— Пьетро, сынок, я очень горд тобой, ты настоящий Мазини! — Никколо широко улыбался, его темные глаза блестели. — Тем не менее, я рад сообщить, что не так уж и удивлен. — Он поставил кофейную чашечку и протянул вперед руки. — Оливия, дорогая моя девочка, подойди и поцелуй своего будущего свекра!

Видя с какой легкостью Оливия позволила отцу обнять себя, Пьетро нахмурился. Он ожидал, что тот встретит объявление о брачных планах сына с нескрываемым раздражением и досадой, что расстроили его смехотворное намерение самому жениться на этой «дорогой девочке».

Но хитрый старый черт действительно был в восторге, а его фраза: «Я рад сообщить, что не так уж и удивлен!» — говорит сама за себя. Разве нет?

Меня, Пьетро Мазини, действующего главу торговой компании «Мазини» просто подставили! — опешил он. Старик поставил на карту свое никуда не годное предложение жениться на Оливии ради чести семьи с тем, чтобы его единственный теперь сын стремглав выполнил свой долг и сохранил сына Франко для семьи, к которой тот должен принадлежать!

Пьетро улыбнулся в искреннем восхищении. Хотя впервые за его взрослую жизнь кому-то удалось его облапошить, приятно было сознавать, что старая лиса еще не утратила своей хитрости! Честно говоря, он не жалел, что его вынудили сделать брачное предложение.

Брак с мисс Добсон не должен стать проблематичным. Она знает, что к чему, Пьетро был предельно откровенен с ней, и явно рада этому, разумно согласившись с практическими преимуществами их союза. Оливия не станет требовать того, чего он не сможет ей дать, — эмоциональной привязанности, уверений в вечной любви.

Занятость делами обусловит его постоянное отсутствие, но и оно не станет проблемой. Оливия легко адаптируется. Она доказала это, когда изначально подстроилась к жизни на вилле, нашла свою нишу в сердцах отца и бабушки Анны, не говоря уже обо всех слугах. Даже София снизошла до нее и теперь воспринимает ее как забавную младшую сестренку. Оливия ни в чем не будет нуждаться. Так что с ней все будет в порядке.

Всякий раз, когда он будет приезжать на виллу «Красивый источник», его будут ждать сказочные ночи.

Оливия Добсон наконец-то высвободилась из объятий Никколо и, слегка дрожа, заняла свое место за столом. София по-дружески обняла ее и поздравила проказливым шепотом:

— Ну, ты и молодец! Заарканила самого завидного жениха в Италии!

От подобного одобрения Оливия не почувствовала себя лучше, разве что чуточку менее лицемерной.

Осторожно передав Тедди в любящие руки Никколо, Джина коротко кивнула Оливии и, глядя на нее холодными глазами, сказала:

— Добро пожаловать в семью.

Оливия сделала большой глоток кофе, заботливо налитый ей Пьетро, чтобы пропихнуть застрявший в горле комок. Значит, Джина будет теперь вместо того, чтобы докучать привычными ядовитыми замечаниями, обращаться к ней с подобной ледяной вежливостью, но никогда не полюбит ее. В глазах этой синьоры она никогда не станет приемлемым членом их благородного семейства. Однако вместе с остальными Джина будет любить и лелеять сына Франко. Вот что важно, утешила себя Оливия, надеясь, что не выглядит такой несчастной, какой она себя чувствовала.

— Дорогая, — заговорил за ее спиной Пьетро, — может, пойдем? — Он положил обе руки на ее плечи, и их прикосновение было одновременно интимным и ободряющим, когда он извинился перед своим отцом: — Нам с Оливией предстоит многое обсудить. Тебе придется отказаться сегодня утром от общения с ней. Но, принимая во внимание столь приятные новости, ты, я уверен, простишь нас.

И не пытаясь выдвигать какие-либо возражения, поскольку, во-первых, не могла придумать ни одного стоящего и, во-вторых, совершенно выдохлась, пока решилась принять предложение Пьетро ради сына, Оливия молчаливой тенью последовала за женихом, который передал Тедди на попечение Марины. Затем он приказал Роберто отвести Никколо в его апартаменты и дождаться там прихода физиотерапевта, и только тогда повел Оливию к гаражному комплексу, где усадил ее в спортивную машину с откинутым верхом.

— Куда мы едем? — тихо спросила она и вздрогнула от моментально охватившего ее жара — его рука случайно задела ее грудь, когда он наклонился над ней и застегнул ремень безопасности.

