— Я вернусь через пару секунд, — говорит патрульная Гарднер. Шум и гам кливлендского полицейского участка проникает в щели двери кабинета, накатывает на нас симфонией звуков. — Нужно вам что-нибудь еще? Второе одеяло? — Мы с Флинтом качаем головами, и она улыбается, мягко закрывает за собой дверь кабинета. Это удивительно, но теперь здесь все выглядит по-другому: Флинт, горячий шоколад, флисовое одеяло на наших плечах.

В голове по-прежнему все спутано: сине-красные огни патрульного автомобиля, их мигающие отражения от асфальта, от темной стены склада Гордона; копы, выкрикивающие приказы, лязгающие пистолетами, наручниками, фонариками. Металл, прижатый к моему виску, лицо Гордона Джонса в салоне черного микроавтобуса, краснота вокруг его глаз. «Закрой ей глаза, Фрэнк», — раздается у меня в голове его голос.

Флинт поднимает руку к моей шее, рисует маленькие кружочки у основания черепа. Симметрия меня успокаивает.

— Я не думал, что мы сможем тебя найти, — признается он, голос дрожит, в нем слышится дробь дождя по крыше. — Я получил твою записку. Я… Ло… я… мне следовало быть с тобой… следовало помочь тебе… — Он целует меня в макушку… моя кожа на голове вибрирует. — Пророк. Он передал мне твои слова… — Его голос залипает в горле. Он знает, что я его люблю. — Я пошел в «Десятый номер», чтобы найти тебя, но тебя там уже не было. Этот психопат, наверное, уже успел тебя схватить. Я нашел твой рюкзак. — Он сглатывает слюну. — Я понятия не имел, где тебя искать. Вышел из «Десятого номера» и увидел патрульную Гарднер. Она какое-то время уже занималась Джонсом. Я приехал с ней в патрульном автомобиле, — говорит он.

Флинт еще туже натягивает одеяло вокруг нас, его пальцы мягко массируют мне затылок, блуждают в волосах. Я тянусь к одной из кружек с горячим шоколадом, которые патрульная Гарднер принесла нам, дую в нее, чувствую, как тепло поднимается к лицу, чувствую, как его длинные пальцы поглаживают мне волосы, уши. Нежную кожу на висках.

«Закрой ей глаза, Фрэнк».

— Гарднер сказала мне, что вновь подняла дело Сапфир благодаря тебе, — продолжает он. — Она не вдавалась в подробности, но каким-то образом пришла к выводу, что в этом замешал Джонс. Ей пришлось убеждать лейтенанта, чтобы тот направил патрульных на его склады. Наконец сегодня получила разрешение, пусть даже дело считается закрытым. Этим вечером они много чего нашли: фотографии, которые он держал в папках с документами. Фотографии тела Сапфир, распечатки эсэмэсок, которые он ей посылал. Я рассказал ей, что Сапфир говорила мне о нем, но очень мало. Я знал, что какой-то парень из клуба достает ее, но ничего больше. И она никогда не упоминала имен.

Я смотрю на него и вижу, что лицо бледнее, чем обычно, и его голубовато-зелено-золотистые глаза потускнели, полны горя. Он смещает руку на мою спину, мягко поглаживает. Теперь я натягиваю одеяло, под которым мы сидим. Считаю его ресницы, семь, восемь, девять. Останавливаюсь на девяти. Девять достаточно. Девять освобождает мои голосовые связки, теперь слова могут добраться до моих губ.

— Сапфир говорила тебе о нем?

Флинт кивает.

— Так… она была твоей подругой? Все время.

Он шумно сглатывает.

— Да, была, — отвечает он. Потом слова льются потоком. — Она стала мне как сестра. Суррогатная сестра. Я потерял свою… она осталась дома, когда я ушел. Я так горевал из-за того, что оставляю ее… — Он хватает кружку, целую минуту держит в руках, прежде чем отпивает глоток.

