Прошло несколько дней, и меня постиг еще один удар. Позвонил Боб – сказать, что дает мне отставку.

– Прости, Рози, это все моя миссус. Говорит, тебе придется уволиться. Видишь ли, гости перестали есть, и ей не нравится, что ты сама никогда не притрагиваешься к своей еде. Все время талдычит, что ты неизвестно где закупаешь продукты… Что я могу поделать, уточка? – Он был явно расстроен.

– Ничего, Боб. Я уволюсь по-тихому.

Как и у большинства шумных, темпераментных мужчин, у Боба за спиной стояла прозорливая маленькая женщина, и он крепко попал ей под каблук.

Так что я опять осталась без работы, но в глобальном смысле это не казалось мне такой уж катастрофой. Жизнь шла своим чередом. Джосс и Аннабел еще не приехали. Марта опять взяла бразды правления в свои руки, и дети пошли в школу. Марта отвела девочек, но в тот день, когда должен был уехать Тоби, прибежала ко мне в коттедж, бледная и заплаканная.

– Бедный парень! Как им только в голову взбрело отправить его в интернат!

Я вздохнула, потянулась за пальто и вручила ей Айво.

– Ладно, Марта, я сама ему отвезу.

– Правда, Рози? Думаю, с тобой ему будет лучше. И вот спустя полчаса я везла бледного, но никак не выдававшего своих эмоций Тоби к огромной готической постройке, стоявшей на просторных семидесяти акрах земли, которая должна была стать его домом на следующие пять лет.

Мы медленно ехали по длинной, усыпанной гравием дорожке. Я припарковалась, Тоби молча вышел. Мы вместе поднялись по каменным ступенькам, прошли через открытую дверь и оказались в холле, выложенном плитами, где нас и ждала приемная комиссия. Мистер Арчер, директор со стальным взглядом, но явно доброй душой, просиял, бросился нам навстречу и так горячо захлопал Тоби по спине, что с бедного ребенка слетела кепка. Рядом суетилась жена директора в костюме-двойке и жемчугах. Ей тоже хотелось нам угодить, и, сжав мою руку обеими своими ладонями, она как-то странно присела: в какой-то ужасный момент мне показалось, будто она сделала реверанс. Вообще-то, они были очень милые, хоть и вели себя немного подобострастно. Но при плате в две тысячи фунтов за семестр разве можно их в этом винить?

Я крепко обняла Тоби, но он был как каменная статуя. Он даже не поцеловал меня на прощание: только повернулся с каменным лицом и прошагал по коридору рядом со своим новым директором, как заключенный, идущий на казнь. Я вышла со сдавленным сердцем, надеясь, даже притворяясь уверенной в том, что он будет счастлив, но прекрасно понимая, что все шансы были против него.

Усталая, я вернулась домой и затаилась. Кроме Марты и Веры, не виделась ни с кем. Обе, как обычно, преданно меня поддерживали, уверяя, что они ни слова не сболтнули никому в деревне, а старые сплетницы пронюхали обо всем от брата миссис Фэйрфакс, который служит сержантом в полицейском подразделении Сайренсестера и «мутехвост еще тот». Вера выразила свое негодование по поводу поведения ее подруг и призналась, что, по правде, у многих из них «такие скелеты в шкафу, что и не снилось, и они просто куча чертовых лицемерок!» Она пообещала поведать мне о них пару гадостей, но мне это не помогло.

Я не ходила за покупками в деревню, а ездила за город, в «Уэйтроуз», где меня никто не мог узнать. Большую часть времени я проводила в одиночестве, в коттедже, вместе с Айво. Поступил еще один ободряющий звонок от мистера Мендельсона («я сделал все возможное»), который сообщил, что потратил непомерное количество времени, показывая миллионам людей мои лондонские дома, но никто так на них и не позарился. Супер. Отличные новости. И все это время мне безумно хотелось, чтобы Джосс вернулся; чтобы он посмотрел на происходящее здравым, разумным взглядом, как обычно. Но Джосс был в Италии, и его нельзя было беспокоить. Все, что ему хотелось знать, – что домашний очаг пылает ярко и дети в порядке. В первый день он позвонил и спросил, как все прошло в полицейском участке. Я ответила, что все нормально и мне задали всего лишь пару рутинных вопросов. На том и порешили. Меня так и подмывало выпалить: «Возвращайся, они думают, что я виновата, и меня повесят, черт возьми!» Но я так ничего и не сказала.

И все же меня не покидала мысль, что, несмотря на совет Элис ничего не делать, мне все же стоило чем-то заняться, кроме как просиживать часы у камина, читать Айво «Песика Слота» и обсасывать винные пробки. Разве я не должна нанять команду лучших адвокатов по уголовным делам, отбирая их среди лучших юристов страны? Наконец невроз одержал верх, и, повинуясь импульсу, я пролистала телефонную книгу и позвонила Боффи. Он, конечно, не лучший адвокат по уголовным делам, зато какой-никакой консультант. К тому же он был лучшим другом Гарри и, можно сказать, и моим другом тоже.

