Миллер с таким волнением ждал встречи с судьей, что у него даже холодный пот выступил на затылке.

Ждать пришлось недолго. Появился какой-то мужчина средних лет, одетый в дорогой черный костюм, белую рубашку с темно-синим галстуком в белую точку. Они все выглядели одинаково, эти мужчины, так чтобы их легко можно было забыть. Когда он попросил Миллера сдать оружие, сказав, что оно будет ждать его возвращения в безопасном месте, и повел к выходу из здания, даже не представившись и не объяснив, как у судьи Торна внезапно образовалась свободная минутка, Миллер начал беспокоиться еще больше.

— У судьи Торна немного времени, — сказал этот человек, пока они шли к зданию в конце улицы. Подойдя к входу, мужчина набрал код на панели безопасности. Что-то зажужжало, и дверь открылась. Миллер последовал за мужчиной внутрь.

Внутри пахло библиотекой. Миллер вспомнил о библиотеке Карнеги, о книгах, которые вернула Кэтрин Шеридан. Он вспомнил о том дне, когда они с Росом ездили туда, чтобы расспросить Джулию Гибб, о маленькой записке, которую она написала для них в надежде помочь. Кто бы мог тогда подумать, куда его заведет это дело! Спустя девять дней после убийства он попал сюда, в частный кабинет судьи Уолтера Торна, уважаемого и очень умного человека, человека, которому прочили место в Верховном суде, а то и в сенате.

Миллера попросили немного подождать у стойки администратора. Прошло меньше минуты, и его проводили в роскошный офис с высоким потолком, правую стену которого занимали полки с книгами. Слева находились стеклянные двери. Ему сказали, что судья Торн скоро присоединится к нему.

Миллер слегка отодвинул штору, чтобы выглянуть во двор. Стеклянные двери выходили на аккуратный, ухоженный двор, обнесенный высокой стеной. В центре двора стояла небольшая мраморная урна, по бокам которой расположились скамейки из кованого металла.

Миллер услышал, как у него за спиной тихо закрылась дверь, повернулся и увидел улыбающегося судью Торна.

— Когда тепло, я сижу там, — сказал он. — И там же располагаюсь, когда не хочу, чтобы меня подслушали. Впрочем, думаю, что если бы разговор захотели послушать, то смогли бы сделать это где угодно.

На вид судье было немного за шестьдесят. Он был среднего роста, но властность и харизма, сквозившие в каждом движении, создавали впечатление намного более высокого человека. И очень важного.

— Вам повезло, что вы до сих пор живы, — были первые слова судьи Торна.

Миллер нахмурился.

— Не будьте наивны, детектив Миллер. Только не говорите, будто не поняли, что на месте того офицера должны были быть вы.

— Что?!

От неожиданности Миллер едва устоял на ногах. Он даже сделал шаг назад.

— Я думал, вы лучше понимаете, что происходит, — заметил Торн. Он улыбнулся и указал на стул у окна. — Пожалуйста, — сказал он, — садитесь. Позвольте, я налью вам бренди.

Миллер протестующе поднял руку.

— Что? Никакого бренди? Но вы же не при исполнении, детектив. Насколько я знаю, вас освободили от ведения этого дела. Теперь вы вольны проводить свободное время как вам заблагорассудится.

— ФБР забрало у нас это дело.

Торн улыбнулся.

— Дело забрал у вас Джеймс Килларни. ФБР и Джеймс Килларни не всегда значат одно и то же.

Миллер открыл было рот, чтобы ответить, но промолчал. Он не понимал, к чему клонит Торн. Он подумал о фотографии в кармане, но решил не выкладывать этот козырь, пока не поймет, что за игра здесь ведется.

Торн оглядел графины и повернулся к нему, держа в каждой руке по бокалу.

— Это лучше, чем бренди, — сказал он. — Это арманьяк урожая двадцать девятого года. Очень хороший, правда.

Миллер выпил залпом и ощутил приятное тепло, расходящееся по телу.

Торн удивленно приподнял брови.

— Детектив Миллер, так арманьяк урожая двадцать девятого года не пьют.

Миллер не мог смотреть на судью. Он опустил взгляд на свои руки и заметил, что они дрожат.

— Вы подошли к разгадке намного ближе, чем хотелось бы, — тихо сказал Торн. — Мне сообщили, что вы хотели обсудить какой-то ордер. Потом мне говорят, что вы пришли по поводу «Объединенного траста». — Судья многозначительно посмотрел на него. — Это чужая территория, где вы мало что смыслите, детектив Миллер. Мой вам совет — уходите из моего офиса, поезжайте домой и выспитесь. Через пару дней возвращайтесь к работе и забудьте о том, что вы слышали имена Джона Роби и Кэтрин Шеридан или кого-либо еще, связанного или не связанного с этим.

