Эти волки родились в неволе, но сохранили все инстинкты диких животных. Их поведение всегда было непредсказуемым, а пребывание среди них — опасным. Нельзя было ни на миг позволить себе расслабиться и утратить бдительность. Со временем я стал все чаще задумываться о том, что может представлять собой совершенно дикая стая волков, которые никогда не видели людей. Примут ли они меня? Вот было бы воистину захватывающее приключение! К тому же хотелось проверить теорию Леви о том, что в Скалистых горах давно обитают дикие волки, использовавшие для своего перемещения древние маршруты, и выяснить, что это за маршруты.

Биологи из нашего лагеря приняли мой план в штыки. Они заявили, что он противоречит не только науке, но и здравому смыслу и всю эту идею иначе как самоубийством не назовешь. Для них я был всего-навсего бродягой-неучем, да к тому же иностранцем — и с этим трудно было поспорить. То, что я собирался сделать, шло вразрез со всеми традиционными принципами. Биологи изучали предмет, не вступая с ним в контакт и следуя при этом четкой методологии. Но я-то не был ученым и не имел репутации в научных кругах, которую опасался бы испортить. Я не боялся провала, мне фактически было нечего терять, зато я мог многое приобрести.

У них имелось множество аргументов «против». Например, они беспокоились, как бы из-за меня волки не перестали бояться людей и не начали бесцеремонно подходить к ним вблизи ферм и деревень. Отнюдь не беспочвенные опасения — однако я, напротив, надеялся привить волкам некоторые знания о людях прежде, чем кто-то из них встретит мать, ведущую в школу малолетнего сынишку.

Не было никаких гарантий, что мне вообще удастся отыскать стаю диких волков, а тем более присоединиться к ним, более того — если я найду их, отпустят ли они меня живым? Но я твердо решил попробовать. Последнее слово, однако, оставалось за Леви. А он не стал меня останавливать — такой уж это человек. Я чувствовал, что многие индейцы, и даже сам Леви, втайне немножко завидуют мне. Им и самим хотелось бы отправиться в лес, но у них были семьи, работа, и они не могли так просто все бросить.

Я подготовился к путешествию самым тщательным образом. Физически я был в отличной форме — занимался бегом, ходьбой, накачивал мышцы не один месяц. Я изучал карты местности, читал книги и много беседовал о волках со старейшинами племени. К тому же перед отъездом из Англии мне удалось заполучить в личное пользование замечательные вещи. Я просто отправился в магазин, где продавалось снаряжение для экстремальных видов спорта, объяснил, что мне нужно, и часть товара они предоставили мне бесплатно для «испытания в полевых условиях». Так я стал счастливым обладателем трех пар носков, которые пропускали воздух и якобы не требовали стирки, и термобелья, сидевшего как вторая кожа, которое грело в мороз и охлаждало в жару. А ботинки для ходьбы на дальние дистанции и чудесный водонепроницаемый стеганый комбинезон с вентиляционными панелями под мышками я у них честно купил. Остальную мою одежду составляли джинсы, пара свитеров, перчатки и шапка.

Я решил не брать с собой ни палатку, ни спальный мешок. Готовить еду в пути я тоже не собирался. Мне нужно было стать как можно более похожим на волка-одиночку. Поэтому костер автоматически исключался, да и спальник был бы лишним. Я положил в рюкзак бутылку воды, таблетки для очищения желудка, нож, проволоку и бечевку, чтобы мастерить силки, сигнальный фонарь на случай, если мне понадобится помощь, компас, карту, блокнот, карандаш и кусок солонины — вдруг возникнут трудности с добыванием пищи.

Я вышел из лагеря на рассвете, чудным осенним утром, и выбрал старую тропу вдоль берега реки Салмон. По ней легендарный вождь Джозеф вел нез-персэ в 1877 году, спасаясь от кавалерии Соединенных Штатов, прежде чем окончательно сдаться в Монтане. Это считается лучшим военным отступлением в истории Америки. С племенем в семьсот человек, из которых менее двухсот были воинами, он умудрялся противостоять двухтысячной армии американских солдат и остался в памяти своего народа как великий гуманист и миротворец. Старейшины могли бесконечно рассказывать о вожде Джозефе и об истории племени — о том, как их земли планомерно отбирались белым человеком. Умирающий отец вождя Джозефа взял с него обещание, что тот никогда не подпишет договор о продаже земли, в которой лежат кости его отца и матери. По преданию, он сказал: «Человек, неспособный защитить могилу своего отца, хуже дикого зверя». Но в конце концов Джозеф решил, что лучше нарушить данное отцу слово, чем продолжать бессмысленное кровопролитие.

