Можно многому научиться, погружаясь в путь, по которому мы все идем

– Как ты познакомился с Тэриком? – спросила я на обратном пути в отель.

– Скажу лишь то, что когда он нуждался в друге, я помог ему. И он сделал тоже самое.

– Я рада, что ты познакомил меня с ним.

– А я рад, что ты здесь со мной. Я знаю, ты бы мне не поверила, если бы я сказал, что не все израильтяне ненавидят палестинцев. Ты девушка, которой нужны доказательства. Ты не должна так сильно доверять телевизору.

– Я не доверяю людям.

– Бьюсь об заклад, если ты откроешь глаза, то увидишь красочный мир вокруг себя.

– Возможно. Но по крайне мере меня не часто предают, потому что я всегда ожидаю, что люди меня разочаруют.

Снижая скорость, Эйви остановил машину около обочины и повернулся ко мне.

– Я хочу поблагодарить тебя.

Вдруг в моем рту пересохло.

– За что?

– Ты заставила меня вспомнить, что есть мир, ради которого стоит жить.

– Как я это сделала?

– Ты первый человек, благодаря которому боль от смерти моего брата становится терпимой, – он целует меня прямо здесь, в машине, припаркованной на обочине пустынной дороги. – Когда я с тобой, я становлюсь прежним.

Внутри и снаружи я улыбаюсь. Смущенно глядя вниз, я перебираю пальцами браслет на его запястье.

– Хочешь его?

– Только если ты хочешь мне его дать, – застенчиво сказала я.

Сняв браслет, он закрепил его на моем запястье.

– Этим браслетом ты как будто всем говоришь, что принадлежишь мне. По крайне мере пока.

Наклонившись к Эйви, я накрыла его губы своими. Как и раньше, поцелуи Эйви для меня как наркотики, они дурманят и возносят меня к небесам.

Прежде чем я осознала, я уже сидела у него на коленях. Я чувствую теплоту и мощь его твердого тела, прижатого к моему.

– Мы должны остановиться.

Прикусывая его мучку уха, я пробормотала:

– Ага.

Простонав, он откинул голову назад.

– Эми, я серьезно. Мы находимся в арендованной машине около обочины дороги.

Я прокладываю дорожку поцелуев от его уха к губам.

– Угу.

– Ты хочешь подавить меня, верно?

– Ааагаа.

Мне нравится, как он чувствует себя, находясь рядом со мной. А так же мне нравится дикие ощущения, пробегающие по моему телу, пока я двигаюсь напротив его тела.

Почувствовав, что он сдается моим рукам и рту, я остановилась и села. Хочу сказать, что мы находимся в публичном месте, и любой может заглянуть в окно. Интересно, если мы продолжим, запотеют ли стекла? Не думаю, что в машине может стать еще жарче, чем снаружи. Несмотря на то, что работает кондиционер, я чувствую, что пылаю.

Эйви медленно облизал губы и открыл глаза.

– Я не могу двигаться.

Я засмеялась.

– Я заставила тебя позабыть, что ты все время злишься?

– Окончательно.

– Хорошо. Если тебя это осчастливит, я всегда буду это делать.

Его пальцы скользят к моему плечу, опуская бретельку кофты вниз.

– Я хочу… – говорит он, наклоняясь и легонько целуя мое плечо.

Я знаю, что он хочет сказать. Мне хочется, чтобы он вслух сказал это, но я помню о нашем маленьком соглашении. Не слишком увлекаться.

Жаль, что я уже так сильно на него подсела.

Знаю, если мы зайдем слишком далеко, я буду сожалеть. Да и к тому же, мы остановились около дороги.

– Если ты не прекратишь меня так целовать, я разорву всю твою одежду, – сказала я

С его губ слетел стон, и он откинулся назад.

– Я без ума от тебя.

– Хорошо, вспомни об этом, когда после моего отъезда какая–нибудь красивая израильтянка попытается флиртовать с тобой. А сейчас нам нужно вернуться к остальным или я действительно воплощу свою угрозу.

Спустя полчаса, когда мы ехали по направлению к отелю, Эйви сказал:

– Так что за история с твоими родителями?

Когда он задал этот тяжелый для меня вопрос, я отвернулась к окну.

– Я не хочу говорить об этом.

– Почему нет? Многие родители разводятся.

Да, но для начала мои родители никогда не были женаты. Каждый раз, когда я пыталась рассказать эту историю своим школьным друзьям, я всегда чувствовала, что они считают, будто моя мама переспала с каким–то университетским парнем и забеременела. И хуже всего то, что это не так уж и далеко от истины.

– Расскажи мне о своих родителях, – возразила я. – Я никогда не слышала, чтобы Рон или мои тетя с дядей говорили о них.

– Особо не о чем говорить. Мама работает учителем в Мошав, а отец коллега твоего дяди. Хорошо, теперь ты расскажи.

Я тяжело вздохнула.

– Мои родители никогда не были женаты, да и по правде говоря, я никогда не должна была родиться. Большущая шестнадцатилетняя ошибка.

Вот, я рассказала ему. Мое лицо пылает, а глаза на мокром месте. Держать себя в руках – лучшее, что я могу позволить себе в данном обстоятельстве. Я тысячи раз думала о своей ошибочной жизни. Если честно, я раньше никогда не озвучивала эти мысли вслух.

Мы подъехали к отелю, и Эйви припарковался на стоянке.

