Я сидел один в своей любимой и недорогой квартире в «Дакоте» (которую по закону не имел права занимать, поскольку формально являюсь жителем Эквадора; впрочем, это долгая история) и прочесывал Глобальную Сеть, чем нынче с легкостью занимаются все ребятишки. Мне пришло в голову, что многие из наших современных технологий мы принимаем как само собой разумеющееся. А ведь тогда, в 1882 году, Всемирная Паутина была доступна только в дешевых игровых автоматах в Хрустальном Дворце, да и то лишь одна страница: на ней злобный мул бил человека копытом по голове.

Провозившись всего часа два со свечами зажигания, экранированными проводами и мигающими лампочками, я сумел найти кнопку запуска и включить компьютер. Затем мне потребовалось от восьми до шестнадцати часов на многократные звонки детям моих друзей, чтобы на меня хлынул поток альтернативных версий преступлений Крушителя (см. www.altematethwa ckertheories.com).

В одном из сценариев предполагалось, что это работа Джона Уилкса Бута, убийцы Авраама Линкольна. По данной теории он не был застрелен на табачной ферме в 1865 году, а сбежал в Нью-Йорк и открыл первую эротическую пекарню в Гринвич Виллидж. А впал он в неистовство и снова стал убивать, когда саудиты взвинтили цены на сахарную глазурь (телесного цвета) для украшения пениса.

Другая теория гласила, что этих убийств никогда и не было, что это просто недоразумение и что Спенсер, Смит и Рузвельт были не командой сыщиков, а музыкальным фолк-трио, главный хит которого назывался «Не сокрушайся, Крушитель». По мнению автора предложенной версии, в 1930 году была сделана запись этой песни, ставшая очень популярной. Есть предположение, что, после того как песню прокрутили по радио, неверная трактовка ее текста разожгла в стране настоящую панику. Охваченные ужасом горожане хлынули в сельскую местность и принялись смертным боем лупить продавцов яблок их собственными мешками. Тысячи невиновных, ложно обвиненных в убийствах проституток, были без всякой необходимости жестоко умерщвлены, а Вуди Гатри вынудили принести извинения по национальному радио, после чего тут же казнили.

У этой теории имелись два недостатка. Первый – она игнорировала все фотоулики, полицейские и медицинские записи, газетные заметки и сами трупы. И второй: автором теории был десятилетний пацан, чей веб-сайт также содержал теорию внедрения покемонов в мир «Звездных войн». Ах да, и, в-третьих, Вуди Гатри никто никогда не пытался казнить.

Я даже выдвинул свою собственную версию, по которой убийцей был знаменитый художник Винсент Ван Гог. Разумеется, как и указывалось во многих письмах, присланных на сайт, во время вспышки убийств он находился в Париже под неусыпным наблюдением своего брата Тео. Конечно, у него не было абсолютно никаких мотивов или возможностей совершить эти злодеяния, однако… вы когда-нибудь присматривались внимательно к его картинам? У этого парня явно были не все дома! И если бы не угроза преследования за диффамацию со стороны его потомков, я бы занялся более тщательной разработкой моей версии. Пусть это послужит всем вам уроком: если когда-нибудь попытаетесь обвинять в серийных убийствах невинно почившего в бозе художника, убедитесь, что у него не осталось живых родственников. (Вот, например, Уолтер Сикерт, он бы отлично подошел!)

И вдруг меня осенило. Улика! Была же улика!

Я пошарил в своей сумке и извлек дагерротип Салли Дженкинс. «Танцовщица гоу-гоу», – подумал я. Ну, конечно! «Гоу!» Это слово так и прыгало у меня в голове. Не «гоу-гоу», а просто «гоу». «Иди!» Все ясно: перед нами послание убийцы, и «гоу» – лишь первое слово!

Погрузившись в размышления, я выглянул в окно, выходившее на Центральный парк, и подумал: «Только взгляните на жалкие ничтожества там, внизу. Готов поспорить, что я заработал денег больше, чем все они вместе взятые».

«Иди… холодно… холодно… холодно… вот, уже теплее!» Иди – КУДА? В послании должно говориться о каком-то МЕСТЕ! Мои размышления прервал телефонный звонок.

– Да, это я. А, привет, Майрон. Как делишки в Лаландии? – При любой возможности я называл Лос-Анджелес (в обиходе – Л.А.) Лаландией. Людям это нравилось и укрепляло мою репутацию записного хохмача.

Звонил мой агент, чтобы сообщить, что на сегодня мне назначено прослушивание.

– Серьезно? А где? Отлично. Да, я просто в восторге. Я, как говорят в Голливуде, уже завелся. Спасибо, Майрон. Джингл беллз! – и повесил трубку.

Отбор проводился на роль старой корзинки для мелочи в детской постановке «Волшебная будка». И хотя я, как и говорил, уже «завелся» начать подготовку, сначала мне хотелось завершить свое исследование встречи нашей троицы с Фосфорным Филом в Бандитском Логовище.

