Делая все возможное

Характеризуя поведение, мы иногда говорим: «Он сделал все, что мог». Если разобрать это предложение, то оно будет содержать два элемента: желания и возможности, то есть желания определяют то, что для агента считается «всем»; возможности – это варианты или средства, из которых агент «может» выбирать. Эта характеристика может также служить рудиментарным объяснением поведения через рациональный выбор. Если мы спрашиваем: «Зачем он это сделал?», ответ: «Это все, что было в его силах», – может полностью нас удовлетворить. Во многих случаях требуется нечто большее, чтобы дать удовлетворительное объяснение с позиций рационального выбора. В частности, нам придется апеллировать к убеждениям агента, а не только к его желаниям и возможностям. Мы коснемся этих вопросов в главе XI. Здесь я собираюсь проанализировать, как далеко может завести нас простая рамка желания-возможности. Я также продемонстрирую, что эта рамка порой не такая простая, какой может показаться, поскольку желания и возможности не всегда (как порой считается) независимы друг от друга.

Есть другой, сходный взгляд на эту проблему. Анализируя поведение, мы можем начать со всех гипотетически возможных действий, которые мог предпринять индивид. Действие, которое мы наблюдаем, может рассматриваться как результат двух успешных процедур фильтрации. Первый фильтр учитывает все ограничения – физические, экономические, юридические и другие, с которыми сталкивается агент. Действия, согласующиеся со всеми существующими ограничениями, образуют набор допустимых решений (opportunity set). Второй фильтр – это механизм, который определяет, какое именно действие из набора будет реализовано. Я предполагаю здесь, что агент выбирает действие с наилучшими последствиями с точки зрения своих желаний (или предпочтений). В последующих главах мы будем рассматривать механизмы, связанные со вторым фильтром.

Фильтрационный подход подводит к следующему вопросу: что, если ограничения столь велики, что второму фильтру не с чем работать? Может случиться так, что ограничения предложат одно, и только одно действие, которое учитывает все из них? Богатые и бедные в равной мере имеют возможность спать в Париже под мостом, но у бедных может не быть никаких других возможностей. Для неимущего потребителя ограниченность в средствах и ограничение в потреблении калорий могут совместно определить уникальный набор благ. Можно сказать, что те, кто защищает структурализм в социальных науках, утверждают, что ограничения столь велики, что совсем (или почти совсем) не оставляют места выбору. Почему мы должны так считать, остается загадкой. Невозможно, например, утверждать, что богатые и власть имущие не оставляют бедным и угнетенным иного выбора, кроме как работать на них, потому что такое утверждение предполагает, что у первых по крайней мере есть выбор.

В некоторых случаях подход с точки зрения желаний-возможностей неполон. У меня может быть возможность совершить действие, которое лучше всего реализует мое желание, например выбрать правильный ответ в тесте или попасть в мишень в соревнованиях по стрельбе, но не способность определить это действие. В некоторых случаях неимение этой способности восходит к более ранним этапам, когда у агента не было возможностей либо желания ее приобрести. В других случаях ее отсутствие связано с глубокими психологическими ограничениями. У меня могут быть и желание, и возможность выбрать действие, которое максимально увеличит мое долгосрочное благополучие, но не способность определить прямо на месте, какое это действие. Когда экономисты и ориентированные на математику политологи пытаются определить, какое поведение является оптимальным в некоторой ситуации, им зачастую нужны многостраничные математические выкладки, чтобы все расписать. Некоторые индивиды никогда не смогут провести такие расчеты, независимо от пройденной подготовки, или же потратят на это больше сил, чем заслуживает задача, или больше времени, чем имеется в их распоряжении.

 

Объяснения возможностей

Даже когда поведение является совокупным результатом действия желаний и возможностей, дисперсия (variance) с течением времени может быть в значительной степени предопределена возможностями. Потребление алкоголя обычно объясняется как силой желания выпить (в сравнении с другими желаниями), так и тем, что люди могут себе позволить. Когда цены на алкоголь стремительно растут, например, в военное время, потребление спиртного резко падет.

Для объяснения можно было бы использовать кривые безразличия (см. рис. IX.1). Предположим, что потребитель должен разделить свой доход между затратами на алкоголь и на корзину потребительских товаров. Относительные цены и его доход первоначально таковы, что он имеет возможность находиться внутри треугольника ОАА'. Предположив, что он распоряжается всем своим доходом, мы можем ограничиться бюджетной линией АА'. Сила его желания купить алкоголь в сравнении с потребительской корзиной представлена в форме кривых безразличия I, I' и I". Определение отражает ту идею, что потребителю безразличны комбинации алкоголя и набора благ, которые лежат на любой из данных кривых, при этом он предпочтет любое сочетание, лежащее на верхней кривой, сочетанию, лежащему на нижней. Чтобы выбрать наилучшую из имеющихся у него возможностей, потребитель должен взять на бюджетной линии точку, лежащую на касательной к кривой безразличия, потому что это будет самая высокая среди кривых, включающих комбинацию, которую он может себе позволить. На рис. IX.1 это дает потребление алкоголя OX.

РИС. IX.1

Представим теперь, что цена алкоголя растет, так что потребитель теперь сталкивается с бюджетной линией АВ. Так как точка касания сдвигается влево, он будет теперь потреблять на OY. Мы могли бы провести те же рассуждения, если бы дальнейший рост цен переместил бюджетную линию на АС. Но даже ничего не зная о кривых безразличия, мы можем предположить, что в этой ситуации потребитель не станет потреблять больше, чем на ОС, как это произошло бы, если бы он тратил весь свой доход на алкоголь. Сам по себе набор возможностей может объяснить многое в дисперсии с течением времени. Второй фильтр на самом деле может быть чем угодно – оптимизирующим поведением, непреодолимой тягой к алкоголю, привычкой или чем-то еще, но потребитель в любом случае будет жестко ограничен первым фильтром.

Я выбрал этот пример, чтобы обсудить вопрос о якобы непреодолимых желаниях, таких как тяга наркоманов, заядлых курильщиков или алкоголиков к веществам, от которых у них есть зависимость. На что больше похожи наркотики – на инсулин, который диабетики будут покупать по любой цене, или на сахар, потребление которого сокращается по мере роста цен? В подтверждение того, что наркотики больше похожи на сахар, часто приводят факт, что их потребление снижается при увеличении цены. И все-таки, как мы видели, это может быть связано только с неспособностью человека, испытывающего зависимость, выйти за пределы своего бюджета (диабетик может потерять возможность покупать инсулин, если цены на него вырастут). Таким образом, падение потребления алкоголя в военное время часто вызвано его отсутствием, оставляя вопрос о преодолимых и непреодолимых желаниях открытым. Благодаря другим фактам нам, тем не менее, известно, что потребление алкоголя зависит от цены. Даже когда потребители могут поддерживать прежний уровень потребления при более высоких ценах, они этого не делают.

Чтобы показать, что возможности имеют бо́льшую объяснительную силу, чем желания, иногда приводят другой аргумент. Экономисты утверждают, что все потребители имеют одинаковые желания и предпочтения, а различаются только возможности. Хотя может показаться, что у людей разные пристрастия в классической музыке, наблюдаемые различия в потреблении вызваны (как утверждается) лишь тем обстоятельством, что у некоторых индивидов больше «капитал на потребление музыки»; следовательно, они получают от нее больше удовольствия, чем остальные. Подготовленное ухо ближе скорее к способности, чем к возможности, это верно, но именно способность зависит от возможности ее приобрести. Считается, что желание приобрести способность у всех одинаково. Последнее утверждение, однако, приоткрывает слабость этого аргумента. Сегодня доступ к классической музыке по беспроводному радио практически ничего не стоит, даже с учетом альтернативных издержек (можно слушать музыку, занимаясь другими вещами). Поскольку все хотят иметь натренированный слух, объяснение может быть найдено в субъективной склонности к его приобретению, которая является производной (помимо прочего) от того, как классическая музыка влияет на неподготовленное ухо.

 

Другие примеры того, почему возможности важнее желаний

Возможности имеют фундаментальное значение в еще одном ключевом аспекте: их легче наблюдать не только социологам, но и другим членам общества. В военной стратегии основное правило состоит в том, что нужно строить планы, исходя из (верифицируемых) возможностей противника, а не из его (нераскрытых) намерений. Если у нас есть основание полагать, что противник мог иметь враждебные намерения, это правило может привести к наихудшему допущению: противник нанесет нам удар, если сможет. Ситуация осложняется тем, что наша вера во враждебные намерения противника может основываться на ощущении, что он полагает, что у нас есть средства и, возможно, намерение напасть на него. В этой трясине субъективности объективные возможности могут показаться единственным твердым фундаментом для планирования.

Другая причина того, почему возможности представляются важнее желаний, имеет отношение к средствам влияния на поведение. Обычно проще изменить обстоятельства и возможности людей, чем их мысли. Это аргумент с точки зрения сравнения затрат и результата, связанный с долларовой эффективностью альтернативной политики, а не довод об относительной объясняющей силе. Даже если у правительства есть теория, которая позволяет давать объяснения и делать прогнозы, она может не обеспечивать приемлемый уровень контроля, если элементы, на которые она воздействует, лишены достаточной важности с точки зрения каузальности.

Предположим, что слабые экономические показатели могут быть связаны с нежеланием предпринимателей рисковать или с сильным влиянием профсоюзов. Правительство может пребывать в полной уверенности, что первостепенную важность имеет настрой менеджеров, и при этом не иметь возможности на него повлиять. Профсоюзы же, как показали годы правления Рейгана и Тэтчер, могут быть сломлены действиями правительства.

В качестве важного примера рассмотрим суицидальное поведение. Чтобы совершить самоубийство, одного желания лишить себя жизни недостаточно, нужны средства это сделать. Высокий процент самоубийств среди врачей, например, может быть отчасти вызван их легким доступом к смертельно опасным лекарствам, которые являются любимым средством покончить с жизнью в этой группе. Хотя правительство может попытаться ограничить намерения самоубийц, создавая «горячие линии» помощи и убедив прессу меньше сообщать о таких случаях, чтобы не провоцировать их эпидемию, самые эффективные результаты дает затруднение доступа к средствам самоубийства. Такая политика может включать установку барьеров и ограждений, затрудняющих прыжки с мостов или с крыш высотных зданий, усиление контроля за некоторыми лекарствами, выдаваемыми по рецепту, ограничение продажи огнестрельного оружия, замену в кухонных плитах смертельно опасного угарного газа на натуральный и установку на автомобилях каталитических конвертеров, которые уменьшают выхлопы углекислого газа. В будущем мы можем стать свидетелями запрета интернет-сайтов, помогающих самоубийцам. Даже простой переход с бутылочек на блистеры способствовал снижению процента самоубийств путем отравления парацетамолом. Сокращение количества таблеток, которые выписывает врач или готовит фармацевт для отдельного больного, тоже может уменьшить вероятность серьезного отравления. Во Франции, в отличие от Англии, содержимое каждой упаковки парацетамола официально ограничено восьмью граммами. Это считается причиной того, что во Франции поражение печени и смерть от сильного отравления парацетамолом случаются реже, чем в Англии.

Наверняка полный решимости индивид найдет способ покончить с собой. Когда люди лишаются привычных средств сведения счетов с жизнью, следующий за этим спад в количестве самоубийств может быть временным. И все же в некоторых случаях удается добиться долгосрочного эффекта, как можно было ожидать. Если порыв убить себя скорее мимолетен, чем твердо обоснован, он может пройти к тому времени, как человек найдет подходящее средство. Таким образом, простое откладывание (а не блокирование) доступа к средствам будет эффективным для предотвращения импульсивного самоубийства. Введение периода ожидания перед приобретением огнестрельного оружия помогло бы сократить количество как самоубийств, так и убийств.

 

Разновидности взаимодействия желаний и возможностей

Более сложный пример взаимодействия желаний и возможностей можно найти в анализе фракций, сделанном Мэдисоном в «Федералисте». Он утверждает, что в условиях прямой демократии (которая неизбежно будет ограниченной в размерах) или в небольшой представительской республике фракции будут иметь и мотивы, и средства для ослабления друг друга. С одной стороны, «общее увлечение или интерес почти во всех случаях будут владеть большинством»; с другой – малая численность граждан позволит большинству угнетать меньшинство, так как в рамках небольшого государства это легче сделать технически. В большой республике, наоборот, «значительно уменьшится вероятность того, что у большинства возникнет общий повод покушаться на права остальных граждан, а если таковой наличествует, всем, кто его признает, будет труднее объединить свои силы и действовать заодно». При таком переносе рассуждения о желаниях и возможностях с индивидуального уровня на коллективный оно приобретает несколько иную форму. Хотя, по мысли Мэдисона, институциональной модели недостаточно, чтобы изменить мотивацию индивидов, она может повлиять на вероятность появления у большинства общего мотива. Хотя институциональное устройство, строго говоря, не может влиять на возможности членов фракционного большинства (если таковое существует) действовать сообща, оно может ограничить их способность сделать это, так как им будет труднее узнать о существовании друг друга. До эпохи соцопросов, должно быть, нередкими были случаи, когда молчаливое большинство было просто не в состоянии опознать себя в качестве такового.

У Мэдисона двунаправленный аргумент: большая республика не только мешает формироваться фракционному большинству, но она затрудняет совместные действия. В «Демократии в Америке» Токвиля мы найдем много аргументов типа «не только, но и». Рассмотрим, например, его рассуждения о влиянии рабства на рабовладельцев. Во-первых, рабство убыточно в сравнении со свободным трудом. «Свободный работник получает жалование, тогда как раб получает воспитание, пищу, лечение и одежду, хозяин тратит свои деньги на содержание раба понемногу, небольшими сумами, едва это замечая. Жалование рабочего выплачивается сразу и, как кажется, только обогащает того, кто его получает, но на самом деле раб обошелся дороже, чем свободный человек, и его труд менее продуктивен». Но «влияние рабства распространяется еще шире, проникая в душу хозяина и придавая особый оттенок его идеям и вкусам». Поскольку труд ассоциируется с рабством, белые с Юга презирают «не только сам труд, но и те предприятия, для которых он является необходимым условием успеха». У них нет ни возможностей, ни желания богатеть: «Рабство… не только мешает белым людям зарабатывать состояние, но даже отвращает их от этого желания». Если Токвиль прав, классический спор об экономическом застое в рабовладельческих странах является мнимым. Нет нужды спрашивать, что именно дает правильное объяснение – отсутствие желания инвестировать или отсутствие возможностей инвестировать; обе стороны могут оказаться правыми.

РИС. IX.2

Аргументы, приведенные Мэдисоном и Токвилем, имеют одну и ту же структуру: одна и та же третья переменная влияет и на желания, и на возможности, которые совместно влияют на действие (или в некоторых случаях мешают ему совершиться). Если говорить абстрактно, есть четыре возможности (знаки «плюс» и «минус» указывают на положительные и отрицательные каузальные эффекты) (см. рис. IX.2).

Случай А иллюстрирует мэдисоновский анализ прямой демократии или маленьких республик. Случай В иллюстрируется его аргументом в пользу больших республик и анализом воздействия рабства на рабовладельца Токвиля.

Случай С часто наблюдается там, где нехватка ресурсов имеет двойной эффект увеличения стимула для улучшения собственной ситуации и уменьшения возможностей это сделать. Хотя и говорится, что «нужда – мать изобретательности», это верно, пока трудности усиливают мотивацию на внедрение инноваций. Но поскольку инновации часто требуют ресурсов (которые соответственно могут быть названы «отцами» изобретательности), мотивация сама по себе может ни к чему не привести. Инновации часто требуют затратных инвестиций с долгосрочными и неопределенными перспективами окупаемости, а именно этого не могут позволить себе фирмы, находящиеся на грани банкротства. Процветающие фирмы могут осуществлять инвестиции, но их это часто не интересует. Экономист Джон Хикс сказал: «Самая большая монопольная выгода – это тихая жизнь».

Сходным образом желание эмигрировать может быть подкреплено нищетой на родине, но та же самая нищета может ограничивать возможности эмиграции из-за стоимости переезда. До начала XIX века те, кто эмигрировал в Соединенные Штаты, могли использовать в качестве залога свое тело. Их будущие работодатели оплачивали их переезд в обмен на период службы по договору сервитута. Сегодня те, кто нелегально занимается переправкой эмигрантов, могут использовать страх перед службой иммиграции и натурализации, чтобы заставить нелегальных иммигрантов выполнять свои обязательства по оплате затрат на переезд с доходов, полученных в принимающей стране. Но когда ирландцы в 1840-х годах бежали от голода, самые бедные остались умирать дома.

Еще один пример случая С можно найти в исследовании крестьянских бунтов. Хотя самый большой стимул к восстанию был у самых нищих крестьян, у них могло не быть к этому средств. Участие в коллективных действиях требует возможности на время отойти от производственной деятельности, а именно этого бедные крестьяне себе позволить не могли. Середняки, имевшие небольшие запасы, могли присоединиться к восстанию, но их мотивация была слабее. Маркс утверждал, что цивилизация зародилась в умеренных зонах, потому что именно там желания улучшений совпали с их возможностями. В местах со слишком богатой природой нет желания, а там, где природа слишком бедна, нет возможностей. Как показывает этот пример, существует широкий разброс возможностей, в рамках которых желания и возможности развиваются настолько, чтобы порождать действие, но априори ничего нельзя сказать о том, насколько он широк или узок, даже существует ли он.

Пример случая D мы видели в главе II. Верхняя часть рис. II.1 показывает то, как, согласно рассуждениям Токвиля, демократия (при посредничестве религии) сдерживает желание вести себя распущенно, какое поведение становится возможным благодаря таким демократическим институтам, как свобода печати и собраний. Более тривиальное наблюдение Токвиля основывается на соединении С и D с молодежью как третьей переменной. «В Америке большинство богачей были в молодости бедны, большинство праздных людей трудились в юности, в результате в том возрасте, когда есть тяга к знаниям, на них нет времени, а когда есть время, исчезла тяга».

РИС. IX.3

Желания и возможности также могут влиять друг на друга напрямую. Рассмотрим первым случай Е на рис. IX.3. В главе II я коснулся того, как возможности могут влиять на желания: люди могут начать желать то, что они могут получить, или предпочитать то, что у них есть, тому, чего нет. Мы можем снова процитировать определение рабства Токвиля: «Это дар Господа или последнее проклятье, такое состояние души человека, которое внушает ему своего рода порочное влечение к причине его страданий». Данный механизм подсказывает еще одну причину, по которой можно считать возможности более фундаментальными, чем предпочтения. Возможности и желания вместе являются непосредственными причинами действия, но на большем отдалении значение имеют только возможности, поскольку они воздействуют и на желания тоже. Механизм адаптивного формирования предпочтений (форма редукции диссонанса) гарантирует выбор наиболее предпочтительной опции внутри набора возможностей, а не за его пределами.

Можно задаться вопросом: имеет ли значение этот механизм для поведения, так как опции, которых нет внутри набора возможностей, не выбираются? Предположим, что агент первоначально располагает варианты в таком порядке: А, В, С, D, а потом узнает, что А отсутствует. В результате адаптивного формирования предпочтений он теперь располагает их в последовательности В, А, С, D. Он выберет В, так как предпочтения у него остались теми же. Предположим, однако, что новая иерархия – C, B, A, D, включая выбор С, которая могла сложиться в результате сверхадаптации к ограниченным возможностям. Токвиль утверждает, что таковым было особое качество француза: «Он выходит за пределы духа рабства, как только в них попадает». Скорее всего здесь мы имеем дело с общей тенденцией, наблюдаемой в статусных обществах. Кроме того, новая последовательность предпочтений может быть В, С, D, А. Если меня отвергают красивые женщины, я могу утешиться мыслью о том, что в силу их нарциссизма они наименее желанные партнеры.

Рассмотрим, наконец, случай F, в котором набор возможностей задается желанием агента. Это может происходить как посредством намеренного выбора, который я рассматриваю в главе XIII, так и через неинтенциональный причинно-следственный механизм. Как я заметил в главе IV, желание, направленное на состояния, являющиеся по преимуществу побочными, могут помешать вызвать их к жизни. Механизм может быть интрапсихическим, как в случае обреченного на провал желания заснуть, или интерперсональным, как в следующем примере. На университетском факультете, где я преподавал, было негласное правило: член факультета, который демонстрировал свое желание занять кафедру, тем самым лишал себя возможности получить эту должность. Карьера Токвиля может служить примером обеих частей этого утверждения. На ранних стадиях его политические амбиции были отвергнуты по причине их чрезмерной зримости (как в пословице «Кто идет на конклав папой, выходит кардиналом»). Позднее, комментируя свой успех на выборах в Национальное собрание в 1848 году, он писал: «Ничто так не приносит успех, как не слишком горячее желание его добиться».

 

Библиографические примечания

Теория непреодолимых желаний успешно развенчана Г. Уотсоном в «Расстройстве аппетитов: пристрастия, компульсии и зависимость» (Watson G. Disordered appetites: Addiction, compulsion, and dependence // Elster J. (ed.). Addiction: Entries and Exits. New York: Russell Sage, 1999). Утверждение, что у индивидов одни и те же предпочтения, различающиеся только наличными возможностями, с которыми они имеют дело, в частности, ассоциируется со статьей Дж. Стиглера и Г. Бекера «О вкусах не спорят» (Стиглер Дж., Беккер Г. О вкусах не спорят // США: экономика, политика, идеология. 1994. № 2). Идеей адаптивных предпочтений и, в частности, сверхадаптации к ограничениям я обязан П. Вену и его работе «Хлеб и зрелища» (Veyne P. Le pain et le cirque. Paris: Seuil, 1976). Документальные свидетельства спада в (общем) количестве самоубийств после перехода с угольного газа на натуральный в Британии приводятся в статье Н. Креймана «История угольного газа» (Kreiman N. T e coal gas story // British Journal of Social and Preventive Medicine. 1976. No. 30. P. 86–93). Степень, с которой сокращение доступа к одним средствам самоубийства вызывает увеличение использования других, обсуждается в статье К. Кантора и П. Баума «Доступ к средствам самоубийства: Какое воздействие?» (Cantor C., Baume P. Access to methods of suicide: What impact? // Australian and New Zealand Journal of Psychiatry. 1998. No. 32. P. 8 – 14). Использование Мэдисоном различения возможности-желания анализируется в книге М. Уайта «Философия, федералист и Конституция» (White M. Philosophy, T e Federalist, and the Constitution. New York: Oxford University Press, 1987. Я обсуждаю использование этого различия у Токвиля в главе 4 «Политической психологии» (Political Psychology. Cambridge University Press, 1993).

