Визиты к психоаналитику пошли мне на пользу: за следующие несколько месяцев я многое узнал о самом себе. Нез-персэ и раньше говорили, что я застрял между двух миров, но теперь я наконец понял, что провожу с волками слишком уж много времени и вот-вот разучусь быть человеком. Я все стремился как-то объединить две вселенные, показать людям, насколько важно само существование этих животных, какую огромную роль они играют в поддержании природного равновесия и изобилия. Но, как объясняли мне все те же индейцы, вступаться за волков бессмысленно, если люди тебя не слышат. В этом-то и состояла моя главная проблема. Я настолько погрузился в мир волчьей стаи, что почти позабыл о сути своего замысла. Чтобы помочь волкам, мне нужно было сначала закрепить свои позиции в мире людей.

Что же касается нас с Хелен… Конечно, мы переборщили с физической и психической нагрузкой во время съемок, но все-таки истинная причина нашего разрыва — а возможно, и ее срыва — во мне. Хелен обожала волков, почти как я. Она и секунды не колебалась, когда нужно было затащить мертвую тушу в загон или отрубить голову и копыта теленку, привезенному со скотобойни. (Овец и оленей сейчас уже можно скармливать хищникам целиком, но коров со времен эпидемии «коровьего бешенства» в восьмидесятых — только без головы и копыт.) Именно это мне всегда в ней так нравилось: Хелен не страдала ложной брезгливостью, не боялась запачкать руки. Она спокойно воспринимала, например, проделки Дерека, мясника со скотобойни, который по ночам иногда закидывал дохлых кроликов на крышу нашего фургона. Он рассчитывал, как сам потом признался, однажды увидеть Хелен в ночной рубашке: вдруг бы она вышла посмотреть, что за шум? Вряд ли ей по-настоящему не хватало комфорта и плодов цивилизации. Скорее ей все это время не хватало меня.

Конечно, физически-то я постоянно находился рядом с ней, но душой оставался среди волков. Моя жизнь проходила в двух противоположных мирах: один полон эмоций, другой — начисто их лишен. В волчьем вольере эмоции приходилось отключать. Но я-то думал, стоит мне выйти обратно, как все человеческое тут же возвращается ко мне. Увы, я ошибался. В сущности, я никогда не покидал леса, и только сейчас осознал: если я хочу и дальше как-то строить отношения с людьми, будь то Хелен, мои дети или кто-то еще, то должен вспомнить, как же на самом деле у них положено себя вести.

Еще я понял, что с годами обзавелся паранойей. Опасности волчьего мира, который есть не что иное, как постоянная борьба за выживание, я автоматически переносил на мир людей. Я был как ветеран давно забытой войны, в чьей голове до сих пор звучит рев когда-то разорвавшегося снаряда. Когда у нас гостил Арран, я превращался в типичного самца, охраняющего свою стаю. Враги мерещились мне повсюду, даже на тихих улицах Барнстейбла — близлежащего городка, где не происходило ничего страшнее ярмарки. Я успокаивался, только когда мы оказывались в безопасном месте — например, дома. Молчу уж о том, чтобы беззаботно прогуляться по скверу, сходить в зоопарк или на пляж — я вечно напрягался, дергался, переживал, если они без меня подходили к воде, бегали, копались в песке. Я вел себя как плохо выдрессированный колли, постоянно норовящий согнать овец в кучу. Мне мерещилось, что вот-вот произойдет что-то ужасное, а меня не окажется рядом в нужный момент. А для животных это страшнейшее преступление — не прийти на помощь, когда кто-то из твоей стаи попал в беду. Я проходу не давал бедной Хелен, одолевая ее вопросами вроде «куда ты?», «когда вернешься?» и тому подобной чепухой. Я всегда требовал от нее полного отчета. Вряд ли такая навязчивая опека была ей по душе.

Кроме волков, меня ничего особенно не интересовало, а она скучала по другим, человеческим радостям. Ей хотелось развлекаться, встречаться с друзьями, следить за собой, в конце концов, ведь она оставалась женщиной, а я затащил ее в свой полудикий мир и вознамерился заточить там. Она любила иногда поваляться в постели с утра, а я просыпался ни свет ни заря и бежал встречать восход, как будто все еще жил среди индейцев. Хелен — любовь моей жизни. Я с юных лет мечтал о такой любви, всепоглощающей и безоглядной, но все никак не складывалось, и я почти уже смирился с этим. А тут вдруг появилась она. Я просто обезумел в своем стремлении защитить и сохранить ее, а в итоге почти все уничтожил.

