Джон Д. Бэрроу

 

3.1. Предсказания о будущем, пришедшие из прошлого

Первая попытка предсказать будущее вселенной на основе данных современной науки была предпринята Иммануилом Кантом в его прогрессивной космологии, которую он опубликовал в 1755 году. В XIX веке первопроходцы термодинамики обнаружили склонность закрытых систем дегенерировать от порядка к хаосу, и в 1850 году Рудольф Клаузиус вызвал призрак «тепловой смерти» вселенной. Подробно эту перспективу впервые раскрыл немецкий физик Герман фон Гельмгольц в статье, опубликованной в 1854 году [36]. Этот пессимистический долгосрочный прогноз был радостно подхвачен многими философами–материалистами и сыграл важную роль в развитии философии прогресса. Но не одни ф изики экстраполировали данные своей науки в отдаленное будущее. Чарльз Дарвин ясно видел, что продолжение эволюции приведет в далеком будущем к появлению потомков, ни по внешнему виду, ни по своей сути не схожих с предками. На последних страницах «Происхождения видов» он писал:

Судя по прошлому, мы можем быть уверены, что ни один из ныне живущих видов не перейдет в отдаленное будущее таким, каков он сейчас [12].

Холдейн и Бернал, оба пылкие материалисты, размышляли о судьбе интеллекта в отдаленном будущем. Холдейн видел, что будущее неблагоприятно для жизни в любых ее формах, однако полагал, что это отрезвляющее понимание конечной обреченности жизни не должно все же удерживать нас от

того ценного духовного упражнения, каковым является использование (хотя бы и неуклюжее) нашего воображения для того, чтобы представить себе наши будущие возможности [9] .

Однако при этих терапевтических размышлениях важно не увлекаться чересчур оптимистическим взглядом на вещи, не воображать, что в будущем нас ждет какой‑то комфортабельный золотой век. Следует помнить, что

существуют определенные критерии, которым должны удовлетворять всякие, даже самые фантастические, попытки предсказать будущее. Прежде всего: будущее будет не таким, каким мы хотели бы его видеть. Отцы–пилигримы были куда счастливее в Англии при короле Иакове Первом, чем могли бы быть в Америке при президенте Кулидже [10] .

Бернал задавался вопросом, как должна развиваться жизнь, чтобы вести в будущем независимое существование, и приходил к представлению о какой‑то бесплотной форме, резко отличной от всех форм жизни, известных нам ныне. В своей книге «Мир, плоть и дьявол» (1929) он спрашивает: что, если

наконец угаснет и само сознание… превратится в массу атомов в пространстве, сообщающихся друг с другом с помощью излучения и в конце концов, разрешающихся в чистый свет… эти существа… потребляют ничтожный минимум энергии… распространяются на огромные расстояния и временные периоды… Ареной жизни станет… холодная пустота космического пространства [11] .

Он неохотно соглашался с тем, что в конце концов второй закон термодинамики сведет все к безжизненному однообразию, однако выражал надежду, что какая‑то простая, нечеловеческая форма жизни сможет поддерживать производство информации в течение очень долгого времени, оттягивая горестный день, когда жизнь во вселенной исчезнет:

Второй закон термодинамики, который… приведет вселенную к бесславному концу, видимо, в конечном счете непреодолим. Но, возможно, с помощью разумной организации жизнь во Вселенной сможет продлиться в миллионы миллионов раз дольше, чем она продлилась бы без такой организации [12] .

Но полное значение идеи тепловой смерти стало возможно оценить лишь после открытия космологических следствий Эйнштейновой теории относительности. В 1930–х годах идею космологической тепловой смерти обсуждали в своих широко известных популярных работах Эддингтон и Джинс; позже эта идея оказала большое влияние на литературу и научную фантастику. В 1931 году Эддингтон писал:

Принято думать, что в конце концов все вещество во Вселенной соберется в один довольно плотный шар одинаковой температуры; однако доктрина сферического пространства, и в особенности недавние данные, касающиеся расширения Вселенной, заставляют в этом усомниться… Сейчас распространено убеждение, что материя постепенно превращается в излучение. Если так — возможно, в конце концов Вселенная превратится в шар излучения: он будет расти, излучение — становиться все тоньше, волны его — все длиннее. Примерно каждые 1500 миллионов лет [теперь это число следует увеличить благодаря более точному измерению постоянной Хаббла] этот шар будет удваивать свой радиус, и так его размер будет увеличиваться в геометрической прогрессии вечно [14].

Ведущие богословы также не стеснялись обсуждать эти прогнозы. Ученые, сведущие и в науке, и в богословии, такие, как Варнс или де Шарден, встречали вызов с высоко поднятой головой. Наиболее глубоко и подробно исследует эту тему работа Уильяма Инджа, впоследствии декана собора Святого Павла в Лондоне, чья влиятельная книга «Бог и астрономы» (1934), основанная на лекциях 1931–1933 годов, полностью посвящена размышлениям о сценариях тепловой смерти, которые Джинс и Эддингтон предлагали для обсуждения в своих широко известных лекциях и писаниях. Индж, как и многие другие богословы, фактически приветствовал концепцию тепловой смерти, поскольку представление о будущем, в котором всякая жизнь неизбежно придет к концу, наносило удар по материалистической концепции самодостаточности природы и человечества. Такая «самоубийственная» вселенная не могла быть эмоционально приемлемой в качестве гостеприимного дома для человечества. Мишенью Инджа стали приверженцы «модернистской философии», будь то атеистические материалисты или богословы, очарованные идеей «эволюционирующего Бога», который подстраивается к нуждам вечно меняющейся вселенной:

Мысль о конце мира нестерпима лишь для философов–модернистов, находящих в идее бесконечного прогресса во времени жалкую замену благословенной надежды на жизнь вечную, а в «эволюционирующем Боге» — бледную тень Творца и Миродержца вселенной. Эта философия превращает само время в абсолютную ценность, а прогресс — в космический принцип. Именно против такой философии и направлена моя книга. Я настаиваю на том, что философия модернизма разбивается о второй закон термодинамики; не удивительно, что такое положение для нее нестерпимо и она жалко извивается, стремясь избежать его тенет [24].

 

3.2. Эсхатология современной физики

В наше время рассмотрением судьбы вселенной с точки зрения всех известных нам законов физики и астрономии наиболее подробно занимался Дайсон, в 1979 году [13] писавший о долгосрочной судьбе вещества и астрономических структур в расширяющейся вселенной, а также Бэрроу и Типлер в 1978 [5] и 1986–м [6] годах предложившие свои размышления об эволюции анизотропии и неоднородности вселенной, распаде протонов и других аспектах современных объединенных калибровочных теорий, а также новых форм быстрой передачи информации, и исследовавшие тепловую смерть с точки зрения гравитационной энтропии, подчеркнутой Фраучи [18] в 1982 году. Из этих исследований понятно, что предсказывать будущее беспрерывно расширяющейся вселенной — по меньшей мере, столь же сомнительное занятие, как и реконструировать ее историю. В дальнейшем появились новые исследования, добавляющие некоторые детали [30, 26] и развивающие спекулятивные размышления о природе и возможных последствиях неограниченной обработки информации [32].

Чтобы включить в свое предсказание далекого космического будущего все возможные неопределенности, мы должны оценить все динамические возможности, открытые для расширяющейся вселенной: последствия поправок к нашей нынешней теории гравитации, на данный момент незначимо малых, но имеющих значение в долгосрочной перспективе, крупномасштабные топологические ограничения, возможности сверхслабых природных сил и легчайших элементарных частиц, роль которых в далеком будущем, с расширением вселенной, может чрезвычайно возрасти, и термодинамическую судьбу материи и энергии во всех их формах. А если мы хотим предсказать будущее жизни, то должны дать ей достаточно широкое определение, которое позволило бы ей избежать полностью предсказуемой судьбы всех атомных структур. Определение жизни как информационного процесса, требующего неравновесности, а также времени и пространства для хранения информации, делает возможным вопрос о том, какие типы вселенной позволят этой минимальной жизни — обработке бесконечного объема информации — продолжаться вечно. Этот вопрос переводит «проблему времени» из области общей теории относительности на иной, более высокий уровень. Необходимо спросить, что представляет собой естественная временная шкала, в рамках которой будет совершаться обработка информации в далеком будущем? Возможно, речь идет о самом простом времени наших бытовых представлений, как обычно предполагают; но, если обработка информации примет глобальные формы, куда уместнее будет измерять ее с помощью времени, которое внутренне определяется кривизной вселенной, без обращения к каким‑либо артефактам.

Интересным следствием этих исследований стало понимание того факта, что традиционная картина тепловой смерти вселенной нуждается в коренном пересмотре. Открытие Хокинга, установившего, что гравитационные поля являются носителями энтропии, означает, что максимальная возможная для вселенной энтропия может возрастать быстрее, чем реальная энтропия вещества и излучения. Таким образом, энтропия вещества и излучения вселенной может неуклонно возрастать в соответствии с нашими ожиданиями, основанными на втором законе термодинамики, однако эта энтропия будет все дальше и дальше от достижения того максимального значения, которое может иметь энтропия вселенной. Таким образом, несмотря на постоянное возрастание энтропии, вселенная уходит все дальше и дальше от термального равновесия и конечной тепловой смерти.

Этот комплекс возможностей и неизбежностей предоставляет как философам, так и богословам неисчерпаемое богатство потенциально важных вопросов для размышления:

• Каков ответ на конечность будущего земных (или даже любых) форм жизни?

• Что, если жизнь в каком‑либо определенном смысле слова способна существовать вечно?

• Как относиться к печально знаменитым парадоксам бесконечного повторения, неразрывно связанным с понятием бесконечности [17, 31]?

• Можно ли согласовать картину жестко структурированного пространства–времени в будущем со свободой воли?

Проблема меняется, если наша вселенная начнет сжиматься в далеком будущем, устремляясь в конце концов к «большому краху», который наступит через конечное время. Наблюдения могут сообщить нам лишь о том, может ли эта судьба постичь видимую часть нашей вселенной [2]. Мы находимся в дразнящей близости к точке, отделяющей бесконечное расширение в будущем от коллапса, и малые флуктуации местного характера на больших масштабах во вселенной могут породить весьма крупномасштабные области коллапса, в то время как остальная вселенная продолжит вечное расширение. Интересно, что популярная сейчас инфляционная модель вселенной позволяет ожидать существование подобного неоднородного состояния в любом месте вселенной и в любое время. Если же отдельная область (или даже вся вселенная) впадет в коллапс — возможно, вслед за этим она вновь начнет расширяться, осуществив таким образом осциллирующую версию древней стоической и восточной концепции циклически возрождающегося мира.

 

3.3. Взлеты и падения пульсирующих вселенных

Если наша расширяющаяся вселенная, со знакомыми нам звездами и галактиками, не возникла вдруг спонтанно и из ниоткуда — каково же ее происхождение? Одно из мнений, имеющее длинную родословную, гласит, что она вовсе не имела начала. Она существовала всегда. Неизменно обаятельные мифы повествуют о циклической истории вселенной, которая периодически сгорает в великом пламени и затем, как феникс, возрождается из пепла [16, 6]. Современные космологические модели расширяющейся вселенной вторят этому сценарию. Говоря о закрытых вселенных, имеющих историю расширения, расширяющихся до максимума и затем снова сжимающихся до нуля, нельзя исключить, что этот эпизод космической истории будет повторяться и дальше. Предположим, что вселенная расширяется и сжимается снова, и снова, и снова — и так до бесконечности. Если это возможно, нет никаких причин думать, что мы находимся в первом цикле. Можно вообразить себе неисчислимое множество пульсаций в прошлом и подобное же количество — в будущем. Однако мы игнорируем тот факт, что в начале и в конце каждого цикла возникает сингулярность. Возможно, что отталкивающая гравитация остановит вселенную поблизости от точки бесконечной плотности, или же в момент сингулярности произойдет что‑то еще более экзотическое… но все это — голословные предположения.

Впрочем, нельзя сказать, что такие предположения не ограничены ничем, кроме нашей фантазии. Возьмем за основу, что эволюцией от цикла к циклу управляет один из центральных принципов, управляющих жизнью всей природы — второй закон термодинамики, сообщающий нам, что полная энтропия (или беспорядок) закрытой системы никогда не может убывать. Упорядоченные формы вещества будут превращаться в беспорядочное излучение, а энтропия излучения будет постоянно возрастать. В результате будет повышаться общее давление, оказываемое веществом и излучением на вселенную, и размер вселенной будет увеличиваться в каждой последующей максимальной точке расширения. По мере развития циклов они становятся все больше и больше! Парадоксальным образом вселенная все приближается и приближается к критическому состоянию уплощенности, которое мы воспринимаем как следствие непомерного расширения. Если же оглянуться в прошлое, то мы увидим циклы, в которых вселенная была все меньше и меньше: предположение о ее начале во времени здесь оказывается излишним, хотя понятно, что жизнь могла возникнуть лишь после того, как циклы стали достаточно большими и достаточно длительными для формирования атомов и биологических элементов.

Довольно долго эта последовательность событий принималась за свидетельство того, что в прошлом вселенная не переживала бесконечного ряда пульсаций, поскольку возрастание энтропии в конце концов должно было сделать невозможным существование звезд и жизни (см., например, [20]), а число фотонов, которое мы измеряем в среднем по вселенной на каждый протон (около миллиарда), дает оценку производства энтропии в прошлом. Однако теперь мы знаем, что эта величина не обязательно должна возрастать от цикла к циклу. С ее помощью нельзя измерить возрастание энтропии. В момент обращения развития вселенной все смешивается, а в дальнейшем число протонов, сравниваемое с числом фотонов, устанавливается достаточно ранними процессами. Одной из проблем такого рода может оказаться проблема черных дыр. Если уж крупные черные дыры, вроде тех, что мы наблюдаем в центре многих галактик, включая Млечный Путь, формируются, они будут иметь тенденцию накапливаться во вселенной от цикла к циклу, становясь все массивнее, пока наконец не поглотят всю вселенную, конечно, при условии, что они не разрушаются при каждом обращении или не превращаются в отдельные «вселенные», которые мы не можем ни увидеть, ни ощутить гравитационно. Смолин [29] предложил занимательную схему, согласно которой, вслед за коллапсом черная дыра разворачивается в новую расширяющуюся вселенную, параметры физических констант в которой немного сдвинуты. В долгосрочной перспективе это может привести к возникновению целой популяции новых вселенных, преобладать в которой будут производящие больше всего черных дыр. Очень небольшие сдвиги в физических константах могут снизить производство черных дыр в нашей вселенной. Однако вполне возможно, что такие вселенные не допускают существования наблюдателей, поэтому наш сценарий должен звучать так: мы, скорее всего, находимся во вселенной, которая максимизирует производство черных дыр, при условии, что в ней могут существовать наблюдатели.

Любопытный постскриптум к истории циклических вселенных открыт недавно Мариушем Дабровски и мною [4]. Мы показали, что если космологическая константа Эйнштейна существует, то при любом, сколь угодно малом положительном значении ее эффект отталкивающей гравитации в конце концов прекратит пульсацию циклической вселенной. Осцилляции будут становиться все больше и больше, пока наконец вселенная не станет так велика, что космологическая константа возобладает над притяжением материи. Когда это случится, вселенная впадет в фазу ускоряющегося расширения, из которой она уже никогда не сможет выйти, если только в отдаленном будущем каким‑то таинственным образом не исчезнет вакуумная энергия, создающая давление космологической константы. Таким образом, при наличии положительной космологической константы пульсирующая вселенная может в конце концов избежать судьбы бесконечных осцилляции. Если в прошлом и существовало бесконечное число осцилляции, то в настоящем мы можем ожидать, что находимся в последнем бесконечно расширяющемся цикле, если только это тот самый цикл, в котором может существовать и развиваться жизнь.

Еще один путь, которым вселенная может избежать какого‑либо начала, — пережить экзотическую последовательность эволюционных шагов, созданных историей вечного расширения [27]. Не видно причин, по которым последовательность расширений, исходящая из уже расширяющихся доменов, вообще должна была иметь какое‑то общее начало. Для каждого отдельного домена возможно иметь историю, начинающуюся с определенного квантового события расширения, но весь процесс в целом может просто протекать стационарно — ныне и присно и во веки веков.

 

3.4. Рынок прогнозов

Всякий астроном, вступающий на рынок прогнозов, должен столкнуться со следующими вопросами:

• Будет ли «конец» или асимптота — в любом смысле?

• Идет ли речь только о «нашем» конце, о конце жизни вообще, о конце материи, пространства, времени или всей вселенной?

• Будет ли конец внезапным или постепенным?

• Возможны ли длительные циклы поведения вселенной или же естественного или искусственного отбора вселенных в какой‑либо форме?

• Будет ли в вечно расширяющейся вселенной что‑то постоянно меняться, или мы движемся к стазу?

• Каково влияние на вселенную существования космологической константы, или энергии космического вакуума?

Постепенный конец может стать результатом множества мелких и медленных перемен в природе вселенной, происходящих на протяжении эонов космического времени. Природные константы, текущие значения которых во многих случаях кажутся идеально «настроенными» на существование жизни, основанной на атомах, могут меняться, очень медленно, но все же меняться [37]. Возможно, рано или поздно они выйдут за пределы того узкого окна, что позволяет существовать стабильным атомам и звездам. Если существуют иные измерения пространства, то любые изменения в размерах этих неведомых нам измерений могут повлечь за собой перемены такого же масштаба в значениях тех «констант», которыми мы привыкли определять физическую природу в нашем трехмерном пространстве.

Мы уже начали понимать, сколь важные физические параметры, вроде баланса вещества и антивещества в космосе или количества основных природных сил, могут возникать из процесса нарушения симметрии, приводящего к весьма разным результатам в различных частях вселенной. Вселенная расширяется и стареет, и однажды это приведет к тому, что различные ее регионы, обладающие очень разными фундаментальными физическими характеристиками, столкнутся с драматическими результатами на границе.

Мы обнаружили свидетельства существования множества черных дыр, возникших в результате коллапса недолговечных массивных звезд, а также гигантских черных дыр в центрах галактик, где они растут, поглощая звезды и газ вокруг себя. Рано или поздно очень большая доля материи во вселенной может оказаться внутри черных дыр, однако не останется там навечно. Хокинг [22] показал, что черные дыры будут медленно «испаряться» — терять свою массу благодаря порождению квантовых частиц, возвращая в пространство релятивистские частицы и излучение в термальном спектре. Что происходит на последней, взрывной стадии этого процесса испарения — пока для нас загадка. На первый взгляд кажется, что в пространстве и времени останется единственная дыра, как после большого схлопывания. Если это так, значит, со временем вселенная окажется испещренной такими дырами в пространстве–времени — местами, где могут нарушаться законы природы. Из них может исходить все что угодно: фотоны, частицы, звезды, даже целые вселенные.

Все возможные внезапные и драматические концы — нас или вселенной вокруг нас — следует рассматривать, исходя из того, что признают возможным современные теории в области физики высоких и низких энергий. Состояние вакуума, в котором находится вселенная сейчас, признается низшим из возможных энергетических состояний — плодом последовательных нарушений симметрии, которые в прошлом опускали энергию вселенной все ниже и ниже. Но что, если нас ждут новые нарушения симметрии? Что, если нам угрожает следующее понижение с высокой вероятностью того, что вся вселенная внезапно изменится? Новый вакуум может иметь совсем иные характеристики, чем тот, что нам известен. Например, все частицы в нем могут быть лишены массы. Мы можем просто исчезнуть в мгновение ока. Если расширение вселенной предоставило нам место на «мелком шельфе» потенциального ландшафта, — кто гарантирует, что внезапный толчок не столкнет нас с обрыва навстречу новому, более глубокому энергетическому минимуму? Высокоэнергетические события во вселенной вполне могут сыграть роль такого толчка.

Если столкновения звезд или черных дыр порождают космическое излучение достаточно высокой энергии, то это излучение способно спровоцировать переход целой области пространства в новый вакуум [23, 35]. Конечно, это изображение вакуумного ландшафта спекулятивно. Мы недостаточно знаем этот ландшафт в целом, чтобы с уверенностью говорить о том, находимся ли мы уже на нижнем уровне или существуют иные вакуумы, в которые случайно либо целенаправленно может провалиться состояние материи нашего мира. Когда воображаешь себе эту радикальную возможность необъявленной перемены в базовых характеристиках сил природы, возникает искушение изобразить ее в виде логического завершения идеи прерывистого равновесия, предложенной Нильсом Элдриджем и Стивеном Джеем Гулдом [15]. Они предположили, что ход биологической эволюции, идущей на земле путем естественного отбора, представляет собой не ровный поступательный процесс, а серию медленных изменений, перемежаемых внезапными скачками. Его можно представить себе, как движение предмета, влекомого некоей сторонней силой, вверх–вниз по крутым горкам. Паттерн изменений в этих условиях выглядит так: медленный подъем в гору, затем, по достижении вершины — быстрый прыжок на склон следующей горы и снова медленный равномерный подъем [1].

Тесная связь нашей формы биохимической жизни с весьма специфическими совпадениями значений и свойств различных сил природы означает, что любое изменение состояния вакуума, скорее всего, обернется для нас катастрофой. Мы окажемся в новом мире, где могут существовать иные формы жизни, но нет никаких оснований полагать, что они окажутся лишь малым эволюционным отклонением от наших биохимических форм.

Если вселенная двигается в этом направлении, то, возможно, в один из будущих эонов ее ждет потрясение. Что касается загадки, почему сила лямбда должна вступить в игру так скоро, то кажется маловероятным, чтобы эпоха, в которую «падение»

может произойти, была близка ко времени существования человечества во вселенной, — разве что она как‑то связана с лямбдой или присутствие жизни способно как‑то ускорить это великое падение. Одним словом, пессимисты, не отчаивайтесь: все может быть еще хуже, чем вы думаете.

В физике элементарных частиц мы привыкли к догме, что всякая нарушенная симметрия при наличии достаточно высокой энергии в конце концов восстанавливается. Однако мы не считаем, что асимметрии рано или поздно нарушаются при низком уровне энергий и температур. Возможно, это убеждение неверно. Если всякая симметрия нарушается при достаточно низких температурах, то вполне возможно, что в отдаленном будущем, когда вселенная существенно остынет, U(l) симметрия электромагнетизма нарушится, придав всем фотонам положительную массу. Результаты могут быть столь же драматичны. Столь же внезапным может быть конец, если мы натолкнемся на локальную сингулярность пространства–времени или будем застигнуты подступающей гравитационной ударной волной.

Но самое замечательное, что может произойти в вечно расширяющейся вселенной с бесконечным будущим, — это способность образовать квантовый тоннель обратно в «ничто». Сейчас многие квантовые космологи пытаются объяснить вселенную как в некотором смысле выскочившую из «ничего». В большинстве современных сценариев этого события вероятность появления чего‑то из ничего гораздо больше, чем вероятность появления ничего из чего‑нибудь. Однако при бесконечном времени ожидания любой процесс, вероятность которого конечна, рано или поздно произойдет.

 

3.5. Будущее вакуума

Вакуумная энергия вселенной, проявляющаяся в общей теории относительности Эйнштейна как космологическая константа, может «отменить» момент возникновения вселенной, оказывать влияние на начальные моменты ее жизни и управлять ее расширением в настоящее время. Но самый значительный ее эффект еще впереди: это — власть над будущим вселенной. Энергия вакуума, проявляющаяся как космологическая константа Эйнштейна, останется константой и тогда, когда все прочие вклады в плотность вещества во вселенной: звезды, планеты, излучение, черные дыры будут рассеяны благодаря расширению. Если (как следует из наших наблюдений) энергия космического вакуума сравнительно недавно дала начало ускоряющемуся процессу расширения вселенной и это расширение будет продолжаться вечно, значит, в будущем ее власть возрастет до непреодолимой силы. Вселенная будет расширяться все быстрее и быстрее — вечно. Все быстрее будет падать температура, а звезды будут истощать свои запасы ядерного топлива и взрываться, оставляя после себя лишь плотные мертвые тела из тесно упакованных холодных атомов или концентрированных нейтронов либо крупные черные дыры. Даже гигантские галактики и скопления галактик постигнет та же судьба: по мере того как движение составляющих их звезд будет постепенно замедляться благодаря утечке гравитационных волн и излучения, они начнут спирально закручиваться внутрь себя. Огромные черные дыры в их центре будут поглощать все звезды, всю материю вокруг себя и становиться все больше. Наконец все эти черные дыры испарятся благодаря процессу, открытому Хокингом.

Удивительнее всего в космической энергии вакуума то, что в конце концов она побеждает все иные формы материи и энергии в борьбе за определение формы пространства и скорости расширения вселенной. Неважно, какова была структура вселенной в былые дни, прежде чем пришла к власти энергия вакуума; как все дороги древности вели в Рим, так и все вечно расширяющиеся вселенные стремятся к одной вполне определенной ускоряющейся вселенной, так называемой вселенной де Ситтера по имени Виллема де Ситтера, знаменитого голландского астронома, нашедшего в 1917 году это решение уравнений общей теории относительности Эйнштейна. Эта вселенная отличается тем, что она — самая симметричная из всех возможных.

Это свойство ускоряющейся вселенной — потерю памяти о том, как она начиналась, иногда называют «характеристикой космической безволосости». Этот забавный термин подчеркивает тот факт, что все ускоряющиеся вселенные становятся одинаковыми: они не сохраняют индивидуальных отличительных черт (метафорически говоря, причесок). Это неотвратимое соскальзывание в одно–единственное будущее состояние сигнализирует о том, что при ускорении вселенной происходит потеря информации. Расширение идет так быстро, что информационное содержание сигналов, посылаемых через вселенную, также максимально быстро деградирует. Все сглаживается; различия в скорости расширения в разных направлениях при достаточно высокой скорости исчезают; распределение материи в космосе не создает новых участков сгущения; местное гравитационное притяжение проигрывает последнюю битву с непреодолимым отталкиванием, обусловленным силой лямбда.

Такое действие ускоряющегося космологического расширения имеет важные последствия для любых рассуждений о жизни в отдаленном будущем. Если жизнь требует для своего существования накопления и обработки информации, то мы должны спросить себя, всегда ли вселенная будет предоставлять условия для этого. Дайсон [13], а также Бэрроу и Типлер ([6], глава 10) показали, что при отсутствии энергии вакуума, когда расширение не ускоряется, имеются широкие возможности для сохранения этой самой основной формы жизни. Информация может храниться в состоянии элементарных частиц, которые приспособлены для этого гораздо лучше, чем наши нынешние компьютеры. Для неограниченного продолжения обработки информации живым системам необходимо создавать и поддерживать отклонения от абсолютной однородности температуры и энергии во вселенной. При отсутствии ускоряющей энергии вакуума это всегда возможно, хотя, вероятно, и требует, чтобы жизнь использовала разницу гравитационных энергий, поддерживающую разность скоростей расширения вселенной на разных направлениях. Плотность энергии, поддерживающая эти различия, падает намного медленнее, чем у любой обычной формы материи. Небольшие отклонения в скорости расширения вселенной на различных направлениях могут привести к тому, что излучение будет охлаждаться с немного разной скоростью в разных направлениях. Этот температурный градиент можно будет использовать для совершения работы или для обработки информации. Конечно, это не означает, что жизнь в какой бы то ни было форме будет существовать вечно [11], не говоря уж о том, что она должна существовать вечно; речь идет лишь о логической и физической возможности, основанной на известных нам законах физики и предполагающей отсутствие энергии вакуума, пронизывающей вселенную.

Однако, как показали Бэрроу и Типлер (см. [6], р. 668), если энергия вакуума существует, все меняется — и меняется к худшему. Всякая эволюция неизбежно ведет к однородному состоянию, характеризующему ускоряющуюся вселенную де Ситтера. Обработка информации не может длиться вечно: она должна прекратиться. Чем ближе подходит материальная вселенная к состоянию однородности, тем меньше в ней полезной энергии будет доступно. Если энергия вакуума существует, но во вселенной недостаточно вещества, чтобы превратить ее расширение в сжатие прежде, чем энергия вакуума обретет контроль над расширением и начнет ускорять его, то вселенная, по–видимому, обречена на безжизненное будущее. Рано или поздно ускорение приводит к появлению коммуникационных барьеров. Мы уже не сможем получать сигналы из отдаленных областей вселенной. Мы окажемся как бы внутри черной дыры. Та часть вселенной, которая сможет влиять на нас (или на наших потомков) и с которой мы (они) сможем вступать в контакт, будет конечной. Чтобы избежать этого клаустрофобического будущего, было бы нужно уменьшение энергии вакуума. Мы полагаем, что она всегда должна оставаться постоянной, но возможно, что она незаметно уменьшается. Или, может быть, в один прекрасный день она внезапно перейдет в излучение и обычные формы вещества, и оставленная в покое вселенная понемногу соберется с силами и будет постепенно использовать гравитацию для того, чтобы вновь собирать материю, обрабатывать информацию. Однако возможно, что последствия будут и не столь благоприятны. Мы уже видели, что исчезновение энергии вакуума может предвещать падение вселенной даже на еще более низкий энергетический уровень, которому будут сопутствовать резкие перемены в ее физической природе. Возможно даже, что вакуум перейдет в новый вид материи, обладающий еще большей отталкивающей силой, чем сила лямбда. Если ее давление будет еще более негативным, в будущем нас ждут драматические события. Через какое‑то конечное время расширяющаяся вселенная может превратиться в сингулярность бесконечной плотности.

 

3.6. Изменчивые константы

Когда мы оцениваем долгосрочные космологические перспективы, важно точно знать, что в космосе не может измениться, сколько бы мы ни ждали. Такие неизменные величины у физиков принято называть «природными константами». Предполагается, что они всегда одни и те же. Существуют различные полученные в наблюдениях и экспериментах строгие ограничения, которые подтверждают это предположение, и стандартные модели физики элементарных частиц и космологии большого взрыва исходят именно из этой неизменности. Однако, если одной или нескольким из этих констант суждено измениться, пусть величина изменения сейчас и кажется совершенно незначительной для каких бы то ни было практических целей, в отдаленном будущем это может радикально изменить картину нашей вселенной. До недавних пор у нас не было никаких положительных свидетельств того, что некоторые традиционные природные константы — не просто константы. Разрабатывались теории, рассматривающие последствия изменений G, гравитационной постоянной Ньютона, но этот вопрос ставился преимущественно в чисто теоретическом ключе с целью установить ограничения на допустимые вариации с помощью наблюдательных данных. Однако, к общему изумлению, серия тщательных наблюдательных исследований [37, 38, 39] показала, что в красном смещении, между единицей и тройкой, тонкая структура становится приблизительно на семь миллионных долей меньше.

Теоретическое исследование [7, 8] этой ситуации открыло весьма необычную черту вселенных с изменчивостью таких констант, как константа тонкой структуры α или G. Если вселенная плоская и ее космологическая константа равна нулю, то значение α будет оставаться постоянным в раннюю эру излучения, но начинает изменяться в пылевую эру, пока кривизна вселенной или энергия вакуума не начнут влиять на расширение. Когда кривизна вселенной или энергия вакуума контролируют расширение, все изменения а прекращаются. Таким образом, для жизни может быть существенно, что кривизна или энергия вакуума в нашей вселенной не слишком малы. Поскольку чем меньше эти эффекты, тем дольше будет возрастать значение α.

В конце концов оно станет слишком большим для существования атомов, и возможность жизни, как мы ее знаем, будет утеряна. В космологической истории существует определенная ниша для существования жизни, основанной на атомных структурах [9]. Существование крайне малого уровня пространственной кривизны, создающего открытую вселенную, или ненулевой энергии вакуума предотвращает возрастание константы альфа и позволяет атомам существовать в течение намного более долгих сроков.

Эти соображения показывают, что для создания достоверных и долгосрочных прогнозов о будущем вселенной и тех форм материи, которые смогут в ней существовать, необходимо полностью понимать феномен постоянства традиционных природных констант.

 

3.7. если эта теория верна — она не может быть оригинальной

Есть и последняя линия рассуждений, о которой также не следует забывать. В науке мы привыкли пренебрегать крайне маловероятными событиями несмотря на то, что они в принципе возможны. Например, законы физики допускают, что мой письменный стол взлетит и застынет в воздухе. Необходимо всего лишь, чтобы все его молекулы в ходе своих случайных движений одновременно устремились вверх. Такая возможность настолько невероятна даже в масштабе 15 миллиардов лет истории вселенной, что для всех практических целей о ней можно не вспоминать. Однако, когда перед нами бесконечное будущее, у любой фантастически невероятной физической случайности в конечном счете появляется немалый шанс воплотиться в жизнь. Энергетическое поле, сидящее на дне вакуумного ландшафта, рано или поздно совершит фантастический, невероятный прыжок вверх — прямо на вершину холма. Тогда для нас расширяющаяся вселенная начнется заново. Или, что еще более невероятно,

вся наша вселенная реализует ничтожную вероятность квантового перехода в другой тип вселенной? Ни один обитатель вселенной, испытавший столь радикальное преобразование, не выживет. Впрочем, по мере роста системы вероятность ее драматического квантового преобразования уменьшается. Гораздо вероятнее, что такую перестройку пройдут отдельные объекты вселенной (например, камни, черные дыры или люди), чем то, что это произойдет со вселенной в целом. Эта возможность достаточно важна не столько потому, что мы можем предсказать, что может случиться в течение бесконечного времени, сколько потому, что предсказать это невозможно. Когда перед нами бесконечность, все, что может случиться, в ней обязательно случится. Хуже того (или лучше того), это будет случаться бесконечно часто.

На глобальном уровне вселенная может быть самовоспроизводящейся, но это лишь обеспечивает существование других расширяющихся областей с новыми началами. Быть может, кто‑то из ее обитателей когда‑нибудь овладеет техниками, которые будут нуждаться в возникновении этих локальных инфляции для того, чтобы упорядочивать их последствия и управлять ими. Для нас же бытие представляет какую‑то странную симметрию. Возможно, однажды вселенная возникла из квантового вакуума, сохранив кое–какие незначительные воспоминания о его энергии. В далеком будущем эта энергия вакуума повторно заявит о своем присутствии и снова ускорит расширение, на этот раз, возможно, навсегда. Самовоспроизведение на глобальном уровне может положить начало новым большим взрывам, новым физикам, новым измерениям; но нашей мировой линии, нашей части вселенной, похоже, суждено в конце концов навсегда обратиться в однообразный, беззвездный и безжизненный пейзаж.

Хотел бы поблагодарить Мэри Энн Мейерс и Фонд Темплтона за приглашение на этот симпозиум, участников — за многочисленные и плодотворные дискуссии, а также Джорджа Койне и работников Понтификальной академии наук — за их неизменное гостеприимство.

 

Литература

1. Вак, P., How Nature Works (Oxford University Press, Ocford, and Copernicus, New York, 1996).

2. Barrow, J. D., Impossibility (Oxford University Press, Oxford, 1998).

3. Barrow, J. D., "Life, Universe, and Almost Everything", Physics World, 12, 31–35 (1999).

4. Barrow, J. D., and Dabrowski, M., "Oscillating Universes", Mon. Not. Roy. Astron. Soc, 275, 850–62 (1995).

5. Barrow, J. D., and Tipler, F. J., "Eternity Is Unstable" Nature, 276, 453 (1978).

6. Barrow, J. D., and Tipler, F. J., TheAnthropic Codmobgical Principle (Oxford University Press, Oxford, 1986).

7. Barrow, J. D., Sandvik, H., and Magueijo, J., "The Behaviour of Varying‑Alpha Cosmologies", Phys. Rev. D., 65, 063504 (2002).

8. Barrow, J. D., Sandvic, H., and Magueijo, J., "A Simple Varying‑Alpha Cosmology", Phys. Rev. Lett., 88, 031302 (2002).

9. Barrow, J. D., Sandvik, H., and Magueijo, J., "Anthropic Reasons for Non‑zero Flatness and L", Phys. Rev. D., 65, 1235XX (2002).

10. Bernal, J. D., The World, the Flesh, and the Devil, 2nd ed. (Indiana University Press, Bloomington, 1969, 1st ed,. 1929), 63.

11. Clark, S. R.L., How to Live Forever (Routledge, London, 1995).

12. Darwin, C, On the Origin of Species by Means of Natural Selection, 2nd ed. (Murray, London, 1860), 489.

13. Dyson, F., "Life in an Open Universe", Rev. Mod. Phys., 51, 447 (1979).

14. Eddington, AS., "The End of the World: From the Standpoint of Mathematical Physics", Nature, 127, 447–53 (1931).

15. Eldredge, N., Macro‑Evolutionary Dynamics (Mc‑Graw‑Hill, New York, 1989).

16. Eliade, M., The Myth of the Eternal Return (Pantheon, New York, 1934).

17. Ellis, G. F.R., and Brundrit, G. B., "Life in the Infinite Universe", Q. I. Roy. Astron. Soc, 20, 37 (1979).

18. Frautschi, S., "Entropy in an Expanding Universe", Science, 217, 593 (1982).

19. Haldane, J. B.S., The Last Judgement (Harper Bros., New York, 1927), 38.

20. Harrison, E. R., Cosmology (Cambridge University Press, Campridge, 1981), 299–300.

21. Harrison, E. R., "The Natural Selection of the Universes", Q I. Roy. Astron. Soc, 36,22. 193 (1995).

22. Hawking, S. W., "Black Hole Explosions", Nature, 248, 30 (1974).

23. Hut, P., and Rees, M. J., "How Stable Is Our Vacuum?", Nature, 302,508 (1983).

24. Inge, W., God and the Astronomers (Longmans Green, London, 1934), 28.

25. Kant, I., Universal Natural History and Theory of the Heavens, trans. W. Hastie (Greenwood Pub., New York, 1968), 59–70.

26. Krauss, L., and Starkman, G., "Life, the Universe, and Nothing: Life and Death in an Ever‑Expanding Universe", Astrophys, J., 531, 22–31 (2000).

27. Linde, A., "The Self‑Reproducing Inflationary Universe", Sci. Amer. 5, November, 48–55 (1994).

28. Sandvik, H. B., Barrow, J. D., and Magueijo, J., "A Simple Varying‑Alpha Cosmology", Phys. Rev. Lett, 88, 031302 (2002).

29. Smolin, L., "Did the Universe Evolve?", Class Q. Gravity, 9, 173 (1984).

30. Starobinskii, A. A., "Future and Origin of Our Universe: Modern View", Phys. Grav. Cosmoi, 6, 157–63 (2000).

31. Tipler, F. J., "A Brief History of the Extraterrestrial Intelligence Concept", Q. I. Roy. Astron. Soc, 22, 133 (1981).

32. Tipler, F. J., The Physics of Immortality (Doubleday, New York, 1995).

33. Tolman, R. C., "On the Problem of the Entropy of the Universe as a Whole", Phys. Rev., 37, 1639–1771 (1931).

34. Tolman, R. C., "On the Theoretical Requirements for a Periodic Behaviour of the Universe", Phys. Rev., 38, 1758 (1931).

35. Turnerm V. S., and Wilczek, F., "Is Our Vacuum Metastable?", Nature, 298, 633 (1982).

36. von Helmholtz, H., "On the Interaction of the Natural Forces", reprinted in Popular Scientific Lectures, ed. M. Kline (Dover, New York, 1961).

37. Webb, J. K., Flambaum, V. V., Churchill, C. W., Barrow, J. D., and Drinkwater, M. J., "Evidence for Time Variation of the Fine Structure Condtant?", Phys. Rev. Lett., 82, 884–87 (1999).

38. Webb, J. K., Murphy, V., Flambaum, V. V., Dzuba, V., Barrow, J. D., Churchill, C. W., Prochaska, J., and Wolfe, A., "Further Evidence for Cosmological Evolution of the Fine Structure Constant", Phys. Rev. Lett, 87, 0913301 (2001).

39. Webb, J. K., Murphy, M., Flambaum, V. V., Dzuba, V., Barrow, J. D., Churchill, C. W., Prochaska, J., and Wolfe, A, "Possible Evidence for a Variable Fine Structure Constant from QSO Abruption Lines — I. Motivations, Analysis, and Results", Mon. Not. Roy. Astron. Soc, 327, 1208 (2001).

 

Пол Дэвис

 

4.1. Введение

Известная поговорка «Путешествовать интереснее, чем достигать цели» хорошо отражает сложные и противоречивые отношения людей со временем и вечностью. Смерть — для большинства из нас проклятие, но и вечная жизнь может казаться бесцельной. Это внутреннее напряжение относится как к человеческому существованию, так и к «жизни» вселенной в целом. Оно всплывает и в научной космологии, и в сильной эмоциональной привлекательности, присущей некоторым космологическим моделям в разных культурах.

Мирча Элиаде [9] писал, что все древние культуры основаны на мифе о вечном возвращении. Эволюционная психология показывает, что цикличность глубоко укоренена в человеческой психике. Выживание в былые времена напрямую зависело от способности людей жить в гармонии с циклами и ритмами природы: дневным, лунным, годовым циклами, менструальными циклами и другими биоритмами. Естественно, что в рамках тех культур развивались циклические космологии. Цикличность пронизывает мифы о творении и многих современных культур, от времени сновидений австралийских аборигенов до многоуровневых циклов индуизма. Понятие «колесо Фортуны» и распространенные выражения типа «Жизнь — как зебра, полосатая» свидетельствуют о сильном влиянии циклического мироощущения даже на современное западное общество.

Решительный разрыв с цикличностью принес иудаизм, подчеркнувший роль Бога–Творца, который создал вселенную в определенный момент в прошлом и далее поддерживал ее однонаправленное развитие. В иудаизме, христианстве и исламе время не замкнуто, а линейно, и Бог открывает себя в истории через специфическую последовательность событий (например, творение, грехопадение, воплощение, искупление, суд). Иными словами, перед нами разворачивается космическая история — история, имеющая начало, середину и конец.

 

4.2. С точки зрения научной космологии

С XVII века, когда наука приняла свою современную форму, она разделяла иудео–христианский взгляд на мир. Поток (англ. flux) линейного времени стал основой, на которой Ньютон построил свою механику (его теория «флюксий» ныне известна как дифференциальное исчисление). Любопытно, что космология Ньютона статична и вечна, однако поддерживается божественными заботами.

Наука держалась за статичную и вечную картину космоса вплоть до двадцатого века, когда выяснилось, что вселенная расширяется. С тех пор было выдвинуто множество космологических моделей, исходящих из этого факта. Их выводы о конечной судьбе вселенной радикально различны. Приведем их краткий обзор:

1. Вселенная возникает в определенный момент в прошлом и расширяется вечно, дегенерируя согласно второму закону термодинамики и в очень отдаленном будущем приближаясь к состоянию почти безликого равновесия («тепловой смерти» в космологии XIX века).

2. Вселенная возникает в определенный момент в прошлом и исчезает в определенный момент в будущем (например, коллапсирует в сингулярность конечного «большого схлопывания» или гибнет в космической катастрофе, вроде распада квантового вакуума). Энтропия постоянно возрастает, однако вселенная (по крайней мере в ее нынешней форме) исчезнет раньше, чем будет достигнуто состояние конечного равновесия.

3. Развивается сценарий 2, однако в определенный момент, возможно, в точке, близкой к максимальному расширению, «стрела времени» поворачивает вспять — и вселенная возвращается к итоговому, относительно упорядоченному состоянию, которое аналогично или даже идентично изначальному состоянию «Большого взрыва».

4. Циклическая вселенная, в которой за расширением и сжатием следует «большой скачок» в новый цикл расширения и сжатия. Вселенная бесконечно пульсирует таким образом. Здесь возможны следующие варианты:

• Информация о физическом состоянии до скачка переживает скачок, так что вселенная продолжает развиваться согласно законам термодинамики. С каждым скачком циклы увеличиваются (на что указывал Толмен [25] еще в 1930–х годах) и, возможно, после множества циклов возникает нечто подобное нашей вселенной [16].

• Скачок представляет собой столь экстремальный физический переход, что информация после него воспроизводится «с нуля» [27], может быть, случайным образом. Возможно, изменяются сами законы физики. В этом случае эволюция каждого цикла не обязана коррелировать с предыдущими и последующими циклами. Стоит спросить, уместны ли здесь вообще термины «предыдущий» и «последующий», поскольку временная последовательность в этом случае теряет смысл. С тем же успехом можно сказать, что циклы не последовательны, а параллельны.

• Циклическая модель каким‑либо образом комбинируется с обращением времени. Например, стрела времени может быть направлена в разные стороны в следующих друг за другом циклах, поворачиваясь вспять (скорее всего) не на вершине расширения, а в момент скачка. В таком случае по прошествии двух циклов вселенная вернется в изначальное состояние.

5. Стационарная вселенная, которая не имеет ни начала, ни конца, но продолжает неограниченно расширяться. Постоянно возникающая новая материя заполняет промежутки, возникающие при разбегании галактик. Эти инъекции низкоэнтропийной материи всегда «подпитывают» вселенную, позволяя ей сочетать вечное существование с бесконечным развитием. Из вариаций на эту тему можно назвать космологию С–поля, разработанную Хойлом [13], с асимптотически стационарной вселенной, или модели, в которых эволюционные эпизоды погружены в общее стационарное состояние.

6. Космологии мультивселенных. Общая идея этих моделей: то, что мы до сих пор принимали за «вселенную», на самом деле лишь «пузырь пространства», в гораздо более крупной системе, где другие «пузыри», возможно, с совершенно разными физическими условиями, существуют на очень большом расстоянии друг от друга. Каждый «пузырь» может проходить свой жизненный цикл: рождение, развитие и, возможно, смерть; но это не мешает всему ансамблю в целом пребывать в состоянии, похожем на стационарное. Таким образом, мультивселенная вечна, но ее индивидуальные компоненты — нет. Среди моделей такого рода можно назвать хаотическую космологию Линде [18] и «космический дарвинизм» Смолина [23]. В последней модели одна вселенная может порождать другие посредством своеобразного «почкования», так что ситуация напоминает жизнь биологических организмов — по мере того как вселенная — «родитель» стареет, рождаются новые вселенные, и так до бесконечности.

Хотя астрономические наблюдения предлагают нам возможность различения между этими моделями, космология (по крайней мере до самого последнего времени) славилась тем, что из одних и тех же наблюдений разные космологи делали совершенно разные выводы. В этой атмосфере, вероятно, можно понять сторонников и противников различных моделей, которые чаще, чем это принято в науке, привлекают себе на помощь аргументы эмоционального и богословского характера. Например, Фред Хойл ясно дал понять, что теория стационарного состояния привлекательна для него потому, что исключает «Большой взрыв» [14], который в 1950–х годах идентифицировался в некоторых кругах (например, папой Пием XII) с иудео–христианской концепцией творения. Для Хойла (в то время) идея божественного творения была нетерпима, поэтому он приветствовал теорию вселенной, не имеющей ни начала ни конца, как способ избавить научную космологию от ее богословских корней. В том же духе многие ученые (например, Роберт Джастроу [15]) принимали прямо противоположную точку зрения, заявляя, что верят в «большой взрыв» как научную версию библейского мифа о творении. Нет сомнения, что даже сейчас теисты чувствуют себя более комфортабельно с теорией «Большого взрыва», хотя самому по себе учению о творении ex nihilo никогда не предназначался большой вклад в описание начала вселенной.

 

4.3. Циклические вселенные

Читая публичные лекции о моделях космологии, я не раз поражался тому, сколь многие из моих слушателей радостно принимали идею циклической вселенной. Эта модель больше всего соответствует древним космологическим мифам, а также системе индуизма. Трудно сказать, связана ли ее привлекательность с современной популярностью восточной философии, или же в ней отражается глубоко коренящаяся тревога, которую порождает концепция линейного времени, предваряющая западную научную мысль. В то же время другие люди находят идею бесконечных повторяющихся циклов нестерпимой.

Необходимо, однако, проводить различие между строго циклическими космологиями, в которых время замкнуто в кольцо, и теми, в которых повторяются лишь базовые черты все–ленной. Согласно распространенному заблуждению, строгая цикличность означает, что мы обречены на бесконечное и бесцельное повторение одних и тех же событий — идея, отраженная (весьма грубо) в голливудском фильме «День сурка». Здесь смешиваются два различных представления о стреле времени. С одной стороны, существует асимметрия физического мира относительно времени: более поздние состояния объективно отличаются от более ранних (например, энтропия возрастает, люди становятся старше). С другой стороны, существует психологическое впечатление, что время «течет» или «идет» — представление, не имеющее подтверждений в современной физике и отвергаемое многими философами как иллюзия или лингвистическая путаница (см., например, «Миф течения» Дональда Уильямса [28]). В циклической вселенной стрела времени (в первом смысле) должна в какой‑то момент обернуться вспять так, чтобы вселенная вернулась в более раннее состояние. Это означает, что различные физические процессы также «пойдут вспять»: например, энтропия начнет падать, а люди молодеть. Однако совершенно неправильно говорить про этот процесс, что «время течет вспять» (поскольку время вообще никуда не «течет»). Большинство физиков считают, что психологическое впечатление течения времени каким‑то образом связано с мозговыми процессами и с памятью. Во вселенной с обращенной стрелой времени мозговые процессы также «пойдут вспять» — и никто из нас не станет свидетелем безумных обращенных последовательностей, наподобие разбитых яиц, которые вновь становятся целыми, или тепла, которое спонтанно перетекает от холодных тел к горячим. Таким образом, представление о том, что в строго циклической вселенной «одно и то же повторяется снова и снова» — это просто неправильное понимание соотношения течения времени и временной асимметрии мира. По няв это, мы увидим и то, что строго циклические модели весьма сходны с моделью конечного времени «от взрыва до схлопывания». В обоих случаях речь идет о конечной продолжительности времени, в течение которой могут происходить события, осуществляться проекты и так далее.

 

4.4. Вселенные с конечной продолжительностью

Насколько привлекательна вселенная, существование которой конечно? Некоторым людям мысль о гибели всей вселенной внушает ужас несмотря даже на то, что это уничтожение может произойти в отдаленном будущем, через много миллионов лет после их собственной смерти. При столкновении с личной телесной смертью нас часто утешает мысль о том, что «жизнь будет продолжаться» и дальше, наши жертвы и свершения послужат будущим поколениям, наши дети достигнут того, что не удалось нам. Если же вселенная в целом обречена на гибель, может возникнуть ощущение, что и наша жизнь в конечном счете бессмысленна. Возможно, наиболее известное выражение этого чувства, что «если вселенная погибнет, то жизнь бесцельна и бессмысленна», дано Бертраном Расселом [21]:

Все неисчислимые труды веков, вся жертвенность, все вдохновение, все полуденное сияние человеческого гения приговорены к уничтожению в грандиозной гибели Солнечной системы… и весь храм достижений человечества неминуемо будет погребен под останками рухнувшей вселенной.

Это слова из книги Рассела «Почему я не христианин». По–видимому, ход его мыслей следующий: если вселенная не может существовать вечно, значит, не может быть и Бога. Еще один воинствующий атеист, Питер Аткинс, использовал в своем нападении на религию тот же ход мысли [1]:

Мы смотрим в окно на мир, управляемый вторым законом, и видим ничем не прикрытую бесцельность природы. Глубинная сущность любых изменений — это распад; источник изменений во всех их формах — падение качества энергии, хаотично, необратимо и бесцельно распространяющееся во времени. Стрела времени направлена в сторону разрушения, и все перемены ведут к смерти. Само ощущение времени лишь связь электрохимических процессов в нашем сознании с этим бесцельным сползанием в хаос по мере того, как мы погружаемся в равновесие — и в могилу.

С этим согласны многие теисты. Не случайно некоторые христианские фундаменталисты отвергают второй закон термодинамики, обрекающий космос на дегенерацию и разрушение. Они утверждают, что вселенная, способная переживать обновление и существовать целую вечность, более соответствует религиозной картине мира, чем вселенная, обреченная на разложение. Однако некоторые знаменитые атеисты (например, Фридрих Энгельс) выражали схожее отвращение к перспективе тепловой смерти космоса и искали путей, на которых законы природы могли бы обойти ее. Но чаще эти негативные чувства по поводу обреченной вселенной относятся к космологическим моделям постоянного расширения, к которым я скоро перейду.

В случае вселенной, которая, скажем, через 100 миллиардов лет сколлапсирует в «большом схлопывании», есть одна тонкость, связанная с тем, какое физическое значение мы придаем слову «конец». Определение времени в простых космологических моделях относится к усредненному состоянию материи. Если говорить о так называемом космическом времени, то «вселенная большого схлопывания» действительно существует лишь конечное время. Однако с приближением к конечной сингулярности температура неограниченно возрастает, и вполне возможно, что на финальных стадиях существования вселенной в ней будет достигнут бесконечный уровень активности. То же самое верно, если вселенная испытает какие‑либо отклонения от строгого единообразия (что вполне возможно). В зависимости от технических деталей распределение материи и форма пространства могут претерпеть бесконечно сложные изменения, которые будут происходить со все увеличивающейся быстротой. Типлер [24] показывает, что бесконечное количество информации можно обработать, располагая лишь конечным космическим временем. В этом смысле модель сжимающейся вселенной все же предлагает безграничное множество возможностей.

 

4.5. Вечные модели

Теперь обратимся к стандартным моделям постоянно расширяющейся вселенной, существующей бесконечно, но подверженной тепловой смерти. Конкретные детали конечного состояния такой вселенной зависят от наших предположений о природе материи. Общая тенденция для вселенной во всех случаях такого продолжающегося расширения — это охлаждение и приближение к термодинамическому равновесию. Однако классическая тепловая смерть, предсказанная в XIX веке, теперь модифицировалась благодаря факту расширения вселенной, который обусловливает замедление приближения к равновесию. Конкретные детали (например, разрушение протонов, «испарение» черных дыр и т. п.) уже подробно обсуждались в других местах, и я не стану повторять их здесь, скажу лишь, что стандартная картина отдаленного будущего представляет вселенную в виде очень жидкого (и все более разрежающегося) «бульона» из крайне низкоэнергетических фотонов, нейтрино и гравитонов, двигающихся практически свободно в медленно расширяющемся пространстве. Нормальная материя, если она вообще сохранится, возможно, будет состоять из случайных электронов и позитронов, медленно дрейфующих в этом невидимом «бульоне».

За основополагающей статьей Фримена Дайсона [8] последовало множество анализов далекого будущего расширяющейся вселенной и тех вызовов, с которыми придется встретиться живым существам, стремящимся сохранить свое существование среди все уменьшающихся термодинамических ресурсов. Дайсон обнаружил, что сообщество, которое обладает достаточными ресурсами и экономит свободную энергию, может существовать практически бесконечно, хотя и за счет понижения «качества жизни», в частности, все более и более долгих периодов спячки. По сути, Дайсон показал, что процесс обработки информации может не иметь ограничений. Требует ли «жизнь, какой мы ее знаем», чего‑то большего, чем простое манипулирование битами информации — это уже другой вопрос.

Внушает ли сценарий Дайсона надежду или утешение? Стоит отметить, что временной отрезок, в течение которого должны истощиться известные нам источники энергии, огромен. Например, для того чтобы черная дыра с массой, равной массе Солнца, испарилась согласно процессу Хокинга, требуется 1066 лет! Но в этой игре мы привыкли к большим числам. Психологически, однако, есть большая разница между тем, проживут ли наши потомки какое‑то ограниченное (пусть и очень долгое) время, и тем, что жизнь будет в буквальном смысле продолжаться вечно. Нет сомнения, что образ необозримой и почти пустой вселенной, постоянно становящейся все темнее и все холоднее на протяжении вечности, порождает глубокое уныние (по крайней мере, у автора). Конечно, для этой увядающей, никому не нужной вселенной лучше уж достойно умереть. И недавние свидетельства того, что космологическая константа, действующая как универсальная сила отталкивания, не равна нулю, только ухудшают ситуацию: если эта сила существует, значит, в будущем расширение вселенной будет идти все быстрее и быстрее, ускоряя таким образом приближение к состоянию темной пустоты.

Эта горестная судьба нашего любимого космоса может не выглядеть так плохо, если имеются другие вселенные, которые возникнут на его месте. Возможно, различные модели мультивселенных потому завоевывают в последнее время такую популярность, что сохраняют кое‑что от идеи вечного обновления, характерной для старой (и ныне дискредитированной) концепции стационарной вселенной. Рассмотрим, например, теорию Смолина [23] о том, что превращение звезд в черные дыры способно создавать новые вселенные — своего рода пузыри пространства на дальней стороне дыры, которые в конце концов отрываются от «материнской» вселенной, образуют отдельное единство и ведут независимое существование. Весь этот процесс, в котором вселенные порождают другие вселенные, может продолжаться ad infinitum. Теория Смолина проецирует на космологию ту же эмоциональную привлекательность жизни, продолжающейся в наших потомках даже после нашей смерти. Быть может, наша мать–вселенная и обречена на вечное бесполезное расширение в темную пустоту, но ее дети, дети ее детей… возможно, их ждет лучшая судьба. Заметим, что в принципе наши потомки могут проникнуть в новорожденную вселенную через «кротовую нору» (предельный случай эмиграции) и обрести там новую жизнь или даже создать искусственным путем свою собственную дочернюю вселенную, чтобы туда переселиться. Так что, даже если наша вселенная обречена, разумные существа могут жить вечно. Иными словами, жизнь и разум могут выйти за границы актуальной вселенной! (Из этого рождается очевидный вопрос: верно ли, что подобные космические инженеры в далеком прошлом перебрались из иной вселенной в нашу, и если нет, то почему.)

Хотя идея мультивселенной, существующей вечно, куда более привлекательна, она не решает богословскую и философскую проблему: зачем нужна вечная жизнь (какой бы она ни была)? Один мой друг заметил однажды: судя по всему, что он слышал о рае (насколько я понял, он имел в виду вечное пассивное блаженство), ничего интересного там нет. Ценность жизни (конечной) для него составляли вызовы и цели. Известно изречение Уэйнберга [26]: «Чем понятнее становится для нас вселенная, тем она кажется бессмысленнее». Но, если у вселенной есть смысл и ее цель достигнута, дальнейшее ее существование выглядит избыточным и ненужным. Может ли вселенная (или мультивселенная), существующая вечно, вообще иметь какой‑то смысл?

Разгадка кроется в ответе на вопрос, возможна ли бесконечная новизна. Если вселенная (или мультивселенная) способна к достижению бесконечного числа состояний, значит, перед ней открывается неисчерпаемое множество возможностей. Таким же образом, если множество состояний разума неисчерпаемо, значит, разумные существа могут помыслить бесконечное число мыслей и получить бесконечное число впечатлений. Тогда перед нами открывается возможность бесконечно увлекательного путешествия, конец которого откладывается на целую вечность. С точки зрения человеческих эмоций это, пожалуй, самое лучшее, что можно себе вообразить. Исполнит ли наши надежды реальная вселенная (или мультивселенная) — пусть решает наука.

В пользу идеала вечной новизны свидетельствует знаменитая теорема Курта Геделя, доказывающая, что в области математики существует неисчерпаемый ресурс новизны — истинные теоремы, истинность которых невозможно вывести из предшествующих рассуждений. Предположим, что, как бы сильно ни изменялись наши знания о физическом мире, основные природные процессы все же имеют математическую форму. Тогда и вся вселенная может обладать этим свойством неисчерпаемости.

Но здесь скрывается неприятная загадка. Вселенная может переживать вечное обновление двумя путями — прогрессивным и стационарным. В случае прогресса имеется стрела времени, направленная в сторону большего успеха, так что вселенная в определенном смысле становится со временем все лучше и лучше (она все более усложняется, переживания разумных существ становятся все богаче, приятнее и т. д.). Этот сценарий «все выше и дальше» заставляет предположить, что мы, люди, странным и отчасти обескураживающим образом находимся почти в самом начале (явно весьма несовершенном) бесконечного космического пути прогресса. Если мы принимаем простейшую модель единой вселенной, в которой большой взрыв обозначает начало времени, получается, что люди занимают временную нишу близко к началу великого путешествия, тогда как бесконечное число других разумных существ наслаждается гораздо лучшим положением дел в неограниченном будущем.

Другая концепция — некое стационарное состояние (например, мультивселенная с большим количеством «Больших взрывов», но без начала и конца для всего ансамбля в целом) — означает, что мультивселенная движется «в никуда», проходя все возможные состояния случайным образом, без направленности, предназначения и цели. Отдельные вселенные (или сообщества, или существа) могут жить с сильным ощущением своей цели, но у всего комплекса в целом конечной цели нет. Случайно выбранная вселенная (например, наша) обнаруживает все виды живых существ, получающие все виды впечатлений, но никакой системы в этом нет. Это противоречит и традиционной иудео–христианской линейной модели истории как процесса, направленного к чему‑то (то есть божественного замысла, осуществляющегося в истории), и индуистским и языческим концепциям цикличности, но по крайней мере имеет преимущество некоей «возвышенной бесцельности» по сравнению с нигилистической абсурдностью.

 

4.6. Фундаментальное противоречие

Полагаю, в наше время не существует правдоподобной космологической модели, удовлетворяющей два широко распространенных, но, по–видимому, конфликтующих желания: видеть во вселенной конечное предназначение и цель и знать, что ее увлекательное путешествие продлится вечно. Это фундаментальное противоречие между прогрессом и вечностью пронизывает всю историю религий и разрешается в классическом христианском богословии, например, тем, что Бог (и, возможно, рай) вообще выносятся за пределы времени. Таким образом, вечность понимается не как бесконечная продолжительность времени, но как отсутствие времени вообще.

В этом эссе я постарался показать, что люди воспринимают те или иные космологические модели как привлекательные или отталкивающие в зависимости от особенностей своей личности и культуры, в которой они воспитаны. Быть может, будущие поколения людей (или, возможно, уже существующие инопланетяне) будут воспринимать космологию совершенно по–другому. Могут существовать (даже на Земле) общества, радующиеся перспективе космической тепловой смерти и вечной темной пустоты или с надеждой ожидающие уничтожения в «большом схлопывании» (которое по крайней мере представляет собой быстрый и достойный конец). Мы можем также когда‑нибудь обнаружить, что время — это вовсе не фундаментальная физическая величина, а эмерджентное свойство некой более глубокой структуры [2]. Быть может, поскольку упомянутое «противоречие» между временем и вечностью вытекает из специфических тревог относительно времени, свойственных нашему виду, открытие, что время — это лишь вторичный феномен, радикально изменит наши представления о мире вместе с нашими надеждами и страхами.

 

Литература

1. Atkins, P., "Time and Dispersal: The Second Law", in The Nature of Time, eds. R. Flood and M. Lockwood (Basil Blackwell, Oxford, 1986), 98.

2. Barbour, J., The End of Time (Phoenix Press, London, 1999).

3. Barrow, J. D., and Tipler, F. J., The Anthropic Cosmological Principle (Oxford University Press, Oxford, 1986).

4. Davies, P. C.W., "Closed Time as an Explanation of the Black Body Background Radiation", Nature, 240, 3 (1972).

5. Davies, P. C.W., The Physics of Time Asymmetry (University of California Press, Berkeley, 1974).

6. Davies, P. C.W., About Time (Penguin, London, 1995; Simon and Schuster, New York, 1995).

7. Davies, P. C.W., The Last Three Minutes (Basic Books, New York, 1994; Weidenfield and Nicholson, London, 1999).

8. Dyson, F., "Time without End: Physics and Biology in an Open Universe", Rev. Mod. Phys., 51, 447 (1979).

9. Eliade, M., The Myth of the Eternal Return, trans, W. R. Trask (Pantheon Books, New York, 1954).

10. Gell‑Mann, V., and Hartle, J., "Time Symmetry and Asymmetry in Quantum Mechanics and Quantum Cosmology", in Phisical Origins of Time Asymmetry, eds. J. J. Halliwell et al. (Cambridge University Press, Cambridge, 1994), 311.

11. Gold, Т., "The Arrow of Time", Amer. J. Phys., 30, 403 (1962).

12. Hawking, S. W., "The Arrow of Time in Cosmology", Phys. Rev., D 32, 2489 (1985).

13. Hoyle, F., "A New Model for the Expanding Universe", Mon. Not. Roy. Astron. Soc, 108, 372 (1948); 109, 365 (1949).

14. Hoyle, F., Frontiers of Astronomy (Harper, New York, 1955).

15. Jastrow, R., God and the Astronomers (Norton, New York, 1992).

16. Landsberg, P. T., and Park, D., "Enthropy in an Oscillating Universe", Proc. Roy. Soc. Lond., A346, 485 (1975).

17. Linde, A., Particle Physics and Inflationary Cosmology (Gordon and Breach, New York, 1991).

18. Pike, N., God and Timelessness (Routledge and Kegan Paul, London, 1970).

19. Price, H., Time's Arrow and Archimedes' Point (Sydney University Press, Sydney, 1993).

20. Rees, M. J., Before the Beginning (Helix Books, Cambridge, Mass., 1998).

21. Russell. В., Why I Am Not a Christian (Allen and Unwin, New York, 1957), 107.

22. Shulman, L., "Opposite Thermodynamics Arrows of Time", Phys. Rev. Letts., 53,5414, (1999).

23. Smolin, L., The Life of the Cosmos (Oxford university Press, Oxford, 1997).

24. Tipler, F. J., The Physics of Immortality (Doubleday, New York, 1994).

25. Tolman, R., Relativity Thermodynamics and Cosmology (Clarendon Press, Oxford, 1934).

26. Weinberg, S., The First Three Minutes (Harper and Row, New York, 1988).

27. Wheeler, J. A., "Law without Law", in Quantum Theory and Measurement (eds. Wheeler, J. A. & Zurek, W. H., Princeton University Press, 1983).

28. Williams, D., "The Myth of Passage", Journal of Philosophy, 48, 27 (1951).

 

Михаил Хеллер

 

5.1. Введение

Время — несомненно один из наиболее таинственных аспектов Вселенной. С одной стороны, оно кажется как бы несуществующим; мы можем наблюдать и измерять изменения предметов во времени, но не можем ни наблюдать, ни измерить сам временной поток. С другой стороны, время представляется более реальным, чем что‑либо иное: стрела времени неуклонно указывает в будущее, и мы при всем желании не можем ни действовать против него, ни его остановить. Это «временное принуждение» столь сильно, что мы естественным образом воспринимаем существование во времени как онтологическую необходимость, без которой нам трудно вообразить себе бытие Вселенной. Многие люди с удивлением узнают о том, что, согласно весьма правдоподобным предположениям, основанным на некоторых результатах современной науки, тирания старика Хроноса далеко не столь абсолютна, как они полагали. В этой статье я представлю и постараюсь обосновать точку зрения на время, базирующуюся на недавних космологических исследованиях. В современной космологии время рассматривается уже не как нечто первичное по отношению к Вселенной и ее законам, но скорее как часть «большой игры», разыгрываемой физическими силами на сцене, которую мы зовем Вселенной.

Еще одно общее убеждение касательно времени — то, что оно должно быть глобальным, иначе говоря, покрывать всю историю Вселенной, от «большого взрыва» до возможного конца. Однако в понятийных рамках общей теории относительности есть серьезные основания не доверять этому мнению и задаться следующим вопросом: существование глобального времени — это «родовое свойство» космологических моделей или же нечто скорее «исключительное»? Однако, чтобы этот вопрос имел смысл, сперва необходимо определить «популяцию» вселенных (космологических моделей), к которым он должен быть обращен. В парадигме релятивистской космологии эта «популяция» определяется полевыми уравнениями Эйнштейна: каждое решение этой системы уравнений может быть истолковано как определенная вселенная, а множество всех таких решений есть высокоструктурированное математическое пространство. Это пространство иногда называют ансамблем вселенных (подробнее об этом см. [7], с. 70–76). Приведенный выше вопрос о глобальном времени применительно к ансамблю вселенных имеет отрицательный ответ: существование глобального времени не является родовым свойством в этом ансамбле; более того, глобальное время возможно лишь в подмножестве вселенных, мера которого равна нулю. Грубо говоря, это означает вот что: если мы решили случайным образом выбрать один мир из всех возможных миров — членов ансамбля вселенных, то вероятность, что нам попадется вселенная, допускающая существование глобального времени, практически равна нулю.

Все рассуждения, касающиеся далекого будущего Вселенной, предполагают, что идея далекого будущего, отнесенная ко всей Вселенной в целом, имеет смысл, иначе говоря, что существует глобальное время, с помощью которого мы можем измерить (или по крайней мере оценить) расстояние от настоящего до будущего, и что это расстояние достаточно велико. Однако смысл, в котором такое будущее могло бы или не могло бы существовать, далеко не очевиден. В настоящей статье мне хотелось бы обсудить эту проблему.

В разделе 2 я вкратце расскажу о теореме Хокинга, формулирующей необходимое и достаточное условие для существования глобального времени в космологической модели. Есть серьезные причины полагать, что глобальное время — это только макроскопический феномен, и следовало бы задаться вопросом о его корнях на фундаментальном уровне. В разделе 3 я подготовлю почву для разговора об этой проблеме, ознакомив читателя с некоторым элементарным материалом касательно С*-алгебр и некоммутативной геометрии. В разделе 4 я коротко опишу модель, основанную на определенной некоммутативной С*-алгебре и объединяющую общую теорию относительности и квантовую механику. В этой модели на фундаментальном уровне времени (в обычном смысле слова) не существует, однако модель показывает, как возникает время, когда Вселенная испытывает «фазовый переход» из некоммутативного режима в коммутативный. В разделе 5 я рассматриваю проблему начала и конца Вселенной. Используя методы некоммутативной геометрии, можно доказать несколько теорем, проливающих новый свет на природу классических сингулярностей, в том числе и тех, что представляют начало и конец в стандартной космологической модели. Показано, что на фундаментальном, некоммутативном уровне не существует различий между сингулярным и несингулярным состоянием Вселенной. Только после перехода через порог Планка некоторые состояния превращаются в сингулярности. Сами понятия начала и конца становятся осмысленными только для макроскопического наблюдателя, живущего в глобальном времени, которое простирается от далекого прошлого к далекому будущему.

 

5.2. Глобальное время

Мы, несомненно, живем во Вселенной, в которой существует глобальное время (или по крайней мере «достаточно глобальное время»), охватывающее историю мира от Большого взрыва до настоящего времени. Более того, есть серьезные основания полагать, что самим нашим существованием мы обязаны факту существования в нашей Вселенной глобального времени: наша жизнь основана на химии углерода, а для возникновения углерода требуется долгая история нескольких поколений звезд. Таким образом, у нас есть все основания спросить: каковы необходимые и достаточные условия для существования глобального времени в модели мира?

Верное предположение, прямо связанное с этим вопросом, высказал Лейбниц. По его мнению, время — не что иное, как упорядоченная последовательность событий (в отличие от взглядов Ньютона и Кларка, считавших, что время первично по отношению к событиям), а порядок событий определен причинно–следственными отношениями (подробнее см. [18], с. 42–50). В общей теории относительности существует красивая теорема, представляющая эту мысль в строго математической форме. Этой теоремой мы обязаны Хокингу [5], и она гласит, что пространство–время допускает функцию глобального времени тогда и только тогда, когда в нем существует стабильная каузальность. Позволю себе объяснить технические термины, употребляемые в этой теореме.

Прежде всего: как описать глобальное время математически? Вообразим себе часы (например, вибрирующую частицу), присутствующие во Вселенной с самых первых мгновений ее существования. Они движутся по кривой в пространстве–времени. Показания этих часов (то есть их последовательные вибрации) можно изобразить как монотонно возрастающую функцию на этой кривой, которая представляет движение со скоростью меньшей, чем скорость света, поскольку часы имеют массу. Это временная функция для этих часов. Теперь представим себе семейство таких часов, заполняющих собой все пространство–время, и предположим, что существует единственная функция пространства–времени, являющаяся временной функцией для всех этих часов. Говоря технически, эта функция называется глобальной временной функцией — ее можно рассматривать как научный синоним глобального времени. Теорема утверждает, что такое глобальное время существует в данном пространстве–времени тогда и только тогда, когда пространство–время стабильно каузально. Что это значит? В общей теории относительности Лейбницевы каузальные отношения, упорядочивающие события, имеют форму так называемых световых конусов. Ограниченная скорость физических сигналов (не больше скорости света) предполагает, что не все события в пространстве–времени могут быть каузально связаны друг с другом. Структура световых конусов определяет, какие события могут служить причинами других событий, а какие не могут. Траектории, по которым каузальные влияния могут распространяться, называются каузальными траекториями. Мы называем пространство–время стабильно каузальным, если в нем нет замкнутых каузальных траекторий (говоря технически, пространство–время строго каузально), и такие траектории не могут возникнуть в результате слабых возмущений гравитационного поля (которое математически выражается так называемой метрикой Лоренца). Появление подобных траекторий приводит к временным петлям, что разрушает саму идею глобального времени.

В общей теории относительности гравитационное поле жестко связано с метрическими свойствами пространства–времени, иначе говоря, с теми аспектами пространства и времени, которые поддаются измерению. Не будь пространство–время стабильно каузально, любые слабые возмущения гравитационного поля могли бы приводить к сколь угодно большим различиям в результатах измерений пространства и времени. Иными словами, любая ошибка могла бы менять результаты измерений на любую величину. А поскольку ошибки при измерении неизбежны, в такой ситуации ни одно измерение не давало бы надежных результатов. Под вопросом оказалась бы сама возможность заниматься физикой, по крайней мере заниматься ею так успешно, как мы делали это до сих пор. Здесь мы можем наблюдать необычное взаимодействие хорошей физики и красивой математики. Элегантная теорема Хокинга связывает друг с другом время, причинность и саму возможность физики.

 

5.3. Удивительные алгебры

Приведенная выше «история глобального времени» полностью основана на классической физике, иными словами, выстроена без учета квантовых эффектов. Мы знаем, однако, что достаточно близко к изначальной сингулярности (математически соответствующей Большому взрыву) и достаточно глубоко в структуре Вселенной (ниже так называемого планковского масштаба) на сцене доминируют квантовые эффекты, и в этом случае предстающая нам картина разительно отличается от того, к чему мы привыкли в классической физике. Из‑за принципа неопределенности Гейзенберга пространство–время становится размытым, и мы уже не можем представить историю какой‑либо частицы в пространстве–времени в виде четко определенной траектории. Ниже планковского масштаба вещество Вселенной можно представить себе как собрание квантовых флуктуации, множество состояний, непрерывно возникающих и распадающихся.

Эти представления идут из квантовой механики, однако мы вполне уверены, что на фундаментальном уровне (ниже планковского масштаба) квантовую физику следует объединить с теорией гравитации. Наилучший классический кандидат на теорию гравитации — общая теория относительности Эйнштейна. Нам необходима модель мира, в которой пространство–время общей теории относительности возникает из квантовых флуктуации, когда эволюция пересекает планковский порог. В наше время общепризнанной модели такого рода не существует, хотя известны многочисленные попытки ее создать. В дальнейшем я представлю красивую математическую структуру, по–видимому, обладающую всеми необходимыми для объединения свойствами. Даже если эта структура не будет использоваться в окончательном объединении, она открывает увлекательные перспективы возможного взаимодействия между такими важными понятиями физики, как пространство, время, динамика, каузальность и вероятность — понятиями, которые, несомненно, будут использоваться при объединении. Эта математическая структура называется С*-алгеброй.

С*-алгебры хорошо известны в квантовой механике. Стандартная математическая формулировка этой физической теории дается в терминах состояний данной квантовой системы, которые представляются как векторы в пространстве, называемом гильбертовым. Однако существует и другая формулировка квантовой механики, а именно формулировка в терминах С*-алгебр. Эта формулировка даже более удовлетворительна, чем стандартная. Почему? Потому что элементами этой алгебры являются измеряемые свойства квантовых систем (так называемые наблюдаемые); а измеряемые свойства в физике всегда более фундаментальны, чем чисто теоретические.

Как ни удивительно, С*-алгебры можно использовать и для формулирования общей теории относительности Эйнштейна. Обычно общая теория относительности формулируется в терминах пространственно–временной геометрии, но Роберт Герох [4] продемонстрировал, что возможна эквивалентная формулировка в терминах семейства всех гладких функций в пространстве–времени, а это семейство собственно и есть С*-алгебра. Иными словами, можно забыть о самом пространстве–времени и иметь дело исключительно с С*-алгеброй гладких функций.

Эта алгебра гладких функций обладает одним простым свойством: умножение двух функций не зависит от порядка факторов, то есть если f и g — гладкие функции в пространстве–времени, то f∙g = g∙f; такое умножение мы называем коммутативным, а алгебры, обладающие таким свойством, — коммутативными алгебрами. Оказывается, от этого простого свойства зависят многие важные черты геометрических пространств. Это становится очевидно, если мы от него избавимся. Алгебры, лишенные этого свойства, именуются некоммутативными алгебрами. Ален Коннэ [1] предложил рассматривать эти алгебры так же, как алгебры гладких функций, и допустить, что они также определяют некоторые пространства. Эта идея сработала, и эти новые пространства сейчас называются соответственно некоммутативными пространствами. Геометрическая теория, выросшая из исходной работы Коннэ, названа некоммутативной геометрией. Особую роль в этой новой геометрической теории играют пространства, определяемые в терминах некоммутативных С*-алгебр.

Некоммутативные пространства представляют собой мощные обобщения обычных (коммутативных) пространств. Многие пространства, которые до сих пор считались трудно описываемыми или патологическими, изящно ложатся в картину некоммутативной геометрии. Удивительное свойство некоммутативных пространств — их глобальный характер. В понятийном поле некоммутативной геометрии все локальные понятия, такие, как понятия точки и ее окрестностей, бессмысленны в принципе.

Подведем итоги. С*-алгебры можно использовать:

1. Для формулировки квантовой механики.

2. Для формулировки общей теории относительности.

3. Для определения некоммутативного пространства.

В свете этих результатов вполне естественно искать С*-алгебру, которая могла бы выполнять все это вместе. При этом квантовая механика и общая теория относительности были бы соответственно обобщены и объединены в теоретическом поле некоммутативного пространства. Ценой такого объединения стала бы нелокальность. Дальше я приму, что такая С*-алгебра (обозначим ее буквой А) найдена, и предположу, что она корректно описывает модель физики ниже планковского порога. Отметим, что, даже не зная точной формы алгебры А, из самого ее существования можно вывести множество важных фактов, касающихся гипотетического фундаментального уровня. Важно отметить, что недавно были обнаружены некоторые глубокие связи между некоммутативной геометрией и такими популярными кандидатурами на финальное объединение, как теория суперструн и М–теория [3, 19].

 

5.4. Возникновение времени

В некоммутативной геометрии не существует понятия времени как последовательности моментов (поскольку моменты — понятия локальные), но понятие состояния физической системы остается валидным. Это вызвано тем, что понятие состояния нелокально: находиться в том или ином состоянии может система в целом. С каждой С*-алгеброй может быть связана другая алгебра, называемая алгеброй фон Неймана. Грубо говоря, алгебра фон Неймана — это С*-алгебра вместе с определенным состоянием. Это состояние исполняет две функции.

Во–первых, оно позволяет нам определить параметр t, имитирующий время. Необходимо подчеркнуть, что это не обычное время: он только имитирует время (говоря технически, t — параметр однопараметрической группы). Он подобен времени, поскольку, используя параметр t, мы можем записать динамическое уравнение, описывающее поведение системы, однако это не время в обычном смысле слова, поскольку параметр t зависит от состояния: если система переходит в иное состояние, значение параметра t меняется и вместе с ним меняется также весь динамический режим.

Во–вторых, состояние, определяемое алгеброй фон Неймана, можно рассматривать как обобщенную вероятность (обобщенную по отношению к вероятности, с которой мы встречаемся при стандартном вычислении вероятностей; строго говоря, это обобщенная мера вероятности). По определению, состояние — это функционал на алгебре фон Неймана, положительный и нормированный к единице точно так же, как всякая мера вероятности. В контексте некоммутативной геометрии вообще невозможно говорить о вероятности отдельных событий, и отсутствие времени в обычном смысле не позволяет связывать с вероятностью чувство «неопределенного ожидания». Тот, кто любит воображаемые картины, может представить себе эту обобщенную вероятность как «поле глобальных возможностей», обладающее, однако, определенной степенью реальности.

Как видим, алгебры фон Неймана являются одновременно «динамическими объектами» и «вероятностными объектами». В некоммутативном режиме любая динамика вероятностна, а у каждой вероятности есть динамический аспект. Только после прохождения планковского порога динамика и вероятность расщепляются и становятся независимыми понятиями. Квантовую механику можно рассматривать как промежуточную ступень, на которой еще сохраняется определенная связь между динамикой и вероятностью. Хорошо известно, что динамическое уравнение квантовой механики (уравнение Шредингера) описывает эволюцию вероятностей: в каждый момент времени возможны различные результаты измерений (данной измеримой величины), каждое со строго определенной вероятностью. Однако в момент измерения это «поле возможностей» схлопывается в единственное значение — то самое, которое мы получаем в результате измерения. Этот эффект, широко обсуждаемый в квантовой механике, известен под именем коллапса волновой функции (или редукции вектора состояния). До сих пор с удовлетворительным объяснением этого эффекта имеются серьезные трудности; однако в рамках некоммутативной модели оно дается очень легко [15].

Но что же у нас со временем? Как оно возникает за пределами некоммутативной эры? Математика решает эту проблему очень красиво. Если с помощью определенного отношения эквивалентности мы склеим некоторые элементы первоначальной алгебры А, то картина становится грубее: она выглядит так, как будто в дело вступают некие усредняющие процессы, и в результате различные «параметры t» сливаются воедино и делаются независимыми от состояния. Так рождается известное нам время [11].

 

5.5. История начала и конца

Начало и конец Вселенной в классической космологии (то есть не принимающей во внимание эффекты квантовой гравитации) известны под техническими наименованиями начальной и конечной сингулярностей. Доказано несколько важных теорем, утверждающих, что эти сингулярности неизбежны при самых общих условиях, которым, как предполагается, удовлетворяет любая неквантовая вселенная [6]. Но что, если мы все‑таки примем во внимание эффекты квантовой гравитации? Хотя широко распространено мнение, что будущая теория квантовой гравитации (или какая‑либо иная конечная теория) избавит нас от сингулярностей, существует несколько работающих моделей, свидетельствующих об обратном. Во всяком случае, здесь возможно и «да», и «нет».

Точное математическое описание сингулярностей представляет собой сложную проблему. Тот факт, что некоторые физические величины (такие, как плотность материи и кривизна пространства–времени) при приближении к сингулярности уходят в бесконечность, заставляет нас рассматривать сингулярности не как размещенные в пространстве–времени, но, скорее, как своего рода границы пространства–времени, и если мы пытаемся распространить на эти «сингулярные границы» стандартные геометрические методы — эти методы не работают. Это — безошибочный знак того, что стандартные методы нуждаются в обобщении. Если так, почему бы не испробовать новые методы некоммутативной геометрии? И что же — оказывается, они действительно работают!

К немалому нашему удивлению, все виды сингулярности (даже сильнейшие), возникающие в общей теории относительности, поддаются анализу в терминах некоммутативной геометрии [10, 13]. Более того, этот анализ помогает нам понять, как сингулярности возникают. Как мы уже знаем, на уровне некоммутативной геометрии понятие локализации в принципе бессмысленно, однако до некоторой степени может быть заменено понятием состояния. Показано, что в некоммутативном режиме нет разницы между сингулярным и несингулярным состояниями: все состояния существуют на равных. Однако, если мы перейдем от некоммутативного описания Вселенной к обычному коммутативному описанию, возникает обычное пространство–время со своими четко локализованными событиями, а некоторые состояния превращаются в сингулярности.

Если мы свяжем эти строгие математические результаты с предложением (кратко обрисованным в предыдущем разделе) смоделировать с помощью некоммутативной геометрии фундаментальный уровень физики, то нам откроется возможность новой интерпретации. Как мы уже видели, на вопрос о том, может ли будущая теория квантовой гравитации изгнать из нашего космологического сценария сингулярности, давались два взаимоисключающих ответа — «да» и «нет»; теперь же на сцену выходит третья возможность — фундаментальный уровень физики (ниже планковского масштаба) оказывается вневременным и внепространственным, и вопрос о существовании начальной и конечной сингулярностей в отношении этой эры лишен смысла. С некоммутативной точки зрения мир «регулярен», хотя и резко отличается от мира постпланковской эпохи. Только когда Вселенная совершает «фазовый переход» от некоммутативной геометрии к коммутативной, возникает пространство–время вместе со своими сингулярными границами. Следовательно, с точки зрения макроскопического наблюдателя, всегда находящегося в пространстве–времени, это выглядит так, как будто Вселенная имела начало (начальную сингулярность) в конечном прошлом и, возможно, встретит свой конец (конечную сингулярность) в конечном будущем. Сами понятия начала и конца становятся осмысленными только тогда, когда в распоряжении макроскопического наблюдателя имеется глобальное время, простирающееся (или текущее) из прошлого в будущее.

Рассмотрим дальше точку зрения макроскопического наблюдателя. Мы ищем планковскую эру «в двух направлениях»: назад во времени, пока не достигнем планковской плотности ρPI=1093 g.cm-3; и все глубже и глубже в пространстве, пока не достигнем планковского расстояния LPI=10–33 cm. С нашей макроскопической точки зрения эти два направления различны, но на фундаментальном уровне нет ни пространства, ни времени; следовательно, эти два направления суть одно и то же. В этом смысле начало и конец Вселенной существуют всегда и везде.

 

5.6. Результаты и предположения

В предыдущих разделах я представил некоторые новые идеи, относящиеся к проблеме времени в современных космологических и физических исследованиях. Я сделал это в том порядке, который кажется мне наиболее подходящим для читателя, пробирающегося по логическим лабиринтам современных физических теорий и моделей. Попробуем теперь сложить из кусочков информации, добытых на этом пути, более связный космический сценарий.

