Проходили дни, и наконец наступила пятница: солнечный, ясный денек, предвещающий много хорошего. Чарли должен был заехать в десять часов. Но я начала готовиться уже в восемь. Тихонько выбралась из кровати, чтобы не разбудить мальчиков, и долго отмокала в горячей ванне с ароматом розовых лепестков. Потом полчаса сидела за туалетным столиком в окружении теней, пудры, румян и множества других разноцветных штук, которыми обычно не пользовалась. Но в «Вог» я прочитала, что, если правильно применить все эти штуки, можно помолодеть на много лет и вновь стать лучистой двадцатишестилетней красоткой. Что ж, попытка не пытка.

Потом я еще полчаса возилась с феном, пытаясь превратить свои растрепанные кудряшки в элегантные локоны. Разумеется, все это нужно было проделать до превращения в лучистую двадцатишестилетнюю красотку, так как мой макияж стал таять от жары. Горячий воздух безжалостно расправлялся с моим хрупким произведением косметического искусства. И вот в девять тридцать я в отчаянии уставилась на свое отражение в зеркале. Волосы отказались повиноваться и топорщились почти горизонтально, а лицо стало привлекательного мандаринового цвета и блестело от жары и крем-пудры. К тому же, по закону подлости, прямо на глазах на подбородке рос прыщ.

— Черт! — прошипела я, схватив резинку. Я затянула волосы в хвост и понеслась к раковине, смыв всю косметику водой с мылом. — Черт, черт, черт! — выла я, вытираясь полотенцем. — О господи, ну и что мне делать теперь? Уже без двадцати десять, а я похожа на чучело!

Бен заглянул в ванную.

— Неправда, — задумчиво возразил он, ковыряя в носу. — Ты выглядишь очень мило. — Он засунул палец поглубже. — Лучше, чем до того, по крайней мере. Так и иди.

— Вот так? — Я убрала полотенце и вгляделась в зеркало. Во всяком случае, теперь у меня было чистое лицо и свежий вид, а волосы, затянутые в хвост на затылке, уже не торчали во все стороны. «И еще, — подумала я, задышав спокойнее, — я немножко загорела, и глаза у меня ясные и ярко-зеленые, по крайней мере, их теперь хоть видно… так, минуточку…» Я слегка накрасила ресницы и губы.

— Так лучше? — Я растерла помаду губами.

— Да, нормально. Да ты отлично выглядишь, мам, как обычно. И вообще, из-за чего переполох? Из-за какого-то собеседования о работе продавщицей, что ли?

— Да, дорогой, ты прав: какая разница, получу я эту работу или нет? А как тебе эта рубашка? Или лучше голубая?

— Голубая, — решительно отрезал Бен. — И не вздумай надеть эти кошмарные обтягивающие брюки: у тебя в них задница, как у слона.

— Правда? — Я в ужасе развернулась. А я-то радовалась, что все-таки в них влезла!

— Ага, как у бегемота. Вот та длинная юбка, в которой ты вчера была, намного лучше.

— О, — я оторопела. Со смерти Неда я похудела почти на десять килограммов, но что-то подсказывало мне, что Бен прав. Даже потеряв в два раза больше, я все равно не избавлюсь от широких бедер. Вздохнув, я стянула штаны, в которые с такой гордостью втиснулась за час до того — правда, лежа на полу, матерясь и извиваясь.

— Ну ладно, юбка так юбка, — пробормотала я, завязывая вокруг талии льняную юбку на манер саронга и разглаживая перед зеркалом складки. — Теперь послушай меня. — Я повернулась к Бену, уперев руки в боки. — Сейчас придет Триша. Она или побудет с вами все утро, или отведет вас к бабушке.

— А можно мы пойдем на рыбалку на озеро?

— Нет. Пока меня нет, даже не подходите к воде.

— Но Джек обещал научить нас ловить форель! Пожалуйста, мам.

«Джек и Триша», — нервно подумала я. Смертельное сочетание, вам не кажется?

— Ну… я поговорю с Тришей. А вот и она.

— Привет, ребята! Отлично выглядишь, Люси. — Триша ввалилась в спальню с горой глаженого белья, одобрительно на меня посмотрела и бросила белье на кровать.