— С этим… — начал Миллер.

— Мы называем это священным чудовищем.

Торн благожелательно улыбнулся, словно понимая, что сейчас чувствует Миллер.

Глаза Миллера расширились. Он уже слышал это выражение от Джона Роби.

— Monstre sacré, — сказал Торн по-французски. Он широко улыбнулся, словно понимая иронию ситуации, и добавил: — Я бы предложил вам еще арманьяка, но он очень дорог, а вы не можете оценить его по достоинству.

Миллер поставил пустой бокал на стол.

— Я не понимаю, что здесь происходит.

— Я не уверен, что вы когда-нибудь это поймете, — ответил Торн. — Дело в том, что в этой истории столько разных граней, столько различных точек зрения на то, как это произошло, что у меня возникают сомнения в том, что кто-то обладает полной информацией. За исключением, возможно, Джона Роби. Возможно, из всех нас Джон Роби знает больше всего.

— Из нас всех? — переспросил Миллер. — Вы в этом замешаны?

— Я использовал слово «нас» достаточно вольно. Я включаю себя, поскольку знаю о происходящем уже много лет. Это не та штука, с которой хочется иметь дело. Многие люди, которые начали это, уже мертвы, а большая часть тех, кто имел хоть какое-то представление об этом, была устранена…

— Устранена? Их убили? Вы это хотите сказать? Вы говорите обо всех тех людях, которых убили, верно?

— Людях? О каких людях речь?

— О тех, кого Кэтрин Шеридан записала в книги, которые вернула в библиотеку.

Торн нахмурился.

— Я не знаю, что вы имеете в виду, детектив. Какие книги?

— Она и Джон Роби… Она отнесла книги в библиотеку в день своей смерти. Сейчас они у нас в участке. Мы обнаружили в них пометки. Инициалы и даты. И начали проверять их, чтобы понять, кто эти люди.

— Джон Роби… — негромко сказал судья Торн. — Подумать только. После всех этих лет…

— Это ведь имена, верно? Инициалы и даты в книгах? Мы уже начали их проверять, сравнивая с отчетами о пропавших гражданах…

Торн поднял руку.

— Довольно, детектив. Нет нужды посвящать меня в подробности вашего расследования. Погибли люди. Это я понимаю. Из-за этого люди умирают уже двадцать лет…

— Из-за чего? О чем вы говорите?

Торн молчал, улыбаясь так, словно Миллер был глупым мальчишкой. Он подошел к стеклянной двери и, постояв минуту к Миллеру спиной, обернулся.

— Вы когда-нибудь смотрели фильм «Несколько хороших парней»? Том Круз, Джек Николсон, помните?

— Да, я знаю этот фильм. Видел несколько раз.

— Как вы считаете, какой основной посыл этой истории, детектив Миллер?

— Извините. Я не понимаю, какое отношение это имеет…

Торн остановил его.

— Ну же, детектив, изложите свою точку зрения.

— Я не знаю. Власть может развратить человека. Люди у руля могут забыть…

Торн покачал головой.

— Нет, детектив, как раз наоборот. Фильм пытается донести до нас полную невозможность предотвращения чего-то большего. Вы действительно считаете, что, убрав одного человека из системы, можно что-нибудь изменить? На место каждого выбывающего человека претендуют трое новых.

— Я вас не понимаю, судья Торн. Я не уверен, что мы с вами говорим об одном и том же.

— Конечно, мы говорим об одном и том же. Мы говорим о Никарагуа.

Миллер вздрогнул.

— Видите, — сказал Торн, — мы говорим об одном и том же. Мы говорим о Никарагуа, о незаконной войне, которая велась на деньги, добытые от продажи оружия и наркотиков. Мы говорим о сорока тоннах кокаина, которые каждый месяц прибывали в США на самолетах ЦРУ. Мы говорим об оперативниках ЦРУ… о людях, которые смогли понять, что происходит на самом деле. Они решили, что кокаин, оружие и прочие вещи приносят слишком большой доход, чтобы можно было все это остановить вместе с окончанием этой воображаемой войны.

Миллер резко поднялся со стула. Ему захотелось уйти. Он не был готов услышать такое. Все, о чем говорил Джон Роби, теперь подтвердили слова вашингтонского судьи.

— Сядьте, детектив! — велел Торн.

— Нет, — ответил Миллер, — я ухожу отсюда немедленно. Я не хочу…

— Чего вы хотите, нас заботит меньше всего, — прервал его Торн. — Сядьте, или я позову охрану. Они посадят вас в машину и отвезут в какой-нибудь заброшенный склад, где и прикончат.

Миллер не верил своим ушам.

