Камерон на пару секунд остановился в дверном проеме библиотеки и вдохнул запах воска, пергамента и старой кожи. Лампа отбрасывала мягкий свет на резные книжные шкафы, которыми было заставлено все помещение, на корешки книг в переплетах с позолоченным тиснением. Несмотря на свою беспечную наружность и кажущееся легкомыслие, Грифф был страстным коллекционером книг. Его лирические эссе о пейзажном дизайне пользовались большой популярностью и снискали восторженные похвалы экспертов в этой области.

Вздохнув, Камерон вошел в библиотеку.

Его друзья сидели за письменным столом, склонившись над альбомом с акварелями, на которых были изображены цветы. Услышав шаги Камерона, слегка заглушаемые лежавшим на полу пушистым восточным ковром, они подняли головы.

– Неужели кроме разведения коз ты, Коннор, увлекся еще и выращиванием розочек? – растягивая слова, проговорил вошедший. – Мне и в кошмарном сне не могло привидеться, что Волкодав когда-нибудь станет таким… нежным.

– Это акварели Элизы, – пояснил Грифф, гордившийся тем, что талант его молодой жены получил признание в художественном мире. – Их приняли на выставку, которая состоится в Королевской академии. Это не Коннор, а я выращиваю розы. На акварелях изображен розарий, который я разбил рядом с мастерской жены. – Грифф улыбнулся. – На языке цветов розы означают любовь.

– Недаром от их запаха у меня болит голова, – заметил Камерон и, подойдя к буфету, налил себе бренди.

– Похоже, в заднице Бладхаунда все еще торчит эта проклятая заноза, – заметил Коннор.

Грифф пожал плечами.

– Ничего удивительного. Он вечно таскается по каким-то помойкам, поэтому то лапу занозит, то задницу, – произнес он, а потом обратился к Камерону: – Может быть, хватит ощериваться и рычать на нас? Если тебе нужно сорвать на ком-нибудь зло, то пойди в другое место и возвращайся к нам, когда тебе полегчает.

Прежде чем ответить, Камерон сделал большой глоток бренди.

– Вообще-то я пришел, чтобы попросить вас об одолжении.

Эти слова нелегко дались ему. Камерон давно уже научился не поддаваться эмоциям – это помогало ему выжить. Даже в обществе друзей, «адских псов», он упорно скрывал свои истинные чувства за завесой цинизма.

– Мы слушаем тебя, продолжай, – сказал Грифф, небрежно присев на краешек стола.

Камерон был благодарен ему за то, что он произнес эти слова просто, без патетики.

Снова наполнив свой стакан, Камерон взглянул на Коннора.

– Ты еще не растерял навыков игры в карты?

– Хоть ты и считаешь меня комнатной собачкой, мои зубы не утратили своей остроты, – ответил Волкодав. В прошлом, когда Коннор был владельцем «Волчьего логова», ему баснословно везло и он не раз срывал большой куш за карточным столом. – Я вижу, ты хочешь срубить денег по-быстрому? Или, может быть, наказать кого-то?

– Пока я хотел бы только одного, – ответил Камерон, вертя стакан в руке. – Я очень надеюсь, что ты согласишься сыграть с одним или, может быть, с двумя завсегдатаями «Логова».

– С кем именно? – спросил Коннор.

На этот вопрос нельзя было ответить уклончиво.

– Прежде всего – с Дадли. А если его не будет, то с Мортоном.

– С Дадли? С тем парнем, с которым встречалась таинственная мисс Лоуренс?

Как и опасался Камерон, Грифф вцепился в его слова, словно голодный пес в аппетитную мясную кость.

– Ха, ха, ха! Похоже, несмотря на все возражения и уверения в обратном, наш циничный Бладхаунд наконец-то пал жертвой любви.

– Любовь не имеет к этому делу никакого отношения, – пробормотал Камерон. – Мне самому по ряду причин нужно разобраться в том, что затевают эти двое.

