Она медленно шла по тропинке так, как будто плыла по воздуху — едва касаясь земли мягкими лапами и гордо подняв белый пушистый хвост. Проходя мимо куста цветущей сирени, она поморщилась, ощутив плывущий от куста пряный аромат, и скосила глаза влево: там, под кустом, лежал огромный черный кот; его глаза были прикованы не к ней, прекрасной представительнице рода кошачьего, а к какой-то неизвестной точке тропинки, к чему-то невидимому для других, но, несомненно, очень важному для него. Кот излучал самоуверенность и самодовольство.

В конце тропинки сидел еще один кот — молодой, почти котенок, дымчато-серый с белыми лапами, круглыми зелеными глазами и невероятной длины белыми усами.

Кошка свернула с тропинки и остановилась в задумчивости. Повернуть обратно? К тому черному? Или пройти по тропинке вперед и подойти к молодому коту, такому ласковому и нежному?

«Жизненный опыт — хорошая вещь. Можно рассчитывать и на защиту, и на понимание, — рассуждала кошка. — Но молодость — ах, молодость!.. — это так романтично. Восхищенные взгляды, вздохи при Луне, компания на охоте — например, на мышей…»

Не дожидаясь, пока она сделает выбор, старый кот внезапно бросился на молодого. Тот отскочил с тропинки, перепрыгнул канаву и занял более удобную позицию у корней огромного дуба. Кошачьи вопли огласили всю округу.

«Да что же это такое?! — возмущенно подумала кошка. — Эти проклятые коты готовы ввязаться в драку по любому поводу и разодрать друг другу шкуру. Зализывай потом чужие раны! И все равно этого никто не ценит!»

Этой кошкой была я. Мне снился сон.

Не оглядываясь, красавица-кошка пошла вбок от тропинки, обогнув куст смородины. Что там впереди? Забор?

Коты за ее спиной самозабвенно вопили. Сначала их истошное мяуканье напоминало пожарную сирену, потом будильник, потом телефон. Будильник или телефон?.. Будильник! Нет, телефон!

Усилием воли я открыла глаза и обнаружила, что в комнате горит свет, — когда это я успела его включить? — а сама я сижу на кровати с телефонной трубкой у уха и, кажется, что-то говорю.

— Очнись, что ты плетешь! — услышала я в трубке голос Вики. — Просыпайся немедленно, или я за себя не отвечаю!

— Сейчас, сейчас, — пробормотала я и огляделась. На противоположной стене что-то прыгало, ах да, там же зеркало, а в нем растрепанная сонная мегера в ночной рубашке, с телефонной трубкой у уха. И всего-то полпервого ночи…

— Тебя иначе не застать, ты мне нужна, я без тебя не справлюсь! — продолжала моя подруга с обычной для нее настойчивостью. — Завтра вечером мы с тобой едем ко мне на дачу, встречаемся на вокзале в шесть!

— Слушаюсь, — едва успела ответить я, прежде чем она повесила трубку.

Услышав короткие гудки, я поняла, что — наконец-то! — проснулась. Проснулась и начала рассуждать.

«Для чего я ей там, на даче, понадобилась? Что „такого“ могло произойти? Кого-то убили? Или ограбили? — Я заинтригованно вздохнула. — Интересно, кого? Наверное, кого-то близкого — знакомого, соседа — иначе к чему такая спешка? Правда, она ничего конкретного мне не сказала, но если не ограбили и не убили, тогда…»

Я перевернулась на другой бок, лицом к стене. На ней — на стене — тут же проступила картинка: Вика сидит за столом на дачной веранде, подперев лицо рукой, печально смотрит в окно и курит сигарету за сигаретой… Наверняка, кого-то убили. Или… или… или это любовь!

«Возможно ли такое? — спросила я себя. — Конечно, еще как! Давно пора было влюбиться! И вот Вика… Впрочем, нет, — оборвала я свои фантазии. — Должно быть, здесь что-то другое. Ведь о любви мы вполне могли бы поговорить по телефону, не обязательно на место происшествия выезжать. А раз зовет, значит — надо! Значит, завтра в шесть!»

Когда мы с Викой вышли из электрички на маленькой станции, солнце уже почти село, и стало прохладно. Я пожалела о том, что теплый свитер был не на мне, а в сумке. Это значительно увеличивало ее объем, но доставать его было лень, а идти до Викиного участка — всего пятнадцать минут. За такое время насмерть не замерзнешь.

Толпа, сошедшая с электрички вместе с нами, быстро растеклась по тропинкам и дорожкам. А нас догнал мужчина лет тридцати пяти, во всем джинсовом и с почти крысиным хвостом на затылке. Трехдневная щетина ему, несомненно, шла. Он радостно поздоровался с Викой и заговорил, заглядывая ей в глаза, о каких-то общих знакомых.

— Познакомься, это Игорь, почти наш сосед. Он напротив нас через улицу живет. А это моя подруга Юля, — представила нас Вика друг другу.

Почти сосед, кивнув в мою сторону, продолжал свой монолог. Вика лишь изредка вставляла восхищенные междометия.

Я перестала слушать их почти сразу. После городского шума на меня обрушилась тишина, и я слушала только ее. И вдыхала запах леса, который окружал садовые участки, так, будто собиралась вдохнуть весь мир за один вдох. Вслушиваться при этом в человеческие голоса было выше моих сил.

Через железную калитку мы вошли на окруженную забором территорию товарищества садоводов. Дыхание леса кончилось, моя голова стала работать чуть лучше, и я вспомнила недосмотренный сон.

Мне часто снились достаточно вещие сны, но этот… Этот был довольно необычным. Интересно, что он означал? Может быть, мне надо было сделать какой-то выбор? Принять решение? Но единственное за последнюю неделю решение за меня вчера приняла Вика.

В переполненной электричке нам так и не удалось как следует поговорить: на единственном доставшемся нам свободном месте мы сидели по очереди, причем я читала, а Вика вязала.

— В четверг к Зайцевым залезли, — услышала я голос Игоря. — И опять ничего не взяли. Они дома были, спали на втором этаже. Утром проснулись — внизу все перевернуто.

«Вот оно, кодовое слово: залезли, — отметила я где-то в глубине сознания. — Вот, значит, по какой причине я тут!»

— А раньше лазили лишь к тем, кого дома не было, — удивленно заметила Вика.

Она хотела еще что-то добавить, но из-за поворота навстречу нам выскочил лохматый пацан лет тринадцати-четырнадцати, бросился к Игорю, схватил его сумку и что-то тихо зашипел, кидая на Вику свирепые взгляды. Не сказав ни слова, Игорь быстро пошел вперед.

— Это его сын, — пояснила подруга, когда они скрылись за поворотом. — По-моему, он его ко мне ревнует.

— Заслуженно?

— Не знаю.

— А ты? Ты-то как?

— Еще не решила, — подчеркнуто беззаботно ответила она.

Я почувствовала в ее голосе некоторую неискренность, но решила не приставать.

Через несколько шагов моя подруга остановилась, поставив тяжелую сумку на траву.

— Отдохнем немного, — предложила она и задумчиво добавила: — Что-то меня моя Наташка не встречает?..

Достав из своей сумки свитер, я накинула его на плечи и огляделась. По обе стороны улицы, в окружении яблонь и грядок с овощами, стояли деревянные домики. Они находились так близко друг от друга, что невозможно было решить, где проходят границы участков. От улицы они отделялись забором из штакетника, а кое-где — сеткой.

Я обратила внимание на старенький домик по левую сторону улицы напротив того места, где мы стояли. Он был похож на бездомную, но еще не успевшую одичать собаку: зеленая краска с него уже облезала, когда-то белые оконные рамы слегка посерели. Дом все еще выглядел довольно аккуратно, только грядки начали зарастать сорняками.

— Не туда смотришь, — потянула меня за руку Вика. Я обернулась.

Напротив зеленого дома, с другой стороны улицы, расположился интересный экспонат темно-коричневого цвета с открытой верандой, эффектными навесами и необычными окнами. Ровные газоны, подстриженные кустики, альпийские горки… Красота! Непонятно только, где у них овощи растут.

— Ну как?

— Прелесть, — ответила я. — Почти Европа.

— Ну, не Европа… но уже глубокая Прибалтика. У меня такого никогда не будет, — вздохнула Вика.

Я начала надевать свитер, стараясь делать это как можно медленнее, чтобы оправдать наше долгое стояние напротив коричневого дома. Наконец мы взяли сумки и пошли дальше.

— Там недавно хозяин умер? — кивнула я через плечо в сторону полузаброшенного зеленого домика. — И дети редко приезжают, так?

— Откуда ты знаешь? Он действительно умер. От инфаркта.

— Это сюда залезли?

— Нет, что ты. Пойдем. Потом покажу.

Повернув налево, мы прошли немного по улице и вошли в голубую калитку, пригнувшись под кустом черноплодной рябины.

Я уже бывала на даче у Вики и помнила: крыльцо располагалось с другой стороны. Для того чтобы подойти к нему, нужно было обойти дом; туда вела дорожка, огибающая кусты жасмина, однако с тех пор кое-что изменилось: исчезли кусты, да и дом стал как будто ближе к дорожке.

Обогнув дом, мы увидели Викину дочь Наталью — длинноногую девицу в шортах и майке, с пушистой косой. Она прыгала вокруг яблони с длинной палкой в руках, размахивала ею и кричала:

— Ванда, слезай оттуда немедленно! Слезай, они тебя боятся!

Мы подошли ближе.

— Сними ее, мам, она всех птенцов съест, — повернувшись в нашу сторону, обратилась к Вике ее дочь. Затем она оперлась на палку и замерла в ожидании. Должно быть, в ожидании Викиных действий.

Среди веток яблони я разглядела скворечник на длинном шесте. На его крыше, свернувшись клубком, лежала белая пушистая кошка.

— Ванда, иди сюда, — позвала Вика.

Кошка задумчиво посмотрела на нас, свесив хвост к летку скворечника. Слезать она, определенно, не собиралась.

— Я бы, на месте птицы, ее за хвост клюнула, — выразительно произнесла моя подруга.

— Мам, птицы спят уже.

— Ну так оставь кошку в покое, она потом сама слезет. Бери сумку, пойдем в дом.

Вход в дом выглядел несколько непривычно: перила исчезли, вместо ступенек торчали кирпичи, а от них к входной двери можно было пройти по хлипким дощечкам, державшимся на толстых шпалах.

— Осторожней, папа дом перестраивает, — предупредила меня Вика. — Как всегда, — своими силами. Папа, мы приехали!

Из-под дома вынырнул Владимир Яковлевич в старых, заляпанных краской брюках и пыльной рубашке.

— Очень хорошо, привет! Мне помощь понадобится, — сказал он, стряхнув с густой шевелюры какие-то щепки, и нырнул обратно.

Вика поднялась на крыльцо и обернулась ко мне.

— Иди за мной, — велела она. — По кирпичам — слева, а по доскам — в центре. Вот эта доска качается, будь внимательна, а то она размахнется и может так наподдать!

Без осложнений преодолев импровизированное крыльцо, я вошла на веранду и осмотрелась.

Узкая когда-то верандочка превратилась в огромную комнату. У одной стены стоял слегка разломанный диван, у другой — соседней — резной старинный буфет с фигурными стеклами в дверцах, потемневшим зеркалом и заржавевшими железными ручками.

Около входной двери гудел холодильник, рядом с ним притулилась газовая плита. Напротив дивана на табуретке покачивался старенький черно-белый телевизор.

Единственным неудобством было вертикальное бревно посреди веранды, которое уходило в потолок. Вплотную к нему стоял обеденный стол со стульями, а на самом бревне на гвоздиках висели полотенца.

Убрав в холодильник привезенные из Москвы продукты, мы приступили к приготовлению ужина: засыпали в закипевшую воду макароны, натерли сыр и сорвали с грядки пучок зеленого лука размером с петушиный хвост.

Наталья крутилась рядом, сообщая дачные новости: на колодце починили насос; поспела первая клубника; к Ванде приходил новый кот, он в нее влюблен, но ей не нравится; Ванда поймала двух мышей и съела.

— Ужин готов, — наконец объявила Вика. — Зови дедушку и ставь тарелки. Юль, пойдем со мной макароны сливать.

— Дед, пора ужинать, — крикнула Наталья в небольшую дыру в полу. — Скоро зять придет!

— Какой зять? — удивилась я.

— Молодой, — не очень понятно пояснила Наталья. — Он к нам по вечерам иногда приходит.

— Не к нам, а к дедушке, — возразила Вика. — Футбол смотреть. Сейчас чемпионат мира показывают.

Наталья насмешливо посмотрела на мать, но ничего не сказала.

Вика выдала мне дуршлаг, потом с помощью полотенца подхватила кастрюлю и, толкнув ногой входную дверь, ловко сбежала с крыльца.

— Иди быстрее, кастрюля горячая, — крикнула она, глядя, как неуверенно я наступаю на дощечки.

Спрыгнув с последнего кирпича, я вслед за Викой подошла к облезлой чугунной раковине, над которой склонился кран водопровода местного значения. Из раковины вода стекала прямо в канаву. За этой канавой был уже другой участок.

— Держи крепче, — сказала мне Вика, наклоняя кастрюлю над дуршлагом. — Кран не открывай. Ты еще не забыла, что водопроводной водой только посуду моем и грядки поливаем? Да? А за питьевой ходим на колодец на третьей улице.

Когда мы вернулись в дом, Наталья, не слишком торопясь, расставляла на столе тарелки.

— Зять еще не пришел, — ехидно сообщила она.

— Чей он все-таки зять? — полюбопытствовала я, когда Вика разложила по тарелкам макароны. Я знала, что близких родственников, кроме родителей и дочери, у моей подруга не было. Да и в дальних ее родственниках я немного разбиралась.

— Он зять старого зятя, — ответила Вика, убирая со стола грязную терку. — Он на его дочери женат.

— А старый зять чей зять?

— Старый ничей. Старый сам себе зять. Там два зятя живут. И сын с ними.

— Сын? — удивленно спросила я. — Чей сын?

— Молодого зятя.

— А мать у него есть?

— А как же. Она дочь старого зятя, он с ней разводится. Вилки раскладывай.

— Подожди, кто с кем разводится?

— Молодой зять разводится, — влезла Наталья. — Он не любит ее, он мою маму любит. Он музыкант, он для нее на флейте играет, вы скоро услышите.

Хмыкнув, она скорчила недовольную рожу и показала язык буфету.

— Наташа! — грозно произнесла Вика.

— Да ладно, мам, мне десять лет, я уже большая. Я видела, как вы с ним под забором целовались.

— Что ты мелешь?! Под каким забором?! — взорвалась моя подруга.

— Под каким это забором? — вежливо поинтересовался Викин папа, заходя в дом. Он подошел к бревну с полотенцами, вытер мокрые руки и сел за стол.

— Не под забором вовсе, а у забора, — пробормотала Вика. — Под березой. Папа, ешь сыр и макароны. Так вот, у молодого зятя есть сын. Ты их уже видела — и зятя, и сына. Молодого зятя зовут Игорь. А его сына — Антон.

— А старого?

— Просто зять. Его, конечно, как-то зовут, но я не знаю. Лук берите.

Я сосредоточенно жевала, пытаясь понять, откуда взялись зятья, но ситуация не прояснялась. Видимо, недоумение так сильно отразилось на моем лице, что Владимир Яковлевич не выдержал.

— Сейчас объясню, — сказал он, снисходительно усмехнувшись. — На соседнем с зятьями участке жил человек по фамилии Загорский. У него была дочь. Вика, где соль?

— Соль вот здесь, за тарелкой.

— Ага, вижу. И на дочери Загорского женился зять.

— Чей зять? — опять спросила я. Автоматически спросила, как попугай, поскольку совершенно ничего не понимала.

— Ну, его зять, Загорского.

— Да ничей, — вмешалась Вика. — Он тогда еще не был зятем, он был посторонним человеком. Женившись, он купил соседний участок. И у него родилась дочь, на которой женился молодой зять.

— Загорский участок продал, — добавил Владимир Яковлевич. — А с дочерью он развелся.

— Подождите, — не выдержала я. — Кто с дочерью развелся?

— Зять развелся.

— А зачем он купил участок Загорского?

— Папа, ты непонятно объясняешь, — повернулась Вика к отцу. — Как это тебя студенты понимают?! Давай сюда грязную тарелку. Наталья, достань чашки.

— Еще ни один студент не жаловался, — обиделся Владимир Яковлевич.

— Зять женился на дочери Загорского и купил соседний с Загорским участок, — продолжала Вика, разливая чай. — А на его дочери женился молодой зять и стал зятем старого.

— А был чьим? — совсем запутавшись, поинтересовалась я.

— Он не был зятем, пока не женился на дочери зятя, — медленно и внятно произнес Владимир Яковлевич. — И тогда стал зятем зятя.

— И помни, они не знают, что мы их так называем, — предупредила меня Вика, когда мы закончили ужинать. — Уже стемнело, пойдем наверх, выспишься в тишине.

«Верхом» назывался второй этаж, на который вела деревянная лестница. Там, в душной маленькой комнатке, стояли две кровати, столик у окна и этажерка со старыми журналами. В окно был виден соседский дом и почти весь соседний участок, причем комната второго этажа в том доме сквозь освещенное окно просматривалась из нашей комнаты почти вся.

Вика сразу же заснула, а я долго ворочалась с боку на бок.

Тишина оказалась обманчивой: конечно, не было обычного городского шума, зато громко лаяли собаки, без умолку трещали всевозможные кузнечики, а раз в десять-пятнадцать минут мимо проносились поезда, грохоча, как мне казалось, под самым окном. К середине ночи я уже различала равномерно постукивающие скорые поезда, электрички, подходящие к станции с переливчатым посвистыванием, и тяжелые товарные составы, громыхающие так, словно они подпрыгивали на рельсах, а их грузы ударялись о стенки вагонов.

— Ну так что? — спросила я Вику после завтрака. — Зачем вызывала?

Владимир Яковлевич снова полез под дом. Наталья умчалась к подружке, сообщив, что вернется к обеду. А мы с Викой сидели на скамейке у дорожки, блаженно подставляя теплому солнышку руки и ноги.

— Ну слушай: к нам на дачи залезают воры. Уже залезли на четыре участка, все вверх дном перевернули, но ничего не взяли. По крайней мере, так хозяевам кажется; попробуй там разберись, когда все вверх дном! Причем я на других дачах спрашивала — на тех, которые за колхозным полем, и на тех, что с другой стороны от железной дороги, — к ним никто не лазил.

— И что ты хочешь? Чтобы мы этих воров поймали? — мечтательно поинтересовалась я и закрыла глаза, кожей ощущая прикосновение солнечных лучей. Сначала солнышко лишь слегка поглаживало, но внезапно с неожиданной силой вцеплялось в каждую клеточку моего незагоревшего тела.

— Нет, это необязательно, — так же мечтательно ответила Вика. Наш мечтательный тон, естественно, относился к солнцу, а не к ворам. — Мне всего лишь надо, чтобы они к нам не залезли. Ну а если их вычислим — тоже хорошо.

— Тогда рассказывай все, что знаешь, — тем же тоном попросила я.

— Девочки, идите сюда, — громко позвал нас Владимир Яковлевич, выбравшись из-под дома.

— Дом подержать надо? — откликнулась моя подруга.

— Да нет, — улыбнулся он. — Всего лишь бревно.

Совместными усилиями мы водрузили огромное бревно на бетонные столбики нового фундамента, потом присели на это бревно отдохнуть.

С улицы послышались мелодичные, приятные, но несколько однообразные звуки. Я с любопытством взглянула на Вику: она прислушивалась, затаив дыхание.

— Это наш непризнанный гений играет, — непринужденно заметил Владимир Яковлевич, кивнув в сторону улицы с ироничной улыбкой. — Он здесь редко играет, поскольку соседи ругаются. Лучше бы он добровольных слушателей нашел, а не вынужденных. Или сочинил бы что-нибудь стоящее.

— Ты не понимаешь! — нервно возразила Вика, едва удостоив папу взглядом. — Это фантазия на тему… — она замялась и растерянно посмотрела на меня.

— По-моему, там всего две ноты, — продолжал Владимир Яковлевич. — Максимум три.

— Значит, это фантазия на тему двух нот! — отрезала Вика и встала. — Юль, иди за мной, я тебе соседей покажу.

Мы двинулись вдоль канавы, которая служила границей двух участков.

— Смородина, крыжовник, малина, — перечисляла Вика то, мимо чего мы проходили. — Соседи с этой стороны — Роза Дмитриевна и Сергей Васильевич. Пенсионеры. Детей у них нет.

На их участке на ровных, огороженных грядках росла всякая всячина в количестве, явно превышающем потребности двух пенсионеров. Должно быть, излишки у метро продают.

— Вон там, за водопроводной трубой, живет Ираклий. Ему за восемьдесят. Два образования; до сих пор работает. Жена давно умерла, а дети и внуки приезжают редко, им больше нравится отдыхать, чем помогать. Так что он сам копается в земле понемногу. Пчел разводит. Вон он, смотри, картошку окучивает.

Я увидела высокого, почти лысого старика с приветливым выражением лица, уверенно махавшего тяпкой и вообще выглядевшего сильно моложе своих лет.

Обойдя парник, Вика повела меня дальше.

— Слева от нас — Людка. Ей лет сорок. Одинокая. Сейчас она в Москве, — продолжала рассказывать подруга. — Она ужасная. То есть не она, а ее участок. У нее там лес растет: елки, березы, осины, дубы. Она их поливает, удобряет и новые деревья сажает! Из леса их приносит, представляешь?! А от этих зарослей на наш участок тень падает! Видишь ветки над нашим сараем? Это ее дикая груша. На три метра на наш участок залезла. Из-за этих веток у нас вишня в тени. На других ее соседей тень тоже падает, особенно на тех, что слева от Ираклия. У них есть сын, он недавно школу закончил. Он моей Наташке нравился, я уж думала — будущий зять растет, а он весной женился и теперь беременную жену зеленой рябиной из трубки обстреливает. Детский сад! Да оно и к лучшему: его мать нам в качестве родственницы по характеру не подходит. А теперь пойдем окучивать картошку. Ираклий знает, что надо делать.

— Я думаю, что на все участки залезает один и тот же вор, а не много разных: он везде ведет себя одинаково, — сказала Вика и взмахнула тяпкой, наполовину засыпав землей картофельный кустик. Я стояла рядом без дела, так как вторую тяпку нам найти не удалось: про нее Вика помнила только, что на прошлой неделе оставила ее в малине. — Залезает он среди недели, по вторникам или четвергам. К Зайцевым — в четверг. Ведет себя этот вор очень необычно: ничего не берет, зато все раскидывает, оставляет после себя ужасный беспорядок и уходит.

— А еще что об этом известно? — отскочив от занесенной над моей ногой тяпки, спросила я.

— Есть еще один интересный факт: номера этих участков двадцать один, двадцать восемь, сто двадцать восемь, восемьдесят два. Они все недалеко от нас, в нашей половине участков. Даже, пожалуй, в нашей четверти. Мне кажется, это потому, что здесь в заборе есть калитка в лес. И деревенские через нее ходят, и разные дачники, чьи участки дальше от станции, чем наши. Они не через лес идут, а через нас.

Вика замолчала, согнувшись над картофельной ботвой. Я обошла грядку и встала с другой стороны.

Окучив ближайший к канаве рядок картофеля, подруга обернулась ко мне и попросила:

— Подвяжи этот куст смородины. Он мне мешает, его ветки на картошку падают.

Я связала ветки смородины друг с другом, получив кустик, похожий на гигантскую луковицу зеленого цвета, и вдруг увидела под кустом такой же смородины на соседнем участке старушку. Она просто сидела на корточках, держась за ветки, и следила за Викой.

Я хлопнула Вику по плечу и кивнула в направлении старушки. Вика поморщилась.

— Это Роза Дмитриевна, — прошептала она, тихо шевеля губами в ритме движений тяпки. — Подслушивает и подглядывает. Причем делает это исключительно из любопытства. Ей все про всех знать надо, понимаешь?

Заметив, что ее увидели, соседка зашевелилась и вылезла из-под куста с пучком неизвестно откуда взявшихся сорняков в руке. Ее вытянувшаяся трикотажная то ли рубашка, то ли майка грязно-серого, а может, грязно-голубого цвета великолепно подходила по стилю к старым спортивным штанам с заплатками в разных местах.

— Вика, здравствуй! — громко крикнула она, словно мы стояли не в двух метрах от нее, а, по крайней мере, в двадцати двух. — У тебя гости?

— Здравствуйте, Роза Дмитриевна, это моя подруга, — как ни в чем не бывало ответила Вика и повернулась ко мне: — Пойдем, вторую тяпку поищем.

Она увела меня от картофельной плантации и тихо сказала:

— Серьезные вещи надо обсуждать шепотом. Здесь все прослушивается и просматривается. А Роза Дмитриевна у нас вроде местного радио: все слухи собирает и по участкам распространяет, а половину из них сама придумывает. И вообще, всё близко, и все слышно. Выйдешь на крыльцо, плюнешь — в соседа попадешь. Так что будь осторожна. А пока пойдем, я тебе обворованные дома покажу. Роза нам все равно спокойно поговорить не даст.

Мы вышли за калитку — на улицу — и повернули налево. Потом — еще два раза налево. Наконец Вика указала на большой, недавно построенный дом с блестящей на солнце крышей, покрытой металлическими листами. Больше всего этот дом напоминал крепость, особенно по сравнению с хлипкими соседними домишками.

Железный, покрашенный в черный цвет забор вокруг участка был в полтора моих роста, не меньше. А увесистый замок сообщал о том, что владельцев нет дома.

— Ну и домик! Как ему удалось туда забраться?! — удивилась я.

— Как на участок попал, не знаю, а в доме он оконное стекло выставил и через окно в комнату залез. Мне это Роза рассказала. Живут здесь какие-то высокопоставленные в прошлом товарищи. В прошлом — «товарищи», а сейчас, должно быть, бизнесмены. Богатые. Приезжают не очень часто. Посмотрела? Идем к следующему дому.

Мы шли не спеша, я успевала рассматривать участки по обе стороны улицы, да и сама улица мне нравилась: много зелени, трава под ногами, шиповник, сирень и жасмин вдоль канавы. Сирень уже отцвела, а изысканный аромат жасмина будоражил кровь и волновал душу.

— Теперь вон тот участок, — сообщила Вика, махнув рукой. — Дом в глубине, за деревьями, отсюда видно плохо. Здесь он тоже стекло выставил, причем окошко совсем маленьким было. Наверное, просунув в него руку, открыл шпингалет.

Я обратила внимание на хитрый запор на калитке и показала его подруге.

— Да, с замками у них все в порядке, — согласилась она. — Теперь идем обратно, следующий дом недалеко от «Прибалтики».

Остановившись перед ярко-желтым домом, Вика закричала:

— Алла Павловна! Добрый день! Как у вас дела? Как Марина?

