Даармарх, Огненные земли

— Теарин, я так волнуюсь! — Джеавир и правда выглядела очень встревоженной. Что неудивительно, потому что после приема Эсмиры, в очередной раз продемонстрировавшей силу своего огня и державшейся с величием уже состоявшейся правительницы, уверенность оставшихся претенденток основательно пошатнулась. Повезло только первым двум девушкам, подготовившим праздники до местари Сьевирр, остальные сейчас сходили с ума.

Что ни говори, а Эсмира умела привлечь внимание: на ее приеме выступали приглашенные артисты с огненным шоу. Не высотным, как было у нас с Эрганом, они жонглировали горящими предметами. Была официальная часть, обязательная для всех, она отводилась на встречу именитых гостей во дворце и общение с приближенными, которая прошла безупречно. Глядя на нее, стоящую рука об руку с Витхаром, я испытывала желание отвернуться, но не могла. Не при всех.

Был ужин, который Эсмира организовала по обычаям своего государства. Всем пришлось по нраву, расположившись в огромном, установленном под открытым небом шатре, пробовать традиционные надоржские блюда. Местари Сьевирр столь изящно привнесла в Даармарх надоржский колорит, что от праздника все остались в восторге, а несколько следующих приемов просто потерялись в разговорах о том, что сотворила Эсмира.

В завершение вечера она устроила шоу с драконами, которых создала при помощи собственного огня и которые привлекли настоящих. Уходили иртханы взбудораженные силой объединенного пламени, которое билось и во мне, заставляя малыша внутри отзываться. Я с трудом удержала искры на ладонях, а вернувшись к себе, полночи провела в купальнях, пытаясь унять пламя ребенка и свое. То, что жгло сильнее запертого.

Чувство к Витхару.

Я не давала ему имени, потому что знала: когда назову, пути назад уже не будет. Потому что своего малыша я уже называла мысленно не раз и не два. Первым именем своего отца — Мэлнарр, а вторым — его, Картхан. Мэлнарр Картхан Даармархский, это имя ему шло. Действительно шло.

— У меня не получится сделать лучше, чем она. — Джеавир вскочила. — Не получится переключить их внимание на себя.

— Тебе не нужно быть лучше, чем она, — заметила я. — Тебе нужно просто быть собой.

— Ну да, разумеется. — Джеавир сцепила руки. — Нас тут таких… девять. И, кажется, говорят, что после вчерашнего станет восемь.

Иртханесса, которая готовила вчерашний прием, очень разволновалась. Во время официальной части она едва произнесла слова приветствия, а в остальном постоянно смотрела на Витхара после каждой фразы. Словно ожидая его одобрения или неудовольствия, силясь понять, что он думает или чувствует. За ужином не проронила ни слова, хотя именно хозяйке вечера предстояло развлекать всех гостей, в итоге ужин получился скомканным и скучным.

Сегодня нам предстоял день перерыва, а завтра наступала очередь Джеавир.

— Возможно, и станет, но к тебе это никак не относится.

— Не понимаю, как ты можешь быть такой спокойной! — воскликнула она. — Сейчас, когда решается наша судьба.

На самом деле, если бы я позволила себе хотя бы на минутку расслабиться, справиться с чувствами уже не смогла бы.

— У меня нет другого выбора.

— Нет выбора?! Выбор есть всегда! — Джеавир судорожно вздохнула, потом огладила платье и опустилась на подушки рядом со мной, прижимая ладони к щекам. — Прости. Прости, пожалуйста, я не должна была… Просто для меня это очень важно. Моя семья столько лет была в опале, и этот прием… сейчас, когда все будут говорить о том, что мои родители были заговорщиками… Некоторые до сих пор в это верят, и это как клеймо, гораздо хуже, чем клеймо, которое нам с сестрой уже никогда не смыть. Завтра все они будут смотреть на меня.

Она закусила губу, и я легко коснулась ее руки.

— Послушай, Джеа. Ты же сама говорила, что участие в отборе уже само собой означает прощение.

— Прощение, но не искупление. Для всех я — дочь заговорщиков.

— А я — иртханесса без пламени, — напомнила я, и Джеавир глубоко вздохнула.

— Да. Поэтому ты меня понимаешь. Только ты и понимаешь… Я знаю, что не смогу подвинуть Эсмиру, но мне хотелось бы стать хотя бы второй. Мне это нужно, чтобы меня снова начали уважать. Чтобы моя сестра смогла найти себе достойного мужа и жить в любви и в достатке, а не в изгнании, как все эти годы.