Его секретарша сразу же меня соединила, хотя, судя по всему, Боффи был на совещании. Когда я услышала его голос, веселый и сердечный, как всегда, меня затопило чувство облегчения.

– Рози, дорогая! Как твои дела, черт возьми?

– Нормально, Боффи. А твои?

– Отлично, милая, тем более теперь, когда я услышал твой сладкий голосок. Сколько времени прошло? То, что бедняга Гарри покинул нас и отправился в более счастливый мир, вовсе не означает, что надо забывать старых приятелей! Мы с Шарлоттой только на днях о тебе вспоминали, думали, как мы по тебе скучаем; можно было бы пригласить тебя выпить по глоточку, как думаешь?

– С удовольствием, Боффи. Я тоже по вас соскучилась.

– Так чем могу быть полезен, дорогая, или ты позвонила просто так? Я был бы очень рад.

– Боюсь, что нет. Видишь ли, я вроде как попала в беду, Боффи, и хотела спросить совета.

– Что случилось?

– В полиции считают, что я убила Гарри.

– Ч-что? Не может быть!

– Это правда. Они думают, что я нарочно подсунула ему ядовитый гриб.

– Господи, да это же нелепо! Я так им и скажу, Рози. Полный абсурд и, более того, какое расстройство! Святые небеса, да как они осмелились предположить такой бред? Какой тупица из какого обезумевшего отделения сочинил эту волшебную сказочку?

– Ребята из соседнего округа, из Оксфорда. Похоже, по их мнению, я была горячо заинтересована в поместье Бертрама, потому и совершила убийство.

– Этот старый склеп? Он же тебе даже не нужен, правда?

– Именно, но попробуй им докажи. Они-то думают, что я сговорилась со своим любовником, понимаешь.

– С твоим лю… Рози, это уже совершенно возмутительно! Кто заведует расследованием?

– Суперинтендант Хеннесси, только поосторожней с ней, Боффи, она не человек.

– Подожди минутку, детка, я возьму ручку. Суперинтендант… Хеннесси. Отлично. Вот что, не переживай, я ради тебя заставлю ее по горячим углям ходить! Прищучу как следует. Надо же, запугивать молоденькую вдову, невероятно! Они просто отчаялись в поисках преступников, понимаешь? Полицейские подразделения в такой дыре, что готовы ухватиться за что угодно, но это же просто фарс! Как лучший друг Гарри и твой консультант, я выложу им все как есть. Ну надо же, любовник, и кто же он, по их мнению?

– Это просто бред, Боффи, – вздохнула я. – Один парень, который работал на кассе в «Сэйнсбери». Я его едва знала.

На линии повисла тишина.

– Боффи?

– Как его имя? – тихо спросил он.

– Тимоти Маквертер. А что?

Ответа не последовало.

Я, нахмурившись, уставилась в трубку.

– Боффи? Ты слушаешь?

– Рози, извини, у меня тут возникли срочные дела… мне надо бежать.

– Боффи? В чем дело, ты что, его знаешь? Что происходит?

– Нет, что ты, я его не знаю… послушай, Рози, буду с тобой откровенен. Думаю, я не смогу тебе помочь. Сама посуди, мне надо заботиться о своей репутации. Я профессионал, и мне ни к чему в это ввязываться.

– Ввязываться во что? Боффи! Прошу тебя, скажи, тебе что-то известно? Послушай, я в отчаянии. Умоляю, я…

Раздался щелчок, и линия отключилась. Он повесил трубку. Я медленно опустила руку с телефоном. И пораженно посмотрела на него. Ввязываться во что? Может, я торможу, как обычно? Неужели этот Маквертер – знаменитый гангстер, контрабандист наркотиков или еще что? Может, я невнимательно читала газеты? И упустила что-то, что прекрасно известно остальным? Зазвонил телефон, и я сразу же схватила трубку: слава богу, наверное, Боффи передумал.

– Рози? – послышался дрожащий голос Марты. – Позвонили из школы Тоби. Произошел несчастный случай.

– О боже, – прошептала я. – Какой несчастный случай?

– Эта женщина сказала, ничего серьезного, но мальчик сейчас в лазарете с сотрясением мозга.

– Тоби!

– О нет, не Тоби. Они говорят, что это Тоби ударил того мальчика!

– Что? Бред какой, Тоби и мухи не обидит.

– Я знаю, но им попробуй докажи. Ох, что же мне делать? У нее был такой сердитый голос, и она хочет, чтобы я поехала туда, а я совсем не умею разговаривать с такими людьми!