* * *

В 1882 году разница между теми, кто «имеет», «не имеет», «никогда не заимеет», «хочет того, что имеют другие» и «имеет, что имеет, только потому, что их мамы и папы тоже это имеют», – так вот, разница между такими людьми нигде не проявлялась очевиднее, чем в Нью-Йорке. Там на Пятой авеню хвастливо красовались особняки Корнелиуса Вандербилта и Джона Дж. Астора, замок Генри Дж. Вилларда и шале «Великий Компостный Холм» мадемуазель Стюарт. А в другой части города, где сходились Бродвей, бульвар Сансет и Шестьдесят шестое шоссе, образуя треугольник, известный как Малбери-Бенд, картина выглядела совсем иначе. Этот район был беднейшим из бедных. Грязные трущобы, рассеченные беспорядочным лабиринтом темных улиц и узких переулков, в которых в два счета можно было заблудиться; убогие лачуги, дешевые меблирашки, деревянные ящики и палатки «Л.Л. Бин» служили пристанищем для тысяч бесприютных бродяг, беспризорников, старьевщиков, продавцов буррито и бездарных комиков – проклятых обитателей этого захолустья. Бандитское Логовище, расположенное почти в самом сердце района, являло собою именно такую негостеприимную дыру.

В написанной в 1885 году обличительной статье Джейкоба А. Риса «Малбери-Бенд – безнадежная нищета или мечта застройщика?» автор впервые описывает жизнь в этих местах:

«Полуобглоданные мулы, коровы и пироги жарились под палящим солнцем, становясь добычей бесчисленных мух и личинок. Чахлые свиньи, паршивые собаки и сбитые с толку морские львы рыскали по улицам. В канавах проходили канализационные стоки, а загаженные и заблеванные тротуары были усыпаны мерзкими отбросами и нечистотами. От одного только запаха на улицах Малбери слезились глаза, и большинство здешних жителей старались дышать через импровизированные маски, сделанные из вонючих старых носков, запах которых, хоть и был ужасен, казался благоуханным дуновением из подмышек юной девственницы – в сравнении с окружающим воздухом. Убийства, воровство, голод и нищета свирепствовали здесь повсеместно. Но там, где для одних – Преисподняя, мудрый инвестор видит Перспективу! Никогда еще пропасть между возможным и действительным не была шире! Ценам на здешнюю недвижимость падать некуда, поэтому им остается только расти!»

Однако в этих краях случалось не только время для дела, но и час для потехи. По правде сказать, дела-то как раз тут и не было, одна потеха. По вторникам благотворительные фургоны съезжали с Пятой авеню и оставляли на каждом углу бочки с объедками и пахнущей вином бурдой. А когда благотворители не появлялись, местные жители отправлялись в подпольные кабаки, салуны и вонючие пивнушки, где они могли подцепить легкую добычу, к которой относились «транжиры», «без вести пропавшие», «надменные придурки, за счет которых легко поживиться» и «туристы». Несчастные души запросто могли обнаружить, что их треснули по голове, обобрали и сбросили в стремительный поток «загадочной грязи», протекавший внизу. Этот поток жуткой коричневой жижи протекал под Пятиугольником, впадая в конце концов в Гудзон.

Потом воры, проституты и прочие сукины дети и сукины папаши растрачивали свои скудные трофеи на шлюх, пьянки или участие в самом жестоком из всех видов спорта – крысобойне.

Занятие считалось сомнительным даже в те времена, когда еще не существовало Общества предотвращения жестокости по отношению к животным. Одни считали, что крысам нужно обеспечить трехразовую сытную еду и чистую подстилку для сна, другим же, вроде завсегдатаев Клуба спортсменов Кита Бернса – популярного места сборищ крысобоев, – нравилось смотреть, как от крыс остается только мокрое место.

Было далеко за полдень, когда экипаж с командой сыщиков въехал в лабиринт узких улочек, известных как Бандитское Логовище. «Заскок» Тедди в «Дельмоникос» обернулся поздним завтраком из десяти блюд; между тем Калеб и Элизабет торопились найти Фосфорного Фила, прежде чем Крушитель нанесет очередной удар.

– М-м-м! Понюхайте воздух, – блаженно прорычал Рузвельт, раздувая ноздри и вдыхая полной грудью. – Вот это я называю свежестью!

– Ты останешься здесь до нашего возвращения, – приказал вознице Калеб, прижимая к носу платок.

– Как скажете, начальник, – ответил тот. Но едва пассажиры ступили на булыжную мостовую, он стегнул лошадей, и повозка исчезла из виду.

Троица осталась в одиночестве, не зная, куда бежать в случае опасности.

– Ну и что будем делать? – спросил Калеб.

– Отправимся в Бандитское Логовище, что же еще? – сказала Элизабет.

В это время Рузвельт уже успел зачерпнуть жестянкой какого-то пойла из благотворительной бочки на углу.

– Странно, – пробормотал он, отхлебнув. – Похоже на то, чем меня потчевали на прошлой неделе у Максвелла Шермахорна…

Он заметил еще одну бочку чуть дальше по переулку.

– Похмельная мокрота! – воскликнул он.

– Рузвельт, хватит с нас ваших задержек, – сказал Калеб. – За то время, что вы упустили сегодня, Крушитель мог бы сокрушить еще чью-нибудь голову и уйти на покой.

