Нью-Йорк девятнадцатого века на многое закрывал глаза, особенно если это касалось вспомоществования его детям. Орды малолетних отщепенцев беспрепятственно рыскали по городу и его окрестностям. От Пятиугольника до Гарлема, от Ист-Сайда до Вест-Сайда по ночам правили оравы юных грабителей и воришек, доносчики в ползунках и контрабандисты в подгузниках и ходунках. И хотя Общество предотвращения жестокости по отношению ко всякой живности за несколько лет до описываемых событий включило их в список своих подзащитных, рапорты из 19-го участка свидетельствуют, что в 1880 году на сто тысяч арестов девяносто тысяч приходилось на задержанных, не достигших пяти дет, а оставшиеся десять тысяч – на лиц, перешагнувших 96-летний рубеж.

Мы частенько забываем, что в Золоченом веке царила жесткая классовая иерархия, ценившая богатство и жестокость. Дети, особенно из «неблагополучных слоев», быстро вырастали и зачастую обучались клянчить, занимать и воровать, прежде чем вставали на обе ноги. Зажиточные детки в своих матросских костюмчиках и нежных кружевах могли позволить себе такие удовольствия, как хорошее образование, браки по расчету, романы по расчету и разводы по расчету. А широкие массы, сыновья и дочери ворошителей городских помоек, хотели они того или нет, были вынуждены покидать родительский кров по достижении пяти лет. Им приходилось выбирать между тяжким трудом на потогонном производстве и вступлением в одну из уличных банд, в которых, по иронии судьбы, имелась своя классовая система, и нередко представители низших классов по достижении семи лет возвращались домой и шли работать на то же потогонное производство и пахали там лет до тринадцати, а потом обзаводились собственным потомством, которое, в свою очередь, в пятилетнем возрасте выбрасывалось на улицу. Этот порочный круг породил сотни мелких поселений вроде тех, что описаны в «Повелителе мух», – они были разбросаны по берегам рек, в крысиных норах и под вонючими насыпями вдоль кромки грязной воды.

Одно такое сообщество называлось «Замарашки». Полсотни его членов нашли себе пристанище возле реки Гудзон за свалкой на улице Ривингтон. Клан состоял из представителей обоих полов всех больших и малых народов (равные возможности в бандах малолеток были большой редкостью в те дни) в возрасте от двух до семи лет. Возглавлял банду свирепый шестилетка по прозвищу Цыпочка. Его правой рукой числился крутой мексиканский пацан Бамбино; третье место занимала пятилетняя чернокожая девочка, дочь освободившихся рабов, которая предпочитала, чтобы ее звали по крестильному имени – Молли Фря.

Прочесывая свалки в поисках пропитания, задирая бродяг и грабя прохожих при каждом удобном случае, Замарашки что было сил боролись за право на спокойную жизнь, затевая войну с соседними бандами лишь тогда, когда чувствовали, что кто-то покушается на их территорию, или если они чего-нибудь перенанюхались, или если шел дождь и прохожие были слишком мокрые и выскальзывали из рук.

Тлеющий очаг под навесом на улице Ривингтон почти не давал представления о дикой оргии предыдущим вечером, когда Замарашки устроили свою ритуальную дождевую пляску. Теперь же, наутро после убийства Франни Роз Мелочевки и Эммы Мэй Щепотки, они лежали тесными кучками, прижавшись друг к другу на жестком цементном гравии, служившем для них пляжем (весь песок из их района давно вывезли, чтобы расширить пляжи в Хэмптонс). Их сон казался столь мирным и безмятежным, что казалось, будто они пребывают в летнем лагере, а не в ежедневной борьбе за существование.

Их страж и талисман Бутуз – странная помесь ирландского сеттера, бигля и дикобраза – принюхался к кромке воды и обнаружил крабовый панцирь, который стоило попробовать. Заглотнув добычу, Бутуз приметил большую кучу одежды, выстиранной накануне вечером. В запахе тряпья было что-то необычное. Он трижды громко гавкнул и встопорщил иголки, что означало интересную находку.

Молли Фря заворочалась на самодельной постели из всевозможного тряпья и, вытащив шипастую дубинку, приготовилась драться.

– Что такое? Внезапное нападение? Я им задам! Бамбино, проснись!

Бамбино сел.

– Что? В чем дело?

