурилась я, но отказывать ей причин не видела, тем более что ее «наедине» тогда прозвучало бы еще более грубо.

— Это не потерпит до конца приема, Амалия? — спросила я.

— Это не займет много времени.

— Я ненадолго отлучусь, — улыбнулась Лизея. — Узнаю, как скоро его аэльвэрство за вами придет.

Его аэльвэрство, или точнее, его аэльерство.

Я не стала задерживаться на этой мысли, потому что когда выяснила, что это наши общие покои (разумеется, уже после заключенного с Льером соглашения), была очень близка к тому, чтобы пару раз скомпрометировать себя по полной. Впрочем, тут мы с ним были на равных: судя по витавшему в воздухе напряжению и отголоскам ярости, он явно не ожидал такого приема. Да что говорить, я сама такого не ожидала.

— О чем ты хотела поговорить? — спросила Амалию, когда мы остались одни.

— О ней, — она кивнула в сторону закрывшейся двери. — Леди Лавиния! Как вы можете подпускать к себе одну из них?! Не просто подпускать, приближать!

Глаза ее сверкали самой что ни на есть настоящей яростью, и мне это совершенно не понравилось.

— Лизея не сделала мне ничего дурного, — заметила я. — Больше того, она всегда мне помогала…

— Не сделала сейчас — сделает потом, — Амалия судорожно вздохнула. — Неужели вы не понимаете, им нельзя доверять! Никому! Никому из них. Мы должны держаться вместе, но только мы…

— Довольно, — произнесла я, и она осеклась. — Лизея — потрясающая девушка, и тот факт, что она элленари, ничего не меняет. Чтобы выжить, Амалия, нам с тобой действительно нужно держаться вместе. Сейчас у нас уже значительно больше возможностей, чем было еще несколько дней назад. Поэтому я искренне надеюсь и рассчитываю на твою поддержку.

Амалия открыла было рот, чтобы возразить, но тут же с визгом подхватила юбки и отпрыгнула от бъйрэнгала, попытавшегося к ней подойти.

— Пожалуйста! Уберите его от меня!

Она зажмурилась, на виске и на шее бешено колотились жилки.

— Амалия, он ничего тебе не сделает, — я покачала головой, но она так и не открыла глаз: продолжала стоять, плотно сжав губы и сжавшись в комок, пока я не подозвала Льера и не отвела к диванчику, на который он, нехотя улегся.

— Всевидящий! Нам обязательно находиться в одной комнате с этим монстром?! — прошептала она, и губы ее снова задрожали.

— Он не монстр, — я указала на свернувшегося клубком звереныша. — Он обычный котенок, просто… иномирный.

Просто иномирный обычный котенок.

— Когда уже мы вернемся домой?! — сдавленно прошептала она.

Вопрос повис без ответа, потому что открылась дверь. Льертер или Золтьер шагнул в комнату, и Амалия судорожно вздохнула. Кажется, она забыла про этикет, и про реверансы, и про все прочее, особенно когда он приблизился к нам. Винить ее за это я не могла: сложно расшаркиваться перед тем, кто тебя пытал, но я под этой личиной видела совершенно другого элленари. Понять которого пока так и не смогла.

— Моя королева, — он протянул мне раскрытую ладонь. — Ты прекрасно выглядишь, Лавиния.

— Благодарю, — отозвалась я, думая преимущественно про Амалию.

Сейчас я была уже не уверена, что идея с фрейлинами настолько хороша, по крайней мере, с ней в качестве фрейлины. Тогда я подумала, что так мне будет удобнее держать ее при себе и защитить (случись что), но теперь сомневалась в своем решении. Фрейлинам королевы нужно будет видеться с королем, читай с повелителем, и очень часто. А она стоит и дрожит, и побелела как лист дорогой писчей бумаги.

— Думаю, сегодня Амалии необязательно нас сопровождать, — сказала я, и он кивнул.

Мне оставалось только вздохнуть с облегчением и порадоваться, что Льер не решил показать характер и припомнить мне свои условия.

Мы вышли из комнаты, как и полагается супругам, рука об руку. За нашими спинами метнулась тень, и это были отнюдь ни виеррахи: Амалия спешила к себе. Из-за того, что она стала моей фрейлиной, ближайшая комната была отведена ей, равно как и соседняя — Лизее, поэтому не успели мы пройти и пару шагов, как я услышала громкий звук захлопнувшейся двери.

Да, вести ее в толпу элленари, которые непонятно даже как ко мне отнесутся, точно было не лучшей идеей.

— Я отпустил Лизею, — произнес Льер, — сегодня тебе будет достаточно моего сопровождения.

Я глубоко вздохнула.

Может быть. Может быть и достаточно, но внутри тонко билась невидимая натянутая струна, дрожала, согреваемая лишь моей магией, которой было так ничтожно, так несоизмеримо мало…

Неожиданно Льер остановился, и мне пришлось сделать то же самое. Недоуменно взглянула на него и вздрогнула, когда он коснулся моей щеки.

Эта короткая ласка напомнила о том, что было вчера, о гораздо более нескромных прикосновениях, отозвалась во всем теле нежданными и несвоевременными дикими ощущениями. Хотела напомнить ему про клятву, но опоздала: во-первых, потому, что клятва не позволила бы ему дотронуться до меня помимо моего желания, а во-вторых…

— Я уже говорил, что ты прекрасно выглядишь, Лавиния. — Он коснулся свободных прядей моих волос, падающих на плечи. — И это действительно так. Ты выглядишь по-королевски.

— Чудесно, — негромко сказала я, стараясь удержаться от этих обволакивающих разум слов.

Разум твердил, что мне нужно быть сильной, а под такими словами очень легко поддаться обманчивой слабости и иллюзорному представлению, что я не одна.

— Если не возражаешь, давай продолжим путь. Я бы очень хотела со всем этим побыстрее покончить.

— Знаю, — он коснулся обручального узора, и тот словно сильнее вспыхнул под его пальцами. — Я с тобой.

Льер устроил мою руку на сгибе своего локтя и шагнул к лестнице.

С каждым шагом я все больше понимала, насколько мне не хочется выходить в зал, полный элленари. Несмотря на то, что в моих волосах сверкала черная диадема королевы, несмотря на то, что сказал Льер, я чувствовала, что начинаю задыхаться. У меня то и дело темнело перед глазами, бросало в холодный пот, а по коже бежал то озноб, то жар. Я не представляла, что с этим делать, поэтому просто шла, расправив плечи и глядя прямо перед собой.

Высокие, массивные двери вели в тронный зал. Я ожидала увидеть нечто мрачное, но вместо этого увидела просто высокие замковые стены и полотно над троном. Огромные окна не были затянуты занавесями, и солнце вливалось сквозь них, раскрашивая застывшую по обе стороны от расстелившейся под нашими ногами дорожки толпу элленари. Вместо пестрого калейдоскопа — яркие цвета нарядов.

Полотно символизировало мощь Двора смерти (в непроглядной тьме клубились серебряные искры, окружающие сияющие миры). Все и ничто, почему-то именно это пришло мне в голову, а потом горло сдавил спазм. Я вцепилась в руку Льера, чувствуя, что меня начинает лихорадить.

— Все в порядке? — еле слышно спросил он.

Я нашла в себе силы кивнуть, хотя бы потому, что в окутавшей нас тишине мой голос мог прозвучать несоизмеримо громко. Мне казалось, что я вот-вот потеряю сознание, поэтому трон как ощущение опоры пришелся очень кстати. Садиться, правда, мы не стали, но осознание того, что мне есть куда падать, придало сил.

Взгляды элленари скользили по нам, преимущественно — по мне, и в них я читала странную, необъяснимую радость и недоверие.

— Как вы уже знаете, — произнес Льер в звенящую напряжением тишину ожидания, — этой ночью Арка благословила наш союз. Мы с аэльвэйн Лавинией стали супругами по законам Аурихэйма.

Он вскинул руку, призывая к пытавшемуся надорваться взволнованным шепотом молчанию, и в зале вновь стало тихо. Только сейчас я вспомнила про Ирэю: она, разумеется, присутствовала и стояла в первых рядах, ближе всего к трону. Рядом с ней застыла ее свита — те, что вчера смотрели, как я вдыхаю аромат ахантарии и наверняка потешались над тем, как Нияр будет развлекаться с простой смертной.

— Эти законы нерушимы. Наш брак нерушим. Отныне, начиная с этого момента, ваша клятва распространяется на ее аэльвэйрство, союз с которой принес в Аурихэйм наш первый за долгое время рассвет. Встречайте свою королеву!

Зал взорвался овациями и возбужденными голосами, обрушившимися на нас подобно ураганному ветру или штормовой волне, и сейчас я была искренне этому рада. К холодному поту и жару добавилась боль в висках, перекатывающаяся между ними под кожей лба, как раскаленные шарики на металлической нитке.

— Наш первый рассвет совпал с ночью Рождения нашего Двора, для нас это теперь двойной большой праздник, — произнес Льер, когда аплодисменты стали затихать. — Сегодняшний день станет началом, которое со временем поможет нам справиться с Пустотой и возродить Аурихэйм!

Последнее его заявление утонуло в новом порыве восторгов элленари, и, когда мы рука об руку опустились на сдвоенный трон (такое я видела впервые), вздохнула с облегчением. Льер воспринял это по-своему:

— В Аурихэйме супруги считаются единым целым, — пояснил он.

— Я счастлива, — отозвалась я, но больше ничего сказать не успела: к нам уже приблизилась Ирэя.

— Позвольте выразить вам свои глубочайшие поздравления, кузен, — произнесла она, и голос ее сочился ядом. Льер кивнул, и принцесса повернулась ко мне: одна из немногих она сегодня была одета в черное. — И вам, ваше аэльвэйрство.

— Благодарю, — негромко отозвалась я, не отводя взгляда. И, хотя виски сдавило еще сильнее, продолжила: — В том, что сейчас происходит, есть и ваша заслуга, кузина. Вы же не против, если я стану вас так называть?

Ирэю знатно перекосило.

— Разумеется, нет, ваше аэльвэйрство.

— Замечательно, — я улыбнулась. — В таком случае, в знак моей искренней благодарности я бы хотела предложить вам стать моей фрейлиной.

Ирэя открыла рот, но тут же его закрыла. Перевела взгляд на «кузена», но Льер молчал, оставляя ей право решать самой: отказать королеве или принять предложение бывшей смертной. Хотя бывшей — звучит как-то странно, потому что смертной я быть не перестала, разве что для всех собравшихся я стала смертной, с брака с которой начнется возрождение Аурихэйма.

Молчание затянулось, и Ирэя все-таки прошипела (еле слышно, чтобы не позволить собственному негодованию стать достоянием остальных):

— Кузен!

— Моя жена сделала тебе предложение, кузина. — Льер подхватил мою руку и переплел наши пальцы, за что я сейчас была ему благодарна гораздо больше, чем даже за его обещание «Я с тобой». Подобные действия говорили куда лучше любых самых громких слов, и пусть я прекрасно понимала, что мы с ним сейчас в одной связке, все равно на сердце стало тепло.

— Хорошо, — выдохнула Ирэя, и ноздри ее раздулись. — Я принимаю ваше предложение.

— Замечательно, — я улыбнулась и, хотя в горло словно вонзились десятки острых ледяных игл, добавила: — Поскольку вы все время будете рядом со мной, отправьте вашу свиту по домам. Думаю, им сейчас самое время навестить близких и первыми сообщить радостные вести о том, что случилось.

В глазах рыжей мелькнул не просто гнев — бешенство, но я уже отвернулась.

К нам подходили, подходили и подходили, в глазах элленари я по-прежнему читала недоверие, словно они никак не могли смириться с тем, что за окнами светит солнце. Что все это не обман, который вот-вот развеется, поглощенный туманами, грязной тяжестью туч и острыми молниями, терзающими небо и землю. Честно говоря, я сама не до конца в это верила: как так получилось, что всего лишь благословение Арки вернуло свет в этот мир?

Как Арка, отказавшаяся благословить меня и Золтера, благословила меня и Льера?

Я думала об этом, собираясь сюда, но так и не пришла ни к какому выводу. Кроме одного: в Аурихэйме возможно все и невозможно ничто. В частности, возможно отшвырнуть повелителя Двора, желающего сделать меня своей, и признать моим мужем того, кто носит его личину, когда я сама не вполне осознаю, что делаю.

К слову, если я не вполне это осознавала, значит ли, что после нашей… нашего благословения была и полноценная брачная ночь? Этот вопрос как-то милостиво ускользнул от моего сознания в прошлый раз, зато сейчас пришелся очень не в тему, и я вздрогнула. В тот момент, когда большеухий элленари, очень похожий на того, кого я видела в зверинце, целовал мне руку.

Он испугался, что слишком сильно сжал мои пальцы трехпалой ладонью, и принялся рассыпаться в извинениях, пока его не оттеснили другие желающие нас поздравить.

Когда поток элленари иссяк, Льер снова вскинул руку:

— В честь нашего союза с завтрашнего дня начнутся увеселительные обеды и балы. Продлятся они ровно неделю, после чего мы с главнокомандующими уже сможем сообщить о том, как изменилось поведение Пустоты, и что сейчас происходит во всех уголках Аурихэйма. Сегодня же я предлагаю вам просто отдыхать, и наслаждаться тем, чего мы все были лишены долгое время!

Уходили мы из зала под возбужденные голоса и прославление нашего союза, который принесет мир и процветание Аурихэйму. Солнце заставляло алую дорожку под ногами гореть, и я жмурилась: то ли глаза привыкли к отсутствию яркого света, то ли просто болели. Как ни странно, когда мы оказались за пределами зала, я вздохнула свободнее. Исчезла тяжесть в руках и ногах, голова прояснилась, а горло больше не казалось стянутым металлическим обручем.

— Ты замечательно держалась, — заметил Льер, остановившись у лестницы, перила которой напоминали змей. Мне невыносимо не хотелось возвращаться к себе, и я уже хотела сказать, что хочу отправиться к морю, когда он произнес: — Я приглашаю тебя на прогулку, Лавиния.

 

2

Казалось, пару сотен лет уже прошло с того времени, как мы с Майклом отправились в наш месяц молодоженов на море. Луиза так его расхваливала (она очень любила море и океан), и я так восторженно о нем отзывалась, что Майкл, видимо понял: не отвезет меня на море, Винсент его придушит. Он всегда ходил с таким выражением лица, словно боялся, что Винсент его придушит, и если раньше я не отдавала себе в этом отчета, то сейчас мысли о нем вызвали новую вспышку раздражения. Как можно было быть такой… такой.

— Люди могут противостоять чарам элленари? — спросила я.

Вопреки моим представлениям, к морю мы отправились не порталом, прошли сквозь замковый двор, миновали ворота, провожаемые сотнями изумленных взглядов. Видимо, не в характере Золтера было выгуливать свою смертную жену после официального представления. Я хотела было съязвить по этому поводу, но вовремя удержалась: слишком много язвительности было в последнее время, слишком много тьмы, а мне хотелось света. Я родилась со светом в сердце, но как-то незаметно его растеряла, видимо.

— Нет, — отозвался Льер.

— Совсем?

— Некоторые, очень сильные маги способны… сопротивляться. Назовем это так. Ты сопротивлялась.

Я приподняла брови.

— Тогда, в своей спальне в Мортенхэйме.

Лучше надо было сопротивляться, подумала я, но вслух ничего не сказала.

— Ты уверена в том, что хочешь приблизить к себе Ирэю?

— Не уверена, что я вообще хочу ее видеть, но сейчас лучше держать ее на расстоянии вытянутой руки, — заметила я.

— Забавно, — произнес Льер.

— В нашем мире есть поговорка, что врагов надо держать гораздо ближе, чем самых лучших друзей.

— И ты еще будешь мне говорить о том, что элленари ужасны?

Я бросила на него быстрый взгляд:

— В последнее время я такого не говорю.

— В последнее время мы почти не разговаривали. Тебе нравится в Аурихэйме?

Вопрос заставил меня остановиться.

— Ты хочешь спросить, не хочу ли я здесь остаться? — поинтересовалась, глядя ему в глаза. — А может быть, проводить домой? Когда мы общались с тобой в твоем… облике, ты собирался отправить меня домой, Льер.

— Многое с тех пор изменилось.

Маска Золтера — очень удачное прикрытие, под ней можно многое спрятать. Не помню, приходила ли эта мысль мне в голову раньше, но сейчас, когда я смотрела в темные, как густой медвежий мех, глаза, в них не отражалось ровным счетом ничего из того, что могло бы быть в темно-синих. По правде говоря, и не должно было быть, эмоций в Золтере было как в кушетке, а то и меньше.

Я не стала продолжать этот бессмысленный разговор: если бы Льер на самом деле хотел отправить меня домой, уже сделал бы это. Сейчас, когда я выторговала себе возможность ходить где угодно и когда угодно, ничто не помешает мне побывать в библиотеке. Если честно, пока не представляю, как я заставлю ее подчиняться смертной королеве-не-королеве. Не представляю, и сегодня представлять не хочу, но завтра непременно попробую.

Море, на которое мы отправились с Майклом после свадьбы, было холодным. У нас в Энгерии вообще нет теплого моря, но мне и того хватило. Закаты, раскрашивающие воду и холмы: высоченные, застеленные полями цветов. Я видела море в Вэлее, когда мы гостили у Анри и Терезы, и оно было совсем другим: голубым, прозрачным, сверкающим под солнечными лучами. В юности мы с Матушкой путешествовали в Лацию, и маэлонское море было бирюзовым.

Море Аурихэйма оказалось серебристо-белым. Белые волны накатывали на берег, рассыпая кружево волн и облизывая камни. Мы шли в нескольких футах от воды, справа от нас расстилались горы, слева — бескрайняя вода, цветом напоминающая мое платье. Мне почему-то подумалось, что купаться в нем точно нельзя: мало ли, а вдруг рыбки. Такие, какие были в фонтане.

Словно в подтверждение моих мыслей в прозрачной как слеза воде скользнуло что-то странное, напоминающее не то змею, не то угря. Всколыхнулась пена накатившей волны, а когда отступила, я поняла, что дело не только в пене: под водой клубилось нечто белое, напоминающее густой туман, мерцающее серебром. Видимо, именно за счет этого «чего-то» такой цвет у воды и был.

— Призрачные водоросли, — пояснил Льер, проследив мой взгляд. — Из них делают очень вкусные десерты.

— Призрачные?

Он улыбнулся.

— Нет. Вполне реальные.

Мне почему-то захотелось улыбнуться в ответ, а еще захотелось попробовать этот десерт. На этой мысли я разом себя осадила: никаких десертов, никаких подобных мыслей. Мы с Льером просто союзники, и ничего кроме.

Впрочем, насчет «ничего кроме», я, возможно преувеличивала. Или немного кривила душой, потому что «ничего кроме» привело меня к благословению и супружеству, и я не имею ни малейшего представления, что мне с этим делать. Разумеется, с супружеством, с благословением я уже ничего поделать не могла. Вряд ли можно прийти к Арке, показать ей обручальный браслет и сказать: «Глубокоуважаемое сердце Аурихэйма, той ночью я была не в себе, не понимала, что несу, поэтому снимите с меня, пожалуйста, это, и будем считать, что ничего не было».

Даже если оно было.

А оно наверняка было, и при мысли об этом к щекам снова прилила кровь. Мне бы очень хотелось спросить у Льера, было ли что-то, чтобы осознать, смириться и больше никогда не вспоминать про ночь «благословения», но как об этом спросить, я не представляла. Поэтому только молча шла, раздумывая об особенностях моей памяти и о том, что это точно обсуждать не стоит. Точнее, это не то, что стоит обсуждать.

Берег изгибался, уводя за собой поворотом, волны с мягким шелестом накатывали и отступали. Я поймала себя на мысли, что рассматриваю брачный браслет: хитросплетения узоров, проявившихся на моей руке и сияющих золотом, а следом — что Льер пристально на меня смотрит. Как-то очень внимательно, если не сказать больше. От этого взгляда бросило в жар, губы вспыхнули (именно на них он и смотрел). Я собиралась сказать, что хочу вернуться, но мы уже шагнули за поворот.

Ближайшая скала наползала на берег, выбросив над мелкими камнями ладонь навеса-площадки, на которой был накрыт стол.

Стол на двоих.

— Что это? — уточнила я.

— Наш с тобой ужин.

— То, что ужин, я вижу. Почему он накрыт здесь?

— А ты хотела бы поужинать в зверинце?

Нет, в зверинце я точно не хотела есть, но такой Льер — Льер, который обо мне… заботится, который зовет меня на прогулку и накрывает стол у моря, где вот-вот раскроется алый цветок заката — это нечто из ряда вон.

— Зачем? — прямо спросила я.

— Тебе не приходило в голову, что я хочу просто сделать тебе приятное, безо всяких «зачем»?

— Рядом с элленари? Нет, — я сложила руки на груди.

— В таком случае, я тебя разочарую. Этот ужин всего лишь для того, чтобы сделать тебе приятное, Лавиния.

Я бы сказала, что разочаровывает меня совершенно другое, но мне хотелось есть. Учитывая, что полдня меня готовили к выходу, который закончился чуть ли не быстрее чем все мои предыдущие выходы к элленари, я даже пообедать толком не успела. Обед мне приносили, разумеется, и вполне себе полноценный, но поскольку на меня то дорабатывали платье, то подбирали драгоценности (от тяжести которых, к слову, очень хотелось сейчас избавиться), то делали прическу, с которой все время было что-то не так (на этот раз не обошлось без Магистра, скупо цедившей вежливые слова с непробиваемым лицом), то большую часть просто унесли обратно. Зато сейчас я поняла, чего мне отчаянно не хватает.

Ужина.

Даже если у моря и вместе с Льером, все равно не хватает.

Он подал мне руку, и мы вместе шагнули на поросший мхом земляной склон. Помимо мха на склоне прорастала молодая трава и даже распустились мелкие сиреневые цветочки с очень длинными тычинками. Природа Аурихэйма оживала на глазах, расцветая яркими красками и напоминая мне о моем мире. Подобно тому, как просыпался этот мир, Энгерия пробуждалась от долгой зимы. У нас она всегда была долгой, зато весна становилась настоящим чудом.

Для меня особенно.

Льер отодвинул стул, и я опустилась на него. Дождавшись, пока он сядет напротив, расстелила салфетку на коленях.

Если на миг отвернуться от странного моря и забыть о том, где находишься, можно представить, что все-таки оказалась дома. Правда, надолго забыть не получилось — мимо нас с криком пронеслась птица, помесь филина и воробья.

— Попробуй вино, — Льер наполнил мой бокал.

— С ахантарией? — уточнила я.

— Нет. Вино в Аурихэйме тоже делается из винограда, Лавиния. Это с добавлением ягод эрисы, — бокал он поднял первым. — Наше с тобой знакомство оказалось неудачным…

— Это еще слабо сказано, — пробормотала я, разглядывая темно-красную жидкость в тонконогом пузатом бокале.

— И я хочу все исправить.

Я подняла на него глаза.

— Тебе вовсе необязательно это говорить, — заметила я. — Мы с тобой заключили сделку, и…

— Сделка тут ни при чем.

Возможно, было бы проще, если бы вместо Золтера напротив себя я видела его. Того Льера, который… который — что?

— А что при чем? — поинтересовалась я, отвернувшись к морю.

Отсюда, в лучах понемногу опускающегося солнца, оно казалось почти прозрачным, как туманная дымка свадебной фаты. Не представляю, почему мне в голову пришло именно это сравнение, но я вдруг вспомнила свою свадьбу. Сумасшедшая, бессонная ночь, когда я крутилась в постели и кусала губы, представляя, как завтра пойду к алтарю с Майклом. Вести меня должен был Винсент, а матушка вечером рассказывала мне о том, как пройдет первая брачная ночь.

Она, видимо, забыла о том, что я росла в Мортенхэйме и часто бывала на конюшне: хотя не исключено, что матушка просто об этом не знала, поскольку мне строго-настрого запрещалось приближаться к животным. Словом, все, что она мне рассказывала, мне все равно не пригодилось, но минуты, когда меня наряжали в роскошное платье, легкое, невесомое, когда закрепляли в высокой прическе фату, были невыносимо счастливыми и такими волнительными, что я то и дело забывала дышать. Впрочем, возможно, во всем был виноват корсет.

— Ты.

Я настолько погрузилась в свои мысли, что сейчас даже не сразу поняла, о чем он говорит.

— Ты, Лавиния. Я хочу все начать заново и хочу все сделать иначе. Поэтому предлагаю тост: за нас.

— Хочешь начать заново — что? — уточнила я, все-таки поднимая бокал.

— Хочу, чтобы ты стала моей женой. По-настоящему.

Скажи он, что собирается отправить меня домой и запечатать границы миров, чтобы никто из Аурихэйма больше никогда меня не потревожил, это и то звучало бы более правдоподобно.

— Вряд ли у нас это получится, — заметила я.

— Почему?

— Потому что я тебе не верю.

— Это я тоже хочу исправить, — Льер коснулся моего бокала своим, и мелодичный звон смешался с шумом набегающих волн.

Я пригубила вино: оно оказалось терпким и сладким, с ярко-выраженным ягодным вкусом.

— Не все можно исправить, Льер.

— Все. Было бы желание.

Я посмотрела на него, но он был занят тем, что раскладывал еду по нашим тарелкам. Дымящееся жаркое (или что-то очень на него похожее), овощи (тоже что-то очень похожее), и, вероятно, сыр. А вот соусы были мне знакомы, поэтому с этим я справилась сама.

— Мы из разных миров, — напомнила я.

— Между нашими мирами не такая большая разница.

О чем мы вообще говорим? Никакие отношения между нами невозможны! Хотя бы потому, что… потому что вчера он куда-то увел темноволосую элленари, и с ней явно не о перспективах долгосрочного сотрудничества беседовал.

— Найтриш тебе подходит больше, — заметила я, нарезая кусочками мясо.

Нож почему-то сорвался, и звук вышел оглушительно-громким.

— Найтриш — любовница Золтера. Между нами ничего нет.

— И как ты ей объяснил сей прискорбный факт? — поинтересовалась я, продолжая свое занятие.

— Золтер никому ничего не объяснял. Ты же не настолько наивна, чтобы полагать, что она была единственной?

— Ну разумеется, она была фавориткой, — заметила я и не нашла ничего лучше, как сунуть в рот кусок мяса. Просто это было гораздо лучше, чем думать о том, сколько любовниц было у Льера.

Фу, позорище!

Кстати, о позорище.

— Я бы хотела знать, что между нами случилось той ночью, — сказала я. — После благословения.

Ну вот, все-таки спросила, и это даже оказалось не так сложно, как представлялось мне изначально.

— Ничего.

Ничего?!

Я вскинула голову и пристально посмотрела Льеру в глаза, но… элленари не могут лгать. Не могут, ведь так? То есть в обход могут, конечно (иначе ему не удалось бы нацепить личину Золтера), но вот так прямо — нет.

— Ничего не было, Лавиния. После благословения ты просто заснула.

Хм.

— Хорошо, — сказала я и вернулась к ужину.

Мне очень хотелось спросить, что связывало их с Ирэей, но на сегодня откровений было достаточно. Я бы сказала, более чем достаточно, к тому же, я не была уверена в том, что хочу знать правду. Эта правда мне ни к чему, потому как, что бы Льер себе ни надумал, я не собираюсь развивать наши отношения дальше скрепленного клятвой союза.

Ночь упала на Аурихэйм быстро: только что мы ели десерт, чем-то напоминающий помесь кофе и шоколада, и цвет волос Золтера разогревал осевшие на берег сумерки, как вдруг стало темно. Очень темно, и подчиняясь движению руки Льера, над нам вспыхнуло несколько крошечных магических светильников. Они окружили стол, и когда я потянулась за сладким соусом (все еще теплым, здесь вся еда подогревалась при помощи магии), от прикосновения к пальцам сидящего напротив мужчины меня словно пронзило молнией.

Это напомнило о том, что пора возвращаться, и кое о чем еще.

— Ты сказал, что хочешь все изменить, — заметила я, и Льер кивнул. — Что ж, давай начнем с того, что ты будешь прислушиваться к моим просьбам. Сегодня ночью я хочу спать одна.

А.О.

Да, Лавиния определенно знала, что попросить. И, прежде чем он успел что-либо ответить, добавила:

— Все последующие тоже.

Она смотрела на него, а Льер не знал, что ответить. Впервые за долгое время не представлял, что сказать женщине, которая просит его оставить ее одну. Все те, кого он знал до нее, совершенно не возражали против того, чтобы остаться в его спальне после. Для элленари это не играло совершенно никакой роли, поэтому с кем заснуть или же от кого уйти было незначительной деталью, на которую не обращали внимания. Особенно учитывая то, что сегодня засыпали с одним, а завтра с другим, и не всегда в личных покоях. Для Лавинии близость была чем-то особенным, и она не собиралась подпускать его ближе.

Пока — не собиралась.

— И как ты себе представляешь супругов, засыпающих в разных спальнях? — почему-то в обычно спокойный голос сейчас ворвался сарказм.

— Легко. В Энгерии у супругов разные комнаты, и это в порядке вещей. Скажешь, что следуешь традициям своей драгоценной королевы.

Острить она тоже умела. А еще умела зацепить так, как ни одна другая до нее. Кто бы мог подумать, что вчера ночью он потеряет контроль, как… сложно даже подобрать характеристику этому состоянию. Даже будучи юнцом Льер никогда не испытывал ничего подобного, когда весь мир сходится на одной-единственной женщине, сгорающей от страсти в его руках. У Лавинии было оправдание — ахантария, у него — нет.

Он до сих пор помнил жар ее кожи под губами, и как она отзывалась на каждое прикосновение, как дрожала под его ласками. Многое бы он отдал, чтобы повторить то же самое — на этот раз безо всяких чар, чтобы увидеть ответное желание в темнеющих, как ночная листва, глазах. Ее желание.

Сейчас она смотрела, склонив голову. Спокойно и равнодушно, даже пальчиками постукивала по столу в ожидании. Кажется, даже забыла про десертный соус, за которым тянулась.

— Замечательный план, — произнес он и все-таки плеснул ей этого клятого соуса так, что алые брызги разлетелись не только по нежной сердцевине десерта, но и по тарелке. — Но ты упустила одну маленькую деталь.

Впрочем, определенный интерес в ее глазах все же был: кажется, ей действительно важен был ответ. Она хотела остаться одна, отдалиться от него настолько, насколько это вообще возможно.

— Какую? — небрежно поинтересовалась Лавиния.

Настолько небрежно, что ему захотелось смести со стола все к Пустоте, рывком притянуть к себе, а потом целовать так, пока не начнут гореть губы. Свои и ее, пока это напускное равнодушие не сменится отчаянной мольбой или желанием. Проблема заключалась в том, что он действительно боялся увидеть в ее глазах отчаяние, или, хуже того, презрение. После того, что с ней произошло, после того, что сделал Золтер…

Клятый Золтер, чтоб ему за Гранью покоя не было.

— Это мои покои, Лавиния. Покои повелителя, и если повелитель не станет появляться в собственных покоях, это, по меньшей мере, вызовет удивление.

— О, ну это ни в коем случае не препятствие. Я с радостью перееду.

— Нет.

Это прозвучало так резко, что она вздрогнула. Холод сгустившейся ночи сейчас ощущался гораздо отчетливее: в Аурихэйме, в этих краях всегда холодает с наступлением темноты. Только сейчас Льер это осознал, и осознал то, что Лавиния к такому не привыкла. Поэтому резко поднялся, расстегнул мундир и набросил на хрупкие плечи. Она тут же вскочила, и мундир сполз на камни.

— Спасибо, не стоит, — ее вежливость была едва ли лучше презрения.

— Надень, — приказал он.

Подхватил мундир и снова завернул в него, после чего кивнул.

— Закончим ужин.

— Спасибо, я сыта.

Интонации в ее голосе вызвали желание зарычать, а потом…

Обо всем, что потом, Льер уже думал, и ничего хорошего из этого не получалось.

— Как скажешь, — произнес он и подал ей руку.

Стоял, преграждая путь до тех пор, пока она не вложила пальцы в его ладонь. Кто бы мог подумать, что одно невинное прикосновение отзовется такой бурей внутри. Сумасшедшей, яростной, желанием обладать, сделать эту женщину своей без остатка. По-настоящему. Взять грубо, а после — нежно. Брать ее снова и снова, пока не насытится этим странным чувством, пока оно не уйдет, не перестанет жечь изнутри, пока не выгорит без остатка.

В какую-то минуту, на один краткий миг Льер поверил в то, что действительно мог бы так поступить. Поверил, и осознание этого заставило сжать зубы.

Ни одна женщина до нее.

Никогда.

Не могла заставить его испытать что-то подобное.

Он думал, что если возвести между ними преграду, со временем станет проще, но проще не становилось. Если раньше можно было представить, что ее нет в Аурихэйме, то сейчас при одной мысли об этом хотелось крушить все вокруг. Поэтому Льер задумался о том, чтобы сделать ее своей по-настоящему. Особенно после того, что произошло. После того, свидетелем чему он стал.

— Я могу оставить тебя одну сегодня, — произнес, когда они снова спустились к морю.

— Неужели? — язвительность делала ее голос звонче. — Чем обязана такой милости?

— Твоей просьбе.

После этого повисла тишина, нарушаемая лишь шелестом волн. Ему хотелось взять ее за подбородок, развернуть лицом к себе и долго смотреть в глаза. До тех пор, пока она не ответит, пока не рухнет эта стена отчуждения, которую они с Золтером совместными усилиями возвели в ней. Стена, надежно запечатавшая ее свет, который тем не менее прорывался снова и снова, несмотря ни на что.

Удивительный забытый свет жизни…

Свет жизни, сохранившийся лишь в зачарованному лесу у Арки, и медленно угасавший до ее появления.

Под лунным светом серебро моря стало ярче, сейчас оно словно светилось. Сколько Льер себя помнил, это море всегда было темным, а сейчас — вот, пожалуйста. Водоросли, которые долгое время считались исчезнувшими, тянулись к поверхности воды, создавая этот удивительный флер.

Все благодаря ей.

Ей одной.

— Красиво, — ее голос вырвал из реальности собственных мыслей так резко, что перехватило дыхание.

Лавиния поймала его взгляд и кивнула на море:

— Вода. Она такая… необычная, — ее голос сейчас звучал ниже и тише. — В нашем мире море тоже светится, но иначе.

В последних словах было столько невыносимо-светлой тоски, что Льер плотно сжал губы. Губы, которые все-таки горели от невозможности ее поцеловать.

Поэтому на этот раз ничего не ответил он.

Поэтому в замок они вернулись в молчании.

Поэтому попрощавшись с ней у дверей, он поднялся на стену, откуда долго смотрел на такое светлое и такое невыносимо далекое море.

 

3

Лес, в котором я оказалась, был мне знаком. Единственное место в Аурихэйме, где светило солнце до моего с Льером благословения. Место, где я впервые столкнулась с болью чужого мира и пустотой, надвигающейся на него. Место, где я спасла Амалии жизнь. Сейчас я стояла на той самой земле, где все произошло: даже цветы были слегка примяты, словно она лежала тут совсем недавно.

Опустившись, коснулась ладонью густой и сочной травы, легких, покачивающихся на ветру стебельков.

— Лавиния, — голос из-за спины прокатился дрожью вдоль позвоночника.

Обернувшись, увидела Золтера, он шел ко мне, и его подошвы оставляли на траве выжженные следы, дымящиеся черной силой глубинной тьмы. Каким-то чувством я поняла, что это не Льер, поняла и вскочила, готовая защищаться. В ладони ударила светлая сила, тепло собралось в груди, и земля содрогнулась от шевеления корней.

— Очень неосмотрительно. — Золтер щелкнул пальцами, и дерево справа от меня превратилось в обугленный ствол. Быстрое движение — и слева тоже.

От него сейчас исходила такая мощная тьма, что даже несмотря на солнце в лесу стало пасмурно, а холод пробирал до костей.

— Прекратите! — вскрикнула я, глядя на стремительно, дерево за деревом, островок за островком, угасающий лес. Нетронутыми остались только соцветия, бледно-оранжевые цветочки, оплетающие землю там, где я спасала Амалию.

— Прекратить? Не я это начал. — Усмешка на тонких губах напоминала шевеление змеи: только что мелькнула — и нет ее.

Усилием воли заставила себя отозвать магию, хотя инстинкты кричали обратное: соберись, возведи купольный щит, сражайся до последнего. Тем не менее спустя миг последний островок света растворился во тьме, и стало еще холоднее.

Золтер кивнул:

— Поговорим о Льере. Теперь, когда ты знаешь его тайну, ты можешь мне помочь, Лавиния.

Он приблизился и остановился рядом, глядя мне в глаза.

Это взгляд пронизывал, проникал в самое сердце, заставляя дрожать от содержащегося в нем холода.

— Эти цветы, — Золтер указал на место, где лежала Амалия. — Иартины. Их пыльца — яд для любого элленари. Найди возможность добавить их в его пищу, и я пощажу твою семью.

Что?!

— До моего возвращения осталось не так долго, Лавиния. Встретимся там, где ты меня убила.

Он шагнул ко мне так стремительно, что его сущность ударила в тело, я закричала и подскочила на кровати, чувствуя, как бешено колотится сердце. Рядом рычал бъйрэнгал, шерсть котенка стояла дыбом, шипы стали алыми. С трудом вытолкнув себя из кошмара, протянула ему руку:

— Прости, малыш. Я тебя напугала, да? Прости, пожалуйста.

Котенок весь подобрался, но к руке осторожно потянулся носом. Принюхался, рыкнул, и я чуть-чуть отпустила магию, потянувшись к нему так же доверчиво, как он ко мне. Звереныш оглянулся, шипы снова начали темнеть. Неуверенно шрявкнув, позволил магии коснуться себя, после чего взгромоздился ко мне на колени.

Сердце все еще бешено колотилось, пробивающаяся между портьер полоска солнечного света говорила о наступлении нового дня. Глубоко вздохнув, постаралась прогнать остатки кошмара, но он отказывался уходить. Поэтому я осторожно ссадила малыша на простыни, а сама направилась в ванную комнату. Ополоснула лицо прохладной водой, вгляделась в свое отражение.

Жуткий, реалистичный сон до сих пор стоял перед глазами: картина иссушенных тьмой деревьев, рассыпающиеся пеплом тлена листья.

Золтер.

Золтер, говорящий, что пощадит мою семью, если я убью Льера. Я слишком хорошо помнила это жуткое чувство, мгновение, когда призрак Аддингтона или кем он там был, завладел моим телом. Это ощущение, что ты сама себе не принадлежишь, а перед ним — короткий, едва уловимый рывок, как если бы меня затянуло в туман, распустившийся по всему телу ядовитыми цветами. И пустота.

Во сне, когда Золтер шагнул ко мне (или сквозь меня), я почувствовала то же самое… Но ведь это был всего лишь сон. Да, очень яркий, но все-таки сон.

Или нет?!

Не в силах дольше об этом думать, вернулась в комнату и коснулась артефакта, приглашая Лизею. Девушка, как всегда, пришла быстро, пожелала мне доброго дня и спросила, хочу ли я позавтракать.

— Да, распорядись по поводу завтрака, — сказала я. — Но сначала ответь: элленари, ушедшие за Грань, способны вернуться?

Лизея изумленно на меня посмотрела:

— Нет. А почему вы спрашиваете?

— Моя сестра — некромаг, — решила немного углубиться в тему, — и она способна поднять человека, который умер не так давно.

Впрочем, возможно, Тереза может поднять и того, кто умер давно, но в такие детали я предпочитала никогда не вдаваться.

— Вы же обладаете первородной магией смерти, и я подумала, что… словом, что это для вас вполне может быть такой необычной особенностью.

— Нет, — девушка решительно покачала головой. — Да, наша магия позволяет нам постигать особые глубины смерти… Например, виеррахи обитают в наших стенах, а в случае нападения они способны создать мощный щит, который укроет Двор от нападения.

— Значит, они все-таки живые?

— Не совсем. Они существуют, но в то же время не существуют.

Вот сейчас мне определенно стало понятнее.

— Я знаю, что виеррахами становятся погибшие в бою элленари, и что казненные привязаны к месту казни, которую переживают раз за разом. А что становится с убитыми? Например, не в бою, а просто?

Лизея покачала головой.

— Ничего, они уходят за Грань и становятся частью сущего, что нас окружает. При желании элленари может себя от него отделять, а иногда — если захочет, способен с ним слиться, воссоединиться с глубинной тьмой, стать ее частью.

Значит, все-таки просто сон.

Я вздохнула с облегчением, и в эту минуту из ванной донесся грохот. Оглянувшись, поняла, что оставила дверь приоткрытой, а котенок, скорее всего, туда проскользнул.

— Льер! Вот же шаловливый негодник! — видимо, Лизея пришла к тому же самому выводу, потому что бросилась за ним.

Стоило ей скрыться в ванной, в комнату вошла Амалия. Судя по тому, что в руках она держала поднос, ей помогли. И правда — в коридоре мелькнули служанки (одна из них с крылышками), которые тут же исчезли из поля зрения. Подчиняясь магии, захлопнулась дверь.

— О… вы уже встали, леди Лавиния. — В глазах девушки мелькнуло откровенное разочарование. — А я хотела сделать вам сюрприз, попросила приготовить завтрак как дома. Оказывается, у элленари так можно — они берут продукты в нашем мире и доставляют сюда. Представляете?

Я удивленно взглянула на поднос: там действительно дымился бекон, хлеб точно был хлебом, в вазочках был нормальный джем, на плоских тарелках — яйца, в глубоких — каша, а еще, кажется, в чайнике был самый настоящий чай. Не какой-то там элленарийский отвар с диковинным вкусом, а самый настоящий энгерийский чай!

— Амалия! — воскликнула я. — Как это мило!

Девушка просияла.

— Да, мы наконец-то можем поесть нормальную еду, не опасаясь, что нас стошнит. И пообщаться, как в старые-добрые времена… — Амалия не договорила.

Ее лицо потемнело, девушка поджала губы.

Обернувшись, я увидела, что из ванной вышла Лизея с котенком на руках.

Амалия поставила поднос на стол, губы ее сошлись в тонкую линию.

— Могли бы поставить меня в известность, что в моей компании не нуждаетесь, — заявила она прежде, чем я успела что-либо сказать. После чего развернулась и вышла, на прощание громко хлопнув дверью.

Пару мгновений я молча смотрела ей вслед, потом повернулась к Лизее.

— Прости, — сказала я. — Амалия очень тяжело переживает разлуку с домом.

— Вам не за что извиняться, — Лизея отпустила бъйрэнгала, и тот радостно устремился к столику с едой. Остановился, когда я на него шикнула, понуро опустил голову и поплелся к кровати.

