И вот, после всей этой нервотрепки, я наконец-то очутился в Англии. Мои мысли постоянно занимал вопрос, как улучшить жизнь волков в неволе. Теперь, когда я так глубоко проник в их мир, мне открылись вещи, которые нельзя постичь, наблюдая за ними со стороны. Как часто поведение волков толковалось неверно! Их истинные потребности оставались без должного внимания, и я страстно желал помочь им.

Первым делом я отправился в Плимут — повидаться с Джен. К тому времени у меня совсем закончились деньги, и я активно взялся за поиски работы. Я хотел найти что-нибудь, связанное с животными, предпочтительно из семейства собачьих, но в то же время обеспечивающее достойный заработок. С помощью старых армейских связей мне удалось устроиться на курсы инструкторов-кинологов при военном ведомстве в городке Мелтон-Моубрей, в графстве Лестершир. Мы начали с основ дрессуры, потом были тренировки с преследованием, когда пес должен догнать чужака и схватить за рукав, и напоследок — правила ухода за служебными собаками. Курсы длились три месяца, и по окончании этого периода я досконально знал все — от правил кормления и присмотра за животными до методов обучения собак и людей, которым предстоит иметь с ними дело.

В армии у собак много работы. Специально обученные псы по запаху находят мины на вражеской территории, патрулируют опасные зоны и, подобно полицейским собакам, могут догнать и задержать врага, ухватив его за руку. Но в отличие от четвероногих стражей закона, армейские собаки не живут вместе с людьми, и для них не существует четкого разделения на «своих» и «чужих». Любой, кто заходит на территорию вольера в неположенное время, — нарушитель, и они обязаны напасть и задержать его.

У меня не лежала душа к такому подходу, но я вынужден был идти на компромисс. По крайней мере, здесь мне платили за работу с животными. Но армейский дух заведения давал о себе знать: все — и люди, и собаки — безоговорочно подчинялись приказам. Главным над нами был старшина Сид Гиллем, высокий, сухопарый человек, которого мы прозвали Блейки в честь инспектора Блейка, сурового босса из старого комедийного сериала.

Блейки был совершенно несгибаем, когда дело касалось дрессировки собак. Инструкторов учили жестко подчинять себе животных. О моей привычке представляться членом стаи с низким статусом пришлось временно забыть. От меня требовали прямо противоположного поведения. Но перечить командиру или ставить под сомнение его методы не смел никто, в том числе и я, хотя мне-то было очевидно, что существует куда более простой и гуманный способ заставить пса что-то сделать. Запугивание и наказание с помощью грубой силы никогда не казались мне хорошей основой для взаимоотношений. Тем более что кое в чем эти животные намного превосходили своих инструкторов — они были сильнее и быстрее, а их органы чувств — совершеннее.

Но у индейцев я научился одному правилу — никогда не указывай другим, что им следует делать. Поэтому я смиренно держал эти мысли при себе. Мои американские братья говорили еще, что мечтать — это хорошо, но до тех пор, пока мир не готов принять и исполнить твою мечту, проку от нее нет никакого. Блейки принадлежал к поколению, воспитанному по строгим канонам. Он привык четко следовать правилам, и для него было просто немыслимо изменить заведенный порядок. Он был абсолютно не готов воспринимать что-то новое. Он даже не использовал еду в качестве поощрения, хотя это обычная практика при дрессировке гражданских собак. С ним животные знали только один язык — насилия.

Блейки очень серьезно относился к работе, и мне ничего не стоило водить его за нос, чем я и занимался. Каждое утро я прятал в кармане сосиску, украденную за завтраком. Мои подопечные вели себя как шелковые и не отходили от меня ни на шаг, так что применять силу просто не было нужды. После урока псы получали сосиску. Мои результаты всегда оказывались лучшими в группе. Думаю, Блейки что-то подозревал, но ему так и не удалось меня раскусить.