— Спасибо. М-м-м… и ты тоже, — встревоженно ответила я.

День сегодня был, конечно, теплый, но Триша разоделась как на карибский пляж. Джинсовые шортики обнажали как минимум половину попы, а топик был вовсе не топиком, а лифчиком от бикини. Голову она воинственно повязала банданой. Так и сверкает своими длинными ногами.

— Мы с Джеком сегодня хотели отвести мальчиков на рыбалку, — сказала она. — Ты не против?

— Ну, я как раз объясняла Бену, что… а-а-а-а! Он уже здесь! — завопила я и отскочила от окна, увидев, что во двор заехала машина.

— Ага, твой водитель явился, — промурлыкала Триша, высунув голову в окно. — Точно, это малыш Чарли. Э-эй! Чарли, мы наверху! — Я поморщилась, а Триша изо всех сил махала ему руками. — Сейчас она спустится! — крикнула она, сложив ладони вроде рупора. — Она красится! — Я опять поморщилась. Триша обернулась.

— У тебя еще есть минутка. Джек с ним болтает на улице.

— Джек здесь?! — Я подбежала к окну и высунула голову, скрипя зубами. Чертов идиот, ну неужели нельзя хотя бы минуту не соваться в мои дела? И о чем это он болтает с Чарли, будь он неладен? «Держись подальше от Люси, приятель, у нее четыре года не было мужика, возьмет и как набросится на тебя! После смерти мужа у нее развилось роковое влечение к женатым мужчинам!»

Я схватила сумку, которая лежала на кровати, и бросилась вниз по лестнице, намереваясь ограничить возможный ущерб. Но добежав до входа, я замерла. Чарли приехал на бледно-голубом «бристоле» с откидным верхом, и сейчас, облокотившись о капот, болтал с Джеком, который стоял ко мне спиной. На Чарли были кремовые брюки и довольно поношенная синяя рубашка с рукавами, закатанными до локтя. Высокий, широкоплечий — рядом с ним даже высоченный Джек казался миниатюрным. Он откинул голову и засмеялся над чем-то, что ему сказал Джек. Не надо мной, надеюсь! А потом повернулся и увидел меня.

— Привет! — Он улыбнулся, и мне показалось, что мой дворик вдруг залился светом, как будто включили прожекторы на съемках голливудского фильма.

— Привет! — пролепетала я. Последовала минутная тишина, в течение которой я молча пялилась на него — надеюсь, не слишком страстно.

— Привет! — еле слышно прошептал Джек, очень точно меня пародируя.

Я повернулась и смерила его холодным взглядом:

— Здравствуй, Джек. Что ты здесь делаешь?

— Ну и приветствие, Люси. Я хотел отвести моих юных племянников на рыбалку, раз ты все равно сегодня занята. Не против?

— Вообще-то, я не уверена. Как я уже сказала Трише, мне не нравится, когда Макс находится у воды без моего присмотра. Ему всего четыре года, и он не умеет плавать.

— Да брось, Люси. Я за ним присмотрю. К тому же я им уже обещал. Они так расстроятся.

— Ну ладно. Только знаешь что, Джек, — я взяла его за локоть и отвела в сторону, — если ты возьмешь с собой Тришу, ты должен пообещать, что не будет никаких игрищ. При детях, я имею в виду, — прошипела я.

Он нахмурился и склонил голову, нарочно сделав вид, что не понимает.

— Игрищ? — шепотом спросил он.

— Ты знаешь, о чем я, — процедила я сквозь зубы. — Я не хочу, чтобы ты ее… ну…

Он вытаращился на меня.

— Трахнул? — громко проговорил он.

Я заметила, что Чарли напрягся. Он быстро повернул голову и также быстро отвернулся.

— Джек! — Я в ужасе вспыхнула. Господи, и что теперь подумает Чарли? — Необязательно было говорить так громко! — зашипела я.

— Ты права, — нахмурившись, кивнул Джек. — Ни к чему говорить непристойности. Искренне извиняюсь. И обещаю вести себя прилично, тем более в присутствии твоих отпрысков. Ты правильно сделала, что поговорила со мной, Люси, вправила мне мозги, а то Бог знает, что могло случиться, — он закатил глаза. — Ведь я мог бы начать гоняться за Тришей по берегу реки, мог бы стащить с нее эти крохотные шортики и устроить ей хорошую взбучку в то время, как один из мальчиков все это фотографировал бы, а второй потихоньку тонул! У-уф. Спасибо тебе, Люси, ты меня спасла. Какой ценный совет! — Его глаза злобно засверкали.