Запрыгнув на кушетку, тяжело вздохнул.

— Я могу с ним погулять, — элленари кивнула на звереныша. — А вы пока позавтракаете.

— Сегодня я хотела бы погулять с ним вместе с тобой, — я улыбнулась. — Поэтому садись, а я схожу за Амалией. Здесь хватит на всех.

— Не стоит, — Лизея покачала головой. — Не надо заставлять ее делать то, что ей неприятно. Мы ей неприятны.

Девушка выглядела грустной, и я вдруг поймала себя на мысли, что мне хочется схватить Амалию за плечи и как следует встряхнуть. Да что с ней не так?! Да, Золтер был с ней жесток, но это же не значит, что ко всем элленари нужно относиться так, как она относится!

— Ей многое пришлось пережить, — я коснулась ладони девушки. — Амалии нужно время, чтобы принять новый мир. Не переживай.

— Я не переживаю, — Лизея снова покачала головой. — То есть не из-за нее. То есть…

Она вдруг покраснела.

— Простите, ваше аэльвэйрство.

— Не из-за нее? — я внимательно посмотрела на нее и плотнее запахнула халат. — Что-то случилось?

Лизея закусила губу.

— Я… нет.

— Лизея, — я повысила голос. — Рассказывай. Или ты мне не доверяешь?

Она широко распахнула глаза.

— Если здесь можно кому-то доверять, то это вам и его аэльвэрству.

Насчет последнего я бы не была так уверена, но уточнять не стала, просто опустилась на диван, приглашая девушку присоединиться ко мне. Она ненадолго замешкалась, но все же опустилась рядом со мной. Со стороны кровати донесся тяжелый вздох котенка, который явно обиделся на то, что его не пригласили к завтраку. Укоризненный взгляд, адресованный нам, был более чем говорящим, после чего бъйрэнгал повернулся шипастой спинкой и затих.

— Так что же все-таки произошло? — спросила я, разливая чай.

Чашек здесь было всего две: видимо, Амалия действительно рассчитывала на завтрак со мной. На миг ощутила укол совести, от которого ненадолго отмахнулась. С Амалией нам предстоит серьезный и обстоятельный разговор, но это потом. Сейчас надо понять, что случилось у Лизеи.

— Не знаю, — девушка посмотрела мне в глаза и пожала плечами. — Я правда не знаю. Дело в том, что мы познакомились с Ронгхэйрдом совсем недавно, когда его аэльвэрство принял меня ко двору.

Значит, Ронгхэйрд. Тот самый Ронгхэйрд, говоривший с Наргстреном.

— И у нас… мы понравились друг другу, это нормально, — Лизея подбирала слова, как если бы не представляла, что сказать дальше. — У нас был секс, и у меня было множество любовников до него.

Я поставила чашку.

На всякий случай, потому что в Энгерии не принято о таком говорить и потому, что «множество любовников» прозвучало как-то очень буднично и обыденно. Словом, даже возбуждающий аппетит энгерийский чай лучше пусть пока побудет в чашке, чем окажется на мне.

— Но ни к одному из них я не испытывала такого… такого… — Лизея развела руками. — Не представляю, как это назвать. Я увидела его с другой в коридоре, и у меня в груди как будто солнце вспыхнуло. Это ненормально, я не должна была, но я наговорила ему столько всего, и мы поссорились. Мне до сих пор не по себе, и я не могу понять, почему. Это так странно.

Да, хорошо, что я все-таки поставила чашку.

— Это не странно, — сказала я, глядя на нее. — Лизея, чувства — это не странно. Странно целовать другую, когда есть ты. То есть…

Я не знала, как вообще облечь свои мысли в слова. Раньше мне даже в голову не приходило, что придется о таком говорить и такое объяснять.

— Тебе больно, потому что ты увидела его с другой, и это нормально.

— Нет! — горячо возразила Лизея. — У меня уже были другие, и у них были другие, мы просто…

— Значит, ты их не любила.

— Я не могу любить, — Лизея удивленно посмотрела на меня. — Элленари не испытывают чувств, и с Ронгхэйрдом поначалу все было в точности так же. Я не выделяла его из других, все было легко и просто. Потом… что-то произошло.

Потом произошла влюбленность.

Вот как это объяснить элленари, которые «не испытывают чувств»?

— По-моему, тебе стоит с ним снова поговорить, — сказала я. — И рассказать все то же, о чем ты рассказала мне.

— Вы… ты так думаешь?

— Именно так. Если он заинтересован в тебе, он поймет.

— Он во мне заинтересован, просто я ненормальная, — Лизея опустила голову. — Я хочу, чтобы он не смотрел на других.

Я вздохнула.

— Пей чай, Лиз, — сказала я. — Когда мы закончим завтрак, поговоришь с ним.

А я поговорю с Амалией.

— Разве я вам… тебе сегодня не понадоблюсь?

— Понадобишься, но я вполне могу подождать. Тем более что пока мне будут помогать одеваться и делать прическу.

Лизея улыбнулась, и мы вернулись к завтраку. Который я ела не сказать, чтобы с удовольствием: мысли об Амалии не давали покоя. Как бы там ни было, таким настроениям пришла пора положить конец, и пока Лизея будет откровенно говорить со своим Ронгхэйрдом, я так же откровенно объясню, что для меня подобное поведение неприятно и недопустимо.

Знакомые вкусы навевали мысли о доме и о тех, по кому я скучала всем сердцем. Я даже смотрела в сторону тумбочки, где под диковинным светильником (мини-деревом со странными светящимися в темноте листьями) лежало кольцо Винсента. Я обнаружила его вчера вечером, когда мы с Льером попрощались у дверей, из чего сделала вывод, что он заранее распорядился, чтобы перстень принесли сюда из моих старых комнат. Может быть даже принес сам, и мысли об этом опасно грели сердце.

Которое совершенно точно не стоило согревать именно так.

После завтрака Лизея пригласила служанок, которые принесли мне платье и принялись колдовать над прической. Примеряя самые разные варианты, девушки щебетали о том, что мне пойдет, а что нет, и делали это так громко, что мы не сразу обратили внимание на то, что уже не одни. Первой его почувствовала я, а в следующий миг увидела — отражение Золтера в зеркале.

Служанки притихли мгновенно, и я тоже.

Правда, внутри себя — потому что не представляла, что Льера привело в эту комнату в такое время.

— Оставьте нас, — приказал он, и спустя миг мы уже были вдвоем.

То есть втроем, но второй Льер мирно сопел на кушетке.

Не успела я об этом подумать, как муж уже шагнул ко мне.

 

4

Осознание того, что я даже в мыслях вот так… просто назвала Льера мужем, заставило сердце забиться чаще. Особенно когда он коснулся моих волос, почти собранных в высокую прическу.

— Вы что-то хотели? — поинтересовалась я.

— Мы с тобой уже давно на «ты», Лавиния.

Я хотела сказать, что всегда перехожу на «вы» (привычка, крепко сидящая во мне с детства, впитанная с воспитанием матушки), когда волнуюсь, но решила, что это будет лишнее. Совершенно точно лишнее, потому что ни капельки я не волнуюсь.

С чего бы?

— Хорошо, ты что-то хотел?

— Да. Безумно. Хочу провести этот день с тобой.

После такого я даже не нашлась, что сказать, а Льер уже скользил пальцами по моим волосам. Подчиняясь магии, пряди расплетались, ложились на мои плечи мягкими волнами. От этих прикосновений все внутри переворачивалось, на коже вспыхивали огненные цветы. Можно сказать, что меня он почти не касался, но в этих не-прикосновениях было больше откровенности, чем даже в тех ласках, которые я помнила.

— Чтобы провести со мной день, обязательно разбирать мою прическу? — спросила я, и голос даже не дрогнул.

— Обязательно, — сказал он, пропуская волосы между пальцами. — Вечером нам предстоит бал…

— Да, очередной праздник.

Про бал у элленари мне нравилось говорить гораздо больше, хотя сами балы не нравились (по крайней мере, ни один их них для меня пока не задался).

— Ты не можешь себе представить, что для нас значит возрождение Аурихэйма.

— Отчего же? Могу, — я кивнула. Полог безмолвия прокатился над нами, заключая в кокон, за который не пробьется ни единого звука. — Но если все было так просто, зачем Золтеру требовался от меня ребенок?

Льер глубоко вздохнул и на миг оставил мои волосы в покое. Впрочем, лучше бы он продолжал с волосами, потому что теперь подался вперед, поставив ладони на столик по обе стороны от меня. Между нами оставались считаные дюймы, и его близость чувствовалась так остро, что мне невыносимо хотелось податься назад. Сократить это расстояние, стереть его, уничтожить. Почувствовать его пальцы на своих обнаженных плечах.

Лишь усилием воли я заставила себя сосредоточиться на нашем отражении и на своем вопросе.

— Золтер ни с кем особо не делился своими планами, — произнес он. — Говорил только то, что считал нужным.

Да неужели.

— Помимо этого, о возрождении Аурихэйма пока говорить рано. Жизнь уже просыпалась однажды… ненадолго, но потом снова сошла на нет. Сегодня ко мне должны прийти с первыми донесениями о том, что происходит с Пустотой. Сегодня вечером я должен буду рассказать об этом всем.

Он говорил так, словно это для него ничего не значит, но я понимала, что на самом деле это значит многое. Элленари, которые чувствуют первые ростки жизни в умирающем мире, сейчас с надеждой ждут первых весточек. Первых счастливых весточек о том, что им больше не нужно будет вести обратный отсчет. Каково это — быть бессмертным, но знать, что твой мир с каждым днем медленно, но верно уходит за Грань?

— Мы, — сказала я, глядя ему в глаза. — Мы расскажем об этом всем.

Кажется, Льер такого не ожидал, потому что по лицу его прокатилась волна чувств. Черты Золтера смягчились, на миг даже показалось, что сейчас я увижу совсем другое лицо.

— Как скоро станет понятно, что происходит? — поспешила сменить тему.

— Недели будет достаточно.

— Ты поэтому объявил неделю веселья? Чтобы у твоих подданных не было возможности…

Я хотела сказать «переживать», но поняла, что слово «переживать» — не совсем то, что подходит для элленари. Или наоборот, теперь уже подходит? Правда, в следующий миг я поняла, что говорю с Льером не просто как с мужем, но как с повелителем, и мне стало окончательно не по себе.

— Почему ты носишь личину Золтера? — спросила прямо. — Почему, если ваш заговор удался? Почему, если было столько недовольных, если…

— Не спрашивай меня об этом, Лавиния.

— Почему?! — я вскочила, вынужденно оттолкнув его, оказавшись лицом к лицу. — Что такого в этом простом вопросе?

— Ничего. Или все, — Льер смотрел мне в глаза. — Поверь, если я не говорю об этом сейчас, значит, на то есть причина.

— Причина? Твое нежелание говорить правду. В сочетании с ним слово «поверь» звучит очень странно. Равно как и твое предложение начать все сначала. Нельзя начинать отношения с недоверия, Льер.

Я смотрела ему в глаза и ждала, смотрела и ждала до тех пор, пока не осознала: ничего не дождусь. Черты Золтера вновь стали жесткими, взгляд — таким, каким он должен быть.

— Что ж, значит пусть все остается, как есть, — резко произнес он.

Чего я ждала, спрашивается?

— Как вам угодно, — ответила, улыбнувшись. — Будьте любезны пригласить ко мне служанок, пусть они вернут мою прическу в то состояние, в котором она находилась до вашего визита.

— Для того, чтобы приглашать служанок, у тебя есть фрейлины.

Подчиняясь его магии, лопнул созданный мной полог безмолвия, Льер развернулся и вышел, оставив меня одну.

С воспоминаниями о том, как его пальцы скользили по моим волосам.

И странным горьким чувством, суть которого я не могла уловить, как ни пыталась.

Классический бал элленари вызывал у меня желание побыстрее с него сбежать, но сегодня все было по-другому. Никто не обнимался по углам (не говоря уже о чем-то большем), никто не смотрел на меня, как на «смертную». Ирэя — не в счет. Она присутствовала рядом со мной на балу с таким лицом, словно не прочь была свернуть мне шею. В том, что она не прочь, я не сомневалась, но ее постоянное присутствие меня совершенно не беспокоило. Гораздо больше беспокоила Амалия, которая выслушала мои слова с каменным лицом и с видом оскорбленного достоинства сообщила, что ради меня готова на все. После этого я в очередной раз уверилась, что желание приблизить ее к себе в качестве фрейлины было преждевременным.

В частности потому, что сегодня мне пришлось взять ее с собой на открытие, и она держалась так, словно я бросила ее на растерзание своре озверевших от голода диких псов.

Впрочем, пожалуй, это был единственный минус этого бала. В остальном — элленари радовались первым новостям о том, что Пустота замерла, и радость эта была не дикой и не диковинной (назовем это так). Да, вино лилось рекой и танцы временами напоминали народные пляски, но по сравнению с тем, что мне доводилось видеть раньше, это был просто идеальный бал.

Портьеры подняли, и закатное солнце лилось в зал, золотило крылья и волосы, и наряды, плескалось в чашах с напитками, играло на гранях бокалов. Я наблюдала за всем этим с трона, испытывая странную дурноту (пожалуй, это был еще один непонятный момент, потому что стоило мне войти в зал под руку с Льером, виски сдавило), но то была малость для странностей Аурихэйма, поэтому я решила не обращать на нее внимания.

Мы с Льером танцевали, но это была дань вежливости, ничего кроме. Я не чувствовала в его прикосновениях никакого желания их продлить, и стоило музыке смолкнуть, как меня провожали к трону. Это было глупо, это было неправильно, но мне отчаянно не хватало той искры, что горела вчера. Порой настолько отчаянно, что хотелось самой податься к нему, сказать, что мне плевать и на Золтера, и на все, что осталось в прошлом… но я слишком хорошо представляла, чем может завершиться такой порыв, поэтому принимала правила игры.

Поэтому с каждой минутой все больше злилась на себя и на него — за то, что вообще поддалась этим глупостям. По-хорошему, мне нужно было искать выход из Аурихэйма, а не питать себя ложными надеждами о том, что мы с Льером… мы с Льером — кто? Супруги по законам этого мира, но в Энгерии наш брак никогда не примут. Всевидящий, да Винсент просто в ужас придет, если узнает, как он вообще состоялся.

Что я позволила мужчине к себе прикоснуться, не будучи замужем, что…

Ото всех этих мыслей голова шла кругом и становилась тяжелой, поэтому я была искренне рада, когда официальная часть закончилась. Попрощавшись с Лизеей и сказав, что она вполне может остаться (судя по ее счастливому лицу и нескольким танцам с Ронгхэйрдом, их беседа прошла успешно), я с облегчением направилась к себе. Амалию я отпустила раньше, чуть ли не после первого танца, что касается Ирэи, она тоже не изъявила желания праздновать дальше и покинула зал вместе с нами.

— Ты не выглядишь счастливой, — заметил Льер, когда мы шли по коридорам.

Учитывая, что это была чуть ли не первое его неофициальное ко мне обращение, прозвучало оно, по меньшей мере, неожиданно.

— А должна? — поинтересовалась я.

— Мне казалось, тебе небезразлична участь Аурихэйма.

— Это так.

— Я полагал, что новости о Пустоте тебя порадуют.

— Они меня радуют, — сказала я.

— Ирэя что-то тебе сказала?

Не считая «да, ваше аэльвэйрство» и «нет, ваше аэльвэйрство», — сказанных тем же тоном, каким обычно проклинают?

— Нет.

— Тогда в чем дело, Лавиния?

Он спрашивал это так серьезно, как будто ему действительно было дело до моих чувств.

— Немного устала. На балах мне становится не по себе.

Льер вгляделся в мое лицо, кивнул.

— Это нормально.

Я хотела сказать, что это не нормально, но промолчала. Тем более что стоило нам выйти, как мне разом стало легче. Какой смысл говорить о том, чего нет?

Он открыл мне дверь (никогда не думала, что буду наслаждаться мгновениями, когда передо мной открывают дверь, а не портал), пропуская первой, сам вошел следом.

— Доброй ночи, — сказала я, намекая на то, что хочу остаться одна.

Надо будет пригласить Амалию и попросить, чтобы помогла мне раздеться. Не хочу сегодня больше никого видеть.

— Я никуда не ухожу, — негромкий стук подтвердил его слова.

Льер прошел в комнату и принялся расстегивать мундир.

— Вы с ума сошли?! — искренне изумилась я, когда он сбросил его на кресло и принялся за рубашку.

— Нет, с ума сошла ты, Лавиния, если думаешь, что я не стану спать со своей женой.

Я моргнула.

Особенно когда рубашка отправилась следом за мундиром, а перед глазами замаячила широкая мужская грудь с литыми мышцами. Ладно бы, если бы это была золтерова грудь (а это и была золтерова грудь!), но с момента как я узнала о том, что это всего лишь облик, я даже под пламенем волос видела черные, а в глубине темных глаз находила синеву.

Что это, если не помешательство?!

— Немедленно оденьтесь, — сказала я. — И покиньте комнату! У нас с вами договоренность…

— У нас с вами, — насмешливо сказал Льер и взялся за пряжку штанов, — клятва на крови. Которая мне не позволит к тебе прикоснуться, пока ты сама не захочешь. Так что можешь быть спокойна.

Вот чем, спрашивается, я думала, когда заключала эту договоренность?! Точнее, чем я думала, когда не включила в нее пункт о том, что у меня должна быть своя, отдельная комната?!

В ту минуту, когда бряцнула пряжка, я метнулась в ванную, с силой захлопнув за собой дверь.

Да что со мной происходит?!

Я взрослая женщина, которая… которая…

Которая толком не знала мужчины.

Я потянулась за спину, чтобы расшнуровать лиф, поцарапалась о жесткую кромку, расшитую камнями, и зашипела. Надо было требовать обычное платье, по моде элленари, но мне (из-за этого дурацкого завтрака, который принесла Амалия) захотелось одеться, как дома.

Оделась! Теперь бы еще раздеться.

Глядя на глубокую, наливающуюся кровью царапину, потянулась к крану. Мне было не привыкать, что вода здесь начинает литься тогда, когда ты этого хочешь, но привычка никуда не делась. Прежде чем я успела сунуть руку под воду и призвать магию, мое запястье перехватили.

— Ни на минуту нельзя оставить одну, — произнес мой му… его аэльерство.

Под скользнувшей по ней магией царапина затянулась, я даже вздохнуть не успела. А в следующее мгновение Льер уже взялся за шнуровку моего лифа.

От возмущения во мне кончились слова, которые принято говорить в таких ситуациях. Хотя возможно, в таких ситуациях лучше говорить именно то, что пришло на ум (пусть даже воспитание против).

— Уберите свои грязные руки, — сообщила я ледяным тоном.

— Они у меня не грязные, Лавиния, — произнес он. — Но если ты настаиваешь, я могу их помыть.

Меня отодвинули в сторону и сунули руки под воду. Длинные красивые пальцы, на которые я смотрела, чтобы не смотреть ни на что другое, потому что Льер был полностью обнажен.

— Все? — поинтересовался он, когда порыв воздуха высушил капли на его ладонях.

— У вас совесть есть?! — спросила я, когда, наконец, обрела дар речи.

— Нет, — он развернул меня к себе спиной и снова взялся за шнуровку. — Советую тебе от нее тоже избавиться как можно быстрее, потому что от совести слишком много проблем.

Я чувствовала, как его пальцы касаются кожи, как лиф с каждым скольжением шнура становится все свободнее, и как с каждым касанием ткани или его рук грудь становится все более чувствительной. Хотя мою грудь он вообще не трогал и даже на нее не смотрел. По-хорошему, Льер действительно до меня не дотрагивался, просто помогал раздеться.

— Хочешь принять ванну? — поинтересовался, как ни в чем не бывало, когда платье стало полностью свободным и готово было соскользнуть к моим ногам.

Чтобы ему этого не позволить, я прижимала его руками к груди так плотно, как только могла, и дышать тяжело мне было исключительно поэтому. Да, именно поэтому, и потому же до меня не сразу дошел смысл его слов.

— С вами — нет! — отрезала я.

Льер приподнял брови.

— Я разве такое предлагал? Но ход твоих мыслей мне нравится.

Вот тут я покраснела. Натурально покраснела, как дебютантка под взглядом опытного мужчины, который кажется ей безумно привлекательным и недосягаемым.

— Мой ход мыслей не имеет к вам никакого отношения!

— Разумеется, не имеет. — Льер приблизился к ванной, а если быть точной, к утопленному в пол бассейну, который напоминал тот, что был в покоях Золтера.

Усилием воли направила свои мысли именно в ту ночь, и это помогло справиться с тем чувством, которое охватило меня, стоило увидеть его спину, и… гм, ягодицы. Резко отвернувшись, по-прежнему прижимая платье к себе, я их снова увидела — в отражении. Помимо этого увидела, как наполняется кристально чистой водой бассейн, в котором места для двоих хватило бы с лихвой.

Всевидящий!

— Я бы предпочла остаться одна.

— Ну разумеется, предпочла бы, — насмешка в его голосе была слишком откровенной, чтобы стать признанием моей правоты.

— Считаешь себя неотразимым?! — я резко повернулась к нему и платье все-таки упало. Я ахнула, когда прохладный воздух обжег кожу, но подхватывать его и верещать, как девица на выданье, было как-то совершенно не к месту. Тем более что взгляд Льера потемнел буквально до черноты, меняя цвет на знакомый мне темно-синий.

Он шагнул ко мне, коснулся пальцами подбородка, повторяя овал лица.

— Нет, — хрипло произнес он. — Считаю неотразимой тебя.

От его слов меня бросило в жар, дыхание прервалось. Лишь на миг я позволила себе представить, что можно просто поддаться этому чувству. Позволить его рукам скользить по моим плечам, губам — касаться груди, самой же касаться его, откровенно и бесстыдно. Горячо, жарко.

Впервые почувствовать, каково это — не в забытьи и не по принуждению, когда твою волю сковывают чары, а тело обжигает магический узор.

Воспоминания об узоре Золтера отрезвили, заставили отступить назад.

— Настолько неотразимой, что с радостью отдал меня ему?

Льер отшатнулся. Плотно сжал губы, по радужке прокатилась волна смены цвета, от глубокой тьмы до ночной синевы и обратно. Он вышел стремительно, так хлопнул дверью, что у меня зазвенело в ушах.

На звоне в ушах я и сосредоточилась: на нем, а еще на журчании воды, наполняющей бассейн. Выпуталась из платья, развязала ленты кринолина и шагнула к лесенке. Щеки до сих пор пылали, равно как и лицо, особенно — там, где Льер меня касался. Кожа на том месте, где был узор Золтера, горела огнем, как если бы я до сих пор могла его чувствовать.

Закусив губу, погрузилась в воду и закрыла глаза, стараясь не думать о том, что только что сказала. Он действительно отдал меня ему, и я все сделала правильно. Мне нельзя поддаваться чувствам, да о каких вообще чувствах может идти речь?! Он — элленари, я смертная, я хочу домой, он хочет править Аурихэймом… судя по тому, что ничего не сказал своим сообщникам — единолично. Между нами пропасть из принципов, устоев, из мировоззрения и совершенно разных желаний.

Позволю себе сейчас эту слабость — потом будет очень больно.

Гораздо больнее, чем было с Майклом, хотя его я даже никогда не любила, как выяснилось. Глубоко вздохнув, дотянулась до подушечки, сунула ее под шею и закрыла глаза.

Хоть бы он ушел!

Всевидящий, пожалуйста, пусть он уйдет!

Расслабиться у меня так и не получилось, поэтому спустя десять минут плескания и вздохов (когда я пыталась устроиться поудобнее, но удобнее не становилось), я выбралась из ванной, насухо вытерлась полотенцем и надела халат. Халатов, кстати, раньше здесь не наблюдалось вовсе, но вчера и сегодня они появились. То есть тот, в котором я была утром, забрали, сейчас меня ждал уже новый.

Странно.

Вдвойне странно, потому что элленари даже белья не носили.

С такой мыслью я вышла в комнату и обнаружила, что Льер действительно ушел. Одежды не было, его тоже, и это говорило о том, что ночь я снова проведу одна.

Оно и к лучшему.

Я даже не стала звать служанок, просто разобрала прическу и, стягивая халат, обнаружила на покрывале ночное платье. Которого вчера не было.

Еще одна странность.

Ладно, завтра спрошу у Лизеи, в честь чего такие нововведения.

Радуясь тому, что не придется спать обнаженной, я натянула сорочку, нырнула под покрывало и закрыла глаза.

Сон не шел: слова, которые я бросила Льеру, казались жестокими и неправильными. Как ни пыталась я убедить себя в том, что так будет лучше, что я правильно поступила, заснуть все равно не могла. Ворочалась в кровати до тех пор, пока не наткнулась взглядом на перстень Винсента. Только зажав его в руке, напомнила себе, что моя цель — найти дорогу домой, и именно об этом мне сейчас стоит думать.

Об этом, а не о том, кто безжалостно вырвал меня из моего мира и привел сюда.

Винсент говорил, что магия Луизы вела себя странно, и моя магия тоже ведет себя странно. Завтра же пойду и попробую проверить эти странности в библиотеке! Я даже попыталась представить, как именно, но меня уже затянуло в глубокий и беспокойный сон.

 

5

Лизея раздвинула портьеры, впуская в комнату яркий солнечный свет, улыбнулась. Она и сама словно светилась изнутри, когда я ее пригласила.

— Что хотите на завтрак? — спросила девушка, повернувшись ко мне. — Мы можем попросить, чтобы вам снова сделали завтрак, как в Энгерии. Ой, то есть нам. Амалия сказала, что тоже хочет позавтракать с нами.

Я приподняла брови: вчера Амалия не выразила особого энтузиазма по поводу моей просьбы, но то, что она говорила с Лизеей, уже внушало надежду. Мысли об энгерийском завтраке навели на мысли о том, что вчера я собиралась поинтересоваться по поводу сорочки и халата.

— Лиз, не знаешь, откуда это? — я приподняла полы халата, показав краешек подола ночного платья. — Раньше я такого в Аурихэйме не видела.

Лизея широко улыбнулась.

— Это его аэльвэрство, — она поправила волосы. — И завтраки, кстати, тоже.

— Завтраки? — изумилась я. — Но Амалия сказала, что…

Я не договорила. Действительно, зачем в Аурихэйме еда смертных. Разве что в качестве деликатеса или для обитателей зверинца.

— Кстати, спасибо большое за совет, мы с Ронгхэйрдом действительно договорились, что попробуем быть только друг с другом. Правда, вчера он возмущался, что на балу запретили обычные увеселения, но, когда я спросила, зачем они ему, сказал, что действительно незачем, потому что самое главное, — девушка слегка покраснела, но потом все-таки закончила: — у него в руках.

Можно представить, что он подразумевал под «обычными»… Постойте-ка!

— Кто запретил?

— Его аэльвэрство, — пожала плечами Лизея. — Кто еще может их запретить? Ронгхэйрд сказал, что такого не было со времен Раайма, отца нашего повелителя.

Я промолчала, испытывая крайне смешанные чувства. Во-первых, из головы не шел наш вчерашний с Льером разговор, а во-вторых, все это было действительно очень похоже на заботу обо мне. Не на ту показную, которую выпячивают, чтобы показаться лучше, чем есть, а на ту, которая призвана, чтобы скрасить мои дни в Аурихэйме, чтобы я почувствовала себя… как дома.

При мысли об этом мне стало окончательно не по себе, и, хотя чувствовать себя как дома я не собиралась, с Льером решила поговорить. Просто для того, чтобы извиниться за вчерашнее. После того, что я узнала — про бал и сорочки, стало еще более неловко. Даже странно было, что мне в голову не пришло задуматься про завтраки и про то, что специально для меня в Аурихэйме появился самый настоящий чай (и не только). Должно быть, настолько привыкла к интригам и к тому, что здесь никто ничего не делает просто так, что стала больше похожа на элленари, чем на саму себя.

— Лизея, пригласи девушек, пусть помогут мне одеться, — попросила. — Я хочу поговорить с его аэльвэрством.

— А как же завтрак?

— Позавтракаем чуть позже.

Лизея улыбнулась:

— Хорошо.

Прическу она мне переделывала три раза (служанок я просто не подпустила к своим волосам). Уж на что не была капризной, но сейчас мне все время казалось, что что-то не так, что прядки лежат слишком гладко, или что наоборот, слишком топорщатся. Платье для встречи я выбрала местного кроя, с переходами от лилового в светлый на юбке и длинных рукавах. Достаточно плотный лиф по цвету напоминал листву и был оторочен легкой необычной тканью, прозрачной и сверкающей в лучах солнца. Лизея помогла мне подобрать украшение, неброское колье с цветком, камушки-лепестки которого искрились бликами.

— Мы будем вас ждать, — сказала она, подхватывая на руки не желающего меня отпускать котенка.

— Хорошо. Пригласи пока Амалию и Ирэю.

Последнюю за завтраком, конечно, видеть не очень хотелось, но я сама это все начала. Значит, и продолжать тоже мне.

— Как вы смотрите на то, чтобы накрыть в саду? — неожиданно предложила Лизея.

— В саду? Здесь есть сад?

— Да, он по ту сторону замка. Отсюда его не видно, но сейчас там столько всего цветет! Очень красиво.

Я подумала о том, что сегодня чудесный день. А станет еще чудеснее после того, как я поговорю с Льером, и, может быть… Может быть что я решила пока не думать, по крайней мере, до разговора. Лизея объяснила, как найти сад, и, договорившись, что завтракать мы будем в беседке, я направилась в кабинет к Льеру. Поисковое заклинание вело быстро, главное, что сейчас я чувствовала себя свежей, полной сил и магии.

Разве что самую чуточку виноватой, но это можно исправить. Все можно исправить, было бы желание. Так говорил Льер и так думала я сама, когда говорила с Луизой о Винсенте. А ведь она точно так же, как я, не хотела ничего видеть и слышать. Не хотела принимать никаких причин, никаких объяснений, которые приводил брат, и, возможно, у Льера тоже есть свои причины не говорить мне о Золтере. Как бы там ни было, сейчас это не главное.

Сама не знаю почему, я чувствовала себя дебютанткой, которая собирается на свидание. Хотя это и не свидание вовсе, а разговор. Просто разговор. Пока что.

Ото всех чувств, которые сейчас во мне бурлили, я казалась себе немного пьяной и самую чуточку шальной. Тем не менее, закусив губу, все-таки помедлила, остановившись перед его кабинетом. Искорка поиска уже давно погасла, а я все стояла и думала о том, стучать или нет. В конце концов решила, что не стоит, просто толкнула дверь и вошла.

Чтобы увидеть полностью обнаженную Найтриш, восседающую на коленях моего мужа.

Да, что ни говори, а с моими попытками влюбиться всегда было что-то не так.

— Кхм, — сказала я, заставив элленари отпрянуть и обернуться.

Судя по выражению лица Льера, его мое появление совершенно не взволновало, но он же у нас Золтер. Обязан соответствовать.

— Я пришла поблагодарить за завтраки из Энгерии, — сообщила я, игнорируя приоткрытый рот темноволосой. Она то ли покусать моего мужа собиралась, то ли облизывать. — И за одежду. Безумно ценю вашу заботу, мой дорогой супруг.

Льер прищурился, глаза у девицы сверкнули, выдавая раздражение, а я уже вышла обратно в коридор и прикрыла за собой дверь. Внутри меня творилось нечто странное: хотелось не то вернуться и стащить девицу с его колен прямо за волосы, не то полить мужа энгерийским чаем. Свежезаваренным. Когда до меня впервые дошли вести о внимании Майкла к другой, я не испытывала и сотой доли тех чувств, что ворочались во мне сейчас. Чувств совершенно неуместных, и, к слову сказать, лишних.

У отца были другие женщины.

Они с матушкой редко ночевали вместе (пусть даже для Энгерии это нормально), родители почти не смотрели друг на друга, как мужчина и женщина. Нет, для всех они были примерной супружеской парой, а то, что любовницы его светлости Уильяма Биго де Мортена изредка появлялись даже у нас на балах (с мужьями, к слову сказать), ни для кого не казалось чем-то особенным.

Матушка оберегала меня от такого рода «новостей», но в огромном замке, где множество слуг, сложно что-то утаить. Разумеется, если бы она узнала, что подобное дошло до моих ушей, уволены были бы все, кто имел к этому отношение, но она не узнала. Не узнала она и того, что ее маленький цветочек леди Лавиния видела, как отец целовал другую. И видела, что леди Илэйн Биго тоже это видела, но ничего не сказала.

Матушка просто подхватила юбки, развернулась и ушла.

Я тогда была совсем девочкой, и мне очень хотелось посмотреть на бал. Я дождалась, пока матушка пожелает мне доброй ночи и отправится на праздник, а камеристка спустится посплетничать с горничными, выскользнула из постели, надела халат и побежала вниз. Надеялась увидеть, как кружатся в танцах влюбленные пары (о, как я обожала сказки про любовь!), а увидела… то, что увидела.

После такого на бал я уже не пошла смотреть.

Я вернулась в комнату и долго-долго думала о том, почему матушка все это терпит. Думала, но приду мать так и не смогла, поэтому на следующий день спросила у камеристки. Не про матушку, разумеется, а вообще. Камеристка покраснела и спросила, с какой это радости у юной леди такие мысли, а юная леди сказала, что ей просто интересно.

— Так ведь мужчины всегда изменяют, — сказали мне. — Для них это нормально. А каждый раз разводиться — так ни одной нормальной семьи не было бы. Это же какой позор!

В общем, сейчас я поняла, что нормальной семьи (точнее, такой «нормальной семьи») мне совершенно точно не надо. Тем не менее Майкла я спокойно привязала к кровати, его любовницу выставила за дверь, а сейчас… просто сбежала. И продолжала бежать, судя по тому, что уже задыхалась, не разбирая дороги.

— Лавиния! — Голос мужа разнесся по коридору ну очень не вовремя: я была к этому не готова.

Я вообще не была готова говорить с ним в ближайшее время. Месяц, может быть два. Или год.

— Лавиния, подожди!

Я наспех метнула поисковое заклинание, настроенное на сад. То, что этот замок с сюрпризами я помнила, но когда прямо передо мной выросла стена, а коридор изогнулся влево вместо поворота направо, выругалась совершенно неподобающими леди словами. Шаги Льера звучали уже совсем рядом, и я вдруг с ужасом осознала, что сейчас мне опять придется держать лицо и держаться, и говорить, как положено воспитанной женщине, а я этого не хочу!

Хочу влепить ему пощечину и высказать все, что думаю о его обещаниях, предложениях и прочем. Не стесняясь в выражениях, и вообще ничего не стесняясь, и…

Ненавижу его!

Метнувшись в сторону первой попавшейся двери, отпрянула, когда прямо передо мной раскрылся портал.

— Мне надоело за тобой бегать, — прорычал он, выбросив вперед руку, чтобы меня схватить.

Я отпрянула назад, увидела, как изменилось лицо Льера, и поняла, что падаю.

В портал, да.

Мне хватило времени осознать, что моя магия снова сработала очень странным образом, успеть показать мужу совершенно непристойный жест (подсмотренный в детстве у конюха), и провалиться… к Арке.

То, что я нахожусь у Арки, стало понятно сразу, эту красоту я бы никогда и ни с чем не спутала. В прошлый раз, оказавшись здесь с Золтером, я даже толком ее рассмотреть не успела, но сейчас могла насладиться сполна. Высоченная, гораздо выше, чем показалась мне тогда, сейчас полностью залитая солнечным светом, она представляла собой сплетение корней, ветвей, вьюнов и цветов. Зелень искрилась в лучах, раскрывшиеся цветы (к счастью, ничем не напоминающие ахантарию), источали легкий аромат.

Окружающий меня лес тоже был живым: трели птиц, звучащие на разные голоса, жужжание, шелест, глубокое дыхание очнувшейся после долгого сна природы. Наверное, я бы так и пялилась на все это, сидя здесь, если бы не услышала странный звук. Он выбивался из мелодии жизни, как фальшивая нота, помесь скрежета и шипения. Огляделась, пытаясь понять, откуда он исходит…

— Голову подними.

Я не завизжала только потому, что проведенное в Аурихэйме время показало мне, что здесь может быть все. И что если от Арки отделилась призрачная, бестелесная тень золотоволосой женщины, значит, так нужно. Или не нужно, но оно имеет место быть.

— Подними голову, — повторила она.

— Надеюсь, не чью-то, — заметила я.

Черный юмор проснулся во мне совершенно неожиданно, я даже не представляла, что могу брякнуть такое.

— Да, время, проведенное рядом с Золтером, бесследно не проходит, — вздохнула золотоволосая.

— Вы знали Золтера?

— Я знаю всех, — сказала она. — Потому что я — Арка. Или Изначальная, как меня называют.

Всевидящий! Живая богиня.

Или не очень живая.

Но все-таки богиня?

— Э… — многозначительно произнесла я и тут же добавила: — Это неожиданно, но очень приятно. Я имею в виду, мне очень приятно с вами познакомиться.

— Ой, оставь свои церемонии. — Она вроде как вздохнула, но вздоха я не услышала. — Хотя ладно, церемонься. Это приятно.

Очень странная богиня.

— Я бы очень хотела поблагодарить вас за то, что вы не одобрили мой брак с Золтером, — поспешно сказала я.

— Золтер убил свою мать, — скучающим тоном произнесла Изначальная. — Чтобы занять место отца. Он знал, что она его мьерхаартан, и что ее смерть высушит предыдущего повелителя Двора Смерти и сведет в могилу. Альхиину и весь ее Двор он тоже уничтожил, потому что она отказалась от эксперимента.

— А…

— Да, и на тебе он хотел жениться именно потому, что когда все это вскроется (а рано или поздно это все вскрылось бы), ему нужна была твоя жизнь в качестве залога. В ночь схождения луны и солнца создаются истинные пары, смерть одного влечет мгновенную смерть другого, а поскольку твоя жизнь очень ценна для Аурихэйма… — Изначальная махнула рукой. — Словом, совершенно неподобающий для тебя супруг. Не благодари.

Мне оставалось только моргнуть.

— То есть не должно было быть никакого ребенка? — уточнила я.

— Нет, разумеется. Он хотел тебя в качестве гарантии того, что сумеет и дальше проворачивать свои дела безнаказанно. Мир-то именно с твоим появлением вернулся к жизни.

— Я решительно ничего не понимаю, — сказала я.

— Поймешь, — Изначальная опустилась на землю, правда, по-прежнему не покидая границ Арки. — Ты даже не представляешь, насколько приятно впервые за десятки тысяч лет говорить с живой!

Мне почему-то подумалось, что они очень быстро нашли бы общий язык с Терезой.

— Остальные приходят, смотрят на меня, как на волшебное дерево: Арка то, Арка се, и никто даже не представляет, каково это — быть бессловесной исполнительницей желаний. Смотреть на их детенышей, которых они приносят, чтобы дать им имя, или соединять их узами брака… Хотя про брак в последнее время все забыли, таскаются только чтобы попросить их защитить и спасти. Мы не хотим умирать, мы не хотим умирать, а Пустота меня бы, между прочим, тоже не пощадила. Кого-то это волновало? Нет!

Поскольку сидела я хорошо, решила, что лучше и дальше так же сидеть. Все-таки надежнее, а то мало ли.

— Вы говорили, что Золтер убил Альхиину, — напомнила я.

— Да он вообще много кого убил.

Не сомневаюсь.

— Отца Ангсимильера, например. Когда тот понял, что смерть Двора Жизни и возникновение Пустоты на его совести. — Изначальная посмотрела мне прямо в глаза. Так глубоко, что я показалась себе не просто голой, а разобранной по косточкам. — Ух, какие чувства. Право-слово, давно здесь таких не было.

— М-м-м-м… как мне вас называть?

— Эртея.

— Эртея, — сказала я, не сводя глаз с серебристого сияния, вплетающегося в ее волосы, текущего в Арку и расходящегося дальше по лесу. — Вы можете отправить меня домой?

— Ну, а что я говорила? — насмешливо поинтересовалась она. — Все приходят сюда с корыстью.

— Аурихэйм — не мой мир, — сказала я. — Разумеется, я хочу вернуться.

— Ты в этом настолько уверена? — Эртея прищурилась.

Могу поклясться, что прищурилась, хотя сквозь нее хорошо так просвечивал лес. Погодите-ка!

— Вы говорили, что живые с вами не разговаривают. Почему?

— Потому что они меня не видят, — пожала плечами Изначальная.

Призрачное платье слегка подхватил ветер, хотя я сомневалась, что такое вообще возможно.

— А я почему вижу?

— Потому что ты умерла.

Я не успела удивиться, она уже поправилась:

— Умирала. Ненадолго, когда убила Золтера. Ты уже ушла за Грань, и ты бы умерла, разумеется, если бы Ангсимильер Орстрен тебя сюда не принес.

Вот теперь я замолчала надолго. Если можно так выразиться, потому что пару минут я пыталась сформулировать вопрос поточнее, но все же не была уверена, что это — именно то, о чем я хочу спросить.

— То есть вы меня спасли? — спросила я. — Вернули… оттуда? И…

— Не совсем так, — мягко произнесла Эртея и почему-то подняла голову. — Тебя спас он. Когда отдал свое бессмертие за то, чтобы ты могла жить.

Если до этой минуты я считала, что во мне не осталось сил удивляться, то сейчас поняла, насколько я ошибалась.

— Как такое возможно?! — выдохнула я.

— Знаю, звучит необычно, — Эртея развела руками. — Особенно в мире элленари, где все привыкли к тому, что магию можно беспрестанно черпать словно из глубокого колодца. Но в нашем мире тоже есть порядок вещей, и я сама когда-то была прародительницей магии жизни. Проще говоря, самой обычной элленари.

С моих губ сорвался смешок, потому что самая обычная элленари звучало примерно как самая обычная богиня.

— Одной из первых. Я отказалась от бессмертия, чтобы наблюдать за миром из самого его сердца, ушла за Грань, когда поняла, что бабушка Альхиины и прадед Золтера станут достойными преемниками. Собственно, в какой-то степени я стала артефактом.

— Значит, элленари все-таки можно сделать артефактом? — уточнила я.

— А ты весьма прагматичная, — заметила Эртея. — Я тут говорю тебе о том, что тебе спасли жизнь ценой собственной…

— Бессмертие — это все-таки немного другое. Но я так долго была в Аурихэйме той, кто ничего не понимает, что отказаться от твоих ответов сейчас было бы величайшей глупостью с моей стороны. К слову, о бессмертии. Как такое возможно?