Грифф еще громче рассмеялся, но выражение лица Коннора оставалось серьезным.

– Чего ты хочешь от меня? – спросил он.

– Я хочу, чтобы ты выиграл – выиграл по-крупному. Судя по информации, полученной от моих осведомителей, эти типы ведут себя безрассудно, их карточные долги постоянно растут.

Коннор сложил пальцы рук.

– Это будет непросто устроить. У меня сложилась определенная репутация, и завсегдатаи «Логова» не рискуют играть со мной.

– Я позабочусь о том, чтобы Дадли и Мортон сели играть с тобой, – сказал Камерон.

– А что мне делать с долговой распиской Дадли после того, как я у него выиграю? Скормить ее козам?

Камерон едва заметно улыбнулся.

– Ты передашь ее мне.

– И что потом? – поинтересовался Грифф.

– Потом я заставлю Дадли за все заплатить.

– Что он сделал тебе, Кэм? Неужели ты ополчился на него только из-за того, что он запугал мисс Лоуренс? – продолжал допытываться Грифф.

– Я бы не хотел говорить об этом сейчас, – ответил Камерон и повернулся к Коннору: – А ты что скажешь, Волкодав?

– Ладно. – Коннор поднял свой стакан. – Жизнь на лоне природы, конечно, прекрасна, но я не могу противостоять искушению порезвиться в городе со своими товарищами, «адскими псами».

Тихий стук в дверь спальни не был для Софи неожиданным. Отложив щетку для волос в сторону, она взглянула в зеркало. После инцидента в Грин-парке Джорджиана погрузилась в мрачную задумчивость. На обратном пути домой она молчала и была неразговорчива вечером, когда в доме собрались друзья тетушки, чтобы сыграть в карты.

Зная сестру, Софи не питала никаких иллюзий и не надеялась на то, что Джорджиана оставит ее в покое.

– Входи, – отозвалась она, хотя в этот момент ей больше всего на свете хотелось лечь в постель и накрыться с головой одеялом.

Хотя, конечно, одеяло не спасло бы ее от тревожных мыслей о Пирате.

Переступив порог, Джорджиана прошла к окну, шлепая босыми ногами, и уселась на мягкую кушетку.

– Ты все еще любишь его? – спросила она, смущенно кашлянув.

– Нет, вовсе нет, – ответила Софи, хотя знала, что это неправда.

Джорджиана залезла на кушетку с ногами и, подтянув колени к груди, обхватила их руками.

– Камерон Фэннинг – или Даггет, как его сейчас зовут – был для меня всего лишь юношеским увлечением, – продолжала Софи. – Но со временем я поняла, что он слишком необуздан, слишком непредсказуем. Такой жених не устраивал нашу семью.

«Теперь я убедилась, что была права, – подумала она. – Но почему мое сердце не прислушивается к голосу разума?»

– Именно поэтому он уехал?

Прежде чем ответить, Софи долго смотрела на свое отражение в зеркале. Ей хотелось, чтобы его заволокло туманом. Тогда она не видела бы выражения тоски в своих глазах. Стараясь сдержать слезы, Софи снова взяла щетку и стала расчесывать волосы.

– Этот вопрос нужно задавать ему, а не мне, – наконец сказала она. – Мы с ним поссорились, наговорили друг другу резких слов, и после этого он исчез.

Джорджиана зашевелилась, и рассохшаяся кушетка заскрипела под ней.

– Все, что ни делается, к лучшему, – заявила Софи, повторяя слова Камерона. Возможно, если она будет часто произносить их, они окажутся правдой. – Если бы мы не расстались, то всю жизнь ссорились и делали бы друг другу больно. Камерон был слишком страстным, а я слишком практичной.

В комнате воцарилась тишина, а потом вдруг Джорджиана бросилась к сестре и порывисто обняла ее.

– Ты ужасная лгунья, Софи, и к тому же похожа на курицу-наседку, квохчущую над своими птенцами. Но я очень люблю тебя.