Да, мы с ней действительно были похожи больше, чем я думала изначально. Джеавир делала все, чтобы защитить сестру, я — чтобы спасти брата. Вот только она оказалась умнее и не позволила себе любить того, кого любить опасно.

Любить.

Оглушенная тем, что допустила эту мысль, я на миг потерялась в ней, а когда пришла в себя, Джеавир внимательно на меня смотрела.

— Теа. Ты слушаешь?

— Нет. Прости, — призналась честно. — Я просто задумалась.

Задумалась — это еще слабо сказано.

— Я спрашивала, как идет твоя подготовка?

— Танцую. — Я улыбнулась.

Завершающим штрихом в моем выступлении должен был стать огненный танец, и Джеавир я об этом рассказала совершенно спокойно. За прошедшее время мы сблизились еще больше, наверное, она стала для меня первой настоящей подругой. Той, кому я была готова доверить все. Ну или почти все.

О малыше не знал никто, кроме меня. Отказавшись от настойки, я пропустила два дня совместных обедов и ужинов, как мы и договаривались с Мэррис. Пусть считает, что задуманное я исполнила, так будет лучше для всех. Несколько раз она кидала на меня пристальные взгляды, словно оценивая, но я отражала их совершенно спокойно. Не позволяя перепадам настроения просочиться за двери моей спальни, а нездоровому аппетиту даже в свои покои, продолжала делать вид, что готовлюсь к следующему испытанию.

И я действительно готовилась.

Готовилась, потому что сейчас, когда мало-мальски взяла под контроль огонь своего сына, и мне уже один раз удалось приказать Дири, я начинала верить в то, что у меня все получится. Разумеется, если отбор не продлится слишком долго, дольше четырех месяцев. Но пока что я предпочитала верить в лучшее.

— А платье? Ты обещала мне показать платье! — воскликнула Джеавир.

Действительно обещала: вчера состоялась последняя примерка, и надо отметить, платье вышло роскошное. Золотое, с лифом-чешуей и летящей юбкой, не стесняющей движений и позволяющей исполнить любой танец.

— Разумеется. — Я поднялась, направляясь к шкафу, но едва успела распахнуть дверцы, как в покои влетели мои нэри. Запыхавшиеся, со сверкающими глазами.

— Что это значит? — холодно поинтересовалась я.

— Простите, местари, — выдохнула Лирхэн, прижимая ладони к пылающим щекам.

— Мы подумали, что вы должны знать. Это случилось полчаса назад, но уже весь дворец знает…

— Арестован хаальварн… тот, что светловолосый. На северянина похож, помните?

Мы с Джеавир переглянулись. Светловолосого хаальварна я помнила, он сопровождал нас еще в пути, когда Даармархский меня забрал, да и в целом внешность у него была запоминающаяся.

— Не понимаю. За что арестован?

— За покушение на Ибри. Ее вы помните?

— Наложница… — Лирхэн осеклась и поправилась: — Будущая мать первенца местара. Она упала с лестницы. Точнее, ей помогли упасть, тот самый хаальварн. Сейчас лекари делают все, чтобы спасти ее и ребенка.

Ибри повезло. То ли она родилась под счастливой звездой, то ли силы малыша Витхара, отчаянно цеплявшегося за жизнь, не позволили ей отправиться к праотцам. Как бы там ни было, только утром, услышав эту новость, я смогла вздохнуть спокойно. Не повезло хаальварну, исполнившему чей-то приказ: его даже не успели допросить. Яд, который он разжевал, убил его мгновенно.

В обед все еще белая, как снега Севера, Мэррис была непривычно молчалива для распорядительницы. Она даже забыла пожелать Джеавир удачи, попрощавшись с нами быстрее, чем того требовал этикет, и поспешила покинуть зал. Воспользовавшись тем, что на меня никто не смотрит (взбудораженные облетевшей дворец новостью девушки перешептывались, а Джеавир сама была белее мела и дважды за обедом перепутала приборы), я поднялась и последовала за Мэррис, жестом приказав нэри оставаться на месте.

Когда я оказалась у дверей, меня полоснуло огненным взглядом. Как плетью шаэррнар, с размаху, и я обернулась. Эсмира смотрела на меня в упор, в черных глазах тлели опасные угли. Я сполна вернула ей взгляд, тот, который видела у матери лишь однажды, когда к отцу на суд привели иртхана, совершившего насилие над девушкой, и вышла.

Распорядительница ходила быстро, но я догнала ее в анфиладе.

— Мэррис!

Она обернулась: резко, яростно, взметнув тонким летящим шлейфом, больше напоминавшим марево огня.

— Как она? — спросила негромко, приблизившись.