 

Стыд и вина или презрение и гнев различаются, поскольку первая эмоция в каждой паре направлена на характер человека, а вторая – на действие, совершаемое этим человеком (глава VIII). Похожим образом гордыня основывается на убежденности в собственном превосходстве, а гордость – на вере в совершении какого-то выдающегося поступка. Но когда мы порицаем или хвалим какое-то действие, то не потому ли, что оно отражает характер человека? Действию каких других факторов можно это приписать?

 

В чем ошибка фолк-психологии?

Эта книга не панегирик и не обличение, но объяснение человеческого поведения. В таком контексте проблема состоит в том, насколько характер может в этом помочь. Считается, что у людей есть индивидуальные особенности (интроверсия, робость и т. д.), а также добродетели (честность, мужество и т. д.) или пороки (семь смертных грехов и т. д.). Предположение фолк-психологии заключается в том, что эти черты стабильны: не меняются со временем и в зависимости от ситуации. Это допущение подтверждают пословицы, существующие во всех языках мира: «Раз солгал, а навек лгуном стал», «Кто лжет, тот и крадет», «Кто крадет яйцо, украдет и быка», «Верный в малом и во многом верен», «Пойманному с поличным доверия нет». Если бы фолк-психология была права, предсказание и объяснение поведения было бы легким делом. Одно действие раскрывало бы лежащую за ним черту характера или склонность и позволяло бы нам прогнозировать поведение в бесконечном количестве случаев, в которых эта склонность может проявиться. Это не тавтологическая процедура, какой она была бы, если бы мы сочли жульничество при сдаче экзамена свидетельством нечестности, а в дальнейшем использовали бы ее для объяснения обмана. На самом деле последний используется как подтверждение черты характера (нечестности), которая также может толкнуть человека на то, чтобы обманывать супруга. Если принять более радикальную фолк-теорию о сочетании добродетелей, обман можно использовать для предсказания трусости в бою или чрезмерного пристрастия к алкоголю.

Люди часто делают далеко идущие выводы на основании сдержанного поведения других. Один из членов Французской академии, как говорят, голосовал за де Голля из-за его достойной личной жизни, опираясь на молчаливое допущение, что тот, кто изменяет жене, может изменить Родине. Во Вьетнаме коммунистические лидеры смогли завоевать сердца и умы народа благодаря своему неподкупному поведению, которое разительно отличалось от значительно меньшей жертвенности представителей других политических сил. В среде мафиози романы считаются признаком слабости и распущенности.

В некотором смысле фолк-психология работает как самоисполняющееся пророчество. Если люди верят, что другие будут предсказывать их поведение в ситуации типа А на основе поведения в ситуации типа В, они будут действовать в ситуации В с учетом ситуации А. Если вера в связь между частной и общественной моралью широко распространена (и это известно), это создает для политиков стимулы порядочно вести себя в личной жизни, предполагая, что любой недостойный поступок станет известен электорату. Предположим, что существует распространенное убеждение, что у людей одинаковый коэффициент дисконтирования во времени во всех ситуациях. Если они не настолько озабочены своим будущем, чтобы заботиться о собственном теле, они также могут (согласно фолк-психологии) нарушить договоренность, связанную с большой краткосрочной выгодой. Следовательно, чтобы давать достоверные обещания относительно долгосрочного взаимовыгодного сотрудничества, человек должен стремиться к стройному и здоровому внешнему виду.

В более широком смысле, однако, фолк-психология очевидно ошибочна. Если бы можно было устранить эффекты самой фолк-психологии с тем, чтобы не было стимула соответствовать ожиданиям кросс-ситуационной согласованности, такое последовательное поведение встречалось бы реже. Родители, наблюдающие за детьми дома, обычно удивляются, когда узнают, что те гораздо лучше ведут себя в школе или когда бывают в гостях у своих товарищей. Более того, меры по коррекции домашнего поведения не приводят к его улучшению в школе в сравнении с контрольными группами, не испытывающими никакого вмешательства. В лабораторных экспериментах большинство людей (около двух третей испытуемых) можно склонить к безжалостному поведению, вплоть до того, что они подвергнут (как они думаю) своих товарищей по эксперименту электрошоку сильным разрядом (около 450 Вольт). И все же нет оснований полагать, что в основе их поведения лежит садизм, жесткость или безразличие к страданиям других людей. На самом деле многие из тех, кто так себя вел, были огорчены и расстроены тем, что делали. Дети с большей охотой ждут отложенного большего вознаграждения, так же как и меньшего, если оно скрыто. Любой академический ученый сразу поймет, что другие ученые добросовестны в своих исследованиях, но с определением добросовестности в преподавании или при выполнении административных задач дело обстоит сложнее. Разговорчивость за обедом, как оказывается, особенно не коррелирует с разговорчивостью в других ситуациях. Человек может тянуть время с уборкой дома, но никогда не откладывает дела на работе.

В эссе «О непостоянстве наших поступков» Монтень противопоставляет поведение Катона Младшего поведению обычных людей, таких как он. «Взять, к примеру, Катона Младшего: тут тронь одну клавишу – и уже знаешь весь инструмент; тут гармония согласованных звуков, которая никогда не изменяет себе. А что до нас самих, тут все наоборот: сколько поступков, столько же требуется и суждений о каждом из них. На мой взгляд, вернее всего было бы объяснять наши поступки окружающей средой, не вдаваясь в тщательное расследование причин и не выводя отсюда других умозаключений». Он замечает: «Когда человек, падающий духом от оскорбления, в то же время стойко переносит бедность или боящийся бритвы цирюльника обнаруживает твердость перед мечом врага, то достойно похвалы деяние, а не сам человек».

Позвольте привести несколько примеров из области искусства и жизни отдельных творцов. В «Обретенном времени» Пруст писал, что «можно было подумать», что юноши, которым клиенты борделя Жюпьена платили за причинение боли, должны были «по сути своей быть плохими, но они не только были прекрасными солдатами во время войны, настоящими героями, они также зачастую были добры и благородны в мирной жизни». Комментируя очевидное противоречие между тем, как Сван тонко скрывает приглашение в Букингемский дворец, и его похвальбу тем, что жена мелкого чиновника нанесла визит мадам Сван, Пруст писал:

Главной причиной была та (и она действительна для всего человечества), что даже наши добродетели не являются сугубо внешними, свободно парящими сущностями, которые всегда находятся в нашем распоряжении; на самом деле они так тесно связаны в наших умах с теми ситуациями, в которых возникала нужда ими воспользоваться, что необходимость заняться чем-то другим может застать нас врасплох, так что нам даже в голову не придет применить здесь наши добродетели.

Знакомый врач характеризовал джазового музыканта Чарли Паркера как человека, который живет текущим моментом, человека, движимого принципом удовольствия, музыкой, едой, сексом, наркотиками, возбуждением. Развитие его личности [sic!] остановилась на инфантильном уровне. У еще одного великого джазового музыканта, Джанго Рейнхарда, была еще более экстремальная сосредоточенность на настоящем в повседневной жизни. Он никогда не откладывал свои заработки, но тратил их на прихоти и дорогие автомобили, которые вскоре разбивал. В некотором отношении он был воплощением стереотипа цыгана. Однако вы не сможете стать музыкантом класса Паркера и Рейнхарда, живя лишь во всех отношениях настоящим моментом. Профессионализм требует долгих лет упорного труда и концентрации. Жизнь Рейнхарда изменилась драматическим образом, когда в пожаре он серьезно повредил левую руку, но в конце концов научился играть двумя пальцами лучше, чем многие играют четырьмя. Будь эти два музыканта вечно беззаботными и импульсивными – если бы их личности сводилась исключительно к инфантильности, они никогда бы не добились такого совершенства в музыке.

После 1945 года норвежский писатель Кнут Гамсун, сотрудничавший во время войны с нацистами, проходил психиатрическое обследование для того, чтобы определить, может ли он предстать перед судом (в тот момент ему было 86 лет). Когда профессор психиатрии попросил его описать свои самые характерные черты, Гамсун ответил следующее:

В период так называемого натурализма Золя и компания писали о людях с характерными чертами. Психологические нюансы были им ни к чему. У людей была одна доминирующая способность, которая управляла их действиями. Достоевский и другие научили нас несколько иному. Я с самого начала думал, что в моих произведениях нет ни одного персонажа с одной преобладающей способностью. Все они без так называемого характера – они противоречивы и фрагментированы, не плохие и не хорошие, одновременно и те и другие. Они полны нюансов, их сознание и поступки изменчивы. И, без сомнения, я сам такой же. Очень возможно, что я агрессивен и что у меня есть некоторые черты из тех, что указал профессор, – ранимость, подозрительность, эгоизм, благородство, ревность, праведность, логика, чувствительность, холодность. Это все черты, свойственные человеку, и я не могу сказать, что какая-то из них во мне преобладает.

В главе XIV я коснусь темы характера или его отсутствия в художественной литературе. Здесь я замечу, что Гамсун не ссылается на возможность, что он, например, может быть последовательно благородным в одной ситуации и последовательно эгоистичным в другой. Перейдем теперь к этому вопросу.

 

Сила обстоятельств

Безрассудное отношение к деньгам и преданность музыке, общительность за обедом или исследовательская добросовестность, конечно, являются чертами характера. Но это ситуативные и локальные черты (local traits), а не существенные личностные особенности, проявляющиеся всегда и в любых обстоятельствах. В противоположность фолк-психологии, систематические исследования показывают, что уровень кроссситуационного постоянства для черт характера очень низок. Хотя корреляции существуют, обычно они столь незначительны, что их нельзя различить «невооруженным глазом». Психопаты могут регулярно демонстрировать безрассудное поведение, а Катон Младший мог неизменно вести себя героически, но от большинства индивидов, которые не относятся к этим крайностям, трудно ожидать такого постоянства. Более радикальное представление фолк-психологии о сочетании всех добродетелей не было тщательно обосновано, возможно, в силу очевидного неправдоподобия. И все же оно оказывает некоторое воздействие на умы, что проявляется в доверии, с которым мы относимся к докторам, обладающим большим врачебным тактом. В классической Античности широкого распространения достигла идея о том, что мастерство в одной области было безошибочным признаком или индикатором превосходства в других. Психологи называют это эффектом ореола (гало-эффектом).

Таким образом, причины поведения часто усматривают в ситуации, а не в человеке. Рассмотрим факт, что некоторые немцы шли на риск, чтобы спасти евреев от нацистского режима. Сторонники теории характера предположили бы, что оказывавшие помощь обладали альтруистическим типом характера, к которому не принадлежали те, кто евреев не спасал. Однако, как выясняется, наибольшей объясняющей силой обладает ситуационный факт обращения или необращения с просьбой о спасении кого-либо. Каузальная связь возникает двумя путями. С одной стороны, лишь благодаря обращению человек может получить информацию о том, что он должен выступить в роли спасителя; с другой – ситуация личного вопрошания может побудить человека согласиться только потому, что он будет испытывать стыд при отказе. Первое объяснение предполагает альтруизм, но отрицает, что его достаточно для объяснения поведения; второе отрицает альтруизм и замещает социальные нормы моральными обязательствами. В обоих случаях тех, кто спасал, от тех, кто этого не делал, отличает ситуация, в которой они оказались, а не их индивидуальные черты.

Дело Китти Дженовезе – еще один пример из реальной жизни, подтверждающий власть обстоятельств. Бездействие не должно подводить нас к выводу о том, что все свидетели убийства были бессердечны и безучастны к человеческим страданиям. Возможно, многие из них думали, что кто-то другой вызовет полицию, или что, если никто не вызывает, дело не столь серьезное, как кажется («Вероятно, всего лишь домашняя ссора»), или что бездействие остальных свидетельствует о небезопасности вмешательства. Такого рода рассуждение тем достовернее, чем больше число случайных свидетелей. Так, в одном эксперименте подсадное лицо симулировало по домофону эпилептический припадок. Когда испытуемые полагали, что это слышат только они одни, то 85 % оказывали помощь. Если они считали, что есть еще один свидетель, то вмешивались 62 %. Если полагали, что слышали еще 4 человека, то 31 %. В другом эксперименте вмешивались 70 % одиноких свидетелей и только 7 % из тех, кто находился рядом с безучастным подставным лицом. При двух наивных участниках жертва получала помощь только в 40 % случаев. Таким образом, с возрастанием количества свидетелей снижается вероятность не только вмешательства любого из них, но и того, что вмешаются хотя бы некоторые. Другими словами, размывание ответственности, вызванное присутствием других, происходило так быстро, что оно компенсировалось увеличением количества людей, которые могли потенциально вмешаться.

В другом эксперименте студентам, изучающим теологию, предлагали самостоятельно подготовиться, чтобы провести короткую беседу в соседнем здании. Половине предложили обсудить притчу о добром самаритянине, остальным дали более нейтральную тему. Одной группе велели поторопиться, так как люди в другом здании их уже ждут, а другой сказали, что у них много времени. По пути в другое здание испытуемым попадался человек, колотивший в дверь и явно находившийся в бедственном положении. Среди студентов, которым велели торопиться, только 10 % предложили помощь; в другой группе это сделали 63 %. Группа, которой велели подготовить беседу о добром самаритянине, не проявила большей склонности поступать по примеру этого самого самаритянина. Точно так же поведение студентов не коррелировало с ответами в анкете, целью которой было выяснить, в какой мере их интерес к религии связан с желанием обрести спасение души или помочь другим. Ситуационный фактор – спешка или ее отсутствие – обладает гораздо большей объяснительной силой, чем любой диспозиционный фактор.

Было бы неверно привести этот анализ в соответствие с тем, что обсуждалось в предыдущей главе, сказав, что студенты в торопящейся категории вели себя так из-за ограничения во времени. Это ограничение не было объективным или жестким; в частности, 10 % студентов из этой группы нашли возможность оказать помощь. Поведение определяла скорее ситуация, влиявшая на отчетливость конкурирующих желаний. Просьба, высказанная при личной встрече, усиливает действие мотивов, связанных с другими людьми, тогда как требование торопиться его уменьшает. Возможность увидеть вознаграждение, которое можно получить сразу, делает его более привлекательным, чем отложенное вознаграждение, подобно тому как встреча с нищим на улице скорее вызовет щедрость, чем абстрактное знание о бедности. Случай с Китти Дженовезе меняет восприятие как издержек, так и выгод, которые может принести помощь. Желание следовать инструкциям бесстрастного экспериментатора, требующего продолжать подавать явно болезненные и, возможно, даже фатальные разряды тока, побеждает желание без необходимости не причинять другим людям боль.

Нет основного или общего механизма, посредством которого ситуация предопределяет поведение. Ситуации варьируют от непосредственных просьб спасти евреев до самых тривиальных событий, например когда человек находит 25 центов в отверстии для сдачи платного телефона, что поднимает ему настроение и побуждает помочь незнакомому (а на самом деле подсадному) человеку собрать бумаги, рассыпавшиеся по земле. Важный урок, который нужно вынести из этих наблюдений в реальной жизни и в лаборатории, заключается в том, что поведение не более стабильно, чем ситуации, которые его формируют. Человек может быть разговорчив за обедом, когда может расслабиться со своими старыми коллегами, но с незнакомыми людьми может быть замкнут. Человек может постоянно подавать нищим, но больше никогда не задумываться о бедняках. Человек может неизменно оказывать помощь в ситуациях, когда никто больше не может помочь, и вести себя пассивно в присутствии других потенциальных помощников. Мужчина может быть устойчиво агрессивен, делать едкие замечания в адрес жены и при этом быть спокойным и великодушным с другими людьми. Его жена может демонстрировать такую же двойственность. Агрессивность одного вызывает встречную, и наоборот. Если они редко видят, как супруг общается с другими людьми (например, на работе), они могут полагать, что он или она агрессивны по своей природе, а не только в ситуациях, определяемых их собственным присутствием.

 

Спонтанное обращение к диспозитивности

В продолжение последнего примера. Специалисты по семейной терапии пытаются заставить обращающихся к ним за помощью супругов переключиться с языка характера на язык действия. Вместо того чтобы говорить: «Ты плохой человек», тем самым не оставляя возможностей для надежды или изменения, они должны сказать: «Ты плохо поступил». Последняя формулировка оставляет открытой возможность, что указанное действие было вызвано специфическими ситуационными факторами, такими как провоцирующие замечания со стороны супруга или супруги. Одна из причин (среди многих), почему психологам редко удается преодолеть конфликты, состоит в том, что люди спонтанно отдают предпочтение объяснениям поведения, основанным на характере, а не на ситуации. Если мы узнаем, что кто-то подписался под обращением в защиту прав гомосексуалистов, мы склонны заключить, что это человек – гомосексуалист или либерал, а не что его попросили так, что трудно было отказать.

Проводя собеседование при приеме на работу, мы склонны объяснять то, что говорит или делает человек в свете той или иной предрасположенности, которую мы (слишком самоуверенно) ему или ей приписываем, а не в свете специфики ситуации собеседования. Сам язык отражает диспозиционный уклон. Определения, которые применяются к действию (враждебное, эгоистичное или агрессивное), обычно приложимы и к агенту, тогда как характеристик, которые также применимы к ситуации (трудный – это исключение), совсем немного.

Психологи называют неадекватное использование диспозиционного объяснения фундаментальной ошибкой атрибуции, то есть объяснением поведения, вызванного ситуацией, устойчивыми чертами характера агента. Когда подопытных попросили предсказать поведение студентов-теологов, столкнувшихся с человеком, попавшим в беду, они (ошибочно) подумали, что люди, чья религия основывается на желании помогать другим, с большей вероятностью будут действовать как добрые самаритяне, предположив (снова ошибочно), что бо́льшая или меньшая спешка здесь никакой роли не играют. Участники другого эксперимента прогнозировали более частое применение электрошока в отсутствие специфических ситуационных факторов в первоначальном эксперименте, тем самым показывая веру в диспозиционное объяснение. Когда преподаватель дал студенту задание написать эссе в защиту Кастро, другие, зная о том, как было сформулировано задание, все равно истолковали негативное по содержанию сочинение как положительную характеристику Кастро. Когда студентов попросили добровольно выполнить задания с высоким либо с низким вознаграждением и в результате было получено некое число добровольцев для каждого типа задания, то наблюдатели, зная о разнице в оплате, предсказали, что все добровольцы с большей вероятностью, чем недобровольцы, вызовутся выполнять неприбыльные задания. Иными словами, наблюдатели приписывали волонтерский поступок предрасположенности к волонтерству, а не структуре вознаграждений, которой характеризовалась ситуация.

Одни нации в меньшей степени, чем другие, склонны к фундаментальной ошибке атрибуции. Эксперименты показывают, что по сравнению с американцами азиаты при объяснении поведения придают меньшее значение характеру человека. Это различие проявляется и в реальных жизненных ситуациях. Так, в 1991 году потерпевший неудачу китайский студент-физик застрелил своего научного руководителя, нескольких соучеников, а потом застрелился сам. В том же году американский почтовый служащий, потерявший работу, застрелил своего начальника, нескольких коллег и случайных прохожих, а потом выстрелил в себя. Оба события получили широкий отклик в американской и китайской прессе: американская объясняла их в диспозиционных категориях («психически нездоровый», «психически неустойчивый», «тяжелый характер»), а китайская – с ситуационной точки зрения («доступность оружия», «потерял работу», «жертва навязанного стремления к успеху»). Другие данные подтверждают это различие. Это, однако, может быть связано с тем, что ситуационные факторы действительно имеют большее значение в детерминировании поведения азиатов. Они не столько более успешны в преодолении диспозиционного соблазна, сколько он в меньшей степени им свойственен, или же действуют оба фактора.

Преодоление фундаментальной ошибки атрибуции может принести раскрепощение. Студенты-первокурсники, которым сказали, что на первом курсе обычно учатся плохо, но потом оценки повышаются, и в самом деле лучше учатся на последующих курсах, чем те, кому этого не сообщили. Последние в большей степени склонны связывать плохие оценки со своими низкими способностями, чем с незнакомой и отвлекающей внимание обстановкой колледжа. Будучи уверены, что они не могут учиться лучше, они теряют мотивацию для улучшения результатов. Когда угнетенные группы отбрасывают веру в эссенциализм своих угнетателей, то есть идею того, что женщины, темнокожие или евреи по природе своей ниже остальных, им легче сбросить оковы.

Является фундаментальная ошибка атрибуции горячей или холодной, то есть это мотивированная ошибка или скорее нечто подобное оптической иллюзии? В той степени, в какой мотивация входит в процесс атрибуции, нет причины, по которой она должна постоянно приводить к переоценке значения характера. В своекорыстных интересах нам следовало бы приписывать успех устойчивым чертам нашего характера, а неудачи – трагическому стечению обстоятельств. Если верить французским моралистам, мы должны относить успех других на счет их удачливости, а неудачи – на счет характера. С когнитивной точки зрения тенденция отдавать предпочтение человеку перед ситуацией может быть частным случаем того, что человек обращает больше внимания на движущийся передний план, чем на статический задний. Отсюда следует, что данная ошибка должна реже встречаться в культурах, где внимание более равномерно распределяется между планами (это, похоже, происходит в азиатских культурах).

 

Реабилитация личности

Результаты исследований, которые я описал, подрывают то, что можно назвать грубым эссенциализмом в изучении личности. Неверно, что люди все время являются агрессивными, нетерпеливыми, экстравертами или разговорчивыми. В то же время эти результаты не означают, что понятие ситуации всемогуще в объяснении поведения. Мы должны разложить характер на ряд случайных реактивных тенденций. Вместо того чтобы описывать человека как альтруиста, мы можем сказать о ней или о нем: «помогает, когда об этом просят, но сам помочь не вызывается» или: «помогает при отсутствии стресса, в стрессовой ситуации становится невнимательным». Каждая из этих фраз может характеризовать один аспект человека и тем самым поддерживать более тонкую форму эссенцинализма. Можно отчитывать супруга за то, что он никогда не убирает («Лентяй!»), или за то, что он занимается уборкой только когда попросят («Безответственный!»). В последнем случае супруг может быть проактивным скорее, чем реактивным, в других вопросах, например, он может следить за здоровьем детей в семье. Здесь не будет наблюдаться постоянная черта реактивности.

В такой перспективе объяснение основывается на отдельной ситуации, а также на специфическом для данного человека отношении между ситуацией и поведенческими наклонностями. Один человек может быть агрессивен с людьми, над которыми у него есть власть, и при этом исключительно дружелюбен с теми, кто имеет власть над ним, тогда как другой может демонстрировать противоположную модель поведения. Если мы наблюдаем, как оба ведут себя дружелюбно, мы можем заключить, что они имеют дружелюбный нрав. Но, как уже стало понятно, сходство поведения может быть вызвано различием в ситуации и в случайностях реакции, которые могут в точности взаимоаннулироваться.