У забора появилась пожилая женщина; я не видела, откуда она подошла, так как наблюдала за мальчиком младшего школьного возраста, катившим по дорожке огромный, взрослый велосипед. Он вывел велосипед из калитки, взгромоздился на него, держась за растущее у забора дерево, и помчался по улице.

Он ехал стоя, поскольку до седла не доставал, и велосипед под ним болтался из стороны в сторону: мальчик наклонялся вправо — велосипед влево, мальчик влево — велосипед вправо.

Женщина, бабушка этого мальчика, приветливо улыбнулась Вике:

— Добрый день. А Марина отдыхать уехала, я одна здесь с внуком сижу. Сама-то я весной на пенсию вышла, а муж еще работает. Ну да ничего, я справляюсь. Только вот от мотоциклистов житья не стало, страшно внука с велосипедом отпускать. Я им даже замечание сделала!

— Алла Павловна, у вас ведь дом был зеленого цвета, верно?

— Ну да, был, мы его недавно перекрасили. И забор новый поставили. Ты, наверное, про воров узнать хочешь? Мы с внуком на втором этаже ночевали, ничего не слышали. Спускаюсь утром — беспорядок кругом и входная дверь открыта. А ведь я дверь запираю и замок на калитку на ночь вешаю — одним страшно ночевать.

Мы с Викой переглянулись.

— И ничего не взяли?

— Как будто ничего. И продукты на столе были: сгущенка, конфеты. Даже водку не взяли.

Попрощавшись, мы повернули обратно — последний участок находился на Викиной улице.

— Мы с ее дочерью в детстве дружили, да и теперь иногда общаемся. Они люди не особенно богатые, чего к ним залезать?.. — рассуждала Вика. — И все-таки странно, что водку не взяли… Теперь так: когда будем проходить мимо нашего участка, посмотри налево, туда, где живут зятья. А дальше, через участок от них, четвертый ограбленный дом, к нему тоже подойдем. Там живут пенсионеры, их дети сейчас работают за границей, изредка приезжают — в отпуск. Ну, смотри налево!

Я бросила взгляд на указанный участок. Цветы вдоль дорожки. Кусты смородины. Картошка. Елки у калитки. Ничего особенного.

— Перед домом никого нет, — сообщила я. — За домом — не вижу. А кто нам нужен?

— Сейчас никто. Я просто хотела, чтобы ты туда посмотрела. И все.

Вика вдруг стала задумчивой и замедлила шаг.

— А на следующем участке что? — поинтересовалась я, переведя взгляд дальше. Мне казалось неприличным так откровенно пялиться на жилище зятьев — вдруг появится кто-нибудь из них?..

— На соседнем? — переспросила Вика. — Гора.

Я удивленно воззрилась на непроходимые заросли, но не обнаружила там даже небольшой возвышенности, не говоря уже о горе.

— Вик, откуда там гора? Ты ничего не перепутала?

— А? Что? Да нет, — ухмыльнулась Вика, — это его фамилия. Раньше этим участком владел Загорский. Лет пятнадцать назад он продал его Горе. Гор двое: отец и сын. Отцу девяносто, сыну шестьдесят, оба одинокие. Пьют. Жена старого Горы умерла, а про женщин молодого я ничего не знаю. Приезжают Горы примерно раз в месяц, за участком не ухаживают. Забор совсем развалился. И дети к ним залезают, играют там. Наши дети, с участков.

— Во что играют? В воров?

— Нет, в Кентервильское привидение. Или в Призрак Замка Моррисвиль, не знаю точно. А за кустами кусочек дома виден. Дом каменный, оштукатуренный снаружи, и решетка в окне — прямо замок. Это все от Загорского осталось. Ну, хватит его разглядывать, иди на следующий дом взгляни.

Соседний дом был голубого цвета, с виду обыкновенный; участок ухожен, цветы, грядки — все как положено. Даже лучше, чем положено: совсем без сорняков.

— Ну что, дом обычный, — пожала плечами я, обернувшись к Вике.

— Да, — кивнула она. — Только рамы двойные, а в остальном дом как дом. Зато внутри, говорят, красиво. Стены лаком покрыты, водопровод в доме, паровое отопление… И на занавески обрати внимание: тюль! Оборочки, бантики, и это все на даче!

— И тоже ничего не взяли?

— Нет.

— Кофе? Чай? Компот? Кому что? — спросила нас Вика.

— Компот. А дедушке чай, как всегда, — напомнила Наталья. — А вам, тетя Юля?

— Кофе.

— Ладно, нам с тобой кофе, — согласилась Вика. — Наташа, достань банку из буфета.

Наталья взлетела со стула и вихрем промчалась по веранде. Скрипнула буфетная дверца, затем на столе появилась банка растворимого кофе, сахар и мармелад. Через мгновение Наталья снова сидела за столом, навострив уши.

За обедом мы пытались понять, как вор выбирал определенные участки; то, что вор был одним и тем же, мы решили единогласно. Но обед подходил к концу, а к определенным выводам мы так и не пришли.

— Должна же быть какая-то закономерность! — утверждала Вика. — И мы должны ее вычислить!

Единственная версия была весьма очевидной, но очень поверхностной. Строилась она на номерах обворованных участков.

— Восемьдесят два — это двадцать восемь наоборот, — заявила Наталья.

— Но сто двадцать восемь — это не двадцать один наоборот! — возразила Вика.

— Ну и что! Первые две цифры у сто двадцать восемь — один и два, это двадцать один. А двадцать восемь входит в сто двадцать восемь.

— Если следовать этой гипотезе, теперь он залезет на участок номер восемьсот двадцать один, — предположила я.

— Нет, у нас всего триста пятьдесят участков.

— Тогда на двести восемьдесят первый.

— Что ж, логично, — отметила Вика. — Пап, а может быть, это числовой ряд? Какая-нибудь арифметическая или геометрическая прогрессия?

— Не думаю. Скорее, нашему вору нравятся определенные цифры, особенно один, два и восемь, — включился в обсуждение Викин отец. — В номере нашего участка, к счастью, этих цифр нет. Я полагаю, что нужно искать общее в чем-то другом. Убери-ка лучше огурец со стола, с него Ванда глаз не сводит.

Перед обедом Наталья сорвала в парнике три первых в этом сезоне огурца. Два из них мы съели за обедом, один оставили на ужин. К нему-то и подбиралась Ванда, любившая свежие огурцы, по утверждению Вики, даже больше рыбы.

— Сейчас в буфет уберу, давай его сюда. Юль, мы ведь на эти дома смотрели, у них должно быть что-то общее.

— На трех участках никого не было и висели большие замки — или на доме, или на калитке. Сразу видно, что там никого нет. На четвертом были Алла Павловна с внуком. Они и во время ограбления были, но мы выяснили, что на ночь они дверь запирают и на калитку вешают замок. Вора это могло обмануть — например, он решил, что они уехали, и лез как бы в пустой дом.

Я посмотрела на Вику, она кивнула, и я продолжала:

— Других закономерностей, пожалуй, нет. Цвет домов различный, участки обработаны по-разному. Кто-то богатый, а кто-то — не очень… А вот заборы у всех хорошие были, правда?

— Да, верно, — подтвердила Вика. — Однако к тем пенсионерам, у которых дети за границей, легко залезть с участка Горы — можно считать, что у Гор вообще никакого забора нет. К тому же, если кто решил залезть — забор ему не помеха. И раньше на участки лазили. Даже к нам однажды залезали.

— К вам? — удивилась я. — Ты никогда об этом не рассказывала.

— Несколько лет назад один тип забрался на девять участков подряд. Но на последнем, девятом, он нашел бутылку водки, напился и заснул. А тут хозяева приехали! Ну и «взяли» его.

— Да, мам, я тоже помню, — подтвердила Наталья. — Он у нас тогда приемник транзисторный «свистнул».

— Вот, вот! А еще солдаты голодные лазили зимой. За продуктами. Ой, а где же огурец?

Огурец исчез, зато из-под стола доносился хруст и чавканье. Заглянув туда, мы обнаружили сосредоточенно жующую Ванду.

— Ах ты, бессовестная! Тебе травы мало?! — закричала Вика, замахнувшись на кошку. В ответ послышалось угрожающее урчание. Через несколько секунд последний кусочек огурца исчез в кошачьей пасти.

— Оставь ее, Вика, — миролюбиво сказал Владимир Яковлевич, поднимаясь из-за стола. — Сама виновата: надо было сразу его убрать.

После обеда мы с Викой мыли посуду. Я передавала ей тарелки по одной, чтобы не ставить одну в другую и не мыть потом с нижней стороны. Вымыв под водопроводным краном, она отдавала их мне обратно, а я ставила на низкий столик рядом с раковиной. Непонятные ограбления не шли у меня из головы, и с последней грязной тарелкой в ней (в голове) появилась, как мне показалось, вполне приличная идея.

— Послушай, — сказала я подруге, подав ей сковородку, — этот человек хорошо знал, куда залезал. Везде было что брать.

— Но ведь он не взял! — возразила Вика.

— Подожди, не перебивай. Сейчас мы обсуждаем внешние закономерности, а не внутренние. Смотри, или владельцы участка дом только что построили — а сейчас строят лишь достаточно богатые люди; или поставили новый забор, а дом покрасили. В общем, видно, что хозяева обеспеченные. Отсюда следует, что прежде чем залезть, этот вор ходил по улицам и рассматривал участки. Выбирал.

— Похоже на то, — согласилась Вика. — А если учесть расположение калитки, то… то удобнее всего это сделать тому, кто близко живет — в поселке или на ближайших дачах. Причем до ближайших дач еще идти надо, а колхозный поселок вообще на границе наших участков начинается.

Мы унесли чистую посуду в дом, тарелки с чашками поставили в буфет, кастрюли и сковородки — на полку рядом с газовой плитой. Потом Вика взяла белое эмалированное ведро, выдала мне алюминиевое, поменьше, и мы отправились за водой на колодец, продолжив обсуждение по дороге.

— Все перевернуть, разбросать и ничего не взять — это очень странно, ты не находишь? — спросила она меня, когда мы вышли с участка на улицу. — Словно он лез вообще без какой-либо цели.

— Возможно, у него все же была какая-то цель, — предположила я. — И он искал что-то определенное. Искал, но не находил. Как ты думаешь, он мог искать какие-нибудь бумаги?

— Нет, — ответила Вика после небольшого размышления. — Не могу представить, какие документы можно украсть у дачников. Расписки за уплату членских взносов? Паспорт здесь никто не хранит. Документы на приватизацию участка тоже. Да и что он с ними будет делать?

— Ну, например, он по этим документам хочет продать кому-нибудь участок…

— Не думаю. Чтобы продать, надо ставить в известность Правление, а тут все друг друга знают, пойдут разговоры, и все быстро выяснится. К тому же новые владельцы могут приехать посмотреть на участок и поговорить со старыми владельцами, и опять все выяснится. И уж совсем маловероятно, чтобы он с таким риском хотел продать сразу несколько участков. Это все бессмысленно. Нет.

Дойдя до угла, мы свернули на поперечную улицу. Она была широкой, щедро посыпанной гравием и песком. Мои открытые босоножки сразу же утонули в этом выцветшем, пылевидном песке.

— Надо определить, во-первых, что он мог искать, — сказала я, вытаскивая ногу из мини-бархана, — во-вторых, по какой причине он выбирал определенные дома. Второе, впрочем, следует из первого. А что вообще может быть ценного на дачах?

— Ну… например, телевизор. Или велосипед. Лет десять назад велосипеды воровали. Еще — баллоны для газовой плиты. Они, конечно, тяжелые… Но и телевизоры тоже тяжелые. Что еще?.. Компьютеры и видеомагнитофоны сюда никто не привозит, а если и привозит, то без присмотра не оставляют. К тому же это все большие вещи, хоть и дорогие. Чтобы их найти, не обязательно все разбрасывать. Вот если бы он деньги искал…

Неожиданно из-за поворота со звериным рыком выскочил мотоцикл и направился прямо на нас. Номеров на нем не было, зато были всадники: длинноволосые старшеклассники с выражением собственной значимости на сосредоточенных лицах. Перестав размахивать пустым ведром, я отпрыгнула в сторону, с трудом увернувшись от увязающего в песке рогатого чудовища. Седоки окинули меня вызывающим взглядом.

— Фи! — бросила я в их сторону и повернулась к Вике. — Это что за д’Артаньяны?

— Не знаю, — пожала плечами она. — Может быть, наши, дачные, а может, деревенские, из поселка. Я в этой подрастающей молодежи не разбираюсь, они все друг на друга похожи, пока не остановятся — не разглядишь. Поворачивай направо, на третью улицу.

Быстро накачав воду в ведра при помощи насоса, мы пошли обратно. В середине поперечной улицы я остановилась, поставив ведро на землю, чтобы вытряхнуть из обуви песок. Для этого босоножки надо было снять.

До сих пор молчавшая Вика тоже решила отдохнуть и поставила свое ведро рядом с моим.

— Не могу придумать, что можно искать на дачах и зачем при этом делать такой беспорядок, — пожаловалась она. — Но это, однако, хорошая мысль, и у меня возникло сразу две идеи. Одна на сегодняшний вечер, а вторая — вот: наверное, он коллекционер, поэтому искал и забирал какое-нибудь никому не нужное старье.

— А что он мог брать? Старую одежду? Обувь? — спросила я, снова надев босоножки. — А может быть, пустые бутылки? Что сейчас коллекционируют?

Взяв в руки ведра, мы двинулись вперед. В этот момент в конце улицы снова показались мотоциклисты. Они быстро и шумно приближались, темно-красный мотоцикл уверенно тарахтел на всю улицу. За ним тянулся хвост пыли, как за кометой.

— Негодяи, — буркнула Вика. — Три часа дня, дети маленькие спят! А они тут носятся!

Через несколько секунд я поняла, что мотоцикл мчится прямо на меня.

Понадеявшись на сообразительность того парня, который сидел за рулем, — ведь девушка с тяжелым ведром в руках не может прыгать, как коза — я продолжала идти прямо. Но, видимо, столь непривычная мысль дошла до него слишком поздно: он попытался свернуть, когда расстояние между нами сократилось до полутора метров, а сделать это на песке оказалось достаточно сложно.

Мотоцикл, сильно сбавив скорость, растерянно завилял среди песчаных барханов, слегка задев при этом мое ведро. Ледяная вода из ведра пролилась мне на ногу, я взвизгнула и, неожиданно для себя самой, схватила ведро и окатила водой обоих нахалов вместе с мотоциклом. В следующую секунду мотоцикл со всадниками, потеряв равновесие, свалился в песок.

Выбравшись из-под своего железного друга, мокрые подростки молча уставились на меня, злобно сверкая глазами. Мотоцикл, свернув рогатую голову набок, продолжал возмущенно рычать. Его не касавшееся песка заднее колесо все еще крутилось.

Вика, молча наблюдавшая за происходящим, фыркнула и помчалась вперед, пытаясь сдержать душивший ее смех. Пожав плечами, я повернулась и пошла за ней.

— Чего это я вспылила, не понимаю, — расстроенно обратилась я к развеселившейся подруге, когда мы свернули на нашу улицу. — Лучше бы просто уронила перед ними ведро, как бы от страха, — результат был бы тот же. И воду жалко…

— Да ладно, не переживай. Должен же кто-то хоть раз их проучить. Они тут совсем обнаглели.

— Связалась с подростками! — продолжала сокрушаться я. — А ведь всегда считала себя спокойной, рассудительной особой, умеющей владеть собой!

Ужин, против обыкновения, прошел в задумчивом молчании. После него мы все остались на веранде: Владимир Яковлевич — с газетой перед телевизором, Наталья — на диване с Вандой на коленях, Вика — с недовязанным свитером, а я — как гость, просто так.

— Мам, сейчас футбол начнется, — с невинным видом старого обманщика заметила Наталья, — как ты думаешь, зять придет?

— Тише ты, — нервно шикнула на нее Вика. — Слышишь, калитка скрипит? Может, это он!

— Не слышу, — пожала плечами ее дочь. — Мам, ты не нервничай, петли перепутаешь. Он еще появится.

Я с удивлением взглянула на Наталью. Мне показалось, что для своего возраста она рассуждала удивительно здраво. Словно уловив мою мысль, Наталья опустила глаза и погладила кошку.

Вика продолжала прислушиваться. Через некоторое время под окнами веранды раздались шаги, затем негромкий стук в дверь.

— Да-да, заходи! — воскликнула моя подруга, резко вскочив, и бросилась открывать дверь, при этом клубок шерсти скатился на пол.

Ванда вырвалась из рук Натальи и помчалась за клубком, почти сразу закатив его под диван. Топнув на кошку, Наталья полезла вытаскивать клубок.

Казалось, никто, кроме Вики, не заметил появления Игоря. Владимир Яковлевич уткнулся в телевизор, где по серому полю бегали черно-белые тени. Наталья воевала с Вандой из-за пыльного клубка. Я тоже никак не прореагировала, потому что, во-первых, не знала, как реагировать, а во-вторых, потому что решила играть роль бесстрастного наблюдателя.

Вика усадила гостя пить чай и села рядом, не сводя взгляда с его рук. Я прямо-таки кожей почувствовала, как ей хотелось дотронуться до его руки, узкой ладони с красивыми, длинными пальцами. Его рука лежала рядом — в каких-нибудь пятнадцати сантиметрах от ее руки, но преодолеть это расстояние для Вики почему-то было невозможно.

По веранде поползло странное напряжение, в котором участвовали все присутствующие. Владимир Яковлевич пристально вглядывался в экран телевизора; притихшая Наталья, забившись в угол дивана, упорно рассматривала буфет. Даже Ванда затаилась под столом.

Все как будто чего-то ждали; беседа не клеилась.

Игорь оставался спокойным и держался совершенно естественно. Но вот и он кое-что уловил, однако руку не убрал, лишь вопросительно взглянул на Вику. Она мгновенно отвела глаза.

Не выдержав возникшего напряжения, Наталья внезапно дернулась; Ванда, подпрыгнув, бросилась вперед и вцепилась ей в пятку.

— Ай! Да больно же! — завопила Наталья, пытаясь стряхнуть кошку. — Уберите эту вредину! Она мне мстит за то, что я у нее клубок отняла. Ой!

Схватив газету, Вика замахнулась ею на кошку. Ванда чуть отступила, прижав уши, затем снова бросилась в атаку на Наталью, которая забралась с ногами на диван и пыталась отбиваться мухобойкой.

Это происшествие разрядило обстановку. Все успокоились; Владимир Яковлевич побеседовал с Игорем о футболе. Наталья помогла Вике набрать съехавшие со спицы петли и вернулась обратно, на диван. Ванда отказалась от попыток прокусить Наталье ногу и улеглась на полу рядом с Викой.

Теперь я могла рассмотреть гостя внимательнее: спокойный, общительный, не лишенный изящества. Приятные, довольно выразительные черты лица. Но… Но моя подруга почему-то слишком нервничает! Да и остальные не испытывают особого дружелюбия, скорее — легкую враждебность.

Ванда вдруг насторожилась, повела ушами, встала, подошла к входной двери, села перед ней и кротко мяукнула.

— Куда она собралась? — удивилась я.

— К ней кот пришел, — пояснила Наталья. — У нее новый ухажер, такой полосатый мордоворот с белым подбородком. Он ее снаружи ждет, она его почувствовала.

Я поднялась с дивана, чтобы выпустить кошку, которую в данный момент понимала, пожалуй, лучше, чем подругу. Закрыв за ней дверь, я села на место.

— Мы решили вычислить вора, который бродит по нашим участкам. Поможешь? — мило улыбнувшись, обратилась Вика к Игорю. Она уже справилась с собой и, по обыкновению, взяла инициативу в свои руки.

— Конечно, помогу, — согласился он. — А как?

— Сначала давай все обсудим, — пояснила Вика. — Подумай, может быть, ты об этом знаешь что-то такое, чего я не знаю?

— Да нет…

— Ну, может быть, ты об этом что-нибудь думаешь? — продолжала Вика.

— Пока нет. А вы?

Вика рассказала, как мы ходили рассматривать дома, пострадавшие от вора. Игорь внимательно слушал и, видимо, молча соглашался. Во всяком случае, не возражал.

— Поскольку он залез уже на четыре участка, наверное, он все же что-то брал, — подвела итог Вика. — Значит, надо определить — что. Вот ты бы что на его месте взял?

— Я? — удивился Игорь.

— Ты. Подумай, если бы ты залез на четыре дачи и везде что-нибудь брал, что бы это могло быть?

— Это должно быть одно и то же? — уточнил он.

— Не знаю, — пожала плечами моя подруга. — Вот это мы и должны в конце концов определить.

— Может быть разное, но «из одной серии», — подсказал Владимир Яковлевич.

— Юль, а ты бы что украла? — повернулась ко мне Вика. Наталья навострила уши.

— Еще не решила, — честно ответила я. — Надо подумать. Хотя бы до завтра.

— Отлично, — обрадовалась Вика и хитро подмигнула мне. — Значит, сутки думаем, а завтра вечером здесь же встречаемся и обсуждаем. Папа, ты слышал?

— Да, конечно, встречаемся: завтра Румыния — Швеция. Четвертьфинал.

— Мам, я тоже хочу участвовать. Можно? — настойчиво поинтересовалась Наталья.

Вика кивнула и вопросительно посмотрела на Игоря.

— Договорились, — сказал он.

Через дыру в полу вернулась Ванда, потерлась о мои ноги, потом подошла к холодильнику, села перед его дверцей и, оглянувшись на меня, требовательно мяукнула.

— Брысь, чучело, — укоризненно сказала ей Вика.

За завтраком все сосредоточенно жевали, стараясь не смотреть друг на друга — придумывали, что бы такое украсть. Судя по напряженным лицам, дело шло плохо. Только Вика солнечно улыбалась и мурлыкала себе под нос какую-то мелодию, но ее веселость объяснялась совсем не тем, что она с легкостью перевоплотилась в преступницу.

Поднявшись из-за стола, я почувствовала, что мне необходимо уединиться, иначе я не смогу украсть и пуговицы.

Выйдя на крыльцо, я огляделась. Грядка с морковью давно требовала прополки и находилась на краю участка — это как раз то, что мне нужно! И мимо никто ходить не будет.

Усевшись на маленькую трехногую табуретку, я принялась дергать сорняки и складывать их в старое, дырявое ведро. Грядка становилась все чище, но, к сожалению, дельных мыслей от этого в моей голове не прибавлялось. Я никак не могла сообразить, что заставило бы меня залезть на чужую дачу.

«Дорогая, пора приниматься за работу, — уговаривала я себя. — Тебя зачем сюда пригласили?! Думать? Вот и думай, обед зарабатывай. Тебя здесь кормят, поят, развлекают, посуду за тебя моют, а ты? Ты-то что делаешь?»

С виноватым видом я наклонилась к грядке и вместо сорняка выдернула худую, бледно-розовую морковку. Я отложила ее в сторону и обратилась к самой себе с проникновенной речью:

— Представь себе вещь, которая тебе очень нужна. Так нужна, что за ней ты полезла бы куда угодно: на горную вершину, в темную пещеру, в чужой дом, в горящий поезд, в захваченный террористами самолет, в отделение милиции… Нет! — оборвала я себя. — В чужой дом за вещью?! Ни-ког-да!

Ну хорошо, не за вещью, а за чем? Или за кем?

Я вздохнула. За кем-то, наверное, и полезла бы, но только не за чужими вещами!

— Не расстраивайся, — сказала я себе. — Сейчас мы проведем мысленный эксперимент. Вот по улице идет зять с футляром от флейты в руке, представила? Ты идешь за ним и за ним же зайдешь в его дом. Иди, иди!

Так. Я иду за зятем, он, не оглядываясь, подходит к калитке, я — за ним. Он открывает калитку и идет к дому, потом куда-то за дом, а я… я вросла в землю у калитки и дальше — ни шага. Дальше — не могу!

Что же делать?

Отхожу от участка зятя, иду по улице, иду, иду, наконец останавливаюсь перед другой калиткой, рядом с которой цветут синие ирисы, и… замираю на месте. Стою так секунд пятнадцать и уговариваю сама себя: калитка не заперта, на участке пусто… Ну же! Вперед! Надо всего лишь толкнуть калитку и войти. Ну!

Я медленно открываю калитку, захожу на участок и… вижу лежащее рядом с дорожкой бревно. Облегченно вздохнув, я сажусь на это бревно, и все. И дальше я не иду.

Может, я неправильно рассуждаю? Ладно, буду считать, что я уже залезла в чужой дом, теперь нужно быстро осмотреться, выбрать что-нибудь и унести. Сейчас попробую.

Грядка вдруг уплыла куда-то в туман. Я медленно, почти на ощупь, разыскивала в этом тумане сорняки и вытаскивала их оттуда.

Так. Я в чужом доме. В комнате. Стою у стола. Посмотрела вокруг — схватила то, что было на столе — и бегом отсюда. Уф-ф, перепугалась до полусмерти. А что это у меня в руках? Старая ваза с засохшими цветами.

— Нет, — резко сказала я себе. — Так не пойдет! Что будем делать, дорогая?

— Не знаю, — тяжело вздохнула я-вторая.

— Давай попробуем еще раз, — снисходительно предложила я-первая. — Воровка из тебя не получается, но вдруг получится приличный экспериментатор?

— Хорошо. Я уже там, перед дверью. Открываю дверь, захожу, осматриваюсь. Начинаю дрожать от страха — вдруг кто-нибудь войдет! Что брать? Говори быстрее!

— Успокойся, в доме никого нет. Стой там, где стоишь! — приказала я ей. — Теперь поворачивай голову и называй то, что видишь.

— Стол, стулья, коврик на полу, ободранное кожаное кресло, за ним то ли шкафчик, то ли тумбочка, дверца сломана, из нее торчит желтая шерстяная перчатка, потому что иначе она не закрывается; на этом шкафчике сверху книги лежат… На столе — ваза с трещиной, в ней цветы засохли. Две красные чашки в белый горошек, сахарница с отбитой ручкой… Ничего интересного!

Отыскав среди морковной ботвы крапиву, я схватила ее, обожглась и, отдернув руку, ударилась локтем о ведро с сорняками. Подняв голову от грядки, я увидела Вику, которая порхала по участку, улыбаясь и что-то напевая.

— Как дела? — поинтересовалась она, пробегая мимо.

— Нормально, — ответила я и помахала случайно вырванной морковкой. — Куда ее?

— В суп! — оглядев морковку, поставила диагноз Вика. — Я ее забираю.

Взяв морковь, она направилась к дому, а я, наклоняясь к грядке, краем глаза заметила, как что-то метнулось к кусту на соседнем участке. Присмотревшись, я увидела Розу Дмитриевну, которая из-за куста пыталась рассмотреть, что я делаю.

Вдоль другой канавы прошел по своему участку Ираклий и тоже внимательно посмотрел в мою сторону. А с участка, расположенного наискосок от нашего, за мной наблюдала женщина, которая мыла посуду, пристроив тазик с водой на столике под яблоней.

— Ну, дорогая, попробуем залезть в другой дом, — молча продолжила я беседу с самой собой. — Надо закончить наш мысленный эксперимент. Ты стоишь на крыльце.

