Субботний вечер прошел куда веселее, чем я предполагала. Деревенский паб гудел, как улей, и снаружи казалось, что стены пульсируют. Мы с Алексом протолкнулись к переполненному прокуренному бару, и стало ясно, что собралась вся деревня. Большинство гостей нарядились в дурацкие шляпы, украшенные омелой, остролистом и мишурой, и все без исключения были настроены лишь на одно: оторваться по полной и напиться до поросячьего визга. Пропади все пропадом, думала я, решительно протискиваясь сквозь веселую толпу. Сегодня Рождество, я в первый раз за столько недель вышла в люди (поздние походы в супермаркет не в счет), и я слишком молода, чтобы держать свет под спудом. И еще меня грело более-менее уверенное чувство, что впервые за долгое время я выгляжу если не шикарно, то, по крайней мере, опрятно и платежеспособно. Недаром же близняшки хлопали в ладоши, охали и ахали, сидя на моей кровати и глядя, как я одеваюсь.

И мой кавалер принарядился на славу. При взгляде на потертый коричневый кожаный пиджак, облегающий крепкие широкие плечи, рыжеватые кудри, соблазнительно падающие на воротник, и гипнотические зеленые глаза вкупе с фатальной сексуальной улыбкой хищника все местные Люсинды и Софии с ленточками в волосах и горнолыжным загаром стали пускать слюнки над своими сладкими коктейлями, потянулись за «Мальборо Лайтс», поправили челки и, наконец, расступились, как Красное море, когда мы подошли к бару.

Впервые за очень долгое время я почувствовала, что оказалась в нужном месте в нужное время с нужным человеком. Так что же мне мешает? – подумала я, поправляя свежевымытые светлые локоны вслед прочим Люсиндам. Я еще не забыла, как это бывает. О да, я все еще умею кокетничать и влюбляться, не так уж я стара, могу вспомнить, как это делается! Если постараться, конечно. Думаю, вспомню.

Миновав строй огорченных охотниц за мужьями, мы очутились у края бара бок о бок с самыми горькими пьяницами.

– Джин-тоник? – спросил Алекс.

– Да, пожалуйста.

– Может, хочешь поужинать? – Он усмехнулся. – Слышал, здесь неплохо готовят.

– Нет, спасибо. Забавно, но я не могу видеть собственную еду после того, как целый день готовила.

Я помахала Бобу, с трудом разглядев его за стойкой.

– Тушеная оленина нарасхват, Рози! – крикнул он. – Никак не наедятся! – (Кое-кто из гостей ресторана обернулся и поднял бокал в знак согласия.) – Правда, пришлось прогнать одного наглого козла, – продолжал Боб, разливая пиво. – Он сказал, что еда здесь не хуже, чем в каком-то речном кафе, и я ответил, что наша кормежка лучше, чем в любой чертовой прибрежной забегаловке, и пусть идет в свое кафе, если хочет! Правда, оссобуки не хватает, в следующий раз сделай два противня.

Он поспешил обслужить посетителя, Алекс подошел к стойке, и тут я поняла, что меня окружили краснолицые пьяные фермеры, заливающие свои толстые багровые шеи крепким темным пивом и прижимающие поллитровые кружки к огромным животам. Никто и не собирался отступить в сторону, чтобы я могла пройти вслед за Алексом: они в открытую пялились и нарочно загораживали проход, чтобы рассмотреть меня получше. Жирный рабочий, у которого штаны были натянуты до самых подмышек, склонил ко мне свою огромную пивную рожу.

– Молодой ветеринар решил вывести тебя на люди, а? Вот кошка и попала в голубятню. Мы знали, что он на тебя запал, но теперь, когда ты явилась сюда с ним, народ пойдет чесать языками!

– Он любит хорошеньких, этот парень, но ему только красоток подавай! Такой уж он разборчивый!

– Неужели? В таком случае, я польщена.