– Бутуз что-то заметил и залаял.

Бамбино вздохнул:

– Ну, небось нашел что-нибудь. А где Цыпочка?

– Уже почти здесь. Шевели тушкой.

Несколько членов банды проснулись. Детские тела, весьма мускулистые для их возраста, покрывала засохшая, местами растрескавшаяся грязь. Разномастные лохмотья, наскоро соединенные с помощью веревок, проволок и цепей, были призваны изображать юбки и рубашки. Ноги детей так загрубели и обросли грязью, что казались обутыми в черные башмаки. Разминая затекшие конечности, Замарашки потянулись и, рассовав предметы вооружения за пояса, пошли вниз к реке.

Цыпочка остановился возле черной груды тряпья, покрытой водорослями и грязью. Любой кусок ткани здесь весьма приветствовался. Подобный объект потребления был не только полезен сам по себе, за него на улице можно было выручить кругленькую сумму.

– Переверни-ка, – велел он.

Воспользовавшись палкой, Бамбино выполнил указание. Куча тряпья на поверку оказалась человеческим телом.

И оно все еще дышало.

Дети переглянулись, не зная, что делать. Если они обратятся в полицию, там решат, что это дело рук самих Замарашек. Конечно, для их племени было бы лучше столкнуть этого человека, пока он не пришел в сознание, в реку – пусть себе плывет до стоянки какой-нибудь другой банды. Окончательное решение было за Цыпочкой. Он прохаживался взад-вперед и размышлял. Несмотря на всю свирепость Цыпочки, в его характере была и мягкая струнка. Тут-то и настало время ей зазвучать. Цыпочка повернулся, скинул штаны и выпустил длинную тугую струю. Когда он закончил, стало ясно: решение принято.

– Эй, Резвушка! – крикнул он, сунул в зубы трубку из кукурузного початка и раскурил ее.

Бамбино и Молли Фря переглянулись. Они знали, что им предстоит выслушать еще одну «вдохновенную» речь предводителя. К ним подползла пухлощекая двухлетняя девчушка в подгузнике и тоже с трубкой в зубах.

– Да, сэр! – сказала она.

– Лети в столовку на Вишневой улице за несяком.

– Да, сэр.

– И найди кого-нибудь сменить тебе подгузник!

– Да, сэр.

Малютка унеслась на четвереньках, да так стремительно, что взрослый только бегом смог бы поспеть за ней. Цыпочка трижды хлопнул в ладоши, и Бутуз со всей остальной командой принялись вытаскивать тело из воды.

* * *

В 06.20 горстка зевак, привлеченная необычно ранней работой полиции, собралась у переулка на Двадцать шестой улице, между Одиннадцатой и Двенадцатой авеню. Прочесав район десятью минутами ранее, полицейские ожидали теперь приезда следственной группы и коротали время, поглощая кофе и колечки с мармеладом.

На этот раз трупы были обнаружены итальянцем, сборщиком навоза, катившим свою тележку с экскрементами в Вестсайдский перерабатывающий центр. В девятнадцатом веке навоз использовался для изготовления множества полезных в домашнем хозяйстве штуковин – особенно праздничных кексов с изюмом, женских зимних шляпок, накладных гульфиков и лобковых паричков. Перерабатывающий центр хорошо платил за собранное сырье.

Примерно в 06.22 к месту преступления подкатила коляска с Калебом, Лизой и Рузвельтом. Едва они вышли из экипажа, засверкали вспышки магния, оставляя клубы дыма, и репортеры из грошовых газет осадили прибывших.

– Скажите, это дело рук Крушителя?

– Злодей нанес новый удар?

– У вас роман с Лизой Смит?

– Правда ли, что у мэра жемчужная серьга в…?

– Уберите этих людей подальше! – приказал Калеб, и трое постовых вытолкали фотографов за ограждение. – Имена жертв!

– Мелочевка и Щепотка, сэр.

– Черт, я знавал эту парочку, – покачал головой Калеб, глядя под ноги.

– Я думаю, мы все знавали этих малышек, по меньшей мере разок-другой, если вы понимаете, что я имею в виду, – подмигнул сержант и пояснил: – Я говорю, что они проститутки, а мы все…

Калеб строго взглянул на него:

– Где они, сержант?

– В переулке, сэр.

– Отлично, опять переулок.