 

Библиографические примечания

Тенденция к переоценке единства личности была четко описана в статье Г. Ичхайзера «Недоразумения в человеческих отношениях: Исследование ложного социального восприятия» (Ichheiser G. Misunderstandings in human relations: A study in false social perception // American Journal of Sociology. 1949. No. 55. Supplement). Последние работы, переносящие акцент с «характера», ведут свою родословную от книги У. Мишеля «Личность и ее оценка» (Mischel W. Personality and Assessment. New York: Wiley, 1968). Многое из изложенного выше основывают Л. Росс и Р. Нисбетт в работе «Человек и ситуация» (Росс Л., Нисбетт Р. Человек и ситуация. Уроки социальной психологии. М.: Аспект-Пресс, 2000) и Дж. Дорис «Бесхарактерность» (Doris J. Lack of Character. Cambridge University Press, 2002). Примеры с коммунистическими лидерами и мафиози взяты соответственно из книги С. Попкина «Рациональный крестьянин» (Popkin S. T e Rational Peasant, Berkeley: University of California Press, 1979) и работы Д. Гамбетты «Неисповедимые пути доверия» (Gambetta D. Trust’s odd ways // Elster J. et al. (eds). Understanding Choice, Explaining Behavior: Essays in Honour of Ole-Jørgen Skog. Oslo: Academic Press, 2006). Отсылка к эффектам вмешательства взята из Дж. Р. Харрис «Все разные» (Harris J. R. No Two Alike. New York: Norton, 2006). Готовность подвергнуть других людей электрошоку описана в классическом исследовании С. Милграма «Подчинение власти» (Milgram S. Obedience to Authority. New York: Harper, 1983). Информация о двух музыкантах почерпнута из книг «Жизнь птахи. Веселая жизнь и тяжелые времена Чарльза Паркера» Р. Рассела (Russell R. Bird Lives: T e High Life and Hard Times of Charlie (Yardbird) Parker. New York: Charterhouse, 1973) и «Джанго: жизнь и музыка цыганской легенды» М. Дрегни (Dregni M. Django: T e Life and Music of a Gypsy Legend. Oxford University Press, 2004). Заявление Гамсуна переведено из книги Г. Лангфельдт и О. Одегард «Судебно-психиатрическое заявление Кнута Гамсуна» (Langfeldt G., Ødegård Ø. Den rettspsykiatriske erkloeringen om Knut Hamsun. Oslo: Gyldendal, 1978. P. 82). Использование поведения в качестве индикатора в Античности обсуждается в книге П. Вена «Хлеб и зрелища» (Veyne P. Le pain et le cirque. Paris: Seuil, 1976. P. 114, 773). См. также статью П. Вейна «Почему хотят, чтобы у государя были частные добродетели?» (Veyne P. Pourquoi veut-on qu’un prince ait des vertus privees? // Social Science Information. 1998. No. 37. P. 407 – 15). «Характерологическое» объяснение готовности спасать евреев приводится в статье «Альтруизм и теория рационального действия. Спасители евреев в нацистской Европе» К. Монро, М. К. Бартона и У. Клингеманна (Monroe K., Barton M. C., Klingemann U. Altruism and the theory of rational action: Rescuers of Jews in Nazi Europe // Ethics. 1990. No. 101. P. 103–122). Ситуационное объяснение обосновывается в статье «Важно, чтобы тебя спросили. Спасение евреев в нацистской Европе» Ф. Варезе и М. Яйша (Varese F., Yaish M. T e importance of being asked: T e rescue of Jews in Nazi Europe // Rationality and Society. 2000. No. 12. P. 307–324). В анализе случая с Китти Дженовезе, с точки зрения теории игр, А. Диксит и С. Скет, авторы «Стратегических игр» (Dixit A., Skeath S. Games of Strategy. 2nd ed. New York: Norton, 2004. P. 414–418), утверждают, что когда количество потенциальных участников растет, шансы того, что кто-нибудь из них действительно вмешается, падают. Скептическое замечание о склонности делать выводы о чертах характера на основании поведения прозвучало в «Подозрении и диспозиционных выводах» Дж. Л. Хилтона, С. Фейна и Д. Миллера (Hilton J. L., Fein S., Miller D. Suspicion and dispositional inference // Personality and Social Psychology Bulletin. 1993. No. 19. P. 501 – 12). Различие американцев и азиатов описано в «Географии мысли» Р. Нисбетта (Nisbett R. T e Geography of T ought. New York: Free Press, 2004). То, что я называю «реабилитация личности», описывается в работе «К интегративной науке о личности» У. Мишеля (Mischel W. Towards an integrative science of the person. Annual Review of Psychology. 2004. No. 55. P. 1 – 22).

 

Структура рационального действия

Теоретики рационального выбора в качестве базового допущения при объяснении поведения выдвигают рациональность агентов. Это допущение включает гипотезу, что агенты формируют рациональные убеждения, включая представление о имеющихся у них вариантах выбора. Следовательно, нет необходимости различать субъективные (желания) и объективные (возможности) детерминанты поведения. Теория рационального выбора субъективна от начала до конца.

Структура объяснения при помощи рационального выбора представлена на рис. XI.1. Действие рационально, если оно отвечает трем требованиям оптимальности. Действие должно быть оптимальным, учитывая убеждения; убеждения должны быть как можно лучше обоснованны с опорой на факты; факты должны быть добыты в результате оптимальных вложений в сбор информации. Стрелки имеют двойное толкование с точки зрения как каузальности, так и оптимальности. Действие, например, должно быть вызвано желаниями и убеждениями, которые делают его рациональным; недостаточно совершить правильный поступок только благодаря счастливому стечению обстоятельств. Подобным образом убеждение не является рациональным, если оно является результатом двух противоположно направленных процессов, которые отменяют друг друга.

РИС. XI.1

Приведем пример: курильщики и те, кто не курит, обрабатывают информацию об опасностях курения таким образом, что полагают, что эти опасности выше, чем на самом деле. В то же время курильщики склонны к своекорыстной тенденциозности, заставляющей их дисконтировать риски. Если в результате у них сформируется такое же убеждение, как у непредвзятого наблюдателя, это не доказывает, что они рациональны. В одном из самых влиятельных обсуждений рациональности в социальных науках Макс Вебер ошибочно выводил процессуальную рациональность из результирующей оптимальности, когда писал:

Для типологического научного исследования все иррациональные, эмоционально обусловленные смысловые связи, определяющие отношение индивида к окружающему и влияющие на его поведение, наиболее обозримы, если изучать и изображать их в качестве отклонений от чисто целерационально сконструированного действия. Так, для объяснения «биржевой паники» целесообразно сначала установить, каким было бы рассматриваемое поведение без влияния иррациональных аффектов, а затем ввести эти иррациональные компоненты в качестве «помех». Равным образом и при исследовании какой-либо политической или военной акции целесообразно установить, каким было бы поведение участников события при знании ими всех обстоятельств дела, всех намерений и при строго целерационально (в соответствии со значимым для нас опытом) ориентированном выборе средств. Лишь в этом случае возможно свести отклонения от данной конструкции к обусловившим их иррациональным фактора.

Хотя Вебер был прав, когда полагал, что отклонение от рационального хода событий – достаточное условие для того, чтобы заработала иррациональность, он ошибался, утверждая (в фразе, которую я процитировал), что оно является необходимым. Похожую ошибку совершают те, кто утверждает, что реакции инстинктивного страха рациональны, тогда как можно только сказать, что они являются адаптивными. Когда я вижу на тропинке нечто похожее на змею или на палку, следует сразу убежать, а не заниматься сбором дополнительной информации. Кажется, что люди жестко запрограммированы на такие действия. Такой побег не является в строгом смысле слова рациональным, поскольку он не вызван механизмом рационального принятия решений, и все же он имитирует рациональность в том смысле, что, будь названный механизм задействован в данной ситуации, он привел бы к такому же действию. Когда издержки, связанные со сбором информации (глава XII), велики, рациональный агент не будет собирать ее в большом количестве. Однако тенденция убежать зачастую вызвана не этими расчетами, но предшествует им.

 

Предпочтения и порядковая полезность

При тщательном анализе становится ясно, что первое требование оптимальности заключается в том, что действие должно быть наилучшим средством удовлетворения желаний агента с учетом его представлений об имеющихся вариантах выбора и их последствиях. Что такое «наилучшее», определяется в категориях предпочтительности или предпочтения: наилучшее – то, лучше чего нет с точки зрения агента. Из этого не следует, что желания эгоистичны. Грубая ошибка – путать рациональность с эгоизмом, хотя этому способствует практика некоторых теоретиков рационального выбора. Точно так же нет необходимости в стабильности желаний, даже в минимальном смысле исключения изменений предпочтения во времени. Агент, который под влиянием эмоций или наркотиков выбирает А вместо В, действует рационально, выбрав А, даже если при других обстоятельствах он выберет В, а не А. Подобный случай (см. главу VI) происходит, когда значение, которое агент придает будущим последствиям настоящего выбора, в результате указанных влияний уменьшается.

Для начала следует дать хорошее определение «наилучшему». Его обеспечивают два условия. Во-первых, предпочтения должны быть транзитивными (transitive). Предположим, что есть опции А, В и С. Если человек полагает, что А по меньшей мере не хуже, чем В, а В по меньшей мере не хуже, чем С, то он также должен полагать, что А не хуже, чем С. Если транзитивность не работает, например, если человек предпочитает строго А, но не В; В, но не С; С, но не А, у него может и не быть наилучшего выбора. Более того, другой человек может воспользоваться этим фактом, предложив агенту перейти от менее предпочтительного к более предпочтительному выбору в обмен на деньги. Поскольку предпочтения цикличны, эта операция может повторяться бесконечно, приведя человека к катастрофе путем пошаговых улучшений.

Такая ситуация может возникнуть, если агент ранжирует варианты путем подсчета параметров (counting aspects). Предположим, я предпочитаю одно яблоко другому, если оно лучше по крайней мере по двум из трех параметров, а именно цене, вкусу и склонности к порче. Если яблоко А превосходит В по цене и вкусу, яблоко В превосходит С по цене и склонности к порче, а яблоко С превосходит А по вкусу и склонности к порче, транзитивность нарушается. Хотя такая вероятность относительно неважна при индивидуальном выборе, где она отражает лишь несовершенство практического способа оценки, мы увидим (глава XXV), что она более значима при коллективном выборе.

Иная проблема возникает, когда безразличие не может стать транзитивным. Мне может быть безразлично, предпочесть А или В либо В или С, потому что различия в каждой паре слишком незаметны, но я могу остановить выбор на С, а не на А, так как разница между ними существенна. Есть вариант, который является наилучшим, а именно С, но агента все еще можно склонить к худшему выбору, сделав ему серию предложений (обменять С на В и В на А), от которых у него нет причин отказываться и которые он, соответственно, может принять. Применение к агенту с нетранзитивными предпочтениями определения иррациональный оправдывает не столько отсутствие наилучшего варианта, сколько тот факт, что он может принять предложения, которые ухудшат его положение.

Чтобы удостовериться в неизменной осмысленности идеи наилучшего выбора, можно также потребовать, чтобы предпочтения были полными (complete): для любых двух результатов агент должен иметь возможность определиться, предпочитает он первый или второй вариант, второй или первый либо они оба ему безразличны. Если он не в состоянии ответить ни на один из этих вопросов, он, возможно, не в состоянии определить, какой вариант является наилучшим. Я подробнее остановлюсь на неполноте в конце главы. Здесь я хочу отметить, что, в отличие от отсутствия транзитивности, отсутствие полноты не означает неудачу. Предположим, я хочу дать мороженое одному из двух детей, который получит от него наибольшее удовольствие. Чтобы сформировать мое предпочтение, мне нужно иметь возможность сравнить их уровни удовлетворенности, когда они получат мороженое. Однако часто это невыполнимая задача. Моя неспособность сделать это не является неудачей в том смысле, что я мог бы поступить правильнее, но просто отражает житейский факт.

Во многих случаях транзитивность и полнота предпочтений – это все, что нам требуется, чтобы определить рациональный выбор. Однако иногда удобно представить предпочтения численно, что часто называют значениями полезности (utility values), присваиваемыми вариантам выбора. Чтобы обеспечить такую возможность, мы налагаем на предпочтение еще одно условие – непрерывность (continuity). Если каждый вариант в последовательности А1, А2, А3, … предпочтительнее, чем В, а последовательность стремится к А, тогда А предпочтительнее, чем В. Если В предпочтительнее, чем любой вариант в последовательности, В предпочтительнее, чем А. Контрпримером может послужить лексико-графическое предпочтение: набор из благ А и В в количествах (А1, В1) предпочтительнее другого набора (А2, В2), тогда, и только тогда, когда либо A1 > A2 либо (A1 = A2 и B1 > B2). В таком ранжировании предпочтений наборы (1,1; 1), (1,01; 1), (1,001; 1) …, предпочтительнее (1; 2), который предпочтительнее (1; 1). Можно сказать, что первый компонент набора благ несравнимо важнее второго, потому что никакое дополнительное количество блага В не может компенсировать малейшую потерю блага А. Проще говоря, компромисс невозможен. Таким образом, эти предпочтения не могут быть представлены кривыми безразличия. Если лексико-графические предпочтения редко применимы к обычным потребительским благам, они могут иметь значение при политическом выборе. Избиратель может предпочесть кандидата А кандидату В, потому что у первого более четкая позиция по вопросу о запрете абортов либо если у них одинаковая позиция по этому вопросу и А предлагает более низкие налоги, чем В. Для таких избирателей мирская ценность денег ничто в сравнении со священным даром жизни.

Если предпочтения агента полные, транзитивные и последовательные, мы можем представить их функцией непрерывной полезности u, которая присваивает число u (А) каждому варианту (А). Вме с то того что бы говорить, что рациональный агент выбирает наилучший осуществимый вариант, мы можем сказать, что агент максимизирует полезность. В данной фразе полезность – всего лишь условное обозначение для предпочтений с определенными свойствами. Чтобы это понять, можно отметить, что единственное требование для функции u, чтобы она могла представить порядок предпочтений, заключается в том, что А предпочтительнее В тогда, и только тогда, когда u (А) > u (B). Если u всегда положительно е, v = u2 также может представить тот же порядок предпочтений, хотя v присваивает бо́льшие или (для < 1) меньшие значения, чем u. Абсолютные числа значения не имеют, только их относительные или порядковые (ordinal) величины. Таким образом, идея максимизации полезности не предполагает, что агент занят добычей максимально возможного количества некоего психического вещества. Она, однако, исключает такие иерархии ценностей, которые воплощены в лексико-графических предпочтениях. Они не могут быть представлены функцией полезности.

 

Количественная полезность и отношение к риску

Часто агенты сталкиваются с рискованными альтернативами, то есть с выбором, который при известных вероятностях может иметь более одного возможного варианта исхода. Может показаться, что рациональный агент выберет вариант с наибольшей ожидаемой полезностью, включающей как выигрыш от каждого исхода, так и вероятность его выпадения. Сначала для каждого варианта агент проведет оценку полезности каждого следствия с точки зрения его вероятности, суммирует все результаты, а затем выберет вариант с максимальной суммой.

Однако порядковая полезность не позволяет нам разъяснить эту идею. Предположим, есть два варианта – А и В. А может произвести результат О1 или О2 с вероятностью ½ и ½, тогда как В может дать результат О3 или О4 с вероятностями ½ и ½. Возьмем теперь функцию полезности u, которая присваивает значения 3, 4, 1 и 5 для соответственно О1, О2, О3, О4. Ожидаемая порядковая полезность для А составляет 3,5, а для В – 3. Если мы вместо этого будем использовать функцию v = u², значения будут составлять 12,5 и 13. И та и другая функции представляют предпочтения, но они выделяют в качестве наилучших разные варианты. Ясно, что такой подход бесполезен.

Можно добиться лучшего результата, но с некоторыми концептуальными издержками. Подход, который связывают с именами Джона фон Неймана (John von Neumann) и Оскара Моргенштерна (Oskar Morgenstern), показывает, что вариантам можно присваивать значения полезности, которые имеют количественное (или кардинальное), а не только порядковое (или ординальное) значение. Примером присваивания количественных значений может служить температура. Меряем мы температуру в градусах по Цельсию или по Фаренгейту, это не влияет на истинность высказывания «Средняя температура в Париже выше, чем средняя температура в Нью-Йорке» (если бы температура измерялась порядковым образом, высказывание не имело бы смысла). Истинность же высказывания «В Париже в два раза жарче, чем в Нью-Йорке», напротив, зависит от выбора шкалы измерения. Однако хотя истинность конкретных высказываний об интенсивностях зависит от шкалы измерения, для других высказываний это не так. Истинность высказывания «Разница температур между Нью-Йорком и Парижем больше, чем между Парижем и Осло», например, не зависит от выборы системы измерения. Сходным образом мы можем сконструировать количественные меры полезности, которые отражают (помимо прочего, как мы увидим) интенсивность предпочтений, а не только порядковое ранжирование вариантов. Они дают нам возможность сравнить выигрыш (или проигрыш) в полезности при переходе от х к (х+1) и от (х+1) к (х+2), то есть позволяют говорить о возрастающей или снижающейся предельной полезности (marginal utility), лишенных смысла при измерении порядковой полезности.

Технические детали такого конструирования нас касаться не должны, поскольку для настоящих целей достаточно простой базовой идеи. Мы начнем с допущения, что у агентов есть предпочтения по отношению не только к вариантам выбора, но к лотереям (lotteries) вариантов, включая выродившуюся лотерею (degenerate lottery), состоящую в безусловном получении базового выигрыша. Для любого конкретного набора вариантов или призов лотерея определяет вероятность получения каждого из них с суммарной вероятностью, равной 1. Предполагается, что агенты в таких лотереях имеют полные и транзитивные предпочтения. Кроме того, считается, что для предпочтений действует аксиома независимости: на предпочтения, оказываемые лотереям p и q, не влияет их комбинирование одним и тем же образом с третьей лотереей r. Эффект определенности, о котором говорилось в главе VII и который будет еще обсуждаться в главе XII, нарушает эту аксиому.

Наконец, предполагается, что предпочтения демонстрируют форму непрерывности, определяемую следующим образом. Предположим, базовые варианты включают лучший элемент А и худший элемент В. Мы произвольно присваиваем им значения полезности 1 и 0. Непрерывность означает, что для любого промежуточного варианта С есть вероятность р (С), которая делает агента безразличным к тому, получить С наверняка или поучаствовать в лотерее, которая даст ему А с вероятностью р (С) и В с вероятностью 1 – р (С). Затем мы принимаем кардинальную полезность u (С) равной р (С). Это число является, конечно, произвольным, потому что такими же являются конечные полезности. Предположим, мы присвоим значения М и N соответственно элементам А и В (M > N). Определяем полезность С как ожидаемую полезность лотереи pM + (1 – p) N = Mp – N – N p = (M – N) p + N.

Полученный класс функций полезности гораздо меньше, чем класс функций порядковой полезности. Легко видеть, что если вариант Х имеет бо́льшую ожидаемую полезность, чем Y, в соответствии с одной функцией, то это же он будет иметь и в соответствии с другой. Так, мы можем с уверенностью утверждать, что рациональный агент максимизирует ожидаемую полезность.

Функции количественной полезности имеют важное свойство линейности по вероятности. Давайте введем обозначение XpY, означающее лотерею, в которой предлагается вероятность р получения Х и (1 – р) получения Y. При использовании шкалы с конечной точкой 1–0 полезность u (X) равна вероятности q, при которой агент у безразлично, выбрать Х или лотерею A q B. Точно так же полезность u (Y) равна вероятности r, при которой агенту безразлично, выбрать Y или лотерею ArB. XpY, таким образом, предлагает полезность, эквивалентную шансу р на получение А с вероятностью q и шансу (1 – р) на получение А с вероятностью r. Таким образом, полезность XpY составляет pq + r (1 – p), то есть p раз полезность Х плюс (1 – р) раз полезность Y. Например, полезность вероятностной комбинации 3 шансов из 5 получить Х и 2 из 5 получить Y равна 3⁄5 q + 2⁄5 r.

Здесь возможны следующие возражения. Предположим, у фермера есть выбор между двумя культурами: традиционной разновидностью, которая с равной вероятностью может дать хороший или средний урожай в зависимости от погоды, и современной, которая с равной вероятностью может дать отличный или плохой урожай. Предположим, количественная полезность 3 и 2 для более старой культуры, 5 и 1 для более новой. Поскольку ожидаемая полезность новой культуры больше, то фермер должен выбрать ее. Но – и в этом суть возражения – разве при этом не упускается из виду то, что фермер может не иметь склонности к риску и неохотно примет любой вариант, допускающий настолько низкий уровень полезности, как 1? Возражение, однако, включает двойной счет, так как нежелание рисковать уже инкорпорировано в построение количественных полезностей. При допущении, что А, В и С получают значения 100, 0 и 60, u (C) вполне может составить 0,75 для человека, не склонного к риску, предполагая, что ему безразлично, получить 60 наверняка или участвовать в лотерее, в которой у него 25 %-й шанс ничего не получить и 75 %-й – получить 100. Подобный аргумент применим к присваиванию значений количественной полезности физическим объемам урожая.

В качестве еще одного примера рассмотрим получения разрешения опеки над ребенком (см. рис. XI.2). Горизонтальная ось может быть понята двояко – как предполагающая физическое разделение опеки (процент времени, проведенного с ребенком) либо вероятностное разделение (шансы получить по суду полную опеку). Количественная полезность равного разделения времени – AE, что больше, чем полезность AC 50 %-й вероятности полной опеки. (Здесь мы апеллируем к тому факту, что количественная полезность линейна по вероятности.) Причина в том, что большинство людей в подобной ситуации демонстрируют нежелание рисковать. Они соглашаются на совместную опеку, потому что 50 %-й риск не иметь возможности видеть ребенка слишком не приемлем. Только если родитель полагает, что его или ее шансы получить полную опеку выше, чем q процентов, судебное разбирательство становится предпочтительнее совместной опеки. Значительное число разбирательств об опеке в судах свидетельствует не о склонности родителей к риску, а о принятии ими желаемого за действительное, выражающемся в переоценке своих шансов на получение полной опеки над ребенком.