Начнем с фундаментального уровня. Пространства нет, времени — тоже. Слова «начало» и «конец» не имеют никакого смысла. Вселенная просто существует. Мало сказать, что все физические силы едины — это целое максимально замкнуто на понятийном уровне. Такие, казалось бы, различные понятия, как динамика, причинность, вероятность (и некоторые другие, о которых я не имел случая упомянуть) всего лишь различные аспекты одной и той же математической структуры. Отсюда вопрос: почему это «совершенное состояние» оказалось нестабильным, почему Вселенная вынуждена была перешагнуть через планковский порог? Думаю, этот вопрос неверно поставлен. Мы склонны думать об этой «зародышевой эпохе» как о находящейся «в начале». Однако, как мы уже видели, можно считать, что на расстояниях ниже планковского масштаба она существует даже и сейчас. Если это так, то фундаментальный уровень все еще существует, и он не перешагнул через планковский. Существование порога и все, что происходит на нашей стороне — просто часть некоммутативной игры.

Мы знаем механизм, действующий в планковскую эпоху, который приводит к появлению (независимого от состояния) времени в постпланковскую эпоху (он описан в разделе 4). Однако нам нужно нечто большее — время должно быть глобальным. Некоторые признаки указывают на то, что глобальный характер времени связан с некоммутативным происхождением энтропии и второго закона термодинамики [2].

Некоммутативная модель фундаментального уровня, исследованная в этой статье, весьма привлекательна с концептуальной точки зрения, однако на настоящей стадии развития носит чисто гипотетический характер. Чтобы создать из нее конкурентоспособный сценарий происхождения космоса, требуется еще много работы. Настоящая история начинается по нашу сторону планковского порога. Эта история началась, и она открыта в далекое будущее.

 

Литература

1. Connes, A., Non‑commutative Geometry (Academic Press, New York, London, 1994).

2. Connes, A, and Rovelli, C, "Von Neumann Algebra Automorphisms ant Time‑Thermodynamics Relation in Generally Covariant Quantum Theories", Class. Q. Grav., 11, 2899–917 (1994).

3. Frohlich, J., Grandjean, O., and Recknagel, A, "Supersymmetric Quantum Theory and (Non‑commutative) Geometry", Commun. Math. Phys., 193, 527–94 (1998). Hep‑th/9612205.

4. Geroch, R., "Einstein Algebras", Commun. Math. Phys., 26, 271–275 (1972).

5. Hawking, S. W., "The Existence of Cosmic Time Functions", Proc. Roy. Soc. Lond., A 308, 433–35 (1968).

6. Hawking S. W., and Ellis, G. F.R., The Large Scale Structure of Space‑Time (Cambridge University Press, Cambridge, 1973).

7. Heller, M., Theoretical Foundations of Cosmology (World Scientific, Singapore, London, 1992).

8. Heller, M., "Einstein Algebras and General Relativity", Int. J. Theor. Phys., 31, 277–88 (1995).

9. Heller, M., and Sasin, W., "Sheaves of Eindtein Algebras", Int. J. Theor. Phys., 34, 387–98 (1995).

10. Heller, M., and Sasin, W., "Non‑Commutative Structure of Singularities in General Relativity", J. Math. Phys., 37, 5665–71 (1996).

11. Heller, M., and Sasin, W., "Emergence of Time", Phys. Lett. A 250, 48–54 (1998).

12. Heller, M., and Sasin, W., "Non‑Commutative Unification of General Relativity and Quantum Mechanics", Int. J. Theor. Phys., 38, 1619–42 (1999).

13. Heller, M., and Sasin, W., "Origin of Classical Singularities", Gen. Rel. Grav., 31, 555–70 (1999).

14. Heller, M., Sasin, W., and Lambert, D., "Groupoid Approach to Non‑commutative Quantization of Gravity", J Math. Phys., 38, 5840–53 (1997).

15. Heller, М., Sasin, W., and Odrzygozdz, Z., "State Vector Reduction as a Shadow of Non‑commutative Dynamics", J. Math. Phys., 41, 5168–79 (2000).

16. Landi, G., and Marmo, G., "Lie Algebra Extensions and Abelian Monopoles", Phys. Lett., В 195, 429–34 (1987).

17. Landi, G., and Marmo, G., "Einstein Algebras and the KaluzaKlein Monopole", Phys. Lett., В 210, 68–72 (1988).

18. Mehlberg, H., Time, Causality, and Quantum Theory, vol.1: Essay on the Causal Theory of Time (Reidel, Dordrecht, Boston, London, 1980).

19. Seiberg, N., and Witten, E., "String Theory and Non‑commutative Geometry", J. High‑Energy Phys., 9909, 32 (1999), hep‑th/9908142.

20. Sunder, V. S., An Invitation to von Neumann Algebras (Springer, New York, Berlin, Heidelberg, 1987).

 

Мартин Дж. Риз

 

6.1. Биофилическая вселенная?

Если когда‑нибудь нам удастся установить контакт с разумными инопланетянами — как мы преодолеем «культурную пропасть»? Одним из вариантов общей культуры для нас могла бы стать физика и космология. Иная разумная жизнь будет, как и мы, состоять из атомов, и мы сможем вместе проследить наше происхождение вплоть до «первого события», так называемого Большого взрыва, случившегося около 13 миллиардов лет назад. Общими будут и наши с ними будущие перспективы, быть может простирающиеся в бесконечность.

Однако наше существование (как и существование инопланетян, если они есть) зависит от особых свойств нашей вселенной. Всякая вселенная, благоприятная для жизни — то, что мы можем назвать «биофилической вселенной», — должна быть определенным образом на это «настроена». Предпосылки существования всякой жизни — стабильные долгоживущие звезды, стабильные ядра (углерод, кислород, кремний), способные объединяться в сложные молекулы, и так далее — чувствительны к физическим законам, а также к размерам, скорости расширения и содержимому вселенной. Будь изначальные условия, заложенные в миг Большого взрыва, чуть иными — и мы не могли бы существовать.

Наша вселенная развилась из простого начала — Большого взрыва, определенного весьма коротким рецептом, но этот рецепт выглядит очень специфично. Иной «выбор» некоторых основных величин имел бы радикальный эффект, исключающий те благоприятные космические условия существования, в которых мы родились. Например, мы не смогли бы существовать в мире с более сильной гравитацией. В воображаемом «высокогравитационном» мире звезды (ядерные реакторы, связанные гравитацией) были бы маленькими; гравитация раздавила бы любое существо больше насекомого. Но в еще большей степени возникновению сложной экосистемы помешала бы ограниченность по времени. Минисолнце горело бы быстрее и истощило бы свою энергию еще до того, как органическая эволюция сделала бы даже свои первые шаги Большая, долгоживущая и стабильная вселенная очень существенно зависит от того, что гравитационная сила чрезвычайно слаба.

Реакция ядерного синтеза, снабжающая звезды энергией, зависит от тонкого баланса между двумя силами: электрическим отталкиванием протонов друг от друга и сильным ядерным взаимодействием между протонами и нейтронами. Будь ядерные силы чуть больше по сравнению с электрическими — и два протона склеивались бы друг с другом так легко, что не мог бы существовать обычный водород и звезды развивались бы совершенно по–другому. Есть и еще более чувствительные детали. Например, углерод — вещество, без которого невозможна никакая жизнь, не мог бы так легко производиться звездами, если бы не некоторая тонкая «настройка» свойств его ядра, еще более чувствительным образом зависящая от ядерной силы.

Даже большая вселенная, вроде нашей, могла бы быть очень скучна: в ней могло бы совсем не быть атомов, а могли быть только черные дыры или инертная темная материя. Даже если бы она имела такие же ингредиенты, как наши, она могла бы расширяться так быстро, что звезды и галактики не успевали образовываться, или быть столь турбулентной, что вся ее материя вместо звезд и галактик формировала бы лишь черные дыры, — обстановка, неблагоприятная для жизни. Кроме того, важной особенностью нашей вселенной является ее пространственная трехмерность. Четырехмерный мир был бы нестабильным; в двух измерениях не могло бы существовать ничто сложное.

 

6.2. Три интерпретации видимой «настройки»

 

Если наше существование зависит от космического рецепта, который кажется весьма специфическим, то как нам следует реагировать на эту видимую тонкую настройку? По–видимому, есть три возможности: можно не придавать ей значения, считая простой случайностью; можно приветствовать ее как действие провидения; или (к чему склоняюсь я сам) можно предположить, что наша вселенная — это лишь особо благоприятный уголок в еще более обширной мультивселенной. Рассмотрим по очереди все эти возможности.

 

6.2.1. Случайность (или совпадение)

Возможно, все ключевые свойства нашей вселенной определяет фундаментальная система уравнений, которая в один прекрасный день будет написана на футболках. В таком случае то, что эти уравнения допускали процесс неизмеримо сложной эволюции, приведшей к возникновению нас самих, окажется неопровержимым фактом.

Однако, мне кажется, и в этом случае все же будет чему удивляться. Простые уравнения не обязательно имеют сложные следствия. Приведем математическую аналогию: рассмотрим красивую конструкцию, известную как множество Мандельброта. Эта конструкция задается коротким алгоритмом, но имеет бесконечно глубокую структуру: при любом увеличении ее тонких деталей они открывают все новые сложности. Однако можно легко написать и другие, внешне похожие алгоритмы, которые задают очень скучные конструкции. Почему же данные фундаментальные уравнения кодируют нечто с такой потенциальной сложностью, а не ту скучную и бесплодную вселенную, к которой должны были бы привести многие другие рецепты?

Один хитрый ответ заключается в том, что мы не могли бы существовать, если бы законы имели скучные последствия. Мы, очевидно, здесь — значит, удивляться нечему. Однако неужели не удивительно, что уникальный рецепт физического мира допускает такие интересные следствия, как те, что мы видим вокруг себя (а заодно — и наше собственное существование)?

 

6.2.2.

Провидение или замысел

Свидетельства разумного замысла в космосе — традиционная тема «естественного богословия». Двести лет назад кембриджский богослов Уильям Пейли предложил знаменитую метафору часов и часовщика, приводя глаз, большой палец (противопоставленный остальным) и тому подобное в качестве свидетельства о существовании благого творца. Однако в постдарвиновскую эпоху этот ход мысли вышел из моды даже среди большинства богословов. Теперь в любом биологическом изобретении мы видим плод долгого эволюционного отбора и симбиоза с окружающей средой.

Однако Пейли мог бы защищаться по–другому, если бы он знал о провиденциально–подобной физике — процессах, приведших к возникновению галактик, звезд, планет и девяносто двух элементов периодической таблицы. От «биофилических» черт фундаментальной физики и химии нельзя отмахнуться так же легко, как от старинных претензий на видение разумного замысла, порождаемых живыми существами: биологические системы развиваются в симбиозе с окружающей средой, но базовые законы, управляющие звездами и атомами, даны нам изначально, и ничто биологическое не может оказывать на них обратного воздействия с тем, чтобы как‑то их модифицировать. Современный продолжатель дела Пейли, Джон Полкинхорн, интерпретирует нашу «приспособленную» к жизни вселенную как «творение Творца, который желает, чтобы она была именно такой» [8].

 

6.2.3. Особая вселенная, выделенная из множества, или мультивселенная

Для тех, кто не верит в замысел провидения, но все же полагает, что тонкая «настройка» требует какого‑то объяснения, есть еще одна перспектива, правда, чисто спекулятивная. Возможно, существует множество «вселенных», и наша — лишь одна из них. В других вселенных некоторые законы и физические константы могут быть другими. Но возможно, что наша вселенная — это не просто случайность. Она может принадлежать к необычному подмножеству, предоставляющему благоприятные условия для возникновения сложности и сознания. Аналогия с часовщиком уходит со сцены. Скорее космос можно сравнить с магазином готовой одежды: если его ассортимент велик, мы не удивимся, обнаружив среди множества костюмов тот, что нам подходит. Аналогично, если наша вселенная — часть мультивселенной, то ее, по–видимому, сконструированные или тонко настроенные свойства уже не вызывают удивления.

 

6.3. Являются ли вопросы о других вселенных научными вопросами?

 

Наука — это экспериментальная и наблюдательная деятельность, и естественно, что рассуждения, обращающиеся к чему‑либо принципиально ненаблюдаемому, вызывают беспокойство. Кто‑нибудь, пожалуй, скажет, что другие вселенные относятся к области метафизики, а не физики. Но я полагаю, что они лежат уже в сфере компетенции науки. Вопрос «Существуют ли ненаблюдаемые вселенные?» не абсурден и не бессмыслен даже в том случае, если ждать на него скорого ответа не приходится. Этот вопрос невозможно однозначно решить прямым наблюдением, но можно найти относящиеся к делу свидетельства, которые могут привести нас к ответу.

Между явлениями легко наблюдаемыми и абсолютно ненаблюдаемыми нет четкой границы, их соединяет весьма обширная «серая зона». Чтобы проиллюстрировать эту мысль, можно вообразить себе последовательность горизонтов, в которой каждый последующий горизонт уводит нас дальше от непосредственного опыта, чем предыдущий.

 

6.3.1. Ограничение, связанное с мощностью современных телескопов

Существует предел того, как глубоко наши современные инструменты могут зондировать пространство. Очевидно, в этом ограничении нет ничего принципиального — оно связано с современной технологией. Несомненно, в ближайшие несколько десятилетий много новых галактик будет открыто с помощью более сильных телескопов, проектируемых в настоящее время. Нам не следует исключать эти галактики из сферы строго научного дискурса только потому, что мы их пока не видим. Когда древние мореплаватели рассуждали о том, что находилось за пределами известного им мира, или когда мы сегодня рассуждаем о том, что может скрываться под океанами спутников Юпитера, Европы и Ганимеда, мы рассуждаем о чем‑то «реальном» — мы задаемся научными вопросами. Таким же образом и гипотезы об отдаленных уголках вселенной, несомненно, относятся к науке, хотя для того, чтобы проверить их, мы вынуждены ждать появления лучших инструментов.

 

6.3.2. Ограничение, принципиальное в настоящее время

Даже если бы мощность телескопов не имела абсолютно никаких технических ограничений, наши наблюдения все равно были бы ограничены горизонтом, определяемым тем расстоянием, которое может пройти любой сигнал с момента Большого взрыва, двигаясь со скоростью света. Этот горизонт образует вокруг нас своего рода сферу, на поверхности которой красное смещение может быть бесконечным. В галактиках, находящихся на этой сфере, нет ничего особенного — не более, чем особенностей на той окружности, которая определяет ваш горизонт, когда вы находитесь посреди океана. В океане, чтобы увидеть больше, можно залезть на мачту. Но расширить наш космический горизонт невозможно, разве только вселенная изменится таким образом, что до нас начнет долетать свет из галактик, находящихся за горизонтом.

Если бы наша вселенная замедляла скорость, то горизонт наших отдаленных потомков включал бы в себя те галактики, которые сегодня в наш горизонт не включены. Разумеется, существует большая практическая разница между тем, чего нам придется ждать для проверки своих предположений о той или иной удаленной галактике, — космических изменений, требующих миллиардов лет, или достижений технического прогресса, занимающего (возможно) всего лишь несколько десятилетий. Но принципиальна ли эта разница? Очевидно, более длинное время ожидания — чисто количественное различие, не изменяющее эпистемологический статус этих далеких галактик.

 

6.3.3. Галактики, ненаблюдаемые из «нашего» большого взрыва

А что сказать о галактиках, которых мы не увидим никогда, сколько не жди? По всеобщему убеждению, мы живем в ускоряющейся вселенной. Она, как и замедляющаяся вселенная, содержит в себе столь удаленные галактики, что сигналы от них до нас пока не дошли. Но если расширение космоса ускоряется, то мы сейчас удаляемся от этих далеких галактик со все увеличивающейся скоростью; если их свет еще не достиг нас — значит, никогда и не достигнет. Такие галактики не просто в принципе ненаблюдаемы сейчас — они навсегда останутся за пределами нашего горизонта. Но, если сейчас галактика ненаблюдаема, вряд ли имеет значение, останется ли она ненаблюдаемой навеки или войдет в наше поле зрения, если мы подождем триллион лет. (Выше, в разделе 6.3.2, я показал, что последнюю категорию, несомненно, следует рассматривать как реальную.)

 

6.3.4. Галактики в разъединенных вселенных

Принципиально ненаблюдаемые галактики из раздела 6.3.3 возникли из того же Большого взрыва, что и мы сами. Но предположим, что вместо каузально не связанных регионов, возникших из единого Большого взрыва (в ходе эпизода инфляции), мы представим себе много отдельных «больших взрывов». Неужели пространства–времена, полностью отдельные от нашего, менее реальны, чем части того, что мы по традиции называем нашей вселенной, но которые никогда не войдут в пределы нашего горизонта? Очевидно, нет — значит, эти вселенные тоже могут считаться реальными частями нашего космоса.

Эта пошаговая аргументация (те, кому она не понравилась, могут назвать ее аргументацией «скользкого склона») наводит на мысль, что вопрос о существовании иных вселенных действительно научный вопрос. Как же мы можем на него ответить?

 

6.4. Сценарии мультивселенной

С первого взгляда ничто концептуально не выглядит более экстравагантным, более грубо нарушающим принцип бритвы Оккама, чем обращение к множеству вселенных. Однако это концепция вытекает сразу из нескольких различных теорий (хотя все они спекулятивны).

Линде [7], Гаррига и Виленкин [4] и другие разработали компьютерные модели, описывающие «вечную» фазу инфляции, в которой множество вселенных вырастает из отдельных «больших взрывов» в несоединенные друг с другом регионы пространства–времени. Гут [5] и Смолин [13] с разных точек зрения предположили, что новая вселенная может родиться внутри черной дыры, расширяясь затем в новую область пространства и времени, недоступную для нас. А Рэндалл и Сандрам [9] полагают, что другие вселенные могут существовать независимо от нашей в дополнительном пространственном измерении; эти разъединенные вселенные могут взаимодействовать гравитационно или же никак не влиять друг на друга. Если обратиться к избитой аналогии, в которой поверхность воздушного шарика представляет двухмерную вселенную, погруженную в наше трехмерное пространство, то эти другие вселенные будут представлены поверхностями других шариков; жучки, прикованные к поверхности шарика и не имеющие понятия о третьем измерении, не будут ничего знать о своих собратьях, ползающих по другим шарикам; другие вселенные будут отдельными доменами пространства и времени. В некоторых из этих сценариев оказывается бессмысленным даже вопрос о том, существовали ли другие вселенные прежде, будут существовать позже или существуют одновременно с нашей, поскольку эти понятия имеют смысл, только если мы можем ввести единое измерение времени, часы, одинаково тикающие во всех вселенных.

Фари и Гут [3], а также Харрисон [6] предположили даже, что вселенные можно создавать в лаборатории, взрывая сгусток материи таким образом, чтобы образовать маленькую черную дыру. Что, если вся наша вселенная — результат эксперимента, проведенного в другой вселенной? Тогда богословские аргументы относительно «замысла» могут воскреснуть в новом обличье. Смолин [13] предполагает, что дочерняя вселенная может управляться законами, несущими на себе отпечаток тех, что господствовали в родительской вселенной. Если эта новая вселенная будет похожа на нашу, значит, и в ней будут формироваться звезды, галактики и черные дыры; эти черные дыры, в свою очередь, породят новое поколение вселенных — и так далее, возможно, до бесконечности.

Кроме того, теория «множества миров», впервые выдвинутая Эвереттом и Уиллером в 1950–х годах, обращается к параллельным вселенным для разрешения некоторых парадоксов квантовой механики. Ранее эту концепцию описал Степлдон, как одно из наиболее изощренных творений своего Делателя Звезд [14]:

Всякий раз, когда существу представал выбор из нескольких возможных действий, оно совершало их все, создавая таким образом множество… различных историй космоса. Поскольку в каждой эволюционной последовательности этого космоса было много существ, каждое из них постоянно сталкивалось с множеством возможных путей, и комбинации всех этих путей были неисчислимы, то в каждый момент каждой временной последовательности возникало бесконечное множество отдельных вселенных.

Ни один из этих сценариев не был просто взят «с потолка»: за каждым стоит серьезная, хотя и спекулятивная теоретическая мотивация. Однако верным может быть, самое большее, один из них. А очень может быть, что неверен ни один — существуют альтернативные теории, которые приводят к представлениям только об одной вселенной.

Для подтверждения этих идей необходима теория, непротиворечиво описывающая экстремальную физику сверхвысоких плотностей, конфигурацию структур в дополнительных измерениях, и так далее. Но одной непротиворечивости недостаточно: нужны основания для уверенности в том, что эта теория — не просто математический конструкт, что она приложима к внешней реальности. Такая уверенность возникнет, если теория объясняет такие явления, которые мы можем наблюдать, но не можем объяснить другим способом.

На сегодняшний день у нас есть прекрасная физическая конструкция, называемая стандартной моделью, которая объясняет почти все наблюдаемые субатомные феномены. Но формулы «стандартной модели» включают в себя числа, которые невозможно вывести из теории — их приходится получать экспериментально. Возможно, в двадцать первом веке физики создадут теорию, объясняющую, например, почему существуют три вида нейтрино, или природу ядерной и электрической сил. Возможно к тому же, что данная теория окажется правдоподобной. Если эта теория, приложенная к началу нашей вселенной, будет предсказывать существование множества «больших взрывов», у нас будут такие же основания верить во множество отдельных вселенных, как сейчас — верить выводам из физики элементарных частиц о существовании кварков внутри атомов или выводам теории относительности о ненаблюдаемом содержимом черных дыр.

 

6.5. Универсальные законы или местные установления?

«Уникальны ли законы физики?» — менее поэтический вариант знаменитого вопроса Эйнштейна: «Был ли выбор у Бога, когда он творил Вселенную?» Ответ определяет то, какую степень разнообразия можно предположить для иных вселенных (если они существуют). Если исходные данные нашей вселенной фундаментальны и неизбежны, то последствия любого большого взрыва были бы повторением нашей собственной вселенной. Но гораздо более интересная возможность (логически вполне допустимая при нашем современном уровне незнания фундаментальных законов) состоит в том, что фундаментальные законы, управляющие мультивселенной в целом, допускают разнообразие отдельных вселенных. В этой более монументальной перспективе кое‑что из того, что мы именуем «законами природы», может оказаться лишь местными установлениями, согласующимися с некоторой общей теорией, управляющей всем ансамблем, но не жестко зафиксированными этой теорией.

В качестве аналогии рассмотрим форму снежинок. Общая для них всех шестилучевая симметрия — прямое следствие свойств и формы молекул воды. Но снежинки обнаруживают огромное разнообразие структуры, поскольку каждая из них формируется своей микросредой: каждая снежинка растет в ответ на случайные изменения температуры и влажности, сопровождающие ее рост. Если физики когда‑нибудь создадут фундаментальную теорию, она объяснит нам, какие стороны природы являются прямыми следствиями этой теории (как симметрия снежинок есть следствие базовой структуры молекулы воды), а какие (вроде уникальной структуры каждой конкретной снежинки) — результатами случайностей. Случайные черты могли возникнуть в процессе остывания после Большого взрыва так же, как кусок раскаленного железа магнетизируется, когда остывает, но расположение полюсов при этом может зависеть от случайных факторов.

Космологические числа нашей вселенной, а также, возможно, некоторые из так называемых констант лабораторной физики могут оказаться «случайностями, обусловленными средой», а не зафиксированными единообразно по всей мультивселенной некоей окончательной теорией. Только в этом случае «тонко настроенные» черты нашей вселенной могут объясняться «антропными» аргументами, аналогичными тому, что делает наблюдатель или экспериментатор, отбирая те или иные эффекты в материалах своих измерений: если вселенных много и большинство из них необитаемы, стоит ли удивляться, что мы находимся в одной из обитаемых вселенных?!

Вся история вселенной может быть лишь эпизодом бесконечной мультивселенной; то, что мы называем законами природы (по крайней мере некоторые из них) — лишь местными установлениями нашей космической провинции. Подобные размышления резко расширяют наши представления о реальности. Чтобы поставить их на твердую почву, необходимо дождаться успешной фундаментальной теории, которая сообщит нам, действительно ли много «больших взрывов» вероятнее, чем один, и если так, то как велико разнообразие, которое они могли бы продемонстрировать. Эта теория должна объединить квантовую теорию (управляющую микромиром) с гравитацией, силой, правящей вселенной на макроуровне. Для большинства природных феноменов такое объединение не требуется: квантовая теория важна лишь в микромире атомов, где гравитация слишком слаба, чтобы иметь какое‑нибудь значение; напротив, гравитация важна только на уровне звезд и планет, где онтологическую «размытость», вызванную квантовыми эффектами, можно не принимать во внимание. Однако в самом начале все было сжато так плотно, что квантовые эффекты могли потрясать всю вселенную.

Можно ли надеяться, что такая теория, соединяющая гравитацию с квантовым принципом и изменяющая наши представления о пространстве и времени, появится в ближайшие десятилетия? Сейчас модно ставить на теорию суперструн, или М–теорию, в которой каждая точка нашего пространства является прочно свернутым оригами из шести или даже семи дополнительных измерений. Однако между лабиринтами десяти или одиннадцати измерений и тем, что мы можем пронаблюдать и измерить, по–прежнему зияет устрашающая пропасть. Теория дополнительных измерений пока что не предсказала никаких новых результатов, ни экспериментальных, ни космологических. И все же многие готовы поставить на суперструны едва ли не из чисто эстетических соображений. Как сказал Эдвард Уиттен: «Хорошие неправильные идеи встречаются чрезвычайно редко, а хороших неправильных идей, хотя бы отдаленно способных соперничать с величием теории струн, мир не видел никогда».

 

6.6. Проверка теорий мультивселенной — здесь и сейчас

Возможно, когда‑нибудь мы обзаведемся убедительной теорией, объясняющей самое начало нашей вселенной, которая расскажет нам, существует ли мультивселенная, и если существует, не являются ли так называемые законы природы лишь местными установлениями нашей космической провинции. Однако, пока мы ждем появления этой теории — а ждать, возможно, придется долго — аналогию с «магазином готового платья» можно уже проверить. Ее можно даже опровергнуть: это случится, если наша вселенная окажется настроенной даже более тонко, чем требует наше присутствие. Приведу два примера подобного стиля рассуждений применительно к двум различным научным вопросам.

Во–первых, Больцманн писал о том, что вся наша вселенная является необыкновенно редкой «флуктуацией» в бесконечном и вечном мире с симметричным временем. Сейчас против этой гипотезы выдвинуто много аргументов, но даже тогда, когда она была только высказана, можно было уже отметить, что в больших объемах флуктуации куда менее вероятны, чем в малых. Поэтому (если бы Больцманн был прав) было бы намного более вероятно, что мы находимся в самой малой из возможных флуктуации, совместимых с нашим существованием, а именно солипсическая вселенная, где существует лишь один мозг, полный воспоминаний, была бы более правдоподобна, чем любая другая интерпретация нашего опыта. Если же мы не готовы сделаться солипсистами, то, вне зависимости от нашего начального отношения к теории Больцманна, ее вероятность будет стремительно падать по мере того, как мы будем осознавать колоссальный масштаб нашего космоса.

Во–вторых, если бы мы даже ничего не знали о формировании звезд и планет, то не удивлялись бы тому, что орбита Земли очень близка к окружности; будь она сильно эксцентричной, вода на земле закипала бы в перигелии и замерзала в афелии — суровые условия, неблагоприятные для нашего появления на свет. Однако некоторая умеренная эксцентричность орбиты, очевидно, совместима с жизнью. Если бы выяснилось, что земля движется вокруг солнца по орбите, гораздо более близкой к идеальной окружности, мы могли бы вывести из этого теорию, постулирующую антропную селекцию орбит, чьи эксцентриситеты имеют «байесовскую априорную вероятность», равномерно распределенную на отрезке 0–1.

Мы можем применить этот стиль рассуждений к важным физическим числам (например, к космологической константе L), чтобы проверить, является ли наша вселенная типичной для подмножества вселенных, в которых могла бы существовать сложная жизнь [15]. Методология требует от нас решить, какие значения совместимы с нашим существованием. Кроме того, требуется особая теория, дающая относительные байесовские априорные вероятности для каждого конкретного значения. Например, в случае L все ли значения равно вероятны? Являются ли небольшие значения более предпочтительными с точки зрения физики? Или существует лишь конечное число возможных дискретных значений? Получив эту информацию, можно будет спросить, «типична» ли наша вселенная для подмножества вселенных, в которых мы могли бы возникнуть. Если даже в этом подмножестве (не говоря уж обо всей мультивселенной) она представляет собой нечто из ряда вон выходящее, то нам придется отказаться от нашей гипотезы.

В качестве другого примера проверки теорий «мультивселенной» рассмотрим предположение Смолина [13] о том, что новые вселенные возникают внутри черных дыр и что физические законы в дочерней вселенной хранят в себе память о законах родительской вселенной, иными словами, что и здесь существует своего рода наследственность. Концепция Смолина пока что не подкреплена какой‑либо развернутой теорией того, каким образом какая‑либо физическая информация (или даже стрела времени) может передаваться из одной вселенной в другую. Однако у нее есть то преимущество, что она делает относительно нашей вселенной предсказание, которое можно проверить.

Если Смолин прав, то вселенные, порождающие много черных дыр, имеют репродуктивное преимущество, которое передается следующим поколениям. Если наша вселенная является результатом такого процесса, то ее способность производить черные дыры должна быть близка к оптимуму в том смысле, что любое незначительное изменение законов и констант физики сделало бы формирование черных дыр менее вероятным. (Лично я считаю, что предсказание Смолина едва ли подтвердится, но он заслуживает нашей благодарности за предоставления примера того, как можно в принципе опровергнуть теорию мультивселенной.)

Эти примеры показывают, что некоторые утверждения о других вселенных могут быть опровергнуты, — необходимое условие валидности научной гипотезы. Мы не можем уверенно утверждать, что «больших взрывов» было много — мы просто слишком мало знаем о самых ранних стадиях развития нашей собственной вселенной. Не знаем мы и того, являются ли фундаментальные законы лишь «разрешающими», этот вопрос предстоит решить физикам двадцать первого столетия. Но если они таковы, то так называемые антропные объяснения станут законными, в сущности, для некоторых важных черт нашей вселенной это будет единственный тип объяснений, которым мы когда‑либо будем располагать.

То, что мы по традиции называем «вселенной», может оказаться результатом одного из многих «Больших взрывов», так же как наша Солнечная система — это лишь одна из многих планетных систем в галактике. Как структура кристаллов льда в замерзающем пруду — скорее случайный исторический факт, чем отражение фундаментальных свойств воды, так и некоторые из природных «констант» могут на поверку оказаться случайными деталями, не определенными однозначно общей теорией. Поиски точных формул для того, что мы называем природными константами, могут оказаться такими же тщетными и запутывающими, как поиск точной цифровой закономерности для планетарных орбит, осуществлявшийся Кеплером. А другие вселенные станут частью научного дискурса, такой же, какой были на протяжении столетий «иные миры». Тем не менее (и здесь я охотно уступаю место философам) любое понимание того, почему что‑либо существует — почему существует вселенная (или мультивселенная), а не ничто — остается в области метафизики.

 

6.7. Отдаленное будущее

Теперь вернемся к нашей собственной вселенной — нашему «космическому оазису» в (возможно) бесконечной мультивселенной. Каково ее отдаленное будущее? Солнце будет продолжать светить еще около шести миллиардов лет — в несколько раз больше, чем потребовалось биосфере земли (включая нас самих), чтобы развиться из первых многоклеточных организмов. Искусственные модификации ведут к гораздо более быстрым переменам, чем естественный отбор. Даже если сейчас жизнь — уникальная особенность Земли, в конечном счете она может «овладеть» космосом. Всю галактику, протяженностью в сотню тысяч световых лет, можно «озеленить» за меньший срок, чем понадобился нам, чтобы развиться из первых приматов. У жизни полно времени, чтобы распространиться по всей галактике и даже дальше.

Мы далеки от кульминации эволюции: образование структуры, интеллекта и сложности еще близко к своему космическому началу. Кротовые норы, дополнительные измерения и квантовые компьютеры открывают умозрительные сценарии, которых мы пока не можем даже вообразить. Возможно, будущее за созданными нами артефактами, которые будут развиваться благодаря своему собственному направляемому разуму. Диффузные живые структуры, свободно парящие в межзвездном пространстве, будут, вероятно, думать в замедленном темпе, но тем не менее смогут найти свое место в отдаленном будущем.

Через шесть миллиардов лет, когда погаснет Солнце, галактики будут более отдалены друг от друга и в определенном смысле более «слабы» — популяция их звезд состарится и газа для образования новых ярких звезд останется меньше. Но что может произойти дальше? Мы не можем предсказать той роли, которую жизнь в конце концов отведет самой себе. Возможно, в далеком будущем вся вселенная станет в определенном смысле живой. Возможно, создания, ведущие свой род от нас, будут способны «создавать» внутри черных дыр новые вселенные. Наша вселенная потенциально способна стать домом для такого множества сложных и разнообразных форм жизни, какого мы и представить себе не можем.

Однако можно составить долгосрочные прогнозы для вселенной, которая будет по–прежнему управляться только физическими силами. Ее судьба — продолжать расширяться, и даже, если современные свидетельства подтвердятся в будущем, с ускорением. Со временем погаснут даже самые медленно горящие звезды и все галактики в нашей локальной группе — наш Млечный Путь, Андромеда и десятки более мелких галактик — сольются в единую систему. Большая часть изначального газа к тому времени будет привязана к мертвым останкам звезд: одни из них станут черными дырами, другие — холодными нейтронными звездами или белыми карликами.

Еще позже могут вступить в свои права события, слишком редкие для того, чтобы быть заметными сейчас, например столкновения звезд. Звезды столь редко рассеяны в пространстве, что столкновения между ними (к счастью для нашего Солнца) крайне редки; однако со временем их число будет возрастать. Терминальные фазы галактик время от времени будут озаряться яркими вспышками, каждая из которых будет сигнализировать о столкновении двух мертвых звезд.

В конце концов погибнут даже черные дыры. Поверхность черной дыры благодаря квантовым эффектам не совсем гладкая и, следовательно, излучает. Этот эффект может быть важен и в нашей нынешней вселенной, если в ней существуют мини–дыры размером с атом: такие черные дыры будут разрушаться, испуская излучение и частицы; чем меньше они становятся, тем мощнее и энергичнее делается излучение, пока наконец они не исчезнут в результате взрыва. Однако существование таких мини–дыр кажется маловероятным. Они могли возникнуть лишь в ранней, сверхплотной вселенной, и даже тогда это было бы вероятно лишь при условиях гораздо более высокой турбулентности, чем предполагаемая теорией. А чтобы сформировать такую черную дыру в наше время, нужно сжать астероид в километр диаметром (или что‑нибудь близкое по массе) до размеров атомного ядра. Испарение черных дыр, будучи квантовым процессом, далеко не так важно для больших дыр: время, необходимое для разрушения дыры, пропорционально кубу ее массы. Срок жизни дыры с массой звезды — 1066 лет. Даже черные дыры с массой в миллиард солнц вроде тех, что скрываются в центрах галактик, будут разрушены менее чем за 10100 лет.

 

6.8. Асимптотическое будущее жизни

Космологи создали весьма обширную спекулятивную литературу о самой начальной вселенной Космическую же футурологию они, напротив, оставили писателям–фантастам. Я сам могу претендовать на одну из первых научных разработок этой темы еще в 1968 году, когда я написал короткую статью под названием «Коллапс вселенной: эсхатологический этюд» [10]. В то время многие космологи полагали, что мы живем в пульсирующей вселенной, которая закончится «большим схлопыванием», и я рассчитал, что может произойти после того, как космическое расширение остановится и вселенная вновь начнет сжиматься. Во время «обратного отсчета» в направлении схлопывания галактики сольются воедино, а отдельные звезды ускорятся почти до скорости света (как атомы в сжатом газе); дело кончится мощными взрывами, поскольку тепло, поглощаемое поверхностью такой звезды (излучение от других звезд испытывающее голубое смещение) будет жарче, чем ее собственные внутренности.

Одиннадцать лет спустя научную респектабельность этому предмету придал Фримен Дайсон: он опубликовал в Reviews of Modern Physics увлекательную и подробную статью под названием «Время без конца: физика и биология в открытой вселенной» [2]. В то время свидетельства в пользу вечно расширяющейся вселенной были не столь ясны, как сейчас. Но уже у Дайсона были свои предрассудки: ему не хотелось бы поддерживать возможность «большого схлопывания», поскольку она «внушала ему чувство клаустрофобии». Он обсуждал перспективы разумной жизни. Возможно ли, спрашивал он, чтобы жизнь сохранилась навечно без угасания разума, даже когда погаснут звезды? Запасы энергии конечны, и на первый взгляд это ограничение кажется фундаментальным. Однако Дайсон показал, что на самом деле оно не фатально. По мере расширения и остывания вселенной для хранения и передачи информации могут использоваться низкоэнергетические кванты энергии (или, что то же самое, излучение со все большей и большей длиной волн). Как бесконечный ряд может иметь конечную сумму (например, 1 + ½ + ¼ + … = 2), так же нет ограничений и на объем обработки информации, который может быть достигнут при конечном расходе энергии. Любой возможной форме жизни придется становиться все холоднее и холоднее, думать все медленнее и медленнее, впадать в спячку на все более долгие периоды времени. Но торопиться ей будет некуда. Как сказал однажды Вуди Аллен, «вечность — это очень долго… особенно ближе к концу».

Дайсон представлял себе эндшпиль растянутым на такое большое число лет, что для его записи потребуется столько же нулей, сколько атомов содержится во всех видимых нами галактиках. К концу этого срока все звезды превратятся в черные дыры, которые, в свою очередь, испарятся за время, почти мгновенное по сравнению с предыдущим.

Через двадцать с небольшим лет после выхода статьи Дайсона наши взгляды на будущее изменились в двух отношениях — и оба они сделали перспективу более мрачной. Во–первых, теперь большинство физиков полагает, что атомы не живут вечно. Со временем, может быть через 1036 лет, белые карлики и нейтронные звезды будут уничтожены — тепло, производимое распадом частиц, будет заставлять каждую звезду светиться, но так тускло, как светится домашний обогреватель. К этому времени наша локальная группа галактик будет лишь сгустком темной материи с небольшим числом электронов и позитронов. За пределами первых 1036 лет мысли и воспоминания смогут выжить лишь в форме сложных круговоротов и магнитных полей в облаках электронов и позитронов, быть может, чего‑то вроде враждебного инопланетного разума в «Темном облаке», первом и самом впечатляющем из фантастических романов Фреда Хойла, написанных в 1950–х годах.

Дайсон придерживался оптимистических взглядов на потенциал открытой вселенной, поскольку тогда казалось, что масштаб артефактов, которые когда‑либо могут быть созданы, не имеет пределов. Он представлял себе, что обозримая вселенная будет становиться все больше и больше; более того, со временем в поле нашего зрения, а, следовательно, возможной коммуникации и связей, войдут многие галактики, свет которых пока еще не успел дойти до нас; хотя далекие галактики и уходят все дальше, гравитация имеет тенденцию замедлять их разбегание, так что разрушительный эффект расширения будет становиться менее значительным. Однако, судя по современным данным, не похоже, чтобы расширение замедлялось; какая‑то отталкивающая сила, или «антигравитация», все быстрее разносит галактики в разные стороны. Следовательно, в отдаленном будущем нас ждут новые ограничения. Галактики будут скрываться из виду еще быстрее: красное смещение их излучения будет становиться все сильнее, с нашей точки зрения их часы будут идти все медленнее и медленнее, пока в определенный момент времени не остановятся на точке замерзания, так что, хотя они и не исчезнут окончательно, мы будем видеть лишь конечный отрезок их будущей жизни. Ситуация аналогична тому, что случится, если космологи упадут в черную дыру: с безопасной точки наблюдения вне черной дыры мы увидим, как наши падающие коллеги «замерзают» в определенном моменте времени, хотя за горизонтом они будут переживать будущее, ненаблюдаемое для нас.

Наша собственная галактика, Андромеда и еще несколько десятков мелких галактик–спутников, находящихся в поле притяжения той или другой, сольются в единую аморфную систему стареющих звезд и темной материи, и вселенная начнет еще более напоминать «островную систему» (тип вселенной, впервые описанный Лапласом). В ускоряющейся вселенной из нашего поля зрения исчезнет все остальное; если ускорение обусловлено фиксированной «лямбдой», это поле зрения никогда не станет намного шире, чем сейчас. Таким образом, имеется жесткое ограничение, хотя, конечно, колоссального объема, на величину любой сети или любого артефакта. Из этого вытекает и определенное ограничение на то, насколько сложным может стать что бы то ни было. Одним из важных недавних достижений была количественная оценка этого ограничения. Пространство и время не могут делиться до бесконечности. Внутренняя «зернистость» пространства устанавливает лимит для сложности сетей, которые могут быть сотканы во вселенной фиксированных размеров.

Даже если удастся разрешить проблему ограниченных энергетических резервов, останется ограничение на разнообразие и сложность. Лучшим способом отогнать скуку в подобной вселенной было бы сконструировать машину времени и, по край–ней мере субъективно, перебрать все возможности, снова и снова проходя по замкнутой временной петле.

Эти долгосрочные прогнозы подразумевают очень красивую физику, большая часть которой вполне понятна. Однако читателям, всерьез интересующимся тем, что случится через триллионы лет, следует помнить о некоторых неясностях. Во–первых, нельзя быть полностью уверенными, что области, находящиеся за нашим нынешним горизонтом, похожи на те части вселенной, которые мы видим. В океане что‑то необычное может находиться как раз за горизонтом. Так и вселенная, которая расширяется с замедлением, но, по–видимому, недостаточным, чтобы когда‑нибудь остановиться, однажды может быть раздавлена более плотным материалом, пока что невидимым для нас. Даже если этого не произойдет, возможно, что тенденция к большей однородности на больших масштабах не будет продолжаться неопределенно долго. В масштабах, много больших, чем та часть вселенной, которую мы до сих пор наблюдали, может существовать новый уровень структур. Джон Бэрроу и Фрэнк Типлер указали, что если вселенная расширяется в разных направлениях с различной скоростью, то это дает доступ к новому источнику энергии, так называемой «энергии ножниц».

Во–вторых, мы не знаем, что может со временем произойти с «квинтэссенцией» — таинственной энергией пространства, определяющей все ускоряющееся расширение космоса. Эта остаточная энергия может превратиться в какие‑то новые виды частиц. Если это превращение будет происходить равномерно, оно не сможет предотвратить печального конца. Однако остаточная энергия может уменьшаться в пузырях, поверхности которых будут сталкиваться друг с другом, создавая концентрацию энергии, способную запустить даже регенерацию атомов. Эта возрожденная вселенная будет состоять из «островков» возрожденной активности, отделенных друг от друга огромными пустотами. Как сказал Пол Стейнхардт, смогут ли будущие существа «постичь, что они происходят из изотропной вселенной, которую мы видим вокруг себя сегодня? Узнают ли они когда‑нибудь, что в прошлом вселенная была жива, а затем умерла только для того, чтобы получить второй шанс?»

Более обескураживающую перспективу представляет возможная уязвимость пустого пространства для катастрофических преобразований. Очень чистая вода способна «переохлаждаться» ниже точки замерзания, но замерзает мгновенно, едва в нее попадет пылинка. По аналогии не исключено, что наш нынешний «вакуум» просто метастабилен и может со временем превратиться в совершенно другую вселенную, управляемую другими законами, вероятно с высокой отрицательной лямбдой, которая будет причиной всеобщего взрыва, а не ускоряющегося разлетания.

Время от времени возникают страхи, что подобный переход может быть вызван искусственно, путем столкновения высокоэнергетических частиц во время экспериментов с ускорителями. Ободряет, однако, то, что куда более высокоэнергетические столкновения, например с частицами космических лучей, происходили в природе на протяжении миллиардов лет, не разрывая ткани пространства.

Еще одной дорогой к Армагеддону может стать превращение обычных атомных ядер в гипотетические частицы, называемые «чудачками»: в них содержится третий тип кварков, дополнительный к типам, создающим обычные протоны и нейтроны. Если чудачки способны существовать как стабильные объекты и если их электрический заряд отрицателен (что считается крайне маловероятным), они могут притягивать другие ядра, а затем путем заражения превратить свое окружение и в конце концов всю землю в так называемую «странную материю». Эта возможность достаточно серьезно рассматривалась администрацией Брукхейвенского ускорителя, которая заказала экспертное заключение по вопросу о том, могут ли эксперименты по сталкиванию очень тяжелых ядер вызвать подобную катастрофу.

Возможно, наши отдаленные потомки будут иметь бесконечное будущее (если только не попадут в объятия черной дыры). Однако стоит отметить, что альтернативная судьба — гибель в «большом схлопывании» — может стать источником обогащающего опыта. Мы видели, что в постоянно расширяющейся вселенной события происходят все медленнее и медленнее: общее число дискретных событий или «мыслей» может быть ограничено даже в бесконечном будущем. Джон Бэрроу и Фрэнк Типлер подчеркивали, что в коллапсирующей вселенной возможно обратное: бесконечное количество «происшествий» в пределах конечного времени [1]. Космологи привыкли к идее, что первые мгновения после Большого взрыва были необычайно насыщены событиями: при обратной экстраполяции все больших плотностей время должно измеряться последовательностью часов, которые становятся все меньше, грубее и тикают все быстрее. Бесконечное множество чисел может сложиться в конечную сумму. Таким же образом и в последние мгновения перед схлопыванием мы сможем не только снова увидеть всю свою жизнь, но и пережить бесконечное множество новых событий.

Даже если наша собственная вселенная приговорена к вечному расширению, сценарий «большого схлопывания» может разыграться где‑то еще в мультивселенной, там, где имеется иная глобальная кривизна, но законы микрофизики те же, что и у нас (и столь же благоприятны для жизни). Большинство вселенных, управляемых иными микрофизическими законами, должны быть не столь благосклонны к жизни; но некоторые, возможно, допускают даже большую сложность, чем наша собственная. Большинство биологов не способны представить разнообразие инопланетных форм жизни, способных существовать в нашей вселенной, еще менее можем мы вообразить себе, какие возможности могут развертываться во вселенных, управляемых иными «хорошо настроенными» законами.

 

6.9. Земля в космической перспективе

Иконой 1960–х годов стала первая фотография из космоса, запечатлевшая нашу родную планету с ее сушей, океанами и облаками: хрупкая красота, резко контрастирующая с застывшим и стерильным лунным пейзажем, на котором оставили свои следы космонавты. Теперь мы знаем, что другие звезды — не просто «источники света»: многие из них имеют свиту из вращающихся планет. Через каких‑нибудь двадцать лет мы сможем украсить стену другой, еще более впечатляющей фотографией — видом в телескоп на иную землю, вращающуюся вокруг какой‑нибудь далекой звезды.

Но будет ли у этой планеты биосфера? Если будет — сможет ли на ней развиться сложная, разумная жизнь? Возможно, эволюция разума требует столь невероятной цепи событий, что из триллионов звезд, видимых в наши телескопы, нет ни одной, вблизи которой он мог возникнуть. В таком случае наша крохотная Земля получает еще более глубокое значение — она важна не только тем, что представляет собой сейчас, но и своим космическим потенциалом.

На 13–м миллиарде лет от рождения наша вселенная только начинает жить. Наши действия в этом столетии могут инициировать распространение жизни за пределами солнечной системы по всей галактике, а со временем и дальше. Или, если жизнь и вправду существует лишь на земле, они могут изменить будущее всего космоса. Гибель высокоорганизованной жизни, пока она ограничена нашей Землей, может оборвать творческий потенциал целого космоса на миллиарды лет вперед: это будет не «просто» земное, но космическое бедствие.

Технология XXI века сталкивает нас лицом к лицу со многими смертельными угрозами. Мы можем столкнуться с глобальной экологической катастрофой. Выше я оцениваю угрозу гибели от искусственно выведенного и размножающегося в воздухе смертельного вируса, передающегося воздушно–капельным путем, или зловредных катастрофически самовоспроизводящихся наномашин. С ростом наших технических достижений возрастает и риск. Существует до ужаса много способов, с помощью которых маленькие группы террористов или случайные происшествия в небольших лабораториях могут вызвать глобальную катастрофу. Любая из этих катастроф может свершиться по злому умыслу или, что пугает еще сильнее, просто из‑за технического несчастного случая. (Катастрофу, спровоцированную ускорителем, которую мы упоминали выше, тоже не стоит полностью сбрасывать со счета, но в моем личном «списке рисков» она стоит гораздо ниже, чем катастрофы, связанные с био- или нанотехнологиями.)

Из соображений осторожности правительства должны притормозить исследования в рискованных областях генетической инженерии и нанотехнологий. Такую же предусмотрительность должны проявить и физики. Если эксперимент способен уничтожить мир, даже один шанс из миллиарда — недопустимо высокий риск. На этом уровне нельзя успокаивать себя теоретическими аргументами: они никогда не будут тверже предположений, на которых они основаны, и лишь безответственно самонадеянные теретики будут делать ставки в триллион к одному за истинность своих предположений. Нельзя спать абсолютно спокойно, пока мы не уверимся, что абсолютно такие же события, например равные по мощности энергетические столкновения частиц космических лучей, уже происходили естественным путем и не повлекли за собой никаких бедствий. Превалировать должен принцип «крайней предосторожности».

Но даже если все государства жестко ограничат потенциально опасные эксперименты, пользы от этих запретов будет не больше, чем от законов, касающихся наркотиков. А поскольку даже одно–единственное нарушение запрета способно повлечь за собой глобальную катастрофу, единственной рациональной позицией мне представляется глубокий пессимизм.

Хотя это слабое утешение для жителей Земли, для которых сохраняется риск 50 на 50, но можно гарантировать, что долгосрочный космический потенциал жизни не уничтожен. Когда разумная жизнь в реальной или закодированной форме распространена и за пределами земли, никакая земная катастрофа не может уничтожить после этого ее космический потенциал — жизнь «проложила тоннель» через эру максимального риска.

Некую гарантию может дать создание «космических поселений», вполне возможно, еще до конца XXI столетия. Основав автономные сообщества вне земли, на Луне, на Марсе или свободно летающие в космосе, наш вид будет неуязвим для любой глобальной катастрофы на Земле, и ничто не сможет его уничтожить, какой бы потенциал он ни имел для последующих пяти миллиардов лет. Возможно, это единственная причина, по которой следует отдавать приоритет программам пилотируемых космических полетов. (Это не обязательно подразумевает предприятие в стиле «Аполло»: полеты могут финансироваться частным образом, может быть, действительно став уделом богатых искателей приключений, готовых рисковать, чтобы смело разведывать дальние рубежи.)

Новые технологии могут предложить и другую возможность: загрузить наши «чертежи» в неорганические носители памяти и запустить их в космос (быть может, с возможностью самовоспроизведения). Эти идеи поднимают глубокий вопрос об ограничениях на хранение информации, а также философскую проблему идентичности.

Возможно, наша Земля имеет космическое значение как единственное место, из которого по вселенной может распространиться жизнь. Понимание этого поднимает ставки от Земли до целого космоса. Может быть, эта мысль не поражает воображение так, как «непосредственный» риск для тех, кто уже живет на Земле; но для меня, а возможно, и других (особенно для неверующих) этот космический контекст усиливает императив беречь жизнь на Земле.

Новое столетие, наступающее на этой планете, может стать определяющим моментом для космоса. Возможно, во всей области, исследуемой космологами, — десять миллиардов лет времени, десять миллиардов световых лет пространства — самая важная пространственно–временная точка (не считая самого Большого взрыва) — это здесь и сейчас. Благодаря злому умыслу или несчастному случаю технология XXI века может уничтожить наш вид и тем закрыть возможности нашей биофилической вселенной, эволюция которой еще только начинается. И напротив, благодаря предусмотрительности и экспансии за пределы земли мы могли бы гарантировать достаточное разнообразие, чтобы сохранить потенциал жизни для бесконечного будущего в космосе, который гро–маднее и разнообразнее того, что мы прежде представляли себе.

 

Литература

1. Barrow, J., and Tipler, E., The Anthropic Cosmological Principle (Oxford University Press, Oxford, 1988).

2. Dyson, F. J., "Time without End: Physics and Biology in an Open Universe", Rev. Mod. Phys., 51, 447460 (1979).

3. Fahri, E. H., and Guth, A. H., "An Obstacle to Creating a Universe in a Laboratory", Phys. Lett., В 183, 149 (1987).

4. Garriga, J., and Vilenkin, A., "Many Worlds in One", Phys. Rev., D 64, 043511 (2001); gr‑qc/0102010.

5. Guth, A. H., The Inflationary Universe (Addison‑Wesley, 1996), especially 245–52; astro‑ph/0101507.

6. Harrison, E. R., "The Natural Selection of Universes Containing Intelligent Life", QJ. Roy Ast. Soc, 36, 193 (1995).

7. Linde, A., "The Self‑Reproducing Inflationary Universe", Sci. Amer., 5, 32–39 (1994).

8. Polkinghorne, J., Quarks, Chaos, and Christianity (SPCK Triangle Press, London, 1994).

9. Randall, L., and Sundrum, R., "An Alternative to Compactification", Phys. Lett., 83, 4690 (1999).

10. Rees, M., "The Collapse of the Universe: An Eschatological Study", Observatory, 89, 193 (1969).

11. Rees, M., Just Six Numbers (Basic Books, New York, 1999).

12. Rees, M., Our Cosmic Habitat (Princeton University Press, Princeton, 2001).

13. Smolin, L., The Life of the Cosmos (Oxford University Press, New York, 1996).

14. Stapledon, O., Star Maker (Penguin, New York, 1972; first published Methuen, London, 1937), 251.

15. Weinberg, S. W., Conference Summary in "Relativistic Astrophysics", ed. J. C. Wheeler and H. Martin (AIP Publications, New York), 893–910; astro‑ph/0104482.

 

Э. Грэхем Кэрнс–Смит

 

7.1. Введение

Тот факт, что все живое на Земле обладает очень схожей биохимией, сообщает нам кое–какие сведения об истории жизни на Земле, но не о том, как в принципе должна быть устроена жизнь. Даже на Земле жизнь могла начаться с экзотических генетических материалов — я имею в виду материалы, структурно весьма отличающиеся от нашей ДНК, хотя и имеющие ту же суть и назначение, то есть способные хранить воспроизводимую информацию и влиять на окружающую среду таким образом, чтобы способствовать собственному выживанию и распространению и, следовательно, эволюционировать путем естественного отбора. По–видимому, наиболее приспособлены для поддержания такой эволюции вовсе не органические материалы, а неорганические кристаллы; и вполне возможно, что эволюция на Земле началась именно с эволюции информации, заключенной в подобных материалах (минералах) [3]. Исследование экзотических генетических материалов способно принести большую пользу при создании искусственных форм жизни [4]; кроме того, они могут представлять интерес для размышлений о распространенности жизни во вселенной — внеземной жизни, существующей сейчас или могущей существовать в далеком будущем.

Многие конкретные черты жизни на Земле кажутся универсальными, таково, например, повсеместное присутствие определенных аминокислот и нуклеотидов, универсальность белкового кода и многое другое. Однако нет основательных причин предполагать, что так называемые «молекулы жизни» являются какой‑то биологической необходимостью. Существует более основательное и достаточное объяснение наблюдаемого нами единства биохимии: вся жизнь, существующая сейчас на Земле, произошла от общего предка, у которого эти черты присутствовали и были уже зафиксированы, запечатлены намертво, скорее всего, благодаря их взаимозависимости [3]. Но, если этот общий предок сам появился на свет в результате дарвиновской эволюции, значит, было время, когда эти его компоненты еще не были зафиксированы. Как такое может быть?

С помощью наивной аналогии мы можем вообразить себе ситуацию, при которой пошаговый дарвиновский процесс приводит к фиксированной взаимозависимости компонентов. Представим себе арку из камней, построенную без помощи цемента:

Рис. 7.1

Это грубая модель любой системы, состоящей из взаимозависимых компонентов. Мы можем спросить, как возможно построить такую арку шаг за шагом, то есть трогая лишь один камень в каждый момент. Вот один из возможных ответов: сначала нужно навалить груду камней —

Рис. 7.2

А затем извлекать нижние камни один за другим так, чтобы образовалась арка. На мой взгляд, жесткая взаимозависимость компонентов в современной биохимии сама по себе свидетельствует о том, что в более ранних биохимических системах компоненты были не столь жестко связаны друг с другом, что создавало своего рода «леса», позволявшие возводить шаг за шагом более сложные системы, после чего эти «леса» оказались излишними и исчезли [3].

Таким образом, мы имеем картину ранней, «текучей» стадии биохимической эволюции, за которой последовало «замораживание» жизни на земле в виде одной–единственной системы с высокой степенью взаимозависимости. Мы не знаем точно, какие материалы использовались в этой «текучей» эпохе, особенно на самых первых ее стадиях. Однако, к счастью, у нас есть возможность сделать кое–какие предположения об эволюционирующих системах вообще, а также о химических закономерностях, ограничивающих их возможности.

 

7.2. Потоки и гены: генетический взгляд на жизнь

Живые существа — это открытые системы, действующие внутри открытых систем, нуждающиеся в постоянном пополнении энергии и запасов материи, а также в методах избавления от продуктов разложения. Шеррингтон однажды уподобил живых существ водоворотам в потоке энергии [18]. Однако это хорошо контролируемые «водовороты», и наиболее характерный аспект такого контроля заключен в стабильных структурах, которые мы называем генами. Среда, окружающая организм, динамична, весьма динамичен может быть и он сам, но гены представляют собой некую статическую сердцевину, хранящую неизменность не только на малых и средних временных отрезках, но даже и в течение жизни многих поколений — почти невероятное постоянство, о котором столь живо писал Шредингер [15]. Чтобы подчеркнуть контраст между динамичной активностью и статичной генетической стабильностью живого существа, можно продолжить аналогию с водоворотом, уподобив живой организм системе турбулентности, возникающей вокруг камня, брошенного в поток. Форма этого камня — это унаследованная организмом генетическая информация. Форма потоков вокруг него — фенотип организма. Таким образом, фенотип можно рассматривать как часть окружающей среды, находящуюся под генетическим контролем; между фенотипом и прочей окружающей средой нет непреодолимой границы [2].

Рис. 7.3. Метафорическое изображение отношений между генетической информацией, фенотипом и окружающей средой.

Генетический взгляд на жизнь помещает в центр нашего существования генетическую память, противостоящую более динамическим, наблюдаемым аспектам нашего существования. Да, организмы — это открытые системы, способные к самоорганизации самыми различными, порой очень интересными путями. Это один из путей развития жизни. Однако открытость системы не может служить определением жизни — это слишком распространенная черта нашей вселенной. Открытые системы не просто широко распространены — в нашем мире они имеют универсальный характер. По большому счету все, с чем мы имеем дело, является открытой системой, действующей внутри открытой системы. Однако нельзя сказать, что все вокруг «живое». Отличительная характеристика живых существ — наличие у них набора средств, позволяющих успешно выживать и воспроизводить себя, долгосрочная память, переживающая процесс эволюции путем естественного отбора. В этом долгом процессе методы выживания, разумеется, меняются, но прежде всего они должны запоминаться. Вот почему им необходимо стабильное существование и возможность воспроизводить себя в копиях для следующих поколений.

Размышляя о возможной распространенности жизни во вселенной, мы должны принимать в расчет и «потоки», и «гены». Возможно, нам кажется, что единственное подходящее место для жизни во вселенной — планета типа Земли, находящаяся в непосредственной близости от своей звезды и обильно снабжаемая фотонами. Но даже для жизни на Земле важен отнюдь не только этот энергетический поток. Сама земля представляет собой ядерный реактор. Радиоактивное тепло движет земной геологией, постоянно обновляет минеральные ресурсы земной поверхности, необходимые для жизни, которую мы знаем, не говоря уж о создании активных открытых систем, например глубоководных теплых течений. Так что жизнь вполне может существовать и на планетах, отдаленных от звезд.

В дискуссии после заседания симпозиума Джон Бэрроу предположил существование еще одного источника энергии, не имеющего отношения к звездам: он напомнил о том, что, по–видимому, произошло в Окло (Республика Габон в Западной Африке), где геологические процессы в прошлом создали нечто вроде естественного ядерного реактора, расщепляющего уран-235 [13]. Это означает, что и небольшие небесные тела, гораздо меньше Земли, могут, по крайней мере иногда, предоставлять условия, приемлемые для существования жизни.

В вопросе «генов» мы также порой склонны мыслить слишком узко. Возможно, мы полагаем, что гены всегда должны представлять собой молекулы типа ДНК (или РНК). Пока никому не удалось создать иной органический полимер, способный воспроизводить более или менее значимый объем информации. Очевидно, это трудная задача. Однако органические молекулы — не единственные возможные хранилища воспроизводимой информации, которые могут существовать в природе.

 

7.3. Экзотические генетические материалы и генетический захват

Если мы попытаемся заглянуть в эпоху, предшествующую самому первому общему предку, и увидеть начало биоэволюционного процесса, происходившего на земле, едва ли носитель самой первой наследственной информации будет сильно напоминать ДНК. Маловероятно, чтобы молекулы ДНК или РНК возникали на земле, где еще не существовало жизни. Их нуклеотиды чересчур сложны, а сами нуклеиновые кислоты слишком хрупки и зависимы от вспомогательных систем: они могут быть только продуктами долгой эволюции путем естественного отбора. Но как это возможно, если генетический материал — необходимое предварительное условие эволюции?

Возможно, найти решение этой проблемы поможет нам аналогия с аркой. Говоря точнее, нам поможет понятие «генетического захвата». Это теоретическая схема ранней эволюции — эволюции самого центрального контролирующего механизма. В качестве простейшей его формы вообразим первый генетический материал, например минерал, способный существовать в неэволюционирующей окружающей среде. Далее он заменяется другим, более эффективным материалом (например, РНК). Этот следующий материал слишком сложен, чтобы начинать существование на примитивной земле «с чистого листа»: он становится возможен лишь в эволюционировавшей микро–среде (фенотипе), сформированной изначальными генами. Затем этот второй генетический материал постепенно вытесняет первый.

Генетический захват можно в определенной степени сравнить с тем, как в цивилизации одна технология вытесняет другую: например, для письма начинает использоваться не авторучка, а текст–процессор, лошадь заменяется двигателем внутреннего сгорания — таких примеров можно подобрать множество. Подобные замены могут быть постепенными: имеющаяся технология постепенно развивается, пока наконец не становится возможным внедрение какой‑то новой, «высокотехнологичной» системы. Совершенство новой системы, делающее ненужной старую, тоже может достигаться постепенно. Однако это вовсе не значит, что новая технология всегда представляет собой развитие и усовершенствование старой. По меньшей мере столь же часто случается, что старую вещь заменяет собой совершенно новая, работающая на абсолютно других принципах. (Например, компьютерный текст–процессор возник вовсе не в результате постепенного усовершенствования авторучек.) Вполне возможно, что новая технология принесет с собой и новые материалы.

В своей простейшей форме идея генетического захвата может быть представлена в виде накладывающихся друг на друга прямых:

Первая линия — это организмы, обладающие первым (примитивным) генетическим материалом, g1, — линия, представляющая долговременную передачу от поколения к поколению информации, запечатленной в этом материале. Затем в окружающей среде, созданной эволюционировавшими фенотипами жизненной формы g1 возникает новый репродуцирующий материал — на свет появляются организмы с двумя типами генов, контролирующих различные аспекты деятельности, направленной на их выживание и распространение. Новый генетический материал не обязательно должен быть «совместим» со старым. Напротив, скорее наоборот — возможно, его преимущество состоит в том, что он несет информацию нового типа и воспроизводится новым путем. Взаимное дополнение хорошо объясняет, почему гены старого и нового типа существуют бок о бок.

Наконец, в соответствии с простейшей формой генетического захвата, «высокотехнологичные» подсистемы, основанные на материале g2, развиваются настолько, что старые, «низкотехнологичные» системы оказываются организму больше не нужны.

В дальнейшем я коротко сформулирую несколько конкретных предположений относительно g1. Но сначала мне хотелось бы развить общую идею и предположить, что на самых ранних стадиях эволюции жизни на Земле сменило друг друга множество, возможно десятки, генетических материалов, и нуклеиновые кислоты стали результатом продолжительного процесса «проб и ошибок» — эволюции генетического материала. Возможно, ближе к истине будет такая схема:

Первый шаг можно представить в виде g1 — единственной и простой воспроизводящейся характеристики, повышающей выживание и распространение вида, некоей чрезвычайно простой «функции», f1:

[g 1 —>f 1 ]

Пожалуй, примером таких живых существ могут служить глины, образующие ил на дне морей. Эти глины представляют собой крошечные гибкие планки в несколько микронов шириной и несколько нанометров толщиной. Планки, в свою очередь, представляют собой пачки, состоящие, вероятно, из трех или четырех слоев, структура которых напоминает слюду. Как правило, эти планки крепятся к песчинкам (в том числе к зернам нефтеносных песчаников) на дне моря [14]. По–видимому, кристаллики ила растут благодаря расширению планок исключительно за счет атомов, прикрепляющихся к их краям. Таким образом, планки сохраняют постоянную толщину. Как правило, имеется три или четыре слюдоподобных слоя. Таким образом, толщина планки является воспроизводимой чертой, хотя она может и варьировать благодаря случайностям роста. Можно спросить: имеет ли толщина в три–четыре слоя какое‑то селективное преимущество? Возможно. Ил растет благодаря «питательным» растворам, циркулирующим в порах песчаника. Слишком разросшиеся кристаллы могут загородить собой поры и снизить или остановить приток питательных веществ. Они не смогут расти и распространяться дальше. Слишком тонкие и хрупкие кристаллы легко сломать или оторвать от песчинок, к которым они прикрепляются: в этом случае они тоже закупорят поры, расположенные ниже по течению. (Именно это случается иногда, когда при добыче нефти из слоя песчаника прилагается слишком большое давление.) Возможно, толщина в три–четыре слоя идеальна для сохранения притока питательных веществ!

Разумеется, речь идет о крохотном объеме информации, да и мое объяснение в данном случае может быть неверным. Но заметим, что даже в этом случае можно говорить на биологическом языке: не только о термодинамической стабильности, доступности катионов, легкости формирования и так далее, но также о том, насколько та или иная структурная характеристика приспособлена для своего собственного выживания и распространения. Эволюция путем естественного отбора может начинаться и на самом низком уровне — были бы подходящие материалы. Их уже можно называть генетическими материалами, хотя и очень скромными.

Следующим шагом может стать сосуществование и сотрудничество различных материалов, воспроизводящих различные полезные для выживания черты («функции»):

[g1 —> f 1 ; g 2 —> f 2 ; g 3 —> f 3 ; и так далее]

Я не буду пытаться описать различные ранние функции (подробное рассмотрение этого вопроса можно найти в [3]), отмечу только, что для генов минеральных кристаллов эти функции могли включать в себя манипуляции с локально возникающими органическими молекулами. Сейчас существует значительная литература по активности глины и других подобных минералов в адсорбировании органических молекул определенным образом — расположении их между слоями минерала или по его краям, а также в катализации органических химических реакций. Есть причины считать, что эти действия функциональны в описанном выше смысле — способствуют выживанию и распространению: «гену глины» разумно окружить себя органическими молекулами, которые будут способствовать его росту или же тем или иным способом защитят его, если внешние условия (например, рН) изменятся к худшему. Известно, что органические кислоты, например лимонная кислота, активно способствуют кристаллизации глинистых минералов, перенося нерастворимые иными путями катионы, например алюминия [19].

Следующим шагом эволюции могут стать многофункциональные генетические материалы:

[…G x —>f n , f n+1 и т. д.]

Со временем синтез органических молекул в хорошо организованном минерально–генетическом ансамбле мог принять постоянный характер, что сделало возможным воспроизведение органических полимеров. Так появился на свет новый многофункциональный генетический материал — РНК–подобный полимер, способный воспроизводить сложную и дифференцированную информацию.

Так мы переходим к истории «мира РНК» [10, 9]. Gx (РНК) начинает действовать косвенно, контролируя синтез других молекул, неспособных воспроизводиться самостоятельно, но создающих микромеханизмы (Y = белок):

Так возникает многофункциональная, косвенно действующая генетическая система (Gx= ДНК), после чего отбрасываются ненужные минеральные «леса».

Это «жизнь, какой мы ее знаем». Структурные и каталитические функции fn, fп+1 и т. д. выполняются РНК напрямую: fp, fp+1 и бесчисленное множество других функций выполняется тысячами видов белков, каждый со своей особой структурой и уникальной последовательностью аминокислот, в свою очередь, контролируемой последовательностью ДНК, из которой он произошел. Это удивительно сложная система, но с точки зрения теории эволюции вполне объяснимая.

 

7.4. Кандидаты на роль кристаллических генов

В поисках возможных минеральных генетических материалов стоит вспомнить о микрокристаллических материалах с сильной внутренней связью и кристаллической структурой, обладающих некоей сложной, квазислучайной вариабельностью (отчасти сравнимой с вариабельностью последовательностей ковалентно связанных блоков в молекулах ДНК), так что каждый индивидуальный кристалл может быть уникален. Многие подобные «дефекты» воздействуют на физико–химические параметры кристаллических материалов: размер и форму кристаллов, способность поглощать мелкие молекулы, каталитические эффекты и т. п. Главный вопрос состоит в том, стабильна ли «информация» об этих дефектах и может ли она воспроизводиться в процессе роста кристаллов. Ответ на это следующий: хотя наиболее стабильные «дефекты» не воспроизводятся, существуют «дефекты», которые это делают, иногда с поразительным успехом.

Приведем пример. Структурные слои слюды и слюдоподобных глин (см. выше) образуют достаточно сложную «бутербродную» структуру с семью атомными плоскостями в каждом слое. Эти сложные слои имеют отрицательный заряд и располагаются в кристалле «пачками», один над другим, с прокладками из катионов между ними. Однако кое в чем их структура асимметрична. Так, структуры верхней и нижней плоскостей, образованных атомами кислорода, хотя и идентичны, но расположены не совсем точно друг над другом. Этот сдвиг придает слою в целом направление, которое можно изобразить стрелкой. Возникает вопрос: как расположены эти «стрелки» в слоях, лежащих друг на друге?

Часто все они направлены в одну сторону. Это можно изобразить так:

—> —> —> —> —> —> —>

Но часто случается, что их направление чередуется:

Таковы наиболее распространенные «правильные типы» слюды. Но чаще встречаются отклонения — «неправильные типы», в принципе способные нести информацию, так же как и единичная неправильность в напластовании (своего рода ДНК). Более того, известны случаи, когда какая‑то «неправильность» повто–ряется через абсолютно регулярные промежутки. Например, в образцах биотитовой слюды [1] было обнаружено следующее:

Похоже, что эти особенности возникают при росте кристаллов в результате процесса копирования.

Еще одна форма чередования встречается в глинах и других веществах, где материал представляет собой пачку химически различных слоев, чередующихся в более или менее случайной последовательности. Поразительный пример такого рода — феррит бария. В нем часто наблюдаются повторения сложных и неправильных структур, иногда простирающиеся на толщину в сто нанометров и более [12]. Изучив рост кристаллов этого материала в Глазго и Пейсли, мы предположили существование механизма копирования, обеспечивающего длинные повторы [20]. Согласно этому предположению, изначальная плата, состоящая из случайной последовательности слоев, растет путем добавления атомов по сторонам, так что изначальная последовательность сохраняется. Пачки слоев, как и «планки» морского ила, тверды и гибки. Благодаря микроморфологии начальных кристаллов, их рост происходит, по–видимому, неравномерно в разных направлениях, формируя гибкую ветвящуюся систему («водорослевый рост»). При этом разные части одной и той же пачки могут накладываться друг на друга и затем сливаться, образуя более крупные фрагменты кристалла, в пределах которых последовательность слоев, присущая начальной плате, повторяется, быть может, много раз. Сам феррит бария, возможно, растет только при высоких температурах (наши эксперименты проводились примерно при 1300 градусах по Цельсию); однако мы склонны полагать, что «водорослевый рост» представляет собой общий механизм формирования длинных повторов, присущий многим материалам, в том числе и обсуждаемым выше типам слюды.

Ил и слюда могут кристаллизоваться при обычной температуре, хотя и медленно. Быстрый синтез слюды требует, как минимум, гидротермальных условий и нескольких сот градусов по Цельсию. Это соответствует предположению, что самые первые стадии эволюции могли иметь место в океанических гидротермальных системах [6, 11].

 

7.5. Долгосрочное выживание и различные виды панспермии

Многие виды организмов способны выживать в сложных условиях, находясь в состоянии так называемой «отсроченной жизни»: примеры этого — семена растений или споры бактерий. Можно сказать, что перед нами потенциальные формы жизни, сохраняющие одно из двух важнейших качеств полноценной живой системы — способность сохранять информацию. Другое ключевое требование — существование открытых систем, которым эта информация передается, но они не обязаны существовать вечно — им достаточно лишь появляться время от времени.

Возможно, стоит подумать о том, как могли бы организмы приспособиться к межзвездному пространству, преодолев не только «голод» и «жажду», но и низкие температуры, космическую радиацию и огромные временные промежутки. Предположим, пара планет, таких, например, как Марс и Земля, в результате падения метеоритов обмениваются фрагментами материала. Этот обмен может создать давление отбора, благоприятное для микроорганизмов, способных попасть на метеорит и выжить в таком путешествии (ибо «Марс» периодически становится лучшим местом для жизни, чем «земля», и наоборот) — иначе говоря, отбор на способность к космическим путешествиям, включающую и возможность долгосрочной «отключки». Таким путем, возможно, разовьются споры, способные пережить миллионы лет, а затем — в редких случаях «высадки» в подходящем месте — снова «возвращаться к жизни».

Можно вообразить себе некую примитивную панспермию: споры организмов, чья генетическая память и основной механизм управления не органичны, то есть состоят не из органических молекул. Информация, передаваемая (скажем) через последовательность слоев материи, как в слюде, труднее уничтожается космической радиацией. В таком формате может существовать как примитивная, так и весьма высокоразвитая форма жизни. Она может хранить в себе информацию, позволяющую организму «вернуться к жизни», как только он встретится с благоприятными условиями, например «инструкции» по поглощению органических молекул и управлению ими, возможно, призванные сократить начальные стадии эволюции высших форм.

Затем можно задуматься о видах «развитой панспермии», основанной на генетических захватах. Первый ее вид может возникнуть благодаря естественному отбору, связанному с космическими путешествиями в форме спор, возможно, в нем появятся новые, более сложные органические полимеры.

Другую возможность «развитой панспермии» мы находим, не отрываясь от земли. Крик и Орджел, смущенные сложностью представления о нуклеиновой кислоте, возникшей на примитивной земле из «первичного бульона», предложили концепцию «направленной панспермии» [7]. Они объясняют возникновение жизни на земле очень просто: жизнь была занесена сюда пришельцами из космоса. Сами Крик и Орджел относились к этой идее не слишком серьезно; однако она не так уж безумна, если вспомнить, что совсем скоро такими «пришельцами» для других планет сможем стать мы, люди. Мы уже близки к созданию искусственных организмов — реальных организмов, а не просто компьютерных симуляций. Возможно, нам удастся создать жизнь, которая надолго переживет нас самих.

Когда мы подражаем природе, например, создаем машины, которые умеют летать или думать, естественно, что мы используем аналогичные общие принципы, но, как правило, иные материалы. Самолет, приближаясь к земле, выпускает закрылки. Также и лебедь распускает перья на крыльях, но у самолета перьев нет. Полагаю, когда мы перейдем к созданию для каких бы то ни было целей свободно живущих и развивающихся машин, то, скорее всего, материалом для них выберем отнюдь не «молекулы жизни»; в частности, чуждым для нас будет их генетический материал [4].

 

7.6. Заключение и итоги

Основное содержание этой главы посвящено прошлому. Я начал с рассуждения о том, что единство биохимии обусловлено неким сложным «замороженным» инцидентом в начале эволюции; все формы жизни, обитающие сейчас на Земле, обладают единой биохимией, поскольку в начале эволюции их центральные управляющие системы были «зафиксированы» в результате необратимой потери более ранних управляющих систем. Я предположил, что начальные, «низкотехнологичные» системы, не требующие совместной работы множества компонентов, сменились более эффективной «высокотехнологичной», состоящей из сложных взаимозависимых компонентов.

Такая точка зрения естественным путем приводит нас к мысли, что те же механизмы действуют и сейчас. Возможно, и сейчас в различных частях вселенной зарождается новая жизнь. Разные ее формы находятся на различных стадиях эволюции. Среди развитых форм должны встречаться «высокотехнологичные» системы, находящиеся в «замороженном» виде, что повышает их шансы на выживание в далеком будущем. Если же перейти к формам жизни, которые предстоит изобрести человечеству, очевидно, одним из желательных для них качеств является сверхдолголетие, способность существовать в условиях далекого будущего. Все эти идеи основаны на четком различении между «жизнью, какой мы ее знаем», и «жизнью вообще».

 

Литература

1. Baronnet, A., and Kang, Z. C., "About the Origin of Mica Poly‑types", Phase Transitions, 16/17, 477–93 (1989).

2. Cairns‑Smith, A. G., The Life Puzzle (Toronto University Press, Toronto, 1971), 63–64.

3. Cairns‑Smith, A. G., Genetic Takeover and the Mineral Origins of Life (Cambridge University Press, Cambridge, 1982).

4. Cairns‑Smith, A. G., "The Chemistry of Materials for Artificial Darwinian Systems", Int. Rev. Phys. Chem., 7, 209–50 (1988).

5. Cairns‑Smith, A. G., "The Origin of Life: Clays", in Frontiers of Biology, vol. I, eds. D. Baltimore, R. Dulbecco, F. Jacob, and SR. Levi‑Montalcini (Academic Press, New York, 2001), 169–92.

6. Corliss, J.В., "Hot Springs and the Origin of Life", Nature, 347, 624 (1990).

7. Crick, F., and Orgel, L. E., "Directed Panspermia", Icarus, 19, 341–46 (1973).

8. Frank, F. C., Phil Mag, 42, 1014 (1951).

9. Gesteland, R. F., Cech, T. R., and Atkins, J. F., The RNA World, 2nd ed. (Cold Spring Harbor Press, Cold Spring Harbor, N. Y., 1999).

10. Gilbert, W., "The RNA World", Nature, 319, 618 (1986).

11. Holm, N. G., ed., Marine Hydrothermal Systems and the Origin of Life (Kluwer Academic Publications, Dordrecht, 1992).

12. Kohn, J. A, Eckart, D. W., and Cook, C. F., "Crystallography of the Hexagonal Ferrites", Science, 172, 519–25 (1971).

13. Maurette, M., "The Oklo Reactor", Annual Reviews of Nuclear and Particle Science, 26, 319 (1976). Described in Barrow, J. D., Impossibility: The Limits of Science and the Science of Limits (Oxford University Press, Oxford, 1998), 187.

14. McHardy, W. J., Wilson, M. J., and Tait, J. M., "Electron Microscope and X‑ray Diffraction Studies of Filamentous Illitic Clay from Sandstones of the Magnus Field", Clay Minerals, 17, 23–39 (1982).

15. Schrodinger, Е., What Is Life? (Cambridge University Press, Cambridge, 1944), chapter 4.

16. Shapiro, R., "Prebiotic Ribose Synthesis: A Critical Analysis", Orig. Life Evol Bio., 18, 71–85 (1988).

17. Shapiro, R., "The Pre‑biotic Role of Adenine: A Critical Analysis", Orig. LifeEvol. Bio., 25, 83–98 (1995).

18. Sherrington, C, Man on His Nature (1937 Gifford Lecture; Cambridge University Press, Cambridge, 1940), chapter 3.

19. Siffert, В., "Clay Synthesis: The Role of Organic Complexing Agents", in Clay Minerals and the Origin of Life, eds. A. G. Cairns‑Smith and H. Hartman (Cambridge University Press, Cambridge, 1986), 75–78.

20. Turner, G., Stewart, В., Baird, Т., Peacock, R. D., and Cairns‑Smith, A. G. "Layer Morphology and Growth Mechanisms in Barium Ferrites" J. Cry. Or., 158, 276–83 (1996).

 

Фримэн Дж. Дайсон

Приведены количественные оценки трех классов феноменов, способных возникнуть в открытой космологической модели фридманновского типа. (1) Нормальные физические процессы, происходящие в течение очень долгих сроков. (2) Биологические процессы, возникающие в результате адаптации жизни к низким температурам в соответствии с постулированным нами законом масштабирования. (3) Радиокоммуникация между формами жизни, существующими в различных частях вселенной. Общее заключение этого анализа — открытую вселенную не обязательно ждет конечное состояние вечного покоя. Если предполагаемые градационные законы масштабирования верны, то жизнь и коммуникация, используя ограниченное количество энергии, могут существовать вечно.

 

Лекция I. Философия

Год назад Стивен Уэйнберг опубликовал замечательную книгу «Первые три минуты» (Weinberg, 1977); в ней он рассказывает широкой публике о том, каково состояние наших знаний о рождении вселенной. В шестой главе книги он подробно описывает, каким образом на пути наблюдения и изучения вселенной встала робость наших теоретиков:

Такое часто случается в физике: наша ошибка не в том, что мы слишком серьезно относимся к своим теориям, а в том, что не принимаем их всерьез. Нелегко в полной мере осознать, что цифры и уравнения, с которыми мы играем у себя за столом, имеют какое‑то отношение к реальному миру. Хуже того, порой, кажется, возникает какое‑то молчаливое соглашение о том, что определенные феномены просто не годятся для серьезного теоретического и экспериментального изучения. Альфер, Герман и Гамов (1948) заслуживают величайшего уважения прежде всего за то, что вообще решились серьезно рассмотреть вопрос о новорожденной вселенной и попытались понять, какие из известных нам физических законов применимы к первым трем минутам ее существования. Но даже они не сделали последнего шага — не убедили радиоастрономов поискать микроволновый радиационный фон. Самый важный из результатов, достигнутых открытием радиационного фона с температурой 3°К (Пенсиас и Уилсон, 1965): оно наконец заставило людей всерьез задуматься о том, что ранняя вселенная действительно существовала.

Благодаря Пенсиасу и Уилсону, Уэйнбергу и другим, изучение начала вселенной в наше время считается вполне серьезным и уважаемым занятием. Профессиональным физикам, занятым первыми тремя минутами — или первой микросекундой — больше не приходится смущаться, говоря о своей работе. А вот с концом вселенной все обстоит совсем по–другому. Разыскивая литературу по этой теме, я нашел всего несколько статей (Rees, 1969; Davies, 1973; Islam, 1977 и 1979; Barrow and Tipler, 1978). Разумеется, список не полон. Однако в этих статьях поражает их извиняющийся или шутливый тон, как будто сами авторы умоляют не принимать их всерьез. В наше время исследование отдаленного будущего предстает таким же сомнительным занятием, каким было тридцать лет назад исследование далекого прошлого. Я в особенном долгу перед Джама–лем Исламом за черновик его статьи, опубликованной в 1977 году, который впервые заставил меня серьезно задуматься об отдаленном будущем. Надеюсь, эти мои лекции приблизят наступление дня, когда эсхатология, наука о конце вселенной, из раздела богословия превратится в серьезную и уважаемую научную дисциплину.

Сам Уэйнберг не избежал предрассудков, которые я стараюсь развеять. В конце своей книги, посвященной прошлому вселенной, он дает краткое приложение, касающееся ее будущего. Первые три минуты он описывает на ста пятидесяти страницах, а всему, что ждет нас дальше, отводит всего пять страниц. Если оставить в стороне технические подробности, его взгляд на будущее выражается одной фразой:

Чем понятнее для нас вселенная, тем бессмысленнее она нам представляется.

Здесь Уэйнберг, возможно сам того не желая, указывает на реальную проблему. Невозможно детально описать долгосрочное будущее вселенной, не учитывая влияния жизни и разума. Невозможно вычислить способности жизни и разума, не затрагивая хотя бы вскользь философских вопросов. Если мы хотим понять, как может разумная жизнь использовать физическое развитие вселенной в своих собственных целях, нам не удастся полностью избежать вопроса о том, каковы могут быть ценности и цели разумной жизни. Но стоит упомянуть слова «ценность» и «цель» — и мы на полном ходу врезаемся в одно из жесточайших табу, установленных наукой XX века. Послушаем, что говорит Жак Моно (1970), первосвященник научной рациональности, в своей книге «Случайность и необходимость»:

Всякое смешение знания с ценностями незаконно и недопустимо.

Моно — один из основателей молекулярной биологии. Страшно подпадать под его анафему. И все же я рискну с ним поспорить и других постараюсь подвигнуть на то же самое. Табу на смешение знания с ценностями пришло к нам из XIX века, из великой битвы между биологами–эволюционистами во главе с Томасом Гексли и церковниками под предводительством епископа Уилберфорса. Гексли битву выиграл, но и сто лет спустя Моно и Уэйнберг все еще сражались с призраком епископа Уилберфорса. В наше время у физиков нет причин опасаться этого призрака. Если анализ отдаленного будущего приведет нас к вопросам, связанным с темами конечного смысла и цели жизни — давайте исследовать эти вопросы смело и без стеснения. И что за беда, если наши ответы на эти вопросы окажутся наивными и незрелыми? Значит, наука по–прежнему жива — и ей есть куда двигаться.

В этих лекциях я постараюсь исследовать будущее так же, как Уэйнберг в своей книге исследовал прошлое. Мои высказывания будут просты, даже примитивны, но неизменно подкреплены цифрами. Моя цель — установить количественные параметры судьбы вселенной. Извиняться за то, что смешиваю философские рассуждения с математическими уравнениями, я не собираюсь.