После Нового года Хелен пошла на поправку. Силы понемногу возвращались к ней. Время от времени она писала мне сообщения. Нужно было уладить кое-какие денежные вопросы, кроме того, у меня в фургоне лежали ее вещи, да и у нее завалялся с давних времен чемодан с моей одеждой. Однажды она даже звонила посоветоваться насчет одной из ее собак. В конце разговора я сказал, что если ей снова потребуется круглосуточный домашний кинолог, пусть только свистнет. Как я и рассчитывал, она прекрасно поняла, что имелось в виду. Потом у нее состоялась долгая беседа с матерью. Хелен призналась, что все еще неравнодушна ко мне и надеется в будущем как-то наладить отношения. С сыном она тоже посоветовалась, и он ее охотно поддержал.

В начале февраля мы наконец встретились за чашечкой кофе. Как выяснилось, Хелен тоже посещала психоаналитика. У нас было достаточно времени, чтобы оценить ситуацию и понять, где именно мы допустили ошибки. Хелен пришла к тем же выводам, что и я: любовь к волкам и желание им помочь объединяли нас, но мы чересчур много работали. У нас совсем не оставалось времени на личную жизнь. Пускай с виду мы и ненормальные, особенно я, но на самом-то деле мы такие же люди, как и все остальные, и нам тоже нужно обычное человеческое счастье. Обсуждению этой темы мы посвятили еще несколько встреч.

Все только начинается. Хелен теперь работает в министерстве здравоохранения и снимает небольшой дом в Барнстейбле. Теперь она чаще общается с друзьями, которых забросила по моей вине. Мы каждый день созваниваемся и встречаемся регулярно, но понимаем, что не следует торопить события. Они развиваются потихоньку, своим чередом, но я надеюсь, что в один прекрасный день мы снова будем вместе. Сам я переехал в небольшой коттедж: надоело жить в фургоне, да и детей туда приводить как-то неудобно. Они гостят у меня через выходные: после долгих судебных разбирательств я отстоял свои родительские права, и мне разрешили видеться с ними.

Я хотел бы забрать сюда, в Девоншир, свою маму. Мне удалось отыскать ее, и теперь мы постоянно поддерживаем связь. В начале прошлого года я ездил в Норфолк. Оказавшись лицом к лицу со своими страхами, я обнаружил, что наконец-то могу справиться с ними. Посетив могилы бабушки с дедушкой в Большом Мессинхэме, я поразился, насколько неправильно представлял себе даты их смерти. И со старыми друзьями я тоже встретился. Впервые мне удалось взглянуть на свое детство в норфолкском захолустье глазами взрослого человека. Как трудна и безрадостна была здешняя жизнь! Храбрость моей матери поразила меня: вырастить меня в одиночку в таком месте, в такое время. А я-то причинил ей столько боли своей твердолобостью. Она, правда, так и не открыла мне тайну моего рождения, но, видимо, у нее есть на то свои причины.

Было бы здорово однажды познакомить Кайру, Бет, Джека и Сэма с их сводной сестрой Джеммой. Все эти годы они даже не подозревали о ее существовании. Да я и сам очень хочу получше узнать свою старшую дочь.

Что касается работы, то основная моя цель — купить землю. Много земли. В идеале — по полгектара дикого леса на каждого волка. Я еще не расстался с мечтой доказать миру, что если волки снова будут жить в лесах, это принесет большую пользу окружающей среде, а значит, и человеку. Обязательно приглашу ученых, чтобы оценили флору и фауну в моих владениях до появления там волков, а через несколько лет пусть проведут повторное исследование и сравнят результаты. Полагаю, выяснится, что виды, входящие в рацион волков, множатся и процветают: в присутствии хищников самки дают более сильное и многочисленное потомство. Растительность тоже поимеет свою выгоду: бегая от волков туда-сюда, травоядные не смогут истощать ее сверх предела в одном месте, как это происходит сейчас во многих регионах. А роскошная флора станет приманкой для самых разнообразных видов птиц и прочей живности.