— Вы же судья…

— Конечно, я судья, — согласился Торн. — А вы детектив вашингтонской полиции, и правда в том, что вы ввязались в историю, в которой ничего не смыслите. А Джон Роби? — Торн рассмеялся. — Джон Роби думает, что может разрушить то, на создание чего мы потратили тридцать лет? Он одиночка, детектив Миллер, он всего лишь один человек, и если он полагает, что у него есть хоть малейший шанс развалить это, он серьезно ошибается.

Торн отошел от стеклянной двери и опустился на стул напротив Миллера.

— Вы хотите понять, что произошло? — спросил он.

Миллер посмотрел на него.

— Понять что? Что правительство США все еще завозит сюда контрабандный кокаин?

— Не правительство, друг мой, а ЦРУ.

— ЦРУ?

— Помните Мадлен Олбрайт? Госсекретаря?

— Да, помню.

— Она сказала, что ЦРУ ведет себя, словно у него синдром избитого ребенка. — Торн рассмеялся. — Я не уверен, что хорошо понимаю, в чем суть этого синдрома, но идея передана прекрасно, вы не находите?

Сердце Миллера готово было вырваться из груди. Его тошнило, голова кружилась.

— Вы оказались в очень непростой ситуации, детектив Миллер. Вы не кто иной, как последний в длинной цепочке людей, кто намеренно или случайно подверг опасности чертовски прибыльную операцию, которую ЦРУ проводит уже много-много лет.

Миллеру стало трудно дышать. Он посмотрел на Торна.

— Роби уже пытался, знаете ли, пять лет назад вместе с оперативником ЦРУ по имени Дэррил Кинг что-то изменить. Кинг сломался спустя примерно три недели. Героин. Курительный кокаин. Ему могли предложить все, что угодно.

— Дэррил Кинг работал в ЦРУ?

— Как и Кэтрин Шеридан, как и Энн Райнер. Энн я знал лично. Приятная дама, работала с Биллом Уолфордом.

Миллер вспомнил разговор в кабинете Ласситера. Тогда они решили, что работа Райнер на Уолфорда — это достаточный повод не подпускать к этой истории газеты.

— Они все работали на ЦРУ? Те, кого убили? — спросил Миллер.

— На ЦРУ. Все они были семьей ЦРУ. Помощники, коллеги, шпики, информаторы…

— И они вот так просто смогли убить этих людей…

— Что вы имеете в виду под «так просто»? Они убивали людей так просто, детектив Миллер. Они убили очень много людей…

— Ради денег?

— Ради денег, да. Ради денег и власти. Ради политического влияния. Как, по-вашему, ЦРУ оплачивает свои операции? Вы хотя бы представляете, сколько стоят некоторые эти проекты? — Торн презрительно махнул рукой. — Конечно, нет. Кокаин, поступающий из Никарагуа, оплачивает оружие и политические услуги, он оплачивает свержение агрессивных иностранных правительств и убийство политических деятелей. Вы же не думаете, что мы каждый раз приходим в казначейство, держа в руках шляпу, и клянчим триста миллионов долларов.

— Я… я не…

— И не забывайте о национальной безопасности, — прервал его Торн. — Когда война закончилась и мы, поджав хвост, убрались из Никарагуа, нам нужны были деньги, чтобы защитить людей. Госдепартамент, Министерство обороны, Совет по национальной безопасности, Министерство иностранных дел, разведка, даже само ЦРУ… Были люди, которых надо было защитить, люди, которые принимали по Никарагуа и безопасности Соединенных Штатов важные решения. Они могли оказаться на линии огня, если бы всплыла правда. Мы говорим о людях, которым пришлось иметь дело с ситуацией в Гренаде в восемьдесят третьем, в Ливии в восемьдесят шестом, в Сальвадоре, Панаме, Ираке, Судане, о людях, которые нужны нам до сих пор. Мы были обязаны сделать так, чтобы решения, которые они принимали на благо этой страны, никогда не подвергались сомнению. Правда поставила бы администрацию Рейгана на колени. Даже попытка убийства была направлена на то, чтобы отвлечь внимание общественности.

Миллер открыл рот, чтобы что-то сказать, но Торн его прервал:

— Неужели это не очевидно, детектив? Предполагалось, что в него будут стрелять. Честно говоря, Рейган никогда особо не блистал, поэтому я не понимаю, чего от него ждали.

— Это безумие! Кто бы пошел на такое?! Кто бы устроил покушение на президента?!

