Сегодня вечером ты была звездой. Мы с Дэвидом сидели в первом ряду актового зала школы Маолтрана и наблюдали, как ты с важным видом выходишь на сцену. Эта сверкающая улыбка, эта самоуверенная походка, которая может в мгновение ока смениться томным скольжением. Твоя копна рыжих волос была плохой маскировкой, но никто ничего не заподозрил. Все, затаив дыхание, следили за собственными чадами и не обращали внимания на сходство, которое сразу же бросалось в глаза.

Как только началось прослушивание у Энни, я знала, что тебя возьмут. Учителя музыки обожают твой голос.

– Как же ты, наверное, гордишься дочерью! – сказала она, когда мы пошли за сцену. – И откуда у нее этот талант?

После представления мне хотелось сжать тебя в объятиях и рассказать, как прекрасно ты выступила. Голос у меня был напряженным, слова казались бессмысленными. Я увидела, как ты помрачнела. Ты вызывающе вскинула голову и с улыбкой повернулась к тем, кто пришел поздравить тебя. Ты думала, что я ушла, но мне было слишком больно, чтобы обращать на это внимание. Страх и боль. Я не знала, где заканчивалось одно чувство и начиналось другое. Живот скрутило, и я испугалась, что может пойти кровь. С каждым месяцем становится все хуже и хуже. О боже, как же я боюсь!

Важна только дисциплина. Йога и религия. Я обнаружила силу молитвы и… собственности. Это была идея Мириам, чтобы я позвонила в «Брин Окшионирс» и поговорила с Виктором Брином о работе.

– Эх, если бы ты надумала раньше… – сказала моя свекровь, вздыхая и делая вид, что расстроена, когда я спросила ее о работе в студии.

Наши отношения после случая с Джои испортились навсегда. Ради тебя мы по воскресеньям собираемся все вместе на ужин, но с годами отдалились друг от друга. Мы занятые люди. Столпы общества, так сказать. Каждый в своем деле. Время от времени я вспоминаю былые дни, но предаваться воспоминаниям означает стоять на месте, а у меня нет времени на остановки. Не тогда, когда меня постоянно теребит Виктор и цены растут как на дрожжах.

Я никогда не думала, что смогу удачно продавать недвижимость, но оказалось, что это проще пареной репы. Виктор считает, что мы одного поля ягоды. Я думаю, он прав. Приверженность. Вот его мантра. Стодесятипроцентная приверженность. Он любит повторять, что рынок недвижимости разрастается, что мы держим кельтского тигра за яйца и заставим его зарычать. Квартиры и городские усадьбы, поместья и автофургоны, замки и дворцы, двухэтажные квартиры, одноквартирные дома, террасы, бунгало, сараи и коробки для обуви… Виктор считает, что пришло наше время. Собственность правит бал. Продавать, продавать, продавать. В Маолтране кипит жизнь. Вполне в порядке вещей услышать в магазине польскую речь или глубокий гортанный африканский диалект. Величавые чернокожие женщины в цветастых одеждах обращаются ко мне по имени, как и подтянутые латвийцы и кареглазые румыны.

Сегодня вечером ты продала себя публике. Тебе аплодировали стоя. Камеры вспыхивали. Вот так, вот так. Еще, еще. Все хотят услышать еще. Мириам одной из первых начала хлопать тебе стоя.

– Разве ты не довольна, что бросила эту идею с домашним образованием? – спрашивает она меня.

Она не может удержаться и не уколоть меня, но она права. Я рада, что выпустила тебя на свободу. Я не подозревала, как тяжело нам уживаться вместе, пока ты не ушла от меня в тот первый день в школе. Ты крепко держала меня за руку, когда я постучала в дверь классной комнаты. Вначале мы каждое утро плакали, обе. Постепенно я почувствовала, что мой контроль над тобой слабеет.

Сначала директор школы Лилиан Марр обращалась со мной холодно, домашнее образование было вызовом ее авторитету. Но она растаяла, когда я сказала, что готова вступить в родительский комитет школы. После этого пришла очередь Торговой палаты и комитета за чистый город. В конце концов слиться с пейзажем оказалось достаточно просто. Люди в деревнях понимают, что такое депрессия. Серое небо. Серые камни. Изоляция. Со всяким может случиться.

Прошло много месяцев с тех пор, как я последний раз писала в дневнике. Как-то я вспомнила о нем, но мне совсем не хотелось изливать в него свой страх. Карла Келли исчезла. Как будто никогда и не существовала. Медленно пришло чувство облегчения. Я ожидала, что увижу ее по телевизору или в газете. Теперь я наконец смогла дышать полной грудью и ходить по земле без опаски.