По этой тропе летом водили туристов. Вид отсюда открывался весьма эффектный. Яркие цвета поражали воображение, но я понимал, что эта красота обманчива и лес таит в себе множество опасностей. Чтобы выжить там, мне потребуются все мои навыки — и значительная доля везения. Скалистые горы занимали огромную территорию. Вопреки всем предостережениям, я отправлялся в полную неизвестность, и кто знает, как долго мне суждено там продержаться. Температура по ночам падала до критических значений. А если меня не погубят мороз или волки — всегда оставалась вероятность встречи с голодным медведем или каким-нибудь другим хищником. Хотя я уже имел некоторый опыт общения с медведями, мысли о них не переставали пугать меня. Биологи выдумывали что-то насчет оружия, радиостанции, сотового телефона, выхода на связь каждые двенадцать часов — но все это могло отпугнуть волков. Я очень хотел добиться успеха в своем предприятии и ради этого готов был рисковать, как, возможно, никто другой. Я нарушал все правила безопасности, известные людям, но таков уж был мой путь. А он всегда лежал в стороне от протоптанной дорожки.

Хотелось бы сказать, что я вскоре перестал бояться, вспомнил все, чему меня учили, и сосредоточился на выживании. Но это была бы ложь. Потому что первые две или три недели я пребывал в шоковом состоянии, думая лишь о том, как мне повезет, если я выберусь отсюда живым. Все, что я делал в тот период, — просто перемещался, подобно животному, осторожно исследующему новую территорию. Я не решался далеко уходить от безопасного места, о котором думал как о заветной карточке «Бесплатно освободитесь из тюрьмы» из игры «Монополия». Мы с Леви назначили отправную точку, где я оставлю свой рюкзак, а он или кто-нибудь другой из лагеря будет приезжать раз в пару дней, проверить, все ли со мной в порядке. Захоти я вернуться домой — мне следовало просто подождать там. Для переписки мы использовали блокнот. Зимой, конечно, дороги обещали стать непроходимыми, но в качестве запасного варианта оставался вертолет Службы спасения, да и на моих товарищей из лагеря вполне можно было положиться. Хотя, например, в случае встречи с голодным медведем или другим крупным хищником никакие предосторожности мне не помогли бы.

Первые несколько недель я не отходил от места, где лежал рюкзак, более чем на двадцать — двадцать пять километров. Мое твердое намерение найти волков все норовил подорвать некий рассудительный внутренний голос, который был смертельно напуган и всячески противился явному самоубийству. Я так боялся хищников, что поначалу не отваживался разгуливать по лесу ночью, а спал на дереве, хотя какой уж тут сон… Я лежал, прислушиваясь к каждому звуку и шороху, время от времени проваливаясь в беспокойную дрему. Лишь на пятую ночь, ненароком свалившись с дерева, я начал спать на земле. Падать было не очень высоко — не больше пяти метров, но я представил себе, что если такое случится вновь и я, не дай бог, получу серьезную травму, то меня ждет верная смерть от холода или голода. Индейцы говорят: каждый воин мечтает о гибели в честном бою. И я представил себе, что меня ждет слава человека, который бесстрашно входил в клетку с волками, а умер, свалившись с дерева.

Постепенно я более-менее освоился и начал исследовать местность в дневное время. Я отыскивал экскременты и пытался определить по ним, что за животные обитают на этих нехоженых землях. Потом я осмелел настолько, что стал бродить по ночам. У меня изменился режим, но все равно мой сон никак нельзя было назвать «объятиями Морфея». Разница состояла лишь в том, что теперь я клевал носом и ненадолго засыпал в основном в светлое время суток. Мне казалось жизненно важным не оставлять никаких следов, способных привлечь внимание хищников. Я мастерил примитивные силки из проволоки, бечевки и гибких прутиков и оставлял их на тропинках, где животные проходили каждый день. Так я поймал своего первого кролика, и, к счастью, это случилось раньше, чем кончился мой запас солонины. Я освежевал и выпотрошил его, но съел только ноги. Мне и раньше доводилось есть кролика сырым. Это сытная пища, с резким запахом. Но мне пришлось по-настоящему проголодаться, чтобы съесть остальное, а содержимое желудка я одолел лишь на грани голодного обморока. Я ловил также птиц, грызунов и прочую мелочь вроде белок. Я не зарился ни на кого крупнее кролика, так как, будучи один, не мог позволить себе напороться на оленьи рога или что-нибудь в этом роде. Лишившись физической возможности охотиться, я наверняка умер бы с голоду.

Убийство не было мне в тягость. Во времена армейских учений каждому из нас, солдат, после обеда иногда выдавали по мягкому, пушистому кролику, о котором до вечера надлежало заботиться. Спустя пять или шесть часов следовал приказ убить зверька и съесть на ужин. Мои приятели, грубияны и забияки, приходили от этого в ужас, так что мне одному приходилось отдуваться за всех. Проблема тут, в лесу, вставала другая: как бы кто из хищников не нашел добычу раньше меня. Моя диета была близка к волчьей, с ее ориентацией на качество, а не количество. Поев сырого мяса один раз, я получал большой запас энергии, которая медленно высвобождалась в течение примерно полутора суток. Иной раз я пополнял свой рацион орехами или ягодами, но всегда тщательно проверял, не ядовита ли пища, прежде чем набить ею желудок.