– Еще бы. Здесь полно симпатичных пташек. Такой парень, как он, вообще мог бы из кровати не вылезать. Только погляди на тех крошек: вылупились, как овцы. Черт, будь я помоложе, я бы и сам кое-кого из них подцепил, но ты им не чета, детка. У твоего ветеринара голова на месте.

– Закрой свой большой грязный рот, Альберт Парсонс! – выругалась краснощекая дама слева от меня. Это была миссис Фэйрфакс из магазина. Она ударила его по плечу. – На что ей такая деревенщина, как ты? Он такой хороший парень, – призналась она, кивнув в сторону Алекса, который размахивал десяткой у стойки, пытаясь привлечь внимание бармена. – Но послушай моего совета, – она наклонилась и зашипела мне в ухо. – Не поддавайся ему. Пусть подождет. Сейчас девушки частенько продаются за дешево – взять хотя бы нашу Шарон, потаскушку жалкую, а толку? Полстаканчика бренди да пакетик чипсов, все, что ей достается! Ты подержись подольше, уточка. Пусть накормит тебя плотным ужином в «Берни Инн», и не стесняйся заказывать торт «Черный лес» и кофе с ликером. Такая красотка, как ты, должна заставлять мужчин ждать, и пусть подождут как миленькие. – Она ткнула меня в ягодицу. – Ты сидишь на золотой жиле, уточка, не вздумай забыть об этом!

– Спасибо большое, – невнятно промямлила я. – Буду иметь в виду.

Вернулся Алекс с коктейлями, застав конец разговора.

– Вот твои полстаканчика бренди и пакетик чипсов, уточка, – прошептал он, уводя меня от стойки. – А потом поехали ко мне.

– И не мечтай, парень! – Я захихикала. – Мне подавай «Черный лес», не меньше, и я бы с радостью опустила куда-нибудь свою золотую жилу. – Я оглядела бар. – Хотя шансов присесть у нас немного.

– Ни одного, в такой-то толпе. Хотя подожди, вон свободное место.

Мы стали проталкиваться к столику, но тут Алекс резко остановился. И обернулся.

– Ммм, нет. Планы поменялись. Думаю, лучше остаться здесь.

– Но почему мы не можем пойти туда? Там же пустой столик, разве нет?

– Да, но, к несчастью, за соседним столиком сидит Флора, а я у нее теперь не в почете.

– Флора?

– Моя бывшая.

– Что, правда? – Я с любопытством прищурилась у него за спиной и увидела красивую, слегка пухленькую девушку с длинными светлыми волосами, бросающую убийственные взгляды в нашем направлении. Впрочем, мы оказались под обстрелом далеко не одних этих прекрасных глаз.

– Неужели вся деревня следит за твоими любовными похождениями? – кивнула я в сторону бара, где миссис Фэйрфакс и ее товарки, склонив головы, улыбались, кивали и сплетничали, поглядывая на нас.

– Да все эти старые клюшки меня с пеленок знают. Они пытаются женить меня с тех пор, как мне восемнадцать стукнуло. Ждут не дождутся, когда можно будет стряхнуть с лучших платьев шарики от моли и смахнуть пыль со шляпок. Они шипят от тоски, когда я расстаюсь с какой-нибудь «невестой» вроде Флоры и вновь становлюсь Печальным Одиноким Холостяком.

– Знакомая ситуация. Моя мать начала разводить меня на шампанское и флердоранж, как только я достигла половой зрелости, и успокоилась, лишь когда я поплыла к алтарю в пене шелка-сырца. Ей было абсолютно наплевать, кто держал меня за руку, это мог быть хоть Бернард Мэннинг, ей было без разницы. – Я поморщилась.

– Так вот почему ты за него вышла? За Бернарда Мэннинга? Давление семьи?

– Возможно, но это меня не оправдывает. В основном я сама виновата, это я была идиоткой. Недостаточно тщательно изучила товар.

Он задумчиво потупился над пивной кружкой.