– О, Джорджи, – только и сумела выговорить Софи.

К ее горлу подступил ком.

– Тебе не нужно скрывать от нас свои чувства, – продолжала Джорджиана. – Мы с Пен тайком наблюдали за тобой в Хайборн-Хилл. Мы обе можем отличить настоящую любовь от простого увлечения.

Софи улыбнулась сквозь слезы.

– Боже правый, Пенелопе всего лишь тринадцать лет. Что она знает о настоящей любви?

– Больше, чем ты думаешь. Она тайком читает романы из твоей библиотеки, даже не совсем приличные, такие как «История Тома Джонса, найденыша», например.

– О боже. – Софи поморщилась. – Напомни мне, чтобы я всыпала ей розог, когда мы вернемся.

Джорджиана засмеялась.

– Новые, только что купленные книги мы запрем на замок. Я с нетерпением жду, когда смогу приступить к чтению «Страшной тайны леди Эвери».

– Когда ты успела купить это роман?

– Когда ты целовалась с Камероном Даггетом в Грин-парке. Кстати, что вы решили делать дальше?

– Ничего. Он предложил помочь мне, но я отказалась. А потом Камерон ушел. – Софи натянуто улыбнулась. – На этот раз он, по крайней мере, попрощался со мной.

– Что заставило тебя отказаться от его помощи? Мне показалось, что вы с ним поладили.

– Я не стану отрицать, что нас влечет друг к другу, но он слишком опасный человек для совместной жизни, – прошептала Софи. – Я не могу ясно мыслить, когда он рядом со мной. Камерон, словно магнит, со страшной силой притягивает меня к себе, и мой внутренний компас выходит из строя.

– Может быть, твоему кораблю нужно поменять курс и тогда все встанет на свои места?

Софи стала задумчиво наматывать на палец поясок халата.

– Твой Энтони похож на яркую звезду, сияющую на небосклоне. Эта путеводная звезда помогает тебе преодолевать бурные волны бушующего житейского океана. Камерон – совсем другой, он непостоянный, подвижный, словно ртуть. – Софи судорожно вздохнула. – Он похож на вспышку молнии во время грозы.

– Бури и грозы бывают опасны, но они будоражат кровь, – заметила Джорджиана.

Софи невольно рассмеялась.

– О Господи, неужели я должна и тебе запретить читать романы? Одного ярого романтика в семье нам более чем достаточно.

Джорджиана усмехнулась, но ее лицо тут же снова приняло серьезное выражение.

– Знаешь, Софи, мы с Энтони обсуждали наше совместное будущее и сошлись на том, что ты не должна одна нести на своих плечах бремя заботы о семье. Как только мы с Энтони поженимся, папа и Пен переедут к нам, и ты получишь полную свободу…

– Давай поговорим об этом после твоей свадьбы, – перебила ее Софи и мысленно добавила: «Если эта свадьба вообще состоится». – А пока сосредоточимся на подготовке к торжеству. У нас еще масса дел.

– Хорошо, – согласилась Джорджиана. – Но знай, я хочу, чтобы ты бесстрашно следовала за своим компасом, куда бы он тебя ни вел – в незнакомые моря или в бушующий океан.

– В данный момент все мои мысли только о покупках, которые нам еще предстоит сделать в городе. – Софи обняла сестру. – А теперь иди спать, тебе нужно хорошенько отдохнуть. Завтра у нас много дел, это последний день нашего пребывания в Лондоне.

Джорджиана чмокнула ее в щеку и уже направилась было к двери, но тут ее взгляд упал на туалетный столик.

– Я и не знала, что ты взяла с собой мамины серьги, – сказала она, беря со столика маленькое фарфоровое блюдечко с серьгами. – Почему ты не надела их на званый вечер миссис Гриффин?

– Я… я забыла.

Джорджиана выгнула бровь.