РИС. XI.2

 

Неприятие риска и убывающая предельная полезность

Несмотря на верность общего хода рассуждений, предшествующее изложение может направить по неверному пути. Некоторые работы на эти темы склонны стирать различие между неприятием риска и уменьшающейся предельной полезностью. Для развития этой идеи мне потребуется ввести концепцию, которая, как подсказывает интуиция, имеет смысл, хотя ее (до сих пор) было нелегко измерить. Это идея внутренней полезности (intrinsic utility) некоего блага, отражающая интенсивность предпочтений агента. Интроспекция со всей очевидностью показывает, что некоторые блага или навыки дают огромное наслаждение, другие – простое удовлетворение, еще одни вызывают легкое раздражение, а какие-то просто ужасны. Очевидно, что представлять различия между ними в категориях количественных предпочтений («Я предпочитаю рай аду точно так же, как я предпочитаю четыре яблока трем») – значит пользоваться крайне обедненным представлением о благополучии или пользе. Тот факт, что у нас нет надежного способа присваивания числовых значений внутренним уровням удовлетворенности или неудовлетворенности, не свидетельствует о безнадежности самой идеи. В равной мере наша неспособность квантифицировать и сравнивать уровни удовлетворенности разных индивидов не доказывает, что идея сравнения межличностного благополучия лишена смысла.

РИС. XI.3

В этой перспективе может быть понята идея убывающей предельной полезности многих благ. Для бедного человека первые доллары имеют бо́льшую полезность, но каждый следующий доллар становится менее ценным с субъективной точки зрения. Каждый курильщик знает, что самая лучшая сигарета – первая, утренняя, что от курения получаешь больше удовольствия, если сдерживаешь себя и не куришь слишком часто. По сути выкуривание сигареты имеет два эффекта: производство удовольствия в настоящем и уменьшение удовольствия от сигарет, которые будут выкурены в будущем.

Второй эффект, однако, необязательно должен быть негативным. Обратимся еще раз к случаю с опекой над ребенком. Полдня, проведенные с ребенком один раз в две недели, могут принести родителю не столько радость, сколько фрустрацию. Полдня каждые выходные приносят в два раза большее удовольствие, потому что укрепление эмоциональной связи, благодаря более частым встречам, делает их ценными для обеих сторон. На другом конце временно́го спектра сверхудовлетворение от пребывания с ребенком в течение семи дней в неделю превосходит соответствующее субъективное восприятие пребывания с ним шесть дней и т. д. за счет преимущества неограниченного планирования, которую обеспечивает полная опека. Фактически общение с ребенком имеет возрастающую предельную (действительную) полезность, как показано на рис. XI.3.

Горизонтальная ось интерпретируется как процент времени, проведенного с ребенком. По указанной выше причине каждый дополнительный час более ценен, чем предшествующий. Это утверждение прекрасно совместимо с анализом, на котором основан рис. XI.2. Предельная полезность времени, проведенного с ребенком, может снижаться, если понимается как количественная полезность, но возрастать – если понимается как действительная. Из факта, что только первая часть этого утверждения может быть измерена, не следует, что вторая его часть лишена смысла.

Хотя функции количественной полезности всегда порождаются двумя лежащими в их основе психологическими факторами – отношением к риску и действительной полезностью, их нельзя измерять раздельно. Строго говоря, мы не можем знать, является кривая OED на рис. XI.2 производной от нейтральности риска в сочетании со снижающейся предельной действительной полезностью времени, проведенного с ребенком, или от неприятия риска в сочетании с возрастающей предельной внутренней полезностью этого времени. В конкретном случае интуиция может подсказать нам, насколько та или иная интерпретация более правдоподобна. Некоторые родители относятся ко времени, проведенному с детьми, так же, как бабушки и дедушки, – небольшими дозами неплохо, но в больших количествах утомляет. В то же время такие родители могут не слишком беспокоиться о риске полного отсутствия общения с ребенком (нейтральное отношение к риску). Другие родители могут отличаться в обоих отношениях, порождая такие же функции количественной полезности. Повторю снова и снова: такие утверждения не могут быть строгими (пока), но очевидно, что они имеют смысл.

 

Рациональные убеждения

Мы заканчиваем обсуждение первого компонента рационального выбора – выбор наилучших средств для осуществления своих желаний с учетом убеждений. Ясно, что это только необходимое, но недостаточное условие для рациональности. Если я хочу убить соседа и считаю, что лучший способ кого-то убить – сделать его куклу и воткнуть в нее булавку, я буду действовать рационально (в том, что касается первого компонента), если сделаю куклу соседа и воткну в нее булавку. Но, за исключением особых обстоятельств, такое убеждение вряд ли рационально.

Рациональные убеждения формируются посредством обработки имеющихся данных с использованием процедур, которые в среднем должны с наибольшей вероятностью формировать истинные убеждения. Предположим, мы хотим получить представление о вероятности дождя 29 ноября, то есть ровно через неделю. Возможно, нам придется всего лишь просмотреть статистику выпадения осадков в предшествующие годы и предположить, что (ожидаемое) будущее будет похоже на прошлое. Но по мере приближения 29 ноября настоящая ситуация с осадками может заставить нас изменить ожидания. Если в ноябре часто идет дождь, а небо день за днем остается безоблачным, мы можем сделать вывод, что существует фронт высокого давления, который делает дождь 29 ноября менее вероятным.

Процесс пересмотра убеждений часто называют обучением Байесовым методом (названным так по имени священника XVIII века Томаса Байеса). Предположим, что мы имеем первоначальное (предварительное) субъективное распределение вероятностей, касающихся различных положений вещей. В приведенном примере предварительное распределение было выведено из частотности в прошлом. В других случаях это может быть просто догадка. На основании своей интуиции я, например, могу присвоить 60 %-ю вероятность тому, что премьер-министр компетентен. Мы можем наблюдать за действиями, которые он предпринимает на должности, и за их результатами, например коэффициентом роста экономики. Предположим, мы можем сформировать оценку вероятности этих наблюдений с учетом компетентности премьер-министра. При компетентном премьер-министре у нас 80 %-е ожидание хорошего результата, при некомпетентном – 20 %. Байес показал, как скорректировать наши первоначальные вероятности, касающиеся компетентности премьер-министра, с учетом наблюдений.

Предположим, что есть только два возможных исхода – хороший и плохой, и что мы наблюдаем хороший. Если мы присваиваем р (а) вероятности, что будет получено а, и р (а|b) условной вероятности (conditional probability) получения а, если будет получено b, мы предположили, что р (премьер-министр компетентен) = 60 %, р (премьер-министр некомпетентен) = 40 %, р (хороший исход | премьер-министр компетентен) = 80 % и р (плохой исход | премьер-министр некомпетентен) = 20 %. Мы пытаемся вычислить р (премьер-министр компетентен | хороший результат). Для обозначения мы используем буквы а и b, соответственно для компетентности и хорошего исхода. Тогда в начале мы можем отметить p (а|b) = p (a&b) / p (b) (*)

Условная вероятность p (а|b) равна вероятности получения а и b, поделенной на вероятность b. Это вытекает из интуитивного предположения, что p (a&b) равна p (b), у множенной на p (а|b). Разделив обе части этого уравнения на р (b), мы получаем уравнение (*).

Снова используя уравнение (*), поменяв местами a и b, мы имеем p (b|a) = p (a&b) / p (a), что равнозначно p (a&b) = p (b|a) p (a).

Подставляя последнее выражение в (*), мы получаем p (a|b) = p (b|a) p (a) / p (b). (**)

Есть два способа, которым может произойти b (хороший исход) с компетентным или некомпетентным премьер-министром. Вероятность того, что случится одно из двух взаимоисключающих событий, является суммой вероятностей каждого события. Мы, таким образом, можем записать p (b) = p (b&a) + p (b&не-а), которое, согласно рассуждению в абзаце, следующим за (*), равнозначно p (b|a) p (a) + p (b|не-а) p (не-а).

Если мы подставим это выражение для p (b) в (**), получим теорему Байеса p (a|b) = p (b|a) p (a) / [p (b|a) p (a) + p (b|не-а) p (не-а)].

Замещение числовых вероятностей в правой части этого уравнения показывает, что p (a|b) = 80 %, то есть наблюдение успешного исхода повышает вероятность того, что премьер-министр компетентен, с 60 до 80 %. Наблюдение второго и третьего положительного исхода поднимут его до 91 и 97 %. Если, по первоначальным оценкам другого человека, р (а) = 0,3, а не 0,6, три последующих позитивных наблюдения поднимут его оценку сначала до 0,53, потом до 0,75 и, наконец, до 0,89. Таким образом, возможно, что не имеет значения, надежными или ненадежными были первоначальные предположения, поскольку по мере поступления новой информации откорректированные убеждения становятся все более достоверными. Со временем первоначальная разница во мнениях может быть нивелирована новыми данными. Заметим (глава XXIII), что каждый новый фрагмент информации оказывает меньшее воздействие, чем предыдущий.

 

Оптимальное инвестирование в сбор информации

Третий компонент рационального действия – оптимальное инвестирование ресурсов (таких как время или деньги) в добывание новой информации. Как показано на рис. XI.1, есть несколько детерминант этого оптимума. Во-первых, какое количество информации рационально получить, зависит от желаний агента. Например, агент, который не слишком заботится о наградах в отдаленном будущем, не будет много вкладывать в определение срока службы товара длительного пользования. Очевидно, что имеет смысл собирать больше информации при принятии важного решения, например при покупке дома, чем при выборе между двумя бутылками одинаково дорогого вина. В последнем случае можно просто подбросить монету, если предполагаемые издержки на определение того, что лучше, превосходят ожидаемую выгоду (основанную на предварительном знании качественного диапазона для вина в данной ценовой категории) от употребления вина более высокого качества.

Желания и предварительные представления совместно определяют выгоды, ожидаемые от новой информации. Иногда можно с высокой точностью сказать, сколько дополнительных человеческих жизней будет спасено благодаря определенному анализу на рак или, переводя все на уровень агента, насколько вероятно, что будет спасена его жизнь. Ценность жизни зависит от того, как ее обменивают на другие желаемые цели. Согласно одному расчету, для того чтобы подвигнуть человека, занятого на опасной работе (например, при добыче угля), принять один шанс гибели от несчастного случая из тысячи на протяжении года, потребуется премия около 200 долларов в год. Таким образом, в тот момент, когда был проведен этот расчет, ценность жизни составляла около 200 тысяч долларов. Предполагаемые издержки на получение новой информации, определяемые предшествующими убеждениями, также иногда могут быть определены. Для того чтобы диагностировать рак прямой кишки, принято проводить шесть недорогих анализов кала. Выгоды от первых двух анализов велики. Однако для каждого из четырех последних анализов издержки на определение (даже не на лечение) дополнительных случаев рака, как выяснилось, составляют соответственно 49 150, 469 534, 4 724 695 и 47 107 214 долларов.

Оптимальный поиск информации может зависеть от результатов самого поиска (на рис. XI.1 на это указывает петля). Когда тестируется новый медицинский препарат, принимается предварительное решение давать его лишь одной из двух групп пациентов. Однако когда препарат за короткое время показывает хорошие результаты, становится неэтичным скрывать его от контрольной группы. Этот аргумент применим и к отдельному рациональному агенту. Представим: я в лесу собираю ягоды. Ягоды растут группами, поэтому я готов потратить некоторое время на поиски прежде, чем начать сбор. Если мне повезет и я сразу найду ягодное место, то с моей стороны будет глупо продолжать поиск.

Мы можем рассматривать сбор информации как теневое действие (shadow action), сопровождающее основное. Прежде чем что-то делать, мы должны решить, сколько информации нужно собрать. Иногда теневое и основное действия могут совпадать, по крайней мере частично. Предположим, лидеры государства оценивают целесообразность начала войны против другого государства. В качестве примера можно взять вторжение Германии во Францию в 1940 году. Информация имела ключевое значение при принятии окончательного решения. Руководители страны должны были знать объективные возможности предполагаемого противника, а также «организацию, обычаи и привычки вражеской армии» (из немецкой инструкции «Обязанности сотрудников Генерального штаба»). Большая часть такой информации может быть собрана традиционным методами, включая шпионаж. Однако чтобы определить моральное состояние врага, его боевой дух, единственное средство – сразиться с ним.

 

Неопределенность

Два последних примера – сбор ягод и подготовка к войне – также помогают нам обнаружить ограничения теории рационального выбора, а точнее, одно из двух ее ограничений. В качестве инструмента объяснения эта теория может потерпеть неудачу одним из двух способов. С одной стороны, она может не суметь предсказать, что будут делать люди в конкретной ситуации. С другой стороны, люди могут не оправдать эти прогнозы, вне зависимости от того, насколько четко они были сформулированы. Второй тип неудачи, иррациональность, станет темой следующей главы. Первый – неопределенность – является предметом следующих замечаний.

Агент может не суметь определить наилучший элемент в наборе осуществимых возможностей по одной из двух причин. Потребителю может быть безразличен выбор между двумя вариантами, которые в равной и наибольшей степени хороши. В обыденных ситуациях это происходит, когда потребитель сталкивается с выбором между двумя идентичными банками супа в супермаркете. В нетривиальных случаях варианты могут различаться по нескольким параметрам, так что эти различия в точности взаимно уравновешивают друг друга. Нетривиальные случаи редки, но все же существуют. Если мне предложено выбрать между двумя автомобилями, различающимися ценой, уровнем комфорта, внешним видом, скоростью и так далее, я, возможно, предпочту один, а не другой, будучи в действительности к ним безразличен. Если бы я не был безразличен, то 5 %-я скидка на одну машину должна была бы склонить в пользу этого варианта. Интуиция подсказывает, что такое вряд ли случится.

РИС. XI.4

Предпочтения потребителя могут быть неполными. Предположим, я осмотрел пять моделей автомобилей – А, В, С, D, E, расставив их, как показано на рис. XI.4 (стрелки обозначают отношения предпочтений). Моя неспособность сравнить С и D не имеет значения, потому что я ни один из них не выберу.

Невозможность сравнить А и В, напротив, ставит меня в затруднительное положение. Да, я могу попытаться собрать дополнительную информацию, но как я определю, что игра стоит свеч? Вскоре я вернусь к этой проблеме, однако прежде позвольте указать на другой и, может быть, более важный источник неполных предпочтений. Как правило, выбор того или иного варианта задан предпочтением определенного результата. Я склоняюсь к некоему варианту, потому что его итог, то есть его ожидаемая полезность в сравнении с другими вариантами, для меня предпочтителен. Если же это скорее неопределенная или неизвестная, а не рискованная ситуация (глава VII), я не имею возможности сравнить результаты. Говоря бессмертными словами доктора Джонсона, «жизнь коротка, и не следует тратить слишком большую ее часть на размышления о том, как ее следует потратить: размышления, которые те, кто начинает их из благоразумия и продолжает с искусностью, должны после долгих затрат мысли закончить наугад. Чтобы предпочесть один будущий образ жизни другому на справедливых основаниях, требуются способности, которым Господь не соблаговолил нас наградить».

Дальнейшая неопределенность возникает из-за сложности определения оптимальных затрат на сбор информации. Когда я собираю ягоды на незнакомой территории, сколько времени я должен искать самое ягодное место и когда именно должен начать их собирать? Если только я сразу не напал на ягодное место, имеет смысл какое-то время продолжать поиски. При этом я не хочу заниматься поисками до ночи, потому что тогда наверняка уйду домой с пустой корзиной. Между нижним и верхним пределом во времени, которое нужно потратить на поиски, лежит обширный интервал неопределенности.

Иная проблема возникает в случае подготовки к войне. Если основное и теневое решения совпадают, то сторона, занятая подготовкой, все равно обречена (по крайней мере частично) оставаться в состоянии неопределенности. Теория рационального выбора не может служить верным ориентиром в таких случаях, будучи эффективной в четко очерченных ситуациях, в которых многое известно (таких как анализы на рак, например), но гораздо менее полезна в незнакомой обстановке.

Тратить меньше времени, определенного нижней границей, и больше, чем допускает верхняя, было бы иррационально. Ни один акт выбора, который агент совершает внутри этого интервала, не может быть охарактеризован как иррациональный. Можно подумать о том, чтобы отказаться от идеи рациональности в пользу идеи не-иррациональности. Эта откорректированная версия данной теории позволила бы нам объяснять больший диапазон вариантов поведения при более скромных возможностях прогнозирования. Большинство сторонников этой теории, думаю, не захотели бы пересматривать ее в таком ключе. То, что их прежде всего привлекает к этой теории, – это именно открываемая ею перспектива получения однозначных предсказаний. Ей это удается благодаря элементарному математическому факту: любая удобная для анализа (well-behaved) функция полезности, определенная на удобном для анализа достижимом множестве, дает максимальное значение для единственного члена этого множества. Взаимодействие между достижимым множеством и кривыми безразличия на рис. IX.1 дает хорошее представление о простоте этой идеи, демонстрирующей все, на что она способна.

Самый важный источник неопределенности убеждений возникает при стратегическом взаимодействии, когда каждый агент формирует свои убеждения о том, что с наибольшей вероятностью будут делать другие на основании их убеждений, зная при этом, что аналогичным образом они рассуждают в отношении него самого. В некоторых случаях, рассматриваемых в главе XIX, структура вознаграждения не позволяет агентам сойтись на общем наборе убеждений.

 

Рациональность насквозь субъективна

Позвольте завершить обсуждение теории рационального выбора, снова подчеркнув ее радикально субъективную природу. Наверняка кто-то понимает слово рациональный в объективном смысле, подразумевая, что рациональный агент тот, кто принимает решения, которые делают его жизнь лучше в соответствии с объективными критериями, такими как долгая продолжительность жизни, здоровье и доход. Однако при таком понимании эта идея не будет иметь никакой объясняющей способности. Как я подчеркивал, последствия решения не могут его объяснить. Только ментальные состояния, которые предшествуют решению, позволяют нам объяснить действия как оптимальные с точки зрения агента, а не характеризовать их как полезные или благотворные с точки зрения постороннего наблюдателя (или того же агента в следующий момент времени).

Предположим, я страдаю от глубокой неспособности откладывать удовлетворение, то есть не в состоянии принимать в расчет будущие последствия настоящего поведения. Допустим также, что ученые изобрели таблетку дисконтирования, которая усилит вес будущих вознаграждений в настоящих решениях. Если я приму таблетку, моя жизнь улучшится. Мои родители будут рады, если я ее приму. Оглядываясь назад, я сам буду доволен тем, что принял ее. Но если у меня есть выбор – принимать таблетку или не принимать, я откажусь от нее, если я рационален. Любое поведение, которое может вызвать таблетка, уже находится для меня в зоне достижимости. Я мог бы бросить курить, начать заниматься зарядкой или откладывать деньги прямо сейчас, но я этого не делаю. Поскольку я не хочу это делать, я не захочу принять таблетку, которая заставит меня это делать. Точно так же эгоистичный человек откажется от «таблетки альтруизма», а альтруист откажется от «таблетки эгоизма». Если я люблю свою семью и отчасти готов пожертвовать ради нее своим гедонистическим образом жизни, я отказался бы от таблетки с двухступенчатым эффектом понижения их благополучия, как отказался бы от любого варианта (например, дорогого обеда для себя), который произвел бы тот же эффект в один этап.

Чтобы усилить этот аргумент, предположим, что человек потребляет х сегодня и y завтра и что его коэффициент дисконтирования за один период составляет 0,5 (ему безразлично, получить одну единицу полезности завтра или пол-единицы сегодня). Примем для простоты, что u (x) = x и u (y) = y. Дискон тированная настоящая ценность его потребительского потока составляет x + 0,5y. Предположим, человек узнает, что завтра он будет испытывать боль, которая снизит полезность его потребления на 0,5. Теперь дисконтированная настоящая ценность его потребления x + 0,25y. Если рациональному агенту предложат бесплатный аспирин, который снимет боль, он его, естественно, примет, тем самым восстановив первоначальную настоящую ценность. Если бы он принял таблетку, которая индуцирует коэффициент дисконтирования, равный 1 (но не принял бы аспирин), исход был бы тем же в том смысле, что агенту был бы безразличен выбор между двухвременным потоком и одновременной полезностью x + 0,5y. Если бы агент принял аспирин и если эффект был бы таким же, как от таблетки дисконтирования, то почему бы ему не принять эту таблетку? Причина в том, что выбор такого варианта сдерживается потребностью в том, чтобы потребление, обусловленное приемом таблетки, превосходило таковое без нее, оцененное с точки зрения первоначальных предпочтений. Для выбора аспирина такого ограничения не существует, потому что нет разницы между предпочтениями до его приема и после. Даже без аспирина я предпочитаю иметь завтра возможность избавиться от боли. Когда это положение войдет в мой поведенческий репертуар, я решу его реализовать. Между тем поток полезности, вызванный таблеткой дисконтирования, уже присутствует в репертуаре, но я решаю им не пользоваться.

Другими словами, на выбор нужно смотреть глазами агента. Близорукому человеку, потерявшему свои очки, близорукость может помешать их найти. Он попал в ловушку. Похожим образом рациональный агент может оказаться в ловушке убеждений, в которой он застрянет с ложной верой в то, что предполагаемые издержи на проверку убеждения слишком высоки. Таким образом, женщины, практикующие обрезание, могут находиться в ловушке убеждений. Бамбара из Мали верят, что клитор убьет мужчину, если вступит в контакт с пенисом во время совокупления. В Нигерии некоторые племена считают, что если головка ребенка во время родов коснется клитора, ребенок умрет. В Польше существовало распространенное убеждение, что если кто-то, кому под кожу вшит дисульфирам, выпьет, он умрет. На самом деле дисульфирам фармакологически инертен. Ложное убеждение, тем не менее, удерживает людей от его проверки.

Рациональность верований и их истинность – это совершенно разные вещи. Если истина – это отношение между убеждением и миром, рациональность – это особенность отношения между убеждением и фактами, которыми обладает агент. Хотя рациональность требует от агента вложений в информацию, этот вклад всегда ограничен ожидаемыми (и предполагаемыми) затратами и прибылями. Если считается, что сбор дополнительной информации имеет слишком высокие альтернативные издержки (opportunity costs), как это бывает перед лицом неминуемой опасности, возможно, рациональнее воздержаться от такого инвестирования. Если считается, что это влечет высокие прямые издержки (direct costs), как в случае с проверкой веры в то, что с имплантированным дисульфирамом пить смертельно опасно, только иррациональный человек будет делать подобные вложения. Обобщенно говоря, многие убеждения следует принимать за чистую монету из вторых рук, поскольку если мы возьмемся их проверять, то нам будет некогда заниматься собственной жизнью.

Любое объяснение поведения, основанное на выборе, субъективно. Хотя не все субъективные объяснения предполагают прозрачность агентов для самих себя и неустанные поиски оптимальности, составляющие отличительную особенность объяснений посредством рационального выбора. В следующей главе я буду рассматривать некоторые объяснения, которые отступают от теории рационального выбора в том или ином аспекте.