– Может, у него такой стиль? – предположила Элизабет.

– Я начинаю спрашивать себя: а есть ли в этом хоть какой-нибудь стиль?

Тедди украдкой извлек из кармана брошюру «Памятные изречения XIX века» Бартлета, заглянул в нее и сунул обратно. Затем он откашлялся и изрек:

– «Средний человек всегда трус, Гек!»

Его круглая физиономия расцвела довольной ухмылкой.

Лиза, Калеб и сержант недоуменно воззрились на него.

– Это все, сержант, – сказал Калеб, и сержант удалился.

– Тедди, с вами все в порядке?

– Абсолютно, мой мальчик. Никогда не чувствовал себя лучше. Запомни: «Цветная капуста – не что иное, как обыкновенная капуста с высшим образованием».

– Ну да.

Когда они втроем вошли в переулок, Лиза шепнула Калебу:

– Ты понял хоть слово из того, что тут наговорил Тедди?

– Нет. Нам лучше за ним приглядывать. Он ведет себя как-то странно. В смысле, более странно, чем обычно.

Переулок представлял собой очередной темный узкий кирпичный коридор, похожий на тот, где нашли тело Беззубой Старушки Салли. Здесь было сыро, ржавая вода капала со стен, собираясь в коричневые лужицы. Масляная лампа в руках Спенсера еле-еле освещала это жуткое место.

– Там впереди что-то есть, – сказала Лиза.

– Я тоже вижу.

– Йо-хай! – воскликнул Тедди.

Его спутники недоуменно воззрились на него.

– Йо-хи?

Молчание.

– Йо… йо? А, вот: йо-мойо!

Смит и Спенсер покачали головами, и все трое углубились в переулок. В темноте виднелся лишь слабый огонек впереди.

– Вот оно, – сказала Элизабет.

Созданная убийцей картина преступления на этот раз была воистину чудовищной. Бездыханные тела Эммы и Франни были усажены за детский столик, что, по всей видимости, должно было изображать именинную вечеринку. На обеих были бумажные шляпки; Франни прижимала к губам дуделку в форме рожка, а на руках у Эммы покоилась кукла. Внутренности Франни возвышались горкой в центре стола в виде праздничного пирога и украшены свечкой. Кишки Эммы гирляндами висели вокруг.

– Что же это за человек такой, черт побери? – спросил Калеб. – Он что, считает все это каким-то… этим…

– Развлечением? – подхватила Лиза. – Я согласна, это чудовищно – использовать чужую жизнь ради собственной забавы.

– Забавы… – повторил Рузвельт, поглаживая подбородок. – Я бы рискнул высказать предположение, что эта сцена может иметь отношение к тому, о чем вчера вечером говорил Фосфорный Фил. Разве он не советовал вам как следует осмотреть места преступлений в поиске ключа к разгадке?

Спенсер и Смит были потрясены. Рузвельт и в самом деле сказал нечто стоящее! Неужели такое возможно?

– Вероятно, в чем-то вы правы, Тедди, – сказал Калеб и шепнул Лизе: – Может, это падение превратило его в гениального идиота?

– Я просто пытаюсь выполнять свой гражданский долг, Калеб. Запомни: «король – он и есть король, что с него возьмешь. А вообще все они дрянь порядочная. Так уж воспитаны».

– А, ну да… Пожалуй, в этом, Тедди, я с вами соглашусь.

Лиза потрогала лоб Рузвельта.

– Тедди, вы уверены, что хорошо себя чувствуете?

– Женщина, в тех краях, откуда я родом, это звучит как приглашение потрахаться, – прорычал он и похотливо засмеялся.

Лиза нахмурилась. Тедди всегда был распутником, но казался более или менее безобидным. Внезапно она почувствовала, что побаивается его.

– Ну-ка, ну-ка, припомним… Фил говорит о спичках… Пятая авеню… Фосфор… «Сколько золотых дублонов за красотку?» Потом опять базар насчет уродцев и воздушных шаров. И затем делает упор на чертовом колесе!

– На чертовом колесе?

– Вот именно! В точку! – сказал мэр.

– Но какое отношение чертово колесо имеет к Мелочевке и Щепотке?

Рузвельт прочистил глотку.

– Разве ваш информатор не говорил насчет уродов?

Калеб хлопнул себя по лбу.