Но Рузвельт, со зверской безмятежностью на лице, уже поднес черпак к губам.

– Не волнуйся за него, Калеб. Я с тобой, так что ты в безопасности. – Элизабет взяла его за руку.

В обычной обстановке Калеб остро отреагировал бы на столь явную дискредитацию его принадлежности к сильному полу. Однако он почувствовал, что Лиза дрожит от страха.

– Нет, нам лучше держаться вместе. В таверне будет жуткое количество народа, и мы можем потерять друг друга.

– В таверне? – вскричал Тедди.

– Да. В Клубе спортсменов Кита Бернса. Там подают один из лучших элей в здешних местах, по крайней мере так говорят выжившие.

– Зашибись! – заорал Рузвельт, припустивший вслед за Калебом и Элизабет, которые уже ступили на территорию Логовища.

Похоже, за ними внимательно наблюдали из каждой щели. Наверху за мутными окнами появились любопытные физиономии. Бледные от голода, с апатичными глазами вследствие долгих лет, прожитых без всякой надежды, они больше напоминали привидения, чем живых людей.

Переулок резко сворачивал направо, его начало тут же затерялось позади пришедших. Не то простыня, не то покрывало болталось на веревке у них над головами. В тишине послышался звук, похожий на шипение.

– Тихо, – сказал Калеб. – Кто-то шепчется?

Звук повторился. На этот раз он был выше и пронзительнее.

– Похоже на детский смех, – сказала Лиза.

Внезапно звук перешел в раскатистый рык, похожий на рев взбешенного верблюда. Лиза метнулась к Спенсеру, тот обернулся, чтобы выяснить обстановку сзади.

Однако позади них были только тени и Рузвельт, скромно разглядывающий собственные ботинки.

– Йо-хо? – несмело поинтересовался он.

Калеб, не сдержавшись, заорал:

– Ради бога, мэр, попытайтесь держать себя в руках! Мы и так здесь как на ладони.

Не успел Рузвельт ответить, как Элизабет вскрикнула. Обернувшись, Калеб увидел толпу головорезов в лохмотьях и котелках, быстро наступавшую со всех сторон.

Лица в окнах исчезли; ставни поочередно закрылись. Элизабет прижалась к Калебу.

– Не бойся, я с тобой, – сказал он.

Кинув на него благодарный взгляд, она подумала: «Калеб со мной. В конце концов, он мужчина сильный. Правда, годы не пощадили его. Он что, уже лысеет? И почему у него такая лоснящаяся кожа? Бог мой, как же я могла спать с ним?»

Вожаком в окружившей их толпе был верзила, покрытый шрамами и оспинами. Его крошечные глазки смотрели, почти не мигая. Но самой примечательной чертой – вернее, ее отсутствием – был его подбородок. Точнее, его просто не существовало. У него вообще не имелось нижней челюсти. Она отсутствовала как таковая. Вместо этого гортань прикрывала кожаная заплатка, похожая на лист пожухлого салата. Пожелтевшие верхние зубы торчали диковинными сталактитами, а кроваво-красный язык то появлялся, то исчезал в провале, который с натяжкой можно было бы назвать ртом. С нёба, не встречая препятствий, сочилась слюна.

Лиза и Калеб оглянулись. Окружавшие их головорезы отличались тем же уродством, что и их предводитель.

– Бог ты мой! – ахнула Лиза.

– Надо же, они все в одинаковых шляпах! – воскликнул Тедди.

Главарь плотоядно разглядывал Лизу. Он подмигнул ей, игриво склонил набок голову и попытался заговорить, добившись, однако, лишь невнятной шамкающей тарабарщины.

Испуганный вид Лизы словно молил: «Пожалуйста, не убивай меня! Я чиста и невинна, как утренний снег. Ну, приблизительно. Скажем, как вечерний снег».

– Нет, Фил, – сказал Калеб верзиле. – Уверяю тебя, она не согласится на «это» ни за какое количество «блестящих золотых дублонов».

Он обернулся к спутнице.

– Все в порядке, дорогая. Этот человек нам и нужен.

* * *

Клуб спортсменов Кита Бернса представлял собой мрачный полуподвал с низкими потолками, стойкой бара и немногочисленными столами. На стенах были укреплены две мигающие масляные лампы, а красный занавес в глубине прикрывал вход в «крысиную яму».

Фил провел гостей через питейный зал, где веселье было уже в самом разгаре. Шумная орава бранящихся негодяев, головорезов и шлюх толпилась в вонючей забегаловке, сгрудившись возле стойки, словно стадо оголодавшего скота, рвущегося лизнуть соли. В дальнем конце стойки и в самом деле имелся соляной ком, весьма популярный среди юнцов Малбери-Бенд, которые норовили разок-другой лизнуть его, прежде чем накатиться новомодной текилой – так по-испански называлась чрезвычайно заразная болезнь языка.

– Бармен, мне нужен добрый глоток самой крепкой живой воды, будь любезен! – крикнул Тедди, швыряя на прилавок шиллинг.