У инуитов существует поверье, что северные олени карибу когда-то чудесным образом вышли из моря. Люди очень обрадовались: ведь они одновременно получили и пищу, и одежду, и прочие полезные вещи! Но когда они стали убивать слишком много оленей, стада поредели, а сами животные сделались хилыми и болезненными. Индейцы взмолились богам, и те в ответ послали волков, которые также пришли из моря. Волки начали убивать слабых, больных и старых особей, а здоровые знай себе плодились. Олени были спасены. Разумеется, из моря никто не выходил, просто стадо карибу откуда-то мигрировало, а хищник всегда появляется в новом месте следом за добычей. Но в глазах индейцев волки с той поры являются носителями доброй волшебной силы.

Нужно провести еще много исследований, потому что сейчас никто не может сказать, что произойдет, если выпустить дикие стаи, скажем, в леса Соединенного Королевства. Хотя, к примеру, в Шотландии уже поговаривают о том, чтобы с помощью волков удерживать численность поголовья оленей в пределах двух-трех сотен особей. Но если нам удастся доказать, что волки, живущие на воле, приносят больше пользы, чем вреда (а так оно и есть!), то восстановление их популяции должно происходить не само по себе — это не имело бы особого смысла, — а в рамках большой программы по возвращению всех хищников в места их исконного обитания. Необходимо тщательно изучить их рацион, выяснить конкретное значение каждого источника пищи и непременно разобраться, что такого дикие польские волки нашли в домашней скотине и почему они не могут добыть это где-либо еще. А люди должны основательно подготовиться к тому, что волки снова будут бродить по лесам. Сложнее всего преодолеть глубоко укоренившийся в подсознании страх перед дикими животными, который столетиями насаждали мифы и легенды. Если я сейчас пройдусь по пляжу с немецкой овчаркой, все вокруг невольно занервничают — очень уж эта собака похожа на волка. А, скажем, на терьера реакция будет в духе «ой ты лапочка», хотя на самом деле если кто их и укусит, то скорее терьер, чем овчарка.

Читая лекции в Кум-Мартине, я всегда стараюсь развенчивать негативные мифы о волках. Очень важно научить детей сохранять полное спокойствие в присутствии хищника, не делать резких движений и ни в коем случае не пускаться наутек. В точности так же нужно держаться и с собаками. В Девоне у меня есть друг, Чарли Ричардсон. Он разводит породу, которая называется «волчья собака Сарлоса», это помесь немецкой овчарки и волка. Они похожи на волков и внешностью, и повадками, но лучше приспособлены к общению с людьми. Эту породу можно использовать для работы с детьми в образовательных центрах и в школах.

Дикие звери иногда удивительно действуют на людей: взять хотя бы Зарнести и того мальчика-инвалида, который всю жизнь не выказывал никаких эмоций. Я не раз наблюдал подобные чудеса. Однажды в Спаркуэлле к загону с волками подошел высокий мужчина могучего телосложения. Его сопровождали жена и трое детей, но он держался как-то замкнуто, словно отдельно от них. Пока я рассказывал его семье о волках, мужчина встретился взглядом с Дакотой. Какое-то время они смотрели друг на друга, и внезапно я понял, что волчица повторяет все его движения: он наклоняется — она припадает к земле, он делает шаг в сторону — она отпрыгивает туда же. Никогда прежде я не замечал за волками такого поведения. Мы в изумлении наблюдали за этой парочкой, потом меня куда-то отозвали. А когда я вернулся, то глазам своим не поверил. Мужчина обнимал своих детей и жену, все рыдали. Он оказался профессиональным игроком в регби. Из-за травмы ему пришлось покинуть спорт, после чего жизнь утратила для него всякий смысл: ни семья, ни увлечения не могли заполнить образовавшуюся пустоту. Он очень любил животных, и жена в надежде хоть как-то его взбодрить затеяла поход в зоопарк. Неизвестно, что произошло между ним и Дакотой, но факт остается фактом — волчица вернула его к жизни. Сквозь слезы он просил у своей семьи прощения, крепко прижимая к груди всех четверых.

Старые непроверенные гипотезы о способности волков выявлять человеческие заболевания то и дело подтверждались у нас на глазах. Думаю, нас ждет еще немало открытий в этой области. Помимо общедоступных лекций я много лет проводил в парке специальные занятия для тех, кто готов познакомиться с моими подопечными поближе, и, прежде чем пустить их к волкам, обязательно наводил справки о состоянии здоровья каждого. Банальная простуда, пустяковая бытовая травма, беременность, менструация — любая мелочь влияет на реакцию животных, вызывает лишнюю агрессию. Другие обучающие центры, где ручные волки общаются с публикой, тоже постоянно сообщают, что если человек страдает каким-либо недомоганием, животные сразу это чувствуют.