— Хорошо, вхожу. Закрываю дверь. На столе стоит телевизор — огромный ящик странного вида, экран размером с блюдце, перед ним линза. Включаю. Гудит, изображения нет. Выключить?

— Не надо. Иди дальше, продолжай осматриваться. Что там, справа?

— Холодильник «Север», снаружи ржавый. Не открывается.

— Дергай сильнее!

— Ага, открылся! Лампочка не горит. Внутри засохший кусок колбасы и банка тушенки, больше ничего нет. Иду дальше, открываю дверь. Видимо, это кухня. У окна стоит плита с красным газовым баллоном. Сильно пахнет газом, зажигать плиту не буду! Рядом ящик с инструментами: молоток, отвертки, клещи, напильники… В углу старые газеты валяются… Это все мне не нужно. Возвращаюсь в первую комнату. Так. Телевизор нагрелся, гудеть перестал, но все равно в нем ничего не разберешь. Ну как, что-нибудь взять?

— Ладно, не надо. Уходи оттуда, — разрешила я.

Наверное, эксперимент был поставлен неправильно, поэтому и не принес результатов. Надо было искать то, что пригодилось бы в Викином доме. Например, новые стулья вместо разваливающихся старых.

— Меня бы, пожалуй, заинтересовали журналы по вязанию, — сказала Вика и посмотрела на Игоря.

Футбол уже начался, но игра была вялой, не очень интересной; Владимир Яковлевич, отвернувшись от телевизора, тоже принял участие в обсуждении.

— А еще я унесла бы зеркало из одного из домов и повесила у нас на веранде, — продолжала Вика. — А потом походила бы по участку и выкопала какие-нибудь интересные растения.

— А я бы взяла шоколадные конфеты, — влезла Наталья. — И шляпу от солнца.

— Юль, а ты? — спросила меня Вика. Спросила-то меня, но смотреть продолжала на Игоря.

— Я все обдумала: возьму семена и книги по садоводству, — ответила я.

— Можно еще журналы, например «Приусадебное хозяйство», — подсказал Владимир Яковлевич.

Вика кивнула ему и снова взглянула на Игоря. Поймав ответный взгляд, она повернулась к отцу.

— Ты, наверное, украдешь топор?

— Верно, инструменты: молотки, отвертки, плоскогубцы, рубанок… И гвозди. Еще могу забрать электропилу.

— А я — удочки, крючки, катушки с леской, блёсны, — сказал Игорь. И посмотрел на Вику.

— Что такое «блёсны»? — поинтересовалась из своего угла Наталья. Она сидела на диване, опираясь подбородком на ладонь, а локтем — на подоконник, и не сводила с Игоря настороженных глаз.

— Это такая металлическая блестящая штука с крючком. Называется «блесна». Когда она в воду падает — блестит; рыба думает, что это муха или бабочка, и хватает ее, — терпеливо пояснил Игорь. — Я также мог бы взять резиновые сапоги.

— Сапоги мне тоже нужны, — заявила Наталья.

Я наблюдала за Викой: взмах ресницами, взгляд. Ответный взгляд. Еще один взгляд… Ответный взгляд…

На что это похоже?.. А вот на что: выстрел. Еще выстрел. Ответный выстрел! Атака!

Заряжай! Целься! Огонь! Пауза… Заряжай! Целься! Огонь! Пауза… Заряжай!..

Похоже, выстрелы в конце концов достигли цели. Короче говоря, оба убиты!

Вика многозначительно улыбнулась Игорю. Он улыбнулся в ответ, и краем глаза я уловила взгляд, обещавший райское блаженство. Наталья ревниво нахмурилась, а мне захотелось туда же, в рай, и я на миг позавидовала подруге.

Она медленно шла по тропинке так, как будто плыла по воздуху — едва касаясь земли мягкими лапами и гордо подняв белый пушистый хвост. Сирень отцвела, и земля под кустом была усеяна осыпавшимися, уже не розовато-фиолетовыми, а бурыми и сморщенными, засохшими цветками.

Перед сиренью пушистая красотка свернула с тропинки, дошла до куста смородины, грациозно обогнула его и вернулась обратно. Она знала, что через некоторое время сюда примчится серый молодой романтик, будет влюбленно смотреть на нее, предмет своих нежных чувств, и дружелюбно мурлыкать. Он просидит так полдня, его мягкая шерсть будет перламутрово поблескивать на солнце. Ее сердце начнет таять… А потом прибежит его хозяйка, одинокое старое чудовище, и начнет звать его обиженным голосом: мол, поздно уже, деточка, ты проголодался… Тьфу, противно слушать! Взрослый кот, вполне мог бы прокормить себя сам!

А затем, самонадеянный и высокомерный, явится второй претендент на ее руку, то есть лапу, и устроит гнусную сцену…

В этот момент я проснулась — оттого что солнечный луч, контрабандой проникший сквозь занавеску, впился мне в глаз. Потом я какое-то время вертелась в постели, надеясь, что скрип старой кровати разбудит Вику, но тщетно: она крепко спала.

Этой ночью мне опять снились кошки. Я уже знала про них достаточно много: например, что черного, важного господина средних лет кормили сырой рыбой, а серый романтически настроенный юноша любил жареную курицу; но вот определить, где происходила наша встреча, мне никак не удавалось.

Сирень, смородина и дуб, забор и канава — где же это?.. Не у Вики, нет, у Вики сирень не росла; это было где-то в другом месте.

Наконец моя подруга открыла глаза.

— Что мне снилось!.. — мечтательно улыбнулась она, сладко потянувшись. — Потом расскажу, после завтрака. А тебе?

— Мне тоже снилось, — откликнулась я и рассказала свой сон. У меня не было причин его скрывать.

— Подожди-ка, — пробормотала Вика. — Кажется, я знаю, где это. У Горы. Пожалуй, мы к нему все же сходим.

Я давно мечтала забраться туда — в заброшенных зарослях на том участке таилось какое-то особое очарование. До сих пор Вика на мои просьбы не соглашалась, и я, проходя мимо, окидывала эти «джунгли» тоскующим взглядом.

На участке у Горы оказалось совсем не так интересно, как я думала. Таких скучных, однообразных зарослей, как там, не найти даже в старой лесной чаще.

Все заросло одичавшими кустами, которые никто не сажал — они сеялись сами, никто не полол, не обрезал ветки, не собирал урожай. Грядок не было, садовые цветы давно повывелись, а почти не дававшая урожая малина ползала по всему участку «под руку» со снытью. Среди лопухов, лохматой полыни и крапивы высотой почти в человеческий рост попадались сиреневые метелки кипрея, обычно растущего на вырубках и вдоль железнодорожного полотна.

Продираясь вслед за Викой сквозь заросли, я споткнулась о валявшийся на земле кусок ажурной чугунной решетки. Рядом догнивала сломанная лопата.

Наконец мы добрались до истощенного куста сирени, который не цвел уже, наверное, лет десять. Через канаву — на соседнем участке — рос дуб.

— Если здесь все выполоть и выкорчевать несколько кустов, то это место действительно будет похоже на то, что я видела во сне, — посмотрев по сторонам, сказала я. — Вот только не понимаю, почему мне это снилось?..

— Ложись! — вдруг зашипела Вика и дернула меня за руку. От неожиданности я шлепнулась на какие-то жесткие сорняки и захлопала ресницами, боясь произнести хоть слово.

— Там, на участке, старый зять, — шепотом пояснила подруга.

— А молодой?

— Не видела!

С участка Горы мы ретировались ползком, стараясь в целях конспирации не задевать боками, спинами и головами ветки кустов.

За три прошедших дня мы почти не продвинулись в расследовании, хотя и обошли еще раз все обворованные дачи. Везде подтвердили, прямо или косвенно, что у них ничего не пропало.

Подробнее всего мы расспросили Аллу Павловну и показали ей наш список вещей. Но и это ничего не дало, все вещи оказались целы.

Вечером к нам заглянул Игорь. Футбол только что начался.

— …именно он на четвертой минуте встречи получил желтую карточку, — увлеченно рассказывал комментатор. — Шведы с мячом, они не торопятся…

Вика коротко доложила о проделанной работе. Игорь улыбнулся ей, и она вся засветилась от счастья. Во всяком случае, мне так показалось. И Наталье, видимо, тоже. Наталья демонстративно надулась.

— …он ошибается с передачей, мог бы и сам ударить, — посетовал комментатор. — Выход один на один! Удар!

Мужчины, бросив все, дружно уткнулись в экран телевизора.

— Кто из них шведы? — полюбопытствовала Вика.

— Шведы в желтом. Бразильцы в синем, — объяснил Владимир Яковлевич. — А судья в красном.

— Очень мне это поможет! — фыркнула Вика, разглядывая экран. — Они там все одинаковые бегают: серо-бело-черные. Вот этот, например, который сбоку стоит, это кто?

— Швед, — сказала я. Все остальные промолчали: футбол, несомненно, важнее всего.

— Почему ты так решила? — удивилась моя подруга. — Ты можешь узнать в этом сером желтый или синий?

— Он блондин, — вполне серьезно пояснила я.

— И что же? — с непонятной мне иронией спросил Игорь, не отрываясь от телевизора.

— А что, Бразилия — страна блондинов? — саркастически поинтересовалась я в ответ.

— Все опасней становятся атаки бразильцев, — объявил комментатор. Мужчины опять сосредоточенно замолчали.

— Давайте пить чай, — предложила Вика. — Как раз чайник закипел. Юль, возьми в буфете чашки.

Я достала чашки, передала их Игорю, а он — Вике, задержав при этом ее руку в своей.

— Мам, я чай пить не буду! — тут же отреагировала на это Наталья.

Чем веселее становилась Вика, тем больше мрачнела ее дочь. И когда Вика, как бы невзначай, положила руки Игорю на плечи, Наталья не выдержала.

— Мам, зачем он сюда ходит?! Футбол больше негде смотреть?! — громко заявила она обиженным тоном. — И нечего наш чай пить!

— Наташа!.. — укоризненно произнесла Вика.

— Ну и что! Я же права! — строптиво бросила в пространство ее дочь, вскочила и убежала с веранды в комнату.

— Ревнючка противная, — тихо сказала мне подруга.

— Идет сорок вторая минута первого тайма, — донеслось из телевизора. — Шведы тянут время. Пока ноль — ноль.

В перерыв Вика с Игорем ушли на улицу; примерно через полчаса моя подруга вернулась — одна.

— Целовались «под забором»? — прошептала я Вике на ухо.

Загадочно улыбнувшись, Вика промолчала.

«Это лошадь, а не огурец, — подумала я. — Как же мы пропустили его в прошлый раз?!»

У меня было ответственное поручение — собрать в парнике огурцы и сделать из них салат к обеду.

В парнике было жарко и влажно — как в парилке, огуречные листья были усыпаны каплями воды, и, когда я тянулась за очередным огурцом, эти капли норовили упасть мне за шиворот.

Наступило воскресенье, вечером на финальный матч «Италия — Бразилия» должен прийти зять, и наше расследование, может быть, сдвинется с мертвой точки… Дело было, конечно, не в нем, а в Вике. Она до его прихода почему-то отказывалась что-либо со мной обсуждать. Впрочем, новых данных все равно не было.

До воскресенья мы ничем не занимались. То есть чем-то, конечно, занимались, но совсем не тем, чем надо.

Наталья целыми днями где-то пропадала. Владимир Яковлевич сидел на крыше и что-то с этой крышей делал.

В пятницу от парника с треском, грохотом и звоном отвалилась состоящая из рам со стеклами стенка и упала на растущие рядом кусты крыжовника, примяв их к земле; часть стекол при этом побилась. Сообща мы смогли поднять упавшую стенку так, чтобы из нее не выскочили рамы, а потом целый день чинили парник.

Я пыталась загорать, но в субботу к нашему дому прицепилась какая-то сизая туча, которая болталась над участками, продвигаясь то с востока на запад, то с запада на восток, и каждый раз на наш дом из нее что-то проливалось. Владимир Яковлевич при этом спускался с крыши, а мы с Викой замучились каждые полчаса снимать и вешать обратно выстиранные полотенца, которые сохли на натянутой между двумя яблонями веревке.

Вика казалась вполне счастливой, я радовалась за подругу. Лишь Наталья была недовольна, но ничего, привыкнет…

Сегодня, почти с самого утра, Вика с нетерпением ждала прихода Игоря. Как, впрочем, и я.

Сорвав огурцы, я вымыла их под краном и пришла на веранду.

Моя подруга возилась с обедом: сначала варила борщ, затем жарила картошку. Выключив газ, она вышла на крыльцо и крикнула, подняв голову вверх:

— Папа, слезай оттуда, обедать будем. Там моей дочери сверху не видно?

Мы уже ели борщ, когда прибежала Наталья. Сев за стол, она молча уткнулась в тарелку.

Вика и Владимир Яковлевич тоже молчали.

Мне стало скучно и я решила организовать дискуссию.

— Я думаю, что мне пора возвращаться в Москву, — сказала я, постаравшись придать своему голосу выражение ленивой безмятежности. — Этот тип к вам не полезет. Замков у вас нет, дом не укреплен, забор скоро развалится, и к тому же вы все время тут.

— А как он об этом узнает?

— А вы все время стучите, кричите, что-то падает… В общем, шуму много.

— Ты считаешь, что он должен ходить тут и слушать?

— Конечно. Он же не на первый попавшийся участок лезет.

— Ему все слышно, — медленно произнес Владимир Яковлевич. — И он все знает… Значит…

— Значит, он живет на наших участках! — сделала вывод Вика.

— И даже в нашей четверти участков, — добавила Наталья.

— Поэтому он все знает, — продолжала Вика. — И про детей за границей, например от Розы; и про то, кто богатый — дом строит или новый забор…

— Ребята, а вдруг это Игорь? — с лукавой улыбкой предположила я.

Я, конечно, всерьез так не думала, но эта мысль показалась мне интересной.

— Да ты! Как ты можешь?! Он тебе не нравится?! — в притворном гневе завопила Вика и попыталась замахнуться на меня полотенцем, как на осу, но не успела — сверху послышался странный шум: что-то, барахтаясь и гремя, скатилось по крыше и плюхнулось в бочку с водой.

В эту бочку во время дождя по желобу стекала с крыши дождевая вода. В сухую погоду бочку наполняли из шланга водопроводной водой, а потом, когда эта вода нагревалась на солнце, использовали ее для полива огорода.

Бросив ложки, мы вчетвером вскочили из-за стола и выбежали на крыльцо.

— Что это было?

— Кажется, что-то белое… Я в окно видела, как оно летело.

— Ванда! — всплеснула руками Вика.

— Ой, мам, Ванда утопилась! — закричала Наталья и первая подбежала к бочке. Мы с Викой бросились за ней.

В бочке на поверхности воды плавала белая пушистая голова.

— Нельзя, чтобы ей в уши вода попала, она оглохнет, — заверещала Наталья, хватая Вику за руки. — Доставай ее скорее, она утонет!

Из растущих рядом с бочкой лилий выбралась растерзанная ворона и заковыляла прочь, волоча по земле крыло. Но нам было не до нее, мы не сводили глаз с кошки, которая крутила головой и била по воде передними лапами.

— Без паники! — твердо сказала Вика, запустила в воду руки по локти, подхватила Ванду и поставила ее, мокрую, на траву.

После заплыва она стала похожа на испорченное пособие по зоологии: узкий кошачий скелет, к которому приделали огромную львиную голову с белой гривой — сухая шерсть на голове и шее топорщилась во все стороны.

Ванда отряхнулась и полезла под дом, все еще влажная и облезлая, а мы вернулись к столу.

— Борщ в тарелках остыл совсем, быстро доедайте, пока картошка еще теплая, — скомандовала Вика. — На чем мы остановились?

— На Игоре, — с готовностью подсказала я. Это была моя мысль, и я ее не забыла. — Вдруг вор — это он?

— У него алиби, — сверкнув глазами, ответила Вика. Ей не слишком понравилась моя настойчивость. — Он в Москву ездил как раз в то время, когда вор по дачам лазил, я помню. Он в театре в оркестре играет, у него то спектакли, то репетиции.

Я и не предполагала, что со мной кто-нибудь согласится, но меня неожиданно поддержал Владимир Яковлевич.

— Зять мог все подстроить, — сказал он. — Садился в электричку, выходил на следующей станции, возвращался, залезал в чужой дом и опять уезжал.

— Это слишком сложно, — возразила Вика. — И объясните мне, пожалуйста, почему он ничего не брал?

— Он просто так залезал, из любви к риску.

— Может, он там вдохновение искал, — добавила я.

— А если бы его кто-нибудь заметил? Здесь же его все знают! Ты представляешь, что было бы?

— Этот кто-нибудь взял бы ружье и просто убил бы его, — подхватила я в тон Вике. — Или зарубил бы топором. И закопал бы где-нибудь в кустах.

— Точно, тетя Юля, — согласилась со мной Наталья и мстительно засмеялась. — Его у Горы можно закопать и даже ограду на могиле поставить. Она там рядом с домом валяется.

— Зачем ограду? — удивленно спросила я. — Ведь тогда все узнают, что это могила.

— Подумают, что старый Гора умер, а молодой его в огороде зарыл, — продолжил мысль Натальи Владимир Яковлевич. — Хоронить-то нынче дорого! А наши Горы всегда были со странностями!

— Но за обедом-то об этом можно было не говорить?! — поморщилась Вика. — Берите картошку и салат. Сами, сами берите.

— А еще труп можно закопать у нас под домом, — добавила Наталья. — Дед, ты там целыми днями сидишь и что-то копаешь. Никто не знает, что ты там делаешь! Может быть, ты кого-то убил.

— Игоря, — подсказала я. — Что-то его давно не видно.

— Я уже не копаю, — стал оправдываться Владимир Яковлевич. — Там балка подгнила, я ее зачистил и покрасил.

Это слово — балка — я слышала уже не первый раз, но очень смутно представляла себе его значение.

— Балка — это что такое? Вот это вертикальное бревно посреди веранды — это балка? — наугад спросила я.

— Нет, это стойка, к тому же это не бревно, а брус. А балка — горизонтальная. Обычно она падает и убивает…

— О Господи! Папа! Никто никого не убивает! Ну и семейка, спятить можно!

Вика возмущенно вскочила из-за стола, пробежала по веранде, включила электрический чайник рядом с плитой и, немного успокоившись, вернулась обратно.

— Кому еще салата? Кто жадный? — спросила она, заглянув в миску с салатом.

— Я, — тут же ответила Наталья, протянув свою тарелку.

— И я, — уверенно сказал Владимир Яковлевич.

— Ну и я тоже жадная, раз такое дело, — не рискнула отстать я — вдруг останусь без добавки.

— Я хотела сказать: кто голодный? — хмыкнув, поправилась Вика.

Вскоре после обеда мы расположились в тени на скамейке, в смысле в тени от соседского дерева, и разглядывали яблоню, которая, хотя и не полностью, но все же освещалась солнцем. Больше смотреть было не на что: слева размахивала ветками, похожими на сушеные колючки, серебристо-зеленая, анемичная облепиха, а расцветшие справа пестрые колокольчики, сладко пахнущие ванилью, Вика срезала, и они стояли в вазе на веранде.

За прошедшие два часа Вика, прямо на моих глазах, из счастливой превратилась сначала в грустную, а затем в мрачную и рассеянную. За обедом она еще весело улыбалась, потом улыбалась более тревожно, а сейчас и вовсе улыбаться перестала.

— Не хочу ничего делать, — вялым тоном призналась она. — Пойдем кофе пить.

Кофе большой пользы не принес — настроение моей подруги не улучшилось. Разговор она почти не поддерживала, да и слушала плохо. Допив, она хмуро предложила:

— Давай еще чего-нибудь выпьем. Можно пива.

— Пива? После кофе? — ужаснулась я.

— Ну, тогда вина. Стаканы в буфете.

Красное вино оказалось вкусным, но, глядя на Вику, можно было подумать, что она пьет марганцовку. И хотя я собиралась дождаться, пока она сама объяснит мне, в чем дело, тут мое терпение лопнуло.

— Ну, скажи же, наконец, что случилось? — привязалась я к ней. — Не молчи как рыба!

— Да я и сама не знаю, — протянула она в ответ. — Просто мне как-то не по себе…

— Да?.. — поощрительно-ободряюще произнесла я. — И?.. Из-за чего тебе не по себе?..

Она напряженно вздохнула, уперлась сосредоточенным взглядом в стоящую на столе бутылку и через несколько секунд вдруг яростно выкрикнула:

— Не буду я с ним больше целоваться! Никогда! И здороваться больше не буду! И улыбаться не буду!

От неожиданности я подпрыгнула на стуле, звякнув о стол стаканом с вином. От неожиданности смысла, а не выкрика, конечно. Совсем недавно все складывалось так хорошо, и вот…

— Постой, постой, объясни подробнее, — стараясь скрыть недоумение, доброжелательно попросила я.

— А нечего тут объяснять! — огрызнулась Вика. — Не буду, и все!

Вот, значит, как! Не буду, и все! То радуется, светится и песни поет, то мучается и переживает. Из-за чего переживает-то?.. Непонятно.

— И видеть его не хочешь? — на всякий случай поинтересовалась я.

— И видеть не хочу!

То хочет видеть, то не хочет…

«Ты что-нибудь понимаешь, дорогая? — спросила я себя. — Может, ей кажется, что она ему не нравится? Или недостаточно нравится? Иногда так бывает…»

— Ну хорошо, — примирительно произнесла я. — Вот придет зять — я на вас посмотрю.

— Я полагаю, — после небольшой паузы сказала Вика, — что он не придет.

— Зять не придет? — недоверчиво переспросила я. — Не придет смотреть футбол?

— Ну да! Не придет! — убежденно продолжала она. — И, что хуже всего, я в этом сама виновата.

— С чего ты это взяла?! — удивленно воскликнула я.

— Он понял, что он мне нравится…

— Так что же в этом плохого?!

Вика долила себе вина, подняла стакан и стала рассматривать его со всех сторон.

— Понимаешь, так уже было, — сказала она, сделав глоток. — Все было замечательно, пока он был мне не нужен. Он вокруг прыгал, улыбался, глазки строил… А как только я к нему что-то почувствовала…

Вика сделала еще один глоток, поставила стакан и принялась рассматривать клеенку на столе: бело-голубые цветочки, листочки… Поводила по ним пальцем…

— Ну, — не выдержала я.

— Ну и он исчез! Увидел, что я к нему неравнодушна, пообещал зайти вечером и исчез на несколько дней.

— А ты?

— Что я?! — раздраженно произнесла моя подруга. — Я при этом себя чувствовала, как рыба на крючке: он за леску дергает, а мне больно!

— И что?

— Когда я успокоилась, он снова появился как ни в чем не бывало: ах, Вика! Ах, то! Ах, се!

— А ты?

— Ну, я сначала ничего! А потом опять…

— Что — опять? — поинтересовалась я, чтобы продолжить беседу, хотя все уже было ясно. Просто я испугалась, что Вика снова надолго замолчит.

— Я опять стала на него реагировать. А он опять исчез. Тьфу!

Потянувшись за бутылкой, Вика опрокинула на клеенку чашку с остатками кофе и локтем столкнула на пол солонку.

Отставив кофейные чашки на край стола, ближе к стойке, то есть к вертикальному бревну, я протерла клеенку; Вика подняла солонку и подмела пол, а потом вернулась к столу.

Мы, хотя и без особого эффекта, пили вино до самого вечера. Перед футбольным матчем к нам присоединился Владимир Яковлевич.

Зять смотреть футбол не пришел!

— Ну что, рубить? — спросила я, оглядывая малину. У меня в руках была лопата.

— Руби, не жалей, — ответила Вика довольно кислым тоном. — Это она с жиру бесится. Мы ее в прошлом году удобрениями перекормили, вот она и надумала размножаться. Руби, не бойся, может быть — тяпку разыщешь.

Ягод на малине почти не было, зато земля вокруг кустов была покрыта невысокой молодой порослью так густо, что сквозь нее не могли пробиться ко всему привычные, сверхвыносливые сорняки. Эту поросль я и пыталась уничтожить, обходя кусты малины и с силой втыкая лопату в землю, стараясь перерубить уходящие во все стороны длинные корни.

Вика, сидя на маленькой табуретке, делала вид, что пропалывает заросшие травой проходы между грядками. Она уныло размахивала садовой вилкой и выдергивала по одной травинке, но это не давало никакого результата, так как с этими сорняками надо было бороться тяпкой, а лучше даже лопатой.

С самого утра моя подруга находилась в подавленном настроении, она бродила по дому как привидение, спотыкаясь на ровном месте, роняя вещи и не отвечая на вопросы.

Я уже убрала со стола продукты после завтрака, не слишком торопясь, вымыла посуду, а она все сидела, уставясь в одну точку, и курила сигарету за сигаретой, выпуская дым в раскрытое окно.

Наконец мне надоело изображать хозяйку дома, и я подумала, что надо что-то предпринять. Прикинув, как поступила бы на моем месте сама Вика, я бесцеремонно схватила ее за руку и потащила из дома.

— Сидеть можно и на грядке, — заявила я, не обращая внимания на ее слабые протесты.

Так Вика против воли оказалась втянутой в прополку, но это занятие сегодня давалось ей с трудом, а вернее, не давалось вовсе.

Быстро покончив с малиной, я решила помочь подруге, причем более конструктивным способом — лопатой выкопать несговорчивые сорняки, а то, что от них останется, посыпать песком.

Всегда порывистая в движениях, она медленно встала, медленно передвинула ведро для сорняков и медленно потянулась к лопате. Оценив ее мучения, я сделала вывод, что трудотерапия в данном случае неэффективна. Лучше просто поговорить.

— Оставь все это, — с сочувствием в голосе обратилась я к ней, — потом доделаем. Лучше пойдем за грибами.

Мне хотелось увести ее с участка — подальше от соседских глаз и ушей, да и от зятя тоже.

— У нас грибы не растут, — еле слышно ответила она. — Пойдем за водой.

Я вышла за калитку, огляделась и вернулась к подруге.

— Зятьев нет. Бери ведра, пойдем.

Сначала мы шли молча, Вика плелась чуть сзади, вяло помахивая ведром. Ее надо было разговорить во что бы то ни стало, но обычные приемы на этот раз не помогали.

Свернув на поперечную улицу, засыпанную песком, я собралась с духом и абсолютно серьезно обратилась к подруге:

— Говори немедленно, о чем думаешь, или я тебя задушу, а потом утоплю в колодце! Или под домом закопаю!

Вика растерянно вздохнула и переложила ведро в другую руку.

— Я страдаю, — хмуро сказала она. — Видишь ли, я ведь все понимаю. Я, когда с ним общаюсь, становлюсь такой… как бы наркоманкой. Он на меня действует как наркотик. Мы с ним не ссоримся, нет, просто, когда он исчезает, мне его, как наркотика, не хватает! Вот я и мучаюсь. Боюсь, уже «ломка» началась…

— Только мебель не ломай, — с театрально-преувеличенным воодушевлением произнесла я, надеясь, что она улыбнется. — И на людей не бросайся.