– Ничего, Марта, не переживай, я поеду.

Дрожа от страха, я оставила Айво у Марты, а сама понеслась в Стоубридж-Хаус. Господи, что же он натворил? Врезал кому-то крикетной битой? Влепил маленькому мальчику клюшкой для гольфа? Мои мысли закружились дикими кругами, словно бенгальский огонь в руках у ребенка в темноте. То я ломала голову, кто такой Тимоти Маквертер и почему Боффи так резко струсил, то гадала, как такой тихий, чувствительный мальчик, как Тоби, мог выбить дух из другого ребенка, да так, что тот попал в лазарет, в первую же неделю учебного семестра. Я взглянула в зеркало, лихорадочно провела рукой по непричесанным волосам, рискованно свернула на желтый свет и… Господи, чуть не врезалась в грузовик Боже, что же творится с моей жизнью? Если бы ход событий замедлился хотя бы на две минуты, чтобы я могла оглядеться! Такое впечатление, что я оказалась на каком-то безумном шоссе, потеряла управление и не могу даже нажать на тормоз.

Когда я приехала, директор и его жена, видимо, ждали в холле, потому что только мой палец коснулся звонка, как дверь открылась.

– А, вы, должно быть, мисс Гарфилд, мы разговаривали по телефону.

– Ммм… да, верно. – Я не собиралась признаваться, что вовсе не я отвечаю за Тоби.

– Мне так жаль, что вам пришлось тащиться сюда, – накинулся на меня мистер Арчер. – Уверен, все произошло случайно; мы просто хотели, чтобы вы переговорили с Тоби…

– …чтобы направить его на путь истинный, – продолжила его жена, тонко улыбаясь из-под слоя пудры. Она взяла меня за руку и повела через холл и наверх по крутой лестнице. – Мальчикам так трудно сразу привыкнуть, мы это понимаем, и некоторые расстроены больше других: ведь они уехали из дома, расстались с семьей…

– …с родными людьми, любимыми вещицами, – промурлыкал ее муж, ступающий радом. – Но в то же время, мы не можем допустить непослушания, и так как мы не хотим строго его наказывать, нам показалось, что разговор с вами мог бы помочь.

Воркующая парочка искусно подталкивала меня к коридору на втором этаже, обступив с обеих сторон.

– Как печально, что его отца нет радом и, по-моему, мама умерла, когда он был еще крошкой, так что, естественно, присутствуют различные поведенческие проблемы. Но если бы вы могли объяснить, что в Стоубридж-Хаус приветствуется – нет, скорее, требуется вести себя цивилизованно, мы были бы очень благодарны.

Они, запыхавшись, остановились и распахнули дверь. За дверью, в дальнем конце пустой общей комнаты, на кровати, застеленной одеялом с героями мультика «История игрушек», с плюшевым мишкой на подушке, сидел маленький бледный мальчик. Его колени в серых фланелевых шортах побелели и покрылись гусиной кожей; губы были крепко сжаты.

– Тоби! – Я подбежала к нему и крепко обняла. – Что случилось, дорогой? – прошептала я, присаживаясь радом и прижимая его ближе.

– Он взял мои фотографии, – пролепетал Тоби, крепясь, чтобы не заплакать. – Назвал меня слабаком, потому что я поставил фотографии у кровати, и разбросал их по комнате. Смотри… – Он крепко зажал в руке фотографии Китти. Одна из них была помята.

Я взглянула на директора и его жену, нависших надо мной. Они улыбались, но глаза их были угрюмы.

– Это его мать, – объяснила я.

– Я так и понял, – промурлыкал директор. – Но мальчишки – это мальчишки; уверен, это была всего лишь злая шутка. С фотографиями ничего не случилось, но, к несчастью, – он издал притворный смешок, – у меня в лазарете десятилетний мальчик с сотрясением, а его встревоженные родители мчатся сюда по М5, и, благодаря чудесам современной технологии и мобильной телекоммуникации, они уже выразили свое недовольство и угрожают увезти сына из школы! – Сладкоголосая манера его подвела, и последнее слово он прогавкал, как ротвейлер.

– Рози, я здесь не останусь, – пробормотал Тоби. – Возьми меня с собой, прошу. Я этого не вынесу, пожалуйста!

– Тихо, тихо, малыш. – Миссис Арчер торопливо села на кровать рядом с ним, видимо, почувствовав, что еще один выгодный клиент ускользает у нее из рук – Мы не такие уж страшные, правда! – Она собралась было обнять его, но он с такой силой отдернулся, что она убрала руку.