— Ну да. — Я судорожно сглотнула слюну. — Просто веди себя… ну… ответственно, короче.

— Конечно, мисс, будет сделано. Буду стараться изо всех сил. Ни-ни. Но когда ты вернешься, я имею в виду потом, когда дети уже лягут спать, после девяти, в комендантский час, можно я тогда ею займусь?

— О господи, Джек, делай, что хочешь, бога ради! Мне все равно! — прошипела я.

Он рассмеялся, а я злобно рванула к машине, судорожно пытаясь сменить выражение лица с крайнего раздражения на блаженную улыбку. Это оказалось не так уж сложно. Глядя на Чарли, было невозможно не расплыться в блаженной улыбке.

— Извини, — промурлыкала я, скользнув на пассажирское сиденье.

— Проблемы? Я вздохнула:

— Да нет, не то чтобы… Просто… понимаешь, я давно его не видела — я о Джеке — и уже забыла, что он может быть таким несносным. Теперь опять приходится привыкать. Но хватит о Джеке, — просияла я, — как у тебя дела? Как мило, что ты согласился отвезти меня к Киту, тем более что тебе не по пути.

— Мою поездку в Бристоль отменили, — улыбнулся он, заводя мотор. — Это был телевизионный проект, но все шло наперекосяк, и его пока положили на полку, так что теперь мне очень даже по пути. И если бы я не вез тебя в Фрэмптон, я бы сидел сейчас дома, пытаясь написать очередную обреченную на провал драму… Так что я очень рад.

Он улыбнулся, а я так и засветилась от удовольствия. Мы тронулись в путь, и я помахала мальчикам, избегая смотреть на Джека. Потом я расслабилась, откинувшись на сиденье. Когда ветер развевает волосы и — у-у-упс!!! — юбку, чувствуешь себя совсем молоденькой девочкой.

— Значит, вот чем ты занимаешься, — я повысила голос, пытаясь перекричать рев мотора. — Пишешь сценарии для телевидения? — Ну надо же, Люси, как хитро. Ага, притворись, будто ты ничего не знаешь.

— Когда есть возможность. Сейчас такая огромная конкуренция. Раньше я приносил сценарий, и мне говорили: «Спасибо большое, Чарли, мы выпустим это в эфир следующей осенью». — Он поморщился. — А теперь, боюсь, все не так. Теперь все начинают охать, ахать и жаловаться на плотное расписание.

— Но разве не ты написал тот чудесный сериал, «Огни Индии»? Он же совсем недавно вышел.

Он изумленно уставился на меня: еще бы, откуда мне-то знать?

— Мне Лавиния говорила, — выкрутилась я, заливаясь краской.

— Лавиния? — Он удивился еще сильнее. — Черт, я и не думал, что ее это интересует. Да, это я написал, и хотя на экраны фильм вышел недавно, сценарий двухгодичной давности, а на телевидении два года — это очень большой срок. Но я не жалуюсь. Просто работаю, и все. — Он задумчиво прищурился от ветра. — Что еще говорила обо мне милашка Лавиния? Я заинтригован…

К счастью, мне не пришлось выдумывать несуществующий разговор с Лавинией, так как на следующем повороте в поле зрения замаячила тетушка Вайолет. Она стояла по ту сторону забора на поле и пыталась оседлать лошадь. В одной руке у нее был пакет из «Теско», в другой — ружье. Пакет она взяла в зубы, ружье сунула под мышку и попыталась попасть ногой в стремя. Чарли неуверенно взглянул на меня.

— Да, они довольно эксцентричны.

— Мне можешь не рассказывать, — бросил он. — В этих краях их все знают. Их последняя выходка — отключить в коттедже электричество, потому что у них якобы на него аллергия. И теперь они бродят по дому с фонариками и доисторической газовой горелкой. Бог знает, что будет зимой.

Я вздохнула:

— Я знаю, все у них не слава богу. Но в коттедже им нравится. Роуз, разумеется, хочет обеспечить им «нормальный уход».