Такая мучительная реакция на Пьетро губительно действует на меня с самой первой нашей встречи, опечалилась Оливия. Я даже еще не осознала, как оказалась в подобном нереальном положении будущей жены человека, который, ничуть не стесняясь, заявляет, что не любит меня.

— Прогуляться, — лаконично ответил Пьетро. Насупив брови, он бросил мимолетный взгляд на нее. Вокруг ее глаз виднелись черные круги от усталости, а под мягким золотистым загаром, обретенным уже в Италии, проглядывала бледность, которая не могла не взволновать его. Он только надеялся, что Оливия не сожалеет о своем решении. — Нам необходимо расслабиться перед тем, как заняться свадебными приготовлениями.

Пьетро повернул ключ зажигания, и двигатель довольно заурчал. Когда машина резко рванула с места, Оливия только вскрикнула слабым, умирающим голосом. Краем глаза он отметил ее поникшие плечи, опустившиеся уголки мягких губ и вяло лежавшие на коленях руки.

Она просто устала, вот и все, успокоил себя Пьетро, и его настроение поднялось от удивившего его самого облегчения. Она, разумеется, не жалеет о своем решении. С чего бы ей жалеть? Оно вполне разумно с точки зрения всех заинтересованных лиц. Она спала прошлой ночью так же мало, как и я. Воспоминание о том, почему им не удалось поспать, переполнило его ощущениями, которые иначе как примитивно мужскими не назовешь.

Собравшись с духом, Пьетро сказал:

— Остановимся в деревне, и я покажу тебе церковь, в которой мы обвенчаемся. — Его голос звучал необычно низко и хрипло. — Потом отправимся в горы.

После короткой поездки по крутым и извилистым дорогам они оказались в деревне, как бы подвешенной высоко над долиной, и ее сказочный вид укрепил ощущение Оливии, будто она живет во сне, от которого ей уже не проснуться. Пьетро протянул ей руку, и женщина благодарно ухватилась за нее: по крайней мере, сам Пьетро Мазини был реальным и надежным. Они вышли на площадь, окруженную небольшими домиками с красными крышами. От площади расходилось несколько узеньких средневековых улочек. С подоконников свешивались цветы, а крошечные огородики изобиловали кабачками и томатами, зревшими под горячим солнцем.

Обходя стайки бродивших по площади уток и кур, Пьетро завел ее в церквушку, которая оказалась красивой, хоть и не роскошной.

— Завтра я возьмусь за необходимые приготовления к нашей свадьбе, — бесстрастно объявил Пьетро и взглянул на Оливию, почувствовав, как она дрожит. — Замерзла?

— Нет. — В церкви было прохладно, но довольно приятно. Рассматривая резную кафедру, она тихо спросила, озвучивая мысль, вызвавшую у нее дрожь: — В первый раз ты венчался тоже здесь? — Она охватила себя руками, словно пытаясь согреться.

— Нет. Амелия была родом из Венеции. Венчание состоялось там. — Он приподнял ее лицо за подбородок, чтобы заглянуть в глаза, и мягко спросил: — Это так важно?

— Нет, конечно. Обычное любопытство. — Оливия прикрыла глаза густыми ресницами — просто не могла смотреть на него, произнося очередную ложь. Ее взгляд мог выдать то, что на самом деле она считает этот вопрос очень важным.

Пьетро так сильно любил свою первую жену, что до сих пор в душе оплакивал ее. Ни одна другая женщина не смогла бы занять ее место в его сердце. Оливия понимала и принимала все, как есть, — у нее просто не было иного выбора. Но это не означало, что она легко бы выдержала свадебный обряд, стоя точно на том же месте, где раньше стояла его покойная, но любимая Амелия, с болью сознавая при этом, что, глядя во время венчания на нее, Пьетро всего лишь вспоминает одну-единственную любовь всей своей жизни и мысленно делает горькие сравнения.

— Не вернуться ли нам на солнце?

Оливия старательно изобразила поддельный озноб и с яркой улыбкой и гордо поднятой головой вышла из церкви. Я не могу дать ему понять, как отношусь к нему на самом деле, сказала себе она. Ему это не понравится. С его точки зрения, наша женитьба — лишь брачный контракт, закрепляющий его обязательства по отношению ко мне и мое подчинение воле семьи. Жениться на женщине, одержимой безумной любовью, — уж этого он желает меньше всего!