– Урод! Ну конечно! Уродцы! Яхи ни при чем! Это лилипуты! На Кони-Айленде есть целая лилипутская колония.

– «Парк развлечений с чертовым колесом»!

– Очень флавно, очень мило, мои фыплятки, – сказал голос позади них, и из мрака возник бородатый человек, объемом покрупнее Тедди и значительно пышнее. – Приятно видеть, что наши драгофенные доллары не рафходуются впуфтую.

В его фигуре, несмотря на рыхлость, чувствовалось явное превосходство. На человеке был белый парусиновый костюм и короткие гетры, в руках – трость с золотым набалдашником; голову венчал белый меховой цилиндр. Атласный сюртук поблескивал в свете танцующего огонька лампы Калеба, и казалось, что сей предмет одежды – не просто кричащий сам по себе, но сам по себе живой. Голос человека мог бы показаться злым, если бы не легкий женственный оттенок, сквозивший в этом теноре. Калеб, Элизабет и Рузвельт моментально узнали обладателя голоса.

Уильям «Босс» Твид был коррумпированным городским политиком весом около ста тридцати килограммов. Он успел побывать членом местного законодательного собрания и даже сенатором штата, прежде чем его провозгласили (не так давно) Великим Вождем Таммани-холла. В таковом качестве он приобрел влияние, завоевав голоса иммигрантов и сделав состояние на взятках, откатах и непрерывном воровстве. И все же он был человеком, чья политика «выкручивания рук» принесла ему осторожное почтение относительно более честных деятелей типа Тедди. Эти двое, которые многие годы буквально сталкивались лбами – и в переносном смысле, и в прямом, – терпеть не могли друг друга.

– Доброе утро, мэр Ружвельт, – сказал Твид, подмигивая мэру.

– Рад тебя видеть, старина Вилли, – поддержал Тедди, подмигивая в ответ.

– Мой дорогой начальник полифии, – сказал Твид. – Вижу, вижу, как вфегда в нужном месте в нужное время. Молодчина!

Здоровяк приблизился к Элизабет и приложил руку к своему меховому цилиндру.

– Мифф Фмит, ваше фияние наполняет меня фвежефтью вефны.

– Благодарю, господин Твид. Или мне лучше называть вас «Босс»? – Лиза игриво хихикнула – так, чтобы Калеб это заметил. – Однако вовсе не я, а вы сияете, словно майский полдень.

Калеб только закатил глаза.

– Я флышал, он нажывает фебя Крушитель?

– Верно, – неохотно ответил Калеб. Он терпеть не мог, когда за ним надзирало начальство, а уж Великий Вождь несомненно был начальством, и еще каким!

– И он прифлал мифф Фмит пифмо в «Но-вофти»?

– Так и есть.

– А фколько пифем вы получили, мифф Фмит?

– Только одно, – сказала Лиза.

– Вы фовершенно уверены? – спросил Твид.

– Да, совершенно уверена.

– Потому что крайне важно, чтобы вы фообщили нам, ефли этот префтупник фнова пришлет вам пифмо.

– Я вам гарантирую, Вилли, что мисс Смит проинформирует нас, как только получит новое письмо от Крушителя. Правда, Лизок? – проворковал Тедди, приобняв Элизабет и крепко стиснув ее плечо. Она выскользнула из его объятий, все еще недоуменно поглядывая на мэра.

– Разумеется, – сказала она.

– Вот и флавно.

Затем Твид повернулся к Калебу.

– Хочу фказать вам, начальник, мы в Таммани-холле профлышали, что вы увлеклифь некими конфпирологичефкими теориями. Неужели вы еще не вырофли из этих мыфлей о фекретных общефтвах?

Калебу потребовалось несколько секунд, чтобы осознать услышанное.

– Это некоторым образом не ваша забота, сэр, но нам кажется, что здесь есть связь с Ряжеными, – сказал он. – Мы полагаем, что убийца либо сам из их числа, либо может иметь к ним какое-то отношение…

– Дорогой мой, уверяю ваф, тут нет ну проф-то никакой швяжи ф Ряжеными, – властно перебил его Босс Твид. – Это дело рук какого-то пфиха, вот и вфе.

– Странно, – сказал Калеб. – Насколько я помню, следствие тут веду я.