— Не стоит делать вид, что тебя это интересует. — В ее словах крошилось стекло. — Моя помощь тебя ни к чему не обязывает.

— Это верно, — холодно ответила я. — Возможно, именно поэтому мне ни к чему делать вид, что меня что-то интересует. Я спрашиваю, потому что действительно хочу знать.

Несколько мгновений она вглядывалась в мое лицо, а после произнесла:

— Уже лучше. Кровотечение удалось остановить, но восстанавливаться она будет долго. Ей больше нельзя ходить до самого рождения малыша, а первый месяц придется лежать с поднятыми ногами. Угроза по-прежнему существует, и если она нарушит… — Мэррис плотно сжала губы, потом продолжила: —…предписание, может пострадать и сама и ребенок.

— Уверена, что этого не случится, — сказала я.

— Уверена? — Мэррис усмехнулась. — Ты в этом так уверена, Теарин?

В голосе ее сквозили боль, отчаяние и ярость.

— Я все время думаю о том, что было бы, если бы не появилась ты. От тебя одни неприятности, всю боль, которую сейчас испытывает Ибри, принесла с собой ты.

— Определенно, — отозвалась я. — И Сарра тоже пыталась убить я. Все это моих рук дело, правда, Мэррис?

— О нет, — сказала она. — Сама ты ничего не делаешь, ты даже не отдаешь приказы, но все беды, что случаются, происходят рядом с тобой. Ты никогда не обращала на это внимание?!

Несмотря на то что я могла понять ее боль, сейчас все внутри сжалось. От несправедливости ее слов и, возможно, от того, что отчасти она была права. Словно с той минуты, когда смерть моих родителей и тень крыльев Горрхата тьмой легли на Ильерру, часть этой тьмы передалась мне и шла за мной по пятам.

Усилием воли отмахнулась от этой мысли, стряхнула, как липкую паутину.

— Меня не было на той лестнице, — жестко сказала я. — Меня даже не было рядом с Ибри в последнее время, и мы обе это прекрасно знаем.

Мэррис горько усмехнулась.

— Она любит его, Теарин. Возможно, это прозвучит глупо и самонадеянно, но она действительно любит местара, и этот ребенок был не только его выбором. Ибри шла на это осознанно, потому что местар уделял ей внимание больше, чем кому бы то ни было. А потом появилась ты.

— Мэррис, это глупо, — сказала я.

— Глупо любить, это правда. Это самое глупое чувство в мире, но оно, увы, не подчиняется доводам разума. Хотя в твоем случае это не так, верно? Ни разу за все время, ни разу, даже когда местар увлекся тобой, Ибри не задумалась о том, чтобы убить свое дитя. Чтобы отказаться от него.

Я глубоко вздохнула, понимая, что сейчас бессмысленно ей что-то объяснять. Ибри по какой-то неведомой мне причине дорога Мэррис, и она слепа в своем отчаянии.

— Я хочу знать, удалось ли хоть что-то выяснить. Хоть что-то о тех, кто это сделал.

Эсмира осталась за дверями общего зала, но ее взгляд до сих пор пламенел на мне ожогом.

— Ничего. Исполнитель мертв, а те, кто хотел избавиться от моей девочки…

Мэррис осеклась, а я замерла. Ее глаза сверкнули, она развернулась и быстрым шагом направилась к выходу. Я же, вопреки всему, снова бросилась за ней. Теперь, чтобы ее остановить, пришлось перехватить распорядительницу за руку.

— Мэррис, ты…

— Она моя дочь, да, — тяжело дыша, Мэррис вырвалась и отступила на несколько шагов.

Дочь.

Небо!

Значит, когда Мэррис говорила о том, что сама была в такой ситуации… когда хотела избавиться от ребенка…

— Они общались с помощью магии. Толкнувший ее мерзавец и тот, кто за всем этим стоит. В его вещах нашли выгоревший перстень, который помогал им держать связь.

Связующая магия.

Впервые ее использовали шаманы-пустынники, положившие начало расе иртханов. Им приходилось уходить на большие расстояния, чтобы осваивать новые земли и строить города на поверхности, их сила была настолько велика, что они использовали воздушные потоки, чтобы слышать друг друга. Нет, говорить с Мэррис, как мы сейчас, они не могли, это была односторонняя связь, но чтобы передать информацию, ее вполне хватало.

Принцип работы, о котором мне рассказывал отец, заключался в том, что в какую-то вещь вкладывалась частица огня иртхана, совсем как в таэрран. Она работала круглосуточно, то есть все, что говорилось рядом с насыщенной огнем вещью, передавалось тому, кто должен это услышать, достаточно было заранее договориться о времени сообщений. Поскольку в те времена все иртханы были очень сильны, эта связь какое-то время поддерживалась за счет мощи магии, а потом разрушалась. Либо ее разрушали нарочно.