Она взглянула на меня поверх Тоби, будто он глухой или ненормальный, и промурлыкала:

– Это совершенно естественно, мисс Гарфилд, прошу вас, не беспокойтесь. Мальчикам требуется несколько недель, чтобы привыкнуть, а с таким бурным темпераментом и несчастным прошлым, как в его случае… – Она многозначительно кивнула на Тоби.

– Он не «случай», – пробормотала я. – Можно воспользоваться телефоном? Я хотела бы позвонить его отцу.

– Разумеется, разумеется!

При упоминании Джосса они опять принялись ластиться и раболепно извиваться, и, кланяясь и шаркая ногами, выпроводили меня из комнаты. Несмотря на их притворство, я увидела, как они обменялись многозначительными взглядами. Я подошла к двери и оглянулась на Тоби, который сидел на кровати.

– Я мигом, – пообещала я.

Он кивнул, глядя на меня испуганными глазами. Меня проводили вниз по лестнице, в кабинет. Сев за огромный стол с кожаной столешницей, я потянулась к телефону и замерла. Любопытная парочка так и стояла в дверях. Я кашлянула.

– Не могли бы вы оставить меня одну на минуту?

– Конечно, конечно!

Я заглянула в записную книжку и с упавшим сердцем набрала номер отеля в Италии. Я была почти уверена, что его там не окажется: наверняка он в галерее. Я всего лишь выполняю какие-то действия, чтобы потянуть время и сообразить, что делать дальше. К моему удивлению, трубку взяла Аннабел.

– О! О, я не думала… ммм, Аннабел, это Рози.

– Рози. – Она медленно проговорила мое имя, будто обдумывала, размышляла, что бы со мной сделать, и наконец решила скомкать меня в шарик и швырнуть через комнату.

– Джосс дома?

– Нет. Нет, его здесь нет, Рози.

Я уже чувствовала, как она садится, скрещивает ножки в блестящих чулочках и готовится поделиться со мной своей мудростью, так что поскорее выпалила: – Аннабел, я звоню из-за Тоби. Боюсь, он попал в беду.

– Что на этот раз? И вообще, при чем здесь вы? Где Марта?

– Она пошла… за покупками, но дело в том…

Я торопливо и горячо принялась просить за Тоби. Я закончила мольбы и клянусь, услышала, как она затягивается сигаретой.

– И что вы от меня хотите, я же за сотни миль от вас? Думаете, я смогу отсюда надрать ему задницу?

– Нет, просто… он умоляет, чтобы я забрала его из школы. Говорит, что не сможет этого вынести, и, если честно, – я понизила голос, – я его понимаю. Директор безучастный, как рыбина, и думаю, над Тоби здесь издеваются. Это недопустимо и в обычной школе, а уж в интернате, где он вдали от дома…

– О, Рози, не говорите глупостей, у него всего лишь трудности на первых порах, так всегда бывает! Проблемы обязательно должны были возникнуть, тем более на первой неделе. Вы же не надеетесь, что Джосс заберет его из-за какой-то дурацкой маленькой драки? Это чудесная школа, я сама ее выбрала, и директор – очаровательный мужчина, большой поклонник моих книг, кстати, и так рад угодить. Нет, Рози, об этом не может быть и речи. Мы так старались, чтобы Тоби попал в эту школу, это очень серьезное заведение – поймите, Тоби умом не блещет. Они дают отличную спортивную подготовку, и многие выпускники попадают в Итон. Да он просто не понимает, как ему повезло: некоторые родители убить готовы, лишь бы их дети попали в Стоубридж-Хаус. Проблема в том, что мальчишка избалован, и немного дисциплины – именно то, что ему нужно. Это послужит ему на пользу: он поймет, что нельзя так просто мозжить головы другим детям! Господи, да я просто в ужасе. Бедный маленький ребенок! Передайте мои искренние извинения Джерри и Симоне: какое расстройство, что им приходится переживать подобное в первую же учебную неделю!

– Я бы не назвала его бедным маленьким ребенком: скорее, здоровенным задирой, который заслужил хороший удар по черепу. Он минимум на два года старше Тоби! Я могу понять, что мальчикам всегда бывает грустно в начале семестра, но не думаю, что Тоби вообще когда-либо будет счастлив в этом месте. Он только сильнее замкнется в своей раковинке, еще глубже, чем дома. Ему не хватит эмоциональных ресурсов, чтобы выжить в такой школе, он…

– Рози, да как вы смеете! Как вы смеете говорить со мной об эмоциональном состоянии Тоби и указывать, что для него хорошо, а что плохо? Это не ваше собачье дело. – Последовала тишина. – Он остается в интернате, и точка.

– Понятно, – прохрипела я. – Извините.

– Вам следует извиниться! И пусть Марта позвонит мне немедленно, как только вернется. До свидания. – И она повесила трубку.