Две простейшие космологические модели (Weinberg, 1972) описывают универсальную вселенную с нулевым давлением, открытую или закрытую. Геометрия закрытой вселенной описывается уравнением

ds 2 = R 2 [dψ 2 — dχ 2 — sin 2 χdΩ 2 ], (1)

где χ — пространственная координата, движущаяся вместе с материей, ψ — временная координата, связанная с физическим временем t по формуле:

t = Т 0 (ψ — sinψ), (2)

a R — радиус вселенной, заданный по формуле:

R = сТ 0 (1 — cosψ), (3)

Вселенная в целом представлена в системе пространственно–временных координат (ψ, χ) как конечный прямоугольный параллелепипед:

О< ψ< 2π, 0< χ< π. (4)

Вселенная замкнута как в пространстве, так и во времени. Общая ее протяженность —

2πТ 0 , (5)

где Т0 — в принципе измеряемое количество. Если наша вселенная описывается этой моделью, значение Т0 должно составлять, как минимум, 1010 лет.

Простейшая модель универсальной открытой вселенной с нулевым давлением описывается уравнением:

ds 2 = R 2 [dψ 2 — dχ 2 — sinh 2 χdΩ 2 ], (6)

где

t = T 0 (sinnψ — ψ), (7)

R = cT 0 (coshψ — 1), (8)

а координаты (?; ?) простираются в бесконечность:

О< ψ< ∞, 0< χ< ψ (9)

Открытая Вселенная определена сразу в пространстве и во времени.

Модели (1) и (6) — это лишь простейшие из возможностей. В литературе можно найти множество иных, куда более сложных моделей. Но для наших целей достаточно обсудить (1) и (6) как примеры открытой и закрытой вселенных. Вопрос о том, является ли наша вселенная открытой или закрытой, можно разрешить только наблюдением. Этого вопроса я больше касаться не буду, замечу лишь, что мои философские убеждения свидетельствуют в пользу открытой вселенной, и имеющиеся у нас данные наблюдений не исключают этой возможности (Gott, Gunn, Schramm, and Tinsley, 1974 и 1976).

Обычно считается (Weinberg, 1977), что открытую и закрытую вселенные ждет равно печальное будущее. Согласно этому мнению, выбор у нас невелик — поджариться в закрытой вселенной или замерзнуть в открытой. Конец закрытой вселенной детально описан Ризом (1969). К сожалению, приходится согласиться с Ризом в том, что в этом случае избежать превращения в жаркое нам не удастся. Как бы глубоко мы ни зарывались в землю в надежде спастись от всевозрастающей ярости фоновой радиации голубого смещения, самое большее, что нам удастся, — отсрочить на несколько миллионов лет свой прискорбный конец. Не буду подробно обсуждать случай закрытой вселенной — мысль о том, что все наше бытие заперто в ящике с параметрами (4), вызывает у меня клаустрофобию. Коснусь лишь одного вопроса, дающего нам призрачный шанс на выживание. Предположим, мы выяснили, что вселенная от природы закрыта и приговорена к уничтожению. Что, если благодаря вмешательству разума, например, превращая материю в излучение и заставляя энергию двигаться в определенном направлении, мы сумеем прорвать стены закрытой вселенной и изменить топологию пространства–времени таким образом, что лишь часть ее погибнет, а другая часть будет расширяться вечно? Ответа на этот вопрос я не знаю. Но, если выяснится, что наша вселенная закрыта, у нас останется примерно 1010 лет на исследование возможности такого «технологического прорыва».

Меня интересует в первую очередь открытая космология, поскольку она предоставляет гораздо больше возможностей для деятельности жизни и разума. В открытой космологии горизонты расширяются до бесконечности. Говоря точнее, расстояние до горизонта в модели (6) равно

d = Rψ, (10)

где R задано (8), а количество видимых в этом горизонте галактик составляет

N = N 0 (sinh2ψ — 2ψ), (11)

где N0 — это число порядка 1010.

Сравнив (11) с (7), мы видим, что количество видимых галактик в далеком будущем варьируется в пределах t2. Это происходит благодаря той любопытной числовой закономерности, что угловой размер типичной галактики во время t составляет

5~ 10 5 t -1 rad, (12)

где t измеряется в годах. Поскольку (11) и (7) дают

N ~ 10 –10 t 2 , Nδ 2 ~ 1, (13)

оказывается, что, как бы далеко в будущее мы ни заглянули, небо всегда будет заполнено галактиками. По мере того, как видимые размеры каждой галактики уменьшаются, на горизонте появляются новые галактики, заполняющие пустоты. Свет от далеких галактик будет иметь сильное красное смещение. Однако, если со временем мы сумеем приспособить свое зрение ко все более и более длинным световым волнам, небо никогда не станет для нас пустым и темным.

Говоря об открытой вселенной, описываемой формулой (6), хотелось бы обсудить три принципиальных вопроса:

1. Верно ли, что по мере своего расширения и остывания эта вселенная замерзнет до состояния полного физического покоя?

2. Возможно ли в открытой вселенной бесконечное выживание жизни и разума?

3. Возможно ли поддерживать коммуникацию и передавать информацию при все увеличивающемся расстоянии между галактиками?

Эти три вопроса мы подробно обсудим в лекциях 2, 3 и 4. Я собираюсь ответить на них «нет», «да» и «может быть». Возможно, эти ответы — лишь отражение моих оптимистических философских предубеждений. Я не жду, что все с ними согласятся, и хочу лишь того, чтобы люди начали серьезно размышлять на эти темы.

Если, как я надеюсь, мои ответы окажутся верны, что это означает? Это будет означать, что мы открыли в физике и астрономии некий аналог теоремы Геделя (1931) в математике. Гедель доказал [см. Нейджел и Ньюман (1956)], что мир чистой математики неистощим: не существует конечного набора аксиом и правил, исчерпывающих всю математику; в пределах каждого конечного набора аксиом мы можем найти важные математические вопросы, на которые эти аксиомы не отвечают. Надеюсь, такая же ситуация существует и в мире физики. Если мое представление о будущем верно, это означает, что мир астрономии и физики также неистощим; как бы далеко в будущее мы не заглянули, в нем всегда происходит нечто новое: поступает новая информация, открываются для исследования новые миры, постоянно расширяется область владений жизни, сознания и памяти.

Рассуждая таким образом, я смешиваю знание с ценностями и нарушаю запрет Моно. Однако я не первый. До эпохи Дарвина, Гексли и епископа Уилберфорса, в восемнадцатом столетии, ученые не чурались смешения науки с ценностными суждениями. Когда Томас Райт (1750), первооткрыватель галактик, объявил о своем открытии, его не смутила возможность использовать в поддержку астрономической теории богословский аргумент:

Поскольку, возвеличивая творение, мы возвеличиваем и Творца, то, памятуя о его бесконечности и бесконечной творящей силе, благочестиво будет заключить, что, как видимое творение полно созвездий и планетарных миров, так и бесконечная глубина являет неисчислимое множество творений, подобных нам известным… О том, что это истина, свидетельствуют едва различимые туманные точки, расположенные вдали от известных нам созвездий, на таком расстоянии, откуда не мог бы долететь до нас свет звезды или иного небесного тела; весьма вероятно, что это иные тварные миры, граничащие с нашим, но столь отдаленные, что до них не достигают даже наши телескопы.

Тридцать пять лет спустя рассуждения Райта были подтверждены точными наблюдениями Уильяма Гершеля. Кроме того, Райт вычислил количество пригодных для обитания миров в нашей галактике:

В целом число их должно составлять 170 000 000, не считая комет, которые, по моему суждению, являются самыми многочисленными из небесных тел тварного мира.

Утверждение Райта о кометах, возможно, тоже верно, хотя он и не сообщает, как определил их численность. Существование такого количества пригодных для обитания миров для него не только научная гипотеза, но и предмет моральной рефлексии:

В этом великом небесном творении гибель одного мира, такого, как наш, или даже полное уничтожение системы миров может означать для великого Творца Природы не более, чем для нас — самое обычное жизненное происшествие; и весьма вероятно, что такие последние и окончательные Судные дни случаются здесь не реже, чем у нас на земле — дни рождения или смерти. В этой мысли есть нечто столь ободряющее, что всякий раз, возводя глаза к небу, я спрашиваю себя, почему бы всем нам не стать астрономами; ибо если бы люди, наделенные умом и здравым смыслом, не пренебрегали наукой, к коей влекут их естественные устремления, то понимание природы убедило бы их в собственном бессмертии и научило со спокойствием и бесконечным терпением переносить все неприятности, присущие человеческой природе.

Наблюдение за звездным небом подсказывает нам, чего не следует делать, чтобы сохранить свое природное право на это драгоценное достояние, которое, увы, мы воображаем принадлежащим нам безраздельно, как некоей расе тщеславных гигантов, хотя на деле мы бесконечно малы и прикованы к своему миру, как к малой песчинке приковано множество атомов песка.

Такова мудрость восемнадцатого столетия. «Чем лучше мы понимаем вселенную, тем более бессмысленной она нам представляется», — отвечает на это Стивен Уэйнберг. Что ж, если это мудрость нынешнего века, я предпочту век давно минувший.

 

Лекция II. Физика

 

В этой лекции я вслед за Исламом (1977) разберу вопрос о физических процессах, происходящих в открытой вселенной на протяжении очень долгих временных периодов. При этом я говорю о естественной вселенной, не учитывая влияния на нее жизни и разума. Жизнь и разум мы обсудим в лекциях 3 и 4.

В основе нашего рассуждения лежат два предположения. (1) Законы физики не меняются со временем. (2) Все важные для нашей темы физические законы нам уже известны. Эти два предположения уже были выдвинуты Уэйнбергом (1977) в его описании прошлого. Я обосновываю их так же, как и он. Верим мы или нет, что ныне известные законы физики являются конечной и неизменной истиной — весьма полезно проследить следствия действия этих законов как в прошлом, так и в будущем. В экстраполяции наших знаний от известного к неизвестному лучше проявить излишнюю смелость, чем излишнюю робость. Может случиться, как уже случилось с космологическими рассуждениями Альфера, Германа и Гамова (1948), что наивное распространение известных нам законов на новую территорию приведет нас к постановке новых и важных вопросов.

В других местах (Dyson, 1972, 1978) я суммировал свидетельства в пользу того, что законы физики не меняются. Самое поразительное свидетельство недавно получено Шляхтером (1976) при измерении соотношений изотопов в образцах руды, взятой из естественного ядерного реактора, существовавшего около 2 миллиардов лет назад в урановой шахте Окло в Габоне (Maurette, 1976). Основное полученное им число — соотношение (149Sm/147Sm) между двумя легкими изотопами самария, не являющимися продуктами ядерной реакции. У нормального самария это соотношение составляет около 0,9; в реакторе Окло — около 0,02. По–видимому, количество 149Sm было сильно уменьшено дозой горячих нейтронов, воздействию которых этот изотоп подвергся во время ядерной реакции. Если в современном реакторе мы померим сечение захвата горячих нейтронов у 149Sm, то получим значение 55 kb, с сильным резонансом захвата при энергии нейтронов 0,1 eV. Детальный анализ соотношений изотопов в Окло приводит нас к выводу, что два миллиарда лет назад сечение 149Sm находилось в интервале 55 ± 8 kb. Это означает, что за 2∙109 лет значение резонанса захвата не сдвигалось более, чем на 0,02 eV. Однако положение этого резонанса соответствует различию между энергиями связи в основном состоянии 149Sm и в производном состоянии 150Sm, захватившем нейтрон. Каждая из этих энергий составляет порядка 109 eV и сложным образом зависит от силы ядерного и кулоновского взаимодействий. То, что на протяжении 2∙109 лет между этими энергиями связи сохраняется баланс с точностью 2 доли на 1011, показывает, что изменения величин ядерной и кулоновской сил не могли быть больше, чем несколько долей на 1018 в год. На сегодняшний день это наиболее убедительное доказательство неизменности законов физики. То, что никаких свидетельств изменений не обнаружено, разумеется, не доказывает, что законы строго постоянны. В особенности нельзя исключить возможности вариаций в величине гравитационных сил, причем во временной период гораздо короче, чем 1018 лет. Но для простоты мы примем, что законы физики строго постоянны. Всякое иное предположение создаст нам большие сложности, заставив вводить произвольные дополнительные гипотезы.

Доказать, что все физические законы, имеющие значение для отдаленного будущего, уже нам известны, для меня невозможно в принципе. Наиболее серьезный вопрос, касающийся конечной судьбы вселенной, — вопрос о том, абсолютно ли защищен протон от распада на более легкие частицы. Если протон нестабилен — вся материя смертна и обречена рассеяться в радиацию. Выдвигаются серьезные теоретические аргументы (Zeldovich, 1977; Barrow and Tipler, 1978; Feinberg, Goldhaber, and Steigman, 1978) в поддержку мнения, что протоны распадаются с большим периодом полураспада, возможно в ходе процессов, в которых задействуются черные дыры. Экспериментально установленные ограничения на распад протонов (Kropp and Reines, 1965) не исключают существования таких процессов. Однако опять‑таки для простоты мы исключаем эту возможность и предполагаем, что протон абсолютно стабилен. Позже я подробно рассмотрю воздействие реальных процессов, задействующих черные дыры, на стабильность материи в целом.

Теперь я готов начать дискуссию о физических процессах, происходящих в открытой космологии (6) в течение все более и более продолжительных отрезков времени. Сначала рассмотрим классические астрономические процессы, затем — процессы квантовой механики.

Примечание, добавленное в гранках. Со времени публикации этих лекций вышло в свет множество статей, посвященных моделям «великого объединения» в физике элементарных частиц, где протон нестабилен (Nanopoulos, 1978; Pati, 1979; Turner and Schramm, 1979).

 

А. Эволюция звезд

Самые долгоживущие звезды с низкой массой истощат свое водородное «топливо», сожмутся в белых карликов и остынут до крайне низких температур за период порядка 1014 лет. Более тяжелым звездам понадобится меньше времени, чтобы дойти до финального состояния — белого карлика, нейтронной звезды или черной дыры, в зависимости от особенностей эволюции каждой конкретной звезды.

 

Б. Отделение планет от звезд

Среднее время, необходимое для того, чтобы планета отделилась от звезды в результате близкой встречи со второй звездой, составляет

Т = (pVσ) -1 , (14)

где р — плотность звезд в пространстве, V — средняя относительная скорость двух звезд и σ — сечение столкновения, вызвавшего отделение. Для системы «Земля–Солнце», двигающейся во внешней области диска спиральной галактики, приблизительные количественные значения следующие:

р = 3∙10–4 1 км 3 , (15)

V = 50 км/с, (16)

σ = 2∙10 16 км 2 , (17)

Т= 10 15 лет. (18)

Временной отрезок для встречи, влекущей за собой серьезные нарушения планетарных орбит, составляет заметно меньше, чем 1015 лет.

 

В. Отделение звезд от галактик

Динамическая эволюция галактик — сложный и еще не до конца понятный процесс. Здесь мы можем дать только очень грубую оценку сроков. Если галактика состоит из N звезд массой М в радиусе R, то их средняя скорость составляет порядка

V = [GNM/R] 1/2 . (19)

Сечение для близкой встречи двух звезд, заметно изменяющей направление их движения, составляет

σ = (GM/V 2 ) 2 = (R/N) 2 . (20)

Среднее время, проходящее для одной звезды между двумя столкновениями, составляет

Т = (ρVσ) 1 = (NR 3 /GM) 1/2 . (21)

Если мы рассматриваем типичную крупную галактику, в которой N = 1011, а R = 3∙1017 км, то

Т= 10 19 лет. (22)

Динамическая релаксация галактики происходит главным образом благодаря встречам звезд на значительном расстоянии друг от друга с характерным временем

T R = T(logN) -1 = 10 18 лет. (23)

В результате объединенного эффекта динамической релаксации и близких столкновений центральные районы галактики коллапсируют в черную дыру, одновременно выталкивая звезды из внешних регионов. Выталкиваемые звезды достигают нужной скорости и отделяются от галактики по прошествии порядка 1019 лет. Мы не знаем, какая часть массы галактики в конце концов погибнет в черной дыре, а какая часть отделится от галактики. Возможно, отделившаяся масса в конечном счете будет составлять от 90 до 99 процентов.

Драматические события, наблюдаемые нами сейчас в центральных регионах многих галактик, возможно, вызваны подобным процессом динамической эволюции, происходящем в гораздо более краткосрочном режиме. Согласно (21), срок эволюции и коллапса может быть небольшим, если эволюционирующих объектов немного и они массивны, например, не отдельные звезды, а компактные скопления звезд и газовые облака. Долгие сроки эволюции (22) характерны для галактик, не содержащих в себе динамических объектов крупнее отдельных звезд.

 

Г. Разрушение орбит гравитационной радиацией

Если некая масса вращается вокруг фиксированного центра со скоростью V, периодом Р и кинетической энергией Е, она будет терять энергию под воздействием гравитационной радиации со скоростью порядка

E g = (V/c) 5 (Е/Р). (24)

Всякая гравитационно связанная система объектов, вращающихся друг вокруг друга, будет разрушена благодаря действию радиации в течение срока

T g = (c/V) 5 P. (25)

Для земли, вращающейся вокруг солнца, срок действия гравитационной радиации составляет

T g = 10 20 лет. (26)

Поскольку это гораздо дольше, чем (18), к тому времени, когда гравитационная радиация начнет действовать, земля почти наверняка будет оторвана от солнца. Однако, если случится, что солнце вместе с землей оторвется от галактики, скорее всего, в течение срока (26) земля сольется с солнцем.

Орбиты звезд в галактике также разрушаются под действием гравитационной радиации в течение срока (25), где Р в данном случае — период их галактических орбит. Для галактики типа нашей, в которой V = 200 км/с, а Р = 2,108 лет, срок составляет

T g = 10 24 лет. (27)

Это опять‑таки гораздо дольше, чем (22), что показывает, что в эволюции галактик динамическая релаксация играет более важную роль, чем гравитационная радиация.

 

Д. Уничтожение черных дыр путем процесса Хокинга

По Хокингу (1975), всякая черная дыра массой М разрушается путем излучения термальной радиации и полностью исчезает по истечении срока, составляющего

Т = (G 2 M 3 /hc 4 ). (28)

Срок жизни черной дыры с массой солнца —

Τ = 10 64 лет. (29)

Срок жизни черных дыр с массой галактики простирается до 10100 лет. В конце жизни каждая черная дыра на небольшое время ярко вспыхивает. В последнюю секунду своего существования она излучает около 1031 эргов горячей радиации. Таким образом, холодная расширяющаяся вселенная будет время от времени освещаться фейерверками.

 

Е. При абсолютном нуле материя становится жидкой

Далее мне хотелось бы обсудить группу физических процессов, происходящих с обычной материей при абсолютном нуле в результате проницаемости квантово–механического барьера. Время действия этих процессов вычисляется по формуле Гамова:

Τ = exp(S)T 0 , (30)

где Т0 — период естественного колебания системы, a S — интеграл действия

S = (2/h) ∫ (2MU(x)) 1/2 dx. (31)

Здесь х — координата, измеряющая состояние системы, проходящей через барьер, a U(x) — высота этого барьера как функция х. Чтобы получить примерную оценку S, я заменяю (31) следующей формулой:

S = (8MUd 2 /h 2 )" 2 , (32)

где d — толщина, U — средняя высота барьера, a M — масса объекта, который сквозь него проходит. Рассмотрим процессы, при которых значение S велико, что чрезвычайно увеличивает и их продолжительность (30).

В качестве примера возьмем поведение сгустка плотной материи — астероида или планеты, остуженного до абсолютного нуля. Благодаря силам сцепления и химической связи его атомы застывают в фиксированном положении, казалось бы, навсегда. Однако время от времени они двигаются и изменяют свое положение друг относительно друга, пересекая энергетические барьеры путем квантово–механического туннелирования. Высота барьера, как правило, порядка одной десятой единицы Риндберга:

U = (1/20) (e 4 m/h 2 ), (33)

а плотность — порядка радиуса Бора:

d = (h 2 me 2 ), (34)

где m — масса электрона. Таким образом, получаем интеграл действия

S = (2Am p /5m) 1/2 = 27А 1/2 , (35)

где тр — масса протона, а А — атомный вес движущегося атома. Для атома железа, у которого А = 56, a S = 200, (30) дает

Т= 10 65 лет. (36)

Даже самые прочные материалы не смогут сохранить свою форму или химическую структуру за временной период, сравнимый с (36). В период 1065 лет любой камень начнет вести себя как жидкость, под воздействием гравитации постепенно принимая сферическую форму. Его атомы и молекулы будут непрерывно перемешиваться, как молекулы в капле воды.

 

Ж. Вся материя превращается в железо

При абсолютном нуле в материи будут продолжаться как ядерные, так и химические реакции. Элементы тяжелее железа будут превращаться в железо посредством различных процессов, таких, как расщепление и альфа–излучение. Элементы легче железа будут соединяться путем реакций слияния ядер и постепенно также превращаться в железо. Рассмотрим, например, реакцию слияния, в которой два ядра, обладающие атомным весом 1/2А и зарядом 1/2Z, объединяются, образуя ядро (A, Z). Кулоновское взаимоотталкивание ядер эффективно экранируется электронами, пока они не приблизятся друг к другу на расстояние

d = Z -1/3 (h 2 /me 2 ) (37)

Кулоновский барьер обладает толщиной d и высотой

U = (Z 2 e 2 /4d) = ¼Z 7/3 (e 4 m/h 2 ). (38)

Сокращенная масса для относительного движения двух ядер:

М = 4¼Am р . (39)

Тогда интеграл действия (32) получает значение

S = (½AZ 5/3 (m p /m)) 1/2 = 30A½Z 5/6 . (40)

Для двух ядер, вместе образующих железо, Z = 26, А = 56, S = 3500, и

Т= 10 1500 лет. (41)

В промежуток времени, описанный формулой (41), обычная материя радиоактивна и постоянно генерирует ядерную энергию.

 

З. Превращение железных звезд в нейтронные звезды

По истечении срока (41) большая часть материи во вселенной, в обычном состоянии находящаяся в форме звезд с низкой массой, превращается в белые карлики — холодные шары, состоящие из чистого железа. Но железная звезда — это еще не самое низкоэнергетическое состояние. Она может избавиться от огромного количества энергии, если превратится в нейтронную звезду. Чтобы коллапсировать, ей необходимо лишь преодолеть барьер конечной высоты и толщины. Интересно спросить, существует ли асимметричный коллапс, проходящий через более низкую седловую точку, чем симметричный коллапс. Я не смог найти приемлемую асимметричную форму, так что мы предполагаем, что коллапс имеет сферическую симметрию. В интеграле действия (31) координата х становится радиусом звезды, и интеграл берется от г, радиуса нейтронной звезды, до R, радиуса железной звезды, с которого начинается коллапс. Высота барьера U(x) будет зависеть от уравнения состояния материи, которое при близости х к г весьма неопределенно. По счастью, уравнение состояния материи хорошо известно для большей части отрезка интегрирования, когда х велико по сравнению с г и основной вклад в U(x) составляет энергия нерелятивистских дегенерирующих электронов:

U(x) = (N 5/3 h 2 /2mx 2 ), (42)

где N — число электронов в звезде.

Интегрирование по х в (31) дает логарифм:

log(R/R 0 ), (43)

где R0 — радиус, при котором электроны становятся релятивистскими и формула (42) перестает работать. Для звезд с низкой массой этот логарифм будет порядка единицы, а интеграл, соответствующий релятивистской области x

M = 2Nm p . (44)

Я заменяю логарифм (43) на единицу и для интеграла действия (31) получаю оценку

S = N 4/3 (8m p /m) 1/2 = 120N 4/3 . (45)

Таким образом, временной срок по формуле (30) —

T = exp(120N 4/3 )T 0 . (46)

Для типичной звезды с низкой массой получаем

В формуле (46) совершенно неважно значение Т0, будь это ничтожная доля секунды или множество лет.

Мы не знаем, каждое ли превращение железной звезды в нейтронную звезду будет вызывать взрыв сверхновой. Во всяком случае, его результатом будет становиться мощный выброс энергии в форме нейтрино и другой, более скромный выброс энергии в форме рентгеновских лучей и видимого света. Таким образом, вплоть до самого конца срока, описанного в (47), вселенная будет освещаться фейерверками.

 

И. Превращение обычной материи в черные дыры

Долгий срок жизни (47) железных звезд верен лишь в том случае, если в ходе этого срока они не превратятся в черные дыры. Для коллапса любого сгустка материи в черную дыру верны те же формулы, что и для коллапса в нейтронную звезду. Единственная разница в том, что предел интегрирования в интеграле действия (31) теперь равен не радиусу нейтронной звезды, а радиусу черной дыры. Основная часть интеграла, происходящая из больших значений х, в обоих случаях одинакова. Таким образом, время коллапса материи в черную дыру задается формулой (46). Однако имеется важное изменение в значении N. Если возможны маленькие черные дыры, то превратиться в черную дыру может небольшая часть звезды. Сформировавшись, она в короткий срок поглотит остальную звезду. Срок коллапса звезды задается формулой:

T = exp(120N B 4/3 )T 0 , (48)

где NB — число электронов в куске железа, массой равном минимальной массе Мв черной дыры. Срок (48) таков же для любого сгустка материи массой больше Мв. Сгустки материи, обладающие массой меньшей, чем Мв, абсолютно стабильны. Подробную дискуссию о превращении материи в черные дыры см. у Harrison, Thorne, Wakano, and Wheeler (1965).

Числовое значение срока (48) зависит от значения Мв. Все, что мы знаем точно — это:

0≤М В ≤М С , (49)

где

М с = (hc/G)3/2m p -2 = 4∙10 33 g (50)

— это масса Чандрасекара. Черные дыры должны существовать для любой массы, большей Мс, поскольку звезды с массой, большей Мс, не имеют стабильного финального состояния и неминуемо должны коллапсировать.

Приведем четыре гипотезы, касающиеся Мв.

Мв = 0. Существуют черные дыры произвольно малой массы, и формула (48) бессмысленна. В этом случае вся материя нестабильна и должна коллапсировать в достаточно короткий срок, как предположил Зельдович (Zeldovich, 1977).

Мв равна массе Планка:

М в = M PL = (hc/G) 1/2 = 210–5g. (51)

Такое значение Мв предполагает теория излучения черных дыр, предложенная Хокингом (Hawking, 1975), согласно которой каждая черная дыра теряет массу, пока не достигнет массы порядка MPL, после чего исчезает во взрыве радиации. В этом случае формула (48) дает

Мв равна квантовой массе:

M B =M Q = (hc/Gm p ) = 3∙10 14 g, (53)

как предполагают Harrison, Thorne, Takano и Wheeler (1965). Здесь MQ — масса самой маленькой черной дыры, для которой имеет смысл классическое определение. Только для масс больше MQ физически оправдана формула преодоления барьера (31). Если мы принимаем (53), то

Мв равна массе Чандрасекара (50). В этом случае срок коллапса звезды в черную дыру будет того же порядка, что и срок коллапса в нейтронную звезду (47).

Долгосрочное будущее вселенной во многом зависит от того, какая из этих альтернатив верна. Если верно (iv), звезды могут превратиться в черные дыры, а затем рассеяться чистой радиацией, но массы планетарного размера будут существовать вечно. Если верно (iii), планеты также исчезнут в срок (54), но останутся стабильными материальные объекты массой до нескольких миллионов тонн. Если верно (ii), объекты размером с человека исчезнут в срок (52), но пылинки диаметром менее 100 μ будут существовать вечно. Если верно (i), исчезнут все материальные объекты без исключений, останется лишь радиация.

Если бы мне предложили выбрать самую вероятную альтернативу, я бы выбрал (ii). (iii) и (iv) кажутся мне маловероятными, поскольку противоречат теории Хокинга об излучении черных дыр. (i) представляется невероятной, поскольку трудно понять, почему протон, способный распасться, не может распасться быстро. Однако сейчас мы так мало знаем, что не можем исключать ни одной из этих четырех возможностей.

Таблица 1. Сроки протекания физических процессов

Результаты этой лекции суммированы в таблице 1. Этот список, в котором перечислены временные сроки физических процессов, не претендует на полноту. Несомненно, в те же и даже более продолжительные сроки могут происходить и многие другие физические процессы, не упомянутые мною. Основное заключение, которое я хотел вывести из своего анализа, следующее: насколько бы мы не заглянули в будущее, мы видим там какие‑то события. В открытой космологии история не имеет конца.

 

Лекция III. Биология

Обращаясь к истории жизни в прошлом, мы видим, что на возникновение и развитие нового вида уходит около 10б лет, нового рода — около 107 лет, нового класса — около 108 лет, нового типа — около 109 лет; и, наконец, менее 10ю лет потребовалось на возникновение и развитие жизни в целом, от первых одноклеточных существ до homo sapiens. Если в будущем жизнь продолжит развиваться с той же скоростью, невозможно поставить пределы тому многообразию физических форм, которого она может достигнуть. Какие перемены, достойные встать рядом с переменами прошлого, принесут нам следующие 1010 лет? Вполне возможно, что за этот период жизнь сбросит с себя оболочку из плоти и крови и воплотится в межзвездном темном облаке (Hoyle, 1957) или в разумном компьютере (Čapek, 1923).

Перечислим основные вопросы, касающиеся природы жизни и сознания:

Что является основой сознания — материя или структура?

Возможны ли разумные темные облака (или компьютеры)?

Применимы ли в биологии законы масштабирования?

Мы не знаем, как ответить на эти вопросы. Но это не значит, что они не имеют ответов вообще. Вполне возможно, что прогресс в экспериментальной биологии позволит нам достаточно скоро найти ответы.

Позвольте мне подробнее остановиться на значении вопроса (i). Мое сознание каким‑то образом связано с набором органических молекул у меня в голове. Вопрос в том, зависит ли существование моего сознания от этого конкретного набора молекул или только от их структуры. Иными словами, если создать копию моего мозга с той же структурой, но из другого материала, будет ли она думать, как я?

Если ответ на первый вопрос — «материя», значит, жизнь и сознание никогда не смогут оторваться от плоти и крови. В этом случае на вопросы (ii) и (iii) ответы отрицательные. Жизнь может существовать только в теплой среде, при наличии жидкой воды и достаточного количества свободной энергии, необходимой для поддержки постоянного уровня обмена веществ. В таком случае, поскольку запасы энергии в галактике конечны, конечно и существование жизни. По мере расширения и остывания вселенной запасы свободной энергии, требуемой жизнью для обмена веществ, неизбежно истощатся.

Поскольку я придерживаюсь оптимистической философии, то принимаю как рабочую гипотезу, что ответ на вопрос (i) — «структура». Это значит, что жизнь свободна принимать любое материальное воплощение, наилучшим образом отвечающее ее целям. Тогда, при утвердительных ответах на вопросы (ii) и (iii), становятся возможны количественные прикидки относительно будущего жизни во вселенной. Если выяснится, например, что материя защищена от превращения в черные дыры, только будучи раздроблена на пылинки по несколько микронов в диаметре, тогда, очевидно, наилучшей формой для существования жизни в отдаленном будущем станет нечто вроде «темного облака» Хойла: собрание пылевых частиц, обладающих положительными и отрицательными зарядами, самоорганизующихся и общающихся между собой с помощью электромагнитных сил. Мы не можем представить себе в деталях, как это облако будет поддерживать то состояние динамического равновесия, которое мы зовем жизнью. Но и архитектуру живой клетки протоплазмы мы никогда не смогли бы себе представить, если бы ее не увидели.

Чтобы предоставить конкретное описание того, как жизнь может адаптироваться к низким температурам, мне необходимо вывести закон масштабирования, независимый от конкретного материального воплощения жизни. Вот строгая формулировка моего закона:

Гипотеза биологического масштабирования. Если мы копируем живое существо, так что одно квантовое состояние копируется другим квантовым состоянием и гамильтониан копии равен

НC = λUHU-1, (55)

где Н — гамильтониан существа, U — унитарный оператор, а λ — положительный масштабный фактор; и если окружающая среда копируется таким же образом, так что температуры окружающей среды оригинала и копии равняются соответственно Т и λT, то копия живет и является субъективно идентичной оригиналу, с той лишь разницей, что скорость всех ее жизненных функций снижается в соответствии с тем же фактором λ.

Достоверность этой гипотезы обеспечивает структура уравнения Шредингера, где время и энергия действуют как взаимосвязанные переменные. В настоящее время это чисто теоретическая гипотеза, никакая экспериментальная ее проверка невозможна. Дабы избежать неверного понимания, подчеркну, что закон масштабирования неприменим к изменениям уровня обмена веществ в данном организме как функции от температуры. Например, когда змея или ящерица меняют температуру тела, скорость их обмена веществ зависит от Т скорее экспоненциально, чем линейно. Линейный закон масштабирования применим к набору копий змеи, каждая из которых приспособлена к определенной температуре. К отдельной змее с изменяющимся Т он отношения не имеет.

Итак, с этого момента я считаю гипотезу масштабирования валидной и намерен рассмотреть ее последствия для возможностей жизни. Первое следствие — это то, что субъективное время, переживаемое живым существом, не является физическим временем t, но определяется по формуле:

u(t) = f ∫ 0 t θ(f') dt', (56)

где θ(t) — температура существа, a f = (300 deg sec)-1 — фактор шкалы, позволяющей сделать и безразмерным. Я называю и «субъективным временем». Второе следствие временного закона — то, что любое существо характеризуется числом Q, обозначающим скорость производимой им энтропии в единицу субъективного времени. Если энтропия измеряется в единицах информации или битах и если и измеряется в «моментах сознания», то Q — число, обозначающее объем информации, достаточный для того, чтобы поддержать жизнь существа на мгновение, достаточное для мысли: «Cogito, ergo sum» [я мыслю — следовательно, существую]. Я называю Q сложностью живого существа. Например, при температуре 300 К человек расходует мощность около 200 ватт, причем каждый момент сознания продолжается около секунды. Таким образом, Q человека равно

Q = 10 23 бит. (57)

Таким образом, Q — это единица сложности молекулярных структур, задействованных в единичном акте человеческого сознания. Для человеческого рода в целом

Q = 10 33 бит (58)

— число, сообщающее нам, какое множество материальных ресурсов требуется для поддержания жизни разумного сообщества.

Существо или сообщество существ с данным Q и данной температурой θ будет тратить энергию со скоростью:

m = kfQθ 2 . (59)

Здесь m — скорость обмена веществ, измеряемая в эргах в секунду, k — константа Больцмана, a f — коэффициент, использовавшийся в (56). Важно отметить, что m пропорционально квадрату θ, причем один фактор θ происходит из взаимоотношений между энергией и энтропией, а второй фактор θ — из принятой зависимости скорости жизненных процессов от температуры.

Я предполагаю, что жизнь свободна выбирать себе температуру θ(t) таким образом, чтобы максимально увеличить свои шансы на выживание. Существуют два физических ограничения на θ(t). Первое — θ(t) всегда должна быть выше температуры универсальной фоновой радиации, являющейся самой низкой из достижимых температур. Иначе говоря,

θ(t) >aR -1 , а = 3∙10 28 deg cm, (60)

где R — радиус вселенной, изменяющийся в зависимости от t, согласно (7) и (8). В настоящее время условие (60) удовлетворяется со 100–кратным запасом. Второе ограничение θ(t) — это то, что физический механизм может существовать, лишь выделяя в пространство огромное количество лишнего тепла, возникающего в результате обмена веществ. Чтобы сформулировать второе ограничение количественно, примем, что лишнее тепло удаляется из организма посредством излучения и что единственная значимая форма излучения — электромагнитное. Тогда мы получаем абсолютный верхний предел

I(θ)<2γ(Ne 2 /mh 2 c 3 ) (kθ) 3 (61)

мощности, которая может испускаться материальным источником, содержащим в себе N электронов, при температуре Θ. Здесь

— высота максимума спектра планковского излучения. Поскольку формулы (61) я в учебниках не нашел, приведу краткое доказательство, используя статью Бета и Сэлпитера (Bethe and Salpeter, 1957). Формула мощности, выделяемой излучением электрического диполя, следующая:

Здесь p — поляризационный вектор фотона, испускаемого внутри угла dΩ, i — начальное, a j — конечное состояния излучателя,

ρ i = Z -1 exp (-Е i /kθ) (64)

— вероятность, что излучатель изначально находится в состоянии i,

ω ij =h -1 (E i -E j ) (65)

— частота фотона, a Dij — матричный элемент дипольного момента излучателя между состояниями i и j. Сумма (63) определяется только между парами состояний (i, j), причем

Е i >Е j . (66)

Теперь у нас есть точное правило суммирования дипольных моментов:

Однако использовать формулу (67) для нахождения связи с (63) следует с осторожностью, поскольку некоторые члены в (67) отрицательные. Здесь может помочь следующая хитрость. В каждом члене (63) ω^, согласно (66), положительно; таким образом, (62) дает нам:

ρiωij3< γρί (kθ/h)3(exp(hωij / kθ) - 1) = γ (ρj - ρi) (kθ/h)\ (68)

Таким образом, из (63) следует:

Теперь индексы суммирования (i, j) можно поменять в той части формулы (69), которая содержит ρi. Получаем результат:

где суммирование теперь проводится по всем (i, j) независимо от того, выполняется (66) или нет. Правило суммирования (67) можно затем использовать в (70) и получить результат (61).

Это доказательство (61) предполагает, что все частицы, кроме электронов, обладают такой большой массой, что при расчетах генерируемого излучения ими можно пренебречь. Оно предполагает также, что можно пренебречь магнитным дипольным и многополюсным излучением. Интересно было бы узнать, можно ли доказать (61), не используя дипольное приближение (63).

С первого взгляда может показаться странным, что правая сторона (61) пропорциональна θ3, а не θ4, поскольку стандартная формула Стефана–Больцмана для мощности, испускаемой черным телом, пропорциональна θ4. Однако в этом случае формула Стефана–Больцмана неприменима, поскольку она требует от излучателя оптической плотности. Максимум испускаемой мощности, заданный (61), может быть достигнут, только если излучатель оптически прозрачен.

Сделав это небольшое отступление в область физики, вернемся к биологии. Второе ограничение на температуру θ связано с тем, что скорость траты энергии (59) не должна превышать мощность (61), способную выделяться в пространство. Это ограничение накладывает на нас нижний температурный предел:

kθ >(Q/N)ε = (Q/N) 10 28 erg, (71)

ε = (137/2γ)(hf/k)mc 2 , (72)

θ >(Q/N) (ε/κ) = (Q/N) 10 –12 deg. (73)

Соотношение (Q/N) между сложностью сообщества и числом электронов, находящихся в его распоряжении, не может быть произвольно мало. Для современного человечества, с Q, заданным (58), и

N= 10 42 (74)

(количество электронов в биосфере земли), соотношение равно 10–9. С течением развития и усложнения общества это соотношение скорее увеличивается, чем уменьшается. Таким образом, (73) и (59) предполагают более низкий предел скорости излучения энергии для общества заданной сложности. Поскольку общий объем энергии, доступной сообществу, конечен, конечно и время его существования. Мы пришли к печальному заключению, что одного замедления обмена веществ, описанного в моей гипотезе биологического времени, недостаточно для того, чтобы сообщество жило вечно.

К счастью, у жизни есть и другая стратегия, дающая надежду избегнуть печальной участи, а именно впадение в спячку. Обмен веществ может совершаться с перерывами; при этом излучение лишней энергии может не прерываться и в периоды спячки. В активной фазе жизнь может находиться в термальном контакте с излучателем при температуре θ. В спячке излучатель может по–прежнему сохранять температуру θ, но сама жизнь — поддерживать гораздо более низкую температуру, так что обмен веществ, в сущности, остановится.

Предположим, что сообщество проводит часть g(t) своего времени в активной фазе, а часть [1—g(t)] в спячке. Циклы активности и спячки должны быть достаточно коротки, чтобы значения g(t) и θ(t) не испытывали значительных колебаний в течение одного цикла. Формулы (56) и (59) больше не работают. Вместо них субъективное время определяется формулой

u(t) = f∫ 0 t g(t') θ(t') dt', (74)

и средняя скорость излучения энергии равняется

m = kfQgθ 2 . (75)

Ограничение (71) заменяется

θ(t) >(Q/N) (ε/k) g(t). (76)

Жизнь выделяет мощность в соответствии с ограничением (61), увеличивая продолжительность жизненных циклов пропорционально снижению температуры.

Приведем пример возможной стратегии долгоживущего сообщества. Мы можем удовлетворить условиям (60) и (76) в широких пределах, если примем

g(t) = (θ(t)/θ 0 ) = (t/t 0 ) -α , (77)

где θ0 и t0 — нынешняя температура жизни и нынешний возраст вселенной. Экспонента а должна лежать в пределах

1/3< α< 1/2. (78)

Для большей определенности примем

α = 3/8. (79)

Тогда, согласно (74), получаем субъективное время

u(t) = A(t/t o ) 1/4 , (80)

где

A = 4fθ 0 t 0 = 10 18 (81)

— текущий возраст вселенной, измеряемый в моментах сознания. Средняя скорость излучения энергии, согласно (75), равняется

m(t) = kfQθ 0 2 (t/t 0 ) -9/8 . (82)

Общее количество энергии, переработанной от момента t0 до бесконечности, равняется

∫ t0 ∞ m(t) dt = BQ, (83)

B = 2Akθ 0 = 6∙10 4 erg. (84)

Этот пример показывает, что с помощью стратегии спячки жизнь может достигнуть одновременно двух своих главных целей. Во–первых, согласно (80), субъективное время бесконечно; хотя с расширением вселенной биологические часы замедляются и начинают работать с перерывами, субъективное время длится вечно. Во–вторых, согласно (83), общее количество энергии, требуемой для бесконечного выживания, конечно. Условий (78) достаточно, чтобы сделать интеграл (83) сходящимся, а интеграл (84) расходящимся при t —> ∞.

Согласно (83) и (84), запас свободной энергии, необходимой для бесконечного выживания сообщества со сложностью (58) современного человечества, начиная с настоящего времени и до бесконечности, составляет порядка

BQ = 6∙10 37 erg (85)

— примерно столько же энергии, сколько излучает солнце за восемь часов. Энергетических ресурсов галактики хватит, чтобы вечно поддерживать сообщество со сложностью в 1024 раз больше, чем наше.

Эти заключения валидны для открытой космологии. Интересно отметить, что в закрытой космологии ситуация совсем другая. Если жизнь попытается выжить в течение бесконечного субъективного времени в закрытой космологии, ускоряя свой обмен веществ по мере сжатия вселенной и возрастания температуры фонового излучения, отношения (56) и (59) сохранятся, но физическое время t будет иметь конечную продолжительность (5). Если

τ = 2πТ 0 - t, (86)

то температура фонового излучения —

θ R (t) = a(R(t)) -1 (87)

пропорциональна τ -2/3 при τ—>0, благодаря (2) и (3). Если температура θ(t) жизни остается близкой к θR при τ—>0, то интеграл (56) конечен, а интеграл (59) бесконечен. У нас имеется бесконечная необходимость в энергии для достижения конечного субъективного срока существования. Если θ(t) стремится к бесконечности медленнее, чем θR, общая протяженность субъективного времени остается конечной. Если θ(t) стремится к бесконечности быстрее, чем θR, энергетические требования для обмена веществ остаются бесконечными. Биологические часы никогда не ускоряют свой ход настолько, чтобы втиснуть бесконечное субъективное время в конечную вселенную.

С чувством облегчения я возвращаюсь в бесконечный простор открытой вселенной. Нет нужды подчеркивать частичный и предварительный характер заключений, представленных мною в этой лекции. Я всего лишь очень грубо очертил некоторые из физических проблем, с которыми может столкнуться жизнь в попытке выжить в холодной вселенной. Я даже не пытался справиться со всем множеством вопросов, которые возникают, едва пытаешься представить в деталях архитектуру жизненной формы, приспособленной к сверхнизким температурам. Будут ли в низкотемпературных системах существовать функциональные эквиваленты мышц, нервов, рук, голоса, глаз, ушей, мозга и памяти? На эти вопросы у меня нет ответов.

Впрочем, о памяти можно кое‑что сказать, не вдаваясь в детальное обсуждение проблем архитектуры, поскольку память — понятие абстрактное. Способность к запоминанию можно описать количественно, в виде определенного числа битов информации. Мне хотелось бы, чтобы наши потомки были снабжены не только субъективно бесконечно долгой жизнью, но и безмерно возросшей вместительностью памяти. Быть бессмертным, но с конечной памятью — что в этом хорошего? Едва ли есть смысл в бессмертии, если придется стирать воспоминания о своем прошлом, чтобы освободить место для нового опыта. Существуют две формы памяти, известные физикам: цифровая и аналоговая. Все современные компьютерные технологии построены на цифровой памяти. Но цифровая память принципиально ограничена числом атомов, используемых для ее постройки. Общество, чьи материальные ресурсы конечны, никогда не сможет создать цифровую память, не имеющую предельной вместимости. Следовательно, цифровая память не подходит для нужд жизненной формы, рассчитывающей на вечную жизнь.

К счастью, у аналоговой памяти, основанной на фиксированном числе компонентов в расширяющейся вселенной, таких ограничений нет. Например, такое физическое явление, как угол между двумя звездами в небесах, может быть использовано как единица аналоговой памяти. Вместимость этой единицы памяти равна числу значимых двоичных чисел, которыми может быть измерен этот угол. По мере того как вселенная расширяется и звезды редеют, число значимых чисел в угле увеличивается логарифмически. Значения атомных частот и уровней энергии в принципе могут быть измерены множеством значимых цифр, пропорциональным (log t). Следовательно, бессмертной цивилизации нужно будет найти способ закодировать свои архивы в аналоговой памяти, вместимость которой возрастает как (log t). Такая память наложит жесткие ограничения на получение вечных новых знаний, но по крайней мере не преградит им путь вовсе.

 

Лекция IV. Коммуникация

В этой последней лекции я разберу проблему коммуникации между двумя сообществами, разделенными значительным расстоянием в открытой вселенной, описываемой формулой (6). Я предполагаю, что они общаются друг с другом с помощью электромагнитных сигналов. Без потери общности можно считать, что сообщество А, двигаясь по мировой линии χ=0, передает сигнал, а сообщество В, двигаясь по линии с координатами χ=η, его получает. Сигнал, переданный А во временной координате ψ = ξ, В получает во временной координате ψ = ξ + η. Если частота передачи — со, то частота приема будет иметь красное смещение по формуле

R A = cT 0 (coshξ — 1), (89)

R B = cT 0 (cosh(ξ + η) — 1). (90)

Ширина полосы В и ширина полосы В' будут связаны тем же фактором (1 + z). Точное расстояние между А и В на момент приема сигнала — dL = RBη. Однако площадь сферы χ = η в то же самое время равна 4πdT2, с

d T = R B sinhη. (91)

Если А передает F фотонов в стерадиан в направлении В, число фотонов, принятых В, будет составлять

F' = (F∑' / d 2 T ), (92)

где ∑' — эффективное сечение приемника.

Теперь сечение приемника, поглощающего фотон с частотой ω', задано формулой, подобной формуле (63) из предыдущей лекции:

где Dij — снова дипольный матричный элемент между состояниями i и j. Проинтегрировав все это относительно всех ω', мы получаем в точности левую половину правила суммы (67). Вклад от отрицательного ω' представляет собой наведенное излучение фотонов получателем. Я предполагаю, что получатель не связан с поступающими фотонами, и, следовательно, наведенным излучением можно пренебречь. Таким образом, у нас получается

∫ 0 ∞ ∑'dω' = Ν' (2π 2 е 2 /mc), (94)

где Ν' — число электронов приемника. Если приемник настроен на частоту ω' с ширингой полосы В', (94) дает нам

Σ'Β' ≤ Ν' S 0 , (95)

S 0 = (2π 2 e 2 /mc) = 0,167 cm 2 sec -1 . (96)

Чтобы избежать смешивания единиц, я измеряю как ω', так и В' не в герцах, а в радианах в секунду. Полагаю, высокоразвитая цивилизация сможет создать приемник, для которого соотношение (95) выполняется со знаком равенства. Тогда (92) примет следующий вид:

F' = (FN' S 0 /d 2 T B'). (97)

Я предполагаю, что передатчик содержит N электронов, способных создать направленное излучение с углом распространения, составляющим порядка N-1/2. Если передатчик представляет собой луч, состоящий из N диполей с оптимальными фазами, число фотонов на стерадиан в луче составляет

F = (3N/8π) (E/hω), (98)

где Е — общий объем переданной энергии. Число полученных фотонов равняется

F' — (3NN 1 ES 0 / 8πhωd 2 T B'). (99)

Из (99) мы сразу видим, что для увеличения числа передаваемых фотонов необходимы низкие частоты и узкие полосы. Однако мы заинтересованы в передаче не фотонов, а информации. Чтобы эффективно извлекать информацию из заданного числа фотонов, нам придется использовать ширину полосы, равную скорости детектирования:

B' = (F'/τ B ), B = (F'/τ A ), (100)

где τв — продолжительность приема, а τА — продолжительность передачи. При этой ширине полосы F' представляет как число фотонов, так и число принятых битов информации. Удобно выражать τв и τА как долю радиуса вселенной во время передачи и приема информации:

τ A = (δR A /c), τ B = (δR B /c). (101)

Условие

δ ≤ 1 (102)

устанавливает нижний предел ширины полосы В. Предположим также для простоты, что частота со сделана такой низкой, как только возможно, в соответствии с шириной полосы В, а именно:

ω = В, ω' = В'. (103)

Тогда (99), (100) и (101) дают

F' = {NN'5 2 E / [(1+z) (sinh 2 η)E c ]} 1/3 , (104)

где, согласно (96),

Е с = (8πhc 2 / 3S 0 ) = (4/3π)137mc 2 = 3∙10 5 erg. (105)

Из (104) мы видим, что количество информации, которую можно передать от А к В через заданный объем энергии, со временем, по мере расширения вселенной и отдаления А и В друг от друга, не уменьшается. Увеличение расстояния компенсируется снижением энергетической стоимости каждого фотона и увеличением угла приема при уменьшении длины волны.

Полученный сигнал задается формулой (104). Теперь нам необходимо сравнить его с полученным шумом. Фоновый шум во вселенной на частоте со можно описать эквивалентной температурой шума TN, так что число фотонов на единицу волны на стерадиан на квадратный сантиметр в секунду описывается формулой Релея–Джинса:

I(ω) = (kT N ω / 4π 3 hc 2 ). (106)

Эта формула — просто определение TN, которое в целом представляет собой функцию со и t. Я не предполагаю, что шум обладает планковским спектром на всех частотах. Лишь часть шума принадлежит изначальной фоновой радиации, обладающей планковским спектром при температуре θR. Изначальная шумовая температура θR изменяется обратно пропорционально радиусу вселенной:

(kθ R R/hc) = Λ= 10 29 , (107)

где R задано формулой (8). Я полагаю, что спектр шума в целом по мере расширения вселенной изменяется в том же соотношении с радиусом и таким образом:

(T N /θ R ) = f(x), х = (hω/kθ R ), (108)

где f есть универсальная функция от х. Если х близко к единице, то в шуме преобладает реликтовое излучение и f(x) имеет планковскую форму

f(x) = f P (x) = х (е х — 1) -1 , х ~ 1. (109)

Однако возможны значительные отклонения от (109) как при большом х (результате красного смещения звездного света), так и при маленьком х (результате нетермальных радиоизлучений). Не углубляясь в детали, скажем просто, что f(x) в целом является уменьшающейся функцией х и быстро стремится к нулю по мере того, как х —> ∞.

Общая энергетическая плотность радиации во вселенной составляет

(4π/c) ∫I(ω) hωdω = (kθ R ) 4 I / (π 2 h 3 c 3 ), (110)

где

I = ∫ 0 ∞ f(x)x 2 dx. (1ll)

Интеграл I должен сходиться как при высоких, так и при низких частотах. Следовательно, мы можем найти такое числовое ограничение b, что

x 3 f(x)<b (112)

для всех х. В сущности, (112), вероятно, выполняется при b = 10, если мы будем избегать некоторых определенных частот, например водородной линии 1420 Мгц.

Число шумовых фотонов, полученных в течение времени tB приемником с шириной полосы В' и сечением составляет

F N = 4π∫'B'τ B I(ω'). (113)

Подставляя значения из (95), (96), (100), (103) и (108) в (113), получаем:

F N = (2r 0 /λ B )fN'F', (114)

где

r 0 = (e 2 /mc 2 ) = 3∙10–1 3 cm, (115)

а

λ B = (hc / kθ' R ) = Λ -1 R B (116)

— длина волны фонового реликтового излучения во время приема сообщения. Если F' — сигнал, то отношение сигнала к шуму равняется

R SN = (λ B / 2fN'r 0 ). (117)

В этой формуле f — отношение шума и температуры, заданное (108), N' — число электронов приемника, а ρ0, λB заданы (115) и (116). Отметим, что в вычислении (117) мы не даем приемнику возможности выбора угла, поскольку сечение заданное (95), не зависит от направления.

Теперь подведем итоги нашего анализа. У нас имеются передатчик и приемник на мировых линиях А и В, передающие и принимающие сигналы во время tA = Т0 (sinhξ — ξ), tB = Т0 (sinh(ξ + η) — (ξ + η)). (118)

Согласно (89) и (101),

τ A = δ(dt A /dξ), τ B = δ(dt B /dξ). (119)

Для удобства будем считать, что передатчик постоянно направлен на приемник и передает сообщения с определенным циклом 8, который может изменяться в зависимости от Когда 5 = 1, передатчик все время включен. Число F' фотонов, принимаемых во время τв, может рассматриваться как количество битов в отношении к переменной ξ. В сущности, F'dξ — это число битов, получаемых в интервале dξ. Работать с переменной ξ полезно, поскольку она поддерживает постоянное различие л между А и В.

Из (100), (101), (103), (107) и (108) мы выводим простую формулу количества битов:

F = Λхδ. (120)

Энергия Е, переданная во время τА, может также рассматриваться как скорость передачи энергии в единицу интервала Из (104) и (120) мы выводим

Е = (Λ 3 / NN') (1 + z) (sinh 2 η)x 3 δE c . (121)

Мы все еще можем свободно выбирать параметры х [определяя частоту со согласно (108)] и 5, оба из которых могут изменяться в зависимости от Единственные ограничения — (102) и сигнально–шумовое условие

R SN ≥10, (122)

где соотношение сигнала и шума вычисляется согласно (117). Если мы предположим, что (112) верно при b = 10, (122) будет обеспечивать, что

х >(G/r) 1/3 , (123)

где

G = (200r 0 / λ p ) N' (1+z) -1 = 10–9N' (1+z) -1 , (124)

r = (R A / R p ) = (cosh ξ – 1) / (cosh ξ p – 1). (125)

Здесь λp, Rp и ξp — текущие значения длины волн фоновой радиации, радиуса вселенной и временной координаты ψ Стоит отметить, что сигнально–шумовое условие (123) может быть трудно для соблюдения поначалу, пока r мало, но с течением времени, по мере того как во вселенной становится все тише, его становится все легче выполнять. Чтобы избежать чрезмерной траты энергии на ранних стадиях, вначале мы выбираем маленький цикл 5 и постепенно увеличиваем его, пока он не достигает единицы. Все условия выполняются, если мы выбираем

х = max [(G / r) 1/3 , ξ -1/2 ], (126)

δ = min [(r / G)ξ -3/2 , 1], (127)

так что

х 3 δ = ξ -3/2 (128)

для всех Переход между двумя уровнями в (126) и (127) происходит при

ξ = ξ T ~logG, (129)

поскольку ξ логарифмически возрастает вместе с r согласно (125). При таком выборе х и 8 (120) и (121) дают следующее:

F' = Λmin [(r / G) 2/3 ξ -3/2 , (130)

Е = (Λ 3 / NN') (1+z) (sinh 2 η) Е c ξ -3/2 . (131)

Теперь рассмотрим общее число битов, полученных В вплоть до некоей эпохи ξ в отдаленном будущем. Согласно (130), их число равно приблизительно

F T = ∫ χ F'dξ = 2Λξ 1/2 (132)

и беспредельно возрастает по мере возрастания С другой стороны, общее количество энергии, излученной передатчиком на протяжении всего будущего, конечно:

Е т = ∑ ξ , Edξ = 2(Λ 3 / NN') (еη sinh 2 η)ξ p -1/2 E c . (133)

В (133) я заменил красное смещение (1 + z) его асимптотическим значением еη при ξ —> оо. В результате я получил такое же оптимистическое заключение относительно возможностей коммуникации, как и на предыдущей лекции — относительно возможностей выживания. Оказывается, в принципе возможно вечно поддерживать коммуникацию с отдаленным сообществом в расширяющейся вселенной, используя конечный объем энергии.

Интересно прикинуть хотя бы грубое численное значение величин FT и ЕТ. Согласно (107), кумулятивное количество битов в каждом коммуникационном канале одинаково, порядка

F T = 10 29 ξ 1/2 , (134)

— количество информации, вполне достаточное для передачи истории сложной цивилизации. Чтобы оценить ЕТ, я предполагаю, что как передатчик, так и приемник содержат в себе 1 кг электронов, так что

N = N' = 10 30 . (135)

Затем (133) вместе с (105) дает

Е т = 10 23 (e η sinh 2 η) erg. (136)

Это порядка 109 ватт∙лет — и по астрономическим стандартам очень малое количество энергии. Общество, имеющее доступ к энергетическим ресурсам звезды солнечного типа (около 1036 W лет), с легкостью обеспечит себя энергией для создания постоянных коммуникационных каналов с 1022 звездами, лежащими в пределах сферы η< 1. Иначе говоря, все сообщества внутри красного смещения

z = e – 1 = 1.718 (137)

смогут поддерживать постоянную связь между собой. С другой стороны, прямая коммуникация между двумя сообществами, находящимися на значительном расстоянии друг от друга, может оказаться непомерно дорогой. Из‑за быстрого экпоненциального роста Ет с η, верхний предел уровня возможной прямой коммуникации лежит в районе η = 10.

На расстояния, большие η = 10, легко передавать информацию без чрезмерных затрат энергии, если сообщества, расположенные по маршруту передачи сигнала, будут работать как трансляционные станции, принимая, усиливая и ретранслируя сигнал. В этом случае мы сможем передавать сообщения на сколь угодно большие расстояния во вселенной. В конечном счете каждое сообщество во вселенной сможет поддерживать контакт со всеми остальными.

Как я отмечал в первой лекции [см. равенство (11)], число галактик, лежащих в сфере η< ψ, возрастает подобно e2ψ, когда ψ велико. Так что, если мы попытаемся установить связь между отдаленными сообществами, перед нами встанет проблема жесткого отбора сообществ. Вдали от нас слишком много галактик. К каким из них прислушиваться? В какие отправлять сообщения? Чем более совершенны будут наши технические средства коммуникации, тем труднее нам будет решать, от каких коммуникаций отказываться.

В заключение хотелось бы подчеркнуть, что я не пытаюсь доказать свое утверждение — то, что возможна передача бесконечного количества информации средствами ограниченного объема энергии. Чтобы это доказать, мне следовало бы сконструировать передатчик и приемник и показать, как они работают. Я никогда даже не пытался представить себе конструкцию такой коммуникационной системы. Все, что я хотел, — показать, что система, работающая согласно моим спецификациям, не противоречит известным нам законам физики и теории информации.

Вселенная, которую я несколькими штрихами обрисовал в этих лекциях, очень отличается от той, которую имел в виду Стивен Уэйнберг, говоря: «Чем лучше мы понимаем вселенную, тем бессмысленнее она нам представляется». В моей вселенной нет пределов богатству и сложности бытия; в ней жизнь продолжается вечно, и живые существа обмениваются знаниями с себе подобными через невообразимые пропасти пространства и времени. Какая вселенная ближе к истине — Уэйнберга или моя? Что ж, когда‑нибудь, быть может довольно скоро, мы это узнаем.

Верны или нет детали моих вычислений — думаю, мне удалось показать, что существует достойная научная основа для принятия всерьез возможности, что жизни и разуму удастся приспособить нашу вселенную к своим целям. Как написал пятьдесят лет назад биолог Холдейн (1924), «человеческий разум хрупок, и не всегда он соответствует величию своих притязаний. Но и тогда:

Хоть в шутку он кланяется богам,

Я знаю, он спорит с ними, пока

Не сгинет в последней тьме.

 

Литература

1. Alpher, R. A., R. C. Herman, and G. Gamow, 1948, Phys. Rev. 74, 1198.

2. Barrow, J. D., and F. J. Tipler, 1978, "Eternity Is Unstable", Nature (Lond.) 276, 453.

3. Bethe, H. A., and E. E. Salpeter, 1957, "Quantum Mechanics of One- and Two‑Electron Systems" in Handb. Phys. 35, 334–348.

4. Capek, K., 1923, R. U.R., translated by Paul Selver (Doubleday, Garden City, N. Y.).

5. Davies, P. C.W., 1973, Mon. Not. Roy. Astron. Soc. 161, 1.

6. Dyson, F. J., 1972, Aspects of Quantum Theory, edited by A. Salam and E. P. Wigner (Cambridge University, Cambridge, England), Chap. 13.

7. Dyson, F. J., 1978, "Variation of Constants", in Current Trends in the Theory of Fields, edited by J. E. Lannutti and P. K. Williams (American Institute of Physics, New York), pp. 163–167.

8. Feinberg, G., M. Goldhaber and G. Steigman, 1978, Multiplicative Baryon Number Conservation and the Oscillation of Hydrogen into Antihydrogen, Columbia University Preprint CU‑TP-117.

9. Godel, K.9 1931, Monatsch. Math. Phys. 38, 173.

10. Gott, J. R., III, J. E. Gunn, D. N. Schramm, and B. M. Tinsley 1974, Astrophys. J. 194, 543.

11. Gott, J. R., III, J. E. Gunn, D. N. Schramm, and B. M. Tinsley 1977, Sci. Am. 234, 62 (March, 1976).

12. Haldane, J. B.S., 1924, Daedalus, or Science and the Future (Kegan Paul, London).

13. Harrison, J. B.S., K. S.Thorne, M. Wakano, and J. A. Wheeler, 1965, Gravitation Theory and Gravitational Collapse (University of Chicago, Chicago), Chap. 11.

14. Hawking, S. W., 1975, Commun. Math. Phys. 43, 199.

15. Hoyle, F., 1957, The Black Cloud (Harper, New York).

16. Islam, J. N., 1977, QJ. R. Astron. Soc. 18, 3.

17. Islam, J. N., 1979, Sky Telesc, 57, 13.

18. Kropp, W. P., and F. Reines, 1965, Phys. Rev. 137, 740.

19. Maurette, M., 1976, Annu. Rev. Nucl. Sci. 26, 319.

20. Monod, J., 1971, Chance and Necessity, translated by A. Wainhouse (Knopf, New York) [Le Hazard et la Necessite, 1970 (Editions du Seuil, Paris)].

21. Nagel, E., and J. R. Newman, 1956, Sci. Am. 194, 71 (June, 1956).

22. Nanopoulos, D. V., 1978, Protons are not Forever, Harvard Preprint HUTP-78/A062.

23. Pati, J. C., 1979, Grand Unification and Proton Stability, University of Maryland Preprint No.79–171.

24. Penzias, A. A., and R. W. Wilson, 1965, Astrophys. J. 142, 419.

25. Rees, M. J., 1969, Observatory 89, 193.

26. Shlyakhter, A. L., 1976, Nature (Lond.) 264, 340.

27. Turner, M. S., and D. N. Schramm, 1979, The Origin of Baryons in the Universe and the Astrophysical Implications, Enrico Fermi Institute Preprint No. 79–10.

28. Weinberg, S., 1972, Gravitation and Cosmology (Wiley, New York), Chap. 15.

29. Weinberg, S., 1977, The First Three Minutes (Basic, New York).

30. Wright, Т., 1750, An Original Theory or New Hypothesis of the Universe, facsimile reprint with introduction by M. A. Hoskin, 1971 (MacDonald, London, and American Elsevier, New York).

31. Zeldovich, Y. B., 1977, Sov. Phys. — JETP45, 9.

 

Фримэн Дж. Дайсон

 

9.1. Постановка проблемы

Перед нами стоит вопрос: смогут ли жизнь и разум существовать вечно в расширяющейся и остывающей со временем вселенной? Мы не можем надеяться на точный и определенный ответ. Нам слишком мало известно о природе вселенной и еще меньше — о природе жизни и разума. Однако мы знаем достаточно, чтобы иметь возможность размышлять на эту тему, что я и собираюсь сделать в этой статье. Не стану притворяться, что умею предсказывать будущее. Все, что я могу сделать, — это исследовать будущее, чтобы увидеть, согласуется ли сохранение жизни с законами физики и теории информации. Если мы увидим, что законы физики и теории информации делают выживание невозможным, значит, ответ на вопрос — «нет». Если же эти законы не запрещают выживания, значит, ответа мы не знаем. Возможно, выживанию помешает что‑то другое. Оно может стать невозможным, например, в результате каких‑то исторических или географических происшествий. В любом случае мы не можем доказать, что жизнь сохранится. Самое большее, что мы можем сделать, — доказать, что выживание не запрещено законами природы, какими мы их знаем.

Наиболее серьезная неясность в наших знаниях о законах природы связана с вопросом о распаде протонов. Различные так называемые великие унифицирующие теории элементарных частиц предсказывают, что протоны распадутся на позитроны и нейтрино в течение порядка 1033 лет. Для наблюдения за распадом были созданы крупные подземные детекторы, но результатов они не дали. Эти детекторы оказались прекрасными обсерваториями для наблюдения за вселенной, поскольку они отмечают прилетающие из космоса нейтрино, однако ни один из них ни разу не зафиксировал распада протона. Если протон и нестабилен, по–видимому, время его жизни составляет более 1034 лет. Большинство физиков, изучающих элементарные частицы, полагают, что он все‑таки нестабилен. Если это правда, то все ядра атомов также нестабильны и вся материя в конечное время должна распасться на электроны и позитроны. После исчезновения обычной материи жизнь сможет воплощаться лишь в электронно–позитронной плазме. Возможно, жизнь сумеет приспособиться к такому нелегкому существованию. Но сейчас я эту возможность рассматривать не буду. Я предполагаю, что материя вечна и что жизнь сможет пользоваться всем предоставляемым ею разнообразием химических и физических процессов. В любом случае, даже если я неправ, у жизни есть еще как минимум 1034 лет, чтобы хорошенько разобраться в ситуации. Возможно, существуют и другие препятствия для сохранения жизни, обусловленные какими‑то еще не открытыми физическими или космологическими обстоятельствами. И даже если никакие законы природы не запрещают выживания — большой вопрос, состоится ли оно в реальности.

Первый человек, серьезно задавшийся этим вопросом, был Джамаль Ислам, около 1977 года написавший об этом статью [6], а позднее — замечательную книгу [7], где рассуждал о том же более подробно. Прочтя статью Ислама, я задумался над этой темой и прочел несколько лекций, опубликованных в «Обзоре современной физики» за 1979 год под заголовком «Время без конца» [3]. Удивительно, что этот мой текст был опубликован в респектабельном научном журнале. Мои выводы были оптимистичны: законы природы не препятствуют жизни существовать вечно. Далее последовала добротная статья Стивена Фраучи [4], также пришедшего к оптимистическим выводам. За следующие пятнадцать лет произошло не так уж много нового. Вопрос конечного сохранения жизни исчез из физических журналов. Он больше не считается достоянием серьезной науки, и разрабатывают его в основном писатели–фантасты. Если вы пишете фантастику, вам позволительно нарушать законы природы, если этого требует интересный сюжет. Так что я перестал серьезно размышлять на эту тему.

Внезапные перемены наступили в 1999 году. Двое респектабельных ученых из Университета Кейс–Уэстерн–Резерв в Кливленде, Лоренс Краусс и Гленн Старкман, прислали мне свою статью под названием «Жизнь, вселенная и ничто» [8]. Это серьезная работа, первый новый и важный вклад в исследования по этой теме начиная с 1983 года. Это не научная фантастика, а серьезная наука. И она утверждает четко и ясно, что вечное сохранение жизни невозможно. Она утверждает, что все то, что я объявил доказанным в своей статье в Reviews of Modern Physics, неверно. Скажу вам откровенно, читая статью Краусса–Старкмана, я был счастлив. Пусть лучше меня опровергают, чем не вспоминают о моем существовании!

В последующие три года после появления этой статьи мы с Крауссом и Старкманом вели жаркий спор по электронной почте, стараясь отыскать ошибки в вычислениях друг друга. Эта битва еще не кончена. Но мы остаемся друзьями. Прошло три года — и мы все еще не нашли непоправимых ошибок. Похоже, их аргументы верны, но и мои тоже. Сложилась очень интересная ситуация: два набора аргументов, равно верных, ведут к противоположным выводам. Такую ситуацию физики называют «комплиментарностью» — когда две точки зрения, равно правильные, не могут быть подтверждены одним экспериментом. Комплиментарность открыл Нильс Бор и увидел в ней способ объяснения тайн квантовой механики. Один эксперимент говорит нам, что электрон — это волна, другой, что электрон — частица; но мы не можем наблюдать волну и частицу одновременно в одном и том же месте. Истинную природу электрона можно описать, только сказав, что он — и волна, и частица. Природа волны или природа частицы проявляется в нем в зависимости от обстоятельств. Природа волны и природа частицы в электроне комплиментарны. Так вот, я начинаю подозревать, что наши с Крауссом и Старкманом взгляды на судьбу жизни во вселенной также комплиментарны. Если это так, это означает, что вместе нам предстоит прийти к более глубокому пониманию вопроса о выживании, чем мы могли бы это сделать поодиночке.

В этой статье я постараюсь изложить аргументы обеих сторон и объяснить, как могут обе стороны, высказывая противоположные мнения, при этом быть правы. Краткая версия статьи Краусса и Старкмана опубликована в ноябре 1999 года в Scientific American [9].

 

9.2. Что мы называем жизнью?

Первое, что необходимо сказать: спор о выживании имеет смысл лишь тогда, когда мы понимаем жизнь в широком смысле. Если мы говорим о жизни в узком смысле — жизни, состоящей из плоти, крови, клеток, полных химических веществ, растворенных в воде, понятно, что такая жизнь не может существовать вечно. Жизнь, основанная на плоти и крови, та единственная жизнь, что нам сейчас знакома, может существовать лишь при температуре около 300 градусов по Кельвину. Для своего существования она требует постоянного притока свободной энергии. В холодной расширяющейся вселенной доступный запас свободной энергии в любом регионе конечен и жизнь, поддерживающая постоянную температуру, рано или поздно непременно израсходует всю доступную энергию. Секрет выживания в том, чтобы охлаждаться вместе с охлаждением вселенной. Если мы сможем выжить, понижая свою температуру, то сможем и использовать доступную нам энергию все более и более плодотворно. При разумном ее использовании конечный запас свободной энергии позволяет существовать вечно. Но для этого требуется, чтобы жизнь и сознание перенесли себя из плоти и крови на какой‑то иной носитель.

Одна из моих любимых книг — «Цыплята великой курицы и состояние трансчеловечности» Эда Реджиса [11]. Это сборник рассказов о странных людях и странных идеях. Состояние трансчеловечности — идея, предложенная Гансом Моравеком, известным математиком и специалистом по компьютерам. Состояние трансчеловечности — это способ жизни, при котором наша память и ментальные процессы списываются с нашего мозга и загружаются в компьютер. Компьютерная система становится заменой аксонов и синапсов мозга. Затем компьютер можно использовать как «запасной мозг» на случай, если наш мозг погибнет в автокатастрофе или будет поражен болезнью Альцгеймера. После смерти старого мозга вы можете перезагрузить себя в новый мозг или же расстаться с телом навсегда и жить–поживать трансчеловеческой жизнью в компьютере. Транслюдям не нужно заботиться о поддержании тепла. Они могут менять температуру своего «тела» в соответствии с окружающей средой. Если компьютер изготовлен из кремния, трансчеловеческая жизнь — это кремниевая жизнь. Кремниевая жизнь вполне пригодна для выживания в расширяющейся вселенной, хотя нам и не дано знать, положат ли ей начало существа из плоти и крови, подобные нам.

Другая возможная форма жизни — Черное Облако, описанное Фредом Хойлом в его знаменитом научно–фантастическом романе [5]. Черное Облако обитает в вакууме и состоит не из клеток, а из пылевых частиц. Свободную энергию оно получает из гравитации или света звезд, а химические питательные вещества — из межзвездной пыли. Вместо нервной системы или системы проводов оно использует длинноволновые электромагнитные сигналы, передающие информацию и координирующие его действия. Как и кремниевая жизнь, в отличие от жизни, основанной на воде, Черное Облако способно адаптироваться к сколь угодно низким температурам. Вместе со снижением температуры падает его потребность в свободной энергии.

Как кремниевая, так и пылевая жизнь требуют стабильности протонов. Если протоны нестабильны, ни силикон, ни пыль не смогут существовать вечно. Если протоны нестабильны, не может существовать жесткая структура, подобная кремниевому компьютеру. Но структура, напоминающая Черное Облако, существовать может — нужно лишь заменить в ней частицы пыли на свободные электроны и позитроны. Жизненные процессы могут воплощаться не только, как вообразил себе Хойл, в организованном движении пылевых частиц, но и в организованном движении электронов и позитронов.

Кремниевая жизнь и жизнь на основе пыли — выдумки фантастов. Я не утверждаю, что такая жизнь действительно существует или хотя бы может существовать. Я использую эти примеры лишь в качестве иллюстраций к абстрактному спору. Примеры взяты из научной фантастики, но сам спор и применяемые в нем аргументы строго научны. Я предлагаю примеры, чтобы читатели лучше поняли, о чем речь. Без примеров трудно объяснить абстрактные концепции. Но реальны примеры или нет, на валидность концепций это не влияет. Концепции — это цифровая жизнь и аналоговая жизнь. Трансчеловеческое существование в кремниевом компьютере — пример цифровой жизни. Черное облако, обитающее в межзвездном пространстве, — пример аналоговой жизни. Эти концепции основаны на широком определении жизни, которое принимаю и я, и Краусс со Старкманом. Жизнь определяется как материальная система, способная получать, хранить, обрабатывать информацию и использовать ее при организации своей деятельности. В этом широком смысле суть жизни — информация, но информация — не синоним жизни. Чтобы быть живой, система должна не только хранить информацию, но и обрабатывать и использовать ее. Именно активный поток информации, а не пассивное ее хранение составляет жизнь.

Всем нам известно, что существует два типа обработки информации — аналоговый и цифровой. Старинная виниловая пластинка сохраняет и передает музыку в аналоговой форме, CD — в цифровой. Логарифмическая линейка производит умножение и деление в аналоговой форме, электронный калькулятор или компьютер — в цифровой. Таким образом, аналоговая жизнь — это жизнь, обрабатывающая информацию в аналоговой форме, а цифровая жизнь — жизнь, обрабатывающая информацию в цифровой форме. Чтобы представить себе цифровую жизнь, вообразите трансчеловеческое существование в компьютере. Чтобы представить себе аналоговую жизнь, вообразите Черное Облако

Следующий вопрос: а мы, люди — аналоговые или цифровые существа? Ответа на этот вопрос мы пока не знаем. Информация содержится в человеческом организме прежде всего в двух регионах — в генах и в мозгу. Информация, содержащаяся в генах, определенно цифровая, закодированная в четырехбуквенном алфавите ДНК. Информация в мозгу все еще остается великой загадкой. Никто не знает, как работает человеческая память. По–видимому, воспоминания записываются в виде вариаций напряжения в синапсах, соединяющих друг с другом миллиарды нейронов в мозгу, но мы не знаем, как варьируется напряжение синапсов. Вполне может оказаться, что обработка информации в нашем мозгу происходит отчасти цифровым, отчасти аналоговым способом. Если мы — частично аналоговые существа, то загрузка человеческого сознания в цифровой компьютер может привести к потере наиболее тонких наших чувств и качеств. Стоит ли удивляться, что меня не тянет пробовать на себе?

Но есть и третья возможность: может быть, обработка информации в нашем мозгу происходит с помощью квантовых процессов и наш мозг — квантовый компьютер. Мы знаем, что квантовые компьютеры в принципе возможны и что в принципе они должны быть мощнее цифровых компьютеров. Но мы не умеем создавать квантовые компьютеры, и ничто не указывает на то, что квантовый компьютер находится у нас в мозгу. Поскольку о квантовых компьютерах мы знаем крайне мало, ни я, ни Краусс и Старкман не учитываем эту возможность в наших рассуждениях. Мы обсуждаем возможности жизни, организованной по цифровому или аналоговому принципу — двум типам обработки информации, которые нам более или менее понятны.

Теперь, прежде чем посвятить вас в детали нашего с Крауссом и Старкманом спора, позвольте мне изложить заключение. Заключение состоит в том, что они правы: жизнь не может существовать вечно, если это цифровая жизнь, но и я прав: жизнь может существовать вечно, если это жизнь аналоговая. Это неожиданное заключение. В развитии наших технологий в последние пятьдесят лет аналоговые устройства, такие, как проигрыватель грампластинок или логарифмическая линейка, кажутся примитивными и хрупкими, а цифровые — куда более удобными и надежными. В современной высокоинформационной экономике постоянно побеждают цифры. Поэтому неожиданно обнаружить, что при самых общих условиях аналоговая жизнь имеет больше шансов на выживание, чем цифровая. Точнее говоря, законы физики и информационной теории запрещают выживание цифровой жизни, но разрешают выживание аналоговой. Возможно, это означает, что, когда для нас придет время адаптироваться к холодной вселенной и оставить экстравагантные плотские привычки, мы не станем загружать свой разум в кремниевые чипы компьютерного центра, а перенесем его в черные облака, парящие в пространстве. Если бы мне дали выбирать, я бы, конечно, выбрал черное облако.

Превосходство аналоговой жизни не столь удивительно для тех, кто знаком с математической теорией вычислимых чисел и вычислимых функций. Двадцать лет назад Мэриан Пур–Эл и Ян Ричарде, двое математиков из Миннесотского университета, доказали теорему, математически точно утверждающую, что аналоговые компьютеры мощнее цифровых [10]. Они привели примеры чисел, невычислимых цифровыми компьютерами, но вычислимых аналоговыми компьютерами того же типа. Основное различие между цифровым и аналоговым компьютером в том, что аналоговый компьютер работает напрямую с непрерывными переменными, а цифровой компьютер — только с дискретными переменными. Наши современные цифровые компьютеры работают только с нулями и единицами. Их аналоговый компьютер — это классическое поле, простертое сквозь пространство и время и подчиняющееся линейному волновому уравнению. Классическое электромагнитное поле, подчиняющееся уравнениям Максвелла, вполне подходит. Пур–Эл и Ричардс показывают, что поле может быть сфокусировано в той или иной точке таким образом, что его напряженность в этой точке невычислима с помощью цифрового компьютера, но может быть измерена простым аналоговым устройством. Разумеется, их воображаемая ситуация не имеет ничего общего с биологической информацией. Теорема Пур — Эла — Ричардса не доказывает, что аналоговая жизнь имеет больше шансов выжить в холодной вселенной. Она всего лишь помогает не удивляться этому заключению.

 

9.3. Космологическое отступление

Прежде чем обсудить детали обработки информации, я должен сказать кое‑что о космологии. Современные космологи дают нам широкий выбор космологических моделей, возможно, описывающих вселенную, в которой мы живем. Мои молодые коллеги в Принстоне напряженно работают, сопоставляя эти модели с данными измерений анизотропии космической фоновой радиации, с исследованиями гравитационных линз, со статистической распространенностью групп галактик, со статистикой таких катастрофических событий, как взрывы сверхновых и излучения гамма–лучей. Не буду перечислять все возможности. Упомяну лишь четыре простые модели вселенной, которые мы использовали в своей дискуссии. Эти четыре модели влекут за собой совершенно разные последствия для будущего жизни.

Удобнее всего будет обозначить эти модели так: закрытая, замедляющаяся, открытая, ускоряющаяся. В какой из них живем мы — зависит от количества и природы невидимой темной материи, пронизывающей всю вселенную и весящей по крайней мере в десять раз больше, чем вся видимая материя. Если это невидимое вещество имеет высокую плотность, то мы находимся в закрытой вселенной конечного объема и конечной продолжительности жизни. По истечении определенного срока вселенная, начавшая жизнь с Большого взрыва, закончит «большим схлопыванием». Это — самый худший вариант нашего будущего. Перед большим схлопыванием температура повысится настолько, что уничтожит любые формы жизни. Образ закрытой вселенной одно время был популярен среди астрономов; но, по счастью, современные измерения, кажется, его не подтверждают. Плотность темной материи слишком мала, чтобы обратить вспять наблюдаемое нами расширение вселенной.

Замедляющаяся вселенная — это вселенная, в которой темное вещество имеет ровно такую плотность, чтобы замедлить расширение вселенной, но не обратить его вспять. В замедляющейся вселенной скорость отдаленных галактик устойчиво стремится к нулю. Они продолжают двигаться прочь от «центра», но с течением времени двигаются все медленнее и медленнее. Замедляющаяся вселенная несколько лет назад приобрела популярность среди теоретиков, но современные данные свидетельствуют против нее. Эту модель принял Фраучи в своем рассуждении о будущем жизни [4]. Она дает наилучшую ситуацию для долгосрочного выживания. Поскольку относительная скорость любых двух галактик в конечном счете стремится к нулю, в конце концов мы сможем обмениваться не только информацией, но и материальными ресурсами с самыми отдаленными галактиками — нужно только подождать. Мы сможем не только общаться со своими соседями, но и протягивать к ним руки и касаться их. В этом случае с неограниченными материальными ресурсами и неограниченным резервом доступной гравитационной свободной энергии выжить сможет не только аналоговая, но и цифровая жизнь. К сожалению, современные данные показывают, что такая удача маловероятна. По–видимому, темного вещества либо недостаточно, либо оно не обладает качествами, необходимыми для того, чтобы вызвать замедление галактик.

Открытая вселенная — это модель, на которой я построил свой анализ проблемы выживания в 1979 году. [3] Она предполагает, что вселенная линейно расширяется без ограничений во времени. Относительная скорость любой пары галактик остается постоянной. Это означает, что мы сможем поддерживать связь с отдаленными галактиками, но не сможем обмениваться с ними материей или энергией. Любая форма жизни сможет выжить, используя конечные ресурсы материи и свободной энергии, находящиеся в непосредственной близости от нее. До недавнего времени астрономы в целом считали модель открытой вселенной соответствующей действительности. Она требует малой плотности темного вещества, что соответствует нашим наблюдениям.

Четвертая альтернатива — ускоряющаяся вселенная — возникла как серьезная возможность неожиданно два года назад в результате новых наблюдений за микроволновым фоновым излучением и за отдаленными сверхновыми. Ускоряющаяся модель предполагает, что вселенная расширяется не линейно, а экспоненциально. За расширение «отвечает» экзотическая форма темного вещества, не притягивающая, а отталкивающая все другие виды материи. Каждая из отдаленных галактик удаляется от нас со все увеличивающейся скоростью, пока в какое‑то конечное время не исчезнет с нашего горизонта и не станет невидимой. Эта ситуация для жизни почти так же неблагоприятна, как закрытая вселенная. В конечном счете каждое живое сообщество оказывается изолированным в ограниченном объеме пространства, без возможности коммуникации с остальной вселенной. И Краусс, и Старкман, и я согласны в том, что при таких условиях жизнь не сможет существовать вечно.

Благодаря данным, полученным из измерений микроволнового фонового излучения и из наблюдений за сверхновыми, почти все профессиональные астрономы сейчас твердо убеждены в том, что вселенная ускоряется. Под этим они имеют в виду, что в настоящую эпоху космической эволюции, при возрасте вселенной около десяти миллиардов лет, отдаленные галактики удаляются от нас со все возрастающей скоростью. Но для расширения вселенной в далеком будущем все еще остаются две возможности. Либо ускорение управляется космологической константой Эйнштейна, что означает, что ускорение будет продолжаться вечно и простая модель ускоряющейся вселенной для отдаленного будущего верна. Но возможно, что ускорением управляет нечто, называемое «квинтэссенцией», — гипотетическая форма энергии, вызывающая ускорение, но не остающаяся неизменной в ходе эволюции вселенной. Если ускорением управляет квинтэссенция, то оно может продолжаться, постепенно уменьшаясь, еще несколько десятков миллиардов лет, а затем угаснуть. Тогда вселенная в отдаленном будущем будет напоминать простую модель открытой вселенной, галактики в которой движутся с постоянной скоростью. Хотя сейчас вселенная ускоряется, вполне возможно, что в будущем верной окажется модель открытой вселенной.

Не буду спорить об ускоряющейся модели вселенной. Астрономам часто случается пламенно верить в ту или иную космологическую модель, а затем менять свое мнение. Пятьдесят лет назад, когда я был студентом, все верили в закрытую модель. Затем, двадцать лет назад, основываясь на довольно скудных данных, вдруг уверовали в замедляющуюся. Затем, десять лет назад, на основе столь же скудных данных приняли открытую. И вот уже два года как все верят в ускоряющуюся модель. Астрономы склонны следовать последней моде. Но, хотя эта последняя мода и подтверждается довольно убедительными свидетельствами, я оставляю за собой право на скептицизм.

 

9.4. Аргументы в пользу выживания

Теперь вернусь к аргументам моей статьи, вышедшей в 1979 году в Reviews of Modern Physics, где я постарался показать, что жизнь способна выжить, используя конечное количество материала и свободной энергии. Мое рассуждение очень просто и зависит только от термодинамических отношений между свободной энергией и информацией. Это отношение составляет

dF = kTdI, (1)

где Т — температура, к — постоянная Больцмана, dI — объем информации, обрабатываемой в ходе жизни, a dF — объем потребляемой свободной энергии. Мы измеряем dI в единицах энтропии, так что объем обрабатываемой информации равен объему энтропии, создаваемой живой системой. Эта живая система может представлять собой одно живое существо или целую экологию. Скорость, с которой живая система обрабатывает информацию, также будет функцией от температуры:

dI/dt = Q(T), (2)

где Q обозначает качество жизни. Таким образом, общий объем свободной энергии, потребленной системой за всю ее историю, составляет

F = ∫dF = ∫kT Q(T) dt, (3)

в то время как общий объем обработанной информации —

I = ∫ dI = ∫ Q(T) dt. (4)

Если жизнь обладает сознанием, она будет субъективно переживать течение времени как более быстрое или медленное в зависимости от фактора качества Q. Субъективное время, переживаемое сознанием, измеряется не столько физическим временем t, сколько объемом обработанной информации I. Для того чтобы жизнь существовала вечно при конечных резервах свободной энергии, необходимо, чтобы интеграл (3) сходился, а интеграл (4) расходился, когда физическое время стремится к бесконечности. Это может стать возможным, если жизнь способна достаточно быстро снижать свою температуру Т, в то же время сохраняя приемлемый фактор качества Q.