– Значит… для тебя это в каком-то роде облегчение?

– Ты имеешь в виду его смерть? – прямо спросила я.

– Ну, понимаешь, я просто подумал…

– Ну, я не плясала на его могиле и не напивалась шерри, если ты об этом.

– Нет, я не то имел в виду. Я просто подумал, что может, пора тебе честно разобраться в себе. В своих чувствах к нему. Мне кажется, что это лучший способ забыть обо всем этом, Рози.

– Возможно, в твоих словах что-то есть, – помедлив, ответила я.

Он поднял кружку и удержал мой взгляд поверх ее кромки.

– Хорошо. Давай за это и выпьем.

– За что?

– За честность.

Мы выпили, потом выпили еще, и, если честно, выпили мы в тот вечер немало. И еще танцевали – под музыку отвратительного оркестра в стиле разухабистого кантри, которая даже отдаленно не напоминала джаз. Но потная орущая толпа так разгорячилась, что мы не удержались, махнули рукой и принялись отплясывать под «Браун Шугарс» и «Нат Буш Сити Лимитс» вместе со всеми. Солист, энергичный толстячок лет сорока пяти, носил парик, который так и норовил сползти, пока его хозяин эротично терся о микрофон. Мы с Алексом расхохотались, и, должна признать, я почувствовала себя до нелепости, до абсурда юной. Почти беззаботной. Потом пошли медляки. Солист затянул «Леди в красном» таким дурным голосом, что весь танцпол решил помочь ему и заорал пьяным хором, похожим на собачий вой. Мы хватали друг друга за спины и хохотали до слез, но все же я чувствовала его руки на моей талии, чувствовала, как он гладит мою спину. И это было очень даже приятно.

Наконец, под звон аплодисментов, ансамбль отыграл последнюю песню, и мы вместе с остальными направились к двери. Только вот никто не собирался уходить. Пальто так и остались висеть на спинках стульев, народ закурил, а у стойки бара принялись наполнять целую тучу пивных кружек хотя давно пора было закрываться. Может, этот паб вообще не закрывается… минуточку, неужели это Эд Спайр, местный полицейский? Сидит в углу, приложившись к пивной кружке? К нему подошел деревенский фермер, поделиться важными новостями о телятах, а ко мне – пышная тетка в сплющенной шляпе, которая, похоже, была моей близкой знакомой, и поскольку я о ней слыхом не слыхивала, она тут же меня просветила.

– Ваша сестра живет неподалеку, рядом с «Тиггс Боттом»!

– Верно.

– Она замужем за Майлзом Хэмптоном, кузеном Билла Маркхэма!

– Точно.

– А вы снимаете тот коттедж в большом поместье, в котором американцы живут!

– Угу.

– Муж скульптор, Джосс Даберри. Знаменитость, его по телику показывали!

– Да.

– И у вас ребенок есть.

– Есть.

Так продолжалось долго. Очень долго. Я подумала, что если не вручить ей хрустальный кубок и не объявить ее победительницей конкурса «Кто знает все о Рози Медоуз», она так никогда и не остановится. Я кивала и благосклонно улыбалась, слушая, как она сообщает мне очередные подробности моей же жизни, и одновременно лихорадочно озираясь, чтобы найти Алекса и поймать его взгляд. Вместо этого я наткнулась на кое-кого еще.

– Майлз!

Сбежав от будущего автора моей биографии, я пробралась к зятю, который стоял, облокотившись о стену, с пивной кружкой в руках и с задумчивой полуулыбкой рассматривал меня.

– Что ты здесь делаешь?

– Это ближайший к нам паб, и меня иногда отпускают пропустить кружечку, если я хорошо себя вел. Тем более на Рождество.

– Филли здесь?

– Не говори глупостей, она скорее проткнет себя глаза иголками, чем явится на это сборище вульгарных простолюдинов. Нет, сегодня она занята: подстригает кусты и заворачивает подарки. Но я скажу, что видел тебя. – Он хитро посмотрел туда, где стоял Алекс. – Ей будет очень интересно.