— Элленари рождаются бессмертными, — она потянулась, как если бы у нее действительно могла затечь спина. — И если не гибнут в сражениях, не подвергаются казни или не предают своего повелителя, сами выбирают, когда им уйти за Грань. Законы смерти и жизни в Аурихэйме тоже никто не отменял, и когда ты умерла, Ангсимильер отдал свою жизнь, а точнее, то, что делало его бессмертным за возможность тебя спасти. Отказавшись от этого, он обрел способность безболезненно лгать, ну и так, по мелочи — думаю, еще возможность чувствовать так же остро, как смертные. Последнее, правда, сомнительный дар. Особенно рядом с тобой.

Эртея задумчиво посмотрела на меня и подвела итог:

— Теперь его смерть станет обычной смертью спустя шесть, семь или восемь ничтожно коротких десятков лет. Но вообще я бы даже настолько не загадывала, из-за того, что он заварил, ставлю на пару месяцев.

От такого прогноза я задохнулась.

— Ты… вы… о чем ты сейчас говоришь?!

— Ну нет. Ты же не надеешься, что я вот так просто расскажу тебе все? — она хитро прищурилась. — По-моему, вам давно пора откровенно поговорить. Тем более что он так упорно пытается к нам пробиться.

Она снова посмотрела наверх, и я последовала ее примеру. Только сейчас поняла, откуда исходил этот странный звук: шипение и скрежет издавали изумрудные искры, отскакивающие от щита. То, что нас окружает щит становилось понятно лишь по ним, они вспыхивали — и скатывались по сверкающей поверхности переливающегося под солнцем купола.

— Он пытается построить портал. А ты его не пускаешь.

— Я?!

— Ну не я же, — хмыкнула Эртея. — Зачем мне его не пускать?

Действительно, зачем? Если она добровольно одобрила наш союз.

— Кстати, о нашем союзе, — сказала я.

— О чем?

— Вот об этом, — я вытянула руку, на которой сиял брачный браслет.

Эртея даже вперед не подалась, а вот скользнувшая от Арки дымка окутала мое запястье, чтобы мгновением позже от браслета не осталось и следа.

— Иллюзия, — вздохнула она, а я смотрела, как на моей коже проступает узор Золтера.

— Что значит — иллюзия?! Никакого благословения не было?!

— Разумеется, нет. Как я могу тебя благословить, если на твоей руке узор другого мужчины?

— То есть, мы с Льером не женаты? И почему на мне до сих пор этот узор, я же не связана с Золтером до самой смерти?!

Вопрос остался без ответа, потому что шипение стало громче. Раздался тонкий звук, нечто среднее между лопнувшей струной и мыльным пузырем: купол сверкнул на прощание и исчез. Пространство раскроило знакомое сияние портала, из которого шагнул мой совершенно точно уже-не-муж. Впрочем, шагнул — это слабо сказано, он ко мне бросился, подхватывая и помогая встать на ноги.

— Все в порядке? Почему ты сидишь на земле?

Вместо ответа я протянула ему руку, на которой больше не горел браслет. Зато узор Золтера полыхал так, словно в зелень плеснули раскаленного металла, и ощущался он в точности так же.

Взгляд Льера стал темным и холодным, закрытым, как когда-то взгляд Золтера.

— Как? — просто спросил он.

Голос его прозвучал глухо.

— Арка, — я кивнула туда, где только что была Эртея (сейчас о ее присутствии напоминала только легкая серебряная дымка).

Взгляд Льера потемнел еще сильнее.

— Возвращаемся, — он протянул мне руку.

— Нет, — я покачала головой. — Нет, Льер. Мы никуда не возвращаемся, и я больше не стану играть в твои игры. Мне нужна вся правда. Здесь. И сейчас.

 

6

«Мне нужна вся правда», — сказала она.

В эту минуту он понял, что правда — единственный способ ее удержать. Вчера, когда Лавиния бросила ему в лицо обвинения по поводу Золтера, Льер осознал, что уже не может оставаться рядом с ней равнодушным. Больше того, не хочет. То, что эта удивительно сильная женщина в нем разбудила, не поддавалось никаким объяснениям и никакой логике, не напоминало ничто из того, что ему доводилось испытывать ранее. Возможно, это действительно была слабость, но он больше не хотел с ней расставаться. Так же, как и с этим странным чувством, которое заставляло чувствовать себя живым и по-настоящему… сильным?

— О чем ты хочешь знать? — спросил он.

— Обо всем. Начни с Золтера. Почему…

— Потому что это был единственный способ отправить тебя домой.

Она непонимающе взглянула на него.

— Переворот готовили долгое время. Временной правительницей Двора должна была стать Ирэя, и вряд ли у меня получилось бы тебя защитить. Даже захоти я тебя в игрушки… — Льер осекся, когда она поморщилась. — Даже если бы я забрал тебя себе, это не гарантировало твоей безопасности. Как бы дико это ни звучало, единственный, кто мог по-настоящему тебя защитить — он. Я собирался отправить тебя домой спустя какое-то время. Сразу — не мог, это было бы подозрительно, но уже потом, когда «повелитель наигрался», о тебе бы даже никто не вспомнил.

Лавиния молчала. Ему хотелось, чтобы она сказала хоть что-то, но она молчала, и впервые по ее такому живому лицу невозможно было прочесть истинные чувства. Ее чувства. То, чего Льеру сейчас так отчаянно не хватало.

— Значит, домой, — сказала она, и в эту минуту он подумал, что быть королевой ей действительно идет. Лавиния рождена, чтобы быть королевой: этот разворот плеч, и взгляд, в меру жесткий и в то же время отчаянно светлый, какого в Аурихэйме не видели уже давно. — Хорошо. Что изменилось потом?

— Потом случилась ахантария и та ночь.

А вот теперь она покраснела. Слегка, правда: щеки и лоб стали розовыми, руки Лавиния сложила на груди.

— Ты заснула, когда твоя магия вырвалась в мир. Мне сложно это описать, но ты напоминала спящее солнце, лучи которого оживляют все, до чего дотягиваются. Аурихэйм расцвел той ночью вовсе не из-за нашего благословения. — Он подавил желание коснуться запястья, на котором больше не было иллюзорного браслета. — Я решил, что благословение — единственный выход. Единственная возможность все объяснить тебе и остальным.

— Почему?

Действительно, почему?

Потому что в тот миг, когда он смотрел на солнце, осветившее ночь, понял, что не готов ее отпустить. Подумал, что если Лавиния способна на такое, возможно, Аурихэйм ее примет, примет как равную, не как смертную, и что возможно, со временем она сама захочет остаться. Рядом с ним.

— Потому что иначе Золтеру пришлось бы объяснять, как такое возможно. Я этого не знаю, Лавиния, — он посмотрел ей в глаза. — Не представляю, почему ты расцветаешь в мире, который принес тебе столько страданий. Не представляю, как твоя магия способна раскрыться настолько в Аурихэйме. Золтер наверняка знал, он хотел…

— Он хотел сделать из меня ширму, — она усмехнулась. — На случай, если всем станет известно, что в эксперименте с Альхииной все было наоборот. Именно он не захотел остановить эксперимент, а когда она этому воспротивилась, с помощью призванных сил уничтожил Двор Жизни. Убил их всех.

Льер нахмурился.

— О чем ты говоришь?

— О Золтере. О том, кто долгие годы заставлял вас считать, что он единственный, кто удерживает этот мир на Грани.

— Откуда…

— От нее, — Лавиния указала на Арку. — Она говорила со мной. Изначальная.

Говорила с ней?!

Немыслимо. Невероятно.

Но в то же время…

— Я умирала, Льер. Об этом она мне тоже сказала. И о том, как ты принес меня сюда, чтобы расплатиться своим бессмертием за возможность меня вернуть.

Почему-то под ее пристальным взглядом стало жарко, и он отвел взгляд. Это тоже было странно, но чувство неловкости, сдавившее грудь, не позволяло и дальше смотреть ей в глаза. Зато выдалась передышка подумать: если Арка, точнее, ее былое воплощение, снизошла до разговора с Лавинией, значит, мир ее действительно принял. Принял как элленари, причем элленари достойную. Высокородную.

Как королеву.

Сейчас становилось понятно, и зачем Золтеру нужна была ночь схождения Луны и Солнца, и девственность — все условия, позволяющие создать нерушимый союз и двойственность природы, мужчина и женщина, ставшие единым целым. Уничтожить Золтера действительно было бы невозможно, не уничтожив ее. Если даже без брака наложенный им узор обладал такой силой, то после благословения…

После того, как все увидели бы, на что она способна, когда Лавиния спасла бы Аурихэйм, Золтер стал бы неприкосновенен. Не просто правителем — он бы стал богом. Наверняка сочинил бы историю о том, что именно благодаря ему ее сила раскрылась таким образом, и даже не солгал бы… отчасти. Единственное, чего Льер сейчас не мог понять — это каким образом правда могла раскрыться. Если Золтер хранил ее столько лет, если уже обошел самой большой ложью за всю историю их мира, которую только можно представить.

— Ничего не хочешь мне сказать?

Он поднял голову, и замер. В лесу ее глаза стали еще более зелеными, словно вобрали весь цвет окружающей их жизни, солнце бликами скользило по волосам, и сама Лавиния словно сияла. Присмотревшись, Льер понял, что это не обман дневного света, магия искрилась над ее кожей, набирая силу.

Здесь, возле Арки, или здесь, в этом лесу.

— Останься со мной.

Он сам не ожидал, что эти слова все-таки сорвутся с губ, но сейчас, когда это сказал, стало легче. Легче смотреть ей в глаза и ждать ответа, который (чего он никогда раньше даже представить не мог) сейчас был жизненно важен.

— А как же Найтриш? — В зеленых глазах сверкнуло раздражение и… ревность?

Да, он бы хотел, чтобы это была ревность. Та, что испытывал он всякий раз, когда в ее сторону смотрели другие мужчины (а после случившегося на нее смотрели именно так, что ему хотелось обратить их в тлен). При Дворе не принята супружеская верность, а если учесть, что и супружества в последнее время толком не было, вряд ли ее обошло бы стороной мужское внимание. Даже несмотря на все устрашение Золтера, ведь став королевой, она могла выбирать сама.

И сейчас тоже могла, хотя все в нем отчаянно противилось тому, чтобы давать ей выбор. Чтобы что-то объяснять, но с ней иначе нельзя. Сегодня Найтриш явилась к нему уже совершенно в другом настроении. От обольстительной улыбки, которой фаворитка Золтера обычно начинала их встречи, не осталось и следа.

— Говорят, его аэльвэрство увлекся собственной смертной женой, — с порога заявила она. — Настолько, что постоянно проводит с ней время и даже не смотрит в сторону… других.

Последнее она вытолкнула через силу, как если бы слово «других» причинило ей боль.

Вот Найтриш действительно ревновала, хотя это и было странно для элленари, ревновала она отчаянно, яростно, зло. Она шагнула к нему, и весьма символическая одежда (легкий пеньюар цвета тлена) растворился в воздухе. Устроившись у него на коленях, женщина подалась к нему, а он боролся с желанием сбросить ее на пол и велеть убираться и впиться злым поцелуем в пухлые, манящие губы. Он не приближался ни к одной женщине с того дня, как Лавиния появилась в его жизни и в Аурихэйме, и, хотя она его отталкивала снова и снова, не представлял себя с другой.

Или представлял: целующим эти губы, но чувствующим совсем другие.

Ее. Лавинии.

Представляющим, что это она извивается на его коленях от страсти, подается все ближе, распаляя желание, касаясь тугими сосками одежды и вздрагивая от этой острой ласки. Его ладонь уже легла на красивый, острый подбородок, и Льер почти поверил в то, что готов к этому самообману, когда открылась дверь.

Лавиния смотрела на него так, словно тоже не могла поверить в то, что происходит. А он смотрел на нее, отчаянно ненавидя за то, что ни одна женщина не сможет ее заменить.

— Ничего, — скупо вытолкнул он. — Она хочет Золтера.

— И ты готов ей его дать?

— А что ты готова дать мне?

Такого она не ожидала: глаза широко распахнулись, в них сверкнул гнев.

— Знаешь ли… — сказала она.

— Знаю, — жестко произнес он и шагнул к ней. — Знаю, что я не железный, и что когда я смотрю на тебя, схожу с ума от желания. Хочу тебя. Хочу твоих чувств, хочу, чтобы ты была со мной по своей воле. Хочу видеть тебя обнаженной, хочу смотреть на тебя и ласкать, хочу слышать твои стоны.

Она снова покраснела, и на этот раз так, что даже сияние магии вокруг нее слегка померкло.

— Я не могу ничего обещать, — сказала Лавиния.

— Мне не нужны твои обещания. Мне нужна ты.

Не дожидаясь ответа, он шагнул вперед. Сокращая расстояние, притягивая ее к себе врываясь поцелуем в мягкие, нежные и такие желанные губы.

Лавиния

Я не успела ничего сказать или даже сделать, когда губы обжег поцелуй. Глубокий и яростный, наполненный таким чувством, что сил его разорвать просто не было… пока Льер с глухим стоном не рухнул вниз.

Клятва! Демонова клятва, которую я заставила его принести.

Я упала на землю следом, вцепившись в его руку и судорожно пытаясь вспомнить, что полагается делать в таких ситуациях. Если бы я хоть что-то помнила, если бы меня хотя бы чему-то учили, помимо магии жизни, которой я даже толком не пользовалась, и которая в Аурихэйме вовсе превратилась во что-то странное…

Магия жизни!

Я потянулась за помощью к природе как раз в тот момент, когда он открыл глаза.

— Испугалась? — поинтересовался хрипло.

Бледность понемногу отступала с его лица, точно так же понемногу до меня доходил смысл его слов.

— Идиот! — рявкнула я, намереваясь подскочить, но подскочить мне не дали, резко дернули на себя.

Из-за чего я запуталась в платье и полетела прямо на его аэльерство, которое даже после случившегося слегка сотрясалось от смеха.

— Все элленари — чокнутые! — я не постеснялась выдохнуть это ему в лицо, упираясь руками в грудь. — Отпусти! Отпусти немедленно!

— Ты действительно этого хочешь?

— Сейчас — да!

Руки он не разжал, и снова поморщился. Я дернулась сильнее, но Льер держал крепко.

— Льер! — воскликнула я, глядя на то, как его лицо снова становится белым.

— Да, моя королева?

— Прекрати это!

— Даже не подумаю.

— Я сказала прекрати, или…

— Или?

Мне захотелось его пнуть. Честное слово, мне захотелось его пнуть! Но сильнее, чем его пнет магия, если он меня не отпустит, у меня вряд ли получится, поэтому я поспешно пробормотала:

— Не хочу, чтобы ты меня отпускал.

— Правда? — он улыбнулся.

А мне почему-то так до одури стало обидно: настолько, что я просто взяла и разревелась. Вот уж совершенно точно не ожидала такого от себя, но слезы сами потекли по щекам, позорище! Я попыталась отвернуться, хотя толку в этом действе уже не было никакого, и когда Льер резко сел, по-прежнему удерживая меня в объятиях, я все-таки ткнула его в плечо кулаком.

— Ненавижу! — всхлипнула я. — Как же я тебя ненавижу!

Его лицо потемнело так, что на миг показалось, и все остальное вокруг потемнело.

— Ненавидишь? — негромко произнес он. — Это все, что ты ко мне чувствуешь, Лавиния?

Да, конечно!

Именно потому меня до сих пор трясет от страха после того, как он свалился на землю.

— Временами мне хочется тебя убить, — честно призналась я.

— Что же, — негромко произнес он. — Наверное, я это заслужил.

— Ты правда идиот! — выдохнула я, рванувшись с такой силой, что раздался треск платья: кто-то из нас умудрился на него сесть. Этот кто-то сейчас снова меня удержал и внимательно вгляделся в мое лицо.

— Правда идиот, — подтвердил он. — Потому что когда я вижу твои слезы, я начинаю сам себя ненавидеть.

Пальцы скользнули по моим щекам с мягким нажимом, стирая дорожки слез с кожи, и я глубоко вздохнула.

— Я за тебя испугалась, — выдохнула через силу, потому что не знала, стоит ли это вообще говорить, но точно знала, что когда скажу, пути назад для меня уже не будет.

— За меня? — Он удивленно вгляделся в мое лицо.

— Да, из-за этой дурацкой клятвы, — я судорожно вздохнула, — когда ты…

— Оно того стоило.

Из-за того, что я сидела у него на коленях, взгляд оказался более чем глубоким. Руки Льера лежали на моей талии, и в эту минуту я подумала, что именно это называется близостью.

— Что стоило? — я попыталась слегка отодвинуться, но мне не позволили.

— Поцелуй. И то, что я сейчас услышал.

Его губы почти касались моих, и коснулись бы, если бы я не выставила между ними палец.

— Ну уж нет, — сказала я. — Второй раз такой трюк я тебе провернуть не позволю.

— А что позволишь? — его слова обожгли кожу, и дыхание перехватило.

«Все», — совершенно неподобающий для леди ответ, но именно это мне сейчас захотелось ответить.

— Я хочу видеть тебя, — сказала тихо.

Внешность Золтера, пусть даже обманная, сейчас была последней разделяющей нас преградой. Я смотрела, как меняются его черты, как из волос ускользает расплавленная медь, а в совершенно другом разрезе глаз в радужке собирается знакомая синева. Видела, как становятся другими надбровные дуги и линия подбородка, как проступает на коже совершенно другой узор. Не удержавшись, коснулась его лица.

— Хочу тебя, — произнесла еле слышно.

И тихо вздохнула, когда его губы накрыли мои уже совершенно иначе. В этом поцелуе помимо сводящей с ума, с трудом сдерживаемой страсти, была удивительная, глубокая нежность. Когда его ладонь скользнула на мою шею, я вздрогнула и чуть подалась вперед, впитывая каждое прикосновение, каждое движение губ. Раскрывая свои, чтобы позволить ему углубить поцелуй, и, кажется, впервые в жизни испытывая желание стать единым целым с мужчиной. Пальцы Льера вплелись в мои волосы, стягивая пряди в горсть, легкий укус заставил меня вздрогнуть, и следом вздрогнуть заставил глухой стон. Я широко распахнула глаза, чтобы наткнуться на темный, темнее глубинной тьмы, взгляд.

— Моя Лавиния, — хрипло выдохнул он, и у меня самой потемнело перед глазами.

Столько чувств я не могла уловить даже в нашем мире, не говоря уже об Аурихэйме. Столько настоящей, живой, отчаянной страсти и желания, втекающего в меня даже через ткань, разделяющую наши тела.

— Мой Льер, — зачем-то тихо сказала я и закусила губу, не отпуская его взгляда.

Чтобы мгновением позже услышать не то рычание, не то вздох.

Меня опрокинули на покрывало из трав, стягивая лиф платья, задевая болезненно-чувствительную грудь. Предплечье полыхало огнем, но мне было все равно, и стало еще более все равно, когда губы Льера коснулись одного соска, а пальцы сжали второй. Я выгнулась всем телом, стремясь продлить эту ласку, усилить ее, скользнула руками под удлиненный парадный мундир, под жилет, выдергивая рубашку из брюк. Ненадолго замерла, остановив пальцы на застежке брюк, чтобы мгновением позже скользнуть ладонью по ткани, чувствуя твердость его желания.

Под резкий выдох почувствовала, как под его взглядом вспыхнули щеки и все лицо, а потом потянула штаны вниз.

— Ты так трогательно смущаешься, — голос его, казалось, стал еще на несколько тонов ниже. Он словно шел из самой глубины его существа, отзываясь на суть элленари, на природу их странного мира.

Мира, который нас соединил.

— Главное, чтобы ты не смущался, — ответила я.

Вздрогнула, когда ткань юбки скользнула по моим бедрам, повторяя движения его ладоней.

— Или такое невозможно? — мне казалось, что если я замолчу, я просто растворюсь в этом мужчине.

В бессовестных ласках, которые заставляли сердце колотиться все сильнее, и я с трудом сдерживалась, чтобы не стонать в голос.

— Невозможно — что? — откровенное прикосновение его пальцев все-таки заставило глубоко вздохнуть.

— Элленари. Смущение. Смущенный элленари.

— Рядом с тобой, моя королева, — он наклонился ко мне так низко, что его дыхание скользнуло по обнаженной груди, — возможно все.

Наверное, именно эти слова отключили любое смущение, которое было во мне. Скользнув рукой между нашими телами, коснулась пальцами его напряженного желания, заключая в ладонь и скользя по всей длине в такт его ласкам. Рычание (теперь уже совершенно точно оно) отозвалось во всем теле странной, дикой волной почти-наслаждения, но в миг, когда он приподнялся, глядя мне в глаза, я застыла.

Страх перед тем, как это было в прошлый раз прокатился по телу, почти подчистую выжигая горящее в крови наваждение.

— Что-то не так? — Льер внимательно посмотрел мне в глаза.

А я вдруг с ужасом поняла, что все еще чувствую прикосновения Золтера и тот рывок, который принес с собой только боль и подчинение, дикое и унизительное, порожденное природой узора наслаждение, от которого я так старалась отмыться. В ту минуту, когда я об этом подумала, на лицо Льера снова упала тень.

Я поняла, что он понял, и… страх вдруг ушел, растворился без следа.

— Я бы хотел все изменить. Хотел бы стать у тебя первым, — глухо произнес он, и в его словах было не меньше боли, чем у меня в ту ночь.

— Ты и будешь у меня первым, — сказала я, потянувшись к нему. — Сейчас. И всегда.

Коснулась пальцами его щеки и вздрогнула, когда он перехватил мою руку.

— Ты уверена? — спросил, глядя мне в глаза.

— Уверена, — выдохнула я.

Шелест платья показался невыносимо громким.

Осознание того, что сейчас мы действительно станем единым целым, это откровенное прикосновение там, внизу, заставило содрогнуться. И выгнуться всем телом, когда Льер чуть подался вперед — принимая его в себя.

Больно не было. Разве что самую капельку.

— Я больше не могу сдерживаться, — предупредил он, глядя на меня совершенно дикими глазами.

— И не надо, — выдохнула я, поймав в них свое отражение.

Перехватив мои руки, он завел их над головой и чуть приподнялся, заставив всхлипнуть от острой смены чувственных ощущений.

И вскрикнуть от нового, сильного движения и чувства нарастающего внутри жара.

Наклонившись, рывком прильнул ко мне, впиваясь в губы горячим, яростным поцелуем, и я окончательно потерялась.

В этом сумасшедшем ритме, чувствуя себя дрожащей струной, от кончиков сплетенных с его пальцев рук до бесстыдно разведенных бедер. От волнами накатывающего наслаждения до горящих под его губами безумно чувствительных губ. От каждого срывающегося с губ стона, отзывающегося в нем, от каждого выдоха Льера, дрожью втекающего в мое тело.

Эта дрожь становилась все сильнее, и наслаждение, набирающее высоту, казалось почти невыносимым. В тот миг, когда я содрогнулась под ним, вспышка перед глазами затмила солнце. Окутавшее нас сияние светом раскрылось над лесом, и я задыхалась, снова и снова вздрагивая от усилившихся толчков, от мощной пульсации, и от сверкнувшего невыносимой синевой взгляда, когда Льер хрипло выдохнул мое имя.

Он подался назад, заставив меня выгнуться всем телом, а потом подхватил на руки, позволяя упасть на них, а не на траву. Я чувствовала биение его сердца, глубокое и такое сильное, что каждый удар отдавался во мне даже сквозь жилет и рубашку. Удлиненный парадный мундир, которым меня накрыли, чуть царапал кожу, а мое платье лежало между нами слоями невесомой ткани, и это были самые сладкие мгновения в моей жизни.

Особенно когда Льер взял мою руку в свою и поднес к губам, целуя мои пальцы.

И не было в мире слов, которые оказались бы сильнее этого жеста.

Не представляю, сколько мы так лежали, молча, в объятиях друг друга, пока я не повернулась и не увидела краешек Арки. Осознание того, где мы находимся, накатило на меня быстро и неотвратимо, щедро плеснуло на щеки краской, особенно когда я вспомнила, как некоторое время назад говорила с Эртеей.

— Льер, — шепотом сказала я.

— Да, моя королева?

— Прекрати издеваться!

— Разве я издеваюсь? Мне просто нравится как это звучит.

Его губы почти касались моих волос, растрепавшейся прически, наводя на совершенно непристойные мысли о том, что только что тут произошло. На этом я покраснела еще сильнее, а Льер, приподнявшись на локте, заинтересованно посмотрел на меня.

— Что-то не так?

Что-то?! Всевидящий, я занималась любовью… в лесу!

— Я с ней говорила, — сказала я и показала на Арку.

— Это я уже понял.

— Нет. Я говорила именно с ней, я ее видела. Изначальную в ее облике, а не Арку.

Льер покачал головой.

— Даже если так?

— Она могла видеть, что мы…

Он приподнял брови и долго-долго на меня смотрел, а потом рассмеялся.

— Лавиния, ты думаешь, что Изначальной есть дело до того, что происходит между нами? Она уже давно нечто среднее между лесом и могущественным артефактом, сутью Жизни, если так можно выразиться. Не станешь же ты стесняться дерева?

Ну не знаю. Когда она говорила со мной, она совсем не напоминала дерево.

Ткань мундира скользнула по предплечью, и я ойкнула: чувство было такое, словно наждаком провели по свежей ране. Льер нахмурился, глядя на мое плечо, а потом рывком сдернул мундир. Узор мьерхаартан стал ярко-красного цвета и напоминал свежий ожог, к счастью, только внешне, и очень частично — по ощущениям.

— Что это?! — выдохнула я.

— Не знаю, — Льер покачал головой. — Я пытался найти объяснение в библиотеке, но тщетно. Этот узор действительно чем-то перекликается с вашим заклятием змеи, с той лишь разницей, что не убивает. В случае измены он раскаляется докрасна, выдавая случившееся на стороне, но я не понимаю, как такое может быть. Золтер мертв, и узора быть не должно.

— Я спросила у нее про узор, — кивнула в сторону Арки, — но она не успела ответить. Пришел ты.

— Позвать ее ты не можешь?

— Как? — задала я философский вопрос.

Попытаться, конечно, стоило, и пока Льер помогал мне поправить платье, я думала о том, что делать дальше. Если мое присутствие и правда влияет на этот мир, помогает ему справиться с пустотой, мой уход снова приведет к тому, что пустота начнет разрастаться?

Или нет?

— Если я уйду, Аурихэйм снова лишится жизни? — спросила прямо.

Льер, укрепляющий шнуровку, замер.

— Ты хочешь уйти, Лавиния? — резко спросил он.

Настолько резко, что на миг перекрыл даже очарование нашей близости.

— У меня семья, — ответила я. — И они за меня волнуются. Как минимум я должна дать им понять, что со мной все в порядке…

— Думаешь, твой брат отпустит тебя? — произнес он. — Когда увидит?

— Не знаю! Я об этом еще не думала.

Льер дернул шнуровку так, что она впилась в кожу, и я вскрикнула.

— Прости, — выдохнул он. — Прости, Лавиния. Я просто не представляю, как буду жить, если ты уйдешь.

— Что-то же ты себе представлял? Когда собирался отправить меня домой в ночь смерти Золтера.

Он оставил в покое шнуровку, развернул меня лицом к себе.

— Тогда я действительно хотел тебя отпустить. Я же говорил.

— И что? Золтер так просто позволил бы это сделать?

— Нет, — он покачал головой. — Я собирался запечатать ваш мир.

— Что значит запечатать?!

Льер вздохнул.

— В свое время Аурихэйм воевал со многими мирами, из которых лезла всякая дрянь. Некоторые расы просто загоняли обратно, некоторые истребляли подчистую, но были и миры, которые мы запечатывали — так было проще, потому что населяющие их твари были слишком ужасны. Это мощное заклинание изобрели элленари-антимаги, оно заключается в том, что полностью высасывает магию из мира и создает непреодолимый пространственный разрыв. Попасть в ваш мир Золтер уже не смог бы, но…

— Наш мир полностью лишился бы магии, — закончила я.

— Да.

Я представила себе мир без магии, и мне стало грустно.

Впрочем, уже спустя несколько мгновений мне стало страшно.

— А что стало бы с людьми, которые магией обладают?! — воскликнула я.

— Лавиния, ничего же не случилось.

— Но могло! Ты собирался это сделать!

— Лавиния, — он взял меня за плечи и слегка встряхнул, — я ничего не сделал. Да, я собирался отрезать ваш мир от магии, и это с наибольшей вероятностью высушило бы всех живых магов, но я этого не сделал. Ничего не произошло. Мы, элленари, творили гораздо более страшные вещи, но рядом с тобой… Мне кажется, рядом с тобой меняюсь не только я и Аурихэйм, меняемся мы все. Я никогда не видел Золтера в такой ярости, как в ту ночь. Рядом с тобой он тоже чувствовал, я бы сказал, что рядом с тобой раскрывается истинная суть каждого, ранее скрытая под маской. Когда я хотел запечатать твой мир, я не думал о твоей семье, я думал только о том, чтобы тебя спасти. Средства не так важны в достижении цели — когда-то я считал именно так.

— И это ты называешь спасением, Льер?

— Называл, — серьезно поправил он. — Я хотел защитить тебя любой ценой, а защитить тебя от Золтера можно было исключительно так. Сейчас я понимаю, что это стало бы для тебя наказанием, а не спасением. Но понял я это только благодаря тебе. Понял, что чувства, семья, близость — гораздо более ценное, чем все, что мы называли жизнью. Гораздо более ценное, чем жизнь.

— Золтер, — я помедлила, но потом все-таки это произнесла: — Золтер убил твоего отца. Когда тот узнал, что его отношение к возникновению Пустоты совершенно иное, нежели чем… он пытался представить.

— Я догадывался, — глухо сказал Льер. — И мать тоже. Правда, не знали, с чем это связано на самом деле, хотя и предполагали, что власть отца при Дворе стала слишком велика. Его уважали и ценили, как опытного главнокомандующего и сильного элленари, обладающего могуществом Смерти. Мы думали, что все дело в этом, что Золтер избавился от него именно по этой причине. Именно поэтому я согласился на участие в заговоре.

— Но как твоему отцу удалось узнать, что именно Золтер стал причиной угасания Аурихэйма?

Льер покачал головой.

— А мама? Она знала о заговоре? Ты должен ей сказать, что ты жив!

Лицо его окаменело.

— Нет, она не знала, — он поднялся и помог подняться мне. — И нет, я ей ничего не скажу. Пусть считает, что я ушел за Грань. Так будет лучше.

— Для кого?! — воскликнула я, глядя ему в глаза. — Льер, ты видел ее отчаяние! Как можно заставлять ее пройти через такое, как можно…

— Лавиния, — он перебил меня мягко, но решительно, — чем меньше тех, кто знает мою тайну, тем лучше.

— Чем меньше?! Она твоя мать! Что ты собираешься делать дальше, Льер? Как долго ты сможешь носить личину Золтера?

— Это было спонтанное решение, но сейчас я думаю, что всю жизнь.

Я покачала головой.

— Всю жизнь?! Льер, всю жизнь рядом со мной ты будешь с его лицом?

— Какие предложения есть у тебя?

Предложений у меня не было. Я не представляла, как выпутаться из этой паутины лжи, в которой мы оказались. По крайней мере, пока. Но если их нет пока, это вовсе не значит, что они не появятся потом.

— Ты сказала всю жизнь, Лавиния, — он коснулся моих губ, глядя в глаза. — Всю жизнь — значит ли это, что ты хочешь остаться со мной?

— Это значит, что я хочу помочь Аурихэйму, — сердито сказала я, убирая его руку, потому что прикосновения Льера выбивали из головы все важные мысли. — И что я останусь до тех пор, пока не станет ясно, что с Пустотой, и как я могу помочь. Но у меня есть условия…

— Даже не сомневался, — он привлек меня к себе, невзирая на мои попытки упереться ладонями в грудь и освободиться. — У тебя всегда есть условия, Лавиния.

— Я хочу дать своей семье понять, что со мной все в порядке, — не дожидаясь возражений, вскинула руку. — С помощью Амалии. Отправим ее домой, она расскажет Винсенту все, пока пусть будет так. Лучше так, чем…

Я не закончила: прекрасно понимая, что стоит мне появиться в Мортенхэйме, как Винсент запрет меня в комнате и сам будет ночевать в кресле. Не только он, но и толпа людей Фрая с боевыми амулетами, и наверняка еще и Тереза, которая в упрямстве ничуть не уступает брату. Словом, все это совершенно лишнее.

А вот Амалии самое место в нашем мире, подальше от элленари.

— Что-то еще? — Льер по-прежнему улыбался, и когда он так улыбался, мне совершенно не хотелось думать о чем-то серьезном. Хотя в ближайшее время мне придется очень много думать и очень много слушать, а ему придется многое мне рассказать.

— Да, — сказала я. — Мне нужно понять, что на самом деле представляет из себя Аурихэйм. Проще говоря, я хочу посмотреть мир, Льер. Хочу понять, смогу ли я остаться здесь навсегда.

Впервые за все время взгляд Льера показался мне удивительно светлым. Настолько светлым, что я невольно залюбовалась этой переменой, особенно на контрасте с жесткой резкостью его черт. Которые тоже смягчились, когда он произнес:

— Ты его полюбишь, Лавиния.

 

7

Проснулась я со странным чувством легкости и тревоги. Как эта парочка могла уживаться во мне? Должно быть, так же, как рядом оказались мы с Льером, совершенно не похожие друг на друга и друг другу не подходящие. Впрочем, когда речь заходит о чувствах, все «подходящие» и «неподходящие» стираются, эти определения гораздо больше относятся к тем, кто действует по расчету, но… Мои действия вообще не поддавались никакому описанию. Вчера я занималась любовью в лесу (и даже сейчас при мысли об этом мне хотелось зажмуриться, а щеки начинали пламенеть так же густо, как узор на руке).

Арку мы не дозвались.

То ли Эртея была оскорблена тем, что мы устроили (я склонялась к этому варианту), то ли тем, что волшебному дереву все равно, кто его зовет, когда ему не хочется отзываться (вариант Льера). Как бы там ни было, назад мы вернулись без каких-либо пояснений по поводу узора, который продолжал гореть. Все так же ярко, как и вчера, судя по тому, что я чувствовала. Именно чувствовала, потому что под иллюзией его не было видно.

Все эти мысли пронеслись в моей голове столь стремительно, что я даже не успела ни за одну ухватиться, а вот тяжесть ладони Льера на моей талии была вполне осязаемой. Настолько, что меня бросило в жар, особенно когда я поняла, насколько тесно он прижимается ко мне, и что именно я чувствую.

— Не хочешь ко мне повернуться, Лавиния? — хриплый ото сна голос ударил в сознание еще сильнее.

Да, я наверное действительно сошла с ума, потому что не испытывала даже крохотной капельки стыда от того, что мы спим обнаженные. И действительно думала о том, чтобы остаться с ним в Аурихэйме.

С ним.

В Аурихэйме!

Навсегда.

— Доброе утро, — несколько растерянно сказала я, оглушенная осознанием очередной свалившейся на меня истины.

— Оно, несомненно, доброе, — меня поцеловали в шею, и я вздрогнула. — А станет еще добрее, если я увижу твои глаза.

Я повернулась в его руках, наткнувшись на раскаленную прядь, упавшую на плечо. Глаза я тоже увидела, но не Льера, а Золтера, и это подействовало, как ушат ледяной воды. Вчера я, наспех позавтракав и заодно пообедав, принялась готовиться к очередному балу. Донесения о Пустоте радовали, а вот с Амалией переговорить не получилось, потому что рядом постоянно крутилась Ирэя, и отсылать ее было бы подозрительно.

Засыпали мы с Льером в объятиях друг друга, и когда засыпали, он снова был собой, а сейчас…

— Прости, — сказала я, пытаясь вывернуться из его рук, но он меня не отпустил.

Плотнее привлек к себе.

— Лавиния, это же я. И ты прекрасно об этом знаешь.

— Знаю, но для меня это слишком, — я снова подалась назад, и на этот раз он не стал удерживать.

Знакомо потемнел лицом, и, хотя я прекрасно знала, с чем это связано, не могла заставить себя прильнуть телом к телу и коснуться этих губ. Осознанно — не могла.

— Ты знаешь, что так нужно, — произнес он.

— Да. Но в постели для меня это чересчур, — я покачала головой.

Потянулась за халатом, а Льер, резко откинув одеяло, поднялся.

— Я думал, вчера мы с тобой это преодолели.

— Что — это? — уточнила я. — Мы поговорили откровенно, и договорились не лгать друг другу ни в чем. Договорились действовать заодно. Я согласилась остаться твоей женой.

— Мне казалось, ты хочешь остаться моей женой, — он сделал акцент на слове «хочешь».

— Твоей — да.

Он плотно сжал губы.

— Чего ты от меня требуешь, Лавиния?

— Ничего, — я покачала головой. — Мне просто нужно время, чтобы привыкнуть.

Виски сдавило болью, и Льер нахмурился.

— Как твой узор?

Он наклонился ко мне, скользнул над предплечьем ладонью, снимая иллюзию, нахмурился еще сильнее.

— Я решительно не понимаю, в чем дело.

— Может быть, когда ты в очередной раз меня разозлишь, и я провалюсь к Арке, она расскажет мне, что не так с этим узором.

— Возможно, сказать об этом сможет не только Арка.

— А кто?

— Моя мать.

Я моргнула, не в силах поверить услышанному. Вчера он категорически отказывался с ней говорить, что изменилось сегодня?

— Я долго думал о твоих словах, — нехотя признался он, опускаясь рядом со мной на постель.

Я все-таки отвела глаза, и Льер накинул простыню себе на бедра.

— И понял, что она знает все о мьерхаартан. Они с отцом были больше, чем просто супругами.

— Ты только поэтому хочешь ее повидать? — я широко распахнула глаза.

— Разумеется, нет. Я хочу, чтобы ты перестала вздрагивать всякий раз, когда речь заходит о моей матери, хочу, чтобы ты была счастлива.

Я улыбнулась.

— И чтобы она знала, что я жив, — добавил Льер. — Хочу тебя с ней познакомить.

После этих слов мне вдруг стало не по себе. Не потому, что я вдруг представила знакомство с его матерью в красках… нет, именно потому, что я представила знакомство с его матерью в красках!

— Поэтому сегодня после прогулки по Аурихэйму мы с тобой отправимся к ней.

Вчера мы договорились, что до завтрака Льер быстро разберется с текущими делами Двора, а сразу после этого покажет мне мир (хотя я смутно представляла себе, как это будет выглядеть). Но вот о знакомстве с матерью мы точно не договаривались!

Точно-точно!

Совершенно точно!

— Может быть, ты все ей расскажешь без меня? — осторожно спросила я.

Льер приподнял брови:

— Ты что, трусишь?

— Что?! Нет! — возмутилась я. — Просто я считаю, что вам нужно серьезно поговорить с глазу на глаз!

— А я считаю, что твое присутствие будет к месту, — сказал он. — Особенно учитывая то, что я действительно на тебе женюсь. Да и узор лучше рассматривать вживую, согласись?

Он на мне — что?!

— Погоди, что ты сказал?

— Ты все слышала, — этот… элленари поднялся раньше, чем я успела перехватить его запястье.

Он направился к ванной с таким независимым видом, что я даже дар речи утратила на несколько мгновений.

— Эй! Я, между прочим, ничего не решила.

— Я это знаю, — он обернулся. — И не собираюсь тебя торопить. Но для себя я уже все решил.

Прежде чем я успела сообщить, что он для себя может решать что угодно, двери ванной уже закрылись. Ладно хоть с собой не позвал, спинку ему потереть! Или что-то еще…

На этой мысли я прижала руки к щекам и замотала головой, пытаясь избавиться от навязчивой картины приподнявшейся на его бедрах простыни. Похоже, вчера леди Лавиния перегрелась или передышала свежим Аурихэймским воздухом, из-за чего у нее окончательно и бесповоротно атрофировались остатки приличий.

На этой мысли я поднялась, завернулась в халат и обнаружила, что Льера нигде нет. Не того, который ушел в ванную, а того, который бъйрэнгал.

— Льер! — обеспокоенно позвала я. — Льер!

Не мог же он сбежать?! Или мог?

Я попыталась вспомнить, где он был вчера, когда мы вернулись, но не смогла, вот когда меня наряжали, крутился рядом, пугая служанок, а потом…

— Льер! — позвала уже громче, почти готовая прямо в халате бежать в коридор.

Как раз в ту минуту, когда под кроватью раздалось шуршание и сонный котенок выполз на свет, приподняв покрывало.

— Чудовище! — воскликнула я. — Ну ты меня и напугал! Никогда больше так не делай, слышишь?

Чудовище зевнуло во всю зубастую пасть и лизнуло меня горяченным шершавым языком. Я же, поглаживая его, направилась к окну. Потянула за кисточку, раскрывая портьеры, зажмурилась от яркого утреннего солнца. Белое море играло волнами, бросая их на берег, вода искрилась бликами, а зелень на горах полыхала изумрудным пламенем, как магия искажений.

Котенок моргнул, облизнулся, а потом уткнулся мне мордочкой в подмышку.

— Слишком яркий для него свет.

Льер подошел к нам, к счастью, с полотенцем на бедрах.

— А для тебя — самое то. Ты вся сияешь, Лавиния.

Не дожидаясь моего ответа, наклонился, легко поцеловал меня в губы, пропуская пряди волос между пальцами. От его близости снова бросило в дрожь, подавив порыв отодвинуться, я чуть подалась к нему, отвечая. Оказавшийся между нами бъйрэнгал протестующе зашипел и попытался тяпнуть Льера за палец, но он оказался проворнее. Перехватив котенка за шкирку сразу над шипами спустил его на пол и вернул иллюзию обручального браслета, прикрывающую горящий узор.

— Буду ждать встречи, моя королева.

Я тоже, подумала я. Но вслух ничего не сказала, просто смотрела, как он одевается, и только когда мы с котенком остались одни, тоже направилась в ванную. Перед завтраком я хотела успеть переговорить с Амалией, поэтому не стала приглашать Лизею. Оставленное со вчерашнего вечера по моей просьбе легкое платье надела сама, волосы пригладила щеткой, слегка подхватила украшенными искрами камней шпильками по местной моде и вышла из комнаты.

Мы с Льером обсудили, что отправим ее домой в ближайшее время, поэтому мне нужно было заранее рассказать, о чем я хочу попросить ее переговорить с Винсентом. А о чем лучше не говорить, чтобы мой брат случайно половину мира не разрушил, пытаясь прорваться в Аурихэйм.

Оказавшись у двери, хотела постучать, но услышала смех.

Амалия смеется?!

От неожиданности просто толкнула дверь и вошла, чтобы увидеть хохочущую девушку. А рядом с ней — Ирэю.

— Ваше аэльвэйрство, — улыбка рыжей сочилась ядом, — мы не ожидали вас так рано.