— Удовлетворила свое любопытство, Теарин? — В голосе Мэррис снова звучала ярость.

— Я не желаю твоей дочери зла, — отрезала жестко. — И я ничем не заслужила твоей резкости.

— Ничем. Кроме того, что лишила ее радости будущего материнства, девяти месяцев счастья рядом с тем, кто стал ее жизнью.

— Не ты ли предупреждала меня быть осторожнее рядом с ней? — спросила, сложив на груди руки. — Когда я только появилась среди наложниц?

Лицо Мэррис исказилось, словно от боли.

— Я волновалась не за тебя. Ибри импульсивна и вполне способна наделать глупостей. — Она горько усмехнулась. — Но даже все, что я делаю, все, на что готова ради нее, не способно ее защитить.

Она быстро направилась к ближайшей арке и скрылась за ней, но на этот раз я догонять не стала. Еще некоторое время смотрела ей вслед, а потом развернулась и направилась к обеденному залу.

Туда, где меня дожидались нэри.

Приемы, на которых мы обязаны присутствовать и делать вид, что вместе с остальными подданными Даармарха веселимся и развлекаемся, стали обыденностью. Так же как фальшивые улыбки, которыми девушки награждают соперниц-претенденток, выходящих под руку с местаром. Я не улыбаюсь, потому что у меня нет ни сил, ни желания участвовать в этом фарсе.

Джеавир сказала, что хочет оказаться хотя бы второй, и сейчас, стоя рядом с Витхаром и приветствуя гостей одного за другим, она выглядит правительницей. Это не черное пламя Эсмиры, способное выжечь дотла и оставить одни лишь угли, это мягкая, но несокрушимая мощь уверенности в себе и своих силах. Еще в обед она сходила с ума от волнения, но сейчас собранна и на первый взгляд даже расслаблена.

Ее платье тоже роскошно: черное сверху, к подолу оно разогревается сквозь бронзу Даармарха до насыщенного темно-красного. Напоминая всем, что, несмотря на видимую мягкость, в этой женщине сокрыта глубокая сила пламени.

Мне надо радоваться за подругу, но я не могу. Кажется, что после случившегося с Ибри и разговора с Мэррис, я пересекла какую-то невидимую черту, за которой не осталось сил притворяться и держаться. Я повторяю себе, что должна быть сильной ради себя и Сарра, ради моего будущего ребенка, но это больше не помогает. В голове постоянно крутятся слова распорядительницы о любви. О том, что мне неведомо это чувство.

К сожалению, она ошибается, потому что оно сейчас выжигает меня изнутри. Крушит все мои внутренние устои, все принципы и все табу. Там, где любовь, нет места условиям и причинам, нет места правилам или логике.

— Мам, ты любишь папу, потому что он сильный? — спросила я как-то.

— Разумеется, нет.

— А за что?

— Любят не за что-то, — говорит она, усаживая меня на колени. — А просто так.

— Просто так?

— Тебя я люблю просто за то, что ты у меня есть.

— А я думала, потому что я твоя дочка, — говорю серьезно.

Мама улыбается.

— Ты моя дочка, и я тебя люблю. Однажды мы с папой пригласили тебя в этот мир, и ты пришла.

Все это как-то странно и слишком сложно, поэтому я спрашиваю снова:

— Но если бы папа не был сильным, ты бы так же его любила?

— Все мы когда-то теряем силу, Теарин. Мы стареем, становимся немощными, любое, даже самое яркое пламя может угаснуть, но не любовь. Именно она дает нам силу, которую не может отнять никто.

Сейчас я в этом сомневаюсь, потому что никогда не чувствовала себя такой слабой. Никогда не испытывала столь сильного желания укрыться в руках Витхара и обо всем ему рассказать. Пусть даже потом отбор для меня закончится, но… пример Ибри стоит у меня перед глазами слишком отчетливо, чтобы я могла позволить себе эту маленькую слабость.

— Все это слишком утомительно, согласен. — Голос Флангеррманского возвращает меня в реальность. Когда он успел подойти? Я даже не заметила, рассматривая улыбку Джеавир, ее ладонь, лежащую на сгибе локтя Витхара. — Один прием за другим, мне уже начинает казаться, что я в увеселительном доме.

Эта встреча более чем неожиданна, во время приемов, которые устраивали предыдущие претендентки, Флангеррманский ко мне не приближался, и сейчас не вижу смысла нарушать эту традицию.

Собираюсь отойти, но он делает шаг вперед, преграждая мне путь.