Шли недели. Я совсем привык к такой жизни и установил границы своей зоны комфорта. Иногда я слышал оленей, барсуков и сов, волка или койота, но ни разу не видел их. Так продолжалось четыре недели. Я был в своей стихии — один на один с дикой природой, окруженный пейзажем, от которого захватывало дух, сам себе добывал пропитание, выслеживал волков. Я чувствовал себя как начинающий водитель, который только что сдал экзамен и получил долгожданную свободу — сел за руль собственной машины. Я был полон решимости и самонадеянности, так что, кажется, с удовольствием остался бы там навсегда.

Вскоре меня спустили с небес на землю. Погода внезапно испортилась, и на четыре дня разыгралась самая настоящая буря. Вокруг все замерло, животные попрятались, а мои источники пищи иссякли. Я понял, что, когда бушует непогода, вся природа затихает и ждет. У меня не было другого выбора, кроме как поступить так же. Я спрятался под низкими ветвями каких-то вечнозеленых деревьев и впал в хандру и уныние. До сих пор ежедневные заботы поддерживали во мне боевой дух. А теперь я был голоден, лишен возможности перемещаться, и мои тело и разум начали угасать. Тогда я вспомнил, чему меня учили в армии: во что бы то ни стало сохранять позитивный настрой. Не важно, в какой ситуации ты находишься и насколько безнадежной она кажется, — нужно сосредоточиться на своих возможностях, а именно: где раздобыть еды, что можно использовать, чтобы обезопасить себя и перевязать свои раны? Нельзя терять бодрость духа — иначе считай, что ты уже мертв. Волки устроены точно так же. Они никогда не сдаются, не жалеют себя и продолжают бежать, даже будучи смертельно ранены. А я больше всего на свете хотел уподобиться волку. Обычно люди склонны наделять любимых животных своими чертами. У меня же все было наоборот — я мечтал сам стать как они.

Прошло два с половиной месяца, прежде чем мне удалось напасть на след. Я уже совсем было отчаялся, когда вдруг однажды увидел в мягкой грязи небольшую ямку, заполненную водой. Возле нее красовался отпечаток лапы большого волка, видимо, самца. Это был волнующий момент, но вместе с тем и обескураживающий. Других следов вокруг не было, и я сделал вывод, что отпечаток, скорее всего, принадлежит волку-одиночке. Я решил покараулить здесь ночью и, когда закат догорел, издал протяжный вой. Это было смело до нелепости — или глупо, так как с головой выдавало меня всем хищникам в округе. И что я получил в ответ? Ничего! Я был разочарован, но не особенно удивлен. Той ночью мне так и не удалось сомкнуть глаз — я лежал под деревом, слушал, как обитатели леса ворчат, сопят и кричат в темноте, и сетовал, что так неразумно подверг себя опасности.

В течение последующих трех недель я не видел и не слышал ничего примечательного. Меня одолевало отчаяние, не давали покоя мысли вроде «какого черта я здесь делаю». Я истосковался по комфорту обычной человеческой жизни. Мне безумно хотелось просто лечь и проспать всю ночь, не вздрагивая от каждого шороха. Я не ведал такой роскоши уже больше трех месяцев.

И вот наконец, посреди ночи, внезапно раздался первый долгожданный звук — низкий вой. Выл самец — скорее всего, бета, причем временно покинувший стаю, а не одиночка. Вой доносился из леса, но расстояние определить было трудно, мне показалось — примерно в километре от меня. Я хотел было завыть в ответ, но хорошенько подумал и решил этого не делать. Ведь тогда мне пришлось бы поменять свое местоположение — я вовсе не хотел снова оказаться «сидячей уткой», как в прошлый раз. А ходить и спотыкаться в кромешной темноте — не очень-то приятное занятие.

Прошло еще три недели полного затишья — ни следа, ни звука. Но вдруг однажды, когда я в послеполуденный час спускался по горной тропе, большой черный волк перешел мне дорогу не более чем в ста пятидесяти метрах впереди! Прежде чем исчезнуть в лесу, он на миг остановился и пронзительно посмотрел на меня своими желтыми глазами. Я не успел определить, был ли это самец или самка и соответствовал ли он описанию кого-то из волков, выпущенных на свободу. Он исчез так же быстро, как появился, и я замер на месте в недоумении: верить ли своим глазам или это была просто игра воображения?