– А нафколько я помню, Великий Вождь поважнее полифейфкого начальника. Пофле Великого Вождя идут Малые Вожди, мэры, букмекеры, кофтоломы, мороженщики и только потом – начальники полифии.

Калеб вынужден был признать свое поражение.

– Начальник Фпенфер, я политик. Жирный продажный политик. Но ефли я в чем и разбираюфь, так это в фекретных общефтвах. Эти Ряженые – профто бежобидная горфтка клоунов. И ефли вы хотите навефить на них эти убийфтва, то у меня возникают фомнения в вашем трежвом раффудке.

– Со всем моим почтением, господин Твид, мне кажется, мой рассудок в полной бежопаф-нофти… безопасности. Я фовершенно ждоров.

Калеб тряхнул головой: шепелявость оказалась заразительной.

– Ваш убийфа – наверняка фумафшедший иммигрант, который вряд ли как-то швяжан ф Кони-Айлендом и уж тем более ф Лилибургом…

– Но убийца упоминал Ряженых, – попыталась было протестовать Лиза, однако Калеб жестом остановил ее.

– Лиза, Твид прав, – сказал он. – В нашем городе и впрямь есть очень важные люди, которые участвуют в деятельности Ряженых. Мы же не хотим обидеть кого-нибудь из них, выдвигая безосновательные обвинения?

– Я бы прифлушался к вашему товарищу, мифф Фмит. Вам фледует понять, что фпутанное фожнание пфиха редко пожволяет ему выражаться напрямик. Поэтому его пофлание надо читать между фтрок. Возможно, под Ряжеными он понимает тех, кто рядится в мафку без рта, а жначит – хранит молчание. В молчании есть некая добродетель, не так ли? Кто помалкивает, тот и живет обычно подольше.

Твид извлек грошовую газетенку, которую держал под мышкой, и развернул ее так, чтобы Калеб непременно увидел заголовок: «Легендарный информатор без челюсти найден убитым!» Затем он откашлялся и сунул газету обратно под мышку.

– Я в курсе, – мрачно сказал Калеб, бросив тревожный взгляд на Лизу.

– Нафиональная Органижафия Ряженых делает щедрые пожертвования нашему великому городу, и я жнаю наверняка, что она фофтоит из выдающихфя выфокоображованных, почтенных белых протефтантов, которые терпеть не могут негров…

Тедди проглотил смешок.

– …и которые никоим ображом не могли фоучафтвовать в фтоль гнуфном префтуплении. Нет, птенчики мои, забудьте о Ряженых, это лишь пуфтая трата времени. – Твид потыкал Калеба в грудь набалдашником трости. – Я яфно объяфняю, начальник Фпенфер?

– Исключительно, сэр.

Лиза смотрела на Калеба со смешанным выражением недоверия и замешательства. Калеб кинул на нее ответный взгляд, в котором сочетались трепет, лепет и смятенье, тряска поджилок и крутизна сваренных яиц.

– Вот и прекрафно, – сказал Твид. – Тогда я фо вфеми прощаюфь и желаю вам вфячефких уфпехов.

Крутанувшись на каблуках, Уильям «Босс» Твид двинулся к выходу из переулка.

– Будь спок, Вилли! – крикнул вслед ему Рузвельт, но тут же резко прикрыл рот ладонями, словно выдал какую-то тайну. – Я хотел сказать, те из нас, кто пытается в поте лица рассеять тьму, были изумлены…

– Что вы такое… – начала Лиза.

Калеб предостерегающе поднял палец.

– Тсс! Послушайте, Тедди…

– Да, гаспадина началника?

– Не могли бы вы сообщить нашему вознице, что сегодня он нам больше не понадобится? Мы поедем в Бруклин надземкой.

– Как скажешь, начальник. Значит, мы отправляемся на Кони-Айленд? Несмотря на то, что сказал Босс Твид?

– Совершенно верно. И давайте побыстрее.

– Да-да, только штаны подтяну. – Тедди потащился прочь, бубня под нос, что он-де в прислуги к Спенсеру не нанимался.

Когда он отошел за пределы слышимости, Лиза сказала:

– Так ты полагаешь, что Тедди тоже замешан?

– С ним творится что-то странное. Он слишком приветлив с Твидом.

– Зато со мной он обращался на удивление грубо. И то, что он говорил… Прошлой ночью, пока ты был в отключке, он предложил «отполировать мне бампер» – уж не знаю, что это означало.