– Мэр! – воскликнул Калеб. – У нас нет времени…

– Одну секундочку, дорогой начальник полиции. От соленой еды в «Дельмоникос» у меня во рту пересохло.

Фил уже готов был скрыться за шторой.

– Оставь его, – сказала Лиза. – Мы разберемся с Филом, а потом найдем кого-нибудь, кто отвезет Тедди домой.

Смит и Спенсер последовали за информатором как раз в тот момент, когда бармен указал Тедди на три громадных деревянных бочонка. Каждый из них был открыт сверху и снабжен этикеткой. Из первого, с надписью «Мерзкий свинтус», торчала, слегка покачиваясь, задница какой-то убиенной хавроньи. Над другим, подписанным «Китайское огненное пойло», виднелась лишенная тела голова – китайца, разумеется, однако с трудом распознаваемого. Но внимание Тедди привлек третий бочонок – вернее, живая голая толстуха, которая из него высовывалась. Ее коренастые ноги болтались в воздухе, а округлая задница утопала в дурманящей жидкости. Девица засмеялась и притворно-стыдливо поманила Рузвельта пальцем.

Надпись на ее бочонке гласила: «Грог «Отрава толстой шлюхи». Предупреждаем, может быть смертельно опасен для вашего здоровья!»

– Пожалуй, испробую напиток этой упитанной милашки, – сказал Рузвельт и сунул в рот тянувшийся от бочки резиновый шланг. В те времена простонародье редко пользовалось стаканами, предпочитая вышеупомянутый способ «сунь-и-пей».

– Йо-хо! – завопил мэр, как следует насосавшись. – А теперь поглядим, что может предложить разборчивому вкусу этот китаец!

Он швырнул на стойку еще шиллинг и припал к «Огненному пойлу».

Тут к Тедди подгребли бандит и хулиган. Они с первого взгляда определили легкую добычу. А в темном углу зала среди крапчатых теней, порождаемых неверным светом масляных ламп и разными другими зловещими явлениями, сидела, недоступная взгляду Рузвельта, фигура в черном одеянии с капюшоном и следила за каждым его движением.

* * *

– Чем сегодня порадуете, господин Эллиот?

Голос донесся из темноты зрительного зала.

Яркие лампы слепили меня. Я прищурился, пытаясь разглядеть принадлежавшее голосу лицо.

– Здравствуйте.

– Да, господин Эллиот, здравствуйте. Мы вас видим. Так что вы нам покажете?

– Здравствуйте.

– Да, и вам того же, господин Эллиот. Не соблаговолите ли вы начать? У нас мало времени.

– Здравствуйте.

Первое правило успешного прослушивания состоит в том, чтобы установить контакт с режиссером.

– Да делайте уже что-нибудь!

– Нам доводилось прежде работать вместе? – спросил я.

– Нет, не приходилось.

– Ваш голос кажется мне знакомым. Вы, случаем, не Чита Ривера?

– Я мужчина, господин Эллиот. – В голосе из зала слышалось нарастающее нетерпение.

– Мне хотелось бы, чтобы вы знали, какая честь для меня это прослушивание, организованное Детским театром «Арлекин» для постановки «Волшебной будки». Это мой любимый рассказ Эдгара Аллана По, – сказал я.

Невидимый голос не отвечал. Возможно, ему была известна только искаженная версия Нортона Джастера, где мальчик остается жив.

– Следующий, пожалуйста.

Пятно прожектора сползло с меня, чтобы осветить ожидающих своей очереди за кулисами. Вот тут-то я и увидел – в зале, двумя рядами выше Читы Риверы – фигуру в черном плаще и высоком черном цилиндре, почему-то с масляной лампой на коленях – возможно, чтобы придать лицу зловещий вид.

Меня охватила неуемная дрожь. Из родничка на макушке начал сочиться пот, стекая струйками в глаза, отчего зрение мое затуманилось.

– Гхм… Могу я начать снова?

– Вы же еще ничего и не начали, господин Эллиот.

– Тогда почему у вас такой сердитый голос? – сказал я, чувствуя себя выставленным на всеобщее обозрение, что было весьма неуютно. У меня сомкнулись колени.

Неизвестный в цилиндре провел пальцем по горлу. Я знал, о чем он думал. От этого я поперхнулся.

– А сейчас я… исполню небольшую песенку; возможно, вы ее даже слышали… э-э-э… если вы знаете толк в песенках…

Я чуть не плакал. Я чувствовал, как неуместная горячая струйка мочи потекла у меня по ноге. Клей, державший накладку на моей голове, размяк от пота, и паричок пополз на лоб. Странный незнакомец приподнял лампу, я ахнул, поперхнулся временной коронкой переднего зуба, и мне пришлось несколько минут выкашливать ее обратно. За это время паричок отклеился окончательно и свалился мне под ноги. От волнения мне показалось, что на меня напал какой-то грызун, и я принялся топтать его, да так, что сорвал подошвенную бородавку и взвыл от боли.

Голос из зала показался мне на этот раз несколько раздраженным:

– Господин Эллиот, или вы участвуете в прослушивании, или уходите отсюда! Нам еще нужно отсмотреть массу народа!