Какое-то время я остолбенело смотрела на промокашку на столе. Потом встала и сообщила директору и его жене, которые поджидали в холле, о том, что им и так было известно. Их глаза сияли уверенностью, на лицах читалось самодовольство. И я даже не стала ничего говорить. Просто попросила:

– Я хочу еще раз увидеться с Тоби.

Я медленно поднялась по лестнице. На этот раз меня сопровождала одна миссис Арчер – для друзей Симона. Мистер Арчер, почуяв, что битва выиграна, поспешил заняться более важными делами: скорее всего, готовить речь извинения для гостей с шоссе М5. Тоби так и сидел на кровати, уставившись в одну точку на полу где-то между черных ботинок со шнурками. Я присела рядом:

– Аннабел сказала, что ты должен остаться.

– Ты с папой разговаривала?

– Его там не было.

– Ты не можешь бросить меня здесь, Рози. Я покончу с собой.

– О, поверь мне, дорогой, – щебечуще захихикала Симона и подмигнула мне, – это мы уже слышали!

И этим ты гордишься, дорогая, подумала я, но ничего не ответила.

– Я бы на вашем месте ехала домой, мисс Гарфилд, – произнесла она тихим, льстивым голосом. – С ним все будет в порядке. Я прослежу, чтобы с ним все было хорошо. – Она повысила голос до пронзительности визга: – Попрощайся с няней, Тоби, будь хорошим мальчиком!

Он посмотрел на меня; в глазах застыла молчаливая мольба. Я обняла его, но целовать не стала. Это был бы поцелуй Иуды.

– Пока, Тоби. Увидимся на каникулах.

– Не увидимся, – процедил он.

Я не ответила, быстро встала и вышла из комнаты. Не оглядываясь, пробежала четыре пролета по деревянной лестнице. Симона пыхтела следом, щебеча что-то об огромной ответственности: ведь ей приходится заботиться о сотнях мальчиков. «Господи, да если бы вы слышали хотя бы половину пустых угроз, которые они мне предъявляли!»

У двери я пожала ее холодные, унизанные кольцами пальцы и заглянула в расчетливые, светло-голубые глаза. Потом повернулась и пошла к машине. Оказавшись внутри, я поежилась. А я-то думала, что такие школы-интернаты остались в прошлом веке. Я думала, что сегодняшний интернат – это добрые сказки на ночь, свободная форма, весельчаки-директора и поездки домой на выходные. Но Аннабел, с ее лицемерными понятиями об элитном образовании, нашла именно такую школу, в которой до сих пор твердо придерживаются драконовских методов девятнадцатого века. Короче говоря, она поставила себе целью найти ту школу, где свобода Тоби ограничивалась бы по максимуму.

Доехав до конца дорожки, я внезапно остановила машину. Обернулась и взглянула в зеркало заднего вида. Из окна верхнего этажа, из-за решетки на меня смотрел Тоби. Он казался таким хрупким, бледным и маленьким. Я быстро развернулась и увеличила скорость, но тут вспомнила историю, которую рассказывал мой брат Том. Я не училась в интернате, но вот Тома туда отправили, и он рассказывал об одном мальчике по имени Парсонс, который ежедневно, в течение всего семестра пытался сбежать из школы. Перед побегом он всегда набивал карманы гренками, а потом пускался наутек по длинной дорожке, пробегал примерно полмили до лесной зоны, мимо ручья, и пытался пробраться к воротам. И каждый раз директор медленно подъезжал к воротам на своей машине, поджидал его и возвращал обратно. Это превратилось в местный анекдот, потому что стоило кому-то крикнуть: «Парсонс опять убегает!», как все мальчишки бросались к окнам и подбадривали его, пока он бежал по дорожке, а потом освистывали директора, когда тот привозил беглеца обратно. Но в один прекрасный день Парсонс выпал из окна на четвертом этаже и умер. Никто так и не понял, был ли это несчастный случай или нет. Но его карманы, которые каждый день были до отказа набиты гренками, оказались пустыми.

Я положила руки на руль. Оглянулась. Он все еще стоял у окна. Я медленно вышла из машины. Сначала я спокойно шла, но потом побежала быстро-быстро; огромное готическое здание нависало надо мной, пока я не добралась до парадной лестницы, не взбежала по ней и не оказалась за массивной дубовой дверью. Когда я бежала через холл, из соседней двери выглянула Симона: «Мисс Гарфилд, я могу вам по…» Но меня уже не было. Я рванула вверх по лестнице, миновав один пролет, два, три, четыре; потом понеслась по пустому коридору в общую спальню; полы пальто развевались. Тоби стоял и ждал меня, его глаза сияли.

– Собирай вещи, – выпалила я. – Быстро! Где твой чемодан?

– В подвале, – воскликнул он. – Но он мне не нужен, я возьму только книги и фотографии! – Он сжимал их в руке. Я схватила еще одну фотографию.