Вскоре после того, как я покинул Мелтон-Моубрей, старшину показали по телевизору. Он участвовал в одном развлекательном шоу. Смысл был в том, что экспертов-кинологов попарно объединяли со знаменитостями, которым они давали советы по дрессировке домашних собак. Блейки угодил в партнеры к Джулиану Клэри с его маленькой комнатной собачонкой. Очень тонко продуманное издевательство со стороны режиссера. Невозможно представить себе двух более разных людей. Блейки, который тренировал огромных, свирепых армейских псов, заставляя их проникать на вражескую территорию и возвращаться с победой, — на государственном телеканале, рядом с Джулианом, держит на розовом поводке комочек белого меха! Бедняга с трудом пережил такое унижение. При следующей встрече я первым делом спросил, как поживает Джулиан. Побагровев, он схватил меня за ухо и прошипел, чтобы я больше никогда не смел упоминать это имя в его присутствии. Но, несмотря ни на что, я уважал Блейки. Он был неплохим человеком — и одним из тех немногих, с кого я в жизни брал пример. Он не только заведовал тренировочной базой, но и выполнял обязанности ветеринарного инспектора. Раз в три месяца он совершал обход, проверяя состояние здоровья всех собак в казарме. После моего отъезда между нами сохранились дружеские отношения. И, надо отдать ему должное, когда он увидел, как я обращаюсь с собаками, то признал, что его старые методы несовершенны. А спустя несколько лет Блейки приезжал в Девоншир — проведать меня и посмотреть на моих волков.

После окончания курсов я устроился помощником главного кинолога при штабе сухопутных войск под Уилтоном, в графстве Уилтшир. В мое распоряжение поступили шесть собак в казармах Эрскина. Их держали для охраны лагеря. Мне нужно было круглосуточно поддерживать этих псов в состоянии полной боевой готовности. Я обнаружил среди них несколько очень интересных типов. Не домашние любимцы, а настоящие работяги — немецкие овчарки, специально выведенные для того, чтобы вступать в единоборство с человеком. Эти непростые животные требовали предельно осторожного обращения, и я искренне сочувствовал им. Собак к работе готовили по шесть — восемь недель, а людей — всего по две. С моей точки зрения, все должно было быть ровно наоборот. Такая система приводила к тому, что многие дрессировщики частенько вообще не знали, как подступиться к псам, и не могли за ними угнаться.

В лагере был один симпатичный юный уроженец Бирмингема. За смешной характерный выговор мы прозвали его Им-Ям. Он очень хотел стать дрессировщиком, но до армии никогда в жизни не имел дела с собаками. Каждый раз, когда он спускал своего пса с поводка, тот, вместо того, чтобы атаковать мишень, убегал мочиться на фонарный столб. Но парень просто обожал этого неслуха. Даже, представьте себе, специально приходил пожелать псу доброго утра, а потом еще долго бродил между клетками, приветствуя остальных собак и обращаясь к каждой по имени. Однажды вечером я перебрал спиртного и, чтобы не тащиться до казармы в таком виде, решил заночевать с собаками. Наутро этот чудак, как обычно, появился, приговаривая: «Доброе утро, Шедоу! Привет, Дасти! Доброе утро, Келли!» В темноте меня не было видно. И вот парень подходит совсем близко, туда, где я лежу в обнимку с одним из псов. Но он-то этого не знает. А я вдруг возьми да и проворчи ему в ответ: «Доброе утро, Им-Ям». Видели бы вы его лицо! Наверное, бедняга до сих пор уверен, что собака ему ответила.

Да, в казармах Эрскина мы любили повеселиться. Старшину нашего подразделения звали Тони Френгос. Мы с ним даже когда-то вместе служили: он в десанте, а я во вспомогательных войсках. Он был сильным и подтянутым, но ростом не вышел. Уж не знаю почему, но Тони неизменно служил объектом розыгрышей. Ох и доставалось же ему! Однажды кто-то измазал его телефонную трубку малиновым вареньем. В другой раз мы засунули его парадный берет в морозилку на ночь (а наутро ему предстояла ответственная встреча со старшиной и еще какими-то важными шишками из десантного полка). Бедный Тони сидел там, и ни одно слово не слетело с его мужественных уст, пока капли ледяной воды стекали с тающего берета прямиком ему за шиворот. А за самую безобразную нашу проделку мне до сих пор стыдно. Как-то раз командир базы обнаружил, что в одной развалюхе на территории казармы, давно определенной под снос, пропадают вещи — медная арматура, дверные ручки, молотки и прочая дребедень. Подозрение пало на людей Тони. Тот защищал нас яростно, как тигрица — своих тигрят. Как только можно было подумать про нас такое! Он заявил, что это низкая клевета и он готов головой поручиться за каждого. «Не бойтесь, ребята, — подытожил он, рассказывая нам эту историю, — я не дам вас в обиду!» Но тут словно запоздалая мысль посетила его, и он добавил: «Вы ведь не брали этот хлам, правда?» Пришлось чистосердечно покаяться. Потому что все ящики в наших тумбочках были битком набиты медью.