— И все мы знаем, что это значит, не так ли? — Он поморщился.

Мы ехали дальше. Мотор так ревел, что поговорить не получалось, поэтому я довольствовалась тем, что тайком косилась на его профиль. Чудесный прямой нос. И квадратная челюсть. Сильные загорелые руки, сжимающие руль… И вдруг он посмотрел на меня. И, наверное, увидел, как я пускаю слюнки.

— А что это за парень, Кит? — прокричала я, вытаскивая волосы изо рта.

— Очень приятный. Чуть старше меня, ему под пятьдесят, наверное, но у него столько энергии! И хорошо.

Когда он купил этот дом пару лет назад, это была просто развалина. А он сам его отремонтировал.

— Значит, теперь дом отреставрирован?

— Более-менее. Это был очень сложный проект, и, по-моему, в конце концов Кит потерял к нему интерес, когда его жена сбежала с водопроводчиком. — Чарли улыбнулся.

— О господи, какой кошмар! Бедняга.

Он пожал плечами:

— А это и к лучшему. Она всегда была такая. Посматривала по сторонам. Рано или поздно это все равно бы произошло, так лучше для Кита, что раньше. По крайней мере, теперь у него есть время, чтобы как-то наладить свою жизнь.

— И что? Он наладил?

Чарли задумался:

— Он обожал жену и долго не мог оправиться от потрясения, но тогда он как раз начал торговать антиквариатом, и бизнес имел огромный успех. А если ты имеешь в виду, появилась ли у него другая женщина, то нет.

— А дети у них есть?

— Два сына, замечательные мальчики, они как раз заканчивают школу. А может, один уже в колледже учится, я не уверен. — Он улыбнулся и посмотрел на меня. — Что это ты все расспрашиваешь?

— Что?

— О людях. Выуживаешь информацию.

Я покраснела:

— Да, я так всегда делаю. Мне кажется, что нужно узнать о человеке побольше, прежде чем с ним познакомиться. Выяснить его интересы и все такое.

Последовало молчание. Мне хотелось расспросить о его жизни, о его интересах, даже о его семье, но я почему-то не могла. Только не сейчас, когда он только что обозвал меня любопытной кошкой.

— А ты? — спросил он, глядя на меня. — Твоя жизнь наладилась после смерти мужа?

— Несколько лет я ничего не могла делать. Я была просто развалиной. Ну, не совсем развалиной, конечно, у меня была работа, я ухаживала за детьми и не устраивала истерик в супермаркете, ничего такого, но вот оставаясь в одиночестве… да. Его смерть сильно меня подкосила. И я не сразу оправилась. Но теперь я чувствую себя намного лучше, — беззаботно проговорила я. — Я… ты знаешь, я теперь могу жить дальше. Переехала сюда, порвала с прошлым, с жизнью, которая была у нас с ним. С Недом. Мне пришлось. А то я топталась на одном месте, цеплялась за обломки кораблекрушения, как говорят.

Он кивнул:

— Это нормально. Иногда это единственное, что остается.

Я прищурилась от ветра и убрала волосы:

— Откуда ты знаешь?

— Ну, у меня немножко другая история. Похожа на твою, но другая. У нас был еще один ребенок. Мальчик, его звали Николас, на год младше моей дочери Эллен. Четыре года назад он погиб.

— О господи, какой ужас! — Я закрыла рот рукой. — И как… о нет. Извини.

— Да нет, все в порядке. Он шел домой из школы. Маленькая деревенская школа, через дорогу от нашего дома. Моя жена была с ним и смотрела за ним, но все равно его сбила машина. Ему было четыре года.

— О господи! — Четыре года. Я вспомнила Макса и Бена в этом возрасте. Они были как ангелы.

— Это ужасно, — невнятно пробормотала я. — Вы, наверное, с ума сошли от горя. И ты, и жена.

— Да. Но время лечит. Жизнь продолжается, сама знаешь старую поговорку. Надо жить дальше. Особенно когда есть другие дети.

— Но как ты это пережил?