– Ничего страшного. Знаешь, мне кажется, они прекрасно подойдут к твоему новому платью. Светлая кружевная отделка ворота будет гармонировать с их блеском.

Пламя свечи бросало отблески на матовые жемчужины серег.

– Какие они красивые, правда? Я так рада, что ты не стала продавать их. Я бы не рассталась с ними ни за какие деньги.

– Ты права. – Софи встала. – Спокойной ночи, Джорджи. Позади был трудный день, и я валюсь с ног.

Однако когда дверь за сестрой закрылась, Софи не тронулась с места. Она взяла со столика серьги и долго рассматривала их в мерцающем свете горящей свечи, любуясь отблеском золота. Затем, подчиняясь внезапному порыву, она вдела одну сережку в левое ухо, а вторую положила назад на фарфоровое блюдечко.

«Может быть, мне следует тоже распрощаться с осторожностью и стать пиратом? – подумала она, глядя на себя в зеркало. Слова Джорджианы произвели на нее странное действие. – Я поплыву на пиратском корабле к неведомым берегам навстречу увлекательным приключениям».

Серьга покачивалась в ее ухе, то исчезая в тени, то вновь поблескивая на свету.

– Может быть, Джорджи права, – произнесла вслух Софи, – и я превратила свою жизнь в рутину. Раньше я не боялась быть отважной и часто шла на риск.

Ей нравилось, когда волнение горячит кровь. Внезапно Софи почувствовала угрызения совести. Ее собственные прегрешения против общественной морали были куда серьезнее и скандальнее, чем проступок отца, совершенный по недомыслию. Однажды в солнечный летний день на мягком заливном лугу в Хайборн-Хилл она разомлела от зноя и выпитой бутылки пива, которую они украли из подвала лорда Уолкотта, и позволила Камерону больше, чем следовало бы… От его дерзких ласк у нее тогда кружилась голова.

Только чудом она сохранила девственность. Ей повезло, что их никто не видел в тот день, в противном случае репутация ее семьи была бы навеки погублена. В дальнейшем Софи часто вспоминала о том, как близко она подошла к краю пропасти, и клялась себе впредь в любой ситуации сохранять благоразумие.

«Вероятно, я боялась не только Камерона, но и саму себя, своих опасных порывов», – думала Софи.

Подойдя к окну, она прижалась горячим лбом к холодному стеклу, за которым стояла темнота. Туман окутывал палисадник. Тишину нарушало лишь пение соловья, доносившееся откуда-то из глубины кустов.

Закрыв глаза, Софи постаралась ни о чем не думать, и перед ее мысленным взором замелькали смутные видения – вспышки молнии, бушующее море, волны, с грохотом разбивающиеся о прибрежные скалы…

Тук, тук, тук – стучала кровь у нее в висках.

Но тут Софи вдруг поняла, что стук доносился не изнутри, а снаружи. Кто-то барабанил в стекло. Она открыла глаза и увидела прямо перед собой улыбающееся лицо – белоснежные зубы, черную шелковую повязку, по-пиратски закрывавшую лоб, влажные от дождя длинные волосы, поблескивавшую в ухе золотую серьгу.

Тук, тук, тук…

Софи открыла рот, собираясь закричать.

– Софи, открой окно, – благоразумно предупредил ее Камерон, – не то разразится скандал.

Подняв раму, она отступила в сторону и впустила его в комнату.

– Ты промок…

– На тебе почти ничего нет, – совсем не в такт ей ответил Камерон, и от его улыбки Софи бросило в дрожь.

– Именно поэтому тебе не следовало появляться здесь.

Камерон снял шляпу и стряхнул с нее капли дождя.

– Ты же знаешь, что я не следую правилам хорошего тона.

Его смех был похож на рокот далекого грома. В этот момент Софи не думала ни о каких правилах, она не могла отвести взгляд от губ Камерона, от его лица в мелких капельках дождя.

– Ты промок, – повторила она и, словно завороженная волшебной силой демона бури, потянулась к нему, чтобы осушить его лицо поцелуями.