– Пойдем!

Вместе мы затопали по коридору, полетели вниз по лестнице, мчась, как ракеты. Джерри и Симона караулили нас внизу.

– Вы не имеете права! – завопила Симона, когда мы показались на лестничной площадке над их головами. – Его мать…

– Она ему не мать, и я беру на себя полную ответственность, пока его отец в отъезде. Чемодан пришлете почтой. Пошли, Тоби!

Мы разогнались, так что у нас было преимущество: вместе мы перепрыгнули через последние несколько ступеней и пролетели между мистером и миссис Арчер, раскидав их в стороны. Прорвавшись через парадную дверь, мы скатились по ступеням и очутились на залитой солнцем подъездной дорожке.

– Свобода! – прокричал Тоби. – Как в «Побеге из Колдица»!

– А вот наш деревянный конь! – крикнула я, когда мы подбежали к моему побитому «вольво» в конце тропинки. Мы достигли цели, тяжело дыша, оглядываясь через плечо, и, закатившись истерическим смехом, рухнули в машину: адреналин бил ключом, эмоции лились через край. Я завела мотор, и мы с ревом сорвались с места. Я откинула голову и громко рассмеялась, искоса глядя на Тоби. Мне было достаточно увидеть его счастливые, сияющие глаза и розовые щеки: в тот момент на все остальное мне было наплевать. На полицию, на Гарри, на Тима, Боффи, Джосса, Аннабел, на все то дерьмо, в котором я вот-вот увязну по уши, – на все, кроме того, что мы с Тоби сделали это. И сердцем я понимала, что поступила правильно. Я вцепилась в руль. Кровь бушевала в венах, и я чувствовала себя живой, готовой справиться с кем угодно. Тоби все еще подпрыгивал рядом, с веселым визгом вспоминая выражение на лицах Арчеров. Но постепенно, наматывая километры и приближаясь к дому, мы оба замолкли. Вокруг замелькали знакомые поля; мы проехали по дороге мимо школы близняшек, и реальность показала свою уродливую макушку. Тоби вставил в магнитофон кассету с «Реквиемом» Фауре. Мы сидели в тишине, вслушиваясь в печальные меланхоличные арии.

– Знаешь, Тоби, тебе все равно придется ходить в школу. – Я наконец отважилась начать разговор.

– Я знаю. Тишина.

– Если бы ты смог сам выбирать, куда бы ты пошел?

– Не знаю.

– В какую школу ходят твои друзья?

– Не знаю. У меня и нет друзей, на самом деле. – Он уставился в окно. Замкнулся в себе, как обычно.

– А как же Сэм? – (Сэм был тихим застенчивым мальчиком, он пару раз заходил к нам на чай.)

– Он учится в Вестбурн-Парк. Мы только что проезжали.

– И?

– Что?

– Ему там нравится?

– Откуда мне знать?

– И почему ты не пошел в ту школу?

– Папе там понравилось, но Аннабел сказала, что то школа для гомиков. Якобы из меня вырастет изнеженный пижон.

Ага. А в интернате из него вырастет эмоциональный урод, страдающий запорами.

– Но Сэм же там учится.

– Да, я же говорил, разве нет?

Какое-то время я наблюдала за ним краем глаза, потом съехала на обочину и остановила машину.

– Не надо так со мной, Тоби.

– Как? – Его лицо ничего не выражало.

– А вот так, притворяться, будто ты ничего не знаешь, тебе ни до чего нет дела. Замыкаешься в своей раковине и бездействуешь. Ты у меня в долгу, приятель. Я только что спасла тебя из этого кошмарного интерната, и вряд ли они возьмут тебя обратно, так что ты у меня в долгу, и я хочу, чтобы ты со мной поговорил.

– О чем? – В его голосе все еще чувствовалась агрессия, но он явно притих. И успокоился.

– О тебе. О том, что тебе нравится. Чем ты хочешь заниматься, что ты любишь делать, от чего у тебя сильнее бьется сердце. Давай же, Тоби, дай нам знак, ради бога!

Он повернул голову и уставился в окно.

– Я знаю, что ты любишь животных, природу, птиц; может, есть что-то еще?

Молчание.

– Когда я была в твоем возрасте, – упорствовала я, – мы как-то поехали в отпуск с семьей и гостили у друзей в Корнуэлле. Они жили в красивом старом доме, приютившемся на утесе с видом на залив, и у них был свой ресторан. Каждый день, пока другие дети играли на улице, я ошивалась на кухне, уговаривала поваров позволить мне наблюдать и время от времени помогать им. Я всего лишь полировала ножи и вилки, помешивала соус, но мне это нравилось. Я была в восторге от шума и суеты, от волнения перед приходом посетителей, волшебных запахов, свежих овощей, которые приносили из сада, рыбака, приходившего к черному ходу с уловом, кроликов, подвешенных за ноги, аромата трав. А потом, когда еда была готова, мне нравилось расслабляться на кухне и болтать о том, как прошел день, какие рецепты удались, какие нет. Я поклялась, что в один прекрасный день у меня будет такой ресторанчик. Пока у меня его нет и вряд ли будет в ближайшее время, но тот случай указал мне путь, Тоби. Я сразу поняла, что именно этим хочу заниматься, что это – моя цель.