— Как пережил? С головой ушел в работу. Часами стучал на компьютере. Купил квартиру в Лондоне, чтобы работать. Чтобы сбежать от всего этого. — Он с горечью посмотрел на меня. — Ты, наверное, понимаешь, что горе не очень хорошо влияет на брак. Я где-то прочитал, что после смерти ребенка не распадается только один процент семей. И меня это ни капли не удивляет. — Он вздохнул. — Да, я купил квартиру, чтобы мы могли отдохнуть друг от друга. Иногда мне было невыносимо находиться с ней в одной комнате, в одном доме, и… Раздельная жизнь в каком-то отношении нас спасла. — Он замолчал и задумался. — Но все же до конца я еще не оправился. Я просто живу своей жизнью.

— А как же… — я сделала очень глубокий вдох, — …как же твоя жена? — Ну вот. Я наконец-то это сказала.

— Моя жена? Она нашла утешение в другом.

— О! То есть…

— Да, в этом браке нас трое, Люси, как когда-то сказала принцесса Диана. — Он улыбнулся. — Но речь идет не о любовнике. Моим соперником стал сам Господь.

— Господь?

— Да. — Он улыбнулся. — Видишь ли, Миранда обрела спасение. Вот ей повезло, да? Так она и пережила смерть сына. Она увидела свет и нашла успокоение. В один прекрасный день она приехала из супермаркета, бросила пакеты с едой посреди кухни и сообщила мне о своем перерождении. Это намного лучше, чем наркотики, алкоголь или антидепрессанты, как мне не устают сообщать ее новые друзья, тоже перерожденные. Это же просто чудо, черт возьми! Но при этом жить с ней весьма непросто.

— А почему? Она что, слишком увлеклась?

— Слишком увлеклась? Ха! — Он зловеще расхохотался. — Да, пожалуй, она немного переборщила. Причем она не просто верит, она и меня безумно хочет обратить в свою веру. Видишь ли, она думает, что это ее миссия, что Бог послал ее на землю именно с этой целью. Чтобы обращать неверных. О да, Миранда не успокоится, пока не увидит, как я выхожу из воды в белых одеждах с блаженной улыбкой на лице или иду обнаженным по пустыне с горящим крестом в руках. А поскольку я не верю в Бога, более того, я даже скептически отношусь к религии, мы зашли в тупик. Мы в безвыходном положении. Иисус хочет сделать меня одним из своих последователей, а я, если честно, не хочу становиться святым. — Он притормозил на светофоре и, нахмурившись, уставился на руль. — Как странно, — произнес он.

— Что?

— Я знаю тебя десять минут и уже рассказал столько всего о себе. Даже мои лучшие друзья не знают, насколько Миранда одержима религией и как это влияет на всех нас. — Он взглянул на меня. — И почему я взял и все выложил? Мы даже не поговорили о всякой ерунде, не вели светскую беседу. Ну почему?

— Я посмотрела на него и почувствовала, как у меня пересохло во рту. Мы смотрели друг на друга… пока нам не посигналили сзади. Загорелся зеленый. Он переключил передачу, и мы тронулись с места.

Остаток пути мы проехали в молчании. Меня терзали безумные мысли. Значит, она религиозная фанатичка. И он несчастлив в браке, и не разводятся они только ради ребенка. «Это же здорово, здорово, — лихорадочно бормотала я про себя, — просто великолепно!» И все же… жить, как он, пустой жизнью? Терпеть несчастливый брак, и все для видимости? Неужели нельзя просто быть честными друг с другом? Поговорить начистоту? А ей вообще лучше уйти в монастырь, раз уж на то пошло. Вокруг нее будут родственные души, она будет молиться и… ну не знаю… играть на арфе, что ли? Или нанизывать четки! И распевать церковные гимны!

— Приехали, — вдруг проговорил он.

Он завернул в высокие ворота, и мы поехали по гравиевой дорожке. Впереди показался красивый каменный особняк в готическом стиле, величественное строение с арочными окнами со средниками.

— О! Какая красота, — ахнула я.

— Точно, — кивнул он и остановился. — И внутри тоже очень красиво. Сама увидишь.

Мы вышли из машины и вместе зашагали по дорожке, обогнув заросший мхом фонтан.