— ЦРУ, — ответил Торн. — Этим они и занимаются. Они стоят на страже. Они стоят на страже и защищают Америку. И они делают все, что необходимо, все, на что у остальных не хватает смелости и решительности. А потом еще удивляются, о чем блеют эти либеральные засранцы в конгрессе, когда начинаются разговоры о нарушении гражданских прав и свобод, о правах иностранных государств проводить такую политику, какая им по душе! — Глаза Торна горели от возбуждения, словно он хотел выложить Миллеру все, что знает. — Что касается ЦРУ, никто не имеет права ни на что, пока это не подтверждено Управлением…

— Вы же не хотите сказать, что Хинкли должен был застрелить Рейгана…

— Я не буду ничего говорить, но мы должны были проследить, чтобы он его не убил. На Освальда повесили убийство Кеннеди. На Серхана Серхана свалили смерть Бобби в отеле «Амбассадор» в шестьдесят восьмом году. А кто помог Вудворду и Бернстайну быть услышанными, когда они хотели выкинуть Никсона из Овального кабинета? Мы! Для этого мы и существуем. — Торн наклонился вперед. — А хотите знать, почему я вам все это говорю? Потому что вы не можете ничего с этим поделать, детектив Миллер.

Миллер был потрясен.

— Не стоит удивляться. Хотите знать, что случилось с Хинкли после попытки убийства Рейгана? Они отвезли его в дурдом, накачали медикаментами и превратили его мозги в пюре. Сегодня его заставляют думать одно, завтра другое, что противоречит ранее сказанному. И так постоянно. Его сбивали с толку, запутывали, заставляли сомневаться в собственном имени, в самом его существовании. Его загнали в такое состояние, что даже если бы он вспомнил, кто приказал ему убить президента, то не мог бы этого сказать. Теперь он может говорить все, что ему вздумается, потому что он похож на психа, а когда открывает рот, то становится законченным сумасшедшим. Кто поверит человеку, который пытался убить президента Соединенных Штатов?

Миллер чувствовал, как в груди медленно и неотвратимо растет гнев. Этот гнев появился много дней назад, но теперь Миллер столкнулся с человеком, который знал о ситуации намного больше, чем он. И этот человек насмехался над ним.

— Это невероятно, черт подери! — заявил Миллер. — Я не сумасшедший. Я офицер полиции, и найдется очень много людей, которых заинтересуют мои слова…

— Какие слова, детектив? О каком-то воображаемом заговоре, который тянется со времен войны в Никарагуа, войны, о которой большинство американцев не помнят? Или вы хотите рассказать о Джоне Роби, уважаемом преподавателе, писателе, кандидате на Пулитцеровскую премию? О том, что он был профессиональным убийцей на службе у ЦРУ и несет ответственность за десятки смертей в Никарагуа и во многих других странах? И все это по приказу правительства? Вы эту историю хотите рассказать, детектив, да? Или историю Ленточного Убийцы? Как одному наемнику на службе правительства дали задание зачистить кое-что здесь, в Вашингтоне? Он проявил творческий подход и решил применить старую систему складирования, которую мы практиковали в Никарагуа. — Торн улыбнулся, словно вспоминая старые добрые времена.

— Складирование? — переспросил Миллер. — Что вы имеете в виду?

— Тела. Десятки тел. Разложенных на деревянных полках и прикрытых брезентом. Мы обливали их лавандовой водой. Использовали ее литрами. Это был кошмар! Ужасная вонь от разлагающихся тел и лаванды. Кто это придумал, я не знаю. И на шею каждому трупу вешали бирку, как на багаж в аэропорту. На бирке писали, как следует избавиться от трупа. Одних надо было выбросить так, чтобы их обнаружили, другие должны были исчезнуть. Были специальные уборщики, которые делали это, как только туда поступали трупы.

— И этим занимался Роби? Вы мне это хотите сказать? Роби занимался этим в Никарагуа, а потом приехал и продолжил здесь?

— Нет. Боже, нет! Роби никогда бы такого не сделал. Роби очень, так сказать, приземленный человек. Нет, тот, с кем вы имели дело, это совершенно другой человек. Кстати, вы его знаете.

— Что?

— Труп, который вы обнаружили в багажнике. Это ваш так называемый Ленточный Убийца.

— И кто это был, черт побери? — спросил Миллер, понимая, что правда окажется намного ужаснее, чем он предполагал.

— Кто он был? Его звали Дон Карвало, но кем он был — это не имеет значения. Ему дали указание уладить кое-какие дела. По каким-то причинам он решил добавить немного отсебятины, поэтому его попросили с игрового поля. Вас, вероятно, заинтересует тот факт, что Роби убрал его.

— Роби убил его?

— По всей видимости. Но он сделал это лишь для того, чтобы Карвало не убрал вас.

Миллер едва мог дышать.

— Да не волнуйтесь вы так, детектив! Я думаю, сейчас вас уже мало чем можно удивить. У Роби на ваш счет были свои планы. Он пошел против нас много лет назад. Он повернулся спиной к компании, к своим учителями и коллегам. Он и Кэтрин Шеридан полагали, что мир имеет право знать, что случилось в Никарагуа, что до сих пор происходит. По объективным причинам мы не могли допустить этого. То, что он отослал документацию Барбаре Ли, Энн Райнер… Я не помню, как звали первую.