Разумеется, не ожидали.

— Оставь нас, — приказала я.

Именно приказала, и улыбка Ирэи погасла, сменившись холодным бешенством. Такая перемена меня совершенно не беспокоила: по крайней мере, сейчас она была искренней — и когда прошла мимо, окатив меня ледяным шлейфом своей силы, и когда хлопнула дверью.

— Амалия. Что это значит?

— Что? — девушка посмотрела на меня удивленно. — Вы сейчас о чем, ваше аэльвэйрство?

Глубоко вздохнув, накинула полог безмолвия и шагнула к ней.

— О чем вы говорили?!

Амалия пожала плечами.

— Ни о чем, — она тоже поднялась, оказавшись лицом к лицу со мной. — Просто шутили.

— Она ничего не делает просто так, — мне стоило немалых усилий удержаться от того, чтобы повысить голос, но тон стал просто ледяным. — Что именно она тебе сказала?!

Амалия вздрогнула и обхватила себя руками.

— Ничего! — выдохнула девушка, в глазах ее блеснули слезы. — Не вы ли говорили мне общаться с элленари, забыть обо всем, что было?! Ну так вот, я это и делаю — общаюсь! Чем вы сейчас недовольны?!

Дрожь в ее голосе меня остудила, или, точнее сказать, отрезвила.

Я вдруг отчетливо увидела эту ситуацию глазами Амалии: я прошу ее относиться к элленари лучше, а сама набрасываюсь с обвинениями, прямо с порога. Ничего толком не объяснив.

— Ирэя опасна, — сказала я уже мягче. — Я приблизила ее к себе, чтобы держать на виду, потому что она неоднократно пыталась меня подставить. Изо всех элленари, с которыми мне доводилось общаться, она одна из самых жестоких. Так же, как и ее кузен…

Я осеклась, понимая, что только что сказала.

— Ее кузен! — воскликнула Амалия уже громче. — Как хорошо, что вы о нем вспомнили, ваше аэльвэйрство. Ее кузен — тот, кто заставил меня корчиться от боли, тот же самый, с которым вы вчера явились невесть откуда под ручку с припухшими губами и шальным взглядом! Поправьте меня, если я ошибаюсь?

— Амалия, все не так просто…

— Не так?! По-моему, все проще простого! — выдохнула она, из глаз ее все-таки брызнули слезы. — Вы делаете все, что вам угодно, наслаждаетесь жизнью рядом с жестоким мерзавцем, а мне отказываете даже в такой малости, как простая улыбка — исключительно потому, что Ирэя якобы хотела вас подставить!

Она сжала кулаки, словно пытаясь унять внутреннюю дрожь, и я покачала головой.

— Тебе нужно успокоиться.

— Успокоиться, — усмехнулась Амалия, хотя ее всю трясло. — Только это мне и нужно, определенно. Всякий раз появляясь рядом, вы говорите именно это, а потом беседуете со своей Лизей и уединяетесь со своим кошмарным мужем. До меня вам нет никакого дела! И никогда не было!

Я потянулась к ней магией, чтобы немного утешить, но Амалия, почувствовав это, резко отшатнулась назад.

— Не смейте! Думаете, я не знаю, что вы делаете?! Да, не всегда чувствую, но мне не нужна ваша магия, и вы тоже! Меня от вас тошнит! Я не хочу превратиться в такую же безвольную куклу и мило улыбаться, когда хочется кричать!

— Все сказала? — спросила я, хотя меня теперь тоже трясло. Амалия не ответила, сунув сжатые кулаки подмышки, она так сверкнула глазами, словно вобрала в них все угасшие молнии Аурихэйма. — Хорошо. В таком случае жду тебя к завтраку в саду. Если еще раз застану тебя с Ирэей наедине, сделаю соответствующие выводы.

Я сбросила полог и вышла раньше, чем Амалия успела ответить. Дверью не хлопнула, правда, хотя очень хотелось, и в точности так же хотелось высказать ей все. Что Золтер взял меня силой, что я убила его, и до сих пор содрогаюсь, вспоминая об этом, что он снится мне в кошмарах и по сей день. Что эта тьма, которая меня коснулась, чуть было не изменила меня до неузнаваемости, и только благодаря одному-единственному мужчине я до сих пор жива. Что я перешагнула через это все, оставила это в прошлом только благодаря Льеру, который согласился отправить ее домой.

Увы, всего этого я сказать не могла, но оказавшись у себя, от души запустила ленточку магии жизни по комнате. Котенок воспринял это как игру и вспорхнул следом, а когда на ее месте возникла бабочка, пришел в неописуемый восторг.

Что касается меня, я коснулась артефакта, приглашая Лизею. Если она и удивилась тому, что я уже полностью одета и причесана, то виду не подала. Она вообще выглядела невероятно счастливой, просто сияла.

— Судя по всему, у вас с Ронгхэйрдом все отлично, — заметила я.

— О… да, — Лизея даже не смутилась, бросив на меня хитрый взгляд, — у вас с его аэльвэрством тоже.

— И с чего это ты сделала такой вывод? — поинтересовалась я, стараясь не улыбаться.

— Не знаю. Может быть с того, что вчера на балу вы друг от друга не отходили?

Мы и правда друг от друга не отходили, если можно так выразиться. В Энгерии пять танцев подряд даже с мужем считается непристойностью, а мы танцевали, наверное, все десять. Пока я не сказала, что у меня кружится голова, и что я не уверена в том, что исключительно от танцев.

После чего Льер как-то быстро утащил меня в спальню, где мы продолжили то, что началось в лесу.

— Или с того, что вы вчера так внезапно исчезли, хотя просили приготовить завтрак, — Лизея мне подмигнула.

— Хватит, — я все-таки рассмеялась, искренне надеясь, что не краснею прямо перед ней.

— Я рада, — неожиданно серьезно призналась элленари. — Вы так сияете, когда счастливы.

— Когда счастливы, все сияют, — заметила я. — И ты тоже.

Лизея не успела ответить, потому что к нам подскочил уставший гоняться за бабочкой бъйрэнгал и бесцеремонно поставил лапы нам на платья: одну на ее подол, вторую — на мой.

— Кажется, его пора вывести погулять.

— И покормить, — сказала я, — попроси, чтобы нам накрыли в саду. Сегодня я искренне хочу его увидеть.

— Тогда я просто не стану вас отпускать. А то еще потеряетесь где-нибудь по-дороге… например, в кабинете его аэльвэрства.

— Лизея!

Она широко улыбнулась и вышла. Что касается меня, я снова подошла к окну, сквозь которое в спальню лился яркий свет. Представила свою комнату в Мортенхэйме: Энгерия не щедра на солнечные дни, но те, что она дарила, были невыносимо прекрасны. Моя спальня — так же, как и спальня матушки, выходила на восток, и летом я просыпалась с первыми лучами солнца, счастливая и полная сил. До лета, конечно, сейчас еще далеко, но минует два месяца, и земля наполнится запахами трав и ароматом цветов. Улыбки родных, которые я помнила, отозвались в сердце светлой радостью и щемящей тоской.

Смогу ли я отказаться от них, ото всего, что мне дорого, чтобы быть с Льером?

Смогу ли забыть тот мир, который стал моей колыбелью?

Ответ прост — не смогу.

Но что с этим делать, я даже не представляла. Равно как и не представляла, что делать с Амалией, после увиденного посвящать ее в наши с Льером планы было бы опрометчиво, если не сказать глупо.

В конце концов я решила поговорить с ним об этом сегодня на прогулке, и, когда Лизея вернулась, мы вместе с котенком направились в сад. По дороге она рассказывала, что Ронгхэйрд предложил ей отправиться к водопадам, и я заинтересовалась тем, что это за место.

— О, это место считается одним из самых волшебных в Аурихэйме, — призналась девушка. — Наравне с Аркой.

При упоминании Арки я все-таки чуть покраснела, но Лизея этого не заметила, потому что продолжила:

— Это озеро с кристально чистой водой, окруженное водопадами. Их безумное множество, но они не закрывают неба, потому что разрастаются вширь. Из-за такого количества воды, а еще из-за средоточия магии там постоянно возникают радуги. Это место стало одним из первых, которое пустота отрезала от нашего мира, но сейчас донесения говорят о том, что оно снова открыто, и что туда можно попасть.

— Пустота в тех краях полностью отступила?

— Почти, — уклончиво ответила Лизея. — Но она больше не наступает, и этого более чем достаточно.

— Это же не опасно?

Девушка удивленно посмотрела на меня.

— Вы что, за меня волнуетесь?

— А что в этом такого странного?

— Не знаю, — она закусила губу. — За меня даже мать с отцом никогда не волновались.

Я не стала это комментировать, потому что в голосе обычно спокойно рассказывающей об отлучении от рода девушки сейчас сквозила грусть. И еще потому, что мне вообще достаточно сложно было что-то сказать о родителях, которым нет дела до своего ребенка и до того, что своим отторжением они могут ее убить.

Пока я подбирала слова, мы уже вышли в холл, в тот, где живая картина с рождением магии так поразила меня в свое время. Путь до сада не занял много времени, немного попетляв, мы с Лизеей уже были у небольших дверей, распахнув которые, оказались на островке жизни в королевстве смерти.

Стены замка с этой стороны окутывал дикий виноград, густой и сочный, на нем уже наливались силой спелые ягоды. Деревья, раскинувшие густые кроны, высились вдоль дорожки, уводящей вглубь сада. Цветы, источающие аромат — белые, синие, желтые, оплетали землю, горели в зелени кустов, под порывами ветра кружились лепестки, срывающиеся с ветвей.

— Невероятно! — воскликнула я.

— Я же говорила, что вам понравится, — довольно улыбнулась Лизея, — беседка вон там!

И правда, вдалеке виднелась тонкая, напоминающая паутинку беседка, возле которой суетились служанки. Я снова вспомнила об Амалии.

— Надо будет отправить девушек за Амалией, — сказала Лизее. — Не хочу, чтобы она одна ходила по замку.

— Разумеется, ее проводят! — воскликнула элленари. — Хотя вчера мы уже приходили сюда все вместе.

Я услышала плеск воды и повернулась: скрытый за парковой жизнью фонтан искрился в лучах солнца. Он был выполнен из камня, центральная фигура — девушка в летнем платье со вплетенными в волосы цветами смеялась, протягивая руку. Из-за задумки скульптора создавалось такое чувство, что брызги, летящие с ее пальцев, сияют серебром, как магия жизни.

Я поделилась своими наблюдениями с Лизеей, и она улыбнулась.

— Это ее аэльвэйрство… бывшая, мать его аэльвэрства, — кивнула элленари. — Ронгхэйрд мне рассказал, что он разбил этот парк для нее, потому что она…

— Была из королевского рода Жизни, — голос Ирэи раздался из-за спины, отравляя охватившее меня очарование. — Да, матушка моего кузена на удивление быстро окрутила его отца, от этого брака были в шоке оба двора. Впрочем, ваш брак по скандальности уже переплюнул их.

— Неужели? — я приподняла брови, заметив, как напряглась Лизея.

— О да. Брак со смертной в Аурихэйме… — рыжая покачала головой. — Брак-благословение…

— Которое спасло ваш мир, — напомнила я.

— Спасло ли? — Ирэя растянула алые губы в улыбке. — Этого мы пока не знаем. Зато знаем, что ради тебя мой кузен пренебрег даже своей фавориткой, одной из лучших и сильнейших элленари Двора Смерти. Хотя… Золтер всегда любил красивые игрушки.

Намек был более чем тонкий, хотя непосредственно меня он не задевал. В том, что в игре слов Ирэе нет равных, я уже неоднократно убедилась, и сейчас осознала это в который раз. Признай я, что она говорит обо мне, это было бы мое поражение.

— Считаешь, что так хорошо знаешь своего кузена? — я холодно улыбнулась. — Возможно, он еще не раз тебя удивит.

Ирэя перестала улыбаться, а мгновением позже перестала и я.

Потому что помимо суетящихся служанок возле беседки стояла Найтриш.

Только этого мне еще не хватало.

Я подумала об этом отстраненно, равно как и о том, что узнать, где меня легче всего найти и в какое время Найтриш могла только от Ирэи. Торжество последней несколько поугасло от моих слов, но судя по выражению ее лица, сейчас снова набирало силу.

Да, что ни говори, а приблизить ее к себе было не самой лучшей идеей.

У матушки тоже были фрейлины, но недолго. После того, как одна из них оказалась в постели с отцом, фрейлин не стало. Ни одной. Что касается Терезы, она категорически отказалась от «общества девиц», как она выразилась, потому что не хочет «постоянно посылать за нюхательными солями и лекарями» (учитывая ее магию, такое было бы неудивительно). В результате у меня их тоже не было, в детстве я обходилась обществом няни, после — камеристки, а о семействе Биго пошла слава как о заносчивых аристократах, которым не угодно общество даже равных себе. Естественно, все это говорили исключительно за глаза, а до нас доносили в форме самых неожиданных сплетен. Причем не уверена что не те, кто эти самые сплетни распускал.

— Попросить ее уйти? — неожиданно жестко поинтересовалась Лизея.

Я взглянула на девушку удивленно, а Ирэя не замедлила отозваться:

— По-моему, тебе самое место с бъйрэнгалом, дорогуша. Повадки у вас одинаковые.

Я остановилась так резко, что в меня врезался котенок. Мы взяли его с собой, и, видимо, он разогнался и не успела затормозить. Потому что я почувствовала легкий удар в ноги и недовольное «Шряу!»

— Я начинаю думать, что тебе тоже стоит посмотреть мир, Ирэя.

Принцесса прищурилась.

— Ты не посмеешь меня отослать.

— Еще как посмею, — жестко сказала я, — и начну с того, что сегодня я не желаю тебя видеть. Возвращайся к себе. Если выйдешь из комнаты до завтрашнего утра, я действительно отправлю тебя из дворца.

Ирэя и так не отличалась смуглой кожей, но сейчас побелела еще сильнее. На контрасте с пламенем волос и затянувшимися тьмой глазами это выглядело страшно, особенно сейчас, когда я чувствовала клокочущую под яростью смерть.

— Ты пожалеешь, — предупредила она. — Сейчас мой кузен увлечен тобой, но когда все изменится…

— Когда все изменится, тогда и поговорим, — жестко парировала я и отвернулась.

Меня окатило ледяным холодом темной магии, и пусть я почти привыкла к ее проявлениям, сейчас чувство было такое, словно чья-то холодная рука схватила меня за горло.

— Спасибо, — негромко произнесла Лизея, когда принцесса ушла, — но не стоило…

— Стоило, — подвела черту я и взглянула на Найтриш. — С ней я тоже поговорю сама. Распорядись насчет Амалии, пожалуйста.

Девушка кивнула.

— Льер! Пойдем со мной!

Котенок, обычно послушный, угрожающе вздыбил короткую шерсть и зашипел.

— Кажется, она ему не нравится, — заметила Лизея.

Мне она тоже не нравится.

— Льер, — строго сказала я. — Иди с Лизеей.

Звереныш угрюмо посмотрел на меня, шевельнув шеей, отчего шипы пришли в движение, как ожерелье.

Я вздохнула. Не хватало еще, чтобы Льер вцепился в ляжку золтеровой любовнице. Слухов потом будет — на все предстоящие балы.

— С Лизеей, — повторила я, добавив к голосу магии.

Котенок нехотя подчинился, а я направилась к темноволосой. Сегодня она хотя бы была одета, но даже мысль о том, что ей нужен не мой муж, а Золтер, вызывали желание повторить с ней тот же трюк, что и с Магистром красоты. Благо, подвешивать здесь было за что и куда — вокруг деревья с гибкими ветвями, высоченные и сильные. Пришлось напомнить себе, что магия жизни создана не для этого, и что воспитывать желающих испортить мне день можно своими силами. То есть без магии.

— Доброе утро, ваше аэльвэйрство, — поздоровалась Найтриш, даже не скрывая сочащейся в голосе ненависти.

Надо отдать ей должное, она была красива, и в общем-то, можно было понять, почему Золтер ею увлекся. Жизни в элленари было не больше, чем в окружающем сад ледяном камне.

— Доброе утро, аэльвэйн, — отозвалась я и замолчала.

Служанки, порхающие вокруг стола, навострили уши, крылья у них затрепетали, меняя цвета. Судя по всему, они ожидали незабываемого представления, и я даже могла их понять, но упрощать задачу Найтриш не собиралась. Если она пришла поговорить, пусть говорит.

— Мы могли бы остаться наедине? — поинтересовалась она, когда поняла, что первого хода от меня не дождется.

Наше общение напоминало игру в шахматы. С одной стороны, я могла ей отказать, с другой — это могли расценить как страх. Когда речь заходит об элленари, все было очень и очень неоднозначно, поэтому сейчас я кивнула.

Найтриш довольно улыбнулась, и указала на дорожку, уводящую влево. Эта аллея напомнила мне о парке в Мортенхэйме: подстриженные кусты черных и синих роз, источающих сладковатый аромат, и тонкая изгородь стройных деревьев, по форме напоминающих рвущееся ввысь пламя свечи.

— Раньше здесь было гораздо больше фонтанов и статуй, — заметила Найтриш, проследив мой взгляд.

Я поняла, что неосознанно смотрю на искрящиеся на солнце брызги воды и думаю о том, что услышала от Ирэи. О том, что мать Золтера была наделена магией жизни и о том, что он убил весь ее род. Не это ли родство изначально привело его к Альхиине? И что связывало повелительницу Аурихэйма и его, тогда еще просто амбициозного принца?

— Но они все были разрушены. Эта единственная, которая уцелела.

— Вы пригласили меня сюда, чтобы поговорить об особенностях местной архитектуры?

— Разумеется, нет, — Найтриш улыбнулась. — Чтобы отдать вам это.

Она раскрыла ладонь, и я обомлела: в руке элленари лежал перстень Винсента. Я вдруг осознала, что в последний раз видела его когда мы поссорились с Льером, когда я упрекнула его в том, что он отдал меня Золтеру. В тот вечер я засыпала, сжимая перстень в ладони. Откуда он у этой…

— Откуда это у вас, аэльвэйн? — ледяным тоном поинтересовалась я.

— Должно быть, вы вчера обронили, — темноволосая приподняла брови. — Когда бежали из кабинета… своего мужа.

Иссиня-черное платье переливалось, как речная гладь ночью, а улыбка на губах была хищной.

— Мы обе прекрасно знаем, что вчера на мне его не было, — холодно отозвалась я и протянула руку. — Отдайте.

Найтриш вложила перстень мне в ладонь.

— О том, как он попал к вам, вы сейчас мне расскажете, — сказала жестко. — Безо всяких должно быть и обходных формулировок, аэльвэйн.

Элленари улыбнулась.

— Или мне, или моему мужу, — я не отпустила ее взгляд, но и она не прятала глаз.

Напротив, смотрела насмешливо и с превосходством.

Поскольку Найтриш продолжала молчать, я развернулась, чтобы вернуться к беседке, а в следующий миг прямо передо мной раскрылся портал. Удар в спину был такой силы, что я просто влетела в него, подхваченная потоками силовой магии, как щепка ураганным ветром. Меня швырнуло на пол, портал сомкнулся, перстень Винсента выпал из рук и отлетел в сторону.

Я не сразу поняла, в чем увязли ладони, а когда поняла, вскрикнула: это был тлен. Налет тлена на полу, клочья засохших веточек и листьев, утратившие цвет безжизненные лепестки. Нескольких секунд мне хватило, чтобы понять, где я нахожусь — моя самая первая комната в Аурихэйме, место, где погиб Золтер, и вскочить на ноги.

— Вот мы и встретились снова, Лавиния.

Призраки не могут говорить. Они определенно не могут говорить, а то, что передо мной призрак — не было ни малейших сомнений. Полупрозрачные очертания, даже обычно яркое пламя волос повелителя Аурихэйма было тусклым.

Это был Золтер.

Или его тень — то, что я видела. Как вчера видела Эртею, и он определенно был…

— Я не ушел за Грань только благодаря тебе, — теперь я поняла, что голос звучит в моем сознании. — Мы с тобой связаны, моя мьерхаартан. Связаны до самой смерти.

Последнее прозвучало как насмешка или как издевательство, настолько жуткое и полное ярости, что мне стало нечем дышать.

Узор на руке взорвался обжигающей болью, я метнулась к двери, на ходу раскрывая магию. Почти успела почувствовать ее тепло, почти… когда в грудь ударило ледяным холодом. Призрачная ладонь сомкнулась на моей шее, и силы хлынули из меня в Золтера. Последнее, что я успела увидеть — как с новой силой вспыхнуло пламя его волос.

 

8

Какой кошмарный сон!

Это было первое, что я подумала.

А второе — надо рассказать о нем Льеру, наверное, он должен знать, как избавиться от постоянного явления Золтера в мои сны. Как же быстро я привыкла к тому, что мы спим вместе…

С этой мыслью я повернулась и поняла, что лежу одна.

В платье.

В том самом, в котором собиралась на завтрак.

— Проснулась, Лавиния?

Я подскочила на постели.

Голос Золтера звучал рядом со мной постоянно, его использовал Льер, прикрывая иллюзию, но никогда он не звучал так. Холодно, жестко, пусто, как олицетворение самой Пустоты.

Золтер сидел в кресле, рассматривая меня, кончики пальцев постукивали по подлокотникам. Я не сразу поняла, почему чувствую себя как под водой, а когда поняла, судорожно вздохнула: полог безмолвия был такой силы, что я едва слышала собственное сердце.

— Что молчишь? Не рада меня видеть?

— Где Льер?! — выдохнула я.

— Который предатель, или то зверье, что ты за собой таскала?

Всевидящий, он знает. Откуда он столько знает обо мне?

— От Найтриш, — заметил Золтер, словно мысли мои читал. — Когда я понял, что с тобой говорить бессмысленно, обратился к ней. В отличие от тебя, она сразу согласилась мне помочь. Сразу же — не прошло и полдня. Я даже не представлял, что так сложно будет заманить тебя в комнату, где все произошло.

В памяти отрывками возникали скупые факты: привязка элленари к месту смерти, узор мьерхаартан, связывающий двоих, сны… Если вся магия в нашем мире пошла от элленари, глупо было думать, что они не владеют искусством гааркирт в совершенстве. Так же, как ко мне приходил Эльгер, пытаясь прорваться из нашего мира, так же приходил и Золтер. Но я не придала этому значения. Не поверила. Потому что считала, что такого не может быть, потому что Лизея сказала, что элленари не могут вернуться из-за Грани.

Как ему это удалось?!

— Где Льер? — уже гораздо более жестко повторила я, поднимаясь.

Внутри меня все сжималось от страха, но я если я сейчас покажу это ему, все будет кончено.

Золтер точно так же поднялся, привычно возвышаясь надо мной. Сейчас, после всего, что я узнала и через что прошла, я его не боялась. Его — нет, за Льера — да. И я прекрасно понимала, что он наверняка это знает.

— Ничуть не удивлен, что ты интересуешься этим мальчишкой, — хмыкнул он. — С самого начала было понятно, что он для тебя — самая выгодная партия. Короли не для тебя, не так ли?

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Я отвечу на него, когда пожелаю, — жестко произнес Золтер. — А тебе лучше бы сразу понять, девочка, что играть с тобой я больше не намерен. Все, что ты узнала, все, что произошло — в том числе моя так называемая смерть, останется между нами. И пока оно так остается, Льер будет жить.

Он усмехнулся.

— Подловить вас было до удивления просто — вы цепляетесь друг за друга, не понимая, что это — величайшая в мире слабость. Когда Найтриш отправила тебя сюда, он, разумеется, почти сразу поспешил следом. Мне нужно было, чтобы он пришел, и он пришел. Первым делом кинулся к тебе — лежащей без сознания, вместо того, чтобы обернуться.

Я мысленно похолодела, но внешне осталась совершенно бесстрастной.

— Вам не привыкать бить в спину, не правда ли?

— О, насчет бить в спину — это у нас с ним общее. Разве мог я подумать, что этот… юнец, — последнее он почти выплюнул. — Осмелится бросить мне вызов?! Мог ли я подумать, что он вернет тебе перстень брата, чтобы следить за тобой? Чтобы…

Золтер усмехнулся, раскрывая ладонь и показывая перстень Винсента.

— Защитить от меня?

Я вдруг отчетливо вспомнила все, что произошло в Аурихэйме. Перстень, который Льер вернул мне, и его внезапное появление на башне, где Золтер, возможно, закончил бы то, что сделал после поражения у Арки.

— Вас даже Арка не принимает! — выдохнула я. — Как думаете, долго еще вы сможете держать в секрете то, что сотворили много тысяч лет назад?! То, что именно вы разрушили этот мир?

В потемневших глазах сверкнули молнии, а в следующий миг Золтер произнес:

— Найтриш.

Черноволосая явилась мгновенно, сияя улыбкой, за время, что мы не виделись, она успела даже переодеться. Декольте стало гораздо более глубоким, а платье облегающим.

— Я так соскучилась, Тер! — выдохнула она, но тут же капризно надула губы. — Я не совсем понимаю, что здесь все еще делает…

Договорить Найтриш не успела, потому что с руки Золтера сорвалась черная петля. Обрушившись на шею элленари, сдавила ее с невиданной мощью. Лицо женщины исказилось от ужаса и боли, она попыталась вцепиться в нее руками, истошно закричала. Я не успела даже вздохнуть, когда поток Смерти хлынул в нее, и спустя миг от Найтриш осталась лишь горстка пепла.

— Для всех — это наказание за покушение на мою королеву, — последнее он произнес насмешливо, глядя мне в глаза. — Для тебя — урок. Так будет с каждым, кто узнает хотя бы частицу нашей маленькой тайны, Лавиния. Не считая того, что произойдет с Льером. Я покажу тебе его смерть, которую ты не забудешь до конца своей жизни.

Сердце глухо билось о ребра.

Один удар.

Тишина.

Второй.

Тишина.

Третий.

— Ты говорила про Арку, — Золтер усмехнулся. — Но эту устаревшую дрянь я разрушу в самом скором времени. Сравняю с землей. Испепелю. Эту мерзость, которой поклонялись веками просто за то, что в нее ушла Изначальная… но даже она не сумела познать меня до конца.

— У вас есть хоть что-то святое? — спросила я, стараясь не показывать охватившего меня ледяного ужаса.

То, что только что было красавицей-элленари, до сих пор кружилось перед глазами, оседая на пол.

— Вы уничтожили целый Двор… почти весь род элленари, из которого была ваша мать.

— Не совсем так, — усмехнулся он. — Я уничтожил их всех. Свою мать я тоже убил — чтобы отец как можно скорее иссяк силой и уступил место мне.

Он взмахнул рукой, и порыв силы взметнул пепел почти осевшего тлена мне в лицо.

— Так я поступаю с теми, кто мной восхищается. Подумай о том, как я поступлю со своими врагами. Или с их близкими.

Золтер швырнул в меня перстень, и я почувствовала удар даже через ткань платья. Перехватила кольцо Винсента, до боли сжимая его в ладони и не смея отвести от груди. Это было единственное, что сейчас держало меня. Единственное, что не позволяло просто свалиться в обморок или начать биться в истерике.

— Поэтому самый лучший для тебя вариант, Лавиния, стать моей союзницей. Для всех мы с тобой счастливая пара, возродившая Аурихэйм, — он кивнул на мой браслет. — Пожалуй, тебе самое время отправиться на завтрак со своими фрейлинами, а мне — вернуться к делам.

Я не пошевелилась, когда он шел мимо. Перстень Винсента впивался в ладонь, шаги Золтера эхом звучали в ушах. Только когда полог безмолвия потек по стенам, освобождая их от своей удушающей хватки, а дверь громыхнула, повторяя отчаянный рывок сердца…

Я вздрогнула.

— … правда, Лавиния?

Я подняла глаза: Лизея смотрела на меня и улыбалась. Амалия не улыбалась, она по-прежнему выглядела так, словно на завтрак ее загнали силой, а после того, как Лизея обратилась ко мне по имени, помрачнела еще сильнее.

Девушка ждала ответа, а я не знала, что ответить. Я не слышала ни ее последних слов, ни, если честно, большинства из того, о чем она говорила. После ухода Золтера несколько раз пыталась запустить поисковое заклинание, чтобы найти Льера, но искра гасла. Это значило, что его нет в замке (разумеется, Золтер вряд ли стал бы держать его здесь — учитывая, что он хочет сохранить все в тайне), но при мысли о том, где он и что с ним, мне становилось нечем дышать.

Золтер подставил Найтриш, чтобы она вышвырнула меня в портал, а потом убил ее потому, что она знала его тайну. Да что там, он убил собственную мать и целый народ. Наверное, именно сейчас я осознала, что такие, как он, не остановятся ни перед чем, и впервые задумалась о заговоре с совершенно другой точки зрения.

Заговор.

Заговорщики.

Только они могут мне помочь.

Эта мысль крутилась у меня в голове, не переставая, но перед глазами все еще стояла разлетающаяся прахом Найтриш. Как мне выйти на того же Наргстрена или Ронгхэйрда? Только через Лизею. Имею ли я право ею рисковать? Рисковать, зная, на что способен Золтер.

— Лавиния? — Лизея уже не улыбалась.

Большинство кушаний, которые стояли на столе, остались нетронутыми. Амалия тоже ела нехотя, что касается меня, я попыталась поесть, чтобы не привлекать внимания, но на втором кусочке к горлу подкатил ком. Я поняла, что если продолжу в том же духе, еда просто вернется обратно, и лучше точно не станет.

Никому.

Котенок спал на месте Ирэи, и я неожиданно подумала о ней. Если бы она не ненавидела меня так сильно, могла бы помочь. Могла бы, потому что она пришла в ярость после смерти Льера, и набросилась на меня с обвинениями именно после этого.

— Я неважно себя чувствую, — призналась я.

— После того, что случилось — неудивительно, — отозвалась Лизея. — Ума не приложу, как Найтриш посмела…

Она бы и не посмела, если бы Золтер не наобещал ей чего-то во снах. Наобещал наверняка в своем стиле, он даже про нас говорил: «Для всех мы счастливая пара». Для всех, но не на самом деле. Привычка элленари выражаться обтекаемыми формулировками уже стала для меня чем-то вроде обыденности. Даже про смерть Найтриш он говорил так же, как и про все остальное: «Для всех — это наказание за покушение на мою королеву».

Новости по Двору разнеслись быстро, и когда я вышла к завтраку, все уже знали, что бывшая фаворитка Золтера казнена за покушение на его жену.

— Лавиния… тебе ее жаль?! — В голосе Лизеи не было праздного любопытства, только живой, глубокий интерес, и я мысленно содрогнулась.

Нет, я не имею права ею рисковать.

— Разумеется, ей жаль. Леди Лавиния у нас очень сострадательная, — заметила Амалия. — Даже по отношению к тем, кто над ней издевается.

— Пошла вон!

Я не сразу поняла, что этот голос — почти крик, принадлежит мне. Он ударил, как пощечина: Амалия вскочила, и, заливаясь слезами, бросилась к замку. Я же поставила локти на стол и закрыла лицо руками. Впервые в жизни я настолько вышла из себя, впервые в жизни не видела выхода, за который не придется заплатить слишком дорогую цену.

Мьерхаартан Золтера.

Как я могу ей быть, если люблю Льера?!

Эта мысль ударила своим осознанием, и следом накрыло другим: Лизея меня обняла. Склонившись, обхватила меня руками и прошептала:

— Его аэльвэрство поступил правильно, — негромко сказала она. — Иначе любой мог попытаться причинить тебе вред. Однажды он уже простил Ирэю…

Я хотела закричать, что Ирэю простил не он, и что ей, Лизее, жизнь спас совсем другой мужчина, когда принял ее ко Двору, но… Но я не могла этого сделать. Поэтому просто глубоко вдохнула, потом выдохнула и отняла руки от лица.

— Да, — сказала я. — Да. Наверное… ты права.

— Не наверное, — Лизея разомкнула объятия и выпрямилась, — а точно. Найтриш была как Ирэя… или даже хуже. Девушки при Дворе ее боялись: я общалась с другими служанками, когда только оказалась здесь. Забавы ради она травила животных в зверинце и травила служанок опасными тварями. Одной из временных фавориток Золтера она подбросила пыльцу иартины в легкую пудру, и девушке сожгло лицо…

Иартины.

Яд для любого элленари. Во сне Золтер меня проверял, именно так он понял, что я люблю Льера, хотя я сама еще об этом не подозревала. Он угрожал мне семьей, требуя его отравить, поставил на чашу весов самое ценное… моих близких.

— От пыльцы иартины существует противоядие? — спросила я.

Лизея покачала головой.

— К сожалению, нет. Девушка умерла в жутких мучениях. Родные отнесли ее к Арке, и там…

Арка.

Если бы можно было обратиться за помощью к ней… Но я не уверена даже, что у меня получится сознательно создать портал. Золтер обещал ее разрушить, он говорил, что уничтожит ее, и что даже она не сумела познать его до конца.

Что он имел в виду?

Изначальная знала о том, что он сотворил с Альхииной и о том, что он убил собственную мать. Она знала его… или…

Почему она не сказала мне о том, что он может вернуться?!

Узор под иллюзией дернуло, и я перевела взгляд на руку.

— Лизея, как становятся мьерхаартан? — спросила я.

— Вы уж точно должны знать об этом лучше меня, — девушка улыбнулась. — Это когда двоих элленари объединяет нечто большее, чем просто желание стать постоянной парой. Это совпадение до глубины самых потаенных струн твоего существа, это…

— Элленари, — сказала я. — Но я смертная.

— Что? — удивленно переспросила Лизея.

— Я смертная, — повторила я и резко поднялась. Льер подскочил следом за мной и шрявкнул.

— Займись им, — попросила девушку. — Пожалуйста, никуда от себя не отпускай. Я скоро вернусь.

— Хорошо, — растерянно произнесла она. — Я за ним присмотрю.

— Спасибо, — сказала я.

И направилась в библиотеку.

Поисковое заклинание вело быстро. Спустя столько времени пребывания при Дворе я и сама нашла бы это место, но сейчас не хотела рисковать и терять время. Замок действительно изменялся, оставляя часть переходов закрытыми, а у меня не было ни малейшего желания плутать по его новым коридорам в попытках отыскать то, что мне нужно. Нить же тянулась ровно, избегая тупиков и лишних поворотов, поэтому спустя десять минут я уже стояла перед высокими дверями, к которым однажды меня привела Ирэя.

Не мешкая, толкнула их и вошла. Кузина Золтера сказала, что я не могу воспользоваться знаниями Аурихэйма, но слова в этом мире — сильнейшая магия.

— Магия Аурихэйма подвластна мне, — четко произнесла я. — Она отзывается на мое слово так же, как на слово любого из элленари.

Мой голос тут же подхватило эхо, несколько мгновений метавшееся из угла в угол. Я же сцепила пальцы, как если бы это могло мне помочь.

— Смертная мьерхаартан! — громко сказала я.

Ничего. Либо я ошиблась по поводу силы слов, либо… это просто иначе звучит.

Ладно, попробуем по-другому.

— Смертная — вторая суть элленари.

Ничего.

С каждой утекающей в тишину секундой я все сильнее чувствовала набирающее силу отчаяние: в любое время Золтер мог поинтересоваться, чем я занята, и явиться сюда.

— Магия жизни и магия смерти.

Тишина.

Библиотека не хотела со мной разговаривать, или я задавала не те вопросы.

Оглядев огромную залу, запрокинула голову: надо мной висел поблескивающий приглушенными искрами светильник. Когда я была маленькой, Винсент создавал их для меня, и мне нравилось тыкать пальцем в прозрачную оболочку. Они не жглись, только смешно пружинили, ударяя легким теплом, отзываясь на мою магию, а я заливалась смехом.

Однажды нас за этим занятием застала матушка (точнее, няня ей доложилась), и больше Винсент мне светильников не делал.

— Иди сюда, — я протянула руку, позволяя магии чуть согреть сердце.

И шар покорно поплыл ко мне, вспыхивая от прикосновения.

Сколько я себя помню, никогда не была особенной. Моя магия жизни — пожалуй, единственное, что меня выделяло, но если брата с сестрой действительно можно было назвать выдающимися, то я, долгие годы вынужденная ее прятать, не раскрылась даже наполовину.

Зато как-то странно раскрылась в Аурихэйме, то и дело проваливаясь в спонтанно возникающие порталы.

— Почему я не могу заниматься магией, матушка?! Ведь Винсент и Тереза…

— Винсент и Тереза значительно сильнее вас, леди Лавиния, — у матушки раздуваются ноздри. Глаза — зеленые, как трава, сверкают, волосы убраны наверх легкими волнами (казалось бы, небрежными, но ни единого волоска не выбьется из прически).

— Но я ведь тоже могу стать сильной! — выдыхаю я. — Я тоже…

— Довольно! — Матушка едва повышает голос, но в нем сейчас звенит сталь. Поразительно, как в этой миниатюрной и хрупкой женщине может сочетаться такая сила и видимость мягкости. О да, для всех она леди Илэйн Биго, кроткая жена своего мужа, только домашние знают, что даже отец не всегда способен совладать с ее силой.

Нет, она никогда не станет кричать, никогда не перейдет грань, она — воплощение женственности, леди до кончиков пальцев. Тем не менее спорить с ней бессмысленно, особенно когда ее взгляд темнеет до цвета ночной листвы.

— Ты никогда не будешь заниматься магией, Лавиния. Твоему мужу это не понравится.

— Почему?

— На сегодня хватит вопросов.

Да, в Энгерии мужчины смотрели на сильных женщин-магов с опаской, особенно учитывая, что от года к году магия в нашем мире слабела. Кому же охота обзавестись женой, которая в случае чего подбросит в воздух. Так, ненароком.

Тем не менее сейчас мне казалось, что я очень близка к разгадке, просто хожу вокруг да около. Что самое удивительное, отец, ярый поклонник магии, обучавший Терезу и Винсента, ко мне даже не приближался. Да что там, он вообще ко мне редко приближался, за исключением обязанностей по исполнению отцовского долга на людях.

«Ищите любое упоминание о вашей семье».

Слова Эльгера вдруг всплыли в памяти так отчетливо, как если бы он сейчас стоял рядом со мной в этой библиотеке.

— Уильям Биго де Мортен, — назвала имя отца.

Ничего.

— Илэйн Варриль Дюхайм.

Девичья фамилия моей матери, берущая начало от нашего далекого предка, сильнейшего некромага, вошедшего в историю Энгерии, тоже была встречена тишиной.

— Роберт Дюхайм! — выдохнула.

Библиотека молчала.

Принимать свое поражение всегда тяжело, и эта тяжесть сейчас легла на сердце каменной печатью. Я медленно повернулась к двери, когда от стены отделилась легкая дымка и скользнула ко мне.

— Роберт Дюхайм, — произнес мужской голос, низкий и темный, от которого у меня мурашки побежали по телу. — Элленари, ушедший из Аурихэйма по своей воле, сильнейший некромаг мира смертных за все времена, с помощью армии нечисти подаривший свободу крохотному государству мира людей, Энгерии. Убит собственным королем, Витэйром, пожелавшим присвоить себе славу освободителя. Прародитель женщины, подарившей мне знание о любви и дочь, чья магия однажды послужит Аурихэйму.

Дымка растаяла: так же, как заметавшееся по просторному залу эхо, а я все еще стояла, не в силах пошевелиться.

Потому что это был голос моего отца.

 

9

Я не знала, что делать с полученной информацией. Не представляла, как ею распорядиться. Отец не сумел бы оставить здесь знания о Дюхайме, обо мне и о маме, не будь он элленари. А мама… теперь я могла понять, почему она была так против моего обучения. Она знала. И она тоже была элленари, если верить тому, что я услышала про Дюхайма. С другой стороны, я уже не знала, чему верить, зато становилось понятно, почему Золтер так за меня держится.

Я из рода Альхиины и его матери.

Пока я здесь, Аурихэйм будет жить.

И вся моя жизнь — одна большая ложь.

Если бы у меня было время погрустить по этому поводу, я бы точно впала в меланхолию, но времени не было. Поэтому я стояла, смотрела на залитый солнцем оживающий мир и думала, думала, думала.

Моя сила начала раскрываться здесь с первого дня, как только я оказалась в Аурихэйме. Я проваливалась в порталы и спокойно использовала магию жизни, которая тянулась к источнику мира. Меня даже окружили живыми цветами в замке, полном смерти, чтобы помочь раскрыться, но никто даже не задумался о том, что я — элленари. Никто, включая меня, но мне это было простительно, а им?

Льеру?

Почему никто из них не подумал о такой возможности?! Хьерг, один из заговорщиков, сильный целитель. Ведь он обследовал меня, и должен был что-то почувствовать, но он ничего не заметил.

Почему?!

Я посмотрела на иллюзорный браслет и вздрогнула. Что, если иллюзией можно прикрыть не только узор мьерхаартан, но и магическую суть? Что, если… что, если узор — и есть основа той самой иллюзии?

Проверить это можно было только одним способом.

Я потянулась к магическому плетению браслета, горящего на руке. Искорки узлов, сомкнутых на моей коже, не имели ничего общего с настоящей вязью обручального узора. Я позвала магию и подцепила один, вплетая в него магию жизни. Иллюзия дернулась и «поплыла», второй узелок я вскрыла точно так же, а третий стал последним: браслет распался на моих глазах, открывая взору мою руку — такую, какой она должна была быть.

Узор оплетал предплечье и стал уже более блеклым (видимо, выполнил свою задачу по выставлению меня прелюбодейкой). Тем не менее теперь я была почти уверена в том, что этот узор, так же как и браслет — ключ ко всему. На плетении браслета держалась иллюзия моего «обручения», а на узоре наверняка держится все остальное. Но если я права, как Золтеру удалось убедить всех элленари, что я его мьерхаартан?

Ответ пришел быстрее, чем я успела вздохнуть: моя кровь.

Магия на крови в нашем мире считалась самой сильной, а после темных времен, ближе к нашим дням стала еще и запретной. Именно потому, что на ней создавались сильнейшие заклинания, не всегда законные. Именно кровью обручили Анри и Терезу, поставив их подписи (капельки крови) на магическом договоре, когда они были еще совсем детьми. С помощью крови Винсента, похищенной из семейного хранилища, Аддингтон создал смертельное заклятие для Луизы.

Именно тогда состоялась моя первая встреча с Аддингтоном.

Семейные хранилища у нас использовались для того, чтобы в случае смерти аристократа некроманты могли поднять умершего сразу после смерти и допросить о том, что с ним или с ней случилось, а для этого нужна была кровь. Образцы крови, запечатанные магией, хранились там с рождения каждого ребенка. Когда Аддингтон с помощью магии убеждения (знаний мааджари) воздействовал на меня, я вынесла ему кровь Винсента, кровь Терезы, и… наверняка свою.

