Наконец настал тот день, когда встреча с королем Сигизмундом была назначена! Аудиенция была тайной, о ней знали лишь самые приближенные короля люди: братья Вишневецкие, которые и привезли царевича в Краков, воевода Юрий Мнишек, а также епископ Петр Тылицкий, Симон Рудницкий, Сигизмунд Мышковский и великий литовский писарь Гаврил.

Король назначил точную дату – 15 марта 1604 года. Еще до наступления долгожданного дня Григорий ходил белый как мел, руки его постоянно дрожали от волнения: кто знает, что может сулить встреча с Сигизмундом – признание его как сына Ивана Грозного или же отправка обратно на Русь в лапы Бориса Годунова? Константин Вишневецкий пытался ободрить молодого человека. Для этого он дал ему ключи от своей библиотеке, зная безумную страсть к чтению гостя. Сидя за книгами, Григорий на короткое время забывался, погружаясь в исторический мир древних народов. Будучи умным и любознательным человеком, он упоением читал о судьбах Халдейского, древнеперсидского, Ассирийского царствах. Не прошел он мимо и трудов древнегреческих философов, особенно Платона и Аристотеля. Впитывая дух величия царей древности, молодой человек окончательно внушил себе мысль о царском происхождении и завладении любым путем московского престола.

Братья Вишневецкие хлопотали над сбором. Им пришлось потратить немало собственных денег на портных, которые сшили царевичу удивительной красоты наряд, в котором тот должен будет предстать перед королем. Сапожник, один из лучших, смастерил Григорию сапоги на высоких каблуках с загнутыми носами, украшенные орнаментом из золотых нитей.

И вот наступил вечер 14 марта. Что сулил завтрашний день?

Король Сигизмунд III, восседая в роскошном кресле в кабинете, принимал у себя нунция Клавдия Рангони, итальянца по происхождению, который, будучи в Польше, был одним из ближайших советников короля.

– Святой отец, позвольте поговорить с вами, – учтиво проговорил король, усаживаясь в кресло и жестом показывая на стул напротив себя. Нунций сел и спросил:

– Ваше Величество говорит о царевиче Димитрии, сына Ивана Грозного?

– Так точно, вы угадали, – темные, выпуклые глаза Сигизмунда смотрели пристально и настороженно, под большим орлиным носом свисали редкие усы.

– Что же, отвечу, – Рангони мельком взглянул на распятие, стоящее на столе, затем перевел взгляд на короля и продолжил, – мне удалось не единожды встретиться с царевичем Димитрием у Константина Вишневецкого.

– Каков он из себя?

– Он молод, не больше двадцати трех лет, бритый, красивый, светлокожий, есть две бородавки – одна на носу под правым глазом, другая на лбу, у него длинные, белые руки, которые служат докозательством благородного происхождения; у него живой ум, и он обладает красноречием, в его походке и разговоре много благородства. Также, – тут нунций, понизив голос, сказал, – недавно он всеръез заинтересовался нашей святой католической церквью, он уже прочитал Библию на латинском языке и пообещал, что в скором времени перейдет из еретического греческого учения в истинную веру.

– А царевич, не смотря на молодой возраст, далеко не глуп, – заметил Сигизмунд и усмехнулся.

– Даже более того. Он разумен не по летам, обладает дальновидностью. Недаром он пообещал мне в случае поддержки привести всю Русь под власть Папы Римского.

– Ты смотри, каков претендент, а?! Но и вы, отец, не промах: никогда не упустите свой шанс в распространении католичества.

– Я лишь пекусь о заблудших душах, сын мой, – проговорил престыженный иезуит, – которые погрязли в скверне и неверии. Всем давно известно, что схизматики просто безбожные дикари, фанатики, язычники. Не только нам, но им будет на пользу принятие святой латинской веры, которая убережет их от адского пламени.

– Пути Господа неисповедимы, – ответил Сигизмунд и перекрестился.