— Мозли. Маргарет Мозли.

— Да, точно. То, что спустя пять лет после провала с Дэррилом Кингом он начал все сначала, все это либеральное дерьмо о том, что случилось тогда… — Торн ударил кулаком по подлокотнику стула, и Миллер вздрогнул. — Когда дело касается национальной безопасности, таких понятий, как «хорошо» и «плохо», не существует.

— Вы сумасшедший, вы свихнулись!

Торн поднял руку.

— Я не закончил. — Он помолчал. — Общественность осудила вас, детектив Миллер. Она признала вас виновным. Неважно, что дало расследование коронера. Не имеет значения, какие показания дала ваш друг Мэрилин Хэммингз. Общественность заклеймила вас как нечестного полицейского, способного на преступление. Люди верят, что полиция более чем способна на то, чтобы защитить одного из своих. Поэтому никто не удивился, что вас оправдали. Другого и не ожидали.

Миллер был удивлен.

— Как, черт подери, вы…

— Да ладно, детектив! Вы же не думаете, что это дело осталось незамеченным? Откуда, по-вашему, Джеймс Килларни? Из ФБР? Вы думаете, ФБР интересна смерть нескольких одиноких женщин, одна из которых чернокожая жительница бедняцкого района? Почему-то мне так не кажется. Килларни из ЦРУ, как и Роби. Килларни передавал ваши отчеты прямо нам.

— Что это значит? Кто вы?

— Мы? Мы — обычные люди, детектив Миллер. Мы те, кто видит всю картину целиком. Нас не интересует дата следующей получки, с кем спят наши жены или куда повезти детей во время отпуска. Существует определенный взгляд на мир, детектив. Люди хотят видеть мир таким, и они хотят, чтобы так было всегда. Мы — те люди, которые дают миру то, или почти то, что ему нужно. То, что мы используем для своих операций ЦРУ…

— И вы верите в это? — перебил его Миллер. — Вы верите в то, что говорите?

Торн снисходительно улыбнулся.

— Я считал вас умнее, детектив. Мне казалось, что у вас должен быть более высокий уровень восприятия, чем у среднестатистического служащего. Но я ошибся. А я редко ошибаюсь, детектив. На своей должности я не могу позволить себе подобную роскошь. Будущее нынешней администрации, будущих администраций, даже тех, которые будут работать после моей смерти, — вот чем мы сейчас занимаемся. Эти вопросы беспокоят людей вроде меня. Мне все равно, если несколько человек, которые узнали слишком много, окажутся в могиле.

Торн глубоко вздохнул и поднялся со стула. Он снова подошел к стеклянной двери и стоял, повернувшись к Миллеру спиной.

— Я советую вам забыть об этой истории, детектив Миллер. Вам очень повезло, что вы до сих пор живы. Вы должны были быть на месте детектива Оливера. Но не думайте, что для вас все закончилось. Я не могу гарантировать, что вы дотянете до конца дня, не говоря уже о конце недели. Но если вы забудете об этом, смиритесь с тем, что делом занимается ФБР, тогда возможно — возможно! — о вас забудут важные люди. Некоторые люди мертвы. Их немного. Пятьдесят, может, сто, какая разница? Они должны были отступить, как следует сейчас поступить и вам. Но они этого не сделали. Они хотели знать, что происходит, хотя интуиция подсказывала им, что ввязываться не стоит. Когда люди начинали заниматься этой программой, они не думали, что никогда не смогут от нее избавиться. Когда они узнавали правду о Никарагуа, то начинали считать, что власти, а то и общественность, имеют право все знать. Они докладывали о своих открытиях начальству, приходили к нам, и мы этим занимались. Мы заключили соглашение, а потом они его нарушили. Джон Роби, Кэтрин Шеридан, Дэррил Кинг. Им это на пользу не пошло. Шеридан и Кинг мертвы, а Роби в бегах. Он, возможно, лучший убийца из подготовленных ЦРУ за все время, однако это всего лишь один человек против правительства США и его смежных ведомств. Что касается остальных, то им заплатили за то, чтобы они защищали нацию, а потом они исчезли… — Торн посмотрел на Миллера в упор. — Вы понимаете, о чем я?

Миллеру показалось, что он так и не получит ответы на все свои вопросы.

— Есть вещи, которые вы не понимаете, детектив Миллер. Нам нужно от вас только одно. Вы должны отступить, уйти тихо и незаметно. Примите тот факт, что вы проделали хорошую работу, узнали кое-что новое, но теперь пришла пора последовать совету Фрэнка Ласситера и Нэнси Коэн и заняться другими делами.