Подозреваю, что именно так она попала к Золтеру.

Он сочинил всю эту историю, про ребенка и смертную, про артефакт, только чтобы никто не дай Всевидящий не заподозрил во мне моей истинной сути. Он набросил на меня этот узор перед выходом на наказание Льера, в толпу элленари, а Эйзер не могла меня почувствовать, потому что сама была полукровкой.

Но ведь Льер забирал меня из Мортенхэйма, когда на мне еще не было узора, почему не почувствовал тогда?

Почему одно-единственное упоминание об ушедших за последние несколько столетий в наш мир элленари — про Роберта Дюхайма? Как ни пыталась я расспросить библиотеку о других, оставивших Аурихэйм и переселившихся к людям в нашем веке или хотя бы в Темные времена, больше она ничего мне не сказала.

— Лавиния, Льер нагулялся и хочет…

Я обернулась: стремительно, слишком стремительно для того, чтобы вспомнить о снятой иллюзии. И о том, что я понятия не имею, как ее вернуть.

— Спать, — еле слышно закончила Лизея, глядя на узор.

В ее расширившихся глазах горел немой вопрос: к счастью немой. Я мгновенно накинула полог безмолвия, а потом взмахом руки заставила дверь захлопнуться. Магия в этом мире действительно подчинялась мне безоговорочно, пусть и странными рывками, всплесками силы. Мне становилось плохо, когда я изображала королеву (элленари не могут лгать), но я была слишком слепа, чтобы задуматься об этом раньше, а теперь… теперь уже поздно.

— Значит, никакого благословения не было? — произнесла она, глядя мне в глаза. — Но что тогда произошло той ночью?

Я молчала. Мне казалось, полога безмолвия и закрытой двери недостаточно.

— Я никому не скажу, Лавиния, — произнесла Лизея. — Клянусь. Если хочешь, я поклянусь на крови.

— Я не могу, — я покачала головой. — Не могу сказать.

Девушка кивнула, в ее глазах лишь на миг отразилось что-то похожее на горечь разочарования, но тут же скрылось за привычной вежливой маской.

— Хорошо.

Льер покрутился у моих ног, а после запрыгнул на кровать и устроился там, что касается Лизеи, она спросила уже совершенно другим тоном:

— Вам что-нибудь еще нужно?

Тишина была долгой. За это время я успела снова вспомнить Найтриш и то, что с ней произошло. Успела подумать о том, что в мире элленари я по-прежнему слепой котенок, и что я даже представить не могу, где Золтер может держать Льера.

Я почти выдохнула: «Нет», — когда снова вспомнила отца и матушку. Последняя отчаянно пыталась меня уберечь от того, кто я есть, и к чему это привело? Ложь определяла мою жизнь с самого рождения, но в мире элленари самое сильное оружие — это правда.

— Да, — еле слышно сказала я. — Да, Лизея. Мне нужна твоя помощь.

— Чудесно выглядите, ваше аэльвэйрство, — заметила Лизея с лукавой улыбкой.

Служанки согласно закивали, их крылья захлопали в такт движениям головок.

— Благодарю.

К счастью, Золтер не потребовал от меня совместного обеда: не уверена, что мне хватило бы сил его выдержать, а силы мне были очень нужны. Я казалась себе струной, готовой порваться от любого неосторожного прикосновения. Дрожь, которая то и дело рождалась в кончиках пальцев, растекалась по телу, и тогда я начинала глубоко дышать. Сейчас же, когда я выйду на бал вместе с ним, мне потребуется вся моя выдержка.

— Оставьте нас, — приказала служанкам, и они поспешно вышли.

Я же повернулась к Лизее.

На этот раз полог безмолвия создала она, а потом ободряюще мне улыбнулась.

— Хэйрд его найдет, — произнесла негромко. — Обязательно.

Я подавила желание ее обнять, потому что понимала, что если сделаю это, позволю себе слабость. Даже маленькая слабость в такой ситуации может обернуться большими проблемами, поэтому сейчас я только кивнула.

— Я рада, что ты доверилась мне, — добавила девушка, глядя на иллюзорный браслет, который снова помогла мне создать. — Для меня это очень много значит.

— Для меня тоже.

Она выслушала меня, не перебивая — все с самого начала, когда я рассказывала ей о том, что произошло у Арки и что случилось после. Про Льера, про неожиданное благословение и про то, что моя сила — сила элленари жизни, каким-то образом заставила Пустоту отступить. Я говорила и про Золтера, обо всем, что узнала об Изначальной и о том, что ей грозит, если Золтер узнает про ее осведомленность.

Собственно, с этого я начала разговор, но Лизея отмахнулась от моих слов про опасность.

— Я не оставлю тебя один на один с тем, что происходит, — упрямо сказала она. — Что бы это ни было.

Теперь на балу мне предстояло во всеуслышание заявить о том, что произошло. Раскрыть и ночь смерти Золтера, и то, что я узнала в библиотеке, и настоящую историю Двора Жизни и Альхиины, а после перед всеми потребовать, чтобы он снял с меня узор мьерхаартан. Вроде бы все было продумано до мелочей, но мне было страшно, что что-то пойдет не так.

Например, что Ронгхэйрд и Наргстрен не сумеют найти Льера (затевать это до того, как они найдут его и освободят было более чем рискованно). Поисковое заклинание, которое они собирались создать у Арки сразу как только начнется бал, было очень мощным, и должно было привести их к нему, но действовать надо было очень быстро. Все должно произойти одновременно: как только Лизея узнает, что он свободен, она находит способ сообщить об этом мне.

Дальше я говорю правду и требую от Золтера снять мьерхаартан на глазах у всех элленари. Солгать напрямую он не сможет, а если откажется — как бы там ни было, это вызовет еще больше сомнений. Тем не менее сомнения были и у меня: что, если Двор Смерти откажется принимать сторону заговорщиков?

Льер говорил, что правление Золтера себя изжило, но что, если страх перед ним окажется сильнее, чем желание все изменить?

Таких сомнений были десятки, если не сотни, они крутились у меня в голове назойливым роем, снова и снова, снова и снова, снова и снова. Больше всего я боялась за Льера, но понимала, что если все останется как есть, мы оба обречены. Если я сейчас ничего не сделаю, если не скажу правду, нас убьет ложь, паутина которой сплеталась Золтером долгие годы.

— Готова? — спросила Лизея.

Я хотела сказать, что нет, я не готова, вместо этого кивнула.

Сейчас не время предаваться сомнениям и страхам, когда все будет кончено, я забьюсь в угол и буду там рыдать сколько мне пожелается, но не сейчас. Сейчас мне нужно действовать, и действовать решительно.

— Я с тобой, — сказала она. — Помни об этом.

И сняла полог безмолвия очень вовремя, потому что в комнату вошла Ирэя.

— Секретничаете? — хмыкнула принцесса, окинув меня насмешливым взглядом. — О чем, хотелось бы знать?

— Секрет уже не будет таковым, если о нем знают трое, — в тон ей заметила Лизея и подхватила меня под локоть. — Пойдемте, ваше аэльвэйрство.

Глаза рыжей сверкнули, и мы все вместе вышли из комнаты.

Амалия дожидалась в коридоре: стояла, вздернув нос и делая вид, что никого из нас не существует. Только сейчас я вспомнила, как резко с ней обошлась, и сердце кольнуло от сожаления. Она была совершенно не виновата в том, что на меня свалилось, и совершенно точно не виновата в том, что свалилось на нее.

Когда закончится бал, когда все закончится, обязательно попрошу у нее прощения. И найду способ отправить ее домой.

Путь до бального зала, в котором мы с Льером рука об руку встречали новости об отступлении Пустоты, был до боли знакомым. Сейчас мне казалось, что каждый шаг раскаленной иглой ввинчивается в сердце, и что оно бьется рваными рывками, через раз.

До той минуты, пока двери зала распахнулись перед нами, и взгляд Золтера его остановил.

Мне казалось, он видит меня насквозь. Меня, Лизею и все, о чем я думала, собираясь на этот бал. Лишь усилием воли заставила себя вспомнить, что Золтер не всесилен. Что даже про бъйрэнгала он узнал от Найтриш, и что от моего самообладания сейчас зависит очень многое.

Если не все.

Мы вчетвером подошли к трону, и, когда он поднялся, чтобы меня поприветствовать, фрейлины отступили. Я лишь на миг перехватила взгляд Лизеи, бегло, словно это ничего не значило, и вложила руку в его ладонь.

— Удивительное ты себе выбрала сопровождение, моя дорогая Лавиния, — Золтер усмехнулся, опускаясь на трон и увлекая меня за собой.

Один его жест — и музыка плеснула в зал, отражаясь от сводов, перекатываясь между окон и стен, замельтешили разноцветные полупрозрачные платья и такие же крылья: элленари праздновали возрождение Аурихэйма, а я думала о том, захотят ли они мне верить.

Когда ты счастлив, лишние сложности тебе ни к чему.

— Вы сейчас о ком?

— Отверженная родом, смертная и моя кузина. Потрясающе, — в темных глазах мелькнула злая насмешка. — Знаешь, я начинаю думать, что из тебя могла бы получиться королева.

— Можно подумать, для вас это стало неожиданностью, — заметила я.

— Для меня никогда и ничто не станет неожиданностью, — ответил он. — Советую тебе это учесть.

Я вздрогнула и посмотрела на него, но Золтер смотрел на танцующих.

— Что ж, в таком случае мне не о чем волноваться. Я нужна вам, вы нужны мне. Все чудесно.

На этот раз отвернулась я, и теперь уже его взгляд скользнул по моему профилю.

— А ты изменилась, — произнес он. — Уже не та запуганная девчонка, которую я притащил к Арке.

— Запуганной я никогда не была, ваше аэльвэрство, — заметила я, взглянув на него. — А в том, что у вас хватило сил справиться со мной после… я бы не стала считать это подвигом.

Его глаза потемнели до черноты.

— Дерзости тебе не занимать, — жестко произнес он. — Особенно после того, что ты сделала.

— Тс-с-с, — прошептала я с легкой улыбкой. — Это наш маленький секрет, не так ли?

Золтер поднялся и так резко выдернул меня с трона, что у меня перехватило дыхание. Сегодня за всеми этими ощущениями я почти не чувствовала давящей головной боли от лжи, но скоро все это кончится. Сейчас Наргстрен и Ронгхэйрд занимаются поисками Льера, и когда они его найдут… придет время королеве сказать речь.

— Твоя смелость восхищает, — заметил он, вовлекая меня в танец.

— Неужели?

— О да. К сожалению, смелость зачастую граничит с глупостью. Так было с Льером.

Я перестала улыбаться, зато улыбнулся Золтер.

— Как я уже говорил, Лавиния, я знаю твою слабость. Не советую со мной играть. — Он прижал меня к себе так тесно, что теперь я летела по залу буквально: мои ноги едва касались пола, Золтер удерживал меня как пушинку. — Что касается случившегося той ночью, похоже, мой урок ты не усвоила. Поэтому сегодня мы его повторим.

Мне стоило немалых усилий остаться спокойной, спасло разве что осознание того, что до ночи еще далеко. И что после сегодняшнего бала все изменится.

— Этот мир давно принадлежит мне, — произнес он, глядя мне в глаза. — Все, что в нем — тоже принадлежит мне. Не говоря уже о маленькой смертной букашке, которая возомнила себя королевой. Впрочем, мне нравится твой нрав. Объезжать таких как ты — одно удовольствие. За эти тысячелетия я уже порядком подустал от девок, которые с готовностью предлагают себя. Гораздо интереснее брать то, что недоступно.

— Меня от вас тошнит! — выдохнула я ему в лицо, и музыка оборвалась.

Туфельки коснулись пола, но Золтер меня не отпустил.

— Вот мы и вернулись к тому, от чего пришли. Верно?

Руку он мне подал издевательски-галантным жестом, и мне пришлось на него ответить.

Мы снова вернулись к трону, но на этот раз зал мельтешил у меня перед глазами. Чтобы успокоиться, я отыскала взглядом Лизею (она танцевала с большеухим элленари, кажется, из зверинца). Он едва доставал макушкой ей до груди, но двигался столь ловко, что танец в их исполнении был просто завораживающим. Ирэя порхала по залу с каким-то высоким элленари с кожистыми крыльями, с какими в нашем мире изображали демонов. Он облизывал ее декольте (буквально), и от этого зрелища меня замутило. Амалия изваянием застыла чуть поодаль от трона, не глядя ни на меня, ни в зал.

Время тянулось невыносимо медленно, от танца к танцу, заставляя меня все сильнее сжимать пальцы на подлокотниках. Я расслабляла их, вспоминая, что на меня смотрят все, но потом ловила себя на том, что они снова обтекают резьбу с такой силой, что металл до боли врезается в кожу.

Золтер на меня не смотрел. Казалось, он утратил ко мне всякий интерес, оставив за собой последнее слово. К нам подходили и благодарили за солнечный свет, за новую жизнь, снова и снова, снова и снова, снова и снова.

Он принимал эти благодарности как само собой разумеющееся, как если бы имел к ним хотя бы малейшее отношение. Напитки, которые нам приносили снующие по залу слуги, я не брала. Мне не хотелось случайно оказаться под властью непонятной дурманящей дряни стараниями Ирэи или кого-то еще. Сейчас помимо прочего это было бы очень не вовремя, но чем больше времени проходило, тем сильнее пересыхало во рту.

— С вашей подозрительностью, моя дорогая Лавиния, — язвительно заметил Золтер, когда я снова отказалась от напитка иссиня-черного цвета, — вы умрете от жажды. Неужели вы думаете, что кто-то посмеет отравить мою королеву?

Последние два слова он выделил особо.

— Вы не поверите, но ваша кузина уже пыталась, — заметила я. — Что, Найтриш вам об этом не рассказала?

У Золтера шевельнулись ноздри.

— Случись это при мне, ее бы разодрали в клочья.

— О, не сомневаюсь. При вас либо в клочья, либо в тлен, — заметила я.

— Клочья и тлен — это именно то, чего заслуживают предатели, — произнес он.

— А может быть, предатели появляются там, где слишком много клочьев и тлена?

Ярость, полыхнувшая в его глазах, ударила в сердце ледяным холодом.

Он поднялся, спустя несколько минут затерявшись в мельтешащей толпе, а я убрала руки с подлокотников. Не знаю, как это выглядело в Аурихэйме, в нашем мире подобный жест был бы воспринят, как пренебрежение к своей супруге. Сейчас я была искренне счастлива, что «супруг» меня оставил, потому что наконец-то смогла поискать взглядом Лизею.

Ее нигде не было.

Это заставило сердце забиться чаще: неужели Льер найден? Как бы я хотела знать, что с ним все в порядке, что он свободен! Лизея обещала, что так и будет, она говорила, что Наргстрен и Ронгхэйрд очень сильны, и что вместе они сумеют разрушить любые отводящие чары.

Обернулась на Амалию, но она исчезла.

Час от часу не легче! Куда эту девчонку понесло в самый ответственный момент?!

В ту минуту, когда я уже готова была идти ее искать, девушка вынырнула из толпы. Приблизившись ко мне, склонилась в реверансе и шепнула одними губами:

— Лизея просила передать, что все хорошо.

Я удивленно взглянула на нее, и в эту минуту увидела Наргстрена.

Он прошел мимо, едва склонив голову — со стороны могло показаться, что в знак приветствия, тем не менее это был знак совершенно иного рода. И я поняла, почему Лизея попросила Амалию о помощи: после нашей сегодняшней ссоры это был самый лучший вариант.

Во рту пересохло теперь уже отнюдь не от жажды, я расправила платье, чтобы не сцепить руки прямо на коленях. Несмотря на то, что все внутри дрожало от напряжения, теперь я знала, что Льер жив и что с ним все в порядке. От осознания этого сначала захотелось плакать, а потом парить. Я даже почти ничего не почувствовала, когда увидела Золтера, широким шагом идущего к трону. Все расступались, музыка смолкла.

Опустившись на трон, он вскинул руку:

— С донесениями от границ Пустоты мои главнокомандующие прибудут через минуту, а пока…

— А пока, — я поднялась, резко перебив его и понимая, что другой такой возможности просто не будет. — Я должна признаться в том, что все это ложь. Я и его аэльвэрство никогда не были супругами.

Иллюзия браслета, подчиняясь моей магии, спала мгновенно, открывая на обозрение мой узор. Толпа ахнула.

— Более того, мы никогда не были мьерхаартан, — я провела пальцами по узору, повторяя его контуры. — Это плетение просто прикрывает мою истинную суть. Суть элленари.

Тишина, воцарившаяся после моих слов, была звенящей. Ярость Золтера, вломившаяся в нее, искрила как не столь давно открытое в нашем мире электричество, грозя уничтожить меня на месте. Я собиралась продолжить, когда увидела в конце зала Лизею с расширенными от ужаса глазами.

Поймала ехидную улыбку Амалии, споткнулась взглядом о прильнувшую к Наргстрену Ирэю, которая послала мне воздушный поцелуй.

А в следующий миг рядом со мной поднялся Золтер.

Сковавший меня по рукам и ногам страх был настолько силен, что я едва сумела вдохнуть. Потому что, глядя в глаза Лизее я поняла: Льер все еще там. Где-то, где он его держит. Скорее всего, в закаленных антимагией цепях, о которых он мне рассказывал.

— Вероятно, эта женщина повредилась рассудком. — Голос Золтера ударил в сознание, разбивая оцепенение, в котором я пребывала. — И в этом отчасти моя вина. Сила и магия Аурихэйма, быть может, стали для нее непосильной ношей.

Он повернулся ко мне.

— И это, вне всяких сомнений, большое горе для нас всех. Но что самое страшное — ее решили использовать. Ее слабость и хрупкость решили использовать, чтобы разрушить все, к чему мы шли столько тысячелетий. Этот узор — иллюзия.

Моя кожа очистилась в считанные секунды, на запястье вспыхнул браслет.

— Сожалею, но я вынужден вас оставить. Мне нужно решить, что делать с супругой. Но главное, — Золтер сделал выразительную паузу и посмотрел мне в глаза, — решить, что делать с теми, кто возомнил, что может использовать ее светлую силу против меня. Пойдем.

Мне протянули руку, ударивший меня приказ был насквозь пропитан чарами. Они вломились в мое сознание, запечатав внутри собственного тела, и я вложила руку ему в ладонь.

Через ползала я прошла рядом с ним, сопровождаемая взглядами элленари: растерянными, изумленными, ошарашенными, даже огорченными. На некоторых лицах сквозила ярость, на других — досада и грусть. Среди них выделялось лицо Ирэи, которая направилась к нам.

— Кузен, мне так жаль, — прошептала она. — Могу я чем-то помочь?

— Пошла вон, — процедил Золтер, не останавливаясь.

Ирэя же наклонилась к самому моему уху, скользнув ядовитым шепотом по щеке: «Секрет уже не будет таковым, если о нем знают трое, не так ли?»

Ее слова змеей заползли в сердце, чтобы ужалить болью. Я видела, что Наргстрен общался с ней, знала это — и все равно позволила себе ему довериться. Я подставила Лизею, я подставила Ронгхэйрда, и я своими руками убила Льера. Потому что первое, что сделает Золтер, когда закончит со мной и с ними — пойдет к нему. У него будет еще множество способов заставить меня подчиниться: одного за другим в Аурихэйм доставят моих родных.

И тогда…

Улыбка Ирэи полоснула, как лезвие отравленного кинжала.

Сердце сжалось, а следом в груди полыхнуло нечто неведомое. Нераскрытое, незнакомое, горящее яростью, но не той, что затмевает рассудок, а чистой, пламенной, светлой. Я не сразу поняла, почему в запечатанном портьерами зале стало светло как днем. Полумрак, метнувшийся по стенам в углы, растворился в ослепительно-ярком свете вместе с последними крохами иссиня-черных осветительных искр. Золтер отдернул ладонь, словно не веря своим глазам, особенно когда я резко остановилась.

По залу снова пронесся вздох, на этот раз больше напоминающий стон, а я чувствовала, как внутри меня рвутся невидимые оковы. Оковы чар, сковывающие мой разум, иллюзия обручального браслета, даже наложенный им узор — все растворилось в сиянии, хлынувшем сквозь меня вместе с яростной силой.

— Я говорила о том, что он лжет, — этот голос принадлежал мне и не мне одновременно, как если бы через меня говорил весь утраченный род Жизни, — и он действительно лжет. Тот, кого вы признали повелителем, создал Пустоту, отнимающую жизнь у вашего мира, у вас и у ваших детей. Он силой удерживал меня, чтобы укрыться за моей спиной от справедливого возмездия, которое не заставило бы себя ждать. Рано или поздно…

В сознании неожиданно вспыхнуло видение, Альхиина: она стояла у окна, глядя на залитый солнцем лес. Она была без преувеличения красива, и она пыталась разрушить созданный ими источник силы, когда Золтер ее убил. Убил, чтобы вобрать всю его мощь, запретную, завязанную на магии сотен миров, и впустить в Аурихэйм наказание — выжигающую все Пустоту.

— Мне стало об этом известно, и ему пришлось постараться, чтобы удержать власть. Угрожая моими близкими. Теми, кого я люблю, — я посмотрела Золтеру в глаза, в которых клубилась бессильная черная ярость.

Когда я смотрела в них раньше, мне казалось, что я вижу саму Смерть, но я ошибалась.

— Пустота — это цена за могущество, которую он заплатил. Цена ваших жизней. Цена жизни целого мира.

Когда я замолчала, в зале снова воцарилась тишина, только на этот раз она была звенящей. Напряженной, как моя собственная, когда я дожидалась возможности говорить с ними.

— Она говорит правду! — крикнул кто-то спустя невыносимо долгое молчание. — Она действительно элленари! Она не смогла бы солгать…

Слова говорившего оборвались, потому что взметнувшийся сквозь пол черный вихрь всепожирающей тьмы оставил от него лишь россыпь тлена. Крик, подхваченный десятками голосов, превратился в вой, элленари метнулись к дверям, но выходы запечатало полотнами Пустоты. Такой же Пустотой сейчас горели глаза стоявшего напротив меня. Искрящиеся вспышки порталов лопались, как мыльные пузыри: никто не мог покинуть зал.

— Хотели правды? — усмехнулся Золтер, чьи волосы стали белее снега.

Посеревшее лицо напоминало восковую маску, сквозь которую проступили черные жилы, глаза вспыхнули янтарем.

— Вот ваша правда. Она права. Но она забыла сказать, что правда иногда убивает.

Раскинув руки, с которых лилась выжигающая мир тьма, он свел их перед собой, и в зал устремились потоки пожирающей все на своем пути Пустоты. Элленари заметались, пытаясь укрыться от неминуемой смерти, вой перешел в плач. Время словно остановилось, перед глазами полыхнула совсем другая картина: крики и стоны женщин, высыхающий под ее плетьми Двор Жизни, и Альхиина, из последних сил пытающаяся удержать этот натиск, защитить своих подданных истинной силой жизни. Пустота ударялась о свет и с шипением отступала, снова и снова, с неукротимой мощью.

Альхиина осела вниз, истощив всю свою магию, и последняя искра, сорвавшаяся с рук Золтера, оборвала ее жизнь.

Зато теперь я знала, что нужно делать.

— Не выходите за границы моей магии! — крикнула я. — Пока вы под ее защитой, Пустота не причинит вам вреда.

Плеснувший сквозь меня свет стал еще ярче: наверное, никогда раньше я не чувствовала магию жизни так остро, как в этом царстве боли и тьмы. Идущий трещинами пол замка содрогнулся, плитка взмыла ввысь крошкой, впуская внутрь корни и листья, идущую изнутри мира силу, сливающуюся с моей. Вьюны выстреливали ввысь, чтобы уцепиться за мощные рога корней. Сердце превратилось в набат, стучащий сотнями ритмов собравшихся вокруг. Пустота шипела, пытаясь добраться до элленари, но невидимая прозрачная стена искр отсекала ее со всех сторон, снова и снова.

— Что ж, это мне даже нравится, — прошипел Золтер. — История повторяется, правда? Ты ведь знаешь, как умрешь? Вместе со всеми, кого убьет твоя правда?!

Пустота обрушилась на границы жизни, и я содрогнулась вместе с текущей сквозь меня магией.

— Да, она тоже думала, что сумеет их всех защитить, — усмехнулся он, глядя мне в лицо. — Но она была Королевой, а ты — всего лишь девчонка, которая не познала даже истинной сути магии жизни.

Удар, обрушившийся сквозь мой свет, отозвался сотнями криков. Разлетевшиеся от натиска такой мощи вьюны и чернеющие цветы, отдавшие последние силы мне.

— В отличие от них у тебя есть выбор, Лавиния. Позволишь им умереть — будешь жить.

Я чувствовала боль рассыпающихся тленом корней. В дрожащие от напряжения пальцы, горевшие от магии, вместе с живительным светом уже втекала дрожь.

— Нет, — сдавленно прошептала я, чувствуя, как рвутся невидимые нити и как свет начинает стягиваться, подчиняясь давящим на него ладоням Пустоты. — Нет.

— Очень глупо, — процедил Золтер.

Удар, который заставил меня содрогнуться, кажется, со всем миром, обрушился на меня с такой силой, что потемнело перед глазами. Кто-то взвизгнул: краешек платья одной элленари сожрала пустота, а Золтер снова вскинул руки.

— Прощай, Лавиния. Мне будет очень тебя не хватать.

Срывающиеся с его губ слова были глухими и страшными. Пустыми.

В этот миг я подумала о том, что не успела сказать Льеру, что его люблю.

И Винсенту.

И Терезе.

Собравшаяся в руках Золтера мощь, казалось, могла уничтожить весь мир. Или все миры. Поэтому в миг, когда его лицо исказилось от злобы, я мысленно собрала весь свет, который еще бился во мне, готовясь обрушить его в эту тьму и ожидая последнего удара.

Удара не последовало.

Я увидела, как его черты исказились снова, словно внутри шла страшная борьба, а потом сквозь ненавистное лицо проступило другое. До боли родное, любимое, то, что я уже не надеялась увидеть.

— Ему нужно было тело, Лавиния, — сдавленно выдохнул Льер. — Своего он лишился, поэтому занял мое. Прости, что не сумел устоять. Я люблю тебя.

Пустота, которая должна была обрушиться на меня, подчиняясь его воле, хлынула вниз. Стекая по стенам, уходила в пол, а собравшаяся на вскинутых руках Льера черная мощь плеснула в него самого. Всей силой прокатилась сквозь тело, сдирая остатки цвета с его лица.

И полностью иссякла.

В ту же минуту, как Льер поломанной куклой рухнул на пол.

 

10

Я бросилась к нему.

Упала на колени, чувствуя под пальцами лед рук. Серебро некогда черных как ночь волос и кожа, напоминающая пергамент. Поэтому когда мне в ладонь ударило сердце, я себе не поверила.

Удар.

Еще один.

Следующий!

— Помогите, — короткий хриплый выдох больше напоминал приказ.

Отделившаяся от толпы женщина-элленари бросилась к нам. Я узнала ее скорее по голосу — больше мальчишескому, нежели чем женскому. Целительница, которая осматривала меня после смерти Хьерга и всего случившегося той ночью.

— Позвольте, — она склонилась над Льером, с ее ладоней скользнула дымка магии. — С ним все в порядке.

Ушам своим я тоже не верила, и глазам — бледность отступала с его лица, черные жилы, выступающие под кожей, поблекли.

— Как… как такое возможно? — воскликнула я, не зная, плакать или смеяться.

Мне хотелось и того, и другого, хотелось прильнуть к Льеру, впитывая биение его сердца всем телом, каждой клеточкой существа. И я поддалась порыву, рванувшись к нему, опуская ладони на его плечи, чувствуя щекой слабое, но все же дыхание.

— Не представляю, — покачала головой элленари. — Нам бы доставить его в целительское крыло.

— В целительское крыло?! — яростный крик Ирэи перебил ее голос. — Они изменники! Вы видели, что это была подмена? Это все дешевый трюк, чтобы заставить вас бояться, а после захватить власть. Что стало с моим кузеном — кто-нибудь знает?! Арестуйте их!

После ее слов в зале повисла тишина. Элленари застыли, переводя растерянный взгляд с принцессы на нас, и обратно. Ирэя вскинула руку:

— Немедленно!

Первым к нам шагнул Наргстрен, и тогда вскинула руку я.

Одна моя ладонь по-прежнему лежала на слабо вздымающейся груди Льера, с другой лилась магия жизни, четко обозначив границу света и тьмы.

— Как мы уже выяснили, — тихо произнесла я, — я — элленари. И я не могу лгать, и сейчас я расскажу оставшуюся часть правды. Этот мужчина, который сейчас спас нам всем жизнь, действительно Ангсимильер Орстрен.

— Который был казнен?! — выкрикнул кто-то.

— Он не был казнен, — спокойно произнесла я. — Ирэя права. Это была подмена.

Толпа ахнула, в глазах принцессы сверкнуло торжество.

— В ту ночь, когда Арка не благословила нас с Золтером, меня хотели убить. Один из заговорщиков, Наргстрен, сейчас стоит рядом с принцессой. Льер тоже был одним из них, но он отказался от своего плана, чтобы спасти меня. В ту ночь Золтер сделал меня своей вопреки моей воле и принял смерть от моих рук. Как я тогда считала.

— Очень трогательно! — язвительно процедила Ирэя. — Она признается в убийстве вашего повелителя, а мы все стоим и ждем?! Наргрстрен!

Наргстрен снова сделал попытку приблизиться, но дорогу ему заслонил мужчина с кожистыми крыльями. Тот, кто в самом начале вечера танцевал на балу с Ирэей.

— Он принял облик Золтера, чтобы меня уберечь, — продолжала я. Хотя пальцы дрожали, удары сердца мне в ладонь придавали сил. — В ночь, с которой началось возрождение Аурихэйма, его кузина одурманила меня ароматом ахантарии, и он снова меня спас. Я долгое время считала, что действительно убила Золтера. До той минуты, когда он вернулся. Никто не мог этого предугадать… никто не мог этого объяснить, но теперь я могу. Я ошибочно полагала, что его держал узор мьерхаартан, на самом же деле его держала Пустота. Лишившись собственного тела, Золтер выбрал Льера как сильнейшего элленари, и угрожал мне его жизнью, предлагая поддерживать его версию правды.

Я сжала пальцы Льера и закончила:

— Сегодня я собиралась раскрыть вам всю правду, я и мои союзники. Я хотела рассказать все, что говорю сейчас, и я доверилась Наргстрену, который должен был помочь мне освободить Льера, чтобы Золтер не сумел причинить ему вреда. Тогда я еще не знала, что Льер по-прежнему рядом со мной. Зато Наргстрен знал, что не собирается мне помогать, когда пришел с этим к Ирэе. Нужна ли вам такая королева? Решать вам.

— Она лжет! — яростно прошипела Ирэя. — Неужели вы не видите?! Она лжет!!!

— Если я лгу, — я по-прежнему сидела рядом с Льером, но сейчас смотрела на нее сверху вниз. — Опровергни мои слова. Опровергни их такой же правдой, скажи, что Наргстрен не участвовал в заговоре. Скажи, что не имела дурных намерений, когда посадила меня рядом с раскрывшимся цветком ахантарии. Скажи, что не думала захватить власть, когда отдавала меня в руки Золтера. Скажи это, Ирэя.

Ее лицо исказилось от ярости.

— Я по-прежнему ваша принцесса! — взгляд элленари заметался по залу. — Вы присягали на верность…

— Золтеру, — подсказал кто-то. — Но его больше нет.

Ненавидящий взгляд принцессы вонзился в меня, она отступила назад, понимая, что сама себя загнала в ловушку. Правда действительно сильнейшее оружие в мире тех, кто привык прикрываться ложью, и сейчас на ее лице проступало осознание этого. Проступало смертельной бледностью.

— Ты пожалеешь, — яростно прошипела она. — И даже бессмертие тебя не спасет.

Стоявшие рядом элленари бросились к ней, но Наргстрен вскинул руку, и напитанный тьмой хлыст отшвырнул их в сторону. Миг — и на его шее сомкнулась удавка смерти, протянувшаяся от когтей крылатого. Мелькнувшее в глазах Наргстрена изумление разлетелось хлопьями тлена, подсвеченными сиянием раскрывшегося портала.

Ирэя успела сбежать.

Нам вызвались помочь. Мужчина с крыльями подхватил Льера на руки, мне протянули ладонь, которую я приняла и стремительно поднялась. Мы шли по коридорам так быстро, что я едва слышала свое сердце, а впрочем, слышать мое мне было и не нужно. Достаточно было уже того, что я слышала его. Из ладони в ладонь с силой вливался пульс, мощными, сильными рывками.

Знакомые темные стены и запечатанные комнаты.

Когда к Льеру устремились щупальца тьмы, я вздрогнула, но целительница покачала головой.

— Не волнуйтесь, тьма не причинит ему вреда.

Я все еще не могла к этому привыкнуть, но стоявшая рядом элленари даже побелела от напряжения, подхватив одно из щупалец ладонью. Ее пальцы чуть подрагивали, текущая сквозь тело Льера тьма билась вместе с его пульсом.

Тянущиеся к нему путы отпрянули так же неожиданно, как и несколькими минутами раньше его окутали.

— Ничего не понимаю, — произнесла элленари своим низким рваным голосом. — Он пропустил через себя Пустоту, и он в полном порядке. Не считая цвета волос.

Серебряные пряди и правда сияли под иссиня-черными магическими светильниками, как напоминание о том, что только что произошло. Пустота, способная уничтожить целый мир, всего лишь отметила его сединой.

Спасибо, Всевидящий!

Целительница сложила ладони лодочками:

— Ваше аэльвэйрство, он приходит в себя.

Она едва успела договорить, как Льер распахнул глаза, и я, позабыв обо всем, просто бросилась к нему. Упала рядом с ним на постель, целуя его лицо, обхватывая ладонями, сильные плечи, совершенно не заботясь о том, что это кто-то видит.

Да пусть хоть весь Двор видит!

Он жив, и это главное. Это главное…

— Лавиния… — Улыбка на его губах расцвела в моем сердце. Он осторожно притянул меня к себе, словно не мог в это поверить. — Что я пропустил?

— Ничего, — ответила я, с трудом сдерживая слезы и целуя его. — Ровным счетом ничего.

— Поверить не могу, что ты сказала им всю правду, — произнес Льер, глядя на меня.

Мы лежали в нашей комнате, я обнимала его, и больше ни о чем не хотела думать. Ни о том, что Ирэя сбежала, и ее не могут найти, ни о том, что Амалия взята под стражу. Я настояла на том, чтобы она осталась в своей спальне, но говорить с ней пока была не готова. Завтра, все завтра. Для меня настоящее сосредоточилось в одном-единственном мужчине, который чудом (какое не могли объяснить даже всезнающие элленари) остался жив и сейчас находился рядом со мной.

Льер пропускал мои пряди сквозь пальцы, и я сделала то же самое.

— Красавец, да? — усмехнулся он.

Снежная прядь шелком скользнула по ладони, и я улыбнулась.

— Тебе идет.

Он приподнял бровь.

— Нет, правда.

— Мог бы не переспрашивать.

— Ты и не переспрашивал, — хитро заметила я. — Но со мной можешь быть уверен, что правды тебе не избежать. Даже если она очень неприятная.

— О, это я уже понял, — в тон мне ответил он.

А потом наклонился и коснулся губами моих губ. Сколько за сегодняшний вечер было таких поцелуев — легких, невесомых — не перечесть. Я потеряла им счет, и я была счастлива. Безоговорочно несказанно счастлива, наверное, впервые за всю свою жизнь чувствуя сама. Теперь я понимала, что морок влюбленности в Майкла не шел ни в какое сравнение с силой настоящей любви.

— Ронгхэйрд сказал, что тебя хотят предложить стать королевой Двора.

— Мне?! У меня же другой источник силы, — искренне изумилась я.

— Мать Золтера была королевой Двора Смерти, — напомнил Льер.

При упоминании о Золтере меня передернуло. Теперь я поняла, о чем говорила Арка: память рода вернулась через меня, как это произошло во время раскрытия моей истинной силы в зале. Я все равно узнала бы правду так или иначе, даже если бы все пошло по другому пути, когда сила жизни набрала бы мощь, я бы все вспомнила. Об этом мне тоже рассказал Льер — оказывается, это глубочайшее признание мира. Если элленари «видит» всю многовековую историю рода, она не просто признана Аурихэймом, она признана как достойная править.

Рассказал он и о том, почему не мог почувствовать меня в нашем мире: уходя из Аурихэйма, элленари не просто слабеют, но и становятся смертными. Рожденные в другом мире ничем не отличаются от людей, с той лишь разницей, что в их крови дремлет сильная магия.

— Она была женой короля, — отмахнулась я. — К тому же… я не хочу править. Я не вижу себя королевой.

— Но ты королева, Лавиния. Ты защитила их, когда им угрожала смерть. Не просто смерть — небытие.

— Вообще-то я вяло сопротивлялась, — сказала я. — А защитил всех ты, когда пропустил через себя тьму. Когда я думала, что тебя потеряла…

Льер усмехнулся, а потом крепче прижал меня к себе.

— И мы почти подошли к вопросу, который я давно хотел тебе задать. Ты станешь моей женой? Если уж ты так хочешь быть королевой при короле…

— Погоди, — сказала я. — Ты сейчас намекаешь, что…

— Да, нас хотят видеть парой.

— Потрясающе!

— Лавиния, я не так выразился, — он рассмеялся. — Мне плевать, что они там хотят. Я хочу, чтобы ты была моей. Безраздельно моей. Завтра ко двору прибудет моя мать…

— Надеюсь, она задаст тебе хорошую трепку, — хмыкнула я.

— Все никак не можешь забыть, что я ей не сказал?

— Никак, — ответила я. — И думаю, не только я. Ты все продумал, да?

— Когда? — почти искренне возмутился Льер.

— Не знаю, — я пожала плечами.

— Лавиния, — он погладил мой подбородок и мягко сомкнул пальцы, разворачивая меня к себе лицом. — Ты ответишь на мой вопрос?

Прежде чем я успела сказать, что подумаю — исключительно из вредности, на ладони его возникло колечко. Аккуратное колечко с ярко-синим сияющим камнем с черными прожилками, который был до безумия похож на…

— Алаэрнит! — воскликнула я.

— Да, — подтвердил Льер.

Камень мага. Так его называли у нас, но месторождения (если они и были когда-то, а сейчас я очень в этом сомневалась) иссякли в глубокой древности. До нас дошли только несколько украшений с алаэрнитом, передающихся из поколения в поколение, и те постепенно теряли свою силу. В нашем мире алаэрнит угасал.

— Я хочу, чтобы ты стала моей женой, Лавиния, — произнес он. — Хочу, чтобы ты стала моей. И я знаю, что в твоем мире принято делать так…

Льер подхватил мою руку и надел кольцо мне на палец.

— Ты выйдешь за меня?

Я закусила губу, глядя на переливающийся искрами камень, отзывающийся на мою силу. Здесь его сияние было таким ярким, что хотелось зажмуриться.

— Да, — тихо сказала я. — Да, Льер, я выйду за тебя.

— Ну все. Теперь можно спокойно спать.

— Что?!

Мой крик был таким громким, что задремавший на кушетке в изножье бъйрэнгал подскочил и принялся озираться по сторонам. Льер расхохотался, и я стукнула его по плечу.

— Ты невыносимый! Ты это знаешь?

— Знаю, — ответил он. — Моя родительница сказала мне то же самое.

— Ты с ней виделся?!

— Да. Пока ты общалась с Лизеей, — произнес он.

— Я общалась с Лизеей пять минут!

Чтобы узнать, что Наргстрен оглушил Ронгхэйрда заклятием, когда тот создавал поисковую нить. Наргстрен предложил ему присоединиться к ним с Ирэей, а когда тот отказался, оставил связанным заклинанием до того, как все разрешится. Ронгхэйрд сумел разомкнуть плетение, но с предупреждением опоздал, я уже начала говорить.

План Наргстрена с принцессой был до смешного прост: когда я пытаюсь рассказать правду, Золтер приходит в бешенство. Он меня убивает, Ирэя делает из этого трагедию, они все-таки поднимают мятеж, и трон достается ей. Наргстрену, разумеется, отводилась роль короля, хотя если честно, я в этом сомневалась. Ирэя не из тех, кто станет делиться властью.

Как бы там ни было, они не учли несколько важных факторов, в частности, что я — сильная элленари. И что я, видимо, все еще была нужна Золтеру. Возможно, до полного отступления Пустоты из мира, иначе он превратил бы меня в горстку пепла, а не попытался увести за собой.

— Полчаса. Если быть точным, — голос Льера вернул меня в реальность.

— Ты считал?

— Я помню каждую минуту, когда я не с тобой, — он поднес мои пальцы к губам и поцеловал. — Моя королева.

— Эй, — напомнила я, — я согласилась стать твоей женой, но я не соглашалась стать королевой.

— Для меня ты всегда будешь королевой, — серьезно ответил Льер. — Это кольцо принадлежало моей матери, а до этого — моей бабушке. Его дарили мой отец и мой дед, правда, по несколько иным поводам… Наши традиции отличаются от традиций твоего мира. Тем не менее она очень хочет с тобой познакомиться.

— Что такого ты сказал ей за полчаса? — я ощутимо покраснела. — Что она согласилась отдать мне свое кольцо?

Если до этого встреча с матерью Льера воспринималась как-то спокойно, сейчас стало не по себе. Меня, конечно, учили производить впечатление, но все равно. Она — элленари, которой… которой очень много лет, и она — его мама!

— Сказал то же, что и тебе, — он коснулся моей щеки, — что я тебя люблю.

Его взгляд (темно-синий, как вечернее небо) затягивал. Не в силах больше сопротивляться охватившему меня чувству, я подалась к своему любимому мужчине.

— Я тоже тебя люблю, — призналась. — Люблю в тебе все. Не могу на тебя насмотреться.

Я и правда не могла, потому что сейчас, когда Льер стал Льером, таким, каким я увидела его впервые, последняя преграда между нами рухнула. В потемневших глазах я читала чувство, которое горело в моем сердце, дрожало на кончиках скользящих по его коже пальцев, разгораясь с каждой минутой еще сильнее — от каждого прикосновения, от каждого вздоха, от самой его близости.

Когда он хрипло выдохнул:

— Лавиния, — и подался ко мне, я первая нашла его губы глубоким, невыносимо-откровенным поцелуем.

Чтобы окончательно потеряться в его руках.

И сумасшедших, неистовых ласках.

 

11

— Завтра мы возвращаемся в Энгерию, — сказала я.