 

Библиографические примечания

Отношения между разумом (в том смысле, в каком это слово употребляется в главе IV) и рациональностью я развиваю в моей инаугурационной лекции в «Коллеж де Франс» «Разум и доводы» (Raison et raisons. Paris: Fayard, 2006). Подробнее о Вебере и рациональности можно прочесть в моей статье «Рациональность, экономика и общество» (Rationality, economy, and society // Turner S. (ed.). T e Cambridge Companion to Weber. Cambridge University Press, 2000). Классическое изложение теории полезности можно найти в «Играх и решениях» Р. Д. Льюса и Х. Райффы (Льюс Р., Райффа Х. Игры и решения. М.: Иностранная литература, 1962). Стоит посмотреть и оригинальную работу Дж. фон Неймана и О. Могенштерна «Теория игр и экономическое поведение» (Нейман Дж. фон, Могенштерн О. Теория игр и экономическое поведение. М.: Наука, 1970). Выдающееся изложение теории рационального выбора (и ее проблем) есть в книге «Рациональный выбор в неопределенном мире» Р. Хести и Р. Доуза (Hastie R., Dawes R. Rational Choice in an Uncertain World. T ousand Oaks, CA: Sage, 2001). Я подробно обсуждаю опеку над детьми в главе 3 «Соломоновых решений» (Solomonic Judgments. Cambridge University Press, 1989). Отличное введение в теорию Байеса можно найти во «Введении в байесовский вывод и Байесово решение» Р. Винклера (Winkler R. An Introduction to Bayesian Inference and Decision. Gainesville, FL: Probabilistic Publishing, 2003). На мой аргумент о том, что рациональный человек не станет принимать таблетку дисконтирования, повлиял обмен мнениями с Гэри Бекером (Gary Becker) и Питером Даймондом (Peter Diamond); см. также «Рассуждения о формировании терпения. Необходимость концептуальных различений» О. Дж. Скога (Skog O. J. T eorizing about patience formation: T e necessity of conceptual distinctions // Economics and Philosophy. 2001. No. 17. P. 207–219). Идею убеждений как ловушки я взял из Дж. Макки «Пеленание ног и инфибуляция» (Mackie G. Ending footbinding and infibulation: A convention account // American Sociological Review. 1996. No. 61. P. 999 – 1017). Полезное исследование о важности шпионажа в подготовки к войне – книга «Странная победа. Завоевание Гитлером Франции» Э. Мея (Мэй Э. Странная победа. М.: АСТ, 2009). Информацию об имплантации дисульфирама в Польше я почерпнул из книги В. Осетински «Алкоголизм: грех или болезнь?» (Osiatynski W. Alcoholism: Sin or Disease? Warsaw: Stefan Batory Foundation, 1997), а данные о ее неэффективности из Дж. Йонсен и Дж. Мерленд «Препарат дисульфирама замедленного действия: экспериментальные и клинические результаты» (Johnsen J., Mørland J. Depot preparations of disulf ram: Experimental and clinical results // Acta Psychiatrica Scandinavica. 1992. No. 86. P. 27–30).

 

Игнорирование издержек на принятие решений

Идея рациональности обладает сильной нормативной привлекательностью. Для того, что мы делаем, мы хотим иметь основания – желания и убеждения, в свете которых наши действия выглядели бы рациональными. В действительности наше желание действовать с каким-то основанием, то есть наше преклонение перед рациональностью, может быть таким сильным, что приведет к иррациональному поведению. Мы можем определить гиперрациональность как склонность к поиску абстрактно оптимального решения, то есть решения, которое было бы оптимальным, если бы мы игнорировали издержки на сам процесс принятия решения. Это издержки троякого рода: (1) стоимость средств принятия решения, (2) стоимость побочных эффектов принятия решения, (3) альтернативные издержки принятия решения, то есть стоимость других вещей, которые могли бы быть сделаны, вместо того чтобы заниматься принятием решения. Позвольте кратко проиллюстрировать эти разновидности.

Гиперрациональность, возникающая из игнорирования издержек (1), может иметь место при сравнительном шопинге, когда (предполагаемая) экономия от того, что товар найден по самой низкой цене, меньше суммы, затраченной на поездку из одного магазина в другой. Туристы на юге Франции пересекают границу с Испанией, чтобы купить дешевые сигареты, как будто бензин ничего не стоит. Игнорирование издержек (2) может порождать гиперрациональность в случаях оспаривания опеки над ребенком. Суд может защищать интересы ребенка, определяя, кто из родителей больше подходит для опеки. Как только этот вопрос решен, у суда есть веские основания присудить опеку одному из родителей. Однако в юридически-психологическом процессе оценки относительной пригодности к опеке ребенку может быть нанесен непредвиденный ущерб. С учетом поставленной цели более рациональной процедурой могло бы быть подбрасывание монетки или сохранение традиционной презумпции материнской опеки.

Игнорирование альтернативных издержек можно проиллюстрировать замечанием доктора Джонсона в разговоре с Босуэллом о том, чему необходимо учить детей прежде всего. «Сэр, то, чему вы их прежде всего научите, имеет не больше значения, чем то, какую ногу вы первой вдеваете в брюки. Пока, сэр, вы стоите и обсуждаете, с какой ноги лучше начать, брюки так и остаются ненадетыми. Пока вы обдумываете, сэр, какой из двух вещей следует научить ребенка, другой мальчик уже выучит обе». Опять-таки подбросить монету, возможно, было бы рациональнее.

Или возьмем врача, который прибывает на место происшествия и решает, какие меры следует принять в первую очередь. Хотя сначала он должен осмотреть пациента, его поведение будет ошибочным, если он потратит на это столько времени, что пациент умрет у него на руках («Операция прошла успешно, но больной умер»). Некоторые сталкивались с таким опытом, собирая ягоды. Можно так долго искать ягодное место получше, что наступит ночь. Даже если экономия от сравнительного шопинга превышает расходы на транспорт, это поведение может оказаться иррациональным из-за стоимости потерянного времени.

 

Некоторые канонические принципы рациональности

Под головоломкой я буду понимать наблюдаемое поведение, которое, как кажется, не поддается объяснению с позиции рационального выбора. Хотя некоторые головоломки при ближайшем рассмотрении могут потерять свой головоломный характер, с другими этого, однако, не происходит. Эксперименты и поведение в реальной жизни демонстрируют многочисленные примеры поведенческих моделей, которые нарушают каноны рациональности. В приведенном ниже выборочном списке канонических принципов я начну с фундаментальных, а потом перейду к более специфичным. Я ограничусь индивидуальным выбором; отклонения при интерактивном выборе обсуждаются в пятой части. Этот список может быть дополнен когнитивными аномалиями, которых я касался в главе VII.

1. При выборе между действием и бездействием рациональный агент не будет действовать, если предполагаемые затраты на полезность действия превышают ожидаемые выгоды от этой полезности.

2. Выбирая из двух зол, рациональный агент выберет меньшее.

3. Рациональный агент придает одинаковый вес альтернативным (opportunity) и прямым (direct) издержкам.

4. Рациональный агент никогда не отдаст предпочтения подмножеству множества возможностей, если можно получить полное множество.

5. Если рациональный агент предпочитает Х стакану, описываемому как наполовину полный, он также должен предпочитать Х стакану, описываемому как наполовину пустой.

6. В чисто азартной игре рациональный игрок, делая ставки, не будет обращать внимания на исходы, выпавшие предыдущим игрокам.

7. Решая вопрос о том, продолжать проект или закрыть его, рациональный инвестор будет обращать внимание только на настоящее значение будущих потоков полезности от двух опций.

8. Если в момент 1 агент будет планировать совершить действие Х в момент 2, он выполнит это действие в момент 2, если только к тому времени не изменятся его желания или убеждения.

9. При рискованном выборе рациональный агент будет выбирать средства в соответствии с ожидаемым исходом, а не с наихудшим (или наилучшим) сценарием.

10. На рынке, на котором играют рациональные агенты, окупаемость по всем активам должна быть (приблизительно) одинаковой [181] .

11. Если рациональный агент выбирает А из множества ( А, В, С ), он также выберет А из множества ( А, В ).

12. Рациональный агент не будет воздействовать на следствие, чтобы искоренить причину (при лечении пневмонии он будет принимать антибиотики, а не аспирин).

13. Если рациональный агент предпочитает верное получение вознаграждения Х получению вознаграждения Y с вероятностью q , он также предпочтет получение Х с вероятностью р получению Y с вероятностью pq (аксиома независимости теории количественной полезности).

14. Если рациональный агент делает Х , когда знает, что будет иметь место обстоятельство С (или намеривается делать Х , когда предполагается, что будет иметь место обстоятельство С ), и делает Х , когда обстоятельство С не будет иметь места (или намеривается делать Х , когда не предполагается, что обстоятельство Х будет иметь место), он будет делать или намериваться сделать Х в условиях отсутствия информации об обстоятельствах.

15. Рациональный агент никогда не сделает предложение о сделке, если ее принятие раскроет информацию, в результате которой ожидаемая стоимость сделки станет отрицательной.

16. Если проступок вызывает желание отомстить, пострадавший, если он рационален, выдерживает время и наносит ответный удар при максимальной вероятности успеха или при минимальном риске для себя [182] .

17. При вызове на дуэль на шпагах рациональный агент будет брать уроки фехтования, если собирается принять вызов.

18. Прежде чем просить у кого-то руки, рациональный агент соберет информацию о поведенческих и эмоциональных склонностях избранницы.

 

Нарушения канона

Эти нормативно-принудительные принципы, как выясняется, повсеместно нарушаются. Ниже приведены примеры (с номерами, соответствующими номерам принципов, которые в них нарушены).

1. Парадокс голосования. Поскольку итоги ни одного общенационального голосования не зависели от одного поданного голоса, индивидуальный выбор никак не влияет на результаты, тогда как поход на избирательный участок может доставить значительные неудобства. И все же большое число людей голосуют.

2. «Бо́льшую боль предпочитают меньшей». Участников эксперимента заставили прослушать две последовательности крайне неприятного шума. Обе включали 35-секундный очень громкий шум. В первом случае за этим следовало 15 секунд постепенно уменьшающегося (но по-прежнему крайне неприятного) шума. Когда их спросили, какую последовательность они готовы прослушать снова, участники выбрали последовательность, которая при всей очевидности была более неприятной.

3. «Парадокс выкошенной лужайки». В небольшом пригородном сообществе мистер Х косит траву на своей лужайке. Сын его соседа мог бы скосить ее за 12 долларов. Мистер Х не стал бы косить траву на лужайке своего соседа за 20 долларов.

4. «Головоломка рождественского клуба». Клиенты ежемесячно вносят сумму с низким процентом годовых или вообще без процента, которую они могут снять только в Рождество. В то же время у них имеются варианты с получением нормальных процентов или беспрепятственного снятия денег со счета.

5. «Парадокс кредитной карточки». Когда появились кредитные карточки, поддерживающее их лобби предпочитало, чтобы разница между наличными и карточкой была представлена как скидка за наличный расчет, а не как доплата за использование кредитной карты. Хотя эти описания логически эквивалентны, потребители с большей охотой пользовались карточками, если разница описывалась как скидка за оплату наличными.

6. Два заблуждения игроков. Если пять раз подряд выпадало красное, примерно половина игроков полагают, что есть вероятность более 50 %, что оно выпадет снова. Другая половина полагают, что есть вероятность менее 50 %, что выпадет черное.

7. Ошибка необратимых затрат. «Завершение проекта, в который было вложено 1,1 миллиарда долларов, представляет собой бессовестное разбазаривание денег налогоплательщиков» (сенатор Дентон, 4 ноября 1981 года). Эту ситуацию иногда называют ошибкой Конкорда – по названию дорогостоящего англо-французского авиалайнера, или ошибкой Вьетнама – по ассоциации с нежеланием США выводить свои войска из этой страны. Если вы купили билеты на какое-то мероприятие и сильный снегопад затрудняет вам дорогу, вы все равно можете на него поехать, хотя и отказались бы, если бы вам предложили билеты бесплатно.

8. «Головоломка дантиста». 1 марта я записываюсь к зубному врачу на 1 апреля. 30 марта я звоню ему, чтобы сказать, что не смогу прийти из-за (выдуманных) похорон кого-то из родственников. За этот период не произошло никаких изменений, просто прошло время. В частности, зуб по-прежнему болит.

9. Наилучший и наихудший сценарии. Пациенты, страдающие от рака, на поздних стадиях заболевания часто переоценивают шанс на выживание. Вместо паллиативной терапии, облегчающей боль, они выбирают агрессивную и болезненную химиотерапию, не приносящую особой пользы. Когда людей спрашивают, сколько они готовы заплатить, чтобы уменьшить вероятность маловероятного несчастья, они готовы заплатить одинаковую сумму за снижение вероятности как до одного шанса на миллион, так и до одного шанса на 10 миллионов.

10. Головоломка премии по акциям (the equity premium puzzle). Исторически прибыль по акциям гораздо выше, чем прибыль по облигациям. Человек, инвестировавший 1 доллар в акции 1 января 1928 года, получил бы 1 января 1998 года инвестиционный портфель стоимостью 1800 долларов. Тот, кто вложил доллар в облигации, получил бы портфель стоимостью 15 долларов. Загадка, почему такое расхождение не привело к росту стоимости акций, который сблизил бы доходность по акциям по отношению к доходности по облигациям.

11. Эффект нерелевантных альтернатив. Если каждая из опций А и В превосходит друг друга по одному или двум релевантным параметрам, у людей может возникнуть затруднение с выбором; они могут принять решение собрать дополнительную информацию о вариантах. Если в этом случае вводится третья опция С, которая (1) хуже А по обоим параметрам и (2) хуже В по одному параметру и лучше по другому, наблюдается тенденция выбирать А без дальнейших поисков.

12. «Головоломка холодной воды». В эксперименте участники, которых заставили поверить, что время, которое они могут продержать руки в очень холодной воде, является наилучшим показателем их продолжительности жизни, держали руки в воде дольше, чем те, кто не получил эту (ложную) информацию.

13. Эффект уверенности (глава VII). В проведенных экспериментах большинство участников предпочитали получить шестидневную поездку по Англии наверняка, нежели иметь 50 %-ю вероятность выиграть трехнедельный тур по Англии, Франции и Италии, но большинство также предпочитает 5 %-й шанс второго варианта 10 %-му первого.

14. Эффект дизъюнкции. Участники эксперимента, предполагающие, что выиграют в следующем раунде, на вопрос о том, будут ли они принимать в нем участие, склонны отвечать «да». Предполагая, что их ждет проигрыш, они склонны выражать такое же намерение. Если же они не знают, проиграют или выиграют, их намерения теряют определенность. Такой же эффект наблюдается в одноразовых «дилеммах заключенного»: человек в большей степени готов к сотрудничеству, если знает, что другой человек сотрудничал, чем когда ему известно, что тот отказался от сотрудничества, и (в этом и заключается эффект дизъюнкции) его готовность к сотрудничеству будет еще больше, если он не знает о выборе другого человека.

15. «Проклятие победителя». В этом эксперименте участникам предлагается выставить на торгах свою цену за участок земли, точную стоимость которого знает продавец, тогда как участникам торгов известно только то, что эта стоимость лежит в рамках определенного диапазона, в котором все значения одинаково вероятны. Кроме того, покупателям сказано, что если они приобретут участок земли, для них он будет на 50 % ценнее, чем для продавца, потому что они смогут более эффективно его эксплуатировать. Если предложение принимается, рациональные покупатели должны суметь сделать из этого вывод, что предполагаемая стоимость земли меньше той, которую они предложили. Если значения варьируют от 0 до 1000 и принимается предложение (например) 600, покупатель может из этого заключить, что реальная стоимость для продавца лежит где-то между 0 и 600 с предполагаемой стоимостью 300. Таким образом, для покупателя эта предполагаемая стоимость была бы 450, что меньше предложенной им цены. Поскольку так можно рассуждать о любом принятом предложении на торгах, рациональные покупатели никогда не должны в них участвовать. Однако в экспериментах (основанных на реальных случаях) все неизменно делают свои ставки.

16. «Поспешная месть». Одна пословица гласит: «Месть – это блюдо, которое нужно подавать холодным». Еще одна утверждает: «Чем дольше месть откладывают, тем сильнее удар». Предположительно обе пословицы возникли как реакция на скоропалительную месть, тем самым подтверждая существование подобного феномена.

17. Пренебрежение эффективностью. Монтень писал: «Честь сражения заключается в соперничестве сердца, а не умения; вот почему я видел, как некоторые мои друзья, мастера в данной дисциплине, выбирали для дуэлей оружие, которое лишало их возможности пользоваться своими преимуществами и которое полностью зависело от удачи и прямоты, чтобы никто не смог приписать их победу фехтовальному мастерству, а не их достоинству».

18. «Жениться впопыхах, каяться не спеша». Эта пословица применима не только к браку в прямом смысле слова. Когда люди влюбляются в дом, они иногда так торопятся подписать контракт, что не замечают скрытые недостатки.

 

Альтернативы теории рационального выбора

Для объяснения этих головоломок существует широкий диапазон альтернатив объяснению с позиций рационального выбора. Прежде чем обсуждать каждую из них, позвольте мне привести список ключевых механизмов для альтернативных объяснений, которые я буду рассматривать (в скобках указывается номер головоломки). Некоторые головоломки фигурируют более одного раза, потому что могут быть объяснены несколькими способами.

• Неприятие потерь (3, 5, 7, 10)

• Не согласующееся с теорией вероятности взвешивание исходов (13)

• Гиперболическое дисконтирование (4, 8)

• Эвристика (2, 6)

• Принятие желаемого за действительное (9, 12)

• Неспособность к проецированию (15)

• Желание действовать с основанием (11, 14)

• Магическое мышление (1, 12, 14)

• Категорический императив (1)

• Эмоции (3, 7, 14, 18)

• Социальные нормы (1, 3, 16, 17)

В обыденном мышлении, возможно, в наибольшей степени выделяются механизмы неприятия потерь и гиперболического дисконтирования. По моему мнению, эмоции являются еще более важным источником иррационального поведения, независимо от того, действуют они напрямую или при посредничестве социальных норм. Хотя эмоции могут нарушать рациональность многими способами, вероятно, самый важный из них – порождение безотлагательности (urgency).

НЕПРИЯТИЕ ПОТЕРЬ определяется в соответствии с точкой отсчета с тем допущением, что люди оценивают изменения относительно этой базовой линии, а не с точки зрения конечных состояний, полученных после изменения. Как правило, за точку отсчета берется статус-кво, хотя субъектов могут заставить использовать и другие ориентиры. Неприятие потерь – это склонность придавать большее значение (в абсолютных категориях) потерям по отношению к базовому уровню, чем приобретениям того же размера. Эмпирически считается, что коэффициент составляет 2,5 к 1. Этим коэффициентом я буду пользоваться в дальнейшем. Еще одно важное свойство функции ценности в том, что она вогнутая для выигрышей и выпуклая для потерь, что означает, что каждая дополнительная единица выигрыша ценится меньше, чем предыдущая, а каждая дополнительная единица потерь болезненнее предыдущей.

Две из головоломок могут быть объяснены тем, что потери кажутся более важными, чем выигрыши. Для решения «парадокса выкошенной лужайки» нам лишь следует отметить, что неприятие потерь предсказывает, что альтернативные издержки и расходы наличными оцениваются совершенно по-разному. Поскольку для домовладельца стоимость выигрыша 20 долларов равносильна стоимости потери 8 долларов, он полагает, что лучше отказаться от выигрыша, чем заплатить 12 долларов из своего кармана. Этим же рассуждением можно объяснить «парадокс кредитной карточки».

Головоломка премии по акциям требует дополнительного допущения, согласно которому люди выбирают свой набор акций и облигаций внутри краткосрочного горизонта. Поскольку доходность по акциям волатильна, тогда как облигации приносят устойчивый доход из года в год, мы можем рассматривать владение акциями в качестве принятия рискованной ставки. Допустим, мы предлагаем человеку ставку на акции, которая дает ему 50 %-й шанс выиграть 200 долларов и 50 %-й шанс потерять 100 долларов с фиксированной доходностью по облигациям в качестве точки отсчета. Если мы предполагаем неприятие потерь, то это отражается в высказывании, что стоимость денег равна х для х > 0 и равна 2,5х для x < 0, Поскольку стоимость потери 100 долларов равна (в абсолютном выражении) выигрышу 250 долларов, перспектива выиграть 200 долларов не может компенсировать вероятную перспективу потерять 100. Следовательно, человек отвергнет предложение. Допустим, что человеку предложили пакет из двух таких ставок, которые делаются последовательно. Эта смешанная игра предполагает 25 %-й шанс выиграть 400 долларов, 50 %-й шанс выиграть 100 долларов и 25 %-й шанс проиграть 200 долларов. Если мы умножим проигрыш на коэффициент 2,5, чтобы сделать его сопоставимым с выигрышами и подсчитать ожидаемую прибыль, легко показать, что он составит 25. По этой причине человек примет смешанную игру. Эмпирические исследования показывают, что у инвесторов имеется склонность слишком часто проводить переоценку инвестиционного портфеля. Это близорукая политика, заставляющая их слишком мало вкладывать в акции и слишком много в облигации.

Ошибка необратимых затрат отсылает только к форме (вогнутой или выпуклой) функции ценности. Давайте рассмотрим следующий пример. Семья платит р долларов за билеты на матч, который будет проходить в 60 милях от их дома. В день матча начинается снежная буря. Они решают ехать, заметив между делом, что если бы билеты им достались даром, они остались бы дома. Записав v для функции ценности для выигрышей, получаем, что ценность похода на матч составляет v (g). Определив v* для функции ценности выгоды, ценность потери p долларов является отрицательным числом v* (—p). Стоимость поездки во время снежной бури составляет с. Допустим, что v (g) = —v* (—c), что предполагает, что если бы семья получила билеты бесплатно, ей было бы безразлично, оставаться дома или ехать на матч в снежную бурю. Но поскольку они уже заплатили р долларов, они предпочитают ехать. Чтобы это понять, отметим, что из-за выпуклости v* v* (—(c + p)) > v* (—c) + v* (—p). Это может быть переписано как v* (—(c + p)) – v* (—c) > v*v* (—p), что при только что указанном допущении равно сильно v* (—(c + p)) + v (g) > v* (—p). Поскольку левосторонний член в последнем неравенстве есть чистый выигрыш или потеря от поездки на игру, а правосторонний член – потеря от отказа от такой поездки, они предпочитают поехать.