— Подожди-ка! — Пьетро догнал ее, когда она, оступаясь, спускалась по ступенькам, и взял за руку. — На другой стороне площади есть чудесная лавочка. Там мы запасемся продуктами для пикника в горах. Как тебе это?

Обезоруживающая улыбка осветила поразительно красивые черты его лица. Оливия еще ни разу не видела его таким спокойным и, пожалуй, даже счастливым. Крупный финансист во время редкого отдыха, догадалась она, тут же оттаяла, инстинктивно поддаваясь потребности доставить удовольствие мужчине, которого любит, если даже приходится скрывать от него истинное положение вещей.

— Хорошая мысль! — ответила Оливия, снова изобразив солнечную улыбку, которую и держала, пока они пересекали площадь.

Пьетро остановился перемолвиться несколькими словами со старушками, сидевшими с шитьем на ступеньках одного из домиков. Те, ласково улыбаясь, говорили так быстро, что Оливия с ее примитивным знанием итальянского едва разбирала одно слово из ста.

Низенький и кругленький человечек, который тоже непрерывно сыпал словами, быстро выполнил заказ Пьетро. Вдыхая царившие в лавочке запахи свежеиспеченного хлеба, кофейных зерен, сыра и чеснока, Оливия почувствовала, как у нее заурчало в желудке. Когда их с Пьетро взгляды встретились, она поняла, что и его занимают те же мысли. Слишком уж они были увлечены друг другом прошлой ночью, чтобы поужинать. Насчет него она не знала, но сама даже не позавтракала, если не считать глотка обжигающего кофе...

Полчаса спустя Пьетро съехал с узкой извилистой дороги и остановил машину на небольшой каменистой площадке. Оливия огляделась и заворожено воскликнула:

— О, как же тут мило!

Ярко-зеленые высокогорные луга возвышались над покрытыми кипарисами склонами гор, а еще ниже, в долине, к берегам реки спускались виноградники.

— Мы пройдемся немного пешком. — Рука Пьетро лежала на спинке ее сиденья, и Оливию охватило невыносимое желание откинуться назад, повернуть голову и ощутить на вкус загорелую, шероховатую от волос кожу его руки. Глаза, видимо, выдали ее, потому что он с невероятно сексуальной улыбкой прошептал:

— Позже. Сначала мы пройдемся, потом поедим, а уж затем... — Он выразительно пожал плечами. — А затем посмотрим.

Высокие каблуки не очень-то подходят для прогулок по высокой цветущей траве, подумала Оливия. Или у меня все еще дрожат колени от того, на что он намекнул? А как Пьетро взглянул, рассматривая подолгу каждую черточку моего лица, как прищурился, опустив глаза на мои груди, налившиеся в разгоряченном предвкушении и натянувшие шелк топа!

Когда она споткнулась во второй раз, Пьетро подхватил ее на руки, не выпуская заодно и объемистого пакета с едой.

— Твои ножки слишком хороши, чтобы их ломать, дорогая. — Он быстро, слишком быстро поцеловал ее в губы, оставшиеся раскрытыми от удивления, испытанного в момент, когда он подхватил ее. — Какая жалость, что здесь нет больше никого, даже какого-нибудь захудалого туриста, который мог бы засвидетельствовать, как мужественно играю я роль героя!

Подобное неслыханно игривое настроение сделало его абсолютно неотразимым, поэтому Оливия и не пыталась сопротивляться. Одной рукой она придерживала взятый у него пакет, а другой обвила шею Пьетро, чтобы притянуть его голову и запечатлеть на губах поцелуй, который на этот раз был далеко не коротким.

Оливия все еще восстанавливала дыхание, когда Пьетро опустился на траву, усадив ее боком к себе на колени. Одной ладонью он обхватил налившуюся грудь, а другой — ее голову, тем самым обездвижив свою спутницу с целью, которая стала очевидной, когда он с неуемной жадностью впился губами в ее податливый рот.

После длившегося, казалось, часы поцелуя она стала подсматривать за Пьетро из-под полу-прикрытых век, вдруг страшно отяжелевших. Он дышал так же прерывисто, как и она, его сердце бешено билось под ее ладонью, а глаза подернулись влагой от желания, пока его пальцы расстегивали пуговицы на ее топе. Они действовали проворно, эти длинные тонкие пальцы, высвобождая из петельки уже третью пуговку. Но Оливию неожиданно охватило странное чувство утраты. Это ее никак не устраивало! Отведя его руку, она лихорадочно выпалила:

— Нет, Пьетро! — Подыскивая слова для объяснения своего отказа, она добавила: — Я ужасно проголодалась.