— Смотри, дверь открыта. Войдем без приглашения. Так мы и сделали и оказались в вестибюле, где была еще одна пара викторианских стеклянных дверей, пройдя через которые, мы попали в холл размером с футбольное поле. Большую часть одной из стен занимал большой камин. По обе стороны от него, на чудесном ковре стояли два очень изящных дивана с роскошной резьбой, изогнутыми спинками и обивкой тускло-золотого цвета. За каждым из диванов приютились георгианские придиванные столики, уставленные фотографиями. На стенах висели картины, рисунки, силуэты и старинные тарелки, а стены вдоль широкой лестницы, ведущей на балкон, были увешаны гравюрами.

— Надо же, — удивилась я. — Совсем не похоже на магазин. Больше напоминает дом.

— Это и есть дом, — ответил Чарли. — Кит здесь живет, но вся обстановка продается. А вот и хозяин!

Я подняла голову и увидела высокого элегантного мужчину, который спускался по грандиозной дубовой лестнице, слегка касаясь рукой перил. Его волосы были зачесаны назад в старомодном довоенном стиле, у него было узкое, умное лицо. Увидев Чарли, он расплылся в сияющей улыбке.

— Чарли! Как я рад тебя видеть. Вообще-то, я ждал тебя пораньше, уже думал, что ты забыл. Как дела?

— Отлично, и извини за опоздание. — Чарли радостно пожал руку Киту.

— Ничего страшного. — Он взглянул на меня. — Люси?

— Да.

— Люси Феллоуз, — улыбнулся Чарли. — Люси, это Кит Александер.

— Рад встрече, — просиял Кит, и мы пожали друг другу руки. — Чарли рассказывал о вас по телефону. Правда, рассказал не так много, так как, думаю, ему и самому мало что известно!

— У вас восхитительный дом, — застенчиво произнесла я. — Очень красивый. Столько чудесных вещей. — Я огляделась.

— Спасибо. — Он смущенно потер подбородок — Да, все они чудесные, хотя в последнее время я все реже это замечаю. А раньше у меня была настоящая мания. Я все время что-то переставлял, хотел, чтобы все было идеально, но теперь немного успокоился. Теперь я просто живу среди всего этого, как вам, наверное, рассказал Чарли.

— Но это и замечательно! Ведь магазин совсем не похож на магазин. А когда вы что-нибудь продаете?..

Он пожал плечами:

— Я просто заменяю один предмет на другой. Как правило, торговля идет достаточно медленно, и я могу спокойно все заменить. Я езжу за границу, нахожу необычные вещи: этим мне нравится заниматься. Проходите, проходите, осмотритесь.

Он провел нас в маленькую комнатку, обставленную в стиле эпохи бидермайер, а потом в гостиную. Стены были обиты панелями, покрашенными в прохладный неброский серый цвет, а комната обставлена со всеми приметами стиля французского шато. Замысловатый декор окон с тяжелыми шелковыми шторами, зеркала в гипсовых рамах и канделябры с херувимчиками, отражающиеся в зеркалах на противоположной стене; диванчики для двоих и стулья эпохи Людовика Пятнадцатого с гобеленовой обивкой, расставленные вокруг изящных трехногих столиков. Никто бы не удивился, увидев у камина Марию-Антуанетту, обмахивающуюся веером.

— Как вы поддерживаете дом в таком состоянии? — спросила я, изумленно оглядываясь. — Раз вы здесь живете? Если бы обстановку моего дома выставили на продажу, я была бы в ужасе! У меня такой бардак!

— Но я-то живу один. И я люблю чистоту и порядок, так что как-то получается. И даже если где-то стоит кофейная чашка и лежит журнал, какая разница? По-моему, покупатели не против. И главное, дети мои уже выросли. Если бы повсюду валялись игровые приставки и «гейм-бои», ничего бы не вышло.

— Вы спите здесь? В спальне наверху?

— Нет, — поморщился он. — Это было бы слишком наглое вторжение в мою личную жизнь! Еще не хватало, чтобы люди пялились на мой халат и старые тапочки! У меня квартира на чердаке. Там есть спальня, кухня и две комнаты для мальчиков, когда они приезжают на каникулы. Вот там, уверяю вас, у меня тоже бардак.

— Но вечером вы смотрите телевизор у себя?

