Три долгих дня мать борется за жизнь, а когда она умирает медсестры превращают маленькую палату в морг. Они одевают ее в лучшее платье и зажигают свечи. Невозможно поверить, что она умерла. Джой мигает, и ей кажется, что она видит, как поднимается и опускается грудь матери. Ее лицо смягчилось, как в Испании, словно ее кожа сбросила невидимые оковы. Она должна была выглядеть так все время. Все эти скандалы из-за испанского офиса, упрямство отца, нежелание ничего слушать. Должно быть, он чувствует то же самое. Он плачет, и этот звук разрушает тишину, окружающую мать. Джой надеется, что она откроет глаза и скажет «Возьми себя в руки, Дэвид». Но мать уже не с ними, она в лучшем мире.

Джой хочется ударить отца. Он должен был сделать ее мать счастливой. Он не должен был оставлять ее одну. Тогда бы не случилось того, что случилось. Мать не упала бы, и Джой не пришлось бы пытаться спасти ее. Злость слишком сильна, чтобы ее можно было сдержать. Она отталкивает отца, когда он пытается обнять ее, и, громко топая, выбегает из палаты. Кровь стучит у нее в висках.

– Джой!

Она останавливается и поднимает взгляд на мужчину, который стоит перед ней.

– Мне так жаль, Джой. Я приехал, как только Никки позвонила.

У Дилана всегда спокойный голос, даже теперь. Она хочет, чтобы он погладил ее и весь этот ужас исчез, чтобы он погладил ее, как тогда на дороге гладил Пятнышко.

– Мне надо выпустить Пятнышко, – говорит она, всхлипывая и прижимаясь к нему. – Мне нужно домой, к Пятнышку.

Почему она все время думает о собаке, когда мать умерла и это ее вина? Дилан подводит ее к стулу. Должно быть, у себя в клинике он привык к тому, что люди постоянно плачут, рассказывая о своих бедах, зная, что он поймет, каково это – потеряться посреди неизвестности.

Они возвращаются из больницы в Рокроуз и в кухне обнаруживают собравшихся соседей. Женщины готовят сэндвичи, много тарелок с сэндвичами, пирожными и мороженым в стаканчиках. Отец всем наливает виски и пиво «Гиннесс». Все разговоры о ее матери, о том, какой потерей она будет для Маолтрана. Отец Дэвис, который заезжал в Маолтран раз в неделю, чтобы выпить с матерью и ее товарищами по комитету бутылочку вина и отведать строганины, говорит.

– Мы должны вместе помолиться, чтобы наша дорогая усопшая сестра покоилась с миром в руках Господа нашего Иисуса.

Джой хочется рассмеяться при мысли, что мать может где-то покоиться. Смех кажется лучшим решением, чем слезы или рвота, но отец Дэвис не понимает, что если она начнет плакать, то уже не сможет остановиться. Она держит ладони перед глазами, когда он решает произнести молитву. Джой хочет спросить, почему они не желают оплакивать ее мать. Она тихо смеется, когда все прекращают есть и пить и склоняют головы в молитве. Ее плечи содрогаются, а слезы текут так быстро, что попадают в рот, и она чувствует их соленый привкус.

В ту ночь она спит с Мириам, просыпается и снова засыпает. Каждый раз бабушка успокаивает ее:

– Тихо, тихо, тыковка. Спи. Ты в безопасности.

Джой рассказывает Мириам обо всех тех случаях, когда в раздражении убегала в спальню из-за мелочей, которые сейчас даже и вспомнить не может, и бабушка говорит, чтобы она не забивала себе голову глупостями. Это уже не имеет значения. И никогда не будет иметь.