Амалия вздрогнула. Не представляю, чего она ожидала, но стоило мне войти, девушка посмотрела на меня так, словно я пришла проводить ее на эшафот. Пару мгновений я изучала ее лицо, словно пытаясь понять, как поступить дальше, но других слов в себе не нашла. Наша история закончилась в бальном зале, когда она предала меня, и, судя по всему, от меня Амалия тоже ждала чего-то подобного.

Поэтому я развернулась и направилась к двери.

— Леди Лавиния! — донеслось сдавленное из-за спины.

Я обернулась.

— Вы ведь никому не расскажете, что я… пожалуйста! Это разрушит мою репутацию!

Я приподняла брови.

— Это все, о чем ты хотела спросить?

— Я… да. Нет. Пожалуйста, простите меня, — девушка выдавила это из себя, комкая платье.

Искренности в ее последнем заявлении не было, скорее страх. Она действительно боялась, что я расскажу высшему обществу Энгерии о том, что она сделала. Чувствовала ли она себя виноватой? Возможно. Я слишком многое могла потерять из-за ее поступка, чтобы сейчас разбираться в ее мотивах.

— Я не собираюсь разрушать твою репутацию, Амалия. Можешь быть спокойна.

Слезы в глазах высохли практически сразу.

— Но твоим родителям я напишу.

Мгновения тишины оборвались судорожным вздохом. Она снова сжала платье так, что ткань жалобно треснула.

— Вы… вы ханжа! Я расскажу всем, как вы со мной обращались! Я расскажу всем, и в вашу сторону даже никто не посмотрит…

Дослушивать я не стала, просто вышла и прикрыла за собой дверь. Элленари вытянулись по струнке, словно я уже была королевой.

— Проследите, чтобы к ней никто не входил, кроме Лизеи.

Стражи кивнули.

Лизее я безоговорочно доверяла, а вот другим служанкам… Об Ирэе по-прежнему не было никаких вестей, и пусть прошло еще мало времени, меня это все же немного беспокоило. В том, что она не сунется к моим родным, я не сомневалась: во-первых, стражей-наблюдателей к Мортенхэйму Ронгхэйрд отправил первым делом, а Ирэя далеко не глупа. Во-вторых, сила элленари в нашем мире становится слабее, и Винсенту с Терезой однозначно есть, что ей противопоставить. Но все же с визитом домой я затягивать не хотела. Мы с Льером договорились, что отправимся к ним завтра, и пока что я смутно представляла себе разговор с семьей.

Особенно с братом.

Что касается Амалии, она была единственным моим уязвимым местом в Аурихэйме, поэтому на порталы в ее комнате наложили печать, а еду для нее Лизея проверяла лично. У Ирэи несколько другие моральные ценности, но она достаточно меня изучила. Чтобы понимать, что если что-то случится с Амалией, я себя не прощу.

Несмотря на все, я по-прежнему чувствовала себя ответственной за ее судьбу и за то, что произошло.

— Разговора не получилось? — спросил Льер, когда я вошла к нему в кабинет.

Он только-только остался один, с Ронгхэйрдом мы встретились в коридоре.

— Нет, — призналась я.

— Что она сказала?

Я пожала плечами.

— Лавиния, — он поднялся и подошел ко мне. — Ты не должна чувствовать себя виноватой.

— Кто сказал, что я чувствую себя виноватой?! — тут же взвилась я.

— Твои глаза. Они никогда не лгут.

— Я… наверное, я могла бы проявить больше участия, — сказала тихо. — Понять, войти в ее положение. Но у меня не хватило терпения, и…

— У кого бы хватило? — спросил он. — Ты еще скажи, что ты должна была защитить ее от Золтера.

— Должна была!

— Ты не знала о своей силе. Ты многого не знала, как и я. Я чуть не убил тебя на балу, когда Золтер управлял мной.

— При чем тут это?! — воскликнула я. — Льер!

— При том, — сказал он. — Что она действовала по своей воле.

Вчера целительница действительно подтвердила, что на Амалии не было чар, и что Ирэя не воздействовала на нее магией. Разве что обычными уговорами.

— Каждый делает выбор сам, — произнес Льер. — Мы не несем ответственности за поступки других.

— Но мы можем быть к ним добрее.

— Можем. И я не знаю никого добрее тебя, Лавиния. Даже сейчас ты себя обвиняешь в том, что не смогла защитить девицу, которая добровольно отдала тебя в руки Золтера. Зная все. Зная, на что он способен. Честно говоря, я не представляю, что сделал бы, будь я на твоем месте.

— Я сказала, что напишу ее родителям.

— Что?

— Что напишу ее родителям, — повторила я. — Честно говоря, я даже писать не собиралась. Сказала это просто чтобы она задумалась о своем поступке.

Он приподнял брови, а потом расхохотался.

— Что смешного?!

— Твоя самая страшная угроза — напишу родителям? — поинтересовался он. — Я бы как минимум пообещал, что скормлю ее кому-нибудь в зверинце.

— Очень смешно! — возмутилась я и попыталась вывернуться из его рук.

Вывернуться мне не дали.

— Ей с тобой здорово повезло, — совершенно серьезно произнес Льер, глядя мне в глаза. — И мне. Поэтому сейчас я предлагаю забыть об Амалии и отправиться к водопадам. Я обещал показать тебе Аурихэйм, и обещал, что ты его полюбишь. Пожалуй, пора выполнять свои обещания.

Аурихэйм действительно оказался красивым. В нем не было городов, только Дворы, вокруг которых собирались наделенные той или иной магией элленари. Их дома, а точнее, замки, хранили в себе силу множества поколений, являясь источниками могущества рода. Владения Двора Смерти простирались от самого Белого моря до Снежного края. Последний Льер показал мне мельком, и исключительно потому, что я захотела на него посмотреть.

Он напоминал снежную пустыню, а впрочем, таковой и являлся. Никто из элленари не выбрал это место для того, чтобы здесь осесть, и я их понимала. Тот же Вайд Хилл, откуда была родом Амалия и где ближе к концу весны цвели сады, где лето было пусть и недолгим, но было, дышал жизнью. Здесь были только снега, снега, снега — бескрайние поля, вспаханные лишь холодными изломами скал. За пару минут здесь я даже в объятиях Льера закоченела, и мы очень быстро сбежали на земли стихийников.

Среди них были и кузнецы — их дома напоминали те, что мы пролетали во время охоты. Даже посреди дня они казались раскаленными докрасна. Огонь, воздух, вода и земля в элленари сочетались все вместе, как и почему в нашем мире стихии в унаследовавших магию людях разделились, сказать не мог никто. Тем не менее сейчас я понимала, что стихии именно дополняют друг друга: для создания своих особенных изделий, зачарованных тем или иным способом, кузнецы использовали и огонь — чтобы расплавить особый металл, и воду, чтобы остудить. И землю, чтобы проверить прочность (извлечь оружие из ее недр мог только тот, кто его создал), и воздух, чтобы разжечь огонь.

Чтобы управлять погодой, тоже требовалось владение несколькими стихиями, равно как и для того, чтобы унять разгорающийся пожар или бурю, провоцирующую ливень и затопление земель.

Все было настолько взаимосвязано и так интересно, что я забыла о времени, пока Льер мне обо всем этом рассказывал.

Двор хэандаме располагался среди песков, и когда закатное солнце падало на напоминающий что-то среднее между намийскими дворцами и чертогами армалов замок, казалось, что он сам соткан из солнца и золотых нитей.

— Теперь я понимаю, откуда в нашей культуре взялись некоторые архитектурные стили, — сказала я, когда мы с Льером стояли на песчаном бархане, издалека наблюдая за Золотым Двором.

Подойти ближе не представлялось возможным, потому что в этих местах была невероятно сильна антимагия. Даже отсюда чувствовалась ее обжигающая суть, словно прокалывающая кожу огненными иголочками.

— Да, элленари многое привнесли в твой мир, — сказал он. — Но многое вы придумали сами.

Действительно, отличия в стилях были, если вглядываться в детали замков элленари смерти, они были близки к строениям Темных времен. Эта эпоха в нашем мире была отмечена очень сильной темной магией, и теперь я понимала, почему.

— Интересно, почему Дюхайм покинул Аурихэйм, — прошептала я. — Если в нашем мире элленари слабеют и становятся смертными…

— У всех были свои резоны, — произнес он. — Кто-то уходил от Пустоты, кому-то просто нравился твой мир.

Я подумала об отце. И о матери.

— Странно, что матушка не захотела мне говорить о моем происхождении, — продолжала рассуждать вслух. — И что отец мне тоже ничего не сказал…

— Возможно, они решили навсегда отказаться от Аурихэйма и посчитали такие знания лишними.

Лишними — не то слово. Я бы сказала, матушка делала все, чтобы эти знания ни коим образом не проникли ко мне в голову. Не только в мою, но и в головы Терезы и Винсента, судя по всему. Почему? Ведь отец сам оставил в библиотеке запись, где говорилось, что моя магия послужит Аурихэйму. Что-то здесь не сходилось. Думать об этом сейчас было не время, но не думать я не могла. Отец, так муштровавший Терезу, ни слова не сказал сестре о природе ее силы.

Разве что отдал ее Анри, рядом с которым их дети могли обрести силу некромага и хэандаме одновременно.

Мысли о семье оказались очень некстати, потому что вслед за ними пришли и мысли о матери Льера, встреча с которой мне предстояла в самое ближайшее время. Не сказать, что я волновалась… Хотя нет, я волновалась. Я действительно волновалась, пусть даже всеми силами старалась не думать, каким будет наш разговор.

И о том, к чему я сегодня мысленно возвращалась весь день.

Смогу ли я остаться в Аурихэйме.

Когда Льер открыл новый портал, я мягко коснулась его руки.

— Знаю, что мы собирались к водопадам, — сказала тихо. — Но мне бы хотелось увидеть еще одно место.

Он вопросительно посмотрел на меня, и я ответила:

— Двор Жизни.

Льер молчал, поэтому вспышка погасшего портала прозвучала хлопком.

— Льер? — переспросила я, вглядываясь в его лицо. Лишь тогда он ответил:

— Ты уверена?

— Разумеется, я уверена! Это же место, откуда берет начало мой род!

Льер ненадолго отвел взгляд, даже не отвел, а просто взглянул через мое плечо, но мне этого оказалось более чем достаточно.

— Что не так? — прямо спросила я.

— А ты не догадываешься? — он посмотрел на меня. — Двор Жизни стал сердцем Пустоты, Лавиния. Сквозь него она проникла в наш мир. Ничего хорошего ты там не увидишь. То, что она сейчас отступила, ничего не меняет.

— Я знаю, что там произошло, — возразила. — Знаю и хочу посмотреть. Возможно, я смогу помочь земле, где все случилось, быстрее восстановиться. Это важно для меня! Неужели ты не понимаешь?

Какое-то время Льер молчал, потом протянул мне руку.

Вспышка портала — и вот мы уже выходим в место, которое когда-то было домом моей прародительницы. Я успела только увидеть остов замка, изломанный, словно разодранный изнутри. Черную, выжженную землю, залитую солнечным светом словно в насмешку. Там, где мы только что были, уже сгущались сумерки, но здесь еще только начинался новый день. Новый день на мертвой земле, чья боль ударила мне в сердце так остро, что я вцепилась в руку Льера с отчаянной силой. Чтобы мгновением позже ее отпустить и рвануться вперед.

На пепелище.

Изо всех стен замка уцелела только самая дальняя, и, хотя по ней достаточно сложно было что-то понять, она отчаянно, до ужаса напомнила мне замок брата.

Мортенхэйм… в котором я родилась и выросла, на миг показалось, что я смотрю на его руины.

Наполненные отчаянием, болью и последними криками.

Подобно тому, как надо всем Аурихэймом светило солнце, светило оно и здесь, только здесь оно было черным.

Я пошатнулась. Попятилась.

Обернулась: Льер стоял, опустив голову.

— Почему?! — выдохнула я. — Почему, если Пустота отступила, здесь ничего не меняется?!

Льер поднял голову, и на миг показалось, что на меня смотрит незнакомец: настолько пустым и холодным был его взгляд, словно вобрал в себя часть Пустоты.

— Я не знаю, — произнес он. Произнес так, словно каждое слово давалось ему с трудом: — Нам не стоит здесь оставаться. Возвращаемся.

Короткое "возвращаемся" было больше похоже на приказ, но я мотнула головой:

— Нет!

— Лавиния…

— Нет!

Усилием воли заставила себя вновь повернуться к замку. Потянулась силой к изуродованной земле, на которой за все это время не проросло ни травинки. В то время, как весь мир элленари праздновал возрождение, здесь по-прежнему царили последствия Пустоты и смерть.

Магия отозвалась неохотно, плеснула из груди в кончики пальцев, растекаясь в ладони. Я почти направила ее в землю, когда меня перехватили за талию и буквально втянули в портал. Ставшая уже привычной изумрудная вспышка отрезала нас от Двора Жизни, а когда я моргнула, увидела лишь обстановку нашей спальни. Сорвавшаяся с пальцев сила ударила в камень, и по стене мгновенно побежал густой вьюн, над которыми запорхали десятки бабочек.

Котенок подскочил с кровати взмыл ввысь, а я вывернулась из рук Льера:

— Зачем?!

— Там ты ничем не сможешь помочь.

— Откуда ты знаешь?!

Не ответив, Льер повернулся ко мне спиной и шагнул к дверям.

— Льер!

Он не остановился, обернувшись на ходу, бросил резкое:

— Переоденься. До приема осталось не так много времени.

Раньше, чем я успела ответить, хлопнула дверь. Оставив меня наедине с котенком, бабочками и ощущением Пустоты, которая, казалось, будет преследовать меня всю жизнь. Так же, как витающая над местом гибели элленари жизни боль, которую я чувствовала, как свою.

А.О.

— Чего он хотел? — Ронгхэйрд непонимающе смотрел на него.

— Стать Богом. Получить могущество Изначальной, — Льер покачал головой.

— Он окончательно спятил?

— Вовсе нет. Если верить преданиям, вся наша магия родилась именно из Пустоты. Стихии, Смерть и Жизнь, даже антимагия. Уничтожив род Альхиины, Золтер лишил себя важной составляющей для осуществления задуманного, но понял это гораздо позже. Лавиния была ему нужна, как недостающий элемент. Он ждал, пока ее магия наберет силу, а после воспользовался бы ей для повторного ритуала.

— Это слишком невероятно, — произнес Ронгхэйрд.

— Тем не менее это так. Я слышал его мысли, как свои, и я думал, что смогу его уничтожить, но Пустоту нельзя уничтожить Пустотой. Там, где все началось, она по-прежнему сильна, и по-прежнему рвется в Аурихэйм. Теперь уже через меня… через него. Или через нас.

— И что ты собираешься делать?

— На меня придется надеть оковы.

— Ты сошел с ума?

— Ты предпочитаешь, чтобы однажды я снова проснулся им?

— Думаешь, оковы помогут тебе его удержать?

— Не знаю. Но попробовать стоит.

— А она? Что ты скажешь ей?

Лавиния.

Время рядом с ней пролетело, как одно мгновение. Он даже не представлял, что время может быть таким быстротечным, хотя родился с осознанием вечности. В Аурихэйме даже вечность относительна, но Льер никогда не думал, что ему будет настолько мало одной-единственной женщины. Впрочем, сейчас он понимал, что рядом с ней ему и вечности было бы мало.

— Я отправлю ее домой. Как обещал когда-то.

— И что будет с Аурихэймом?

— Не думаю, что Пустота вырвется на свободу, пока Золтер заперт внутри меня.

Ронгхэйрд покачал головой.

— А если все-таки вырвется?

— Мне все равно. Я готов рискнуть Аурихэймом, но не готов рисковать ею.

Друг явно хотел возразить, но промолчал. Льер же неожиданно подумал о том, что впервые мысленно назвал его другом. Это странное слово пришло из мира Лавинии, пришло вместе с ней, потому что до ее появления в его жизни не было друзей. Не было любви, были лишь доверенные лица и так называемые союзники, каждый из которых вел свою игру.

— Если все станет совсем плохо, вы с Лизеей сможете уйти в их мир. Не только вы. У нас есть возможность выбирать, у нее ее никогда не было. С детства все решали за нее.

— Так же, как сейчас за нее решаешь ты?

Отчасти Ронгхэйрд был прав. Но только отчасти — он видел, как горели ее глаза, когда они говорили про возвращение в Мортенхэйм. Лавиния была счастлива, она предвкушала встречу с родными, и она готовилась к ней, но теперь будет вынуждена сидеть рядом с ним и ждать, пока в нем снова проснется чудовище, которое причинило ей столько страданий. Больше всего он боялся того, что Золтер снова причинит ей боль, а в том, что он это сделает, сомневаться не приходилось: краткий миг его пробуждения при разрушенном Дворе Жизни, искра злобы — оказались настолько яркими, что Льер почти потерял над собой контроль. Он едва успел снова перехватить сознание и сейчас чувствовал, как перед глазами то и дело вспыхивают картины того, что Золтер собирается сделать.

Это были не его мысли и не его желания, но они были в нем.

Точно так же, как яд чужого сознания, бестелесной оболочки, питаемой Пустотой, которая снова набирала силу. С каждой минутой он все ярче чувствовал, как эта сила рвет его изнутри, стараясь перехватить контроль. Медлить было нельзя.

— Мне пора, — сказал он, поднимаясь. — Подготовь оковы. Когда я вернусь…

— Если она не согласится уйти, — перебил его Ронгхэйрд, — что ты будешь делать тогда?

Разумеется, она не согласится. Лавиния любит его, и она любит Аурихэйм. Она просто не умеет по-другому, и ни за что не согласится оставить их. Поэтому ему придется сделать так, чтобы она никогда о них не вспомнила. Лавиния заслужила спокойную жизнь рядом с семьей, а лишние воспоминания ей совершенно точно ни к чему.

На вопрос Ронгхэйрда он не ответил, просто шагнул к дверям.

Первой была Амалия: увидев его, стражи расступились, а девушка, неподвижно застывшая у окна, попятилась, вжимаясь в стену. В глазах отразился ужас, особенно когда он захлопнул дверь.

— Лавиния меня простила! — взвизгнула она. — Пожалуйста! Не трогайте меня! Не тро…

Договорить Амалия уже не успела, заклинание печати легло на ее память, прочно стирая воспоминания об Аурихэйме и обо всем, что с ней здесь произошло. Следующим стало заклинание сна: она упала к нему на руки, и Льер подхватил ее, на этот раз воспользовавшись порталом.

Лавиния была одна: она уже успела переодеться к приему, и, видимо, отпустила Лизею, чтобы та занялась собой. Увидев его с Амалией на руках, широко распахнула глаза и резко поднялась.

— Льер, что все это значит?!

Амалию он опустил в кресло, а потом шагнул к ней. Быстро, чтобы не передумать — рядом с ней его решимость слабела — преодолел разделяющее их расстояние. Объяснять что-либо было бессмысленно, но он не хотел, чтобы последним воспоминанием осталось непонимание в любимых глазах.

— Золтер по-прежнему жив, — произнес он, обхватывая ее лицо руками. — Мне не удалось его уничтожить.

Сейчас, находясь рядом с ней, страшно было даже представить, что он видит ее в последний раз, но теперь он точно знал, что поступает правильно. Она будет жить, Золтер никогда больше до нее не доберется. Со временем Лавиния найдет свое счастье… ударившую в сердце яростную ревность Льер заглушил усилием воли.

— Я не знаю, насколько он силен, и как быстро он снова сможет взять меня под контроль. Когда он вернется, тебе лучше быть как можно дальше от меня и от Аурихэйма.

Вот теперь она поняла — и то, что произошло на развалинах, и то, что он собирался сделать: осознание сменилось решимостью, которую он видел уже не раз и не два.

— Льер! — яростно прошептала Лавиния. — Как тебе вообще в голову такое пришло?! Я тебя люблю, и…

— Я тоже люблю тебя, — он коснулся лбом ее лба. — Я так тебя люблю, что не смогу себя простить, если с тобой что-то случится.

Она собиралась возразить, но печать отрезала все воспоминания о нем раньше, чем Лавиния успела понять, что случилось. Она соскользнула к нему на руки, и Льер на миг прижал ее к себе, запоминая это прикосновение. Наверное, о большем он и мечтать не мог — многие элленари за всю вечную жизнь не испытывали такой силы чувств.

Портал в ее спальню в Мортенхэйме открылся спокойно. Здесь не работали даже сигнальные артефакты (видимо, де Мортену даже в голову не приходило, что похититель его сестры решит лично вернуть ее тем же способом, что и забрал). Всплеск магии перенес Амалию из кресла в кресло, Лавинию Льер осторожно опустил на кровать.

На миг вглядевшись в умиротворенное лицо, коснулся пальцами ее щеки.

А после, не оборачиваясь, шагнул обратно в Аурихэйм.

 

12

— Леди Лавиния! Леди Лавиния, проснитесь!

Попробуй тут не проснуться, когда тебя трясут за плечо. Уверена, если бы мне что-то снилось, это был бы корабль, который шторм кидает в море, как щепку. Тем неожиданнее было открыть глаза и увидеть Амалию. Раскрасневшаяся, девушка уже собиралась на новый заход, но тут же меня отпустила.

— Слава Всевидящему! Вы не знаете, что произошло?

Я не знала.

— Почему я проснулась в вашей комнате?! Я ничего не помню!

Я тоже ничего не помнила, равно как Амалия оказалась в моей комнате, почему я лежу на постели в верхнем платье, в котором хоть сейчас на бал, и, кажется, прическа у меня тоже далека от ночных кос. В этом я убедилась, когда ощупала голову, но еще большей странностью оказались серьги.

Серьги?!

Я же никогда не носила серьги! У меня даже уши не проколоты!

Как выяснилось, проколоты. Об этом мне сообщило зеркало, явив взгляду меня, одетую так, словно я не просто собиралась на бал, а в качестве королевы. Тяжелая диадема чем-то напоминала корону, такой же тяжестью лежало на груди ожерелье.

Вот уж впору сомневаться в собственной адекватности, но глядящая на меня через зеркало взволнованная Амалия была в точности такая же. То есть она тоже решительно не понимала, что происходит.

— Ты совсем ничего не помнишь?

— Помню! — Девушка неуверенно оглянулась на дверь. — Мы с вами собирались на бал, посвященный вашему рожденью, и… кажется, все.

М-да. Я помнила ровным счетом то же самое. Тот момент, когда Винсент ко мне приходил, и, кажется, как я приветствовала Уитморов и остальных, улыбаясь, пока не заболели губы. Еще помню, как Амалия стояла у окна, готовясь танцевать, а потом — ничего.

Сказать, что это было странно — значит, ничего не сказать. Особенно в том, что касается украшений, которые я никогда не носила и платья, которого у меня никогда не было. Либо на этом балу случилось что-то из ряда вон, либо… вот тут я терялась в догадках. Магии в моей жизни с самого детства было предостаточно, самой разной, а когда я повзрослела, добавилась еще и темная, но если бы со мной что-то случилось, сейчас в этой комнате была бы не Амалия, а охранные заклинания и сам Винсент.

Резко развернувшись, я направилась к дверям: нет ничего проще, чем спросить у Винсента, а потом уже вместе разбираться со всеми странностями. Амалия перехватила меня за руку, не успела я сделать и шага.

— Куда вы?! — спросила почему-то шепотом.

— Найду брата и спрошу у него…

— А что, если случилось что-то непоправимое?!

— Что непоправимое могло случиться?

— Не знаю. Мы же ничего не помним…

— Именно поэтому я собираюсь все выяснить.

Я отняла руку и вышла в коридор, где предсказуемо никого не оказалось. Мортенхэйм огромен, по нему можно бродить в одиночестве очень долго. Несколько шагов в сторону спальни брата окончательно меня отрезвили: зачем бегать по замку, если можно воспользоваться артефактом вызова, и пригласить камеристку? Да, я определенно не в себе.

Уже собиралась вернуться, когда услышала шаги.

Горничная вышла из боковой галереи, увидела меня.

Глаза ее расширились, ворох полотенец оказался на полу. В следующее мгновение я услышала визг, от которого заложило уши, тыльная сторона серого форменного платья мелькнула перед глазами и исчезла за поворотом. Удаляющийся визг подхватило эхо, перебрасывая его от стены к стене. Обернулась на шорох: в коридор выскочила Амалия с кочергой.

Ситуация — лучше не придумаешь.

— Что случилось?! — воинственно поинтересовалась девушка.

— Меня увидела горничная.

— И?

И вела она себя так, будто увидела призрака.

Вслух я этого не сказала, зато подумала. Помимо прочего, подумала о том, могла ли я случайно сойти с ума. Да нет, вряд ли, нас тут таких двое. Кочерга в руках Амалии напомнила о том, что камин в моей комнате разожжен не был, а значит… значит нас, в общем-то, в спальне не должно было быть.

Нет, так действительно можно сойти с ума.

Прежде чем я успела решить, что делать дальше, снова раздались шаги. На сей раз множественные, и, кажется, одни я даже узнала. Винсент.

Недолго думая, бросилась в сторону галереи, но остановилась.

Представить с визгом убегающего брата у меня не получалось, но что, если… если он посмотрит на меня и не узнает?

Эта донельзя жуткая мысль пришла раньше, чем из-за поворота шагнул он, с горящими на ладонях боевыми печатями армалов. Вслед за ним вышли еще несколько мужчин с силовыми артефактами и Эльгер. Почему-то мой взгляд задержался именно на нем, словно этот мужчина, которого я видела от силы раз или два в жизни, имел какое-то особое значение.

Впрочем, после всего это ощущение уже не показалось мне странным, потому что взгляд Винсента вонзился в меня. Он точно меня узнал, но смотрел так, словно видел впервые.

— Лавиния? — Голос его звучал глухо и… вопросительно?

— Разумеется, это я! А кого ты ожидал здесь увидеть?! — кажется, у меня сдали нервы, потому что меня затрясло.

Я не понимала, что все это значит, и почему брат смотрит на меня так. Да, однажды мной управлял Аддингтон, но сейчас это я, это точно я… или… осознание вдруг обрушилось на меня страхом, от которого желудок превратился в ледяной ком.

— Это… это случилось снова? — сдавленно произнесла я. — Мной опять кто-то управлял? Я что-то сделала?! Кого-то убила?!

Это объясняло все то, почему я так странно одета, почему на мне непонятные украшения, а в ушах серьги, которых не должно быть! Но главное, это объясняло то, почему я ничего не помню. Чувствуя, что мне становится нечем дышать, я попятилась. Сколько часов, дней, а может быть, месяцев моей жизни у меня снова кто-то украл?

— Лавиния, — голос Винсента изменился. — Лавиния, нет. Все хорошо!

Брат шагнул ко мне, но я отпрянула в сторону. Метнулась мимо Амалии, ведомая каким-то животным страхом, наугад. Задыхаясь, вылетела в коридор, чувствуя громыхающие за спиной в такт сердцу шаги.

Матушка! Матушка, как же мне вас не хватает…

Я успела только об этом подумать, когда меня ослепила зеленая вспышка. Крик Винсента слился со странным шипением, а разошедшееся пространство портала выбросило меня на холодные камни фамильного склепа.

— Мааджари, — процедил Винсент.

Процедил так, словно выплюнул.

Меня обследовали, наверное, часа два, Амалию тоже, но с нами все было в порядке. За исключением одного: несколько недель нашей памяти оказалось безвозвратно потеряно. Оказывается, в ночь после бала на мое рожденье нас похитили, но я ровным счетом ничего не помнила. Никакие заклинания не помогали, словно часть моей жизни безвозвратно канула в пустоту.

Когда я об этом думала, по коже шел мороз, но что уж говорить, после такого по коже должен идти мороз, поэтому я не возражала. Изначально Винсент не хотел говорить о том, что случилось, при мне, но тут уже я взвилась.

— Это касается лично меня, — возразила резко. — И моей жизни. Поэтому за закрытыми дверями ты будешь говорить о политике, Винсент Биго. А обо мне будешь говорить только при мне, здесь и сейчас!

Кажется, после такого у брата кончились возражения. У Луизы слегка округлились глаза, а Тереза слегка изогнула бровь (величайшее проявление эмоций в случае моей сестры).

Как бы там ни было, собрались мы сейчас в его кабинете, в котором помимо моей семьи находился еще Эльгер. Анри, муж Терезы, несколько дней назад вынужден был уехать в Вэлею, но она осталась.

Сейчас при мысли об этом становилось тепло.

Равно как и при мысли о том, что все это время семья не оставляла попыток меня найти, а Винсент даже пошел на примирение с Эльгером, которого считал злом во плоти. Что касается последнего, он сейчас пристально смотрел на меня. Так пристально, словно видел и знал больше остальных.

— Они наверняка что-то сделали с твоей памятью, — произнес брат. Горько, и в этой горечи отчетливо звучала вина. — Не исключено, что снова имело место внушение, когда и как оно проявится мы не знаем, но клянусь, я буду рядом, Лавиния. Я не отойду от тебя ни на шаг, даже если мне придется провести рядом с тобой годы…

— Элленари.

Голос Эльгера прозвучал так резко, что даже Винсент осекся.

— Эльгер, мы это уже обсуждали, — в раздражение в голос брата добавилась ярость. — И я был бы тебе очень благодарен…

— Даже чисто физически ты не сможешь находиться с ней двадцать четыре часа в сутки. Как минимум, тебе придется ходить в уборную.

После такого заявления в кабинете на миг повисла тишина, а брат начал темнеть лицом.

— Не считая того, что тебе нужно еще заниматься страной, герцогством и уделять время жене и детям, — Эльгер сунул руки в карманы и шагнул вперед. — Когда я был в твоем сне, Лавиния, ты была в Аурихэйме.

— Всевидящий, это даже звучит как бред! — прорычал брат. — По-моему, тебе стоит смириться с тем, что твоя магия на этот раз не сработала. Ты не всесилен, Эльгер.

— Тогда как ты объяснишь то, что она открыла портал?

Портал — да. С порталом вышло неожиданно.

Я подумала о матушке и оказалась в склепе, прямо рядом с ее гробницей. При том, что открывать порталы я не умела никогда, а Эльгер единственный маг нашего времени, кто вообще на такое способен. Правда, заканчивалось это тем, что ему приходилось подолгу восстанавливаться, а у меня даже голова не кружилась.

— Мааджари что-то сделали с ней…

— Не осталось в нашем мире мааджари. — Ноздри Эльгера хищно шевельнулись. — После смерти моего отца не осталось даже последователей. Я единственный носитель знаний, который способен что-то с ней сделать, но я ничего с ней не делал, де Мортен, насколько ты понимаешь.

— А я могу быть в этом уверен?!

Взгляд Эльгера стал совсем хищным, Луиза кашлянула.

— Элленари — выдумка, — подвел итог Винсент, тем не менее сбавляя тон. — Она могла быть одурманена чем угодно, именно это ты и видел. Какие цели они преследуют, кем бы они ни были, мы не знаем. Но я это обязательно выясню. Мне остается только поблагодарить тебя за твои услуги и пожелать счастливого пути.

Луиза метнула на него убийственный взгляд, Эльгер пожал плечами.

— А мне остается только пожелать вам решения вашей исключительной задачи.

Он вышел, не прощаясь, Луиза поспешила за ним, и мы остались втроем.

— Тереза, проводи Лавинию к себе, — Винсент потер виски. — Я поднимусь через пять минут, и…

— Можешь не спешить, братец, — хмыкнула она. — Пока я рядом, ни одному мааджари к ней лучше не соваться.

Я чувствовала клубящуюся в сестре темную силу, но этот холод, исполненный мощной магии смерти, сейчас казался каким-то знакомым. То есть разумеется, с ее силой я была знакома и раньше, но раньше меня брала оторопь при ее проявлениях. Сейчас же чувство создавалось такое, словно она долгое время была частью моей жизни.

Во всех смыслах.

Подозреваю, меня ждет еще очень много странностей.

— Что думаешь про Аурихэйм? — спросила я сестру, когда мы вышли из кабинета.

Она пристально на меня посмотрела. В сочетании с высоким лбом и тяжелыми бровями, фамильными чертами Биго, взгляд темных глаз казался давящим. Пожалуй, только в нашей семье и знали, что это не так, это просто особенность (довольно пугающая для женщины, обладающей магией смерти).

— Думаю, что Эрику незачем лгать, — сказала она.

— Эрику?

— Ой, давай без энгерийских заморочек. Ты прекрасно знаешь, что он брат Анри, и прекрасно знаешь, какая история нас связывает.

История у них с Эльгером и правда была долгая. Началась она с того, что он чуть не убил ее и Анри, а продолжилась тем, что Тереза спасла ему жизнь, вытащив из-за Грани.

— Я сама относительно недавно начала ему полностью доверять, поэтому… — Сестра задумчиво посмотрела вперед. Серебряная прядь волос, которой ее отметила Смерть за спасение Эльгера, сейчас казалась вплетенной в прическу лентой. — Что ты чувствуешь, когда слышишь про Аурихэйм?

Я пожала плечами.

— Ничего.

Я действительно ничего не чувствовала — сказка и сказка. Легенда. Мир созданий, наделенных бессмертием и могущественной магией, изредка похищающих смертных. Зачем — в легендах ходили сотни версий, но легенды на то и легенды, верно? Чтобы их подтвердить или опровергнуть, никто не вернулся. Тем более странным казалось то, что я побывала в Аурихэйме, чтобы потом снова оказаться в нашем мире. Зачем кому-то меня похищать, чтобы потом вернуть обратно?

— Элленари? Кто-то особенный? — продолжала допытываться сестра.

Я прислушалась к себе: пусто. Нет, в памяти не было ничего про элленари или кого-то особенного.

— Сдаюсь, — сказала Тереза, когда я покачала головой. — По-хорошему, тебе сейчас лучше просто отдыхать и ни о чем не думать. Возможно, когда придет время, все решится само собой, а пока мы с Винсентом будем рядом с тобой. Или, может быть, ты хочешь поехать в Вэлею?

— В Вэлею? — удивилась я.

— А почему бы и нет. Погостишь у нас, — сестра приобняла меня за плечи, — пока Винсент немного придет в себя и перестанет воспринимать это… так остро.

Да, у Винсента все, что касается семьи, воспринималось чересчур остро. Я прекрасно понимала, что случившееся не шутки, но в глазах брата уже читала свой приговор: сидеть мне под семью замками в Мортенхэйме, обвешанной сигнальными артефактами, запечатанной охранными заклинаниями, и, скорее всего, при всем при этом еще и неотлучно находиться рядом с ним.

Вспомнила слова Эльгера, и мне вдруг стало смешно.

Я представила, как сопровождаю Винсента в Парламент, и какие лица становятся у наших энгерийских джентльменов, когда брат входит в здание с женщиной.

— Улыбаешься? Согласна? — Тереза тоже улыбнулась мне.

Черты лица ее в такие моменты смягчались, становясь удивительно женственными.

— Согласна, — сказала я. — Не хочу ходить с Винсентом в уборную.

Тереза прыснула.

— Да, с него станется. Хотя скорее всего, он прицепит к тебе с десяток подручных Фрая, и не скажу, что это будет лучше.

— Точно не лучше, — призналась я, вспомнив похожих на вытащенных из воды рыбин агентов Королевской службы безопасности — безликих, как тени, и вздохнула. — Осталось только уговорить Винсента…

— Это я беру на себя, — отмахнулась Тереза. — А тебе сейчас и правда лучше отдыхать. Ты отлично держишься, Лави, но иногда стоит позволить себе расслабиться. Поверь мне.

И я поверила.

Рядом с сестрой было так спокойно и легко, совсем как в детстве. Если забыть о том, сколько нам лет, и через сколько всего мы прошли, можно представить, что я просто поеду в гости к старшей сестренке.

В Вэлее весна уже наверняка в самом разгаре, буду много гулять и отдыхать. Повидаюсь с племянниками, постараюсь отрешиться от развода с Майклом, от случившегося с Аддингтоном, от всего, что осталось в прошлом. Возможно, что-то и вспомню.

А нет — значит, так тому и быть.

 

13

— Нет! Поверить не могу! — Софи залилась смехом.

— А ты поверь, — Кристоф приподнял брови. — И тогда наш директор говорит: «Кто взял зелье из лаборатории месье Радо?» Этим своим тоненьким голосом, который он все время пытается сделать грозным. Кристиан ему сурово так отвечает: «Кто взял, того уже с нами нет», и директор становится еще зеленее…

— Кристоф, — Тереза не повысила голос, но ее сын замолчал.

Правда, с таким видом посмотрел на близнеца и на старшую сестру, что становилось понятно: история с директором на этом не закончилась.

В семье Терезы я чувствовала себя хорошо… и на этом все. Наверное, «хорошо» — идеальная характеристика, ничего другого я сейчас о себе сказать не могла. Винсент отпустил меня в Вэлею со скрипом, но все-таки отпустил. Не знаю, как Тереза его убедила, но через неделю неусыпных дежурств рядом со мной, постоянных магических проверок и прочих мер безопасности, которые брат счел необходимыми, Амалия отправилась к родным на север, а мы с сестрой все-таки отбыли в Ольвиж на дирижабле.

Эта столица отличалась яркими красками и сотнями голосов, далекая от консервативного и строгого Лигенбурга. Здесь женщины чувствовали себя свободнее, а наряды, которые они носили, не имели ничего общего с энгерийской модой, которая должна была блюсти нравственность.

Правда, непонятно чью.

Такие странные мысли меня иногда посещали, но я уже к ним привыкла. Равно как привыкла к тому, что мне сейчас почему-то гораздо ближе вэлейская мода, нежели чем та, к которой я привыкла с детства.

В Ольвиже и правда было теплее, поэтому шляпку приходилось надевать не для того, чтобы защититься от ветра и холодов, а чтобы лицо не обгорело под пригревающим весенним солнцем. Разумеется, местное тепло не шло ни в какое сравнение с маэлонским, но мне и его хватало. Я бы сказала, оно было мне жизненно необходимо, потому что я постоянно мерзла.

Изнутри.

Магия жизни не помогала, а если быть точной, она не имела никакого отношения к тому, что я чувствую. Мне казалось, что моя жизнь спокойная, уютная и… пустая. Словно из меня однажды вынули сердце, а назад поместить забыли. Днем я гуляла по набережной реки Лане, ночами вглядывалась в звездное небо, пытаясь вспомнить о том, что забыла.

Тщетно.

На моей памяти стояла густая непроглядная пелена, как туманы и дымная завеса фабрик Лигенбурга.

Я не говорила об этом Терезе, потому что не хотела ее беспокоить. Я вообще никому об этом не говорила, поскольку со мной все и так носились, как с малым ребенком. Когда я думала, что поеду в гости к старшей сестре, я даже не подозревала, что это окажется правдой. Забота Тереза была далека от неусыпного контроля Винсента, но она постоянно была рядом и все время готова была бросить все и вся, если мне что-то понадобится.

— Лавиния, о чем ты задумалась? — голос Софи выдернул меня из собственных мыслей.

— Ни о чем, — отозвалась я. — Просто задумалась.

— Об этом «ниочем» ты уже минут десять думаешь с самым сосредоточенным видом, — темные глаза лукаво блеснули.

— Софи, — Анри пристально на нее посмотрел.

Временами мне казалось, что этот мужчина с каждым годом становится все более привлекательным и мужественным. Золото волос по-прежнему не трогало серебро седины, а возраст отмечался разве что морщинками в уголках ореховых глаз. Цвет волос сыновья унаследовали от него, равно как и черты лица, а вот цвет глаз и характерный взгляд Биго взяли от матери. Дочь Терезы и Анри была приемной. Нонаэрянка по происхождению, далекая от условностей нашего мира, и, хотя этикет Софи знала отлично, бесцеремонностью с ней могла поспорить только воспитавшая Анри семейная пара.

— Что, пап? — поинтересовалась она. — Я бы очень хотела пообщаться с Лавинией, мне послезавтра опять уезжать.

Софи много путешествовала, и, если верить ее словам, собиралась объездить весь мир. Возможно, сказывался кочевой образ жизни ее народа, а может быть, она просто не могла усидеть на месте, но как бы там ни было, ни Тереза, ни Анри против этого не возражали. Они вообще были очень прогрессивными родителями.

Справедливости ради, Софи была права, и больше за ужином я в собственные мысли не отлучалась. Равно как и за завтраком.

Следующее утро выдалось неожиданно холодным и пасмурным, поэтому мне пришлось остаться дома. Анри уехал в Комитет, Тереза была занята в кабинете (она вела несколько детских домов Ольвижа), а близнецы до следующих выходных отбыли в школу, поэтому я спустилась в библиотеку. Вэлейский в Энгерии мы учили в обязательном порядке, поэтому взгляд скользил по понятным названиям корешков и запнулся о название «Легенды об элленари».

Книга была старинная, но выделяло ее не только это. Она была на энгерийском, а значит, в библиотеку мужа ее привезла Тереза.

Не совсем понимая, зачем, я вытащила тяжелый фолиант, повернулась к окну и раскрыла на первой попавшейся странице. В этой книге были картинки, поэтому знакомые сюжеты оживали в рисунках самых разных художников. Например, на одной был изображен бал, если так можно выразиться. В нем элленари предавались удовольствиям прямо на столах с кушаньями в то время, как другие кружились в сумасшедших танцах.

«В Аурихэйме не принято сдерживать свои желания», — гласил комментарий к картинке.

На другой была изображена зверская охота, где псы с огромными клыками в двойной пасти рвали на части странное дикое существо, отдаленно похожее на большую кошку.

Нет, Эльгер определенно ошибся.

Я бы в таком мире на второй день сошла с ума.

— Любишь легенды? — голос Софи раздался так неожиданно, что я чуть не выронила книгу.

— Любишь подкрадываться? — я захлопнула «Легенды» и резко обернулась.

Пожалуй, слишком резко, потому что у меня закружилась голова.

— Умею, — Софи ничуть не смутилась. — Наш народ издревле славился умением охотиться.

— Ну замечательно, — я улыбнулась. — Теперь я еще и дичь.

Софи рассмеялась. Делала она это беспардонно громко, но настолько заразительно, что мне самой захотелось так же.

— Элленари — вовсе не легенды, — сказала она. — Нонаэряне это знали. Но мой народ все считают чудиками и ворами, поэтому вряд ли кто-то воспринимает наши верования всерьез.

— Я не верю в элленари, — сказала я, — исключительно потому, что если бы они существовали, наверняка с ними кто-то да встретился бы. И уж наверняка не стал бы об этом молчать.

— Плохо же ты читала легенды. — Софи отняла у меня книгу, полистала и, открыв на какой-то странице, вернула мне: — Элленари умеют забирать память. Их чары — самые сильные, противиться им невозможно. Ни одно сильнейшее заклятие нашего мира не сравнится по силе с тем, что было наложено в Аурихэйме.

