Впервые мы говорили как цивилизованные люди. Теперь мне нужно придумать, как сломать окружающие ее стены. Мне нужно показать свое слабое место. Я смогу как-нибудь ей помочь, если она увидит, что я тоже уязвим. И почему-то я уверен, что, если буду нести чушь, она скажет мне об этом. Я не знаю, зачем это делаю: ради спора, ради проекта по химии, ради самого себя. Но на самом деле я рад, что не углубляюсь в мысли об этом.

— Моего отца убили у меня на глазах, когда мне было шесть лет, — произношу я.

Ее глаза расширяются.

— Правда?

Я киваю. Я не люблю говорить об этом и не уверен, что смогу, даже если захочу. Она закрывает рот ухоженными руками.

— Я не знала, что… О боже, мне так жаль. Наверное, это было ужасно.

— Да.

Хорошо, что я смог расслабиться и произнести это. Нервная улыбка моего отца стала потрясенной, когда в него выстрелили. Не могу поверить, что я вспомнил выражение его лица! Почему его улыбка сменилась шоком? Эту деталь я совершенно забыл. У меня в голове все перепуталось, и я обращаюсь к Бриттани:

— Если я буду переживать из-за всякого дерьма, то, когда этого не станет, я буду чувствовать себя как в день смерти моего отца. Я не хочу, чтобы это повторилось, поэтому больше меня ничего не волнует.

На ее лице сожаление, печаль и сочувствие. И могу сказать точно — она не притворяется. Ее брови по-прежнему нахмурены:

— Спасибо, что рассказал. Но я не могу представить, что на самом деле тебя ничего не волнует. Ты не можешь запрограммировать себя.

— Давай поспорим? — Я отчаянно пытаюсь сменить тему. — Теперь твоя очередь рассказывать.

Она смотрит в сторону. Я не тороплю ее из страха, что она передумает и захочет уйти. Ей так сложно поделиться даже маленьким рассказиком о своем мире? Моя жизнь настолько запутана, и чертовски трудно поверить, что ее жизнь может быть в чем-то хуже. Я вижу, как она быстро вытирает скупую слезу.

— У моей сестры… — начинает рассказывать она. — У моей сестры ДЦП. И задержка в развитии. Большинство людей используют термин «отсталая». Она не может ходить, не может говорить, а может только общаться междометиями и жестами… — Из глаза сбегает еще одна слеза. На этот раз Бриттани дает ей скатиться. Я хочу вытереть ее слезы, но чувствую, что это лишнее. Она делает глубокий вдох. — И она злится, но я не знаю на что. Вчера она вырвала у меня прядь волос. У меня пошла кровь, а мама сорвалась на меня из-за этого.

Так вот откуда эта загадочная лысина. Это не для теста на наркотики. Впервые мне ее жаль. Я думал, что она живет как в сказке и худшее, что могло с ней случиться, — горошинка под матрасом. Теперь понимаю, что был не прав. Что-то происходит. Словно ветер переменился… и мы начали понимать друг друга. Я давно такого не чувствовал. Я откашливаюсь:

— Твоя мама, наверное, срывается на тебя, потому что знает, что ты сможешь это выдержать.

— Да. Ты, наверное, прав. Лучше я, чем моя сестра.

— Хотя ее это не оправдывает. — Сейчас я настоящий, надеюсь, она тоже. — Слушай, я не хочу быть уродом с тобой, — говорю я. Это уж слишком для шоу Алекса Фуэнтеса.

— Я знаю. Это твой образ, Алекс Фуэнтес весь такой. Это твой стиль, твой почерк… смертельно опасный, горячий и сексуальный мексиканец. Я могу написать целую книгу о создании образа. Хотя я не стремлюсь выглядеть как глупая блондинка. Скорее идеально и неприступно.

Ого! Можно еще раз? Бриттани назвала меня горячим и сексуальным. Неожиданно. Может быть, у меня есть шанс выиграть это глупое пари.

— Ты только что назвала меня сексуальным?

— Как будто ты этого не знаешь.

Я не знал, что Бриттани Эллис считает меня таким.

— Кстати, я думал, что ты неприступна. Но теперь, раз ты считаешь меня горячим сексуальным мексиканским богом…

— Я не произносила слово «бог».

Я прикладываю палец к губам.

— Тс-с, дай мне насладиться этой фантазией хотя бы минутку.

Я закрываю глаза. Бриттани смеется, и этот приятный звук эхом разносится в моих ушах.