— Я хочу попросить прощения, Теарин. Я вел себя недостойно.

— Не будем возвращаться к этому разговору.

— И все же мне хотелось бы сказать это вам. — Ледяной пытается поймать мой взгляд, который я не отрываю от подруги. — Потому что после вашего приема я уезжаю.

— Уезжаете? — Теперь мне приходится на него посмотреть, и вовсе не потому, что этого требует этикет.

— Да, я собирался уехать сразу. — Янгеррд смотрит на меня. — Но решил дождаться вашего вечера. Уверен, вы приготовили нечто восхитительное.

— Не уверена, что вы не будете разочарованы. До меня у вас была прекрасная возможность восхититься несколько раз.

Северянин с трудом сдерживает смех.

— Уверен, что не буду, Теарин. Вы неповторимы.

— Мне нужно вернуть вам медальон.

— Не стоит. Я бы хотел, чтобы у вас осталась обо мне память.

Он говорит это совершенно спокойно, но меня всю потряхивает. Должно быть, все дело в моем положении, но зачем мне память о мужчине, который умеет извиняться? Который умеет просить прощения и признавать свою неправоту? Он смотрит на меня, а я на него, пытаясь отыскать во льдах его глаз хоть тень издевки, и не нахожу. На миг в голову приходит сумасшедшая мысль — поговорить с ним о том, что случилось с Ибри.

Создать и разрушить связь, о которой рассказала Мэррис, мог только очень сильный иртхан или иртханесса. Эсмира могла. Наверное, могла и Хеллирия, но не уверена. Янгеррд… ему нет никакого дела до одной из наложниц. Думаю, вчера он впервые услышал ее имя.

Как бы там ни было, определить, кто это был, невозможно. Разрушение или выгорание означало, что слепка магии иртхана на предмете не осталось. Кто бы это ни сделал, он явно был осторожнее нэри Ронхэн. Я думала об этом все время до начала приема и поняла, насколько устала от дворцовых интриг.

Мои родители погибли, преданные Горрхатом.

Мать Витхара убили за то, что она осмелилась стать иртханессой. За то, что была слабостью его отца.

У власти дрянной привкус от потерь и боли, и об этом мне тоже хочется поговорить. Но не с кем.

Наверное.

— Расскажите, о чем вы думаете, Теарин?

— О том, что хочу танцевать.

Янгеррд снова смеется, и в эту минуту звонкий голос Джеавир взлетает над залом:

— Дорогие гости, прошу внимания! Сегодня я рада приветствовать вас всех в Аринте. — Она говорит уверенно, улыбка сияет. — Вместе с моим супругом.

О да. Это обязательно — говорить о себе как о состоявшейся правительнице, но я испытываю желание опрокинуть на голову Джеавир чашу с чем-нибудь липким. Вроде соуса из ягод вирры.

— Все вы знаете, что я родом из Кантеррмина. В наших краях часто бывают засухи. — Все смотрят на нее, и я в том числе. Нет, не на нее, на то, как пальцы Даармархского скользят по ее предплечью, невесомо, словно играючи, и это совершенно точно не включено в официальную часть. — Дожди у нас нечастые гости, но когда они приходят, кантеррминцы празднуют это событие. Надевают маски и яркие наряды, примеряя на себя самые разные роли, и танцуют под дождем. Наряды, разумеется, на вас останутся ваши…

Последние ее слова встречают смехом.

— Но в остальном наш сегодняшний вечер будет похож на тот, когда мы встречаем дождь. Каждый из вас получит маску и…

Янгеррд приподнимает брови.

— Хотели танцевать, Теарин? Сегодня у вас будет такая возможность.

Это правда. И, пожалуй, единственная возможность для претенденток танцевать с кем-то еще, кроме местара. Джеавир мне уже рассказывала о кантеррминских карнавалах, безудержном веселье и плясках до упаду. Она говорила и о масках, которые раздадут гостям, вот только забыла добавить, что тоже хочет включить в программу танцы. Возможно, боялась, что я стану возражать из-за своего вечера, но они похожи разве что словом «танцы».

Джеавир замолкает, и гости встречают ее слова овацией, лицо иртханессы сияет, особенно когда Даармархский подносит ее пальцы к губам и целует.

— Вы подарите мне хотя бы один танец? — неожиданно спрашивает ледяной.

— Я подарю вам все. — Обещание срывается с губ раньше, чем я успеваю его осознать.

Глаза Янгеррда на миг темнеют от заливающей их синевы пламени, а потом снова становятся светлыми.

— Ловлю на слове, — говорит он, легко касаясь пальцами моих.