НЕ СОГЛАСУЮЩЕЕСЯ С ТЕОРИЕЙ ВЕРОЯТНОСТИ ВЗВЕШИВАНИЕ ИСХОДОВ. Неприятие потери следует из влиятельной альтернативы теории рационального выбора, называемой теорией перспективы. Другое следствие этой теории заключается в том, что люди склонны взвешивать исходы иначе, чем активы теории ожидаемой полезности. Согласно этой теории полезность линейна по вероятности (глава XI). Теория перспективы, наоборот, утверждает, что люди наиболее чувствительны к изменениям вероятности вблизи естественных границ 0 (невозможный исход) и 1 (гарантированный исход). Эффект уверенности демонстрирует нелинейность вокруг 1. Создатели теории перспективы Даниэль Канеман и Амос Тверски приводят следующий пример нелинейности вокруг 0, (который они приписывают Ричарду Цекхаузеру (Richard Zeckhauser).

Предположим, вас заставляют сыграть в русскую рулетку, но вам дана возможность купить право вынуть одну пулю из заряженного пистолета. Вы бы заплатили за то, чтобы сократить число пуль с четырех до трех, столько же, сколько за то, чтобы сократить это число с единицы до нуля? Большинство людей ощущают, что гораздо больше заплатили бы за то, чтобы сократить шанс гибели с 1⁄6 до нуля, чем за его уменьшение с 4⁄6 до 3⁄6. Экономические соображения [то есть теория ожидаемой полезности] заставили бы заплатить больше в последнем случае, в котором ценность денег предположительно уменьшается значительной вероятностью того, что человек не доживет до того, чтобы ими насладиться.

ГИПЕРБОЛИЧЕСКОЕ ДИСКОНТИРОВАНИЕ обсуждалось в главе 6. Здесь отметим лишь тесную связь между головоломками (8) и (4). Причина того, почему люди все-таки вступают в рождественский клуб, предположительно в том, что они знают, что, положив сбережения на обычный счет и намериваясь продержать их там до Рождества, они изменят решение и снимут деньги.

ЭВРИСТИКА. Эвристика (эмпирические правила) может сбить людей с толку. Вера игрока в то, что у колеса рулетки есть память, может возникнуть из эвристики как репрезентативности («Пора выпасть красному»), так и доступности («Сейчас работает красное»). Предпочтение более неприятного шума возникает из-за применения эвристики «пик – конец», согласно которой прошлые опыты оцениваются с точки зрения того, что они собой представляли на максимуме (положительном или отрицательном) и в конце, а не по их общей шкале приятности или неприятности. Такая эвристика может заставить людей предпочесть опыт, который объективно является худшим, поскольку у него лучше конец и точно такой же пик.

ПРИНЯТИЕ ЖЕЛАЕМОГО ЗА ДЕЙСТВИТЕЛЬНОЕ. Феномен принятия желаемого за действительное обсуждался в главе VII. Оно может быть спровоцировано простым желанием, как когда люди с хорошо оплачиваемыми рискованными профессиями преуменьшают риски, которым подвергаются. Еще больше вероятность его возникновения, когда у истоков желания лежит сильная эмоция, например, когда раковые больные выбирают лечение, единственный эффект которого – причинение им лишних страданий. Принятие желаемого за действительное, вызванное желанием подольше жить, также может действовать в «головоломке холодной воды».

НЕСПОСОБНОСТЬ К ПРОЕЦИРОВАНИЮ. В целом ряде ситуаций люди принимают неудачные решения из-за неспособности проецировать себя в будущее. Я имею в виду отсутствие способности вообразить, какие у самого человека или других людей будут основания для убеждений или стимулы к действию. «Проклятие победителя» может быть объяснено этой неспособностью. В качестве другого примера можно вспомнить объявление президентом Шираком досрочных выборов в июне 1997 года. Возможная причина поражения его коалиции в том, что избиратели понимали, что если Ширак захотел провести досрочные выборы, значит, он знал что-то, чего они не знали, но что давало ему основания опасаться поражения, если он будет тянуть время. Объявив досрочные выборы, он раскрыл то, что знал, или по меньшей мере раскрыл, что знает нечто неблаговидное, и тем самым дал им повод голосовать против себя. Опросы отдавали победу Шираку, но опросы – это не выборы, поскольку проведение опроса не раскрывает перед респондентами убеждения лица, заказавшего опрос.

ЖЕЛАНИЕ ДЕЙСТВОВАТЬ С ОСНОВАНИЕМ. Я приводил несколько примеров этого механизма в начале главы. В эффекте 11 это желание заставляет агента менять свое поведение при появлении варианта, который, без сомнений, хуже одного из вариантов, которые были в его распоряжении. В других случаях добавление вариантов может помешать агенту принять решение. Поведение, подобное поведению буриданова осла, который умер с голоду, потому что не мог решить, какой из двух идентичных стогов сена начать есть, находило подтверждение в реальных жизненных условиях. Психолог, поставивший на Бродвее прилавок для торговли джемом, выяснил, что если на прилавке было большое разнообразие марок, прохожие больше их рассматривали, но меньше покупали, в сравнении с прилавками, где был представлен меньший выбор марок. При большем числе вариантов сложнее с уверенностью сказать себе: «Этот лучший». Те, кто нуждается в том, чтобы иметь достаточные основания для выбора, от него воздержатся.

Как подсказывает эффект (14), для того чтобы действовать с основанием, нужно иметь это основание, а не просто знать, что оно есть. Таким образом, представим, что я достоверно знаю, что обстоятельства р или q действительны, но не знаю, какое из них действует. Если действительно обстоятельство р, я делаю Х. Если q, то у меня тоже есть основание сделать Х. Соответственно в любом случае у меня есть основание делать Х, но поскольку я не знаю, какое именно основание действительно, я воздерживаюсь от совершения Х. Эффект (14) предлагает пример такой аномалии. В качестве еще одного примера можно привести тот факт, что в старом английском законодательстве с обвиняемого снимали обвинения, если улики не указывали, что именно он совершил кражу или растрату, хотя, будь одно из этих обвинений доказано, ему вынесли бы приговор. Чтобы это сделать, необходимо признать его виновным либо в р, либо в q. То, что его признают виновным в р или q, будет недостаточно. Еще один возможный выход из подобного затруднения – отложение вынесения решения. Предположим, что американское правительство обсуждает вопрос об установлении торговых отношений со страной, в которой скоро пройдут президентские выборы. Если выиграет проамериканский кандидат, у США будет причина для установления отношений. Если выиграет антиамериканский кандидат, будет набор достаточных оснований, чтобы продолжать ту же политику. Но США могут подождать до выборов, прежде чем определяться со своей политикой. В некоторых обстоятельствах это может оказаться дорогостоящей и бесполезной отсрочкой.

МАГИЧЕСКОЕ МЫШЛЕНИЕ. Механизм магического мышления (глава VII) может объяснить «головоломку холодной воды» и некоторые случаи эффект дизъюнкции. Тот факт, что люди в большей степени склонны к взаимодействию в «дилемме заключенного», если не знают, как повел себя другой человек, возможно, связан со сверхъестественной верой в то, что своей готовностью сотрудничать они могут подвигнуть партнера действовать так же. «Он такой же, как я, значит, он и действует, как я.» Сходным образом могут складываться намерения избирателя. Если я иррационально полагаю, что мой выбор служит не только индикатором предпочтений других, но некоторым образом влияет на вероятность того или иного исхода, повышенная эффективность моих действий заставляет участие в голосовании казаться рациональным.

КАТЕГОРИЧЕСКИЙ ИМПЕРАТИВ. Есть тесная связь между этим последним примером магического мышления и кантовским категорическим императивом (в повседневной версии), согласно которому до́лжно делать А, а не Б, если известно, что всем будет лучше, если все будут делать А, а не Б. Тем не менее действие, согласно категорическому императиву, иррационально. Рациональность велит мне делать выбор в зависимости от того, что случится, если я сделаю А, а не В. Категорический императив заставляет меня делать выбор в зависимости от того, что случится, если все сделают А, а не В. На общенациональных выборах даже те, кому не свойственно магическое мышление, могут воздержаться от воздерживания, подумав: «А что если все это сделают?»

РИС. XII.1

ЭМОЦИИ. Для сравнения поведения, основанного на эмоциях, с рациональным поведением мы можем модифицировать рис. 11.1, включив в него (выделенное жирными линиями) воздействие эмоций на каждый элемент схемы (рис. XII.1).

Утверждалось, что эмоции могут влиять на действие напрямую в случаях слабоволия (глава VI). Медея, убивая детей, чтобы отомстить Ясону, знает, что, совершая это, поступает вопреки здравому суждению. Я отмечал, что у меня есть некоторые сомнения на сей счет, но этого нельзя исключать. Эмоции воздействуют на желания двояко. Во-первых, посредством связанной с ними тенденции к действию, которая может вызвать временное изменение предпочтений. Если ситуация предполагает задержку между временем принятия решения и непосредственным действием, последнее может так и остаться несовершённым. Приведенный в главе VIII пример показывал, как возросший интерес к службе в армии после 11 сентября 2001 года не привел к увеличению количества призывников. Если действие может быть совершено незамедлительно, то позднее, когда эмоции стихают, оно иногда меняется на про тивоположное. Так, из 200 тысяч человек, дезертировавших из армии Конфедерации во время Гражданской войны в США предположительно из-за страха, 10 % добровольно вернулись обратно. В некоторых случаях, однако, действие, предпринятое на основании порожденных эмоциями предпочтений, является необратимым (ситуация «ловушка для лобстера»). Когда молодые мужчины и женщины на пике энтузиазма вступают в партизанское движение, а потом хотят из него выйти, эта возможность может оказаться для них закрытой. Во-вторых, эмоции могут вызвать временный рост коэффициента дисконтирования во времени, в результате чего ранее не столь привлекательные варианты с плохими долгосрочными последствиями могут показаться предпочтительными.

Эмоции могут воздействовать на убеждения напрямую, через механизмы принятия желаемого за действительное, и через обратное явление. Эмоция гордыни, основанная на представлении о собственном превосходстве, будет сопротивляться признанию совершенной ошибки. Этим в некоторых случаях можно объяснить предрасположенность к ошибке необратимых затрат. Кроме того, гордыня позволяет понять, почему люди склонны перекладывать вину на своих жертв. Так как их представление о себе не позволяет им признать вину, они находят в другом недостаток, который не только оправдывает то, что было сделано в его отношении, но и мотивируют дальнейшее причинение вреда. Как и в случае с необратимыми затратами, неготовность признать прошлые ошибки приводит к худшим последствиям, чем сами ошибки. Как и для эмоций и принятия желаемого за действительное, мы рассмотрим несколько примеров паники, вызванной страхом, в главе XXIII.

Наконец, в силу безотлагательности (глава VIII) эмоции могут мешать оптимальному сбору информации и тем самым косвенно воздействовать на убеждения. Гнев (головоломка 16) и любовь (18) заставляют нас совершать вещи, которые мы не совершили бы, будь наша политика сбора информации более рациональной. Сенека сформулировал это следующим образом: «Гнев совершенно не уравновешен, он то заходит слишком далеко, то останавливается скорее, чем нужно». Часто безотлагательность вызывает пренебрежение долгосрочными последствиями выбора в силу того, что само их вычисление требует много времени. Таким образом, отсечение временного горизонта иногда порождается не более высоким дисконтированием известных последствий, но тем, что некоторые их них даже не возникают на ментальном экране агента.

СОЦИАЛЬНЫЕ НОРМЫ. Эмоции презрения и стыда играют важную роль в поддержании социальных норм (глава XXI). «Поспешная месть» может быть следствием безотлагательности гнева, но может быть связана с социальной нормой, признающей трусом всякого, кто ее откладывает. Нежелание дуэлянтов выбрать оружие, которым они лучше владеют, также основано на опасениях, что их сочтут озабоченными выживанием, а не вопросом чести. Наконец, «парадокс выкошенной лужайки» может быть объяснен не действием социальных норм, а феноменом неприятия потерь. Постоянному жителю даже в голову не придет косить лужайку соседа, потому что в пригородных сообществах существует социальная норма, запрещающая взрослым заниматься этим за деньги. Так просто не делается. Голосование тоже может отражать действие социальных норм, если другие наблюдают за самим актом голосования и осуждают тех, кто в нем не участвует. Участие в больших анонимных выборах можно с большей достоверностью считать результатом действия моральных норм, которые сами по себе могут иметь иррациональные аспекты (см. предшествующее обсуждение).

 

Библиографические примечания

Критическую оценку теории рационального выбора с точки зрения, несколько отличной от приведенной выше, можно найти в книге Д. Грина и И. Шапиро «Патологии теории рационального выбора» (Green D., Shapiro I. Pathologies of Rational Choice T eory. New Haven, CT: Yale University Press, 1994), полезным образом дополненной «Спором вокруг рационального выбора» (Friedman J. (ed.). T e Rational Choice Controversy. New Haven, CT: Yale University Press, 1996). Касательно идеи рациональности как нормы см.: Д. Фёллесдал «Статус допущения рациональности в интерпретации и объяснении действия» (Føllesdal D. T e status of rationality assumptions in interpretation and in the explanation of action // Martin M., McIntyre L. (eds). Readings in the Philosophy of the Social Sciences. Cambridge, MA: MIT Press, 1994). Я указываю на гиперрациональность принципа «Действий в интересах ребенка» в главе 3 «Соломонова решения» (Solomonic Judgments. Cambridge University Press, 1989). Полезное обсуждение некоторых смежных вопросов можно найти в работе Дж. Уинера «Управление ятрогенными рисками риск-менеджмента» (Wiener J. Managing the iatrogenic risks of risk management // Risk: Health. Safety and Environment. 1998. No. 9. P. 39–82). Большинство последующих головоломок обсуждается в статьях, перепечатанных в источниках, указанных в библиографическом примечании к главе VII. Исключение составляет парадокс (1), касательно которого см.: А. Блэйс «Голосовать или не голосовать. Заслуги и ограничения теории рационального выбора» (Blais A. To Vote or Not to Vote: T e Merits and Limits of Rational Choice Teory. Pittsburgh: University of Pittsburgh Press, 2000), а также головоломка (2), о которой см.: Д. Канеман «Объективное счастье» (Kahneman D. Objective happiness // Kahneman D., Diener E., Schwartz N. (eds).Well-Being: T e Foundations of Hedonic Psychology. New York: Russell Sage, 1999); головоломки (16) и (17), по поводу которых см. главу 3 моей книги «Алхимия разума» (Alchemies of the Mind. Cambridge University Press, 1999), и головоломка (16), которая обсуждается в главе VIII. Большинство альтернатив отражено в тех же источниках, за исключением «принятия желаемого за действительное» (глава VII), «эмоций» (глава VIII) и «социальных норм» (глава XXII). Нужно заметить, что эффект определенности тесно связан с самой первой головоломкой, представленной (в 1953 году) в качестве вызова теории рационального выбора, – «парадоксом Алле». «Головоломка Ширака» вместе со многими другими подобными примерами обсуждается в книге А. Смита «Назначение даты выборов» (Smith A. Election Timing. Cambridge University Press, 2004). Утверждение о том, что животные не совершают ошибку необратимых затрат, защищается в статье Х. Аркса и П. Эйтона «Необратимые затраты и эффект Конкорда. Правда ли, что животные рациональнее людей?» (Arkes H., Ayton P. The sunk cost and Concorde efects: Are humans less rational than lower animals? // Psychological Bulletin. 1999. No. 125. P. 591–600). Пример с продажей джема на Бродвее взят из С. Йенгар и М. Леппер «Когда выбор лишает мотивации. Может ли хорошего быть слишком много?» (Iyengar S., Lepper M. When choice is demotivating: Can one desire too much of a good thing? // Journal of Personality and Social Psychology. 2000. No. 79. P. 995 – 1006). Ссылка на растрату и кражу в старом английском законодательстве взята из книги Дж. Ф. Стифена «Уголовное право Англии» (Стифен Д. Уголовное право Англии в кратком начертании. СПб., 1865). Данные о вступлении в армию Конфедерации взяты из работы Д. Косты и М. Кана «Дезертиры, социальные нормы и миграция» (Costa D., Kahn M. Deserters, social norms and migration), которая готовится к печати в Journal of Law and Economics. Свидетельства о вызванном эмоцией росте дисконтирования во времени приводятся в работе Д. Тайса, Е. Браславски и Р. Баумайстера «Регулирование эмоциональных расстройств одерживает верх над контролем импульсов» (Tice D., Braslasvky E., Baumeister R. Emotional distress regulation takes precedence over impulse control // Journal of Personality and Social Psychology. 2001. No. 80. P. 53–67).

 

Рациональность «второго сорта»

В двух предшествующих главах я рассматривал идеал рационального поведения и частые отклонения от него. Такие отклонения, сколь бы широко они ни были распространены, не являются неизбежными. Если мы понимаем свою предрасположенность к совершению ошибок, мы можем принять меры предосторожности, чтобы уменьшить вероятность их совершения или снизить наносимый ими ущерб. Как я уже не раз отмечал, мы хотим быть рациональными, тогда как стратегии предосторожности могут показаться нам формой несовершенной, или «второсортной», рациональности. Их следует отличать от простого обучения, которое происходит, когда предрасположенность просто исчезает в результате улучшения понимания. Известно, например, что когда люди осознают бессмысленность голосования, они менее активно участвуют в выборах. Когнитивные заблуждения, напоминающие оптические иллюзии, также могут быть преодолены обучением. Точно так же, как мы учимся игнорировать вид палки, которая в воде кажется сломанной, некоторые игроки на собственном тяжелом опыте приходят к пониманию того, что игральные кости не имеют памяти. Здесь, однако, меня интересуют склонности, которые не исчезают с течением времени.

Для того чтобы справиться с нашей склонностью вести себя иррационально, мы можем использовать либо интрапсихические, либо экстрапсихические приемы (предварительное связывание себя обязательствами, precommitment). Сначала я покажу, как эти технологии используются для борьбы с гиперболическим дисконтированием и порождаемым им противоречивым поведением, а затем коснусь темы их применения в контроле над эмоциональным и аддиктивным поведением. Эти разнообразные стратегии необязательно рациональны, хотя многие из них таковыми являются.

 

Будущие «я» как союзники

Агент, осуществляющий гиперболическое дисконтирование и знающий об этом, – искушенный агент. В отличие от наивного агента, который снова и снова меняет свое решение, не понимая стоящего за этим механизма, искушенный агент одновременно и осознает свою склонность, и сожалеет о ней. Предвосхищая будущие ситуации выбора между получением небольшой награды сразу и большим вознаграждением позднее, он предпочтет последнее вопреки склонности выбрать первое. В некоторых случаях он может рассматривать свои будущие «Я» как союзников в совместной попытке преодолеть искушение. В других случаях он может видеть в них врагов и пытаться ограничить урон, который они могут нанести его теперешнему «Я». Этот язык, разумеется, является метафорическим, но эта метафоричность будет в дальнейшем устранена.

Рассмотрим сначала случай, когда выбор между более быстрым небольшим вознаграждением и отложенным большим возникает снова и снова. Агент может выбрать отложенное вознаграждение, сгруппировав («связав в пучок») различные варианты.

Позволю себе привести пример из тех времен, когда я жил на холме поблизости от университета, в котором преподавал. Каждый год я брал велосипед, чтобы добираться до кампуса. На обратном пути приходилось преодолевать небольшой отрезок, идущий в гору, так что каждый день я боролся с соблазном слезть с велосипеда и пойти пешком, вместо того чтобы заставлять себя крутить педали. При выезде из кампуса у меня было твердое намерение всю дорогу не слезать с велосипеда, но в разгар подъема меня посещала соблазнительная мысль: «Не пройтись ли сегодня пешком, а на велосипеде можно будет и завтра поехать». Затем, к счастью, появляется следующая: «Что такого особенного произойдет завтра? Если я поддамся искушению сегодня, не значит ли это, что я поддамся ему и завтра, и послезавтра, и в дальнейшем?» Последняя мысль позволяла мне не слезать с велосипеда.

Этот интрапсихический прием предполагает рефрейминг ситуации. Вместо того чтобы рассматривать поездки домой как серию выборов, я начинаю видеть их как выбор между двумя сериями: всегда подниматься на холм на велосипеде или всегда идти с велосипедом пешком. Сказав себе, что мое поведение в один из дней идеально предсказывает поведение в другие дни, я запускаю внутренний эффект домино, который поднимает ставки и заставляет меня выбрать отложенную награду улучшения здоровья вместо более быстрой награды устранения дискомфорта. Обратившись к рис. VI.1, можно показать, что если мы разместим множество пар вознаграждений, идентичных А и В, на горизонтальной оси, а потом прочертим две кривые, одну для суммы кривых настоящей стоимости всех небольших вознаграждений, другую, аналогичную – для больших вознаграждений, последняя кривая окажется выше первой в момент совершения первого выбора, при условии что количество последующих выборов велико. Другими словами, в результате группирования вариант постоянного выбора большей награды может оказаться предпочтительнее варианта постоянного выбора меньшей награды. Разумеется, выбор меньшей награды сегодня и больших наград во всех будущих случаях еще лучше, но считается, что агенту не дан этот вариант в его множестве допустимых решений.

Оправдано ли такое допущение? Является ли мое сегодняшнее поведение индикатором завтрашнего? В случаях, предполагающих реальный каузальный эффект, это может быть верно. Езда на велосипеде сегодня укрепит мои мускулы, так что я смогу и завтра поехать на велосипеде. Однако в моем случае я полагался скорее на магическое мышление, чем на каузальную эффективность. Подобно тому как мысль «кто, если не я?» заставляет многих людей голосовать или жертвовать на благотворительность, меня удерживала на велосипеде мысль «когда, если не сейчас?», точнее, если привести ее в более развернутом виде «В сегодняшнем дне нет ничего особенного. Если я слезу с велосипеда, то причины, заставившие меня это сделать, будут действовать и завтра и вызовут то же самое поведение. Если я сейчас не сделаю усилия, я не сделаю его никогда». При отсутствии реального каузального эффекта, однако, такого вывода не последует. Если я могу сегодня не слезать с велосипеда, но решаю все-таки слезть, я могу не слезать с него и завтра. Хотя это ложное рассуждение, оно убедительно и, как я полагаю, очень широко распространено. Оно показывает, что мы можем призвать одну форму иррациональности (магическое мышление), чтобы бороться с другой (гиперболическое дисконтирование).