– Ты раздета, – пробормотал Камерон и крепко прижал ее к себе.

Ее тонкий халат пропитался влагой от промокшей одежды Камерона, и по телу Софи забегали мурашки. Камерон был прав – на ней действительно почти ничего не было. Устав после трудного дня, Софи сбросила с себя перед сном всю одежду и накинула лишь тонкий пеньюар. И вот теперь сырая ткань прилипала к ее голому телу.

– Тебе не следовало приходить сюда.

– Ты это уже говорила. – Его глаза смеялись. – Но я же предупреждал тебя: я – не джентльмен. Вот джентльмен никогда не проник бы ночью в твою спальню. – Слегка отстранившись, он взглянул на ее грудь. – И джентльмен не стал бы сейчас разглядывать твои соблазнительные розовые выпуклости, просвечивающиеся сквозь ткань.

Софи поспешно скрестила руки на груди. Ее чувства пришли в смятение. Софи неудержимо влекло к Камерону, но она сопротивлялась своим желаниям. Дочь приходского священника не должна млеть, видя страсть в глазах мужчины.

Потупив взор, она взяла шаль и закуталась в нее.

– Шаль не прикрывает темный треугольничек у тебя между ног, – мягко сказал Камерон. – Но я обещаю не смотреть туда.

Софи бросило в жар, и это вывело ее из себя:

– Ты не будешь смотреть туда потому, что тебе придется сейчас же, цепляясь за плющ, спуститься на землю! Считаю до трех…

Камерон усмехнулся:

– И что будет потом?

– Потом я… я выкину тебя отсюда!

– Интересно, как ты это сделаешь? – Вместо того чтобы подойти к окну, Камерон приблизился к ней. – Одна графиня в Италии как-то пригрозила мне тем же самым. Насколько я помню, мы стали с ней бороться у красивого витого парапета балкона, откуда открывался великолепный вид на Тирренское море. Однако вскоре ее силы начали слабеть, и мы с ней, так сказать, прекратили военные действия.

– Ты неисправим! – бросила Софи.

Ее щеки стали пунцовыми, когда она представила страстную итальянку в объятиях Камерона.

– А ты очень красива.

От его вкрадчивого голоса руки Софи покрылись гусиной кожей.

– Вовсе нет, – смущенно пробормотала она, кутаясь в шаль. Софи запретила себе даже думать о ласках Камерона, который, на ее взгляд, был отъявленным мерзавцем. – Вот Джорджи – действительно настоящая красавица, а я по сравнению с ней простушка.

Камерон промолчал. Он все также пристально смотрел на Софи из-под густых длинных ресниц.

Софи почувствовала, как увлажнилась ложбинка между грудей и эта влажность спустилась ниже, ниже… Она тряхнула головой, чтобы немного прийти в себя.

– Я ничего не понимаю… Еще раз спрашиваю тебя, зачем ты пришел?

– Потому что в прошлый раз, когда ты отвергла меня, я надолго исчез из твоей жизни.

Софи вдруг стало трудно дышать.

– Ты была вправе так поступить, – продолжал Камерон. – Мое предложение бежать в Шотландию было поспешным и опрометчивым. – Камерон горько усмехнулся. – Я был нищим ублюдком, без перспектив, без будущего. С моей стороны было верхом эгоизма ожидать, что ты безропотно вверишь в мои руки свою судьбу.

– Все не так просто, Кэм, – проговорила Софи, избегая смотреть ему в глаза. – Я не могла бросить близких. Мои сестры были еще маленькими. После смерти мамы отец сильно изменился. Он и до этого был замкнут в своем тесном мирке, а когда ее не стало, ушел в себя.

– Да, жизнь – дело непростое.

Прозвучавшая ирония в его голосе задела Софи за живое.

– Ты мог тогда хотя бы попрощаться со мной.

– Нет, не мог. Я должен был спешно уехать, у меня не было другого выхода, иначе я оказался бы на виселице.

