Я долго сидела на низкой стене террасы. Я так и не перестала дрожать, а ведь Гарри ушел уже пять минут назад. Под ногами, на влажной, поблескивающей росой зимней поляне, шуршали помертвелые листья. Я смотрела, как темные съеживающиеся листочки относит ветром взад-вперед, пока они не замерли у моих ног. Странно, подумала я, глядя на них: в такие моменты никто не замечает пожухлые листья под ногами. Спустя какое-то время я поднялась. Глубоко вздохнула. Филли. Да, именно это я и сделаю: пойду и повидаюсь с Филли.

Я вошла в дом и прокралась по лестнице черного хода в комнату для гостей, где спал Айво. Он только что проснулся и сидел в кроватке, посасывая большой палец. Волосы торчали во все стороны, глазки блестели, щеки порозовели со сна.

– Привет, милый! – прошептала я. Голос надорвался.

– Хочу на улицу! Не хочу больше спать! – потребовал он, подняв ручки.

– Мы больше спать не будем, – согласилась я, вынимая его из кроватки и прижимая к себе. Пахло от него божественно. Я уткнулась носом в его волосы, шею и глубоко вдохнула. Наши сердца бились в такт. Только через мой труп, Гарри. Через мой труп. Быстро поменяв подгузник, я отнесла его вниз и заглянула в дверь кухни.

– Я забегу к Филли, мам.

Моя мать оторвалась от раковины. Шелковую блузку защищал передник, над золотыми браслетами позвякивали серебряные. Она подняла руки в перчатках, словно готовящийся к операции хирург, и округлила глаза.

– Она же придет на ланч завтра, я тебе говорила! Тогда и увидитесь.

– Хорошо, значит, увидимся сегодня и завтра.

– Вернешься к ужину?

– Вряд ли. Думаю, я останусь у нее ночевать.

– Но я пригласила Бердеттов и Палмеров! И думала, ты приготовишь тот чудненький огуречный мусс и фаршированную свинину.

Моя мать всегда приглашала на ужин всех своих друзей, когда я была поблизости и могла заняться готовкой.

– Уверена, угощение им понравится. Рецепты в синей папке, в ящике.

– Да, но девочки будут так разочарованы. Единственная причина, по которой девочки – Марджори Бердетт и Ивонна Палмер, обеим по шестьдесят пять – будут разочарованы, это то, что им достанется огурец без мусса и свинина без начинки. Разве только моя мать не умудрится нафаршировать свинину огурцом.

– Передай им привет, – вежливо произнесла я. – И мои соболезнования.

Клянусь, выходя к машине, я услышала, как моя мать скрежещет зубами. Но в данный момент приготовление ужина из четырех блюд для Марджори Бердетт не было важнейшим пунктом моего списка. Единственная важная вещь в моей жизни – это ты, Айво, думала я, пристегивая ребенка на детском сиденье и пристально глядя на него.

«Забежать к Филли» было не так легко, как могло показаться по моему нарочито беспечному тону. Она жила довольно далеко, в соседнем округе, в самой глуши деревенского Глостершира, примерно в тридцати пяти минутах езды, но это меня полностью устраивало. Мне нужно было побыть в одиночестве и подумать. Я ехала по пригородным дорогам и раздумывала о своей катастрофической стычке с Гарри, которая, по зрелом размышлении, хоть и потрепала мне нервы, но и открыла на многое глаза: особенно что касается замечания Гарри насчет дядюшки Бертрама. Думаю, в глубине души я всегда понимала, что одобрение дядюшки подстегнуло рвение Гарри в отношении меня, но услышать это из его уст было откровением. Помню, как я до смерти боялась ехать в Йоркшир, чтобы познакомиться с этим мифическим персонажем, единственным оставшимся в живых родственником Гарри, его благодетелем, от которого Гарри надеялся получить в наследство весь мир. Помню, и Гарри тоже нервничал: заставил меня переодеться как минимум два раза, прежде чем мы вышли из дома; по пути снабдил меня целым списком указаний, что можно говорить и что нельзя. И когда наконец мы подъехали к отвесным скалам, окружавшим владения Бертрама, я так и ахнула, завидев колоссальную готическую громадину из серого камня.