Существуют два физических ограничения на возможную скорость охлаждения живой системы. Во–первых, Т не может быть меньше температуры вселенной во время t. В открытой вселенной температура снижается обратно пропорционально времени, так что Т не может снижаться быстрее, чем t-1. Этому ограничению легко удовлетворить; сложнее со вторым. Снижать температуру можно только путем излучения энергии в пространство, а скорость излучения энергии ограничена законом Стефана — Больцманна, говорящим, что эта скорость пропорциональна четвертой степени температуры. По мере падения температуры еще быстрее падает эффективность излучения. Это означает, что температура не может снижаться быстрее, чем обратный кубический корень от времени. Если мы предполагаем, что охлаждение так эффективно, как это только возможно, то Т пропорционально t-1/3. Если мы предполагаем, что качество жизни Q падает вместе с температурой как Тn, интеграл F будет сходиться, а интеграл I — расходиться, если

Q(T) = Т n , 2< n ≤ 3. (5)

Таким образом, жизнь может существовать вечно при конечных запасах свободной энергии, но только резко снижая качество жизни в соответствии со снижением температуры.

Насколько допустимо снижение качества жизни? Этот вопрос вызывает вечные споры. Многие из нас скажут: большое снижение качества — слишком высокая цена за выживание. Но, по счастью, у нас есть выход из этой дилеммы. Этот выход — спячка. Любая форма жизни может, подобно белкам и медведям, адаптироваться к снижению температуры, чередуя периоды активности с периодами сна. Например, сообщество может решить наслаждаться активными периодами постоянной продолжительности с постоянным Q, чередуя их с неактивными периодами, продолжительность которых со временем возрастает. Во время неактивных периодов продолжается излучение энергии и медленное падение температуры; но жизненная форма бодрствует лишь в периоды активности — и не испытывает в это время никакого ухудшения качества жизни. Во время активных периодов сообщество живет «не по средствам», аккумулируя энтропию с недопустимой скоростью. Если бы рост температуры, вызванный его активностью, не останавливался, то оно бы задохнулось; но оно бежит от смерти в спячку, хорошенько охлаждается, а затем начинает новый период активности. Если j–й активный период начинается во время tj, то общее потребление свободной энергии, заданное интегралом (3), пропорционально сумме ряда

∑ (tj) -1/3 . (6)

Этот ряд сходится, и, если периоды спячки достаточно велики, становится возможным наслаждение бесконечным числом активных периодов. Например, ряд сходится, если tj пропорционально j4, что означает, что доля времени, в течение которого сообщество бодрствует, со временем уменьшается как t-1/4. В этом случае субъективное время, время, переживаемое сознанием, возрастает как корень четвертой степени от физического времени. Легко сделать грубую оценку количества свободной энергии, требуемой для того, чтобы поддерживать жизнь сообщества заданного размера вечно. Сумма последовательности (6) равна своему первому члену, умноженному на небольшой цифровой фактор. Первый член равен свободной энергии, потребленной сообществом до первого периода спячки. Таким образом, свободная энергия, требуемая для вечной жизни, приблизительно равна современному уровню потребления, умноженному на время до первой спячки. Например, наше сообщество потребляет энергию со скоростью примерно 1014 ватт, а первый период спячки может наступить для нас, когда погаснет солнце, приблизительно через пять миллиардов лет. Таким образом, свободная энергия, необходимая для нашего вечного выживания, приблизительно равна 1024 годо–ватт — это объем энергии, излучаемой солнцем за трое суток. Если мы научимся сохранять на долгий срок хотя бы малую часть солнечной энергии, это поможет нам справиться и с гибелью солнца, и с другими возможными энергетическими кризисами.

Подобное же вычисление показывает, что в открытой вселенной две галактики могут обмениваться между собой бесконечным объемом информации, используя конечный запас свободной энергии. Расстояние между двумя галактиками со временем линейно возрастает, и сила радиосигналов, отправляемых из одной галактики в другую, соответственно, постоянно падает. Однако эффективность коммуникации зависит не от абсолютной силы сигнала, а от соотношения сигнала и шума. Ослабление сигналов компенсируют два фактора: во–первых, уменьшение шума по мере остывания вселенной, во–вторых, сужение ширины полосы сигнала по мере сдвига передачи на все более низкие частоты. Благодаря этим компенсирующим факторам конечное количество передаваемой энергии может нести бесконечный объем информации. С течением времени волна сигнала становится все длиннее, а передающие и принимающие антенны должны становиться все больше. Антенны не могут быть едиными структурами, но могут представлять собой цепи небольших резонаторов, расположенные в пространстве. С помощью таких цепей сообщество, прикованное к своему региону, сможет по–прежнему получать извне новые знания и делиться собственными знаниями с сообществами, расположенными в других местах, постоянно расширяя область своего опыта и влияния. Холодная вселенная — благоприятное место для роста межгалактических сетей. Не стану изводить читателя подробными вычислениями, приведшими меня к такому выводу.

 

9.5. Контраргументы

Я кратко описал свои аргументы в пользу выживания. Теперь опишу контраргументы, выдвинутые Крауссом и Старкманом. Основных контраргументов два. Я назову их: аргумент квантования энергии и аргумент будильника.

Аргумент квантования энергии гласит, что всякая материальная система, живая или мертвая, должна подчиняться законам квантовой механики. Если система конечна, у нее имеется конечное множество квантовых состояний. Конечное подмножество этих состояний будут образовывать основные состояния с равной энергией, а все остальные состояния будут отделены от основных конечным энергетическим разрывом G. Если система живет вечно, ее температура в конечном счете опустится настолько, что kТ станет намного меньше G, и состояния выше этого разрыва окажутся недостижимы. Начиная с этого момента, система не сможет больше ни излучать, ни поглощать энергию. Она может хранить определенный объем информации в этих навсегда «замороженных» основных состояниях, но не сможет ни обрабатывать ее, ни снижать свою энтропию излучением. Согласно нашему определению, это будет смерть.

Аргумент будильника связан с механизмом, позволяющим системе восстанавливать активность после периода спячки. Очевидно, это должны быть своего рода часы, отсчитывающие время спячки и подающие сигнал к пробуждению, когда настает момент восстановления активности. Этот будильник должен удовлетворять достаточно жестким условиям. Он не должен поглощать значительное количество свободной энергии во время спячки. Он должен перезагружаться в конце каждого активного периода. Сигнал к пробуждению и перезагрузка должны производиться бесконечное число раз. А энергетическая стоимость пробуждения и перезагрузки должна уменьшаться достаточно быстро, чтобы общая стоимость бесконечного множества операций оставалась конечной.

Аргумент квантования энергии применим и к будильнику и показывает, что часы не смогут работать, являясь частью конечной системы. Эти часы должны быть независимым механизмом, удаленным от системы, которую они контролируют, на расстояние, увеличивающееся со временем. Например, думая о будильнике, я вначале представлял себе две небольшие массы, вращающиеся вокруг одной крупной. Эти две массы неравны; большая из них находится дальше от крупной массы, чем меньшая. Чтобы «завести» часы, нужно запустить две небольшие массы вращаться вокруг крупной массы по круговым орбитам в одной плоскости. Вращение создает гравитационную радиацию, заставляющую орбиты медленно сокращаться. Орбита большей массы сокращается быстрее. Через некоторое долгое, но предсказуемое время радиусы орбит оказываются равны и две массы сталкиваются. Столкновение подает сигнал к пробуждению. В конце активного периода часы «перезагружаются» путем установки новых расстояний между тремя массами. Поскольку время, требуемое для того, чтобы гравитационная радиация сжала орбиту, пропорционально четвертой степени радиуса, регулируя расстояния, легко сделать временные сроки достаточно долгими. А если расстояния возрастают достаточно быстро, то общая гравитационная энергия, необходимая для «завода» часов бесконечное количество раз, будет конечной.

Краусс и Старкман высказали несколько критических замечаний к этому предложению. Во–первых, писали они, столкновение двух небольших масс будет высвобождать конечное количество энергии. Во–вторых, для срабатывания сигнала к пробуждению после столкновения также потребуется конечное количество энергии. В–третьих, конечное количество энергии потребуется и для разделения двух небольших масс во время следующего «завода» часов. Все эти объемы энергии остаются приблизительно постоянными и не стремятся к нулю с каждой следующей перезагрузкой. Следовательно, для возможности работать вечно часам требуется бесконечный объем энергии. Будильник не помогает системе экономнее расходовать энергию — от него все становится только хуже.

Краусс и Старкман полагали, что своими двумя аргументами — аргументом квантования энергии и аргументом будильника — нанесли моей стратегии выживания смертельный удар. Но я твердо стою на ногах — и готов дать сдачи. Аргумент квантования энергии валиден лишь для системы, сохраняющей информацию на материальных носителях фиксированного размера, в устройствах определенного объема и так далее. В особенности верен он для системы, сохраняющей информацию на цифровых носителях, с использованием дискретных состояний. В цифровой системе разница между дискретными состояниями остается фиксированной при падении температуры до нуля, и, когда kT становится намного меньше энергетических различий, система перестает работать. Однако этот аргумент не подходит к системе, работающей не с цифровыми, а с аналоговыми устройствами. Например, представим себе живую систему типа Черного Облака Хойла, состоящую из пылевых частиц, взаимодействующих между собой с помощью электрических и магнитных сил. После остывания вселенной каждая пылевая частица придет в свое основное состояние и температура внутри каждой частицы снизится до нуля. Однако эффективной температурой системы является кинетическая температура случайных движений частиц. Информация, обрабатываемая системой, заключена в неслучайных движениях частиц, а энтропия системы — в случайных движениях. По мере обработки информации энтропия возрастает. Однако в аналоговой системе такого типа основного состояния не существует, как не существует и энергетического разрыва.

Чтобы опровергнуть аргумент квантования энергии, рассмотрим объем фазового пространства, доступного частицам облака. Поскольку электрическая и гравитационная энергии изменяются обратно пропорционально расстоянию, со снижением температуры облако должно расширяться. Если облако расширяется, сохраняя ту же форму, и линейное расстояние равно L, температура изменяется как L-1, а скорость и моменты частиц — как L-1/2. Фазовое пространство, доступное каждой частице, образуется из объема физического пространства и объема пространства моментов. Объем физического пространства изменяется как L3, объем пространства моментов — как L-3/2, так что фазовое пространство каждой частицы изменяется как L3/2. Это означает, что количество квантовых состояний, доступных каждой частице, изменяется как L3/2. По мере расширения облака количество квантовых состояний растет.

Превосходство аналоговых информационных процессоров перед цифровыми ясно видно, если мы оценим количество квантовых состояний аналоговой системы. Общая информационная вместимость равна логарифму числа состояний, доступных системе в целом. Если количество независимых компонентов или пылевых частиц — N, то информационная вместимость равна

С = (3/2) N log L. (7)

Эта вместимость С равна энтропии системы, если движения абсолютно случайны, и равна информации, несомой системой, если движения абсолютно неслучайны. В реальности движения системы отчасти случайны, отчасти неслучайны, и С равна сумме энтропии и информации. Для цифровой системы информационная вместимость равна константе, умноженной на N, так что (7) выполняется без логарифмического фактора. Превосходство аналоговой системы связано с log L, позволяющим системе с фиксированным числом элементов беспредельно расширять свою память, увеличивая линейный размер. Таким образом, аргумент квантования энергии к аналоговой системе не подходит, поскольку число ее квантовых состояний не ограничено. В конечном счете квантовая механика станет неприменима к системе и ее поведение сделается вполне классическим. Количество квантовых состояний столь возрастет, что классическая механика станет полностью применимой. Когда аналоговая система работает согласно классической механике, аргумент квантования энергии не имеет смысла.

Таким же образом я опровергаю и аргумент будильника. Я представляю себе будильник так же, как раньше, как три массы, при вращении излучающие гравитационную радиацию, но теперь каждая масса представляет собой не твердое тело, а маленькое черное облако. В период спячки, когда часы работают, три черных облака спят, как и вся остальная система, излучая вовне свою внутреннюю энтропию и не обрабатывая информацию. Когда две небольшие массы сходятся, они не сталкиваются физически, а проникают друг в друга. Взаимопроникновение заставляет их проснуться и передать сигнал к пробуждению, но не разрушает их. Поскольку относительные скорости частиц в каждой массе со временем уменьшаются, энергия, задействованная во взаимопроникновении, подаче сигнала и перезагрузке часов, также уменьшается со временем. Поскольку механизм часов расширяется с той же скоростью, что и остальная часть системы, энергия, требуемая для действия часов бесконечное количество раз, остается конечной. Итак, я заключаю, что в открытой вселенной мы можем создать аналоговые системы, не подпадающие под действие ни аргумента квантования энергии, ни аргумента будильника.

 

9.6. Заключение

В заключение кратко коснусь ситуации, с которой столкнется жизнь в ускоряющейся вселенной. В этом случае — здесь я согласен с Крауссом и Старкманом — вечное выживание невозможно. Они указали на две крайне неприятные черты расширяющейся вселенной. Во–первых, существует конечное расстояние D, на котором отталкивающая сила, обуславливающая ускорение, превосходит гравитационное притяжение галактики или группы галактик. Расстояние D — это точка невозврата. Все дальше этого расстояния уйдет за горизонт и исчезнет. Эта точка невозврата не позволяет применять мою стратегию, основанную на бесконечном расширении размера живой системы. Всякая вечная система будет ограничена расстоянием D и, следовательно, подпадет под действие аргумента квантования энергии. Вторая неприятная черта расширяющейся вселенной — то, что ее температура в отдаленном будущем не падает до нуля, но стремится к конечному пределу. Космическое фоновое излучение заставляет температуру застыть в фиксированном значении Tb. Для любой живой системы становится невозможно охладить себя до температуры, меньшей Tb. Это означает, что свободная энергия F, требуемая для обработки информации I согласно (3) и (4), составляет по меньшей мере (kTbI). Если резерв свободной энергии F конечен, информация I также конечна. Ситуация ужасная, но в расширяющейся вселенной неизбежная.

Закончу кратким подведением итогов. Я рассмотрел четыре модели вселенной: закрытую, замедляющуюся, открытую и ускоряющуюся. В закрытой и ускоряющейся вселенной, как согласны мы все, выживание невозможно. В замедляющейся вселенной, как я полагаю, выживание возможно; Краусс и Старкман не высказывают по этому поводу своего мнения. В открытой вселенной, как я полагаю, возможно выживание для аналоговой жизни, но невозможно для цифровой. Иными словами, выживание возможно в области классической механики, но невозможно в области квантовой механики. По счастью, по мере расширения и остывания вселенной в ней начинает господствовать классическая механика. Однако необходимо отметить, что Краусс и Старкман еще не согласились с моими аргументами относительно возможности аналоговой жизни. Я жду от них новых возражений — и употреблю все силы, чтобы найти на них достойный ответ.

 

Литература

1. Bahcall, N. A., Ostriker, L. P., Perlmutter, S., and Steinhardt, P. J., "The Cosmic Triangle: Revealing the State of the Universe", Science, 284, 1481–88 (1999).

2. Drell, P. S., Loredo, T. J., and Wasserman, I., Type la Supernovae, Evolution, and the Cosmological Constant, Cornell Preprint CLNS 99/1615 (1999).

3. Dyson, F. J., "Time without End: Physics and Biology in an Open Universe", Rev. Mod. Phys., 51, 447–60 (1979).

4. Frautschi, S., "Entropy in an Expanding Universe", Science, 217, 593–99 (1982).

5. Hoyle, F., The Black Cloud (Harper and Brothers, New York, 1957).

6. Islam, J. N., "Possible Ultimate Fate of the Universe", Q. J. Roy. Astron. Soc, 18, 3–8 (1977).

7. Islam, J. N, The Ultimate Fate of the Universe (Cambridge University Press, Cambridge, 1983).

8. Krauss, L. M., and Starkman, G. D., Life, the Universe, and Nothing: Life and Death in an Ever‑Expanding Universe, Case Western Reserve University Preprint CWRU‑Pi-99 (1999).

9. Krauss, L. M., and Starkman, C. D., "The Fate of Life the Universe", Sci. Amer., 281, 58–65 (1999).

10 Pour‑El, M. B., and Richards, I., "The Wave‑Equation with Computable Initial Data Such That Its Unique Solution Is Not Computable", Adv. In Math. 39, 215–39 (1981).

11. Regis, E., Great Mambo Chicken and the Transhuman Condition: Science Slightly Over the Edge (Addison‑Wesley, Reading, Mass., 1990).

 

Саймон Конвей Моррис

 

10.1. Введение

Казалось бы, наука, особенно в таких своих проявлениях, как космология и эволюционная биология, имеет крайне мало (а может быть, и совсем ничего) общего с эсхатологией — представлением о вселенной, имеющей не только начало, но и цель, и конец. Если есть область, в которой наука и богословие расходятся невозвратно и непоправимо, она здесь. Эту точку зрения подкрепляет как огромность вселенной, так и понимание того, что эволюционные процессы не просто слепы по отношению к будущему, но и зависят от массы случайностей, в принципе допускающих мириады вариантов развития истории Земли. Есть, однако, и иные мнения, более способствующие примирению науки и религии. Как часто указывают, абсолютный размер чего бы то ни было едва ли имеет какое‑то отношение к возникновению разумного вида, способного к трансценденции, а однажды, возможно, и к преображению. И в самом ли деле возникновение этого вида было эволюционной случайностью? Глубинная структура вселенной указывает на неизбежность появления в ней жизни; а размышление над условиями эволюции, особенно над феноменом конвергенции, заставляет предположить, что ее результаты весьма далеки от случайности. В таком контексте разговор об эсхатологии становится куда более осмысленным.

Принято считать, что в результате двух революций — копер–никовской и дарвинистской — человек оказался свержен с трона: из положения коронованного самой природой (или Богом) властелина мира он очутился в кошмарном состоянии острой и ничем не прикрытой незначительности. Обе революции выросли из научного любопытства и, независимо от верований католика Коперника и пантеиста Дарвина, привели к своего рода второму падению, изгнанию из мира, в котором при всех его локальных ужасах все‑таки царили безопасность и порядок.

Причины этого падения едва ли нуждаются в подробном объяснении. Признание гелиоцентрической системы Коперника стало, по сути, лишь первым шагом. За ним последовали великие исследования Гершеля, обнаружение красного галактического смещения, возможно, указывающего на вечное расширение вселенной, открытие микроволнового фонового излучения — и все это, в свою очередь, снижало нашу самооценку. Если говорить на языке цифр, будь то количество галактик или размер видимой вселенной, даже слово «незначительные» звучит для нас незаслуженным комплиментом: мы попросту невидимы. Неудивительно, что мы впадаем в то, что Ранер [32] назвал «экзистенциальным головокружением»; мы в мире — меньше песчинки. То же самое, хотя и с другой точки зрения, верно и в биологии. После того как путем какого‑то неясного до сих пор процесса из первичного бульона возникла жизнь, целые эоны микробиологической эволюции потребовались для того, чтобы из белкового месива выполз первый червяк. И затем еще протекли целые геологические эпохи, прежде чем примерно в середине истории Солнечной системы возник вид со столь развитыми интеллектуальными способностями, что он смог разглядеть в небесах богов, а чуть позже — обратить к ним телескопы. И дело не только в этом: если мы вспомним, что на земле обитали миллиарды видов живых существ, из которых почти все уже вымерли, становится ясно, что появление человека — чистая случай–ность, результат слепого процесса, который не ведает будущего и о нем не заботится. Наука, в особенности космология и теория эволюции, открывает нам наше истинное место: у нас нет ни привилегий, ни особого статуса, наше существование лишено направления и смысла. Что мы, собственно, делаем на земле? Да так… погулять вышли.

Бывший колосс, сброшенный с пьедестала, не только удивительным образом съежился, но и хуже того — теперь он лежит, наполовину утонув в зловонном болоте. Прежние наши верования и убеждения облетели под бесстрастным взглядом звезд; плодородная Земля превратилась в какую‑то уродливую пародию на заводское производство, все богатство биосферы мутировало в армию неуклюжих роботов, единственная задача которых — передавать из поколения в поколение свои генетические коды. По иронии судьбы с каждым ярким открытием в космологии и эволюционной биологии наша вселенная становится все тусклее. В этой натуралистической парадигме нет смысла говорить о телосе — цели существования вселенной, ее кульминации, неизбежно включающей в себя идею богоявления. Сама эта мысль — в лучшем случае наивный атавизм, заблуждение бессильных и разочарованных маргиналов или желание укрыться в своей раковине от Паскалева страха перед «вечным молчанием бесконечных пространств».

Идеи конца времен, Страшного суда и возможной гибели, когда‑то распространенные повсеместно, теперь представляют собой лишь материал для антропологов: для «человека современного» эсхатология превратилась во вполне оправданный страх перед ядерной войной, или экологической катастрофой, или же, если этих двух удастся избежать, смерти от столкновения с метеоритом. Эсхатология как религиозная концепция, неразрывная с идеей тварной вселенной, лежит, как брошенная игрушка, в метафизической детской. В сравнении с неизмеримыми космическими расстояниями и полнотой биосферы она кажется просто смехотворной. К этому внешнему миру едва ли имеет смысл даже для сравнения прикладывать меры и весы, знакомые нам в повседневной жизни. Кто не помнит попыток уложить историю земли в двадцать четыре часа или сравнения солнца с апельсином? Но неужели мы в самом деле лучше поймем архейскую эру (3,8 — 2,5 миллиарда лет назад), если скажем, что она началась через четыре часа после полуночи, или возникновение человечества — сказав, что люди появились за несколько секунд до окончания дня (пусть в этом высказывании и просвечивает бессознательный идеологический подтекст)? И что толку, если мы узнаем, что солнце, уменьшенное до размеров апельсина, все равно находится на расстоянии в несколько миллионов километров от других таких же метафорических фруктов? Возможно, сравнения с часами и с апельсином призваны приблизить нас к космическим реалиям, но на деле они лишь укрепляют в нас чувство собственной незначительности.

 

10.2. Творение и эволюция

Возможно, однако, что восстановление эсхатологического контекста — не столь наивное занятие, как кажется; по крайней мере, я постараюсь привести аргументы в пользу этой точки зрения. В самом деле, можно проявить решительность и предположить, что без эсхатологического измерения вселенная неполна (чтобы не сказать, неполноценна). Эту идею, очевидно, трудно примирить с основным принципом современного научного мышления — концепцией не–уникальности человека. Эта концепция открыто проявляется в коперниковской астрономии, где Земля — лишь одна из миллиардов схожих планет; но подразумевается она и в биологии, где наше место — на конце одной из крохотных веточек генеалогического древа приматов. Наша планета — одна из многих планет, мы сами — один из многих видов. Приходится признать: мы ведем заурядное существование на маленькой захолустной планетке, в самой обыкновенной солнечной системе, в стандартной галактике, принадлежащей к самой обычной группе… и так далее. Но это лишь одна сторона дела. Не стану приводить здесь свидетельства, указывающие на то, что планеты, похожие на Землю, по различным причинам встречаются гораздо реже, чем принято думать [44]. Подобную редкость можно полностью объяснить естественными процессами. Более того, ее могут использовать как оружие те, кто и сейчас утверждает, что вероятность появления людей была исчезающе мала, если учесть неисчислимое множество факторов, способных направить историю по мириадам альтернативных путей.

Предположим, однако, что нам удастся продемонстрировать следующее: биология и биологическая эволюция обладают некоей внутренней структурой, которая не только совместима со всей полнотой биосферы, но и (здесь мы пускаемся в смелые предположения) построена так, чтобы предопределить возникновение одного (или более) разумного вида, обладающего странной способностью познавать, пусть и несовершенно, своего Творца и исследовать часть Его творения с помощью научного метода. Попытка определить такую структуру многим покажется непосильной задачей. Отчасти это связано с тем, что биология в наше время одевается в различные одежды. Слишком часто она воспринимается (порой с осуждением) как прибежище бесчисленных «собирателей марок», страшащихся статистики, составителей списков или молекулярных биологов, так и не оправившихся от того факта, что биология в конечном счете оказалась разделом химии, да еще и с сильным уклоном в физику. Возможно, в этих ярлыках есть доля истины. В самом деле, в эволюции трудно найти какие‑то господствующие принципы, кроме принципов дарвинизма, да и они хотя и прочно укоренены в неотрицаемых реальностях естественного отбора и адаптации, по–прежнему воспринимаются каким‑то «протеем», которого можно нагрузить любым идеологическим багажом. Но и это не предотвращает новых и новых попыток превратить дарвинизм в светскую религию, хотя все усилия контрабандой протащить в эволюцию ценностную и моральную структуру неизбежно проваливаются [14]. Из одного этого легко понять, почему многие считают, что лучше рассматривать науку и религию как независимые империи, каждую со своей зоной влияния и ответственности. Мне же в этом видится попытка маргинализировать религию и, что еще серьезнее, навсегда задвинуть в дальний угол, если не запретить вовсе, исследование того, что Стенли Яки не раз называл единой вселенной, замкнутой в себе и в принципе познаваемой при помощи одной Истины (см., например, [19]).

В попытках совместить биологическую эволюцию со вселенной, имеющей направление и цель, мне представляются плодотворными несколько путей. Все они, однако, исходят из предположения, что эволюционный процесс при всем своем многообразии, отражающем многообразие творения, обладает внутренними возможностями (если не необходимостями) возникновения сложных форм. Эти сложные формы, как мы уже отмечали выше, способны более полно участвовать в творении, познавая как его, так и, насколько это возможно, его Творца. Христианская ортодоксия, конечно, идет дальше. Она указывает, что единственный для нас способ вступить в контакт с божественным миром — воплощение (см., например, [31]). В противном случае пропасть остается, и натуралистические объяснения дают нам лишь временное и, как мы теперь видим, очень нестойкое приспособление к миру. Иначе говоря, из того, что создание включает в себя не только галактики, но и сознающих себя разумных существ, следуют вполне очевидные выводы не только о том, как нам воспринимать этот мир, но и о том, как нам с ним обращаться. В конце концов, если мы предназначены для существования в этом мире, может быть, то же самое касается и всего остального? Говоря вкратце, вправе ли мы считать весь живой мир своей игрушкой, которой мы можем властвовать по своей прихоти, или чаще — выгоде? Или же то, что мы, как и весь остальной мир, являемся частью творения, но, в отличие от всего остального мира, каким‑то чудесным образом это понимаем, налагает на нас определенные обязанности? [21]

Но как нам установить эти «внутренние возможности, если не неизбежности»? На мой взгляд, ответ на этот вопрос может лежать в любопытном феномене, который я могу назвать лишь «навигацией» — способностью исторических процессов порождать сложные биологические структуры. Мне слишком хорошо известно, что существуют, особенно в области процессов отбора и адаптации, вполне валидные натуралистические объяснения, связанные с миром слепого часовщика. Однако существуют механизмы, объяснения которым, кажется, нельзя найти в этом мире. Как уже отмечалось, существует широко распространенное мнение, что с точки зрения эволюции мы — немногим более, чем блистательная случайность, побочный продукт, каким‑то счастливым случаем обретший способность до некоторой степени понимать процессы, благодаря которым он возник. Однако если мы сумеем показать, что все многообразие эволюционных путей снова и снова сходится в очень ограниченном числе решений, то теистический взгляд на мир получит подкрепление. Нам придется признать, что реальность исторического процесса вплетена в некую «ткань», где отнюдь не «все возможно», скорее верно обратное. Если эволюция действительно имеет цель и назначение, если она представляет собой странный вид творения, не обладающий собственной полнотой, нам вовсе не обязательно считать ее единственной целью создание разумных существ (вспомним замечание Г. К. Честертона о том, как совершенен в своем роде жук [4]). Однако остается факт, что некоторые пути ведут вверх; и, по замечанию Майкла Рьюза [34], наши представления о прогрессе становятся особенно важны, когда мы ищем точки соприкосновения между дарвинистской эволюцией и христианством.

 

10.3. Путешествие через белково–генетическое пространство

В биологии нам случается встречаться с вопросами, не просто затмевающими космологию, но и распространяющимися далеко за пределы земли. В основе этого лежит простое понимание неописуемой обширности биологических возможностей и их комбинаций. Именно об их огромном числе говорил Вальтер Эльзассер, оценивая это число приблизительно в 10100 [11]. Это гораздо больше числа атомов в видимой вселенной, не говоря уж о числе звезд или ничтожной пригоршне галактик. На первый взгляд кажется бессмысленным тратить время на рассмотрение этих возможностей. Возьмем, например, проблему белков. Они, по мнению многих, представляют собой центральную проблему в биологии: они — мост, на котором пресловутый генетический код встречается с функциями организма, охватывающими все аспекты его деятельности, от обмена веществ до поведения. Белки, разумеется, состоят из цепей аминокислот, которые каким‑то еще не вполне понятным нам путем быстро создают конфигурации, требуемые для каждой конкретной функции. Структурная конфигурация, обеспечивающая специфические свойства белка, будь то паучья паутина или дыхательные пути, если говорить честно, нам неизвестна. Крайне мало знаем мы и о том, как развиваются белки, усваивая себе новые функции, хотя, без сомнения, важную роль в этом процессе играют кооптация (которую мы наблюдаем, например, в белках хрустликов глаз, см. [29, 46]) и дублирование генов, создающее «двойные наборы» белков, потенциально готовых перейти к новым задачам.

Прежде чем говорить о том, какое отношение все это имеет к проблеме больших чисел Эльзассера, я слегка отклонюсь в сторону и задамся вопросом, насколько вероятно, что белки являются основой жизни где‑то еще во вселенной, конечно, при наличии подходящих планет. В этом (да и не только в этом) вопросе всегда есть опасность чрезмерной земле–центричности; однако универсальна не только периодическая таблица — поведение молекул и элементов также открыто для наблюдения. Как часто отмечается, на какой‑нибудь Фрега–IX происходит то же, что и здесь. Хотя необходимо помнить о возможности кремниевых форм жизни (возникших естественным путем из абиотического источника, а не в результате технологических ухищрений), нужно помнить и о разнообразных сложностях, с которыми связана такая химическая организация. Кремний может использоваться в биологическом контексте, о чем напоминает нам красота скелета диатомовых, однако, скорее всего, не как аналог углерода. Вполне возможно, что углерод является универсальным «выбором» жизни; весьма возможно и то, что повсюду жизнь основана на белках. Основная причина так думать — легкость синтеза аминокислот в абиотических условиях, от классических экспериментов Миллера — Урея до процессов, происходящих в холодных пустотах межзвездных пространств [7]. Легкость синтеза, связанная как с простотой молекулярных компонентов (например, HCN или СН4), так и с чрезвычайной широтой благоприятных условий, указывает на универсальную эффективность аминокислот. Это не означает, что все эти абиотические аминокислоты непременно одинаково полезны, будь то при возникновении жизни на древней Земле или где‑либо еще. На земле, очевидно, были «выбраны» такие компоненты, как глицин и аланин; они, возможно, помогли создать биосинтезирующие пути для других аминокислот, задействованных в синтезе белков в наше время. В других местах дело может обстоять так же, а может и по–другому.

Далее, у земных аминокислот есть любопытная особенность: почти все они могут существовать в виде энантиоморфов, и при этом всегда (за крайне редкими исключениями) используются левосторонние варианты. Интересно отметить, что большинство внеземных аминокислот, попадающих на землю с углекислыми метеоритами, встречаются в так называемых рацемических смесях, то есть в виде энантиоморфов с равным числом правосторонних и левосторонних вариантов; однако имеются и исключения, в которых рацемический баланс смещен — и смещен всегда в сторону левостороннего типа [7, 30]. Пока непонятно, как возникают эти исключения: были высказаны предположения о нескольких механизмах, действующих в межзвездном пространстве. Разумеется, то, что вся жизнь на земле левосторонняя, как и аминокислоты, может быть простым совпадением. Однако все эти абиотические процессы показывают, что аминокислоты универсальны, белки распространены повсеместно и, возможно, везде построены из левосторонних энантиоморфов. На земле в построении белков задействованы двадцать различных аминокислот; можно представить себе внеземной белок, который, подобно алфавиту иного языка, использует менее пятнадцати или более тридцати «букв», хотя в этом случае и могут возникнуть проблемы, связанные с недостаточной изменчивостью или чрезмерной сложностью.

В этих рассуждениях мы пока можем руководствоваться лишь тем, что видим на Земле. Комбинационные возможности белкового «гиперпространства», построенного всего из двадцати аминокислот и очень простого белка (например, с цепочкой длиной в сто аминокислот), уже очень велики. Приведем цитату из замечательной статьи Смита и Моровица, озаглавленной «Между историей и физикой» [37]. Вот абзац, особенно для нас важный:

Количество возможных стоаминокислотных белков далеко превосходит пригодные для использования числа. Отметим: если только одно из миллиона этих уникальных соединений растворимо в воде и лишь одно из миллиона имеет химически активную поверхность, то существует 10 43 потенциальных энзиматически активных растворимых белков длиной в сто аминокислот. Из этих чисел вполне ясно, что количество потенциальных живых организмов едва ли исчислимо и, возможно, бесконечно. Далее мы сталкиваемся со вторым условием, уже не имеющим отношения к науке о жизни, — огромным количеством измерений описательного гиперпространства… Сочетание огромного размера и «непредсказуемого» усиления термального шума показывает, что наш реальный мир весьма малонаселен… Кажется вполне очевидным, что… в подавляющем большинстве гиперпространств с интересными биологическими характеристиками невозможно сформулировать никакие теории глобального экстремума ([37], с. 268).

Если необходимо, я могу выделить главную мысль этого абзаца: вероятность возникновения в одном углу белкового «гиперпространства» двух похожих планет исчезающе мала. Однако есть причины считать, что жизнь, которую мы можем ветретить на других планетах, может вызвать у нас сильное ощущение «дежа вю», вплоть до того, что будет занимать то же белковое «пространство». Хорошо известно, что общее разнообразие земных белков, хотя и не задокументированное, не слишком велико — не более нескольких тысяч семей (см., например, [5]). Более того, белковая структура является до некоторой степени модульной конструкцией, в которой снова и снова используется ограниченное число «строительных блоков». В этом смысле комбинаторная необозримость белкового «гиперпространства» не так серьезна, как кажется на первый взгляд. В белке существуют некоторые участки, для которых подходит лишь одна аминокислота, но в других его участках аминокислоты могут заменять друг друга (однако см. [1]). Кроме того, важно помнить, что, по крайней мере в некоторых случаях, форма белка не слишком важна, если он адекватно выполняет свои функции. Хорошие примеры этому можно найти среди некоторых кислородосодержащих белков. Например, гемоцианин, медесодержащий белок, встречается у некоторых ракообразных и головоногих моллюсков. Несмотря на его название, структуры этих «гемоцианинов» сильно отличаются от классической; по–видимому, они пришли к выполнению тех же функций путем конвергенции (см., например, [24]). Еще более знаменательна эволюция у некоторых слизней молекулы миоглобина, также весьма отличной от настоящего миоглобина, но обладающей теми же свойствами [41]. Можно привести еще много интересных примеров конвергенции молекул; однако необходимо добавить, что тезис «протеиновое гиперпространство намного более узко, чем это обычно полагают» еще нуждается в доказательстве (см. [9]).

Предположение о том, что у эволюции жизни имеется какая‑то изначальная внутренняя структура, едва ли способно воодушевить классических дарвинистов, учитывая их болтливую приверженность к натуралистической метафизике. Однако реалии естественного отбора не исключают существования структур более высокого уровня, предлагающих широкий выбор образцов. Они, разумеется, тоже существуют в естественном мире. По аналогии с условиями антропного принципа мы свободны рассматривать их как голые факты: мир таков просто потому, что он таков. И в то же время изумление, аналогичное антропному изумлению перед сложностью живых организмов, тем, как сложное вырастает из простого, безошибочным движением органов к функциональности, как минимум, дает нам право рассматривать и иную возможность: быть может, вселенная и жизнь в ней возникли вовсе не в результате какой‑то дурной и бесцельной случайности. Разумеется, вера в сотворенную вселенную не должна вести нас к убеждению, что эта вселенная обязана быть в каком‑то смысле «совершенной». Сама по себе эволюция — реальность, которую нельзя отрицать; и, как уже отмечалось, не каждый из ее путей ведет вверх. В той же мере возможно и упрощение, если не регресс.

 

10.4. Конвергенция к неизбежному

Анализируя реалии эволюции, Смит и Моровиц [37] вводят понятие так называемой «жизненной игры» — основных правил биологического существования. Трудно представить себе, чтобы эти правила не соблюдались во всей вселенной. Однако, как отмечают Смит и Моровиц:

Существует, как минимум, один крупный эволюционный тренд, не объяснимый нашими стратегическими правилами. Это многочисленные примеры морфологической конвергенции. Откуда в малонаселенном генетическом пространстве такое количество случаев очевидной конвергенции или параллелизма? Удивительно, особенно в свете высокой вероятности морфологической новизны даже в сходных нишах, встречать в резко различных генетических линиях такое морфологическое сходство… Возможно, на низших уровнях генетического пространства существуют дополнительные правила, не столь статистические, как те, что мы здесь обсуждаем ([37], с. 280).

Смит и Моровиц повторяют здесь одну из сложностей, возможно даже ошибок, в нашем понимании органической эволюции. Это касается попыток примирить поток перемен, составляющий эволюцию, со всеобъемлющим чувством идеала или, возможно, архетипа, будь то концепция Боплана или чрезвычайная специфичность функций белков. Это огромная тема, которую едва ли стоит здесь затрагивать. Скажу лишь одно: я глубоко убежден, что конвергенция — не случайность, а важный элемент эволюции, способный помочь нам определить как ограничения жизни, так и ее общую структуру. По моему мнению, жизнь, при всей ее неизмеримой глубине и разнообразии, столь ограничена, что то, с чем мы встречаемся на Земле, отнюдь не мелкий захолустный зверинец и тем более не шоу уродцев. Напротив, возможно, здесь мы видим то же самое, что могли бы увидеть и во всех прочих местах (см. также [2]).

По–видимому, существуют два пути, позволяющие нам понять альтернативы эволюции. Первый подход — рассмотреть базовые элементы жизни, в особенности хлорофилла и ДНК, и спросить себя, возможно ли найти им альтернативу или, возможно, более эффективную замену. Относительно хлорофилла Джордж Уолд показал [43], что сама его неэффективность в восприятии основного видимого спектра солнечных лучей парадоксальным образом доказывает, что лучший выбор попросту невозможен: всюду, где есть жизнь (по крайней мере поблизости от звезд), есть и хлорофилл. Ничего другого просто быть не может. Это смелое предсказание; однако, даже если мы представим себе другие молекулы, призванные с помощью того или иного процесса улавливать фотоны, мы снова встретимся с повторяющимися примерами конвергенции, будь то родопсины (см., например, [38]) или криптохромы [3]. Попросту говоря, альтернатив очень мало, а реально доступна может быть только одна. Таким же образом можно взвесить возможные замены молекуле ДНК. Несмотря на ее широкую известность, далеко не все знают, сколь уникальны ее свойства [42]. И снова мы не говорим, что невозможна никакая другая ДНК, кроме земной, хотя такую возможность тоже нельзя исключать. Мы видим только, что, хотя какие‑то альтернативы создать можно (см., например, [12]), замена различных строительных блоков ДНК, ее гибкость и, что немаловажно, легкость синтеза в стандартной пребиотической системе весьма сложны в воспроизведении. Не говорим уж о том, что стереохимические характеристики ДНК поистине уникальны: большой вопрос, сумеет ли какая‑либо другая репликационная система хотя бы приблизиться к их почти невероятной эффективности.

Другой путь размышлений над альтернативами — попытка рассмотреть вместе и сравнить различные случаи эволюционной конвергенции: тема, над которой, как ни странно, на протяжении многих лет как будто никто и не задумывался, хотя в учебниках постоянно приводятся списки стандартных примеров, например глаз — «камера» позвоночного и аналогично устроенный глаз осьминога. И даже над этим всем известным примером стоит подумать. По–видимому, глаз–камера развился, независимо друг от друга, по меньшей мере шесть раз (позвоночные, головоногие, кольчатые черви и три вида брюхоногих моллюсков: гетероподы, литторинииды и стромбиды). Как правило, это ассоциируется с эволюцией в сторону более активного, хищнического образа жизни, при котором зрение дает преимущество. Но и в случаях стромбидов и литториниидов, ведущих более инертную жизнь, глаз–камера может быть полезен: он помогает вовремя заметить приближение врага [33] или различить удобный ландшафт, неопределяемый иными способами [15].

Более широкое исследование показывает, что возможности, открытые для организмов, в самом деле ограничены: иногда у них действительно нет выбора. Либо делаешь это так, либо никак. Большинство поразительных примеров эволюционной конвергенции связано с необычной средой обитания или поведением, например обитанием в пустынях (растения, грызуны), миграцией на дальние расстояния (птицы), созданием естественного сверхострого оружия (саблезубые тигры и сумчатые тилакосмилиды). Однако, если мы хотим понять, как именно ограничены пути эволюции, логично обращаться к областям сложной организации и высокоорганизованного поведения. Итак, наиболее красноречивые примеры конвергенции — это глаза и зрение, создание и восприятие электричества [17], эхолокация [18], обоняние [40], голос [10] и размер мозга [25]. Рассматривая эти примеры, мы видим, что при всем богатстве жизни на нее действуют суровые ограничения — и вполне возможно, что они действуют не только на Земле [6].

 

10.5. Но, бога ради, какое отношение все это имеет к эсхатологии?

Между наукой об эволюции и ортодоксальной религией ощущается заметная взаимная враждебность. Попытки их примирить чаще всего приводят к тому, что неудачливому примирителю достается с обеих сторон — и от пламенных атеистов, и от фундаменталистов–креационистов. Разумеется, в усилиях найти общий язык недостатка не было, и все же едва ли разумно перекидывать бумажные мостики через «трещины», на деле оборачивающиеся зияющими проломами. Христианская традиция с ее неразделимыми концепциями воплощения и воскресения в особенности непостижима для сторонников натурализма. Как же нам достичь еще более сложного синтеза, в который будут включены не только воплощение и воскресение, но и эсхатология?

Как мы уже подчеркивали, условия действия эволюции могут быть намного более тонко сбалансированы, чем принято считать. Об этом мы можем судить по двум основным факторам. Во–первых, несмотря на неисчерпаемые комбинаторные возможности биологических форм, особенно молекулярных, конечные их варианты жестко ограничены и отличаются замечательной эффективностью. Во–вторых, в мире вокруг нас мы замечаем удивительную, если не чудесную, экономичность: для создания необыкновенно сложной органической архитектуры, строение которой априори предсказать невозможно, используется ограниченное число строительных блоков (например, аминокислот). В–третьих, мы видим, что с возрастанием сложности, которое мы привыкли называть прогрессом, доступные возмож–ности уменьшаются. Грубо говоря, кем бы ты ни был и что бы собой ни представлял, видеть, слышать, нюхать, а возможно, и думать ты будешь так же, как все прочие. Отсюда два следствия. Во–первых, вполне возможно, что возникновение жизни неизбежно ведет к возникновению развитого разума, который мы называем человеческим. Во–вторых, поскольку мы имеем эволюционное происхождение и являемся в значительной степени частью этого мира, нам следует направлять свое самопонимание прочь от деструктивных импульсов, не забывая о том, что природа и мы — одно целое. И отсюда также имеются два интересных следствия. Во–первых, как уже отмечалось, стоит задаться вопросом, в самом ли деле биосфера — удобный объект для эксплуатации, который мы можем грабить и переделывать по своему вкусу. И во–вторых, если наш разум возник из неких эволюционных предпосылок, возможно, нам стоит гораздо более серьезно отнестись к зачаткам разума у наших братьев по жизни, в особенности позвоночных и головоногих. Нас снова спросят: какое отношение все это имеет к эсхатологии, теории о последних временах, когда будет произведен подсчет накопленным богатствам? Если вселенная — это творение, то у нее есть не только структура, но и потенциал. Если он реализовался в эволюционном процессе, найдя свою вершину в том виде, ради которого было совершено воплощение (и который так часто его отвергает), возможно, мысль о конце времен уже не кажется столь фантастичной.

 

10.6. Эсхатология в других местах?

Но есть ли в других местах что‑нибудь, кроме безжизненных планет, солнц и облаков пыли? Большинство современных биологов знакомы с парадоксом Ферми, утверждающим, что, если бы внеземная разумная жизнь существовала, мы бы уже о ней знали — не в последнюю очередь потому, что люди относительно поздно вступили в игру. Энтузиасты SETI в ответ на вопрос: «Где же они?» оглядываются на квазистатистическую основу уравнения Дрейка; однако, похоже, их аргументы основываются в основном на надежде (вполне почтенное чувство), если не на вере, в то, что внеземная жизнь должна существовать. Быть может, дурно так говорить; но, читая некоторые книги по SETI, я не могу отделаться от ощущения, что люди порой пытаются совместить Национальную академию с гольф–клубом и получить в результате какой‑то высокоинтеллектуальный джин с тоником. Почему бы не превратить уравнение Дрейка в список покупок: Земля определенного размера [23], к ней, пожалуйста, Луну побольше [22], Солнечную систему с летучим кометным облаком Оорта [35], способным донести до земли все необходимые вещества, и еще вон тот большой Юпитер [45], спасибо; да, и, пожалуйста, положение в галактике поудобнее, чтобы не долетала радиация вон от той сверхновой [27], и так далее. Так что, как я писал в другом месте: «Вполне возможно, что жизнь универсальна — и все же мы здесь одни» [6].

И все‑таки при чем тут последние времена? Прежде всего, я полагаю, что от космологической перспективы эволюция только выиграет. Как мы уже видели, комбинаторная бесконечность биологического «гиперпространства» в некотором смысле уменьшает вселенную, однако можно предположить, что навигация в этом пространном море подчиняется куда более жестким правилам, чем принято думать. Далее, биологические структуры потрясающе сложны: как напоминает нам Рассел Стеннард [39], кто бы согласился обменять наш мозг на солнце?

Здесь открываются и новые богословские перспективы. Я начал эту главу с того, как ничтожно человеческое существование в сравнении с космосом. Карл Ранер поворачивает эту мысль неожиданным и ценным образом:

Уже сегодня и еще более в будущем людям, в том числе и христианам, предстоит яснее и радикальнее понять, что само осознание и принятие факта их затерянности в космосе, в сущности, поднимает их над ним и позволяет понять его как выражение того предельного опыта случайности, который они, согласно своей древней вере, должны пережить как конечные существа пред лицом бесконечного Бога. В этом смысле оправданно говорить, что космос стал для человека «более богословским»… В этом смысле чувство космического головокружения можно понять как развитие богословского сознания людей… Если… научное исследование космоса никогда не подойдет к концу и если правы богословы, говорящие о фундаментальной непознаваемости Бога, то наш опыт неизмеримости вселенной — не что иное, как пространственное соответствие богословскому догмату, и ничего другого мы и ожидать не могли (хотя, разумеется, это предположение нуждается в проверке). Если люди перестанут чувствовать себя во вселенной как дома и поймут, что вселенная им не дом, что отражает характер нашего религиозного опыта, несомненно, это будет закономерный элемент судьбы человечества ([32], с. 50; выделения авторские).

Насколько нам известно, мы — единственные существа во вселенной (кроме Творца), хотя бы отдаленно понимающие природу нашего нынешнего жилища. Теперь предположим, что парадокс Ферми верен: мы одни. В принципе жизнь и ее атрибуты, в том числе мозг и сознание, могли бы возникнуть где угодно; но только здесь верно совпали все условия. Эта мысль не отрицает того, что сознание распространено в мире шире, чем принято думать, однако не отрицает и нашего превосходства. Как заметил Ранер [32], вопрос о том, есть ли у животных зачатки речи и сознания, относится к области эмпирической антропологии, а не богословия. И еще он сказал:

Если человеческим существам присуща эта трансцендентальность, если в ней имеется возможность свободной борьбы с самими собой, если человек способен анализировать и исправлять собственное мышление… и если этой трансцендентальности нет в животных (кто‑нибудь когда‑нибудь пробовал обнаружить ее у животных?), тогда, значит, людям необходимы богословы ([32], с. 43).

Иными словами, размер вселенной напрямую связан с историей человечества. Мы вплетены в ткань вселенной, но разумная реальность существует только здесь. С этой точки зрения, которую, как я прекрасно понимаю, поддержат очень немногие ученые, эсхатологическая перспектива выглядит уже не столь смехотворно. Как всегда, у нас есть выбор. Наше одиночество и уникальность могут быть кошмарной случайностью или же ключом, открывающим все двери. Для некоторых, может быть, это проверка их веры. Здесь возможны вопросы, подобные вопрошаниям Иова. Здесь открывается дверь туда, где эсхатология вновь станет жива и актуальна (см., например, [13, 16, 20, 26, 28, 36]). И быть может, не покидающее нас чувство отчуждения и потери — это не участь разочарованного примата, а обещание огромных, больше известной нам вселенной, чудес, ждущих нас в будущем.

 

Литература

1. Axe, D. D., "Extreme Functional Sensitivity to Conservative Amino Acid Changes on Enzyme Exteriors", J. Mol. Bio., 301, 585–96 (2000).

2. Bieri, R., "Humanoids on Other Planets?" Amer. Sci, 52, 452–58 (1964).

3. Cashmore, A. R., Jarillo, J. A., Wu, Y. — L, and Liu, D., "Cryptochromes: Blue Light Receptors for Plants and Animals", Science, 284, 760–65 (1999).

4. Chesterton, G. K., "A Defence of Humility", in The Defendant (Dent, London, 1922), 129–37.

5. Chothia, C, "One Thousand Families for the Molecular Biologist", Nature, 357. 543–44 (1992).

6. Conway Morris, S., "A Plurality of Worlds, a Plurality of Bodyplans?" Astron. Soc. Рас, Conference Series, 213, 411–18 (2000).

7. Cronin, J. R., and Pizzarello, S., "Amino Acids of the Murchison Meteorite. III. Seven Carbon Acyclic Primary a‑amino Alcanoic Acids", Geochim. Cosmochim. Acta, 50, 2419–27 (1986).

8. Cronin, J. R., and Pizzarello, S., "Enantiometric Excesses in Meteoritic Amino Acids", Science, 275, 951–55 (1997).

9. Denton, M., and Marshall, C, "Laws of Form Revisited", Nature, 410, 417 (2001).

10. Doupe, A. J., and Kuhl, P. K., "Birdsong and Human Speech: Common Themes and Mechanisms", Ann. Rev. Neuro., 22, 567–611 (1999).

11. Elsasser, W. M., Reflections on a Theory of Organisms: Holism in Biology (Jonhs Hopkins University Press, Baltimore, 1998).

12. Eshenmoser, A., "Chemical Etiology of Nucleic Acid Structure", Science, 284, 2118–24 (1998).

13. Freyne, S., and Lash, N., eds., "Is the World Ending?" Concilium, x + 131 pp. J. (1998, part 4).

14. Greene, J. C., Debating Darwin: Adventures of a Scholar (Regina Books, Claremont, Calif., 1999).

15. Hamilton, P. V., and Winter, M. A., "Behavioural Responses to Visual Stimuli in the Snail Littorina irrorata \ Anim. Beh., 30, 752–60 (1982).

16. Hauerwas, S., "Why Time Cannot and Should Not Heal the Wounds of History but Time Has Been and Can Be Redeemed", J. Theoi, 53, 33–49 (2000).

17. Heiligenburg, W., and Bastian, J., "The Electric Sense of Weakly Electric Fish", Ann. Rev. Physiol., 46, 561–83 (1984).

18. Hughes, H. C., Sensory Exotica: A World Beyond Human Expirience (MIT Press, Cambridge, Mass., 1999).

19. Jaki, S. L., Is There a Universe'? The Forwood Lectures for 1992 (Liverpool University Press, Liverpool, 1993).

20. Keller, C, "The Attraction of Apocalypse and the Evil of the End", Concilium, 65–73 (1998, part 1).

21. Linzey, A., and Yamamoto, D., eds., Animals on the Agenda: Questions about Animals for Theology and Ethics (SCM Press, London, 1998).

22. Lissauer, J. J., "It's Not Easy to Make the Moon", Nature, 389, 327–28 (1997).

23. Lissauer, J. J., "How Common Are Habitable Planets?" Nature, 402, C11–C14 (1999).

24. Mangum, C. P., "The Fourth Annual Riser Lecture: The Role of Physiology and Biochemistry in Understanding Animal Philogeny", Proc. Bio. Soc. Wash., 102, 235–47 (1990).

25. Marino, L., "What Can Dolphins Tell Us About Primate Evolution?" Evol. Anthropol, 5, 81–85 (1996).

26. Nichols, A., "Imaginative Eschatology: Benson's The Lord of the World'", The New Blackfriars, 72,4–8 (1998).

27. Norris, R. P., "How Old Is ET?" in When SETI Succeeds: The Impact of High‑Information Impact, ed. A. Tough (Foundation for the Future, Bellevue, Wash., 2000), 103–5.

28. Paretsky, A., "The Transfiguration of Christ: Its Eschatological and Christological Dimensions", The New Blackfriars, 72, 313–24 (1992).

29. Piatigorsky, J., "Lens Crystallins: Innovation Associated with Changes in Gene Regulation", J. Biol. Chem., 267,4277–80 (1992).

30. Pizzarello, S., and Cooper, G. W., "Molecular and Chiral Analyses of Some Protein Amino Acid Derivatives in the Murchison and Murray Meteorites", Meteor. Planet. Sci, 36, 897–909 (2001).

31. Rahner, K., "Christology within an Evolutionary View of the World", Theological Investigations 5, part 3 (Darton, Longman, and Todd, London, 1966), 157–92.

32. Rahner, K., "Natural Science and Reasonable Faith", Theological Investigations, XXI (Darton, Longman, and Todd, London, 1988), 16–55.

33. Roy, K., "The Roles of Mass Extinction and Biotic Interaction in Large‑Scale Replacements: A Reexamination Using the Fossil Record of Stromboidean Gastropods", Paleobiology, 22, 436–52 (1996).

34. Ruse, M., Can a Darwinian Be a Christian? The Relationship between Science and Religion (Cambridge University Press, Cambridge, 2001).

35. Sekanina, Z., "A Probability of Encounter with Interstellar Comets and the Likelihood of Their Existence", Icarus, 27, 123–33 (1976).

36. Sherry, P., "Redeeming the Past", Relig. Stud., 34, 165–75 (1998).

37. Smith, T. F., and Morowitz, H. J., "Between History and Physics", J. Mol. Evol, 18, 265–82 (1982).

38. Soppa, J., "Two Hypotheses — One Answer: Sequence Comparison Does Not Support an Evolutionary Link between Halobacterial Retinal Proteins Including Bacteriorhodopsin and Eukaryotic G‑Protein‑Coupled Receptors", FEBSLett., 342, 7–11 (1994).

39. Stannard, R., "Who'd Swap the Sun?", The Tablet, 638–39 (13 May 2000).

40. Strausfeld, N. J., and Hildebrand, J. G., "Olfactory Systems: Common Design, Uncommon Origins?", Curr. Opin. Neurobio., 9, 634–39 (1999).

41. Suzuki, Т., Kawamichi, H., and Imai, K., "A Myoglobin Evolved from Indoleamine 2,3–Dioxygenase, a Tryptophan‑Degrading Enzyme", Сотр. Biochem. Physiol., В 121, 117–28 (1998).

42. Switzer, C. Y., Moroney, S. E., and Benner, S. A., "Enzymatic Recognition of the Base Pair between Isocytidine and Isoguanosine", Biochemistry, 32, 10489–96 (1993).

43. Wald, G., "Fitness in the Universe: Choices and Necessities", Orig. Life Evol. Bio., 5, 7–27 (1974).

44. Ward, P. D., and Brownlee, D., Rare Earth: Why Complex Life Is Uncommon in the Universe (Copernicus, New York, 2000).

45. Wetherill, G. W., "Possible Consequence of Absence of 'Jupiters' in Planetary Systems", Astrophys. Space. Sci., 212, 23–32 (1994).

46. Wistow, G., "Lens Crystallins: Gene Recruitment and Evolutionary Dynamism", Trends Biochem. Sci, 18, 301–6 (1993).

 

Стивен Р. Л. Кларк

 

11.1. Проблема глубокого времени

Тема моей статьи — проблема глубокого времени: а именно, этические и метафизические результаты помещения нами себя самих в контекст прошедших и грядущих эпох. Я сосредоточусь на влиянии представлений о возможном будущем, и рассмотрю: (а) концепцию Судного дня, предполагающую, что наше будущее будет очень кратким; (б) концепцию «точки омега», в которой будущее будет долгим и победительным; и (в) концепцию презентизма, для которой все рассказы о будущем — лишь метафоры наших сегодняшних представлений и желаний. В более ранней редакции этой статьи я называл последнюю концепцию «платонической» — но сейчас вижу некоторые различия между собственно платонизмом и «рациональным презентизмом» (который в большой степени представляет собой попросту эгоизм). Здесь я продолжаю размышления, начатые в книге «Мир Божий и великое пробуждение» [12], а также в статье, озаглавленной «Конец времен» и написанной для сборника, посвященного миллениуму [16], в недавних выступлениях на Витгенштейновской конференции в Киршберге в 2000 году [18], на Темплтоновском симпозиуме в Риме в 2001 году, на конференции по природе и технике в Эбердине [19], а также в лекциях в Вестминстерском аббатстве, Кебл–колледже и Шеффилде. Помимо всего прочего, это позволит мне оправдаться в том, что я тратил рабочее время на чтение научной фантастики.

Глубокое время, или идея глубокого времени, несомненно, оказала большое влияние на нашу этическую и метафизическую чувствительность: вспомним множество как ученых, так и писателей–фантастов, признававшихся в том, каким эмоциональным потрясением стали для них работы Олафа Степлдона, в особенности «Последние и первые люди», «Последние люди в Лондоне» и «Создатель звезд». Вспомним притчи из индуистских и буддистских проповедей, в которых о нашей ничтожности и незначительности наших судеб напоминают нагромождения лет и пространств вокруг крохотных делянок наших жизней. Странно, что современные западные философы совсем не уделяют внимания этой теме, для наших предков вовсе не чуждой. Мы, кажется, принимаем как должное, даже занимаясь философским изучением теории эволюции или спекулятивной космологии, что единственно верным временным контекстом наших жизней следует считать тот, что доступен человеку. Наше время куда меньше столетия, хотя нам прекрасно известно, что века и даже тысячелетия в сравнении с геологическими или космологическими эпохами подобны мгновениям.

Философы следуют моде, как и богословы. Религиозное воображение, напоминающее нам, что «тысячи веков в глазах Твоих как день минувший», кануло в прошлое, и теперь даже верующие предпочитают верить в чисто имманентное Божество, чей временной горизонт не шире нашего собственного. Когда‑то, не так уж давно, Беркли радостно провозглашал, что дела милосердия, «кажется, расширяют само бытие человека, распространяя его до самых отдаленных мест и будущих времен, так что и невиданные страны, и будущие века могут ощутить на себе действие его щедрости, в то время как сам он пожинает награду в блаженном сообществе всех тех, кто, многих обратив к праведности, сияют, как звезды, вовеки» ([6]; выделение мое). И еще: «Итак, не следует роптать на Божественные законы или с нетерпением переносить те преходящие страдания, что порою нас постигают; ибо

хотя они и уязвляют плоть и кровь, однако кажутся мгновением, если мы сравним длительность сего малого и преходящего мира со славой и вечностью мира грядущего» [5]. Именно это буквальное верование наложило свою печать на все, что говорит Беркли о религии. «Я легко преодолеваю любую преходящую скорбь, когда вспоминаю, что в моей власти быть счастливым неисчислимые тысячелетия. Без этой мысли я был бы скорее устрицей, чем человеком, самым глупым и бесчувственным животным, а не разумным существом, мучимым неутолимой внутренней жаждой совершенства, кою оно отчаивается обрести в здешнем мире».

Все, что происходит с нами здесь, одновременно и гораздо более, и гораздо менее важно, чем мы думаем: гораздо более — потому что от этого зависит наша бессмертная жизнь; гораздо менее — потому что «если бы нам случилось всего лишь на один час узнать, что значит быть ангелом, мы возвращались бы в мир сей, пусть и на самые сияющие его троны, с неизмеримо большей неохотой и отвращением, чем сейчас спускаемся в склеп или в затхлую темницу» [5].

В наше время верующие избегают подобных попыток преувеличить или преуменьшить значение настоящего; напротив, о краткости наших жизней и самой нашей истории куда чаще напоминают нам неверующие (как будто есть нечто шокирующее в понимании, что на свете много вещей гораздо больше и гораздо старше нас). Религиозные люди стремятся поверить, что единственная доступная нам Бесконечность находится рядом с нами и в нас самих — «увидеть бесконечность на ладони и вечность разглядеть в одном часу» [7] — быть может, оттого, что реальное, буквальное прошлое и будущее, открывающиеся нам в геологических и астрономических исследованиях, им не по вкусу. Атеисты же полагают, что наша ничтожность в сравнении с невообразимой величиной окружающего нас пространства и времени заставляет усомниться в религии: не может быть, чтобы паши жизни представляли какую‑то ценность.

Но, хотя космология и биология способны нам сообщить, что реальный мир существует дольше и наших жизней и даже наших историй, мы редко позволяем себе всерьез об этом задумываться. Предприятие, задуманное Стюартом Брендом — «часы долгого "сейчас"» [8], быть может, и способно несколько прояснить для нас концепцию глубокого времени; однако было бы чересчур оптимистично полагать, что оно что‑то серьезно изменит. Большинство из нас продолжит жить и действовать во временном контексте, куда более коротком, чем даже наша собственная жизнь. Почему же еще большинство из нас соглашается сделать доклад на конференции через несколько месяцев, как не из‑за счастливой уверенности в том, что будущее нереально и конференция не состоится. Но даже «долгое "сейчас"» Бренда намного, на десятки тысяч лет, короче Эона.

Один из способов вернуть некоторый смысл и значение рассказам о «самом начале» и «самом конце» состоит в том, чтобы настаивать: «на самом деле» это истории о самом что ни на есть обыденном настоящем. Буквальное прочтение мифологических рассуждений уверяет нас, что «самое начало» существовало давным–давно, «до» начала повседневной человеческой жизни. Однако сама сущность сказки в том, что она происходит «в незапамятные времена»: как бы далеко в обычную историю мы не углублялись, всегда оказывается, что феи и эльфы «уже исчезли», но в то же время продолжают жить «где‑то рядом». Их «прошедшесть» не та же, что у прошлогодней газеты, хотя кто‑нибудь и может возразить, что деяния прошлых лет очень быстро превращаются в мифы. Для молодежи рассказы родителей о событиях двадцатилетней давности — уже весть из невообразимо далекой эпохи, где‑то на полпути к динозаврам, занимающим еще один параллельный мир в их воображении. «Прошедшесть» «начал» осознается как их вечное существование где‑то рядом. Мир начинается всегда, из вездесущего центра внимательного сознания, который мы представляем себе в мифологическом ключе. И в то же время он всегда прорывается в более широкий мир, пробуждая его для суда. Рассказы об окончании и преображении, которые мы проецируем в будущее, имеют столь же мало общего с историческим будущим, как истории о начале мира — с историческим прошлым. В «далеком прошлом» люди были созданы из земли, чтобы населить землю; в «далеком будущем» мертвецы восстанут из гробов. Иногда это произносится открыто, как в буквальном выражении норвежского ритуала: Рагнарок — это просто ворота для нового неба и новой земли, чье явление становится катастрофой для прежних сил вселенной.

Согласно этой концепции, творение и суд — не события, отстоящие далеко от нас на временной шкале, но современные переживания вечных истин. Верить, что мир создан Богом, значит жить по завету; полагать, что Христос придет судить живых и мертвых, значит воспринимать себя в свете жизни и смерти Христа. «Таким образом, событие Христа может быть понято совершенно неэсхатологическим образом — как явление вечного настоящего в виде умирающего и воскресающего Господа культа» [27] или как реализация человеческой вины и человеческих возможностей. Совсем не этому учили наши предки, когда говорили о «конце».

Успокоительно полагать, что перед нами не буквальное описание событий, а лишь аллегория внезапного прозрения или даже кошмар, от которого всегда можно пробудиться. Миры гибнут, это несомненно; но каждый новый мир продолжает наше обыденное, повседневное, сиюминутное существование. Так говорит нам здравый смысл.

Однако «здравый смысл гласит, что все мы спим, о чем свидетельствуем храпом» [32]. В презентизме, возможно, и есть некоторый смысл, однако основания его определенно ошибочны. Одна из странностей современной литературной критики заключается в непонятном и необоснованном убеждении критиков, что научная фантастика, имеющая дело с большим миром и стремящаяся наполнить «концы» и «начала» каким‑то буквальным значением, менее «реалистична», чем истории о разных личных и бытовых делах. Разумеется, некоторые сценарии, используемые фантастами, ложны, но их общая тема по всем рациональным стандартам задана вполне корректно.

Мир, который мы создаем для себя в своей сноподобной жизни, так же глуп, как убеждение хоббитов, что Шир принадлежит им.

Но Шир — не твоя собственность, — сказал Гилдор. — До хоббитов здесь жили другие — и другие будут жить здесь, когда хоббитов не станет. Большой мир окружает вас: вы можете отгородиться от него, но вечно отгораживать его от себя не сможете [34].

Это поучение имеет не только чисто территориальный смысл. Сущность разума в том, что наши рассуждения не могут исчерпать реальность, и те, кто чересчур полагается на свой разум, на деле его предают.

Если мы всецело положимся на собственные рассуждения, то начнем строить и возводить умственный град, искажающий истину… Сновидец, проснувшись, видит, что все движения и порывы глупца — лишь сны, лишенные истины. И само наше сознание оказывается лишь сном» [28].

Так как же нам начать просыпаться, и какую новую мифологию мы можем обрести в литературе? Даже если рассказы о начале и конце в самом деле хотя бы отчасти отражают и структурируют наши представления о повседневной жизни, связывая ее с грандиозными темами творения и суда, возможно, мы преуменьшаем их значение, отказываясь продумывать их до конца.

 

11.2. Близок ли конец?

Верующие, по крайней мере мало–мальски респектабельные верующие, больше не ждут ни конца света, ни Страшного суда в буквальном смысле, и цитата из Браунинга вызывает у них лишь краткую невольную дрожь. Те, кто утверждает, что конец в самом деле близок, как правило, не занимают кафедр в известных и уважаемых церквях (по крайней мере, мне не случалось слышать проповедей такого сорта, хотя для наших предков это было обычное дело). Проповедники могут упоминать о личной смертности, но не о конце света. Те же, кто говорит об этом, в стиле взятой мною для примера выдержки со случайного веб–сайта, легко идентифицируются как чудаки или шарлатаны, не имеющие понятия ни об истории, ни об истинной религии:

Второе пришествие, возвращение Христа в Иерусалим и конец мира (конец света), о котором говорил Мессия Христос, произойдет не позднее 2007 года. Теперь мы знаем, что ближневосточный конфликт вокруг Иерусалима и Храмовой горы найдет свое полное и окончательное разрешение 15 сентября 2000 года. Меморандум, подписанный Израилем и ООП в Эль–Шарме 5 сентября 1999 года, назначает на эту дату окончательное и постоянное определение статуса Иерусалима, по–видимому вместе с Храмовой горой и Золотым куполом. Об этом соглашении говорится в главе 9 Книги Даниила, которую цитирует Христос в главе 24 Евангелия от Матфея. С этого договора начнется семилетний обратный отсчет к концу света (но не «концу мира»), к которому приведет постройка Третьего Храма на горе Мориа и предшествующая ей «мерзость запустения», описанная Христом. В конце этого семилетнего периода произойдет битва Армагеддона. Однако переговоры в Эль–Шарме могут и не привести к заключению договора, предсказанного Даниилом и Господом нашим. Необходимо следить за развитием событий и помнить о том, что говорится в Писании о Третьем Храме. Такие события, как войны, терроризм, землетрясения и т. п., могут стать катализаторами восстановления Храма.

Иисус призывал нас «бодрствовать», ожидая Его пришествия: именно в этом состоит цель нашего сайта, созданного в сентябре

1999 года. Кроме того, мы будем тщательно и логически исследовать тексты Писания, относящиеся к этому великому событию! Бог сказал, что Храм Его будет построен в течение этих семи лет, и что это станет НЕСОМНЕННЫМ знамением Его пришествия. Предсказанное пророками воссоединение еврейского народа в возрожденном Израиле в 1948 году и возвращение евреям власти над Иерусалимом в 1967 году — явные знаки того, что мы живем в последнем поколении (40–70 лет), которое, как предсказано Христом, увидит пришествие Его. Кроме того, это поколение увидит антихриста, мерзость запустения и великие бедствия — все признаки конца света, указанные в библейском пророчестве [sic!] [47] .

Без сомнения, мудро поступают те, кто пропускает подобные попытки расшифровки библейских пророчеств мимо ушей. Однако стоит отметить, что существуют вполне натуралистические аргументы против оптимистических ожиданий, что жизнь будет идти, как идет, без помех и резких перемен. Стоит также заметить, что парадокс Беббиджа (простая компьютерная программа может внезапно сгенерировать совершенно неожиданные результаты, показывающие, что произошло нечто совсем иное, чем мы предполагали) разрушает любую наивную веру в рациональное постоянство мира. Но сейчас меня интересует катастрофа не столько по Беббиджу, сколько по Картеру.

Отрицание всех предупреждений о близком конце выглядит вполне рациональным. В конце концов, все мы (более того, наш род, наш вид, наш мир) выжили и дожили до сего дня, невзирая на войны, чуму, голод, метеоритные дожди и массовое загрязнение. Теперь любая катастрофа может быть только локальной: нас слишком много, и мы слишком хорошо экипированы технологически, чтобы исчезнуть с лица земли. Разумеется, вполне разумно отвечать на пророчества о неминуемой кончине мира с изрядной долей скепсиса. Одна такая скептически настроенная дама, услышав, что «ничего не усвоила» из восторженного пессимизма некоей новостной рассылки (посвященной возможному исходу «проблемы двухтысячного года»), ответила на это так:

Читая эту рассылку, я выяснила, что мне необходимо запасти 300 фунтов зерна, 60 фунтов бобов, 60 фунтов сахара или меда, пять фунтов соли и 20 фунтов жира или масла на первый год, а также по галлону воды на человека в день; кроме того, нужно закупить свечи, топливо, медицинские препараты, генератор электричества, овощные и фруктовые консервы, семена огородных и садовых растений, одеяла, спальные мешки, различные инструменты, очень много батареек и еще больше ружей и патронов, чтобы защищать свои припасы от отчаявшейся и оголодавшей толпы, которая бросится прочь из горящих городов в поисках пищи; и что не следует переводить деньги в золото, поскольку при чрезвычайном положении правительство первым делом начнет изымать золото у населения. Кроме того, следует покупать любые книги, в которых описывается, как добывать и делать разные необходимые после падения цивилизации вещи. И еще — заниматься физкультурой, чтобы стать здоровой и сильной и быть в состоянии вынести все, с чем столкнут меня природа и человечество. Все эти советы, не считая ружей (там, где я живу, огнестрельное оружие запрещено), не так уж плохи.

Несмотря на печальные постинги о том, что большинство населения земли — четыре пятых, по оценкам некоторых авторов, обречены на смерть, в пророчествах этих «кассандр» чувствуется некое удовлетворение. Они образуют замкнутую группу, которая выживет, потому что они умнее и круче всех остальных. Компьютерные гуру так же зависят от чужих финансовых и политических решений, как и все мы (журнал Wired писал недавно о нескольких программистах, которые запаслись консервами и отправились в леса). И даже те, кто решительно отказывается обзаводиться компьютером, все равно зависят от доступности электричества, пищи, телекоммуникаций и, самое главное, чистой воды. Единственные в США, на кого не повлияет грядущее бедствие, это, пожалуй, эмиши.

В этой рассылке вы можете увидеть в действии то, что один скептик по другому поводу назвал «эффектом храповика».

Любые сообщения (например, о том, что официальную государственную оценку стоимости исправления системы следует увеличить вдвое), изображающие проблему-2000 как катастрофу, тщательно копируются и принимаются с полным доверием. Любые новости, из которых следует, что катастрофы можно избежать, отвергаются как ложь, глупость или попытка спрятать голову в песок. Если выйти за пределы рассылки — один мой знакомый компьютерщик говорит, что оценивает вероятность катастрофы примерно в 5 процентов; но этого для него оказалось достаточно, чтобы опустошить местный супермаркет и наполнить загородный дом припасами просто на всякий случай.

В течение столетий, разумеется, пророчества о Судном дне раздавались не раз. Джеймс Рэнди в «Маске Нострадамуса» приводит список исторических дат, на которые назначался конец света: 1524 год, когда Лондон должен был исчезнуть в волнах страшного наводнения; 1719 год, когда математик Яков Бернулли ожидал гибели земли от столкновения с кометой; 1947 год, когда, по словам «величайшего пророка Америки» Джона Беллоу Ньюбру (произнесенным в 1889 году), должны были погибнуть все правительства и крупные монополии. А после этого началась холодная война — и убеждение, что «они» могут взорвать мир, сделалось вполне рациональным [49] .

Как видим, перед нами сильное индуктивное свидетельство о том, что подобные пророчества, как правило, не исполняются, а заодно и любопытное сообщение о том, как готовятся к концу света наши современники! Однако Брендону Картеру удалось показать, что это соображение никак не должно вселять в нас уверенность: именно то, что столь многие из нас сумели выжить и прожить так долго, заставляет подозревать, что наше время подходит к концу [24]. Да и «Кассандра» известна тем, что ее мрачные пророчества, которым никто не верил, в конце концов сбывались.

Легко поверить, что наше нынешнее существование (несмотря на все многочисленные случаи, которые могли прервать нить нашей жизни, жизни нашего рода, вида или всего мира) — свидетельство того, что Бог или боги к нам добры. Однако, что достаточно очевидно, если существует множество возможных (или даже реальных) миров, в которых жизнь, разум или цивилизованное общество не выжили, не стоит удивляться, что разумные и цивилизованные существа видят вокруг себя мир–исключение. Каждый из нас, читающих эту статью, пока жив, хотя, оглядываясь назад, может вспомнить много случаев, когда его жизни угрожала опасность. Но не следует же из этого, что мы бессмертны. Даже если говорить о культуре или виде, нет оснований полагать, что нам повезет больше, чем другим культурам и другим видам:

Наше выживание (и как индивидуумов, и еще более как культуры и вида) в прошлом не дает нам никаких оснований надеяться на подобное же выживание в будущем, скорее наоборот. Однако мы преисполнены почти абсолютного доверия, которое влияет и на тех, кто ожидает конца. Фанаты «проблемы-2000», описанные мною выше, едины с самыми здравомыслящими скептиками в убеждении, что человечество, в особенности обычные американцы, будучи «наиболее приспособленными», выживут. А ведь причин для такого убеждения очень мало. Современная эволюционная теория не дает нам оснований полагать, что многоклеточные организмы, или цивилизованные существа, или вообще какие‑либо конкретные виды будут существовать всегда. Весьма велика вероятность, что мы — единственные разумные существа во вселенной; если, разумеется, не брать в расчет разум как атрибут Божества. В безбожной же вселенной нет никаких оснований предполагать ни появления интеллекта, ни, если уж он появился, его выживания: слишком длинен и сложен эволюционный путь, и слишком многочисленны подстерегающие на пути опасности. То, что мы — единственные (или почти единственные) разумные существа во вселенной, объясняет отсутствие всяких свидетельств существования внеземных цивилизаций. Для возникновения цивилизации (заметим, случайного) требуется слишком долгий период; и, даже если она все‑таки возникнет, еще больший срок потребуется ей для колонизации иных планет — и все это время она будет подвергаться постоянному риску. Чем невероятнее само наше появление, тем больше вероятность, что мы находимся в самом конце периода, в котором существование для нас оказалось возможным [2].

Итак, если мы — единственные, сможем ли мы стать первыми? Предположим, история будет развиваться так: нашему виду удается колонизировать Солнечную систему, ближайшие звезды, а может быть (как предполагают иные фантасты), распространиться и на всю вселенную. В этом случае необходимо признать, что сейчас мы находимся на очень ранней стадии развития. Почти все люди, которым суждено появиться на свет, будут жить позже нас. Есть ли у нас основания полагать, что это так? Очевидно, нет. Вообразим себе собрание больших комнат, в каждой из которых находятся последовательно пять, пятьдесят, пятьсот, пять тысяч человек, и так далее. Предположим, что все обитатели этих комнат, включая и нас, размещены по комнатам с завязанными глазами. Рационально будет предположить, что мы находимся в самой большой комнате: если самая большая вмещает в себя 50 миллиардов человек — скорее всего, мы в ней. Если же, сняв повязку, мы обнаруживаем вокруг себя лишь пятьсот человек — стоит заподозрить, что эта комната и есть самая большая. Если следовать нашему изначальному предположению (и, думается, наш взгляд следует назвать типичным), получается, что мы, скорее всего, находимся вовсе не на атипично ранней стадии развития. Похоже, ни у кого не будет возможности в самом деле увидеть, как «в сиянии Большого взрыва человечество волнами распространяется по вселенной». Едва ли мы или даже вид гоминидов, который придет вслед за нами, просуществуем даже два миллиарда лет фантастической истории Степлдона. Гораздо более вероятно, что мы живем в самом многолюдном человеческом поколении или очень близко к нему: когда окажется, что сейчас в мире живет больше людей, чем жило когда‑либо в прошлом, — а этот момент недалек — у нас будут все причины ожидать неминуемой «катастрофы Картера».

Против этого аргумента существует множество «самоочевидных» (но, по–видимому, ошибочных) возражений. Единственные значительные возражения исходят от тех, кто отрицает, что нынешняя численность человечества имеет какое‑либо отношение к количеству будущих поколений, и от тех, кто полагает, что количество поколений в самом деле может быть бесконечным. Если никаких других поколений человечества, кроме тех, что уже были, не существует, очевидно, что каждый из нас жил (или живет) в самом многолюдном поколении на тот момент; но кто сказал, что не придет следующее поколение, еще больше? В то же время оно может и не прийти: если будущее нашего вида открыто — нет причин считать, что мы близки к концу, но в то же время, исходя из тех же посылок, нет причин считать, что мы от него далеки. Если ничто в нашем будущем не предопределено — не предопределено и выживание. Кроме того, если «комнат» бесконечное множество — нет ничего невозможного в том, чтобы оказаться в «ранней» комнате. Но, хотя Аристотель и полагал число человеческих поколений бесконечным (поскольку не признавал начала вещей), по–видимому, он все‑таки ошибался. Кажется более разумным полагать, что поколений все‑таки конечное число — и в этом случае, возможно, нам не стоит беспокоиться о глубоком времени: наше, человеческое время достаточно мелко.

Фантасты не раз писали о катастрофах. В сороковых–пятидесятых годах пальму первенства держало ядерное и биологическое оружие. Возможно, эти фантазии послужили нам предупреждениями, оставив своих авторов в таком же расстройстве, как несчастного Иону. С тех пор мода в области катастроф менялась многократно: экологические бедствия, метеоритные дожди, восстание машин, вторжение «чужих» — использовалось все это, часто с сознательным или подсознательным желанием автора насолить неприятным ему людям! Мысль о том, что время человечества кратко, не всегда нежеланна: едва мы исчезнем, земля вернется к «нормальности» — нормальности, в которой ни одно разумное существо не будет претендовать на временной контекст шире текущего момента. О таком «очищенном» мире фантазировал Лоуренс. И даже Симона Вейль выражала мысль, что мы загрязняем пейзаж уже тем, что на него смотрим [13]. Возможно, погибнет не только разум, но и все сущее —

Некоторые видят в этом метафору ничем не загрязненного и не возмущенного бытия — конец всех треволнений или, может быть, победу их собственного взгляда на мир. Если цивилизация, человечество, сам мир должны погибнуть, это произойдет, по мнению авторов, от того, что мы слишком далеко отступили от «природы» (так же наивные интеллектуалы в свое время приветствовали Мировую войну). Другие, поначалу придя в уныние, могут утешать себя мыслью, что всем нам предстоит умереть как индивидам: так какая разница, погибнем ли мы поодиночке или вместе? «Счастье десяти миллионов человек не больше в миллион раз, чем счастье десяти». Единственный ответ на это, возможно, тот, что геноцид мы все же считаем более страшным преступлением, чем убийство; конец мира положит конец и всем нашим мечтам, всем обычным мотивам творчества или причинам для бережного отношения друг к другу, всей нашей любви. Мысль о всеобщем уничтожении сделает драгоценной каждую секунду, но такими «совершенными секундами» станут лишь те, в которые мы сумеем забыть о грядущей гибели.

Но, быть может, на катастрофу можно взглянуть и иначе. Возможно, она произойдет одновременно с наступлением сингулярности — в тот момент, когда развитие компьютеризации, нано–технологий или коммуникационной сети произведет внезапный отрыв от всего нашего прошлого и ознаменует конец эпохи, в которой существовали отдельные индивиды нашей породы [35]. Так называемая сингулярность означает столь резкий разрыв с прошлым, что никакие рациональные предположения здесь становятся невозможны. Мы стоим на пороге эпохи, совсем не похожей на все иные, прошедшие века. Мощь наших компьютеров удваивается каждые 18 месяцев. Реальное существование молекулярных и атомных механизмов — нанотехнологии — возможно, ближе, чем мы можем вообразить. В наше время люди повсюду имеют доступ к информации, знаниям, энергии и механической помощи, которые когда‑то были доступны только сказочным богачам. Даже если настоящая «общая теория всего» в принципе невозможна, мы, по–видимому, располагаем некоторыми очень мощными теориями, касающимися всего на свете — от гравитации до человеческого генома. Очень скоро каждому человеку придется принимать решения, влияющие на нас всех, и где гарантия, что никто из нас не примет самых ужасных решений? Быть «как боги» станет нашим долгом. Конец времени (или времен) лежит в открытии вечности: мы не сможем населять вечность в тех же формах, какими обладаем сейчас. «Все изменимся, вдруг, во мгновение ока, при последней трубе» (1 Кор 15:51–52).

В научной фантастике, как правило, этот «конец» предстает в материалистических или атеистических терминах, причем подчеркивается чужеродная натура существ, более подходящих для существования в вечности. Однако выход из нашего хрустального дворца был давным–давно предсказан в религиозной литературе.

Для нас тут конец истории, и мы можем только сказать, что с тех пор они жили счастливо, и для них это было началом настоящей истории. Вся их жизнь в нашем мире и все приключения в Нарнии были только обложкой и титульным листом: теперь наконец они открыли первую главу в Великой истории, которую не читал никто в мире: истории, которая длится вечно и в которой каждая глава лучше, чем предыдущая [26] [58] .

 

11.3. Явление Омеги

Рассмотрим идею нового, невиданного мира, как она предстает в философской фантастике. Говоря о «сингулярности», авторы, несомненно, стремятся подчеркнуть, что мы ни в малейшей степени не представляем, да и не можем представлять того, какая жизнь ждет нас за этим пределом, хотя апофатическое богословие никогда никого не удерживало от попыток вообразить себе невообразимое и получить от этого пользу и удовольствие! Даже если перемена не столь близка, как я предположил, рано или поздно она произойдет или, быть может, уже произошла. Даже если появление разумной жизни и вправду невероятно, все же каком‑то отдаленном месте и времени она могла появиться в первый раз — и одним из ее плодов оказались мы.

Предположим, что существует (или будет существовать) чаемый синтез мощи и разума, воображаемая точка Омега. Возможно при этом, что какие‑то интеллектуальные существа нашего типа смогут считать себя последними в своем роде, хотя в каком‑то смысле они будут лишь ранними и незаконченными версиями более совершенного типа. Знаменитый роман Артура Кларка «Конец детства» (1954) может быть истолкован очень по–разному — и в прошлом я осуждал его любопытную идею о том, что в основе «религии» лежит надежда на слияние со Сверхразумом. Но давайте рассмотрим его в контексте той ветви философской фантастики, где рассматривается буквальный конец, уничтожение человечества как вида или же его преображение. Происходит катастрофа Картера (хотя и не всегда так, как мы ожидали): мы гибнем, но остается нечто воскрешающее наши цели и воспоминания к жизни вечной.

Предположим, что этот Омега, или Сверхразум, реален. Если он возник, очевидно, уничтожить его будет так же трудно, как саму жизнь, и весьма вероятно, что он займет все времена и все пространства. Ведь даже мы, смертные индивидуумы, прекрасно зная, что наша жизнь имеет конец, можем вообразить себе, какими путями она могла бы продолжаться. Остается вопрос: что за продолжение предлагает нам Омега? что он собой представляет? кто он такой? Сверхразум Кларка, как я уже намекал, не вызывает ни религиозного, ни этического благоговения. В его книге восхищения заслуживают скорее Повелители, призванные подготовить путь для поглощения Сверхразумом нашего вида, но мечтающие бороться с его влиянием, и позднейшие фантасты, как Джек Уильямсон, уже открыто изображают Сверхразум в облике Паразита [15]. Космический разум в «Вечности» Грега Бира оказывается скорее потомком величайшего и свирепейшего врага человечества — и никаким «гуманным» целям он уж точно не служит. В воображаемом будущем Грегори Бенфорда люди и им подобные существуют, словно крысы и тараканы, в торжествующей культуре киплинговских машин, которые «не созданы, чтобы понять обман, [и] не ведают любви, сочувствия, прощенья». Писатели часто придают мифологические очертания идее возможной «войны в небесах» — конфликту между совершенно различными персонажами, каждый из которых стремится стать значением, кульминацией и заключительным синтезом всего, что было и есть на свете.