— Нет, я спускаюсь сюда и расслабляюсь в этой прекрасной гостиной. — Он проводил нас в маленькую уютную комнату. — Утром здесь бывает солнце, но вечером, если задернуть шторы, комната превращается в уютный уголок. Я разжигаю камин и смотрю в окружении красивых вещей одну из новых эпических драм Чарли. — Секунду он пристально смотрел на меня. — Я искренне верю в то, что люди должны жить среди красивых вещей. Зачем жить на чердаке, если можно спуститься сюда? Разумеется, когда мальчики были маленькими, это был наш семейный дом, но единственный способ содержать такую громадину — превратить ее в магазин. И мне это тоже полезно, иначе бы я впал в полное уныние.

— По-моему, просто замечательная идея, — восторгалась я. — И вы продаете… — Я задумалась. — Вряд ли сюда заходят люди, которые просто проходили мимо?

Он рассмеялся:

— Конечно, нет, иначе я давно бы разорился! Совершенно никакого дохода. Нет, мои клиенты в основном декораторы интерьеров из Лондона и Нью-Йорка, которые приезжают по договоренности. Но есть и случайные покупатели, в основном американские туристы. Поэтому магазин и должен всегда быть открыт, и именно для этого, дорогая, мне и нужна помощница. Я же не могу торчать здесь семь дней в неделю, так я тихонько сойду с ума, а Чарли говорил, что вы не против поработать пару дней в неделю.

— С удовольствием! — воскликнула я. — Это намного лучше, чем я себе представляла. Я-то думала, что у вас… ну, что у вас простой магазин, — поспешно договорила я.

— Вроде «Антикварной лавки Тюдор»? С колокольчиком на двери? — с улыбкой спросил он.

— Но туг ни у одной вещи нет ценника, — пробормотала я, поглаживая изящный маленький раскладной столик.

— Ну это потому, что я не хочу жить в окружении ценников, поэтому у меня есть каталог, и если кого-то заинтересует, скажем, вот эта фигурка, — он указал на камин, — я просто найду ее в списке в категории «гостиная». — Он замолчал и взглянул на меня.

— Дельфтский фарфор, начало восемнадцатого века, — предположила я.

— Совершенно верно, а это? — Он указал на кресло.

— Стул с круглой спинкой эпохи Вильгельма и Марии работы Хепплуайта, но, вероятно, ранний период.

— В яблочко, — улыбнулся он. — Извините, что приходится так вас проверять, совершенно очевидно, что вы свое дело знаете, просто я должен быть осторожен.

Как-то раз из отчаяния я нанял девушку из деревни по имени Мишель. Помнишь Мишель, Чарли?

— Еще бы, — простонал он.

— Мишель клялась Богом, что знает все об антиквариате, потому что в школе она проходила «малевание» (то есть рисование), а у ее бабушки куча кружек с изображением коронации монархов. У нас с ней возникли вполне предсказуемые проблемы, так как она думала, что Чиппендейл — это бурундуки из диснеевского мультика, а Бернини — название итальянского ресторана. Но однажды, когда я был наверху, а она одна хозяйничала здесь, внизу, произошла настоящая катастрофа. Она крикнула мне снизу: «Ой, Кит! Сколько мы берем за тот коричневый стул в коридоре?» «Какой именно коричневый стул, Мишель?» — крикнул я, схватившись за голову. «Да тот, большой коричневый. С дыркой на спинке. Ну, он еще на унитаз похож». Я рванул по лестнице, чтобы заверить моих клиентов-американцев, что стул с круглой спинкой, о котором говорила моя ассистентка, вовсе не предназначен для отправления естественных потребностей, но их уже и след простыл.

— О боже, — рассмеялась я. — Наделала она дел.

— Не то слово. Но я уверен, что с вами таких проблем не возникнет. Вас устроит такая работа, Люси? На пару дней в неделю? Чтобы я мог изредка сбегать из четырех стен и отправляться на охоту за сокровищами?

— О да, — ответила я. — Конечно. Хотя, как я уже говорила Чарли… — я покосилась на него.

— Люси не будет работать здесь вечно, — сказал он. — Я сказал ей, что ты поймешь.

— Конечно! А то вы с ума сойдете. Но примерно год выдержите? Пока не разберетесь, что к чему?

— Это было бы идеально, — просияла я.

— И вы сможете сразу начать?

— Ну, понимаете… Я тут подумала. Вы разрешите мне начать с сентября? Тогда дети пойдут в школу.