— Хватит издеваться, — угрюмо буркнула Вика. — Лучше скажи, что делать?

Пока я думала над тем, что со всем этим делать, она рассматривала росшие вдоль улицы кусты акации, усыпанные мелкими бледными стручками; кривую, изогнутую почти под прямым углом березу — от нее периодически отпиливали ветки, мешавшие электрическим проводам; какие-то ощипанные темно-зеленые кустики…

— Тебе надо на него разозлиться, — через две минуты предложила я. — Такое как раз в твоем характере. По-моему, это должно помочь.

— А ты сама так поступаешь?

— Я — нет, — вздохнула я. — Я стараюсь их прощать.

— И получается?

— Редко.

Мы прошли мимо колодца, не обратив на него внимания. Вика сердито размахивала ведром.

— Я тоже думаю, что ты сама виновата, но совсем в другом смысле, — продолжала я, не дождавшись от Вики ни слова. — Ведь важно не то, что он делает, а то, что ты об этом думаешь.

— А если я не виновата?! — возразила Вика. — Если он меня гипнотизирует?! Он словно что-то излучает…

— Тогда представь, что он от тебя стеклом отделен, — посоветовала я. — Ну, например, что у него на голове трехлитровая банка. Все, что он говорит, ты слышишь, а излучение до тебя не доходит. А еще полезнее представить, что это банка не пустая, а с консервированными огурцами или помидорами. Я когда-то со своим начальником так делала: он кричит, а я вижу его голову в такой банке, как в скафандре, — он в рассоле булькает, вокруг помидоры соленые плавают, и укроп с уха свисает.

Вика, наконец-то, улыбнулась.

— А стекло защищает от излучения? — с внезапно пробудившимся интересом спросила она.

— От электромагнитного? Про стекло не знаю, а вода защищает. Еще лучше — бетон. Давай соорудим ему скафандр из бетона!

Сделав круг, мы вновь подошли к колодцу, но при попытке накачать воду выяснилось, что насос опять сломан.

Вика быстро привязала одно из ведер к железной цепи, прикрепленной к вороту колодца, и швырнула ведро вниз. Ведро со звоном ударилось о поверхность воды, легло на бок и застыло в таком положении. Вода в него набираться не стала.

Вика подергала за цепь, но безуспешно.

— Почему оно не тонет? — нервно пробормотала она, повернувшись ко мне.

— Сейчас нырну — проверю, — отозвалась я.

— Оно же железное, должно тонуть! — без тени улыбки, раздраженно воскликнула подруга.

— Если бы в нем была вода, тогда оно утонуло бы.

— Это я и сама понимаю! Ты что, считаешь, что пустое ведро никогда не утонет? — в ярости закричала она в мою сторону, топнув ногой. — Потому что там воздух, что ли?!

Я промолчала, пораженная тем, что вместо зятя моя подруга вдруг разозлилась на меня. «Спокойно, дорогая, — сказала я себе, — не стоит обижаться на безумных. Это скоро должно пройти. И топнула она на колодец, а не на тебя вовсе. Спокойно».

— Тоже мне, два физика — воды из колодца достать не могут! — продолжала бушевать моя подруга. — Ты-то что об этом думаешь?

— Наверное, поверхностное натяжение виновато, — не очень уверенно ответила я.

— Не надо мне объяснять, — недовольно бросила она. — Я поверхностное натяжение изменить не могу! Ты мне предложи конструктивное решение!

Вика вытащила из колодца мокрое снаружи ведро и держала его в руках, уворачиваясь от стекающих с него капель. Я задумалась. Может, дело в том, что ведро находится в равновесии? Ведь оно симметричной формы. И воздух в нем…

— Переверни его! — скомандовала я. — Так. Теперь бросай его вверх ногами.

— Вверх дном, — машинально поправила меня Вика.

— Да. Долетев до воды, оно перевернется — воздуху придется из него выйти, и туда вместо воздуха пойдет вода.

От удара ведра о воду звякнули стекла в доме рядом с колодцем, Вика в ужасе схватилась за ухо, но в ведро действительно набралась вода. Достав его, она перелила воду в другое ведро и снова бросила перевернутое пустое ведро в колодец. Вода опять набралась, но на этот раз моя подруга достала лишь цепь, отвязавшуюся от ручки ведра.

— Утонуло! — изумленно выдохнула она. — Теперь его надо доставать!

Мы отнесли одно ведро с водой на наш участок. Потом Вика взяла в сарае длинный шест с приделанным к нему крюком — память об уже тонувших раньше ведрах, — и мы вернулись к колодцу. К нам присоединилась Наталья, которую мы встретили по дороге.

Викина дочь первая подбежала к колодцу и заглянула внутрь, свесив вниз пушистую косу.

— Я там ничего не вижу, — заявила она, вопросительно посмотрев на мать.

— Отойди-ка, лисенок, — сказала ей Вика, пошарила шестом в воде, что-то зацепила и стала вытаскивать.

— Ой, мам, это не наше! — восторженно воскликнула Наталья, увидев на крючке эмалированное ведро голубоватого цвета. — Наше было алюминиевым!

Следующим было черное ведро, потом алюминиевое, но побольше, чем наше. Наше оказалось четвертым.

— Все. Больше доставать не буду, пойдем домой, — сказала уставшая, но немного повеселевшая Вика. — Забирайте ведра.

После обеда, решив, что сидеть на грядке под полуденным солнцем — просто безумие, мы полезли наверх, то есть на второй этаж, с намерением немного поспать.

Вика отключилась сразу, как только ее голова коснулась подушки, я же сначала следила за полусонной от духоты небольшой рыженькой бабочкой, которая еле шевелила крыльями и добиралась от двери до окна за три перелета — периодически падая вниз. Попав на занавеску, она поползла по ней вверх, но ветерок из раскрытого окна почти сразу же сдул ее на пол. Не рискуя больше подниматься в воздух, бедняжка полезла по стене.

Потом я лениво перебирала в уме события, произошедшие со времени моего приезда, и сделала вывод, что основной причиной того, что я здесь, был зять, а вовсе не дачный вор. Вику надо было спасать, и спасать конкретно от зятя!

Не дело это, рассуждала я, когда чувства лишают человека спокойствия и превращают его в мрачное, раздраженное чудовище. Любовь должна приносить радость, а не страдание!

Я начала было засыпать, но в этот момент по улице с воем промчался мотоцикл. Вскоре он пронесся мимо еще раз. Вика проснулась.

— Я через улицу веревку натяну, — темпераментно заявила она. — Или леску, ее не видно! А еще противотанковые «ежи» поставлю! Сволочи!

Хлопнула соседская калитка, и со своего участка выбежала Роза.

— Что, вам ездить больше некуда?! Прекратите тут ездить немедленно! — возмущенно закричала она на всю улицу. — Вот я у вас мотоцикл отберу и родителям пожалуюсь! Чтоб не ездили тут больше!!!

— Как же, послушают они Розу! — проворчала Вика.

Малолетние д’Артаньяны продолжали ездить по нашей улице. В создаваемом ими шуме спать было невозможно. Пришлось вставать.

Поднявшись, мы умылись, и Вика снова повела меня на колодец за водой.

Едва мы вышли из калитки, как к участку напротив нашего подкатили два мотоцикла, нагруженных подростками.

— Антон! — закричали с одного мотоцикла.

— Сейчас иду, — откликнулся сын зятя из-за забора.

Сидящие на втором мотоцикле уже знакомые нам по походу за водой подростки уставились на меня.

— Эй ты! — сказал один из них.

— Давай подвезем, — добавил другой.

Я не успела ответить — Вика схватила меня за руку и потащила вперед.

— Хамы какие! Надо зятю пожаловаться! — заявила она мне. — Ты ведь их в два раза старше!

— Никаких зятьев! — резко сказала я. — А сколько мне лет — они не понимают. Так что успокойся.

— Моральные уроды, — буркнула Вика.

Вернувшись — на этот раз и с ведрами, и с водой, — мы написали объявление для ранее топивших свои ведра в колодце. В нем говорилось, что свою собственность (в случае опознания) они могут забрать на нашем участке. Очную ставку мы предполагали проводить на следующий день с семи до девяти вечера.

Весь следующий день мы пытались спилить огромный куст боярышника, росший на нашем участке за забором со стороны улицы.

С утра Вика была печальной — за ночь ей опять удалось убедить себя в том, что исчезновение зятя — это трагедия ее жизни.

— Вика! Я больше не могу на тебя спокойно смотреть, — заявила я после завтрака, когда мы из дома вышли на участок. — Скажи мне, что ты в нем увидела? Он тебя любит? Жить без тебя не может? Хочет о тебе заботиться? Помогает тебе справляться с трудностями? Ну объясни, пожалуйста, — что?

Вика молча свернула за угол дома, я — за ней.

— Ты в нем нашла что-то такое, чего не видно остальным? — предположила я. — И что же это? Поделись с подругой!

Она все еще молчала, не реагируя на мои слова, и я решила продолжить:

— Наверное, это его крысиный хвост! Да? Так лучше бы он постригся: мужчина не крыса, и хвост его не красит! Или, быть может, он все же крыса?

Мы подошли к кусту черноплодной рябины, растущей у калитки, и остановились.

— Забор в порядке, — как-то слишком озабоченно сказала Вика. — Полоть тут нечего… Красная смородина еще зеленая… О! Давай спилим этот боярышник, он здесь никому не нужен, только весь белый свет заслоняет.

«Ну да, весь белый свет, — беззвучно сказала я себе. — Просто сквозь него плохо видно улицу и кое-кого еще…»

Этот куст неоднократно обрезали, но он вырастал снова и снова и сейчас представлял собой два десятка стволов толщиной в руку.

Из сарая мы принесли инструменты и приступили к работе. Вика отпиливала толстые сучья, оставляя пеньки высотой в полметра, чтобы потом удобно было корчевать, а я срезала секатором более тонкие ветки. Зятя мы не видели, хоть и поглядывали на его участок. Возможно, он уехал в Москву.

— Он тебя на спектакль хоть раз приглашал? — спросила я подругу с сомнением в голосе, словно была уверена в обратном. — Раз уж он в театре работает!

— Приглашал, — меланхолично ответила она.

— Ну и как, понравилось?

— Не знаю. — Она вздохнула. — Я в зале сидела, а он где-то в яме. Я его и не видела. И, наверное, не слышала. Во всяком случае, не узнала.

Примерно через час работы, когда предназначенная для костра гора спиленных сучьев достигла метровой высоты, мимо нас вдруг вихрем пронеслась овчарка. Она с лаем бросилась к сидевшей на мостике у калитки Ванде, которая мигом взлетела на березу, растущую у Людкиной канавы.

— Чижик, фу! — услышали мы окрик.

Овчарка перестала облаивать березу, но в сторону не отошла. Усевшись под березой, она продолжала караулить сидевшую на толстой ветке кошку, которая не сводила с собаки горящих, безумных глаз.

К нам подошла невысокая, довольно полная, но очень миловидная молодая женщина. Ее рыжие волосы были собраны в пучок на затылке, а ярко накрашенные глаза казались необыкновенно выразительными.

— Знакомьтесь: Юля — Марина, — представила нас Вика.

Мы улыбнулись друг другу, но я подумала, что им хотелось бы поговорить одним. И когда Марина стала рассказывать, где отдыхала, я направилась к березе выручать Ванду. Однако эта кошка вполне могла сама за себя постоять: она шипела на овчарку сверху и размахивала лапой с когтями, целясь в собачий нос, если тот слишком приближался к ветке.

— Чижик очень умный, — услышала я, вернувшись к боярышнику. — Я с ним как-то в парке гуляла; он без поводка бежал рядом, а навстречу — два милиционера. Они ко мне: почему собака без поводка и без намордника? А я им говорю: это не моя собака, я ее первый раз вижу. Они говорят: тогда мы ее сейчас застрелим. Я: стреляйте. Так вот, Чижик все понял и удрал в кусты. Представляешь?! Ну, я еще зайду. Чижик, ко мне! — вместо «до свидания» сказала Марина, повернулась и пошла к своему участку. Овчарка потрусила за ней.

Непобежденная Ванда спустилась с березы и с гордым видом села у калитки. И когда через некоторое время пробегавший мимо маленький коричневый пудель направился к ней, она смело бросилась на него. Пудель в страхе ретировался.

— Прогнала, — засмеялась Вика.

После обеда мы все еще занимались боярышником, только теперь пилили по очереди: одну ветку я, другую — Вика. Наталья потихоньку — по одной, по две — перетаскивала уже спиленные ветки на другой конец участка к большой железной бочке без дна, которая служила печкой.

Периодически моя подруга бросала мрачные взгляды на участок напротив. Это действовало мне на нервы; в целях противодействия требовалось сказать о зяте какую-нибудь небольшую гадость, но в голову не приходила ни одна достойная мысль, которая оказалась бы и логичной, и эмоциональной одновременно.

— Нет, вы только посмотрите! — вдруг воскликнула Вика, толкнув меня под руку. От этого пила съехала с ветки и скользнула по забору, хорошо еще — не по руке. Я резко обернулась, а Наталья укололась о шип боярышника, вскрикнула и уронила ветку.

К нашей калитке подходила расфуфыренная дамочка предпенсионного возраста, а может быть, и пенсионного, но еще работавшая. Короче, хорошо сохранившаяся. Брючки, блузочка, кокетливая шляпка, темные очки…

— Володя-аша, — позвала дамочка, войдя на участок и направляясь к дому. Ей навстречу вышел улыбающийся Владимир Яковлевич.

— Какой он ей Володяша?! — зашипела Вика. — Вот выдра облезлая! Ну и лицо: анфас — мышь, а в профиль — рыба!

— По-моему, она прекрасно выглядит, — пытаясь сохранить объективность, возразила я. — Наверное, бегает по утрам…

— Моя мама выглядит лучше, — отрезала Вика.

Викина мама была актрисой, и однажды она не вернулась с гастролей. Вернее, вернулась, но не домой. С отцом осталась жить Вика.

— Где-е тут у ва-ас мое ведро-о? — пропела дамочка. — Голу-убенькое такое…

— Ведро ей понадобилось! — возмутилась Вика. — Еще семи нет! Мы же написали: с семи до девяти.

— Тише, мам, она услышит, — прошептала Наталья, выглядывая из-за веток.

— Не услышит, — раздраженно, но тихо ответила Вика. — Она только папой занята. И не увидит: мы в засаде сидим.

«Какая хорошая мысль, — подумала я. — Засада — это как раз то, что нам нужно».

Дамочка вышла с участка, держа в руках голубое эмалированное ведро. Владимир Яковлевич проводил ее до калитки.

— Видеть не могу! — пробормотала моя подруга. — И губы накрасила! Фу! А туфли-то, туфли! Прямо пожар в джунглях! Давно не видела столько плохо сочетаемых цветов. На что еще это похоже, как вы думаете?

Желтый, зеленый, коричневый, оранжевый, фиолетовый — на что это может быть похоже?

— Попугаи в брачный период! — сказала я.

— Папуасы на тропе войны! — предложила Наталья.

— Молодец, Наташа, — похвалила ее Вика.

В этот момент с участка зятя вышел Антон и тоже направился к нашей калитке.

— Неужели за ведром? — удивилась я. — Вик, может, у тебя часы остановились? Ты ведь их в бочке с кошкой купала.

Пока мы проверяли часы, Антон вернулся с пустым ведром и скрылся за своим забором. Значит, ведро — его, не стал бы он чужое брать… А вот и достойная мысль о зяте, решила я, проводив взглядом Антона и немного подумав. Сейчас я ее выскажу вслух!

— Вика! Этот твой зять не умеет сам достать ведро из колодца, — с подчеркнуто равнодушным сочувствием произнесла я. — Ты хочешь всю жизнь вытаскивать для него ведра?! А может, ты еще собираешься играть за него на флейте? А если он вообще больше ничего не умеет? Забудь о нем!

Усмехнувшись, Вика в шутку замахнулась на меня пилой. Я отпрыгнула, попала одной ногой в канаву, поскользнулась и шлепнулась на кучу спиленных веток.

— А теперь подумай, где нам устроить засаду, — продолжала я, поднимаясь с кучи. Можешь думать до вечера.

Вечером Владимир Яковлевич тихо собрался и куда-то ушел, предупредив, что вернется поздно.

— Он к ней отправился! — обиженно заявила мне Вика. — К Жанетке.

— Ревнючка ты противная! — сказала я. — Оставь его в покое. Каждый человек имеет право на личную жизнь.

Расстроившаяся Вика рано легла спать, решив перенести обсуждение устройства засады на следующий день.

— Вставай, сейчас полседьмого, мы с тобой теперь будем бегать по утрам, — бесцеремонно заявила проснувшаяся раньше меня подруга. К ней возвращалась ее обычная активность.

— Свитер не бери, там тепло, — распоряжалась она, пока я одевалась. — Мне — шорты, тебе — брюки, ты всегда мерзнешь. Готова? Пошли.

Потихоньку, стараясь никого не разбудить, мы спустились с «верха» по лестнице и вышли из дома. Солнце уже выглядывало из-за верхушек деревьев, но для меня было достаточно прохладно. К тому же по дороге к калитке я задела ногой мокрую, блестевшую от росы траву, и теперь вся эта роса была на моих брюках. Влажные брюки противно прилипали к ноге.

— Бежим направо до угла, потом еще раз до угла, по кругу, как на стадионе, — поставила меня в известность Вика и помчалась вперед, не слушая, что я отвечу. Ежась от холода и сырости, я побежала за ней.

Бегать, особенно без цели, я никогда не любила, и как только подруга скрылась за поворотом, я пошла шагом. Согреться мне не удалось, поэтому единственным результатом моего хождения по улицам явился план наших дальнейших действий: угадать, куда вор полезет в следующий раз, устроить там засаду, дождаться вора и хорошенько его рассмотреть, а еще лучше — проследить, что он вынесет и куда потом пойдет. Как определить очередную жертву? Очень просто — это должен быть хороший дом, крепкий забор и большие замки, чтобы было ясно, что хозяев нет.

Меня догнала запыхавшаяся Вика, пробежавшая в несколько раз большее расстояние, чем я прошла, и я объяснила ей свою идею.

Подходящих домов нашлось целых три, причем один из них — у Викиных соседей, Розы Дмитриевны и Сергея Васильевича. На днях они уехали в Москву, и засов на их калитке вполне мог конкурировать с тюремным. Если и на входной двери то же самое — этот дом для нашей цели очень даже подойдет.

Мы постояли немного на улице перед запертой калиткой Розы и вернулись к себе. Потом, переодевшись после бега, спустились вниз готовить завтрак.

— На вора засада нужна в четверг, а сегодня среда. Давай сегодня караулить зятя, — предложила мне Вика с робкой улыбкой. — Мне нужно узнать, что с ним случилось. Пожалуйста, ну хоть денек!

Увидев глаза подруги — глаза голодной кошки, в которых боролись два чувства: немая просьба о куске колбасы и страх, что в нее швырнут что-нибудь тяжелое, — я безропотно согласилась.

Днем, часов в двенадцать, мы пробрались к Горам. Устроившись в кустах за домом, мы наблюдали за участком зятьев, Вика — внимательно, я — не очень. У них на участке никого не было, поэтому я с интересом посматривала по сторонам.

Все так же шелестели ветки кустов и трех заброшенных яблонь, покачивались стрелки цветущего кипрея. Разнообразные птицы чувствовали себя здесь как дома, они, попискивая, прыгали по веткам, почти не обращая на нас внимания.

На соседнем кусте я разглядела птичье гнездо. Неожиданно из него выскочила серенькая хозяйка, посмотрела на меня одним глазом и недовольно цыкнула. Когда она ускакала по своим делам, мне захотелось подобраться к гнезду поближе и получше его рассмотреть. Я медленно подползла к кусту, приподнялась и… и застыла в таком неудобном, полуприподнятом положении, опираясь одной рукой о землю, а другой ухватившись за колючий шиповник.

За кустом я увидела еще одну засаду. Точнее, место для засады: трава была примята, а ветки двух соседних смородин аккуратно переплетены, образуя подобие шалаша.

Близкое к панике чувство внезапной опасности приготовилось схватить меня за горло. Мое сердце, несколько раз дернувшись в необычном ритме, собралось было остановиться, но, к счастью, в последний момент передумало.

«Спокойно, дорогая, — приказала я себе, немного отдышавшись. — Спокойно. Ведь там сейчас никого нет. И, может быть, никто туда не придет. По крайней мере, сегодня.

И хорошо, что никого нет, иначе мы не смогли бы незаметно убраться с участка. А так сможем. Старайся дышать ровно, дорогая; потом, когда успокоишься, придется залезть в этот пустой шалаш и осмотреть его».

Я села обратно на землю и бесшумно, ползком, вернулась к Вике. Дотронувшись до ее руки, я знаком указала на шалаш. Не обратив на это внимания, она, тоже знаком, указала на старого зятя, который шел по своему участку, держа в руках вилы.

— Он хочет выкопать картошку на обед, — тихо сказала моя подруга. — А ты как думаешь?

В другое время я бы предложила какую-нибудь версию, но сейчас лишь отрицательно покачала головой и еще раз взмахнула рукой в направлении соседнего куста.

— Послушай меня! Там шалаш! В нем кто-то был и следил за зятьями, — прерывистым шепотом сообщила я. — Сейчас там никого нет, поэтому можно все обследовать, все равно наш объект, то есть зять, отсутствует.

При упоминании о зяте Вика дернулась, но с моим предложением все же согласилась, и к чужому шалашу мы поползли вдвоем.

В шалаше оказалось совсем мало места — на одного сидящего человека; обзор был хорошим, а вот улик почти никаких. Все внимательно осмотрев, мы с большим трудом обнаружили в траве свернутый в шарик фантик от конфеты и какие-то мелкие обрывки бумаги, похожие на кружочки. Затем мы поспешно отползли обратно к нашему кусту и, спрятавшись от посторонних глаз, стали разглядывать находки.

— Какие странные бумажки. Как будто из тетради на пружинке вырвали листок, — заметила я, глядя на бумажные кружочки. Я уже пришла в себя и перестала замирать при каждом необычном звуке.

— Такие конфеты в поселке в магазине продают, — задумчиво сказала Вика, разглаживая фантик. — Мы их тоже покупали.

— Похоже, он что-то писал. Или рисовал.

— Должно быть, он с наших участков или из поселка, — продолжала свою мысль Вика. — Давай теперь его караулить.

— А если он вооружен? Он может быть большим и очень сильным, а у нас ни пистолета, ни даже топора, — возразила я ей. — И вообще, тебе не кажется, что за этим участком следит слишком много народу?

— И в самом деле, — согласилась Вика. — Как ты думаешь, может быть, хотят их ограбить?

— Там замков слишком мало, — еще раз посмотрев на участок, сказала я. — И дом вот-вот развалится.

— Да, правильно, и к тому же они все вместе никогда не уезжают.

Ничто не указывало на то, что следующей жертвой должен стать дом зятьев, и было совершенно непонятно, кому и зачем понадобилось за ними следить, кроме нас, конечно. А нам-то самим, интересно, это для чего?

— Может, у них есть враги? — предположила я.

— Какие враги? — поморщилась Вика. — Кому зятья нужны?

— Ну, за Игорем могла бы следить женщина, как мы, например. Или чей-то ревнивый муж.

Вика напряженно задумалась и, очевидно, не оценила моей идеи.

— Могут следить и за Антоном, у этих подростков странные игры, — нервно пробормотала она. — Ползем обратно, пока нас не заметили. Остальное дома обсудим.

Мы поползли — и поднялись на ноги лишь около сломанного забора. Поползли, хотя в чужом шалаше никого не было, с участка зятя нас уже не могли заметить, а о том, что вид двух ползущих вполне взрослых девиц у посторонних наблюдателей с улицы вызвал бы как минимум недоумение, мы как-то не подумали.

Отряхнувшись, Вика перепрыгнула через канаву и направилась к своему участку. Я поспешила за ней.

Перед калиткой мы решили о зяте и засаде на него дома ничего не рассказывать. С одной стороны, это опасно — вдруг Наталья решит последовать нашему примеру, а с другой — самим неприятно: ведем себя как дети — за «любимым мужчиной» следим.

В дом мы вошли молча.

— Так! — сказала Вика, окинув веранду хозяйским взглядом. Она заглянула в холодильник, потом в буфет, что-то из него достала и повернулась ко мне. — Ты варишь суп вот из этого куриного пакета, а я жарю рыбу и рис разогреваю. Добавь туда овощей и воды побольше. Больше, чем на пакете написано.

Рыба поджарилась через полчаса, и, хотя суп еще не был готов — я долго провозилась с овощами, — мы решили обедать. Все голодное семейство уже собралось на веранде.

— Суп давайте съедим «на второе», — предложила Вика. — Юль, раскладывай рыбу с рисом, а вы мойте руки.

— Мам, я уже мыла, — ответила ее дочь и устроилась на диване.

Запах жареной рыбы не давал покоя Ванде, она долго крутилась на веранде и в конце концов уселась на стул у стола. Сначала спокойно сидела, словно приучая всех к своему присутствию, а затем, дождавшись момента, когда я отвлеклась, поставила передние лапы на стол, немного подтянулась и сунула нос в тарелку.

— Ванда! Пошла вон! — увидев это, закричала Наталья. — Мам, она рыбу из тарелки ест!

Кошка прижала уши и зажмурилась, но продолжала жевать.

— Ван-да, — угрожающим тоном произнесла Вика. — Брысь!

Услышав голос моей подруги, Ванда безропотно уселась обратно на стул.

— Отдай ей остатки рыбы, — велела мне Вика.

— А сюда новый кусок положить? Тарелка вроде чистая…

— Нет, возьми другую тарелку, из этой есть не стоит. Может, у нее глисты, теперь они в тарелке. Чья это тарелка, папина?

Ванда побежала к своей миске, я отдала кошке остатки рыбы, потом открыла буфет в поисках чистой посуды. В это время вернулся Владимир Яковлевич и подошел к столу.

— Здесь один рис, а почему нет рыбы? — спросил он, взял со стола тарелку и пошел к плите.

— Ой, пап! — вскрикнула Вика. — Юль, он туда рыбу положил из сковородки! Забери у него эту тарелку, из нее есть нельзя, там глисты.

— Где? — удивленно спросил Владимир Яковлевич.

— Да у тебя! В тарелке!

Заинтересовавшись происходящим у меня за спиной, я повернулась, звякнув чистой посудой.

— Из нее кошке есть нельзя! — настойчиво продолжала Вика.

— И что, она может от меня заразиться? — с небрежной усмешкой поинтересовался Викин отец.

— Ничего, она здоровая, — радостно засмеялась Наталья.

— О Господи! Папа! Наташа, перестань! — возмущенно произнесла Вика. — Ладно, ешь теперь отсюда; может, у нее и нет глистов.

Я села за стол и взяла вилку.