– Я не очень верующий человек, но я уверен, есть очень важная причина твоего рождения.

– Ты говоришь как раввин 34.

– Нет, я всего лишь пастух овец.

– Эйви, ты НАМНОГО выше этого и ты сам это знаешь, – откинувшись на спинку кресла, я вздохнула. – Не хочу, чтобы сегодняшний день заканчивался.

Он послал мне одну из своих ослепительных улыбок.

– Я тоже.

В течение нескольких минут я смотрю в его глаза, а он удерживает мой взгляд. Мы ничего не говорим, да и нет слов, которые могли бы выразить то, что я хочу ему сказать. Или есть?

– Эйви.

– Шшш, – прошептал он, прикладывая палец к моим губам. – Я знаю.

Я неохотно вышла из машины и направилась в вестибюль отеля.

Ребята уже ждали нас.

Когда я увидела Снотти… точнее О’Снат… одиноко сидящую в углу, я подошла к ней.

– Мне жаль, что я сказала о том, что ты носишь коротки кофты, обтягивающие штаны и что у тебя плохая грудь.

О’Снат в замешательстве покачала головой.

Я смотрю в пол, топчась с ноги на ногу.

– Я имею в виду, что ты действительно носишь облегающие штаны…. а твоя грудь меньше моей. Но прекрасная грудь. И я уверена, что в Израиле модно носить облегающие брюки.

Ее темные брови приподнялись.

– Ты пытаешься извиниться передо мной? Если это так, то у тебя ужасно получается.

Я развела руки в сторону.

– Дай мне отдышаться. Я не привыкла быть ласковой и просить прощения.

О’Снат встала.

– Я сожалею, что сказала, что у тебя обвисшая грудь. Твоя грудь тоже не плоха, – она протянула мне руку для пожатия. – Перемирие?

Минуточку, подождите.

– Ты никогда не говорила, что моя грудь обвисшая! – говорю я, игнорирую ее фальшивое перемирие.

– Я не говорила тебе этого в лицо, – призналась она.

Думаю, я заслужила это оскорбление. А я буду держать язык за зубами и не скажу ей, что называла ее Снотти почти с самого начала нашего знакомства.

Мы истерически засмеялись, а все остальные смотрят на нас так, будто мы картофельное пюре. Две двоюродные сестры картофельное пюре.

– Мы можем пойти прогуляться? – спросила она.

Выйдя из отеля, мы бесцельно направились к парковке.

Я пнула камушек под ногами.

– Я не хотела приезжать на лето в Израиль. И я не хотела здесь кому–либо понравиться.

Спускаясь вниз по дороге, она тоже пнула камушек.

– Я удивилась, когда узнала, что у Рона есть секретная дочь. Думаю, каким–то образом я ревновала к тебе.

Я? Секретная дочь? Уверена, будучи названной секретной, меня также считают незаконной.

– Поверь мне, тебе не к чему ревновать. По крайне мере твои родители любят друг друга.

– Но у Рона работа лучше. Ты должна им гордиться.

Итак, наверное, тебе интересно, чем по жизни занимается Рон. Все что я знаю, так это то, что он работает в сфере обеспечения безопасности.

– Не такое уж это и большое дело, – в конце концов, в наши дни многие работают в этой сфере.

О’Снат дотронулась до моего плеча, останавливая меня.

– Ты шутишь? Мама сказала, что он подписал контракт и работает помощником начальника Национальной Безопасности США.

Что? Я не знала этого. Думаю, я даже никогда не спрашивала его об этом. Я была слишком занята, злясь на него из–за того, что он не лучший отец.

– Да, конечно, но он немного рассказывает об этом.

– Возможно, он не может, потому что это секретная информация.

Я с трудом представляю, как начальник Безопасности США мог нанять Рона в качестве помощника. В конце концов, я привыкла думать о нем только как о Доноре Спермы.

О’Снат повернулась ко мне.

– Ты не знала, чем он занимается, пока я тебе не сказала, верно?

– Я никогда не была папиной дочкой, если ты это хочешь сказать. На самом деле я не близка со своей семьей. Моя мама витает в собственном мире, а Рон точно не самый лучший отец. У меня даже нет двоюродного брата, который любил бы меня. Ну, кроме твоего брата, но я не могу разговаривать с ним по–английски. Вероятно, если бы я могла, я бы тоже ему не понравилась.

– Ты точно не самый веселый человек.

– Ты шутишь? Я многое могу показать. Например, я могу показать, как не переборщить с макияжем и не испортить его. Я гений причесок, я даже умею плести французскую косу. А так же я многих знакомых могу обыграть в теннис. А что ты можешь предложить? – спросила я, уперев руки в бока, ожидая ее ответа.

– Я могу скакать на лошади без седла, а еще я хорошо танцую. И если ты поближе со мной познакомишься, ты узнаешь, что я хороший человек, – сказала она, уверенная, что обыграла меня.

Мне кажется, что езда на лошади без седла не особо отличается от поездки в джипе по горной местности, но все же у нее есть свои заслуги.

– И?

– И я могу сказать, что с тех пор, как Эйви познакомился с тобой, он изменился. Сейчас он улыбается… После смерти его брата, он редко улыбался. Думаю, я не буду возражать, если вы будете вместе, и ты сделаешь его счастливым.

Мы обнялись. Я счастлива, что у меня есть кузина, которая может ездить на лошади без седла.

А так же, она моя подруга.