– Да-да, конечно, я понимаю. Времени на болтовню нет, – подхватил я, прохромал к пианисту и отдал ему листок с нотами. Прожектор снова переполз на меня, и я уже не мог видеть незнакомца в зале. Мне хотелось перехватить его после прослушивания и сказать, как сильно он мне кого-то напоминает, только непонятно, кого именно…

– Вы можете играть в ре-минор, или до-мажор, или фа-диез, как вам удобнее, а я подстроюсь, – объяснил я пианисту и, хромая, вернулся на середину сцены. – Ладно, попытка не пытка.

– Наконец-то, – сказал голос из зала.

– Что? – переспросил я.

– Ничего. Ни-че-го! Давайте уже, начинайте! О господи! – взвыл он.

– Хорошо, – сказал я и знаком велел пианисту начинать.

Он и не подумал. Тогда я запел:

Затем я взглянул вправо от сцены. Незнакомец все еще был там, в своем цилиндре и плаще с пелериной, и он снова проделал недвусмысленный жест, обозначающий отделение головы от тела и последующее использование означенной головы как шара в кегельбане. Меня осенило: да он охотник за головами, то бишь охотник за талантами! Должно быть, он из тех, кто выискивает будущих звезд. Значит, мне светит не только какая-то детская постановка! У меня аж дыхание сперло от волнения.

– Ик, – единственное, что сумел выдавить я. – Ик, ик, ик.

– Спасибо! Этого достаточно.

Железная дверь служебного входа Детского театра «Арлекин» захлопнулась за мной с пугающей непреклонностью. Оказавшись один в темном переулке, я не смог удержаться от улыбки.

– Есть! – сказал я. – Я их сделал!

И поспешил к себе в «Дакоту» – позвонить моему агенту Майрону и рассказать, как великолепно прошло мое прослушивание.

Вам-то, дорогие читатели, может показаться, что моя проба на роль старой мудрой корзинки для мелочи в «Волшебной будке» ни на йоту не продвинула мое расследование дела Крушителя. Но, во-первых, вы должны помнить, что я прежде всего актер, потом танцор, затем, от случая к случаю, контрабандист, а уж только после всего – детектив. Во-вторых, как мне суждено было убедиться впоследствии, этот охотник за талантами был совсем не тем, кем казался.

Ну а теперь вернемся к нашей истории, которая шла своим чередом…

* * *

Лиза неловко присела на деревянный столик напротив Фосфорного Фила. Стульев в этом доме было явно недостаточно, и Калеб стоял, прислонившись к стене возле двери в соседнюю комнату. Оттуда доносились кошмарные, хоть и невнятные звуки, и Лиза пыталась не думать об их происхождении.

Ей было нелегко смотреть на Фила, но больше смотреть было не на что: ведро, несколько порнографических ферротипии на стенах да полка, на которой покоилась коллекция деревянных челюстей. Все они были разного размера и помечены именами: дядя Хайман, тетя Дороти, Малютка Хезер, Микки, Буба-Рыба и пр.

«Что с ними случилось?» – одними глазами спросила Лиза у Калеба.

Фил приладил деревянную челюсть и пару раз щелкнул ею, дабы убедиться, что она встала на место. Теперь он мог изъясняться без помех на отличном английском.

– Это результат стремления нашего города расширяться до бесконечности, – сказал Фил, словно разгадав ее взгляд. – Больше домов на Пятой авеню, больше парового оборудования для их постройки, а значит – больше нефти. Больше нефти – больше барж, следовательно – больше лошадей… А лошади едят зерно, а это значит… Ну, короче, последнее звено в этой цепи – спички. Спички сегодня нужны каждому.

Неожиданно из соседней комнаты выскочили два подростка.

– Эй, а ну марш обратно в залу! – прикрикнул Фил. – И вставляйте челюсти, когда в доме гости!

Прежде чем мальчишки захлопнули дверь, Лиза успела мельком увидеть остальных членов семьи, громоздившихся кучей малой в крохотной комнатушке. Их было человек пятьдесят – дети, тети, дяди, бабушки и дедушки, – и все без челюстей, даже кошка.

– Видите ли, мы все работаем на спичечной фабрике, – сказал Фил.

Лиза по-прежнему пребывала в недоумении.

– Это все фосфор, – пояснил Калеб. – Его используют при изготовлении спичек. Длительное воздействие фосфора ведет к повреждению суставов, особенно хрящей, которые соединяют челюсть с костями черепа.

– Фосфорный некроз челюсти, – пояснил Фил, сворачивая папиросу. – Ужасная штука. Но, полагаю, вы вряд ли слышали про такое у себя на Пятой авеню.

– Я не живу на Пятой авеню, – огрызнулась Лиза.

– Нет? – переспросил Фил. – А стоило бы. Такому брильянтику там самое место.

Он взял ее руку, чтобы поцеловать – весьма галантно, хоть и неумело, – но не успел поднести пальцы к губам, как его челюсть вывалилась и с грохотом упала на стол. Он пробормотал что-то неразборчивое и быстро вставил деревянный протез на место.

– Фил, нам нужна информация, – сказал Калеб.