– Что?! – ахнула Софи. – Ты можешь наконец все спокойно объяснить?

– Уолкотт решил расправиться со мной. Понимаешь, в конюшне, на заднем дворе «Королевской короны», я наткнулся на одного из его гостей. Тот избивал трактирщицу, которая справедливо требовала от него заплатить за выпивку, а он отказался это делать. Поэтому я отнял у него кошелек и отдал его девушке, после чего этот тип побежал к Уолкотту и нажаловался на меня, сказав, что я его ограбил.

– И лорд Уолкотт, конечно же, поверил своему приятелю?

– Ты еще спрашиваешь! Мой единокровный брат всегда ненавидел меня. То, что его высокородный всесильный отец зачал ребенка с женщиной из простонародья без имени и денег, всегда считалось пятном на репутации семьи лорда Уолкотта. Этого позора он не мог вынести.

– О, Кэм, я не знала об этом…

– Уолкотт умеет хранить грязные секреты своей семейки. Он вызвал меня в усадьбу и заявил, что обвинит меня в грабеже и добьется для меня смертной казни за это преступление. Тогда я одним ударом свалил его с ног и выгреб все деньги из ящика письменного стола. Сумма была довольно крупной. После этого я ушел. Как видишь, я не колеблясь встал на путь порока. – Камерон с беспечным видом пожал плечами. – Этот высокомерный ублюдок не стал поднимать шум в нашей деревне, но пустил по моему следу сыщиков с Боу-стрит.

– Но ты же был тогда еще совсем мальчишкой. Как ты выжил?

– Я быстро научился быть жестче и хитрее своих преследователей, – ответил Камерон, убирая со лба влажные пряди волос. – Но хватит о прошлом, Софи. Я пришел, чтобы поговорить о настоящем.

Софи стояла перед ним, не смея поднять глаз.

– Ты не можешь одна противостоять таким людям, как Дадли и Мортон, – продолжал он. – Тебе нужна моя помощь.

– Нет, я не хочу вовлекать тебя в это дело, – возразила она. – Это слишком опасно. Дадли и Мортон – приятели маркиза, а у него, как ты сам только что признался, зуб на тебя.

Камерон раскатисто рассмеялся.

– Моя дорогая Софи, это дело для меня – детские игрушки по сравнению с теми опасностями, с которыми я сталкивался в жизни. Так, например, пару лет назад мне пришлось противостоять банде фламандцев. Они калечили всех, кто ступал на их территорию. Тем не менее я положил глаз на одно полотно Боттичелли, которое мне не хотелось упускать. И тогда я дождался темной грозовой ночи и пробрался к замку, в котором оно висело. – Камерон взглянул на окно. – Окна в замке были выше, чем эти, а крыши островерхих башенок не приспособлены для лазания по ним. К счастью, я хорошо держу равновесие и прекрасно балансирую. Те, что гнались за мной, не могли похвастаться тем же. – Он протянул руку и стал наматывать на пальцы бахрому ее шали. – Вот видишь, опасность никогда не пугала и не останавливала меня.

Когда он подошел ближе, пульс Софи участился.

– А тебя? – спросил Камерон, и его дыхание обожгло ее щеку. – Признайся, что глубоко в душе ты тоже никогда не боялась опасностей. Вспомни все наши приключения, тот риск, которому мы подвергались.

– Ты переоцениваешь мою отвагу. Наши приключения были юношескими шалостями. Но в жизни я всегда веду себя осторожно и осмотрительно.

– Ты только так говоришь, но на самом деле ты другая.

Он распахнул шаль и положил ладонь на ее грудь. Софи замерла.

– Да, ты старалась быть образцом здравого смысла и, словно голос разума, останавливала меня, не давала моим эмоциям выйти из-под контроля. Но не надо отрицать того, что в тебе живет дерзкий дух, в тебе живут страсти.