Однажды Хелен подвела к вольеру человека средних лет. Ему задали стандартные вопросы, в его поведении и внешности не было ничего необычного. Но стоило ему подойти к ограде вплотную, как один из волков вдруг начал лизать его руку. Не агрессивно, но с упоением — будто никак не мог нализаться. Необычное зрелище, чтобы не сказать — абсурдное. Я шепотом спросил у Хелен, нет ли тут какой-нибудь патологии. Она ответила: он, мол, заверил ее, что абсолютно здоров. Я выкинул из головы это странное происшествие, списав его на загадочную волчью душу. Но когда наш посетитель в сопровождении Хелен поднимался на холм, у него по пути началась сильная одышка. Выяснилось, что этот человек страдает неким заболеванием крови, которое периодически дает о себе знать таким образом, но он то ли забыл, то ли не посчитал нужным сообщить нам об этом. Из такой удивительной волчьей способности к диагностике тоже можно извлечь пользу.

Еще я очень хочу помочь нез-персэ. Американское правительство не верит в их компетентность, считает, что они не сумеют разумно распорядиться землей, даже если им ее вернуть. А я бы привез нескольких представителей племени сюда, в Англию, и дал бы им возможность доказать, что их метод восстановления земельных ресурсов работает. Хорошо бы открыть летние лагеря для детей, где бы им объясняли, как важно уважать и беречь окружающий мир, и учили бы всяким полезным вещам — например, как очистить непригодный для питья ручей с помощью камней, животных и растений. У меня такое чувство, что люди все острее ощущают потребность вернуться в лоно природы, найти естественные пути к исцелению нашей планеты. Мне хочется принять активное участие в этом процессе.

Еще непременно нужно заняться собаками. Я хочу организовать курсы дрессировки, чтобы помогать людям лучше понять своих четвероногих друзей. Как гласит старая поговорка: нет на свете плохих псов, есть плохие хозяева. Проблемы начинаются с покупки неподходящей собаки и предъявления к ней требований, противоречащих ее характеру. В этом отношении собака от волка ничем не отличается. Я видел множество неудачных попыток воспитать ручного волка: хозяева понятия не имеют, как с ним обращаться, и в итоге животное становится опасным для окружающих и попадает в собачий приют. Это настоящие современные оборотни, вервольфы во плоти. С виду вроде волк, а по сути — типичный деклассированный элемент, невежественный и неуправляемый бандит.

Надеюсь, что моя мечта находит отклик и в ваших сердцах.

Жаль, что не все биологи одобряют мою деятельность. Некоторые утверждают, что, внедрившись в стаю, я мог нанести вред диким животным. Думаю, их опасения необоснованны. За два года, проведенные в горах Айдахо, я не раз убеждался в том, что после общения со мной волки ни в коем случае не перестанут бояться людей. Они же не считают друзьями всех своих собратьев без разбора. Щенков учат доверять только членам семьи. К любому чужаку, будь то человек или волк, они относятся с одинаковым подозрением. Моим главным аргументом остается то, что польза от моих исследований превышает потенциальный ущерб. Ведь я узнал о жизни диких волков вещи, которые невозможно выяснить никак иначе, хоть годами лазай по Скалистым горам с самым мощным на свете биноклем. Хочется верить, что рано или поздно мы с учеными объединим усилия и наладим разумный обмен информацией.

Все волки, с которыми я когда-либо имел дело, жили бок о бок с людьми, и поэтому им было действительно необходимо лучше узнать наш мир. Я бы никогда не полез в стаю где-нибудь в арктической глуши или в российских степях, где нет ни деревень, ни скота, ни конфликтов. Таким волкам с людьми делить нечего, и вмешиваться в их жизнь из чистого любопытства было бы безответственно. Мои интересы сосредоточены в той области, где наши миры пересекаются. Я хочу научиться говорить от имени этих благородных созданий, языка которых пока никто больше, кажется, не понимает. Некогда они жили рядом и делились с нами ценными знаниями об искусстве выживания, преданности и семье. Большинство этих знаний сегодня утрачено, забыто, человечество почти все время блуждает в потемках… Но все-таки я не теряю надежды, что однажды нам хватит мудрости снова начать учиться у волков.