Легко понять, что ни один такой Омега не может быть Богом, даже если в конце концов оказывается, что существа, подобные нам, могут симпатизировать его личности и разделять его цели. Бог — это по определению то, выше чего ничего и вообразить невозможно, необходимый стандарт всех ценностей, необходимо присутствующий в бытии. Существо, даже очень могущественное, которое может обладать тем или иным характером, может возникнуть в одной истории и не возникнуть в другой — это, безусловно, не то, что теисты подразумевают под «Богом». Космический дух Степлдона (сам созданный даже не Восемнадцатым Видом человечества, но созданиями совершенно иного типа) оказывается безнадежно далеко от вожделенного «Творца звезд», но и сам этот Творец отнюдь не Бог.

Питер Гамильтон в своей недавней «Трилогии ночи и рассвета» наслаждается изобретением абсолютно натуралистической версии знакомых мифов; заключение этой книги подрывает всякую надежду на то, что существует Некто обладающий властью и авторитетом и требующий от нас повиновения. Также и Бакстер исследует возможность, в которой у его Конечного Духа имеются все причины отчаиваться и, следовательно, не быть Богом. На той же ноте усталого разочарования оканчивается откровенно атеистическая «Диаспора» Грега Игана: «все это вместе» не стоит ни познания, ни наслаждения. Однако меня здесь интересует не философское богословие и не спор между «натурализмом» и «супернатурализмом», а влияние и важность глубокого времени и то, что мы можем о нем сказать. Если катастрофа Картера напоминает нам о скором суде, то история Омеги — о собирании всех верных по ту сторону катастрофы. В этих историях выражается надежда (равно как и страх) на то, что наши жизни, потерянные нами, все же будут оправданы. Мы внесем в конечный синтез что‑то свое, и этот синтез «вернется» в наши жизни, чтобы заимствовать из них свои первые шаги. Однако над всеми этими вымышленными омегами нависает катастрофа: при всей их мощи и разумности их также ожидает конец, если, конечно, им не удастся убежать от времени.

Омега — не Бог, так же как не является Богом бог из Мильтонова «Потерянного рая», но истории об этих образах, которые мы пишем, пересказываем и читаем, могут нас многому научить. Говоря об Омеге, научные фантасты и другие футурологи часто приходят к заключению, что наша задача — просто существовать и не прекращать научного поиска. Как угроза Судного дня побуждает некоторых собирать тяжелую артиллерию и практиковаться в «искусстве выживания», так же и из обетования Омеги некоторые делают лишь тот вывод, что необходимо любой ценой поддерживать технологию. Лучше потерять целый мир, например, из‑за изменений климата и эрозии почвы, чем утратить будущее, сократив расходы на развитие технологий. В обоих импликациях заметно неправомерное самодовольство: в первом — потому что за данность принимается определенный политический стереотип; во втором — потому что мы забываем, что Омега станет наследником всех форм жизни, не только нашей. Или хуже того — если он будет наследником лишь одной формы жизни, скорее всего, это будет не наша форма. Хоть какой‑то шанс на участие в Омеге появится у нас, лишь если мы будем одними из неисчислимого множества. Конечно, для многих это прозвучит как большое разочарование: «Но ведь это буду уже не я!» или: «Это будут уже не люди!» Другие же лишь выразят удивление от того, что кто‑то способен сокрушаться по такому поводу — и это, на мой взгляд, более рациональный подход.

Холдейн в своей статье о «Страшном суде» делает, на мой взгляд, ложное противопоставление:

Человеческий мирок обречен на гибель. Уже сейчас человеческий ум предвидит его конец. Если человечество сумеет расширить горизонт своей воли, как уже расширило горизонт своего интеллекта — оно избежит гибели. Если нет — неминуемо придет суд и человек и все его дела погибнут навеки. Либо раса людей докажет, что ее предназначение — вечность и бесконечность и что ценностью индивидуума в сравнении с этим предназначением можно пренебречь, либо придет время,

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

Подробный ответ Холдейну занял бы отдельную статью. Хотя я согласен с ним в том, что «ценное духовное упражнение — пытаться хотя бы изредка представить себе, какие возможности готовит для нас будущее», ни его метафизика, ни этика, ни футурология меня не привлекают. В особенности не согласен я с тем, что у нас якобы есть лишь один выбор: либо думать только о настоящем, либо строить коммунистическую утопию, дабы заселить своим потомством звезды. Приносить настоящее в жертву будущему — самоубийство. Кроме того, одно лишь материальное и временное будущее нас не удовлетворит.

Итак, мораль в том, что все эпохи исчерпываются и спешат к концу, если только не понимать Омегу как метафору чего‑то большего, чем очередная эпоха. И вот еще одна история, над которой стоит поразмыслить: если Омега реален — почему бы ему нас не воскресить? И, если он это сделает, почему бы, по крайней мере для начала, — не предоставить нам контекст, в котором мы сможем не просто существовать, но и жить привычной для нас жизнью? И откуда нам знать, что это уже не произошло? Что, если это не далекий воображаемый проект (как предполагает Фрэнк Типлер [33]), а ситуация, в которой мы живем? Откуда нам знать, кто мы «в действительности»: те существа, от которых происходит Омега, или те, кого он возродил и кому отвел маленький уголок своего существа, чтобы чему‑то их научить? И есть ли разница, если Омега способен «вернуться» к собственному началу, между оригиналами и копиями?

В таком случае (спасибо за эту мысль доктору Барри Дейнтону, моему ливерпульскому коллеге) и аргумент Картера для нас не так страшен: да, мы находимся в величайшем из всех возможных собраний смертных индивидуумов (то есть среди всех, кто когда‑либо жил на свете), на время поселенные в контекст, где у каждого из нас сохраняется чувство своей индивидуальности, до тех пор, пока мы не научимся — или что‑то в нас не научится — существовать иначе. Какие еще чудесные сценарии приготовил для нас Омега — покажет время. Каким окажется (точнее, уже оказался) он сам, зависит от того, что сможет вообразить себе все «сообщество верных». Мы сразу — и его плод, и одни из его далеких предков.

Когда рассказчик у Степлдона возвращается из своих блужданий на краю времени и останавливается на вершине холма, с которой открывается вид на его дом, сердце его переполняет обновленное чувство «мерцающего атома нашей общности»: отношений с женой. «Необъятность, — продолжает Степлдон, — сама по себе не хороша и не плоха… Но она косвенно важна, поскольку помогает обогащать и развивать ум». Новое поглощение чисто личными делами — это засыпание, и преображение личности может быть способом проснуться. Мое предположение немного отличается от степлдоновского: необъятность, или попытка представить себе необъятность, пробуждает нас и заставляет узнать то Бесконечное, что окружает нас и нам противостоит.

По вдохновенному рассказу Джона Кроули, тот миг, когда Джордано Бруно вполне понял, что солнце не вращается вокруг земли, стал его освобождением из хрустальных сфер, окружающих все человеческие души. Вместо того чтобы мысленно рваться к небесам, он понял, что сама земля плывет в небесах, что он уже сбежал. «Ты можешь сделать себя равным звездам, если поймешь, что твоя мать–Земля — тоже звезда: ты поднимешься сквозь сферы, не покидая землю, но плывя на ней и зная, что она плывет». [20] Мы избегаем катастрофы Картера, зная, что мы в Омеге — и катастрофа уже произошла. Глубокое время окружает нас, и, быть может, это соответствует дерзкому требованию Блейка куда больше, чем здравомыслящий презентизм, увы, слишком многих современных мыслителей.

 

Литература

1. Babbage, С, Ninth Bridgewater Thesis: A Fragment (Frank Cass, London, 1967; 1st published 1837; 2nd ed. 1838).

2. Barrow, J. D., and Tipler, F. J., The Anthropic Cosmological Principle (Oxford University Press, Oxford, 1988).

3. Baxter, S., Time: Manfold I (Voyager, London, 1999), 3.

4. Bear, G., Blood Music (Gollancz, London, 1986).

5. Berkeley, G., "Passive Obedience", in Works, eds. A. A. Luce and Т. Е. Jessop (Thomas Nelson, Edinburgh, 1948–56), vol.6, p. 40.

6. Berkeley, G., "Proposal", in Works, eds. A. A. Luce and Т. Е. Jessop (Thomas Nelson, Edinburgh, 1948–56), vol. 7, pp. 359f.

7. Blake, W., Complete Works, ed. G. Keynes (Oxford University Press, London, 1966), 431.

8. Brand, S., The Clock of the Long Now (Weidenfield and Nicolson, London, 1999).

9. Browning, R., "Christmas Eve and Easter‑Day", in Poems (Oxford University Press, London, 1912), 522.

10. Card, O. S., Children of the Mind (Tom Doherty Associates, New York, 1996).

11. Chambers, R., Vestiges of the Natural History of Creation (1844).

12. Clark, S. R.L., God's World and Great Awakening (Clarendon Press, Oxford, 1991).

13. Clark, S. R.L., How to Think about the Earth: Models of Environmental Theology (Mowbrays, London, 1993).

14. Clark, S. R.L., "Extraterrestrial Intelligence, the Neglected Experiment", Foundation, 61, 50–65 (1994).

15. Clark, S. R.L., How to Live Forever (Routledge, London, 1995).

16. Clark, S. R.L., "The End of the Ages", in Imagining Apocalypse: Studies in Cultural Crisis, ed. D. Seed (Macmillan, London; St. Martin's Press, New York, 2000), 27–44.

17. Clark, S. R.L., Biology and Christian Ethics (Cambridge University Press, Cambridge, 2000), 22f.

18. Clark, S. R.L., "Posthumanism: Engineering in the Place of Erhics", in Rationality and Irrationality: Proceedings of the 23,d International Wittgenstein Symposium, eds. B. Smith and B. Brogaard (ObvetHpt, Vienna, 2001), 62–76.

19. Clark, S. R.L., "From Biosphere to Technosphere", Ends and Means, 6,3–21 (2001).

20. Crowley, J., Aegypt (Gollancz, London, 1986), 366.

21. Grossman, W. M., "the End of the World as We Know It", Sci. Amer. 1098 (1998): http://www.sciam.com/1998/1098issue/1098cyber. html.

22. Haldane, J. B.S., Possible Worlds (Chatto and Windus, London, 1927).

23. Kipling, R., Collected Verse 1885–1926 (Hodder and Stoughton, London, 1927).

24. Leslie, J., The End of the World (Routledge, London, 1996).

25. Lewis, C. S., Out of the Silent Planet (Pan, London, 19552; 1st published 1938), 164.

26. Lewis, C. S., The Last Battle (Puffin, London, 1964), 165.

27. Moltmann, J., Theology of Hope, trans. J. W. Leitch (SCM Press, London, 1967), 155.

28. Philo, L. A. III228f: Collected Works, trans. F. H. Colson, G. H. Whitaker, et al. (Loeb Classical Library, Heinemann, London, 1929–62) vol. I, 457.

29. Stapledon, O., Last and First Men (Penguin, Harmondsworth, 1972; 1st published 1930), 242.

30. Stapledon, O., Star Maker (Methuen, London, 1937), 333.

31. Swinburne, A. C., "The Garden of Proserpine", in Poems and Ballads (John Camden Hotton, London, 1868), 196–99 (see Selected Poems, ed. I. M. Findlay [Carcanet Press, Manchester, 1982], 75–78).

32. Thoreau, W. D., Walden (Dent, London, 1910), 26.

33. Tipler, F., The Physics of Immortality: Modern Cosmology, God, and the Resurrection of the Dead (Macmillan, Basingstoke, 1994).

34. Tolkien, J. R.R., The Fellowship of the Ring (Allen and Unwin, London, 1954), 103.

35. Vinge, V., Across Real Time (Gollancz, London, 2000).

36. Wilson, R. C., Darwinia (Orion Books, London, 1999).

 

Стивен Дж. Брамс и Д. Марк Килгур [68]

 

12.1. Введение

Предмет нашей статьи — конец игр, в которые играют реальные люди. Поскольку эти игры могут влиять на жизнь человечества в этом и, возможно, будущих мирах, они обладают эсхатологической значимостью.

Игры могут быть ограниченными и неограниченными. Ограниченные игры оканчиваются по прошествии определенного времени или по совершении определенного числа ходов. В неограниченных играх таких ограничений не существует.

Является ли жизнь ограниченной игрой? Хотя твердо доказанные случаи долголетия свыше 125 лет нам неизвестны (доказанный максимум — 122 года; этого возраста достигла француженка, умершая в 1997 году), не существует никаких логических причин или научных барьеров, мешающих человеку, прожившему 125 лет, дожить и до 126. Следовательно, несправедливо говорить, что жизнь ограничена определенным сроком (например, в 125 лет). Но возможно ли растянуть этот срок до двухсот пятидесяти, тысячи или даже миллиона лет? Кажется абсурдным, что кто‑то из нас может достичь такого возраста. Однако не стоит так легко отвергать возможность сохранения или обновления нашего генетического материала. Напротив, если расширить понятие жизни, включив в него жизнь наших потомков, оказывается, что в подобных сроках долголетия ничего невозможного нет.

Однако возможность того, что индивидуальное существование кого‑то из нас продлится дольше 125 лет, на сегодня выглядит ничтожной. Говоря практически, разумно предположить, что наша жизнь ограничена сроком около 125 лет. Однако если мы основываем свои действия на этом ограничении, то это может повлечь за собой ходы мысли, очень сильно отличающиеся от тех, которые отражают взгляд на жизнь как на неограниченную игру.

Чтобы пояснить этот тезис, рассмотрим несколько игр, как ограниченных, так и неограниченных. Доступные для игроков варианты действий в этих играх одинаковы, однако рациональные стратегии игры очень сильно зависят от того, как игрок воспринимает игру — как ограниченную или неограниченную.

Пожалуй, наиболее реалистична игра с бесконечным горизонтом: горизонт бесконечен — никакого заранее предписанного предела не существует, однако до достижения этого бесконечного горизонта наступает конец, гарантируя, что любая часть игры конечна. Довольно интересно, что, если игроки воспринимают игру как неограниченную, это побуждает их к сотрудничеству и помогает окончить игру «шепотом»; если же они считают игру ограниченной, то не сотрудничают друг с другом и игра оканчивается «громом» (во вполне буквальном смысле, как мы покажем далее).

Не существует ни неопровержимых аргументов, ни известных нам свидетельств, доказывающих верность того или другого взгляда. Люди могут вести себя вполне рационально, предполагая, что игра с бесконечным горизонтом может внезапно оборваться, что, безусловно, означает ее конечность. Но, поскольку та же самая игра может длиться и бесконечно, невозможно точно предсказать, когда наступит этот конец.

Эсхатология постулирует, что конец неизбежен, но часто весьма туманно высказывается о том, когда он наступит. Мы полагаем, что эту неясность можно прояснить с помощью теории игр:

Если люди «думают вперед» (считают игру неограниченной), пытаясь понять, как следует себя вести, они будут смотреть вперед и основывать свое поведение на том, чего ждут от будущего.

Если люди «думают назад» (считают игру ограниченной), они будут смотреть назад от предполагаемого конца, определяя наилучший выбор в последнем раунде игры, затем в предпоследнем, и так далее, пока наконец не сделают первый по времени выбор.

Глядя вперед, человек подсчитывает ожидаемый выигрыш, основываясь на событиях, которые могут произойти, и связанных с этим вероятностях (если они известны). Глядя назад, человек рассчитывает, что, поскольку в какой‑то момент игра окончится, ему необходимо сделать рациональный выбор до этого момента, проследив последствия своих действий и реакций вплоть до конца игры путем процесса, называемого обратной индукцией. Теодор Соренсен, рассказывая о действиях Исполнительного Комитета (Excom) во время Карибского кризиса в октябре 1962 года, описывает это так:

Мы обсуждали, какова может быть советская реакция на любое возможное действие США, какой реакцией нам придется ответить на советскую реакцию, и так далее, стремясь проследить каждый из этих путей до их финальной точки (цит. по: [8], с. 188).

Во время Карибского кризиса многие ожидали, что между двумя сверхдержавами разразится ядерная война, что приведет их жизнь и существование всего нашего мира к скорому и неизбежному концу. Однако тринадцать дней спустя кризис утих — и жизнь для многих людей восстановила свой неограниченный характер.

Разумеется, подобные события в мире людей едва ли способны повлиять на существование вселенной. Вселенная представляется вполне безличным единством, хотя в ней и обитают люди, способные к рациональным размышлениям и действиям.

Лучше понимая, как люди воспринимают свои игры и играют в них, мы, возможно, сумеем понять, как вселенная (возможно, обладающая некоей рациональностью, даже если ее поведением не управляет никакое конкретное существо) движется к своему конечному состоянию [10]. Говоря на более личном уровне, эсхатологическая точка зрения, предполагающая, что игры ограниченны, может оказать большое влияние на наше поведение в этих играх. Говоря о различии между ограниченными и неограниченными играми, начнем с простой гипотетической игры, а затем будем постепенно изменять ее правила, пока в конце концов, не получим игру с бесконечным горизонтом.

 

12.2. Последовательная триэль

Вообразим себе троих игроков, А, Б и В, расположенных в углах равностороннего треугольника. У каждого из них револьвер, заряженный одной пулей. Они участвуют в триэли, то есть дуэли на троих.

Предположим, что каждый из игроков — идеальный стрелок и в любой момент может застрелить любого другого игрока. Порядок ходов не установлен, но ходы делаются последовательно: игроки не могут стрелять одновременно. Следовательно, если пуля выпущена, результат хода становится известен всем игрокам до следующего выстрела. Наконец, предположим, что каждый игрок мысленно сортирует возможные исходы игры от лучшего к худшему таким образом: (1) выжить одному; (2) выжить вместе с одним противником; (3) выжить вместе с двумя противниками; (4) не выжить, но уничтожить всех противников; (5) не выжить, но уничтожить одного противника; (6) не выжить и не уничтожить никого. Таким образом, наилучший исход — единственному выжить, наихудший — единственному умереть.

Кто же кого убьет (и убьет ли вообще)? Нетрудно заметить, что рациональный исход — исход № 3, в котором никто из игроков не стреляет и все остаются живы. Но предположим, что А стреляет в Б, надеясь для себя на исход № 2, в котором выживут он и В. Лучший исход для А — выжить в одиночку — теперь невозможен: В не станет стрелять в себя. Напротив, предпочитая для себя исход № 1 исходу № 2, он выстрелит в безоружного А — и останется единственным выжившим.

Таким образом, А попадает в финал №5, в котором он сам и один из его противников (Б) убиты, а второй противник (В) выжил. Чтобы избежать такого исхода, А не должен стрелять первым; по той же причине не должен стрелять и никто из его противников. Следовательно, стрелять не будет никто: это приведет к исходу № 3, в котором все останутся живы. Более того, двум игрокам, например А и Б, нет смысла даже сговариваться друг с другом и обоим стрелять в В. Если даже они об этом договорятся, кому‑то из них все равно придется стрелять первым — и, поскольку каждый из партнеров предпочитает исход № 1, тот, кто не стрелял, затем предаст и выпустит свою сбереженную пулю в легковерного партнера.

Следовательно, предвидя неблагоприятный результат стрельбы или сговора, никто из игроков ни стрелять, ни сговариваться не станет. Таким образом, если ходы делаются последовательно, выживают все игроки и мы получаем исход № 3.

Такой образ действий разумен и в триэли с бесконечным горизонтом, которую мы обсудим в конце следующего раздела. Однако в такой триэли возможна и иная, столь же рациональная стратегия. И она предвещает зловещий исход, демонстрируя, каким образом конфликты между людьми, группами людей, государствами, а возможно, и более крупными формами во вселенной могут приводить к смерти и разрушению.

 

12.3. Одновременные триэли

 

12.3.1. Один раунд

Теперь правила не позволяют игрокам делать свой выбор последовательно, одному за другим, так, что последующие могут корректировать свой выбор на основании действий первых. Вместо этого все трое должны одновременно принять решение: стрелять или не стрелять, и если стрелять, то в кого, не зная, что собираются делать другие (то есть возможности общаться друг с другом или координировать свои действия у них нет). В жизни это обычная ситуация: очень часто нам приходится действовать, не зная, что в этот момент делают другие.

В такой ситуации рациональный выбор каждого игрока — стрелять в противника. Повлиять на собственную судьбу игрок не может; но может хотя бы вывести из строя одного из противников и тем улучшить свое положение независимо от того, выживет ли он сам.

Если каждый игрок стреляет в случайную мишень, легко понять, что у каждого из них есть 25–процентный шанс выжить. Возьмем игрока А: его может застрелить Б, или В, или они оба одновременно (три возможности), или же Б и В могут выстрелить друг в друга (одна возможность). В целом имеется 75–процентная вероятность выживания одного из игроков (А, Б или В) и 25–процентная вероятность, что не выживет никто (не будет двух игроков, выстреливших в одного противника).

Исход: стрельба неизбежна, выживших — один или ни одного.

 

12.3.2. n раундов (n

≥

2 и известно)

Предположим, что в первых n - 2 раундах никто не стрелял. Далее мы покажем, что в раунде (n - 1) по меньшей мере у двух игроков появляются рациональные основания для выстрела.

Для начала рассмотрим ситуацию, в которой противник убивает А. Разумеется, А выгоднее всего стрелять: он ведь так или иначе будет убит. Более того, ему выгоднее стрелять в того противника, в которого не стреляют ни Б, ни В (а такой обязательно будет хотя бы один).

Теперь предположим, что А никто не убивает. Если Б и В убивают друг друга, у А нет причин стрелять (хотя выстрел ему не повредит). Если один из противников, например Б, воздерживается от выстрела и В его убивает, самое разумное для А — тоже не стрелять, поскольку теперь он может уничтожить В в следующем раунде. (Обратите внимание, что В не угрожает А — свою единственную пулю он уже истратил.) Предположим, что от выстрелов воздерживаются и Б, и В. Если А стреляет в своего противника, например в Б, то в n–ном раунде В убивает А. Но, если А тоже воздерживается от выстрела, игра переходит в n–ный раунд и, как мы обсуждали ранее, у А остается 25–процентный шанс выжить. Таким образом, если не стреляет никто, для А разумнее всего тоже не стрелять.

Воздерживается ли игрок от стрельбы на протяжении (n-1) раундов или нет (та или иная стратегия может быть лучшей, в зависимости от того, что делают другие игроки) — в n–ном раунде, при условии, что имеется больше одного выжившего и, как минимум, у одного игрока остается пуля, разумнее всего стрелять. Однако предвидение неизбежной стрельбы в n–ном раунде может заставить игроков «развернуть» свои стратегии уже в первом и втором раундах.

Исход: стрельба неизбежна, выживших — один или ни одного.

 

12.3.3. п раундов (п неограничено)

Новый поворот сюжета: в такой игре рациональным выбором является отказ от стрельбы всех игроков во всех раундах, в результате чего выживают все трое. Как это может произойти? Здесь применим уже известный аргумент: «Если в тебя выстрелили — постарайся хотя бы сам кого‑нибудь застрелить». Но даже если вы, предположим, А, а Б стреляет в В, наилучший выбор для вас — убить Б, оставшись единственным выжившим (исход № 1). Как и в предыдущих играх, независимо от того, стреляют в вас или нет, лучший выбор для вас — в первом же раунде застрелить того, кто не стал мишенью другого вашего противника.

Но теперь предположим, что Б и В воздерживаются от выстрелов в первом раунде, и рассмотрим ситуацию А. Стрелять в противника в первом раунде для А неразумно, поскольку в следующем раунде его застрелит оставшийся противник (а если n неограничено, следующий раунд будет всегда). Однако, если все трое не будут стрелять и продолжат поступать так же в последующих раундах, все они останутся живы. Хотя это и не «лучшая» стратегия для всех ситуаций, возможности выживания при неограниченном п повышаются.

Исход: выживших может быть нуль, один (А, Б или В) или трое, но не двое.

 

12.3.4. Бесконечный горизонт

Эта триэль — вариант предыдущей ситуации (раздел 12.3.3), однако включающий в себя более реалистическое условие. А именно: по окончании раунда i и всех последующих раундов происходит случайное событие, определяющее, продлится ли триэль еще, как минимум, на один раунд (с вероятностью pi в конце раунда i) или окончится немедленно (с вероятностью 1 — рi). Таким образом, вероятность, что триэль окончится после к раундов равна р1, р2… рk-1 (1 — рk) Триэль ограничена в том и только том случае, если рi для какого‑то раунда i равно нулю.

Если триэль не ограничена (то есть имеет бесконечный горизонт), она моделирует игры, которые, как и сама жизнь, — не длятся вечно. Мы не можем сказать, в какой точке остановится эта игра, однако знаем, что продолжаться бесконечно она не будет. В таких обстоятельствах, если рi в каждом раунде i достаточно высоко, может быть рациональным выбором не стрелять вообще (Brams и Kilgour [6] показывают, что то же верно для последовательной триэли с установленным порядком ходов). Однако структура таких игр предполагает ожидание, что через несколько раундов триэль будет иметь какой‑либо определенный исход. Например, если для всех i рi = 0,51, существует вероятность 1 — (0,51)20 = 0,9999986, что после двадцати раундов игра окончится. Поэтому эффективная стратегия — думать о ней как об игре с n раундами (с известным n), как в ситуации, описанной в 12.3.2, поскольку имеется лишь немногим более одного шанса на миллион (то есть вероятность 0,0000014), что игра не закончится к двадцатому раунду.

Рассматривая окончание игры как неизбежность и применив рассуждение, описанное в разделе 12.3.2, игроки начнут стрелять друг в друга в первых двух раундах, в результате чего останется, самое большее, один выживший.

Исход: количество выживших зависит от того, рассматривается ли триэль как ограниченная (выживает, самое большее, один игрок) или как неограниченная (при достаточно высоком pi могут выжить все трое).

 

12.4. Повесть о двух будущих

Наш анализ триэли с бесконечным горизонтом показывает, что возможен конфликт между двумя возможными будущими:

1. Каждый процесс должен окончиться в какой‑то определенной точке (например, продолжительность человеческой жизни имеет верхний предел, предположим, 125 лет).

2. Точное время конца непредсказуемо (то, что 125–летний человек доживет до 126, быть может, крайне маловероятно, но не невозможно).

Будущее № 1, в котором игра ограничена, всегда ведет к перестрелке в одновременной триэли; но будущее № 2, в котором игра не ограничена, может обойтись без стрельбы.

В сущности, нечто подобное будущему № 2 считается необходимым для достижения сотрудничества в играх, подобных многоходовой «дилемме заключенных» (ДЗ). Если число раундов п известно, то, согласно теории, в многоходовой ДЗ игроки будут играть друг против друга, так же как в одноходовой и п–ходовой (с известным п) одновременных триэлях. Однако как экспериментальные результаты, так и реальные примеры многоходовой ДЗ демонстрируют довольно частое сотрудничество, что, согласно теории, может происходить, когда «тень будущего» достаточно длинна. Кроме того, сотрудничество может быть рациональным даже в одноходовой ДЗ и других играх, например «цыпленок», если правила игры позволяют предсказывать ее ход согласно «теории движений» (Brams, [5]) или другим вариантам стандартной теории игр.

В более общем случае поддержание сотрудничества возможно лишь при достаточно высоком уровне надежды — разумного ожидания, что сотрудничество продолжится и в будущем. Если эта надежда угасает или стремится к угасанию, от рациональных игроков разумно ожидать отказа от сотрудничества. В играх типа ДЗ или «цыпленка» такая игра часто оканчивается конфликтом, хотя в других играх это не обязательно.

В описанном нами примере исход № 3 в триэли с бесконечным горизонтом сочетается с будущим № 2, а исходы №№ 4 и 5 — как с будущим № 1, так и с будущим № 2. Многие игроки в реальном мире, как видно, предпочитают будущее № 2. К таким игрокам относятся США, Россия и Китай: на протяжении уже более чем поколения все эти страны обладают ядерным оружием, однако не начинают «триэли», применяя его друг против друга.

То же самоограничение проявилось в неиспользовании отравляющего газа во время Второй мировой войны: отказ от этого оружия был связан как с ужасными воспоминаниями о Первой мировой войне, так и со страхом возмездия. Напротив, боснийские сербы, босняки–мусульмане и хорваты в бывшей Югославии в начале и середине 1990–х годов вовлеклись в весьма разрушительную триэль, отражающую ограниченность будущего № 1.

Сербы нанесли эффективный первый удар, очевидно, полагая, что сумеют быстро захватить территорию и тем обеспечить себе большое преимущество. Однако после первых побед дела у них пошли не так гладко из‑за реакций других игроков — не только участников изначального конфликта, но и вновь вступивших в игру, например НАТО, особенно после эскалации Косовского конфликта в 1998 году.

На наш взгляд, исход был бы не столь драматичен, если бы игроки не воображали себя способными продумать все ходы по уничтожению друг друга, отсчитывая назад от некоей конечной точки. В самом деле, наши результаты позволяют предположить, что игроки проявляют меньше агрессии, когда будущее представляется им туманным — как в триэли с бесконечным горизонтом; и это делает предсказания о количестве раундов игры и даже о верхнем пределе этого количества довольно‑таки опасными. Как ни странно, чтобы мы могли надеяться на будущее, оно должно быть от нас скрыто.

С другой стороны, к сотрудничеству побуждает и последовательная триэль с предопределенной очередностью выбора. Как мы уже показали, если кто‑то из игроков — А, Б или В — решит выстрелить первым, этим он подпишет себе смертный приговор: его убьет тот, кто останется в живых. В этом случае к сотрудничеству побуждает не туманность будущего, а его ясность — неотвратимость возмездия.

 

12.5. Заключение

Ограниченная и неограниченная игра воплощают в себе два различных эсхатологических подхода. Предполагая, что будущее бесконечно, люди, возможно, начинают вести себя по отношению друг к другу более ответственно, ибо знают, что завтра их может постичь возмездие за сегодняшние недобрые деяния. Чтобы поддержать себя, они могут стараться выработать себе репутацию, например, придерживаясь определенных моральных принципов. Напротив, те, чье видение будущего краткосрочно и ограниченно, более склонны к безответственному и даже аморальному поведению.

Важная интеллектуальная задача — разработать установления, делающие разрушительное поведение невыгодным. Но как представить будущее бесконечным и внушить людям уверенность, что социальная машина не может внезапно рухнуть, пока не ясно.

Мы полагаем, что наилучшим механизмом для этого является мировоззрение, предполагающее (или даже твердо обещающее) день воздаяния для тех, чье поведение вопиюще отклоняется от норм честной игры. Возвращаясь к примеру Югославии: едва ли участники конфликта, совершившие самые отвратительные преступления, ожидали вмешательства Международного трибунала и возможного уголовного суда. А если бы понимали, что такое возможно, подумали бы дважды.

Так же и многие террористы, по–видимому, надеются на безопасные убежища, откуда их не выдадут. Насколько международные нормы правосудия не только допускают, но и твердо устанавливают неотвратимость наказания за серьезные преступления без срока давности, независимо от государственных границ, настолько проблематичным становится для участников конфликта первый выстрел.

При отсутствии уверенности в будущем наказании помочь предотвратить нежелательное поведение могут и те установки, которые затемняют будущее и затрудняют предсказания. Эти установки весьма разнообразны: от демократии, с неизвестным исходом выборов и другими ее превратностями, до системы взаимного ядерного сдерживания, предполагающей благой, хоть и неопределенный исход для союзников в случае нападения агрессора.

Вполне возможно, что эти же установки или нормы способны ввести в действие силы, вознаграждающие за ненасильственное поведение: в этом случае их роль будет аналогична предотвращающей роли третьего игрока в триэли. Триэль, представляющая собой чрезвычайно упрощенную социальную модель, верно схватывает, однако, важнейшую черту социального поведения — способность третьей стороны играть важную роль в смягчении конфликтов. Присутствие третьего, по–видимому, смягчает взаимное напряжение, возникающее между двумя игроками и часто находящее себе исход в войне на истощение. По сути, третий игрок обеспечивает механизм равновесия, помогающий поддерживать надежду независимо от того, туманно или ясно будущее.

 

Литература

1. Axelrod, R., The Evolution of Cooperation (Basic Books, New York, 1984).

2. Bossert, W., Brams, S. J., and Kilgour, D. M., «Cooperative vs. Non‑cooperative Truels: Little Agreement, but Does That Matter?» in Games and Economic Behaviour (forthcoming).

3. Brams, S. J., Biblical Games: Game Theory and Hebrew Bible (MIT Press, Cambridge, Mass., 1980; rev.ed., 2002).

4. Brams, S. J., Superior Beings: If They Exist, How Would We Know? Game‑Theoretic Implications of Omniscience, Omnipotence, Immortality, and Incomprehensibility (Springer‑Ferlag, New‑York, 1983).

5. Brams, S. J., Theory of Moves (Cambridge University Press, Cambridge, 1994).

6. Brams, S. J., and Kilgour, D. M., «Backward Induction Is Not Robust: The Parity Problem and the Uncertainty Problem», Theory and Decision, 45, 263–89 (December 1998).

7. Carse, J. P., Finite and Infinite Games (Ballantine, New York, 1986).

8. Holsti, O. R., Brody, R. A., and North, R. C., «Measuring Affect and Action in International Relations Models: Empirical Materials from the 1962 Cuban Missile Crisis» J. Peace Res., 1, 170–89 (1964).

9. Kilgour, D. M., and S. J. Brams, «The Truel», Math. Mag., 70, 315–26 (December 1997).

10. Smolin, L., The Life of the Cosmos (Oxford University Press, New York, 1997).

 

Маргарет Э. Боден [81]

 

13.1. Введение

Нас попросили подумать о далеком будущем — но насколько далеком? Идет ли речь о том времени, когда человечество как вид давно исчезнет? Или лишь о том, когда наука и технология значительно продвинутся вперед, но по–прежнему будут оказывать влияние на живого и здравствующего homo sapiens? «Первое далекое будущее» — в ведении космологов и физиков, а также научных фантастов, размышляющих о системах ИИ, способных пережить (и, быть может, выжить?) человечество. Я же сосредоточусь на «втором далеком будущем» и поразмышляю над тем, как ИИ далекого будущего повлияет на нас или, точнее, на наших потомков. В особенности о том, как повлияет он на наши представления о самих себе, и прежде всего на те из них, что имеют религиозную значимость.

Предсказания социальных и технологических переворотов — дело по большей части бесплодное, и тем более, чем дальше в будущее они простираются. Как известно, Ленин полагал, что революция при его жизни невозможна, Резерфорд не видел никакой практической пользы в расщеплении атома, а Томас Уотсон из Ай–Би–Эм утверждал, что миру хватит полдюжины компьютеров. Не сомневаюсь, что в будущем нас ждет множество технологических чудес. Но каких именно — не знаю, и вряд ли кто‑то знает. Кое‑что из того, что мы представляли во всех подробностях (и даже уверенно предсказывали), не осуществилось и, по моему мнению, не осуществится в ближайшее время. Но возникло много иного, такого, что мы себе и вообразить не могли.

Для наших целей, однако, все это не важно. Очевидно, что в ближайшем будущем ИИ будет занимать все большее место в рыночных технологиях и становиться все более «очеловеченным». Можно ожидать также, что журналисты, писатели, сценаристы, равно как и ученые и философы, будут посвящать дискуссиям об ИИ даже больше времени и текстов, чем сейчас. Говоря вкратце и опуская технологические подробности, ИИ начнет занимать все больше места в нашей жизни. Это создает контекст нашего вопроса: как может повлиять ИИ на наши представления о человечности? Поддержит ли он их, быть может, даже обогатит или подорвет?

Этот вопрос глубоко проблематичен — и проблематичен вдвойне. Вдвойне — потому что необходимо отличать то, что может произойти, от того, что должно произойти, и говорить как о том, так и о другом. Как и в других областях жизни, то, что может произойти (на практике), не обязательно совпадает с тем, что должно произойти (в теории). Глубоко — потому что это «должно» философски противоречиво. Оно включает в себя такие «вечные темы», как природа свободы, самость, эмоции, уникальность человека, сознание — темы, важнейшие для всех религий. Я постараюсь убедить вас, что ИИ может пролить и, в сущности, уже пролил на эти темы новый свет. Однако я не случайно сказала «убедить», может быть, даже «поспорить» об этом, ибо этот вопрос вызывает большие споры.

 

13.2. Концепции ИИ и технология

То, как ИИ повлияет на наше самосознание, зависит от общества: от его знаний и предрассудков об ИИ и от лежащих в их основе представлений о природе разума. У нас уже имеются важные свидетельства, представленные социологом и психоаналитиком Шерри Теркл, исследовавшей то, как дети интерпретируют свой опыт взаимодействия с компьютерными технологиями.

Свои исследования она начала с детей начала и середины 1970–х годов, сталкивавшихся с компьютерами в школе или дома [43]. (Домашних компьютеров, какими мы их знаем, в то время еще не было: машины предоставлялись исследователями ИИ из Эм–Ай–Ти.) Дети управляли программами, основанными на классических моделях ИИ, с использованием простого и понятного для детей языка программирования LOGO [36]. Основные формы общения: «Сделай это, затем то; если произойдет то, сделай это; в противном случае сделай так‑то…»

Работая с этими машинами, Теркл обнаружила, что даже самые маленькие дети по собственной инициативе настаивают на четком различении людей и компьютеров. Они с восторгом принимают мысль, что компьютер разумен, что он умеет думать. Но, тут же добавляют они, он не может «любить» или «чувствовать», как мы. Более того, он не может ничего делать «сам по себе», а только «когда ему скажут». Короче говоря, дети воспринимали компьютеры как создания, лишенные эмоций и автономии, в отличие от людей.

Второе исследование Теркл было проведено двадцать лет спустя [44]. К этому времени были широко доступны небольшие самоорганизующиеся сети взаимосвязанных ИИ, а также простые программы И–жизни, включающие в себя реактивные и/или эволюционные техники. Оказалось, что новое поколение детей также старается провести четкую границу между человеком и машиной. На этот раз автономия не входила в число существенных критериев, поскольку деятельность этих «существ» [sic!] в определенном смысле происходила «сама по себе», без приказов человека. Дети по–прежнему использовали для различения понятие эмоций, но теперь к нему добавилось понятие телесности.

Что же касается жизни, и дети, и взрослые, которых опрашивала Теркл, затруднялись в ответе на вопрос, являются ли эти создания «живыми». Некоторые говорили, что нет; некоторые называли их «в каком‑то смысле живыми» или отвечали, что они «живые, но не так, как мы». Никто не назвал их живыми с уверенностью и без ограничений, как поступали из уважения к разуму и мышлению их предшественники в 1970–х. И многие, в том числе и взрослые, противоречили сами себе. Такая путаница во мнениях неудивительна: понятие жизни для нас еще более сложно и трудноопределимо, чем понятие интеллекта [9]. Однако эти данные, как и более ранние, показывают, что у нас существует потребность в четком отделении людей (и животных) от компьютеров.

Та же необходимость проявилась в замечании чемпиона мира по шахматам перед его состязанием (в 1996 году) с компьютерной программой «Дип Блю» (которая выиграла благодаря чипам, обрабатывающим 200 миллионов команд в секунду). «Думаю, — сказал тогда Гарри Каспаров, — в этой игре я в каком‑то смысле отстаиваю честь человечества». Такое словоупотребление ясно показывает, что любые грядущие успехи в области ИИ неизбежно будут на практике подрывать широко распространенные взгляды на «честь», ценность и уникальность человека. (Каспаров проиграл и был потрясен и глубоко угнетен таким исходом.) А это, в свою очередь, угрожает всем религиям, базирующимся на представлении об уникальности homo sapiens. Чтобы избежать этой угрозы, приходится либо бросать вызов науке на ее условиях, например, выигрывая шахматные партии или утверждая (как это делали дети), что ИИ не может испытывать эмоции, либо от нее отмахиваться.

Для многих искушение отмахнуться от науки становится все соблазнительнее. Стивен Кларк (еще один из авторов этой книги) писал, что близкая родственница ИИ — И–жизнь — поощряет «магический» взгляд на науку и технологию, когда они рассматриваются как некое неуправляемое волшебство [17]. То же самое происходит с теорией хаоса, квантовой физикой и теорией суперструн. Для среднего человека все эти теории совершенно непонятны, и даже сами ученые подчеркивают их странность и непредсказуемость.

Средний человек в смятении. С одной стороны, ИИ и И–жизнь во многом напоминают людей: столь же загадочны, увлекательны, непредсказуемы, зачастую малопонятны и опасно неконтролируемы. Более того, они кажутся автономными и порой возникают («рождаются») путем самоорганизации. С другой стороны, они совсем другие: могут вести себя (и часто себя ведут) не просто странным, но совершенно чуждым для нас образом. Однако обе стороны этой амбивалентности можно назвать «магическими». Согласно «магическому» взгляду, науке и технологии нельзя доверять: они доказали, что неспособны давать нам то и только то, что мы заказывали. (Требование «то и только то» возникло, разумеется, много лет назад, благодаря таким нежелательным эффектам, как побочные действия лекарств и загрязнение окружающей среды.)

Некоторые, возможно, полагают, что «магическое» восприятие ИИ и И–жизни «благоприятно» для религии. Разумеется, отворачиваясь (по любой причине) от науки, люди часто обращаются к религии или по крайней мере начинают смотреть в ее сторону. Яркий пример — «Создание контркультуры» Теодора Рожака [37]. Эта увлекательная книга — преамбула к яростной атаке [38] на то, что он называет «механической подделкой» и «обесчеловечивающим действием» ИИ, свела воедино различные направления неоромантической мысли. Основной ее тезис: очернение науки и пропаганда религии — какой угодно.

Когда она вышла в свет, я уже много лет преподавала философию религии. Я наслаждалась этой работой: помимо увлекательности самого содержания, общаться со студентами было настоящим удовольствием. Их было немного (курс был по выбору), но все они действительно интересовались темой. Яростные атеисты, пламенные верующие, обеспокоенные агностики — все они стремились думать о религиозной вере и искали связные аргументы (за или против), которые бы им в этом помогли. Когда «Контркультура» стала культовой книгой, число студентов утроилось. Но интеллектуальная серьезность исчезла. Теперь можно было говорить все что угодно, лишь бы это кому‑то нравилось. Необязательно стало даже следить за связностью речи. Фрейд был изгнан, на его место пришел Юнг: вопрос о существовании Бога относился больше не к реальности, а к душевному миру вопрошающего и даже в таком качестве не воспринимался серьезно. Звучали громогласные заявления, но аргументация сделалась излишней. (После двух или трех лет таких мучений я передала курс другому преподавателю.)

Короче говоря, «магический взгляд» на науку и технологию весьма толерантен к религии или к тому, что бездумно выдается за таковую. Впрочем, терпим он и к более интеллектуально респектабельным версиям религии. ИИ далекого будущего, разумеется, будет куда более непредсказуем и куда менее понятен, чем современные системы. Вполне вероятно, что эта технология, все более «магическая», подтолкнет множество людей к религии в социологическом смысле слова.

 

13.3. Автономия, разум и эмоции

Но, если вернуться к теории — должно ли это происходить? Ответ на этот вопрос зависит от того, поддержит ли ИИ будущего взгляды на человеческую природу, имеющие религиозную значимость, а именно понятия человеческой свободы, уникальности, эмоций, самости и сознания, в том числе религиозного опыта. Иными словами, он включает в себя весьма сложные и спорные вопросы, относящиеся к теоретической психологии и философии разума.

Далее я собираюсь показать, что ИИ уже предлагает теоретическую поддержку этих понятий. В сущности, он обогащает их, помогая нам понять и оценить то, что в них содержится. Таким образом, как ни парадоксально это покажется многим, ИИ далекого будущего вполне способен углубить наше понимание человечности как таковой.

Ранее я сказала, что системы И–жизни в каком‑то смысле автономны. Они не программируются на любые действия, какие только вздумаются программисту, как СДИИ («старый добрый ИИ»: Ходжленд [27]), а действуют сами. Это связано либо со встроенными в них «рефлексами», либо с самоорганизацией снизу. Например, в эволюционирующей робототехнике можно наблюдать постепенное появление роботов, специально приспособленных для выполнения каких‑либо задач [18, 29]. Исследователи И–жизни публикуются в журналах, посвященных «Автономным системам» или «Автономным роботам», и рассматривают свои саморегулирующиеся системы как более жизнеподобные (а следовательно, и разумоподобные), чем классический ИИ.

Однако дальнейшие успехи в создании автономных систем такого рода не имеют отношения к нашей нынешней теме. Дело в том, что человеческая свобода — гораздо более широкая и глубокая форма автономии [7]. Она предполагает сознательное самонаправление к тем или иным целям и обдуманный выбор между различными вариантами возможных действий.

В целом свободный выбор направляется моральными принципами (которые могут противоречить друг другу); личными предпочтениями и жизненными целями; житейской мудростью и опытом, в том числе пониманием других людей; а также предвидением возможных последствий своих поступков и сравнением их между собой. Может требоваться понятийный анализ: «Не убий» — но что считать убийством? Часто важную роль играет образ себя, в особенности того, каким человек хотел бы быть. Моральные принципы и житейская мудрость могут передаваться в виде ролевых моделей или историй, часто извлеченных из религиозного контекста (например, Иисус, святые или добрый самаритянин). Значимость этих примеров меняется в зависимости от ситуации. В целом сложный моральный выбор предполагает тонкую игру гипотетических обвинений и оправданий (впрочем, очень сложным бывает и выбор, не носящий морального характера).

Чтобы пролить свет на этот тип свободы, нам требуется не И–жизнь, а ИИ. Коннекционный ИИ помогает нам понять, как мы усматриваем аналогию между новозаветной притчей и собственной жизненной ситуацией ([4], глава 6; [32]). А классический ИИ помогает понять, как в принципе мы структурируем свои мысли и желания и взвешиваем различные противоречивые факторы, решая, что делать ([2], глава 9; [21]).

У очень маленьких детей нет ни свободы, ни моральной ответственности, поскольку необходимая для этого когнитивная и мотивационная сложность у них еще не развита. Например, они судят о том, «хорош» человек или «плох», по результатам его поступков, а не по намерениям, поскольку еще не обладают теорией сознания, позволяющей им осознавать и различать намерения других людей ([5], с. 48). Мэри, разбившую десять тарелок в попытке помочь маме помыть посуду, они называют более «плохой девочкой», чем Джоан, которая разбила всего две тарелки, шаря в буфете в поисках варенья, которое ей есть не полагалось. Теория сознания, как и необходимый для нее жизненный опыт, появляется у детей позже. И только тогда человек становится по–настоящему свободным. (Если она не возникает, человек становится аутистом, что очень серьезно ограничивает его свободу [1].)

Что касается животных, не относящихся к роду человеческому, они не обладают свободой, отличной от простой автономии. Дело в том, что у них нет языка, делающего возможным абстрактное мышление и рассуждение. (Вопрос: может ли собака сделать выбор между различными исходами или выработать план действий? Ответ: не может.)

Кстати сказать, совершенно не к месту здесь обычно вспоминают о детерминизме и индетерминизме [28]. Многие полагают, что для свободного выбора необходим индетерминизм, и приводят принцип Гейзенберга в качестве научного обоснования свободы. Но хотели бы вы, чтобы ваши важные решения, в том числе этические, определялись какой‑то внутренней «игрой в орлянку» или квантовым скачком? А как насчет почитаемых религиозных учителей или святых: неужели мы продолжали бы их уважать, если бы выяснилось, что их действия объясняются не религиозными и моральными убеждениями, а случайностью? Короче говоря, индетерминизм в причинах действия убивает истинную свободу — свободу, предполагающую «владение собой» и ответственность. Говорим ли мы о моральном выборе или о творческой оригинальности (часто облекаемой в квазирелигиозные термины) ([4], глава 11), для нас важна сложная структура сознания взрослого человека.

Поскольку ИИ не отрицает этого, более того, помогает нам это понять, нет причин считать, что он должен подорвать веру людей в свободу. Однако такое может случиться, если они и дальше будут рассматривать свободу через призму детерминизма/ индетерминизма, как поступают многие сейчас. Вот яркий пример того, что я имела в виду, называя эти вопросы глубоко проблематичными. Чтобы обсуждать воздействие технологий, необходимо сперва договориться о философских терминах.

Большое значение здесь имеет понятие «образа себя». Работа в области философии ИИ (а также эмпирической психологии) предполагает, что «самость» не является чем‑то простым, изначально заданным: это сложная психологическая конструкция, используемая для руководства специфически человеческим поведением ([2], глава 7; [8]; [22], глава 13). Оно включает в себя рефлексию, определяющую приоритеты конкретных целей и ценностей (идеал себя). Пока что ИИ не может дать нам детальных теорий самости, для этого он недостаточно разработан; однако он уже дает нам общее математическое представление о том, что представляет собой этот психологический конструкт и как он возможен.

Даже столь близкий к самости феномен, как скорбь от потери любимого, может быть (в общих чертах) понят в терминах ИИ. Подобно тому как для свободного выбора необходима определенная когнитивно–мотивационная архитектура, так же определенная психологическая архитектура требуется и для возникновения скорби, и для переживания ее на протяжении нескольких месяцев или лет [46]. Скорбь от потери любимого, при всех ее дестабилизирующих эффектах, неизбежна, учитывая психологическую природу — математическую архитектуру — личной любви. Этот тип любви (в отличие от похоти или даже агапе) представляет собой сложно структурированную привязанность, глубоко укорененную в личных когнитивных и мотивационных ресурсах, не в последнюю очередь, в теории сознания [26]. Она вступает в игру всякий раз, когда перед человеком предстает выбор, способный так или иначе повлиять на любимого.

Дети в экспериментах Теркл, как и большинство наших современников, полагали, что ИИ не имеет ничего общего с эмоциями. Но это ошибка. Действительно разумная система, биологическая или искусственная, не может не обладать эмоциями в какой‑либо форме. Дело в том, что эмоции вообще, от легкого беспокойства до безутешного горя, необходимы для управления поведением в условиях ограниченности ресурсов и множества конфликтующих мотивов или целей. Они не опциональное дополнение, а математическая необходимость. («У меня только две руки!» — это выражение имеет не только буквальный, но и глубокий психологический смысл.) Наличие эмоций у ИИ признается с конца 1960–х годов (хотя, кажется, часто игнорируется) ([39]; [2], глава 6; [41]; [46]).

Эмоции тесно связаны с религией, поскольку бесстрастная вера вряд ли заслуживает своего имени. Аскетический деизм может приглушать эмоции и определенно отвергает любые личные аспекты Высшего Существа и отношения к Нему людей. Но даже деизм предполагает определенные эмоции — благоговение и трепет. (Без них он превращается в холодную научную космологию.) Анимистские религии могут добавлять к этому страх, радость, агрессию, мольбу, даже благодарность. А полномасштабный теизм включает в себя опыт (иллюзорный или реальный) отношений любви с личным Богом, что выводит нас на ту же базовую психологическую архитектуру, что и чувство скорби.

Однако скорбь здесь невозможна, так же как невозможно для разумного взрослого человека испытывать негодование из‑за дождя. (Раздражение, быть может, но не негодование.) В особенности невозможно это потому, что здесь любимый (как мы верим) не может ни умереть, ни изменить. Точнее, в это невозможно поверить, пока тверды наши богословские убеждения. Но иногда они колеблются. Тогда могут возникнуть эмоции, сравнимые со скорбью, негодованием или горьким разочарованием; вспомним возглас псалмопевца: «Боже мой, Боже мой, для чего Ты меня оставил?» С богословской точки зрения испытывать подобные эмоции столь же неверно, как негодовать на дождь; правильное отношение к Богу даже пред лицом самых черных злодейств и бедствий — непоколебимое доверие Иова. Ибо невозможно, буквально невозможно, чтобы Бог покинул народ свой. Бросить в беде — самый мерзкий из видов предательства, ибо бросить может только сильный и только слабого ([3], с. 80–86). Наши представления о личной любви исключают предательство во всех его формах, и прежде всего — способность бросить в беде. (Вот почему цитата из псалмопевца в устах Иисуса на кресте так же глубоко проблематична, как и «искушение» его дьяволом.)

Короче говоря, такие эмоции, как любовь, скорбь или негодование, — это не просто чувства. Скорее это тонко структурированные психологические диспозиции, создаваемые сложной вычислительной архитектурой.

Однако практическая работа с ИИ (законченными компьютерными моделями) дает немного оснований для выводов о самости и эмоциях. Один из ранних исследователей ИИ, а также доктор медицины и практикующий психоаналитик попытался проверить на ИИ фрейдовскую теорию невроза. Его интересовало то, как суперэго порождает тревогу; как тревога распространяется на предметы, аналогичные представляющим реальную угрозу; как выбирается один из доступных защитных механизмов (проекция, замещение, отрицание и т. п.) и как эти механизмы влияют на специфические трансформации вызванных тревогой представлений ([19], см. главы 2–3). Позже он попытался также смоделировать системы вызванных тревогой представлений, характерные для параноидной шизофрении [20]. Но эти попытки были явно незрелыми; достаточно трудно заставить компьютер рационально стремиться даже к одной цели, не говоря уж о смешении нескольких мотивов под влиянием тревоги и/или суперэго.

Современные исследования ИИ включают в себя более реалистичную (хотя и далеко не столь амбициозную) стимуляцию эмоций и изучение их способности регулировать поведение в условиях нескольких потенциально конфликтующих целей. Самый удачный пример на сегодняшний день — это эмоциональная история няни, ухаживающей за дюжиной младенцев: каждого из них нужно кормить, пеленать, ласкать и развлекать в разное время и с разной интенсивностью и каждого немедленно спасать, если он подползет слишком близко к реке или к дороге [45]. (У няни, разумеется, только две руки, она не может делать все сразу и потому вынуждена составлять себе определенное «расписание».) Но даже такая модель ИИ пока еще, увы, очень груба и не затрагивает ни образа себя, ни понятия самости.

В далеком будущем ИИ может сильно измениться. По причинам, которые объясню ниже, я не верю, что когда‑нибудь он сможет воспроизводить все сложности и тонкости человеческого сознания. Однако не сомневаюсь, что ИИ далекого будущего смогут воспроизводить гораздо больше эмоций и делать это намного тоньше. Возможно, они будут включать в себя даже эффективное различение образа системы и идеала системы. В сущности, почему бы и нет? Марвин Мински, первопроходец ИИ, давным–давно указывал на то, что сложному разуму необходим образ себя [34] (и некоторые ранние ИИ–программы в его лаборатории могли исследовать собственное поведение в свете своих целей и соответствующим образом его исправлять [42]). Это в принципе возможно, поскольку понятие рекурсии делает возможной рефлексивную обработку информации. Так исчезает «парадокс» ссылки на самого себя.

 

13.4. Телесность

Все, что я говорила до сих пор о воздействии ИИ на наши представления о себе, полагаю, может быть без разногласий принято всеми исследователями этой темы. Но это отчасти связано с тем, что до сих пор я старательно избегала любых намеков на ту важнейшую роль, которую играет в наших представлениях о сознании, личности, самости понятие тела. В этом вопросе сами исследователи ИИ далеко не всегда друг с другом согласны.

Научная фантастика изобилует историями о бестелесных сознаниях или, точнее, интеллектах. Различные авторы, включая недавно почившего Фреда Хойла, представляют нашему вниманию странные «облачные» структуры, занимающие огромное пространство, однако каким‑то образом идентифицируемые как единый индивидуум (или индивидуумы) и обладающие свойствами, аналогичными свойствам компьютера, сознания, живого существа. Однако такой футуристический сценарий почти немыслим. Что это за «свойства, аналогичные свойствам компьютера, сознания, живого существа», однако не требующие тела? И как могут эти «облака», не имея тел, удовлетворять принципу самоорганизации, на котором строится любая жизнь? То, что писатели–фантасты порой предлагают нам поразмыслить над такой идеей, еще не гарантирует, что эта идея, если повнимательнее к ней приглядеться, будет иметь смысл [9].

Нам могут сказать: под «аналогичными свойствами» имеется в виду способность к вычислению. И незачем воображать себе какие‑то фантастические облака — достаточно представить вполне реальные компьютеры (пусть и компьютеры далекого будущего). Тридцать лет назад Эд Фредкин из MIT предсказал (на семинаре по последствиям развития ИИ для общества в Вилла–Сербеллони), что с помощью ИИ человечество рано или поздно достигнет практического бессмертия. Психологические процессы личности, утверждал он, будут загружаться в компьютер. Затем человек умрет, а его (ее) индивидуальное сознание и личность продолжат существование, может быть, не вечно (второй закон термодинамики и все такое), но на достаточно долгое время. Недавно ту же идею высказал еще один сотрудник MIT, Ханс Моравек [35].

Может быть, в атмосфере MIT разлито что‑то этакое? Кажется, нет. Дело в том, что и Фредкин, и Моравек — известные шоумены, сделавшие «ошеломление обывателя» своей второй профессией. Далеко не все их коллеги по MIT разделяют их взгляды. Особенно подробно возражает им Род Брукс, в чьих работах по «ситуационной» робототехнике показано, что для развития сознания совершенно необходимо взаимодействие тела с окружающей средой [12].

Другие исследователи темы ИИ/И–жизни, не входящие в MIT, разделяют ту же точку зрения. Они критикуют декартово различение «разума» и «тела», а некоторые из них (например, Батлер [13]), хотя и не все (см., например, Кларк [15]), заходят так далеко, что отрицают и необходимость ментальных образов. Они сосредотачиваются не на внутренних образах (как в СДИИ), а на динамике тесного взаимодействия тела с окружающим миром. С их точки зрения наши понятия разума, сознания и самости описывают не какие‑то таинственные нематериальные явления и даже не абстрактные мыслительные функции. Скорее это указания на определенные аспекты взаимодействия, безусловно материального по своей природе, между телом и миром. Короче говоря, все разговоры о сознаниях без тел или о личностях, избежавших смерти путем превращения в компьютерные программы, попросту бессмысленны.

В области ИИ эти идеи относительно новы; однако они уже много лет развиваются по меньшей мере в двух областях философии. Одна из них — теория автопоэза, философия биологии, созданная нейрофизиологом Умберто Матурана ([31]; см. также [10]). Вторая — континентальная феноменология, развиваемая, например, Морисом Мерло–Понти [33]. И там, и там сознание понимается исключительно как явление, укорененное в телесном взаимодействии личности с окружающим миром. («Тело» здесь означает именно «тело»: это не синоним «мозга».)

Мерло–Понти рассуждает об умелом использовании орудий, в особенности таких, без которых человек не может обойтись, как трость для слепого. Трость слепого, говорит он, является почти что частью тела. Конечно, это не часть тела в прямом смысле — она не способна заболеть, он может уронить ее на пол. Однако, говоря феноменологически, она дает ему «прямое» перцептивное познание почвы под ногами, такое же, как пальцы или подошвы ног. Психологически она для него «прозрачна». Ему дается в ощущениях не палка или даже палка, вступающая в контакт с почвой; он при посредстве этой палки познает и испытывает саму почву. Таким же образом и микроскоп как психологически, так и оптически «прозрачен» для умелого пользователя; то же самое можно сказать и о текстовой компьютерной программе для того, кто хорошо с ней знаком. Даже такое сложное «орудие», как самолет–истребитель, в бою оказывается «прозрачным» для умелого пилота, который воспринимает свой самолет почти как продолжение собственного тела.

Энди Кларк, философ, испытавший на себе глубокое влияние ситуативной робототехники и теории автопоэза, недавно развил свои взгляды на эту тему в весьма неожиданной на первый взгляд теории «самости» ([14]; [16], глава 8). Он не спорит ни с чем, что я говорила выше о «самости» ИИ, однако делает к этому удивительное добавление. Он рассматривает такие «когнитивные технологии», как чтение, письмо и набор текста (очевидно, столь же психологически «прозрачные», как трость слепого), как сенсорные/моторные протезы, лишь по техническим причинам находящиеся за пределами нашего организма. Если (говорит он) мы как следует задумаемся о когнитивном механизме, или сознании того или иного человека, то поймем, что эти технологии от него неотъемлемы. Это не просто «орудия», которых может и не быть, это существеннейшие стороны нашего повседневного мышления и действия. Таким образом, самость не ограничивается ни черепом, ни даже кожей, но простирается в наше материальное и культурное окружение. Иными словами, она включает в себя всевозможные (легкодо–ступные и получаемые автоматически) культурные артефакты: карандаши, компьютеры, банкноты, юридические процедуры, телевидение, даже поп–музыку.

Сюда можно добавить также и религию. Представим себе человека, действия и взгляды которого, часто бессознательно, определяются религиозными обычаями и верованиями и который постоянно сверяется с этими верованиями при принятии любого сложного решения. Весьма возможно, что этому способствуют также определенные религиозные ритуалы и культурные артефакты, например, алтарь, четки или Библия. Для такого человека культурный институт религии является (согласно Кларку) неотъемлемой частью его (ее) сознания или самости. Дело не только в том, что данную религию высоко ценят или верят в ее требования. Дело в том, что, не будь религии, этот человек был бы другим человеком. Соответственно, религиозное обращение (совершившееся) может сделать его другой личностью — Савла превратить в Павла. А если он(а) попадет на необитаемый остров, сама его (ее) самость окажется под угрозой, если только он(а) не вспомнит наизусть множество библейских цитат и/ или не сделает себе четки из ракушек или кокосовых орехов.

Нам не обязательно принимать представления Кларка о «расширенной самости», хотя его статья и была номинирована «Философским ежегодником» как лучшая во всех областях философии за десятилетие (критику концепции Кларка см. [13], глава 6). Однако необходимо отметить ее существование. Это связано с тем, что идеи Кларка представляют собой крайнюю форму подчеркивания телесности, типичной для многих современных исследователей ИИ/И–жизни. Эти идеи очень далеки от рассуждений о бестелесном сознании и бессмертии, представленных, например, Фредкином. Короче говоря, представление, часто доводимое до абсурда, о том, что исследователи ИИ/И–жизни неизбежно должны мечтать о бессмертии личности в виде компьютерной программы, ошибочно. (Вы, возможно, отметили, что у этих дискуссий имеются свои богословские параллели, например, в связи с идеей телесного воскресения.)

 

13.5. Сознание и религиозный опыт

Далее, что сказать о сознании? Прежде всего необходимо отметить, что никакой «проблемы сознания» не существует. Существует множество проблем, связанных с сознанием (словом, имеющим много значений), и на некоторые из них пролили свет или даже подсказали решения новые идеи, связанные с ИИ. Один из таких примеров — рефлексивное самосознание, в котором мыслящий субъект познает (до некоторой степени) себя. Как мы указали выше, концепция рекурсии помогла нам понять, как такое возможно. Второй пример можно увидеть в клинических случаях «множественной личности», когда с одним человеческим телом оказываются связаны два (или более) потока сознания, одно из которых может иметь «прямой», но безответный доступ к другим. С декартовской точки зрения это парадокс, нечто совершенно невозможное. Однако сравнение человеческого мозга с вычислительной машиной объясняет, как такое возможно [6].

Второе, что необходимо отметить, — существует одна особенно загадочная проблема, связанная с сознанием: каким образом сознательные переживания как таковые (то, что философы называют qualia) могут существовать в материальной по преимуществу вселенной и (как, судя по всему, и происходит) производиться мозгом. Несмотря на нынешний бум нейрофизиологических сочинений, посвященных сознанию, на мой взгляд, никакого прорыва в философском понимании этой загадки пока не произошло [8]. Одних корреляций между мозгом и сознанием явно недостаточно. Время от времени мы видим, что при таком‑то событии в мозгу возникает (возможно, даже «должно возникнуть») такое‑то, а не иное сознательное переживание. Но почему при этом вообще возникает какое‑то сознательное переживание — остается тайной. Я убеждена, что ответ на этот вопрос, когда (и если) мы его получим, будет исходить как из нейрофизиологии, так и из исследования ИИ. В самой нейрофизиологии сейчас все более активно используются компьютерные понятия. Некоторые философы ИИ полагают даже, что у нас уже есть путь к решению проблемы qualia ([41]; [22], глава 12). На мой взгляд, однако, само понятие «переживания» для нас еще настолько смутно, что для какого‑то продвижения в этом направлении необходима понятийная революция (как в нейрофизиологии, так и в философии сознания), столь же фундаментальная, какой стала в физике теория поля Кларка — Максвелла. Пока что мы бродим в философском тумане.

Следовательно, вопросы о том, будут ли ИИ–системы далекого будущего обладать «настоящим сознанием», бессмысленны и/или не имеют ответа. Как можно задавать подобные вопросы, если мы не понимаем, каким образом продуцирует сознание человеческий мозг? Разумеется, широко распространенное мнение, что роботы, «очевидно», не могут иметь сознания, ошибочно [23, 24]. Но то, что у них может быть сознание — также не очевидно.

Все это, быть может, очень интересно, но какое отношение это имеет к религии? Дело в том, что религиозный опыт — широко распространенный феномен, весьма высоко ценимый теми, кто им обладает. Часто он приводит к религиозному обращению длиной в жизнь. С тех пор как Уильям Джемс [30] описал множество вариаций религиозного опыта, стало понятно, что этот опыт простирается от расплывчатых «океанических чувств» и ощущения близости к священному, через всепоглощающее чувство присутствия Бога к высокоспецифичным переживаниям, интерпретируемым как видения и/или общение с Богом или каким‑либо святым. Там, где речь идет о теистических религиях, религиозный опыт может привести к возникновению личной (и, по–видимому, взаимной) любви, со всем комплексом ее когнитивно–эмоциональных следствий, описанным выше.

Недавние работы по возникновению образов в мозгу показывают, что: а) «общий» спектр подобных переживаний связан с определенным участком коры головного мозга; и б) «слышание голосов» объясняется нарушениями или задержками в сообщении между различными отделами мозга. Пример (б) был обнаружен в процессе изучения шизофрении, и уже довольно давно бытует убеждение, что религиозные визионеры и мистики (например, Жанна д'Арк или св. Тереза), возможно, были шизофрениками. Однако на это есть очевидный ответ: быть может, шизофреники просто более «открыты» для божественной реальности. Новизна здесь в предложении определенной нейровычислительной гипотезы, объясняющей подобный опыт в терминах аномалий внутренних процессов обработки информации.

В принципе, если компьютер позволяет симулировать невроз и паранойю (см. выше), вполне возможно смоделировать на нем и шизофренические галлюцинации. Например, иногда компьютер может интерпретировать свой собственный голос и/или внутренние лингвистические процессы как вызванные какой‑то другой системой. Такое может происходить, если «внутренняя» информация о факте произнесения им слов или его решении заговорить временно расходится с «сенсорной» информацией о звуках его речи.

 

13.6. Индивидуальность и уникальность

Шизофрения, разумеется, состоит не только в «слышании голосов». Она включает в себя структурированную систему представлений (отчасти иллюзорных) и сложную (хотя и анормальную) систему эмоций. Не думаю, что ИИ когда‑нибудь сможет симулировать человеческое сознание во всей его полноте или даже полный шизофренический эпизод. Самое большее, чего он может достичь, — моделирование определенных важнейших аспектов сознания, нормального или патологического, благодаря которому мы сможем лучше их понять. Связано это не с тем, что компьютеры «просто жестянки», но с тем, насколько сложна сама эта наука.

Человеческое сознание слишком сложно и слишком полно индивидуальных различий, чтобы полностью охватываться психологической наукой. Наука как таковая вообще не слишком интересуется индивидуальными особенностями — и мы обычно тоже. Если речь не идет о специфически человеческом контексте, нас, как правило, не интересует вот эта конкретная песчинка, вон тот воробей или дуб. Нас не беспокоит то, что физика или биология не в силах объяснить все их индивидуальные черты и предсказать их будущее во всех деталях. Но, когда заходит речь о людях, нас волнуют индивидуальности: Джек, Джилл, Мэри. Порой нам бывает жизненно важно знать, покончит ли самоубийством Джилл или почему Джек ударил Мэри. И когда мы узнаем, что единственный ответ, который может дать нам на это психологическая наука, — статистический, то чувствуем понятное, хоть и иррациональное разочарование.

Некоторые религии поддерживают этот интерес к человеческой индивидуальности (и не только человеческой — христианство говорит нам даже, что Бог заботится о каждом воробье). Другие, как буддизм, отвергают его и призывают нас его превзойти. Однако суть дела в том, что наука об ИИ не способна воздать должное человеческой индивидуальности в теории, а технология ИИ никогда не сделает этого на практике. Таким образом, представление о том, что компьютеры далекого будущего смогут симулировать религиозный опыт во всей его полноте или переживать нечто подобное религиозному обращению, абсурдно. Однако так же абсурдна и идея способности компьютера к политическому обращению. Так что религиозный аспект в этой проблеме стоит не на первом месте.

Далее, притязания на «уникальность» человека возможны в двух планах, оба из которых поддерживает ИИ. Во–первых, каждый отдельный человек уникален как личность, поскольку сложность наших сознаний так велика, а различия в поступающей информации столь обширны, что даже однояйцевые близнецы (или искусственно созданные клоны) неизбежно будут отличаться друг от друга. Во–вторых, homo sapiens значительно отличается от любого другого вида животных. Я уже отмечала, например, что животные не обладают свободой, поскольку у них нет языка, позволяющего стабильно репрезентировать действия, их признаки и последствия.

Наука об ИИ уже предложила нам множество интересных идей касательно обучения, распознавания образов, генерализации стимулов и даже аналогий. Эти идеи применимы как к некоторым животным (а именно птицам и млекопитающим), так и к человеческим существам. Однако ей еще не удалось показать нам, как язык, иерархическая структура и рассудок воплощаются в нейронных сетях (в том числе в мозгу). Возможно, эти проблемы сможет разрешить ИИ далекого будущего. Однако несомненно, что такие успехи ИИ не разрушат наше представление об особости и уникальности человека в мире. Напротив, они смогут их углубить и объяснить.

 

13.7. Заключение

Подытоживая все сказанное, повторим, что на практике ИИ–технологии могут расположить людей как в пользу религии, так и против нее. Достаточно многие, устрашенные перспективой существования бок о бок с искусственными человекоподобными устройствами, могут двинуться к религии «магическим» путем. Другие же могут отвергнуть ее как избыточную, видя в этих устройствах (несмотря на их неспособность отвечать всей сложности и богатству реального человеческого сознания) последний шаг к «механизации картины мира» [25].

Однако обе эти реакции в принципе неверны. Теоретическое изучение ИИ уже помогает нам понять, как возможно для человека верить, выбирать, любить и молиться, а также галлюцинировать, подчиняться, бунтовать и преображаться. Оно даже помогает нам понять, как может человек пройти религиозное обращение или скорбеть от утраты веры. В далеком будущем компьютерная психология, несомненно, продвинется еще дальше. Однако религиозные вопросы как таковые останутся незатронутыми. (Вот почему ни та ни другая вышеупомянутые реакции не рациональны.) Религиозное чувство, а также необходимость найти удовлетворительный для себя и, возможно, культурно санкционированный «путеводитель» по жизненным решениям останутся неизменными. В конце концов, мы же люди, а не компьютеры.

 

Литература

1. Baron‑Cohen, S., Mindblindness (MIT Press, Cambridge, Mass., 1995) .

2. Boden, M. A., Purposive Explanation in Psychology (Harvard University Press, Cambridge, Mass., 1972).

3. Boden, M. A., Artificial Intelligence and Natural Man, 2nd ed. (Basic Books, New York; MIT Press, London, 1987).

4. Boden, M. A., The Creative Mind: Myths and Mechanisms (Abacus, London; Basic Books, New York, 1991).

5. Boden, M. A., Piaget, 2nd ed. (Fontana, London, 1994).

6. Boden, M. A., "Multiple Personality and Computational Models", in Philosophy, Psychology and Psichiatry, ed. A. Phillips‑Griffiths (Cambridge University Press, Cambridge, 1994), 103–14.

7. Boden, M. A., "Artificial Intelligence and Human Dignity", in Nature's Imagination: The Frontiers of Scientific Vision, ed. J. Cornwell (Oxford University Press, Oxford, 1995), 148–60. Перепечатано под заглавием "Autonomy and Artificiality" in The Philosophy of Artificial Life, ed. M. A. Boden (Oxford University Press, Oxford, 1996), 95–108.

8. Boden, M. A., "Consciousness and Human Identity: An Interdisciplinary Perspective", in Consciousness and Human Identity, ed. J. Cornwell (Oxford University Press, Oxford, 1998), 1–20.

9. Boden, M. A., "Is Metabolism Nesessary?" Brit. J. Phil. Sci., 50, 231–48 (1999).

10. Boden, M. A., "Autopoiesis and Life", Cog. Sci. Q, 1, 115–43 (2000).

11. Brooks, R. A., "A Robust Layered Control System for a Mobile Robot", IEEE J. Rob. Auto., 2, 14–23 (1986).

12. Brooks, R. A., "Intelligence without Representation", Art. Intell., 47, 139–59 (1991).

13. Butler, K., Internal Affairs (Kluwer, Dordrecht, 1998).

14. Clark, A., and Chalmers, D. J., "The Extended Mind", Analysis, 58, 7–19 (1998).

15. Clark, A. J., Being There: Putting Brain, Body and World Together Again (MIT Press, Cambridge, Mass., 1997).

16. Clark, A. J., Mindware: An Introduction to the Philosophy of Cognitive Science (Oxford University Press, Oxford, 2001).

17. Clark, S. R.L., "Tools, Machines, ans Marvels", in Philosophy and Technology, ed. R. Fellowes (Cambridge University Press, Cambridge, 1995), 159–76.

18. Cliff, D., Harvey, I., and Husbands, P., "Explorations in Evolutionary Robotics", Adapt. Beh., 2, 73–110 (1993).

19. Colby, K. M., "Computer Simulation of a Neurotic Process", in Computer Simulation of Personality: Frontier of Psychological Research, eds. S. S. Tomkins ans S. Messick (Wiley, New York, 1963), 165–80.

20. Colby, K. M., Artificial Paranoia (Pergamon, New York, 1975).

21. Dennett, D. C., Elbow Room: The Varieties of Free Will Worth Wanting (MIT Press, Cambridge, Mass., 1984).

22. Dennett, D. C., Consciousness Explained (Allen Lane, London, 1991).

23. Dennett, D. C., "The Unimagined Preposterousness of Zombies: Commentary on Moody, Flanagan and Polger", J. Consc. Stud., 2, 322–26 (1995).

24. Dennett, D. C., "The Zombie Hunch: Extinction of an Intuition?" in Philosophy at the New Millenium, ed. A. O'Hear (Cambridge University Press, Cambridge, 2001), 27–44.

25. Dijksterhuis, E. J., The Mechanization of the World Picture, trans. C. Dokshoorn (Clarendon Press, Oxford, 1961; впервые издана на голландском языке в 1956 году).

26. Fisher, E. M.W., Personal Love (Duckworth, London, 1990).

27. Haugeland, J., Artificial Intelligence: The Very Idea (MIT Press, Cambridge, Mass., 1985).

28. Hobart, R. E., «Free‑Will as Involving Determination and Inconceivable Without It», Mind, n.s., 43, 1–27 (1934).

29. Husbands, P., Harvey, I., and Cliff, D., "Circle in the Sround: State Space Attractors (for Evolved Sighted Robots)", J. Robot. Auto. Sys., 15, 83–106 (1995).

30. James, W., The Varieties of Religious Experience (Collier, Nwe York, 1902).

31. Maturana, H. R., and Varela, F. J., Autopoiesis and Cognition: The Realisation of the Living (Reidel, Boston, 1980; впервые издана на испанском языке в 1972 году).

32. May, L., Friedman, М., and Clark, A. J., eds., Mind and Morals: Essays on Ethics and Cognitive Science (MIT Press, Cambridge, Mass., 1996).

33. Merleau‑Ponty, M., Phenomenology of Perception, trans. C. Smith (Routledge and Keagan Paul, London, 1962).

34. Minsky, M. L., "Matter, Mind and Models", in Semantic Information Processing, ed. M. L. Minsky (MIT Press, Cambridge, Mass., 1988).

35. Moravec, H., Mind Children: The Future of Robot and Human Intelligence (Harvard University Press, Cambridge, Mass., 1988).

36. Papert, S., Mindstorms: Children, Computers, and Powerful Ideas (Harvester Press, Brighton, England, 1980).

37. Roszak, Т., The Making of a Counter‑Culture: Reflections on the Technocratic Society and Its Youthful Opposition (Doubleday, New York, 1972).

38. Roszak, Т., Where the Wasteland Ends: Politics and Transcendence in Post‑Industrial Society (Doubleday, New York, 1972).

39. Simon, H. A., "Motivational and Emotional Controls of Cognition", Psych. Rev., 74, 29–39 (1967).

40. Sloman, A., "Motives, Mechanisms, and Emotions", Cognition and Emotion, 1, 217–33 (1987). Reprinted in Boden, M. A., ed., The Philosophy of Artificial Intelligence (Oxford University Press, Oxford, 1990), 231–47. 41. Sloman, A., "Architectural Requirements for Human‑like Agents Both Natural and Artificial (What Sorts of Machines Can Love?)", in Human Cognition and Social Agent Technology: Advances in Consciousness Research, ed. K. Dautenhahn (John Benjamins, Amsterdam, 1999), 163–95.

42. Sussman, G. J., A Computer Model of Skill Acquisition (American Elsevier, New York, 1975).

43. Turkle, S., The Second Self: Computers and the Human Spirit (Simon and Schuster, New York, 1984).

44. Turkle, S., Life on the Screen: Identity in the Age of Internet (Simon and Schuster, New York, 1995), гл. 6.

45. Wright, LP., and Sloman, A., MINDERl: An Implementation of a Protoemotional Agent Architecture, Technical Report CSRP-97–1, University of Birmingham, School of Computer Science (1997). Доступно по адресу: .

46. Wright, I. P., Sloman, A., and Beaudoin, L. P., "Towards a Design‑Based Analysis of Emotiomal Episodes", Phil, Psych., Psychol, 3, 101–37 (1996).

 

Оуэн Джинджерич

 

14.1. Старый и новый миф

Напротив Пизанского собора с его знаменитой наклонной колокольней располагается усыпальница Кампозанто. Через нее, должно быть, не раз проходил Галилей, сначала еще студентом, затем университетским преподавателем. Здесь, в Кампозанто, глазам его представал космос Раннего Возрождения — живая средневековая традиция, искусно воплощенная в ярких красках настенной росписи.

Шедевр Пьерро ди Пуччо изображал вселенную аккуратной и компактной: в центре — земля, окруженная планетарными сферами; дальше, за звездами — дантовские слои эмпиреев, святые и ангелы, стоящие крыло к крылу, и наконец Бог–Творец, держащий это все в своих ладонях. Вселенная Пуччо отражала верования пап, профессоров, крестьян, купцов, монахов и нищих бродяг. Его космос был упорядочен и красив — одного корня со словом «косметика». И самое приятное, что все его измерения были под стать человеку. «Миллионы», «миллиарды», «триллионы» в его словаре не значились.

Мирно проведя на стене Кампозанто почти шесть столетий, фреска Пуччо погибла 27 июля 1944 года, став еще одной жертвой Второй мировой войны. Стена треснула, и краска усыпала пол тысячью разноцветных хлопьев. Предварительный набросок сохранился, и историки искусства отчаянно пытались «поднять Шалтая–Болтая», но прежней фреска уже не стала.

Гибель Кампозантской фрески в чем‑то символична: в двадцатом столетии пал не только образ, но и вдохновившие его представления. Обрушилась чистенькая аккуратная сцена, на которой разыгрывались космологии великих западных монотеистических религий. На ее место явился космос столь огромный, что человек едва способен осознать его размеры. «Все рухнуло, распались связи; все ненадежным стало вмиг», — сетовал еще в 1611 году Джон Донн [2].

В попытках собрать распавшуюся космологию обретает форму новый миф: пространство должно быть огромным потому, что вселенная очень стара, а вселенная неизмеримо стара потому, что только в такой вселенной могли возникнуть элементы, необходимые для жизни. Медленно, очень медленно вырабатывались в адских котлах звезд углерод и кислород, магний, фосфор и железо. Теория ядерного космогенеза, во всех ее поразительных подробностях, изображает вселенную, знавшую, что мы придем, и готовившуюся к нашему появлению — так на конце самой длинной ветки чудовищно огромного растения расцветает драгоценный крохотный цветок.

На фреске Пуччо изображена статичная вселенная, замороженная во времени; однако библейское повествование — это история: линия, протянутая сквозь время, имеющая начало и конец. Но, как и пространство на фреске Пуччо, временной диапазон библейской истории не просто ограничен, но и глубоко человечен во всех своих измерениях. Лишь несколько сот поколений проходит от Адама до апокалипсиса. Никаких миллионов, никаких миллиардов. Учитывая эту глубоко укорененную историческую традицию, неудивительно, что Дарвин посвятил обширный раздел своего «Происхождения видов» убеждению читателей в том, что история земли, возможно, измеряется многими миллионами тысячелетий.

Новый миф, включающий в себя бесчисленные прошедшие эпохи, вполне согласуется с теизмом. Бог организовал природу так, чтобы постепенно, в полноте времен, в ней сделалась возможной разумная жизнь. Псалмопевец, ничего не знавший о ядерном синтезе, восклицает: «Ибо пред очами Твоими тысяча лет — как день вчерашний, когда он прошел, и как стража в ночи» (Пс 90:5). Однако вселенная далекого будущего ставит перед нами новый вызов. Как отмечает в своей главе Пол Дэвис, трудно вообразить себе вселенную, существующую бесконечно долго и при этом интересную. Однако теистическая проблема намного серьезнее: что делать с этими огромными эонами времени, которых мы уже не застанем? Очевидно, основная проблема лежит в неразрешенном конфликте между двумя временными шкалами: эсхатологией космической — и эсхатологией человеческой.

 

14.2. Человеческие временные шкалы

Временные шкалы вселенной далекого будущего были рассмотрены на Ватиканском семинаре. Позвольте мне теперь привести некоторые параллели к этой работе и рассмотреть временные шкалы человечества.

Один мой коллега, вместе со мной много лет преподававший в Гарварде «астрономическую перспективу», любил озадачивать студентов вопросом: «А в чем, собственно, мы умнее древних греков?» Безусловно, мы знаем гораздо больше, чем Платон, Аристотель и Аристарх, особенно в области естественных наук, медицины и техники, однако лишь немногие из нас могут помериться с ними силой мысли или способностью к логическим рассуждениям. Точно так же не очевидно, что в этическом мышлении мы превзошли Иисуса. Двух или трех тысячелетий недостаточно для того, чтобы естественный отбор заметно повысил способности нашего мозга. Для того чтобы увеличить объем черепа вдвое — от 700 см3 у homo habilis до 1400 см3 у современного homo sapiens — потребовалось два миллиона лет.

Однако приблизительно двести тысяч лет назад к обычной эволюции добавилось нечто новое: изобретение языка и социальная эволюция. Объем информации ДНК, содержащейся в каждой клетке человеческого организма, приблизительно равен двадцати пяти «Британским энциклопедиям». Такой же вместимостью обладают последние модели персональных компьютеров, но человеческий мозг вмещает во много раз больше. Огромная вместимость этого хранилища информации позволяет нашим знаниям о физическом и биологическом мире возрастать по экспоненте. В Европе XYI века наши великие предки, без сомнения, нашли бы для себя больше привычного и понятного, чем в современной Америке.

Будет ли homo sapiens две тысячи лет спустя умнее, чем сейчас? Прежде чем отвечать на этот вопрос, позвольте представить вам два сценария человеческой эсхатологии — пессимистический и оптимистический.

 

14.3. Пессимистические сценарии

Чуть больше сорока лет назад в журнале Science была опубликована формула, описывающая все доступные нам данные о количестве населения мира на протяжении истории:

Население = (1,79 х 10 11 ) / (2026,87 — время) 0,99

Эта формула определяла число населения земного шара в 1960 году как 2,7 миллиарда и предсказывала, что в пятницу, 13 ноября 2026 года, население Земли достигнет бесконечности, именно за это предсказание его и прозвали «уравнением Судного дня». Мы прошли уже более половины пути к этому тупику, и до сих пор предсказание сбывалось с пугающей точностью. В 1993 году — половина пути — население мира достигло 5,5 миллиардов. К концу двадцатого столетия людей на Земле стало больше, чем во все предыдущие века, вместе взятые. В 1900 году лишь в шестнадцати городах мира проживало более миллиона человек; сейчас таких городов больше четырехсот.

Очевидно, что уравнение Судного дня не может быть верным: учитывая срок человеческой беременности, смешно утверждать, что население может удвоиться за шесть месяцев, как предсказывает формула для начала 2026 года. (Это все равно, что говорить: если одна женщина может выносить и родить ребенка за девять месяцев, то три женщины сделают то же самое за три месяца.) На самом деле рост населения в мировом масштабе сейчас замедляется, и перенаселенность уже не представляется такой близкой и неотвратимой угрозой, как десятилетие назад. Тем не менее эта формула помогает нам понять, что в ближайшие тридцать лет ожидания человечества должны полностью измениться. Резко снизится одно из двух: либо количество рождений, либо продолжительность жизни.

Почему может резко возрасти количество смертей? Многие годы мы жили под дамокловым мечом ядерной угрозы. Человечеству, казалось, угрожало серьезное и почти неотвратимое бедствие. Гибель Советского Союза смягчила эту угрозу. «Бюллетень физиков–ядерщиков» открутил назад стрелки своих «часов судьбы» — они уже не так близки к полуночи. Однако бряцание оружием в Индостане и на Ближнем Востоке отбрасывает тревожную тень на мировую политику. Не говоря уж о том, что по всему миру продолжаются беспорядки и геноцид, пусть и не в таком масштабе, чтобы заметно повлиять на рост населения Земли.

