ПЕРВАЯ НЕДЕЛЯ В ШКОЛЕ напомнила мне о том, как я обожаю выходные. Хотя бы за то, что можно спать сколько влезет. Если только у тебя нет маленького племяшки, который с топотом вбегает в комнату, пока ты спишь, и случайно путает твою голову с барабаном.

— Привет, muchacho! — Я подхватываю малыша на руки и сажаю себе на грудь. — Если пора менять памперс, то лучше тебе здесь не болтаться.

Он улыбается мне во все четыре зуба.

Пако почти два года, и он недавно узнал, как произносить мое имя.

— Скажи «Луис», — прошу я.

— Уиз! — лепечет он.

— Не совсем то, что надо, но есть куда двигаться.

— Уиз, — снова говорит Пако, радуясь, что его похвалили, и принимается подпрыгивать на мне, как на лошади. — Уиз, Уиз, Уиз!

Бриттани заглядывает в дверь.

— Что, Пако, достаешь Tio Луиса?

— Не-а, — говорю я. — Он клевый.

Еще немного поразвлекав малыша, беру его с собой и иду в гостиную. Алекс и Бриттани разговаривают там с mi’amá.

— Привет, братишка, — говорит Алекс и жестом показывает на мои боксеры, со всех сторон расписанные разноцветным словом «Колорадо». Друзья подарили перед отъездом, да. — Симпатичные.

— Спасибо. — Поднимаю племяшку на плечи, отчего он просто заходится в восторге. — У меня химию Питерсон ведет. Вам меня не жалко?

Бриттани с Алексом улыбаются друг другу.

— Определенно, бедняжка ты наш. Она просто монстр, — говорит брат. — Вечно нам выговоры устраивала, да, Брит?

Невестка хмурится.

— Я стараюсь выбросить те дни из памяти. Тогда я тебя ненавидела, помнишь, Алекс?

Алекс ведет тыльной стороной ладони по ее руке.

— Да ладно, chica. Ты меня хотела, просто боялась признаться.

Бриттани смотрит ему в глаза и прикусывает нижнюю губу. Алекс гладит ее по щеке, притягивает к себе и целует.

Спускаю племянника с плеч и закрываю ему ладонью глаза.

— Ребята, у вас что, все еще медовый месяц? Второй ребенок скоро будет, а вы никак не угомонитесь.

— А я и не хочу, — говорит брат.

— Угу, я тоже, — бормочет Бриттани.

Mi’amá грозит мне пальцем.

— Только не уподобляйся им, Луис. Думай головой и не упускай свою цель из виду. — Она протягивает руки, забирая у меня Пако, и уносит его на кухню.

— Я это место едва узнаю, — говорит Алекс, разглядывая мебель и паркет на полу.

— Смотрится здорово, — соглашается Бриттани. — Район совсем изменился.

— Не напоминай, — прошу я. — У нас даже коп по соседству живет, оказывается.

Алекс недоверчиво качает головой.

— Коп?

— Ага. И по чистой случайности он оказался нашим домовладельцем. — О том, что он, кажется, подбивает клинья к Mamá, я благоразумно умалчиваю.

Алекс садится. Мои слова его явно заинтересовали.

— Ваш домовладелец — коп?

— Мне кажется, он не понимает, что люди в этой части города нищие, как церковные крысы. Такое ощущение, что он хочет превратить южную сторону Фейерфилда в очередной Вригливилль.

Вригливилль — престижный белый район, где располагается стадион «Вригли филд», домашняя площадка баскетбольной команды «Чикаго кабз». Это полная противоположность Фейерфилду, что бы там себе ни думал офицер Рейес.

— La policía в южном Фейерфилде, — бормочет Алекс себе под нос. — Хорошо, что его тут не было, когда я учился в школе. Играть по правилам — это не мое, в отличие от тебя, Луис.

Вот и славно. Меньше знаешь — крепче спишь. Мысленно прикидываю, какие правила, возможно, придется сегодня нарушить, когда после работы пойду тусить с Марко, Марианой и их друзьями.

— Не хочешь после завтрака пойти с нами в зоопарк? — предлагает Бриттани. — В вольере с летучими мышами Пако просто с ума сходит от восторга.

Я смеюсь.

— Хотелось бы мне прогуляться с вами, ребята, но у меня домашка. А потом я работаю с трех до десяти.

Брат вздергивает бровь.

— Все-таки устроился на работу в «Брикстоун»?

— Перед тобой, Алекс, стоит новый помощник официанта.

— Помощник официанта? — Моя невестка недоверчиво качает головой. — Мне кажется, это тебя не стоит. Ты невероятно умный и спортивный парень, Луис. Им надо было взять тебя в спасатели, или на ресепшн, или еще куда. А на это не соглашайся.