— Ага! — Он криво усмехнулся, тут же поднялся с локтя, на который опирался, протянул ей руку и помог сесть. — Я тоже, моя красавица, я тоже. А мой другой аппетит подождет, пока мы поедим.

Секс ради секса, скорбно подумала она, в то время, как Пьетро потянулся за забытым пакетом. Слова «другой аппетит» точно определили ситуацию. Нечто, подлежащее забвению, как только оно будет утолено. Во всяком случае, такова часть общей сделки. Но сейчас Оливия не была столь уж уверена в этом. Точнее, совсем не была уверена.

Страстные ласки Пьетро оказались удивительнее, чем она даже смела мечтать. Я хочу его с отчаянием, пугающим меня саму, и желание это нескончаемо, поскольку люблю его, подумала она. Пьетро тоже с нетерпением жаждет моего тела. Но когда хочешь пирожных с кремом и переедаешь, то очень быстро тебя начнет тошнить от одного их вида, и ты пытаешься найти чего-то новенькое. Такое открытое чувство к нему делает меня слишком уязвимой, чтобы воспринимать ситуацию иначе, чем с настороженностью и страхом...

— Ты ведь заявила, что проголодалась.

Его проницательные глаза впились в ее встревоженное лицо, и Оливия заморгала, только сейчас заметив, что он протягивает ей кусочек булки с сыром, ломтиком ветчины домашнего копчения и зеленью.

И она взяла угощение, пришлось взять, хотя и не думала, что сможет съесть хоть крошку, в то время, как ее желудок скрутило от муки. Каким-то образом она попала из огня да в полымя и стала жертвой собственной несчастной любви к этому мужчине, дополненной сильнейшим материнским желанием сделать максимум для своего сына.

Пьетро коснулся пальцами ее щеки столь нежно, что она чуть не расплакалась оттого, что этот жест не проистекал от чувства любви. Он жаждал с ней только секса. И больше ничего.

— Оливия, что тебя гнетет?

Она невольно взглянула прямо в его глаза. Определенно есть что-то нехорошее в улыбке, тронувшей его чувственный рот. Он привез меня сюда для сексуальных игрищ — подальше от назойливых глаз и пересудов на вилле. Только на это, похоже, я и гожусь, помимо удовлетворения желаний его семьи.

Но теперь он к тому же подумает, что я веду себя как надутая, неуравновешенная девчонка, отказывая ему в том, что охотно предложила прошлой ночью. У нее вырвался скорбный вздох, идущий, казалось, от самых пяток. Оливия положила бутерброд на подстеленную Пьетро бумажную салфетку и тыльной стороной ладони отбросила пряди волос, упавшие на лицо.

— Я словно попала в ловушку, — честно призналась она. И обреченно решила, что если эта фраза послужит началом разговора, призванного побудить его освободить невесту от данного ею обещания выйти за него замуж, пусть так и будет. — Чувствую себя как марионетка. Какие-то люди дергают за веревочки, и я делаю правильные движения, ибо у меня нет иного выбора.

— Ты вовсе не деревянная куколка. — Его голос напоминал бесстыжее сексуальное мурлыканье. — Ты горячая женщина из плоти и крови и доставляешь мне массу наслаждения!

— Опять секс! — выпалила она, выдирая траву вокруг себя и не сознавая, что делает.

Порой он здорово злит ее! И она возмутилась еще больше, когда Пьетро вновь изобразил свою томную улыбку.

— А что в нем плохого! Мне показалось, что ты наслаждаешься им. А про себя я точно знаю, что наслаждаюсь.

Оливия подтянула колени к подбородку, обхватила их и бросила на него косой взгляд.

— Ты всегда думаешь за всех? — спросила она с немалым сарказмом. — Или только за меня? — Да, иногда Олли готова была задушить его.

— Пожалуй, ты права, — медленно произнес Пьетро, нежно коснулся ее руки и совершенно серьезно добавил: — Скажи, почему ты считаешь, что тобой манипулируют? Кто дергает за твои ниточки? Хотелось бы, чтобы ты откровенно поделилась со мной своими чувствами.