На этом их разговор закончился. Рангони дал поцеловать Сигизмунду свою руку, после чего молитвой благословил его. Уже перед дверью, он вдруг обернулся и сказал:

– Ваше Величество, мы должны поддержать царевича Димитрия, настоящий он или же просто самозванец; это в наших же интересах.

– Я понял вас, святой отец, и постараюсь последовать вашему совету.

Вечером того же дня, пробираясь сквозь гулкие улочки Кракова, понаправлению к королевскому дворцу, шли закутанные в длинные черные плащи две фигуры, их головы были спрятаны под большими капюшонами, отбрасывающие тени на лица. Один из незнакомцев был высокий, грузный; другой много ниже ростом, подвижный, и судя по походке, молодой. Наконец, добравшись до тайной двери, высокая фигура постучала в нее. Дверь отворилась, незнакомец проговорил пароль, после чего следом за стражником направилась вместе с путником по длинному темному коридору, освещенного лишь одним факелом. Поднявшись по винтовой лестнице, фигуры остановились и скинули плащи – это были Григорий Отрепьев и Юрий Мнишек. Их проводили в залу, усадили за столик, угостив вином и фруктами, после чего попросили подождать.

– Волнуешься, царевич? – тихо спросил сандомирский воевода.

– Очень вельможный пан. Я боюсь, а вдруг король откажет мне в поддержки, тогда меня ждет плаха на Лобном месте в Москве. Годунов мстителен и коварен, он не простит мне покушение на трон.

– Не волнуйся, наш король поможет тебе, не в его интересах быть пособником узурпатора Годунова.

– Это точно. Узурпатор, вот он кто!

К ним подошел слуга и пригласил в кабинет Сигизмунда. Григорий снова побледнел, сердце бешено забилось в груди. Он стал считать свои шаги: один, два, три… Еще, еще, вот она, раписная дверь, за которой сидит тот, кто либо примет его с почестями, либо отправить восвояси. Нет, не должно случиться ничего плохого: большинство панов и иезуитов на его стороне, а Сигизмунд прислушивается к их мнению.

Дверь отворилась. Григорий, тяжело ступая, прошел в комнату, пол которой был застелен дорогим персидским ковром. Король Сигизмунд встал ему на встречу и, поприветствовав как равного, пригласил сесть с ним за стол. Юноша сглотнул слюну и покорно опустился в мягкое кресло, его голубые глаза пристально глядели в карие глаза короля. Юрий Мнишек торжественно проговорил здравицу Сигизмунду, после чего представил гостя.

– Так вы и есть царевич Димитрий, сын Ивана Грозного? – спросил король, а сам подумал: «То, что он никакой не царевич, ясно сразу, у того, судя по портретам, не было никаких бородавок, да и внешностью не выдался. А этот и красив, и умен, грамоте обучен, знает несколько языков – чем не претендент на московский престол?»

– Да, Ваше Величество, – с поклоном ответил молодой человек, – я есть царевич Димитрий Иоанович.

– Рад видеть вас в моем доме. Я много слышал о вашей судьбе и признаться, был несказанно рад тому, что вам удалось избежать смерти.

– Да, вы правы. Еще в детстве Борис Годунов, отнявший у нашего рода власть, решил избавиться от меня, единственного оставшегося наследника московского престола… – Григорий слово в слово перессказал историю своего «спасения», слезы катились по его щекам, когда он рассказывал о притеснениях и лишениях, о жизни в монастырях и скитаниях по земле, – Ваше Величество, прошу принять меня и помочь, ибо только тот, кто испытал на себе несправедливость, поймет лишенного всего. У меня отняли отца, детство, лишили брата Федора, покоя, родного дома. С ранней юности я не ведал радости. Теперь же, когда я повзрослел и возмужал, то хочу вернуть то, что принадлежит мне по праву. Не откажи мне, прошу! – юноша говорил на одном дыхании, щеки его порозовели, из глаз текли слезы, он встал на колени перед королем и поцеловал ему руку. – Не отталкивайте меня, защитите от изверга Годунова!