— Я не знала, что у тебя была сестра, — спокойно говорю я. — Сколько ей лет?

— Ей было девять, когда я ушел. Теперь четырнадцать, — он качает головой, шумно сглатывает. — Я писал ей каждую неделю, поэтому знаю, что мой отчим принялся за старое: пьет, и бьет ее, и… — У него перехватывает дыхание, он смотрит вниз, на сжатые кулаки. — Я не знаю, что еще. Но уверен, что ничего хорошего.

Флинт придвигается ко мне, утыкается носом в мое правое плечо, целует его. Я поворачиваю голову и целую другое. Он смеется и снова целует правое, так что я должна поцеловать левое. Он опять целует правое. Я целую левое и отстраняю его рукой, чтобы он больше этого не делал. Поскольку шесть — то, что нужно. Больше — перебор.

— Так что случилось с твоей сестрой? Разве ты не мог кому-нибудь сказать, копу или социальному работнику?

— Мой отчим — коп, — говорит он, и рот превращается в узкую полоску. — Я знал, что мне надо вытаскивать ее оттуда своими силами, ни к кому не обращаясь. Я хотел, чтобы она убежала и приехала сюда… мне требовались деньги, чтобы послать ей… на которые она смогла бы уехать. — Он ерзает на сиденье, трет рукой щетинистую щеку. — А потом один друг из Малатесты познакомил меня с Марио, который сказал, что готов покупать у меня всякую всячину и по хорошей цене. И если сначала я просил милостыню и рылся в мусорных баках, то после этого разговора начал подворовывать. Всякую ерунду. Мелкие вещички, главным образом.

— Кто-нибудь знал? Об этом?

Он опять сглатывает слюну.

— Сапфир. Сапфир знала, — отвечает он. — За пару недель до того, как ее убили, она дала мне кое-что из своих вещей, чтобы я продал их Марио. О той цепочке с подвеской сказала, что они ей не нужны… сказала, что подарил их какой-то очень богатый человек, какой-то клиент из клуба, который запал на нее. Приставал, говорила она.

— Это все? Это все, что она о нем говорила?

— Да. Упоминала о нем один-единственный раз. Предложила мне продать цепочку с подвеской, потому что они, вероятно, стоили дорого. Я выручил за них сто пятьдесят баксов, но настоящая цена, скорее всего, раза в три выше. Такой была Сапфир, знаешь ли. Всегда старалась помочь. И она не хотела оставлять их у себя… Не хотела держать у себя его вещи.

Теперь многое прояснялось.

— Она дала тебе и его часы, так?

Он кивает, смотрит на свои руки.

— Он напился пьяным в клубе и отдал ей часы… пытался заплатить ей за… ну ты понимаешь. Она разозлилась. Думаю, она хотела вернуть их ему… — Он какое-то время молчит. — Я тревожился из-за нее. Она казалась… пребывала в смятении. Волновалась. Я поговорил об этом с Марио, когда закладывал у него часы. Он тоже знал Сапфир. Один район и все такое. — Флинт качает головой. — Марио заинтересовался. Ему хотелось знать, кто этот парень, где Сапфир его встретила. Я сказал Марио, что он, должно быть, ее клиент из «Десятого номера». Я думал, Марио хочет ей помочь. — Он смотрит на меня, его глаза широко раскрыты, он хочет, чтобы я его поняла.

— А вместо этого он хотел шантажировать Гордона, — медленно говорю я, как только этот последний элемент пазла становится на положенное ему место. — И когда Сапфир убили, наверняка подумал, что теперь он в шоколаде.

На лице Флинта написано страдание.

— Мне следовало убедить Сапфир поговорить со мной. Но она не любила рассказывать о себе, знаешь ли. Предпочитала ни с кем не делиться своими проблемами.

— Это мне известно, — отвечаю я. Сердце громко бьется, сотрясает все тело. — Когда ты в последний раз видел ее?