Она говорила это настолько серьезно, что я перестала улыбаться. А потом и вовсе опустила взгляд в раскрытую книгу. С одной стороны, мне хотелось отругать эту девчонку за то, что шутит такими вещами, а с другой…

«Печать забвения» способна отнять память или ее часть по желанию того, кто ее использует. В нашем мире аналогов этому заклинанию нет, преодолеть чары элленари невозможно…»

Нет, я всерьез это читаю?!

— Спасибо, что просветила, Софи, — сухо сказала я. Гораздо более сухо, чем когда-либо. — Но для меня это по-прежнему сказки.

Она пожала плечами, снова совершенно не смутившись.

Я же вернула «Легенды» на место и вышла из библиотеки. По-хорошему, нужно было подняться к себе, но я почему-то направилась к Терезе. Постучала и вошла в кабинет, где сестра за столом изучала расчетные книги. Увидев меня, подняла голову:

— Совсем заскучала? Я уже почти закончила.

— Я сейчас говорила с Софи…

Тереза нахмурилась:

— Она тебе надерзила? Лави, она не со зла. У нее просто немного другой взгляд на мир, и…

— Нет, — я покачала головой. — Нет, она мне не дерзила, Тереза. Я просто хотела спросить…

Сестра внимательно посмотрела на меня.

— Ты сможешь устроить мне встречу с Эльгером?

Дом Эльгера располагался в двух кварталах от дома Терезы и Анри. Красивый особняк с узорами балконных решеток, которые были почти полностью скрыты под цветами. Ничего удивительного: жена Эльгера, Шарлотта, тоже обладала магией жизни. Эта улица была куда более оживленной, чем та, где жили сестра с мужем. Украшенная витринами кафе, пекарен и магазинов, красочными афишами, сувенирными лавочками, цветущая — и я отметила, что за все время ни разу сюда не доходила, хотя обошла уже практически весь центр Ольвижа.

В холле меня встречал дворецкий, судя по смуглой коже, разрезу глаз и одежде — свободной, не имеющей никакого отношения к привычной глазу, иньфаец. Он поприветствовал меня, забрал шляпку, перчатки и накидку, а после предложил пройти в кабинет к Эльгеру. Этот дом был отмечен теплом и светом, я чувствовала его всем своим существом. Здесь повсюду была любовь (магия жизни особенно отзывается на нее), и сейчас меня еще ярче накрыло ощущением чего-то безвозвратно утраченного. Увы, в моей жизни с любовью не задалось.

Обо всем этом я думала, пока шла вслед за беззвучно ступающим иньфайцем по коридору, но стоило мне оказаться за дверями кабинета, как все мысли вылетели из головы. Обстановка здесь была совершенно иная, и не тяжелая, нет… но на несколько тонов холоднее.

— Итак, вы решили со мной поговорить, — произнес Эльгер, указывая на кресло. — С чего вдруг?

— Мне нужно закрыть тему Аурихэйма, — сказала я, делая вид, что не заметила откровенной бесцеремонности. — Потому что я не верю во все эти сказки.

— Не верите в то, что вы там были, или не верите в то, что вы там не были?

Я уже почти села, но тут же стремительно поднялась:

— По какому праву вы говорите со мной в таком тоне?

— У меня нет желания тратить время на то, во что вы даже не верите, — сообщил он. — Поэтому определяйтесь, леди Лавиния. Хотите вы знать, что с вами произошло, или же не хотите?

— Вы не можете знать, что со мной произошло!

— Нет, но я могу рассказать о том, что мне показали вы. Если вы готовы меня слушать. Если у вас просто праздное любопытство, как у вашего брата — увольте.

Несколько минут мы смотрели друг на друга, и пауза грозила затянуться до бесконечности, потом я все-таки вздохнула и села.

— Разумеется, я хочу все знать. Но я не уверена, что сон — это то, чему можно верить…

Эльгер опустился в кресло напротив меня и сцепил пальцы на столе.

— Сон — удивительно искреннее состояние, леди Лавиния. Вы даже не поверите, сколько всего интересного он обнажает. Того, что вы никогда никому не расскажете наяву.

Я почему-то слегка покраснела, хотя ничего такого в моих снах замечено не было.

— Вы показали мне двух мужчин, — произнес он. — И даже назвали одно имя. Золтер.

По спине потянуло холодом. Я оглянулась, чтобы убедиться, что иньфаец плотно прикрыл дверь, но никакого сквозняка не было. Шторы застыли неподвижно, из чего я сделала вывод, что окно плотно прикрыто, а холод — исключительно внутренний.

— Что-то почувствовали? — спросил Эльгер.

— Ничего, — отмахнулась я. — Продолжайте.

— Продолжать имеет смысл исключительно во сне. Если на вас чары элленари, вы ничего не вспомните, даже если я нарисую вам два портрета.

— Во… сне?

— Во сне, — подтвердил Эльгер и откинулся на спинку кресла.

В ту же минуту открылась дверь и вошел иньфаец с подносом. Неслышно ступая, приблизился к столу. Два дымящихся чайника и две чашки перекочевали на необычные древесные подстилки, после чего мужчина так же бесшумно удалился.

— То есть вы предлагаете мне сегодня ночью заснуть, и…

— Нет, я предлагаю вам заснуть сейчас. Один из этих настоев в сочетании с зельем, — Эльгер открыл верхний ящик стола и достал склянку, в которой переливалась прозрачная жидкость с изумрудными искрами, — мягко погрузит вас в сон, после чего мы с вами продолжим. Во сне ваше сознание освободится, и я постараюсь вскрыть чары, чтобы вытянуть ваши воспоминания на поверхность. Утверждать, что у меня получится, я не могу, но попробовать все-таки стоит.

— Вы предлагаете мне спать в вашем кабинете?!

— Это не самое страшное место, где можно спать.

— Я леди!

— А я женат. И мне нет совершенно никакого дела до того, что вы леди. Хотите вы, чтобы я вам помог, или нет?

Эльгер поставил склянку с зельем на стол и снова откинулся на спинку кресла, предоставив мне выбирать. Разумная часть меня подсказывала, что надо просто подняться, выйти и оставить этого безумца с его идеями в прошлом, но… но я знала Шарлотту, я познакомилась с ней незадолго до того, как случился весь этот кошмар с Аддингтоном, и она показалась мне чудесной девушкой. Не просто показалась, судя по облику этого дома, она одна из самых светлых людей, которых мне довелось знать. Не может она быть супругой того, кто… кто — что? К своему стыду я испытывала по поводу Эльгера не меньше предрассудков, чем мой брат. Если не сказать больше. Я даже отказалась от сопровождения Терезы, чтобы с ними справиться, но и сама Тереза сказала, что ему доверяет.

Больше того, даже если бы она такого не сказала, ее поступок — когда она отпустила меня одну — сказал об этом за нее.

— Хорошо, — ответила я и взяла склянку. — Мне просто добавить зелье в чай?

— Сначала пьете зелье, — Эльгер подался вперед и налил мне в чашку, как выяснилось, не чай, а густой травяной настой, от которого тут же повалил пар. — А после — настой. Только потихоньку. Не обожгитесь.

Я все еще до конца не верила в то, что из этой затеи что-то получится, но отступать не хотелось. Во-первых, я шла сюда, чтобы раз и навсегда оставить прошлое в прошлом, а во-вторых, ничего не делать можно было бы и в Мортенхэйме под присмотром Винсента.

Вытащив пробочку, я подавила желание зажмуриться и поднесла склянку к губам.

По вкусу зелье оказалось похожим на сладкий сливочный соус, а вот настой был горьким и настолько травяным, что у меня на глаза навернулись слезы. Не от того, что я обожглась, нет, от ароматов, которые ударили в сознание.

— Это надо выпить до дна? — хотела спросить я, но поняла, что Эльгера уже передо мной нет.

Кабинет исчез, чашки в моей руке тоже не было.

Каким-то образом я… очутилась в лесу.

Первое, что бросилось в глаза — увитая цветами арка, сияние солнца делало вплетенные в корни деревьев одевающие ее вьюны еще более изумрудными. Странное чувство: мне казалось, что я уже здесь была, но когда?

Нахмурившись, подошла ближе.

Нет, это место определенно знакомое, вот только я не могла припомнить, разве в лесах при Мортенхэйме есть такое удивительное создание природы? Могучие корни взметнулись ввысь и сплелись вместе, по ним взобралась виноградная лоза и вьюнки. Цветы росли сами по себе, самые разные, всех цветов и размеров. Такого не бывает ни в горах, ни даже в лесах — есть определенные места, которые цветы выбирают, но чтобы вот так, все вместе… здесь определенно не обошлось без магии!

Вот только какой? Несмотря на яркий солнечный свет, я почему-то мерзла.

Окружающая меня зелень была по-летнему яркой и сочной, но источала ледяной холод. Понять, с чем это связано, я не могла, поэтому приблизилась и коснулась корня. И тут же отпрянула, словно обожглась: в ладонь ударило стылым безжизненным мраком.

— Помоги, — в ту же минуту раздался едва различимый голос.

Я не заорала исключительно потому, что во мне на это не нашлось сил, а в следующий миг прямо сквозь арку ко мне скользнула белесая тень. Золото волос казалось погасшим, призрачное лицо — искажено мукой.

— Вы… вы кто?! — сдавленно прошептала я.

— Эртея, — тихий голос отозвался внутри ощущением чего-то безвозвратно утраченного. — Мы с тобой знакомы, Лавиния. Просто ты не помнишь…

Не помнишь.

Осознание этого отбросило меня назад, в кабинет Эльгера, а следом — к чашке в моей руке. Вероятно, снотворное подействовало мгновенно, но тогда… тогда все происходящее — это то, что нужно мне для воспоминаний?

— Эртея, — повторила я, шагая к призраку. — Кто вы такая?

— Я — это она, — легкое скольжение назад, под арку. — После того, как Льер отправил тебя домой, в Аурихэйме многое произошло. Я пыталась до тебя достучаться через сон, но печать забвения была слишком сильна, и только сила твоего проводника сделала это возможным.

— Вы… из Аурихэйма?

Ну вот и как, спрашивается, мне верить тому, что я вижу во сне? Откуда я знаю, что Эльгер таким образом не развлекается и не подсовывает мне картинки с помощью магии гааркирт?

— Слушай свои чувства. — Эртея вновь скользнула ко мне. — Слушай свои чувства, а я покажу…

Она метнулась ко мне так быстро, что я не успела отпрянуть.

Миг — и легкое скольжение пальцев по щеке заставило вздрогнуть. Я смотрела в глаза, темно-синие, как ночное небо, и сердце заходилось от нежности. Имя — забытое, и в то же время родное, сорвалось с губ:

— Льер…

И картины воспоминаний обрушились на меня одна за другой. Танец на балу, и переход в Аурихэйм. Знакомство с Золтером, наказание, несостоявшийся ритуал у Арки. Все, что произошло после, и первый миг пробуждения — ужасного, осознания, что я по-прежнему под его властью. Правда о том, что в облике Золтера Льер, радость и боль, отчаяние и нежность. Чувства вспыхивали во мне, раскрашивая каждое воспоминание как кисть художника оживляет набросок.

Касающиеся моих волос губы и возвышающаяся над нами Арка, ощущение безграничной любви и счастья, рука в руке. Возвращение Золтера, пробуждение силы элленари, помощь Лизеи и Ронгхэйрда, предательство Амалии, поединок на балу, бегство Ирэи, путешествие по Аурихэйму, боль Двора Жизни, изуродованного Пустотой, последние слова Льера: «Я так тебя люблю, что не смогу себя простить, если с тобой что-то случится», и… темнота.

Я всхлипнула, отшатнулась, но вместо солнечного леса увидела выжженную пустотой землю. Цветы посерели, вьюнок на Арке засох, единственное, что по-прежнему источало жизнь — корни, но и они держались с трудом.

— Я не сумела сразу разгадать его замысел, — прошептала Эртея. — Не сумела, а теперь уже поздно.

Задохнувшись от ужаса, я смотрела на представившуюся мне картину. Золтер исполнил свою угрозу: он ее уничтожил. Но если это сделал Золтер, тогда Льер…

— Льер пока жив, — сейчас, в окружающей ее тьме, Эртея казалась еще более бесплотной. — И я тоже. На мне держится жизнь Аурихэйма, Золтеру не удалось вытравить ее до конца. Но когда он придет за тобой… когда он завершит ритуал, равных ему по силе в этом мире уже не останется. Он сможет воссоздать свое тело, и Льер станет ему не нужен. Он держит его сознание только ради того, чтобы суметь управлять тобой, когда ты ему понадобишься. Опереди его, Лавиния. Спаси нас… спаси Аурихэйм.

Эртея шагнула назад, а я судорожно вздохнула, и… открыла глаза. Стоявший рядом со мной Эльгер держал у моего лица склянку.

— Пробуждающее зелье, — произнес он. — На мой взгляд, вы увидели достаточно.

Я резко вскочила.

— Вы… это все вы сделали?!

— Захватил Аурихэйм и разнес место силы? — поинтересовался он. — Заманчиво, но у меня другие приоритеты.

— Это… — я задыхалась, пытаясь справиться с охватившими меня чувствами. — Это все правда? Я думала, это был способ извлечь мои воспоминания…

— Мои способы сомнительны, но я к вашим воспоминаниям даже не приблизился. Она выдавила меня из управления сном раньше, чем я успел что-то понять. И, как ни позорно это признавать, я был всего лишь наблюдателем. Наблюдал вместе с вами.

Всевидящий! Она… Изначальная!

Значит, это все правда. Золтер вернулся. Льер снова в его власти.

Арка почти мертва…

То, что я увидела, было ужасно, но еще ужаснее было осознавать, что я ничего не помнила, что все воспоминания, скрытые под печатью, таковыми и остались бы, не случись мне довериться Эльгеру.

— Я должна вернуться! — выдохнула я.

Должна, но как мне создать портал?! Как найти путь в Аурихэйм?

— Сядьте, — жестко произнес Эльгер. — Вернись в кресло, Лавиния.

Он не повысил голос, но нотки приказа и фривольное обращение заставили меня подчиниться. Они, и еще, возможно, осознание прозвучавшей в ней силы… и знания. Эльгер и впрямь выглядел задумчивым, словно случившееся навело его на какие-то определенные мысли, и он решал, стоит ли ими со мной делиться.

— Из того, что я успел увидеть, — произнес он. — Вы — сильная элленари жизни, и вы нужны Золтеру, чтобы окончательно размазать всех по ладони и стать единоличной властью всех миров. Возвращаться — не самое лучшее решение…

— Я все равно вернусь! — я снова взвилась из кресла. — Я не оставлю Льера…

— Женщины, — процедил Эльгер. — Позволите вы мне договорить, или нет? Возвращаться — не самое лучшее решение, пока вы не знаете, как вытравить этого Золтера окончательно.

— Я не могу просто сидеть сложа руки!

— Не сидите, — сказал Эльгер. — Всевидящий, Лавиния, я вам помогу, подниму все знания, которые в моем распоряжении…

— Помогите мне вернуться в Аурихэйм, — прошептала я.

— Что?

— Помогите вернуться в Аурихэйм. Помогите построить портал… я не знаю, как это делается. В нашем мире сила элленари слабеет, я слабею с каждым днем. Помните, когда я вернулась — я сразу же создала портал? В Аурихэйме такое происходило постоянно, здесь больше ни разу не повторялось! Мне нельзя оставаться здесь надолго, если я хочу помочь Льеру и другим элленари…

— А себе вы помочь не хотите?! — резко спросил он. — Вы хотите идти против практически всесильного элленари, даже не представляя, как с ним можно справиться.

— Он все равно придет за мной. Так или иначе, — я прижала руки к груди. — И когда он придет, он убьет всех, кто мне дорог. Винсента, Луизу, Терезу…

Лицо Эльгера исказилось, словно по нему прошла судорога.

— Вы не представляете, на что он способен. Я должна вернуться к нему сама и я должна запечатать Аурихэйм. Вы лишитесь магии, станете обычными людьми, но вы будете жить…

Пощечина оказалась неожиданной.

И отрезвляющей.

Я задохнулась, собираясь было высказать Эльгеру все, что о нем думаю, но он вскинул руку:

— У вас истерика, Лавиния, и это был единственный способ привести вас в чувство. Далее. Я не собираюсь помогать вам совершить самоубийство…

— Вы не пони…

— Но я собираюсь помочь вам изучить этот феномен и сделаю все от меня зависящее, чтобы ваша семья не пострадала. У меня в детстве был один очень занятный опыт. Мой отец решил, что моя магия недостаточно сильна, и вытравил ее, чтобы заместить магией искажений. Долгие годы я думал, что моя внутренняя тьма — порождение этого эксперимента, но сейчас понимаю, что с наибольшей вероятностью, у нее природа Пустоты.

— Что? — тихо спросила я, не веря своим ушам.

— Природа пустоты, — Эльгер посмотрел мне в глаза. — Когда отец выжигал магию, чтобы заполнить меня магией искажений, из подпространства пришла Пустота. Отрезанная от источника, она с каждым годом становилась все слабее. Понемногу, при должных усилиях с моей стороны, и этот процесс ускорился, когда рядом оказалась Шарлотта. Ее магия жизни сделала возможным то, на что я уже не надеялся. Она помогла мне справиться с проявлением множества темных сторон, но прежде чем мы проделаем это с вашим Льером, мне нужно восстановить записи эксперимента отца. Теперь вы понимаете, о чем я говорю? Дайте мне время.

— У них этого времени нет.

— Я не сказал, что мне потребуется месяц, — жестко произнес он. — Мне потребуется доступ к архивам отца, которые сейчас находятся в ведении Комитета. Им управляет мой брат, поэтому я поеду туда сейчас же.

— И я…

— А вы поедете домой. Успокоитесь. И все расскажете Терезе, — подвел черту Эльгер. — Обещайте, что не станете делать глупости, Лавиния. Сейчас они могут слишком дорого нам обойтись. Не только нам, но и двум мирам. Если повезет — двум.

Он на мгновение замолчал, а после продолжил:

— Лучше сделаем так. Я вас отвезу, а вечером мы с Анри…

— Позвольте мне остаться здесь.

— Здесь?

— Да, я посижу здесь до вашего возвращения. Домашняя обстановка мне сейчас не пойдет на пользу, — с губ сорвался смешок. — Если вы понимаете, о чем я. Боюсь, что моя истерика превратится в затяжную, после чего мне уже будет прямой путь не в Аурихэйм, а в лечебницу. В вашем доме я буду держать себя в руках, и…

Эльгер покачал головой.

Подхватив юбки, резко развернулась к двери, но он перехватил меня за локоть.

— Мой кабинет — не лучшее место для вас в таком состоянии. В моем доме гораздо больше светлых комнат, — неожиданно для меня его лицо преобразилось, теряя хищность, даже глаза потеплели. — Что вы скажете о возобновлении знакомства с Шарлоттой?

 

14

Шарлотта была очаровательна. Я помнила ее еще по знакомству полтора года назад, когда мы впервые столкнулись в парке неподалеку от городского дома Винсента. Чудесная, светлая девушка, чью суть я не распознала сразу, потому что тогда была погружена в свои переживания по поводу Майкла, сейчас расцвела и превратилась в прекрасную молодую женщину. Ее магия жизни ощущалась мягким теплом, от которого на сердце становилось легко. Я так привыкла к тому, что моя сила помогает другим, что сейчас чувствовала себя странно.

Потому что она, кажется, делала это неосознанно.

Просто дарила свой свет, как его дарит солнце.

— Я очень рада, что вы к нам заглянули. — Шарлотта перехватила руку малыша, пытавшегося схватить ее за рыжий локон и поднесла к губам крохотные пальчики. Этот жест почему-то сказал мне гораздо больше, чем любые слова, которые мать может подарить своему ребенку.

— Эрик говорил, что вы были в Аурихэйме?

Я приподняла брови.

— Если вам неприятно об этом говорить, я прошу прощения, — она посмотрела мне в глаза.

— Нет, дело не в этом, просто…

Я смотрела на малыша и думала о том, что пришлось пережить Льеру. О том, что мне сложно усидеть на месте, даже несмотря на все попытки сосредоточиться на разговоре. Все мои мысли были там, рядом с ним. С мужчиной, который рискнул всем, чтобы защитить меня.

— Просто мой любимый остался там, и он… — я поняла, что из этого все равно ничего не выйдет.

Откровенность — не мой конек, и пусть Шарлотта была одной из немногих, рядом с кем я чувствовала бы себя спокойнее, но спокойствие после увиденного окончательно меня оставило. Что, если Анри откажется выдать Эрику архивы отца?

Я услышала легкий мелодичный звон: Шарлотта коснулась артефакта.

Спустя мгновение в комнату впорхнула девушка.

— Катрин, забери Рауля, пожалуйста, — попросила она. — Если начнет капризничать, веди купаться. Он любит купаться.

Последнее Шарлотта сказала уже мне, когда Катрин с ребенком вышла.

— Магия его отца связана с туманами и водой. Была связана.

В эту минуту я вспомнила о том, что отец Эрика выжег из него магию.

— В Аурихэйме нет магии жизни, — сказала я. — Ее уничтожили… уничтожил элленари, стремящийся к мировому господству. Всех, кто ей обладал. Всех, кто стоял на его пути…

Всевидящий, что я несу! Не хватало еще напугать эту женщину до полусмерти.

Шарлотта подхватила чашку, стоявшую на столике перед нами, и вручила мне.

— Мой отец тоже был магом жизни, — сказала она. — Он умер, чтобы я могла жить. Сына мы назвали в его честь.

Она улыбнулась, но в этой улыбке было столько светлой грусти, что мне стало не по себе. Когда жена Эрика пригубила свой чай, я невольно последовала ее примеру и только после этого выдохнула:

— Мне так жаль.

— Он был очень сильным, — сказала она. — И очень любил маму, но он был готов на все, чтобы меня спасти.

Совсем как Льер.

Я поняла, что еще немного — и мне не поможет никакая магия жизни, поэтому решительно сделала еще один глоток и отставила чашку. Нужно переключиться, сосредоточиться на чем-то другом, нужно думать о чем угодно, только не о том, что каждая минута тянется словно вечность.

— Льер заставил меня забыть все, — сказала я. — Чтобы я спокойно жила здесь, чтобы он… тот, кто уничтожил всех магов жизни, не смог до меня добраться.

Шарлотта коснулась моей руки:

— Эрик уничтожил Аддингтона, рискуя жизнью, чтобы меня спасти. Он запечатал его в себе, а после пропустил через себя Смерть.

Льер сделал то же самое, но это не помогло.

Почему это не помогло?!

— Аддингтон был агольдэром, верно? — я пристально посмотрела на Шарлотту. — Он — порождение Смерти, и Смерть его уничтожила.

Шарлотта кивнула.

— Ваш муж сказал, что его отец выжег из него магию, и долгие годы он считал, что его тьма имеет отношение к… Погодите, вы сказали, что у Эрика от рождения была магия? И у вашего отца тоже?

Шарлотта снова кивнула, но судя по выражению лица, она совершенно не понимала, к чему я веду. Я же пыталась из осколков мозаики сложить то, что узнала в Аурихэйме и в своем мире. Льер говорил, что в нашем мире магия цеплялась чаще за женщин, а мужчинам передавалась в виде остаточных сил, зачастую достаточно мощных, чтобы воспроизвести заклинания. Так было с Винсентом, со многими сильными магами, да и с моим отцом тоже — он использовал заклинания армалов, но никогда не заявлял о своей стихии или некромагии, или… магии жизни?!

— Лавиния, вы что-то хотели спросить? — Шарлотта внимательно на меня посмотрела.

— Я бы хотела кое-что записать. Если можно.

Она снова коснулась артефакта, и спустя пару минут у меня уже была бумага, чернильница с пером и дощечка для писем. Особо не заморачиваясь о столь долго вбиваемом в меня этикете и сидящей рядом жене Эльгера, я написала:

Мой отец. Уильям Биго де Мортен. Элленари. Магия —?

Мой мать. Наследница Роберта Дюхайма. Элленари. Магия смерти. Нераскрытая.

Если верить тому, что элленари не женились на людях даже в нашем мире, тогда… тогда все получается крайне занятно. Моя мать — чистокровная элленари, вышла замуж за моего отца, чистокровного элленари. Они оба знали историю Аурихэйма, но по какой-то причине не говорили об этом вслух. Больше того, мой отец скрывал свое происхождение, и вместо того, чтобы развивать свою магию, делал вид, что он просто сильный наследник древнего рода.

«Он скрывался все это время, потому что не хотел, чтобы обо мне узнали», — написала я. И добавила: «Раньше времени».

У отца Шарлотты была магия жизни.

Возможно ли, что у моего отца тоже?..

Получается, оба они пришли из Аурихэйма. Получается…

— У вашей матери была какая-то магия? — поинтересовалась я.

— Магия? Нет, — Шарлотта покачала головой. — У нее были весьма слабые способности, которые еще в детстве сошли на нет.

Хм.

— Кажется, я окончательно запуталась, — пробормотала я.

Но то, что отец Шарлотты из Аурихэйма — это точно. Равно как и то, что мой тоже. Откуда я взялась такая, с магией жизни, если в моем роду ее не было? И если принять, как данность, что я права, получается, что магия жизни начала возрождаться в Аурихэйме, только в мужчинах. Начала возрождаться, несмотря на наличие Пустоты, и…

Или из Пустоты?

Перед глазами возникла картина, мимо которой я столько раз проходила: клубящаяся чернота, рождающая искры магии Смерти, стихии, антимагию и Жизнь.

Если Пустоту нельзя уничтожить Пустотой, возможно, это можно сделать собрав воедино все четыре первоисточника?

На осознании этого я так разволновалась, что посадила огромную кляксу на листок бумаги, и только тут вспомнила про Шарлотту.

— Нашли то, что искали? — улыбнулась она.

— Почти. Теперь остается только ждать вашего мужа.

Время то растягивалось, то летело. До обеда я успела рассказать Шарлотте всю настоящую историю Аурихэйма, которая прилично отличалась от легенд, а после она рассказывала мне о том, как делала декорации к спектаклю, который был о похищенной элленари обычной девушке.

Сейчас я понимала, что это может оказаться как правдой, так и вымыслом: поскольку элленари не особо заморачивались принципами, они могли забрать любую понравившуюся девушку в качестве забавы, не особо заботясь о том, что мир с ней сделает.

Чуть позже мы вдвоем играли с Раулем, я написала Терезе, чтобы она не волновалась, хотя сама сидела как на иголках. Мое волнение передалось и Шарлотте, теперь уже и она все чаще поглядывала на часы, поэтому когда хлопнула дверь, мы, не сговариваясь, бросились вниз.

— Как поживает моя девочка? — поинтересовался Эльгер, ничуть не стесняясь меня, чем вызвал на щеках Шарлотты румянец.

Он мягко привлек ее к себе и коснулся губами губ, после чего скользнул пальцами по непокорным вихрам Рауля, которые были огненно-рыжими, как у матери.

— Эрик, — смущенно пробормотала она, отстраняясь. — Думаю, Лавиния очень ждет твоего ответа.

Он коротко взглянул на меня, вновь перевел взгляд на жену, словно не хотел с ней расставаться.

— Пойдемте, Лавиния, — кивнул мне.

Я обратила внимание, что у него в руках нет ни бумаг, ни папки. Может быть, он уже отдал их своему дворецкому, чтобы тот сразу отнес к нему в кабинет?

По коридорам он шел быстро, я едва за ним поспевала, но жаловаться не собиралась точно. Была бы возможность, еще бы и обогнала, и втащила за дверь, чтобы как можно быстрее все узнать.

— Прошу, — Эльгер пропустил меня вперед и вошел следом.

После чего указал на кресло.

— Всевидящий, давайте обойдемся без церемоний, — выдохнула я. — Вы нашли то, что искали?

Эльгер пристально посмотрел на меня и покачал головой.

— Нет. Анри выделил мне помощников из архивного ведомства, но в найденных записях нет ничего о том, что отец сделал со мной.

— Нет? Как — нет? Разве вы не говорили, что они должны быть, что…

— Именно этих нет, — подчеркнул Эльгер. — Видимо, он их уничтожил.

Уничтожил.

Это слово надавило мне на плечи, заставляя все-таки опуститься в кресло.

Уничтожил.

Значит, у меня нет никаких идей, как навсегда отправить Золтера туда, куда он так стремится — в Пустоту и забвение. Или… все-таки есть?

— Когда твой, — я посмотрела на Эльгера и поправилась, — когда ваш отец выжигал из вас магию, он использовал Пустоту, потому что только она могла забрать то, основой чего является.

Мужчина нахмурился:

— То есть Пустота — это тоже магия?

— Это — объединенная магия, вся, что существует в нашем мире, и антимагия в том числе. Она настолько сильна, что не оставляет после себя ничего, — поспешно произнесла я. — В ней мощь стихий, жизни и смерти, мощь силы хэандаме. Всевидящий! Да даже ее проявление — выжженная черная пустошь — так похожа на то, что после себя оставляет Смерть.

— Вы хотите сказать, что…

— Чтобы уничтожить Золтера, нужны все четыре силы! — воскликнула я. — Точнее, стихия, жизнь, смерть — магия, и четвертая — антимагия. Это для нее то же самое, как для агольдэра — мощь магии смерти. То, от чего она берет свое начало…

— Интересная гипотеза, — задумчиво произнес Эльгер. — К сожалению, всего лишь гипотеза, которую у нас нет возможности проверить.

— У меня есть! — я снова вскочила. — Если вы поможете мне вернуться в Аурихэйм.

— Нет.

— Нет?!

— Нет, — он покачал головой. — Это исключено. Хотите, чтобы я отправил вас на верную смерть?

— Ну так верная смерть все равно меня ждет, — хмыкнула я, обхватив себя руками. — Сегодня, завтра или когда Золтеру вздумается. Рано или поздно. Или вы думаете, что способны меня защитить? Подумайте о том, что будет с Шарлоттой и вашим сыном.

Вот теперь взгляд Эльгера стал хищным.

— Не смейте, — произнес он на первый взгляд спокойно и в то же время неестественно-жутко, — приплетать сюда Шарлотту и Рауля.

— А я и не приплетаю. Я говорю о том, что ждет все наши миры, если Золтер доберется до истинной мощи Пустоты. Если он соединит в себе стихии, Смерть, Жизнь и антимагию. Ему даже собственный мир кажется ничего не значащей жертвой, не говоря уже о мире смертных. То есть о нашем, — я тут же поправилась, и, несмотря на то, что лицо Эльгера оставалось жутким, шагнула к нему. — Вы сами любите, — прошептала. — Я видела, как вы на нее смотрели. Неужели вы не понимаете, что я должна быть там? Рядом с ним…

— Золтеру не нужен наш мир, — сказал Эльгер. — Ему нужны вы.

— Вот именно. Отдайте меня ему, — я смотрела ему в глаза.

— Вы сумасшедшая.

— Вас тоже так называли, — хмыкнула я. — Но я, по крайней мере, попытаюсь исправить то, что он сотворил. Попытаюсь его остановить. Без меня они не справятся. Им нужна Жизнь.

Эльгер на миг прикрыл глаза и коснулся виска.

— То есть я правильно понимаю, что вы сейчас предлагаете мне разрушить хрупкий мир между мной и Терезой, который установился не так давно? И позволить вашему брату увериться в том, что меня проще было прибить во младенчестве?

Я улыбнулась.

— Тереза поймет. Она сама пошла к вашему отцу за Анри без малейших, казалось бы, шансов. А Винсент… ему рано или поздно придется признать, что он был неправ.

Эльгер невыносимо долго смотрел на меня, и я сцепила руки за спиной. Мне казалось, что это промедление тянулось целый час, а может быть, даже больше, потом он, наконец, произнес:

— Хорошо. Я вам помогу.

Поблагодарить я не успела.

— Но вы должны будете мне кое-что обещать.

— Все, что угодно.

— Все, что угодно — не слишком ли опрометчиво? — Эльгер приподнял бровь. — Для той, кто столько времени провел рядом с элленари? Мне нужно, чтобы вы поклялись, что если ваша гипотеза не подтвердится, вы вернетесь обратно.

— Она подтвердится.

— Лавиния.

— Ладно, — отмахнулась я. — Ладно. Я обещаю.

— Клятва на крови.

— Что?!

— Клятва на крови, или я не стану вам помогать.

Я хотела было сказать, что он уже окончательно зарвался, но если быть до конца честной, передо мной был герцог де ла Мер. Так что еще непонятно, кто тут окончательно зарвался.

— Хорошо, — сказала я.

Все эти проволочки, включая клятву, показались мне просто бесконечными, поэтому когда они закончились, вздохнула с облегчением. Эльгер шагнул ко мне, и прямо над столом в центре его кабинета закрутились изумрудные, открывающие портал искры, по спине пробежал легкий холодок.

— Это всего лишь магия искажений, за которую вам сейчас нужно уцепиться. Для примера, — сказал он. — В Аурихэйм я вас, разумеется, не проведу, это можете сделать только вы сама. Смотрите плетение.

Я наблюдала за движениями его пальцев: за тем, как крохотный разрыв в пространстве смыкается до едва различимой точки. Сейчас, когда плетение подчинялось его магии, я могла попробовать воспроизвести нечто подобное — но пространство, подхваченное моей магией, лишь слегка дрогнуло.

Еще раз.

Снова и снова.

— Не торопитесь, — произнес Эльгер. — Наблюдайте за потоками и отчетливо представляйте место, куда хотите попасть.

— К хэандаме, — сказала я. — В Золотой Двор.

Почему-то мне казалось, что переговоры с ними займут гораздо больше времени, чем с теми же стихийниками. Когда мы с Льером общались с кузнецами, они показались мне гораздо более приятными, чем «золотые» брат и сестра на балу Золтера.

Я представила себе пески, окружающие их двор, представила Льера, с которым мы стояли рядом на одном из барханов. Сердце ужалило болью, и в это мгновение пространство, подчиняясь мне, разошлось. Волна магии ударила в меня знакомым пьянящим чувством, подхватывая увлекая за собой.

— Невероятно, — произнес Эльгер. Глаза его сверкали, ворвавшийся из пустыни жаркий воздух растрепал наши волосы. — Вы это действительно сделали. Лавиния…

Он попытался удержать меня за руку, но я уже шагнула в Аурихэйм.

Портал за моей спиной сомкнулся, и я погрузилась в знакомый зной. Этот зной — сухой, изнуряющий, пропитанный мощью антимагии, вонзился в кожу. Здесь воплощение сил хэандаме обжигало гораздо сильнее солнца: с каждым шагом, как маг, я становилась все слабее. Льер рассказывал, что ни один портал невозможно открыть в чертоги Золотого двора, и что любые попытки открыть его в непосредственной близости очень плохо заканчивались.

Разумеется, чтобы выжечь из меня силу, элленари пришлось бы обрушить на меня золотую мглу, но даже так, когда антимагия просто была повсюду, меня бросало то в жар, то в холод. Губы мгновенно пересохли, словно я шла по пустыне не несколько минут, а несколько дней, магия во мне билась, инстинкты кричали о том, чтобы я повернула назад, но я продолжала идти.

Уже стали видны врата и ведущая к ним дорожка, золотой змеей вьющаяся между песков.

Миг, когда я ступила на нее, сделал меня беспомощнее котенка: магию я больше не чувствовала. Она оставила меня окончательно, поэтому от стражей у ворот я едва не шарахнулась. Двое мужчин светились золотом, как статуэтки под солнечным светом, вот только я прекрасно представляла, что если солнечный свет дарит жизнь, этот ее отнимает. По крайней мере, у магов — в нашем мире хэандаме способны были выжечь любую магию дотла, и это не всегда позволяло человеку пережить случившееся. На что способны источники такой силы, элленари, даже думать не хотелось.

Стражи смотрят на меня, и имя их правителя — Аргайн — вспыхивает в памяти так же ярко, как если бы я слышала его вчера.

— Мне нужно поговорить с вашим повелителем, — произношу я, глядя в глаза одному из стражей. — Я — правительница Двора Жизни, и Аргайн заинтересован в этой встрече не меньше меня.

По крайней мере, мне очень хочется в это верить, равно как и в то, что стражи считают так же. Потому что через хэандаме я не пройду. Не на их землях.

Как ни странно, ворота передо мной распахивают без единого слова, и я шагаю на раскаленный солнцем камень. На площадь, раскинувшуюся перед дворцом.

Льер говорил, что Золотой двор — целый город, но издалека, с барханов, мы видели только роскошь дворца. Сейчас же моему взгляду представляются и сады, и узкие улочки, укрытые тенью, и фонтаны, свежесть от которых дотягивается, кажется, даже до моей магии. Это воодушевляет, придает уверенности, вот только как быстрее пройти ко дворцу?

— Ваше аэльвэйрство, — ко мне приближается девушка.

Я удивленно смотрю на нее: порталов здесь нет, поэтому стража как минимум должна была отправить гонца, чтобы сообщить о моем прибытии. В отличие от Двора Смерти здесь нет ни крылатых, ни других рас, одни лишь золотоволосые элленари, судя по всему, отличающиеся лишь происхождением и уровнем силы.

Тогда — как?

Наверняка у золотых есть свои способы быстро передать информацию, тем не менее на миг становится неуютно.

— Я вас провожу.

— Буду очень благодарна, — тем не менее говорю я.

Мы проходим лабиринтами улочек так быстро, что оказываемся у широких ворот дворца буквально за пять минут. Я бы плутала здесь, наверное, несколько часов.

Широкая лестница — белокаменная, залитая солнцем.

У дверей тоже стоит стража, окутывающая их золотая дымка обманчивой легкой вуалью закрывает вход. Заметив меня и мою спутницу, они не двигаются, но золотая мгла расступается, позволяя нам пройти. Внутри прохладно и очень светло: повсюду белый камень, в холле тоже фонтан. Возле лестницы застыли статуи, по обе стороны от нее: высоченные, выполненные, должно быть, из чистого золота. Мужчина и женщина, чьи руки соединены, удивительно похожие на Аргайна и его сестру.

Я с трудом удерживаюсь от того, чтобы не задать вопрос: они ли?

И если да, то сколько им лет?

Впрочем, это сейчас неважно, важно то, что мы поднимаемся по лестнице, проходим сквозь галерею, в которой к белому добавляется медь, и сворачиваем в коридор к высоким дверям.

Здесь тоже стража, и золотая дымка тоже отступает при виде нас.

— Ваше аэльвэйрство, — девушка делает шаг назад, позволяя мне пройти, но сама остается на месте.

Зал для аудиенций просторный и тоже светлый, первое, что бросается в глаза — столь характерные для элленари развлечения прямо на подушках. Девушка и двое парней ласкают друг друга, совершенно не стесняясь собравшихся, равно как Аргайна и его сестры, сидящих на троне. На меня они даже не смотрят, зато на меня смотрят все остальные.

А я замираю.

Здесь тоже повсюду белый камень и золото, пламенеет только платье сестры правителя.

И волосы стоящей за его троном Ирэи.

— А я говорила, что она придет, — сообщает кузина Золтера, и в глазах ее столько ненависти, что мне становится не по себе.

«Не по себе» — не то состояние, которое я сейчас могу себе позволить, тем не менее когда двери за моей спиной запечатывает дымка золотой мглы, дышать на миг становится нечем. Я сбрасываю это ощущение так же, как сбрасывают непристойные взгляды, и шагаю вперед. На Ирэю я не смотрю, только на Аргайна, он тоже смотрит на меня, но по лицу его прочесть что-либо невозможно. Подобные чувства я раньше испытывала исключительно рядом с Золтером, и это мне не нравится.

— И придет одна, — продолжает Ирэя. — Она у нас слишком совестливая, чтобы рисковать кем-то.

— Ирэя.

Голос Аргайна звучит совершенно не так, как голос Золтера, уничтожающий и холодный. Напротив — он спокойный, тягучий, как мед, но угрозы в нем совершенно точно не меньше. Сейчас главное то, что он заставляет Ирэю замолчать, потому что ее присутствие и так сбивает с мыслей.

— Обойдемся без церемоний. — Аргайн неожиданно поднимается мне навстречу, когда я уже готова произнести слова приветствия. Его ладони совершенно не обжигающие, даже не скажешь, что в нем сокрыта мощь, способная высушить мою магию вмиг, как Пустота иссушила Аурихэйм. — Мы всегда рады гостям, Лавиния. Позволите называть вас так?

— Разумеется, Аргайн, — я принимаю его правила, стараясь не думать о том, что рядом с его троном стоит Ирэя. Силу ее ненависти я чувствую даже сейчас.

— Вот и славно. Прошу, присаживайтесь, — он кивает на подушки у своих ног.

— Вы хотите меня оскорбить? — интересуюсь, глядя ему в глаза.

Они у него медовые, залитые золотом, и в такой радужке зрачки кажутся просто тонким следом, оставленным раскаленной иглой.

— Ну что вы, — Аргайн продолжает улыбаться. — Просто проверяю границы допустимого. Где бы вы хотели расположиться, дорогая Лавиния?

— Там, где мы сможем поговорить. Наедине.

По залу проносится общий вздох, мне кажется, даже занятые делом у дверей элленари перестают увлеченно ласкать друг друга.

— Наедине? — Он качает головой, а после обводит взглядом собравшихся. — У меня нет секретов от моих подданных, Лавиния. Вы вполне можете говорить здесь.

Ирэя улыбается, но теперь я замечаю кое-что еще: сестра Аргайна тоже смотрит на нее так, словно не прочь расплавить на глазах у всех.

— Я хочу защитить Аурихэйм, — говорю я. — Хочу не допустить возвращения Пустоты.

Аргайн молчит, продолжает меня изучать, и схожесть с Золтером становится еще более очевидной. На миг я думаю, не допустила ли я ошибку, возможно, стоило сначала пойти к стихийникам, но мне все равно нужна сила хэандаме. Та, что замкнет круг Пустоты и положит конец тому, что началось много тысяч лет назад при Дворе Жизни.

Поэтому я продолжаю говорить. Рассказываю ему все, о чем рассказала Эльгеру. Говорю, невзирая на то, что чувства элленари запечатаны под непроницаемой гостеприимной маской, за которой может скрываться все, что угодно. Не сомневаюсь: с таким же лицом Аргайн вполне может отдавать приказ о казни… или казнить сам. Когда я умолкаю, в зале становится тихо.

На меня смотрят все. Хотя нет, все смотрят на нас.

Ждут ответа Аргайна.

Я тоже его жду, от него зависит очень и очень многое, если не сказать все. Хотелось бы мне знать, что ему наплела Ирэя, и как она вообще может здесь жить — постоянно, в давящем окружении антимагии. Зато сейчас мне становится понятно, почему меня ждали, почему так быстро встретили и пропустили, а еще почему при дворе Аргайна нет никого, кроме элленари-хэандаме. Здесь тяжело находиться, если не сказать, невыносимо.