Чтобы хорошо работать, такие стратегии должны быть оформлены как бинарные оппозиции: всегда делать это или никогда не делать этого. Многим людям полное воздержание дается легче, чем умеренность. Босуэлл замечал: «Джонсон, хотя и мог практиковать строгое воздержание, не выказывал умеренности ни в еде, ни в питии. Он мог полностью от них воздерживаться, но не мог потреблять умеренно». Такая же проблема возникает, когда вместо того чтобы просто ограничить потребление в каждом отдельном случае, пытаются ограничить количество случаев, когда представляется возможность себе потакать. Стратегия, заранее намечающая законный повод, легко размывается. Когда люди решают не пить вина до обеда, может получиться, что они начнут сдвигать обед на все более ранний час. Если человек взял себе за правило пить вино только в ресторане и не пить дома, он может начать чаще посещать ресторан. Кантовское правило выкуривать после завтрака только одну трубку (глава IV) не было настолько недвусмысленным, чтобы обеспечивать ему полную защиту; с течением времени он стал покупать трубки все бо́льших размеров. Когда это осуществимо, правило «Никогда этого не делать!» может оказаться единственным твердо соблюдаемым. Поскольку к еде такая политика неприменима, ожирение оказывается более устойчивым феноменом, чем приверженность к любым частным правилам.

При этом рамка с бинарной оппозицией может вызвать крайне негибкое поведение. Предположим, я сказал себе, что никогда не буду делать никаких исключений из правила ежедневно чистить зубы. В какой-то момент я остаюсь без зубной щетки и решаю пройти пять миль в метель, чтобы ее купить. Чтобы поддержать это решение, я говорю себе, что если я нарушу правило в этот раз, то вступлю на скользкую дорожку, которая приведет меня к его нарушению и по более мелким поводам, в конце концов никакого правила не останется и зубы у меня выпадут. Некоторые люди конструируют весьма изощренные системы такого рода, в которых нарушение одного правила предсказывает нарушение других, тем самым все больше поднимая ставки. Поскольку частные правила могут иметь подобный эффект, сводящий на нет их действенность, иногда даваемое ими лекарство хуже самой болезни. На языке Фрейда (глава IV), жесткий контроль импульсов, осуществляемый «сверх-Я», может нанести больший урон, чем сами исходящие от «Оно» импульсы.

 

Будущие «я» как противники

Рассмотрим теперь случай, в котором агент сталкивается с выбором между наградами (наказаниями) в один из нескольких дней в будущем. (В отличие от предыдущего случая, предполагается, что выбор проводится разово.) Он может воспользоваться интрапсихическим приемом стратегической реакции на известную склонность будущих «Я» гиперболически дисконтировать будущее. Предположим, я – гиперболический откладыватель, который всегда переносит поступки на завтра, а затем, когда завтра наступает, продлевает отсрочку до послезавтра. Как только я понимаю, что у меня есть такая склонность, мое оптимальное поведение меняется. Предположим, я могу выполнить данную неприятную задачу в любой из трех периодов времени и издержки на ее выполнение со временем возрастают. Если я наивен, я могу сказать себе, что выполню эту задачу завтра; если искушен, я знаю, что завтра я снова отложу ее до последнего момента. Понимание того, что если я не сделаю это прямо сейчас, за это, возможно, придется заплатить очень высокую цену, может заставить меня действовать.

Искушенность в данном случае помогает. В других случаях, наоборот, полезной может оказаться наивность. Предположим, что вы можете получить награду в любой из трех последующих периодов времени и что награды с течением времени растут. Возьмем человека, которому в награду обещано вино, в течение трех лет улучшающее, а потом ухудшающее свои качества. У наивного человека может возникнуть намерение подождать до третьего периода, а затем он меняет решение и выпивает вино во второй период. Искушенный человек будет знать, что он никогда не дождется третьего периода, так что фактически он имеет дело с выбором между наградой первого периода и наградой второго. При таком выборе более быстрая награда может победить. По словам некоторых алкоголиков, они тоже склонны иногда так рассуждать: «Я знаю, что все равно поддамся искушению, так почему бы не сделать это прямо сейчас?» Точно так же наивные курильщики, первый раз бросающие курить, могут добиться большего успеха в сравнении с более опытными и искушенными курильщиками, которые знают, как мало у них шансов на успех. Хотя соскальзывание обратно в зависимость необязательно предполагает гиперболическое дисконтирование. Общее положение таково: если вы можете предсказать, что отклонитесь от наилучшего плана, вы можете отклониться от него даже в большей степени или раньше, чем если бы не осознавали возможность неудачи.

 

Экстрапсихические приемы

На практике изощренное планирование против своих будущих «Я», вероятно, менее важно, чем стратегии группирования и приемы предварительного связывания себя обязательствами, к которым я сейчас перейду. Они предполагают такое воздействие на внешний мир, которое не может быть сразу или безболезненно устранено, тем самым снижая вероятность того, что человек в будущем выберет более быструю небольшую награду. Здесь выделяются пять стратегий: устранение выбора более быстрой награды из множества допустимых решений, введение штрафа за выбор более быстрой награды, добавление премии за выбор отложенной награды, введение отсрочки между выбором и фактическим получением награды и уклонение от сигналов, которые могут вызвать переворачивание предпочтений. В качестве примера действия первых четырех вариантов можно привести откладывание денег. Если я начну их откладывать на Рождество, но потом окажется, что я снимаю деньги с накопительного счета, вместо того чтобы их там хранить, я могу присоединиться к рождественскому сберегательному клубу, который не допускает досрочный отзыв вклада (глава XII). Или же я могу поместить свои сбережения на счет с высоким процентом годовых, который предполагает санкции за досрочное закрытие, тем самым объединяя в себе премию и штраф. Если я хочу откладывать деньги на старость, я могу установить отсрочку между решением воспользоваться сбережениями и тем моментом, когда деньги будут в наличии, например, вложив их в неликвидные активы, а не в акции и облигации. Пятый вариант можно проиллюстрировать случаем, когда тяга к десерту провоцируется у человека визуальными сигналами. Трюк состоит в том, чтобы пойти в ресторан, в котором не возят между столами тележку с десертами, а нужно заказывать десерт по меню. Противоположную позицию занимает человек, испытывающий проблемы с десертами из-за гиперболического дисконтирования. Для него наилучшее решение – пойти в ресторан, где десерт нужно заказывать в начале обеда или ужина.

Люди, записывающиеся на еженедельный фитнес, обычно бросают его через неделю-две. Чтобы это предотвратить, они могут (по крайней мере теоретически) подписать с фитнес-центром договор, чтобы заплатить вдвое больше положенного и получать переплаченную сумму по частям каждый раз, когда они приходят на занятия. Люди, записывающие на программы для похудения, должны оставлять залог, который они смогут получить только тогда, когда сбросят указанное количество килограммов, иногда с оговоркой, что если им не удастся этого сделать, деньги пойдут на поддержку самой ненавистной им политической силы. Когда я начал читать лекции, положенные в основу этой книги, я заранее ограничил себя обязательством, сказав студентам, что в конце каждой недели буду давать им тезисы главы. Если бы не смог сдержать этого обещания, я страдал бы из-за их насмешек. Если я опасаюсь, что отменю поход к стоматологу, я могу попросить его взять с меня денег в два раза больше обычного в случае, если я не явлюсь в назначенный день. В ситуации с вином, которое улучшается со временем, вы можете попросить продавца подержать его у себя, тем самым предохраняя себя от преждевременного получения удовольствия. Если вы боитесь, что прочтете последний роман вашего любимого автора детективов слишком быстро, пропуская какие-то места, чтобы быстрее добраться до развязки, вам нужно купить аудиоверсию (и плеер, в котором нет функции промотки вперед), который не оставляет вам другого выбора, кроме как слушать каждое слово.

Примеры в двух последних абзацах предполагают предварительное самоограничение в отношении двух видов искушения. С одной стороны, это прокрастинация (откладывание на потом), включая неспособность экономить, проходить болезненные лечебные процедуры, делать физические упражнения или писать книгу; с другой стороны – преждевременное удовлетворение, когда слишком рано выпивают вино или пропускают страницы в книге. Эти искушения напрямую происходят от гиперболического дисконтирования. Все происходит исключительно из-за того, что проходит время. В следующей категории случаев, неумеренном поведении, гиперболическое дисконтирование может взаимодействовать с инстинктивными мотивациями. Сюда входит избыточная реакция, пристрастие к азартным играм и аддиктивное поведение. В таких случаях иногда трудно понять, вызвана инверсия предпочтений структурой дисконтирования или другими факторами. Решение поститься, принятое на сытый желудок, может развеяться, как только человек почувствует голод. Намерение бросить курить может пошатнуться при виде другого человека, зажигающего сигарету. Это феномен зависимости от сигналов – потребности, провоцируемые визуальными образами, ассоциирующимися с потреблением вызывающих привыкание веществ. Намерение бросить азартные игры, вызванное чувством вины игрока перед своей семьей, может ослабнуть, как только эмоция начнет терять силу (глава VIII). Кроме того, иногда трудно определить, имеем мы дело с откладыванием на потом или с инстинктивными факторами. Решение регулярно принимать лекарства может быть подорвано спадом сильных эмоций, которые прежде заставили обратиться к врачу.

Как только агент понимает, что находится под воздействием этих механизмов, он может связать себя предварительным обязательством, чтобы предупредить их действие. Чтобы помешать голоду подорвать решимость сесть на диету, он может принять таблетку, приглушающую потребность в еде. Еще более радикальным стало бы решение перевязать челюсть так, чтобы можно было потреблять только жидкую пищу. Если агент знает, что его потребность в десерте зависит от сигналов, он не пойдет в ресторан, где есть тележка с десертами. Бывшие наркоманы с героиновой зависимостью будут воздерживаться от посещения мест, где они в свое время принимали наркотики. Бывшие игроки учатся не ходить в казино, «чтобы только взглянуть на то, как играют другие». Если агент может предсказать, что его гнев утихнет и он не захочет наказывать обидчика, он может исполнить наказание немедленно. Такое поведение можно было наблюдать в Бельгии после войны. На основании опыта времен Первой мировой многие бельгийцы считали, что через какое-то время всеобщее желание вынести суровый приговор тем, кто сотрудничал с врагом, уступит место безразличию, поэтому они хотели, чтобы суды прошли как можно быстрее, до того как эмоции утихнут.

При борьбе с зависимостями очень распространена стратегия принятия на себя издержек. Когда генерал де Голль хотел бросить курить, он рассказал об этом своим друзьям, чтобы увеличить цену возврата к этой привычке. В центре по лечению кокаиновой зависимости в Денвере врачам предоставляется возможность написать письмо с саморазоблачениями, адресованное Национальному совету медицинских экзаменаторов, в котором они сознаются, что принимают наркотики, и просят отозвать у них лицензию. Письмо посылается автоматически, после положительного анализа на наркотики. Некоторые бывшие алкоголики пытаются сохранять трезвость, принимая дисульфирам – лекарство, которое при принятии алкоголя вызывает болезненные ощущения.

Добровольные отсрочки также могут быть эффективными в борьбе с чрезмерными желаниями. Чтобы помешать импульсивному пьянству, я могу запереть алкоголь в сейф, оборудованный таймером, или же могу не держать алкоголь дома, с тем чтобы мне пришлось идти за ним в магазин. Технология дисульфирама фактически сочетает принятие издержек с установлением отсрочки, поскольку после принятия таблетки должно пройти два дня, прежде чем вы сможете выпить и не заболеть. В лечении от кокаиновой зависимости издержки сочетались с отсрочками. Такой метод позволял людям разорвать контракт, подав нотариально заверенное заявление. Существует двухнедельная отсрочка. Всякий, кто подает заявление, через две недели может отозвать компрометирующее письмо. Но если в течение этих двух недель он решает вернуться обратно, то выдача письма откладывается еще на две недели. Хотя многие пациенты заявляли о выходе из договора, все они в течение двух недель отзывали свое заявление.

Озабоченность предварительным самоограничением в борьбе с временной непоследовательностью и неуравновешенностью – сравнительно новое явление. Писавшие на эту тему классики сосредоточивались на самоограничении страстей, понимаемых широко, с включением в них опьянения и психотических состояний. В «Одиссее» Гомера приводится пример предварительного связывания себя обязательствами, ставший классическим: Одиссей заставляет привязать себя к мачте корабля так, чтобы он не смог ответить на зов сирен. В работе «О гневе» Сенека писал: «Пока мы здоровы, пока в своем уме, давайте попросим спасения от мощного зла, которому часто сами потакаем. Те, кому вино ударяет в голову, так что они боятся, что после станут грубыми и дерзкими, пусть попросят друзей увести их с пира. Те, кто понял, что теряет разум, будучи болен, пусть отдадут приказ, чтобы их не слушались во время их болезни». В романе мадам де Лафайет «Принцесса Клевская» героиня оставляет двор, чтобы избежать искушения поддаться ухаживаниям герцога Немурского; даже позднее, когда ее муж умер и она может снова выйти замуж, она не возвращается ко двору. «Зная, как обстоятельства влияют на самые мудрые решения, она не хотела подвергать себя риску изменить свое или вернуться туда, где живет человек, которого она любила». В романе Стендаля «Люсьен Левен» госпожа де Шастеле из предосторожности встречается с Люсьеном только в присутствии компаньонки, чтобы ей пришлось слишком дорого заплатить, если она все-таки уступит любовному порыву.

Эти стратегии широко распространены. Иногда люди сжигают за собой мосты в стратегических целях (глава XIX), но иногда они делают это, чтобы не дать себе возможности уступить страху. Я могу сторониться вечеринок в офисе, потому что знаю по прошлому опыту, что скорее всего выпью и раскрепощающий эффект алкоголя подтолкнет меня к агрессивному поведению или ухаживаниям, о которых я позднее пожалею. В качестве альтернативы я могу взять с собой жену, чтобы повысить издержки такого поведения. Простое решение не пить (или сдерживать эмоции, если пью) менее эффективно, учитывая силу обстоятельств (глава X). Точно так же управление гневом при помощи интрапсихического приема, предписывающего сосчитать до десяти, прежде чем ответить, предполагает такую отстраненность, которая, как правило, отсутствует в запале. Общий совет, который подсказывает практика самосовершенствования, – «как можно раньше разорвать цепь», а не полагаться на самообладание перед лицом искушения или провокации. Марк Твен говорил: «Легче не попадать в беду, чем пытаться потом из нее выбраться». В качестве последнего примера хочу привести заголовок в «Нью-Йорк Таймс» (5 апреля 1996 года): «Техас согласился на проведение хирургической операции для растлителя: мужчина, готовящийся выйти на свободу, хочет кастрации, чтобы умерить свои сексуальные порывы».

Стратегии откладывания могут показаться самыми многообещающими в борьбе с иррациональностью, основанной на эмоциях. Поскольку эмоции недолговечны, эффективным лекарством могло бы стать любое препятствование немедленной реализации побуждения к действию. Как я отмечаю далее, власти действительно полагаются на эту особенность эмоций, когда требуют от людей подождать какое-то время, прежде чем принимать важное решение. Однако случаи, когда люди сами для себя устанавливают отсрочки, чтобы противодействовать страсти, наблюдаются редко. Они могут попросту не владеть соответствующей технологией. В качестве примера можно привести институт договорного брака, который существует в трех американских штатах (Арканзасе, Аризоне и Луизиане) как опциональная форма, которую труднее заключить и расторгнуть, чем обычный брак. Как правило, пара, вступившая в договорный брак, может получить развод лишь через два года после того, как она разошлась; для сравнения: срок ожидания развода для обычного брака – полгода. Немногочисленное меньшинство (менее 1 %) брачующихся, пользующихся этим вариантом, предположительно делает это, чтобы продемонстрировать друг другу свою решимость и защититься от мимолетных страстей и искушений.

Предварительное связывание себя обязательствами предполагает помощь со стороны других лиц, организаций или властей. Они же в свою очередь должны сохранять независимость от инструкций агента, так как в противном случае он может их отменить. Чтобы побороть пристрастие к опиуму, Сэмюэль Кольридж нанял человека, который мешал бы ему заходить в аптеку. Когда этот человек попытался его удержать, Кольридж сказал: «Ерунда! Возникло чрезвычайное, непредвиденное обстоятельство. Неважно, что я говорил вам раньше. Сейчас я говорю вам, что если вы не уберете руку с дверного косяка этого почтенного аптекаря, я получу основания для того, чтобы подать на вас в суд за нападение и избиение». Похожим образом Мао Цзэдун распоряжался игнорировать все приказы, которые он может отдать после приема снотворного. Когда, приняв снотворное, он приказал помощнику послать приглашение американской команде по настольному теннису посетить Китай (начало американо-китайских отношений), а его помощник спросил: «Ваши слова имеют значение?», он ответил: «Да, имеют. Давай побыстрее, а то не будет времени».

Организации являются более надежным инструментом для связывания себя обязательствами. Денверский наркологический центр или рождественские клубы, специально созданные для того, чтобы помочь людям справиться с этой проблемой, предлагают варианты добровольного взятия на себя обязательств, которые индивиды не могут принять самостоятельно, и препятствуют отмене данных инструкции. В Норвегии есть Закон о защите психического здоровья, позволяющий индивидам по собственной воле, но без права пересмотра решения проходить трехнедельное лечение в психиатрической лечебнице. Но эта система, кажется, не работает, потому что врачи имеют право (но не обязанность) удерживать таких лиц в клинике. Чтобы закон стал действенным, следует предоставить пациентам право подавать на клинику в суд, если она по их требованию отпустила их раньше положенного срока.

С 1996 года в штате Миссури практикуется программа самоисключения для игроков в азартные игры: человеку пожизненно запрещается входить в любое казино, расположенное на теплоходе. Если он попытается обойти этот запрет и сыграть на одном из таких теплоходов, его должны будут оттуда удалить, «держатель лицензии будет сотрудничать с агентом комиссии, сообщив о происшествии соответствующей карательной инстанции и требуя предъявления обвинений… в уголовном правонарушении, проступке класса В». Исключенным игрокам следует отказывать в получении выигрышей, если им удалось каким-то образом проникнуть на борт теплохода, сделать ставки и выиграть. Государство может играть еще более активную роль, вводя отсрочки на аборты, покупку оружия или развод (и оформление брака!) и предоставляя потребителям трехдневный или недельный период ожидания, в течение которого они могут отменить покупки, сделанные в приступе энтузиазма. Это, однако, примеры государственного патернализма, а не самопатернализма при поддержке государства.

Иногда конституции понимаются в качестве таких механизмов по предварительному связыванию себя обязательствами или как форма коллективного самопатернализма. Джон Поттер Стоктон писал в 1871 году: «Конституции – это цепи, которыми люди приковывают себя, будучи в здравом уме, чтобы спастись от собственного самоубийственного порыва в дни безумия». Еще одна распространенная метафора: конституция – это обязательства, которые трезвый Питер налагает на пьяного Питера. Часто в качестве примера предварительного связывания себя обязательствами приводят двухпалатную структуру парламента: когда закон проходит через обсуждение в двух палатах, это позволяет выиграть время на то, чтобы страсти улеглись и возобладал разум (или интерес!). Этот же аргумент приводился в оправдание отсрочек при вступлении конституционных поправок в силу. Однако если предварительное связывание себя обязательствами понимается как самоограничение, его распространение с индивида на коллектив и с членов одного поколения на разные поколения довольно сомнительно. Получается тогда, что это не сообщества связывают себя обязательствами, а большинство налагает обязательства на меньшинства или настоящее поколение – на будущие. Более того, поскольку конституции обычно пишут в беспокойные времена, основатели и сами часто находятся в пылу страсти. Будучи сами «в опьянении», они могут проглядеть необходимость принятия мер против «пьянства». Так, 7 сентября 1789 года, когда в Национальном учредительном собрании Франции обсуждали вопрос о том, каким должен быть парламент – однопалатным или двухпалатным, депутат Адриан Дюкнуа сделал следующую запись в своем дневнике: «Если бы можно было оценить вероятность, ясно, что большинство собрания никогда не проголосовало бы за двухпалатную систему. Подобный исход мог бы иметь большие недостатки, но ситуация такова, и все умы так взбудоражены, что иначе и быть не могло; возможно, через несколько лет это можно будет изменить. Тогда мы придем к пониманию, что единая ассамблея для народа, столь пылкого, как мы, может иметь самые ужасные последствия».

 

Библиографические примечания

Интрапсихический прием группирования широко обсуждался в работах Дж. Эйнсли (Ainslie G.), в частности в «Пикоэкономике» (Picoeconomics. Cambridge University Press, 1992). Попытка дать рациональные объяснения таким «частным правилам» предпринимается в статье Р. Бенабу и Дж. Тироля «Сила воли и личные правила» (Bénabou R., Tirole J. Willpower and personal rules // Journal of Political Economy. 2004. No. 112. P. 848–886). Обсуждение близорукости при принятии решений основывается на работе О.-Дж. Скога «Гиперболическое дисконтирование, сила воли и зависимость» (Skog O.-J. Hyperbolic discounting, willpower, and addiction // Elster J. (ed.). Addiction: Entries and Exits. New York: Russell Sage Foundation, 1999). Стратегические реакции искушенных индивидов, которые осознают свою склонность к гиперболическому дисконтированию, обсуждаются в работе Т. О’Донохью и М. Рабина «Сделать сейчас или потом» (O’Donoghue T., Rabin M. Doing it now or later // American Economic Review. 1999. No. 89. P. 103–124). Идея предварительного и добровольного связывания себя обязательствами для борьбы с иррациональными склонностями обсуждается в работе Т. Шеллинга «Эгономика, или Искусство управления собой» (Schelling T. Egonomics, or the art of self-management // American Economic Review: Papers and Proceedings. 1978. No. 68. P. 290–294) и в некоторых более поздних публикациях этого автора. Я касался этого в «Одиссее и сиренах» (Ulysses and the Sirens. Rev. ed. Cambridge University Press, 1984), в «Освобожденном Одиссее» (Ulysses Unbound. Cambridge University Press, 2000) и в «Не сжигайте ваш мост, пока по нему не пройдете. Сложности и неясности предварительного связывания себя обязательствами» (Don’t burn your bridge before you come to it: Ambiguities and complexities of precommitment // Texas Law Review. 2003. No. 81. P. 1751–1788). Существует книга, целиком посвященная проблеме приема лекарств, – Ж. Риш «Зачем лечиться» (Reach G. Pourquoi se soigne-ton. Paris: Editions de Bord de l’Eau, 2005). Историю о Кольридже я нашел у Томаса де Квинси в «Исповеди английского морфиниста» (Quincy T. de. Confessions of an Opium Eater. London: Penguin Books, 1968. P. 145). История о Мао Цзэдуне взята из книги «Мао: неизвестная история» Дж. Чана и Дж. Халлидея (Chang J., Halliday J. Mao: T e Unknown Story. New York: Knopf, 2005. P. 580–581). Если в «Одиссее и сиренах» я полон энтузиазма по отношению к идее конституции как механизма предварительного связывания себя обязательствами, то в «Освобожденном Одиссее» я отрекаюсь от этой точки зрения.