Пожимаю плечами.

— Я деньги зарабатываю.

— Ты унижаешься, — отрезает она.

Снова пожимаю плечами. Бриттани родилась в богатой белой семье и понятия не имеет, что значит быть бедным. Или что значит быть мексиканцем. Я знаю, что нам нужны деньги, а в «Брикстоуне» прилично платят. И что такого, если я буду разливать по стаканам воду и уносить чужую грязную посуду? Подумаешь, большое дело. Мексиканцы вечно впахивают на той работе, которой не хотят заниматься белые, я уже смирился с этим. И знаю, что, если буду работать хорошо, через месяц меня повысят до официанта.

После завтрака Алекс с Бриттани и Пако уезжают в зоопарк. Я получаю несколько эсэмэс от Марко: спрашивает, не потусуюсь ли я до работы с ним и кое с кем из парней, но это пока подождет. Оценки важнее. Если я не буду учиться как следует, можно говорить аэронавтике «прощай».

Подготовившись к контрольной по математике, обещанной на следующей неделе, и к тесту по истории США, собираюсь и иду на работу. Погода по-прежнему замечательная, но долго это не продлится. Это же Иллинойс. Весна тут дразнит: не успеешь оглянуться — уже палящее лето. Потом осень — как возмездие за жару. Но вот что реально бесит, так это зима — холодная, суровая, с ветрами, которые хлещут в лицо и заставляют мечтать о тех местах, где люди не имеют понятия, что такое снег. Снег в Чикаго и снег в Боулдере — совершенно разные вещи.

Фрэн Ремингтон встречает меня на ресепшн и знакомит с напарником. Его зовут Ричард, это парень средних лет с идеально уложенной прической, так что ни один волосок не выпадает. Либо они залачены до беспамятства, либо это парик.

В служебной раздевалке я натягиваю на себя форму — белые брюки и накрахмаленную белую рубашку с вышитой на груди эмблемой «Брикстоуна». У Ричарда рубашка тоже белая, а вот брюки черные, и к ним полагаются черный пиджак и строгий галстук. В этой форме он выглядит так, словно на свадьбу собрался. А я — как продавец мороженого.

Весь вечер я тенью следую за Ричардом. Чем ближе ночь, тем больше гостей появляется в ресторане. Я помогаю накрывать на столы, убираю тарелки, наполняю бокалы и практически без проблем со всем справляюсь.

Пока в ресторане не появляется Никки Круз с друзьями. Кроме нее, там все белые. По идее, это, черт возьми, не должно бы меня раздражать, но я все равно злюсь. Теперь понятно, почему ей плевать на свое мексиканское происхождение, — она же не общается с мексиканцами. Никого из ее друзей я не знаю, но один из парней одет в черную рубашку-поло с золотой вышитой надписью «Команда по гольфу Чикагской академии».

Все знают, что Чикагская академия — это закрытая частная школа, куда доступ есть только тем, у кого денег куры не клюют. Иными словами, там учатся выскочки и снобы, которые ездят на дорогущих тачках, жрущих кучу бензина. Зуб даю, ни один из этих pendejos не знает, чем карбюратор отличается от генератора.

На Никки сегодня розовый сарафан с низким вырезом, не скрывающий ни один ее соблазнительный изгиб. Черт, какая же она сексуальная. И я не единственный, кто это видит, — чуваки из Чикагской академии, идущие следом за Никки, совершенно не скрываясь пялятся на ее задницу.

Ричард хлопает меня по плечу.

— Ты чуть не облил миссис Штейнберг, — сообщает он, правда, не особо взволнованным тоном.

— Извини, — бормочу я. Вот дьявол. Никки тут, и это меня отвлекает.

Смотрю, как хостесс ведет Никки с друзьями к столу в укромном уголке, у окна. Повезло мне: это вотчина Ричарда, а значит, и моя.

— Иди налей им воды, — командует мне Ричард, махнув рукой в сторону столика Никки. Одна из ее подружек что-то говорит, и я слышу, как Никки негромко смеется.

Беру кувшин, подхожу к столику. В мои обязанности входит подавать гостям воду, какую они пожелают. Второй помощник официанта отвечает за остальные напитки.

— Хотите воды? Негазированной, газированной, в бутылке? — спрашиваю их.

Никки поднимает на меня широко раскрытые от удивления глаза.

— Луис, что ты тут делаешь?

— Работаю.

— Ты что, знаешь его? — спрашивает у Никки парень из Чикагской академии. Смеривает меня взглядом, откровенно оценивающим, и говорит: — Это что, твой кузен?

Что, раз мы оба мексиканцы, так непременно родственники? Ну и идиот.