– Я знаю, почему вы здесь, – сказал Фил, прикуривая. – Из-за вчерашнего убийства.

– Нам кажется, оно может быть связано с тайным обществом Ряженых.

– А что вы думаете, мисс Смит? – поинтересовался Фил. – В конце концов, у вас же есть собственный опыт общения с ними, не правда ли?

Элизабет обернулась к Спенсеру.

– Все в порядке, – успокоил ее Калеб. – Лучшие информаторы знают все.

– Верно, начальник. А кроме того, лучшие информаторы ничего не рассказывают… за так. Правда?

Калеб зыркнул на Фосфорного Фила, полез в карман плаща, извлек увесистую пачку банкнот и бросил ее на стол.

* * *

А в охрипшей дальней комнате Клуба спортсменов тоже летели на стол увесистые пачки купюр. Пари на травлю крыс были быстрыми и жаркими. Половина орущей толпы скандировала: «Рузвельт! Рузвельт!», другая же горланила: «Крысы, крысы!» А в специальном манеже, гордо выпятив грудь, прохаживался Рузвельт, обутый в сапоги со свинцовыми подошвами. Его карманы оттопыривались от наличных, а под ногами валялись раздавленные крысы.

– Йо-хо! – покрикивал он, и толпа – не имея понятия, что это значит, и зная только, что кричит он так уже целый вечер, – йохала в унисон. Какой-то человек в шелковом цилиндре и красной клетчатой куртке пробрался сквозь толпу, держа в руках большой джутовый мешок.

– Ставки сделаны! – заорал он, и толпа притихла.

Рузвельт пригладил взъерошенные волосы, разделив их идеальным пробором. Достав белый носовой платок, он протер очки и театральным жестом водрузил их на нос. Затем он принял традиционную позу борцов сумо и замер в ожидании.

– А теперь – последний и решающий раунд! – объявил человек в цилиндре.

Пока ведущий живописал зверские характеры крыс, которых он собирался выпустить на арену, один из сидевшего у стойки тандема – бандит, а не хулиган – вытащил из своего мешка громадную злобную крысу. Потом он извлек из кармана флакончик с надписью «пиццин» и влил изрядную порцию зеленой жидкости крысе в пасть.

Когда человек в цилиндре открыл свой баул и вывалил в яму три дюжины мерзких существ, никто не заметил, что к ним присоединилась еще одна особь; никто не обратил внимания и на смертоносную зеленую пену, сочившуюся из ее пасти.

Армия мохнатых тварей немедленно выстроилась в шеренги напротив Рузвельта и испустила душераздирающий визг. Рузвельт заткнул уши пальцами и завизжал в ответ. Зрители затопали ногами. От царившего вокруг шума легко было оглохнуть.

Прозвенел звонок.

Тедди сделал жест, будто извлекает меч из ножен, и заорал: «Вперед!»

Толпа обезумела, видя, как Рузвельт бросился в лобовую атаку. Он метался по яме, топая подбитыми свинцом сапогами, превращая крыс в мохнатые лепешки. Одна из тварей вцепилась ему в штанину, но Тедди стряхнул ее и с силой опустил ногу на обнаглевшего грызуна – только брызги полетели. Крысы попытались обойти его с флангов, однако упитанный мэр оказался на удивление вертким.

– Знаю я ваши уловки, желтопузые ублюдки! – вопил он.

Постепенно ему удалось проредить безродные полчища. Уцелевшие крысы в панике пытались втиснуться под ограждение арены, становясь легкой мишенью для пьяного, ошалевшего от адреналина мэра.

Это была настоящая бойня. Крысы были безжалостно уничтожены. Несколько раненых полураздавленных грызунов лежали неподвижно, притворяясь дохлыми. И тогда здоровенная крыса, доведенная до бешенства пиццином, прыгнула на Тедди, приземлилась аккурат на его свежепричесанную шевелюру и начала дергать, тянуть и жевать ее.

– Ах ты мелкий… – Он сгреб грызуна и швырнул его на пол. Крыса воззрилась на мэра, дрожа от страха и сцепив передние лапы на груди, словно моля о пощаде.

– Имей в виду, приятель, – сказал Рузвельт. – Человек, который способен пролить кровь за свое отечество, заслуживает, чтобы с ним поступали по справедливости и впредь.

Крыса казалась сконфуженной; последним, что она увидела в этом прекрасном мире, была свинцовая подошва мэрского сапога.

А несколько мгновений спустя у Рузвельта закружилась голова. Комната поплыла вокруг него, краски стали ярче, а обыденные предметы вдруг приобрели несвойственную им значимость. Тедди облизал окровавленные губы, словно смакуя вино. На его лице проступило блаженство пробудившихся воспоминаний.

– О, да неужто это венесуэльский яд для дротиков? Его делают из экстракта вываренного бородавчатого пигмея. Со студенческих лет не пробовал этой штуки!

С этими словами, к полнейшему смятению бандита, хулигана, а также их хозяина в балахоне с капюшоном, торжествующий Рузвельт пустился в пляс.

* * *

– Вы хотите знать, где ваш убийца нанесет очередной удар? Я прав? – спросил Фил, зажав короткую горящую папироску между желтыми зубами и фальшивой челюстью.