На Оливию сразу навалилась усталость и желание расплакаться. Когда он смотрел на нее с такой добротой, она теряла голову и любила его еще больше. Злиться на него ей было гораздо легче, но долго злиться она не умела.

— Франко знал, за какие веревочки дергать. И мои родители. Они практически лишили меня возможности отвергнуть приглашение синьора Никколо Мазини привезти сюда Тедди. Да и твой отец... Он вроде и не собирался давить на меня, чтобы я осталась, но мое собственное понимание, что его привязанность к Тедди помогает ему преодолеть недуг, стало еще одной такой веревочкой. А тут еще, — она бросила печальный взгляд на Пьетро, — и ты. Со своими разумными соображениями, почему нам следует пожениться. Если это не манипуляция, тогда я не знаю, что называть таковой!

Ее голос в конце обвинительной речи почти перешел на крик, и по щеке скатилась одинокая слезинка. Пьетро смахнул ее большим пальцем.

— Ты могла отказать мне, — мягко заметил он. — Выбор был за тобой.

— Ну конечно! — сердито парировала Оливия. — Выбор между существованием моего малютки в Англии, или, как ты сам это назвал, жалким выживанием, да еще в семье с дедушкой и бабушкой, расстроенными уже одним его появлением на свет. И жизнью здесь, где все души не чают в ребенке и где он будет пользоваться всевозможными благами. Так какая же это свобода выбора? — задохнувшись, спросила она, опустила голову в горестном унижении и с грустью призналась: — По своему обыкновению, я поступила как трусишка.

Пьетро зажмурился. Решающий момент. Он ведь может честно сказать ей, что, реши она вернуться в Англию вместе с Тедди, им обоим было бы предоставлено щедрое содержание. Клан Мазини заботится о своих.

Но здесь-то ее ждет настоящее счастье. К тому же Никколо любит ее, как дочь, и будет так скучать по ней и внуку, что его состояние может обернуться серьезным ухудшением здоровья. Пьетро уже только одно это считал достаточным основанием для того, чтобы Оливия осталась. И, наконец, он не мог не признаться себе, что находит мысль о новом браке привлекательной. Особенно если будущая жена — такая горячая и сексуальная. А еще эта прелестная женщина нуждается в ответственном человеке, который позаботится о ней.

Сердце у нее определенно есть, но она бывает немного чокнутой, что ли, и излишне импульсивной. Такое сочетание может казаться довольно привлекательным, но может и спровоцировать бессовестных людей, — вроде Франко, например, — попользоваться ею. Нет, за ней точно нужно приглядывать. И ему кажется, что он как раз годится для этого.

— Ты сделала свой выбор, притом весьма смелый, — не совсем уверенно заговорил он. — Согласилась прожить всю оставшуюся жизнь со мной ради своего сына. Хотя откуда тебе знать, может, я из тех мужей, что бьют своих жен, не хранят им верность и не заботятся о них. — Пьетро взял обе ее руки в свои, поднес ко рту и стал целовать тонкие пальцы. — Так вот, я клятвенно обещаю тебе, что ты никогда не пожалеешь о нашем браке. Я сохраню тебе верность на протяжении всей нашей жизни, и, пока я жив, тебе никто ни причинит никакого вреда. Ты мне очень нравишься...

Пьетро вдруг замолчал, внезапное озарение обрушилось на него как тонна кирпичей: Матерь Божья, да он же любит ее! После того, что случилось с Амелией, он поклялся никогда больше не подставляться под подобную боль. Но это произошло снова: к нему пришло новое сильное чувство — любовь к Оливии! Его восхищало в ней все — и обаяние ее улыбки, и стремление позаботиться о других прежде, чем о себе, и необычайная ранимость, и ее открытость и щедрость...

Пьетро дрожал всем телом, его сердце раскрылось и как бы расцвело. Он взял ее руки и обвил ими свою шею, потом охватил своими чуть дрожавшими пальцами ее прелестное лицо.

Было бы ошибкой рассказывать ей о своих чувствах. Она не пожелает взвалить на себя груз моей любви, ведь ей предстоит еще привыкать к очень многому, решил он. Со временем же я смогу научить ее любить меня. И речь здесь не о насущных интересах моего отца или ее сына, а о моих чувствах к ней. О них я промолчу, но кое-то открою с почти полной искренностью. И он сказал:

— Поверь мне, Оливия. Все будет хорошо. Все будет превосходно, обещаю тебе.