Каменная корона, окруженная с трех сторон лесом, а с четвертой развалинами древнего города, покоилась на вершине холма. Над остатками некогда величественного замка, погребенного под землей, возвышался венец донжона. Говорили, что под камнями замка скрыты сокровища и логово для нежити. Говорили еще, что ветвистые тоннели, как реки, берущие исток из подземного озера, доходят до холодного северного моря и великих гор далекого юга.

На третий день месяца авриля, в час, когда вечер готов был сменить день и полная луна мерцала в темном небе, одинокая странница пробиралась среди развалин. На ней была льняная туника, кожаные гетры и сапоги со шнуровкой до колен — одежду людской расы она носила только в чужой стране. С посохом в руке и котомкой на поясе, женщина шла, будто наизусть знала каждый камень.

Руины крепости лежали на ровном склоне, простиравшемся от берегов узкой реки и вверх, до противоположной невысокой городской стены, заросшей дерном. С другой стороны начинался лес. За стволами поваленных деревьев и выжженными перед весенним севом ячменными полями, на противоположном берегу реки в деревне светился одинокий огонек.

Перед тем как ступить за дальнюю стену, путница немного задержалась. Сбросила капюшон. Ее белые волосы сияли. Она сунула руку в котомку и достала лоскут рваной ткани, окрашенный чем-то красным. И бросила его на землю с таким видом, будто освобождалась от сковывавшей ее силы. Ступила под каменную сень, ощутив варварскую красоту и величие развалин. Но вдруг остановилась и прислушалась. Выругалась про себя. Она колебалась, и мгновения оказалось достаточно, чтобы подоспевший всадник ее заметил.

Темнело, но молодые глаза могли увидеть ее светлые волосы в любой тьме.

— Алия, любимая! — крикнул он. И отчаянно погнал лошадь вперед. Следом появились другие всадники. Он задержался, пропустив людей с факелами вперед. Вожжи юноша держал одной рукой, а другой прижимал к груди сверток из ткани.

Бросив взгляд на ношу, женщина вздрогнула. Обет, данный по людскому летоисчислению многие годы назад, казался теперь опрометчивым и нелепым. Тогда она выступила на Совете и говорила смело, но не могла знать, что ждет ее в мире людей.

Ее взгляд упал на знамя. Человек в черно-золотом кафтане, с лицом, покрытым боевыми шрамами, догнал молодого принца. Уверенно сидя в седле, он держал флаг с изображением дракона. То был символ преторианцев, защищавших наследника трона и расширявших королевство: свернувшийся черный дракон и созвездие из семи бриллиантовых звезд на золотом поле вокруг драконьего силуэта. Она в последний раз всмотрелась в этот символ, чтобы запомнить его значение: звездная корона повелителя полузабытой империи, ныне стершейся из памяти человеческого мира, но провидением предназначенной к воскресению. Вот ради чего принесла она жертву.

Это колебание вселило в юного принца надежду, и он подъехал к ней. Факелы его спутников отбрасывали блики на руины, и пламя окружало ее, словно тюремная стена.

— Зачем ты преследуешь меня? Ты же знаешь, я хочу уйти.

— Как же ты можешь? — спросил он тоном ребенка, которого родители оставили одного. Он был молод, восемнадцати лет по календарю здешнего мира. С усилием придав лицу надменное выражение, попытался заговорить другим тоном: — Ты должна остаться, пока нашему сыну не исполнится год или два. Чтобы знать, как он живет и растет.

— Ни одна из известных болезней не коснется его, и ни одна рана, нанесенная смертным, не погубит его, — ответила она, не задумываясь.

Пророчество, как дуновение ветра в лесу, пронеслось среди собравшихся солдат, переданное от стоявших вблизи и слышавших его теми, кто находился дальше. Воин со шрамами поравнялся с юношей, и знамя с драконом коснулось руки молодого принца.

В этот момент сверток зашевелился. Младенец проснулся. Она увидела черную копну волос, крошечное личико и яркие изумрудные глаза, его кожу, отливавшую бронзой и так не схожую с северной бледностью северянина даже там, где кожа принца загрубела от ветра и скупого северного солнца. Дитя дотянулось до драконьего знамени и слабо, по-детски попыталось ухватиться за него. Позднее присутствовавшие толковали предзнаменование так: бастард, рожденный женщиной нечеловеческой расы, уже тогда, двух месяцев от роду, предчувствовал свою судьбу.

Принц отвернулся, не желая этого видеть. Бережно передал ребенка старому солдату, которому пришлось отдать знамя в другие руки. Жестом приказал людям отойти и посмотрел женщине в лицо:

— Тебя не интересует твой ребенок?

Она не смотрела на солдата с младенцем, направившего лошадь по менее каменистой узкой полосе земли.