Почти незаметно.

В ту же минуту меня обжигает знакомым пламенем, и я снова смотрю в сторону главной пары вечера. Сейчас Витхар тоже смотрит на меня, в глазах его темный огонь.

Темнее самой черной ночи.

Не в силах выносить этот взгляд, отвернулась. Наверное, впервые за все время нашего знакомства просто отвернулась, скрывая собственные чувства. Возможно, потому, что раньше этих чувств не было, а может быть, просто потому, что устала. Устала быть для него той, кого он называет своей, но кого своей никогда не сделает.

Гостям раздали маски, и мы направились в «Сердце Аринты». Джеавир выбрала этот парк для проведения своего приема, поэтому на огромной площадке, «застеленной» коротко подстриженной травой, уже расставили столы и стулья, а чуть поодаль — шатры для желающих отдохнуть. Столы пока пустовали, но за время наших развлечений и танцев их накроют, пока же гостям предстояло небольшое представление.

Стоило всем занять свои места, как в парке появились актеры. Нас ожидало кантеррминское шоу, когда на сцене разыгрывается сюжет, а все исполнители в масках. О самом представлении я знала, но вот о чем оно будет — нет, Джеавир хотела сохранить эту тайну, чтобы мне тоже было интересно смотреть.

Глядя на собравшихся, я видела, что им нравится происходящее. Организовано все было на высшем уровне: бесчисленные столы были расставлены вокруг «сцены», то есть пространства, где актерам сейчас предстояло выступать, а после — нам танцевать. Окруженные зеленью со всех сторон, в ее тени и свежести, укрытые от падающего все ниже беспощадного солнца гости сейчас находились в самом центре «Сердца Аринты». Парк был без преувеличения огромен, но мы словно оказались замкнуты в иллюзорном мире.

Или в Кантеррмине.

То, что речь пойдет о Кантеррмине, я поняла, когда вперед выступили две девочки-актрисы. И те, кому предстояло исполнять роли их родителей.

Претендентки во время приемов должны были сидеть рядом (не считая хозяйки праздника, разумеется), поэтому с одной стороны от меня оказалась Мэррис, с другой — Эсмира. Лучшей компании и представить было сложно, я бы с большим удовольствием отгородилась от них нэри, но согласно этикету нэри сидели отдельно от нас справа.

— Что это?! — раздался негромкий шепот одной из девушек, когда малышек и родителей «хаальварны» растащили в разные стороны.

— История жизни местари Риассы. — Голос Эсмиры прозвучал высокомерно-снисходительно. — Кажется, она вдохновилась примером одной из нас. Чрезмерной откровенности.

Одна из девушек хихикнула, а Мэррис, обычно пресекающая любые намеки такого рода, на этот раз промолчала. Я же, не отрываясь, смотрела на сцену. Актеры играли потрясающе, и когда девочек клеймили, все присутствующие ахнули. Когда казнили родителей, я опустила глаза, рассматривая собственные руки. Сцепленные пальцы чуть подрагивали, внутри меня тоже рождалась дрожь.

Я понимала, что нужно поднять голову, но сделать этого не могла. Смерть родителей, которую Джеавир с сестрой приходилось переживать в заточении и изгнании, будучи всеми отвергнутыми, ударила в самое сердце. Я думала, что мне удалось это отпустить, что наш с Сарром побег и все, что было после, осталось в прошлом, но сейчас задыхалась от непролитых слез. Сидя с каменным лицом, под трескающейся маской которого полыхал огонь, отдаваясь в пальцы, для всех я была спокойна.

Никто, взглянувший на меня, не смог бы сказать, что внутри я кричу.

Когда повзрослевшую Джеавир предал возлюбленный, сказав, что не сможет связать свою жизнь с той, что носит на теле клеймо, с той, чьи родные выступали на стороне заговорщиков, среди иртханесс раздались сдавленные всхлипы.

Даже справа от меня кто-то из девушек-претенденток судорожно вздохнул. По силе бьющего над парком общего огня я чувствовала нарастающее напряжение, поэтому посмотрела на подругу.

На ней тоже была маска, такая же, как на мне. Не та, что мы «пристегнули» к платью в ожидании танцев, а та, которую и я и Джеавир надевали каждый день.

Я «вернулась» на сцену как раз в ту минуту, когда Витхар (точнее, актер, исполнявший его роль) пригласил Джеавир принять участие в отборе, чтобы восстановить честь рода.

После того как последние слова в представлении были сказаны, над парком повисла тишина. Которая, впрочем, продлилась недолго: грохот оваций взметнул пламя, и иртханы начали подниматься со своих мест. Джеавир и Витхар тоже встали, рука об руку, а вслед за ними и мы.