Быть может, количество смертей повысится в результате массового голода? В 1992 году журнал «Тайм» поведал нам интересную историю о загадочном исчезновении индейцев анасази в Чако–Каньоне девятьсот лет назад [3]. Внимательный анализ ископаемых крысиных гнезд показал, что индейцы попросту вырубили слишком много сосен, что привело к эрозии полей и недостатку пищи. Возможно, они ушли на другую территорию, а может быть, просто вымерли. Десять лет назад от голода жестоко страдали более миллиона сомалийцев; летом 1992 года в Сомали погибло, возможно, более ста тысяч человек. Джаред Даймонд приводит убедительные аргументы [1] в пользу того, что гибель населения острова Пасхи также была вызвана хищнической вырубкой лесов. Но может ли такой голод распространиться на весь мир?

Возможно, население уменьшится из‑за болезни. Эпидемия СПИДа в Африке грозит еще до конца нынешнего десятилетия уничтожить половину жителей этого континента. Однако даже такое бедствие отбросит взрывной рост населения Африки лишь на двадцать пять лет назад. Быть может, нас ждут еще более свирепые мировые эпидемии?

Если мы сравним с ростом населения использование энергоресурсов, приняв разумную цифру запасов нефти и газа, то увидим, что в будущем нас ожидают все большие трудности со справедливым распределением этих ресурсов. В наше время львиную долю доступной энергии потребляют высоко индустриализованные страны первого мира. Потребление энергии на человека в США и Канаде в двадцать раз выше, чем в Нигерии. При нынешнем использовании запасов нефти может хватить приблизительно на пять–шесть десятилетий; пик максимальной добычи сырой нефти мы уже прошли. Если новые энергосберегающие и энергоперерабатывающие технологии снизят текущие запросы, возможно, на имеющихся запасах нефти мы протянем до 2050 года при условии, что не возрастет потребление в Китае, Индии и Африке. Угля у нас достаточно, чтобы протянуть на нем еще пару сотен лет, однако уголь загрязняет атмосферу и увеличивает парниковый эффект. Пока что мы очень далеки от такого глобального потепления, которое сделает Землю необитаемой; однако можно ожидать, например, что «кукурузный пояс» Америки по большей части превратится в пустыню, а крупные прибрежные низменности по всему миру окажутся затоплены водами океана.

По мере того как мировые запасы нефти будут истощаться, конкуренция за контроль над этим бесценным и все более дорогим ресурсом станет возрастать и неизбежными окажутся вооруженные конфликты. После гибели Советского Союза ядерная угроза отошла на задний план: однако само ядерное оружие никуда не делось — и рулетка глобальной политики может снова вывести его на сцену, сделав орудием борьбы за драгоценное топливо в руках наших потомков.

Избыток населения и недостаток энергии склоняет к пессимистическим выводам относительно будущего человечества. Быть может, скорое вымирание нам и не грозит; но весьма вероятно, что наше будущее окажется мрачным, даже жестоким. Прогнозы апокалипсиса кажутся слишком реальными: едва ли мы можем предсказать свое будущее даже на тысячу лет вперед.

 

14.4. Оптимистические сценарии

А как насчет оптимистического сценария? Я спросил о перспективах homo sapiens своего друга Филипа Моррисона, почетного профессора Института MIT, пристально следящего за достижениями современной науки. «Я бы дал человеку десять миллионов лет», — ответил он и, когда я попросил объяснить, на чем основан такой прогноз, объяснил, что это типичный срок существования сложных видов. В одном я с ним согласился: изучение окаменелостей показывает нам, что ни один вид не существует вечно, и нет причин ожидать, что род человеческий окажется исключением из общего правила.

Но как же энергетические ресурсы? «Если мы начнем использовать солнечную энергию, — был его ответ, — ее хватит надолго. Конечно, придется научиться жить лишь с одной десятой от нынешнего населения Земли. Да, из‑за подъема уровня моря половина Флориды окажется под водой; да, на Ближнем Востоке случится ядерная война, которая наконец заставит людей понять, что применение ядерного оружия — не такая уж хорошая идея; но глобальных перемен, которые приведут к уничтожению человечества, не будет».

 

14.5. Реализм

Хотя десять миллионов лет — мгновение по сравнению с ожидаемым сроком жизни солнца (пять миллиардов лет), для выживания нашего вида и такой срок представляется мне чрезмерно долгим. Первый представитель рода homo появился около четырех миллионов лет назад, и более полудюжины видов этого рода уже вымерли. Если же мы предположим, что население нашей планеты, сильно уменьшившись в числе, все же перейдет к стабильному будущему, основанному на широком использовании солнечной энергии (что потребует весьма продвинутых научных технологий), не очевидно ли, что возрастут по экспоненте и биологические познания наших потомков? Пятьдесят лет назад даже точное число хромосом в человеческой клетке было под сомнением, а сейчас у нас имеется полная карта человеческого генома. В своей эволюции мы уже перешли границу Ламарка. Человеческий мозг хранит в себе больше информации, чем ДНК наших хромосом. Мы можем научиться передавать знания по наследству. Мы уже близки к исправлению генетических дефектов. В ближайшие пятьдесят лет, если только не произойдет крупная ядерная катастрофа, генетики, несомненно, научатся манипулировать генами таким образом, чтобы создавать «сверхчеловеков» более сильных, здоровых и сообразительных.

В провокационной книге Ли Силвера «Восстановление Эдема» [4] рассматривается довольно пугающий сценарий. Через триста пятьдесят лет генетическая инженерия дает состоятельным родителям возможность вкладывать деньги в улучшение генов своих детей. Естественно, они не хотят, чтобы обогащенные дети растрачивали свои драгоценные дары впустую, спариваясь с обычными людьми; однако, как и следовало ожидать, любовь то и дело преодолевает социальные барьеры между обогащенными и естественными. Но дальше происходит нечто странное: эти смешанные браки все чаще оказываются бесплодными. Думаю, большинству из вас известно научное определение вида: граница, в пределах которой индивидуальные существа могут скрещиваться друг с другом. Так что профессор Силвер описывает генетическое зарождение нового вида.

Через две тысячи лет наш вид, несомненно, будет умнее, если это вообще будет тот же самый вид! Так что мне очень трудно представить, что и десять миллионов лет спустя на Земле все еще будет жить homo sapiens, разве только случайно сохранится в каких‑нибудь зоопарках или заказниках, как лошадь Пржевальского. К этой мысли приводит меня не астрономия и даже не эволюционная биология или антропология, но размышления историка и философа науки. Этот взгляд не пессимиста и не оптимиста, а реалиста. Вселенная будет существовать еще миллиарды лет — без нас. Время нашей жизни столь же кратко, как ничтожно занимаемое нами пространство.

 

14.6. Богословские вопросы

На протяжении уже многих веков с подобными проблемами так или иначе работают богословы. Они спрашивают: где находятся сейчас мертвые, где расположены эмпиреи? Они спрашивают, что такое новое небо и новая земля, которые нам обещаны: преображение известного нам материального мира — или творение из ничего в ином измерении; и если последнее — почему Бог не сотворил этот новый, лучший мир с самого начала? Однако если они и задавались вопросом о вселенной, миллиарды лет существующей без нас, то, как видно, свято хранили этот секрет от непосвященных.

Любое традиционное представление о рае (насколько он хорошо описан) столь далеко от наших земных норм времени и датировок, что больше соответсвует одному из тех других миров, которые рассматриваются в рамках космологической теории множественных вселенных. Однако современная космология говорит нам, что вовсе не абсурдно воображать себе иные места с иными, незнакомыми нам физическими законами. На мой взгляд, традиционные представления о рае — такой же плод своего времени, как маленький и аккуратный средневековый космос. Однако представить себе вечность не легче, чем совершенно иную вселенную, не в последнюю очередь из‑за того, что нам трудно понять сам факт: время создано вместе с нашей вселенной и не действует за ее пределами, в каком‑то суперпространстве. Однако, как заметил Юрген Мольтман, Платон размышлял о вечности, в которой времени нет, и, возможно, философам стоит вернуться к этой теме. Ибо, как я подозреваю, только на этом пути сможем мы прийти к примирению нашего летучего человеческого бытия в этой конкретной вселенной — с необъятными космологическими структурами, которые способен помыслить чудесный мозг homo sapiens. Разумеется, если вы спросите меня, что же такое вечность без времени — я не смогу ответить. Отсутствие времени нам так же невозможно вообразить, как его начало или конец. В каком‑то смысле это только игра слов. Но словесные игры не всегда бывают банальны.

Неужели космос — это все? «Конечно да», — ответит логик. Но философ может ответить только: «Не обязательно». Он знает, что подобен слепцу, пытающемуся описать слона. Тщетны ли его поиски смысла? Или это важнейшая часть бытия разумного, сознающего себя существа, быть может, даже существа спроектированного и созданного? Быть может, сам этот поиск и есть цель вселенной и ответ на вопрос: «Почему есть нечто, а не ничто?» В конечном счете для христианина это вопрос доверия.

 

Литература

1. Diamond, J., The Third Chimpanzee (HarperCollins, New York, 1992), 329–31.

2. Donne, J., An Anatomy of the World [The First Anniversarie] (W. Stansby/S. Macham, London, 1611).

3. Jaroff, L., "Nature's Time Capsules", Time, 139, #14 (6 April 1992), 61.

4. Silver, L., Remaking Eden (Avon Books, New York, 1997), 6.

5. Umpleby, S. A., "World Population: Still Ahead of Schedule", Science, 237, 1555–56 (1987).

6. von Foerster, H., Mora, P. M., and Amist, L. W., "Doomsday: Friday, 13 November, A. D. 2026", Science, 132, 1291–95 (1960).

 

Кит Уорд

 

15.1. Восточные религии

Все наиболее известные религиозные традиции возникли и были впервые проповеданы задолго до появления современной космологии. В них мы не встретим сведений ни о космографии, ни об истории материального космоса, известных нам сейчас. Может показаться, что они едва ли способны что‑то добавить к современной космологии, скорее уж им следует у нее поучиться. Однако надо сказать, что размышления о материальной вселенной, ее возможном начале и конце могут вообще не относиться к области религиозной мысли. Например, в таких китайских традициях, как даосизм и конфуцианство, мы не встречаем ни малейшего интереса к тому, как возникла вселенная и что ее ждет. Эти традиции, особенно даосизм, намного больше интересуются природой, равновесием, гармонией, взаимосвязью природных сил. Свойственная Китаю забота о жизни в равновесии с природой, как часть единого природного потока, многим представляется привлекательной в сравнении с антропоцентризмом авраамических религий, сосредоточенных на человеке и его личном бессмертии. Некоторые, как Фритьоф Капра, утверждают, что видят в традиционной китайской мысли религиозную систему, близкую современной физике, по крайней мере постольку, поскольку современная физика предлагает целостный, немеханистический и относительный взгляд на при–роду [2]. Быть может, это и так; однако эти религии крайне мало интересуются тем, чем кончит природный мир или что ждет его в далеком будущем. Они не ждут, что однажды мир переменится к лучшему, или, что, говоря словами Теннисона, «одним веленьем Божества вдруг содрогнется все творенье». Их волнует настоящее — как жить в настоящем, следуя «Путем Неба»; а начала и концы для спокойной и гармоничной жизни особого интереса не представляют.

В религиях индийского происхождения, индуизме и буддизме, имеются развитые космологии, которые обычно (и совершенно правильно) называют циклическими. Вселенная — огромная система, состоящая из множества миров, райских и адских, населенная неисчислимым множеством форм существования. Каждый бог (или, в системе Махаяны, каждый Будда) обладает собственным райским миром; кроме того, существует соответствующее количество демонических миров, условия жизни в которых варьируются от просто неприятных до нестерпимых. Души бесконечно странствуют по этим мирам, в зависимости от своих прижизненных деяний попадая в следующем перерождении то в лучший мир, то в худший. Таким образом, каждая душа уже рождалась неисчислимое множество раз как в этом, так и во многих других мирах, и во множестве форм, от зверя до человека и божества. Как говорит об этом известнейшее индийское писание: «Не было времени, когда бы меня не было… и не будет времени, когда я перестану быть».

Вселенная в целом проходит через четыре эры, или юги, каждая из которых хуже предыдущей, а затем уничтожается. После периода существования в Брахмане (абсолютной реальности) в потенциальном состоянии вселенная возрождается и вновь повторяется тот же четверичный процесс. И так происходит без конца — снова и снова повторяется весь цикл творения и разрушения. Цель духовной практики для души, затерянной в этом огромном космосе, — достичь «освобождения» (мокша) из цикла перерождений. Тогда душа перестанет рождаться вновь, а будет существовать, согласно разным традициям, либо в виде чистого индивидуального духовного сознания, либо как часть недифференцированного единства первичной самости, либо войдет в неописуемое состояние нирваны, либо станет бессмертной жительницей «чистой земли» или Рая, где нет ни тления, ни смерти и откуда освобожденные души никогда уже не впадают в цикл самсары — страдания.

Взгляды на конечную судьбу человеческой души в этих традициях очень разнообразны, но все они сходятся на том, что цель человека — освобождение от материального мира. В этом смысле индийская традиция также не проявляет особого интереса к рождению и смерти вселенной. Далекое будущее будет таким же, как далекое прошлое (предшествующего мира); а за ним, в свою очередь, последуют новые «будущие», но в целом все останется прежним. Мир не изменится и не прекратит существования. Вполне возможно, что погибнет вселенная, говорят нам эти религиозные традиции; но на ее месте возникнет новая, так что нет причин беспокоиться о том, как именно это произойдет. Никаких глобальных перемен не ожидается, так что лучше подумать об освобождении, а не сосредотачиваться, как во многих китайских традициях, на достижении долгой и счастливой жизни.

Разумеется, не стоит забывать об опасности широких обобщений. Многие индуисты и буддисты возразят на это, что их жизненная цель — возродиться в одном из райских миров, или проявлять сострадание ко всем живым существам, или наслаждаться свободной жизнью в здешнем мире, а вовсе не избавляться от телесного существования как такового. Они отнюдь не согласятся с характеристикой своей религии как мироотрицающей или «мироочерняющей». Тем не менее их писания утверждают, что наш мир — мир страданий и привязанностей, и что в конечном счете его должно превзойти. В этом смысле далекое будущее нашей вселенной — не религиозная проблема.

 

15.2. Иудейская традиция и ислам

Только в иудейской традиции будущее вселенной становится наконец предметом религиозного интереса. Исторически идея жизни после смерти возникла на довольно позднем этапе еврейской истории; религиозные надежды евреев были в основном сосредоточены в этом мире и касались построения в нем мирного и справедливого общества. Вполне возможно быть ортодоксальным иудеем и не верить в жизнь после смерти — так саддукеи во времена Иисуса отрицали возможность воскресения. Надежда на Мессию, возникшая в иудаизме, — это надежда на политическое преображение мира, на освобождение от гнета и реализацию исторического предназначения народа Израилева.

У иудеев не было представления о множественности миров, характерного для индийской мысли. Их мир существовал не более нескольких тысяч лет, и они не предусматривали для него намного более долгого существования. Они, скорее всего, были бы немало изумлены открытиями современной космологии, касающимися размера, возраста и природы вселенной. Я не утверждаю, разумеется, что весь свой религиозный язык иудеи понимали буквально. Однако библейские тексты предполагали вполне определенный взгляд на вселенную. Земля — это диск, плавающий на водах. Над ним возвышается небесная твердь, к которой прикреплены Солнце, Луна и звезды. Над твердью — снова вода, огромный океан, омывающий землю кругом. Хотя Земля и центр материальной вселенной, какой представляли ее иудеи, она лишь один из миров, или планов бытия. Существует и множество других. Собственной формой бытия обладают боги, или существа ангельские. Орды демонов также имеют собственные формы существования, очень отличные от земных. Есть мир теней Шеол, где ведут неопределенное существование мертвые, быть может для того, чтобы когда‑то в будущем воскреснуть в неизвестного рода телах. Существуют и райские миры, откуда патриархи и пророки, быть может, наблюдают за событиями этого мира и ожидают прихода Мессии, помазанника Божьего.

С библейской точки зрения, в отличие от индийской веры в вечное существование душ, каждая душа, вернее сказать «личность», создается при рождении, так что люди суть прах, которому духом Божьим дарована жизнь. В прах мы и возвратимся, так что, как и в Китае, религиозный интерес сосредоточен на достижении счастливой жизни на земле, для себя и своих непосредственных потомков. Со временем у большинства иудеев развилась вера в воскресение, однако, по–видимому, обычно предполагалось, что мертвые вернутся к жизни на этой Земле в недалеком будущем. Таким образом сформировалось представление о том, что будущее нашего материального мира будет безгранично лучше настоящего. Так, приблизительно около восьмого столетия до Р. Х., появился на свет космический оптимизм.

Представления иудеев о «конце истории» весьма разнообразны, и ни одно из них не получило официальной ратификации (если бы даже и было кому их официально ратифицировать). Однако представления о космосе, сформированные современной физикой, не мешают иудеям ожидать мессианской эпохи в виде некоего государства в далеком будущем вселенной, где не будет страдания и угнетения бедняков. Может показаться, что мы наконец обнаружили религиозный интерес к далекому будущему. Проблема, однако, в том, что тема воскресения мертвых делает эти представления очень сомнительными. Если воскреснут миллионы мертвецов, очевидно, это произойдет не на этой планете: здесь для них просто не хватит места. А если мир воскресения будет нетленным, значит, изменятся законы термодинамики. Так что мир воскресения — это, судя по всему, какая‑то иная вселенная, как в индийских религиях; и в таком случае судьба нашей вселенной снова становится религиозно незначимой.

Возможно, следует сказать, что иудаизм остается в двойственной позиции между космическим оптимизмом для нашей собственной вселенной (справедливое общество не обязательно будет существовать вечно, но рано или поздно оно возникнет) и верой в некий совершенно иной мир воскресения, лежащий за пределами нашего исторического времени. Безусловно, надежда — центральная добродетель иудаизма; однако надеются ли иудеи на нашу или на какую‑то иную форму реальности, остается неясным. Так или иначе, известие о том, что наша вселенная однажды прекратит свое существование, не нанесет большого удара по надеждам иудеев, хотя, если она каким‑то образом умудрится существовать вечно, это им тоже вполне подойдет.

То же верно и для ислама, хотя в нем гораздо более четко прослеживается тема воскресения мертвых и последующего существования в аду или в раю. Однако она не связана с будущим этого физического мира; поскольку воскресение представляется нетленным и неподвластным всякому злу, едва ли оно должно произойти в этой вселенной — разве что ее природа радикально изменится. По–видимому, авраамические верования занимают уникальное место среди мировых религий: в них, и только в них, возникает надежда на лучшее будущее для нашей вселенной. Однако не говорится, что это будущее должно длиться вечно, и всегда есть возможность сказать, что лучшее будущее ждет нас в какой‑то совершенно иной форме вселенной. По–видимому, забота о реализации мессианской эры в нашей вселенной выходит на первый план только с ослаблением веры в жизнь после смерти. Возможно, по этой причине вера в прогресс человечества, возникшая в Европе XVIII века, родилась в иудеохристианском обществе, начавшем утрачивать веру в Бога и в посмертную жизнь, которую может гарантировать только Бог. Карл Маркс, еврей по рождению, воспитанный в христианстве, взвалил на себя немыслимую задачу — вернуть в мир космический оптимизм, из‑под которого выдернуто оправдывающее его основание. Едва ли стоит удивляться, что из этого ничего не вышло.

 

15.3. Христианство

Вот мы и подошли к христианству. Ему я собираюсь посвятить намного больше места, поскольку именно в христианской традиции представления о конце мира — теперь мы уже можем сказать «о конце вселенной» — были выражены открыто и получили название «эсхатологии». Именно в христианстве далекое будущее вселенной стало темой богословских споров; и я постараюсь показать, что можно сказать о них в свете достижений научной космологии.

Христианская религия возникла как иудейская секта, утверждавшая, что Иисус и есть ожидаемый Мессия. Пришествие Мессии возвещало новую историческую эру, в которой будут господствовать мир и справедливость, а Бог неизмеримо приблизится к народу своему. В самых ранних из дошедших до нас новозаветных документов, Посланиях к Фессалоникийцам, выражена вера в то, что эта эра освобождения и справедливости полностью наступит лишь тогда, когда мертвые освободятся из Шеола и для воскрешенных начнется некая новая жизнь. Все это должно произойти очень скоро, возможно на протяжении жизни одного поколения; при этом наша физическая вселенная преобразуется в материальный рай, где не будет больше ни солнца, ни моря, ни страданий, ни смерти.

На мой взгляд, очень важно понимать, что эти взгляды имеются в Новом Завете, так же, как существовали подобные взгляды и в других обществах того времени. Однако важно отметить, что все подобные взгляды принадлежат к архаическим формам мышления, и попытки современных христиан переистолковать или приспособить отдельные их детали к современным условиям фундаментально, можно даже сказать, фундаменталистически, неверны.

Но важно также понимать, что это не единственные взгляды, представленные как в современной еврейской мысли, так и в новозаветных документах, и что, возможно, они имеют не такое уж большое значение и для христианского благовестия. Иоганнес Вайц и Альберт Швейцер популяризировали идею о том, что Иисус был непонятым пророком близкого конца света, и потому учение Иисуса совершенно чуждо миру нашему, по крайней мере нашей вселенной, которая, быть может, просуществует еще очень долго. «Поиск исторического Иисуса» Швейцера [5] стал классикой религиозной мысли, однако в наше время лишь очень немногие ученые принимают его предположения.

Возможно, это отчасти связано с получившей преобладание точкой зрения, что евангельские пассажи, гласящие о «дне Господнем», приходящем во тьме и горе, относительно немногочисленны и, как принято считать, привнесены в учение Иисуса из других источников. Отчасти же дело в том, что сейчас мы ясно понимаем: идеи Мессии и Царства Божьего, находимые нами во множестве иудейских источников, носили куда более гибкий и символический характер, чем думал Швейцер. Идея Мессии простиралась от политического освободителя, изгоняющего римлян, до сверхъестественного существа, возможно ангела, предводительствующего силами добра в последней битве при Армагеддоне. Идеи Царства Божьего простирались от воссоединения двенадцати колен Израилевых и явления всех народов на поклонение в Иерусалимский храм до представлений о том, как человеческие души, очищенные от зла, будут вести вечную сверхъестественную жизнь в присутствии Бога.

Где же среди этих разнообразных интерпретаций размещаются собственно христианские идеи? Полагаю, общее мнение исследователей сегодня таково, что для них нельзя определить одно–единственное место так же, как невозможно вернуться к изначальному учению Иисуса, отделив его от множества позднейших истолкований.

Конечно, ситуация не безнадежна. Едва ли можно сомневаться, что первые христиане считали Иисуса Мессией, освободителем и правителем народа Божьего и что он проповедовал скорое наступление Царства Божьего. Однако есть все основания усомниться в том, что Иисус или его последователи в целом верили, что конец вселенной, как они ее понимали, очень близок и что в любой момент к нам могут спуститься на облаках воскресшие мертвецы. Если автор Посланий к Фессалоникийцам — тот же Павел, что написал Послание к Римлянам, то, очевидно, он резко изменил свое мнение по этому вопросу. В Посланиях к Фессалоникийцам он уверяет читателей, что Господь может прийти в любой момент. А в Послании к Римлянам пишет, что Евангелие должно быть проповедано по всему миру, пока полное число язычников не войдет в царствие, что, очевидно, займет достаточно много времени.

Однако он по–прежнему полагает, что Иисус так или иначе вернется в мир, принеся с собой завершение истории, и что духовно важно жить так, как будто это может случиться в любой момент. Но в то же время важно, чтобы как можно больше людей услышали Благую весть, так что скоро христиане начинают молиться не: «Приди, Господи Иисусе», но: «Не приходи, пока церковь не исполнила свою задачу». И это вполне разумно: если есть Бог и если он, как говорит нам Новый Завет, хочет, чтобы все спаслись, будет поистине удивительно, если Бог решит положить истории конец до того, как большинство людей на земле о нем услышат.

Поэтому я предложу следующее: Иисус — Мессия, пообещавший освободить и уже начавший освобождать людей, всех людей, от эгоизма и самолюбия (греха) и приближающий их к Богу совершенно новым образом, путем вселения Святого Духа в самую глубину их существа. Он восходит на царство, прощая грехи и раздавая дары Святого Духа и таким путем примиряя человека с Богом. Это происходит сейчас, по мере того как люди сталкиваются с посланием о самоотверженной любви Божьей и испытывают на себе обновление в Духе. Но царствие еще не проявилось открыто и в полную силу — и не проявится, пока из Божьего мира не будет истреблено все зло и страдание. В этот момент, по–видимому, исполнится замысел Бога и Христос явится в своем истинном облике — как завершение истории и как тот, кто был воистину воплощен в историческом Иисусе.

 

15.4. Отношение к космологии

В какой степени связана эта вера с конкретными представлениями о размере и возрасте земли? Что меняется для нас от того, что мы знаем: физическая вселенная неизмеримо больше и старше, чем полагали библейские авторы, и наша планета Земля — быть может, лишь крохотная главка космического повествования?

На мой взгляд, современные знания о вселенной добавляют христианскому взгляду на мир значительную глубину; однако переворот, вызванный ими в богословской мысли, значительно меньше того переворота, который претерпело первое поколение христиан. Ему пришлось перейти от представления о Мессии как освободителе иудеев или как вестнике неминуемого конца времен зла и страданий на Земле к представлению о Мессии как внутреннем, духовном правителе новой общины, состоящей в основном из язычников по рождению, имеющей призвание служить миру в любви и провозглашать безграничную любовь Божью во все эпохи, до конца исторического времени, когда все смогут существовать в преображенном бытии, знать и любить Бога.

Я не имею в виду, что эта перемена носила линейный характер: сначала люди считали Иисуса освободителем евреев, а потом все сразу начали считать его Спасителем мира. Скорее, как мы видим у самого Павла, эти течения мысли сосуществовали, и постепенно, путем некоего отсеивания, одни из них начинали восприниматься как более соответствующие вести Иисуса о безграничной любви Божьей, чем другие.

Я уже указал на то, что в Посланиях к Фессалоникийцам и к Римлянам содержатся совершенно различные интерпретации времени прихода царства во всей его полноте. Еще одну интерпретацию, ставшую даже более важной, мы также находим в текстах, приписываемых Павлу. В стихе 15 первой главы Послания к Колоссянам мы встречаем очень ранний гимн Христу. Слово «Христос» — греческая форма «Мессии»; однако здесь Мессия не рассматривается как освободитель и правитель Израиля или даже всей человеческой расы. Автор видит в нем «рожденного прежде всякой твари; ибо Им создано все… все Им и для него создано». Этот Мессия — освободитель и правитель космоса, «всего творения». Он — его образец, двигатель и конечная цель.

То же учение мы находим в Послании к Ефесянам, 1:10, где тайна воли Божьей, раскрытая во Христе, характеризуется как «устроение в полноте времен, дабы все небесное и земное соединить под главою Христом». Сопоставляя эти два пассажа, мы видим, что Мессия — освободитель творения, ибо освобождает тварных существ от всего, что их отчуждает и разъединяет, соединяя их в своем собственном бытии. Мессия — правитель творения, ибо он — тот, ради кого сотворено все, и в ком, как тело вслед за головой, все будет приведено к своему конечному предназначению.

В том же ключе звучат и многие другие пассажи. Процитируем лишь еще один: «Ибо тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божьих… и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божьих». Мессия — освободитель всего творения от тления и правитель созданий, которым предназначено жить в свободе славы детей Божьих.

Признавая, что библейский взгляд на космос весьма отличен от нашего, тем не менее нельзя не признать, что речь идет именно об освобождении от тления самого космоса. Нам говорится, что космос «соединится во Христе» и станет телом Христовым — состояние, предшественницей и вестницей которого является христианская церковь. В этом смысле тело — социальная реальность: место пребывания и посредник «главы», то есть Христа. Таким образом, мы видим, что церковь, сообщество учеников, воспринимается как место пребывания и посредник Христа, имеющее в мире свое положительное призвание — участвовать в труде Христовом по воссоединению всего мира в целостное творение Божье и объединение всего в божественном Слове.

Возможно, верно будет сказать, что это третье представление Павла гораздо менее известно, даже гораздо менее признано на Западе, чем его первое представление о близком конце света. Однако именно это представление доминировало в древней церкви и было ясно изложено восточно–православной традицией, например Григорием Нисским или Максимом Исповедником. Оно открывает для вселенной возможность далекого будущего и цель этого будущего: объединение всего — всех галактик и существ, их населяющих, во Христе, творящем Слове Божьем. Это не означает, что нам придется проповедовать наше понимание Христа бесчисленным инопланетным формам жизни, вернее предположить, что у них будет собственное откровение вечного Слова Божьего, образца и цели всего, и что вместе с ними мы сможем больше узнать о Христе, превосходящем все наши представления о нем.

Во всех этих трех Павловых сценариях остаются неизменными три темы. Первая: Иисус есть Христос, исполнение космоса. Вторая: у нас есть цель в жизни, а у церкви — в истории, и эта цель — призыв, где бы мы ни были в пространстве и во времени, служить орудиями любви Божьей, явленной во Христе Иисусе. И третье: наше отношение к исполнению всех вещей во Христе — самое непосредственное, так что каждый миг своей жизни мы должны рассматривать, как прямо связанный с этим исполнением, выражаясь поэтически, ожидать, что «день Господень так придет, как тать ночью».

Третья тема может показаться несколько туманной, так что объясню, что я имею в виду. Цель вселенной, задача ее существования — создать сообщество разумных личных существ, живущих вне тления и страдания, в лицезрении Бога и любви к Нему. Но это не следует рассматривать как состояние вселенной далекого будущего, отделенное от нас миллиардами лет, в котором мы не сможем принимать участия. К участию в этом состоянии призвано всякое сознательное и разумное существо, когда‑либо жившее во вселенной — в этом смысле это состояние находится «вне истории», то есть не связано со временем нашего космоса простой линейной связью.

Мы можем умереть в любой момент и, разумеется, умрем задолго до того, как космос достигнет совершенного состояния (если такое вообще случится). Следовательно, жизнь вне истории, жизнь с Богом, на которую надеются христиане, может настичь нас в любую минуту. Каждый миг нашей жизни определяет нашу жизнь вне истории — и, преображенный и искупленный, перейдет в эту жизнь. Следовательно, в каждый миг нашей исторической жизни жизнь вечная от нас совсем недалека. Пока мы живем, царство находится совсем близко к нам — и в любой момент может для нас исполниться.

С этой точки зрения неважно, что именно произойдет с будущим физической вселенной. Бог создал нас, как обитателей этого физического космоса. Бог предлагает нам вечную жизнь в царствии Его. Что бы ни случилось со вселенной — Бог сделает эту жизнь для нас возможной. Это не вопрос физики, и, если весь космос погибнет завтра, наша надежда на Бога останется непоколебленной. В этом сила первого представления Павла о христианской надежде во Христе.

Однако (и это очень важное «однако») это еще не все. Церковь — историческое сообщество (или содружество сообществ), имеющее историческую задачу провозглашать и выражать любовь Божью. Очевидно, если планета Земля завтра прекратит существование, этой задаче также придет конец. Возможно, предполагается, что эта цель распространяется за пределы нашей планеты, дальше во вселенную. Мы не знаем, имеются ли во вселенной другие разумные существа и сможем ли мы с ними общаться. Возможно, наше предназначение охватывает лишь эту планету и ее ближайшие окрестности. Но ранние христиане мыслили глобальными космическими категориями — и не так уж смело будет предположить, что предназначение человечества включает в себя исследование иных звездных систем. По крайней мере надежда христиан состоит в том, что цель церкви и в конечном итоге цель воплощения должна быть реализована так широко и полно, как только возможно. Мы можем ответственно молиться о том, чтобы время не кончалось, пока возможны новые пути выражения божественного сострадания и любви. Христиане призваны надеяться на возрастание царствия во всех частях вселенной, куда мы сможем проникнуть, и молиться о том, чтобы это сбылось. В этом сила второго представления Павла о христианской надежде во Христе.

Более того: если исполнение космоса должно быть обретено во Христе, если Бог создал вселенную для того, чтобы все в ней могло соединиться во Христе, полное разделение материального и духовного чуждо христианскому сознанию. Именно эта материальная вселенная, во всех сложнейших деталях ее устройства, во всей ее красоте, изяществе и одновременно ужасающей мощи и подверженности тлению, должна прийти к исполнению во Христе. Следовательно, хотя Бог и может совершить это любым способом, какой изберет, естественно надеяться, что вселенная естественным путем, так же, как смогла породить сознательных и разумных существ, породит состояние, лежащее за пределами тления и страдания (см. де Шарден [3]).

Существуют различные предположения о том, как такое станет возможно: чаще всего говорят о некоем преобразовании энергии в чистую информацию или о переходе материи в какую‑то иную форму. Мне это не кажется абсурдом. В конце концов, никто не смог бы предсказать, что кварки и лептоны породят сознание — и никто не знает, как это произошло. Но это случилось. Вполне может случиться, что дальнейшие трансформации материи породят более высокие формы сознания, не подвластные физическому разложению. Трудно ожидать, что мы сейчас поймем, как такое возможно, но, учитывая наши ограниченные знания о природе, принципиально исключать такую возможность не следует.

Все это, разумеется, поэтическое видение Тейяра де Шардена. О нем я должен сказать, что у христиан есть основательные причины полагать, что он прав: нас ждут дальнейшие преображения материи, которые в конце концов приведут вселенную к сознательному единству во Христе. Однако, несмотря на недавние рассуждения Фрэнка Типлера [6], сомнительно, что в этом состоянии смогут участвовать все воскресшие мертвые, так что весьма вероятно, что последняя надежда христиан исполнится все же где‑то за пределами физической вселенной. Это мнение может выглядеть очень спекулятивным, и я не рассматриваю его как обусловленное христианской верой. Однако полагаю, что оно очень естественно вытекает из христианской веры, и в этом сила третьего представления Павла о христианской надежде во Христе.

 

15.5. Религиозная надежда и вселенная далекого будущего

Так что же могут сказать христиане о вселенной далекого будущего? Прежде всего, что мы надеемся не только на «мир сей» и считаем, что окончательное исполнение предназначения человека лежит не здесь. Во–вторых, что вселенная создана для того, чтобы в ней постепенно реализовывались содружества разумных существ в любых материальных формах, лежащие за пределами страдания и зла. И наконец, в–третьих, призвание человека состоит в том, чтобы, насколько возможно, приблизить вселенную к этой цели.

В контексте современной научной космологии это означает: христианская вера вполне совместима с идеей, что этому пространству–времени однажды настанет конец. Христиане не надеются, что это пространство–время, такое, какое оно есть, будет длиться вечно. Это означает, что христианам не требуется считать человека центром вселенной. Цель вселенной — существование личностей (понятие намного более широкое, чем «человек»); следовательно, христиане не удивятся, обнаружив во вселенной иные формы разумной жизни, и могут даже надеяться на их существование. И это означает, что на человечестве лежит положительная ответственность за приведение вселенной в состояние, наиболее способствующее возникновению и развитию разумной жизни во всех ее формах. Ответственность человека не в том, чтобы просто оставить вещи такими, какие они есть, но в изменении их таким образом, чтобы в этой среде могла процветать разумная жизнь в любых ее формах.

Следовательно, слова христиан о втором пришествии Христа во славе Его, несущего с собой Царствие Божье во всей его полноте, следует рассматривать в полном космологическом контексте. Речь не о том, что Иисус спустится на нашу планету с облаков. Речь о том, что все творение обретет свою полноту в некоей преображенной форме сознательной жизни, находящейся за пределами этого космоса, хотя и выросшей из него. Как древней церкви пришлось отказаться от еврейского национализма и распространить свою любовь на все народы земли — так же и современной христианской церкви необходимо отказаться от антропоцентризма и распространить свою любовь на весь космос. Я уже постарался показать, что это естественный и правильный путь, способный привести христианскую веру и космологию к взаимообогащающей гармонии.

Авраамические религии, разделяющие друг с другом интерес к концу вселенной и воскресению мертвых, могут разделить между собой и это новое истолкование своих традиций. Они могут разделить эту трехчастную заботу о последней надежде, с приматом личного бытия и ответственностью человечества за улучшение космоса, насколько это возможно. В сущности, все теистические религии могут согласиться между собой в том, что наша вселенная — творение Божье и должна иметь определенную цель (пусть это даже всего лишь переработка кармы, последствий прошлых деяний), конечное исполнение которой лежит за пределами нашей вселенной. В этом отношении для верующих чрезвычайно интересны науки, способные распознать во вселенной целевые элементы, исполнение которых может лежать за ее пределами. Размышления о далеком будущем вселенной лежат на периферии религиозного сознания, однако имеют косвенное отношение к вопросу о том, есть ли у нас основания рассматривать вселенную как целевое создание благого Бога.

Однако вклад научной космологии в религиозную веру, возможно (по крайней мере, когда речь идет об авраамических религиях), лежит не столько в каких‑то конкретных предположениях о далеком будущем вселенной, сколько в общем расширении понимания космоса. Это расширение понимания следует приветствовать, поскольку оно повышает трепет человека перед величием творения и сосредотачивает его внимание на Боге и божественной цели всего творения, не ограничивая его беспокойством (порой довольно близоруким) исключительно о судьбе рода человеческого. В индийской традиции еще в древности сложилось представление о бесконечности вселенной. Для индуистов вызов космологии состоит в необходимости интегрировать тему эволюционирующей вселенной в традиционные идеи упадка после прошедшего «Золотого века». Эту задачу уже приняли на себя некоторые индийские философы, например Шри Ауробиндо [1], и очевидно, что космология способна побудить к переосмыслению донаучных космологических традиций в творческом и стимулирующем направлении. Однако в конечном счете, быть может, правы китайские традиции, подчеркивающие, что важный религиозный вопрос состоит в том, как нам жить и действовать сейчас. Если существует религиозная надежда на будущее, она не ограничена будущим этой вселенной. Это означает, что, если у вселенной есть религиозная важность и ценность, она лежит в самом процессе, а не в его конечном состоянии. Как сказал однажды великий религиозный учитель Ближнего Востока: «Не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться о своем».

 

Литература

1. Aurobindo, S., The Life Divine (Arya Publishing, Calcutta, 1939).

2. Capra, F., The Tao of Phisics (Shambala Press, Berkeley, 1975).

3. de Chardin, Т., The Phenomenon of the Man (Collins, London, 1959).

4. Lossky, V., The Mystical Theology of the Eastern Church (James Clarke, Cambridge, London, 1957).

5. Schweizer, A., The Quest of the Historical Jesus (A. And C, Black, London, 1911).

6. Tipler, F., The Physics of Immortality (Doubleday, New York, 1994).

 

Юрген Мольтман

 

16.1. Введение

Тема симпозиума, на который мы все приглашены Обществом Джона Темплтона, сформулирована так: «Вселенная в далеком будущем: эсхатология с точки зрения космологии». Но я — не ученый. Я христианский богослов. Поэтому я хотел бы перевернуть тему с ног на голову и поговорить о тех эсхатологических представлениях касательно будущего вселенной, которые вытекают из христианского богословия.

На протяжении своей двухтысячелетней истории христианская эсхатология всегда развивалась в контексте взглядов на мир, свойственных ее эпохе. И в наше время нам необходимо подвергнуть эсхатологию критическому и самокритическому рассмотрению в контексте современной астрофизики. Уже более двух сотен лет развитие современной науки неуклонно ведет к отступлению богословия из представлений о мире в целом и к его сужению до области личного существования и нравственных вопросов. Мы уже не можем привести человеческую эсхатологию в гармонию с эсхатологией космической. Зачастую к этой гармонии и не стремится ни та, ни другая сторона: ученые — потому что еще не забыт суд над Галилеем; богословы — потому что научные гипотезы все быстрее сменяют одна другую, и невозможно понять, какую из них стоит класть в основание своих построений.

В наше время лишь немногие ученые читают богословские труды, а богословы по большей части обходятся без всякого научного чтения. Обе стороны почти ничего не ждут друг от друга. Ситуация не слишком изменилась со времен Галилея. Когда Галилей предложил своим противникам самим взглянуть на спутники Юпитера, они отказались смотреть в телескоп, ибо верили, как хлестко сформулировал Берт Брехт, что «в природе истины нет — истина в сравнении текстов» [4]. Так и богословы наших дней ограничивают себя истолкованием священных текстов своих традиций — и не интересуются тем, что можно увидеть в телескоп Хаббла. С другой стороны, научное сообщество так поглощено развитием своих наук и соревнованием между ними, что его члены не особенно задумываются ни о герменевтических предпосылках своих идей и концепций, ни о той жажде познания, что лежит в основе их исследований.

Такое положение дел кажется мне неудовлетворительным. Я хотел бы увидеть новое «естественное богословие», в котором научные открытия сообщают нам что‑то о Боге, а богословские прозрения — что‑то о природе [18]. Основная идея естественного богословия такого рода — в том, что существует соответствие между человеческим разумом и разумным устройством вселенной. Мы воспринимаем и знаем о мире больше, чем нужно, чтобы выжить в наших земных условиях.

 

16.2. Богословское происхождение эсхатологического взгляда на будущее вселенной

Свои эсхатологические представления богословие получает не из изучения мира в целом, не из наблюдения за звездами во вселенной, не из созерцания событий мировой истории: оно берет их из своего особого опыта общения с Богом. Мы называем его «корневым опытом», поскольку речь идет о переживаемых событиях, в которых Бог «открывает» нам себя и в результате

которых получают свою идентификацию человеческие сообщества. Для Израиля и иудаизма таким корневым опытом является Исход, как гласит об этом первая заповедь: «Я Господь, Бог Твой, Который вывел тебя из земли Египетской, из дома рабства» (Исх 20:2). Во время седера на Пасху каждое поколение иудеев отождествляет себя с поколением Исхода и благодаря этому получает уверенность в Боге и в себе. Корневой опыт для христианства — сам Христос, его подчинение смерти на кресте и воскресение из мертвых. Совершая Евхаристию, каждое собрание христиан помещает себя в сферу влияния Христа и таким образом находит уверенность в Боге и в себе. Однако влияние этих особых исторических событий, составляющих корневой опыт, не ограничивается христианскими и иудейскими религиозными общинами — оно объемлет также внешние, общие для всех пределы опыта и ожидания будущего, ибо это временные проявления вечного Бога.

Будучи Творцом всего, Бог, освободивший Израиль от рабства, присутствует во всем. На протяжении истории он вел к свободе всех узников — и точно так же своим творческим действием он призвал весь мир в бытие из небытия и привел его из хаоса в мудрый порядок. Следовательно, Небеса и Земля сами по себе не божественны. Они не являются «телом Бога» и не населены божествами плодородия, коим следует поклоняться. Они — Божье творение. Это, выражаясь образно и метафорически, «работа Его рук»; однако они благословлены Богом и охраняются Богом. Еще в давние времена израильская вера в творение десакрализовала мир и, по словам Макса Вебера, «совлекла с него магию» — а следовательно, открыла его для научного и технологического вмешательства людей. Но это не означает, что вера в творение обрекает природу на экологическое уничтожение [12, 16].

Бог, выведший Христа из смерти в свободу нового, вечно живого творения, — это не только Творец всего, но и тот, кто все приводит к совершенству. Он — «Бог… животворящий мертвых и называющий несуществующее, как существующее» (Рим 4:17).

С того момента, когда ученики назвали то, что случилось с умершим Христом, «воскресением из мертвых», в этом уникальном историческом событии присутствует универсальное эсхатологическое измерение. Христово воскресение «из мертвых» понимается, как показывает это выражение, как начало общего воскресения всех мертвых. Он стал «первенцем из умерших» и был назван «вождем жизни». Какой бы «конец» не ожидал человеческий мир или природную вселенную в ином случае — будущее Бога уже начато. Посреди старого творения начинается новое. Верующие в общине Христовой уже здесь, уже сейчас испытывают на себе «силы будущего века» (Евр 6:5). Поскольку явление Христа есть опыт Богообщения, христианскую эсхатологию нельзя сократить до человеческой, а человеческую — до спасения души в потустороннем мире. Не существует человеческой души — без тела, человеческого бытия — без системы жизни на Земле, а Земли — без вселенной. С самых первых лет развитие христианской эсхатологии уже включало в себя космические измерения явления Христа, как мы видим в (пост-) Павловых Посланиях к Ефесянам и к Колоссянам. Отказываясь от эсхатологии вселенной, христианская эсхатология калечит Божественность своего Бога. Но это ставит нас перед первой проблемой христианской эсхатологии: могут ли эсхатология космическая и человеческая в наши дни существовать вместе, в мире и гармонии?

 

16.3. Человеческая и космическая эсхатология

В библейских преданиях главенствует строгий антропологический принцип. Оба повествования о творении (Быт 1–3) увязаны с творением человека и, более того, ставят его в центр рассказа. Но сегодня мы знаем, что homo sapiens — довольно поздний росток на древе эволюции жизни. Библейской традиции ничего не известно о миллионах лет истории динозавров. Аналогично, все образы будущего в Библии увязывают конец света с гибелью человеческой расы и наоборот. «Царство Божье» придет прежде, чем «прейдет род сей», или после искупления Израиля, или, когда будет на то воля Божья; но в любом случае, согласно христианскому символу веры, Христос придет «судить живых и мертвых», то есть его приход застанет живущее поколение людей. Однако мы знаем, что человечество как вид смертно и что вселенная далекого будущего будет вселенной без человека, по крайней мере без человека, каким мы его знаем. Как невозможно возводить протологию человека к Большому взрыву, так же невозможно и простирать его эсхатологию до смерти вселенной, «горячей» или «холодной». Отсюда возникают важные следствия для ориентации человеческой жизни во вселенной: верно ли, что человеческая эсхатология дает нам лишь ограниченную надежду на осмысленную жизнь в бессмысленной вселенной? Какие заключения должны мы вывести из прозрения Стива Уэйнберга: «Чем лучше мы понимаем вселенную, тем более бессмысленной она кажется» [30]? Неужели мы существуем на острове смысла в океане бессмыслицы?

Другой образ возникает перед нами, если мы дополняем введение антропологического принципа в космологию введением космологического принципа в антропологию. Теперь мы видим не только вселенную глазами человека — и самого человека как высшую по сложности и разумности из известных нам систем. Мы видим и обратное: человека во вселенной — и вселенную как огромный контекст развития человеческих возможностей. Теперь будущее вселенной не привязано к будущему человека, напротив, будущее человека интегрировано в будущее вселенной. Как в человеческом сознании имеется неисчислимое множество мыслей и идей, так и во вселенной — неисчислимое множество условий. Как человеческое сознание регулирует свои возможности конструктивными надеждами и деструктивными страхами — так и вселенная постоянно открыта для новых возможностей. Нет ли соответствия между сложностью и сознательностью? Почему мы так убеждены, что человеческое сознание способно принимать в жизни вселенной лишь познавательное, а не деятельное участие?

Если начать с этих положений, то дальше нам придется спросить, что за космологическая утопия и какая жажда познания движут нами в нашем желании узнать как можно больше о вселенной и о том, что может сделать с ней человек. Что бы ни говорил об этом обширный корпус научно–фантастических романов, но бесконечное выживание человеческой расы, как и бесконечное дальнейшее развитие человеческого сознания — очевидная утопия. Сознательно или бессознательно, мы стремимся преодолеть смерть и жить так долго, как только сможем. Раньше бессмертие было религиозной мечтой. Но теперь пересадка органов, сближение человеческого мозга с компьютером и т. п., кажется, придвинули его к нам на расстояние вытянутой руки.

Компьютеризируя все доступные данные, мы делаем для себя синхронным то, что во времени происходит последовательно. При этом мы переносим и прошлое, и будущее в некое общее настоящее, так сказать, «опространстливаем» время. «Будущее — уже сейчас!» — гласит интернет–реклама. И в то же время, отправляя космические корабли к далеким планетам, мы ищем путей к бегству, заранее предвосхищая тот день, когда Земля станет «слишком горяча для нас», ибо мы ее уничтожим. В конечном счете мы ищем во вселенной «мир без конца». Модели мультивселенной, рождение новых вселенных и их бесконечное расширение — все указывает на бесконечное будущее: но так ли это на самом деле или это лишь плод наших фантазий?

И в любом случае так ли необходимо нашей жизни и вселенной, какой мы ее знаем, бесконечное будущее? Разве смерть и быстротечность времени как факторы нашего конечного мира не открывают нам все новые возможности? Если смерть и время прекратятся, не станет ничего нового. Бесконечный мир окажется концом мира.

 

16.4. Традиционные представления о будущем вселенной

 

Любые представления о «конце света» предполагают, что мир, который мы знаем — временный, а не вечный и, следовательно, имеет начало и конец в известном нам времени. Это означает, что вселенная участвует в уникальном движении. Здесь мы называем его «историей», поскольку у нас нет возможности определенно заявить, что мы имеем дело с осмысленной эволюцией космоса, движением к определенной цели или же с продвижением к новым, высшим мирам.

Прежние и нынешние представления о конце света можно классифицировать по тому, говорят ли они о цели (telos) или о конце (finis). Если история вселенной имеет цель, значит, мы можем говорить об осмысленном развитии и идентифицировать прогресс вселенной, плавный или ступенчатый. Последняя по времени грандиозная система финалистической (осмысленной) космической метафизики была разработана Тейяром де Шарденом. В далеком будущем вселенной возникнет «точка омега», которая притянет к себе вселенную и все ее элементы. Эта точка не движется во вселенной, но двигает саму вселенную своим притяжением [2].

Однако, если история вселенной окончится «большим схлопыванием» и ничего иного после этой катастрофы не ожидается, то у вселенной нет ни осмысленного развития, ни движения к цели: перед нами просто последовательность маленьких и локальных катастроф, предвещающих катастрофу последнюю и глобальную. Следовательно, не только человеческая история, но и история вселенной представляет собой, как мы порой говорим, «не одно несчастье, так другое».

На богословском языке идеи об осмысленном движении к состоянию совершенства называются «милленаристскими», поскольку говорят о том, что конечная стадия истории окажется Вергилиевым золотым веком или наконец явившимся царством Христовым (Откр 20). Концепция линейного времени, которым измеряется прогресс в различных сферах жизни, и сама вера современного мира в прогресс лишь современный секуляризованный вариант старых идей о милленаристическом (или хилиастическом) совершенстве.

Идеи о катастрофическом обрыве истории мы называем «апокалиптическими», поскольку иудейские и христианские апокалиптические писания донесли до нас мечты о падении этого мира несправедливости, насилия, смерти и угнетения людей. Апокалиптический мир изначально не был миром метафизических духовных визионеров, как называл его Кант: это был мир преследуемых и мучеников. Это «религия угнетенных» (Латернари). С этими идеями в их секуляризованной форме мы встречаемся сейчас, имея дело с экстерминизмом и научно–фантастическими представлениями о некоем «терминаторе», который явится извне и положит всему конец.

В христианской эсхатологии мы постоянно встречаемся с сочетанием этих двух идей: конец и начало, катастрофа и новое рождение, прощание и приветствие, ибо эсхатология лишь тогда может быть названа христианской, когда она берет за основу Исход Израиля и явление Христа. Рабство Израиля и смерть Христа — базовые образы катастрофы. Исход в свободу Земли обетованной, воскресение в вечную жизнь будущего мира — базовые образы нового начала. Конец Христа на кресте — не последнее из того, что с ним случилось: это лишь начало воскресения и явления Духа, подателя жизни. Диалектическая тайна христианской эсхатологии гласит словами Т. С. Эллиота: «В моем конце — мое начало». То же самое означают мои слова, процитированные в приглашении на этот симпозиум: «Что скажет нам богословие надежды о далеком будущем космоса и его значении для человека? Способна ли «смерть и возрождение вселенной» стать прелюдией к неожиданному новому творению всего?» (с. 2). В свете своего опыта богообщения христиане ожидают освобождения всех вещей из рабства быстротечности и перехода на «новые небеса и новую землю, и прежние уже не будут воспоминаемы и не придут на сердце» (Ис 65:17); они ожидают воскресения всех мертвых и восстановления всех вещей в новом, вечном творении (Откр 21:4). Только тогда настанет «мир без конца».

 

16.4.1. Уничтожение мира (annihilatio mundi)

Сто лет, с 1600–го по 1700–й год, лютеранское богословие учило, что будущей судьбой вселенной является не преображение, а уничтожение: «За Страшным судом последует полное уничтожение мира. Все, кроме ангелов и людей, все, принадлежащее этому миру, будет испепелено огнем и обратится в ничто. Следовательно, мы должны ожидать не преображения мира, а полного исчезновения его субстанции». Подобные же мнения можно услышать среди современных фундаменталистов — «аннигиляционистов». После Страшного суда верующие отправятся на небеса, а неверующие будут уничтожены вместе с землей. То, что прежде называлось адом, теперь называется «полное несуществование» [5].

Богословски это мнение объясняется тем, что если ангелы и верующие будут полностью поглощены visio beatifica, блаженством созерцания Бога «лицем к лицу» (1 Кор 13:12), то им больше не потребуется посредник между собой и Богом, каким являлся для них тварный мир. Ангелам больше не понадобится тварный мир Небес, а людям — тварный мир земли и всего, что на ней. Так что, едва исполнится цель Бога — спасение человеческих душ, Небеса и Земля, вместе со смертным человеческим телом, будут разрушены и сожжены, как леса по окончании строительства.

Идея эсхатологического уничтожения мира включает в себя не только мир в его нынешней форме. Она касается самого вещества творения. Она означает, по сути, процесс, обратный творению: творение из ничего (creatio ex nihilo) оканчивается возвращением в ничто (reductio ad nihilum). Творение представляет собой движение от небытия к бытию, а его конец — движение от бытия к небытию. Приверженцы идеи уничтожения мира находят подтверждение своей вере в словах 2 Петр 3:10: «Стихии же, разгоревшись, разрушатся, земля и все дела на ней сгорят», а также в Откр 20:11: «От лица Которого бежали небо и земля, и не нашлось им места» и Откр 21:1 «Прежнее небо и прежняя земля миновали». Аналогию этому в современной космологии составляет представление о том, что после большого схлопывания вселенная вернется к состоянию до Большого взрыва.

 

16.4.2. Преображение мира (transformatio mundi)

Однако убеждение, что в конце времен мир будет уничтожен, является скорее исключительным. В целом в богословии господствует представление о том, что в конце времен вселенная преобразится из известного нам в некое качественно новое состояние.

Пролог к католической заупокойной службе гласит: «Vita mutatur non tollitur» — жизнь изменится, но не уничтожится. Аристотель и Фома Аквинский определяли человеческую душу как forma corporis, или «актуализацию» тела: согласно этому определению, смерть означает для нее преображение, а не уничтожение. Лютеранское богословие основывало свое учение об уничтожении мира на полной свободе Бога от своего творения — кто создал, тот может и уничтожить; но кальвинистское богословие того же периода находило трансцендентное основание творения в верности Божьей и видело в этом божественную гарантию вечного существования вселенной. Как и средневековое католическое богословие, оно проповедовало эсхатологическое преображение мира, а не его уничтожение: «После Суда настанет конец миру сему, когда Бог уничтожит нынешнее состояние мира и… из старого мира создаст мир новый, новые небеса и новую землю, по природе неуничтожимую» [8]. Форма старого мира — грех, смерть, тление; формой нового мира станет праведность и справедливость, вечная жизнь и неуничтожимость. Эсхатологическое преображение вселенной включает в себя как идентичность творения, так и его новизну, иначе говоря, оно в одно и то же время прерывно и непрерывно. Вся информация, содержащаяся в этом мире, сохранится в вечности, но будет преображена. Библейские данные подтверждают правильность именно этого взгляда, а не учения об уничтожении, поскольку как во 2 Петр, так и в Откровении за идеей уничтожения следуют надежда на «новое небо и новую землю, где обитает правда» (2 Петр 3:13) и видение: «И увидел я новое небо и новую землю» (Откр 21:1).

Что касается аналогий из мира современной космологии, можно предположить, что эсхатологическое преображение такого рода является вполне возможным завершением истории вселенной, если рассматривать эту историю как универсальный процесс, включающий в себя множество слоев и параллельных потоков.

 

16.4.3. Обожениемира (deificatio mundi)

Третью богословскую идею о конце и завершении вселенной можно найти в православном богословии «обожения космоса». Поскольку слово «преображение» описывает лишь форму мира, не касаясь его отношения к Богу, православная идея делает следующий шаг, от преображения — к прославлению и обожению. По православному учению природа и человеческая личность составляют единство, а не противостоят друг другу, как в современном западном мире. Поэтому то, что обещано человеческой личности, приложимо и к земле, и к космосу. Человеческая и космическая эсхатологии образуют единство. Человеческого будущего не существует без будущего космоса. Следовательно, искупление человечества означает искупление космоса, и наоборот. Вся природа предназначена к славе Божьей. Как просвещение вечным светом Божьим ведет к преображению человека, так и вселенная окажется «обожена», исполнившись вечной славы Божьей (Ис 6:3).

Богословское основание для такой точки зрения на вселенную далекого будущего коренится в том центральном значении, которое имеет для православного богословия воскресение Христово. Когда Христос восстал из мертвых, тело его «преобразилось» (Флп 3:21). Его восстание из мертвых — не только человеческое, но и космическое событие: воскресший Христос — глава нового человечества, рожденный прежде всякого тварного бытия, как гласит Послание к Колоссянам (1:15). При конце мира Бог явится в своем творении во всей славе своей и его ничем уже не скрытое и вечное присутствие искупит все вещи от тления и возродит их к непреходящему участию в его божественной жизни. Вечное присутствие Бога означает нечто единое для всего творения. Все, что вначале было сотворено из ничего, теперь творится заново из славы Божьей. В вечном присутствии Бога является в бытие вечное творение. Вот что понимается под «обожением космоса» через причастие вечной жизни Божьей. Мир не становится Богом и не растворяется в бесконечности Бога; но он, как мир, участвует в вечном бытии Божьем. Он станет храмом, в котором вечно присутствует Бог. Вот что означает образ небесного Иерусалима, града Божьего, сошедшего на землю, — космос–храм.

 

16.5. Эсхатологическая модель будущего вселенной

Эсхатологическое представление о будущем вселенной, выраженное в старых апокалиптических формах, делит ее историю на две фазы и говорит о времени мира сего и времени мира грядущего. Это два качественно различных эона. Время мира сего — время мира преходящего; время мира грядущего — время «мира без конца», мира бесконечного и пребывающего вечно [21].

Кроме того, данная реальность вселенной разделяется здесь на «небеса и землю», мир видимый и невидимый («видимое и невидимое», гласит Никейский символ веры). Эти понятия обозначают различные слои бытия в единой тварной реальности. Это видно уже из того, что земля, или видимый мир, называется только в единственном числе, а «небеса» или «невидимые миры» — во множественном. Это дает нам картину земной, видимой вселенной и небесной, невидимой мультивселенной. Время видимой вселенной — chronos, необратимая последовательность событий, наступающих, проходящих и остающихся в прошлом. Время невидимой мультивселенной — aeon, aevum, обратимая структура циклического времени, ибо круговорот времен является образом и отражением вечности.

В переводе на язык современной метафизики это означает, что видимая вселенная состоит из реальности и потенциальности, существующих во времени и соотносящихся друг с другом как прошлое и будущее. Настоящее — интерфейс, в котором реализуется или не реализуется потенциальность. Прошлая реальность фиксирована, будущая потенциальность открыта. Реальность — это всегда реализованная потенциальность. Следовательно, потенциальность — модус бытия, лежащий в основе мира. Мир состоит и будет состоять из потенциальностей. Качественно иная реальность невидимых миров, напротив, состоит из потенций и потенциалов (как называет их Шеллинг), делающих возможными видимую, земную потенциальность и не истощающихся от этого [22, 23].

Вечное бытие Божье отличается и от земли, и от небес, и от видимого, и от невидимых миров. Поскольку миры — творение Бога, понятие творения описывает качественное различие между Богом и мирами. В отличие от линейного времени видимого мира и обратимого времени невидимых миров, время Бога — вечность. Вечность не означает ни бесконечного времени, ни безвременности. Она означает власть над временем (по–немецки Zeitmdchtigkeit). В отличие от модусов времени в тварных мирах, вечность Творца следует видеть в его до–временности, со–временности и после–временности. Его вечность объемлет время тварных миров со всех сторон, таким образом делая это время конечным. Но тем самым его вечность превращает необратимость времени во власть будущего: существует прошлое будущее, настоящее будущее и будущее будущее.

Что следует из этих положений для нашего понимания научно познаваемой вселенной?

1. Первые последствия — отрицательные. Видимая вселенная не божественна и не проявляет характеристик, согласно которым ее можно было бы назвать божественной. Также не является она и небесной. Следовательно, она не вечна, не циклична, не существует в бесконечности; она преходяща, временна, условна. Атеизм прежних лет, следуя фейербаховской методе, отрицал существование Бога в ином мире, однако переносил все атрибуты Бога на мир сей, на творческий человеческий дух и полную чудес вселенную; результатом стало обожествление этого мира, способное привести только к разочарованию.

2. Следующие последствия — положительные. Наша видимая вселенная определенно временна, условна и конечна; однако ее ждет вечное, неуничтожимое, бесконечное будущее в будущей новой вселенной. Как только осознано эсхатологическое различие между «миром сим» и «миром грядущим», мы можем принять конечность, условность и «бесцельность» нашей вселенной. Будущий новый мир принесет то, чего нам в этом конечном мире недостает: вечное присутствие Бога и причастие атрибутам этого божественного присутствия, иначе говоря, то, что в самом себе несет свой смысл.

Это приводит нас к вопросу о переходе «мира сего» в «мир грядущий». Этот переход не может произойти так же, как происходит переход нашего мира от одной стадии развития к другой, поскольку при этом отличительная черта нашего мира — необратимая структура времени — остается неизменной. Здесь речь может идти лишь об универсальном преображении нашего мира, как описывает его Откр 21:5: «Се, делаю все новое». Это означает, что все сотворенное, все, что здесь было, есть и будет, «делается» заново. По–еврейски «делать» (asah) — не то же, что «творить» (barah). «Творить» означает призывать нечто к бытию, а «делать» — придавать форму уже сотворенному.

Следовательно, будущий, новый вечный мир станет новым творением мира, уже нам известного. Когда это произойдет? На этот вопрос трудно ответить, поскольку эсхатологический миг станет концом необратимого времени и таким образом произойдет не во времени вообще. В своей великой главе о воскресении Павел говорит, что эсхатологический момент придет нежданно, «во мгновение ока, при последней трубе» (1 Кор 15:52), и использует платоновское слово exaiphnes для описания момента, когда вечность касается времени, полагая ему конец и втягивая его в себя. Тогда «мертвые воскреснут нетленными…» и будет «поглощена смерть победою» (там же, 52, 54).

В этот эсхатологический момент воскресение мертвых произойдет диахронически, необратимое время обратится вспять и свернется, как свиток, от конца к началу. Перед вечностью Божьей, предстающей в эсхатологическом моменте, уравняются все времена. Власть преходящего времени, которое нельзя повернуть назад, власть «смерти» войдет в победу вечной жизни. Эволюция живых окончится тем, что можно назвать революцией мертвых.

На краю смерти перед глазами у человека порой в мгновение ока, словно в покадровой раскадровке фильма, разворачивается вся его жизнь; можно представить себе, что и в эсхатологический момент вспышка вечности озарит всю вселенную от конца к началу, сделав всю ее историю одним настоящим.

Эсхатологический момент окончит линейное время, которое мы здесь называем необратимым временем мира сего, и принесет с собой элемент циклического времени. За ним последует не вечное возвращение одного и того же, а уникальное возвращение всего. На богословском языке это называется «всеобщим восстановлением» [6] в вечном присутствии Бога, новым творением, происходящим в эсхатологический момент путем преображения из тленности в бессмертие. Пожалуй, это можно назвать некоей универсальной космической обратной связью.

Такая эсхатологическая модель «будущего вселенной» — единственная, в которой предлагается будущее для прошлого и выражается надежда для умерших. Во всех прочих моделях расширения, эволюции, прогресса или стабильного состояния вселенной будущее касается лишь того, что еще не наступило; для того, что уже совершилось и прошло, никакого будущего нет. Они оставляют прошлое позади и обращают взор лишь ко вселенной далекого будущего. Но эсхатологическая модель будущего оставляет надежду для воспоминаний и открывает будущее для вселенной на всех стадиях ее существования.

 

16.6. Два открытых вопроса

 

16.6.1. Верно ли, что вселенная случайна и каждое событие уникально!

«Почему что‑то есть, а ничего нет?» На этот детский метафизический вопрос не существует ответа. Вещи существуют, но их существование не необходимо. То, что существует, очевидно, имеет какую‑то внешнюю причину своего существования.

Вселенная существует, но она не божественна. Богословски это выражается не только идеей творения, но и идеей условности мира (contingentia mundi). Это означает, что законы, которыми управляется мир, не являются вечными законами, сами по себе они условны [27]. Во вселенной или мультивселенной могут существовать самые различные порядки, порядки самых разнообразных видов. Законы природы не вечны. Можно представить себе, что они меняются. Следовательно, мы познаем природные процессы, происходящие во вселенной, путем наблюдения, переживания, опыта, но не через идеальное созерцание бытия. Значение термина «природа» изменялось в течение истории христианства. Сейчас оно больше не обозначает, как в античности, сущность вещей. С начала нового времени природой начали называть ощущаемый и познаваемый модус видимого мира. Говоря об изучении природы, мы используем слово «природа» в ином смысле, чем когда допытываемся о природе вещей.

Сделав следующий шаг, мы сталкиваемся с вопросами о научно объяснимом опыте. Доказать с помощью научного эксперимента можно лишь то, что поддается перепроверке через повторение. Иначе говоря, доказательству поддается лишь повторяемый опыт — то, что не повторяется, доказать невозможно. Но может ли опыт вообще быть повторяемым в строгом смысле слова в мире с необратимой структурой времени? Если «вечного возвращения» во вселенной не существует, если, по слову Гераклита, никто не может дважды вступить в одну и ту же реку, значит, в экспериментальном повторении опыта мы встречаемся не с теми же самыми вещами в строгом смысле слова, но лишь с чем‑то соответствующим этим вещам. Опыт остается уникальным. Величайшие космические сюжеты — история вселенной или эволюция жизни — неповторимы. Но, быть может, на других планетах мы встретим эволюцию жизни, сравнимую с нашей, но находящуюся на иных стадиях, чем у нас на земле.

 

16.6.2. Вселенная — открытая или закрытая система?

Как циклическое время считается образом и отражением вечности, так и шар с незапамятных времен был символом совершенства. Даже в наши дни в популярных журналах не только земля, но и космос изображается в виде сферы. Сфера обычно представляется нам закрытой системой, а закрытую систему мы мыслим сферичной. Однако, если с момента большого взрыва вселенная расширяется, нам необходимо либо принять большой взрыв за центральную точку расширяющейся мировой сферы (которая, быть может, однажды снова сожмется), либо совсем отказаться от образа сферы [9].

Все известные нам системы материи и жизни являются сложными, открытыми системами. Они сообщаются с другими системами и предвосхищают их возможности [29, 15]. Почему же вселенная в целом, как сумма всех ее частей и открытых систем, должна быть системой закрытой? Разумеется, мы можем себе представить, что сумма всех открытых систем составляет закрытое целое, не влияющее на их открытость. Но сложные открытые системы подразумевают системную открытость целого, не несущего в себе достаточного организационного принципа для всех его частей. Следовательно, все формулы, описывающие целое, будут лишь предчувствиями еще–не–существующего и еще–не–обозримого целого — они условны, они зависят от будущего подтверждения.

Первый закон термодинамики говорит в пользу закрытой системы, системы, общую формулу которой мы можем искать и должны найти, поскольку она обязана существовать. Но если следовать второму закону термодинамики, развернув его в «теорию открытых систем», перед нами предстанет открытая, неоконченная, еще не завершенная вселенная.

Открытые системы демонстрируют относительно фиксированные структуры реальности и относительно открытые горизонты возможностей. Они показывают тенденцию к дифференциации, к росту сложности и к интеграции или созданию сетевых связей с другими открытыми системами. Они открыты не только для количественного развития, но и для качественных скачков и создания комбинаций, образующих новое целое. Их история отмечена катастрофами и новыми началами в большей степени, чем постепенной эволюцией.

Это приводит нас к последней мысли. Если начало всему положило столь уникальное событие вселенского значения, как Большой взрыв, ждет ли вселенную в далеком будущем что‑то ему соответствующее? Открытая вселенная может быть открыта и для описанной мною богословской эсхатологии; закрытая и уже завершенная мировая сфера — едва ли.

 

Литература

1. Barth, К., Church Dogmatics III/2 (Т. And Т. Clark, Edinburgh, 1954), 437f.

2. Benz, E., Schopfungsglaube und Endzeiterwartung: Antwort auf Teilhard de Chardins Theologie der Evolution (Nymphenburger Verlagshandlung, Munich, 1965).

3. Bloch, E., The Principle of Hope, trans. N. Plaice, S. Plaice, and P. Knight (Oxford University Press, Oxford, 1986).

4. Brecht, В., Life of Galileo, trans. D. I. Vesey (London, 1967).

5. The Doctrine Commission of the Church of England, The Mystery of Salvation: The Story of God's Gift (London, 1995), 199.

6. Groth, F., Die Wiederbringung alter Dinge im wurttembergischen Pietismus (Vandenhoek and Ruprecht, Gottingen, 1984).

7. Heidegger, M., Being and Time, trans. J. Macquarrie and E. Robinson (Harper and Row, New York, 1962), 378.

8. Heppe, H., and Bizer, E., Die Dogmatik der Evangelisch‑reformierten Kirche, 2nd ed. (Neukirchener Verlag, Neukirchen, 1958), 560.

9. Koyre, A., From the Closed World to the Infinite Universe (Johns Hopkins Press, Baltimore, 1968).

10. Klaus Muller, A. M., Die präparierte Zeit (Radius Verlag, Stuttgart, 1972).

11. Kung, H., Eternal Life? Trans. E. Quirin (SCM Press, London, 1984).

12. Liedke, G., Im Bauch des Fisches: Ökologische Theologie (Kohlhammer Verlag, Stuttgart, 1979).

13. Lowith, K., Meaning in History (University of Chikago Press, Chicago, 1949).

14. Lowith, K., Weltgeschichte und Heüsgeschehen (Kohlhammer Verlag, Stuttgart, 1952).

15. Maurin, K., Michalski, K., and Rudolph, E., eds., Offene Systeme, vol. 2: Logik und Zeit (Klett Verlag, Stuttgart, 1981).

16. Moltmann, J., God in Creation: An Ecological Doctrine of Creation, The Gifford Lectures, 1984–1985, trans. Margaret Kohl (SCM Press, London; Harper and Row, San Francisco, 1985).

17. Moltmann, J., The Coming of God, trans. Margaret Kohl (SCM Press, London; Fortress Press, Minneapolis, 1996).

18. Moltmann, J., Experiences in Theology: Ways and Forms of Christian Theology, part I, 6; Natural Theology, trans. Margaret Kohl (SCM Press, London; Fortress Press, Minneapolis, 2000), 64–83.

19. Pannenberg, W.,]esus, God, and Man, trans. L. C. Wilkins and D. A. Priebe (Darton, Longman, and Todd, London and Philadelphia, 1968), 58ff.

20. Pannenberg, W., «Kontingenz und Naturgesetz», in Erwängungen zu einer Theologie der Natur (Vandenhoeck and Ruprecht, Gottingen, 1970), 65.

21. Rowland, С, The Open Heaven: A Study of Apocalyptic in Judaism and Early Christianity (SCM Press, London, 1982).

22. Schelling, F. W.J., System of Transcendental Idealism (Charlottesville, Va., 1978).

23. Schelling, F. W.J., Bruno, or On the Natural and Divine Principles of Things, trans. M. Vater (Albany, N. Y., 1984).

24. Schmid, H., Die Dogmatik der Evangelish‑lutherischen Kirche, dargestellt und aus den Quellen belegt (Bertelsmann Verlag, Gütersloh, 1983), 407.

25. Staniloae, D., Orthodoxe Dogmatik (Benziger Verlag, Zurich; Gutersloher Verlag, Gütersloh, 1985), 291.

26. Stock, К., Annihilatio Mundi: Johann Gerhards Eschatologie der Welt (Chr. Kaiser Verlag, Munich, 1971).

27. Torrance, T. F., Divine and Contingent Order (Oxford University Press, Oxford, 1981).

28. Toulmin, S., The Discovery of Time (Harper and Row, New York, 1965), 263.

29. von Weizsäcker, Ε., ed., Offene Systeme, vol. 1: Beträge zur Zeitstruktur von Information, Entropie, und Evolution (Klett Verlag, Stuttgart, 1974).

30. Weinberg, S., The First Three Minutes (Harper and Row, New York, 1988).

 

Роберт Джон Расселл [108]

 

17.1. Введение

В последние четыре десятилетия междисциплинарное поле «богословие и наука» переживает настоящий бум: специалисты по философии науки, философии религии, естественным наукам, богословию, этике, истории и иным наукам стекаются сюда для «творческого сотрудничества и взаимодействия». Темы варьируются от детального сравнения методов науки и религии до отношения между богословием творения и божественных деяний и такими областями науки, как Большой взрыв, инфляционная и квантовая космология, квантовая физика, эволюционная и молекулярная биология, нейрофизиология, антропология, социобиология и бихевиоральная генетика. Странным образом почти отсутствует в дискуссиях центральная тема христианской веры — воскресение Иисуса из Назарета в свете естественных наук. Воскресение играет важнейшую роль в самых разных областях богословия, включая проблему природного зла и теодицеи, не говоря уж об искуплении и христианской эсхатологии. Такое отношение к этой теме со стороны как богословия, так и науки может иметь широкие и далеко идущие последствия для христианского богословия в целом.

В христианском богословии и изучении Нового Завета существуют, разумеется, многочисленные и разнообразные научные интерпретации воскресения: от тех, что считают его чисто субъективным, психологическим или духовным опытом, до тех, что рассматривают его как объективное событие, происшедшее с Иисусом из Назарета после Его распятия и погребения. Ученые, развивающие вторую точку зрения, как правило, связывают телесное воскресение Иисуса с эсхатологическим преображением мира «в конце времен» из нынешнего его состояния в «новое творение», включающее в себя и всеобщее воскресение. Для более субъективных истолкований естественные науки почти или вовсе никакой проблемы не представляют. Но для тех, кто защищает телесное воскресение, проблема очевидна и тяжела: если исполнятся предсказания современной научной космологии (будь то о «замораживании» или о «поджаривании» вселенной), то, видимо, вселенная никогда не преобразится в новое творение. Не будет и всеобщего воскресения, а это означает, в свою очередь, что Христос не воскрес из мертвых, и наша надежда на воскресение и жизнь вечную тщетна (1 Кор 15:12–19)

Сейчас я не собираюсь вмешиваться в эти споры и выступать защитником той или иной позиции субъективного/объективного спектра. Вместо этого подойду к проблеме гипотетически: намеренно приму «худший из возможных» сценариев, делающий христианство наиболее уязвимым для атеистических критиков, а именно телесное воскресение Иисуса и эсхатологическое преображение вселенной в новое творение. Такая позиция, разумеется, чрезвычайно спорна; но мне важно то, что она более, чем какое‑либо иное истолкование, вызывает наиболее серьезные и, возможно, неразрешимые конфликты и противоречия с наукой. Следовательно, здесь стоит использовать стратегию «что, если»: в сущности, перед нами «пробный камень» высочайшей сложности для тех из нас, кто считает, что богословие и наука должны находиться в отношении «творческого сотрудничества и взаимодействия», а не «конфликта».

Статья начинается кратким обзором физической космологии (17.2). Затем, сказав несколько слов о значении воскресения в христианском богословии, я перехожу к тому вызову, который представляет космология для богословия и науки (17.3). Чтобы продвинуться вперед, я предлагаю некое расширение современной методологии в области богословия и науки, а затем формулирую несколько направлений, предложений и шагов по реконструкции эсхатологии в свете науки и по исследованию интересных вопросов физики и космологии в свете эсхатологии (17.4). Далее я описываю в самых общих чертах возможные будущие программы исследований как в богословии, так и в науке, которые могут представлять интерес в свете этих направлений (17.5). Эта статья — первый шаг в ответе на вызов воскресения, эсхатологии и научной космологии. Надеюсь, читатели найдут здесь полезный очерк как некоторых важных проблем, так и тем для размышления на будущее.

 

17.2. Физическая космология

 

Наше столетие и в особенности несколько последних десятилетий ознаменованы мощным подъемом физической космологии. Для удобства я выделю три фазы этого подъема: общая теория относительности / космология большого взрыва, инфляционная модель / модель горячего Большого взрыва и квантовая гравитация / квантовая космология.

 

17.2.1. Общая теория относительности Эйнштейна (ОТО) / космология Большого взрыва

В 1915 году Альберт Эйнштейн опубликовал полевые уравнения ОТО, связывающие кривизну пространства–времени с распределенной в пространстве–времени энергией: Rμν — ½Rgμν = 8πТμν. В упрощенном описании: «Пространство–время указывает массе, как двигаться; масса указывает пространству–времени его кривизну» ([61], с. 5). В 1920–е годы телескопические наблюдения Эдвина Хаббла показали, что галактики вокруг нашего Млечного Пути удаляются от нас со скоростью, пропорциональной их расстоянию, как сформулировано в законе Хаббла: так было открыто расширение вселенной. В этот период были созданы и проверены результатами наблюдений три космологические модели: модель плоской вселенной, открытой вселенной (бесконечная по размерам, бесконечно расширяющаяся, температура падает, пока не достигнет абсолютного нуля, — сценарий «замораживания») и закрытой вселенной (конечная по размерам, постоянно сжимается в отсутствие космологической константы, температура постоянно повышается до бесконечности — сценарий «поджаривания»). Все эти модели включают в себя изначальную сингулярность, которая для удобства обозначается как «t = 0», где t — космологическое время. В этом смысле (хотя здесь есть над чем подумать философам) эти модели Большого взрыва указывают на то, что можно очень упрощенно назвать «рождением вселенной».

Основная их соперница, модель стационарного состояния Хойла и его коллег, была полностью опровергнута в 1960–х годах в свете объяснений, которые Большой взрыв давал расчетам радиоисточников, относительному изобилию водорода и гелия, а также космическому микроволновому фоновому излучению. Однако оставалось множество важных технических проблем, в том числе проблема горизонта, отношения материи/антиматерии и изначальной сингулярности t = 0. Теоремы Роджера Пенроуза [73], Стивена Хокинга [35, 36, 38] и Роберта Героха [29] в 1960–х годах доказали, что космологические пространства–времена, удовлетворяющие полевым уравнениям Эйнштейна, должны быть сингулярными, если выполняются определенные условия, по–видимому, выполняющиеся в реальной вселенной. Самое важное из этих условий, не считая существования замкнутой поверхности — «ловушки» (что следует из существования космического фонового излучения черного тела), следующее: тензор энергии массы Тμν должен подчиняться неравенству (Тμν — ½gμνT) uμuν ≥ 0 для всех единичных время–подобных 4–мерных векторов и. Для поля газообразной материи неравенство сокращается до условия, что ρ + 3р ≥ 0, где ρ — плотность энергии газа, а р — его давление. Стандартные модели Большого взрыва удовлетворяют этим условиям и, следовательно, характеризуются изначальной сингулярностью. Однако одна из версий теории стационарного состояния («теория почти стационарного состояния») до сих пор не опровергнута и, по сообщениям исследователей, согласуется с наблюдениями [39].

 

17.2.2. Инфляционная модель / модель горячего Большого взрыва

Инфляционные модели были разработаны в 1980–х годах Аланом Гутом. Они предполагают в очень ранней вселенной (около планковского времени 10–43 секунд) расширение по экспоненте до того, как все успокаивается и переходит к одному из обычных сценариев Большого взрыва. Инфляционный Большой взрыв предлагает решения для проблем горизонта, однородности и формирования структур, но не устраняет разногласия относительно t = 0. Инфляционные модели нарушают неравенство ρ + 2р ≥ 0, оставляя, таким образом, вопрос о существовании изначальной сингулярности открытым или даже, возможно, в принципе «нерешаемым». «Вечная хаотическая инфляция» Андрея Линде предполагает, что во вселенной существует множество расширяющихся областей, подобных нашей, но каждая со своими параметрами; они бесконечно воспроизводятся и создают новые расширяющиеся области, вместе образуя всеохватывающую квазифрактальную структуру, которая существует вечно [57]. Изначальные условия инфляции заданы некоей предшествующей эрой квантовой гравитации.

 

17.2.3. Квантовая гравитация / квантовая космология

Последние исследования в области квантовой космологии включают в себя модель Хартла / Хокинга [31], инстантон Тьюрока / Хокинга, сценарии «до Большого взрыва», брейнкосмологию и т. д. Хотя эти сценарии совершенно различны, оканчиваются они одинаково — Большим взрывом, за которым следует инфляционная эпоха. Однако квантовая космология весьма спекулятивна. Теории, включающие в себя квантовую гравитацию, лежащую в основе квантовой космологии, чрезвычайно трудны для проверки и еще больше усложняют философские дискуссии, которые уже существуют в связи с квантовой механикой, поскольку областью исследований теперь является вселенная в целом.

 

17.2.4. «Нижний предел» в космологии далекого будущего и обсуждения возможности жизни в нем

Если детальное понимание ранней вселенной требует от нас ответов на еще нерешенные теоретические вопросы из области физики элементарных частиц и теорий великого объединения (ТВО), то обсуждать далекое будущее мы можем с большей уверенностью, применяя общую теорию относительности, квантовую механику и термодинамику (по крайней мере, пока закрытая вселенная снова не достигнет планковских размеров). Мы получаем все больше свидетельств, что плотность материи в видимой вселенной намного ниже критической плотности, необходимой для замкнутой вселенной. Скорость ее расширения, по–видимому, растет, что можно отнести за счет существования ненулевой космологической константы, L, введенной в полевые уравнения ОТО: Λgμν + Rμν — ½Rgμν = 8πТμν. Как показал Лоренс Краусс ([54], см. также [13]), свидетельства существования Λ получаются сейчас как из теоретических данных, так и из результатов наблюдений. Положительное значение Λ, повышая общую эффективную плотность энергии, могло бы закрыть вселенную; но видимая нам вселенная, по–видимому, все равно будет расширяться вечно. Однако этим дело не кончается: вполне возможно, что вселенная снова «схлопнется» (если космологическая константа — на самом деле вариабельная «квинтэссенция», которая отомрет в далеком будущем, а регионы пространства имеют положительную кривизну).

Весьма разумный прогноз для сценариев как закрытой, так и открытой вселенной сделан Фрэнком Типлером и Джоном Бэрроу: через пять миллиардов лет солнце станет красным гигантом, поглотит орбиты Земли и Марса, а затем начнет постепенно превращаться в белого карлика. Через 40–50 миллиардов лет в нашей галактике закончится образование звезд. Через 1012 лет все массивные звезды превратятся в нейтронные звезды или в черные дыры. Через 1019 лет погасшие звезды на периферии галактик переместятся в межгалактическое пространство, а звезды в центре галактик сольются, образовав массивные черные дыры. Через 1020 лет орбиты планет распадутся вследствие гравитационной радиации. Через 1031 лет протоны и нейтроны распадутся на позитроны, электроны, нейтрино и фотоны. Через 1034 лет мертвые планеты, черные карлики и нейтронные звезды исчезнут, их масса полностью превратится в энергию, останутся лишь черные дыры, электронно–позитронная плазма и радиация. Все формы жизни на углеродной основе неминуемо исчезнут. Затем звездная масса, галактическая масса и, наконец, масса суперкластеров черных дыр испарятся благодаря радиации Хокинга. Согласно Типлеру и Бэрроу, наша судьба определена:

Конечный распад протонов предсказывает судьбу протонно–нейтронной жизни — homo sapiens и всех прочих форм жизни, состоящих из атомов… Даже если разумные существа научатся расширять ареал подвластного им пространства со скоростью света… барионная жизнь исчезнет, если вселенная плоска или открыта, или же в достаточно продолжительной закрытой космологии. ([7], с. 649).

Однако не следует упускать из виду, что это заключение относится только к видимой нами части вселенной. Пока все это происходит, в других регионах могут происходить новые «Большие взрывы», появляться новые пузыри, и некоторые из них, возможно, переходить в стабильное состояние. В хаотическом инфляционном сценарии одновременно со смертью старых вселенных рождаются новые. Продолжительное стабильное состояние среди этих постоянных рождений и смертей вполне возможно и, как полагают некоторые, является истинным состоянием вселенной [57]. Здесь, как мы увидим далее, скрывается серьезный вызов христианской эсхатологии.

 

17.3. Четыре теологических движения, связанных с «воскресением, эсхатологией и космологией»

 

В современном богословии имеются четыре движения, либо движущиеся к новой и судьбоносной встрече с центральной христианской керигмой, а именно воскресением Иисуса и его эсхатологическими последствиями, либо из нее вырастающие. Каждому из них предстоит столкнуться с вызовами со стороны научной космологии.

 

17.3.1. Новозаветное повествование о телесном воскресении Иисуса

В современном изучении Нового Завета (НЗ) существует поразительное разнообразие мнений относительно смысла и значения повествований о воскресении. Однако, не впадая в упрощенчество, их можно разделить на субъективный и объективный подходы.