Но вернемся к моей работе. Проблема заключалась в том, что дрессировщики совершенно не учитывали, что социальная функция собаки — качество врожденное, а потому часто навязывали своим подопечным задачи, противопоказанные им самой природой. К примеру, глупо науськивать на врага альфу. У альфы заложено в подкорке, что его задача — принимать важные решения за всю стаю. Альфа — самый ценный кадр в собачьей семье. В момент опасности вся его сущность требует спрятаться за спину инструктора. С другой стороны, животные с низким статусом тоже не способны к нападению — у них маловато агрессии и уверенности в себе. Идеальная боевая собака — это бета. Такая работа им как раз по нутру, и они выполняют ее с удовольствием. Сильные и бесстрашные, они в буквальном смысле созданы для драки. Из-за своей неспособности распознавать ранг армейские дрессировщики перепортили множество отличных псов.

С пониманием собачьей психологии дела обстояли ничуть не лучше. Когда пес, преследуя врага, хватал его за рукав и начинал трепать, дрессировщик кричал ему «Фу!» и наказывал, если тот не подчинялся. Но никто не задумывался о причинах такого непослушания. А все дело в том, что в природе, схватив убегающую жертву зубами, волк держит ее мертвой хваткой до тех пор, пока та не прекратит трепыхаться. Иначе ему не выжить и не прокормить стаю. Это врожденный инстинкт, и собаки устроены точно так же. И вот представьте себе — пес вцепился в добычу, которая еще отнюдь не мертва, брыкается, причем сильно, а тут он еще и слышит крик, который воспринимает как сигнал поощрения от остальных членов стаи. С какой стати ему разжимать зубы? Но я понимал, что не так-то просто мне, новичку, изменить сложившийся порядок, и не торопил события. К тому же, прежде чем продвигать свои теории, мне нужно было проверить их на практике.

Что мне больше всего нравилось в моей новой работе, так это возможность находиться с собаками сколько угодно, хоть круглые сутки. Никто не удивлялся моим ночным дежурствам. Дрессировщики часто устраивали тренировки по ночам, когда вокруг нет посторонних звуков и ничто не отвлекает внимание. Так что при желании времени хватало и подработать на стороне. Гражданские сотрудники лагеря охотно доверяли мне своих домашних питомцев и не менее охотно рассказывали обо мне знакомым. Я и оглянуться не успел, как превратился в главного инструктора всех окрестных деревень. Впрочем, я был доволен, видя, с какой благодарностью люди принимают мои советы. К тому же это приносило дополнительный доход. В те времена в дрессировке господствовал традиционный метод, основанный на грубой силе. Я же все перевернул, рекомендуя в качестве наказания игнорировать животное и не кормить — так наказывают волки в природе, — а поощрять, наоборот, едой и лаской. Еще я настаивал на том, чтобы на тренировки приходила вся семья, так как собака инстинктивно ощущает себя членом стаи. Даже если с ней живут всего два человека, работать над ее отношениями только с одним из них — неправильно, это сбивает ее с толку. А если в доме к тому же есть маленькие дети, то любые ошибки в дрессировке могут дорого обойтись.

Если что-то идет не так, в этом редко бывает виновата собака. Обычно проблема в хозяевах, которые выбрали не соответствующего их условиям питомца и не смогли найти к нему правильный подход. Ведь с собакой нужно общаться на понятном ей языке. Люди же иной раз всеми силами стараются сделать как лучше, а в итоге выходит, что собака ими помыкает и превращает их жизнь в ад.

Однажды ко мне обратилась семейная пара, у которой жил великолепный ретривер. Раньше он был очень милым и послушным и с удовольствием приносил мячи и игрушки, которые хозяева бросали ему. Но в один прекрасный день пес отказался отдать найденную в траве вещицу и злобно зарычал при попытках отнять ее. Никто и не подумал перечить ему. И вот к двум годам пес превратился в настоящего тирана. Несчастные хозяева вынуждены были жить в кладовке под лестницей, потому что вся остальная территория находилась в его власти. Стоило кому-то войти в комнату, как ретривер начинал рычать, да так злобно, что бедняга замирал от страха. Владелец понимал, что если так пойдет дальше, то, как это ни печально, с псом придется расстаться.