— Она позвонила мне за день до того, как это произошло… за день до ее убийства. Попросила зайти. Когда я пришел, набросилась на меня чуть ли не с кулаками, так злилась. Обвинила меня в том, что я залез в ее дом, рылся в ее вещах. Я ответил, что у нее паранойя. Но потом сообразил… сообразил, что паранойей и не пахло. Это был Гордон или один из его парней. Думаю, искал улики, которые могли связать Гордона с ней. Какие-нибудь записи, все такое.

— Гордон, вероятно, послал к ней Винни, — говорю я. Отличная возможность кого-то подставить: отправить человека обыскать дом, в котором через день произойдет убийство. Тут в голове возникает новая мысль. — День после убийства. Ты был около ее дома, рылся в мусорных баках. Что ты в действительности там делал?

— По правде говоря, в день нашей ссоры я оставил в ее доме зажигалку. Серебряную, с моими инициалами. Единственную мою ценную вещь. Я собирался продать ее. Если не хватит денег на переезд Анны — моей сестры — сюда. Я подумал, что она могла выкинуть зажигалку, потому что разозлилась на меня. Потом начал волноваться, а вдруг ее найдет полиция. Тогда копы могли подумать, что я имею отношение к этому убийству. Я тревожился, что ты можешь подумать, будто я имею отношение к этому убийству.

Я смотрю на его пальцы, прижатые к кружке.

— Я так и думала. Какое-то время. Потому и убежала… в тот день в твоем месте, после того, как мы…

Какие-то мгновения мы сидим молча. Струйки пара поднимаются над нашими кружками, перекрещиваются, плывут к потолку.

— Сегодня, придя к парикмахерской, — говорю я, горло пережимает, — я обнаружила, что ты съехал. Совсем.

— Почти совсем, — поправляет он меня, чуть улыбаясь. — Я запаковал все свои вещи и подарил Малатесте. Уже садился в автобус, знаешь ли. «Отправляйтесь на запад, молодой человек», и все такое. Но потом я вспомнил, что забыл тебе кое-что сказать.

— Что?

Он отвечает не сразу.

— Что я не хочу оставлять тебя, — признается честно, поднимая на меня глаза. — Что не могу оставить тебя. — Он касается пальцем шрама над моим глазом. Я замираю. — Ты устанавливаешь свои правила. Не идешь на компромисс. Это потрясающе, Ло. Ты потрясающая.

— Ох, — выдыхаю я. Я хочу ответить тем же, хочу говорить ему: «Я тебя люблю» — снова и снова, но горло сжимает от чувств, а сердце распирает, оно гонит кровь с невероятной скоростью. — Ох, — это все, что мне удается сказать, прежде чем внезапно появляется патрульная Гарднер, в руках у нее одеяло, на губах улыбка, которую она не может подавить.

Она заходит, кладет толстое одеяло на стол.

— Я знаю, вы говорили, что вам ничего не нужно, но отопление у нас плохое, и вы можете замерзнуть. — Она снова уходит, закрывает за собой дверь.

— Знаешь, она напоминает мне тебя, — говорит Флинт, сверкая глазами, пододвигает руку к моей. — Она влетела в «Десятый номер», не дожидаясь подмоги или чего-то такого. Она хотела поговорить с Джонсом, и она собиралась поговорить с Джонсом. Слава богу. Иначе мы бы тебя не нашли. — Флинт смеется, до сих пор ему с трудом верится, что им это удалось, качает головой. — Знаешь, Джонс задолжал одной из девушек сорок баксов. Она как раз кричала об этом, когда мы пришли. Мол, убежал, когда она делала ему массаж, и не рассчитался. Ужасно злилась из-за того, что осталась без денег. — Он пожимает мою руку три раза. Три. Хорошо. — Патрульный сообщил, что автомобиль Джонса мчится по Сент-Клер-авеню. Гарднер догадалась, что он направляется к своему складу. Мы едва успели. — Он вновь кладет руку мне на спину. Проводит пальцем по позвоночнику. Я дрожу, придвигаюсь к нему.