– Твид явно не желает, чтобы мы разрабатывали версию с Ряжеными. Это хорошо, поскольку означает, что мы на верном пути. Он из кожи лез, чтобы отговорить нас ехать на Кони-Айленд.

– Но ведь поехать туда предложил сам Тедди.

– Верно.

Лиза вздохнула:

– Как ни крути, нам все равно надо ехать туда, разве не так?

– Если только не отыщется веская причина этого не делать. – Калеб достал свой шестизарядный револьвер калибра 32 («точка-тридцать-два») и проверил, полон ли барабан.

– А если эти двое в сговоре, разве они не постараются сбить нас с толку? Направить нас по ложному следу?

– Именно так они и пытаются поступить. Сомневаюсь, что смерть Фосфорного Фила могла быть случайным совпадением.

– И что нам теперь делать с Тедди?

– Хотелось бы верить ему, но уж больно странно он себя ведет. И все-таки мне не хочется оставлять его без присмотра.

– Вот и я так думаю. Если они чем-то его зацепили, лучше за ним приглядывать. Может, мы сумеем ему помочь.

– По крайней мере, он будет у нас на глазах. Но, чур, больше его ни во что не посвящать!

– Тогда прежде чем он вернется, тебе стоит прочитать вот это.

Лиза вытащила из сумочки конверт и протянула Калебу.

– Стало быть, это от Крушителя. Почему ты не отдала мне его раньше?

– А сам ты как думаешь?

– Не знаю, Лиза. Все так запуталось. Я никогда не подумал бы, что Тедди может работать против нас, но теперь… Уж и не знаю, кому я могу доверять.

– Извини, я получила его только сегодня утром. Неужели ты бы хотел, чтобы я отдала его в присутствии нашего мэра, который столь необычно себя ведет?

Калеб оглядел ее с головы до ног.

– Ты можешь мне верить, Калеб, и ты знаешь это, разве не так?

– Извини, я не поэтому. Я просто сражен твоей красотой.

– О, прошу тебя, – Лиза притворилась смущенной. – Я бы тебя поцеловала, начальник, но боюсь, ты снова лишишься чувств.

* * *

Возможно, следственная бригада и отчаялась найти некий стиль в действиях злодея, но из того факта, что теперь Крушитель избрал две жертвы, мне было совершенно ясно, что он придает какое-то значение этому числу. Казалось, наших сыщиков такая возможность интересует меньше, чем надуманная связь с Ряжеными, которую я лично уже начал считать пустой тратой времени, особенно если такой выдающийся гражданин, как Босс Твид, готов был поручиться за эту организацию. Нет, на мой взгляд, ключ был в цифре «два». Два трупа… Второе убийство… Два и два… Дважды два… Четыре… Че-ты-ре…

Пока я ходил взад-вперед по своим апартаментам, вновь и вновь прокручивая в голове создавшееся положение, меня словно кирпичом ударило: «Иди!», «ЧЕ-тыре»… «ЧЕ-рез…»! Убийца, как я и подозревал, хитроумно зашифровал свое послание: «Иди через…»! Я так возгордился своим открытием, что наградил себя чувственным поцелуем в предплечье, как делал всегда, когда считал, что заслуживаю этого.

И все же мое озарение было омрачено физиономией с поблекшего дагерротипа, подписанного «Главный подозреваемый», который выпал из дневника Спенсера. Что бы это могло значить? Подробности расследования наверняка поразят чье угодно воображение, а то и вообще перетряхнут глубинные представления человечества о мире. Я несколько раз набрал номер сотового телефона Венделла.

– Венделл? Венделл? Ты меня слышишь?

Связь была неважной.

– У тебя голос, словно ты в сортире.

– Так и есть. Меня вот-вот разорвет.

– О, извини, я не вовремя?

– У тебя 30 секунд.

– Как публика?

– Полупусто. Такое время года. Знаешь, дети пошли в школу…

– Ну да, конечно. Ладно, не стану тебя задерживать. Я нашел кое-что действительно стоящее. В дневнике Калеба – снимок главного подозреваемого. Того парня, которого они считали Крушителем. Теперь я знаю, почему это дело так и не было раскрыто. Сможешь заскочить ко мне утром?

– Может быть. Если сделаешь мне оладьи.