— Он больше не мой.

— Как ты можешь так говорить? Это самое красивое дитя из всех, что я видел!

— Только потому, что он твой.

— И твой тоже!

— Не мой! Я носила его внутри себя, дала ему жизнь и при родах пролила столько крови, что хватило бы затопить поля вокруг той деревни! Он не мой и никогда не должен был быть моим. Оставь меня, Генри. — Она произносила его имя на салийский манер. — Я никогда не обещала тебе ничего, кроме ребенка. Позволь мне уйти с миром.

Молодой человек долго не мог ничего ответить. Он еще не научился владеть выражением своего лица, скрывая чувства. И глядя на него, она заранее знала, что он хочет сказать и что сейчас скажет. Когда они встретились год назад, с его языка слетало все, что было на уме. Теперь, став наследником трона, он пытался сначала думать, потом говорить.

— Не хочу, чтобы ты уходила, — произнес он наконец. — Заклинаю тебя святыми, Алия, останься со мной.

— Алия — не мое имя, Генри. Это ты меня так называешь.

— Тебе еще нельзя идти. Сразу после родов…

— Мне уже лучше.

— Зачем же ты пришла ко мне? Ты совсем не любила меня, да? — с дрожью в голосе он произнес последние слова, но спустя мгновение взял себя в руки, и лицо его превратилось в каменную маску. «Это, — подумала она, — будет одной из его постоянных личин, когда он станет королем».

Она хотела сказать ему правду, ведь он не был ей неприятен. Он был молод. Маленький птенец, обладающий силой, умом, статью и гордостью.

Но право на искренние слова им не принадлежало. Один не должен был их произносить, а другой — слышать. Юноша мог стать королем, но пока оставался пешкой в руках сил, куда более могущественных, чем даже те, которыми он будет наделен, когда подчинит себе два королевства. Они оба были пешками, и это сближало их. Она потянулась и, поцеловав его в губы, солгала:

— Ничто человеческое мне не чуждо, но долг велит быть в другом месте. — Последнее, во всяком случае, было правдой…

Она не могла больше его видеть и слышать. Не могла больше оставаться в его мире. Это было слишком тяжко для нее и отняло много сил. Она в последний раз коснулась лежавшего на земле клочка окровавленной ткани и простыней, на которых рожала. Кусок материи, как и связь с ребенком, которую он символизировал, — последнее, что держало ее здесь. Она разжала пальцы, и тряпица упала на землю.

Когда он встал на колени, женщина перебиралась через последнюю обрушенную стену. Он поднялся, чтобы позвать ее в последний раз, но не преследовать. Она уже не слышала его голоса, только отдалявшийся звук военной песни, которую затянули, прощаясь с ней, солдаты, долетал до ее слуха.

Внутренним взором коснулась она камня ветра, камня света, камня крови, воды, огня, других камней. Здесь, в человеческом мире, чтобы дотронуться до сердца каждой вещи, найти и управлять ее сутью, приходилось искать щели между барьерами Силы, построенными человеческими магами. Эти невежды вечно создавали то, природы чего не знали, а затем пытались и управлять созданным. Но, как только она вошла в пределы каменного кольца, неумело созданные сущности рухнули. Она подняла руку. Легкая дымка скрыла ее от посторонних взглядов.

Над ней, не исчезая в тумане, светили звезды. Она всмотрелась в их строй, призвала их Силу и отдала ее камням. Камни один за другим пели райскую песнь. Она воззвала к сердцу родной земли и была услышана: в тумане открылся портал, не похожий на обычные магические проходы, напоминавшие двери или едва заметное мерцание воздуха. Портал напоминал арку, увитую виноградом. Она почувствовала, что за спиной пошел снег, и ощутила холодное дуновение ветра. Без колебания шагнула вперед, оставляя мир людей.

Принц Генрих, наследник королевств Вендар и Варре, смотрел, как Алия удаляется в сторону каменного кольца. Он оцепенел. Когда поднялся волшебный туман, он сжал в руке злосчастный клочок ткани. Клочок ткани, пропитанный ее кровью.

Трое солдат стояли за ним, держа факелы, чтобы отогнать туман, окутавший разрушенную крепость. Свет вспыхивал посреди каменного кольца. Холодный ветер жалил губы. Хлопья снега кружились, подгоняемые порывами ветра, и таяли на сапогах. Туман клубился среди камней.

— Должны ли мы подняться и отыскать ее, господин? — спросил слуга.

— Нет. Ее больше нет.

Он спрятал тряпицу на поясе и приказал привести лошадь. Взял ребенка на руки и, сопровождаемый свитой, двинулся с холма. Ребенок не плакал, он смотрел куда-то в небо, или на отца, или на знамя с драконом. Кто теперь это скажет?