Дело в том, что, заставляя собаку принести и отдать нам какой-то предмет, мы нарушаем ее природное, инстинктивное поведение. Ведь на воле все, что они нашли, принадлежит им, и они показывают это, прижимая уши, тем самым как бы закрывая и защищая добычу. Если пес опустил уши, как крылья самолета, это знак: держитесь от меня подальше! Но из-за селекции, неразумно проведенной людьми вопреки законам природы, у некоторых пород появились висячие уши — попробуй ими что-нибудь вырази! Вместо этого они рычат. Если неглупый пес с высоким статусом однажды, зарычав на хозяина, стал полноправным владельцем мяча, ему не составит труда сообразить, что таким нехитрым способом можно завладеть чем угодно. Можно попробовать изжить эту манеру поведения, но перевоспитывать придется не столько собаку, сколько хозяина — а это куда сложнее.

Помню, позвонила мне сотрудница ветеринарного центра и попросила оказать помощь одному пенсионеру. Мол, деду за восемьдесят, а он завел себе восьмимесячного щенка, нечистокровного колли, и не может с ним справиться. Сколько стоят мои услуги? Я сказал — пять с половиной фунтов. Этого едва хватило бы, чтобы покрыть расходы на бензин, но она принялась торговаться: «Да он же старик, пенсионер». «Ладно, четыре», — уступил я. На том и сошлись. Я поехал по указанному адресу. Дорога уперлась в огромный роскошный особняк. «Ну и ну, — подумал я, — и это дом бедного пенсионера?» Но я ошибся. Дом пенсионера был следующим, и он оказался еще внушительнее. Более того, старик владел половиной деревни. Про себя я уже наградил его всеми мыслимыми эпитетами, но когда он предстал перед моими глазами, злость сменилась жалостью. Старик действительно любил своего пса, но был так немощен, что едва переставлял ноги. А этот юный сорвиголова горел желанием носиться по лугам и пасти овец. Похоже, случай попался действительно безнадежный — пес и хозяин совершенно не подходили друг другу. Но у старика была экономка. Я попросил их обоих выйти на задний двор, держа собаку на поводке, и взять с собой немного еды. Потом я велел женщине стать на одном краю поля, а хозяину — на противоположном и спустить пса с поводка. Он принялся носиться от одного к другому. Тот, к кому он подбегал, давал ему кусочек еды и делал несколько шагов к центру площадки. Получилось, что пес бегал туда-сюда, при этом как бы потихоньку собирая стадо овец. Это удовлетворяло его природный пастуший инстинкт и заодно давало необходимую разминку. Когда обе стороны сошлись в центре двора, старик взял пса на поводок, и все трое, умиротворенные, вернулись в дом.

Для меня это было время экспериментов. Люди приходили как со щенками, так и с уже взрослыми, но неуправляемыми собаками вроде упомянутых ретривера и колли, а я пытался применить на практике знания, полученные мною от волков. Но это было только начало. Мне предстояло еще многому научиться у волков. Так или иначе, всем — и мне, и владельцам собак — эти занятия, безусловно, шли на пользу. Многие утверждали, что после моего вмешательства их питомцев словно подменили. Казалось, на мою мельницу наконец-то полилась вода. Все шло просто замечательно. Поднималась новая, свежая волна интереса к волчьей и собачьей психологии. Люди начинали иначе смотреть на волков — как на средство разгадать поведение своих домашних любимцев. Складывалось впечатление, что миру скоро пригодится мой уникальный опыт изучения волков. Я ведь не просто наблюдал за их поведением издали, как это делают ученые-бихевиористы. Я жил с ними, жил как они.

Однако случались и конфузы. Как-то раз я гулял в парке под Солсбери в обществе пожилой пары с немецкой овчаркой, не желавшей их слушаться. Вдруг ко мне шагнула очень решительная дама — ни дать ни взять Барбара Вудхауз — и спросила, есть ли у меня диплом инструктора. Я ответил, что диплома нет, но я кое-что смыслю в этом деле и время от времени помогаю друзьям советом. Она заявила, что ее колли — это сущий кошмар. Я вручил ей свою визитную карточку и сказал, что если вдруг не удастся найти дипломированного инструктора, она в любой момент может позвонить мне.

Минут через десять этот самый колли появился на аллее парка. Я сразу заметил его. Дама, с которой мы только что беседовали, мчалась за ним по пятам. Как ни странно, колли направлялся прямиком ко мне. Меня это несколько насторожило, но все обернулось хуже, чем я мог вообразить. Пес бросился на меня, явно нацелившись на пах. Я едва увернулся — ну то есть он вцепился зубами во внутреннюю часть бедра, буквально в миллиметре от всего святого. Ногу пронзила адская боль — но страшно подумать, что бы было, не окажись моя реакция столь быстрой. «Видите? — победоносно воскликнула дама. — Вот что он делает!» Я больше не стал предлагать ей помощь.