– Если это связано с неким ритуалом, – ответил Калеб, – то наверняка он должен действовать по какой-то схеме, возможно, включающей нечто символическое. Наш убийца слишком… не то чтобы умен, скорее он слишком педантичен, чтобы действовать наобум.

– Ах да, вы о Ряженых. Самое зловещее и загадочное из тайных обществ.

Фил затянулся папиросой, которая опасно тлела уже возле самого его подбородка. Лиза с тревогой наблюдала за ним.

– До вчерашнего дня я готов был поклясться, что это не более чем компания клоунов.

Фил хмыкнул.

– Клоуны? Ну-ну. Да вы хоть представляете, как высоко они забрались? В нашем городе есть чрезвычайно важные и могущественные люди, которые участвуют в деятельности Ряженых. Мы же все-таки говорим не о масонах, не о храмовниках и не о клубе «Фрайерс, мы говорим о Ряженых! И я не уверен, что вы вполне осознаете, во что влезли!

Раскаленный докрасна кончик папиросы уже обжигал его деревянную челюсть, но, разумеется, Фил этого не чувствовал. Лизе не хотелось быть невежливой. Вместо того чтобы встать и сказать: «Эй, Фил, у тебя подбородок горит», – она неловко поерзала на стуле и внятно покашляла, пытаясь привлечь его внимание.

– Я знаю только, что вчера ночью была зверски убита женщина, и моя работа – найти преступника, – сказал Калеб.

– Женщина с сомнительным положением в обществе, которую никто не станет искать. Может, лучше вообще бросить это дело, – заметил Фил, чья челюсть уже начала дымиться.

Лиза громко кашлянула.

– Черт побери, Фил, она тоже была человеком! – воскликнул Калеб, в сердцах стукнув кулаком о ладонь. – Я плачу тебе хорошие деньги, и мне нужна информация. Расскажи мне все, что знаешь. Зачем Ряженым украшать голову жертвы ее собственными кишками? Что это значит?

– Возможно, ничего. Возможно, это никак не связано с Ряжеными. Возможно, – Фил подмигнул, – убийца пытается что-то вам сообщить.

Фил подмигнул еще пять раз. Похоже, ему в глаза попал дым.

– Возможно, он и сам этого не знает, – добавил он.

– Что ты несешь? – Калеб рассердился. – Как он может оставлять сообщение, не осознавая этого?

– Есть многое на свете, друг мой Калеб, что неподвластно нашему разумению. Люди порой совершают действия, не задумываясь об их значении. Возможно, вам стоит повнимательнее отнестись к следующей жертве.

– Следующей не будет.

– О, будет, и не одна. Вы, конечно, остановите его рано или поздно, но жертвы еще будут.

На подбородке Фила заплясал язычок пламени.

– Гхм, Фил… – начала Лиза.

– Ничего страшного, – спокойно произнес Фил. Похоже, такое с ним случалось уже не раз. – Где тут у меня вода?

Лиза в панике схватила красное ведерко с надписью «пожарное».

– Вот оно, вот, – сказала она и решительно опустошила его прямо в лицо Фосфорного.

Буме! Килограмм крупнозернистого песка ударил в физиономию Фила, погасив огонь. Несколько мгновений Фил стоял неподвижно. Затем он невозмутимо извлек обугленную челюсть и положил на стол, после чего посмотрел на Лизу и издал какие-то отвратительные утробные звуки.

Калеб перевел:

– Он говорит, что имел в виду стакан воды, но все равно – спасибо.

* * *

А в Клубе спортсменов Рузвельт отплясывал, вскарабкавшись на стойку бара, – с голым торсом, не выпуская изо рта резиновый шланг от бочки с продажной толстухой. Круг за кругом заказывая выпивку на всех, он спускал свой выигрыш под одобрительные крики толпы. Стена позади Тедди была утыкана всевозможными смертоносными орудиями, которые швыряли в него бандит и хулиган: ножи, метательные топоры, дротики, арбалетные стрелы и даже призовая рыба-меч, содранная со своей подставки. И все напрасно. Яд – вместо того чтобы убить Рузвельта – придал ему сверхъестественную ловкость. Чем бы ни швыряли в него потенциальные убийцы, он воспринимал это как игру и отскакивал, рассказывая им о состязаниях в метании топора у индейцев Юты. Бандит и хулиган посовещались в углу с человеком в капюшоне. Тот казался рассерженным – насколько вообще можно определить настроение человека, чье лицо закрыто капюшоном.

– Ого, я так не веселился с тех пор, как обыграл этого мерзавца Дж. П. Моргана в покер на раздевание, – заявил Рузвельт. – Я вам, ребята, про это уже рассказывал? Мы с ним были в круизе на «Бегемоте» судоходной компании «Белая звезда», когда…

Пока он рассказывал, к нему подошел хулиган и знаком показал, чтобы Тедди слез со стойки.

– …и скажу вам, что никогда в жизни я не видел, чтобы человек так быстро скисал, – громогласно объявил Рузвельт и разразился радостным уханьем.