Ветер со стороны камней усиливался. Туман вслед за людьми спустился с холма и поглотил лунный свет. Пешие вели лошадей под уздцы. Перекликались, сохраняя дистанцию по звуку голоса.

— Без этой женщины тебе будет лучше, — вдруг обратился к принцу старый солдат тоном человека, имеющего право давать советы. — Церковь никогда бы ее не приняла. Она обладала нечеловеческой силой. Силой, с которой лучше не иметь дела, господин.

Флаг с силуэтом дракона безвольно повис под тяжестью тумана, будто чуждая, нездешняя сила и в самом деле не хотела, чтобы он развевался над этой землей. Принц не ответил своему старому воспитателю. Он смотрел на огонь факела, который несли перед ним. Кольцо из семи огней. Свет, сжигающий и побеждающий тоску. Наблюдатели вглядывались в туман, поднимавшийся из огромного куска обсидиана. Их лица скрывал мрак. В дымке тумана виднелись неясные фигуры, постепенно превратившиеся в изображение молодого рыцаря с ребенком на руках, окруженного преданными слугами. Они медленно двигались через крепость, которая виделась им не руинами, а призраком настоящей крепости, бывшей здесь раньше. В тумане люди шли сквозь стены, словно сквозь пустоту. Стены и были пустотой, и только память смотревших воссоздавала фантомы прошлого.

— Мы должны лишить ребенка жизни, — вымолвил один из наблюдателей, как только туман исчез, потонув в черном обсидиане. На камне остались блеклые силуэты принца и свиты.

— Его стерегут, — ответил второй.

— Наш долг хотя бы попытаться. Иначе жизни лишится весь мир.

Главный из смотревших повернулся к остальным. Все замерли в тяжелом молчании.

— Мудрый помышляет не только о разрушении. — Говорила глубоким и сильным голосом женщина. — На этом пути достаточно развалин. Руин наших крепостей, надежд и Тьмы.

— Что же тогда? — спросил тот, кто заговорил сначала. Он нервно пожал плечами, и отражения свечей сверкнули в его белых волосах.

— Как Враг отвращает верных от Тропы Света в Бездну, так и неверующим можно помочь отступить от лжи, дабы могли они лицезреть Покои Света. Сила, данная несмышленому ребенку, должна быть повержена нашей Силой.

— У нас преимущество, — сказал второй. — Мы знаем о существовании наших противников. Они о нашем — нет.

— Или мы думаем, что нет, — бросил первый. Непреклонный, он опустился на свое место. Человек действия, не привыкший молчать.

— Вверим себя Владычице, — сказала женщина.

Все согласно кивнули. Их освещало мерцание свечей, огоньки которых отражались от поверхности обсидианового алтаря. В небе светились звезды и круглый диск луны. Огромные тени окружали их. Ветер свистел в пустых пространствах зданий, не видимых глазу, но ощущаемых всеми. Последние остатки великой империи, давно преданной огню и мечу, крови и магии… Полуразрушенный город обрывался у берега моря, словно срезанный ножом. Прибой гневно шипел, откатываясь от развалин. Песчаные вихри, похожие на языки ночных тварей, поднятые порывами ветра, шевелили полы мантий сидевших.

Одна из смотревших в алтарь вздрогнула и сильнее натянула капюшон.

— Бесплодная затея, — сказала она, — они сильнее, чем мы. И здесь, и в своей стране.

— Тогда… Нам остается стать сильнее, чем они, — ответила первая женщина.

Слушали ее, молча ожидая продолжения.

— Я принесу эту жертву, — продолжила она. — Я одна. Они хотят разъединить мир людей, мы же стремимся приблизить его к Покоям Света. Если они забросили туда одного из своих, мы сделаем то же. Иначе не победить.

Один за другим все склоняли головы. Все, кроме светловолосого мужчины. Он положил руку ей на плечо и сказал:

— Ты не будешь одна.

С этим тоже согласились молча. Тишина, не выдержав напряжения, эхом заметалась внутри развалин города, мрачного и пустынного, среди призрачных стен и видений былого величия. Всюду на улицах завывал сильный ветер, разбиваясь о камни, песчинка за песчинкой разрушая на стенах древние фрески. Там, где стены подходили к берегу, где невидимое лезвие обрезало руины, тень древнего города отражалась в волнах. Тень города, память о котором однажды… не на время спряталась в море, а ушла навсегда.

Звезды смотрели с небес. Семь огней, расположенных кольцом, освещали обсидиановый алтарь. В его черной глубине все еще виднелось каменное кольцо на далеком северном холме. Горели факелы, зажженные свитой принца. Горели и уходили в никуда, вместе с воинами скрываясь из виду.