 

По общему признанию науки делятся на три различные части: гуманитарные, социальные и естественные. Для одних целей это разделение научного поля полезно, но для других жесткое разделение может помешать взаимообогащению. В четвертой части я обосновываю возможность извлечения социальными науками пользы из биологических исследований человека и животных. В этой главе я отстаиваю гораздо бо́льшую, чем принято считать, общность гуманитарных и социальных наук. В частности, я попытаюсь показать, что интерпретация произведения искусства и объяснение – это тесно взаимосвязанные операции. Понять произведение искусства – значит объяснить его с точки зрения предшествующих ментальных состояний ее создателя. Успешное произведение искусства то, которому может быть дано объяснение с точки зрения рационального выбора. Но я собираюсь оспорить то, что называется интерпретацией с точки зрения последствий и позднее получит объяснение. Объяснение, которое я собираюсь предложить, охватывает не все виды искусства. Даже внутри литературы, которой я хочу ограничиться, оно имеет смысл только для классических (созданных до 1850 года) романов и пьес, в которых действует негласная конвенция, что описываемые персонажи могли быть реальными.

Сначала рассмотрим рациональность как мотив героев беллетристики и драматургии. Классическая проблема в литературоведении – почему Гамлет откладывает месть за смерть отца. Предлагалось множество объяснений. Некоторые из них апеллировали к иррациональности, будучи даны с точки зрения слабости воли или клинической депрессии. Однако есть простое объяснение с точки зрения рационального выбора. Хотя Гамлет поначалу верит, что тень его отца сказала ему правду о Клавдии, позднее он решает собрать дополнительную информацию, разыграв пьесу, чтобы «обнажить нечистую совесть короля». Когда реакция Клавдия подтверждает его предположения, он лишен возможности осуществить свое желание и обречь врага на вечные адовы муки. Ему представляется случай убить короля, когда тот молится. Если бы он это сделал, то, согласно положениям современной ему теологии, он обеспечил бы королю скорее спасение, а не проклятие. Позднее он убивает Полония за занавесом, ошибочно, но не иррационально полагая, что это король. Учитывая информацию, которая у него была, его вера в то, что за пологом прятался король, была рациональной. Более того, у него не было причин собирать большее количество информации, поскольку он мог сделать вполне разумный вывод, что если некто прячется за пологом в присутствии королевы, то это король.

Я не утверждаю, что это правильная интерпретация (я еще не сказал, что следует понимать под правильностью интерпретации). Я просто хочу сказать, что три упомянутых мною эпизода, на первый взгляд, не противоречат той идее, что Гамлет рационально движется к цели отмщения за убийство отца. Другой вопрос – совместима ли эта идея с его постоянными самообвинениями в отсутствии решимости отомстить? Многие комментаторы истолковывают эти знаменитые монологи как знак слабоволия и считают, что в основе двух первых эпизодов лежат обманчивые оправдания для бездействия (четвертый эпизод труднее подогнать под эту теорию). Но хотя слабоволие и самообман нарушают каноны рациональности, они совершенно интеллигибельны (см. третью часть). Что касается внутреннего развития произведения искусства, для интерпретации гораздо полезнее идея интеллегибельности, чем идея рациональности.

В противовес внутренней точке зрения, мы можем занять внешнюю позицию автора. Тогда на вопрос: «Почему Гамлет откладывает свою месть до пятого акта?» – мы можем ответить: «Смерть короля должна произойти в пятом акте». Это вопрос драматургии, а не психологии. Сам по себе такой ответ был бы неудовлетворительным. Если бы Шекспир ввел месть через серию произвольных событий или совпадений только ради того, чтобы она произошла в конце пьесы, мы сочли бы это его драматургическим провалом. Точнее, это был бы случай авторской иррациональности.

Авторская рациональность подобна Божественной. Автор запускает процесс, в котором каждое событие может быть объяснено дважды – сначала каузально, а потом телеологически. Я взял эту идею у Лейбница, который писал:

Это как бы два царства: одно – причин действующих, другое – конечных. Но с точки зрения их общего происхождения одного из них недостаточно без другого, ибо они вытекают из одного источника, в котором соединены сила, производящая причины действующие, и мудрость, управляющая причинами конечными [211] .

Цель бога – создать лучший из возможных миров. Если конкретизировать эту идею, включив в нее временно́е измерение, ее можно истолковать как идею создания лучшей из возможных последовательностей. Хотя переход из одного состояния универсума в другое происходит посредством обычной физической каузальности, изначальное состояние и сами законы каузальности были избраны таким образом, чтобы максимизировать общее совершенство последовательности.

В классической драме или романе задача автора в том, чтобы развивать сюжет посредством диалогов и поступков героев, зачастую реагирующих друг на друга, чтобы при этом максимально повышалась эстетическая ценность. Каждое действие или заявление того или иного героя может быть объяснено дважды – одновременно как реакция на предшествующие действия и высказывания (или внешние события) и как генератор удивления, напряжения и, наконец, разрешения этого напряжения в читателе. Первое объяснение покоится на интеллигибельности героев, второе – на рациональности автора, понятой в том смысле, который я сейчас попытаюсь разъяснить.

Тот факт, что авторы часто создают множество черновых вариантов, пока не будут полностью удовлетворены или прежде чем не положат перо, является неоспоримым доказательством того, что они вовлечены в процесс выбора и что у них есть эксплицитный или имплицитный критерий лучшего. Тот факт, что черновики обычно содержат небольшие вариации, подсказывает, что они нацелены на локальный максимум формы лучшего, к которому они стремятся. Однако различие между автором и тем, кто просто взбирается на один градус вверх, в том, что у автора творческий процесс выходит за рамки простого выбора. Литературное произведение не может быть сведено к рациональному выбору, потому что количество осмысленных последовательностей слов слишком велико, чтобы один человек мог их все изучить и выбрать наилучшее. Хотя рациональный творец может упростить задачу, намеренно исключив некоторые последовательности (в этом одна из функций метра и рифмы в стихе); все равно останется слишком много вариантов для того, чтобы выбор мог стать действующим механизмом отбора. Вместо этого автору придется полагаться на ассоциативный механизм своего бессознательного.

Рациональное творчество, таким образом, состоит в том, чтобы получить право на вторую цифру после запятой или, если воспользоваться другой метафорой, взобраться на вершину ближайшего холма. Если продолжать говорить метафорами, то это задача левого полушария. Задача правого, состоящая в том, чтобы правильно определить первую цифру после запятой или найти холм, возвышающийся над другими, находится вне сферы рациональности. И все же даже будучи редуцирована до тонкой настройки, авторская рациональность имеет значение. Как явствует из фразы «маленький шедевр», иногда лучше найти вершину небольшого холма, чем застрять на склонах холма повыше. Я не хочу проводить сравнений, но «Хроника объявленной смерти» и «Взгляни на дом свой, ангел» служат для иллюстрации этих двух возможностей.

Позвольте мне перечислить некоторые требования, которые рациональность предъявляет к автору. Во-первых, поступки и слова героев должны быть интеллигибельны. Во-вторых, автор должен соблюдать требования полноты и экономии. В-третьих, произведение должно течь ровным потоком, то есть должно быть минимизировано обращение к случайностям и совпадениям. В-четвертых, оно должно предлагать психологически удовлетворительную модель создания и разрешения напряжения.

Интеллигибельность может быть абсолютной или относительной, а во втором случае еще и глобальной или локальной. Вопрос абсолютной интеллигибельности: может ли хоть одно человеческое существо вести себя подобным образом? Вопрос относительной глобальной интеллигибельности: не противоречит ли поведение вымышленного персонажа его (или ее) общему характеру, как он был ранее изображен в произведении? Если требования абсолютной или относительной локальной интеллигибельности являются ключевыми ограничениями для авторской рациональности, требование относительной глобальной интеллигибельности не является таковым. Несоблюдение этого последнего требования может рассматриваться как серьезный эстетический недостаток.

В некоторых случаях абсолютная интеллигибельность может нарушаться избытком рациональности. Обратимся к Медее Еврипида или к Федре Расина. Обе прекрасно осознают разрушительный характер своих страстей. Обе изображаются как жертвы слабости воли в строгом смысле этого слова, понимающие: то, что они делают, противоречит здравому суждению, которое они выносят в момент действия. Хотя страсть приводит к отклонениям от этого суждения, оно не подвержено его воздействию. Гермиона Расина – более правдоподобный персонаж. Поскольку ее суждение затуманено эмоциями, она жертва скорее самообмана, чем слабоволия. Я предполагаю (и это не более чем предположение), что одновременное присутствие сильной эмоции и полной когнитивной ясности противоречит человеческой природе.

Если чрезмерная рациональность может быть неинтеллигибельной, иррациональность в свою очередь может оказаться совершенно интеллигибельной. Что может быть понятнее, чем реакция господина де Реналя в «Красном и черном» Стендаля, который, получив недвусмысленные указания на то, что у его жены роман с Жюльеном Сорелем, предпочитает оставаться в неведении? Есть более парадоксальные случаи, когда желание, чтобы жена была верна, вызывает веру в ее неверность вопреки фактам. В «Отелло»: «Ведь для ревнивца вздор – / Такой же сильный довод, как святое / Писание». Первый случай – это короткое замыкание, второй – касание проводов (глава III).

Относительная интеллигибельность, нарушаемая персонажем пьесы или романа, который действует вопреки своему характеру, поднимает разные проблемы. Во-первых мы должны учесть аргументы психологов, согласно которым черты характера скорее локальны, чем глобальны (глава X). Хотя многие писатели (Гамсун упоминает Золя) соглашаются с фолк-психологией, предполагающей кросс-ситуационное постоянство; хорошие писатели (Гамсун приводит в пример Достоевского) так не поступают. Они могут разочаровать читателей, ожидающих, что персонажи будут вести себя согласно своему образу, но их произведения предназначены для другой аудитории. Как мы вскоре увидим, даже на хороших авторов могут действовать ограничения, вызванные психологией их читателей, но им не следует поддерживать веру в глобальные черты характера. Читатели, тем не менее, вправе ожидать локальной непротиворечивости. Если автор загоняет себя в угол, так что единственный способ развития сюжета по намеченному пути – позволить персонажу совершить локально противоречивое действие, он нарушает негласный договор с читателями. Сюжет должен развиваться подобно тому, как вода стекает вниз, а не форсироваться автором, чтобы течь вверх.

Позвольте мне проиллюстрировать эту идею замечаниями, сделанными Стендалем на полях рукописи его незаконченного романа «Люсьен Левен», опубликованного посмертно. Герой, чьим именем назван роман, влюбляется в молодую вдову госпожу де Шастеле. Она отвечает ему взаимностью, но он не решается принять ее любовь. Утонченность его натуры, дававшая ему превосходство над «самым удачливым Дон Жуаном» и тем самым способная внушить любовь, ставила его ниже любого «не столь хорошо воспитанного парижанина», который сразу сообразил бы, как нужно вести себя в такой ситуации. Чтобы двигать сюжет вперед, Стендаль должен как-то свести героев, но он не знает, как. Он записывает на полях: «После чего хроникер говорит: невозможно ожидать от добродетельной женщины, что она сама отдастся, ее нужно взять. Лучшая охотничья собака может только принести подстреленную дичь. Если охотник не стреляет, собака бесполезна. Романист для его героя, как эта собака». Этот комментарий прекрасно иллюстрирует потребность в том, чтобы поведение персонажей в романе оставалось в рамках образа.

Стендалю все-таки удается создать ситуацию, в которой любовь Люсьена и госпоже де Шастеле может быть показана, а не декларирована. Но на этом его проблемы не заканчиваются. Стендалевский план романа следовал диалектическому голливудскому рецепту: мальчик встречает девочку, мальчик и девочка расходятся, мальчик и девочка сходятся снова. Как мы только что видели, у него возникли проблемы с воплощением этого тезиса. Чтобы предложить антитезис, Стендаль использует смешной и явно телеологический прием, заставив Люсьена поверить, что мадам де Шастеле, которую он каждый день видел вблизи, произвела на свет ребенка. Но по-настоящему он споткнулся на синтезе. Хотя мы не знаем, почему он так и не написал третью часть романа, в которой герои должны были снова сойтись, есть предположение, что их союз был бы неправдоподобен. Во второй части романа после разрыва Люсьен становится в некоторой степени циником, человеком порядочным с точки зрения не слишком строгих норм Июльской монархии, но все-таки очень далеким от того застенчивого и утонченного молодого человека, которого полюбила мадам де Шастеле. Стендаль мог решить, что если он заставит ее полюбить преобразившегося Люсьена, он нарушит относительную интеллигибельность.

Аристотель писал: «Сказание [mûthos] […] должно быть [подражанием действию] единому и целому, а части событий должны быть так сложены, чтобы с перестановкой или изъятием одной из частей менялось бы и расстраивалось целое, ибо то, присутствие или отсутствие чего незаметно, не есть часть целого». Мы можем прочесть этот пассаж как выражение эстетических идеалов полноты и экономии. Читатель имеет право считать, что автор дал ему всю информацию, необходимую, чтобы понимать развитие сюжета. И наоборот, читатель имеет право предполагать, что если автор сообщает о дожде, который шел в момент выхода героя из дому, то этот факт понадобится ему позднее; также он вправе рассчитывать, что произносимые героем речи должны что-нибудь говорить о самом персонаже или служить предпосылкой к действию других.

Ранее я упоминал о том, что любой хороший сюжет обладает текучестью, используя в качестве примера поведение, вписывающееся в образ. Говоря более обобщенно, в хороших сюжетах не должно быть невероятных событий, случайностей и совпадений. В «Миддлмарч» встреча между Раффлзом и господином Балстродом (ключевой момент в развитии сюжета) настолько притянута за уши, что отвлекает от в остальном идеально-плавного течения романа. Разумеется, в книге должно быть место случайностям. Случайная смерть родственника может послужить отправной точкой или повлиять на развитие сюжета, равно как и гибель обоих родителей в одном несчастном случае. Но если сюжет требует, чтобы они погибли в разных несчастных случаях, достоверность снижается. Пришедшаяся кстати смерть супруга, позволяющая герою или героине вступить в брак с любимым человеком, тоже является признаком предосудительной авторской лени.

Но психология читателей не так легко согласуется с теорией вероятности. Предположим, перед автором стоит выбор – добраться из сюжетного пункта А в сюжетный пункт В за два шага или за шесть. Чтобы сузить задачу, предположим, что два шага потребуют введения событий, вероятность которых соответственно 0,9 и 0,2, тогда как каждое из шести событий может произойти с вероятностью 0,75. Если допустить, что события в каждой последовательности не зависят друг от друга, последовательность из двух шагов обладает большей вероятностью (0,18 против 0,178), но при этом последовательность из шести шагов будет обладать ценным качеством плавного течения. Общая убедительность сценария гораздо больше зависит от достоверности самых слабых звеньев, чем от их количества. Я полагаю, что автор должен уважать капризы читателей, поскольку это помешает ему воспользоваться легкими, но маловероятными совпадениями.

Однако даже у текущего вниз водного потока могут быть свои повороты и изгибы, прежде чем он спокойно доберется до моря. Если он лишен этого, наблюдение за его течением мало что дает. Следовательно, автор обязан заготовить необходимые сюрпризы для своих читателей и зрителей, а также препятствия для персонажей, чтобы поддерживать интерес публики. Набор таких стратегий слишком широк, чтобы его можно было анализировать или даже классифицировать. Некоторые из них тесно связаны с жанром. В театре (комедии, драме или трагедии) в распоряжении автора имеются разные средства. Если комедия, чтобы создать напряжение, часто полагается на недоразумения, драма, а еще больше трагедия могут полагаться на неведение. Как только недоразумение проясняется, наступает счастье. Когда же снимается покров неведения, происходит катастрофа. Романисты могут присоединять свой голос к голосам героев для усиления неопределенности, если только они умышленно не вводят читателей в заблуждение.

Теперь я могу определить, что я подразумеваю под правильной интерпретацией текста. Как я сказал в самом начале, это вопрос объяснения. Поскольку все объяснения каузальны (включая те, которые в качестве причин называют намерения) и причина должна предшествовать следствию, непосредственное восприятие произведения читательской аудиторией отношения к делу не имеет. В свою очередь сознательные восприятия могут быть частью объяснения. Авторский замысел – неединственное, что имеет значение среди причин, предшествующих произведению. На него могут оказать влияние бессознательные авторские установки. Так, на Жюля Верна, автора «Таинственного острова», могли повлиять как его антирасистский замысел, так и его расистские предубеждения. Однако для краткости ограничусь только сознательными намерениями.

Итак, работа по интерпретации литературного произведения утверждает соотносимость важных его особенностей с решениями, принятыми автором с целью увеличения эстетической ценности опыта, который некоторая специфическая читательская аудитория должна вынести из произведения. Отстаивая этот тезис, литературоведы должны действовать так же, как ученые из других областей. Они могут обращаться к черновикам, если таковые существуют, и к высказываниям автора по поводу своего творчества, например к стендалевским заметкам на полях. Они могут обращаться к другим произведениям того же автора, чтобы посмотреть, возникает ли там такая же модель авторских решений. Они могут ссылаться на современные автору произведения, чтобы выявить конвенции, которые позволяют отличить рамки, в которых делается выбор, от самого выбора. Они могут обращаться и к современным источникам, чтобы выявить читательские предпочтения, которые могли повлиять на автора.

В данном случае их подход ничем не отличается от метода других историков. Как и представители исторической науки, литературоведы и критики сталкиваются с проблемой конечности объема информации, поскольку эксперименты над прошлым невозможны. Как и другие историки, они могут минимизировать соблазн добычи данных, ограничившись треугольником старых источников, поиском новых и выяснением того, какие новые следствия можно извлечь при проверке интерпретаций фактами. Они могут отличаться от других историков тем, что их интерпретация часто (хотя и не всегда) идет рука об руку с оценочным суждением. Добился ли автор успеха в создании локального максимума эстетической ценности? Разумеется, есть авторы, которые не ставят перед собой такой цели. Их главной заботой могут быть только деньги или пропаганда – цели, к которым предъявляются иные требования с точки зрения рациональности. Но если достоверна гипотеза, что у автора были преимущественно эстетические претензии, имеет смысл спросить, как в случае с любой другой целью, насколько успешно он их оправдал.

Я отмечал, что авторские неудачи могут быть интеллигибельны. Я утверждал, что на авторов оказывается двойное давление: они должны продвигать сюжет вперед и пользоваться для этого интеллигибельными высказываниями и поступками персонажей. Мы можем их упрекнуть, если они пожертвовали последней целью ради первой, то есть пожертвовали каузальностью ради телеологии, но мы все же можем понять, зачем они это сделали. Даже будучи недостоверным с точки зрения каузальности, тот факт, что Гамлет тянет время, может показаться телеологически интеллигибельным, учитывая потребность Шекспира отложить его месть до конца пьесы.

Это тоже пример интерпретации. Хотя очевидно, что такая интерпретация отличается от интерпретации задержки с точки зрения психологии и обстоятельств Гамлета, она все-таки отвечает на вопрос: почему происходит задержка? Хотя в хорошем литературном произведении все должно быть объяснено дважды, у несовершенных произведений может быть только одна интерпретация. Позвольте закончить примером того, как интерпретация может нарушать или игнорировать объяснение. Некоторые современные исследователи утверждают, что Фанни Прайс в «Мэнсфилд-парке» плетет интриги и что ее напускная скромность – только способ заполучить Эдмунда Бентрама. Более того, они подчеркивают, что само ее имя означает «секс за деньги». Эти утверждения не проходят две проверки интенциональностью. Во-первых, в романе нет свидетельств того, что Фанни Прайс плела интриги. Хотя ее скромность действительно вознаграждена, это следствие ее поведения не может объяснить само поведение. Во-вторых, нет свидетельств того, что, по замыслу Джейн Остин, читатели должны считать Фанни Прайс наполовину проституткой. Хотя текст может вызвать подобные ассоциации у части современной аудитории, указанные исследователи не приводят доказательств намерений Остин натолкнуть читателей на параллель между Фанни и героиней порнографического романа Фанни Хилл или фамилией «Прайс» (то есть «цена») и платой за секс. Такие интерпретации с точки зрения последствий имеют много общего с функциональными объяснениями в социальных науках. Они полагаются на произвольные методы, ограничивающиеся не фактами, но только пределами изобретательности исследователей. В четвертой части мы рассмотрим некоторые более респектабельные разновидности объяснения с точки зрения последствий.

 

Библиографические примечания

Общий подход, которым я пользуюсь в данной главе, часто обвиняют в интенциональности. Я согласен с ответами на эту критику, данными Н. Кэрролом, в частности, в его работах «Искусство, намерение и разговор» (Carroll N. Art, intention and conversation // Iseminger G. (ed.). Intention and Interpretation. Philadelphia: Temple University Press, 1992) и «Заблуждение интенциональности: в защиту моих взглядов» (T e intentional fallacy: Defending myself // Journal of Aesthetics and Art Criticism. 1997. No. 55. P. 305–309). В «Герменевтике и гипотетико-дедуктивном методе» (Hermeneutics and the hypothetico-deductive method // Mart M., McIntyre L. (eds). Readings in the Philosophy of the Social Sciences. Cambridge, MA: MIT Press, 1994) Д. Фёллесдал (Føllesdal D.) предложена похожая интерпретация «Пер Гюнта», за исключением того, что эта пьеса, возможно, не подпадает под действие условия, согласно которому все события и герои могли быть реальными. Замечанием о том, что промедление Гамлета может быть вызвано озабоченностью Шекспира построением пьесы, я обязан статье Э. Вагенкнехта «Идеальная месть – промедление Гамлета. Новое прочтение» (Wagenknecht E. T e perfect revenge – Hamlet’s delay: A reconsideration // College English. 1949. No. 10. P. 188–195). Идею произведений искусства как локальных максимумов я обсуждаю в главе 3 «Освобожденного Улисса» (Ulysses Unbound. Cambridge University Press, 2000). Эта глава также включает более подробное обсуждение «Люсьена Левена». Источником сравнения сюжетов как потоков, текущих вниз или вверх, стала работа Канемана и Тверского «Эвристика симуляции» (Канеман Д., Тверски А. Эвристика симуляции // Канеман Д., Словик П., Тверски А. Принятие решений в неопределенности. Правила и предубеждения. М.: Генезис, 2005). Толкования «Мэнсфилд-парка», которые я критикую, можно найти в статье Дж. Хейдт-Стивенсон «Доходит до смешного. Непристойный юмор и политика тела в романах Джейн Остин» (Heydt-Stevenson J. «Slipping into the ha-ha»: Bawdy humor and body politics in Jane Austen’s novels // Nineteenth-Century Literature. 2000. No. 55. P. 309–339) и в книге Дж. Дэвидсона «Лицемерие и политики вежливости» (Davidson J. Hypocrisy and the Politics of Politeness. Cambridge University Press, 2004).