Камерон нагнул голову, и Софи судорожно вздохнула, когда его язык коснулся ее соска сквозь тонкую ткань халата.

– В тебе бушуют желания, ты испытываешь физическое влечение, – пробормотал он, не отрываясь от нее.

Судорога пробежала по телу Софи.

– Но это неправильно! Это порочно!

– Это очень даже правильно, – возразил Камерон, продолжая свое нескромное действо.

– Моя тетушка… мой дядя… – пролепетала она.

– Они спят в другом крыле дома.

– Кэм…

– Молчи, дорогая. Ничего не говори, ни о чем не думай, только наслаждайся.

У Софи кружилась голова, и, чтобы удержаться на ногах, она вцепилась в плечи Камерона.

– Ты помнишь тот день в Хайборн-Хилл? – спросил Камерон, подняв голову. – Солнце было похоже на растопленный мед, трава блестела, как чистое золото, и ты воспламенилась от одного моего прикосновения.

Между ног тогда стало горячо и влажно. Всего лишь раз в жизни она подчинилась голосу страсти и пошла на поводу у своих желаний. И тот момент навсегда запечатлелся в ее душе.

– Да, – прошептала Софи, как будто отвечая на его невысказанную просьбу или мольбу. – Да…

– Раздвинь ноги, Софи, – целуя ее, произнес Камерон. – Пожалуйста.

Она подчинилась.

Застонав, Камерон сунул руку в разрез пеньюара, и его рука скользнула вниз, пальцы раздвинули складки кожи и стали ласкать самое потаенное местечко ее тела. Софи прижалась лицом к его груди, стараясь подавить рвущийся из груди крик.

– Софи… – прошептал Камерон, – Солнечный Лучик…

Волны удовольствия накатывали на нее. Она запрокинула голову, видя как сквозь туман мерцающее пламя свечи и смутно слыша дождь, барабанивший в окна.

«Можно ли умереть от экстаза?» – подумала Софи, погружаясь в полузабытье.

Через некоторое время у нее вырвался хриплый крик, и, получив разрядку, ее тело обмякло. Камерон прижал Софи к груди, дожидаясь, когда она придет в себя. Они оба тяжело дышали.

– О боже, еще немного, и я потеряю контроль над собой… Больше всего на свете мне хочется сейчас зарыться в твою теплую плоть. Но впервые в жизни я попытаюсь поступить благородно.

Он отступил от нее, и у Софи возникло чувство разочарования и потери.

– О, Кэм, – тронув его за рукав, пробормотала она, – ты всегда поступаешь благородно, когда речь заходит о серьезных вещах.

– Нет, – возразил он и прижал ее руку к своему паху, – это не так.

Софи чувствовала, как пульсирует его плоть.

– Я не святой и не монах, – продолжал Камерон. – Я вел жизнь вора, крал деньги, драгоценности, предметы искусства, ласки красавиц.

Софи даже бровью не повела, слушая его.

– Не пытайся меня напугать.

– Я пугаю сам себя.

Некоторое время они стояли молча, а потом Камерон выпустил ее руку.

– Прости, я не собирался бесцеремонно лапать тебя, как похотливое животное, – проговорил он. – На меня что-то нашло, я сам не знаю, как это назвать. – Камерон усмехнулся. – Черной магией или происками дьявола.

У Софи было другое объяснение, но она не осмелилась высказать вслух свое мнение.

– Будет лучше, если я уйду, – пробормотал Камерон, пряча лицо в тени, – пока еще пламя страсти не спалило меня изнутри.

Он двинулся к окну. Софи хотелось, чтобы он остался, несмотря ни на что. Камерон поднял раму, и в комнату проник поток сырого ночного воздуха.

– Но это не последняя наша встреча, – полуобернувшись, произнес он. – Так случилось, что наши интересы совпадают, и мы можем объединиться в борьбе с Дадли и его приятелем Мортоном. Я не оставлю тебя одну перед лицом исходящей от них опасности.