— А теперь послушайте, — сказала Вика, дождавшись, пока все приступят к еде. — Мы решили устроить засаду на вора. Походили по улице и выбрали самый укрепленный дом. В четверг вечером, то есть завтра, мы туда полезем, посидим там несколько часов и, если вор появится, мы его увидим. Ловить его не будем, не беспокойтесь, просто покараулим… Юль, выключи суп. Нет, я сама, мне ближе. Посторожите пока мою тарелку.

Отодвинув тарелку от края стола, Вика встала, быстро выключила газ под кастрюлей с супом и вернулась к столу.

— Мы уже две улицы осмотрели и, знаете, самым подходящим домом оказался Розин, — продолжала она. — Нам это очень удобно — просто канаву перешагнуть, и все. Оденемся потеплее…

Слушая Вику, Владимир Яковлевич все больше мрачнел, Наталья же, наоборот, очень оживилась.

— Мам, можно мне с вами пойти? — с надеждой спросила она.

— Нет, Наташенька, тебе нельзя, ты с дедушкой останешься, — ответила Вика. — Это может быть опасным. Ой, огурцы берегите! Ванда, брысь!

Наталья передвинула огурец к середине стола и отвернулась. По ее лицу было видно, что она обиделась.

— Вика, не надо этого делать, это действительно может быть опасно, — очень серьезным тоном сказал Владимир Яковлевич. — Вы непременно хотите туда идти?

— Конечно! — дерзко заявила моя подруга и приготовилась к борьбе.

Когда она начинала упрямиться, спорить с ней было бесполезно. Иногда можно было аккуратно, не сильно настаивая, ее переубедить, но на это требовалось время. Все ее домашние об этом знали.

— Тогда лучше, чтобы вас было больше, — вздохнув, сказал Владимир Яковлевич. — Возьмите с собой Марину с собакой, так безопасней. И у Жанны Александровны собака есть.

— Нет, — резко возразила Вика. — Жанеткин пудель нам не нужен. Он Ванду увидит — и прощай безопасность! Ну пап! Мы под кустом посидим, все увидим и тихо вернемся. Он нас не заметит. Можем даже у нас под кустами сидеть, на нашем участке, только с нашего ничего не будет видно, потому что у них крыльцо с другой стороны. Ну, если хочешь, мы вооружимся — топор возьмем или вилы.

— А если у него окажется пистолет?

— Мам, возьмите пилу, — вмешалась Наталья, — и у Людки ночью спилите лишние деревья. И дед сразу успокоится.

— Можно взять пустые кастрюли и по ним стучать, — предложила я. — Ложками, например. От такого грохота любой сбежит.

— Как бы он, испугавшись, отстреливаться не начал, — неодобрительно заметил Владимир Яковлевич.

— Юль, кастрюлями мы только друг друга перепугаем, — ответила мне Вика. — Да еще соседей разбудим. К тому же он поймет, что на него охотятся, а это гораздо опаснее, чем тихо сидеть. Ладно, хватит обсуждать, суп ешьте.

Не придя к единому мнению, все молча уткнулись в тарелки, недовольные друг другом.

После обеда моя подруга пошла в гости к Марине, а я отправилась спать. Не столько потому, что не выспалась, сколько в надежде, что приснится какая-нибудь подсказка.

Мне ничего не приснилось, а Вика, придя домой, сообщила, что Марина вечером уезжает — вместе с Чижиком. Зато Марина подарила нам оружие: газовый баллончик и игрушечный пластмассовый пистолет красного цвета.

— Не важно, что он красный, — сказала Вика по поводу пистолета. — Мы на него черный чулок натянем для конспирации; кто там в темноте разберет, что он ненастоящий?!

Потом мы немного посидели в засаде у Гор, но без успеха.

Когда совсем стемнело, мы вышли из дома на крыльцо, готовые ко всему. Впереди Вика — в старой выцветшей куртке и резиновых сапогах, с сумкой, из которой выглядывала крышка термоса; за ней — я, в пятнистой шубе из искусственного меха, в кроссовках и с зонтиком, который крепко держала поперек спиц, потому что он все время норовил открыться, а делал он это с ужасным треском — прямо-таки взрывался.

Наталья уже легла спать; Владимир Яковлевич на веранде смотрел телевизор. Небольшое пространство вокруг дома освещалось через занавешенные окна и полупрозрачное стекло в двери, но от этого окружающая нас темнота выглядела еще более глубокой и зловещей. На затянутом облаками небе не оказалось ни звезд, ни луны.

Было чуть больше одиннадцати — ведь в середине июля темнеет поздно — но казалось, что уже глубокая ночь, а мрачность и угрюмость окружающей нас природы просто не поддавались описанию.

— Баллончик не забыла? — дрожащим голосом спросила я Вику.

— Нет. И он, и пистолет — все в кармане, — прошептала она. — Фонарь не взяла, но ничего, привыкнем. Осторожней, тут ступенек совсем не видно. За эти наклонные доски слева не хватайся, это не перила, они просто так стоят, сохнут. Давай руку.

Держась за ее руку, я стала медленно спускаться, перед каждым шагом нащупывая ногой устойчивую поверхность. Через полминуты земля была уже близка, оставалась всего одна ступенька. Я с облегчением вздохнула и… потеряла бдительность. Шагнув мимо последнего кирпича, я повисла на Викиной руке и выронила зонтик, который тут же показал, на что он способен: ударившись о землю, он подпрыгнул и резко раскрылся, издав при этом звук, напоминавший выстрел из пушки. В тот же миг откуда-то выскочила насмерть перепуганная Ванда и, издав короткий вопль, в ужасе взлетела вверх по тем самым незакрепленным наклонным доскам, о которых меня предупреждала Вика. Доски с грохотом развалились, но кошка успела зацепиться когтями за деревянную стену дома и повисла на стене, будто белая шляпа на гвоздике.

— Извини, промахнулась, — обескураженно сказала я схватившейся за горло, тяжело дышащей подруге, из последних сил стараясь на рассмеяться.

На шум выскочили на крыльцо Владимир Яковлевич и завернутая в одеяло, сонная Наталья.

— Мальбрук в поход собрался… — усмехнулся Викин отец, увидев, что случилось. — Пойдем, Наташа, это не воры, это наши никак не уйдут.

— Мам, Ванду снимите, — попросила Наталья, закрывая за собой дверь.

Владимир Яковлевич прямо с крыльца подхватил кошку и вернулся вместе с ней на веранду. Мы с Викой остались в темноте одни.

— Бери зонтик, и пойдем, — сказала Вика. — Еще раз ты его уронишь — и у меня будет инфаркт!

Она повернулась к участку Розы, сделала шаг вперед и вдруг замерла. Потом, обернувшись ко мне, нервно прошептала:

— Что это?

— Бочка с водой, — прошептала я в ответ.

— Нет, рядом с бочкой, белое.

— Как будто Ванда сидит…

— Ванда в доме! Дай мне палку какую-нибудь.

Я протянула ей раскрытый зонтик. Сделав еще несколько шагов, Вика ткнула зонтиком в это белое, подошла к нему и облегченно вздохнула:

— Это всего лишь ведро для сорняков. На, сложи зонтик и иди за мной по дорожке между грядками и малиной.

Она повернулась и пошла, а я поспешила за ней, взяв зонтик и на ходу пытаясь его закрыть. Он сопротивлялся, все время раскрываясь, видимо, это было его естественное состояние. Чтобы не ударить им Вику, я отпрыгивала в разные стороны, попадая одной ногой то в клубничную грядку, то в малину. Наконец зонтик был закрыт, и я вцепилась в него изо всех сил.

Кусты малины тянули ко мне черные колючие лапы, я отмахивалась зонтиком, какие-то высокие сорняки хватали за ноги, кто-то шипел в темноте, хрипел, щелкал…

Перед канавой я остановилась.

— Что ты там стоишь? — окликнула меня Вика. — Шагай через канаву. К каким кустам идем, к смородине или к крыжовнику? Крыжовник ужасно колючий, а смородина слишком близко к Розиной калитке, это не очень безопасно, особенно если он через калитку полезет. Ну да ладно, пойдем к смородине.

Около смородины Вика достала из сумки кусок брезента, и мы уселись на него между двумя кустами.

Минут пять мы сидели молча, привыкая к темноте и относительной тишине. В этой тишине непрерывно что-то происходило: шелестели под ветром листья, прыгали лягушки, стрекотали кузнечики, летали мимо какие-то невидимые насекомые, и еще много всяких неопознанных звуков доносилось со всех сторон.

— Расскажи мне про Марину, — попросила я Вику, когда темнота перестала быть столь враждебной.

Она повернулась ко мне, но выражение ее лица я не смогла разглядеть.

— Да что тут рассказывать… После института работала в НИИ или КБ, потом ее сократили. Сейчас она маклер в какой-то фирме… С однокурсником развелась. Сын в третьем классе… Нашла какого-то кооператора, собралась за него замуж, а его в это время убили. Что еще? Иногда отдыхает за границей… Собаку свою здесь не оставляет, обычно возит ее с собой. Кроме заграницы, конечно.

«Зачем ей овчарку с собой возить? — удивилась я. — Ведь собаке здесь намного лучше, чем в Москве. Неужели Марина боится за свою жизнь? Или ей нужно охранять имущество в Москве? Нет, тогда бы она все время сидела в Москве и на дачу не приезжала. А может быть, Марине просто нужна компания? Или овчарка никого другого не слушается? Или Алла Павловна собак боится?.. Как бы это узнать?..»

— Почему? Она боится за свою жизнь? — спросила я. — Или за имущество?

— Не думаю, — ответила Вика. — Здесь, на даче, ничего ценного нет, я же знаю, как они раньше жили. А вот в Москве — возможно…

Во вновь наступившей тишине с протяжными вздохами и ворчливым жужжанием к станции подъехала электричка. Постояв немного, она издала визгливо-пронзительный гудок и медленно поползла дальше. Мы посидели молча, прислушиваясь.

Облака над нами раздвинулись, и обнаружилось, что луна на небе все-таки была. В ее бледном свете мир снова изменился, наполнившись всевозможными тенями всех оттенков. Оттенков черного и серого — не цветного, конечно.

На ближайших к нам ветках теперь можно было разглядеть каждый листочек, а на дальних — например, в листве яблонь — из общей массы выступали странные создания причудливой формы: то сказочные замки и прекрасные принцы, то неповоротливые рыцари в доспехах, то зверские чудовища с огромными ушами…

— Кто-то, кажется, к нам направляется, — шепнула я Вике.

— Нет, это не к нам, это на улице, — еле слышно прошептала она в ответ. — Кто-то мимо шагает.

Мы и так старались разговаривать тихо, а сейчас и вовсе еле слышали друг друга.

— Он так «бухает» ужасно, — прошелестела подруга. — Прямо как солдат.

Было слышно, как при каждом шаге приминалась и скрипела мокрая от росы трава; вместе с обувью отрывались от поверхности частички почвы — в общем, шуму было много.

Прошло несколько секунд. Прохожий замедлил шаг, потопал по чему-то твердому, что-то заскрипело, застучало, потом открылась калитка. Я вздрогнула и схватила Вику за руку — мне показалось, что этот тип вошел на ее участок.

— Не бойся, это Людка, крючок на ее калитке так скрипит, — успокоила меня подруга. — Знаешь, она раньше симпатичная была, да и сейчас ничего, только очень унылая и сама с собой разговаривает… И курит постоянно, дымит, как костер из мокрой картофельной ботвы, а после кашляет…

Замолчав на полуслове, Вика начала размахивать руками и покачиваться из стороны в сторону, уворачиваясь от чего-то невидимого.

— Комар прилетел по мою душу, — недовольно зашептала она. — Голодный, сволочь! Самого его не вижу, слышу только писк, но где-то очень близко. Это здесь, с моей стороны.

— Побрызгай его из баллончика, — провокационным тоном предложила я.

Скорчив в ответ страшную рожу, Вика достала из кармана спички и сигарету.

— Сколько раз курить бросала, и всегда что-нибудь случалось, — пожаловалась она, затянувшись и выдохнув сигаретный дым в куст смородины. — Вон еще кто-то по улице идет… С электрички, должно быть.

Мы молча переждали прохожего.

Луна опять куда-то делась, и стало темно — хоть глаз выколи. Хоть два глаза.

В такой темноте мне не удавалось рассмотреть даже зонтик в своей руке, да и саму руку тоже. Дивное время для вора! И все равно никто не лезет, хотя сейчас мы не заметили бы никого: ни вора, ни хозяев, ни соседей… Ни стаю голодных волков, ни отряд конной милиции, ни сторожа с ружьем…

Мне вдруг смертельно захотелось спать, все равно где — лишь бы лечь, свернуться, укрыться…

Мне всегда хотелось спать на чем-то мягком и пушистом, но сейчас я охотно согласилась бы на что угодно: на раскладушку, на железнодорожную полку, даже просто на жесткий матрас на полу.

Я представила старую, скрипучую кровать в нашей комнате на втором этаже — в данный момент предел моих желаний. Но туда еще надо было забраться по лестнице, а двигаться — даже просто пошевелиться — мне было лень. Глаза стали сами закрываться… Потом под яблоней появился диван, он был жестким, с наклонной спинкой, на него я силой фантазии уложила матрас, нет — перину, и утонула в ней.

Стоило мне закрыть глаза, как голова начинала клониться к воображаемой подушке, я тонула в перине, сверху падало одеяло… Да-да, главное — теплое одеяло!

Вдруг стало зябко, как поздней осенью — словно вот-вот пойдет снег. Одной рукой — в другой был зонтик — я подняла воротник шубы, укрыла полами колени.

— Ты что, замерзла? — спросила Вика тоном, в котором слышалось непонятное мне злорадство.

— Вот уж не думаю, что ты не замерзла, — буркнула я в ответ, хотя знала, что ей, в отличие от меня, почти всегда было жарко.

— Я — не замерзла! — гордо сказала она.

— Не замерзла?!

— Не замерзла!!

— Ну и не мерзни! — доброжелательно огрызнулась я.

— Ну и не думай! — парировала Вика.

Наша словесная перепалка меня немного взбодрила.

— Я сейчас умру, то есть засну, — обратилась я к подруге. — Давай выпьем кофе — зря, что ли, мы его с собой брали?! Да еще надо было взять поесть — я проголодалась.

Вика достала из сумки термос и чашки, налила кофе в одну из них и протянула мне. Неторопливо зевнув, я аккуратно положила зонтик рядом с собой на землю, протянула руку и тут же поняла, что совершила ошибку: зонтик взорвался, изо всех сил врубившись носом в середину куста смородины. Вика испуганно дернулась, пролив кофе, шепотом выругалась и с возмущением уставилась на меня. Я лишь виновато развела руками.

— Оставь его раскрытым, пусть рядом стоит, — прошипела она, снова налила кофе, сунула мне чашку и провела рукой по брезенту. — Куда я его пролила, на тебя?

— Вроде нет, — сказала я и отпила глоток.

— А куда же?

Поставив термос на землю, моя подруга ощупала куртку и сунула руку в карман.

— О дьявол! — воскликнула она, потом вытащила из кармана спички и сигареты и положила их рядом с собой. — Все мокрое. Почти полчашки в карман вылила! Впрочем, этой куртке уже ничто не повредит…

— А пистолет?

— Они с баллончиком в другом кармане, в правом.

Напившись, мы сложили чашки и термос обратно в сумку, вылив остатки кофе под куст смородины. Спать все равно хотелось, к тому же близость нашего дома действовала деморализующе — по крайней мере, на меня.

Вика положила промокшие спички и сигареты в сумку, потом поерзала по брезенту, похлопала по нему рукой и обратила ко мне недоумевающий взгляд.

— Подо мной земля шевелится, — сообщила она. — Там кто-то есть!

— Может, крот? — предположила я. — Крота не бойся, он не кусается.

— А если это крыса какая-нибудь? Кто еще может норы рыть?

— Лисы, волки, барсуки…

— Да ну тебя! — фыркнула Вика и замахнулась на меня, я подставила ей раскрытый зонтик; ее рука со скрипом скользнула по поверхности материала.

— Я тебя серьезно спрашиваю, — недовольно прошептала она. — Ой, он оттуда лезет, земля на брезент посыпалась. Рядом с брезентом вылезает! Ой, смотри, морда показалась!

Не соображая, что делает, Вика в одно мгновение вытащила из кармана баллончик с газом и побрызгала из него то существо, которое, по ее мнению, должно было выскочить из норы и наброситься на нее. Все произошло так быстро, что я не успела ей помешать. Я в ужасе хлопнула себя по лбу, задев при этом зонтик.

— Ты что, Вик, там же слезоточивый газ! А может — и того хуже! — нервно-паралитический!

— Вот и хорошо, — трагическим шепотом произнесла она. — Пусть его там парализует!

— Да не его, а нас! — уже не очень тихо выкрикнула я. — Бежим отсюда, пока сами не надышались!

Я подхватила зонтик, Вика — сумку, и мы помчались к нашей канаве. У канавы Вика затормозила, оглянулась и прошептала:

— Брезент забыли. Стой, я сейчас.

Согнувшись от напряжения, моя подруга нырнула под ветки яблони — чтобы срезать угол. Вскоре она вернулась с брезентом, живая и невредимая.

Потихоньку — на нашем участке торопиться было уже некуда — мы пробрались к дому между грядками и малиной. Аккуратно поднялись по кирпичам, открыли дверь и, стараясь никого не разбудить, полезли наверх — спать.

Не успели мы как следует заснуть — мне показалось, что я только что закрыла глаза, — как услышали жуткие звуки: Ванда царапала дверь когтями, пытаясь ее открыть. Ощущение от этого скрипо-скрежета было такое, будто царапали не дверь, а мои собственные уши, однако не то что встать и открыть дверь — а до двери от моей кровати было целых два метра — я даже просто шевельнуть рукой или ногой была не в силах. Глаза открыть я тоже не могла.

Мне уже приходилось видеть, как Ванда открывала двери: если не удавалось подцепить дверь лапой сбоку, она ложилась на спину, цеплялась когтями обеих передних лап за дверь снизу, а задними упиралась в дверной косяк. Дверь, если не была заперта на замок или на крючок, обычно поддавалась.

В полусне я услышала, как дверь протяжно скрипнула — видимо, открылась — и кошка, неслышно преодолев расстояние от двери до Викиной кровати, прыгнула на мою подругу, приземлившись примерно на ее талии, пробежала по ней до плеча и ткнулась мокрым носом в ее шею. Как Ванда это делает, я уже видела, и не один раз, поэтому хорошо себе представляла.

— Тяжелая ты, Ванька, — с закрытыми глазами пробормотала Вика и начала поворачиваться на другой бок.

Кошка, не удержав равновесия, съехала с ее плеча, уцепившись лапами за пододеяльник — он застонал под ее когтями — и, наверное, за Вику тоже.

— Ии-и-и, — взвизгнула моя подруга и открыла глаза. — Пошла вон, каракатица! Ой, что это у них?! Юлька, просыпайся!

На яростный шепот ошеломленной подруги я реагировала медленно, с трудом разлепляя отяжелевшие веки. Когда мне это удалось, я тоже потрясенно уставилась в окно.

В доме Розы горел свет!

Точнее, не в доме, а в комнате на втором этаже, и не свет, а фонарик — довольно слабый, такой, чтобы не видеть деталей из соседнего, то есть нашего, дома. Но достаточно было самого факта!.. Ведь у Розы в доме кто-то находился! И не просто находился, а что-то искал, размахивая фонариком!

Это был тот самый вор, которого мы караулили на ее участке всего лишь полчаса назад!

— Какой наглец! — взволнованно прошептала Вика, привстав на кровати. — Как жаль, что мы оттуда уже ушли.

— Наоборот, — тоже шепотом ответила я, опираясь локтем на подушку и пытаясь разглядеть в окне хоть что-нибудь. — Что бы мы стали делать, столкнувшись с ним среди ночи около чужого крыльца?! Из дома наблюдать гораздо лучше.

Вика покачала головой и еще раз сбросила с кровати вернувшуюся Ванду, которая пыталась улечься на ее подушке. Обидевшись, кошка взмахнула хвостом, вышла из комнаты и стала спускаться по лестнице. Вверх она забиралась легко и быстро, а вот вниз — с большим трудом, медленно и шумно: сначала на каждую ступеньку сбоку ставила передние лапы, потом подтягивала туловище и с грохотом переносила всю тяжесть на задние. У-ух! Бух! У-ух! Бух! Шум разносился по всей улице. Впечатление было такое, как будто по ступенькам кто-то скачет в тяжелых сапогах. И не просто скачет, а очень торопится.

Фонарик в соседском доме замер и вдруг погас.

— Кошки испугался, сволочь! — яростно выдохнула Вика и рывком села на кровати. — Теперь его в темноте не видно, а крыльцо у них с той стороны, как он выйдет, мы не увидим! Вставай быстрее, пойдем его ловить!

Ловить! Куда уж нам его ловить, подумала я. У него, возможно, настоящий пистолет, а у нас — игрушечный. Если мы его на месте преступления застанем, он нас, как нежелательных свидетелей, и «убрать» может. Ну уж нет! Этого мы делать никак не должны, ведь в подобных случаях Вика совершенно забывала про осторожность. Надо было каким-то образом ее разубедить, вернее, убедить не рисковать понапрасну. Лучше из окна посмотреть, как он выберется из дома и куда пойдет. Там, у Розиной калитки, как раз фонарь горит, может, удастся вора разглядеть.

— Пока мы будем одеваться, собираться и шуметь, он успеет к нападению приготовиться, а то и просто убежать, — взволнованно прошептала я, попытавшись вложить в свои слова как можно больше пафоса допустимой громкости. — А если он вооружен, и мы столкнемся с ним в дверях, ты представляешь, что будет?! Мы же не милиция! Лучше давай в окно понаблюдаем.

— Бесполезно, — недовольно вздохнула Вика и легла обратно.

Да, верно, бесполезно, даже если он полезет через окно, мы его не увидим. В нашу сторону выходило только одно окно — на втором этаже, остальные окна нам не были видны. К тому же он еще может в доме какое-то время сидеть, пока не успокоится и не проверит, что вокруг все тихо. Так что нам остается только спать, успокоила я себя. Ну а утром разберемся! Если это все тот же наш приятель-вор, то никуда он от нас не денется, а раз жертв нет — можно не торопиться.

На следующее утро мы не бегали, мы — и то с большим трудом — поднялись с постели лишь в девять часов. Владимир Яковлевич с Натальей, голодные, ждали на веранде и предъявили свои претензии и упреки спускающейся по лестнице Вике, обещая умереть от голода через десять минут.

— Не могли сами вчерашнюю кашу подогреть?! Все равно, кроме вас, ее никто не ест! — недовольно буркнула моя плохо выспавшаяся подруга. — Что вы, интересно, тут делаете, когда я в Москву уезжаю?! Отстаньте от меня, я сначала умываться пойду!

Через несколько минут на плите грелась манная каша, а рядом с ней на сковородке для нас с Викой жарилась яичница.

Наталья и Владимир Яковлевич сидели за столом над пустыми тарелками и не сводили с Вики горящих глаз — только что ложками не стучали!

— Да подождите вы, каша еще не закипела! — укоризненно произнесла Вика, не выдержав их голодных взглядов. — Она даже еще не горячая!

— Ничего, давай ее сюда, — потребовал Владимир Яковлевич. — Каша не чай, может быть и теплой!

Вика разложила кашу по тарелкам и поставила на стол сковородку с яичницей.

Наталья добавила в свою тарелку столовую ложку варенья из черной смородины и размешала, отчего каша изменила свой приятный сливочно-белый цвет на непривычный серо-фиолетовый.

— Мам, расскажи, поймали кого-нибудь? — спросила она, с довольным видом отправив в рот ложку каши.

Вика вкратце рассказала о ночных событиях. У Натальи загорелись глаза, а Владимир Яковлевич пожал плечами.

— Видишь, Вика, как все решилось, — спокойно сказал он. — К нам он точно не полезет. Еще не было случая, чтобы он забрался на два соседних участка, так что прекращайте ваше расследование.

— Ну уж нет! — запальчиво воскликнула Вика. — Теперь — ни за что!

— Я уже все съела, — вмешалась Наталья. — А что к чаю?

— Есть сыр, а также абрикосовый джем.

— Я после завтрака в Правление пойду, — поставил нас в известность Владимир Яковлевич, налив себе чаю. — Взносы за квартал платить надо, и за электричество — тоже.

— Ты там поинтересуйся, пока в очереди к кассиру стоять будешь, — предложила Вика. — Может, что-нибудь дельное об ограблениях скажут.

— Ай, мам, тут щепка, в джеме, я чуть зуб не сломала! — возмущенно воскликнула Наталья, протягивая руку. — Смотри какая!

— По-моему, это кусок ящика, — произнесла Вика, взглянув на деревяшку длиною сантиметра в три. — Ну и что?! Не съела, и ладно.

— Лучше джем с ящиком, чем колбаса с будкой! — добавил Владимир Яковлевич. — Ну, я пошел.

— Ну, ребята, у нас появился подозреваемый! — заявил, вернувшись, Владимир Яковлевич. — Мы кое с кем посоветовались…

— И решили! — презрительно фыркнула моя подруга. — Все понятно: Жанетка сказала!

— Да послушай же ты! — убежденно продолжал он. — Жанна всех знает, она же член Правления. Так вот, есть у нас в числе прочих сторож, зовут Колей…

— В числе кого?.. — осторожно поинтересовалась я.

— В числе прочих сторожей. Он горький пьяница, у него трое детей, ему лет тридцать пять. Все, что получает, пропивает, а детей кормить надо! Мы…

— Жанетка, — вставила Вика.

— … думаем, что он может воровством промышлять.

— Но он же ничего не брал! — перебила его Вика.

— Ты будешь меня слушать?! — возмутился ее отец. — Хорошо, вечером придет Жанна, она сама все расскажет.

— К нам?! — завопила Вика. — Она?!

— К нам! — твердо сказал Владимир Яковлевич. — К ужину. И давай без истерик.

Обедали мы порознь: сначала Наталья с дедом, потом мы с Викой. К концу обеда моя подруга все же смирилась с тем, что ее ждет, поэтому, вымыв посуду, мы — в ожидании гостьи — приступили к уборке дома: подмели и вымыли полы, протерли все горизонтальные поверхности, а также стекла в окнах, повесили чистые полотенца и новые занавески. Когда Вика решила по второму разу вымыть посуду, я взбунтовалась.

— Если ты еще организуешь показательную прополку, я сразу же уеду в Москву, — пригрозила я. — Мы уже сделали все, что могли. Траву красить не будем, мы не в армии!

— Ладно, — кивнула Вика. — Давай вытрясем коврик из комнаты и на этом закончим.

Мы взяли коврик за углы, отошли от дома и аккуратно встряхнули. Пыль полетела на Вику.

— Ветер дует не с той стороны, — поморщилась она. — Иди назад. Теперь развернись и встань поперек дороги.

— Сейчас вся пыль окажется на клубнике, — предсказала я. — Мне ее жалко.

— Ладно, обойди бочку, около дома будем трясти. Дальше иди, чтобы на крыльцо не попало.

Крыльцо Вика подмела, но укреплять ступеньки не стала, заявив, что не хочет делать это из принципиальных соображений.