Субъективная интерпретация предполагает, что воскресение Иисуса — это личный опыт учеников, после трагической смерти Иисуса осознавших свою задачу и обретших чувство новой надежды. Они описывали свой опыт в терминах «явлений» и «пустой гробницы», но этот опыт был чисто субъективен. Субъективная интерпретация включает в себя психологические, духовные, экзистенциальные и социополитические пути понимания воскресения Иисуса, но, согласно им всем, сообщения о пустой гробнице не имеют ничего общего с действительностью: тело Иисуса просто разложилось.

Согласно объективной интерпретации, воскресение Иисуса относится к событию, действительно произошедшему после его распятия, смерти и погребения. Благодаря действию Бога Иисус встал из гробницы и явился своим ученикам. На этой новой реальности и была основана их возрожденная надежда и новое понимание своей задачи.

Естественные науки едва ли представляют собой какой‑либо серьезный вызов для субъективного понимания событий (хотя и здесь возможны редукционистские аппеляции к психологии, политологии и т. п.). «Объективная» интерпретация подчеркивает как сохранение тождественности (то есть его можно узнать), так и разрыв (то есть воскресение — это не просто воспроизведение «таким, как был») между Иисусом из Назарета и воскресшим Иисусом. Имеются два важных подхода к объективной интерпретации: личное воскресение Иисуса и телесное воскресение Иисуса.

Элементы тождества в личном воскресении Иисуса включают в себя его личную идентичность, а именно буквально все, что составляет идентичность Иисуса, но не обязательно физическое или материальное тождество. Таким образом, объективная и личная интерпретация воскресения Иисуса совместима с возможностью, что тело его претерпело те же процессы тления, что претерпят после смерти и наши собственные тела; в богословском смысле может быть даже необходимо, чтобы его смерть была во всем подобна нашей.

Элементы тождества в телесном воскресении Иисуса включают в себя личную идентичность, а затем обязательно, как минимум, какие‑то элементы физического, или материального, тождества между Иисусом из Назарета и воскресшим Иисусом. Таким образом, объективная и телесная интерпретация воскресения Иисуса подчеркивает важность текстов о пустой гробнице. Очевидно, что естественные науки, в том числе и космология, ставят перед возможностью «телесного» подхода к объективной интерпретации огромные, быть может неразрешимые, вопросы (хотя и в обсуждении личного подхода возможны редукционистские аппеляции к психологии и т. п.). Отметим, что все это ни в коем случае не есть «буквальная» интерпретация новозаветных текстов: я опираюсь на глубокие герменевтические аргументы десятков исследователей нескольких поколений и всех деноминаций. Однако данная интерпретация предполагает в высшей степени серьезный подход к «физическому» аспекту воскресения в свете всей долгой истории дискуссий об этом термине.

Как указывалось выше, у меня нет цели вступать в спор о Новом Завете, выступая адвокатом той или иной из описанных выше сторон. Моя цель — принять одну из позиций как пробный камень и определить ее последствия для темы «богословие и наука». Я приму гипотезу, которая в данном случае является «наихудшей из возможных», то есть делает христианство наиболее уязвимым для критиков–атеистов: а именно объективное и телесное воскресение Иисуса. Телесное воскресение Иисуса прямо ведет к эсхатологии, в которой Бог, воскресивший Иисуса из мертвых, преобразует нынешнее творение в «новую тварь», создаст «новые небеса и новую землю», непосредственно связанные с нынешним творением, однако радикально от него отличающиеся. «Телесный» характер воскресения в целом и в особенности рассказ о пустой гробнице напрямую сталкивают нас с теми вызовами науки, которых субъективистская интерпретация и личная форма объективистской интерпретации избегают. Аналогично, если «творение» означает вселенную, как она понимается в научной космологии, то и его преобразование в «новое творение» означает преобразование этой вселенной. И здесь мы натыкаемся прямо на вызов современной научной космологии с ее сценариями «замерзания или поджаривания», в любом из которых космологическое будущее крайне негостеприимно для жизни. Кажется, никто из исследователей Нового Завета, принимающих телесную форму объективной интерпретации, до сих пор не высказывал своих ответов на эти вопросы. Таким образом, чрезвычайно важно принять эти вызовы и понять, возможно ли дать на них какой‑либо рациональный ответ.

 

17.3.2. Проблема природного зла и теодицея

В свете ужасов двадцатого столетия особенно остро встает проблема естественного зла. Зло, привнесенное в мир человеком, или «моральное зло», ведет прямо к вопросу теодицеи: почему Бог не действует, чтобы остановить эти ужасы? Именно этот вопрос лежит в основе современного атеизма. В ответ все большее число современных богословов пересматривают учение о Боге, разрабатывая идею «восстановления Троицы» (Кэтрин Маури ЛаКунья) или «богословие распятого Бога» (Юрген Мольтман). Основная мысль здесь в том, что власть Бога побеждать зло не является властью тирана — это нарушало бы данный нам Богом дар свободной воли и, следовательно, возможность свободно вступить в отношения любви с Богом. Вместо этого сила Бога открывается нам как сила сострадания, наиболее ярко проявленная в самоопустошительной (кенотической) любви страдающего служителя — Иисуса.

Однако, когда мы обращаемся к эволюции жизни на земле на протяжении 3,8 миллиардов лет и, следовательно, к огромному количеству страдания, болезней, смерти и уничтожения в природе, проблема «морального зла» перерастает в проблему «природного зла». Почему Бог допускает такие страдания в природе, где вопрос о свободной воле очевидно неактуален? По–моему мнению, вопрос о том, сумеет ли «богословие распятого Бога» адекватно ответить на проблему природного зла, остается открытым. Если сможет — это, в свою очередь, потребует новых открытий в богословии воскресения и в эсхатологии и, таким образом, приведет нас прямиком к вызовам современной космологии.

 

17.3.3. Христианская эсхатология

Открытие собственно эсхатологического измерения новозаветных преданий, состоявшееся в XIX‑XX веках, оказало влияние на все области современного богословия. Для большинства современных богословов христианство — не христианство без эсхатологии: без царства Божия, которое одновременно и наступило, и только грядет, без надежды, связанной не с уходом из этого мира, а с новым действием Бога, который преобразит все в новое творение, — процесс, уже начатый воскресением Иисуса. Открытие эсхатологического измерения христианского богословия связано с заметным возрождением учения о Троице среди как католических, так и протестантских богословов. Для богословов Троицы вечность — это не отсутствие времени (как например, у Августина) и не бесконечное время (то есть хронологическое/физическое время); скорее это «сверхвременность» (например, у Барта). Это источник и цель времени, «будущее будущего» (см., например, у Мольтмана), adventus и не только futurum (см., например, у Питерса). Эсхатология предполагает, что Бог, действующий из вечности, дотягивается до времени («пролепсис» Панненберга) и искупляет мир жизнью, служением, смертью и воскресением Иисуса.

Однако эти подходы до сих пор не вступали в диалог с физикой и космологией XX века. Встает вопрос: можно ли полагаться на христианскую эсхатологию и отношения времени и вечности в свете физической космологии и известных нам сценариев будущего вселенной?

 

17.3.4. Прогресс и проблемы «богословия и пауки»

 

Четвертым движением является само растущее поле «богословия и науки». Несмотря на заявления, что открытый конфликт между богословием неизбежен, или что они представляют собой разные миры, в конструктивном диалоге между богословием и наукой наблюдается огромный прогресс.

 

17.3.4.1. Прогресс

Прогресс, достигнутый в «богословии и науке» за последние четыре десятилетия, стал возможен благодаря замечательной новой методологии, разработанной в начале этого периода. Укажу на первопроходческие работы Йена Барбура [3], а также Артура Пикока [72], Нэнси Мерфи [63, 64, 65], Филипа Клейтона [12], Джорджа Эллиса [21, 65], Джона Полкинхорна [76] и многих других, каждый из которых внес значительный вклад в наше растущее понимание методологии, обычно называемой «критическим реализмом». Из трех их основных аргументов я приведу здесь два.

В современной эпистемологии научные дисциплины образуют иерархию, которая начинается с физики и затем включает в себя разнообразные естественные, социальные и гуманитарные науки, вплоть до этики и богословия. Теории нижних уровней (физика, биология и т. п.) накладывают ограничения на теории верхних уровней, например нейрофизиологию, психологию, богословие (полемика с концепцией «двух миров», полностью изолированных друг от друга). В то же время присутствие на верхних уровнях качественно новых процессов и свойств не позволяет редуцировать их к нижним уровням.

Используя методы аналогии, мы можем сказать, что богословская методология построения теорий и проверки их в парадигмах аналогична научной методологии (хотя и имеет несколько важных отличий).

В результате имеется по меньшей мере пять способов, или «путей», которыми естественные науки могут повлиять на конструктивное богословие (см. рис. 17.1; на пути 6–8 пока не обращаем внимания). Я сосредоточусь на физике и космологии и буду использовать схему «НИП —> БИП», предложенную Джорджем Эллисом для обозначения влияния научно–исследовательских программ (НИП) на богословские исследовательские программы (БИП). Первые четыре пути показывают нам, что теории физики, в том числе используемые ими эмпирические данные, могут являться данными для богословия как напрямую (пути 1 и 2), так и косвенным путем, через психологический анализ (пути 3 и 4).

Путь 1: теории физики могут прямо влиять на богословие, ограничивая его построения. Например: богословская теория о божественном действии не должна нарушать специальную теорию относительности.

Рис. 17.1. Методика творческого взаимодействия

Путь 2: теории могут прямо влиять на богословие, «объясняясь» богословием или ложась в основу конструктивных богословских аргументов. Интересный пример представляет уравнение t = 0 в теории Большого взрыва (см. далее).

Путь 3: теории физики могут служить данными для богословия косвенным образом, после их философского анализа. Например, индетерминистская интерпретация квантовой механики может действовать в философской антропологии, предоставляя на уровне физики условия для материального воплощения свободной воли.

Путь 4: теории физики могут также влиять на богословие косвенно, будучи инкорпорированы в разработанную систему философии природы (например, как в философии Альфреда Порта Уайтхеда). Наконец,

Путь 5: теории физики могут функционировать в контексте богословских открытий эвристически, предоставляя концептуальное, опытное, практическое/моральное или эстетическое вдохновение. Так, космология Большого взрыва может внушить богослову чувство имманентности Бога в природе.

При помощи этой методологии на протяжении последних четырех десятилетий физика, космология, эволюционная и молекулярная биология, генетика и другие области естественных наук вводились в текущие богословские размышления над учением о Боге и творении, а также в богословскую антропологию. Изначальная сингулярность в стандартной космологии Большого взрыва представляет то, что богословие творения ex nihilo описывает как случайность вселенной [87]. Антропный принцип («тонкая настройка» природных законов и констант) принимается некоторыми как свидетельство божественного космологического замысла на уровне законов природы [21, 65]. Движение к космологии инфляционного Большого взрыва оставляет проблему t = 0 нерешаемой, однако не отменяет случайности возникновения вселенной и, следовательно, философского смысла «творения» как творения из ничего, хотя некоторые ее версии и предлагают против аргумента «точной настройки» стратегию «множества миров». Даже квантовая космология в сочетании с «вечным расширением» оставляет «мегавселенную» случайной и открывает вопрос ее существования для богословского ответа.

В рамках учения о творении можно рассматривать и эволюционную и молекулярную биологию. Основной аргумент: эволюция — это способ, которым Бог творит жизнь. Бог, с одной стороны, трансцендентен творению в целом («из ничего»), но с другой — имманентно присутствует в каждом его процессе как постоянный Творец (creatio continua). Возникновение сложной химической и биологической структуры, жизни и сознания рассматриваются как новые эмерджентные феномены в контексте непрерывных естественных процессов, которые, в свою очередь, приписываются непрерывному действию постоянно творящего Бога.

Такие рассуждения вызвали более сосредоточенное и продолжительное внимание к смыслу божественного действия и законов природы. Унаследованное от классической физики представление о полном детерминизме законов природы приводило многих богословов первой половины XX века к «ложной альтернативе» — выбору между объективным божественным вмешательством и субъективным божественным действием, разделяя их на консерваторов и либералов. Многие исследователи богословия и науки отмечают, что наука XX века изменила наши представления о природе как закрытом механизме, напротив, теперь мы находим в ней открытость (онтологический индетерминизм). Это, в свою очередь, позволяет говорить об объективных действиях Бога, проявляющихся в конкретных событиях, по–новому, не полагаясь на интервенционистские описания таких действий. Плодотворно разрабатываются три подхода к «неинтервенционистским объективным божественным действиям»: подход «сверху вниз», рассматривающий либо действия Бога по отношению к миру в целом на примере космологии Большого взрыва, либо действия Бога по отношению к личности на примере нейрофизиологии / когнитологии; поиск онтологического индетерминизма в поведении хаотических систем и подход «снизу вверх», использующий для поддержки индетерминизма квантовую физику. Используемая аргументация включает в себя панэнтеистические, неотомистские и уайтхедианские аргументы.

 

17.3.4.2. Проблемы

По иронии судьбы прогресс в богословии и науке сопровождается все возрастающим числом концептуальных проблем. Вместе с «консонансом» по поводу конечности прошлого в космологии Большого взрыва и в учении о творении из ничего возник диссонанс в связи с тем фактом, что та же самая космология Большого взрыва, по крайней мере в «открытом» сценарии, описывает вселенную как целое (в отличие от обозримой вселенной) бесконечной по размеру во все время t >0 (и при этом увеличивающейся!) и предсказывает для вселенной бесконечное будущее. Однако все эти бесконечности не опровергают случайности вселенной (то есть не отвечают на вопрос, почему она вообще должна существовать).

Более серьезный вызов бросает проблема зла и теодицеи с точки зрения неинтервенционистского понимания божественных действий. Необходимо привести «железобетонный аргумент», в силу которого милосердный и любящий Бог не смягчает царящее в мире зло при том, что понятие божественных действий имеет смысл даже сейчас, особенно важно это в свете страданий природного мира [22]. Важный ответ на это мог бы дать упомянутый выше аргумент «распятого Бога». Однако этот ответ, в свою очередь, вместе с «телесными» интерпретациями воскресения Иисуса, которые поддерживаются как богословием «распятого Бога», так и большей частью новозаветных исследований, ведут прямиком к вызову эсхатологии и фундаментальной проблемы связи эсхатологии с физической космологией.

Вызов науки можно было бы значительно смягчить, приняв любой другой из многочисленных научных подходов к воскресению. Артур Пикок работает с тем, что я называю личностным подходом к объективной интерпретации воскресения, используя против редукционистских нападок на опыт учеников аргумент эпистемологического явления. Этот подход приводит его к эсхатологии, направленной «за пределы времени и пространства» — к теозису, нашему участию в жизни Бога и блаженном созерцании. При этом он творчески использует свой философский анализ науки в поддержку эпистемологического явления и таким образом, защищая объективную и личностную интерпретацию воскресения, избегает прямого вызова со стороны науки, неизбежного для телесной интерпретации. Но я, повторю снова, принимаю здесь как рабочую гипотезу телесное воскресение именно потому, что это «худший из возможных сценариев» для плодотворного взаимодействия с наукой, в надежде, что этот сценарий, если мы примем его хоть и гипотетически, но всерьез, сможет привести нас к новым, более позитивным прозрениям.

Помимо этих концептуальных задач, мы сталкиваемся с проблемой, лежащей в самой методологии, сыгравшей столь важную роль в бурном развитии области богословия и науки на протяжении последних сорока лет. По самой своей структуре эта методология не позволяет нам обходить ключевые вопросы, которые ставит христианской эсхатологии космология. Поскольку она настаивает на том, что нижние уровни накладывают ограничения на верхние, богословие не может просто игнорировать результаты физики: предсказание «замораживания или поджаривания» или то, что сменит его в будущем, неизбежно становится вызовом, на который богословие должно дать эсхатологический ответ. Таким образом, играя по методологическим правилам, образующим поле богословия и науки, мы не можем просто не обращать внимания на негативные предсказания науки. Не стоит и надеяться на то, что обращения к фактору случайности, квантовой физике, теории хаоса, онтологической непредсказуемости, уайтхедианской новизне, внезапности, будущему или метафизике окажется достаточно, чтобы легко и просто разрешить эту проблему.

 

17.3.5. Эсхатология в свете естественных наук

 

К настоящему времени было несколько разрозненных попыток обсудить воскресение Иисуса и его эсхатологическое значение в свете естественных наук, однако, как подчеркивает Билл Стогер, попытки эти производили не слишком многообещающее впечатление ([19], с. 19–20). Охарактеризуем их вкратце.

 

17.3.5.1. Физическая эсхатология

Фримэн Дайсон [18, 19, 20] и позже Фрэнк Типлер и Джон Бэрроу [7] показали, что эсхатология может быть полностью сведена в область науки. Полученная «физическая эсхатология», по Дайсону, показывает, что в открытой вселенной жизнь может продолжаться вечно даже при неизбежно понижающейся космологической температуре и превращении звезд в черные дыры, и так далее. Ключевое утверждение здесь: жизнь — это просто процесс передачи информации, который может быть основан не только на биохимии. Типлер и Бэрроу представляют аналогичное заключение о жизни в закрытой вселенной: здесь бесконечность жизни достигается субъективно, благодаря возрастанию по экспоненте объема передачи информации, совместимому с конечным будущим вселенной [100]. В почти стационарной вселенной [39] эта проблема не возникает — такая вселенная всегда благоприятна для жизни.

Этот подход отражает один из сформулированных выше аспектов методологии: наука налагает на богословие принципиальные ограничения. Она открывает увлекательные тропы к новым исследованиям, в том числе в области физического/информационного измерения жизни и возможностей существования жизни в далеком будущем как в открытой, так и в закрытой вселенной, а также ее потенциальной способности «одомашнить» вселенную и, быть может, даже повлиять на некоторые ее глобальные топологические характеристики. Однако эти пути никак не соотносятся с другим аспектом методологии: богословие описывает нередуцируемые процессы и свойства, и для этого описания научного языка недостаточно, так что научный язык здесь серьезно помочь не сможет.

 

17.3.5.2. Эмерджентное и неинтервенционистское божественное действие

Могут ли эмерджентный и неинтервенционистский подходы к божественному действию, до сих пор столь плодотворные, успешно использоваться и при обсуждении вопросов эсхатологии и космологии? Как мы видели на примере работы Пикока, они, несомненно, помогают в создании сложного и многообещающего подхода, если автор не принимает интерпретацию «телесного воскресения». Однако я предполагаю, что для целей нашего исследования, работающего с этой интерепретацией, они могут иметь в лучшем случае маргинальную ценность, поскольку предполагают, что такое божественное действие не изменяет основных законов природы, но действует в них, с ними и через них. Однако эсхатологическое утверждение здесь состоит в том, что своим новым действием Бог радикально преобразует вселенную, а это, в свою очередь, требует более сложной стратегии, чем эмерджентность и невмешательство. Можно сказать, что воскресение Иисуса — «больше, чем чудо», поскольку это новое действие Бога преобразило саму природу; это не просто уникальное и экстраординарное событие на обыденном фоне вполне естественных предыдущих и последующих событий. Напротив, неинтервенционистское божественное действие — в определенном смысле «меньше, чем чудо», поскольку постоянная активность Бога–Творца согласна с природными процессами, которые наука описывает на языке законов природы, в особенности с процессами внутренне недетерминированными и, следовательно, открытыми для божественного вмешательства.

 

17.5.3.3. Богословие процесса

Богословие процесса обычно считается вполне совместимым с наукой. Предоставляет ли оно ресурсы для решения проблемы эсхатологии и космологии? Иен Барбур защищает как объективное, так и субъективное бессмертие с уайтхейдианской точки зрения, однако не обсуждает подробно телесное воскресение Иисуса и эсхатологический взгляд на будущее. Джон Хот апеллирует к метафизическим категориям новизны и будущего, к пролептической силе Бога, однако не дает адекватного ответа на вызов научной космологии [33, 34]. В качестве других важных примеров можно назвать работы Марджори Сушоки и Льюиса Форда, хотя и их подходы не отвечают на вопросы, которые ставит наука перед подходом, принятым в нашей статье.

 

17.3.5.4. Творение «из старого»

Наиболее многообещающий, на мой взгляд, подход предлагает Джон Полкинхорн: creatio ex vetera — творение из старого, что он определяет как преобразование вселенной, созданной Богом из ничего. Вселенная последних 15 миллиардов лет сотворена Богом из ничего. Грядущий же мир Бог сотворит из старого, путем трансформации вселенной, начавшейся с воскресения Иисуса. Новое творение — это будет «абсолютно священный мир, насыщенный божественным присутствием… (и) свободный от страдания…» Поскольку преображение ныне существующей вселенной включает в себя и непрерывность, и разрывы, наука может внести свой вклад в наше понимание этого преображения. Непрерывность трансформации вполне может лежать в области науки или, точнее, того, что Полкинхорн называет «метанаукой… извлечением из научного изучения множества частностей нескольких общих идей». Эти идеи включают в себя значимость относительности и целостности; представление об информации как «первичном начале» наряду с давно знакомыми материей и энергией; математику; динамический взгляд на реальность как на «открытое становление». Я использую предположение Полкинхорна как отправную точку для собственного конструктивного подхода, изложенного ниже.

 

17.3.6. Центральная проблема

Эти четыре движения, как и другие, список коих можно было бы продолжить, подобны векторам, указывающим на центральную проблему. В «нулевой точке» лежит фундаментальный вызов, поставленный современной научной космологией перед представлением о телесном воскресении Иисуса и его эсхатологическом значении для преобразования творения Божьего в «новое творение». Необходимо подчеркнуть, что существуют и другие версии воскресения и христианской эсхатологии, совместимые с научным прогнозом будущего космоса; но здесь я беру в качестве рабочей гипотезы «самый сложный случай» — телесное воскресение и преобразование вселенной новым действием Божьим — с целью посмотреть, сможем ли мы достичь хотя бы минимального продвижения в решении этой, по–видимому почти непреодолимой, проблемы. Закончу этот раздел цитатами из двух богословов, показывающими, насколько серьезен стоящий перед нами вопрос. Джон Маккворри пишет: «Если будет доказано, что вселенная в самом деле мчится на всех парах к всеобъемлющей смерти — это, по–видимому, будет означать плачевное положение дел, способное привести к подрыву христианской веры и утрате христианской надежды» [60]. Согласно Теду Питерсу:

«Если наступит будущее, предсказанное космологией Большого взрыва в сочетании со вторым законом термодинамики… то мы получим доказательство, что вера наша тщетна. Выяснится, что Бога нет — по крайней мере нет того Бога, в которого верят последователи Иисуса» [74].

 

17.4. Новые исследования в научной космологии и эсхатологии: методика и принципы

 

Если это невозможно, то это не может быть правдой. Но если это правда — значит, это не невозможно.

 

17.4.1. Расширенная методология богословия и науки

Учитывая описанные мною вызовы, полагаю, прежде всего необходимо расширить методологию, используемую сейчас в сфере «богословие и наука», таким образом, чтобы богословские исследовательские программы (БИП) не только испытывали влияние науки (НИП —> БИП), но и сами, в свою очередь, могли играть плодотворную роль, намечая возможные новые направления (самого общего характера) для ученых, работающих в научно–исследовательских программах. Для удобства обозначу это так: БИП —> НИП. Такое расширение отвечает также на постоянный вопрос, обращенный к конструктивным диалогам между богословием и наукой: могут ли богословие и наука по–настоящему взаимодействовать, так чтобы каждый участник предлагал другому какие‑либо интеллектуальные ценности, или же роль богословия состоит лишь в том, чтобы критически интегрировать результаты науки в собственную концептуальную сферу?

Мне хотелось бы предложить по меньшей мере три способа, которыми богословие может быть полезно ученым в их научном поиске. (И здесь я ограничу свое рассуждение физикой и космологией.) Однако вначале хочу подчеркнуть: под «влиянием» я ни в коем случае не подразумеваю, что богословы должны говорить с какой‑то особой авторитетностью, основанной на Библии, догматике, посланиях первоиерархов церкви или чем‑либо еще. Совершенно напротив, контекст дискуссии должен представлять собой открытый обмен мнениями и интеллектуальными построениями, основанный на взаимном уважении и на возможности сомнения в гипотезах, высказываемых обеими сторонами. Этим трем способам, дополнительным к путям 1–5, я дам номера 6, 7 и 8.

Путь 6: относится к философскому контексту, в котором ведется дискуссия; богословие может предоставить некоторые философские предпосылки, лежащие в основе естественных наук. Историки и философы науки давно уже подробно показали нам, сколь важную роль сыграло учение о творении из ничего в развитии современной науки и ее взгляда на природу, представляющего собой сочетание греческого представления о рациональности мира и богословского мнения, разделяемого иудеями, христианами и мусульманами, о его случайности. Вместе эти мнения положили начало эмпирическому методу и использованию математики для представления природных процессов. В наше время научный метод прочно установлен и доказал свою неизмеримую ценность: от него наследует отказываться, какие бы изменения ни предполагались в философском контексте, лежащем в его основе. В то же время предание о творении из ничего несет с собой и другие представления о природе, не вошедшие в научную концепцию природы, например ее благость и целесообразность. Интересно было бы вновь поднять вопрос о ценности этих понятий для современной науки, разумеется, не подвергая сомнению научную методологию (см. [2, 107, 8, 4]).

В сочинениях некоторых ученых можно довольно часто встретить попытку двигаться в обратном направлении — от науки к метафизике, причем у этих авторов обнаруживается некоторая путаница в понимании точного объема и самой природы философского контекста, по их утверждению, подразумеваемого или искомого наукой. Например, некоторые ученые утверждают, что наука поддерживает атеистический материализм или его требует. Богословие и философия могли бы помочь разобраться в этой путанице и точно определить, какие элементы метафизического контекста в самом деле необходимы в науке (как понятия рациональности и случайности), а какие — нет (как теизм или атеизм).

Пути 7 и 8 связывают богословие с «контекстом открытия» в науке.

Путь 7: богословские теории могут действовать как источники вдохновения при построении новых научных теорий. Кроме того, они могут предоставлять причины для принятия того или иного подхода при построении теории. Например, начав с богословской теории, можно затем определить, какие физические условия должны соблюдаться для того, чтобы она стала вероятной. Эти условия, в свою очередь, могут послужить для ученого или группы ученых мотивацией построения определенной научной теории. Интересный пример можно найти в богословских и философских идеях, в той или иной степени вдохновлявших первопроходцев квантовой теории: Веданта — для Шредингера, Спиноза — для Эйнштейна, Керкегор — для Бора. Другой пример — подспудное влияние атеизма на поиски космологии «стационарного состояния» у Хойла.

Путь 8: богословские теории могут вести к появлению «правил отбора» или критериев выбора теории, иначе говоря, влиять на выбор между существующими теориями, все из которых объясняют наличные данные, или на принятие решения о том, какой набор данных должна объяснять данная теория. Интересно, что программу Хойла можно рассматривать как сочетание 7–го и 8–го путей. Можно сказать, что атеизм мотивировал Хойла отвергнуть равенство t = 0 и считать вселенную вечной (путь 7); однако ни одна из существующих теорий гравитации не отвечала его «правилам отбора» (путь 8), так что он создал новую теорию гравитации, с помощью которой пришел к своей космологии стационарного состояния (путь 7). Однако богословские теории не должны влиять на процесс проверки теорий научным сообществом.

По поводу путей 7 и 8 можно сказать, что, хотя богословские теории и могут иметь какое‑то влияние в «контексте открытия», в «контекст проверки» им дорога закрыта.

Восемь путей, связывающих богословие и науку, изображены на рисунке 17.1. Нельзя не отметить асимметрию между богословием и наукой: богословские теории не предоставляют данных для науки так же, как научные теории — для богословия. В этом отражается методологическое положение, согласно которому академические дисциплины структурированы в эпистемическую иерархию ограничений и несводимости. Кроме того, это охраняет науку от нормативных притязаний со стороны богословия, однако позволяет философским и богословским убеждениям стимулировать поиск новых теорий и функционировать как источник «критериев выбора теории» из нескольких конкурирующих теорий в естественных и социальных науках. Хорошо известно, что именно так и происходило в истории, но далеко не всегда признается, что то же самое происходит и в современном научном поиске. Все эти пути вместе показывают намного более активное, хотя и по–прежнему асимметричное взаимодействие между богословием и наукой, которое я называю «методом творческого взаимовлияния». Богословам необходимо особенно внимательно относиться к тем вызовам, которые ставит наука их когнитивным притязаниям; однако и ученый может обнаружить, что его работа творчески пронизана философскими элементами, исходящими, в свою очередь, из неявно подразумеваемых богословских позиций. Ни тот ни другой партнер во взаимодействии не предполагает буквального прочтения теорий или некритического доверия к авторитетам; оба стремятся получить от взаимодействия пользу, преследуя при этом собственные цели и интересы.

 

17.4.2. Ориентиры для движения вперед: пересмотр эсхатологии в свете космологии (НИП

—>

БИП) и космологии в свете эсхатологии (БИП

—>

НИП)

 

Вооружившись расширенной методологией, описанной выше, мы готовы включиться в двойной проект:

НИП —> БИП: следуя путям 1–5, разработать более тонкое понимание эсхатологии в свете физики и космологии; и

БИП —> НИП: следуя путям 6–8, начать процесс поиска новой интерпретации или, возможно, пересмотра текущей научной космологии в свете этой эсхатологии и ее философских следствий.

Если такой проект вообще может иметь успех, со временем ему, возможно, удастся свести две траектории воедино (хотя бы на самом предварительном уровне) и дать более связное общее представление, чем это возможно сейчас, об истории и судьбе вселенной в свете воскресения Иисуса и его эсхатологического завершения во втором пришествии.

Разумеется, это долгосрочное предприятие, требующее участия исследователей из самых разных областей науки, философии и богословия. С чего же начать? На мой взгляд, необходимо прежде всего выработать линии, которые помогут нам двигаться в плодотворном направлении. Мне приходит на ум следующая аналогия: мы ищем, по поговорке, «иголку в стоге сена» (пересмотренную космологию и эсхатологию), однако имеем дело с целым рядом стогов (и каждый предоставляет нам многочисленные альтернативы). Хвататься за первый попавшийся и начинать с него бесполезно. Необходимо найти способ получить «обоснованное предположение» о том, в каком стоге (или стогах) может находиться иголка, а затем приступать к длительному поиску. Необходимо сориентировать наш поиск в наиболее многообещающем направлении, и для этого нам нужны ориентиры. Используя их, мы начнем изучать конкретные пути научного поиска.

 

17.4.2.1. НИП —> БИП: ориентиры для конструктивного богословия в свете современной науки

Начнем с ориентиров для конструктивного богословия в свете современной науки. Первые пять ориентиров касаются общих вопросов философии и методологии. Отметим, что эти ориентиры, как и 06–07, применимы к богословскому поиску, но не к поиску в науке (БИП —> НИП ждет нас далее).

Ориентир 1: рассмотрим возможности, исходящие из отказа от двух предположений, которые мы привносим в науку: 1) будущее будет «таким же», как прошлое; и 2) «те же самые законы природы», что управляют прошлым и настоящим, будут управлять и будущим.

Первый ориентир имеет дело с фундаментальным вызовом, который ставит эсхатологии физическая космология: если предсказания современной научной космологии (о «замораживании» или «поджаривании») сбудутся, то второе пришествие будет не просто «отложено» — оно вообще не состоится в этой вселенной и для этой вселенной. А раз так, то неизбежно вступает в силу логика Павла в 1 Кор. 15: если не произойдет всеобщего воскресения, значит, и Христос не воскрес из мертвых, и вера наша тщетна. Можно считать так же, что вызов исходит от богословия к науке: если в самом деле истинно, что Иисус телесно воскрес из мертвых, то и всеобщее воскресение не может быть невозможным. А это, в свою очередь, означает, что будущее вселенной будет не таким, как предсказывает научная космология, поскольку эти предсказания основываются на вселенной, какой мы ее знаем, а не на новом творении Бога. Похоже, мы оказались «на ножах» с космологией Большого взрыва. Как же разрешить это фундаментальное противоречие?

Вот мой ответ: противоречие связано не с наукой как таковой, а с философскими предпосылками, которые мы по привычке вносим в науку. Дело не в том, что предсказания научной космологии сами по себе ложны: в них нет ни погрешности вычисления, ни ошибок научной теории, лежащей в их основе. Подвергать сомнению стоит философское предположение, что космологическое будущее неизбежно будет именно таким, как предсказывает наука. Это предположение включает в себя два аргумента: первый, самый фундаментальный, состоит в том, что будущее «похоже» на прошлое (я называю его «аргументом из аналогии»). Второй — в том, что «те же самые законы природы», которые управляли прошлым, будут управлять и будущим (его я называю «номологической универсальностью»). Это — ключевое допущение, лежащее в основе нашего представления о способности науки предсказывать будущее. У него нет никаких научных подтверждений, однако оно пронизывает наш стандартный научный взгляд на мир на фундаментальном уровне, являясь не научной, а философской предпосылкой.

Однако, вполне принимая все, что говорит наука о прошлом вселенной, можно совершенно по–другому отнестись к ее предсказаниям на будущее. Главный вопрос здесь, являются ли законы природы описательными или предписательными, и верно ли, что, как утверждает Билл Стейгер, сама по себе наука не в силах укротить материю [97]. Каждый свободен принять философское предположение, согласно которому законы природы описывают текущее положение дел, но не предписывают, каким оно должно быть. Наконец, переходя на богословскую почву, можно сказать, что природные процессы, которые наука описывает при помощи математических законов, являются результатом действий Бога–Творца, а их регулярность — плод надежности Бога, который, будучи верен себе, поддерживает законы физики существующими в их нынешней форме. Но Бог свободен и действовать совершенно по–новому не только в человеческой истории, но и в текущей истории вселенной, творения Божьего. Воскресение Иисуса указывает на совершенно новый вид Божьего действия, который нельзя ни свести к законам природы, ни объяснить ими, как было с прежними действиями Бога.

С другой стороны, можно начать с того, что законы природы всегда имеют оговорку ceteris paribus: они действуют «при всех прочих равных». Но если в основе регулярности природы, которые мы описываем при помощи «законов природы», лежат регулярные действия Бога и если Бог решит действовать совершенно новым образом, — разумеется, «прочие равные» исчезают. Можно сказать, что предсказания о «замораживании» или «поджаривании» вселенной в космологическом будущем были бы применимы, не соверши Бог пасхального чуда и не продолжай он действовать, привнося во вселенную все новые и новые эсхатологические преобразования.

Таким образом, ориентир 1 накладывает на номологическую универсальность важное ограничение. Вот оно: хотя законы природы, какими мы их знаем, вполне применимы к вселенной в ее «прошлом и настоящем», их нельзя буквально применять к будущему.

В целом ориентир 1 — это общий аргумент, говорящий о неприменимости текущих законов природы к новому творению. Собственно богословский подход, описанный ниже (ориентир 6), состоит в том, что эсхатология подразумевает преображение вселенной в новое творение. Отсюда вытекает более точный набор требований к законам природы. Например, поскольку новое творение — результат перманентного преображения творения нынешнего, мы исключаем возможность простого вмешательства Бога, при котором Бог временно отменяет законы физики, но затем они возвращаются к прежнему состоянию. Кроме того, мы исключаем расширительный взгляд, согласно которому законы останутся прежними, но начнут действовать в новой области, в которой прежде не действовали, как например, эволюция жизни на земле. Ни то ни другое не дает адекватного описания заключенному здесь радикальному вызову номологической универсальности будущего вселенной, хотя расширительный взгляд и идея невмешательства прекрасно описывают ее прошлое.

Прежде чем перейти к ориентиру 2, необходимо внимательно рассмотреть важное возражение на то, что было нами сказано. Нам могут возразить, что наше стремление модифицировать БИП превратилось в попытку модифицировать НИП, причем весьма спорным путем. Мы предполагаем, что наука, какой мы ее знаем, в будущем окажется неприменима, — серьезное возражение против применимости науки в целом. Это предположение нельзя ни доказать, ни опровергнуть. Некоторые ученые отвергают его сразу и без разговоров не только потому, что не видят серьезных свидетельств в его пользу, но и потому, что оно, по–видимому, подрывает один из краеугольных камней научного мировоззрения и практики. Мой ответ состоит из трех частей: во–первых, для ученых предположение, что научные предсказания будущего верны, является таким же «религиозным догматом», как для верующих — предположение, что научные предсказания верны при всех прочих равных, что, однако, в будущем не обязательно. Все мы вынуждены занять в этом споре ту или иную позицию — и ни одну из этих позиций нельзя в буквальном смысле слова «доказать». Во–вторых, ориентир 1 — это богословский ориентир, связанный с построением богословия, то есть с БИП; о том, как следует заниматься наукой, он не говорит ничего и, следовательно, никоим образом не предполагает модификацию НИП. В самом деле, в науке необходимы предсказания и их эмпирическая проверка — здесь спорить не о чем. Наконец, из этого не следует, что богословы могут игнорировать научные открытия, касающиеся прошлого вселенной, или их научные объяснения. Наше предположение касается только утверждений о том, что еще не случилось, — о будущем.

В любом случае мы не ставим своей целью ограничить число путей сочетания эсхатологии с наукой. Мы пытаемся понять, какая эсхатологическая конструкция, основанная на телесном воскресении Иисуса, может вступить в творческий диалог с наукой, даже когда это кажется невозможным.

Ориентир 2: эсхатология должна быть «научной» (то есть включать в себя методологический натурализм) в своем описании космического прошлого и настоящего: формальный аргумент. Всякая создаваемая нами эсхатология должна быть «научной» в своем описании прошлого вселенной. Говоря точнее, в своем описании прошлого она должна быть ограничена методологическим натурализмом; ей не следует привлекать Бога в качестве (вторичного) объяснения явлений, процессов и свойств природы.

Этот ориентир необходимо уточнить в нескольких пунктах. Представление о «преобразовании» мира через новое действие Бога включает в себя множество областей и временных моментов. Например: Бог уже действовал в воскресении Иисуса и в период новозаветных явлений; Бог действует сейчас в церкви и в мире; в будущем Богу предстоит новое, более решительное и глобальное действие (здесь подчеркивается противопоставление «реализовавшейся» и «реализующейся» эсхатологии). Это означает, что большую часть будущего вселенная будет оставаться творением, еще только ожидающим преображения и, следовательно, полностью подлежащим ведению естественных наук. Следовательно, сталкиваясь в будущем с какими‑либо новыми феноменами, не следует с легкостью относить их за счет «нового творения Божьего». Вполне возможно, что объяснение этих феноменов вполне в компетенции науки; обращение вместо этого к Богу позволит богословию игнорировать вызовы и открытия науки и то зачастую тревожное действие, которое они оказывают на богословское видение мира. Кроме того, богословию следует воздерживаться от привлечения Бога к делу объяснения будущего, если есть научные причины полагать, что в будущем изменятся сами законы природы, но что такие изменения основываются на неизменном наборе принципов или мета–законов, лежащих в их основе. Таким образом, цель этого ориентира — корректировать ориентир 1, не позволяя богословию отгородиться от науки, но в то же время не закрывая выхода, который дает нам ориентир 1 своим предположением, что научные предсказания будущего могут не сбыться, если Бог выберет для своих действий совершенно новый путь, не предполагающий продолжения действия текущих законов природы, который не способна предсказать наука.

Этот ориентир четко отделяет мое предложение от подхода «разумного замысла». Этот подход зачастую критически относится к науке, в особенности к биологической эволюции, за отказ включать божественное провидение в объяснения прошедшей истории жизни на земле и, таким образом, ставит под сомнение роль методологического натурализма в формировании естественных наук.

Ориентиры 3 и 4 развивают идеи, заложенные в ориентире 2.

Ориентир 3: при пересмотре эсхатологии в свете современной физики нашей целью должно быть создание «релятивистски корректной эсхатологии». Хотя мы и откладываем в сторону предсказания, делаемые космологией Большого взрыва на будущее, однако должны быть готовы перестраивать нашу текущую работу над эсхатологией в свете современной физики и того, что говорит нам космология об истории вселенной. Проблема здесь в том, что богословы, как правило, по привычке формулируют свои идеи в терминах повседневного/ньютоновского понимания пространства, времени, материи и причинности. Если наша задача — построить эсхатологию, вмещающую в себя все, что говорит наука о прошлом и настоящем вселенной, чтобы затем дать новую интерпретацию космического будущего, то такая эсхатология прежде всего должна быть также реконструирована, в соответствии с ориентирами 1 и 2, в свете основных физических теорий XX века, особенно общей и специальной теории относительности и квантовой механики. Здесь мы можем даже рискнуть и серьезно отнестись к теориям множества измерений, а следовательно, и к тому, что причинность в четырехмерном пространстве–времени теряет свой обязательный характер (именно так представляют нашу вселенную предложения современной «брейн–космологии»). Речь идет о модели более общих причинно–следственных отношений, возможной в любой трансцендентной ситуации, как например, в четырехмерном пространстве–времени, погруженном в еще более многомерное пространство или пространство–время. Перестраивая эсхатологию в свете физики, можно исследовать и другие увлекательные теории. В целом я бы назвал этот проект «построением релятивистски корректной христианской эсхатологии».

Ориентир 4: «граничным условием» любой пересмотренной эсхатологии должны служить Большой взрыв и инфляционная космология. Ориентир 4 следует пути 1, утверждая, что стандартная и инфляционная космологии Большого взрыва, а также иные научные космологии (например, квантовая космология) накладывают на любую возможную эсхатологию «граничное условие». Все, что мы узнаем из них об истории и развитии вселенной и жизни в ней, является данными для богословия.

Ориентир 5: следование ориентирам 3 и 4 ограничивает, но не навязывает метафизические опции. Пересматривая современную эсхатологию в свете физики и космологии, мы можем выбирать из множества различных метафизических опций: наука их не предрешает и не навязывает. С одной стороны, поскольку эсхатология исходит из пресуппозиции бытия Божьего, она исключает редуктивный материализм и метафизический натурализм. При активном сотрудничестве с наукой маловероятными кандидатами становятся некоторые другие метафизические опции, например платоновский или картезианский онтологический дуализм. С другой стороны, существует несколько метафизических опций, совместимых как с наукой, так и с христианским богословием, например физикализм, эмерджентный монизм, двуаспектный монизм, онтологическая эмерджентность и панэкспериенциализм (уайтхедианская метафизика).

Итак, нам необходимо начать огромную работу по пересмотру нашего понимания эсхатологии таким образом, который бы использовал и включал в себя все достижения науки, в особенности научной космологии, однако не впадал в философскую проблему, обозначенную ориентиром 1.

Ориентир 6: если творение должно быть преобразовано Богом, значит, уже сейчас оно способно к такому преобразованию. Такая способность, в свою очередь, требует для себя определенных формальных условий: это так называемый трансцендентальный аргумент. Начальная точка наших рассуждений в этой статье — та, что новое творение не есть второе творение из ничего, в котором Бог «выбрасывает» старое и начинает все сначала. Отнюдь: Бог трансформирует свое творение, вселенную, в новое творение. Отсюда следует, что Бог уже задал вселенной именно такие условия и характеристики, которые необходимы для преобразования ее в новое творение. Поскольку наука предлагает нам глубокое понимание прошлой и настоящей истории вселенной (ориентиры 2 и 3), наука может очень помочь нам понять это преобразование, если мы найдем способ идентифицировать хотя бы с какой‑то вероятностью эти необходимые условия и характеристики. Я назову эти условия и характеристики «элементами непрерывности». Ориентир 6 можно рассматривать как трансцендентальный аргумент: он утверждает существование таких характеристик, которые позволят вселенной преобразиться в новое творение в результате нового действия Божьего. Можно привести простую аналогию: мы можем сказать, что открытая онтология предоставляет условие для осуществления волюнтаристской свободной воли, но, разумеется, не является для него достаточным основанием.

Кроме того, наука могла бы пролить свет на то, от каких условий и характеристик нынешнего бытия нам не следует ожидать сохранения в новом творении; их можно назвать «элементами прерывности» между нынешним и новым творением. Таким образом, физика и космология могут играть основополагающую роль в нашей попытке отделить неотъемлемые элементы творения от того, что «останется за бортом» грядущего целительного преображения.

Ориентир б — формальный аргумент. Он придает терминам «непрерывность» и «прерывность», взятым из литературы о воскресении Иисуса, более точное значение и возможную связь с наукой. После этого мы можем перейти к материальному аргументу и спросить, каковы же эти элементы прерывности и непрерывности.

Ориентир 7: способность к преображению предполагает, что мы можем поменять местами обычные отношения между прерывностью и непрерывностью, содержащиеся в учении о творении и особенно в рассуждениях о божественном действии. С предыдущим формальным ориентиром тесно связан второй формальный аргумент — об относительной важности элементов прерывности и непрерывности. До сих пор в литературе по богословию и науке первое место отдавалось непрерывности, прерывность же располагалась на втором плане. «Эмерджентность» во времени — важнейшая философская тема дискуссий о физическом развитии вселенной и биологической эволюции жизни на земле. Об эмерджентности говорят, когда на общем постоянном, всеохватывающем, развивающемся согласно своим законам природном фоне (то есть непрерывности) появляется нечто новое, несводимое к старому (то есть прерывность).

Однако, как я и сказал, переходя к вопросу о воскресении Иисуса и космической эсхатологии, мы должны «перевернуть» эти отношения: элементы непрерывности сохраняются, но именно как отдельные элементы на фоне прерывности, что и предполагается самим понятием о «преображении» вселенной новым творением Божьим ex vetera. Прерывность в качестве основы бытия означает разрыв с такими натуралистическими и редукционистскими подходами, как «физическая эсхатология» и эволюционная эсхатология; в то же время непрерывность, пусть и на втором плане, отрицает эсхатологию «двух миров», вроде той, которая предлагается неоправославными или отстаивается теми, кто рассматривает новое творение как полностью отдельное от старого.

Для нашего исследования это имеет важные следствия. Во–первых, как уже упоминалось, отрицаются известные подходы «объективного неинтервенционистского специального божественного действия», поскольку они не предполагают преображения всей природы; напротив, эти подходы базируются на законах природы, известных науке, например на законах квантовой механики, и утверждают, что божественное действие работает с ними без вмешательства, то есть не отменяя и не приостанавливая их действия. Но в случае телесного воскресения Иисуса приходится предположить радикальное преобразование основных условий пространства, времени, материи и причинности, а вместе с ними и необратимые перемены, по меньшей мере в большинстве текущих законов природы.

Таким образом, ориентир 7 делает акцент на прерывности, но включает в себя важнейший элемент непрерывности: мы видим непрерывность как в истории Пасхи (так, Иисуса можно узнать, увидеть, прикоснуться к нему и т. д.), так и в нашей надежде на личное и всеобщее воскресение в конце времен. Элемент непрерывности в прерывности позволяет предполагать, что некоторые законы, возможно, не изменятся.

 

17.4.2.2. БИП —> НИП: ориентир и шаги к конструктивному сотрудничеству с наукой

Помимо всего прочего, наш проект включает в себя вопрос о том, может ли подобный пересмотр богословия представлять какой‑либо интерес для современной науки, как минимум, для отдельных теоретиков, разделяющих с нами интерес к эсхатологии и заинтересованных в стимуляции творческих прозрений в этой области научного поиска. В этой части проекта нам может пригодиться следующий ориентир.

Ориентир 8: предыдущие семь ориентиров применимы только к богословию, перестраиваемому в свете науки. Обращаясь к науке и изучая возможность новых исследовательских программ, эти ориентиры нам придется отложить. Особенно важно это для ориентира 1, который наука должна игнорировать, если считает нужным следовать эмпирическому методу и настаивает на своей способности предсказывать будущее на основании экспериментальных данных. Вместо этого нам необходимо предпринять три шага, соответствующие путям 6–8, как это предлагается расширенной методологией.

Шаг 1 (путь 6): богословская реконцептуализация природы может привести к философским и научным ревизиям. Здесь мы движемся по пути б, пытаясь понять, может ли более широкое богословское понимание природы как одновременно творения и нового творения вызвать важные изменения в философии природы, лежащей в основе естественных наук и включающей в себя такие понятия, как случайность, рациональность, причинность, целостность, временность и т. д. Двигаясь по пути 6, мы, кроме того, устанавливаем более четкие связи между богословскими представлениями о природе и определенными научными теориями. Например, если вселенная эсхатологически преобразится/преображается в новое творение, предполагает ли это новый подход к философии пространства, времени, материи и причинности в современной физике и космологии? Отметим, что это предположение не касается научной методологии в целом; оно связано только с понятиями, используемыми в определенных теориях.

Шаг 2 (путь 7): богословие может предлагать критерии для выбора из нескольких существующих и совместимых с известными данными теорий. Двигаясь по пути 7, мы можем также понять, действительно ли различия в существующих опциях теоретической физики и космологии обусловлены важными различиями в философских концепциях природы, лежащих в их основе, или же эти различия связаны с теми данными, которые принимаются во внимание. Таким образом, богословские взгляды ученых–исследователей могут играть важную роль в выборе теоретических программ из числа тех, что находятся «в свободном доступе» (например, различных подходов к квантовой гравитации.

Шаг 3 (путь 8): богословие может предлагать новые научно–исследовательские программы. Наконец, мы можем следовать по пути 8 и предлагать создание новых научно–исследовательских программ, мотивация которых исходит, по крайней мере отчасти, из богословских интересов.

В завершение этого раздела хочу еще раз подчеркнуть: все подобные научные программы должны проходить проверку со стороны научных сообществ (то, что часто называется «контекстом проверки») безотносительно к тому, какую роль в их создании («контексте открытия») играли богословие или философия. Предположение, что законы, на которые опирается наука, в будущем могут измениться, не может быть проверено и, следовательно, для науки в настоящем никакого практического значения не имеет. Оно имеет следствия лишь для далекого будущего и должно (если вообще должно) использоваться исключительно в контексте неизменяемых мета–принципов, или мета–законов, направляющих все возможные перемены. В нашем подходе эти мета–принципы, или мета–законы, представлены тем, что мы на богословском языке называем новым действием Бога, преобразующим вселенную в «новое творение».

 

17.5. Исследовательские программы в богословии и в науке

 

17.5.1. НИП

—>

БИП: реконструкция христианской эсхатологии как «преображения» в свете того, что мы узнаем от науки

Основная проблематика этого раздела очевидна: если мы принимаем «наихудший» сценарий и отвергаем сценарии будущего, предписываемые современной космологией («замораживание» или «поджаривание»), любой христианский сценарий, который мы предлагаем на их место, должен быть совместим как с нашими эсхатологическими ожиданиями, так и с научной космологией, описывающей прошлую историю и нынешнее состояние вселенной. Возможен ли такой сценарий? На мой взгляд, этот вопрос открыт для исследования: на него нельзя ответить заранее, не попытавшись построить такой сценарий. С целью продвинуться вперед и в свете наших ориентиров я бы предложил для исследования следующие направления. Эти направления следуют путям 1–5, согласно которым богословская проблема (в данном случае эсхатология) перестраивается в свете науки с особым вниманием к ориентирам 6 и 7. Что может сказать нам наука об элементах непрерывности в преображении вселенной? А об элементах прерывности? Об условиях, необходимых для этой непрерывности? И как мы должны реконструировать эсхатологию в свете ответов на все эти вопросы?

Полагаю, начать нужно с той мысли (ориентиры 6–7), что вселенной предстоит преобразиться в новое творение и что нас интересуют элементы непрерывности, прерывности и предварительные условия этого преображения. Начать можно с намеков на эсхатологические условия, содержащиеся в воскресении Иисуса и новозаветных описаниях Царства Божьего, разумеется, постоянно помня об апофатическом характере эсхатологического мышления в целом.

Вот указания на непрерывность в воскресении Иисуса: до него можно дотронуться, он ест, преломляет хлеб, его видят, слышат и узнают. Эти моменты «реализованной эсхатологии» указывают на некую область нового творения, возникшую и расширяющуюся посреди творения ветхого, область, исчезнувшую с «вознесением», но сейчас, в момент своего существования, включающую в себя Иисуса, учеников и окружающую их среду. Есть здесь и указания на прерывность: в этих встречах мы видим сообщения о том, что воскресение отличается от простого воспроизведения, причем разница эта распространяется и на его «телесный» характер, и на нормальные модусы «физичности».

Указания на непрерывность мы встречаем и в новозаветных описаниях Царства Божьего, и в церкви: «новое творение» будет включать в себя людей–в-сообществе и их этические взаимоотношения. Есть здесь и указания на прерывность: в Царстве Божьем будет «невозможно грешить» в сравнении со здешним миром, в котором «невозможно не грешить», используя формулировку Августина.

Указания на непрерывность вытекают из проблемы личной идентичности в промежутке между смертью и всеобщим воскресением: как Павлово сравнение с семенем (1 Кор 15:35 и далее), так и численная, материальная и/или формальная непрерывность между смертью и всеобщим воскресением в христианской мысли на протяжении истории [35, 84]. Указания на прерывность имеются также в четырехчастных противопоставлениях Павла (1 Кор 15:42 и далее).

Далее рассмотрим эпистемологически «первичные» элементы непрерывности, двигаясь «вниз по ступеням». Какие предварительные условия делают возможными элементы, перечисленные выше? Оставим в стороне многочисленные уровни социологического, психологического, нейрофизиологического порядка и обратимся непосредственно к физике. Итак, мы ищем элементы физического мира, служащие предварительными условиями для элементов непрерывности в повествованиях о воскресении. Центральная тема человеческого опыта — время, следовательно, мы вправе ожидать, что время, как оно понимается в физике, является не только характеристикой нашей вселенной, но каким‑то образом будет характерно и для нового творения. Однако можно ожидать, что в новом творении наш опыт времени не будет больше омрачен скорбью о прошлом и неуверенностью в будущем. Таким образом, в преображении появляется и элемент прерывности. Также можно указать на онтологическую открытость как необходимое предварительное условие для того, чтобы личности–в-сообществе свободно взаимодействовали друг с другом в любви, — возможно, это тоже элемент непрерывности в преображении вселенной. Другие примеры включают в себя онтологическую взаимосвязь/цельность, роль законов симметрии/сохранения и так далее.

Хотелось бы также отметить уникальную роль, которую играет в этом сценарии математика. По–видимому, математика станет элементом непрерывности, лишенным (по крайней мере, так кажется) всякой прерывности. Эта роль, очевидно, будет включать в себя как а) общие теоремы, доказательства, открытия, так и б) специальные области, например фракталы или трансфинитную алгебру Кантора [80].

Следующим шагом должно стать воссоздание в свете этих аргументов целостной христианской эсхатологии. Здесь приобретают особую важность ориентиры 2–4 и 7. Из‑за понятных ограничений по размеру статьи я не стану воспроизводить эту реконструкцию здесь, а вместо этого перейду непосредственно к разделу, посвященному БИП —> НИП.

 

17.5.2. БИП

—>

НИП: новые исследования в физике и космологии

 

Как мы указывали выше, в ориентире 8, шаги 1–3, наша основная проблематика включает в себя второй набор подходов: каким образом пересмотренная эсхатология, в которой существующая вселенная как творение должна преобразоваться в новое творение, ведет, в свою очередь, к пересмотру философии природы, критериев выбора теории из имеющихся научных теорий или к созданию новых научно–исследовательских программ? Этим вопросам, основным для моей статьи, я и посвящу оставшиеся ее разделы.

Перед нами, очевидно, процедурная проблема. Текущая эсхатология пока что не перестроена. Что мы можем сделать сейчас? Можно взять за исходную точку более ограниченный подход: начать с существующей эсхатологии и с элементов непрерывности, прерывности и предварительных условий, перечисленных выше, и посмотреть, что они дают для НИП. Для целей нашей статьи я выберу тему, по–видимому многообещающую для физики: время. Итак, начнем с богословского понимания темы «времени и вечности» — locus classicus того, как богословие рассматривает время. Далее мы рассмотрим следствия, которые могут вытекать из этого понимания для современной физики и космологии. При этом мы будем искать такие элементы времени, которые, существуя в текущей вселенной, составляют элементы непрерывности или прерывности в отношении эсхатологического преображения мира. Это, в свою очередь, ведет нас к интересным вопросам о том, как работает с этими аспектами времени физика. Кроме того, мы подумаем о том, имеются ли в мире другие аспекты времени, которых физика не замечает, но которые должны существовать с точки зрения эсхатологии, и будет ли плодотворно для физики обратить на них внимание. Наша цель — разработать конкретные предложения по возможным направлениям научно–исследовательских программ в области физики.

 

17.5.2.1. Вечность и время в новом творении

Среди современных богословов широко распространено мнение, что вечность представляет собой не просто безвременность или бесконечное время, но более глубокое понятие времени. В сущности, вечность — источник и того времени, какое известно нам сейчас, и того, что ждет нас в новом творении. Вечность — источник и конечная цель времени. Барт называет ее «сверхвременной», Мольтман — «будущим будущего», а Питерс описывает будущее как то, что приходит к нам (adventus), а не просто то, что приносит нам завтрашний день (futurum). Панненберг говорит, что Бог пролептически действует из вечности: Бог дотягивается до времени, чтобы искупить мир, особенно в жизни, служении, смерти и воскресении Иисуса. При таком подходе отношения между «временем и вечностью» строятся по модели отношений конечного и бесконечного. Бесконечное здесь — не отрицание конечного (как при подходе, когда вечность рассматривается как отсутствие времени); вместо этого бесконечное включает в себя конечное, однако неизмеримо его превосходит.

Понимание вечности включает в себя по меньшей мере пять отдельных тем:

• со–присутствие всех событий: различные события, происходящие во времени, тем не менее оказываются современными друг другу без уничтожения или соподчинения их различий;

• «текучее время»: каждое событие имеет структуру «прошлое/настоящее/будущее» (пнб), часто описываемую как «стрела времени»;

• продолжительность: каждое событие имеет как объективную, так и субъективную временную плотность; события не являются одномоментными, каждое из них имеет свое прошлое и будущее;

• пролепсис: будущее уже существует и действует в настоящем, оставаясь будущим;

• глобальное будущее: существует общее будущее для всего творения.

 

17.5.2.2. Непрерывность, прерывность и их условия относительно времени

Время нынешнего творения характеризуется двумя из перечисленных пяти тем:

• «текучестью» и

• продолжительностью.

Таким образом, текучесть и продолжительность времени являются элементами непрерывности, которые сохранятся и в грядущем творении. Ориентиры 5 и б подсказывают нам, что вселенная включает в себя «трансцендентальные» условия и для развития остальных тем, присутствующих в новом творении, а именно:

• соприсутствия;

• пролепсиса;

• глобального будущего.

Для начала я сосредоточусь на проблеме «текучего времени». Преображение в этой области включает в себя и некую тонкую непрерывность. Позже я вернусь к соприсутствию, пролепсису и глобальному будущему.

Сочетание текучего времени и соприсутствия в вечности нового творения указывает на то, что его временной модус будет включать в себя истинную ценность времени: уникальность каждого события, отчасти обусловленную его уникальным расположением в цепи событий прошлых и грядущих. Текущее событие «актуально»; события прошлого в отношении к настоящему «определенны, но больше не актуальны»; события будущего по отношению к настоящему «потенциальны и неопределенны». Я назову это свойство «негомогенной временной онтологией» текучего времени и упомяну в этой связи структуру «пнб», часто описываемую как «стрелу времени». Однако структура времени в нашем мире включает в себя и трагический, болезненный, экзистенциальный момент потери: недостаток «соприсутствия», иначе говоря, изоляцию каждого текущего события и недостижимость иных событий в их актуальности из текущего события в его актуальности. Пространство мира мы обычно воспринимаем как «одновременное» (разумеется, с учетом специальной теории относительности), что означает, что события, разделенные «расстоянием», тем не менее разделяют между собой общее настоящее; однако события прошлого и будущего никогда «одновременными» не бывают. В этом смысле течение времени, которое нам известно, является «нарушенной», или «искаженной», формой истинного течения времени, ожидающего нас в вечности, где характеристика «соприсутствия» позволит нам испытывать все события вместе, несмотря на сохранение ими своего отдельного временного характера (уникальных наборов «пнб»). Можно сказать, что в новом творении «текучесть» и «соприсутствие», функционируя вместе, создают истинную временную структуру, которую Боэций называет «одновременным присутствием ничем не ограниченной жизни». Таким образом, в новом творении «текучесть» охраняет «соприсутствие» от соскальзывания в «без–временность», а «соприсутствие» охраняет «текучесть» от превращения в поток изолированных моментов.

Короче говоря, тема «текучего времени» является неуничтожимой частью богословской концепции творения. В то же время эта тема предполагает его «исполнение» путем преображения в «текучее время» нового творения, прежде всего благодаря появлению «соприсутствия». И это ведет нас прямиком к разговору о науке и ее представлениях о времени в природе: поддерживает ли физика объективное существование «стрелы времени»?

Вторая тема — «продолжительность». Многие богословы настаивают на том, что истинное время включает в себя временную продолжительность: «настоящее» не является «точкой», но имеет во времени определенную «толщину». Это представление тесно связано с обсуждавшейся выше структурой «пнб» настоящего момента, однако отличается от нее тем, что имеет дело в первую очередь с самим моментом. Как мы увидим далее, обсуждая аргументы Панненберга, в которых эта тема проговаривается наиболее четко, предполагается, что продолжительность имеет не только наше субъективное ощущение времени, но и само объективное время в природе. И это снова ведет нас к диалогу с наукой и ее представлением о природном времени: возможно ли создать теоретический/математический подход к продолжительности времени, который имел бы ценность и для физики? К теме продолжительности времени я вернусь после обсуждения «текучего времени», где также постараюсь привести более развернутый обзор богословских аргументов.

 

17.5.2.3. Текучее время в физике: специальная теория относительности, общая теория относительности, квантовая механика и термодинамика

Беглый обзор четырех областей современной физики: специальной теории относительности (СТО), общей теории относительности (ОТО), квантовой механики (КМ) и термодинамики — наводит на мысль, что текучее время есть иллюзия. Уравнения СТО, ОТО и КМ обратимы во времени; уравнения термодинамики во времени необратимы, но сама термодинамика сводится к динамике через статистическую механику. Однако реально ситуация сложнее и требует дальнейшего обсуждения перед тем, как предлагать в этой области какие‑то конкретные БИП —> НИП. Я сосредоточусь на СТО и КМ, а обсуждение вопросов ОТО и термодинамики перенесу на будущее.

Как известно, возможны две конкурирующие интерпретации СТО, что живо иллюстрирует недавняя дискуссия между Крисом Айшемом и Джоном Полкинхорном [47]:

Единая вселенная (философия бытия): все события в пространстве–времени имеют равный онтологический статус / равно «реальны» и «актуальны», а текучее время — субъективная иллюзия; важнейший аргумент — инвариантный пространственно–временной интервал. Иногда эту точку зрения называют «опространстливанием времени».

Текучее время (философия становления): события имеют обычную «пнб» — структуру, хотя понятия «настоящего» и «прошлого/будущего» необходимо уточнять в свете проблемы «других времен» СТО и того факта, что на часах, двигающихся относительно друг друга, время идет с разной скоростью. Важнейший аргумент — инвариантность причинности в световом конусе. Иногда эту точку зрения называют «динамизацией пространства».

Существуют два типа НИП, которые могло бы породить богословское предпочтение «текущего времени» в контексте СТО:

НИП 1: следует шагу 1 (путь 6) и шагу 2 (путь 7), в которых находит способ показать предпочтительность в смысле предсказательной силы концепции «текучего времени» по отношению к концепции «единой вселенной» (то есть находит аргументы в пользу объективности «стрелы времени», основанные на СТО), основываясь на более широких предположениях, чем сама СТО. Или же она проводит различие между тем, что Эллис называет «миром возможностей» и «миром актуальностей», и показывает, какое влияние это оказывает на сравнительную ценность двух концепций.

НИП 2: следует шагу 3 (путь 8), дабы найти способ пересмотра СТО в целях поддержки концепции «текучего времени» против «единой вселенной». Айшем, по сути, бросает перчатку к ногам защитников концепции «текучего времени» следующим своим замечанием: «Стремятся ли противники единой вселенной просто переинтерпретировать существующие теории физики или делают куда более сильное заявление, утверждая, что их метафизические взгляды требуют смены теорий?»

На мой взгляд, СТО — кинематическая теория, статус которой настолько прочно защищен как обилием данных из различных областей физики, так и множеством теоретических подходов (как подробно показывают Джон Лукас и Питер Ходсон), что бесполезно даже пытаться развивать НИП 2. Однако НИП 1 заслуживает рассмотрения. Можно попытаться понять, предлагает ли релятивистская квантовая механика и квантовая теория поля, или, быть может, ОТО, основу для предпочтения концепции «текучего времени» концепции «единой вселенной».

Формализм квантовой механики предполагает «текучее время», однако интерпретация этой формулировки постоянно оспаривается. Согласно «стандартному» копенгагенскому истолкованию, квантовая механика состоит из двух частей: 1) обратимое во времени развитие волновой функции ψ квантовомеханической системы, управляемое уравнением Шрёдингера, чей «квадрат» соответствует вероятности, что наблюдаемое при измерении будет иметь данное значение; и 2) необратимый процесс «измерения», не управляемый уравнением Шрёдингера, однако чрезвычайно важный в случае, если нам необходимо знать эмпирические значения таких динамических переменных, как положение и импульс. Именно необратимость измерения вводит в наши представления о природе фундаментальную «квантово–механическую стрелу времени». Проблема, разумеется, в том, что сама формулировка необратимости времени предполагает копенгагенскую интерпретацию с ее «двойной онтологией» квантовой системы и классического измерительного аппарата.

Если мы хотим найти аргументы в пользу объективности «стрелы времени» в природе в свете КМ, какие у нас есть возможности?

НИП 3: следует шагу 1 (путь 6) в поисках способа интерпретации КМ таким образом, чтобы она в конце концов предоставила эмпирически продуктивный объективный базис для стрелы времени.

НИП 4: следует шагу 2 (путь 7), стремясь модифицировать КМ способом, предоставляющим объективную основу для стрелы времени. Здесь имеются по меньшей мере две возможности: 1) нелинейные версии уравнения Шрёдингера и 2) стохастические версии уравнения Шрёдингера.

НИП 5: следует шагу 3 (путь 8), стремясь заменить КМ новой теорией, равной (а возможно, и превосходящей) КМ по предсказательной силе и предоставляющей объективную основу для стрелы времени. Такая теория должна будет принять во внимание эмпирические нарушения теорем Белла, исключающие «локальные, реалистические» теории (теории «скрытых переменных»).

 

17.5.2.4. Продолжительность в физике: скрытая сторона времени в природе

Продолжительность — вторая большая тема, характеризующая с богословской точки зрения время нынешнего творения. По некоторым версиям христианской эсхатологии, продолжительность принадлежит не только нашему субъективному опыту, но и природе: физическое «настоящее» не является «точкой», но обладает временной «толщиной». Эта концепция также близка, хотя и не тождественна, структуре «пнб» текущего момента, описанной нами выше; она призвана прежде всего иметь дело с предполагаемой структурой самого «настоящего» момента. В будущем было бы небезынтересно исследовать множество путей, которыми продолжительность как богословское и философское понятие способна эвристически служить постановке интересных вопросов и разработке возможных исследовательских программ в естественных науках, в особенности интересно здесь рассмотреть понятие продолжительности у богослова Вольфхарта Панненберга и философа Альфреда Норта Уайтхеда.

 

17.5.2.5. Предварительные условия для соприсутствия, пролепсиса и глобального будущего в физике

Теперь обратимся к предварительным условиям, обеспечивающим возможность непрерывности — соприсутствия, пролепсиса и глобального будущего.

Соприсутствие можно определить, как одновременное сосуществование различных во времени событий, которое, однако, не уничтожает и не стирает их различие (то есть их уникальную структуру «пнб»).

Не так уж легко представить себе условия, допускающие превращение нынешнего текучего времени в структуру соприсутствия. Однако, возможно, мы можем сформулировать «негативное» условие: в текучем времени нет ничего, что делало бы его превращение в соприсутствие логически невоможным или само понятие такого превращения — полностью немыслимым.

Богословское значение пролепсиса — то, что Бог действует из вечного будущего в настоящем. Первым примером такого действия является совершенное Богом воскрешение Иисуса из мертвых и, далее, происходящее с тех пор преображение творения в новое творение. Очевидно, богословский смысл «будущего» отличен от научного, однако здесь мы встречаем попытку столкнуть два значения и завязать между ними более плодотворные отношения. Так, некоторые физические и космологические характеристики мира могут действовать как физические условия для пролептических действий Бога. Причинно–следственная структура вселенной, возможно, более тонка, чем это допускает дискурс «стрелы времени»: быть может, она не вполне противоречит идее, что будущее преображение вселенной Богом влияет и на ее настоящее. Буду кратким и просто перечислю примеры обсуждения этих вопросов в современной физике:

• обратная причинность: опережающие потенциалы Фейнманна/Уилера; тахионы;

• нарушения локальной причинности: обратное распространение звука, превышающее скорость света в де–Ситтеровом пространстве–времени либо с ненулевым L, либо с пространством, наполненным несжимаемой жидкостью [62, 25];

• нарушения глобальной причинности: вселенная Гёделя; неотменимые сингулярности (дыры) в обычном пространстве–времени, связанные с ориентируемостью пространства/ времени; хронологическое условие; условие причинности; условие различения будущего/прошлого; условие жесткой причинности; условие стабильной причинности; существование/несуществование поверхности Коши (или частичной поверхности Коши) и т. д.

Обратите внимание, что, хотя все эти возможности обсуждаются на теоретическом уровне, в физической вселенной ни одна из них пока не наблюдалась. Более того, эти темы становятся намного сложнее, когда мы переходим к квантовой гравитации / квантовой космологии [9, 43, 45].

Важной темой христианской эсхатологии является единство будущего: творение будет преобразовано в единую глобальную общность, так что все создания в нем будут находиться в общении друг с другом. Как и прежде, в обсуждении предварительных условий, необходимых для этого глобального будущего, я не хочу преуменьшать разницу между его научным и богословским значением. Тем не менее интересно приложить эту картину к будущему, описываемому физикой и космологией. Есть ли там уникальное глобальное причинно–следственное будущее, способное стать условием для преображения нашего будущего в будущее нового творения?

Согласно СТО, уникального глобального причинно–следственного будущего не существует. Причинно–следственное будущее любых двух событий Р и Q обладает некоторыми общими событиями; однако всегда имеются и другие события, лежащие либо в причинно–следственном будущем Р, но не Q, либо в причинно–следственном будущем Q, но не Р. ОТО, однако, предоставляет возможное «условие» для эсхатологического глобального будущего: она показывает, что топология вселенной зависит от распределения материи, и допускает разнообразные топологии будущего, в том числе и такие, в которых геодезические не разнесены на произвольное расстояние.

Учитывая все сказанное о соприсутствии, пролепсисе и глобальном будущем, мы можем предложить следующую НИП:

НИП 6: следуя ориентиру 8, задается вопросом: в какой степени эти и другие черты физики и космологии указывают (и указывают ли вообще) на сложный характер времени и временной стрелы как признаки существования предварительных условий для со–присутствия, пролепсиса и глобального будущего ?

 

17.6. Заключения и направления будущей работы

В этой статье я постарался показать, что продолжение дискуссий о воскресении, эсхатологии и космологии чрезвычайно важно не только для диалога «богословие и наука», но и для некоторых центральных областей современного христианского богословия; что в случае, если мы будем развивать методологию, стремясь сделать дискуссию по–настоящему взаимной, на этом пути возможен прогресс; наконец, что поиск возможных областей исследования как в богословии, так и в науке может привести к результатам, ценным для обоих полей. Пока что мы сделали лишь самые предварительные шаги, но, надеемся, они показали, что такой прогресс, по меньшей мере, потенциально возможен, и направления нашей будущей работы стали яснее.

 

Литература

1. Alighieri, D., "The Paradiso", in The Divine Comedy, trans. John Ciardi (W. W. Norton, New York, 1970), canto XX, vs. 88–90.

2. Ayala, F. J., "Darwin's Devolution: Design without Designer", in Evolutionary and Molecular Biology: Scientific Perspectives on Divine Action, eds. R. J. Russell, W. R., Stoeger, S. J., and F. J. Ayala (Vatican Observatory, Vatican City State/Center for Theology and the Natural Sciences, Berkeley, Calif., 1998).

3. Barbour, I. G., Religion in an Age of Science, The Gifford Lectures, 1989–90 (San Francisco: Harper and Row, 1990).

4. Barbour, I. G., "Five Models of God and Evolution", in Evolutionary and Molecular Biology: Scientific Perspectives on Divine Action, eds. R. J. Russell, W. R., Stoeger, S. J., and F. J. Ayala (Vatican Observatory, Vatican City State/Center for Theology and the Natural Sciences, Berkeley, Calif., 1998).

5. Barrow, J. D., Impossibility: The Limits of Science and the Science of Limits (Oxford University Press, Oxford, 1998), 155–89, esp. 181.

6. Barrow, J. D., "Cosmic Questions", paper from AAAS Program of Dialogue on Science, Ethics, and Religion, Washington, D. C., April 14–19, 1999. После этого статья Бэрроу, озаглавленная "Cosmology, Life, and Anthropic Principle" была опубликована в Annals of New York Academy of Sciences, vol. 950; Cosmic Questions, ed. J.B. Miller (New York Academy of Science, New York, 2001).

7. Barrow, J. D., and Tipler, F. J., The Anthropic Cosmological Principle (Clarendon Press, Oxford, 1986).

8. Birch, C, "Neo‑Darwinism, Self‑Organization, and Divine Action in Evolution", in Evolutionary and Molecular Biology: Scientific Perspectives on Divine Action, eds. RJ. Russell, W. R. Stoeger, S. J., and F. J. Ayala (Vatican Observatory Publications, Vatican City State/Center for Theology and the Natural Sciences, Berkeley, Calif., 1998).

9. Birrell, N. D., and Davies, P. C.W., Quantum Fields in Curved Space (Cambridge University Press, Cambridge, 1982).

10. Bynum, C. W., The Resurrection of the Body in Western Christianity, 200–1336 (Columbia University Press, New York, 1995).

11. Capek, M., "Time in Relativity Theory: Arguments for a Philosophy of Becoming", in The Voices of Time: A Cooperative Survey of Man's Views of Time as Expressed by the Sciences and by the Humanities, ed. J. T. Frazer (University of Massachusetts Press, Amherst, 1966, 1981), 434–54.

12. Clayton, P. Explanation from Physics to Theology: An Essay in Rationality and Religion (Yale University Press, New Haven, Conn., 1989).

13. Cohn, J. D., "Living with Lambda", Astroph/9807/128 V2 Preprint (1998).

14. Davis, S. Kendall D., S. J., and O'Collins, G., eds., The Resurrection (Oxford University Press, Oxford, 1997).

15. de Beauregard, O. C., "Time in Relativity Theory: Arguments for a Philosophy of Being", in The Voices of Time: A Cooperative Survey of Man's Views of Time as Expressed by the Sciences and by the Humanities, ed. J. T. Frazer (University of Massachusetts Press, Amherst, 1966, 1981), 417–33.

16. Deason, G. B., "Protestant Theology and the Rise of Modern Science: Criticism and Review of the Strong Thesis", CTNS Bulletin, 6.4., 1–8 (Autumn 1986).

17. Drees, W. B., Beyond the Big Bang: Quantum Cosmologies and God (Open Court, La Salle, 111., 1990).

18. Dyson, F., "Time without End: Physics and Biology in an Open Universe", Rev. Mod. Phys., 51, 447–60 (1979).

19. Dyson, F., Disturbing the Universe (Harper and Row, New York, 1979).

20. Dyson, F., Infinite in All Directions (Harper and Row, New York, 1988).

21. Ellis, G. F.R., Before the Beginning: Cosmology Explained (Boyars/ Bowerdean, New York, 1993).

22. Ellis, G. F.R., "Ordinary and Extraordinary Divine Action: The Nexus of Interaction", in Chaos and Complexity: Scientific Perspectives on Divine Action, eds. R. J. Russell, N. C. Murphy, and A. R. Peacock, Scientific Perspectives on Divine Action Series (Vatican Observatory Publications, Vatican City State/Centre for Theology and the Natural Sciences, Berkeley, Calif., 1995), 384.

23. Ellis, G. F.R., "The Thinking Underlying the New 'Scientific' World‑Views", in Evolutionary and Molecular Biology: Scientific Perspectives on Divine Action, eds. RJ. Russell, W. R. Stoeger, S. J., and F. J. Ayala (Vatican Observatory Publications, Vatican City State/ Center for Theology and the Natural Sciences, Berkeley, Calif., 1998), 251–80.

24. Ellis, G. F.R., "Природы бытия (временная и вечная)", гл. 18 настоящей книги.

25. Ellis, G. F.R., Hwang, J. C, and Bruni, M., Phys. Rev., D, 40, 1819–26 (1989).

26. Ellis, G. F.R., and Stoeger, W. R. (S. J.), "Introduction to General Relativity and Cosmology", in Quantum Cosmology ans the Laws of Nature: Scientific Perspectives on Divine Action, eds. R. J. Srussell, N. C. Murphy, and C. I. Isham, Scientific Perspectives on Divine Action Series (Vatican Observatory Publications, Vatican City State/Center for Theology and the Natural Sciences, Berkeley, Calif., 1993).

27. Folse, H. I. "Complementarity, Bell's Theorem, and the Framework of Process Metaphysics", Proc. Stud., 11, no. 4, 259–73 (Winter 1981).

28. Foster, M., "The Christian Doctrine of Creation and the Rise of Modern Science", in Creation: The Impact of an Idea, eds. D. O'Connor and F. Oakley (Charles Scribner's Sons, New York, 1969).

29. Geroch, R. P., "Singularities in Closed Universes", Phys. Rev. Lett, 17,445–47 (1966).

30. Goldsmith, D., Einstein's Greatest Blunder? The Cosmological Constant and Other Fudge Factors in the Physics of the Universe (Harvard University Press, Cambridge, Mass., 1995).

31. Hartle, J. B., and Hawking, S. W., "Wave Function of the Universe", Phys. Rev. D., 28, 2960–75 (1983).

32. Hartstorne, C, 'Bell's Theorem and Stapp's Revised View of Space‑Time", Proc. Stud., 7, no. 4, 183–91 (Winter 1977).

33. Haught, J. F., The Promise of Nature: Ecology and Cosmic Purpose (Paulist Press, New York, 1995), 124–25, 130.

34. Haught, J. F., Science and Religion: From Conflict to Conversion (Paulist Press, New York, 1995), 174–75.

35. Geroch, R. P., 'Singularities in Closed Universes", Phys. Rev. Lett. 17,445–47 (1966).

36. Hawking S. W., The Occurrence of Singularities in Cosmology, III. Causality and Singularities", Proc. Roy. Soc. bond., A 300, 187–201 (1967).

37. Hawking, S. W., and Ellis, G. F.R., The Large Scale Structure of Space‑Time, Cambridge Monographs on Mathematical Physics Series (Cambridge University Press, Cambridge, 1973).

38. Hawking, S. W., and Penrose, R., "The Singularities of Gravitational Collapse and Cosmology", Proc. Roy. Soc. London, A 314, 529–48 (1970).

39. Hoyle, F., Burbidge, G., and Narlikar, J. V., A Different Approach to Cosmology: From a Static Universe Through the Big Bang Towards Reality (Cambridge University Press, Cambridge, 1973).

40. Hoyle, F., and Narlikar, J. V., Action at a Distance in Physics and Cosmology (W. H. Freeman and Company, San Francisco, 1974).

41. Hoyle, F., and Narlikar, J. V., The Physics‑Astronomy Frontier (W. H. Freeman and Company, San Francisco, 1974).

42. Huchingson, J. E., Religion and the Natural Sciences: The Range of Engagement (Harcourt Brace Jovanovich College Publishers, Fort Worth, 1993).

43. Isham, C. J., "Creation of the Universe as a Quantum Process", in Physics, Philosophy, and Theology: A Common Quest for Understanding, eds. R. J. Russell, W. R. Stoeger, S. J. and G. V. Coyne, S. J. (Vatican Observatory Publications, Vatican City State, 1988), 375–408.

44. Isham, C. J., "Quantum Theories of the Creation of the Universe", in Quantum Cosmology and the Laws of Nature: Scientific Perspectives on Divine Action, eds. R. J. Russell, N. C. Murphy, and C. J. Isham, Scientific Perspectives on Divine Action Series (Vatican Observatory Publications, Vatican City State/Center for Theology and the Natural Sciences, Berkeley, Calif., 1993), 49–90.

45. Isham, C. J., Lectures on Quantum Theory: Mathematical and Structural Foundations (Imperial College Press, London, 1995).

46. Isham, C. J., and Butterfield, J., "Topos Perspective on the Kochen‑Specker Theorem. I. Quantum States as Generalized Valuations", Int. J. Theor. Phys., 37, no. 11, 2669–733 (1998).

47. Isham, C. J., and Polkinghorne, J. C., "The Debate Over the Block Universe", in Quantum Cosmology and the Laws of Nature: Scientific Perspectives on Divine Action, eds. R. J. Russell, N. C. Murphy, and С J. Isham, Scientific Perspectives on Divine Action Series (Vatican Observatory Publications, Vatican City State/Center for Theology and the Natural Sciences, Berkeley, Calif., 1993), 13444.

48. Isham, C. J., and Sawidou, K. N., "Time and Modern Physics" (A Blackett Laboratory Preprint, London, 2000), 1–17.

49. Jones, W. B., "Bell's Theorem, H. P. Stapp, and Process Theism", Proc. Stud., 8, no.l, 250–61 (Spring 1978).

50. Kaiser, C. B., Creation and the History of Science, The History of Christian Theology Series, no.3 (Eerdmans, Grand Rapids, Mich., 1977).

51. Klaaren, E. M., Religious Origins of Modern Science: Belief in Creation in Seventeenth‑Century Thought (William B. Eerdmans, Grand Rapids, Mich., 1977).

52. Kolb, E. W., and Turner, M. S., The Early Universe (Addison‑Wesley Publishing Company, Readind, Mass., 1994).

53. Kragh, H., Cosmology and Controversy: The Historical Development of Two Theories of the Universe (Princeton University Press, Princeton, N. J., 1996).

54. Krauss, L. M., "The End of the Age Problem, and the Case for a Cosmological Constant Revisited", CWRU‑P6–97 / CERN‑Th-97/122 / Astro‑Ph/9706227 Preprint (1997).

55. Leggett, A., "Time's Arrow and the Quantum Measurement Problem", in Time's Arrow Today: Recent Physical and Philosophical Work on the Direction of Time, ed. S. F. Savitt (Cambridge university Press, Cambridge, 1995), 191–216.

56. Lindberg, D. C., and Numbers, R. L., eds., God and Nature: Historical Essays on the Encounter between Christianity and Science (University of California Press, Berkeley, 1986).

57. Linde, A. D., "Particle Physics and Inflationary Cosmology", Physics Today, 40, no. 9, 61–68 (1988). См. также: A Guth: astro=ph/0101507 at http:/xxx.lanl.gov.

58. Lorenzen, Т., Resurrection and Disciples hip: Interpretive Models, Biblical Reflections, Theological Consequences (Orbis Books, Maryknoll, N. Y., 1995).

59. Lucas, J. R., and Hodgson, P. E., Spacetime and Electromagnetism (Clarendon Press, Oxford, 1990).

60. Macquarrie, J., Principles of Christian Theology, 2nd ed., (Charles Scribner's Sons, New York, 1977, 1966), ch. 15, esp. 351–62.

61. Misner, C. W., Thorne, K. S., and Wheeler, J. A., Gravitation (W. H. Freeman and Co., San Francisco, 1973).

62. Murphy, G. L., "Positivity and Causality: Classical Theory (Preprint)" (1978).

63. Murphy, N., Theology in the Age of Scientific Reasoning (Cornell University Press, Ithaca, N. Y., 1990).

64. Murphy, N., Anglo‑American Postmodernity: Philosophical Perspectives on Science, Religion, and Ethics (Westview Press, Boulder, Colo., 1997).

65. Murphy, N., and Ellis, G. F.R., On the Moral Nature of the Universe Theology, Cosmology, and Ethics, Theology and the Sciences Series (Fortress Press, Minneapolis, Minn., 1996).

66. North, J. D., The Measure of the Universe: A History of Modern Cosmology (Dover Publications, Inc., New York, 1965, 1990).

67. O'Collins, G., S. J., Jesus Risen: An Historical, Fundamental, and Systematic Examination of Christ' Resurrection (Paulist Press, New York, 1987).

68. Pannenberg, W., "Theological Questions to Scientists", in The Sciences and Theology in the Twentieth Century, ed. A. R. Peacocke (University of Notre Dame Press, Notre Dame, Ind., 1981).

69. Pannenberg, W., Metaphysics and the Idea of God (Eerdmans, Grand Rapids, Mich., 1990).

70. Pannenberg, W., Systematic Theology, trans. G. W. Bromiley (Eerdmans, Grand Rapids, Mich., 1991), 1.

71. Pannenberg, W., Toward a Theology of Nature: Essays on Science and Faith, ed. T. Peters (Westminster/John Knox Press, Louisville, Ky., 1993).

72. Peacocke, A., Theology for a Scientific Age: Being and Becoming -Natural, Divine and Human, enlarged ed. (Fortress Press, Minneapolis, Minn., 1993).

73. Penrose, R., "Gravitational Collapse and Space‑Time Singularities", Phys. Rev. Lett., 14, 57–59 (1965).

74. Peters, Т., God as Trinity: Relationality and Temporality in the Divine Life (Westminster/John Knox Press, Louisville, Ky., 1993, 175–76.

75. Peters, Т., ed., Science and Theology: The New Consonance (West‑view Press, Boulde, Colo., 1998).

76. Polkinghorne, J. C., The Faith of Physicist: Reflections of a Bottom‑Up Thinker, Theology and the Sciences Series (Fortress Press, Minneapolis, Minn., 1994).