– Э-э… господин Розивельд, – заговорил хулиган. – А че бы нам тут не присесть да не накатить разок-другой? Мы угощаем.

Предложение было встречено всеобщими аплодисментами. Рузвельт слез со стойки и взгромоздился на табурет.

– Скажу тебе, старина: лучше дармовой жратвы может быть лишь дармовая выпивка.

– Может, и так. Садитесь-ка вот сюда, – хулиган указал ему на другой табурет. – Это… э-э-э… особое место. Для самых дорогих гостей.

– Конечно, старина. Кто я такой, чтобы спорить с традициями вашей вонючей забегаловки…

Рузвельт умолк. Действие пигмейского яда достигло своего пика или, как говорили тогда, в 1882 году, «вызвало ощущение зияющей бездны, в которой, словно в мутном зеркале, отражалась вся предыдущая жизнь, или что-то в этом роде, о господи, мне лучше прилечь». Тедди сидел неподвижно, уставившись на свою короткопалую пятерню.

Хулиган обернулся к человеку в балахоне. На сей раз неизвестный в капюшоне кивнул. Разбойники поняли, что это значит. Бандит подкрался к Рузвельту и потянулся к рычагу под стойкой бара.

– Моя рука, – ахнул Тедди. – Она похожа на детскую ручонку. Что ж, все мы немножко де…

Конец фразы остался неизвестным истории, поскольку в этот момент мэр провалился сквозь потайной люк в поток загадочной грязи внизу. Послышалось лишь отдаленное «Йо-хо!», а затем всплеск. Для завсегдатаев кабака такие спектакли не были в диковину, поэтому почти сразу в таверне возобновился обычный шум.

* * *

– И это все, что ты можешь нам сообщить? – спросил Калеб, не скрывая досады. – Что дело и дальше пойдет в том же духе? Кругами и кругами?

– Вот именно, а еще верхами и низами, не забывай, – сказал Фил, успевший вставить другую челюсть. Правда, она ему была явно маловата. На ней значилось: «Малышка Мисси».

– Я не плачу денег по пустякам.

– Ты хорошо платишь, и я это ценю. Но даже если мне скинется весь Нью-Йорк, я не стану катить бочку на Щегольскую Бригаду.

– О, только не Щеголи! – воскликнула Элизабет.

– А что? – спросил Калеб. – Кто они такие?

– Щегольская Бригада – элитное подразделение Ряженых. Они призваны не только охранять самые важные церемонии, но и отправлять на тот свет недругов тайного общества. Если они тут замешаны, то наше дело плохо.

– Больше ты ничего не хочешь нам рассказать, Фил? – спросил Калеб.

– Я и так сказал слишком много. Могу добавить, что в этом деле не без урода, если вы понимаете, о чем я. Та еще веселуха будет. Кто другой, возможно, даже пошел бы дальше и назвал бы это «парком аттракционов с большим чертовым колесом».

– Хватит! – рявкнул Калеб. – Я уже сыт по горло этой чушью. Пойдем, Лиза.

– Подождите! Есть еще кое-что, – сказал Фил, снова закуривая. Элизабет закатила глаза: «Этот парень неисправим!»

– Чего еще? – поинтересовался Калеб. – Что это дело будет типа шпагоглотания во время прыжка с вышки в стакан воды? Уж пожалуйста, просветите нас.

– Не хочется мне вас огорчать, но… за вами ведется слежка.

– Кем? – спросила Лиза.

– Кем-то или даже чем-то не желающим, чтобы вы раскрыли это дело.

– Имя! – потребовал Калеб.

– Нет, – пыхнул папироской Фил. – А вам не приходило в голову, что, возможно, Крушитель предупреждает вас, чтобы вы держались подальше от него по какой-то иной причине, а вовсе не из страха быть пойманным?

– Какая может быть еще причина? – удивилась Лиза.

– Возможно, он понимает, что его используют. Возможно, он беспокоится, что вас устранят и некому будет оценить его замечательную работу. Все, что я могу вам сказать, это следующее: кто-то очень хочет разделаться с вами троими, и вовсе не обязательно, что этот кто-то – Крушитель.

Откуда-то донеслись звуки клавесина, исполняющего «Зеленые рукава». Все трое переглянулись. Фил сказал:

– О, извините. Это меня.

Он вытащил из-под стола свой мобильный «Эдисон». Как и подобало представителю его класса, у него была одна из самых старых и громоздких, окованных железом моделей, которая приводилась в действие крысой, бегающей в колесе.

Тедди сделал жест, будто извлекает меч из ножен, и заорал: «Вперед!»

– Да? – сказал он. – Ох-хо. Да? Гм. Я боялся, что нечто подобное может произойти.

Он убрал телефон.

– Это мой человек. Вам пора объявить в розыск вашего друга с большими усами. Он пропал.

Калеб и Лиза встревоженно переглянулись и бросились на поиски Тедди.

– Будьте осторожны, вы двое наверняка следующие! – крикнул им вслед Фосфорный Фил с порога своей лачуги, но они уже исчезли из виду.

Затем он услышал скрип.

– Э-эй? Здесь кто-то есть?