С другой стороны, для Ирэи это место — идеальное убежище.

— Значит, вам нужна моя помощь, Лавиния, — говорит он. — Вне всяких сомнений, я бы очень хотел вам помочь, но что я получу взамен?

В зале снова тишина.

Слышно только наше дыхание, или только мое — мне оно кажется слишком громким.

— Вы получите мир, который будет жить.

Аргайн вздыхает и театрально закатывает глаза.

— Боюсь, это не совсем то, чего мне бы хотелось. Я думал, мир получим мы все…

Вот теперь зал оживляется смешками, а Ирэя снова ухмыляется. Улыбки нет только на губах золотой принцессы.

— А что получу лично я?

— Чего вы хотите?

— Вас. — Аргайн касается моих волос, пропуская пряди между пальцами. — Я хочу вас. Вы будете жемчужиной моей коллекции, моя дорогая Лавиния. Последняя элленари жизни… или первая? Как знать.

От его пальцев, кажется, становится горячо даже волосам.

— А если я откажусь?

— В таком случае, — Аргайн разводит руками, — я откажусь тоже. Поверьте, я слишком долго жил, чтобы сожалеть об утраченном мире.

В эту минуту я понимаю, что он не шутит. Ему действительно все равно, но острая искра ревности в глазах его сестры говорит о том, что моя истинная союзница — она. Она может мне помочь… если захочет.

— Могу я подумать? — спрашиваю я. — Сколько времени вы мне дадите на размышления?

— Время? Времени у меня предостаточно, — Аргайн взмахивает рукой. — Мне казалось, это у вас его нет… но в целом, вы можете гостить у меня, сколько пожелаете. Ирэя прямое тому доказательство. Правда, Ирэя?

Он протягивает руку в ее сторону и едва раскрывает ладонь, шевельнув пальцами в приглашающем жесте. Оттолкнувшись от трона, она двигается к нему словно на невидимом поводке, и, когда оказывается рядом, Аргайн сгребает ее волосы в горсть и целует в губы. Сомневаюсь, что стон, который я слышу — стон удовольствия, потому что поцелуй больше напоминает укус, а ладонь сжимается на пламенных прядях с такой силой, что даже мне становится неприятно.

Этого мгновения мне хватает, чтобы снова поймать взгляд его сестры.

На миг мне кажется, что она сейчас поднимется и попросит меня с ней прогуляться, но это ощущение проходит так же быстро, как и возникло. Сестра Аргайна отворачивается и жестом подзывает молоденького элленари, который покорно садится у ее ног, подчиняясь повелительному взгляду, касается губами колена в разрезе платья.

— Я согласна, — не сразу понимаю, что этот голос принадлежит мне.

— Согласны на что? — уточняет Аргайн, отрываясь от губ Ирэи, на которых видна кровь.

Сейчас она на меня не смотрит, только тяжело дышит, облизывая губы.

— Сначала вы, любезный Аргайн. Скажите, что поможете мне, и я отвечу согласием в качестве долга.

Он приподнимает брови.

— Я помогу вам, дорогая Лавиния, и приму участие в ритуале, позволяющем запечатать Пустоту и отрезать Золтера от ее источника.

Прокручиваю его слова в голове, пытаясь найти подвох, но не вижу его. Похоже, подвох — только в том, что я обещаю взамен.

— Я обещаю пополнить вашу коллекцию, Аргайн, — говорю я, — и верну долг по первому вашему требованию после того, как Аурихэйм будет в безопасности.

После того, как Льер будет в безопасности.

Об этом я благополучно молчу, потому что мысли о Льере делают меня слабой. Золтер был прав, когда речь заходит о нем, я теряю способность мыслить здраво и готова на любые глупости. Они же делают меня сильной, это я понимаю, когда смотрю на Ирэю и вижу в ее глазах отражение Смерти. Она с радостью обрушит ее на меня, как только получит такую возможность, но до этого еще далеко.

Сейчас главное то, что я собираюсь сделать.

И если я права, Золтер придет ко мне сам.

Да, Ирэя бы с радостью меня убила, но она — вне закона. Об этом я думаю отстраненно, равно как и о прошедших при Золотом Дворе нескольких днях. Сейчас время отсчитывает последние минуты, и мне кажется, что я превратилась в сгусток напряжения. Туго сжатую пружину, готовую распрямиться в любой момент. Еще я думаю о том, что никогда раньше не доверилась бы Ирэе, но сейчас у меня нет выбора. У нее тоже: судя по всему, Золтер после возвращения ее не принял, если она до сих пор вынуждена скрываться и терпеть прихоти Аргайна.

— Готовься, — говорит она ядовито, словно может читать мои мысли, — после того, как все закончится, ты станешь его игрушкой, и больше никогда не увидишь своего Льера.

Я молчу. Звезды рассыпаны по небу, и мне гораздо приятнее считать их, чем слушать Ирэю.

— Знаешь, сколько времени он провел в закаленных антимагией оковах? Около десяти дней. Десять дней, способных болью свести с ума любого элленари, — она смеется, — потом мой кузен вышвырнул его из сознания. Твой Льер рассчитывал его удержать с помощью оков, но Пустоту таким не удержишь. Золтер сбросил их, как ниточки.

— Тот самый Золтер, который не принял тебя? — все-таки холодно интересуюсь. — Который посчитал, что ты вела игры за его спиной, правда, Ирэя? Ему тоже не понравилось то, что ты не поставила его в известность о своих и моих планах перед тем балом?

Лицо ее искажает злоба.

— Думаешь, ты самая умная? — шипит она. — Думаешь, способна обыграть их всех? Это не твой уровень, деточка. Аргайн превратит тебя в постельную игрушку, а твой Льер будет с этим жить. С тем, что тебя каждый день имеют, как пожелают.

— Это ты по собственному опыту говоришь?

Ирэя шипит, и кажется, сейчас бросится на меня, но она остается на месте, только разражается проклятиями. Да, у нее тоже нет выбора: ей некуда идти. Стихийники отказали ей в убежище, а Золтер, по всей видимости, решил, что жизнь у Аргайна — самое то для его кузины. С кузнецами, к слову, оказалось довольно сложно договориться, и дело было не в том, что они не хотели идти против Золтера. Дело оказалось в Ирэе и, как ни странно, в Золотом дворе. Стихийники их не любят.

Помогло то, что я встречалась с главой их гильдии, когда Льер показывал мне Аурихэйм. И, кажется, искреннее желание вернуть им мир, в котором хочется жить.

Как бы там ни было, не случись моего знакомства с кузнецами, сейчас мой план покатился бы бъйрэнгалу под хвост. Воспоминания о шипастом Льере заставили сердце сжаться: я искренне надеялась, что он жив. Что касается Лизеи и Ронгхэйрда, они были в бегах. Об этом мне рассказали кузнецы, и я подозревала, что стихийники даже знают, где они находятся. Дальше я, разумеется, расспрашивать не стала.

Не при Ирэе и золотых.

Мне достаточно было знать, что друзья в безопасности.

За спиной раздалось хлопанье крыльев, не то рычание, не то ржание. Два вайрлдхарна (теперь я знала, что крылатых коней зовут именно так), несущие всадников, опустились на поляну за нашими спинами. В отличие от вайрлдхарнов Двора Смерти эти были белоснежными. Поскольку порталами золотые пользоваться не могли, путешествовали они исключительно на них.

— Пора? — поинтересовался Аргайн.

Они с сестрой спешились одновременно, и у меня возникло ощущение, что они вообще не разлучаются. Спальня у них точно была одна, и судя по тому, что меня разместили в соседней, Аргайн хотел, чтобы я об этом знала. Или его сестра этого хотела, что не имело ни малейшего значения, поскольку мне было не до мотивов золотых.

Эта ночь была первой, которую я провела вне давящей тяжести их дворца, чтобы набраться сил. По той же причине Ирэе пришлось ночевать вместе со мной в домике кузнеца. Такого выражения лица, исполненного крайней брезгливости, я не видела уже давно. Что касается меня, я оставила комнату в ее распоряжении и ушла спать на траве. Мне казалось, сама земля поддерживает меня в том, что я хочу сделать.

Не просто земля — весь Аурихэйм, поэтому к вливающейся в меня силе отнеслась очень бережно.

Мне она еще пригодится.

— Пора, — ответила я и поднялась.

Клятва крови, данная Эльгеру, больше не имела силы: мое предположение подтвердилось. Собрав крупицы магии — собственной, стихийной, Ирэи и золотой мглы мне удалось получить вспышку пустоты. Сейчас я с трудом представляла себе, какова будет ее мощь после полного воссоединения сил, но в том, что она дотянется до Золтера (где бы он ни был) я не сомневалась.

Вспоминая его суть и эксперимент Альхиины, он наверняка поверит в то, что я тоже возжелала могущества, и явится, чтобы первым заполучить то, к чему так долго шел.

А дальше… дальше мне оставалось только повторить, что я делала все эти дни.

Собрать все силы и обрушить на Льера.

С ним все должно было быть в порядке (в построении схемы ритуала мне помогла память рода и эксперимент Альхиины). Альхиина любила Золтера, поэтому согласилась ему помочь. Они собрали мощь золотой мглы и стихий в сильнейшие артефакты, и когда соединенные силы хлынули в Золтера, она делилась с ним магией жизни, позволившей вобрать в себя такую разрушительную силу. Вот только тогда даже не догадывалась, что могущество, которое он обретет, станет ее погибелью. Равно как они оба не знали, что для полноценного ритуала нужны живые источники сил. Артефакты, даже самые мощные, не годятся.

Это я тоже проверила лично: вытянутая из ограниченных искр магии и антимагии Пустота была слабой и быстро отступала.

Сейчас я собиралась повторить ритуал с точностью до наоборот. Пропустить соединенные силы через Золтера и отрезать его от источника, разомкнув контуры.

Если верить тому, что я узнала от Эльгера, все должно было сработать.

Все должно получиться.

А с остальным мы с Льером справимся.

Потом.

— Так и будешь стоять с одухотворенным видом? — хмыкнула Ирэя. — Или тебя подтолкнуть?

Стихийник, который появился рядом с нами совершенно беззвучно, даже не изменился в лице. Исходящие от него сила и мощь чувствовались в каждом движении, смотрел он исключительно на меня, словно остальные были ему не интересны. Высоченный, с широкими плечами и густой бородой, он лично раскрыл портал и первым шагнул в него.

Мысленно поблагодарив кузнеца, я пропустила вперед золотых и Ирэю, а после шагнула в разрыв пространства сама.

Место, где мы с Льером в последний раз были вдвоем, осталось прежним. Впрочем, нет, сейчас Пустота здесь стала еще сильнее, и ее суть отозвалась во мне обжигающей болью. Страшно было представлять, что здесь разом прекратил существование целый Двор, и, хотя я готовилась к этому чувству, хотя я помнила его по предыдущему разу, сердце словно сдавила невидимая рука.

То, что сейчас представляла собой Пустота — черная выжженная земля и холодный воздух, наполненный тишиной и безветрием, не шло ни в какое сравнение с тем, во что мог превратиться Аурихэйм, если она полностью воцарится здесь. Ничто в том самом смысле, когда нет ни дыхания, ни биения сердца, ни Жизни, ни даже Смерти.

Такова цена могущества Золтера.

— Мрачненько, — сообщил Аргайн, оглядывая развалины.

— Начнем, — я оставила его замечание без внимания. — Мне нужно будет шагнуть в Пустоту. Вам к ней приближаться не стоит.

— Я бы на твоем месте ей не доверяла, — хмыкнула Ирэя. — Что помешает нашей милой Лавинии вобрать всю нашу силу и обскакать моего кузена?

— Ты только сейчас об этом подумала? — хохотнул Аргайн. — Я все пытаюсь представить, во что она превратится, если попытается это сделать. Обожаю необычных женщин.

Я прикрыла глаза и глубоко вздохнула: да, образ мысли элленари далек от того, что мне когда-нибудь станет понятно. Наверное, даже если я проведу здесь тысячу лет, ничего не изменится.

Повернувшись спиной к золотым и Ирэе (хотя все инстинкты внутри вопили не делать этого), я шагнула к развалинам. Граница нетронутой земли и Пустоты была видна четко: темнеющая, рыхлая земля переходила в Ничто, которое, словно забавляясь, обтекало изломы камней. Будто хотело сохранить их — до поры до времени — в качестве памятника своему величию.

Элленари разошлись: между силой должно было сохраняться определенное расстояние, чтобы построенное плетение не порвалось от переполняющей его мощи. Когда я обернулась, они уже все стояли на местах — Аргайн со скучающим видом, Ирэя — по-прежнему с ненавистью во взгляде, только стихийник смотрел на меня сосредоточенно. Пожалуй, он единственный здесь был моим настоящим союзником, на которого можно рассчитывать.

От волнения затошнило, я повернулась спиной к Пустоте, на той самой границе, и принялась плести заклинание, которое позволит силе устремиться ко мне. Можно было сделать это по ту сторону, но я не хотела находиться там ни одной лишней минуты. Во время экспериментов, даже от касания крошечной искры Пустоты меня бросало в холод, а следом возникало странное чувство, заставляющее стремиться к этому. Искать продолжения, позволять скользить по коже, впуская в себя.

Сосредоточившись на плетении, проверила узлы силы. Как только в них хлынет антимагия, они порвутся, случись Аргайну сделать это чуть раньше, чем остальные, и… ничего не получится.

Глубоко вздохнула, стряхивая с себя страхи.

Все получится. Ему нет резона меня обманывать и играть со мной в игры, если бы он не собирался помочь, меня бы просто не выпустили из Золотого двора. Нет, в его глазах сейчас горел исследовательский интерес, несмотря на то, что лицо по-прежнему выражало многовековую скуку. Его сестра, устроившись чуть поодаль, смотрела на нас, сцепив руки на коленях.

— Все готово, — сказала я.

Надо мной бились три мощные нити магии жизни, начало начал. По ним должна была течь сила остальных, и та, что протянулась к Ирэе, беспокоила меня больше всего. Я не представляла, чего ожидать от рыжей, надеялась только, что ее желание жить, и жить в Аурихэйме, пересилит ненависть ко мне.

Впрочем, это я узнаю уже совсем скоро.

— Жизнь, — повторила я. — Смерть. Стихии. Антимагия. Именно в таком порядке.

Не дожидаясь ответа, отпустила свою магию, позволяя ей раскрыться в груди цветком, а после шагнула назад.

Пустота обрушилась на меня тишиной, какой мне не доводилось слышать никогда в жизни. Не просто тишиной, зрение выключилось, и я оказалась в кромешной тьме. Ничего, кроме этой тьмы вокруг не было, была только я и абсолютная, бесконечная, окружающая меня мощь. Время утратило смысл, все утратило смысл: и дыхание, и биение сердца. Мгновением позже пропали даже они.

Все во мне, каждая клеточка тела устремились навстречу этой тьме и внутренней тишине, внутри меня отчетливо прозвучало: «Впусти меня-я-я-я… позволь нам слиться… позволь стать единым целым, и могущественнее тебя не будет уже никого…» Чья это мысль я различала с трудом, все мое существо тянулось навстречу этому ощущению. Навстречу пьянящему чувству абсолютной силы и власти.

В ту минуту, когда я об этом подумала, в меня ударила Смерть.

Стихии.

И антимагия.

Это действительно было могущество. Несравнимая ни с чем сила, которая впиталась в меня, сверкнув синевой Смерти, разноцветьем стихий и золотом хэандаме. Под ними, собираясь теплом, плескалось серебро Жизни. Собравшаяся во мне магия и ее противоположность вплелась в мои волосы, текла сквозь кончики пальцев, билась в груди.

«Прими меня… впусти меня… не будет ничего, с чем ты не сможешь справиться…»

Не будет никого, кто сможет мне противостоять.

Золтера я уничтожу одним щелчком пальцев.

По собственному желанию смогу возродить Аурихэйм, даже если он обратится в руины.

Дикий восторг захлестнул, ударил с той же силой, что и льющаяся сквозь меня магия. Я уже не отделяла ее от себя, уже не чувствовала, где кончается мощь, и начинаюсь я. Да и кончалась ли она где-нибудь?

Нет, определенно нет.

«Замкни контур… замкни… замкни…»

Так просто — действительно замкнуть контур, и стать… единым целым с объединенной силой, мощнее которой не существовало за все времена создания всех миров. Знания, непонятные и чужие, хлынули потоком. Я могла создавать любые заклинания, не обращаясь к книгам, мне не нужно было восстанавливаться и отдыхать, я становилась с каждой минутой все совершеннее. Все более и более неуязвимой.

Стирались из памяти воспоминания о доме, о родных, отбрасывались, как ненужные.

Винсент, Тереза, Луиза, Анри — все стало далеким, неважным. Ничтожным.

Льер…

Его образ мелькнул перед глазами, готовый отправиться вслед за остальными в небытие.

Нет!

Я не хочу его забывать.

Не хочу забывать то, что я чувствовала, когда его губы касались моих. Не хочу забывать то, что бьется во мне. То, ради чего я пришла в Аурихэйм…

Усилием воли вытряхнула себя из этого состояния, безграничного бьющегося вместе с ударами сердца могущества. Пустота рванулась за мной, но в эту минуту в безграничную тьму шагнул Золтер. Разрыв пространства ослепил, выхватив пламя волос, искаженное яростью лицо.

— Наконец-то, — произнес он. — Я знал, что рано или поздно ты попытаешься это сделать…

Отпрянув, сделала вид, что пытаюсь удержать собранную в себе силу, но Золтер шагнул следом.

— Не тебе тягаться со мной на моей территории, девчонка. Даже Альхиина не смогла, а ты…

Золтер не договорил: Пустота ударила в меня, впитывая бьющуюся в груди силу, вытягивая из меня, вливая в него.

— Впрочем, ты избавила меня от многих проблем. Воссоздала ритуал, суть которого знала только Альхиина. Я бился над плетением тысячи лет, но так и не смог его восстановить, а у тебя была ее память.

Его глаза вспыхнули Пустотой, волосы почернели, как погасшие угли.

— Она так стремилась сохранить эту тайну, но я знал, что через тебя получу все, к чему стремился.

— О да, — сказала я, — в памяти рода было много всего полезного. В частности, то, что ритуал обратим.

Последнее я выдохнула, размыкая контуры заклинания. Ослепительная вспышка — брызги золота, серебра, стихий и смерти разорвали черное покрывало Пустоты. Золтер взревел, но я уже шагнула к нему, позволяя освободившейся силе хлынуть на нас. Обхватив ладонями его лицо, прижалась губами к губам, видя под трескающейся на глазах маской совсем другое лицо. Глядя в глаза того, кто так старался сделать все, чтобы я его забыла. Отдавая всю магию, всю до капли — ему.

Не только магию, себя всю.

Миг — и последние клочки окутавшей нас тьмы растаяли как туман. Мы с Льером рухнули на землю: туда, где только что была печать Пустоты.

Пустоты больше не осталось.

Даже на его волосах: она отступила, ушла, рассвет над развалинами Двора Жизни согревал солнечными лучами его темные, иссиня-черные, как вороново крыло волосы. Я чувствовала себя выжатой до капли, опустошенной, но когда Льер открыл глаза и неверяще посмотрел на меня, нашла в себе силы приподняться.

— Льер, — прошептала я, вглядываясь в его лицо. А потом, не в силах больше держаться, наклонилась, целуя его глаза, скулы, волосы. Кажется, в эти мгновения я снова не слышала своего сердца, но какая разница, если под моими ладонями билось его.

Какая разница, если он подался ко мне, обнимая лицо в ладонями и целуя в губы так яростно, словно от этого зависела его жизнь.

— Невероятно, — раздался за спиной голос Аргайна. — Она действительно это сделала.

Льер глубоко вздохнул, разорвав поцелуй, и я его понимала. Потому что тоже не могла надышаться им. Вместе с ним.

— Мы были бы очень вам благодарны, Аргайн, если бы вы оставили нас одних, — холодно произнес он, поднимаясь и помогая подняться мне.

— О, с возвращением, — хмыкнул золотой, — но одних я вас не оставлю, потому что ваша… подруга мне очень сильно должна.

Льер потемнел лицом, рука под моей ладонью напряглась.

— Прошу прощения, — я посмотрела на сестру Аргайна. — Не подскажете, что коллекционирует ваш брат?

Судя по выражению ее лица и повисшей над нами тишине, такого не ожидал никто. Правда, уже спустя мгновение Аргайна (да, их родители не отличались оригинальностью) расхохоталась.

— Женщин, вино и бабочек, — сообщила она. — Последних пришпиливает иглами или замораживает в камнях.

— Тогда бабочек я вам отдать не могу, я против насилия. А вот коллекцию вина обязательно пополню таким, которое вы не пробовали. Хотите получить его прямо сейчас?

Судя по выражению лица Аргайна, он был не против меня придушить, но слово элленари — есть слово. Я действительно не обещала пополнить его коллекцию собой. Он метнул на сестру убийственный взгляд, но та снова расхохоталась. Она смеялась так, что у нее на глазах выступили слезы — видимо, поэтому мы все отвлеклись на нее.

Когда стихийник вскинул руку с криком:

— Назад! — было уже поздно.

Лезвие кинжала мелькнуло в дюймах от моей груди.

За миг до того, как Льер закрыл меня собой и вздрогнул, когда кинжал вошел ему в спину.

— Тва-а-арь! — заорала Ирэя: потоком воздуха ее отшвырнуло от нас, но она смотрела мне в лицо и хохотала, как сумасшедшая. — Тебе снова повезло. А ему — нет. Я смазала кинжал настоем из пыльцы иартины. Теперь смотри, как он будет умирать.

 

15

Кинжал валяется на земле, Льер смотрит на меня, а я на него. Мне кажется, что это сон или какой-то кошмар, потому что, чуть сдвинув пальцы, я касаюсь разорванной на его спине ткани. Рана под ней пульсирует, я отдергиваю ладонь и вижу, что на ней кровь.

Я вскидываю руку — и из земли, еще несколько минут назад иссушенной Пустотой, взлетают корни. Обхватывая запястья и шею Ирэи мощными хлыстами, волокут по земле, чтобы швырнуть к полуразрушенной стене и запечатать в кокон. Она пытается сопротивляться, с растопыренных пальцев срываются черные плети, но серебряное сияние отражает их, впитывает, разбрасывает шипящими каплями по траве. Это место — средоточие моей силы, здесь правит Жизнь, а не Смерть.

— Отпусти! — хрипит Ирэя. — Отпусти… Ты меня задушишь…

Хлестким ударом вьюна ей запечатывает рот, когда я слышу голос Льера:

— Лавиния…

Его дыхание на моей щеке отрезвляет, и я отпускаю корень, впивающийся в шею рыжей.

Аурихэйм изменил меня. Он вывернул меня наизнанку и вытащил из меня самые темные стороны, о которых я даже не подозревала, но он же подарил мне любовь. Чувство, которое я впервые по-настоящему испытала рядом с мужчиной, который по-прежнему сжимает мои плечи. Я вижу, как его лицо искажается от боли, и как он начинает оседать к моим ногам. Я не позволяю, вцепившись в него, мы вместе сползаем на землю, и я оказываюсь у него на груди.

В ушах до сих пор звучат слова Ирэи, и чьи-то еще.

Кажется, об этом рассказывала Лизея: от пыльцы иартины нет противоядия. Это — смерть для любого элленари.

Нет. Я не позволю ему умереть.

Нет!

Жизнь здесь сильнее Смерти, я справлюсь!

Тянусь к нему всей своей магией, пропуская сквозь себя, отдавая, впитывая и отдавая снова, на пределе возможностей. Горящее в моих ладонях тепло уходит в его тело без остатка. Живая сила льется сквозь мои пальцы, но ничего не происходит.

Как такое возможно?!

Льер судорожно сжимает мою руку, словно пытаясь что-то сказать, короткий взгляд глаза в глаза обрывается, как удар сердца у меня под ладонью. Лес, раскрывшийся всеми красками цветов и жизни, принимает меня, но не может помочь ему. Неестественная воцарившаяся вокруг нас тишина звучит в ушах набатом.

— Ваше аэльвэйрство! — голос стихийника заставляет вздрогнуть.

Я вижу стремительно чернеющую траву и вздрагиваю: моя магия вытягивает жизнь, чтобы вернуть ее Льеру. Тщетно.

— Нет, — шепчу я. — Нет. Нет. Нет… Пожалуйста.

Сердце под ладонью по-прежнему не бьется. Не бьется несмотря на то, что я снова и снова вливаю в него всю себя, всю силу природы, всю родовую мощь Двора Жизни.

Арка!

— Мне нужно к Арке, — сдавленно вздохнула. — К Арке. Пожалуйста.

— Ваше аэльвэйрство, — кузнец покачал головой. — Уже ничего не исправить.

— Нет, — мой голос не похож на мой. — Нет. Помогите мне!

Я чувствую себя пустой. Словно это по моим жилам только что бежал яд, выжигая жизнь и все силы. Никогда в жизни я не испытывала ничего подобного. Никогда не чувствовала ничего похожего.

Меня как будто выпили, и замершее под моей ладонью сердце словно заморозило мое.

Мгновение элленари смотрел на меня, а потом поднял Льера на руки. Короткая вспышка портала — и вот уже мы стоим перед Аркой. Она снова жива, я бы сказала больше, она полна сил. Тщетно вглядываюсь в нее, но Эртея не появляется.

Как?

Что я должна сделать?

Как Льер отдал свое бессмертие, чтобы жила я? Возможно, мне нужно остаться одной?

— Уходите, — командую я.

Мне все еще не верится, что этот голос — полный силы — мой. Не могу я говорить так уверенно, когда Льер мертв.

Он не мертв, нет!

Все можно исправить.

Это же Аурихэйм.

За спиной раскрывается вспышка портала, а я шепчу:

— Эртея, пожалуйста! Пожалуйста, помоги!

Тишина.

— Пожалуйста! — кричу я. — Пожалуйста, ты же творишь чудеса…

— Чудеса?

С губ сорвался вздох облегчения.

— Пожалуйста, — я чуть не разрыдалась, когда вновь увидела перед собой призрачные очертания Изначальной. — Я отдам все, что угодно, все самое ценное…

— Не произноси таких слов в Аурихэйме, — она прервала меня. — Особенно когда не знаешь, что для тебя самое ценное.

Самое ценное — Льер. Я чувствовала это, я это знала, и я знала, что он должен жить.

— Ты — гораздо ценнее для Аурихэйма, — заметила Изначальная. — Твое бессмертие положит начало новой эпохе…

— Не положит! — голос снова срывается на крик. — Мне не нужен этот мир без него. Мне не нужно бессмертие! Я хочу, чтобы он жил!

Мой крик подхватывает эхо или ветер, срывая остатки голоса вместе со слезами, а в следующий миг что-то происходит. Ветер возвращается ко мне, ударяя в грудь с такой силой, что выбивает не только воздух, но и способность мыслить, чувствовать, жить. Мне кажется, от меня отделяется самая моя суть, что-то глубоко и бесконечно дорогое, часть меня, которая растворяется в вихре хлынувшей сквозь Арку и мое тело древней магии, а после возвращается, окутывая Льера сиянием такой силы, что я невольно зажмуриваюсь.

Мгновение — и сияние тает, впитываясь в него, а удар сердца в мою ладонь, снова заставляет кричать. Я кричу так, что срываю голос, со стороны, должно быть, это безумие, но это безумие позволяет выплеснуть страх, на мгновение заставивший меня поверить в то, что я его потеряла. Кажется, именно в эти минуты я была как никогда близка к тому, чтобы в это поверить…

Но сейчас его сердце под моей ладонью снова бьется, бьется так сильно, так ровно, так глубоко, что не имеет никакого значения, что было минуту назад. А может быть, вечность. Ничто больше не имеет значения.

— Он не сразу придет в себя, — замечает Эртея.

Мне все равно. Главное, что он жив, что я больше не чувствую этой выжигающей пустоты, не сравнимой даже с той, с которой мне недавно пришлось иметь дело.

— Очень жаль, — говорит Изначальная. — В ночь схождения луны и солнца ты могла бы прийти сюда со своим новым избранником и ощутить истинную силу того, что называют…

— Если ты сейчас скажешь мьерхаартан, я сделаю то, что не сделал Золтер, — говорю я. — Не посмотрю на то, что ты мне помогла.

Изначальная кажется глубоко оскорбленной и удаляется, бормоча себе под нос что-то о непочтительности новых поколений, но мне нет до этого дела. Я ложусь рядом с Льером, устраивая голову у него на плече, пропускаю темные пряди сквозь пальцы и смотрю на его лицо — безмятежное, спокойное, родное.

Не нужны мне никакие ритуалы, чтобы почувствовать то, что я чувствую рядом с ним. Именно близость двух сердце создает глубину чувств, а не ночь схождения луны и солнца, не объединение какими-то магическими чарами или брачными клятвами. Ни одно заклинание не способно разжечь любовь, равно как ни одна даже самая темная сила не способна ее уничтожить.

Не знаю, сколько проходит времени, когда он открывает глаза. Кажется, уже скоро закат — потому что верхушки деревьев становятся золотыми, а некоторые цветы на Арке закрываются.

Льер смотрит на меня так, словно не понимает, что произошло. Впрочем, не понимает ровно до той минуты, когда осознает, что он жив.

— Лавиния, — выдыхает хрипло. — Зачем…

Прикладываю палец к его губам.

— Потому что я тебя люблю, — говорю я. Сейчас эти слова звучат так глубоко, так правильно, и каждая частичка нежности к нему отзывается на них, на каждый его вздох. — Потому что я хочу быть с тобой. Хочу провести с тобой всю свою жизнь, и мне ее будет безумно мало лишь потому, что я никогда не смогу тобой надышаться.

Мгновение Льер смотрит на меня так, что кажется, я уже сейчас не смогу дышать от охвативших меня чувств, а потом целует — и дыхание возвращается.

Возвращается все: и биение сердца, и вся полнота жизни, и радость с безуминкой, от которой хочется смеяться и плакать. Все те чувства, которые я испытываю рядом с ним, я никогда не смогу описать, потому что их бесчисленное множество, но имя у них одно.

Любовь.

— У твоих родителей были непростые отношения, — произнес Льер.

Мы собирались в мой мир, знакомиться с Винсентом, и сейчас я понимала, что знакомство с матерью Льера обошлось мне гораздо меньшим волнением. Элленари до кончиков пальцев, она тем не менее приняла меня так, словно мы были знакомы целую вечность. Кольцо на моем пальце, видимо, о многом ей говорило. Как ни странно, но оказавшись в Мортенхэйме я его не сняла. Полностью утратив память, совершенно без сожалений рассталась с платьем, серьгами и прочими украшениями, а вот его снять не смогла.

Не захотела.

Сейчас я понимала, что моя память просто была запечатана, но чувства никуда не делись. Точно так же оказалась запечатана память моих родителей. Запечатана Золтером.

— Твой отец родился в Аурихэйме, мама — в твоем мире. Она была… воспитана в мире людей.

— Как я.

— Как ты, — подтвердил Льер.

После того, что наворотил Золтер его руками, разбираться с делами приходилось очень быстро, в том числе восстанавливать разрушенные источники домов (которые Золтер иссушил в качестве наказания за неповиновение) и выделять компенсации за утраты родных семьям. Льер действительно продержался в цепях десять дней, долгие десять дней пытался справиться с пытающимся перехватить его сознание Золтером. Постепенно боль и мощь Пустоты подтачивали его волю, и в конце концов сил на сопротивление не осталось. Как только Золтер вернулся, оковы стали бесполезны, а казни при Дворе превратились в инструмент устрашения.

Элленари, отказывающиеся признавать его власть, отправлялись в оковы, а некоторых убила клятва жизни, когда Золтер на их глазах уничтожал друзей и родных. Залитый кровью Двор Смерти сейчас понемногу восстанавливался, но оправиться после такого достаточно сложно. Лизея и Ронгхэйрд собирались поднять мятеж, заручившись поддержкой стихийников, но с наибольшей вероятностью он был бы обречен на провал. Несмотря на то, что полную силу Пустоты Золтеру получить так и не удалось, с его силой мало кто мог сравниться.

Золотой двор занял позицию невмешательства: связываться с Золтером, наделенным Пустотой, даже для элленари-антимага было себе дороже. Когда появилась я, Аргайн уцепился за эту возможность, чтобы разобраться и с ним, и со мной. Правда, не рассчитал, что вести переговоры с элленари я за это время научилась отменно.

Бутылку вина я ему все-таки отправила, из нашего мира, мысленно представляя скрежет зубов считающего себя крайне могущественным золотого. Что касается Ирэи, она тоже пополнила его коллекцию, потому что сразу по возвращении была объявлена на наших землях вне закона. Стихийники нас поддержали, в результате единственное, что ей оставалось — прятаться у золотых.

Туда ей и дорога.

Я не испытывала к ней ни малейшей жалости, потому что простить, что она сделала с Льером, не могла.

— О чем задумалась? — запечатывая верхний ящик стола охранным заклинанием поинтересовался Льер.

— Так, ни о чем, — покачала головой, не желая поднимать тему Ирэи. — Продолжай, пожалуйста.

За время, что Золтер был в сознании Льера, он открыл ему большинство своих мыслей (считая, что тот уже не сможет никому ничего рассказать). Среди них оказалась и память о моих родителях. Льер сказал мне об этом только сегодня, хотя прошло уже достаточно времени.

— Твой отец отправился в ваш мир ради исследовательского интереса. Он был ученым-экспериментатором и считал, что магия в вашем мире пошла по другому пути эволюции.

Она действительно пошла по другому пути. В частности, отец Шарлотты, Рауль, элленари не был, он был магом жизни, в котором проявилась утраченная даже в Аурихэйме сила. То же самое касалось и Эрика: у его отца не было определенной магии, а Эрик неожиданно открыл в себе слабенькую (по мнению Эльгера-старшего — слишком) стихию. В то время как элленари в нашем мире слабели, люди, напротив, рождались магами. То, что на первый взгляд казалось ослабеванием, было всего лишь развитием в другом направлении. Образно говоря, мы не там искали.

Если верить тому, что я узнала и услышала за последнее время, магия в нашем мире понемногу возрождается и снова начинает набирать силу.

— Он действительно собирался просто изучать магию, — голос Льера выдернул меня из размышлений, — под именем Уильям Биго де Мортен, но познакомился с твоей матерью. Можно сказать, это было столкновение характеров: его методы достижения целей, его жестокость урожденного элленари и его настойчивость были ей не к душе. Она ему отказала, и это стало началом их брака. Он не особо распространялся на эту тему, но когда родилась ты, кажется, у них был расцвет отношений. Он пришел к Золтеру со словами о том, что скоро в Аурихэйм вернется Жизнь.

Память о родителях — таких, какими я их помнила, сейчас обретала все более четкие очертания. Все более понятные. Настолько, что мне становилось немного страшно от того, что я услышу.

— Разумеется, Золтер не мог этого допустить. Он не мог допустить того, чтобы кто-то кроме него узнал о рождении настоящей элленари жизни, поэтому он поставил печать забвения твоему отцу и матери. Особенную печать. Аристократы, муж и жена, не могли одновременно забыть большую часть своей жизни, поэтому он выкроил из их воспоминаний только знания об Аурихэйме, оставив память об отношениях и об обществе, в котором они жили сейчас. Это заклинание в разы сложнее и требует особой осторожности, но Золтеру было не привыкать работать с опасной магией. Он уничтожил всех, кто знал о них, как об элленари. В мысли твоей матери он вложил яростное неприятие магии в том, что касается тебя. В мысли твоего отца — нежелание тебя обучать.

Действительно, если так подумать — отец, обучавший Терезу и столько времени посвятивший изучению магии, к моей даже не прикоснулся. Да, я была слишком маленькая, когда он погиб, но уже тогда во мне билась Жизнь.

— Он подсказал Эльгеру-старшему о том, чем занимается твой отец, и результаты его изысканий не могли не заинтересовать мага, собиравшегося подчинить себе весь мир с помощью знаний мааджари. Сватовство Эрика к твоей сестре наверняка было всего лишь причиной, на самом деле Эльгер преследовал другие цели, но твой отец ему отказал. Вероятно, в том разговоре было сказано слишком многое, на это Золтер и рассчитывал. Он знал, что Эльгер не оставляет свидетелей, посмевших ему отказать. Фактически, его руками Золтер избавился от первой проблемы.

Да, Золтер сделал все, чтобы обо мне никто не узнал. Чтобы ко мне даже ненароком не вернулась память рода. Убийство моего отца Эльгером — отличное прикрытие, такой могущественный маг вполне мог не простить отказа, когда отец не согласился отдать Терезу Эрику.

— Все равно не понимаю, — произнесла я. — Почему до того, как родилась я, отец не сказал ни Терезе, ни Винсенту о том, что они — элленари? Или мама?

— Думаю, именно она была против. В частности, против возвращения в Аурихэйм. А он… — Льер помолчал. — Он неосознанно все равно пытался добиться ее любви. Как умел.

Удалось ему или нет, я уже не узнаю.

Равно как не узнаю, что…

— Мама однажды просто заснула и не проснулась, — вытолкнула я через силу. — Хотя она никогда не жаловалась на здоровье. Думаешь, это тоже был он?

По коже прошел мороз, и Льер тут же поднялся. Приблизился ко мне, опустился на подлокотник, обнимая за плечи.

— Вот поэтому я не хотел тебе говорить, — произнес он. — Не хотел, чтобы ты снова все это переживала.

Я молчала. Пыталась собраться с силами и вытолкнуть себя из этого состояния, но не могла. В день смерти матушки мы с Майклом были в гостях. Когда в гостиную, где нас принимали, вошел Винсент, я сразу поняла, что что-то случилось. Но когда он сказал, что ее больше нет, во мне словно что-то оборвалось. Я почувствовала, что падаю, падаю, падаю, и этой пропасти нет ни конца, ни края.

— Лавиния, — Льер вытягивает меня из кресла. — Лавиния, посмотри на меня.

Я поднимаю на него глаза и шепчу:

— Я ее любила…

— Я знаю, — говорит он.

— Я так ее любила, — добавляю почти неслышно и утыкаюсь лицом ему в плечо.

Льер гладит меня по спине, но он напряжен. Я чувствую это напряжение, которое втекает в меня через объятия. Поднимаю глаза: лицо просто каменное.

— Ты не виноват, — скольжу пальцами по его щеке. — Просто для меня это очень тяжело.

— Я знаю. — Он касается губами моих губ. — Прости, что расстроил.

— Нет, — глубоко вздыхаю. — Это ты меня прости. Золтер мертв, и мне нужно все это отпустить.

— Он мертв, но он натворил много зла, — глухо произносит Льер. — Через меня в том числе.

— При чем тут ты?!

Он качает головой, потом показывает мне свои руки.

— С этих рук срывались плети, уничтожавшие элленари. Эти руки глушили источники целых семей…

— Это был не ты!

— Это был я. Просто я оказался недостаточно силен, чтобы ему противостоять.

— Льер, — я чуть повышаю голос и заглядываю ему в глаза. — Аддингтон, управляя мной, чуть не убил чудесную девушку, у которой сейчас малыш, которая безумно любит и любима. Убил бы, и не только их, не сумей Эрик остановить этот кошмар.

— Это другое.

— Нет! Это то же самое! — он отворачивается, но я касаюсь его подбородка. — Не смей от меня отворачиваться! Я не хочу, чтобы ты считал себя виноватым в том, чего ты не делал. Случись Аддингтону кого-то из них убить, мне бы пришлось жить с этим, но у меня не было возможности их защитить, понимаешь? Если бы была, я бы отдала себя всю… скажи, разве ты не сделал бы то же самое? Разве не за этим ты надел оковы?

Я смотрю ему в глаза и вижу, как синева в них понемногу сменяет тьму. Не ту, видимую, которую можно отразить, а более глубокую, страшную, темную.

Ну уж нет!

Золтер действительно мертв, и я не позволю ему больше коснуться Льера — даже в воспоминаниях. Не позволю омрачать нашу жизнь.

— Хватит воспоминаний, — говорю решительно. — У нас впереди встреча с Винсентом, а у меня уже нет больше сил волноваться.

— Ты волнуешься перед встречей с братом? — Льер улыбается.

— Еще как!

— Льер, — в кабинет заглядывает Ронгхэйрд. — Буквально на пару слов. Поступило предложение от стихийников…

— Если только на пару, — говорит он. — У нас впереди важная встреча.

— На пару, — смеется Ронгхэйрд и подмигивает мне.

В эту минуту в приоткрытую дверь влетает бъйрэнгал, а из коридора доносится крик Лизеи:

— Куда?! Совсем от рук отбился, паршивец!

Паршивец, к моему великому счастью, оказался жив, нашелся в зверинце. Сейчас он прыгает вокруг меня и поглядывает на Льера: может, получится безнаказанно взлететь?

Не получится — качаю головой и указываю ему на дверь. Изрядно подросший котенок вылетает, чуть не сбивает Лизею с ног, а следом выхожу я.

— Лавиния! — доносится голос Льера. Он выглядывает следом. — Я быстро.

— Это уж как пожелаешь, — хитро улыбаюсь. — Просить моей руки у брата не мне, а ближе к вечеру Винсент на редкость несговорчив!

Льер неожиданно меняется в лице, я же с трудом сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться. А вот пусть тоже поволнуется!

Подхватываю Лизею под руку, увлекаю за собой по коридору. Подруга сияет, как браслет у нее на запястье — они с Ронгхэйрдом нас опередили, их благословение состоялось пару дней назад. Что касается меня и Льера, я решила, что справедливо будет подождать и отправила Винсенту и Терезе письма, в которых обещала, что скоро вернусь с отличными новостями. Судя по тому, что посыльные привезли ответы (ответ Винсента оказался чересчур эмоциональным), меня все-таки ждут.

— Сладу с ним нет, — пожаловалась Лизея, когда котенок прыгнул на стену за виеррахом под недовольное шипение последнего.

— Перевоспитаем, — хмыкнула я. — Льер! Сюда.

Котенок сразу же подчинился.

— Зверинец уже распустили?

— Да, сейчас помогают животным прижиться там, где их дом.

— Отлично, — сказала я. — Что насчет восстановления замка?

— Пока что расчищена земля, — улыбнулась Лизея. — Стихийники обещают, что через месяц будет стоять как новенький.

Да, что ни говори, а с помощью магии строительство идет гораздо быстрее. Мы с Льером решили, что нужно восстановить замок Двора Жизни, а впоследствии — кто знает, возможно, переберемся туда и объединим наши дворы. Ведь Жизнь и Смерть — действительно две стороны одной медали.

Особенно если их объединяет биение двух сердец.