— Странным образом, Алекс, я понимаю тебя. Хотя я злюсь, что ты ведешь себя как неандерталец.

Я открываю глаза и вижу, что она смотрит на меня.

— Никому не говори о моей сестре, — просит она. — Я не хочу, чтобы люди что-то обо мне знали.

— Все мы актеры по жизни и притворяемся теми, кем хотим, чтобы нас видели окружающие.

— Поэтому понимаешь, что будет, если мои родители узнают, что мы… друзья?

— У тебя будут проблемы? Черт, тебе уже восемнадцать. Ты не думала, что сейчас можешь дружить с кем хочешь? Тебе перерезали пуповину.

— Ты не понимаешь.

— Переубеди меня.

— Почему ты хочешь так много знать?

— Разве партнеры не должны хорошо знать друг друга?

Она хихикает:

— Надеюсь, нет.

Эта девушка оказалась не такой, как я думал. После того как я рассказал ей об отце, она словно выдохнула с облегчением. Словно чужое несчастье утешает ее, дает ей поддержку, что она не одна. Я до сих пор не могу понять, почему она так сильно переживает, почему она показывает миру идеальную маску. В моей голове проносится: «Спор!» Я должен заставить эту девушку влюбиться в меня. Мое тело говорит: «Продолжай», а остальная часть меня считает, что я полный ублюдок, ведь она так уязвима.

— Я хочу от жизни того же, что и ты, — признаю я. — Я просто добиваюсь этого по-другому. Ты приспособилась к своей среде, а я к своей. — Я беру Бриттани за руку. — Я хочу доказать, что я другой. Ты бы стала встречаться с парнем, который не сможет водить тебя в дорогие рестораны и покупать тебе золото и бриллианты?

— Конечно. — Она высвобождает руку. — Но у меня уже есть парень.

— Если бы его не было, у мексиканца был бы шанс?

Ее лицо розовеет. Интересно, Колин когда-нибудь заставлял ее так покраснеть?

— Я не буду отвечать.

— Почему? Это простой вопрос.

— Ну конечно. В тебе нет ничего простого, Алекс. Давай не будем поднимать эту тему. — Она включает первую передачу. — Теперь можем ехать?

— Si, если хочешь. Мы молодцы?

— Думаю, да.

Я протягиваю руку, чтобы пожать ее. Она разглядывает татуировки на моих пальцах и с явным энтузиазмом жмет мою руку.

— За грелки, — улыбается она.

— За грелки, — соглашаюсь я. И про себя добавляю: «И секс».

— Может, ты поведешь до города? Я не знаю дороги.

Солнце садится, когда мы едем обратно в комфортной тишине. Наше перемирие приближает меня к цели: окончить школу, выиграть спор… и к чему-то, в чем я не готов пока признаться. Я заезжаю на темную стоянку перед библиотекой.

— Спасибо, что разрешила похитить тебя. Еще увидимся.

Я достаю ключи из переднего кармана и задаюсь вопросом, смогу ли я когда-нибудь позволить себе не ржавую, не старую и б/у тачку? Затем я достаю фотографию Колина, выхожу из машины и бросаю ее на сиденье.

— Подожди! — кричит Бриттани мне вслед.

Я поворачиваюсь и вижу ее перед собой.

— Что?

Она обольстительно улыбается, будто хочет не перемирия, а чего-то большего. Намного большего. Черт, она собирается поцеловать меня? Она застала меня врасплох, хотя обычно такого не бывает. Она прикусывает губу, будто обдумывает следующий шаг. Я веду с ней игру на поцелуй. Пока мозг прокручивает все сценарии развития событий, она подходит ближе. И вырывает ключи у меня из рук.

— Что это ты делаешь?

— Это месть за мое похищение.

Она делает шаг назад и со всей силой бросает ключи в сторону деревьев.

— Ты не делала это на самом деле.

Она разворачивается и бежит к своей машине.

— Без обид. Я же та еще стерва, Алекс? — Она пытается сохранить серьезное выражение лица.

Я в шоке наблюдаю, как моя напарница по химии запрыгивает в «бумер». Автомобиль трогается без толчков, рывков и шума. Безупречный старт. Я злюсь, потому что теперь мне придется или ползать под деревьями в темноте и искать ключи, или позвонить Энрике и попросить забрать меня. К тому же я поражен. Бриттани Эллис одолела меня в моей же игре.

— Да, — повторяю я, хотя она уже в миле от меня и не услышит. — Та еще стерва. Carajo!