— Чем ее кормить, как ты думаешь? — энергично встряхивая коврик, продолжала она.

— А что у нас на грядках выросло, кроме огурцов и клубники?

— Да ничего, вроде бы… Кабачки не выросли, капуста тоже… А, знаю! Молодую картошку сварим. Со сливочным маслом, укропом и чесноком будет вкусно. И огурцы. Ой, мы лилии пылью засыпали.

— Ничего, они несъедобные, — сказала я.

— Ага, — рассеянно кивнула Вика. — Отнеси коврик и пойдем картошку подкапывать.

Когда появилась Жанна, картошка доваривалась на плите, молодой чеснок и мелко нарезанный укроп лежали на столе, и даже тарелки были расставлены.

Жанна выглядела на все сто, если не больше (процентов, естественно, а не лет), и была необыкновенно приветлива и любезна. Увидев это, Вика тут же надулась и просидела так весь вечер, почти не принимая участия в разговоре. В результате расспрашивать гостью пришлось мне.

— У на-ас работают четыре сто-орожа, — начала рассказывать Жанна. — Они весь го-од участки охраняют, и зимо-ой тоже. Оди-ин из них — Колька. Говоря-ат, он бывший милиционер, его-о за пьянство выгнали — вроде бы, он казенное иму-ущество пропил. Украл и пропил. И здесь ведет себя о-очень подозрительно.

— А зачем же его сюда работать взяли? — удивилась я. — Или здесь думают, что вору лучше всего работать инкассатором, а алкоголику — на ликеро-водочном заводе?!

— А кто-о сюда пойдет?! — пожала плечами Жанна. — На такие-то деньги! Разве что пенсионеры, так от ни-их толку мало. А этот — ме-естный, молодой, всех знает, на маленькую зарпла-ату согласен.

— Вот это-то и странно, — прокомментировал Владимир Яковлевич. — Непонятно, почему он на такую зарплату согласен! Вдруг он краденым нехватку денег компенсирует?! Особенно, когда у него запой…

— И вы думаете, что это он на дачи залезал? — спросила я. — А почему он ничего не брал?

— Я, конечно, не уве-ерена, — ответила Жанна. — Но я ду-умаю, что он сейчас воровать не будет. А во-от зимо-ой, когда здесь никого не-ет, а есть только он, который са-ам все охраняет, он может вынести с дач все, что уго-одно, и продать по дешевке. Поэтому я полага-аю, что залезал он просто та-ак — посмотреть.

— То есть на разведку вышел, — подвела итог я. — А беспорядок устраивал для чего?

— Например, для маскировки, — подсказал Владимир Яковлевич.

Жанна согласно кивнула и продолжала:

— Работают на-аши сторожа посменно — дежурят сутками…

— С кем?! С утками? — не очень вежливо перебила ее Наталья.

— Ка-ак?.. — неуверенно произнесла сбитая с толку Жанна и в недоумении замолчала.

— Ну, с утками! — выразительно повторила Наталья. — С курами, с собаками…

— По-моему, это старая шутка, — буркнула Вика. — Где-то я ее уже слышала…

— А для меня — новая! — обиделась ее дочь.

— Здесь же, наверное, и слышала, — спокойно сказал Владимир Яковлевич. — Или сама так говорила. У нас шутки часто повторяются, — обратился он к Жанне. — Не обращай внимания.

— Они дежурят сутки через тро-ое, — певуче продолжала Жанна, немного успокоившись. — С девяти утра до девяти утра. Колькина сме-ена теперь через день — в понеде-ельник.

Картошка уже исчезла с тарелок, и на десерт была предложена клубника, с молоком или сметаной, кто как хочет. Положив себе клубники, Владимир Яковлевич включил телевизор.

— А как он выглядит, ваш Колька? — спросила я.

— Ма-аленького роста, худой, темные во-олосы, невыразительные, мелкие черты лица-а, — начала объяснять Жанна, — разгова-аривает обычно нецензу-урно.

— Да-да, точно, — подхватил Владимир Яковлевич. — Сплошные «матери», «блины», и прочие междометия… Если хотите, девочки, я вам его покажу. И остальных сторожей тоже.

Жанна положила себе клубнику из миски в блюдце, посыпала ее сахарным песком и полила сметаной.

— Шампунь «wash and go», — произнес, нагревшись, телевизор. — Прекрасные волосы и никаких хлопот!

Владимир Яковлевич громко фыркнул и уткнулся в тарелку. Остальные дружно повернулись к нему.

— Это ж надо! — насмешливо заявил он. — Пришло же кому-то в голову назвать шампунь для волос «вошь»!

— Молодцы, ребята! — одобрила Вика.

Жанна вдруг закашлялась, положила ложку и, взмахнув рукой, поднялась из-за стола. Она кашляла и кашляла, не в силах вымолвить ни слова, и Владимир Яковлевич решил проводить ее домой.

— Что там было, у нее в блюдце? — спросила Вика, когда они ушли. — Кость или ветка? Только не говорите, что ей попалась клубника с корнями!

— Ты что, при чем тут клубника? — улыбнувшись, возразила я. — Это она вошью подавилась! Больше к вам, наверное, не придет.

— Какие у нас планы? — обратилась ко мне подруга после завтрака. — Папа ушел, Наташка тоже… А мы куда пойдем?

— В парник, — предложила я. — Огурцы с помидорами нас там с нетерпением ждут.

— Не-ет, — томно протянула она. — В парник не хочу. Оттуда участок Розы не видно.

— Тогда грядки полоть.

— Лень… Лучше кофе сварим, достань кофемолку. А потом… потом посмотрим. Не исключено, что потом Роза приедет.

Со вчерашнего утра мы с волнением ждали приезда Розы, нам хотелось посмотреть, что будет, и узнать подробности, хоть мы и были уверены, что все окажется как всегда — жуткий беспорядок, но все вещи целы. К тому же мы не знали, как распространяется информация — может быть, в этом все дело? То есть в чем-то таком, что при передаче через третьи руки теряется, и его никак нельзя потом восстановить.

Не успели мы включить кофемолку, вернее, только успели ее включить, как на крыльце раздался грохот, а затем стук в дверь: прибежала возбужденная Роза.

— Вика! Вика! Что случилось! — закричала она, ворвавшись на веранду словно маленький тайфун, плюхнулась на табуретку и затараторила, размахивая перед моим носом кухонным полотенцем, которое притащила с собой. — Я одна приехала, а у меня в доме что творится! К нам вор залезал! Все раскидано! Вещи на полу валяются, будильник с подоконника на пол сброшен, ничего найти не могу! Вилки пропали! Что теперь делать-то?! В Правление побегу заявлю!

— Да, конечно, Роза Дмитриевна, — с неискренним сочувствием кивнула Вика. — Только сначала получше проверьте, что еще пропало.

Не дослушав, Роза вскочила, выбежала из нашего дома, козой проскакав по кирпичам, и помчалась к своему участку, что-то рассерженно бормоча по пути.

— Она сначала всем соседям расскажет, лишь затем в Правление побежит, — с уверенностью сказала мне Вика. — Но это он! Наш вор.

— Он! — подтвердила я.

— Что делать будем?

— Думать. Думать и наблюдать. Пойдем, сейчас нам нужно найти дело на участке, чтобы Розу было видно и слышно.

Для наблюдения за соседкой мы уселись на скамейке.

Роза обсуждала с проходившей по улице какой-то своей знакомой, седой теткой в длинном сарафане, кражу вилок, а также ножей и трех стаканов, а еще два якобы потерянных стакана уже нашлись.

Обсуждение было достаточно громким, чтобы услышали не только мы, но и еще десяток участков.

Роза причитала и возмущалась, знакомая охала и кивала, а мы внимательно слушали.

— Вы бы ценные вещи-то прятали, Роза Дмитриевна, когда уезжаете-то, — посоветовала Розе ее знакомая после большой порции соболезнований.

— Здравая мысль, — прокомментировала Вика, достала из пачки сигарету и закурила.

— А я прячу, — гордо сказала Роза. — Посуду — в книги, а продукты — в одежду, а сейчас вот вилки и ножи найти не смогла. Украли их, украли!

— Вы получше поищите, — предложила знакомая. — Может быть, найдете.

— Тоже здравая мысль, — заметила Вика. Я согласилась.

— Зачем я буду искать?! — возмутилась Роза. — Взяли их! Что я, не знаю?!

Бросив знакомую, она побежала к дому, провела в нем минуты три, потом выскочила, обежала дом кругом; согнувшись под прямым углом и опустив голову почти к земле, она стала бегать по своему участку. Иногда останавливалась, наклонялась еще ниже, словно что-то обнюхивала, потом возвращалась назад и начинала поиски сначала.

— Вик, она ведь следы ищет, — схватив подругу за руку, прошептала я. — Надо бы поближе подойти.

— Ага.

Перегнувшись через спинку скамейки, Вика бросила окурок в канаву, и в это время мы услышали гневные выкрики Розы.

— Вика, это всё вы виноваты! Он через вас шел! Вот следы, это с вашего участка, вы калитку не запираете, а потом к нам воры залезают! Идите сюда, сами посмотрите! Вон у вас в грядке такие же следы; я на Правлении этот вопрос поставлю, безобразие!

Подойдя к Розе ближе, мы заинтересованно уставились на клубничную грядку. Надо же, следы! И похоже, что они… ну да, правильно, как раз здесь я воевала с зонтиком, так что следы эти — мои.

Моя подруга пошла за соседкой дальше на ее участок, я поспешила за ними, хотя уже знала про следы практически все: вот эти, от кроссовок — мои, а с ромбиками, от резиновых сапог — Вики, Роза их пока не заметила. Зато рядом с Розиным крыжовником, это под ее окном сбоку от крыльца, был овальный след с кружочками и без каблука — судя по размеру, это мужские кроссовки, они больше, чем мои. Этого Роза пока тоже не заметила, она показала Вике лишь мои следы — на тропинке, среди кустов смородины и у нас в клубнике, причем следы в обе стороны. Правильно, я же там ходила! Чертов зонтик!

Хотя сейчас на мне были босоножки, я постаралась побыстрее сбежать на свой участок и принялась изучать свои следы в клубничной грядке. Конечно же, они мои, размер мой — на всякий случай я сравнила с босоножками, поставив ногу рядом, — да и прыгала я с зонтиком именно здесь. И эти следы мои, на дорожке, и эти в малине, и эти, и… нет! Вот эти, у бочки, не мои, они с кружочками! Чужие следы, и на нашем участке! Надо же!

Вернулась Вика, и я шепотом объяснила ей ситуацию, стараясь смотреть в другую сторону, не на следы, и не размахивать руками.

— Значит, он действительно шел через нас?! — прошипела она в ответ. — И у него есть кроссовки?! А как размер определить?

— Линейкой, — подсказала я. — Двадцать пять сантиметров — это примерно тридцать восьмой.

Идти он мог не только через нас, подумала я, а и через Людку тоже — у нее забор достаточно удобный для перелезания, вот только рассмотреть следы на ее участке нам вряд ли удастся. Там вся земля покрыта ковром из травы и прошлогодних листьев. На нем никаких следов не остается.

Мы измерили следы мужских кроссовок и сделали два вывода: у преступника, во-первых, есть кроссовки, уж они-то должны быть его собственными, а во-вторых, — приблизительно сороковой размер.

— У зятя размер ноги небольшой, — рассеянно пробормотала Вика. — Сороковой, наверное, и есть. Ну а у Кольки, интересно, какой? Пап, — обратилась она к проходящему мимо нас Владимиру Яковлевичу, оглянулась, увидела на соседнем участке Розу и, понизив голос, зловеще зашипела: — Нам нужна Жанетка. Приведи ее на ужин, мы будем ее допрашивать.

Мы сварили вермишель, поджарили куриные ножки и сделали салат.

Жанетка пришла ровно в семь, и все без промедления сели за стол.

— Тот вор, который позавчера залез к нашей соседке, к Розе Дмитриевне, опять ничего не взял, — сказала Вика, разложив по тарелкам еду. — Хотя Роза и говорит, что у нее пропали вилки, но мы думаем, что она забыла, где их спрятала, поэтому и найти не может. Она еще что-то про ножи говорила, видимо, их тоже спрятала. Вам хлеб нужен? Нет? А соль?

От хлеба Жанна отказалась, и Вика продолжала:

— Так вот, нам хотелось бы знать, что позавчера вечером делал сторож Колька.

— Отку-уда я-то зна-аю, — задумчиво протянула гостья и положила в рот кусочек курицы. Прожевав, она добавила: — Тогда не его смена была-а, позавчера Федор Николаевич дежу-урил. Это мой сосе-ед, я его хорошо знаю, он со сто сорок первого участка. Я его спрошу-у, может быть, он что-то видел.

— Спасибо, Жанна Александровна, — благодарно улыбнулась моя подруга. — Добавить вам салата? А еще Роза обнаружила следы, ведущие на наш участок. То есть и с нашего участка к ней, и обратно — на наш. И мы хотели бы узнать размер ноги Кольки, а также на его кроссовки посмотреть.

— Следы там, в основном, мои, — уточнила я, — только Роза об этом не знает, да и вилки ее мне совсем не нужны, у нас своих хватает. Однако там есть чужой след — и у нее на участке, и у нас. Так что на нашем участке этот тип все же был.

— Боже мой, — вдруг воскликнула Жанна и демонстративно схватилась за сердце.

— Тебе валокордина? Корвалола? — забеспокоился Владимир Яковлевич. Достав пузырек, он попытался его открыть, но Жанна отрицательно покачала головой.

— Мам, а про вилки ты откуда знаешь? — встряла Наталья.

— Ты гуляла весь день, а она всем рассказывала, — ответила Вика и снова повернулась к Жанне. — Вам лучше? Мы не пострадали, он здесь только прошел.

— Нога у Кольки маленькая, — глубоко вздохнув, произнесла Жанна. — Он ведь небольшого роста. А что, вилки действительно украли?

Вика пожала плечами и скорчила ехидную рожу в адрес Розы, не сводя при этом глаз со своей вилки.

— Роза — жертва склероза, — хихикнула Наталья.

Вика скептически фыркнула и бросила на дочь уничтожающий взгляд.

— Рифма примитивная, — с легким раздражением произнесла она. — И по смыслу не интересно!

— Зато соответствует содержанию, — заступилась за Наталью я. — Все же десять лет — это не двадцать, могла бы отнестись к дочери более снисходительно.

— Ты сама-то сколько лет остроумию училась? — проворчал Владимир Яковлевич. — Не мешай ребенку тренироваться!

Швырнув вилку, Вика вскочила со стула. Наталья, у которой нос подозрительно покраснел, а в глазах появились слезы, отвернулась к окну.

Внезапно Жанна побледнела, потом позеленела и снова приложила руку к сердцу. Владимир Яковлевич бросился к ней, а Вика схватила пузырек с валокордином.

— Ты чем это открывал, ножиком? — нервно спросила она отца.

— А ты чем думаешь? — буркнул он, не отвлекаясь от Жанны.

— Я думаю, ножиком, — недовольно ответила Вика, взяла нож и его острый край попыталась просунуть под плотно притертую пластмассовую пробку.

— Головой надо думать, а не ножиком! — выразительно посмотрев на Вику, заявил Владимир Яковлевич. — Если ножиком открывать, дырка будет.

— Ну и открывай сам, — обиделась Вика. — Наташа, достань из буфета валидол.

От валидола гостье стало немного лучше.

— Послушайте, — тихо сказала она. — Мой сосе-ед, сторож, он собирает вилки, у него-о коллекция вилок… — она еще раз глубоко вздохнула, а мы, затаив дыхание, выжидательно-внимательно следили за каждым ее движением. — У него их очень много, есть очень старые, разные…

— Это он залезал! — не дослушав до конца, воскликнула Вика. — А нога у него большая? Папа, покажи ей свой ботинок! Это сорок третий размер.

— У него больше, он очень высокий, я хорошо помню — он как-то канаву чистил и на мои «анютины глазки» наступил…

Вика еле слышно хмыкнула, но я строго посмотрела на нее и демонстративно нахмурила брови: гостью обижать насмешками нельзя! Во-первых, она гостья, а во-вторых, пользы от нее еще могло быть много — узнать про ее соседа-сторожа можно было только от нее. Не важно, что он сам великан, он ведь мог и нанять кого-нибудь…

— Ну? — скептически спросила Вика.

— Конечно, — кивнула я.

— И что? — продолжала она.

— Пока ничего, — глубокомысленно заметила я. — Но дальше будет хуже…

— О чем это вы? — вежливо поинтересовался проходивший мимо нас Владимир Яковлевич.

— Понятия не имею, — пожала плечами Вика.

— И я тоже, — подтвердила я.

Мы сидели на бревне рядом с крыльцом. Больше сидеть было негде: в доме слишком душно, а на скамейке нельзя — приехала Людка и слонялась по своему участку, развесив уши.

— Нам и здесь поговорить спокойно не дадут, — вздохнула моя подруга, кивнув сначала на Людку, потом в противоположную сторону: по своему участку носилась Роза, прислушиваясь к каждому звуку. Иногда она останавливалась и рассматривала нас из-за кустов. — Ой, Ванда, не толкайся! Я же упаду!

По бревну к Вике подбежала кошка и с разбегу ткнулась лбом в ее бок. Пушистый, с приятной мордой, рыжевато-коричневый кот, преследовавший нашу белую красотку, остановился поодаль.

— Может, пойдем в лес, погуляем? — предложила я. — Или за грибами?

— Ладно, пойдем, — без энтузиазма произнесла Вика. — Ой, куда ты лезешь, каракатица?

Ванда оставила бесплодные попытки подставить свой лоб под Викину ладонь — чтобы погладила — и вспрыгнула ей на плечо с намерением улечься живым воротником вокруг ее шеи.

Открылась дверь, и на крыльцо из дома вышла Наталья.

— Наташенька, сними ее, пожалуйста, — попросила Вика, не поворачивая головы.

Наталья аккуратно спустилась по ступенькам, обошла бревно, подошла к Вике сзади и протянула руку, но в этот момент Ванда спрыгнула сама, пролезла под бревном и легла на землю перед Викой. Наталья села на бревно рядом со мной.

— Не слишком ли она пушистая? — спросила я, рассматривая кошку. — Особенно на животе.

— Ты думаешь, беременная? — откликнулась Вика.

— Ой, мам! — воскликнула Наталья. — А если у нее от того мордоворота котята родятся? Представляешь?! Он же глупый, страшный, и характер у него плохой — вредный. Помните, тетя Юля, — повернулась она ко мне, — приходил такой мордоворот с белой нижней челюстью, толстый такой! Он ее поклонник!

— А этот маленький желто-коричневый кто? — спросила я.

— Этот никто.

— Какой красивый никто! — улыбнулась я. — Лучше бы котята были от него.

— Сейчас проверим, — сказала Вика и хлопнула ладонью по колену. — Ванда, сюда!

Кошка не заставила себя долго ждать, прыгнула к Вике на колени и ткнулась носом в ее подбородок.

— Уйди, морда усатая! — фыркнула Вика, пытаясь уклониться от мокрого кошачьего носа и колючих усов, и провела обеими руками вдоль всей кошки — от морды до задних лап.

— Не похоже, — констатировала она. — Впрочем, на первом месяце обычно еще не заметно.

— Да у нее вся беременность от силы месяца два, — возразила я. — Куда пойдем разговаривать?

— Наташенька, пойдешь с нами? — поинтересовалась Вика у дочери.

— Нет, мам, — протянула та в ответ. — У меня дела…

Мы вышли через лесную калитку и, пройдя немного вдоль забора, углубились в лес. Березы здесь не попадались; все было усыпано хвоей, и росли худые, ободранные елки высотой с пятиэтажный дом. Грибов не было совсем, даже поганок.

Потом среди елок стали появляться кусты лещины и пробиваться кое-какая травка. Стало светлее. Осенью тут могли бы расти опята, но сейчас — пусто.

— Ты какие грибы заказываешь? — обратилась я к Вике. — Подберезовики устроят?

— Ладно, пусть будут подберезовики, — милостиво согласилась она. — Хотя бы один.

Через некоторое время мы повернули направо и подошли к железной дороге. Переходить ее или нет? Пожалуй, перейдем.

— Там тоже дачи, — предупредила меня Вика.

— Зато там березы, — ответила я. — Вперед!

Под березами хлюпала вода. Не годится — грибы в лужах не растут. Там же, где было посуше, землю покрывал ковер из папоротников. Через месяц здесь вырастут чернушки, а сейчас надо идти дальше.

Минут через десять я огляделась вокруг и, наконец, заметила вдали подходящие березки. Правда, за ними тоже виднелись деревянные домики, там, наверняка, все исхожено вдоль и поперек, но ничего, уж один-то гриб я всегда найду!

Мы подошли ближе. Вот они, нужные березки, и среди них иногда молодые елочки, на достаточном расстоянии друг от друга.

Я замолчала и, наклонив голову, принялась внимательно разглядывать траву между корнями, в то время как Вика задумчиво брела рядом, окидывая деревья рассеянным взглядом.

«Так, дорогая, смотри левее, — сказала я себе. — Теперь правее, там травы меньше… А вот и наш красавец!»

— Вижу, — доложила я.

— Где? — встрепенулась Вика.

— Рядом с березой. С другой стороны от этой березы — елка. Ищи.

Я отошла в сторону и приготовилась наблюдать за действиями подруги. Безрезультатно потоптавшись на месте, она попыталась проследить направление моего взгляда, но я была к этому готова и смотрела только на нее.

— Сообщаю приметы, — доброжелательно сказала я. — Рост двадцать два сантиметра, в шляпе. Шляпа цвета горького шоколада, бархатистая, снизу светло-кремовая, диаметром двенадцать сантиметров. Ножка сероватая, почти без крапинок, ровная. Возраст предпенсионный. Ищи.

Вика покрутила головой в разных направлениях, а я украдкой бросила на гриб еще один взгляд. О! Рядом второй подберезовик!

— Рядом с первым, сантиметрах в тридцати от него, растет его родственник, — сообщила я, предварительно отвернувшись. — Тинэйджер. Рост десять сантиметров, шляпка маленькая, круглая, похожа на каску и блестит как синтетический бархат. Цвет — как у старого шоколада, пролежавшего два месяца в холодильнике.

— А береза от нас далеко?

— От меня — три метра. И полметра от нее до елки.

Вика обошла шесть ближайших к нам берез и вернулась ни с чем.

— Ты меня разыгрываешь, — недовольно бросила она. — Давно ты стала такой наблюдательной?!

— Наблюдательность надо тренировать, — чуть улыбнувшись, назидательно сообщила я. — Вдруг придется открыть детективное агентство?..

Вика вздохнула и прислонилась спиной как раз к той березе, у которой ее ждали подберезовики. Первый, скорее всего, был червивым.

— А еще можно развивать умение мыслить логически. Например: скажи мне, кто не рискует, тот что?..

— Издеваешься? — недоверчиво произнесла она, но я не отставала. — Ну, тот…

— Быстрее думай!

— Ну… Ну, не пьет шампанское. Это всем известно с детского сада.

— Неправильно! — самодовольно ухмыльнулась я. — Тот не выигрывает! И уже как следствие — не пьет шампанское.

— Ты меня специально запутала, — обиженно пробормотала Вика. — Я думала, здесь что-то сложное…

— Извини, я не хотела. Стой, гриб раздавишь!

— Ой, точно! Вот они! — радостно воскликнула подруга, мгновенно забыв обиду.

Грибов было мало, и тратить полдня на какой-нибудь десяток подберезовиков нам не хотелось. Перед тем как повернуть к дому, мы присели отдохнуть на ствол упавшего дерева. Вика, казалось, уже забыла про зятя и была весела и активна как обычно.

— Ну все, переходим к обсуждению серьезных проблем! — заявила она.

Обсуждение серьезных проблем затянулась почти на час. В результате мы пришли к некоторым выводам.

Основным подозреваемым у нас считался сторож Колька, который был подозрителен своим образом жизни, в том числе и бывшим, а еще — размером ноги. У него были хорошие возможности: он знал обстановку (как сторож) и, наверняка, был знаком со всевозможными перекупщиками краденого (как местный житель и особенно как бывший милиционер). Кроме того, зимой он был здесь один, что очень удобно: хочу — охраняю, а хочу — сам ворую.

Пропажу вилок у Розы не стоило считать достоверным фактом, она вполне могла их через некоторое время найти; на второго сторожа, Федора Николаевича, больше ничто не указывало, следовательно, его кандидатура отпадала.

Неясно было, кто сидел в шалаше у Горы, но уж явно не зять — с какой стати ему за самим собой следить?! Так что он на роль вора тоже не подходил.

Почему вор залезал по вторникам и четвергам, также было понятно: в эти дни на участках бывает меньше всего народу. В выходные приезжают все, причем кто в субботу, а кто и в пятницу вечером. Некоторые и уезжают не в воскресенье, а утром в понедельник. А если кому-то нужно здесь быть среди недели — поливать, например, или продукты привезти, — то он старался приехать в среду — ровно в середине недели — и, возможно, уехать в четверг утром. Так что вторник и четверг самые безопасные для вора дни. В эти дни меньше вероятность, что кто-нибудь появится не только на выбранном участке, с замком, но и на соседних.

Единственное, что осталось совсем непонятным, — его цель. Он или что-то брал, или ничего не брал, других вариантов нет. Если брал, то что-то незаметное, поэтому трудно сразу определить, что это. Что может быть таким незаметным?

— Не знаю… — задумчиво протянула Вика. — Может быть, что-то маленькое…

— Так, — одобрила я. — А еще?

— Редкое. Старое. Ненужное.

— Прекрасно. А если он ничего не брал, то для чего залезал? Участком ошибся или еще что? Могла ли быть у него какая-то другая цель?

— На разведку — посмотреть, что можно забрать, если еще раз залезет, — предположила Вика. — Но чтобы подтвердить эту версию, придется ждать, когда он по второму разу начнет залезать.

— Напугать кого-нибудь хотел, — сказала я. — Или проверить свои силы, то есть проверить, что он может влезть на чужой участок.

— Тогда можно было бы одним участком ограничиться, зачем на несколько лезть? — произнесла Вика. — О! Может быть, он интересовался замками — решил укрепить свой участок, а какие замки поставить — не знал. Вот и пошел проверять.

— А зачем беспорядок? Что еще, кроме маскировки, ты можешь придумать?

— Так активно искал, что времени на уборку не хватило. А еще — забыл, что где лежало, поэтому не смог на место положить.

— Склероз? — улыбнулась я. — Ты хочешь сказать, что он старый совсем? Или что у людей вещей слишком много?

— А еще «назло кондуктору», — не слушая меня, продолжала Вика. — Если его цель — напугать, то, чтобы все узнали, что он в этом доме был.

— А кому, как ты думаешь, надо пугать владельцев богатых домов?

— Бедным, — не задумываясь, ответила она. — И злым. Злым и бедным. Сторож Колька подходит.

— Теперь следующий вопрос: получил ли он то, за чем лез? Добился поставленной цели?