— Мне хочется узнать еще кое-что, — спокойно сказал Миллер. — Думаю, я имею право на это. Существует столько вещей, которые я не понимаю, которые не имеют смысла для меня, что я не могу просто так развернуться и уйти.

— Теперь это не имеет значения, детектив. Не имеет значения, что имеет смысл, а что — нет.

— Но вы знаете, что здесь произошло. Вы можете ответить на эти вопросы.

— С чего бы мне на них отвечать? — спросил Торн.

— Потому что, как вы сами сказали, не имеет значения, знаю я это или нет. Я ничего не смогу предпринять. Люди мне не поверят, и не только потому, что это кажется таким невероятным, а потому что я уже запятнал себя. Они уже верят, что я лгун, грязный полицейский.

— Да. Как я уже говорил, вас осудила общественность, детектив Миллер, и она признала вас виновным.

— Тогда позвольте мне понять, чтобы я мог уйти и забыть обо всем. Вы же видите, вашингтонские детективы очень упрямы. И если они берутся за что-то, то идут до конца.

Торн рассмеялся.

— Вы мне нравитесь, детектив Миллер. Я уважаю то, что вам удалось до сих пор оставаться в живых. Хорошо, я расскажу, но вам это добра не принесет. И я отвечу только на те вопросы, на какие захочу, а те, которые мне не понравятся, буду игнорировать, договорились?

— Кто убил первых трех женщин?

— Самых первых трех? Или первых трех, о которых вы узнали?

— Тех, о которых я знаю. Мозли, Райнер и Ли.

— Их убил Дон Карвало, ваша жертва из багажника и Ленточный Убийца.

— Он был из ЦРУ?

Торн кивнул.

— А эта история с лентами…

— Это фокус, который он выкинул по собственной инициативе. Даже если бы Роби не нашел его и не прикончил, он бы не прожил и недели после убийства негритянки.

— Наташи Джойс? — спросил Миллер.

— Из бедняцкого района с маленькой дочкой? Да, ее тоже убил Карвало.

— А Кэтрин Шеридан?

— Об этом следует спросить вашего друга Джона Роби.

— Ее тоже убил Карвало?

— Я же говорю, спросите об этом у профессора Роби.

— Они все были убиты, потому что знали о ситуации с Никарагуа?

Торн расхохотался.

— Ситуации с Никарагуа? Вы уже говорите штампами, словно чиновник с Капитолийского холма, детектив Миллер. Вы начинаете ориентироваться в положении дел.

— Они погибли из-за этого? Потому что знали, что там произошло?

— Нет, конечно, нет. На свете очень много людей, которые знают, что там произошло. Если бы мы избавлялись ото всех, кто об этом знает, то большая часть конгресса и весь сенат… Черт, пришлось бы большую часть администрации зарыть на Арлингтонском кладбище. ЦРУ трезво смотрит на ситуацию, не делает поспешных выводов и не принимает необдуманных решений. Как только принимается решение о ликвидации, оно передается через контролеров, резидентов, их помощников и еще бог знает через кого. А в конце цепочки находятся люди, подобные Джону Роби и Дону Карвало. Люди, смерть которых вас так интересует, были убиты, потому что узнали, что спустя столько лет после окончания войны в Никарагуа деньги от продажи наркотиков все еще поступают в ЦРУ.

— И ЦРУ послало убийц избавиться от них, — заметил Миллер.

— Чистильщики, механики, уборщики… У их профессии много названий.

— И сколько их?

Торн нахмурился.

— Понятия не имею. Но даже если бы и знал, я бы не ответил.

— И кто принимает решение о ликвидации?

— Без комментариев. Мы снова возвращаемся к стене. Стену должен кто-то охранять.

— К стене против кого? Против воображаемой коммунистической агрессии? Черт, ведь уже не пятидесятые годы!

— То, что сейчас не пятидесятые, не означает, что холодной войны нет. Я вот что вам скажу, детектив Миллер. Мы бы никогда не смогли сделать всего, что нам удалось провернуть в Ливии, Сальвадоре и так далее, не будь Никарагуа. Были люди вроде меня, Джона Роби, Кэтрин Шеридан, которые верили, что мы делаем правое дело ради демократии.

— И вы верите в это? — спросил Миллер. — Вы действительно верите, что наводнение Америки сотнями тонн кокаина для оплаты незаконных войн оправдано?

— Да ладно вам, детектив. Не будьте так наивны! Эти люди, о которых вы говорите, эти черные, испанцы, кубинцы, мексиканцы… Если бы они не получили кокаин из Никарагуа, они бы добыли его из десятка других мест. Мы, можно сказать, сделали им одолжение, дали им первоклассный продукт. Эти люди — животные. Они будут делать то, что делают, независимо от того, что им говорят. Они принимают наркотики. Они всегда их принимали. Они будут и дальше их принимать. И ни вы, ни я, ни кто-либо еще не может ничего с этим поделать.