Сигизмунд молчал, явно пораженный красноречием молодого человека. Юрий Мнишек стоял позади и с усмешкой глядел на данное представление – он заранее знал, что скажет Григорий. Сейчас наступил решительный момент: признание или изгнание. Молодой человек весь съежился, будто ожидая удара. Наконец, король положил свою ладонь на его голову и сказал:

– Я рад помочь, царевич Димитрий Иоанович. Как король Речи Посполитой я беру тебя под свою опеку и помогу вернуть престол. Более того, я лично награждаю тебя золотой цепью, а также жалованье в несколько тысяч флоринов из собственной казны, коими ты, князь Московии, волен распоряжаться на свое усмотрение.

Григорий ликовал. Наконец, наступил долгожданный момент. Он – царевич Димитрий, сын Ивана Грозного, претендент на московский престол!

После тайной аудиенции Сигизмунд пригласил Юрия Мнишека и названного царевича поужинать с ним. Был накрыт большой стол, на который слуги подали лучшее вино, запеченные куропатки, телятину, приправленную в соусе и много иных блюд. Помимо короля, царевича Димитрия и воеводы Мнишека за столом сидели еще несколько человек: Клавдий Рангони, Петр Тылицкий и Сигизмунд Мышковский. Григория поздравляли в честь назначения, говорили всякие комплименты и обещания о поддержке. Молодой человек скромно улыбался, его светло-каштановые чистые волосы блестели при свете множества свечей. Рангони пригласил его к себе в сабор для еще одного переговора относительно крещения. Юноша согласился. Однако один из присутствующих, Петр Тылицкий, ярый ненавистник русских и вообще православных капнул немного дёгтя в их мирную беседу.

– Ох, господа, не верю я, будто русские захотят принять католичество. Для них все иноверцы безбожники, – высказался он.

– Если московский царь будет католиком, то и остальные последуют за ним. Для них царь – помазанник божий, чье слово закон, – ответил нунций.

– Ох, отец. Если бы все так было просто. Эти дикари безжалостны и хитры, вряд ли когда-нибудь они войдят в лоно истинной веры.

Наступило молчание. Все присутствующие по очереди переглянулись друг с другом, потом перевели взгляд на побледневшего от оскорбления Григория, у которого комок застрял в горле. Тут на помощь к нему пришел Юрий Мнишек, давно дожидавший брака между ним и дочерью Мариной.

– Вельможный пан, не гоже вам вести подобные речи.

– Но я не верю каким-то дикарям! – воскликнул тот.

Рангони прокашлялся и строго ответил:

– Русские не дикари, прошу заметить это. Более того, сейчас вы только что оскорбили царское величие царевича Димитрия. Прошу вас, больше не заводите подобные разговоры.

– Я не оскорблял царевича, который даже более цивилизованный, нежели многие паны в Речи Посполитой, однако я имел ввиду народ, а не отдельного человека.

– Достаточно! – прикрикнул Сигизмунд и стукнул кулаком по столу. – Пан Тылицкий, вы только что нанесли оскорбление нашему гостю. Я требую от вас извинений. Немедленно!

Петр престыженный всеми, обернулся к Григорию и, склонив перед ним голову, сказал:

– Прошу прощение за сказанные мною слова, ваше высочество. Больше такого не повторится.

– Я прощаю вас, – молодой человек слегка кивнул головой и вздохнул; в глубине души он был очень добрым, отходчивым человеком.

Когда взошла луна, Юрий Мнишек и Григорий снова тайно покинули дворец, также как и раньше, накинув на плечи черные плащи.