— Я думаю, — нет. Он ведь лезет на другие участки, значит — продолжает искать.

— А я думаю, — возразила я, — что поставленной цели он добился, иначе для чего ему все время залезать в одинаковые дома? Не нашел — лезь в другие, непохожие, а нашел — продолжай в том же духе, ты на верном пути!

— Если он получил то, что собирался, но продолжает залезать на дачи — значит, он получил не все, что хотел, — подвела итог Вика. — И будет залезать дальше. Что ж, а мы будем его ловить.

Мы направились домой, рассуждая по пути о каких-то мелочах, перешли обратно железную дорогу и решили пройти по платформе, чтобы не продираться сквозь кусты и не прыгать по кочкам. Вика весело помахивала пакетом с найденными грибами и вдруг резко затормозила рядом с расписанием поездов — у доски с объявлениями. Окинув их пристальным взглядом, она прочитала дрогнувшим голосом: «Продаются холодильник, телевизор, велосипед. Обращаться на участок номер сто сорок один. Федор Николаевич».

…Он вышел из сторожки, спустился по трем ступенькам, сплюнул и не очень твердой походкой пошел по улице. Перед поворотом постоял немного, подумал и повернул направо. Повернул и, не торопясь, двинулся вперед.

Как только он скрылся из вида, мы с Викой бросились за ним, а за нами — Марина с Чижиком. Мы все вместе, втроем, следили за сторожем Колькой.

Сначала мы немного поспорили на тему: «зачем скрываться?» Ведь удобнее было бы делать вид, что мы просто гуляем с собакой. Однако Вика была другого мнения.

— Это нам удобнее, — убежденно сказала она, — а ему это может мешать. Вот представь, ты хочешь куда-то залезть или что-то внимательно рассмотреть, а вокруг тебя кто-то гуляет. Ведь ты же, увидев этих гуляющих, не станешь делать то, что собиралась! Поэтому мы с тобой будем прятаться. А Марина с Чижиком — как хотят.

Колька шел слегка зигзагом, почти как Чижик, который тащил свою хозяйку то от куста к кусту, то от одной канавы к другой. Марина была вынуждена передвигаться в режиме своей собаки, а мы с Викой старались не попадаться Кольке на глаза и, хотя он обычно не оглядывался, скрывались в канаве, точнее — между канавой и забором. Обычно там росли кусты, а иногда и деревья — в общем, спрятаться было где.

К большому нашему изумлению, он останавливался и разглядывал как раз те участки, на которые мы с Викой уже обратили внимание: с хорошими домами и с крепкими заборами и замками. Заметив это, мы лишь молча толкали друг друга и синхронно кивали.

Подойдя к участку Горы, Колька резко затормозил и стал рассматривать развалившийся забор. На этот раз мы замерли под вишней с бледно-розовыми ягодами, которые выглядели так, будто собирались поспеть дня через три. Но почему-то никогда не поспевали.

Колька постоял, покачиваясь, перед участком, посмотрел по сторонам и вдруг решительно перешагнул канаву и направился в непроходимые заросли.

— Марин, пойди посмотри, что там? — нервно зашептала Вика. — Чижик, вперед!

Овчарка натянула длинный поводок и потащила хозяйку наискосок через улицу, подняла лапу у Людкиной березы, потом вместе с хозяйкой поплелась дальше.

Сторож вышел с Горского участка и довольно быстро пошел вперед. Когда он обогнал Марину, спустившую Чижика с поводка, мы выбрались из своего убежища под вишней.

— Что он там делал? — нетерпеливо спросила Вика Марину.

— Штаны застегивал, — скривилась она. — Лучше бы я туда не смотрела. Чижик, ко мне! Быстро!

Овчарка успела убежать довольно далеко. Она нехотя обернулась и посмотрела на хозяйку — вдруг передумает? — но та была неумолима. Собака неторопливо развернулась и потрусила обратно, обнюхивая по пути особо интересующие ее объекты: колеса стоящих у чьей-то калитки «Жигулей», примятую траву, кучу песка…

Сторож повернул налево, мы — за ним.

— Хозяин, тра-та-та-та, — остановившись у участка с очень приличным забором, закричал он.

— Чего тебе? — отозвался вышедший откуда-то пожилой мужчина, одетый в типично дачную — старую и грязную — одежду.

— Ну, ты еще не передумал, тра-та-та-та? — довольно буднично и невыразительно выругавшись, произнес Колька.

— Да нет еще, — спокойно ответил тот.

— Ну, я понял, — не очень внятно сказал сам себе Колька, повернулся и пошел дальше по улице.

— Ой, тут мокро! — вскрикнула я, угодив ногой в канаву.

— Ничего, терпи! — шикнула на меня подруга.

У уже знакомого нам участка с пожилым мужиком стоял грузовик, из его кузова сгружали трубы и складывали их у забора. Рядом находился хозяин с бутылкой водки в руке. Мы увидели его сразу же, как только завернули за угол.

Вика тут же столкнула меня в канаву и залезла в нее следом за мной, и теперь мы, прячась за кустом орешника, внимательно за всем наблюдали.

Наконец грузчики получили водку. Грузовик уехал; трубы остались.

— Что теперь делать будем? — спросила, повернувшись ко мне, подруга.

— Ничего, — пожала плечами я. — Домой пойдем. Обедать. И обувь промокшую менять.

Вика в сомнении покачала головой, и я добавила:

— Мы все, что надо было, видели, а от нового хозяина труб ничего не добьемся. Единственное, что можем — это думать. Пойдем.

И потащила подругу домой.

Мы ходили по улицам со вчерашнего дня, после слежки за Колькой. Не все время, конечно, а примерно раз в час — делали обход, обращая особое внимание как раз на тот участок, на который сегодня привезли трубы.

Ну, привезли трубы, и что? Что нам это дает? Да, видимо, ничего. Если трубы краденые, а скорее всего это так и есть, то получил мужик их по дешевке. Какой смысл ему выдавать своего благодетеля? Никакого.

Может, попросить Владимира Яковлевича купить у Кольки краденые бревна? Хотя вряд ли Викин папа согласится.

— Мы с Юлькой кое-что обнаружили, — начала Вика и повернулась к Жанне. Вместе с Жанной мы сидели в тени на скамейке, а Владимир Яковлевич — рядом на табуретке, которую принес из дома. — Похоже, что сторож Колька организовал доставку на наши участки ворованных труб. Возможно такое?

— А почему-у нет? — улыбнулась Жанна. — Колька впо-олне может быть посредником, если у него-о есть такие знако-омые — строители или еще кто-нибудь… Да и другие сторожа то-оже…

— И что, у них это официальная возможность дополнительного заработка?

— Ну-у, вообще-то, чтобы заказать машину песка-а или то-орфа, нужно записаться в журна-але… Но если нужен навоз, доски или еще что-о…

— Понятно, — заключила Вика. — Это может быть преступление — если украли, а может и не быть — если все честно: купили и привезли. Сторожу вознаграждение, так ведь?

— Ага, — согласилась Жанна.

— А еще какие могут быть махинации? — продолжала приставать моя подруга.

— Для сторожей, похо-оже, все, — ответила наша гостья. — Вот для бухга-алтера…

Она замялась, и мы не стали допытываться.

— A y вас какие новости? — обратилась Вика к отцу.

Нам удалось заразить Владимира Яковлевича и Жанну «детективной болезнью», и теперь они следили за Федором Николаевичем.

— У нас ничего ценного, — ответил Владимир Яковлевич. — Он или на участке возится, или идет в сторожку и там сидит. Пока ни с кем не встречался и не разговаривал. Вечером собираемся вместе с ним обход делать, напросившись к нему в компанию по-соседски. А вы?

— Мы пойдем к Горе — в засаду.

— Почему тут у вас такая тень? — вдруг сменила тему Жанна и, поежившись, словно от холода, оглянулась вокруг. Солнышко радостно светило во все стороны, и только мы сидели в тени.

— Да это от Людкиного леса, — с энтузиазмом начала объяснять Вика. — Она лес у себя на участке разводит, а вся тень на нас падает. Вы только посмотрите на ее елки с березами и осинами. И еще дубы размером с Останкинскую телебашню. Тьфу! У нас из-за нее на этой стороне овощи не растут, только черная смородина вдоль канавы.

Жанна сочувственно заохала, и Вика воодушевленно продолжала:

— Как вы думаете, нельзя ли решением Правления заставить Людку дикие деревья спилить? Пусть посадит что-нибудь культурное и низкорослое.

— Ну, заста-авить… — протянула Жанна, — заставить, наверное, нельзя… Но попро-обовать можно. По уставу нашего това-арищества она должна выращивать то-олько садовые растения. А вот елки на прода-ажу сажать нельзя. Напишите заявление в Правление, посмо-от-рим…

— А что написать? — поинтересовалась я, открыв блокнот. — Что ее деревья затеняют наш участок и что с них вредители к нам летят?

— У нее на елке вороны гнездятся, — подсказала мне Вика. — Они все время каркают, мне от этого самой каркать хочется, они гнезда других птиц разоряют, и вообще…

— Напиши-ите пока что-нибудь… — Жанна задумалась. — А я потом решу, за что ее мо-ожно к ответственности привлечь. Она, вроде бы, взносы давно не плати-ила, и за электричество у нее долг…

— Прекрасно, — встрепенулась Вика. — Юль, пиши! Заявление. Точка. С красной строки: Предлагаю взыскать с участка номер такой-то долг по оплате электроэнергии дровами из березы, осины, ели, дуба и дикой груши в количестве десяти кубометров. Точка. Число. Подпись.

— Записала, — весело кивнула я. — А десяти кубометров хватит?

Вика пожала плечами и повернулась к Жанне.

— Ну как? — спросила она. — Подойдет?

— Не зна-аю, — без тени улыбки, слегка рассеянно ответила та. — По-моему, чересчур оригина-ально. Но попро-обовать можно…

— Послушай, — прошептала Вика, толкнув меня в бок. — А что мы будем делать, когда он придет?

Мы сидели в засаде за домом у Горы — на земле под кустом смородины, вернее на старой Наташкиной куртке, причем мне достался левый рукав, а Вике правый, и караулили сторожа Кольку.

Наш куст был достаточно раскидистым, чтобы под ним спрятаться, к тому же мы укрепили его ветками, срезанными с других кустов, отчего он стал выше раза в полтора и примерно во столько же шире. Теперь со стороны зятьев нас практически не было видно.

От чужого шалаша нас отделяло метра три. Впрочем, с выбранного нами места сам шалаш просматривался плохо, зато была прекрасно видна ведущая к нему тропинка.

Сегодня Колька был свободен и вполне мог прийти в шалаш. А что мы действительно будем делать, когда он придет?

— Мы будем ждать, пока он уйдет, — тихо ответила я Вике. — А затем сами уберемся. Просто убедимся, что это он, и все! Или ты предлагаешь его арестовать?

— Ну… — нерешительно пробормотала она. — Лучше было бы его поймать… Я Маринкин пистолет взяла, вот он, в чулке.

— Ладно, предположим, мы его поймали, а дальше что? Куда его вести? В милицию? А что он такого сделал? Ну, залез на необитаемый участок, так ведь и мы с тобой тоже залезли! — Я вздохнула, постаравшись вложить в свой вдох как можно больше убедительности, и, повернувшись, отвела рукой ветку, которая все время норовила попасть мне в глаз. — И ловить его, мне кажется, будет непросто. Бывший милиционер, он детского пистолета не испугается!

Участок зятя нас больше не интересовал, поэтому я посмотрела в другую сторону — вокруг все те же серо-зеленые буйные заросли, густые сорняки… И вдруг на фоне развесистого сорняка увидела удивительную картину: мы подкрадываемся к пьяному Кольке, мирно лежащему в шалаше, накидываем на него сеть, он начинает биться в ней как рыба, совсем запутывается и, не в силах двинуть ни рукой, ни ногой, засыпает. Даже кляп не нужен. Красота!

— Вот если бы его рыболовной сетью поймать… — мечтательно улыбнулась я.

— Сетью? — задумчиво переспросила Вика. — У нас нет рыболовной… А сетка от футбольных ворот не подойдет?

— Не знаю. По-моему, нет.

— А простыня? А занавеска?

— Успокойся, — фыркнула я. — Мы не будем его ловить!

Я снова принялась рассматривать сорняки. Вот, рядом с моей ногой, огромный лист подорожника; жилки тянутся вдоль листа и делают его поверхность волнистой, муравьи могут с горки кататься, если захотят…

Сидеть под кустом было жестко, ноги затекли, мы почему-то проголодались и решили сделать перерыв на полдник. Или на второй обед.

Выбираясь из зарослей, я заметила зятя; он прошел через весь участок — от дома к сараю, но по сторонам не смотрел. Одет он был в джинсы и фиолетовую рубашку с короткими рукавами, наверное, недавно приехал и еще не успел переодеться.

«Печально, — подумала я. — Только Вика пришла в себя, и вот…»

Я ничего не сказала об этом подруге, но, когда мы вернулись, оказалось, что она его все же заметила. Она потеряла спокойствие, заметно нервничала и часто поглядывала на часы, стараясь не смотреть направо — на соседний участок.

— Что-то мне подсказывает, что сегодня он сюда придет, — возбужденно прошептала она. — Я хотела сказать, вор придет.

Зять больше не показывался, но, глядя на Вику, я уже была готова сама этого зятя убить.

Прошло пять минут, десять, двадцать, двадцать пять… Мы сидели молча и в каком-то непонятном напряжении. Сидели, сидели…

И вдруг кусты зашевелились, и с легким шорохом на тропинке показалась согнутая фигура, одетая в странный балахон. На голове у нее была шляпа, поверх шляпы — закрывающий пол-лица, завязанный под подбородком платок. Большие темные очки скрывали глаза.

Фигура медленно вползла в свой шалаш, села на землю и замерла, не сводя глаз с участка зятя. Сидела тихо, никакой нервозности не проявляла, видно, приготовилась спокойно ждать.

— Какое чучело, — еле слышно прошептала Вика.

Я молча кивнула.

— Это не Колька, — продолжала она.

Я снова кивнула, но не слишком уверенно, и прошептала в ответ:

— Скорее всего, это женщина. Бывшая жена или, может, обманутая любовница. Брошенная любовница, — добавила я, покосившись на подругу.

— На жену это чучело не похоже, жена толстая была. Давай его поймаем, — схватив меня за руку, зашептала прямо мне в ухо моя подруга. — Оно худое и маленького роста.

— А вдруг это мужчина? Тогда оно может быть очень сильным. Колька, между прочим, тоже худой и маленького роста, — еле слышно ответила я. — Невысокий мужчина вполне мог бы женщиной прикинуться для маскировки. Сиди спокойно, не дергайся.

— Может, нам удастся его связать? — не слушая меня, продолжала Вика. — Жаль, у нас нет сети.

— Веревки тоже нет, — сказала я. — Все равно мы не сможем сделать это незаметно. Оно будет сопротивляться или вообще убежит! И шум поднимет, а нам нельзя себя раскрывать!

— Если оно будет сопротивляться, мы сами убежим, — заметила Вика тоном, в котором слышались несгибаемая решимость и бесконечное терпение одновременно.

Чучело больше не шевелилось. Мы тоже сидели не двигаясь.

Мы ждали. Чего? Да чего-нибудь, поскольку просто не знали, что делать. К тому же чучело закрывало нам путь назад — мы уже не имели возможности незаметно «смыться» с участка, так как надо было пробраться мимо него, и было неизвестно, насколько оно опасно.

Минут через пять слева от меня что-то зашуршало, и мимо нас важно прошествовал небольшой ежик. Негромко пыхтя, он направился к шалашу и задержался в нем.

Чучело тоже его заметило. Оно наклонилось в сторону непрошенного гостя, протянуло к нему руку и… тут ежик резко подпрыгнул вверх сантиметров на десять. Чучело, уколовшись, взвизгнуло, с его головы свалился платок, и мы увидели пушистую косу.

— Наташка, — одновременно прошептали мы обе, изумленно посмотрев друг на друга. Вика вскочила и бросилась к дочери.

— Наташенька, доченька, что ты здесь делаешь? — воскликнула она, шлепнувшись на колени перед шалашом.

Наталья нервно обернулась, покраснела и, почему-то смутившись, спрятала за спину какие-то листочки.

Вика оторопела.

— Давай это сюда, — довольно сурово сказала она после короткой паузы.

— Не отдам, — дерзко ответила ее дочь.

Услышав это, Вика совершенно потеряла самообладание. Она схватила Наталью за свободную руку и, не разбирая дороги, потащила ее сначала с участка Горы, а затем — все быстрее — домой, и отпустила только на веранде. Обиженная Наталья уселась на диван, как была — в балахоне, а Вика в гневе забегала вокруг стола, размахивая руками и задевая углы.

— Что это за маскарад, Наташа?! — наконец произнесла она. — Что тебе там понадобилось?

— Мам, я не виновата, — насупившись, пробормотала Наталья. Подумав несколько секунд, она добавила: — Я за ним следила. Почему вам можно следить, а мне нельзя?

— Как?! — ошарашенно спросила Вика и врезалась плечом в вертикальное бревно, не успев вовремя затормозить. — За кем? За кем ты следила?

— Ну, за ним. За зятем.

— И что?

— А вот! — не слишком покорно сказала Наталья и протянула Вике свои листочки.

Она отправилась в свою комнату переодеваться, а Вика с листочками в руках помчалась на скамейку под яблоней.

Я пошла за Натальей.

— Сначала я за ним следила, потому что он мне не нравился, — произнесла она, стянув через голову балахон и бросив его на стул. Судя по вытачкам, складкам и выцветшим цветочкам, когда-то это было приличное платье, может — Викино.

— Это платье моей бабушки, оно от какого-то спектакля осталось, — объяснила Наталья, заметив мой взгляд. Надев шорты и зеленую майку, она совершенно преобразилась. — Я думала: увижу зятя с какой-нибудь женщиной и маме расскажу. И я видела, даже несколько раз, но почему-то не рассказала. А потом… — Наталья замялась, пожала плечами и замолчала.

— И что потом?

— А потом вы сами решили, что он может быть вором, поэтому я продолжала следить.

— И что? Заметила что-нибудь подозрительное?

— Нет…

От Натальи я направилась к Вике. Она уже все прочитала и сидела, сосредоточенно уставясь в пространство.

— Ну, что там? — спросила я.

— Да ничего особенного. К зятю какая-то женщина приходила, и все.

— И все? — не поверила я. После разговора с Натальей у меня появилось свое мнение на этот счет. — Этого не может быть. Рассказывай!

— Ну… и еще одна приходила. И все!

Она помолчала, достала из кармана сигарету, покрутила ее в руках, не закуривая, потом глубоко вздохнула и веско произнесла:

— Будем считать, что он умер. Для меня умер. Умер, его похоронили, сверху тяжелую плиту положили и памятник поставили.

Судя по тону, которым были сказаны эти слова, умирать зять пока не собирался. Говорила она главным образом для меня, ну и, возможно, немножко для себя — в надежде в сказанное поверить.

— А зачем тяжелую плиту сверху? — невинно поинтересовалась я. — Чтобы он из-под нее не убежал?

В ответ Вика прожгла меня ядовитым взглядом — как укусила.

— Ты что, думаешь, я в него влюблена?! — выкрикнула она, сломала сигарету и бросила ее под яблоню.

— Да, — честно призналась я.

— Ничего подобного! — запальчиво заявила Вика.

Я внимательно, чуть испытующе посмотрела на нее. Смотрела, смотрела…

— Ну, может быть, немного влюблена, — слегка смутившись, произнесла она. — Совсем немного. Была.

Ближе к вечеру моя подруга слегка успокоилась, а затем переключилась на переживания по другому поводу.

Из-за слежки за Федором Николаевичем ее отец почти переселился к Жанетке, что Вике совсем не нравилось. К тому же она полагала, что к слежке он относится менее серьезно, чем к Жанетке, и хотела участвовать в наблюдении за сторожем сама. Для этого необходимо было легализоваться у Жанетки, и Вика даже была готова служить няней ее внука и возить по улицам коляску с грудным ребенком.

К сожалению, дочь Жанны уехала с ребенком в Москву, а возить пустую коляску, даже если положить туда полено, было как-то неловко.

Вика также пыталась уговорить Наталью присоединиться к Владимиру Яковлевичу и Жанетке, но та отказалась наотрез.

— Наташенька, надо! — взмолилась Вика. — Мы думаем, что Колька для Федора Николаевича по дачам лазил, если не за вилками, так за чем-нибудь еще! Наташа, ну пожалуйста!

— Не буду я ни за кем следить, — еле слышно буркнула Наталья и отправилась в свою комнату, упрямо хлопнув дверью.

— Ну вот, не хочет, — огорчилась Вика. — Больше моя девица некуда не полезет, даже из благородных побуждений.

Вдвоем мы вышли из дома, Вика — с сигаретой, и устроились на бревне недалеко от крыльца.

— Не так уж это интересно, я понимаю, — продолжала рассуждать подруга, думая о дочери. — Вернее, интересно, но совсем недолго. Мы ведь в детстве тоже на чужие участки забирались… Мы с Маринкой. Лет по двенадцать нам было… — Она ностальгически вздохнула, видимо, по ушедшему детству. — Дождались темноты и за клубникой полезли. В темноте! Представляешь?! Две малолетние идиотки! Ее и при дневном-то свете не всегда найдешь, тем более на чужом участке. Ну, мы и не нашли ничего, только грядки потоптали.

— А как вы участок выбирали? — спросила я, уклонившись от сигаретного дыма.

— Да никак. У них забора не было, одни кусты колючие. После они сетку натянули, ну а тогда мы между этими кустами пролезли, не так уж сильно и поцарапались. На следующий вечер полезли туда с фонариком, но клубнику все равно не нашли. Зато осмелели, вокруг дома ходили, дверь дергали, кричали, в окно фонариком светили… А затем как в анекдоте: разбудили собаку, она залаяла, и мы оттуда сбежали.

— А собака — за вами?

— Нет, она же заперта была в доме. Мы ее потом видели: маленькая, беленькая, лохматая… Даже стыдно было, что мы так испугались. Но после этого мы стали внимательно осматривать калитки, если висит замок — хозяев нет, можно лезть.

— Зачем лезть-то? В смысле, за чем? — поинтересовалась я.

— Да ни за чем, — ответила Вика. Она докурила и бросила окурок под крыльцо. — Интересно было. Нам не клубника была нужна, а риск. Романтика. Так вот, нашли мы калитку с замком и принялись, стоя у этой калитки, решать: лезть, не лезть? Может быть, лезть, но попозже? Вроде бы решили лезть, то есть через калитку перелезать… И вдруг кто-то из-за калитки говорит: «Гав!»

— Залаял?!

— Да нет, — рассмеялась она. — Он человеческим голосом сказал. «Гав!», и все. Я вообще не сразу поняла, в чем дело, а Маринка не растерялась и заявила ему: «Нельзя же так детей пугать!»

— И что?

— Да ничего. Рванули мы оттуда! Только в конце улицы остановились. Помню еще, что смеялись долго, когда в себя пришли. Но больше никуда не лазили: романтика исчезла.

На соседском участке хлопнула дверь: из своего дома выскочила Роза и помчалась через весь участок по дорожке от дома к сараю; чтобы нас увидеть, ей пришлось повернуть голову в нашу сторону градусов на девяносто.

— Вика, Вика! Добрый день! — закричала она.

Моя подруга не ответила и даже не поднялась с бревна.

— А у нас крыса завелась! — продолжала на бегу Роза. — Я огурцы в миске оставила, так она их все погрызла.

— Ой, какой ужас! — театрально всплеснула руками Вика вслед Розе и, повернувшись ко мне, зашептала, давясь от смеха:

— Крыса у нее завелась! Огурцы погрызла!

Ничего не понимая, я вопросительно посмотрела на подругу.

— Крыса! — выразительно повторила Вика. — Белая! Огурцы ест! Пушистая! Мяукает!

С самого утра на участке у Горы хлопали двери, звенели стекла и раздавались другие подозрительные звуки: стук, треск, скрип, шипение, крики и ругань.

Меня разбирало любопытство, и я намекнула Вике, что неплохо бы было пойти посмотреть. Но подруга не хотела.

— Это Горы пьянствуют, — сообщила мне она, равнодушно пожав плечами. — Когда они здесь, у них всегда шумно.

Так продолжалось полдня, я успела извести себя догадками, и тут наконец-то настал мой звездный час. Час, когда сбываются мечты. Мечта, правда, была мелкой, но и час превратился в минуту, так что мы были почти в расчете. Мы с Викой как раз стояли около нашей калитки; сюда я заманила подругу обманным путем.

— Ах ты гад! — услышали мы гневный голос, а потом какой-то непонятный треск. — Вот я тебе сейчас покажу!

Я насторожилась. Вика тоже повернула голову.

— Это молодой Гора, — прошептала она. — У старого произношение другое: он из-за вставных зубов всего десять звуков внятно выговаривает.

— Ну, я тебе сейчас устрою! Только держись! — закричал молодой Гора. — Я тебе как врежу! От тебя мокрого места не останется!!

— Вика, он кого-то поймал, — прошептала я, вцепившись в локоть подруги. — Может быть, поймал там, в шалаше. А теперь он ему морду бьет!

Мы прокрались через улицу к участку Горы и застыли перед высокими кустами, прислушиваясь к выкрикам и звукам ударов.

— Ах ты сволочь! Долго ты будешь на меня таращиться?!

Из-за кустов взметнулся топор — Гора размахнулся было, но передумал и опускать топор не стал.

— Он отрубит ему голову? Или руку? — нервно прошептала Вика. — Как ты думаешь, он его связал?

Гора отошел на несколько шагов вбок — поверх кустов мелькнула его голова, — и снова размахнулся.

Хрясь!!!

Мы ожидали потоки крови, но нет! Вместо крови в воздух взлетели щепки. Одна из них приземлилась рядом с канавой почти у наших ног.

— Дрова колет! — смущенно выдохнула Вика. — Пьяница несчастный, чтоб ему пусто было! А я так перепугалась!

В полночь нас разбудил выстрел. Он был очень громким, определенно — стреляли на наших участках.

— Там же папа! — забеспокоилась Вика. — Он следит за сторожем. Юль, вставай! Боже мой, неужели он его застрелил?!

Когда прибежал взволнованный Владимир Яковлевич, мы, уже одетые, сидели на веранде.

— Ну?! — накинулась на него Вика. — Что там случилось? В кого стреляли?

— Друг в друга, — сказал он, странно посмотрев на Вику, и попросил выпить. Вика полезла в буфет за коньяком.

— Ну?! — повторила она.

— Друг в друга! — снова сказал Владимир Яковлевич, расправившись с рюмкой коньяка одним глотком. — Сторожа стреляли друг в друга. Колька и Федор Николаевич.

— Дуэль? — подозрительно осведомилась Вика. — А почему ночью? И кто победил?

— Оба ранены, — обреченно вздохнул ее отец. — Теперь кофе! После кофе расскажу подробнее.