77. Polkinghorne, J. C., "Eschatology: Some Questions and Some Insights from Science", in The End of the World and the Ends of God: Science and Theology on Eschatology, eds. J. Polkinghorne and M. Welker (Trinity Press International, Harrisburg, Pa., 2000).

78. Prigogine, I., From Being to Becoming: Time and Complexity in the Physical Sciences (W. H. Freeman and Co., San Francisco, 1980).

79. Richardson, W. M., and Wildman, W. J., eds., Religion and Science: History, Method, Dialogue (Routledge, New York, 1996).

80. Russell, R. J., "The God Who Transcends Infinity: Insights from Cosmology and Mathematics into the Greatness of God", in How Large Is God? Eds. I. M. Templeton and R. L. Herrmann (Philadelphia: Templeton Foundation Press, 1997).

81. Russell, R. J., "Time in Eternity: Special Relativity and Eschatology", Dialog, 39, no.l, 46–55 (march 2000).

82. Russell, R. J., "Did God Create Our Universe? Theological Reflections on the Big Bang, Inflation, and Quantum Cosmologies", in Annals of the New York Academy of Sciences, vol. 950: Cosmic Questions, ed. J. B. Miller (New York Academy of Sciences, New York, 2001).

83. Russell, R. J., "Theology and Science: Current Issues and Future Directions", on the CTNS website, ().

84. Russell, R. J., "Bodily Resurrection, Eschatology, and the Challenge of Physical Cosmology", in Resurretion: Theological and Scientific Arguments, eds. T. Peters, R. J. Russell, and M. Welker (Eerdmans, Grand Palids, Mich., forthcoming 2002).

85. Russell, R. J., Clayton, P., et al., eds., Quantum Mechanics: Scientific Perspectives on Divine Action, Scientific Perspectives on Divine Action Series (Vatican Observatory Publications, Vatican City State / Center for Theology and the Natural Sciences, Berkeley, Calif., 2001).

86. Russell, R. J., Murphy, N., et al., eds., Neuroscience and the Person: Scientific Perspectives on Divine Action, Scientific Perspectives on Divine Action Series (Vatican Observatory Publications, Vatican City State / Center for Theology and the Natural Sciences, Berkeley, Calif., 1999).

87. Russell, R. J., Murphy, N., and Isham, C. J., eds., Quantum Cosmology and the Laws of Nature: Scientific Perspectives on Divine Action, Scientific Perspectives on Divine Action Series (Vatican Observatory Publications, Vatican City State / Center for Theology and the Natural Sciences, Berkeley, Calif., 1993).

88. Russell, R. J., Murphy, N., and Peacocke, A. R., eds., Chaos and Complexity: Scientific Perspectives on Divine Action, Scientific Perspectives on Divine Action Series (Vatican Observatory Publications, Vatican City State / Center for Theology and the Natural Sciences, Berkeley, Calif., 1995).

89. Russell, R. J., Stoeger, W. R. (S. J.), and Ayala, F. J., eds., Evolutionary and Molecular Biology: Scientific Perspectives on Divine Action, Scientific Perspectives on Divine Action Series (Vatican Observatory Publications, Vatican City State / Center for Theology and the Natural Sciences, Berkeley, Calif., 1998).

90. Schneiders, S., "The Resurrection of Jesus and Christian Spirituality", in Christian Resources of Hope (Columba, Dublin, 1995), 81–114.

91. Shimoni, A., "Quantum Physics and the Philosophy of Whitehead", in Search for a Naturalistic World View, vol. 2: Natural Science and Metaphysics (Cambridge University Press, Cambridge, 1965, 1993).

92. Sklar, L., "The Elusive Object of Desire: In Pursuit of the Kinetic Equations and the Second Law", in Time's Arrows Today: Recent Physical and Philosophical Work on the Direction of Time, ed. S. F. Savitt (Cambridge University Press, Cambridge, 1995), esp. 212–15.

93. Southgate, C, Deane‑Drummond, C, et al., eds,. God, Humanity, and the Cosmos: A Textbook in Science and Religion (Trinity Press International, Harrisburg, Pa., 1999).

94. Stamp, P., "Time, Decoherence, and 'Reversible' Measurements", in Time's Arrows Today: Recent Physical and Philosophical Work on the Direction of Time, ed. S. F. Savitt (Cambridge University Press, Cambridge, 1995), 191–216.

95. Stapp, H. P., "Quantum Mechanics, Local Causality, and Process Philosophy", Proc. Stud., 7, no. 4, 173–82, (Winter 1977), ed. William B. Jones.

96. Stoeger, W. R., S. J., "Contemporary Physics and the Ontological Status of the Laws of Nature", in Quantum Cosmology and the Laws of Nature: Scientific Perspectives on the Divine Action, eds. R. J. Russell, N. C. Murphy, and C. J. Isham, Scientific Perspectives on Divine Action Series (Vatican Observatory Publications, Vatican City State / Center for Theology and the Natural Sciences, Berkeley, Calif., 1993), 209–34.

97. Stoeger, W. R., S. J., "Key Developments in Physics Challenging Philosophy and Theology", in Religion and Science: History, Method, Dialogue, ed. W. M. Richardson and W. J. Wildman (Routledge, New York, 1996), 183–200.

98. Stoeger, W. R., S. J., "Scientific Accounts of Ultimate Catastrophes in Our Life‑Bearing Universe", in The End of the World and the Ends of God: Science and Theology on Eschatology, ed. J. Polking‑home and М. Welker (Trinity Press International, Harrisburg, Pa., 2000).

99. Stoeger, W. R. (S. J.), and Ellis, G. F.R., "A Response to Tipler's Omega‑Point Theory", in Science, and Christian Belief, 7, no.2, 163–72 (1995).

100. Tipler, F. J., The Physics of Immortality: Modern Cosmology, God, and the Recurrection of the Dead (Doubleday, New York, 1994).

101. Trefil, J. S., The Moment of Creation: Big Bang Physics from Before the First Millisecond to the Present Universe (Macmillan, New York, 1983).

102. Trefil, J., and Hazen, R. M., The Sciences: An Integrated Approach, 2nd ed. / updated ed. (John Wiley and Sons, New York, 2000), 347–70.

103. Weinberg, S., Gravitation and Cosmology: Principles and Applications of the General Theory of Relativity (John Wiley and Sons, New York, 1972).

104. Whitehead, A. N., The Principle of Relativity with Applications to Physical Science (Cambridge University Press, Cambridge, 1922).

105. Whitehead, A. N., Science and the Modern World (Free Press, New York, 1925).

106. Whitehead, AN., Process and Reality (Macmillan, New York, 1929).

107. Whitehead, AN., Process and Reality, corrected ed., ed. D. R. Griffin and D. W. Sherburne (Free Press, New York, 1978), 94–95, 238–39, 254.

108. Wildman, W. J., "Evaluating the Teleological Argument for Divine Action", in Evolutionary and Molecular Biology: Scientific Perspectives on Divine Action, eds. Russell, R. J., Stoeger, W. R. (S. J.), and Ayala, F. J., Scientific Perspectives on Divine Action Series (Vatican Observatory Publications, Vatican City State / Center for Theology and the Natural Sciences, Berkeley, Calif., 1998).

109. Will, С. М., Theory and Experiment in Gravitational Physics (Cambridge University Press, Cambridge, 1981).

110. Wolterstorf, N., Reason within the Bounds of Religion (Eerdmans, Grand Rapids, Mich., 1976).

 

Джордж Ф. Р. Эллис [165]

 

18.1. Введение

Мнение о природе далекого будущего как в отношении вселенной, так и в отношении человечества в конечном счете зависит от нашего мнения о природе бытия, иначе говоря, о возможных типах онтологии. Мы можем ожидать, что некоторые виды существ и явлений будут существовать вечно, а другие нет, вне зависимости от судьбы физической вселенной. Тесно связан с этим вопрос о существах и явлениях, которые могли предшествовать вселенной и в некотором смысле сделать возможным ее бытие, независимо от того, означает ли это предсуществование также и возможность пережить вселенную. Здесь мы сталкиваемся с одним из обычных парадоксов, описывающих происходящее и существующее: понятия «до начала» и «происходит» не имеют смысла там, где еще нет времени, однако мы чувствуем потребность мыслить в терминах некоего временного бытия даже там, где не существует вселенной и связанных с нею временных отношений. Человеческий язык плохо приспособлен для обсуждения таких вопросов: мы обращаемся к таким областям, к которым, возможно, неприменимы обычные понятия времени и бытия. Признав эту неустранимую проблему, попробуем теперь посмотреть, какого понимания мы сможем достичь.

Но прежде чем это сделать, необходимо понять, что нам следует считать «реальным» не только для физического мира, но и для мира межчеловеческих отношений, в котором мы живем и действуем. Этот вопрос мы рассмотрим прежде всего, после чего обратимся к онтологии и вселенной далекого будущего.

 

18.2. Иерархическая структура и экзистенциальные уровни

Материя структурирована иерархически: живые организмы состоят из клеток, клетки — из молекул, молекулы — из атомов, включающих в себя ядра и электроны; ядра состоят из протонов и нейтронов, а те — из кварков. Последовательные уровни познания материи включают в себя химию, основанную на физике, минералогию, основанную на физике и химии, геологию, основанную на минералогии, и так далее. Учитывая число низкоуровневых элементов (например, в 1 грамме водорода содержится 6 х 1023 молекул), детальное описание низших уровней в большинстве случаев непрактично и в условиях, близких к равновесности, заменяется статистическим описанием, в котором применяются законы статистической физики, описывающие взаимоотношения низших и высших уровней.

Великое открытие молекулярной биологии состоит в том, что, несмотря на необычную природу биологических молекул, полностью механизированное описание применимо на микроуровне и к живым организмам, в том числе к человеку и человеческому мозгу. Однако биологические системы — это системы открытые, далекие от теплового равновесия, так что статистическая физика к ним неприменима. То, что в них происходит, описывается скорее через детализированные структурные взаимоотношения и молекулярные взаимодействия.

На классических структурных уровнях (то есть тех, где мы можем использовать феноменологические отношения без обращения к квантовой теории), отношения микро- и макроструктуры в принципе детерминированы, если учитывать полное описание микроструктуры и низкоуровневых причинно–следственных отношений. Таким образом, основной характеристикой структурной иерархии в физическом мире является действие снизу вверх, происходящее на каждом следующем уровне обусловлено причинно–следственным функционированием, имеющим место уровнем ниже; таким образом, то, что происходит на самом высшем уровне, в конечном счете обусловлено происходящим на нижнем уровне. Такова глубинная основа редукционистского взгляда на мир. Основываясь на этом представлении, люди часто высказываются так, как если бы высших уровней вовсе не существовало («в сущности, ты просто набор атомов»): по–настоящему существует только микроструктура, поскольку она рассматривается как основа причинности на всех уровнях.

В ответ прежде всего необходимо заметить, что нам неизвестна даже природа самого нижнего уровня (возможно, он состоит из кварков, а возможно, и нет), и, следовательно, такая точка зрения, если принимать ее всерьез, обрекает нас на полную беспомощность — мы не знаем, что же на самом деле реально! Но помимо этого такой абсолютистский взгляд просто не принимает всерьез экзистенциальный статус высших уровней. Напротив, мы в этой статье принимаем мнение, что кварки и электроны, протоны и нейтроны, столы и стулья, планеты и звезды, муравьи и люди — все это одинаково реально. То, что каждое явление состоит из явлений более низкого уровня, не подрывает его статуса существующего и имеющего самостоятельное бытие. На определенном уровне это утверждение само собой понятно: в самом деле, я сейчас сижу на стуле. Отрицать этот простой факт — значит игнорировать очевидность. Повседневная жизнь обладает собственным очевидным экзистенциальным статусом: те, кто это отрицает, играют в философские игры, неинтересные, поскольку в них не принимаются в расчет весьма важные для нас аспекты жизни.

Высокоуровневые характеристики основаны на упорядоченных отношениях между составными частями: эти отношения не представляют собой «ничто», напротив, они составляют существенную суть, позволяющую высокоуровневым структурам существовать и образовывать собственные уровни эмерджентного порядка и поведения. Эти высшие порядковые уровни обусловлены не одной только низкоуровневой микрофизикой. В сущности, язык, применяемый к микроуровням, даже не способен описать высокоуровневую структуру и ее поведение: здесь требуются новые понятия и схемы. На микроуровне их ни понять, ни описать невозможно. Более того, низшие уровни накладывают удивительно мало ограничений на происходящее на высших уровнях, где вступают в действие независимые уровни причинности и феноменологии. Например, я могу набрать на компьютере любой текст, какой только захочу: детерминистическое взаимодействие частиц, составляющих компьютер на микроуровне, это допускает. Феноменологические причинно–следственные отношения, действующие на каждом уровне иерархии, могут быть изучаемы как самодостаточные: например, компьютер, на котором я набираю эту статью, действует как текстовый процессор с установленными и известными правилами поведения, однако на низших уровнях он функционирует как машинный код со своим точным языком. В сущности, мы можем искать и достигать высокой репрезентационной точности и предсказательной способности для свойств и отношений на каждом уровне, независимо от любых знаний о взаимоотношениях на нижних уровнях, при условии, что у нас имеются надежные, хорошо подтвержденные описания высших уровней, точно описывающие условия возникновения свойств и значений, неразложимых на составные элементы.

Физические причины, дающие такую независимость свойств высших уровней от природы элементов, составляющих нижние уровни, обсуждаются у Андерсона [3], Швебера [46] и Каданоффа [25]. Речь идет о важнейшем свойстве физики, лежащем в основе нашей повседневной жизни и ее реальности. Его источник — природа квантовой теории поля, которая применяется к микросвойствам материи, суммированным в стандартной модели физики элементарных частиц; важнейшую роль играет здесь масштабное поведение материи, характеризуемое группой перенормировки [46]. В результате возникают эффективные теории поля, описывающие поведение материи на каждом уровне [23], или, говоря более обобщенно, феноменологические отношения, дающие надежное описание поведения на более высоких уровнях. Высокоуровневое поведение оказывается в целом независимо от деталей природы низкоуровневых элементов, его составляющих. Приведем уже упоминавшийся пример: цифровые компьютеры с иерархической логической структурой, выраженной в иерархии компьютерных языков, которая лежит в основе высокоуровневых пользовательских программ [50]. Пользователю не обязательно знать машинный код — и в самом деле, поведение компьютера на высшем уровне не зависит от того, какое именно «железо» и какие именно программы используются на уровне машины. На каждом уровне компьютер обладает реальным существованием, и это позволяет нам разумно взаимодействовать с ним как с целостным явлением на уровне «виртуальной машины», не заботясь о подробностях его низкоуровневой структуры. Другой пример — механический мотор: чтобы им пользоваться, не нужно изучать физику элементарных частиц.

Ключевой пункт, лежащий в основе очевидной эффективности высокоуровневного порядка в терминах каузальности, — это характеристика, комплиментарная движению снизу вверх, а именно движение сверху вниз, имеющее место как в биологии, так и в практических приложениях физики [10, 18, 27, 32, 33, 36, 37]. При движении сверху вниз высокоуровневые явления координируют огромное множество действий на низших уровнях таким образом, что на высших уровнях возникает желаемый эффект; и так движение снизу вверх происходит благодаря контролю, осуществляемому сверху вниз. Таким образом, высокоуровневные явления функционируют на своем уровне вполне осмысленно; следовательно, онтологическая реальность высших уровней иерархии существует — высокоуровневные явления обладают собственным бытием и имеют собственные эффективно действующие поведенческие законы. Пример мы привели выше — работа компьютера: электроны циркулируют в компьютерных кабелях согласно командам, вводимым нажатием на клавиатуру или движением «мыши», и надежно выполняют полученные инструкции. Если нажать на другие клавиши — электроны начнут двигаться по–другому. Эта характеристика полностью меняет природу причинно–следственных взаимоотношений в иерархической системе (см. рис. 18.1), позволяя высокопричинным уровням быть каузально эффективными в контексте системы, где в основе происходящего на высших уровнях лежит действие, направленное снизу вверх.

Холистическое действие (действие сверху вниз) занимает центральное положение как в физике [28], так и в молекулярной биологии, несмотря даже на то, что в большинстве текстов основное внимание уделяется механистическим (снизу вверх) аспектам. Важнейшая центральная тема эволюционной биологии — развитие кодировок ДНК (особых последовательностей оснований в молекулах ДНК) в ходе эволюционного процесса, приводящее к адаптации организма к его экологической нише [11]. Это классический случай действия сверху вниз, от окружающей среды — к деталям биологической микроструктуры; благодаря процессу адаптации окружающая среда (вместе с другими причинными факторами) создает особую кодировку ДНК [10]. Невозможно предсказать эту кодировку, основываясь на одной биохимии или микрофизике. Вторая центральная тема молекулярной биологии — прочтение ДНК организмом в процессе развития [53, 12]. Это не механистический процесс: он зависим от контекста, где происходящее сначала оказывает прямое влияние на то, что произойдет потом. Центральный процесс биологии

развития, в котором позиционная информация определяет, какие гены в каждой клетке заработают, а какие нет, иначе говоря, определяет их судьбу в процессе развития, основан на существовании в теле градиентов позиционных индикаторов [53]. Без этой характеристики структурное развитие организма было бы невозможно. Таким образом, функционирование важнейших клеточных механизмов, определяющих тип развития каждой клетки, несомненно, контролируется «сверху вниз». Если подняться на более высокий уровень, последние исследования генов и различных наследственных заболеваний показывают, что существование генов определенного заболевания в организме еще не является достаточной причиной для фактического развития болезни: результат зависит от природы гена, от генома в целом и от окружающей среды [52].

Рис. 18.1: Действия снизу вверх и сверху вниз.

Фундаментальная значимость действия сверху вниз состоит в том, что оно полностью изменяет причинно–следственные отношения между высшими и низшими уровнями в структурной и организационной иерархии, что отражено в различии между рисунками 18.1.А и 18.1.В. Прежде всего, оно создает возможность многоуровневых петель с обратной связью.

Происходящее определяется не самими по себе микрохарактеристиками, действующими механистически; прежде всего на конечный исход влияют макроситуации, возникающие в контексте высокоуровневых значений. Отметим особенно, что макросреда включает в себя результаты сознательных решений (например, пациент может лечиться или не лечиться от наследственного заболевания), следовательно, они также являются важным причинным фактором.

 

18.3.Человеческая воля

Последнее наше замечание подчеркивает, что сознание вводит в причинно–следственную сеть целую цепь новых эффектов. Когда человек строит план (например, план постройки моста), а затем его исполняет — огромные множества микрочастиц (протоны, нейтроны и электроны песка, бетона, кирпичей и всего прочего, что составляет мост) начинают двигаться как следствие этого плана и в согласии с ним. Таким образом, в реальном мире точные микроконфигурации множества объектов (то есть направления движения электронов и протонов) в большой степени определяются макропланами, которые строят на будущее люди, и тем, как эти планы исполняются. Приведем несколько общественно значимых примеров действия сверху вниз, включающего в себя выбор цели.

Интернет: представляет собой локальное действие в ответ на информационные запросы — электроны, целенаправленно двигаясь в кремниевых чипах и памяти компьютера, активизируют хранилища памяти, расположенные за тысячи миль от них, и дают нам возможность читать веб–страницы. Перед нами структурное влияние на расстоянии, вызываемое канализированным причинным воздействием и приводящее к локальному физическому действию.

Хиросима: сброс ядерной бомбы на Хиросиму в 1945 году был драматическим макрособытием, реализованным через множество микрособытий (расщеплений ядер урана) благодаря процессу планирования и исполнения своих планов людьми.

Глобальное потепление: эффект воздействия человечества на атмосферу Земли, вызванный различными действиями людей, приводит в движение огромные множества микрочастиц (прежде всего фреонов), что воздействует на климат в масштабах планеты. Макропроцессы на планетарном уровне не могут быть поняты без прямого обращения к действиям человека [45].

В основе всего этого лежит действие сверху вниз, происходящее в человеческом теле: мозг контролирует функционирование частей тела при помощи иерархически структурированной системы контроля с многоуровневыми петлями обратной связи, в которой для распределения вычислительной и коммуникационной информации и повышения способности к ответу на локальном уровне используются принципы децентрализованного контроля [6]. Это высокоспецифичная система, в которой специальные коммуникационные связи передают информацию от конкретных частей мозга к конкретным частям тела, позволяя мозговым импульсам активизировать конкретные мышцы (координируя контроль над электронами в нитях миозина, составляющих мышечные волокна, из которых состоят скелетные мышцы) с тем, чтобы выполнять сознательно сформулированные нами намерения. Именно эта характеристика лежит в основе рассуждения о правополушарной казуальной иерархии, предложенного Мерфи и Эллисом [34], где различные и несводимые к низшему аспекты человеческого сознания, успешно воздействующие на окружающую среду, сами иерархически структурированы причинно–следственным образом, в терминах целей и задач, а наивысшим причинно–следственным уровнем для них является этика.

Более того, в этом процессе наблюдается движение сверху вниз не только на уровне «сознание — тело», но и на уровне самого сознания как в краткосрочной (мгновенная причинно–следственная связь структурных отношений, воплощенных в мозгу и теле), так и в долгосрочной перспективе (структурная детерминированность повторяющихся моделей поведения). Примером последнего служит то, как повторяющаяся стимуляция одних и тех же мышц или нейронов вызывает рост этих мышц и нейронов. Такова основа как спортивных тренировок, так и обучения с помощью заучивания наизусть, но, более того, это применимо ко всем видам привычного поведения: в самом деле, природа избираемых нами целей и даже сама наша мораль в конечном счете записаны в наших нейронных цепях и таким образом реализованы в физической микроструктуре мозга [34]. Тесно связан с этим эффект, который лишь недавно стал предметом внимания западной медицины, — влияние сознания на здоровье [30, 49].

Все это ведет к тому, что человеческие идеи и эмоции оказывают причинное воздействие на реальный мир, определяя собой движения атомов и молекул, и, следовательно, могут быть названы имеющими независимое бытие. Они несводимы к миру атомов и молекул, поскольку совершенно отличны не только от материального вещества, составляющего наш мир, но и от структурных отношений между этими компонентами (которые позволяют им существовать, но не тождественны им). Они возникают в психосоциальном процессе [8], контролируемом нашим мозгом, который, в свою очередь, возник путем долгой эволюционной истории. Так, например, добродетель человечности объясняется унаследованными нами генами [21]. Однако эта способность развивается лишь в контексте определенного окружения и опыта: именно они определяют ту форму, в которой наше генетическое наследство перейдет на уровень понимания и поведения благодаря индивидуальному процессу нервно–психического развития, имеющего, в широком смысле слова, дарвиновскую природу [13]. Такой путь развития через взаимодействие со средой востребован более, чем прямая генетическая спецификация, как в силу того, что генетическая информация неспособна определить все детали соединений нейронов, так и в силу необходимости создать психику, соответствующую специфическому социальному окружению и среде, в которой живет организм. Следовательно, благодаря этому процессу в формировании сознания огромную роль играют силы среды и социального окружения. Перед нами масштабное действие сверху вниз: из окружающей среды, физической и социальной, на человеческое сознание, а также действие сознания на самого себя.

 

18.4. Холистический взгляд на причинность

Учитывая многочисленность уровней каузальности в сложных системах, важно понимать, что у каждого события существует множество объяснений. Прежде всего при взгляде на сложную систему необходимо учитывать не только аналитические/ редукционистские (снизу вверх), но и системные/холистические (сверху вниз) эффекты и объяснения. Например, Расселл Экофф [2] делает такое глубокомысленное замечание касательно системных объяснений: мы можем объяснить, почему летит реактивный самолет, либо проанализировав силы, удерживающие крыло в воздухе (аналитическое объяснение «снизу вверх»), либо ответив, что он летит, потому что был сконструирован для полета (системное объяснение «сверху вниз»). Верным объяснением будет и то и другое.

Во–вторых, необходимо помнить, что любое человеческое действие имеет объяснения на многих уровнях:

(а) Микроструктурном: физика, химия, биохимия, микробиология;

(б) Макроструктурном: психология, социология, экономика, политика;

(в) Исторически–контекстуальном: эволюционное происхождение, космологическая основа;

(г) Феноменологическом: внутренний смысл и внутренняя ценность для субъекта действия.

Например, мы можем до некоторой степени «объяснить» мысли биолога, инженера или экономиста таким образом:

(а) Они вызваны движением электронов в его/ее нейросистеме, протекающим согласно уравнениям Максвелла; взаимодействием молекул, в котором реализуются принципы физической химии; взаимодействием различных электрических и химических потенциалов, суммированных в уравнениях Ходжкина–Хаксли; и так далее (объяснения снизу вверх);

(б) Они обусловлены индивидуальной организацией его/ ее психики, в которой играют свою роль образование, культура, а также, возможно, социоэкономический класс и политические взгляды (системное объяснение сверху вниз);

(в) Они связаны с его/ее эволюционным происхождением: он/она — представитель рода гоминидов, чьи специфические социобиологические процессы привели к формированию базовой структуры его/ее мозга и, возможно, специфических мозговых модулей (эволюционное объяснение);

(г) Они обусловлены внутренней логикой эволюционной биологии, техники или экономики, а также теми результатами, которые получает этот ученый в своих исследованиях; то и другое вместе постепенно ведет к созданию теории, учитывающей данные и предлагающей объяснение исследуемого феномена (внутренняя логика субъекта, рассматриваемая как самодостаточная).

Все перечисленное — действующие силы причинности, и, как таковые, они в самом деле являются объясняющими факторами, позволяющими нам понять, что происходит; следовательно, ни одна из этих причин сама по себе не дает полного объяснения, которое возникает лишь в слиянии всех этих факторов (в любой момент можно сосредоточиться на одном из них и игнорировать все остальные; так мы получим «объяснение» в конкретном контексте, в котором обо всех прочих причинах умалчивается, но работать оно будет лишь до тех пор, пока работают все остальные характеристики). Тот же сложный комплекс причин мы находим в любой области, например физике, математике, религии или эволюционной биологии.

Можно сосредоточиться на любом из этих каузальных факторов (например, на эволюции), не обращая внимания на все остальные, и изучать только его действие: таким образом мы получим надежное частичное объяснение происходящего. Проблема возникает, когда мы начинаем считать частичное объяснение полным, то есть перестаем принимать в расчет все прочие факторы. Фундаментализм, в сущности, есть не что иное, как стремление принимать единственный аспект за целое — утверждение, что ничто, кроме одного частичного объяснения, отрицающего необходимость учитывать весь многоуровневый набор причин, не должно приниматься во внимание. Тенденция занять такую позицию сильна, но мы должны ей противостоять. Полное каузальное объяснение должно принимать во внимание все причины. Тем не менее самое важное в понимании субъекта — это (r), его внутренняя логика и структурные отношения с множеством коррелирующих данных (другие факторы важны здесь лишь постольку, поскольку они могут исказить внутренний анализ). Это применимо не только к физике или эволюционной биологии, но и к этике или религии. Все их необходимо судить не только по законам физики или эволюционной биологии, но и по их собственным законам. В противном случае мы никогда не получим полного объяснения.

 

18.5. Холистический взгляд на онтологию

С проблемами объяснения тесно связаны проблемы онтологии, определяющие, что реально, то есть существует на самом деле, а что в сравнении с этим рассматривается как не имеющее самостоятельного бытия, поскольку без остатка раскладывается на низкоуровневые объекты и, следовательно, не имеет серьезного экзистенциального статуса. Главный вопрос здесь следующий: каким явлениям мы можем приписать онтологическую реальность? Рассуждение о человеческих намерениях и эмоциях, приведенное выше, показывает, что имеются не только различные уровни реальности, соединенные в иерархически структурированной системе и существующие вместе в одно и то же время: возможно, верно предположение о различных видах реальности — разных мирах, высказывавшееся, в числе прочих, Платоном, Поппером, Экклзом и Пенроузом, каждый из которых также следует принимать всерьез.

Чтобы рассмотреть этот вопрос, я приму как данность реальность нашего повседневого мира: столы, стулья и людей, которые их воспринимают, а затем буду приписывать реальность дополнительно каждому явлению, обладающему явным причинным воздействием на эту повседневную реальность. Таким образом, по моему предположению, явлению следует приписать онтологическую реальность, если его присутствие вызывает распознаваемое причинное воздействие на реальный повседневный мир. В этом случае перед нами явно существующий причинный фактор, способный влиять на происходящее. Ключевой пункт этого определения в том, что, если в общей схеме понимания будут упущены какие‑то виды реальности, причинно–следственная связь неизбежно окажется неполной. Поэтому мы вынуждены все их признавать и ко всем относиться серьезно.

Теперь проблема в том, чтобы охарактеризовать различные виды независимой реальности, которые могут обладать бытием в этом смысле. Приняв во внимание каузальную действенность всех явлений, о которых шла речь выше, я предлагаю возможное завершение гипотезы Поппера и Экклза [43], а также Пенроуза [38, 39] об онтологическом существовании следующих четырех миров. Это не разные уровни причинности, относящиеся к одному типу бытия, скорее это совершенно различные типы бытия, однако связанные друг с другом причинными связями [39]. Нам предстоит показать, во–первых, что каждый из них онтологически реален, и, во–вторых, что каждый настолько самодостаточен и так четко отделен от других, что должен рассматриваться как отдельный мир.

Прежде всего, у нас есть:

Мир 1: физический мир энергии и материи, иерархически структурированный в форме низших и высших каузальных уровней, в равной мере онтологически реальных. Это в основе своей — мир материи и материальных взаимодействий: микроуровень его составляют элементарные частицы и основные силы, представляющие почву для физического существования. Макромир обладает своими специфическими качествами в силу специфических структурных взаимоотношений, существующих между микрокомпонентами [2, 27]. Он включает в себя три основные части:

Мир 1а: неодушевленные предметы (как природные, так и рукотворные);

Мир 1б: все живые существа, кроме людей (амебы, растения, насекомые, звери и т. п.);

Мир 1в: разумные существа, обладающие уникальной способностью к самоосознанию.

Все эти объекты состоят из одной и той же физической материи, однако структура и поведение неживых и живых объектов (обусловленные взаимоотношениями их составных элементов и описываемые в первом случае физикой и неорганической химией, а во втором — биохимией и биологией) столь различны, что требуют для себя различного языка описаний, в особенности с появлением самосознания и целенаправленной активности (описываемых психологией и социологией). Каждый из этих иерархических уровней реален, имеет собственную феноменологию и связанный с ней дескриптивный язык; между иерархическими уровнями идет обмен движениями сверху вниз и движениями снизу вверх, о чем мы писали выше.

Во–вторых, я приписываю онтологическую реальность человеческим мыслям, стремлениям, планам и эмоциям. Как указывалось в предыдущем разделе, все они, несомненно, обладают способностью к причинному воздействию на макро-, а следовательно, и на микрособытия. Я причисляю их к реально существующим причинно–следственным макроуровням, поскольку наше понимание событий, как и наши планы и эмоции, во многом диктует происходящее в причинно–следственной цепи — смотри пример с реактивным самолетом, а также с ядерным взрывом в Хиросиме. Таким образом, мы получаем

Мир 2: мир индивидуального и общего сознания, состоящий из идей, эмоций и социальных конструкций. Он также онтологически реален (очевидно, что все это существует и способно к причинному воздействию).

Мир человеческого сознания можно считать состоящим из трех основных частей:

Мир 2а: человеческая информация, мысли, теории и идеи;

Мир 2б: человеческие цели, намерения, ощущения и эмоции;

Мир 2в: внешние социальные конструкции.

Эти миры отличаются от мира материальных предметов; они реализуются через человеческое сознание и общество. Они не идентичны друг другу: мир 2а рационален, мир 2б состоит из чувств и желаний и, следовательно, включает в себя нерациональное знание; наконец, мир 2в — это мир сознательно созданных общественных законов и установок. Хотя каждый из этих аспектов на индивидуальном и социальном уровне встроен в сложное взаимодействие между культурой и обучением [8], выше мы отмечали, что каждый из них способен самостоятельно влиять на происходящее в физическом мире, а также в других мирах его типа.

Говоря подробнее, рациональность мира 2а структурирована иерархически и включает в себя множество различных компонентов. Это слова, фразы, абзацы, аналогии, метафоры, гипотезы, теории и так далее, вплоть до целых областей науки и литературы; сюда входят как абстрактные понятия, так и конкретные объекты и события. Его социальность неизбежна и строится на различных видах экспериментов и наблюдений над миром 1, проводящихся с разной степенью успеха. Мир 2а представлен символами, в особенности языковыми и математическими, которые произвольно (см. разные алфавиты) применяются к явлениям мира 1 и сами могут быть представлены самыми различными образами (в звуке, на бумаге, на экране компьютера, в цифровом коде и так далее). Таким образом, каждое понятие может быть выражено множеством различных способов и является самодостаточным явлением, существующим независимо от того, каким способом оно закодировано или выражено.

Эти понятия иногда четко соответствуют явлениям других миров; однако претензия на онтологическую реальность явлений, существующих в мире 2а (понятия или теории), не означает реальности объектов, к которым они апеллируют. В этом мире на равных существуют понятия кроликов и фей, галактик и НЛО, науки и магии, электронов и эфира, единорогов и яблок; суть в том, что все они существуют только как понятия. Из этого утверждения не следует никаких выводов о том, соответствуют ли эти понятия каким‑то явлениям в реальной вселенной (прежде всего в мире 1), или верны ли эти теории в нашем мире (то есть дают ли они нам верное представление о мире 1). Все идеи и теории в этом мире онтологически реальны в том смысле, что могут становиться причинами событий и образцами для структур физического мира (то есть могут, например, появляться в виде статей в словаре или энциклопедии). Возможность их множественного воплощения показывает, что их нельзя свести, как иногда пытаются, к состояниям мозга; скорее определенные состояния мозга являются одним из многочисленных способов физической репрезентации этих абстрактных понятий.

Мир 2б — это мир мотиваций и чувств, также онтологически реальный, ибо понятно, что и они имеют собственное бытие. В мире 2б мы находим цели и намерения, побуждающие интеллектуальные идеи мира 2а оказывать физическое влияние на реальный мир.

Мир 2в — это мир языка, обычаев, ролей, законов и т. д., дающий людям возможность социального взаимодействия и придающий этому взаимодействию определенные формы. Он развивается в обществе на протяжении истории и упорядочивается при помощи сознательной законодательной и управленческой деятельности. Он создает бэкграунд повседневной жизни, дает возможность функционировать мирам 2а и 2б, определяя средства социальной коммуникации.

Следующий мир —

Мир 3: мир аристотелевских возможностей — набор всех физических возможностей, из которых выбирается реально происходящее в мире 1. Этот мир возможностей онтологически реален, поскольку жестко задает границы возможного — создает рамку, в которой существует и действует мир 1, и в этом смысле является его причиной. Можно считать, что он состоит из двух основных частей:

Мир За: мир физических возможностей, ограничивающий пределы возможного физического поведения;

Мир 3б: мир биологических возможностей, ограничивающий пределы возможной биологической организации.

Эти миры отличаются от мира существующих материальных предметов, поскольку представляют контекст, в котором существует мир. В сущности, они более реальны, чем сам мир, вследствие жесткости структуры, которую они навязывают миру 1. В них нет элемента случайности, и они, безусловно, не сконструированы обществом (хотя наше понимание их социально). Они жестко ограничивают то, что может произойти в физическом мире, и отличаются друг от друга вследствие той огромной разницы, что существует в наборе возможностей для живых и неодушевленных объектов.

Говоря подробнее, мир За ограничивает пределы возможного физического поведения (это описание всех возможных движений и физических историй объектов). Он описывает то, что может произойти в согласии с природой материи и ее действий (то есть движений, сохраняющих или растрачивающих энергию); в историческом эволюционном процессе в расширяющейся вселенной реализуются лишь некоторые из этих конфигураций. Этот мир очерчивает все физически возможные действия (например, различные движения частиц, планет, футбольных мячей, автомобилей, самолетов); то, какая из этих возможностей действительно осуществится, определяется изначальными условиями вселенной в случае взаимодействия между неодушевленными предметами и сознательным выбором, когда проявляют свою волю живые существа.

Эти возможности характеризуют законы поведения материи; и в самом деле, большинство физиков привыкли думать, что законы физики, жестко определяющие движение материи, попросту определяют или представляют собой этот мир, однако следовало бы, напротив, говорить о мире физических законов. Однако онтологическая природа этих законов неясна, хотя само существование ограничений (следующих из природы материи) никем не оспаривается. Вот почему я предпочитаю использовать понятие пространства возможностей, а не набора физических законов, определяющих эти возможности (однако не исключаю и последних; см. далее). О том, где существуют эти ограничения и какова точная природа их бытия, существуют различные мнения: единого ответа нет. Однако, какое бы описание ни использовать, ясно, что они неизбежно встроены в природу материи. Если мы верим, что законы физики существуют в платоновском смысле, в их описаниях неизбежно запечатлены пространства возможностей; примеры этого — «единая вселенная» специальной теории относительности, фазовые пространства теории динамических систем, Гильбертовы пространства квантовой теории. Если мы считаем, что законов физики как таковых не существует, но материя почему‑то вынуждена вести себя так, как если бы они существовали, тогда эти границы (и связанные с ними пространства возможностей) в прямом смысле укоренены в самом бытии специфического поведения материи. Чтобы определить онтологическую природу этих миров возможностей в этом случае, нам пришлось бы решить трудную проблему: понять, почему же, в отсутствие физических законов, материя во всей вселенной проявляет конкретное, математически описываемое поведение, и ответ на этот вопрос покажет нам место существования этих ограничений.

Мир 3б очерчивает возможную биологическую организацию (и, следовательно, представляет собой все возможные организмы). Он определяет набор биологических возможностей, задавая жесткие рамки достижимого в биологических процессах. Таким образом, он ограничивает набор возможностей, из которых может выбирать актуальный эволюционный процесс, и жестко очерчивает набор организмов, способных возникнуть из любой эволюционной истории где бы то ни было (например, невозможен муравей размером со слона или животное, функционирующее без расхода энергии). Этот «ландшафт возможностей» для живых существ, в значительной степени определенный лежащим под ним пространством физических возможностей, ложится в основу эволюционной теории, поскольку любая мутация, попытавшаяся воплотить структуру, выходящую за пределы этих границ, обречена на неудачу. Таким образом, хотя перед нами и абстрактное пространство в том смысле, что оно не воплощено в конкретной физической форме, оно четко определяет границы всех возможных эволюционных историй. В этом смысле оно обладает высокой каузальной эффективностью.

Лишь некоторые из организмов, потенциально способных существовать, реализованы в мире 1 путем исторического эволюционного процесса; следовательно, лишь часть этого пространства возможностей осваивается эволюцией в любом конкретном мире. Когда это происходит, информация кодируется в иерархической структуре материи в мире 1, прежде всего в генетическом коде, заложенном в ДНК, и таким образом сохраняется путем упорядоченных материальных взаимоотношений; затем она проходит трансформацию в различные иные формы (например, в белки), пока не реализуется в структуре животного или растения. При этом она кодирует в себе как историческую эволюционную последовательность, так и структурные и функциональные отношения, возникающие в фенотипе и обеспечивающие его функционирование, как только генотип прочтен. Таким образом в мир биологии входят многочисленные системы с направленной обратной связью (как в любой живой клетке и в физиологии животных) и идея целенаправленности (в поведении животных) — чем одушевленное и отличается от неодушевленного. Структуры, возникающие в небиологическом мире, могут быть сложными (например, горная цепь), но не воплощают в себе цель или порядок в том же самом смысле.

Как мир 3а можно представить себе закодированным в законах физики, также и мир 3б можно мыслить закодированным в биологической информации [26, 41]: это ключевое понятие в биологии, отделяющее мир биологии от мира неживых явлений и предметов, в котором соответствующего понятия нет.

Наконец, существует

Мир 4: платонический мир (абстрактных) реальностей, независимых от человеческого существования, но не воплощенных в физической форме. Они могут причинно воздействовать на физический мир. Этот мир (платонические реальности, постигаемые человеческим разумом), возможно, наиболее содержателен. Первые из его «обитателей» — математические формы:

Мир 4а: математические формы. Существование платонического мира математических объектов убедительно обосновывает Пенроуз [38, 39]; смысл его обоснований в том, что важнейшие математические понятия (классические примеры — рациональные числа, нуль, иррациональные числа и множество Мандельброта) были не столько «изобретены», сколько открыты. Они имеют скорее абстрактный, чем телесный характер, и эта абстрактная природа, проявленная в столь же абстрактных свойствах, может быть воплощена и представлена во множестве различных символических и физических форм, причем во всех этих репрезентациях присутствуют одни и те же структуры и модели. Они не определяются физическим экспериментом, однако независимы от существования и культуры человечества, поскольку и в туманности Андромеды тамошние разумные существа, обладающие достаточно глубокими математическими познаниями, откроют те же закономерности, что открываем и мы здесь (вот почему математика предлагается в качестве основы для межзвездной коммуникации); например, все разумные существа обнаружат одно и то же значение у чисел π, е или корня из двух, даже если закодируют эти значения в различных формах.

Этот мир отчасти открыт людьми (но далеко не все в нем пока известно!) и представлен нашими математическими теориями, существующими в мире 2а; эта репрезентация — культурный конструкт, однако не таковы математические характеристики, лежащие в ее основе; как и законы физики, они открываются людьми, и часто открываются нечаянно, как например, нуль [48] и иррациональные числа. Этот мир обладает причинной эффективностью в процессах открытия и описания (например, значения иррациональных чисел или графическое изображение множества Мандельброта можно напечатать в книге).

Ключевой вопрос состоит в следующем: что, если сюда же следует включить какую‑то часть логики, теории вероятности или физики? В некотором хоть и необъяснимом пока смысле мир математики лежит в основе мира физики [39]. Многие физики, как минимум, молчаливо (а иногда и открыто) признают существование в основе физики платонического бытия: а именно

Мира 4б: физических законов, лежащих в основе физических возможностей (мир 3а).

Далее можно предположить:

Мир 4в: платонический мир понятий и идей, составляющих основу миров 2а и 2в, и

Мир 4г: платонические эстетические формы, составляющие основу нашего чувства прекрасного.

Пока мы не будем раскрывать этих возможностей, хотя идея миров 4б и 4в впоследствии нам пригодится. Но для текущих моих целей достаточно отметить, что существование мира математических форм, в котором (вместе с Пенроузом) я твердо убежден, показывает, что эта категория миров действительно существует и обладает причинным влиянием.

Теперь, после этого долгого предисловия, я могу сделать главное утверждение:

Семья миров: все эти миры существуют — все перечисленные миры, от 1 до 4, онтологически реальны и отличны друг от друга. Вот основания для этого утверждения: (1) они каузально эффективны — пропуск любого из них приводит к неполноте причинно–следственных объяснений действий и событий физического мира, как показано выше; и (2) они четко отделены друг от друга по своей природе. В самом деле, у каждого из них природа иная, чем у остальных, например, возможности не существуют в том же смысле, как реальные события, так что смысл понятия «бытие» в каждом случае иной; тем не менее я утверждаю, что каждый из этих видов бытия необходим для составления полной причинно–следственной схемы событий физического мира. Пока неясно, существует ли мир возможностей (мир 3) независимо от мира 1, который эти возможности реализует; этого вопроса я коснусь позже. Однако каузальная эффективность мира 3 может быть аргументирована независимо от разрешения этой проблемы. Кроме того, непонятно, «где» существуют миры 3 и 4. К этому вопросу я вернусь далее, в контексте рассуждений о богословии.

Мое утверждение четко отрицает простодушный материализм, поскольку приписывает бытие разнообразным явлениям, не обитающим в мире 1 (с материалистической точки зрения миром 1 ограничивается все существующее). Кроме того, оно отвергает как жесткий релятивизм, так и любой жесткий редукционизм, признавая реальность различных уровней иерархии материальной структуры и приписывая экзистенциальную реальность упорядочивающим взаимоотношениям (а в случае живых существ — биологической информации), придающим этим уровням их сущностную природу.

Как же быть с эпистемологией? Учитывая существование различных миров, перечисленных выше, следует предположить, что эпистемология — это изучение отношения мира 2 с мирами 1, 3 и 4. Она стремится достичь точных соответствий свойств всех миров при помощи явлений мира 2а.

Это скрыто или открыто подразделяет теории и утверждения мира 2а на: (1) верные/точные репрезентации; (2) частично верные/частично неверные репрезентации; (3) неверные/ вводящие в заблуждение репрезентации; и (4) репрезентации, о корректности которых мы судить не можем. Диапазон этих утверждений простирается от «верно, что у нее рыжие волосы» или «в этой комнате нет коровы» до «электроны существуют», «теория Ньютона дает очень хорошее описание среднемасштабных физических систем на низких скоростях и при слабых гравитационных полях» или «свидетельства в пользу существования НЛО очень сомнительны».

Это поднимает интересные вопросы об отношениях между реальностью и видимостью. Известно, разумеется, что повседневная жизнь придает реальности совсем другой внешний вид, чем открывается нам в изучении микрофизики; как указывал Эддингтон [14], стол представляет собой по большей части пустое пространство между атомами, составляющими его материальную субстанцию, однако мы воспринимаем его как твердый и прочный предмет. Опыт обыденной жизни определяется природой наших органов восприятия, а также временным и пространственным сглаживанием физических характеристик, неизбежно возникающим при их изучении: нам нелегко различить характеристики мира как в очень малом, так и в очень большом масштабе при помощи одних лишь органов чувств — здесь необходимы сложные и дорогие научные приборы. Об отношениях между реальными предметами и видимостью многое могут рассказать физика твердых тел и физическая химия (имеющие дело с внешним видом привычных повседневных предметов), астрофизика (имеющая дело с обликами одного и того же астрономического объекта, воспринимаемого сквозь разные детекторы и на разных волнах) и теория относительности (задающая жесткие правила изменений внешнего вида объектов при изменении контекста наблюдения). Космология также дает нам полезные аналогии и аргументы, касающиеся отношений между свидетельствами и теорией, в особенности если учесть существование за космологическим горизонтом областей, которые никакое астрономическое наблюдение не поможет нам увидеть и исследовать [17, 19].

Подобные же вопросы возникают в эпистемологии и в намного более широких контекстах, показывая, сколь неразумно уравнивать существование с доказательством существования из наблюдения. В самом деле, существует распространенная тенденция уравнивать эпистемологию и онтологию (как в логическом позитивизме, так и в крайнем релятивизме). Это логическая ошибка, и можно привести немало примеров того, как она приводит к серьезным заблуждениям. Это связано со смешиванием мира 2 с другими описанными здесь мирами; по–видимому, именно на этой ошибке зиждется многое из происходящего в так называемых «научных войнах» — взять хотя бы пресловутый случай Сокала. Мое предположение утверждает существование независимых областей реальности, не сконструированных обществом (миры 1, 3 и 4), предполагает, что мы не все о них знаем и не можем ожидать, что когда‑либо поймем их полностью. Однако наше незнание не подрывает их существования, поскольку они существуют независимо от человеческого знания и понимания. Всякая прямая или косвенная заявка на уравнивание эпистемологии с онтологией есть в конечном счете просто пример человеческой гордыни.

 

18.6. Вселенная: происхождение и далекое будущее

С этим пониманием онтологии мы можем вернуться к вопросу о том, какие виды явлений могли бы существовать до начала вселенной и/или после ее конца. Здесь мы обсудим миры 1, 3 и 4, а к более сложному вопросу о мире 2 перейдем в следующем разделе.

Очевидно, что мир 1 (частицы и силы) начинает существовать в момент сотворения вселенной и прекращает существовать одновременно с ней; этот мир остается в бытии вечно, если вселенная не погибает, даже если распадаются сами частицы. Однако мир 3 (аристотелевские возможности) и мир 4 (платонические явления) в некотором смысле превосходят физическое существование, поскольку относятся не столько к преходящему и случайному физическому существованию, сколько к вечной структуре, лежащей в его основе. Следовательно, можно ожидать, что они предшествовали появлению вселенной и продолжат существование после ее конца в случае, если вселенная придет к концу, или же будут существовать в вечно расширяющейся вселенной вечными и неизменными даже после того, как в ней погибнет любая жизнь и распадется вся материя. В ансамбле вселенных (см. статью Мартина Риза в этой же книге) для этих миров возможно и то и другое будущее.

Большая часть физики определяется квантовой теорией поля, которая в полной своей форме, применяемой к стандартной модели физики элементарных частиц [40] (на мой взгляд, говорить об абстрактной квантовой теории вообще невозможно; она приобретает свое полное значение лишь в контексте той теории, к которой применяется), неописуемо сложна. Ее понятийный аппарат включает в себя среди всего прочего:

• Пространства Гильберта, операторы, коммутаторы, группы симметрии;

• Частицы/волны/волновые пакеты, различные виды спиноров, квантовые состояния/волновые функции;

• Параллельный транспорт/связи/метрики в пространствах с различным числом измерений;

• Уравнение Дирака и потенциалы взаимодействия;

• Нарушенные симметрии и связанные с ними частицы; и

• Вариационные принципы (лагранжианы и гамильтонианы), по–видимому, логически и/или причинно предшествующие всему остальному.

Производные (эффективные) теории, в том числе и классические (неквантовые) теории физики, используют равно сложные комплексы абстрактных структур: законы, силы, взаимодействия потенциалов, метрики и т. д.

Вопрос состоит в следующем: какова онтология/природа бытия всего этого квантового аппарата? По–видимому, у нас есть две возможности [31]:

(1) Это просто наши математические и физические конструкты, которые по какому‑то счастливому случаю с разумной точностью характеризуют физическую природу физических свойств.

(2) Они представляют собой более фундаментальную реальность — платонические «свойства», способные контролировать поведение свойств физических (и точно воспроизводиться в наших описаниях).

Если мы принимаем первое предположение, большой проблемой для нас становится «необъяснимая сила математики» описывать природу частиц: если природа свойств материи для нас непостижима и вовсе не определяется математикой, но ее поведение почему‑то точно описывается уравнениями современной математической физики, — это чудо какое‑то! Как возможно, чтобы хоть один математический конструкт давал точное описание реальности, не говоря уж о конструктах такой сложности, как стандартная теория физики элементарных частиц? Кроме того, при этом остается непонятным, почему же вся материя обладает одними и теми же свойствами: почему электроны рядом с нами идентичны электронам в другом конце вселенной? Почему все они подчиняются одним и тем же силам и законам? Что удерживает всю материю во вселенной под властью определенного поведения, того самого, которое точно описывается этой загадочной математикой?

Если мы принимаем второе предположение, загадка рассеивается: мир в самом деле зиждется на математике и вся материя во вселенной действительно идентична по своим свойствам. Но встает новый вопрос: как это происходит? Как именно математические законы влияют на физическую материю? И какая из многочисленных альтернативных форм (шредингеровская, гейзенберговская, фейнмановская, гамильтонианская, лагранжианская) является «окончательной»? Каков смысл любых вариационных принципов?

Так или иначе, мы сталкиваемся с фундаментальной метафизической проблемой [15, 17, 19, 34]: что выбирает именно этот набор физических законов/видов поведения и поддерживает их существование и действие? В особенности остро встает эта проблема при размышлении о происхождении вселенной у многих современных авторов (Трайон, Хартл, Хокинг, Готт, Линде, Тьюрок, Гасперини и другие). Большая часть их рассуждений либо предполагает процесс творения, начавшийся с какого‑то совершенно иного изначального состояния, которое само нуждается в объяснении, и происходящий на основе, как минимум, некоторых текущих законов физики (которые, следовательно, способны переживать очень серьезные изменения в состоянии вселенной, например, переход пространственно–временной сигнатуры от евклидовой к гиперболической), или же основывается на том, что называется «творением из ничего», однако в сущности предполагает некий процесс, основанный на всем (или большей его части) аппарате квантовой теории поля, упомянутой выше; иными словами, о «ни о чем» здесь речь точно не идет! В обоих случаях законы физики в определенном смысле существуют до появления вселенной (в нынешней ее форме), поскольку, как предполагается, участвуют в ее появлении.

В случае, если вселенная существует вечно, возникает все тот же ключевой вопрос: почему ее существование и эволюция управляются определенными физическими законами (и связанным с ними пространством возможностей)? Следовательно, какова бы ни была онтология законов физики, все эти точки зрения предполагают, что мир 3 и мир 4 онтологически предшествуют возникновению вселенной (причем последний каким‑то таинственным образом то ли лежит в основе математической природы мира 3, то ли удивительно с ним совпадает). Естественно предположить, что они продолжат существование и после конца вселенной; будет ли вселенная существовать вечно или нет — в далеком будущем эти вечные тенденции никуда не исчезнут и останутся неизменными.

С другой стороны, если эти законы приходят в бытие вместе с появлением вселенной, они не могут управлять ее возникновением; очевидно, здесь действует нечто иное, порождающее как вселенную, так и сами эти законы, и дающее этим последним их природу и власть над физическим миром. Следовательно, если возможно в каком‑то смысле «объяснить» их происхождение, нужно предположить, что прежде появления мира 3 и мира 4 существовали мистические метамир 3 и метамир 4, давшие им форму и структуру. (Если же мы ничего подобного не предполагаем, остается непонятным, почему вообще должны существовать какие‑то законы физики, какое‑то упорядоченное поведение материи во вселенной, или тем более в мультивселенной, изображенной Мартином Ризом.) Эти мета–миры должны в каком‑то смысле предшествовать вселенной — в некоем платоническом пространстве, в других вселенных мультивселенной, в высших измерениях или же вести какое‑то иное трансцендентное существование, имеющее высший статус, чем преходящий и случайный статус нашей собственной вселенной, которая, во всяком случае, имела начало, даже если не будет иметь конца.

Следовательно, все попытки дать началу вселенной какое‑то физическое объяснение приводят к предположению, что некие явления существовали до начала вселенной и продолжат существовать после разрушения любой материи, возможно даже после гибели вселенной как таковой. У колыбели нашего преходящего существования стояло некое трансцендентное бытие.

 

18.7. Сознание и далекое будущее

На первый взгляд мир 2 (мир сознания) должен начать существование вместе с разумной жизнью и вместе с ней погибнуть; его существование — самое что ни на есть преходящее. Мысли и эмоции не существовали, пока во вселенной не появились материальные разумные существа, выросшие из пепла взрыва сверхновой, впервые в истории вселенной породившего обитаемые планеты, на которых смогли развиться сложные формы жизни. Такие существа, разумеется, не могли возникнуть в «горячей фазе» ранней истории вселенной, когда еще не возникли тяжелые элементы и ни атомы, ни молекулы не могли выжить в постоянной бомбардировке высокоэнергетическими протонами, так что не могло возникнуть ничего похожего на нервную систему. Вполне сознательное бытие возникло на Земле лишь несколько миллионов лет назад; целенаправленность, присущая животным (разумеется, также имеющая материальную основу), появилась на свет намного раньше, но все равно много позже начала расширения вселенной. То же самое верно и для всех планет во вселенной, на которых может существовать жизнь. Бытие мира 2 возможно лишь начиная с того времени, когда появились на свет субъекты мышления, и будет существовать, пока живут они.

Но более глубокое размышление показывает, что не все так просто. Прежде всего необходимо задаться таким вопросом: могут ли идеи/понятия по–настоящему явиться в бытие из ничего, или же для реализации им необходим какой‑то предварительный образ, предсуществующая возможность? (Эмоции и мотивации я рассмотрю в следующем разделе.)

Физические объекты могут возникнуть лишь в соответствии с аристотелевским пространством возможностей, описанным выше, где в определенном смысле содержатся «предварительные образы» всех возможных предметов, из которых активно действующие силы и выбирают то, чему суждено актуализоваться в реальности. Процесс биологической эволюции также выбирает для актуализации определенные возможности из тех, что потенциально могли бы существовать, границы их определяет пространство биологических возможностей. Только в этом контексте возможны физическое и биологическое существование и действие. Отсюда вопрос: каким образом в области понятий и идей может появиться нечто совершенно новое, если у него нет «предшественников»? Возможно, идеи и понятия также не возникают из ничего — и у них существует некая предварительная потенциальность?

Несомненно, необходима способность придумать новую идею, и в этом смысле можно сказать, что возможность идеи заложена в структуре мозга; но, возможно, чтобы идея реализовалась, ее зародыш также должен существовать в некоем пространстве возможностей? Поддержка этой точки зрения исходит из сильной ИИ–позиции. Дело в том, что любой реализуемый цифровой компьютер должен обладать конечным размером и состоять из конечного числа компонентов, а следовательно, обладать конечным числом состояний. Выберем для компьютера любой максимальный размер, какой нам понравится (размером с Землю, с Солнечную систему, с галактику — неважно). Если это максимальный размер — значит, количество возможных соединений и состояний в нем конечно, а следовательно, конечно и количество возможных мыслей и понятий, которые он может выражать. Все возможные состояния и соединения, взятые вместе, образуют конечное пространство, а оно, в свою очередь, порождает столь же конечное пространство всех возможных мыслей и понятий, если только сильная ИИ–позиция верна. Это пространство, в каком‑то смысле связанное с упомянутым выше платоническим миром 4в, существует независимо от конкретных попыток его исследовать или реализовать и не нуждается для своего существования в физической вселенной (в сущности, оно тесно связано с Пенроузовым платоническим миром математики — миром 4а). Конкретные мысли, реализуемые в реальной вселенной, оказываются выбраны для актуализации из более широкого пространства возможных мыслей. Невозможно думать то, что лежит вне этой области, существующей до возникновения человеческого мозга. Мозг — не создатель этого пространства, а лишь его исследователь.

Даже если не поддерживать сильную ИИ–позицию, тот же аргумент можно применить и к человеческому мозгу (или мозгу любого разумного существа, имеющего материальное тело) — он ведь тоже должен обладать конечным максимальным размером и конечным числом соединений между составляющими его клетками. Более того, хотя они и могут работать по аналоговому принципу, но состоят из элементов, работающих согласно принципам квантовой физики, и, следовательно, допускают лишь конечное число состояний мозга. Так что, по–видимому, вышеприведенный аргумент более или менее подходит для нашего случая.

Таким образом, можно сказать, что предсуществование мира возможных идей имплицитно заложено в самом факте физического существования мозга, аналогично предсуществованию мира физических возможностей 3 (или платонического мира физических законов 4б), о котором достаточно сказано выше. Лично я пошел бы дальше и предложил бы обосновать эту мысль на чистофилософской почве, независимо от проблем телесного воплощения: а именно, трудно предположить, что идеи мира 2 в самом деле возникают из ничего, даже если они кажутся невиданными, то едва ли могут быть чистым человеческим изобретением, взятым из ниоткуда. Например, в случае математики хотя они и кажутся новыми, но на самом деле являются открытиями явлений, существовавших и до того, как люди о них задумались.

Те же аргументы можно применить к существованию упомянутого выше платонического мира 4в.

Разумеется, это философское утверждение спорно, но с аргументом, основанным на физическом воплощении, кажется, не поспоришь. Он показывает, что существует трансцендентное пространство идей, предшествовавшее возникновению вселенной, которое продолжит существование и в далеком будущем, даже после того как покинет мир последнее разумное существо. Если это правда, то идеи существуют вечно: не только в том смысле, что, появившись, они уже навечно вписаны в историю вселенной, но и как абстрактные сущности некоего вечного платонического мира, аналогичного платоническому миру математики у Пенроуза (мир 4а, см. выше). Однако это предположение можно и опустить без ущерба для моей основной мысли. Я привел его, поскольку мне оно кажется интересным, а также, если оно верно, предоставляет дополнительную поддержку основной мысли (реальности различных видов бытия), высказываемой в этой статье.

 

18.8. Этика и богословие

Предыдущий раздел касался интеллектуальной стороны человеческой жизни, но не затрагивал эмоций, воли, ценностного выбора и этики. Между тем все это очень важно как в нашей повседневной жизни, так и в вопросах долгосрочного будущего человечества. Можно с уверенностью сказать, что выживание человечества в долгосрочной перспективе (например, через тысячу лет) зависит от того, сможет ли большинство людей совершить этический переход от эгоцентризма к более благородному взгляду на мир, включающему в себя возможность жертвенного («кенотического») поведения [34, 42], способность брать на себя ответственность за происходящее, готовность к прощению и примирению [24]. Если этого не произойдет, рано или поздно кто‑нибудь использует имеющуюся в нашем распоряжении технологическую мощь для уничтожения человечества. Люди с такими склонностями, безусловно, существуют — это доказывает, например, террористическая атака на Нью–Йорк и Вашингтон 11 сентября 2001 года или существование множества людей, создающих компьютерные вирусы.

Ключевой вопрос состоит в следующем: каково происхождение и онтологический статус жизнеспособной этики, формирующей ценности, согласно которым мы строим свою жизнь? — завершающий набор причинно–следственных отношений, лежащий в основе эффективной человеческой деятельности. Как и в случае с физикой, астрономией, математикой, эволюционной биологией и любой другой отраслью человеческого знания или опыта, ее форма определяется отчасти психологическими причинами, отчасти социологическими, отчасти причинами, связанными с эволюционной биологией, и отчасти ее собственной внутренней природой (см. выше, раздел 18.4.). Каждое из этих каузальных воздействий дает частичное объяснение, и, следовательно, ни одно из них не объясняет этику полностью. Но если верно, что нормативные ценности, необходимые для истинной морали, способны преображать жизнь и по–настоящему изменять человеческое поведение, то они должны обладать неоспоримой внутренней ценностью, превосходящей социальную и психологическую; у них должно быть собственное качество, оцениваемое как верное, правильное, такое, за которое стоит умирать, потому что оно действительно хорошо. Глубокая мораль непременно должна носить преображающий характер.

Можно сказать [34], что для того чтобы мораль обрела свою истинную природу, раскрыла свои глубочайшие аспекты, а не ограничивалась лишь правилами житейского общежития, необходимыми для более или менее нормального функционирования общества, она должна быть универсальной, безотносительной, в сущности, должна иметь трансцендентный характер. Разумеется, наши ценности обладают каузальной эффективностью и в рамках социальных условностей и эволюционной истории. Однако, рассматривая путь, ведущий от общественной морали к нашей системе ценностей, важно отметить, что важнейшим мотивирующим фактором добродетельной жизни является эмоциональное удовлетворение от добродетели; иначе говоря, на эволюционном и индивидуальном уровне имеется переход от чисто внешних (физических) средств вознаграждения к внутренним (ментальным) [21]. Это полностью соответствует некоторым современным взглядам на развитие мозга [35], предполагающим, что при развитии индивидуального сознания эмоции работают как система вознаграждения (и, следовательно, как тест на соответствие). Но дальше встает вопрос: что определяет, какие поступки должны порождать позитивный эмоциональный отклик, а какие — негативный? Здесь мы сталкиваемся с культурным окружением индивида, в котором он вырос и в которое он погружен, включая и религиозную культуру общины (общепринятая американская культура и культура преступного мира программируют разные эмоциональные реакции, классическая мусульманская культура и культура Талибана — разные ответы на одни и те же вопросы). Доминирующая культура, в которую погружен субъект, определяет, какие действия порождают позитивные эмоциональные реакции окружающих, а следовательно, в большой степени определяют и его собственные эмоциональные реакции, и, отсюда, этическую ориентацию. Здесь перед нами еще один важный пример действия сверху вниз: влияние культуры общества, в том числе его религиозных взглядов, на убеждения и способ мышления индивидов, живущих в этом обществе [8].

Однако все это не затрагивает главного вопроса. Дело в том, что, независимо от того, откуда исходят наши моральные взгляды (какая доля их имеет эволюционное происхождение, какая — социальное, а какая определяется индивидуальным выбором, совершаемым при столкновении с разнообразными тенденциями), ни обычаи общества, ни наши внутренние реакции не определяют, что хорошо и что плохо — они определяют обычаи и традиции, но не нормативные ценности. Система внутреннего эмоционального вознаграждения может работать правильно (например, у Мартина Лютера Кинга) или неправильно (например, у Гитлера или Осамы бен Ладена), и о том, до какой степени социальные и внутренние системы ценностей соответствуют понятиям хорошего и дурного, мы можем судить, лишь сравнивая их с некими независимыми от них моральными ценностями. О ценностях до некоторой степени можно судить логически (например, некоторые ценности ведут к миру, а другие — к войне); но мы никогда не избегнем необходимости сверяться с системой ценностей, независимой от самих судей, иными словами, привносить чисто этическое измерение (логика сама по себе не может определить, «хороши или плохи» или даже «желательны или нежелательны» мир или война, поскольку то, что «есть», не определяет того, что «должно быть»; надежда Моно на то, что наука сама обеспечит человечество всеми необходимыми ценностями, ложна). Чисто логический, эволюционный или социально–детерминированный процесс не определяет, что хорошо и что плохо: это знание приходит откуда‑то еще, и мы получаем его благодаря процессу осознания, приложенному к сфере морали. Этот процесс может быть насыщен эволюционными и культурными влияниями, но по существу остается иным.

Мое предложение состоит в том, чтобы признать истинность и независимость этого морального измерения и включить его в нашу схему под названием мира 5:

Мир 5: мир основной цели, набор ценностей и значений, выражающих цель бытия. Он онтологически реален, действует через откровение и открытие, предоставляет основу этики и морали. Ключевое предположение здесь в том, что этот мир существует онтологически реально [34], — предположение, разумеется, весьма неочевидное. Предполагается, что своим абстрактным характером он подобен миру 4 (платоническому миру логических и математических идей), однако отличается от него в двух важных аспектах.

Во–первых, он добавляет к различным трансцендентным измерениям бытия, рассмотренным выше, признание измерений цели и значения, предполагающее, что этический выбор имеет реальное значение и ценность. Таким образом, так же как признание других трансцендентальных миров (миров 3 и 4) дает основание для понимания причинности в физическом мире, признание мира 5 дает основание для понимания этики в мире человеческих действий, поскольку признает реальность высокоуровневых целей и значений.

Чтобы доказать реальную экзистенциальную природу этих ценностей, можно использовать аргументы, подобные приведенным в предыдущем разделе (поскольку цели и ценности относятся к идеям); однако нужно отметить, что их нормативная природа сильно отличает их от остальных понятий, поскольку они представляют собой желательные идеалы, относящиеся к выбору действий. Мы признаем их, основываясь на наших переживаниях моральности. Эти переживания (например, видение в человеческих действиях добра и зла) обладают такими же притязаниями на реальность, как и любой другой человеческий опыт. Без предположения, подобного нашему, становится просто невозможно охарактеризовать какое бы то ни было действие, например террористическую атаку на США 11 сентября, как «хорошее» или «дурное»; можно лишь сказать, что оно нам нравится или не нравится, не более того. Признание мира 5 состоит в утверждении, что мы можем, по исследовании и зрелом размышлении, характеризовать одни действия как хорошие, а другие — как дурные таким образом, что эти характеристики будут иметь реальное моральное значение.

Во–вторых (и это главное), моральный порядок обладает особой природой: а именно [16, 34, 42] он не принуждает, а убеждает. Хотя ценности, воплощенные в мире 5, включают в себя не только любовь, но и справедливость, по сути они носят не принудительный, а кенотический характер — они основаны не на логике и интеллектуальном анализе, а на духовном поиске и духовных практиках [51]. В основе их лежит парадокс смирения и самопожертвования («чтобы спасти свою жизнь, нужно ее потерять»), в самом глубоком смысле противоречащий миру логической аргументации. Однако понимание преображающей природы этого мира доступно опыту (как иллюстрацию можно привести, например, мюзикл «Отверженные» по одноименному роману Виктора Гюго).

Мы полагаем, что именно такое видение отличает истинную моральность от иных многочисленных разновидностей морали, на протяжении веков поддерживаемых социальными структурами власти и основанных на страхе и принуждении. Мы отвергаем их как ложные видения моральности. Более того, с нашей точки зрения любое объяснение, не включающее в себя смирение и самопожертвование и, следовательно, упускающее высочайший уровень морального действия — преобразующую природу истинной моральности, попросту неадекватно. Оно не отвечает на вопрос о том, что такое истинная мораль.

Этот мир, существование которого мы признаем, влияет на мир физический, побуждая людей предпочитать и принимать этот набор ценностей и значений. Так же, как путем изучения и открытий (а отнюдь не чистого социального конструирования) мы познаем природу физических и математических структур (миры 1, 3 и 4), а затем инкорпорируем ее в свое мышление и действия — то же верно и для значений и связанных с ними этических ценностей мира 5, различимого в сочетании личного опыта и социального взаимодействия. Они обладают причинным воздействием, поскольку этика является наивысшим уровнем в иерархии целей [34] и, следовательно, оказывает важное влияние на формирование нижележащих целей, в сущности, играет важнейшую роль в природе выборов, совершаемых в мире 2б и определяющих результаты человеческих действий в мире 1.

С учетом этого понимания у нас появляется возможность определить подлинную природу этики: этика — это изучение отношений между миром 5 и миром 2. Его цель — установить точные связи между предпочитаемыми ценностями мира 5 и целями и выборами миров 2б и 2в. Следовательно, она скрыто или открыто характеризует цели и выборы миров 2б и 2в как (1) этичные, (2) неэтичные, (3) нейтральные, (4) неопределенные, основываясь на их совместимости с ценностями и значениями, воплощенными в мире 5. Отметим, что такая характеристика невозможна без признания онтологического существования мира 5, то есть набора ценностей и значений, имеющих подлинно нормативный характер, в противоположность наборам ценностей, обусловленным только сочетанием социальных и психологических конструктов с социобиологической эволюцией. Все последние, как можно показать (см., например, Мерфи [32]), не носят подлинно морального характера.

В этом бытии мы видим нечто большее, чем слепые силы и логику, заключенные в трансцендентных мирах 3 и 4, здесь мы встречаемся с чем‑то отвечающим глубинам человеческой природы, лежащим в основе высочайших из возможных аспектов нашего переживания и понимания, и этот высочайший уровень опыта не мог бы осмысленно войти в наше существование и быть узнан нами, не стой за ним некое бытие; он не мог бы существовать сам по себе, не имея «предтечи».

Без подобного предположения наша онтологическая схема окажется не в силах охватить истинные глубины человеческой природы, существование которых несомненно, ибо отражено как во всех великих романах, пьесах и других произведениях искусства, так и в нашей истории. Признавая их существование, мы отвергаем все поверхностные наукообразные точки зрения, отказывающие этим чудесным глубинам понимания и переживания в реальном значении, утверждающие, что реальны лишь те характеристики, которые могут быть охвачены нашими частичными и ложными физико–математическими моделями мира. Эти точки зрения, в сущности, утверждают, что реально значима лишь наша интеллектуальная деятельность, а эмоции и ценности вторичны. Мы решительно отвергаем эту позицию.

Делая позитивное утверждение о том, что миры 1–5 существуют, мы отвергаем редукционистскую точку зрения в пользу интегративного взгляда, прекрасно выраженного в следующей цитате:

Мне никогда не нравились библейские слова о том, что мы — прах и в прах возвратимся. Мы — энергия, то есть свет. Мы — огонь, вода и земля. Мы — воздух, атомы и кварки. Более того: мы — мечты, надежды и страхи, связанные в мудрости и распадающиеся в безумии. Это гораздо больше, чем прах. Лучше бы сказать так: «Ты Чудо — и в Тайну возвратишься» [197] .

Но что же лежит в основе возможного существования этого слоя значений и целей? Он не выводится из уже рассмотренных нами трансцендентных миров. Наиболее вероятная его основа [34] — это некое трансцендентное явление, включающее эти ценности в самую свою суть: иными словами, то, что мы привыкли понимать под Богом, перводвигателем, первопричиной и, следовательно, создателем значений, ценностей и самого бытия.

Так нам открывается последний мир:

Метамир 0: фундаментальная реальность, лежащая в основе всего: мир Бога, отчасти описываемый богословием и охватывающий фундаментальные значения вселенной и жизни.

Ключевое положение теистической позиции — в том, что этот мир существует. Оно служит предметом ожесточенных и нескончаемых споров, ибо его невозможно ни доказать, ни опровергнуть научными, логическими или философскими аргументами. Суть проблемы — в трансцендентной, однако скрытой природе этого метамира; он совершенно отличен от всего остального, а следовательно, не может быть точно описан в терминах явлений остальных миров и тем не менее способен взаимодействовать с ними и оказывать на них большое влияние — прежде всего быть основой их существования.

Мир 0 качественно отличен от всех остальных: он представляет собой контекст, в котором они находятся. Миры 1–5 — это части или аспекты «единого мира», созданного Богом и зависимого в своем существовании от мира 0. Таким образом, здесь предполагается, что Бог трансцендентен и действует как основа, создавая миры 3, 4 и 1 и делая возможным появление мира 2; в то же время он имманентен миру 2 и обладает в нем казуальным действием через откровение, сообщая природу мира 5, и таким путем, посредством человеческих действий, влияет на мир 1 (примеры — строительство церквей и храмов или миссионерская и благотворительная деятельность).

Причины веры в мир 0 укоренены в глубинах индивидуального жизненного опыта. Однако до некоторой степени поддерживает ее и огромное количество сведений о так называемом религиозном или духовном опыте [51], вместе с разнообразными переживаниями трансцендентного [18], от эстетических и художественных переживаний до опыта общности и любви. Ничто из этого само по себе не имеет логической завершенности, однако вместе они формируют путь объяснения, способный достаточно весомо объяснить широкий набор явлений, известных людям по опыту повседневной жизни. Он дает единственное легко понимаемое объяснение того, «где» находятся идеальные миры 3 и 4. а именно — они существуют «в уме Бога». Кроме того, вековая проблема замысла возвращается к нам в современной форме, а именно в виде антропного принципа: почему выбран именно такой набор законов и изначальных условий, который допускает возникновение разумной жизни? [5, 16] Мы полагаем, что это произошло благодаря замыслу, и именно в старом теистическом смысле: действенной причиной являются законы физики (и вытекающие из них законы биохимии), а конечной причиной — Бог. Попытки объяснить такую природу бытия научными средствами, с привлечением гипотезы ансамбля вселенных или мультивселенной остаются возможной логической альтернативой, однако не поддаются доказательству. У них имеется определенный вес, однако они непроверяемы в научном смысле слова, так что их научный статус остается неясным. Кроме того, такое объяснение только отодвигает проблему: все равно остается вопрос: почему возникла такая, а не иная мультивселенная? Почему ее условия позволили развиться жизни хотя бы в одной из ее вселенных — ведь могло случиться и иначе? И наконец, быть может, мультивселенная — творение Бога?

Короче говоря, не существует логических, философских или научных доказательств или опровержений антропного принципа, что вполне совместимо с непринудительной природой изложенного здесь взгляда на мир [16, 34, 42]. Вы либо принимаете его, либо нет, исходя из личного жизненного опыта и общего взгляда на мир. С интеллектуальной точки зрения перед нами свободный выбор — и та и другая возможности логически полноценны и поддерживаются достаточным числом свидетельств [18]. Мы можем считать, что мир 5 и метамир 0 существуют, не противореча неопровержимым свидетельствам и не впадая в явную логическую ошибку. Однако свободны мы и отрицать их существование.

 

18.9. Далекое будущее и надежда

Какое же отношение имеет все это к далекому будущему вселенной? Что ж, то, что существовало до начала вселенной, видимо, продолжит существовать и в будущем. Как показано выше, у нас есть весомые основания полагать, что трансцендентные миры возможностей и платонических реальностей (миры 3 и 4) существовали до начала вселенной и, следовательно, будут существовать вечно, даже если разрушится все остальное; в каком‑то смысле они продолжат существование даже после конца самой вселенной. Эти виды бытия имплицитно заложены в самом научном познании мира вокруг нас, хотя их существование редко признается открыто.

Однако это довольно «бесцветные» виды бытия, пусть и содержащие в себе семена человечности. Далее я постарался показать, что сила морали и ее значение, воспринимаемое людьми, также укоренено в бытии (мир 5), которое предсуществовало вселенной и, следовательно, продолжит свое существование, даже когда придет к своему концу человечество или любая иная разумная жизнь, так что глубины борьбы и понимания, воплощенные в человеческой жизни, имеют надежду на выживание в самом глубоком и значительном смысле слова. Признание этих видов бытия имплицитно заложено в любом мировоззрении, предполагающем, что моральная борьба имеет некое реальное значение, что это не просто игра человеческого ума, за которой не стоит ничто по–настоящему реальное.

Наконец, я постарался показать, что, хотя полной уверенности в этом вопросе достичь невозможно, каждый из нас вправе, если эта точка зрения подтверждается свидетельствами его жизненного опыта, верить, что ценности и значения зиждутся на Боге, воплощающем красоту смирения и самоотречения в собственном бытии. Хотя это убеждение и поддерживается самыми разными свидетельствами, они не обладают полнотой доказательств: следовательно, речь идет о вере. Вера рождает в нас надежду на то, что, несмотря на внешние обстоятельства, способные привести нас к отчаянию перед лицом всеобщего разрушения и распада, эволюция вселенной в далеком будущем будет исполнена света и радости. Парадоксальная природа кено–тической этики и практики, способной превратить поражение в победу, допускает даже такой ход развития событий: возможно, в каком‑то смысле, которого мы пока не понимаем, наши индивидуальные души продолжат жизнь после смерти, как утверждают многие мировые религии. Наука не предоставляет никаких доказательств этого, даже напротив, считает это крайне маловероятным, однако не может и опровергнуть эту веру.

Верно это или нет — в каком‑то более широком смысле слова те экзистенциальные сущности, что предшествовали появлению вселенной и определяли условия ее рождения, сделав ее гостеприимной обителью жизни и придав ей физические условия, способные привести к зарождению разума и достижению высочайшего дерзновения и мастерства в науке, искусстве и этике, — эти сущности будут существовать и после ее конца. Не будет неразумным предположить, что главная из этих сущностей является не слепым набором безличных законов, а неким Духом, описанным в Быт 1 и Ин 1. В таком случае, когда мы устремляемся мыслью к далекому будущему, наш разум не спорит с надеждой — мы продолжаем верить, что в конце концов все будет хорошо, как красноречиво сказал в своих предсмертных словах Джордж Фокс, основатель движения квакеров:

Я рад, что был здесь. Теперь я чист, совершенно чист… Все хорошо: Семя Божье побеждает все, даже смерть. И, хоть телом я слаб, сила Божья покрывает все, и Семя господствует над всеми блуждающими духами [202] .

Возможно, эти слова как нельзя лучше описывают парадокс, согласно которому в основе бытия вселенной находится дух, полный смирения и самоотречения. В сокровищнице человеческого опыта достаточно свидетельств, это подтверждающих, так что мы можем осмелиться надеяться и верить, что это истина.

 

Литература

1. Aberle, D. E., et al., "The Functional Pre‑requisites of a Society", Ethics, 60 (1950).

2. Ackoff, R. L., Ackoffs Best: His Classic Writings on Management (John Wiley and Sons, New York, 1999).

3. Anderson, P., "More Is Different", Science, 177, 377(1972), Reprinted in Anderson, P. W., A Career in Theoretical Physics (World Scientific, Singapore, 1994).

4. Atkins, P. W., "The Limitless Power of Science", in Nature's Imagination: The Frontiers of Scientific Vision, ed. J. Cornwell (Oxford University Press, Oxford, 1995), 122–32.

5. Barrow, J. D., and Tipler, F. I., The Anthropic Cosmological Principle (Oxford University Press, Oxford, 1986).

6. Beer, S., Brain of the Firm (John Wiley and Sons, New York, 1981).

7. Berger, P., Invitation to Sociology (Doubleday, New York, 1963).

8. Berger, P., and Luckmann, Т., The Social Construction of Reality (Penguin, London, 1979).

9. Borde, A., Gith, A. H., and Vilenkin, A., "Inflation Is Not Past Eternal", gr‑qc/0110012 (2001).

10. Campbell, D. T., "'Downward Causation' in Hierarchically Organised Biological Systems", in Studies in the Philosophy of Biology: Reduction and Related Problems, eds. F. J. Atala and T. Dobzhansky (Macmillan, London, 1974), 179–86.

11. Campbell, N. A., Biology (Benjamin Cummings, Redwood City, Calif., 1990).

12. Coen, E., The Art of Genes (Oxford University Press, Oxford, 1999).

13. Edelman, G., Neural Darwinianism (Oxford University Press, Oxford, 1989).

14. Eddington, A. S., The Nature of the Physical World (Cambridge University Press, Cambridge, 1928).

15. Ellis, G. F.R., Before the Beginning: Cosmology Explained (Bowerdean/Boyers, London, 1993).

16. Ellis, G. F.R., "The Theology of the Anthropic Principle", in Quantum Cosmology and the Laws of Nature, ed. R. J. Russell (University of Notre Dame Press, Notre Dame, Ind., 1993).

17. Ellis, G. F.R., "The Different Nature of Cosmology", Astron. Geophys., 40, 4.20–4.23 (1999).

18. Ellis, G. F.R., "Intimations of Transcendence: Relations of the Mind and God", in Neuroscience and the Person, eds. R. J. Russell, et al. (University of Notre Dame Press, Notre Dame, Ind., 1999), 449.

19. Ellis, G. F.R., "Before the Beginning: Emerging Questions and Uncertainties", in Toward a New Millenium in Galaxy Morphology, eds. D. Block, I. Puerari, A. Stockton, and D. Ferreira (Kluwer, Dordrecht, 2000).

20. Fulghum, R., From Beginning to End: The Rituals of our Lives (Ivy Books, New York, 1996).

21. Goodenough, U., talk a the SSQ Meeting, 2001.

22. Guth, A., "Eternal Inflation", talk given at AAAS Program of Dialogue on Science, Ethics, and Religion, Washington, D. C., April 14–16, 1999. Опубликовано в Annals of the New York Academy of Sciences, vol. 950: Cosmic Questions (New York Academy of Sciences Press, New York, 2001), 66–83; astro‑ph/0101507.

23. Hartmann, S., "Effective Field Thories, Reductionism, and Scientific Explanation", Stud. Hist. Phil. Mod. Phys., 32B, 267(2001).

24. Helmick, R. G., and Petersen, R. L., Forgiveness and Reconciliation: Religion, Public Policy, and Conflict Transformation (Templeton Foundation Press, Philadelphia, 2001).

25. Kadanoff, I., From Order to Chaos. Essays: Critical, Chaotic, and Otherwise (World Scientific, Singapore, 1993).

26. Kuppers, B. O., Information and the Origin of Life (MIT Press, Cambridge, Mass., 1990).

27. Kuppers, B. O., "Understanding Complexity", in Chaos and Complexity, eds. R. J. Russell, et al. (Universitu of Notre Dame, Notre Dame, Ind., 1995), 93.

28. Laughlin, R. B., "Fractional Quantisation", Rev. Mod. Phys., 71, 863–74 (1999).

29. London Yearly Meeting of the Religious Society of Friends, Christian Faith and Practice in the Experience of the Society of Friends (Headley Brothers, London, 1966).

30. Moyers, В., Healing and the Mind (Doubleday, New York, 1995).

31. Murphy, N., "Divine Action in the Natural Order: Buridan's Ass and Schroedinger's Cat", in Chaos and Complexity, eds. RJ. Russell, et al. (University of Notre Dame Press, Notre Dame, Ind., 1995), 325.

32. Murphy, N., "Supervenience and the Non‑reducibility of Ethics to Biology", in Evolutionary and Molecular Biology, eds. R. J. Russell, et al. (University of Notre Dame, Notre Dame, Ind., 1998), 466.

33. Murphy, N., "Supervenience and the Downward Efficacy of the Mental: A Non‑reductive Physicalist Account of Human Action", in Neuroscience and the Person, eds. R. J. Russell, et al. (University of Notre Dame Press, Notre Dame, Ind., 1999), 147.

34. Murphy, N., and Ellis, G. F.R., On the Moral Nature of the Universe (Fortress Press, Minneapolis, Minn., 1995).

35. Panksepp, J., and Panksepp, J., "The Seven Sins of Evolutionary Psychology", Evol. Cog., 6, 108 (2001).

36. Peacocke, A. R., An Introduction to the Physics and Chemistry of Biological Organisation (Oxford University Press, Oxford, 1989).

37. Peacocke, A. R., Theology for a Scientific Age (Fortress Press, Minneapolis, Minn., 1993).

38. Penrose, R., Shadows of the Mind (Oxford University Press, Oxford, 1994).

39. Penrose, R., The Large, the Small, and the Human Mind (Cambridge University Press, Cambridge, 1997).

40. Pesken, M. E., and Schroeder, D. V., An Introduction to Quantum Field Theory (Perseus Books, Reading, Mass., 1999).

41. Pickover, C. A., Visualizing Biological Information (World Scientific, Singapore, 1995).

42. Polkinghorne, J., ed., The Work of Love: Creation as Kenosis (SPCK, London, 2001).

43. Popper, K., and Eccles, J. C., The Self and Its Brain: An Argument for Interactionism (Springer, Berlin, 1977).

44. Ruse, M., Res. News Opp. Sci. Theol, 2, 26 (September 2001).

45. Schnellnhuber, H. J., "Earth System Analysis and the Second Copernican revolution", Nature, 402, no. 6761, C19 (2 December 1999).

46. Schweber, S., "Physics, Community, and the Crisis in Physical Theory", Physics Today, 46, 34 (1993).

47. Scott, A., Stairway to the Mind (Copernicus‑Springer, Berlin, 1995), 50–54, 207–10.

48. Seife, J., Zero: The Biography of a Dangerous Idea (Penguin, London, 2000).

49. Sternberg, Е., The Balance Within: The Science Connecting Health and Emotions (W. H. Freeman, San Francisco, 2000).

50. Tannenbaum, A. S., Structured Computer Organization (Prentice Hall, Englewood Cliffs, N. J., 1990).

51. Wakefield, G., ed., A Dictionary of Christian Spirituality (SCM Press, London, 1983).

52. Weiss, K. M., "Is There a Paradigm Shift in Genetics? Lessons from the Studies of Human Diseases", Mol Phylo. Evol., 5, 259 (1996).

53. Wolpert, L., et al., Principles of Developmental Biology (Oxford University Press, Oxford, 1998).