— Судя по всему, эмоциональное обнажение сейчас в цене, — бросила Эсмира.

Она, кажется, была одной из немногих, кто не хлопал. Мэррис тоже.

— Искренность всегда в цене, — ответила я, спокойно встречая темное пламя ее взгляда. — Но вам этого не понять.

Огонь в глубине ее глаз полыхнул так, что одна из претенденток испуганно отступила. Я же отвернулась: представление закончилось, поэтому находиться рядом с Эсмирой больше причин не было (по крайней мере, до ужина, на котором все снова соберутся за столами).

Когда гости надели маски, выполненные в цветах Даармарха, в бронзе и в черном, начались танцы с общей круговой пляски, которая потом змейкой перетекла по открытому пространству на дорожки, запестрела между деревьев. Когда музыканты заиграли плавную мелодию, змейка распалась, на смену ей пришли танцующие пары. Первыми, разумеется, в центр шагнули Витхар и Джеавир.

Я не успела «насладиться» зрелищем их соединенных ладоней, потому что ко мне приблизился Янгеррд.

— Что ж, самое страшное мы уже пережили, — сказал он, касаясь моей руки.

— Как по мне, самое страшное — это ужин.

Он слишком долгий.

— Здешние повара готовят неплохо. — Ледяной улыбнулся.

Мы разошлись, чтобы сойтись снова.

— Всего лишь неплохо?

— Да, я предпочитаю нашу кухню.

— Думаю, для вас приготовят все, что вы пожелаете.

Снова прикосновение рук, и в ладонь ударили искры льда.

— Мне было интересно почувствовать местные традиции.

В этом танце мы почти не касались друг друга, только короткая встреча пальцев — и снова расстояние.

— И как они вам?

— Варварские, — заметил Янгеррд, уходя в сторону и позволяя мне шагнуть вперед в танце. — На Севере любая женщина сочтет отбор оскорблением.

— Не только на Севере.

Слова вырвались сами собой, но я о них не жалела. Столько держать все в себе и получить возможность сказать прямо — это оказалось более чем приятно.

— Уверен, что не только, — серьезно ответил Янгеррд, глядя мне в глаза. — Хочешь поехать со мной, Теарин?

Я ничем не выдала своих чувств. Хотя на миг (только на миг) представив себе безграничную и абсолютную свободу, которой я наслаждаюсь, захотела сказать «да». Вот только я не первый день на свете живу, а Янгеррд меньше всех похож на того, кто делает что-то просто так.

Вопрос только в том, зачем это ему.

— Зачем ты здесь? — Предпочитает видимость сближения, пусть будет так.

— Спрашиваешь об истинной цели моего визита?

Мы снова поменялись местами, на этот раз задержав ладони чуть подольше. Таков уж этот танец: чем ближе к завершению, тем дольше прикосновения. Тем опаснее, если ты неравнодушен к тому, с кем танцуешь.

— Да.

На нас все смотрели. Внимание, которое сегодня должно быть полностью обращено на Витхара и Джеавир, утекало к нам. И неудивительно, я была единственной претенденткой, осмелившейся танцевать с правителем Флангеррмана.

— Я должен был жениться на Хеллирии.

Вот даже как.

— И что тебя остановило?

Снова смена мест, круг, рука к руке. И прямой взгляд в глаза.

— Мы с ней совершенно разные.

— Неужели?

— Понимаю, что ты не готова мне довериться, Теарин. — Ледяной не отвел взгляда. — Мы с Хеллирией с детства знали, что придет время, когда мы должны будем стать мужем и женой. Ей предстояло вернуться туда, где обрела свою силу ее мать, но время, проведенное здесь, показало, что это лишено смысла.

— И она, разумеется, согласна с твоим решением?

— А это имеет значение? — Янгеррд приподнял бровь. — Если один в паре считает отношения бессмысленными, другой ничего не сможет поделать.

Музыка набирала силу, и сейчас нам приходилось расходиться и сближаться до неприличия. До той самой грани, когда дыхание другого касается обнаженных участков кожи.

Лишь на миг мне удалось перехватить полыхающий яростью взгляд Витхара, который обжег меня всю, но танец тут же словно рухнул между нами завесой: мельтешением, движением, огнями иртханов, парами, разделяющими нас. Хотя гораздо больше нас разделял отбор и ладонь Джеавир, касающаяся руки дракона.

Янгеррд молчал, и я не проронила ни слова, обратив все внимание на танец.

На череду плавных ускоряющихся движений, которые знала с детства.