Он продолжал смотреть в окно, в пустое пространство. Но спустя какое-то время робко заговорил. Мне пришлось напрячь слух, чтобы уловить его слова.

– Я бы хотел научиться играть на кларнете. Хочу научиться играть тот концерт Моцарта ля мажор и познакомиться с людьми, которым тоже нравится музыка. – Он надолго замолк.

– Продолжай, – тихо произнесла я.

– Я хотел бы играть в оркестре. Может, даже…

– Что?

– Может, даже петь в хоре. – Он залился краской.

– В Вестбурн-Парк есть хор и оркестр?

– Сэм учится играть на флейте и на скрипке. Я повернула ключ в зажигании, глянула через плечо и с невиданной наглостью исполнила великолепный, безупречный, но нарушающий все правила разворот посередине дороги. Мы покатили обратно. Тоби оторопел.

– Куда мы едем?

– А то ты не знаешь.

Через две минуты мы миновали ворота и оказались на подъездной дорожке. Посмотрим правде в глаза: у меня должен был быть какой-то альтернативный план для Джосса, пусть даже он воспримет его в штыки. По крайней мере, это хотя бы начало. Я оглядела школьное здание Вестбурн-Парк. Это была современная постройка с большой игровой площадкой впереди и спортивным полем позади. Мы подъехали и припарковались, как мне показалось, у главного входа.

– Пойдем, – бодро скомандовала я, выходя из машины.

Тоби сидел неподвижно, облизывая губы.

– Тоби. Пойдем. Должен же ты ходить хоть в какую-то школу. Давай хотя бы посмотрим.

Он вышел. Я взяла его за руку, и мы подошли к двойным распахивающимся дверям, но, когда попытались открыть их, они задребезжали, и сердце мое упало. Двери были заперты. Я подняла голову: окна из зеркального стекла, пустые классные комнаты…

– Похоже, занятия еще не начались, Тоби.

– Начнутся только во вторник, – произнес голос за нашими спинами. – Мы открываемся позднее, чем другие местные школы.

Я обернулась. Мне улыбалась женщина средних лет с кудрявыми каштановыми волосами, в очках в черепаховой оправе. – Но не обольщайтесь: семестр у нас заканчивается позже. Я Энн Перкинс, директор школы. Дети пока не начали работать, но мне, увы, приходится! – Она кивнула на толстую стопку бумаг в руках. – Я зашла, чтобы просмотреть эти бумаги. Чем могу помочь?

Я глубоко вдохнула и начала рассказывать. Директриса не обрадовалась и не засияла от восторга, когда я поведала, почему Тоби так быстро вылетел из предыдущей школы и так мечтал стать питомцем ее заведения, но слушала она внимательно, переводя взгляд с меня на Тоби и, несомненно, пристально рассматривая заплаканного маленького мальчика во фланелевых шортах и растрепанную женщину рядом с ним. Когда я закончила рассказ, она кивнула.

– Что ж, судя по всему, последнее слово остается за его отцом, но вообще-то у нас есть одно место в первом классе, так как семья одного мальчика только что переехала в Германию. Я была бы рада предложить место Тоби, но, как я сказала, нужно поговорить с его отцом. – Она нахмурилась. – Мы раньше не встречались, Тоби?

– Да, я приходил с папой. Ему понравилась школа, но моя… мачеха захотела, чтобы я поехал в Стоубридж.

– Понятно. – Она нахмурила брови. – Что ж, в таком случае, не исключено, что у нас ничего не получится. У нас совершенно другая школа, и твоя мачеха может посчитать, что у нас слишком свободные порядки.

– Ее никто не спросит, – горячо возразил Тоби. – Решения принимает мой отец.

Он произнес это с таким чувством, что директриса вполне могла бы переглянуться со мной, как взрослый со взрослым, но она этого не сделала. Вместо этого серьезно посмотрела на Тоби.

– Послушай-ка, Тоби. Почему бы тебе не поговорить с отцом сегодня вечером. Попроси его мне перезвонить, и тогда посмотрим, что можно сделать.

– Видите ли, он сейчас путешествует по Европе, – на одном дыхании выпалила я, поймав проблеск надежды. – Он скульптор, Джосс Даберри, – бесстыдно добавила я, – и много путешествует. Возможно, мне не удастся дозвониться до него в течение нескольких дней.