Ты спросила, куда делась Судебная книга. Я и не представляла, как сильно ты ее боишься. Она как-то смешалась в твоей голове с понятием Судного дня, когда всех нас будут судить за грехи. Я никогда не собиралась использовать ее для того, чтобы нагонять на тебя страх, но ты нашла ее. Если бы я не увидела, что ты рисуешь в ней, ты бы показала ее Дэвиду. Ты всегда показывала ему все, что делала, ожидая от него похвалы. Я сорвалась. Прости меня. В тот момент я представила кошмарное будущее. Все, чего мы достигли, могло рассыпаться в прах. Тогда я забыла запереть ящик. Как я могла совершить такую ужасную ошибку?

Но вот я снова пишу. Уже поздний вечер. Шепот вернулся, когда умер отец Дэвида. Прошло полгода, как его похоронили. На прошлой неделе Мириам поставила на могиле надгробие. Я никогда не была с ним знакома. Когда я увидела его в первый раз, он лежал в гробу. Мириам позвонили из больницы среди точи. В жизни Кевина Доулинга было много женщин, но ни одна из них не была возле него, когда он умирал. Мириам и Дэвид поехали в Дублин и привезли тело в Маолтран. Теперь он упокоился, если на той стороне нас ждет именно покой. Но на этой стороне я страдаю. В своем завещании он оставил коттедж и землю вокруг него Дэвиду. Теперь у моего мужа появилась идея. В его глазах зажегся огонек, который он разделил с тобой. Он заказал архитектору план. Вы вдвоем часами изучаете его, обсуждаете, как можно расширить подъездную аллею и снести развалины коттеджа, чтобы расчистить место для турбазы. Луг Доулинг должен стать чуть ли не заповедником. В Маолтран потянутся ботаники и лепидоптерологи, туристы и те, кто пытается понять мистическое значение древних гробниц. Я представляю, как археологи проникают в ее могилу. Мой неудавшийся ребенок… Мой секрет будет раскрыт.

Я пыталась найти ее, вспомнить точное место. Ты нашла меня, когда я копала. Я думала, что ты пошла к Люсинде, но ты вернулась домой раньше. У вас была перепалка из-за мальчика. Ты бросила велосипед возле дома и побежала в заросли. Там ты увидела горку свежевырытой земли. Я сказала, что решила пересадить в сад примулы.

– Их вырвут, когда будут валить коттедж, – пояснила я.

Ты была слишком озабочена ссорой с Люсиндой, чтобы удивляться.

Твои глаза горели от возмущения.

– Люсинда – такая корова! – сказала ты и следующие десять минут объясняла почему. Спустя час ты уже болтала с ней по телефону, хихикая и делясь секретами.

Дэвид приехал домой на следующий день. Очень опасно искать прошлое. Он не поверит в неубедительные отговорки о примулах. Виктор Брин – моя единственная надежда. Он не любит конкуренцию и планирует построить новую гостиницу на окраине деревни. В этом конгломерате участвуют четыре человека. Все они члены Торговой палаты, все дружат с Мэтти – членом местного совета. Дела здесь делаются вот как: кивок, подмигивание, и коричневый пакет незаметно переходит из рук в руки.

– У вас подъезд очень узкий, это создает угрозу безопасности транспорта, – говорит Виктор, когда я рассказываю ему о планах Дэвида и спрашиваю, сможет ли он в таких условиях получить разрешение на строительство. – Скажи ему, чтобы не строил воздушные замки. Пускай не тратит зря деньги.

Сегодня вечером на мюзикле он похлопал Дэвида по плечу и пожелал удачи в его начинаниях.

– Хитрый ублюдок, – сказал Дэвид. – Он сделает все, чтобы испортить мои планы.

Ему не нравится то, что я работаю на Виктора. Они вместе ходили в школу и хорошо знают друг друга. Дэвид советует тебе не общаться с Дэнни Брином. Он говорит, что яблоко от яблони недалеко падает и что он не хочет видеть его у себя дома.

Но ему не стоит беспокоиться, потому что все стремятся попасть в дом Дэнни. Там вы собираетесь вокруг плавательного бассейна, за карточным столом, в домашнем кинотеатре.

Боль немного притупилась, когда я начала писать. В доме ни звука, если не считать шепота. Такой тихий-тихий.

«Осторожно… осторожно… ступай осмотрительно…»

Слепой жеребец поблескивает на подставке. Я заканчиваю писать. Я нашла отличный тайник, который никогда не найдут, если только я не решу иначе. Если придет время… но этого не случится… но если все-таки… тогда ты узнаешь правду.

До тех пор только глаза слепца видят, что я пишу.