Он явно огорчился и потер подбородок.

— Хорошо, хорошо, — поспешно поправилась я. — Начну немедленно. Триша сможет присматривать за ними пару дней в неделю. И мальчики будут в восторге.

— Отлично, — Кит просиял. — А собака? — Он вопросительно посмотрел на Чарли.

— Ах да, — проговорил Чарли, — я совсем забыл. Но Люси же любит собак, она гуляла с собакой в Лондоне. Уверен, проблем не возникнет. — Он улыбнулся.

— Что за собака?

— Рококо, — пояснил Кит. — Собака моей бывшей жены, она ее оставила, когда ушла. Вместе с кучей неоплаченных счетов! Умная женщина. Сейчас позову. Рококо!

Внезапно откуда ни возьмись в комнату ворвался ирландский волкодав — видимо из сада, так как он был весь перепачкан в грязи. Высунув язык, собака прыгнула через комнату и уткнулась головой мне прямо между ног.

— У-у-уф! Какая лапочка! — ахнула я, попятившись. Даже пони поменьше размером!

— Она немного грубовата, — сказал Кит, тактично отодвигая собачью голову. — Но очень добра, как сами видите.

— Да. Хм-м… кажется.

— Итак, — Кит выпрямился и улыбнулся. — Начнем со следующей недели?

Я моргнула:

— О! Да. Почему бы и нет?

Мы рассмеялись, и он проводил нас к выходу.

— Дорогая, мы еще не обсудили денежный вопрос, — заметил он, смущенно потирая подбородок. — Я вам позвоню, когда хорошенько это обдумаю, ладно?

— Хорошо. — У двери я обернулась. — О, наверное, лучше я сразу спрошу: а у вас все продается? Я не хочу по незнанию продать фамильное серебро или еще что-нибудь ценное.

Он пожал плечами:

— Пожалуй, все. Есть пара предметов майсенского фарфора, которые мне особенно дороги, но они у меня наверху, так что, наверное, все. От всех этих предметов, как бы я их ни любил, очень легко отказаться. В жизни есть более важные вещи, которые не хотелось бы потерять. И заменить их тоже нельзя.

Он посмотрел как бы сквозь меня, на секунду погрузившись в свои мысли. Потом спохватился, улыбнулся и дружески пожал мне руку у выхода.

Дверь за нами закрылась, и мы с Чарли медленно зашагали к машине по гравиевой дорожке.

— Он все еще переживает, — заметила я, садясь в машину.

— Хм-м. Да, он же и с сыновьями какое-то время не виделся. Ей досталось право опеки.

— О! Ужасно. И он совсем их не видел?

— Почти.

— А сейчас?

— Сейчас они уже выросли и могут выбирать. И проводят с ним много времени. Но потерянные годы все равно нельзя компенсировать. Можно только представлять, что могло бы произойти.

Я подумала о погибшем сыне Чарли, о том, как он представлял себе эти потерянные годы. Я тоже часто думала, что могло бы произойти, если бы мои сыновья провели последние несколько лет рядом с отцом.

— Да, — мрачно согласилась я. — Ты прав.

Домой мы ехали молча. Ветер трепал волосы, и я почему-то была рада, что мотор ревет, и потому разговаривать если не невозможно, то, по крайней мере, трудно.

Наконец мы подъехали к Незерби-Холлу и остановились у моего амбара. Входная дверь и окна были закрыты. Дом казался пустым, брошенным. Видимо, Триша, Джек и мальчики до сих пор рыбачили. Вокруг нас на ветру мягко покачивалась высокая трава, которую уже пора было косить на сено; тонкие колосья поблескивали на полуденном солнце, а с золотистых просторов лютикового луга доносилось приглушенное жужжание пчел и трепетание крыльев бабочек и стрекоз. Чарли выключил мотор. Мы не смотрели друг на друга, но в тишине я почти слышала биение своего сердца. Уверена, он тоже его слышал. Наконец он растерянно потер кожаный руль кончиком пальца.

— Ну вот. Приехали, — тихо проговорил он. Я почувствовала, что голос его слегка дрожит. — А теперь, Люси, придется нам кое о чем подумать. — Он судорожно сглотнул. — Придется решить, что же мы будем делать.