– О боже, Майлз, умоляю, молчи! Если Филли узнает, то и мамочка узнает, а ты сам знаешь, что тогда будет.

Он садистски улыбнулся:

– Ах да, мамочка. Так и вижу, как она сидит у адресной книги со стаканчиком шерри в одной руке и телефоном в другой. Вооружена и смертельно опасна. Что дашь за молчание?

– Все, что у меня есть, честно. Мне и так придется завтра отгонять местных папарацци с порога. Проклятье, если б я знала, что иду выпить по рюмочке с пеннингтонским ответом Лайаму Гэллахеру осталась бы дома с томиком Джоанны Троллоп и чашкой горячего какао.

– Видишь ли, Алекс – практически единственный живой холостяк в этих краях, кто не ходит кругами и не разговаривает сам с собой. Естественно, все на него и нацелились.

– Только не я, понял?

– Уверена? А как вы пялились друг на друга на танцполе? Обжечься можно.

– Чертов шпион! – взорвалась я. – Майлз, сделай одолжение, держи свои наблюдения при себе. Не хочу, чтобы добрая половина Глостершира чесала языками…

– Алекс! Рад тебя видеть! – Майлз потянулся и пожал Алексу руку за моей спиной.

– Привет, Майлз, что-то я тебя не заметил.

– Он прятался, – сердито буркнула я. Двое мужчин принялись радушно хлопать друг друга по спине и махать руками: от пива разыгрался тестостерон. Мы немного поболтали, точнее покричали: народ орал пьяные рождественские песни во все горло. Но когда песнопения достигли критической звуковой отметки, Алекс вопросительно кивнул на дверь. Я с готовностью закивала в ответ, и мы втроем, толкаясь и пихаясь, преодолели последние несколько ярдов пути к свободе. И наконец оказались на приятном прохладном ночном воздухе.

– Уфф, слава богу, – вздохнул Майлз. – На всю жизнь святочным духом заразился. Спокойной ночи, Алекс. Увидимся утром в Рождество, Рози.

– Спокойной ночи! – крикнули мы ему вслед. Он зашагал к автостоянке.

Мы свернули в противоположном направлении и пошли по холму в сторону Фарлингса. С детьми сидела Вера – Марта отправилась веселиться с подружками. Я обещала принять вахту и остаться с детьми на ночь, когда вернусь из паба. Я запахнула пальто, подняв воротник от холода; ледяной ветер приятно пощипывал раскрасневшиеся щеки. Какое-то время мы шагали по снегу в тишине. Потом я улыбнулась Алексу:

– Ты знал, что все так будет, да?

– Как? – невинно произнес он.

– Я была как рыбка в аквариуме. Как будто меня выставили на всеобщее обозрение – я сама стала фирменным блюдом вечера. Никогда в жизни мне столько не подмигивали: я даже побаивалась, что кое-кто из них так и останется с нервным тиком.

– Я же тебе говорил, это не личный интерес, просто им скучно до отупения. А тут у эмоционально отсталого ветеринара и красивой молодой вдовушки из Лондона намечается роман – неудивительно, что они затаили дыхание. Хотя, возможно, они просто думают, что мне нужно потолстеть, и считают, что такая девушка, как ты, мне поможет.

У них появился шанс увидеть мыльную оперу, только в реальной жизни, понимаешь?

– Наверное, они совсем отчаялись, раз думают, что моя жизнь их развлечет. Жаль их разочаровывать.

– Значит ли это, что ты и меня разочаруешь?

– О чем ты?

Он глубже засунул руки в карманы и посмотрел на снег.

– Дело в том, что ты мне нравишься. Это не запрещено?

– Конечно, нет, – тихо проговорила я. Повисло молчание.