— Этим утром я нашла симку Сапфир, — объясняю я. — Благодаря ей узнала, что это он, точнее, узнала, что это Якорь — такое Сапфир дала ему прозвище. Он пытался заставить ее спать с ним, и я не думаю, чтобы она согласилась. Я думаю, она…

— Она постояла бы за себя, — заканчивает мою мысль патрульная Гарднер. Мы не слышали, как открылась дверь, и она вошла с лейтенантом Флэком, офицером, который выезжал на убийство Марио после того, как я нашла его тело. — Сапфир угрожала опубликовать его угрозы, если он от нее не отстанет, — продолжает патрульная Гарднер. — Он собирался заняться политикой. Такие разоблачения могли сорвать его планы, погубить бизнес, семью. Мы уверены, что именно поэтому он ее убил. Она стала обузой.

Флэк подходит ко мне, кладет руку на плечо.

— Пенелопа, как приятно видеть тебя вновь. Как хорошо, что ты цела и невредима. — Он убирает руку, и Флинт касается другого моего плеча, легонько. Потом плеча, которого касался Флэк, и еще раз. Он меня знает. Знает, что мое число — три. На душе разом теплеет.

— Лейтенант Флэк разрешил мне продолжить расследование убийства Сапфир, хотя мы уже арестовали подозреваемого, — говорит мне патрульная Гарднер. — Он мне поверил. И я ему за это очень благодарна.

Флэк потирает глаза. Выглядит уставшим.

— Я рад, что поверил, — говорит он. — Похоже, этот наш Гордон — недостающее звено в расследовании еще двух убийств. Такое ощущение, что мистер Джонс очень настаивал на том, чтобы все всегда было, как он скажет.

— Неудивительно, что она спрятала симку в статуэтке-бабочке, — теперь мне понятна логика Сапфир. — Она знала, что он будет искать ее мобильник, чтобы уничтожить улики.

— Псих, — кулак Флинта с силой опускается на стол. — Ох.

Патрульная Гарденер переглядывается с лейтенантом Флэком, оба смеются.

— Не могу с тобой не согласиться. Флинт, я хочу, чтобы ты немного задержался, хорошо? Мне надо задать тебе несколько вопросов. Обычная рутина. Тревожиться не о чем. — Она поворачивается ко мне. — Пенелопа, твой отец будет здесь с минуты на минуту, чтобы отвезти тебя домой. Не возражаешь? — Она подходит ко мне, кладет руку мне на голову, убирает.

Я застываю, потом киваю.

— Хорошо, — блекло улыбаюсь, стараясь не думать об отце, о том, каким злым он приедет.

Патрульная Гарднер улыбается в ответ, ее круглые щеки пылают красным, большие темные глаза весело сверкают.

— Первая встреча с родителями? — спрашивает она Флинта. Тот кивает, сглатывает слюну. — Лучшего времени и места не найти, правда?

Она подмигивает, они с Флэком уходят. Плечо Флинта под одеялом трется о мое.

Проходит минута. В комнате все застыло. Снаружи доносятся телефонные звонки, голоса, лязгание, шуршание, какофония звуков, далеких-предалеких. Флинт берет мою руку, проводит указательным пальцем по линиям ладони. Смотрит на меня, не отрывая пальца.

— У тебя длинная линия жизни, — он улыбается, на щеках появляются глубокие ямочки. — Из уважения к намерениям вселенной, я должен проследить за тем, чтобы ты жила очень, очень долго, — он целует мою ладонь.

Я хочу заловить ладонью его тепло, распространить по всему телу. Хочу, чтобы оно осталось во мне.

Но сначала я предлагаю ему другую руку.

— Еще два раза, — говорю я ему, положив голову на плечо. — Этого хочет вселенная.