Оказалось, что вечером, почти в полной в темноте, так как часть фонарей не горела, они с Жанной ходили по улицам вместе с Федором Николаевичем. Сторож, как ему и положено, — с ружьем. Ходили, разговаривали… А когда он разогнал подростков, наши немного отстали и все остальное видели издали.

Подростки, естественно, разбежались, а навстречу сторожу из-за угла вышел Колька, пьяный и с ружьем в руках. Что это Колька, выяснилось позже, а тогда, в темноте, все увидели качающуюся фигуру с ружьем.

А дальше было так:

— Эй ты, стой! — крикнул Федор Николаевич.

— Это ты стой! — крикнул тот.

Федор Николаевич:

— Я сторож! Стой, я сейчас стрелять буду!

А Колька:

— Это я сторож! Я стрелять буду!

Федор Николаевич:

— Брось ружье! Или я тебя убью!

Колька:

— Это я тебя убью! — и ружье поднимает.

Федор Николаевич тоже хватает ружье. Колька уже целится. Оба одновременно стреляют. И попадают!

— Я сначала в сторожку побежал, вызывать милицию и «Скорую помощь», — закончил рассказ Владимир Яковлевич. — А потом сюда, к вам. А Жанна там осталась, так что я пойду обратно.

Утром выяснилась еще одна деталь: в дом к раненому сторожу, уже под утро, кто-то залез и все перерыл. И, как всегда, ничего не взял.

В среду мы с Викой консервировали огурцы: мыли банки и крышки, стерилизовали их, резали листья хрена, укропа и эстрагона, добавляли чеснок и перец, готовили рассол… И почти не разговаривали друг с другом в надежде на то, что раз умные мысли не приходят к нам одновременно, возможно, они заявятся порознь, то есть в каждую голову отдельно.

Так что над тем, что теперь нужно делать, мы ломали голову порознь. Единственное, что мы сделали вместе, это нашли еще несколько следов кроссовок неизвестного, ведущих к нашей калитке.

— Чайник закипел, заливай! — скомандовала Вика.

Из чайника я вылила весь кипяток, пока еще без соли и сахара, в рядком стоящие на столе трехлитровые банки с уложенными в них огурцами и накрыла банки крышками. На веранде остро запахло чесноком.

Рассматривая банки с огурцами, постепенно превращавшимися из зеленых в темно-оливковые, я решила вспомнить все, что знала об этих ограблениях, начиная со дня приезда сюда.

Что было первым? Ах да, сначала об этом сообщил зять — о том, что в четверг залезли к Зайцевым, залезли, все перерыли и ничего не взяли. Согласно одной из последних версий, могли взять старую, редкую вилку. Заметили бы это Зайцевы? Да нет, конечно же, не заметили бы. И другие ограбленные не заметили бы.

Еще одна хорошая версия: Колька лазил на разведку, а зимой они вместе с Федором Николаевичем вытаскивали с дач хорошие вещи и потом по объявлениям продавали.

И вот они оба в больнице, а вор все еще орудует.

А могло быть и по-другому: кроме них, был кто-то третий, например организатор преступлений, которому они остались должны деньги или вещи. Он-то и залез к Федору Николаевичу. А зачем он устроил такой беспорядок? Маскировался под предыдущего вора?

А вдруг этот кто-то просто нанял Кольку? Ведь то, что после последней электрички сторож обходит участки и закрывает калитку, известно всем.

— Сливай сюда воду из банок, — сказала мне Вика, подставив большую кастрюлю. — Двадцать пять минут прошло, им хватит…

Взяв полотенце, так как банки были горячими, я осторожно вылила из них слегка позеленевшую воду. Подруга поставила кастрюлю с водой на огонь.

— Сколько соли добавляем? — спросила она меня.

Эти три банки предназначались мне, три предыдущие и три последующие — ей.

— Если считать, что в трехлитровую банку, кроме огурцов, входит полтора литра воды, а на литр нужно положить ложку соли и ложку сахара, то положим по пять ложек и того, и другого, — задумчиво ответила я, стараясь распределить свои умственные силы между двумя проблемами. — И в каждую банку по три ложки уксуса. Или по четыре.

Вика промолчала, и я вернулась к своим рассуждениям.

А если это просто совпадение? Совпадение — то, что они стреляли друг в друга, не хотели они этого, просто Колька спьяну день своего дежурства перепутал. А залезал на дачи вовсе не он, а кто-то, кого нанял лазить за вилками Федор Николаевич, и тот хотел получить свои деньги и… И что?

Из наших подозреваемых остался только зять. Он живет напротив нас, все про всех знает, и перед каждым ограблением демонстративно уезжает. Уезжает, потом приезжает и сообщает про ограбление. И размер ботинок… Стоп!

— Вика, а откуда он узнал про ограбление? — почти подпрыгнув на стуле, резко обратилась я к стоящей у плиты подруге. — Помнишь, мы приехали, а зять по дороге от станции сказал, что к Зайцевым залезли?

— Как? — удивленно воскликнула Вика, выронила ложку в закипающий рассол и, сосредоточенно задумавшись, нахмурилась. Я терпеливо ждала.

— И правда, — пробормотала она через некоторое время. — Он уехал в среду вечером, мы тогда вместе с ним уезжали, причем в среду он до Москвы доехал, а в субботу, выйдя из электрички, уже знал про ограбление в четверг… Подожди, нехорошо так сразу его обвинять! Может быть, ему сын отсюда позвонил, здесь телефон работает по вечерам, с семи до девяти, из сторожки звонить можно, сторож обычно телефон к двери выносит.

— А для чего сыну понадобилось звонить и про ограбления сообщать? Ведь не к ним же залезли.

Пожалуй, надо еще раз вспомнить все обворованные участки, подумала я. Вспомнить и определить, что же связывает их друг с другом.

Вика вылила рассол из кастрюли в банки, оставив ложку на дне кастрюли, я добавила уксус, закрутила крышки, и мы опять перестали разговаривать друг с другом: молча ели, молча мыли посуду, молча ходили за водой…

Я снова и снова перебирала в уме все, что произошло. Перебирала, рассуждала, сопоставляла… Но увы. Хотя временами мне казалось, что спасительная мысль — умная мысль — где-то рядом…

Может быть, надо не искать общее для всех обворованных участков, а объединить их по группам? А кого с кем объединить? Например, у кого есть дети — в одну группу, а собаки — в другую. Или тех, кто бывал за границей — в одну, а пенсионеров… Нет, не так! Пенсионеры есть везде, а вот собаки и маленькие дети…

Интересно, с кем бы объединить Аллу Павловну — с Розой или с соседями Горы? Или с теми богатыми «товарищами» с первой улицы? Есть ли у них дети? Вот у Розы детей нет, но сама она склочная, недобрая и любопытная, то есть лезет во все «дыры». И, конечно, скандалит и сплетничает.

А чем провинились перед вором соседи Горы? Конечно, для некоторых заграница до сих пор, как красная тряпка для быка… или как красный флаг для коммуниста — увидел, и вперед! И что общего могло быть у Розы с Аллой Павловной? Впрочем, кое-что — совсем немного — все же есть!

Что обо всем этом думала Вика, я не знала, но мучилась она не меньше меня. Спать мы легли не просто уставшие, а в полном изнеможении.

Она медленно шла… Нет, не шла. Она сидела на березе, на толстой ветке, и скучала в одиночестве, меланхолично разглядывая улицу. Где же они, эти приставучие коты?.. Почему-то именно тогда, когда что-то нужно ей, у всех оказываются свои дела…

«А ведь выбора, в сущности, и нет, — подумала кошка и положила морду на передние лапы. — Один потребует беспрекословного подчинения и наивного обожания, будет изводить ее придирками и нелепыми требованиями; другого надо тащить по жизни за шкирку, учить, опекать, защищать, а потом он подрастет и, скорее всего, найдет молодую, симпатичную глупую кошечку…»

Ей захотелось потрясти лапой, словно она наступила в грязную лужу. Она даже посмотрела вниз, под березу, но нет, там было сухо. Видно, это была мысленная лужа…

На всякий случай она все же отряхнулась, повернула голову на какой-то шорох, прислушалась и задумалась, глядя в листву.

Это все не годится. Вот если бы ее избранник был… Он должен быть… Каким же?.. А вот: спокойным, сильным, уверенным в себе, прекрасным охотником — и лучше на крупную дичь!.. Красавцем — бело-рыжим, и еще неплохо бы черные полоски…

Кошка лениво потянулась, устроилась поудобнее и мечтательно прищурила глаза. О чем это она думала? Ах да, еще длинные усы, и чтобы было много меха! Она не любила лысых, то есть драных, облезлых и потертых…

Где-то рядом, на ветке, чирикнула мелкая птичка, но сейчас кошке было все равно: она пыталась представить свой идеал. Яркий, большой и красивый, сильный и смелый… Короче, это должен быть тигр! На меньшее она никак не согласна!..

Прикрыв глаза, она собралась подремать на солнышке, и вдруг… По улице с разрывающим уши грохотом пронесся черный кот — с грохотом от консервных банок, привязанных к его хвосту; белая красавица-кошка от неожиданности потеряла равновесие и свалилась с березы, затем в ужасе взлетела на забор, а с него прыгнула дальше — на Викин участок, ей вслед полетел камень. Следующий камень бросили в дом — зазвенело, разбиваясь, оконное стекло… С участка напротив послышался злорадный смех… И тут в моей бедной перегруженной голове все встало на свои места! И мотив, и возможности, и все остальное. Только бы, проснувшись, ничего не забыть!

В тот же миг я проснулась; впечатление от увиденного сна было столь сильным, что еще секунд двадцать сердце колотилось от пережитого кошкой страха. Солнце уже встало и заглядывало к нам в окно, я посмотрела на часы и решила разбудить Вику. Против ожидания, она быстро проснулась, и я, не дав ей сказать ни слова, посвятила подругу в свою версию происходящего.

Вика выслушала, немного подумала, кивнула и начала одеваться.

— Чтобы я к нему еще раз подошла?! Чтобы я ему еще раз улыбнулась?! Да никогда в жизни! — возмущенно бормотала она, влезая в джинсы и майку. — Он для меня больше просто не существует!

За завтраком мы обсудили план совместных действий. Если моя версия была правильной, а почти все данные указывали на это, нам требовались совместные действия и поддержка всех членов семьи. Мое предложение спровоцировать преступника было принято единогласно. Посовещавшись, мы выработали план.

Зять был еще здесь. Если он решит уехать сегодня, ограбление можно будет планировать, то есть ожидать, сегодняшним вечером. А если не поедет, то — на следующей неделе, во вторник. Интересно, соберется ли он сегодня поехать в Москву?

Наталью с ответственным поручением — узнать о его отъезде — отправили в шалаш к Горе.

Перед обедом она вернулась и коротко сказала: «Да».

— Что «да»? — переспросила Вика. — Уедет?

— Да, — важно кивнула ее дочь. — После обеда, часов в пять. Я слышала, как они об этом со старым зятем говорили.

Это было нам на руку.

Операцию мы назначили на вечер.

Через полчаса после обеда все уже было подготовлено.

Мы принесли с участка и сложили в кучу за забором недавно спиленные ветки боярышника и другие дрова. Жечь костер мы решили в импровизированной печке, соорудив ее из жестяного цилиндра от сломанной стиральной машины.

Сумки — не тяжелые, но объемные — стояли наготове.

Наталью мы поставили, точнее посадили, на пост наблюдения за зятем — за кустами красной смородины, растущей вдоль забора на нашем участке. Ей выдали табуретку, маленькую тяпку и ведро для сорняков — весь прополочный набор, но больших результатов, конечно, не требовали. Смородина уже начала поспевать, кое-где висели красно-розовые гроздья, и Наталья понемногу их срывала, отправляя в рот.

Часа в четыре мы с Викой вышли жечь костер, демонстративно повернувшись к участку зятя спиной. Наталья продолжала наблюдать.

— Наташенька, лисенок, иди сюда, — крикнула Вика, когда в стиральной машине загорелись дрова. Ее дочь, выйдя через калитку, подошла к нам поближе. — Он там?

— Да, мам, они сейчас все там, — поведала она. — Зять уезжать собирается, он уже городские джинсы надел. Я здесь с вами постою, можно? Мне там сидеть надоело, я тоже хочу костер жечь.

— Можно, доченька, — согласилась Вика. — Бросай туда ветки. А ты, — повернулась она ко мне, — принеси что-нибудь из той кучи. Как раз ветер северный.

У крыльца мы собрали небольшую кучу вещей, которые при сжигании дают много дыма и вони: давно вышедшую из употребления обувь, старую одежду из синтетики — рваные куртки и плащи, куски резины, разорванную полиэтиленовую пленку… Я взяла прорезиненный плащ и большую картонную коробку.

Коробка сразу полетела в костер, а плащ я положила рядом с бочкой на ветки.

Картон горел плохо, в основном дымил, и ветер относил дым на участок зятя.

Обрадовавшись полученному результату, Вика бросила в печку плащ, после чего вонючего желто-зеленого дыма стало намного больше, а огонь исчез.

Из нашей калитки вышел Владимир Яковлевич со старым пиджаком в руках.

— Ну как? — поинтересовался он.

— Дымится, — довольно сообщила Вика. — И весь дым к ним идет. Я думаю, это разозлит кого угодно! Можно еще чего-нибудь сверху положить, твой пиджак, например.

— Подожди, не надо класть, — приблизившись к печке, сказал Владимир Яковлевич. — Так нельзя, без кислорода огонь может совсем погаснуть, тогда придется снова разжигать. Дай-ка палку, я там пошурую!

Он поднял палкой тлеющие остатки плаща, разгреб картон, и огонь снова вспыхнул.

— Возьми мою палку, — сказал он дочери, когда остатки коробки догорели. — Пиджак сначала держи на палке, а когда он загорится, положи вниз.

Пиджак дымил хорошо, а горел умеренно, больше плавился. Вика, удерживая палку над бочкой, попыталась незаметно посмотреть на участок напротив.

— Не смотри туда! — накинулась я на нее, стараясь не повышать голос, чтобы, кроме подруги, меня никто не услышал. — Нам туда смотреть нельзя, чтобы никто не подумал, что мы здесь костер специально зажгли! Мы с тобой должны на наш участок смотреть, а за ним Наталья наблюдает, в крайнем случае я повернусь. Ты об этом еще помнишь, Наталья?

— Да, тетя Юля, — скромно ответила Наталья и, переломив в середине ветку боярышника, бросила ее в печку. — Он по участку ходит, уже в джинсовом костюме. Флейту в сумку положил. Наверное, скоро уедет.

Вика опустила палку, и пиджак упал в бочку. В отместку бочка плюнула на нее клубом серого дыма. Моя подруга закашлялась, отвернулась, сделала шаг в сторону и окинула взглядом участок зятя.

— Так нельзя! — возмутилась я. — Ты весь наш план сорвешь. Все должно быть естественно: мы случайно туда дымим и на результаты внимания не обращаем.

— Я не смотрю, — возмущенно заявила она, вытирая вызванные едким дымом слезы. — Я подышать повернулась.

— Отвернись оттуда и дыши спокойно в другую сторону!

— Я что, когда смотрю, не дышу?!

— Я, когда дышу, не смотрю, — убежденно заключила я.

Пиджак догорел, Вика с Натальей набросали в печку веток и дощечек, а я отправилась за следующей порцией дымящих предметов. В числе прочего я принесла пару старых Викиных зимних сапог «на манке» и еще один непарный сапог, детский. Он полетел в костер первым и сразу загорелся — сначала подметка, потом кожа сбоку, где молния…

— Хорошо горит, то есть плохо, без дыма, — посетовала моя подруга. — Видно, кожа натуральная. Брось туда какой-нибудь резины.

Я швырнула в печку сапоги, они задымили, едкий дым пошел точно к дому зятьев и вплыл прямо в раскрытое окно.

Из комнаты выглянул Антон, огляделся, потом закрыл окно и через минуту показался на крыльце. В это мгновение у меня появилась новая идея.

— Как только зять выйдет с участка, — зашептала я Вике, схватив ее за рукав, — ты должна радостно броситься к нему — как будто ты его давно простила! — и громко, очень громко сообщить, что мы, во-первых, сегодня уезжаем, а во-вторых, что у нас замок сломался, и дверь не запирается. Ты меня поняла?

Вика кисло кивнула.

— Что мы уезжаем, да, это я понимаю, я сама собиралась ему сказать. А про замок зачем?

— Чтобы ему не пришлось в окно лезть или дверь ломать!

Я бросила в печь старую пленку, которой уже нельзя было закрывать грядки, а сверху — куртку. Наталья добавила несколько старых, толстых литературных журналов, и огонь снова исчез.

— Стойте, — воскликнула Вика, — вы его воздуха лишили. Надо все это разгрести, где моя палка? Ну, такая, как это… шуровалка? Которой шуруют!

— Шуруйка, — подсказала я.

— Шуровка, — предложила Наталья.

— Ну да, где она? Вы ее сожгли?

— Мам, зять идет, — резко повернувшись к нашему участку, прошептала Наталья.

Моя подруга на секунду застыла, а потом, мгновенно настроившись, очаровательно улыбнулась выходившему из калитки зятю.

— Игорь, ты уже уезжаешь? Так рано? — приветливо защебетала она, отгоняя дым рукой. — Через час мы тоже поедем, может быть — подождешь немного?

— Нет, не могу, — ответил тот, подозрительно посмотрев на нас. Антон, его сын, застыл у калитки. — Меня сын провожает.

— А у нас замок в доме сломался, дверь не запирается, — как ни в чем не бывало продолжала Вика. — Мы за новым замком поедем, страшно ведь ночевать, когда дверь закрыть не можешь.

— Пойдем, Антон, — посмотрев на часы, сказал зять приросшему к калитке сыну. — До свидания, Вика.

— Больше дров в костер не подкладываем, не для кого, — подвела итог моя подруга, когда они скрылись за поворотом. — Пока эти догорят, мы успеем собраться. И Антон вернется.

Примерно через час мы все — вчетвером — переоделись в городскую одежду, положили в сумки свитера и бутерброды и завесили окна занавесками. Затем мы с Викой, с сумками в руках, вышли на улицу. Проинструктированная Наталья отправилась на другой конец нашего участка.

— Наташа, иди быстрее! — громко закричала Вика, когда Наталья дошла до сарая. — Мы опаздываем!

— Сейчас, я уже иду, — крикнула в ответ ее дочь и не сдвинулась с места.

— Наташа, где ты? — через полминуты снова закричала Вика. — Мы ждать не будем! Папа! Бери свои сумки!

Подошел Владимир Яковлевич, пока еще без вещей — просто чтобы сориентироваться, накрыл стиральную машину ее родной крышкой, ушел на участок, потом тихо, не хлопая дверью, запер дом и вместе с внучкой вернулся к нам.

На участке напротив мелькнул Антон, и мы, громко переговариваясь, направились к станции.

На платформе мы дождались электрички, подошли к ее дверям, но в последний момент в нее не сели.

Электричка ушла, мы тихо спустились с пустынной платформы и скрылись в лесу. Добравшись по лесу до лесной калитки, мы вошли в нее; оглядываясь по сторонам, быстро достигли участка Ираклия и через него пробрались к себе.

Владимир Яковлевич осторожно открыл дверь дома, мы вошли, потихоньку переоделись, спрятали сумки и бесшумно съели бутерброды, запив их соком из пакета. Чашки после сока в целях маскировки мыть не стали, а просто убрали в буфет.

— Свет не зажигаем, радио и телевизор не включаем, занавески не раздвигаем, — предупредила Вика. — Уже десять! Папа, иди в комнату, а ты, Наташенька, наверх, там безопасней. Возьми, на всякий случай, молоток, а дедушке отдай топор. Юль, мы с тобой — на лавку. Пора.

Тепло одевшись, захватив зонтик и игрушечный пистолет в черном чулке, мы устроились на скамейке под яблоней и приготовились ждать. Сидели тихо, не разговаривая, только руками размахивали — отгоняли комаров.

Везде было тихо, но именно это и не давало мне покоя. Не то чтобы я не была уверена в правильности своих выводов, но сердце все же нервно подрагивало…

А вдруг он не придет? Нет, не может быть. Но вдруг?..

Пожалуй, надо вернуться назад, к началу моих рассуждений. Их основой было то, что объединяло Розу, Аллу Павловну, сторожа Федора Николаевича и, как ни странно, меня. Все мы, так или иначе, ругались с подростками. И вот кое-кто в отместку…

Короче, как только уезжает его отец, а также хозяева нужных ему участков, он залезает в эти дома. Как еще он, с его точки зрения, может им отомстить? Только так: влезть и все перерыть, и тем самым заявить о своем присутствии. А брать вещи из дома ему совсем ни к чему. Что он будет с ними делать? Продавать? Зачем Антону лишние хлопоты с риском попасться?

Что там еще осталось, большие замки? Так ведь с замками лезть интересней; к тому же сразу ясно, что в доме никого нет.

А его следы у нашей калитки… Правильно, они и должны там быть, ведь он к нам за ведром приходил.

Живет он рядом и, конечно, все про всех знает. Так что все складывается в общую картину…

Наконец щелкнула калитка.

Было уже совсем темно, и в этой темноте к дому скользнула долгожданная тень. Потом вторая тень, потом третья. Их было трое! На такое количество мы не рассчитывали!

Вика вцепилась в мою руку. Пока они не открыли дверь, нам вставать со скамейки было нельзя. Мы нервно ждали.

Вот один из них медленно забрался на крыльцо, легко открыл дверь и шагнул внутрь. Секунд через пять двое других последовали за ним.

Вику словно ветром сдуло со скамейки, я едва успела ухватить ее за куртку.

— Не торопись, — зашипела я. — Успокойся, у нас еще есть несколько секунд.

Мы подкрались к крыльцу, беззвучно поднялись по ступенькам и открыли дверь. Держа перед собой пистолет, Вика шагнула к столу, а я, оказавшись близко от выключателя, хотела включить свет. Освобождая для этого руку, я осторожно положила зонтик на холодильник и потянулась к выключателю; зловредный зонт тут же решил раскрыться, он подпрыгнул и выстрелил в то самое мгновение, когда зажегся свет, и это произвело удивительный эффект.

Мы увидели уже знакомых нам подростков, с Антоном во главе, а они — Вику с пистолетом, услышали звук выстрела, из комнаты сразу же выскочил Владимир Яковлевич с поднятым топором в руках, и потрясенные «грабители» в панике попытались сбежать.

Двое, в том числе Антон, бросились к выходу, оттолкнув меня от двери, и с криками слетели с крыльца. Третий споткнулся о стоящее около плиты ведро с водой, опрокинул его, отчего вода толстым слоем растеклась по полу, поскользнулся и шлепнулся, взмахнув руками, на мокрый пол. А сверху ему на живот с табуретки свалился телевизор.

Вопли на крыльце нас не взволновали — мы стонали от хохота, глядя на растерявшегося парня, лежащего в луже воды в обнимку с телевизором.

— Там, на крыльце, кто-то, о-ой, — согнувшись почти пополам, выдохнула я, — наверное, он там ногу сломал.

— А этот — о-ох! — этот, ой, я сейчас умру, — судорожно всхлипнула Вика, — вот этот цел остался. О-ох!

Спавшая наверху Наталья проснулась и в ночной рубашке выглянула сверху, просунув голову между ступеньками и перилами.

— Мам, я его знаю, — сказала она, оглядев поле битвы и оценив обстановку. — Это внук председателя Правления. Он рядом с лесной калиткой живет. Все уже закончилось? Тогда я спать пойду, ладно?

— Иди, Наташенька, иди, — с трудом произнесла всхлипывающая Вика, — ничего интересного здесь уже не будет.

— Что мы с ним делать будем? — спросила я, когда мы немного успокоились, а крики с крыльца прекратились. — Как с него телевизор снимать?

— Эй, телевизор-то тяжелый? — обратилась к нему Вика.

Парень не ответил. Почему-то он не разделял нашего веселья.

Владимир Яковлевич положил топор на диван, подошел к телевизору и приподнял его так, чтобы председательский внук смог из-под него выползти. Тот кое-как выполз, и Вика направила на него пистолет.

— Ты! Иди к двери! — приказала она. — Спрыгни с крыльца и остановись. Теперь направо. Стой!

Парень остановился.

Вика тоже остановилась — недалеко от него, рядом с бочкой и цветущими лилиями, не очень заметными в темноте. По ее лицу я видела, что ею овладела какая-то не совсем обычная идея. Заинтересовавшись, я подошла и встала рядом.

— Теперь раздевайся! — строгим голосом велела она ему.

Ну и идея!

У меня от потрясения глаза полезли на лоб, и перед ними — перед глазами — замелькали разные картинки. Совсем как в эротическом фильме!

Похоже, парень тоже был ошарашен.

— Вик, ты что?! — зашептала я. — Не надо! Он же несовершеннолетний!

От моего шепота подросток перепугался еще больше.

— Раздевайся! Кому сказала! — решительно повторила подруга. — Ну!

Он дрожащей рукой попытался расстегнуть рубашку, не снимая свитера, потом рванул воротник, верхняя пуговица отлетела куда-то в лилии.

— Сначала свитер! И быстрее! А то хуже будет! — пригрозила Вика.

— Я н-не м-м-м-мо-г-гу, — заикаясь, пробормотал бедняга, но свитер снял. Потом снял и рубашку.

— Теперь брюки!

Парень остался в плавках и носках. Сняв кроссовки, он держал их в руке и дрожал, как стрекоза, отчего шнурки кроссовок истерично подпрыгивали.

— А сейчас полезай в бочку! — медленно произнесла Вика.

— Неужели ты его утопишь? — прошептала я.

В ответ Вика скорчила страшную рожу.

Услышав меня, парень лязгнул зубами от ужаса и сделал шаг назад. Но Вика направила на него пистолет, и в бочку с водой он все же полез. Медленно полез, все еще держа в руке кроссовки.

Воды оказалось ему по пояс.

— Приседай! Ну, живо! — Вика нервно ткнула в его сторону пистолетом.

Выгнув спину, словно инвалид, парень начал сгибать ноги в коленях. Его взлохмаченная голова поползла вниз и, булькнув, на секунду исчезла под водой. Кроссовки остались плавать на поверхности.

Вынырнув, он превратился в самое испуганное и несчастное существо, которое я когда-либо видела. Голодный, брошенный щенок, промокший под дождем…

— Ну ладно, вылезай, петух ощипанный, — милостиво разрешила Вика. — Забирай свои шмотки и мотай отсюда! И чтобы больше я тебя не видела!

Не одеваясь, мокрый, он подхватил свои вещи и в носках побежал с нашего участка.

Результаты проведенной операции были невелики, хотя и заслуживали определенного внимания.

Купавшийся в бочке внук председателя Правления заработал насморк и нервное расстройство желудка, а сломанная после падения с нашего крыльца нога Антона три недели была закована в гипс. Третий «налетчик» не пострадал, разве что морально.

Зять был забыт навсегда. А вот Жанетка… Но это, правда, уже другая история.

Через несколько дней я, с чувством выполненного долга, вернулась в Москву.

В то лето по дачам больше никто не лазил.