К моему изумлению, у входа нас приветствовал не сварливый багроволицый генерал в отставке, а чрезвычайно расторопный и жизнерадостный старичок лет восьмидесяти с лишним, который был не прочь пошутить и уж совсем не прочь приударить за дамочками. Я никогда раньше не играла в салки вокруг кухонного стола с восьмидесятишестилетним бодрячком, но все в жизни бывает в первый раз; я его раскусила и установила свои правила – например, такое: даже если он меня поймает, пусть попробует коснуться моей задницы, и сразу получит по рукам. Тогда он успокоился и довольствовался тем, что строил мне глазки за завтраком. После чего, к удивлению Гарри, мы с Бертрамом прекрасно нашли общий язык.

Он жил один, не считая слуги по имени Паркинсон одного с ним возраста. Несмотря на склонность к разврату, дядюшка был на самом деле умным человеком; он ясно давал понять – по крайней мере мне – что знает, о чем думает Гарри. Он безжалостно дразнил его по поводу и без; к примеру, оторвется от газеты за завтраком и скажет что-то вроде: «Слышишь, Гарри, забыл сказать. Ко мне тут приходили из ассоциации собак-поводырей. Такие милые люди, просто прелесть. Надо же, творить такие замечательные дела. И почему-то их очень заинтересовал дом: они сказали, что здесь можно было бы устроить прекрасный дрессировочный центр. Даже представить не могу, что они имели в виду?»

Гарри становился пунцовым и расплевывал кукурузные хлопья по всей комнате, а Бертрам снова утыкался в газету. Но через минуту хитро выглядывал и многозначительно мне подмигивал.

Да, мы с ним во многом сошлись; до такой степени, что когда наконец настало время уезжать, Гарри чуть язык не проглотил от зависти. Когда по дороге домой к нему вернулся дар речи, он наклонился и похлопал меня по руке, ошеломленно проговорив:

– Хорошо сработано, моя дорогая. Ты молодец. Черт возьми, ты так его очаровала, что он сам готов на тебе жениться!

– Боже упаси, – пробормотала я в ответ.

Но я явно пришлась Бертраму по душе, и если мы с Гарри разведемся… Вот в чем дело, угрюмо подумала я, уменьшая скорость на резком повороте в поселок Филли. Теперь мне все ясно. Даже слишком ясно. Неудивительно, что Гарри не в восторге от моей идеи, ведь ему не хочется расстраивать Бертрама. К чему опрокидывать тележку с золотыми яблоками? Наглядный пример: в конце нашей беседы Гарри заявил: «Остаешься со мной до поры до времени, Рози, и я прослежу, чтобы с тобой все было в порядке». До какой такой поры до времени? До времени смерти Бертрама, вот что он имел в виду; могу поспорить на тот самый готический особняк из серого камня, что как только Бертрам откинет копыта, Гарри будет только рад от меня отделаться. Он цепляется за меня потому, что я – страховой полис его наследства. Нет, Гарри, ничего у тебя не выйдет!

За вычерченными квадратиками полями, приютившись в рощице у реки, показался красивый старый фермерский дом Филли. Это был продолговатый низкий дом в форме буквы L, выстроенный из мягкого котсуолдского камня, как и все здания в этом районе. В это время года стены оплетали шишковатые ветви облетевшей глицинии. Филли, конечно, не знала, что я приеду, и ее могло не оказаться дома, но, выехав на ее аллею (в прямом смысле, ведь эта аллея на самом деле была законной собственностью ее мужа Майлза), я почему-то была совсем не удивлена, увидев ее в огороде за домом. Склонившись над грядкой, она выдергивала зимнюю зелень и складывала урожай в плетеную корзинку.

Филли выглядела потрясно, как всегда: на голове у нее была старая фетровая шляпа Майлза; темные волосы были заплетены в густую косу, и местами вокруг лица выбились завитки. Коса то и дело мешала работать, и Филли нетерпеливым жестом отбрасывала ее назад. У ног ее играли двое из троих ее детей, Берти и Хлоя: светловолосый шестилетний Берти и темненькая четырехлетка Хлоя. Эта идиллия вызвала у меня улыбку. Сентиментальная сцена словно сошла с поздравительной открытки Медичи; но с Филли всегда так. Она идеальна, не чета мне, так что кое-кого даже могло бы затошнить – не меня, конечно, ведь я ее несомненно люблю.

Услышав шум мотора, она повернулась, прикрыла глаза от солнца и прищурилась; но даже тогда лицо у нее было как у ангела.

– А я думала, мы завтра увидимся! – воскликнула она, бросив садовые перчатки и подбежав поприветствовать меня.