– Просто…

– Нет, позволь, я скажу, – прервал меня он. – Выслушай меня, прежде чем говорить, что еще слишком рано и ты не готова к серьезным отношениям и так далее. Дело в том, Рози, что ты первая девушка за долгое время, которую я… По правде говоря, последние несколько недель, когда я приходил в дом и находился рядом с тобой, были самыми счастливыми за долгое время.

– Я тоже счастлива, Алекс, – осторожно проговорила я. – Но это не значит, что я хочу… хочу опять ввязываться в отношения.

– Почему нет?

– Почему нет? Я только что похоронила мужа, вот почему.

– Это не считается.

– Что значит не считается? Еще как считается!

– Увы, нет. Ты же его не любила.

– Ну, в последний год нет, но…

– И в предыдущий год, и два года назад тоже нет.

– Замолчи, Алекс. Зачем ты лезешь мне в душу? Он исполнил мою просьбу, а может – приказ, и остаток пути мы проделали в молчании.

Уже стоя на ступеньках Фарлингса, я обернулась и посмотрела на него. Его глаза горели решимостью. Как будто продолжая только что смолкший разговор, он воскликнул с твердостью и нежностью в голосе, которые говорили лучше слов:

– Забудь о нем, Рози, забудь о той жизни, которая у тебя была. Попробуй жить по-другому. Попробуй быть счастливой, для разнообразия.

– Короче говоря, ты предлагаешь для разнообразия побыть с тобой. – Я вставила ключ в замок и сухо улыбнулась.

– Что, если и так? Неужели это так ужасно? По-твоему, это страшное преступление? Ты мне нравишься, я тебе уже говорил; неужели ты так и оставишь меня замерзать на этом ледяном пороге и не пригласишь на чашечку кофе?

– А, кофе. Эта старая отговорка! – Я проскользнула в дверь.

– Какая же ты недоверчивая, – усмехнулся он, следуя за мной. – Я же сказал, что ты мне нравишься, но не говорил, что влюблен по уши и хочу заняться с тобой умопомрачительным сексом на… О, привет, Вера.

– О, как хорошо, что вы вернулись.

Вера свернулась калачиком на диване у камина в холле, поскольку это была самая уютная комната в доме, и, к счастью, не расслышала последних слов Алекса. Она с дьявольской скоростью принялась сматывать вязанье.

– Я уж думала, вы никогда не придете, – проворчала она, сворачивая в трубочку «Семейный очаг» и запихивая его в авоську.

– Извини, Вера, мы попали в паб, который никогда не закрывается.

– Ладно, ничего страшного. Вам полезно иногда повеселиться, только вот мой начнет брюзжать, если я скоро не вернусь, да и пора поить его молоком с витаминами.

– Спасибо, что согласились прийти. Вы были правы, мне полезно выбраться из дома.

– Верно, птичка. Рада, что ты хорошо провела время. До скорого.

– Да, спасибо. Спокойной ночи.

Я открыла дверь, и, повозившись с пальто, шерстяной шапкой, перчатками и сумками с вязаньем, Вера удалилась.

В холле вдруг стало очень тихо, спокойно и пусто. Алекс бросил пальто на спинку стула и подошел к камину. Минуту постоял спиной ко мне, а потом повернулся и с мягкой улыбкой взглянул на меня.

Я подошла к елке, которую Марта с детьми украшали весь вечер. Поправила игрушку.

– Значит, кофе? – бодро проговорила я. По непонятной причине я вдруг занервничала.

– Нет, спасибо. Я заснуть не смогу.

– О! Ясно. Может, тогда виски?

– От виски я засыпаю.

– А!

Наши взгляды столкнулись с оглушительным треском.

– Иди сюда.

Я не двинулась, но его это не отпугнуло. Две секунды и два шага спустя он преодолел персидский ковер и оказался в моем углу комнаты. В следующую секунду я очутилась в его объятиях.

– Послушай, Алекс, дело в том, что я не уверена, что готова к… мммммм!