– Ничего страшного, спешить нам некуда. Поскольку семестр начинается уже скоро, я не возьму никого на это место, и мы придержим его для Тоби, скажем, на три недели. Вас это устраивает?

– Идеально, – просияла я. – Просто идеально. Огромное спасибо!

– Не за что. – Она улыбнулась и проводила нас к машине. Когда мы сели, она посерьезнела. – Еще раз скажу, что мы очень отличаемся от Стоубриджа. Во-первых, мы смешанная школа – для девочек и мальчиков, на выходные наши дети должны уезжать домой, и спорту у нас уделяется не такое пристальное внимание. К тому же с первого дня ученики начинают играть на музыкальном инструменте. Ты знаешь об этом, Тоби?

– Да, – выдохнул Тоби. – Я хочу играть на кларнете.

– Прекрасно. Нашему оркестру не помешает еще один кларнетист.

Домой мы с Тоби ехали в дружной тишине. Он в этом отношении был похож на меня: ему не хотелось болтать беспрерывно. Но когда мы подъехали к деревне, я искоса посмотрела на него и заметила, что он вот-вот расплачется.

– В чем дело? – испуганно спросила я.

Он ничего не ответил, крепясь, чтобы не дать волю слезам.

– Я хочу сказать тебе кое-что, – наконец выпалил он, – но не могу!

Мы как раз остановились на красный свет. Я взяла его руку и улыбнулась:

– Ничего страшного. Я знаю, что ты хочешь сказать, а раз мне все известно, неважно, произнесешь ты это вслух или нет, правда?

Он обратил ко мне полные слез, широко раскрытые глаза. И я увидела в них одобрение. И улыбнулась. Значит, все в порядке. Мы тронулись по сигналу светофора, и я порыскала по сторонам, а потом поставила кассету с очень жизнерадостной музыкой. И оказалось, что это и был концерт Моцарта ля мажор для кларнета. Я хитро покосилась на Тоби: от изумления у него раскрылся рот.

– Ты еще не так удивишься, Тоби. Я полна сюрпризов.

Он откинул голову и весело засмеялся.

Через пару минут мы подъехали к Фарлингсу. Тоби не терпелось выйти из машины, побежать и рассказать о наших приключениях Марте и близняшкам, которые уже должны были вернуться из школы. И лишь тогда я с ужасом поняла, что Марта будет в шоке. Да она до смерти перепугается! А если уж Марта придет в ужас, узнав о моем самовольном поступке, то что подумают Джосс и Аннабел? Я медленно вышла из машины, и до меня дошло, каких серьезных дел я натворила. Я, какая-то соседка, забрала их ребенка из школы через неделю после начала семестра и тайком записала его в другую, даже не спросив у них разрешения! Нет, поправочка: я спросила разрешения, но полностью проигнорировала их указания! Вот дела. Весьма нестандартное решение, Рози, весьма нестандартное. Проследовав за Тоби в дом, я почувствовала, как сердце уходит в пятки: я поняла, что на самом деле натворила кое-что еще похуже. Вероятнее всего, я вселила в Тоби сильнейшие, но напрасные надежды, которым суждено разбиться о землю с возвращением Аннабел. Она наверняка сумеет обаять Джерри и Симону и уговорить их принять его обратно в Стоубридж. Посмотрим, Рози, полюбит ли он тебя тогда, когда его, визжащего и брыкающегося, потащат обратно в это заведение.

Я вошла в кухню через черный ход и вконец упала духом. Навстречу мне бросилась Марта, и вид у нее был понурый. Ага, он уже обо всем ей рассказал, и теперь она считает меня чокнутой, и не просто чокнутой, но и совершенно безответственной. Я приготовилась к худшему.

– К тебе пришли, – сказала она, кивнув в сторону.

Мое сердце остановилось. Господи Иисусе. Вот и все. Они пришли за мной!

– Где они? – прошептала я.

– В прихожей. Они были в коттедже, но потом приехали сюда. С десяти утра тут сидят.

– Понятно. Спасибо, Марта.

Я взяла стакан и быстро выпила воды. Дрожащей рукой поставила стакан в сушку, посмотрела на него, потом обернулась и пошла к парадному входу, стараясь высоко держать голову. Когда я проходила по коридору, мне пришло в голову, что именно такое выражение было на лице у Марии-Антуанетты, когда ее вели на гильотину.

Я завернула за угол, оказалась в холле и встала как вкопанная. Мне открылось зрелище, куда более ужасное, чем пара офицеров полиции с наручниками наготове. Рассевшиеся по креслам, с угрюмыми, а кое у кого и сильно заплаканными лицами, в холле собрались мои близкие родственники почти в полном составе. Филли и Майлз, мамочка и отец.