— Вы верите в это? Вы действительно считаете, что мир таков, что вы можете указывать, кому жить, а кому умереть?

— Вы говорите так, словно у меня комплекс Бога, — заметил Торн.

— Мне кажется, что так и есть.

— Бог — это миф. Люди рождаются, люди умирают. У них есть время, чтобы что-то сделать или не делать ничего. Мы занимаемся своим делом, потому что верим, что люди имеют право на свободу от фашизма и коммунизма. Сотрудники ЦРУ отдали организации свои сердца и души. Они обещали, что будут выполнять свою работу, будут защищать нацию. А потом они обнаружили нечто, что расстроило их, и им захотелось поделиться этим с остальным миром. Несколько десятков человек. Их было несколько десятков. Вы действительно считаете, что можно ставить под угрозу безопасность страны из-за того, что кучка людей потеряла самообладание?

— Вам следует записать свои слова на пленку и потом прослушать. Вы хоть представляете, каким безумием это выглядит со стороны?

Торн только махнул рукой и снова повернулся к стеклянной двери.

— Так мы закончили? — спросил он.

— Что вы собираетесь делать с Роби? — спросил Миллер.

— С Роби? Рано или поздно он объявится, и кто-нибудь его пришьет.

— Так просто, — сказал Миллер.

— А зачем усложнять? Существуют определенные интересы, которые следует охранять. Эти интересы чертовски важны для безопасности и процветания страны, они намного важнее жизни нескольких отступников.

Торн подошел к столу, поднял трубку телефона и набрал какой-то номер.

— Охрана. Детектив Миллер уже уходит.

Когда Торн положил трубку и посмотрел на Миллера, тот понял, что должно случиться. Он понял, что Торн был таким разговорчивым не потому, что Миллеру никто не поверил бы, а потому что он не должен был покинуть это здание живым.

Мужчина, который привел его в кабинет Торна, забрал его пистолет. Он сейчас лежал в безопасном месте и дожидался его возвращения.

Но Миллер никогда не вернется.

— Возможно, Роби и помогал вам до сегодняшнего дня, — сказал Торн, — но он ошибся.

— Похоже, вы знаете о нем очень многое, — сказал Миллер, прикидывая расстояние между собой и дверью, между собой и стеклянной дверью. Он гадал, не заперта ли эта стеклянная дверь, насколько высока стена и что за ней. Может, там улица? Или еще одна часть комплекса на Джудишиари-сквер? И есть ли охрана с той стороны стены?

Кровь быстрее побежала по жилам. Миллер побледнел. Он чувствовал то же самое, когда Брендон Томас повернулся к нему, когда он понял, что тому все равно, что перед ним полицейский. Томас собирался убить его. Так же, как сейчас Торн. Но имя Торна никак не будет связано с этой историей. Он даст указание одному из своих людей, тот поговорит с кем-то еще, и этот кто-то увезет Миллера в тихое место и пристрелит. Или столкнет с крыши дома.

— Я знаю о Джоне Роби больше, чем он сам, — ответил Торн.

Он сделал шаг влево и повернулся спиной к стеклянным дверям, словно прочел мысли детектива и был готов помешать ему. Хотя Торн был ниже и легче Миллера, он смог бы задержать его до прихода охраны.

— Почему? — спросил Миллер.

Он хотел потянуть время и придумать хоть что-то. Телефон на столе… Графин, из которого Торн наливал арманьяк… В кабинете было много предметов, с помощью которых он мог атаковать судью. Но что потом? Он свалит его с ног и сбежит. Его увидят. Обвинят в нападении. За ним будут следить. У него не было оружия. Если Торн говорил правду относительно смерти Оливера, то Миллера уберут, несмотря на то что он детектив вашингтонской полиции.

— Почему? — словно эхо отозвался Торн. — Потому что я его тренировал, детектив Миллер. Я тренировал Роби, Шеридан, Карвало и десятки их коллег.

— И зовут вас вовсе не Уолтер Торн?

— Уолтер Торн, Фрэнк Риссик, Эдвард Перна, Лоуренс Мэттьюз… Я ношу все эти имена и ни одно из них. Я тот, кем должен быть, когда это требуется. То, что вы столкнулись с именем Дон Карвало и названием конторы «Объединенный траст», ничего не значит. Вы хоть представляете, сколько названий и имен мы используем, чтобы прикрывать свои организации и операции?

Миллер внимательно прислушивался к звукам, доносящимся из коридора. Он не мог решить, куда бежать. К двери? Или попытаться рвануть через двор и перемахнуть через стену?

— Если Роби доставлял вам столько хлопот…

— Почему мы просто не устранили его? — спросил Торн. — Потому что иметь дело с Джоном Роби и Кэтрин Шеридан — это не то же самое, что иметь дело с Маргарет Мозли, Энн Райнер, Барбарой Ли и Наташей Джойс. Есть определенные нюансы.

