Ты когда–нибудь чувствовала себя одинокой?

Мое сердце бешено билось в груди, пока я смотрела на пустой рюкзак, лежащий около подножья моей кровати. Я могла не заметить его там. Возможно, его оставили для меня. Я в спешке засунула в рюкзак немного одежды и вышла на улицу.

Когда я вышла во двор дома, все ребята сидели на капоте открытого джипа. Он похож на грузовик, но таковым не является. Впереди у него кабина, а сзади он плоский, с двух сторон есть сидения, а сверху фургона находятся балки.

Я увидела Снотти, которая немного улыбнулась мне. Да, да. Знаю. Сейчас она уверенна, что победила, обманным путем заставив меня поехать в поход. Частично. В действительности, я долго решалась на это путешествие.

Ко мне подошел Рон.

– Я не хочу, что бы ты ехала. Ты слишком молода и сейчас тебе приходится через многое проходить.

Осознавая, что все сидящие в машине смотрят на меня, я содрогнулась.

– Ты хочешь сказать, что я не могу поехать?

– Я не говорил этого… практически.

– Я хочу поехать.

Эйви сидел на месте водителя, но потом вышел из машины и подошел к Рону. Он отвел Рона ближе к дому, чтобы я не слышала. Интересно, что он ему скажет? Интересно, о чем они разговаривают?

Спустя несколько минут Эйви и Рон пожали друг другу руки. А потом, Эйви подошел ко мне. Могу сказать, что он в плохом настроении.

– Что?

– Эйви заверил меня, что будет приглядывать за тобой, – сказал Рон, а потом вернул в дом, потому что Дода Юки позвала его.

– Я могу позаботиться о себе сама, – заверила я Эйви, когда Рон скрылся из виду.

– Садись в машину.

– Мне не нравится, что ты мне указываешь.

– А мне не нравится, что избалованная американская сучка задерживает мое путешествие, – он достаточно тихо сказал, чтобы только я могла его услышать.

Если бы я могла убивать взглядом, сейчас бы я смотрела на труп. Избалованная американская сучка – это моя задница. Я не избалованная. Я знаю это, потому что мои родители хотят разрушить мою жизнь. Я серьезно. Один взял меня с собою в путешествие, чтобы доказать мне, что он хороший отец. Бьюсь об заклад, после путешествия он вернется к комфортной жизни холостяка. Второй родитель на лето решил от меня избавиться, чтобы помолвиться с мужланом.

Если бы я была избалованной, меня бы окружали люди, которые любят меня. Как Джессику. Ее родители избаловали ее. Избалованная с заглавной буквы «И». У нее есть не только два брата и сестра, но и родители, которые вместеживут. Они любятдругу друга. Когда они смотрят телевизор, они держатся за руки. Однажды я видела, как они целовались. И это несмотря на то, что у них четверо детей. И они старые. Им сорок лет или около того.

Но в довершении всего, мама Джессики готовит воздушные низкоуглеводные крекеры, которые таят во рту. Знаешь, почему она их готовит? Я скажу тебе почему. По одной простой причине: они нравятся Джессике. Я не лакомлюсь воздушными низкоуглеводными крекерами, тающими во рту лишь потому, что мама не покупает их. Почему? Потому что моя мама не верит в низкоуглеводные диеты.

Как Эйви посмел назвать меня избалованной?

Эйви обошел спереди грузовик. Думаю, он может уехать, не дожидаясь меня. Это как испытание.

Ненавижу испытания.

Но хуже всего то, что я чувствую, что в нашем путешествии будет много испытаний.

Положив руку в карман, я почувствовала еврейскую звезду, которую мне дала Савта. Она рассказала, как старый еврейский воин Иуда Маккавей 26запрятал шестигранную звезду в свой щит. Шестигранник впился в мою руку. Я положила его в карман… как мой собственный щит.