– Знаю. – Я вышла из машины и достала Айво из детского сиденья. – Но мне захотелось увидеть тебя сегодня, я не помешала?

– Ни капли. – Она обняла меня за плечи. – У нас беспорядок, как обычно; в доме помойка, есть почти нечего, но у меня есть бутылка вина и… О боже, Рози, что с тобой?

Я держала себя в руках, пока она меня не обняла, но потом взяла и разрыдалась на плече у старшей сестренки.

Филли прижала меня к себе на минутку, а потом повернулась к детям, которые сгрудились у ее ног и таращили на меня глаза.

– Берти, отведи Айво в детскую и покажи ему новую железную дорогу. Вот так, молодец, а потом найдите Анну, пусть она даст вам печенье. Хлоя, иди с ними.

– А что с тетей Рози? – спросила Хлоя, пораженная, что взрослая тетя плачет: без сомнений, такого она в жизни не видела. Во всяком случае, у себя дома.

– Ничего. – Филли легонько подтолкнула ее. – Иди, милая, я приду через минутку.

Филли отвела меня в дальнюю часть огорода, где под шестами для ползучей фасоли стояла старинная каменная скамейка. Минуту мы сидели в тишине. Наконец Филли спросила:

– Что произошло, Рози?

– О, что только не произошло, Фил! Гарри. Я. Я и Гарри.

Она кивнула, будто ожидала такого ответа. Я горько улыбнулась:

– Разумеется, никто не удивляется. Мало того, большинство даже радо.

– Кто это – большинство?

– Ну, вообще-то, только Элис, но она чуть не подпрыгнула от радости. И папа, но я ему всего лишь намекнула. Не хотела его расстраивать. Ты же его знаешь, он расплачется, только если ему скажут, что крикетный сезон подошел к концу.

– Значит, все кончено?

– Да. Филли, я его ненавижу, и, к счастью, он меня тоже, так что все замечательно, не так ли? – Я глухо рассмеялась. – Все счастливы.

– Он вовсе тебя не ненавидит. Сгоряча люди говорят ужасные вещи.

– О нет, ненавидит, он меня презирает и прямым текстом объяснил мне, почему. И самое смешное, Фил, все, в чем он меня обвинил, – правда. Я просто никогда не подозревала, что именно эти черты моего характера могут вызвать ненависть.

– Например? – спросила она, ощетинившись вместе со мной.

– О, он заявил, что я невежда и домашняя клуша, что не могу высказать свое мнение за пределами кухни. Что у меня нет собственных взглядов на действительно важные вопросы, и в какой-то степени, наверное, он прав.

– А что такое, по его мнению, важные вопросы?

– О, ну ты знаешь, политика, религия, любая актуальная тема. И это правда, меня не слишком волнует Маастрихтский договор, механизм контроля курса валют Европейского экономического сообщества и прочая чепуха, ведь это так далеко от меня и не имеет ничего общего с моей жизнью.

– Да, но тебя волнуют другие вещи.

– Какие же?

– Образование, здравоохранение – проблемы, близкие твоему сердцу. Они волнуют всех нас.

– Да, – медленно ответила я. – Наверное. Но все равно, Филли, как обидно слышать это от…

– От законченного фашиста, – перебила меня она.

Как я обрадовалась ее, такой безоговорочной, поддержке!

– Да, Филли, да, ты права! Но как поздно я поняла это: лишь теперь, когда заставила себя отойти в сторону и посмотреть на него беспристрастно, как на отдельного человека, а не на своего мужа и отца моего ребенка.

– А как же иначе, – поддержала меня Филли. Раньше ты была слепа из-за преданности.

– И еще оттого, что хотела, чтобы это было правдой. Мне было необходимо не видеть его недостатки. Обманывать себя, что мы идеальная счастливая семья с ребенком.

– Бога ради, для счастливого брака необязательно, чтобы ваши политические взгляды совпадали. Взять меня и Майлза. Он готов проголосовать за осла с голубой ленточкой на шее, а я завзятая либералка. И что с того? Как же самое главное? Как же любовь, страсть? Куда все это подевалось?

– Не уверена, что любовь вообще была, – тихо ответила я.

Минуту мы сидели в тишине. Филли легонько обнимала меня, а я в который раз вспоминала свой короткий предсвадебный «роман».

– И что же? – наконец проговорила она и выпрямилась. – Будете разводиться?

– Это было бы мило. Но похоже, такая перспектива мне не светит.

– Почему?

– Гарри не хочет развода.