Через несколько дней 20 марта 1604 года царевич встретился с Клавдием Рангони, который уже сообщил Папе Римскому о возможном переходе московитянина в католическую веру. Встреча эта была намного приятнее, нежели аудиенция у короля. Нунций разговаривал с Григорем о вере, о различиях между православием и католичеством; тот, в свою очередь, поведал о своей злочастной судьбе, о «скитаниях после Углича», об узурпаторе и тиране Борисе Годунове, словом, тоже самое, что и остальным. В конце молодой человек попросил нунция походатайствовать за него в Риме, прося поддержки при захвате престола. Царевич собственноручно написал письмо Папе Римскому, уверяя в готовности перейти в католичество и стать смиренным рабом Его Преосвященства. Клавдий Рангони преставил к нему настоятеля иезуитского монастыря Святой Варвары Каспара Савицкого, который в течении некоторого времени наставлял нового претендента в вопросах веры.

И вот, на радость всему католическому миру, 7 апреля 1604 года в костеле Святой Варвары Григорий тайно перешел в католичество, после чего он ещ раз обратился уже с официальным письмом к Папе Римкому Клименту VIII. Вот, что писал он главе католической церкви: «Святейший и блаженнейший во Христе Отец! Кто я, дерзающий писать Вашему Святейшеству, изъянит преподобный посол Вашего Святейшества при его Величестве короле польском, которому я открыл свои приключения. Убегая от тирана и уходя от смерти, от которой еще в детстве избавил меня Господь дивным своим промыслом, я сначала проживал в самом Московском государстве до известного времени между чернецами, потом в польских пределах в безвестии и тайне. Настало время, когда я должен открыться. И когда я был призван к королю польскому и присматривался к католическому богослужению, по обряду Святой Римской церкви, я обрел по Божьей благодати вечное и лучшее царство, чем то, которого я лишился.

Радея о душе моей, я постиг, в каком и сколь опасном отделении и схизме греческого от церковного единения отступничества находится все моковское государство, и как греки позорят непорочное и древнейшее учение христианской и апостольской веры Римской церкви.

А посему я чистосердечно, силою незаслуженной благодати Божией, приступил к этому учению и единению с католической церквью. Если же Божья воля будет такова, что посадит меня на отчий престол, то я с помощью Бога воссоединю церкви в московском государстве. Я покорно и нижайше прошу, дабы ты, отец всех Христовых овец, не оставил меня без твоего покровителства и помощи.

Лобызаю ноги Вашего Святейшества, как самого Христа, и покорно и низменно преклоняясь, отдаю мое повиновение и подчинение Вашему Святетейшеству как Верховному Пастырю и отцу всего христианства. Делаю это тайно и, в силу важных обстоятельств, покорно прошу Ваше Святейшество сохранить это в тайне.

Дан из Кракова, 24 апреля 1604 года.

Вашего Святейшества нижайший слуга Димитрий Иванович царевич Великой Руси и наследник государства Московской монархии».

Письмо было скреплено гербовой печатью с двухглавым орлом под короной и святым Георгием в щите. После этого нунций Рангони еще раз поздравил Григория о переходе в католичество и сказал:

– Наше святое дело не требует отлогательств. Надеюсь, московский царь послужит нашему общему делу.

– Я сделаю все, что в моих силах, – уклончиво ответил молодой человек.

– Ну вы уж постарайтесь, – Рангони явно был не доволен ответом, но делать было нечего.

Этим же днем царевич снова посетил Сигизмунда, во дворце которого собрались самые именитые люди Кракова. Важные паны, прекрасные дамы – все они собрались поприветствовать новоявленного царевича, которого сам король решил снабдить не только денежными средствами, но также дал разрешение на сбор войска для похода на Московию. Теперь Григорий мог рассчитывать не только на казаков, но и польских рыцарей и солдат.

Когда Григорий вместе Юрием Мнишеком выходили из кабинета короля, все придворные встали по бокам, дабы приветствовать его громкими возгласами. Дамы, взяв в руки платочки, махали ими и восклицали: «Виват, царевич Димитрий! Виват, царевич Димитрий!» Проходя мимо склоненных панов, молодой человек больше не чувствовал робости и скованности как прежде, он воспринимал теперь преклонение перед ним как данность. Конечно, теперь он не беглый монах в жалких отрепьях, он – царевич!