Он опрокинул меня назад, как в танго, да так что спина чуть не сломалась; прижался губами к моему рту. Голова у меня ткнулась прямо в елку, иголки сыпались в нос. Прошло немало времени, прежде чем я вынырнула на поверхность, и к тому моменту я уже начала задыхаться. Меня давно так не целовали, и какой-то кусочек моего сердца, увядший и заплатанный, стал распускаться и вспоминать. Передо мной заплясали цветные рождественские огоньки, но глаза Алекса излучали больше энергии, чем все они вместе взятые. Сопротивляться будет сложно.

– Так вот, послушай, Алекс, давай не будем торопиться, ладно? Давай… уууупс!

Проклятье, теперь он опрокинул меня на диван – видно, недаром тренировался укладывать беременных овец на землю! Он опутал меня шелковыми сетями так, что я не могла пошевелиться и тонула в одном долгом завораживающем поцелуе за другим. Они сменяли друг друга беспрерывно, и самое ужасное – я теперь не только не сопротивлялась, а вроде как была с ним заодно. Пусть это было мне не по душе, но, сдается мне, что душа тут ни при чем; чем дольше это продолжалось, тем больше я втягивалась. О боже, неужели я вот так сдамся, без борьбы? Нет, нет, я начну бороться опять, через минутку, в отчаянии подумала я. Сейчас вот наберусь сил, выиграю время, и через минутку…

– Аааа! – завизжала я, когда его рука тайком пробралась ко мне под свитер. – Алекс, подожди! Я правда думаю…

– Ты слишком много думаешь, любовь моя… послушай старину Алекса… вот, так-то лучше… а теперь вот так… угу… Боже, какая же ты красавица, уму непостижимо, ты просто умопомрачительна…

Вот тут я и сломалась, тут я и сдалась. Возможно, когда-то, в туманном темном прошлом кто-то и называл меня красавицей, но это было в эпоху оледенения. Еще до Гарри и до двоеженца Руперта. Так давно, что и вспомнить трудно; но умопомрачительно красивой меня не называли никогда. И потом надо еще добавить, что это уму непостижимо! В самом деле. Я бы вспомнила. Так вот, теперь я стала в его руках как пластилин. Поплыла по течению. Сдерживаемые, засохшие, выдохшиеся эмоции последних лет взорвались – бах! – вместе с бретелькой моего лифчика. Над его головой мерцали елочные гирлянды, поблескивала мишура и кружились игрушки, но, когда я зажмурилась, перед моими глазами появились два качающихся рядом пурпурных шара. Мне не хотелось портить момент грязными ассоциациями, и я расслабилась и стала получать удовольствие, ведь в любом случае теперь уже поздно строить из себя овечку, не так ли? Он приступил к штурму, маршируя по равнинам, вступая в предгорья, только вот… Боже мой! Как же так! Нельзя же заниматься этим прямо здесь, в прихожей, когда дети спят наверху! Что, если они спустятся вниз?

– Нет! – крикнула я, резко выпрямляясь. А потом: – Мврмвмвмрввммм! – Но он снова пришпилил меня к дивану, заткнув рот губами.

Только на этот раз он не шутил. Хотя я с ним боролась, он ничего не замечал; к тому же он был сильнее. Вообще-то, он был такой огромный и так навалился на меня, что я подумала, что задыхаюсь, и не слышала ничего, кроме рева его горячего дыхания в ушах. Не слышала, как на улице заскрипели по гравию шины. Как хлопнула дверца машины и по снегу захрустели шаги. Как кто-то поднялся по ступенькам и повернул ключ в замке. Как открылась входная дверь. Я лишь почувствовала, как ветер внезапно и резко подул на лицо и голый живот. Голова Алекса отдернулась. За его спиной, в дверном проеме, в длинном пальто и с каменным лицом стоял Джосс. Рядом с ним, в облаке кашемира верблюжьего цвета, раскрыв оленьи глаза и пылающие алые губы, стояло самое прекрасное темноволосое существо, какое я только видела в жизни.