Снова услышав рев мотора, я, не теряя времени, бросила рюкзак в грузовик, а потом запрыгнула в него.

Спустя минуты мы выехали на земляную дорогу, пыль позади нас – это начальное испытание нашего путешествия. Мне приходиться держаться за стенки грузовика, потому что дорога очень каменистая и напоминает американские горки с виражами.

Моя грудь подпрыгивает, словно сумасшедшая. Как будто они не принадлежат моему телу. Я думаю, будет плохо, если мой рюкзак вывалиться из грузовика. Сейчас я не только ответственна за сохранность рюкзака, но и еще я должна убедиться, что я и моя грудь останемся внутри грузовика.

По крайне мере мне так кажется. Один толчок – одно подпрыгивание. Каждый раз, когда я скрещиваю руки на груди, пытаясь придержать их на месте, я теряю равновесие и сталкиваюсь с Ду–Ду (он сидит рядом со мной) или с Офрой (она сидит с другой стороны).

Не мог бы Эйви вести машину немного медленнее? Такое впечатление, будто по этой каменной дороге раньше никто не ездил.

Солнце садится за горами. Красные, желтые и оранжевые цвета рассеиваются за горами, отделяясь от пейзажа, и исчезают в ночи. С каждой минутой нашего путешествия становится все темней. В ближайшее время станет совсем темно.

Спустя час мы, наконец, остановились. Здесь никого нет, хотя я вижу, как вдалеке мигают городские огни, словно звезды переливаются в ночи.

Я и забыла, что мое дикое путешествие началось и я в Израиле.

Так же я знаю, что это военная территория.

Кажется, никто не позаботился о том, как выйти из грузовика. Я пытаюсь рассмотреть окружающую местность, но практически ничего не видно. Я все еще сидела в фургоне, когда ко мне подошел Эйви.

Наши взгляды встретились.

– Ты собираешься выходить?

У меня все еще плохое предчувствие, как будто есть что–то, чего я не вижу. И к тому же, я еще не простила его за то, что он назвал меня избалованной американской сукой.

Когда я не ответила, он, пожав плечами, повернулся и пошел. На улице темно, поэтому я не вижу, куда он идет. Но я знаю, что он куда–то идет, потому что слышу хруст гальки под его ногами.

– Подожди!

Хруст гравия прекратился. А потом я услышала, как он снова приблизился к грузовику. Я чувствую, что он смотрит на меня.

– Я, эмм… мне нужна помощь, чтобы спрыгнуть с грузовика, – неуверенно сказала я.

Я чувствую, как его рука потянулась к моей. Я взяла его за руку, и он осторожно повел меня к краю грузовика. Прежде чем я успела понять, он отпустил мою руку, а затем я почувствовала его руки на своей талии. Он поднял меня с грузовика и аккуратно опустил меня на землю.

Мы стоим лицом к лицу. Не отпуская меня, он обнимает меня за талию. Я не хочу покидать его нежных объятий. Когда он касается меня, я чувствую себя в безопасности, даже несмотря на то, что мысленно я возвращаюсь в тот момент, когда он назвал меня избалованной американской сукой.

От этой мысли я напряглась и отошла от него.

– Ты не мог бы держать свои руки при себе?

Убрав руки с моей талии, он сказал:

– Осторожней со змеями.

– Со змеями?

Моей непреклонности как не бывало. Когда он отошел, я услышала его смех. Змеи? Он пошутил?

– Не волнуйся, – сказал Ду–Ду, передавая мне фонарик, – он хочет тебя напугать.

– Тогда у него неплохо получается, – пробурчала я себе под нос.

Девочки сели на землю, а рядом с ними ребята пытались разжечь огонь. А я стою здесь, около джипа.

Я должна была взять с собой Мутта, он бы защитил меня от змей и грубиянов. Я не планировала привязываться к щенку, но даже несмотря на то, что он раздражает меня и стащил Ferragamo, он запал мне в душу.