– Не буду я тебе делать никакие оладьи. Позавтракай заранее. Я тебе не кухарка.

– Если уж я должен тебе помогать, ты мог бы по меньшей мере покормить меня завтраком.

– Эй, я не нуждаюсь в твоей помощи! Я просто хотел показать тебе снимок. У меня от него просто мурашки бегут. Невероятно, но я знаю, кто этот парень!..

Неожиданно на том конце провода послышался громкий треск, затем все смолкло.

– Венделл? Венделл? А, ладно, – сказал я. – Утром расскажу. Отдыхай!

Я повесил трубку и снова рухнул в свое уютное кресло. В течение последующих шести часов я играл в гляделки со знакомцем на дагерротипе. (Нет нужды говорить, что он выиграл.)

* * *

В тот момент, когда Рузвельт, Смит и Спенсер садились на Геральд-сквер в надземку, чтобы добраться до Кони-Айленда, маленькая Резвушка из банды Замарашек шустро ползла через бульвар; на ней был чистый подгузник, а в зубах она держала ручку небольшого ведерка.

Возле свалки на улице Ривингтон Замарашки собрались вокруг лежавшего в забытьи мужчины. Они уже обтерли грязь с его лица, но никому из них он не был знаком.

– Покушать, видать, он любит, это уж точно, – сказал Цыпочка.

– Мы рискуем, если оставим его здесь, – сказала Молли Фря, все еще держа в руках палицу. – Предоставьте его мне. Мы можем натолкать в карманы камней и утопить его.

– Камни денег стоят, – возразил Цыпочка. – А за эти карманы можно выручить целое состояние.

– Но он подвергает опасности все племя, – настаивала Молли Фря.

– Говорю же, поджарим его и съедим, – сказал Бамбино. Предложение встретило радостный отклик. – Этого толстопуза нам надолго хватит.

– Я сказал, у меня другие планы.

– Но почему, босс? – загомонили остальные.

В этот момент появилась Резвушка.

– Давай сюда несяк, – велел Цыпочка.

Бамбино забрал у Резвушки ведерко и передал главному. Тот поднес его ко рту и отхлебнул. Очевидно, эта емкость с пивом именно «несяком» и называлась.

– Слушайте сюда, – сказал Цыпочка, обращаясь ко всем. – Мы – свирепые и могучие Замарашки. Мы воруем, грабим и насильничаем. Не знаю, правда, что в точности означает последнее слово, но если нечто плохое, значит, это про нашего брата! И нет малолетней банды страшенней нас. А среди нас никто не любит вкус человеческой крови сильнее меня. Но я должен предостеречь вас, мои соплеменники, что за нами наблюдает невидимая сила. Сила, что ведет нас через битвы к победам и обеспечивает нам все те роскошества жизни, которыми мы наслаждаемся.

Тут Резвушка выплюнула отвратительный комок жевательного табака, который до сих пор держала во рту, подняла его, затолкала в свою трубку и закурила.

– Эта сила требует от нас кое-что взамен, – продолжал Цыпочка. – Проявлять доброту к другому живому существу – раз в год, всего лишь раз в год! – и тогда мы с чистой совестью можем продолжать жить так, как жили наши предки поколение за поколением.

Цыпочка воздел к небу ведерко с пивом.

– И я говорю: пусть сей уродливый куль бесполезной взрослой плоти будет нашим добрым делом в этом году. Будем же холить и лелеять его, пока он не обретет прежнее здравие и не отправится вновь своим путем. А когда мы исполним свой долг, мы сможем опять поджаривать бродяг и грабить невинных прохожих. Вот что решил я, ваш глава и предводитель. И да будет так!

Замарашки радостно заголосили все разом.

Бамбино поинтересовался:

– А потом мы его съедим?

Цыпочка пожал плечами:

– Почему бы и нет?

Затем он опустился на колени и поднес ведерко к губам незнакомца. Бамбино приподнял ему голову, и они влили пиво в глотку уродливого куля бесполезной взрослой плоти.

Толстяк закашлялся, потом застонал. Они влили еще. После того как толстяку все же удалось проглотить немного жидкости, его веки дрогнули, а на губах появилось подобие улыбки.

– Йо-хо! – слабым голосом произнес он.

Бездыханные тела Эммы и Франни были усажены за детский столик, что, по всей видимости, должно было изображать именинную вечеринку.