— Что он сделал? У него были улики? У него были материалы, которые должны были стать достоянием общественности в случае его смерти?

— У него было кое-что наше, а у нас было что-то, что принадлежало ему. Это была патовая ситуация. И такой она оставалась очень долго.

— У вас было что-то его? Что? Что у вас есть на Роби?

— Скорее, не что, а кто.

— Кто? — переспросил Миллер и понимающе кивнул. — Кэтрин Шеридан, верно? Вы угрожали, что убьете ее, если он…

— Нет, детектив. Роби не был настолько озабочен благополучием Кэтрин, чтобы ее смерть могла остановить его.

— Тогда кто? О ком вы говорите?

— Я говорю о…

То, что пуля практически бесшумно прошила левую створку стеклянных дверей, придало происходящему элемент сюрреализма.

Торн замолк на полуслове.

Только что он что-то говорил, а в следующий момент уже молчал.

Он постоял еще несколько секунд. Эти секунды, казалось, тянулись вечность. Миллер ждал, что судья скажет что-то еще.

Торн начал неуклюже сползать на пол, словно ему сообщили ужасную новость и он пытался справиться с потрясением.

Только тогда Миллер заметил маленькое отверстие в стекле.

И он понял, почему судья Торн пытается удержаться на ногах, цепляясь за полки с книгами, почему свет в его глазах померк, а изо рта доносится лишь приглушенное шипение, как из пробитого воздушного шара. Из уголка его правого глаза вытекла тонкая струйка крови.

Миллер обомлел.

Уолтер Торн опустился на колени и начал заваливаться на левую сторону, ударившись головой о край тяжелого стола красного дерева.

Миллер рванулся вперед в тщетной попытке его удержать. Рухнув на пол, покрытый ковром, Торн перевернулся на бок. Миллер опустился перед ним на колени, пытаясь уложить его на спину, поддерживая его голову и пачкая пальцы в его крови.

Миллер посмотрел на свои руки. Кровь потекла по ним, грозя вымазать рукава рубашки.

Небольшая лужа крови на ковре образовалась из-за маленького пулевого отверстия на правом виске Торна. На левом виске выходного отверстия не было, пуля осталась в голове.

Только тогда Миллер среагировал. Он открыл рот, чтобы сказать что-то, закричать, позвать на помощь, хотя и знал, что слишком поздно.

Но не смог произнести ни звука.

Его начало трясти, словно в лихорадке. Он попытался встать, но ноги его не держали. Он схватился за подлокотник стула, на котором сидел Торн, и поднялся, а когда убрал руку, то увидел, что оставил на подлокотнике кровавый след.

Миллера тошнило. Его охватил почти животный ужас. Он потянулся за пистолетом, но его не было.

Он подошел к стеклянной двери и выглянул наружу.

Что он ожидал увидеть?

Пустой двор, черно-белые краски ноябрьского вечера. Его спокойствие резко контрастировало с безумием, которое творилось в кабинете судьи Торна.

Миллер едва стоял на ногах. Он прислонился к стене, снова оставив кровавый отпечаток.

Перед тем как попасть в кабинет Торна, он говорил с двумя людьми. Администратор записала его имя, а помощник Торна забрал его пистолет. Он был здесь, когда Торна убили.

Миллер был по уши в дерьме. Еще глубже, чем после истории с Томасом.

Он снова подошел к стеклянной двери. Потом посмотрел на Торна. Опустившись на колени, он притронулся к его шее. Пульса не было.

Ему захотелось пнуть Торна. Ему хотелось бить его по лицу и выкрикивать ругательства. Ему хотелось бросить вызов тому, что говорил этот мерзавец, объяснить, что он думает о его взгляде на мир. Он хотел сказать ему, что из-за людей, подобных Торну, мир был зловонной ямой, что из-за таких людей существовали наркотики, преступления, войны.

Но он ничего не сказал.

Чувства, которые владели им в последние дни, нахлынули с новой силой. Миллеру казалось, что он задохнется, что его сердце, не выдержав боли и страха, остановится. И их мертвые тела найдут в кабинете с запертой дверью и маленьким отверстием в стекле. И никто никогда не узнает, что же произошло между детективом Робертом Миллером и судьей Уолтером Торном.

Это навсегда останется загадкой.

А Джон Роби вернется в Маунт-Вернон. Он будет читать лекции по литературе и поэзии, а студенты будут смотреть на него, слушать его, и никто из них никогда не догадается, что этот человек убил больше людей, чем они могут себе представить.

Миллер был настолько сбит с толку, что не знал, чему верить.

Единственное, что он знал точно, так это то, что у него будут проблемы.