– Ну и что. Что он сможет сделать?

– Забрать у меня Айво.

– Господи, не говори ерунду, – фыркнула она. – Как ему это удастся? Ты же мать, и опека обязательно достанется тебе!

– Он говорит, что докажет суду, что я плохая мать. Приведет случаи жестокого обращения. Скажет, что я бью Айво во сне, прижигаю сигаретами и прочее.

– Но это абсурд, ему в жизни никто не поверит!

– Фил, Гарри относит себя к мелким аристократам и считает, что все его товарищи повылазят из своих фамильных особняков, чтобы подтвердить его ложь и поддержать его.

– Кто же его поддержит? Кому захочется компрометировать себя в суде и давать ложные показания? Он вконец обезумел!

– Возможно, он пойдет окольными путями. Сфабрикует улики, фотографии плачущего Айво с нарисованными синяками на руках, не знаю.

– Прекрати! – Она резко вскочила со скамейки. – Хватит, я не могу больше этого слышать!

Поднялась и я, и мы медленно, рука об руку зашагали к дому.

* * *

– Кстати, – внезапно проговорила она, когда мы проходили по двору, – он же весь день работает, как он собирается приглядывать за ребенком?

– Ха, вот тут ты и ошибаешься. На самом деле он вообще не работает. Демонстративно поднимается наверх, в кабинет, но на этом все и заканчивается. Он делает пару звонков, много пердит и храпит на диване.

– Значит, он точно не сможет ухаживать за двухлетним ребенком! – фыркнула она.

– Мы с тобой это понимаем, но какой-нибудь судья с такими же мозгами может посчитать его милым честным парнем, у которого есть и время и деньги, чтобы заботиться о единственном ребенке.

Она развернула меня к себе лицом.

– Но это же тебя не остановит, правда? Ты же не передумала разводиться?

– Ни в коем случае. Я переезжаю, это решено. Элис разрешила мне временно пожить у нее в коттедже, но я должна нанять адвоката, Филли. Мне необходима консультация профессионала. Если есть хоть один шанс потерять Айво, я не смогу рисковать. Он – вся моя жизнь.

– Этого не произойдет, – уверенно проговорила она. – Любой стоящий адвокат подтвердит: у Гарри нет ни проблеска надежды. – Она нахмурилась. – Ты сказала, Элис разрешила тебе пожить в коттедже?

– Да, здесь, рядом, по ту сторону аллеи.

– Знаю, была там один раз. – Филли поморщилась. – Знаешь, Рози, там очень примитивные условия. Не знаю даже, есть ли электричество и водопровод. Может, тебе пожить с нами?

– Спасибо, очень милое предложение, но я хотела бы жить одна. Не обижайся – просто мне нужно разобраться в себе. Здорово, конечно, что мы будем так близко друг от друга, – добавила я, не желая показаться неблагодарной. – Когда ты была в коттедже?

– О, сто лет назад, – рассеянно ответила она. – До Элис его снимали наши друзья. Раньше это был домик садовника при большом поместье.

– Я знаю. Хочу завтра утром пойти и посмотреть, что к чему. Фил, можно я у тебя переночую? Не хочется возвращаться и видеть Гарри и родителей.

– Он что, остался здесь? После всего, что ты ему наговорила?

– Да, разумеется. Не забывай, мы же счастливые супруги. Клюшка может выбросить из головы эти глупости о разводе.

– Непременно оставайся. – Она сжала мою ладонь. – А завтра утром вместе посмотрим коттедж. Уверена, там можно что-нибудь сделать: покрасить стены, положить коврики…

– Поставить свежие цветы… – предложила я. Она рассмеялась. Ответом нашей матери на все жизненные невзгоды было «расставить по комнате свежие цветы».

– Ее к этому дому даже близко не подпускай, – предупредила Филли. – Представляю, как она брезгливо морщит нос, вынюхивает крыс на чердаке и черт знает что в подвале и жалуется на сырые матрасы. Она мигом тебя оттуда выкурит.

– Не думаю, что ей самой захочется туда приходить, – тихо произнесла я.

– О чем ты?

– У меня такое предчувствие, что когда карты раскроются, ее симпатии будут целиком на стороне зятя.

– О, не будь идиоткой, – тепло проговорила Филли. – Обычно мама туговато соображает, но даже она понимает, что кровь гуще воды.

– Зависит от того, какого цвета кровь, – уныло заметила я. – Ладно, поживем увидим.