— Нет. Мы… м-м-м… — Никки не может подобрать слов.

— Мы ходим в одну школу, — заканчиваю я за нее.

— Как это мило, — говорит парень. — У меня отец учился в Фейерфилде, пока туда не стали брать всех подряд, и с северной стороны, и с южной. Он говорит, там сейчас один отстой учится.

— А ты, конечно, элита, — парирует Никки, скорее удивленная его комментарием, чем обиженная. — Зато Фейерфилд разнообразный и многоликий, в отличие от твоей школы для белых.

— Ты такая же элита, как и я, милая, — говорит парень.

К их группе присоединяется Дерек со своей девушкой, Кендалл. Он протягивает мне руку, мы здороваемся.

— Как дела, чувак? Ты не говорил, что работаешь тут.

— Да брат узнал, что…

«Элита» стучит мне по локтю, не давая договорить.

— Налей мне газированной воды, — командует он.

Дерек хмурится.

— Эй, Хантер, тебя в твоей пафосной школе не учили разве, что нельзя влезать в чужой разговор, а?

Сноб закатывает глаза.

— Я только что выбил восемнадцать лунок, Дерек. Я хочу пить. Ну давай, подай на меня в суд за то, что я велел мальчишке налить себе воды.

— Все нормально, — говорю я снобу, а сам думаю: «Мальчишка? Парень моего возраста, которого зовут Хантер, только что назвал меня мальчишкой. Быть не может».

Иду на кухню за водой и лаймом, возвращаюсь, наполняю его бокал. И бокал Никки тоже. Наклоняюсь к ней, и до меня доносится аромат ее сладких духов.

Покончив со всеми их заказами, вожусь с другими клиентами. Возле столика Никки я не зависаю, возвращаюсь, только чтобы убрать посуду или долить напитки. Есть в этой девушке что-то такое, что заставляет меня мечтать, чтобы мы были вместе. Интересно, каково это — встречаться с ней? С таким дерзким характером, как у нее, я могу делать все что угодно — она вряд ли поведется. Тем интереснее вызов, который Никки, сама того не зная, мне бросает, и я совершенно точно хочу его принять.

И бесит, что где-то в глубине души мне неловко быть помощником официанта — на глазах у Дерека, Никки и Кендалл.

Когда вся их компания собирается уходить, Хантер протягивает мне пятьдесят долларов.

— Это тебе, — заявляет он с таким видом, словно благотворительностью занимается. — Не потрать все разом.

— Спасибо, — говорю я, хотя мне хочется швырнуть деньги ему в лицо. Или засунуть в задницу — где он там еще прячет остальную наличку.

— Ник! — окликаю я, когда она уже стоит у двери.

Девушка останавливается и оборачивается. Смотрит на меня.

Знаю, что на меня сейчас пялятся все парни из ее компании. Делаю шаг, приближаясь почти вплотную, и шепчу на ухо:

— Забей на них всех. Побудь со мной, когда я закончу работу, mi chava.

Она притягивает меня к себе еще ближе и тоже шепчет на ухо:

— Мечтай дальше.

И выходит из ресторана. Вся ее компания тупо смотрит на нее, потом переводит взгляд на меня.

— Не стоит с ней заигрывать, — предупреждает меня Дерек. Он чуть отстал — остальные уже ушли на улицу.

— Почему?

— Потому что у Никки есть когти. Длинные когти. И она пустит их в ход, когда ты меньше всего будешь этого ожидать.

— Меня это не пугает, — возражаю я.

Он хлопает меня по плечу.

— А должно бы.

Минут через двадцать я вижу родителей Никки. Они заходят в ресторан и садятся за столик из числа тех, которые обслуживаем мы с Ричардом.

— Луис. Откуда я могу тебя знать? — спрашивает доктор Круз, взглянув на мой бейдж.

— Алекс Фуэнтес — мой брат. Мы с вами познакомились на его свадьбе.

— Ах да. Вот почему ты кажешься мне знакомым. Хотя это и давно было.

Миссис Круз улыбается — сдержанно, явно отрепетированно.

— Алекс говорил, ты вернулся в Чикаго. Если что-то понадобится, обязательно звони нам.

Киваю, не совсем уверенный, искренне ли она сказала, или это просто дань вежливости.

— Спасибо.

Из-за доктора и миссис Круз я забываю, что должен обслуживать и другие столики. Ричард чувствительно тычет меня в бок, напоминая, что вообще-то у меня есть работа. И если я не хочу, чтобы меня уволили, лучше делать ее хорошо.

Выпрямляюсь и возвращаюсь к своим обязанностям.

— Хотите воды? Негазированной, газированной, в бутылке?