Я страшно разволновался. Мою депрессию как рукой сняло, от сомнений не осталось и следа. Все мои мысли вертелись вокруг этого происшествия. Неужели мне встретился настоящий дикий волк, рожденный и вскормленный на воле, который никогда не видел человека? У меня просто дух захватывало от такой возможности. Судя по его реакции, он не сталкивался с людьми прежде. Как же мне вызвать его на контакт? Выложить в качестве приманки немного еды? Но, помимо волков, это может привлечь ко мне других крупных хищников, что очень нежелательно. Значит, набраться мужества и позвать его? Если этот волк — одиночка, то с него станется и ответить, потому что вдвоем выжить легче, даже если мы не сможем размножаться. С другой стороны, воем я опять-таки оповещу весь лес о своем местонахождении. Я тщательно взвешивал все «за» и «против». Был ли это тот самый волк, чей вой я слышал ночью? Тот, чей след я видел в грязи? Все это время я находил признаки присутствия только одного животного.

Игра, безусловно, стоила свеч. Передо мной, совсем рядом, была цель, которую я преследовал вот уже четыре месяца! Но в том случае, если я решусь перейти к следующему шагу, мне придется полностью изменить ставший уже привычным режим дня. Это доставит массу неудобств. Я буду вынужден спать в светлое время суток, а все перемещения совершать по ночам, в темноте. Такая перспектива отнюдь не приводила меня в восторг.

Любые действия в подобных условиях, продиктованы ли они стремлением выжить, восстановить силы или помочь кому-то, требуют определенного мужества. Ведь при этом необходимо бросить вызов всему, что вызывает в человеке первобытный страх: темноте, лесу, волку, медведю и всем прочим опасностям мира дикой природы. У индейцев есть один интересный ритуал. Он заключается в том, что ребенка в возрасте восьми-девяти лет посылают одного в горы на пять дней. Некоторые поступают так до сих пор. Это своего рода боевое крещение навсегда избавляет от детских страхов и служит своеобразным билетом во взрослую жизнь. Юный индеец заключает мир с природой — так же как Леви заключил мир с медведем. Он просто не боялся медведя, а медведь не боялся его.

Ключ к выживанию любого существа — хорошая физическая форма. Ни один хищник не решится напасть на другого хищника, видя, что тот здоров и полон сил, потому что в такой схватке есть риск заработать серьезное ранение. А когда животное в дикой природе получает увечье или выказывает слабость любого рода — оно практически уже мертво.

Первая ночь обернулась настоящим кошмаром. Я знал, что мое положение смертельно опасно — хуже, чем в любую из ночей, проведенных среди волков в зоопарке. Мои глаза не приспособлены к темноте, и споткнись я или упади — тут бы мне и конец. Все мыслимые преимущества были на стороне хищников. Это все равно что плавать в бассейне с акулами. Я ушел недалеко, всего километров на десять. По пути я поминутно останавливался и прислушивался, потому что знал: как ни стараюсь передвигаться бесшумно, каждый новый шаг выдает меня с потрохами. Ночь была безлунной, но я различал окружающие предметы на удивление неплохо, хотя они и представали в оттенках серого. Я напрягал все органы чувств, внимательно исследуя окрестности — в этом мне виделось спасение. Я глубоко дышал, чтобы ощутить запахи находящихся неподалеку существ, которые приносил ветер. Такое происходило со мной впервые. Я слышал каждый хруст, каждый вздох вокруг и порой, могу поклясться, даже стук своего сердца — так сильно оно колотилось.

Больше всего я боялся медведей — в основном из-за того, что их поведение совершенно непредсказуемо. Знакомство с человеком изменило их, и они теперь бродят по лесу не только в светлое время суток, но и по ночам. Благодаря пикникам и туристическим базам медведи стали относиться к людям как к источнику пищи и повсюду следуют за ними в надежде получить кусочек съестного. Потому-то они в таком количестве и водились вокруг Центра. При своем огромном весе они поразительно проворны, и если застать медведя врасплох или встать между матерью и медвежонком, все может кончиться в считаные секунды. Мне понадобилось немало времени, чтобы преодолеть страх перед этими животными, и даже сейчас, пожалуй, медведи вызывают у меня в первую очередь ужас и только потом — уважение.

Ночь, которая могла стать для меня последней, прошла без приключений. Забрезжил рассвет, а я оставался цел и невредим и приветствовал новый день с распростертыми объятиями. Моя душа ликовала. Сколько экзаменов в школе я провалил, сколько неудач постигло меня в жизни — и теперь все это наконец-то не имело никакого значения! Одна-единственная ночь в Скалистых горах, среди опаснейших хищников нашей планеты, стоила больше, чем все предыдущие тридцать лет моей жизни, проведенные в компании себе подобных. Меня переполняло счастливое волнение. Я жив — и никто больше не посмеет сказать, что я ни на что не годен!