Зачем правителю Севера носительница алого огня? Вопрос, на который у него наверняка готов ответ, но правды я все равно не узнаю. По крайней мере, до той минуты, пока не окажусь во Флангеррмане.

— У тебя есть время до вечера последнего приема, — произнес он на выдохе в кружении, от которого мир разлетался калейдоскопом танцующих пар и снова собирался в картину, которая мешала мыслить здраво. Джеавир и Витхар, чьи пальцы сейчас были сплетены, и взгляд, который подруга не отводила от его лица. — До вечера твоего приема, Теарин. Если захочешь уйти со мной, верни мне медальон.

Уйти с ним. Не представляю, зачем ему рушить мир, который их с Витхаром предки создали с таким трудом. Север и Огненные земли разделяет океан, но для сильнейших драконов это не преграда. Витхар не простит Флангеррману меня, а я не хочу становиться причиной войны. Не хочу покупать себе свободу такой ценой.

Тем более что моя родина здесь.

Здесь моя Ильерра, и я найду возможность ее освободить. Рано или поздно.

Музыка раскрывалась, как ночной цветок, заставляя сердце биться чаще, и в последний момент, когда наши пальцы сплелись, ладонь ледяного легла мне на талию.

— Ваш медальон останется у меня, — выдохнула еле слышно в звенящую тишину.

А потом разомкнула пальцы, как и прямой взгляд, после чего направилась сквозь пьяную от бурлящего огня и эмоций толпу. По дорожкам, уводящим все дальше от веселья, от звенящих голосов, музыки и шуршания платьев. Сейчас мне надо было немного побыть одной, привести чувства (которые меня охватывали при виде Джеавир и Витхара) в порядок, а заодно унять покалывающее пальцы пламя.

— Это слишком для тебя, правда, малыш? — спросила, сосредоточившись на том, кого увижу еще не скоро. — Поверь, для меня это тоже слишком.

Здесь не было никого, и, возможно, именно поэтому сейчас дышалось легче. Далеко уходить я не собиралась, но недолгую прогулку позволить себе могла. Прислушиваясь к шуму листьев под легкими порывами не приносящего облегчения в вечернем зное ветра, просто шла. Глядя, как сгущаются сумерки, как закрываются цветы, чтобы заснуть до утра, слушала шум океана и думала о том, каково это: снова стать свободной.

Стоять у схождения трех рек в Ильерре, ощущая звенящую силу воды и свежесть.

Дышать полной грудью.

Чувствовать свой огонь. Свое пламя, собирающееся в ладонях.

На миг представилось, как я поднимаюсь на стены родного замка и что рядом со мной Витхар. Я держу на руках нашего малыша, и мы вместе смотрим на драконов, парящих над пустошами.

Резко развернувшись, свернула с дорожки: обратно решила возвращаться другим путем. Тем более что мечты, не имеющие с реальностью ничего общего, лучше пресекать сразу. В самом лучшем случае они просто отдаляют тебя от той жизни, которая идет здесь и сейчас. В худшем еще и опасны, и мой случай — как раз такой.

Назад я шла гораздо быстрее. Возможно, именно поэтому не заметила увлекшуюся друг другом парочку сразу, а когда заметила…

Скользя ладонями по изгибам тела, подчеркнутым струящейся тканью платья, Витхар впивался в губы Джеавир яростным поцелуем. Подруга отвечала, льнула к нему, вцепившись пальцами в сильные плечи. Повторяя их страсть, отзываясь на нее, как дракон на призыв, над ними клубился огонь.

Мне показалось, что я снова падаю в пропасть, только подхватить меня больше некому.

Попятившись, зажимая руками рот, чтобы не выдать себя даже судорожным вздохом, я развернулась и тенью метнулась в сторону. Бежала, не разбирая дороги, к дальнему выходу из парка. Чувствуя, как бешено колотится сердце, нырнула в коридор-переход, а дальше…

Дальше, кажется, все попадающиеся мне навстречу слуги, хаальварны и стражники просто расступались. Сколько их было, не знаю, я не помнила лиц и ничего не замечала. Просто бежала до тех пор, пока не влетела в свои покои, с треском захлопнув дверь. В груди полыхало так, что было нечем дышать, удавка таэрран обжигала раскаленным железом.

Чувствуя, как внутри разгорается мое-чужое пламя, метнулась к купальням, но не успела. С ладоней сорвался пылающий вихрь, ударив в ковры, и я отпрянула. В лицо дышало жаром, искры сыпались с пальцев, оставляя подпалины там, куда еще не добрался пожирающий обстановку огонь.

— Теарин!

Резкий крик заставил меня обернуться: в дверях стояла Мэррис.