В саду, в том месте, где росли яблоки, недавно появились первые бледно-розовые цветочки. Листья, еще небольшие, блестели в лучах закатного солнца, пробившиеся сквозь кроны деревьев и кружочками ложились на землю. По мягкой траве весело бегал маленький мальчик. Время от времени он останавливался и всматривался на мелкие цветочки, посаженные вдоль тропинки. Ребенок, словно птенчик, весело смеялся и срывал лепестки, которые затем подбрасывал в воздух, напоенный сладковатым ароматом цветов.

Молодая женщина с засученными рукавами до локтя, с любовью и умилением посмотривала за мальчиком, любуясь его миленьким личиком. Затем, глубоко вздохнув, она перевела взгляд на предзакатное небо, потом снова взглянула на ребенка и крикнула:

– Юрочка, сыночек, иди домой.

Мальчик, заслышав голос матери, вскочил на ноги и побежал к крыльцу. Маленький, похожий на цыпленка, прыгал он с камешка на камешек, пока не добежал до ступеней, что вели в горницу. Молодая женщина в длинном широком сарафане, раскрыла руки и на лету подхватила сынишку. Посадив его на колени, она нежно принялась вытирать его маленькие ручки. На правой руке над кистью у мальчика было родимое пятнышко, и мать поцеловала это пятнышко, потом ласково пригладила рыжеватые волосенки сына и проговорила:

– Пойдем домой, мой милый. Ужин уже готов.

В просторной комнате, уставленной деревянной мебелью, чувствовался запах только что испеченного хлеба. Женщина усадила Юрочку за длинный стол и подала ему похлебку. Пока мальчик уплетал ужин за обе щеки, она с восхищением смотрела в его умное, не по годам смышленное лицо. Она восхищалась сыном и считала его красавцем, не обращая никакого внимания на такие недостатки, как две бородавки на лице и руки разной длины. Для нее он был самым лучшим, самым умным, самым красивым. Не раз получала женщина выговор от родственником, считавших, что она слишком балует своего старшего сына, позволяя ему то, за что остальные дети получают розги.

– Ох, Варвара, балуешь его, балуешь. А Юшка твой шалопаем неугомонным растет. Смотри, слезы потом не лей, – заметил как-то ее свекор.

– Чур тебя, отец! Не болтай, а то беду накаркаешь, – возразила она.

– Да мне-то что. Твой сын, тебе с ним жить. А я лишь совет дал.

Варвара не хотела слышать никого, когда речь заходила о долгожданном первенце. Будучи дворянами по крови, семья их жила чуть лучше холопов. И ведь могли бы обустроиться, да не тут-то было. Отец семейства, Отрепьев Богдан, был горьким пьяницей, тративший болшую часть денег в кабаках и других увеселительных заведений. Варвара, каждый раз глотая слезы при виде пьяного мужа, корила судьбу за то, что ей, по праву рождения не дано жить как остальным супругам аристократов. И почему именно ей, привлекательной, образованной женщине, достался никчемный супруг? Задавая изо дня в день подобные вопросы, она еще больше привязывалась к детям, ей было стыдно, что они видят отца пьяным, плачущую мать. Но что она может сделать для своих чадушек, что?

После ужина Варвара притащила из кладовки деревянную ваночку и принялась таскать воду из колодца. Юшка, наблюдая за матерью, которая аж покраснела от тяжести, понимал, что она собирается его купать. Когда ваночка наполнилась водой, женщина раскалила большой камень в печке, после чего аккуратно положила его на дно, дабы согреть воду.

Согрев воду, Варвара вытащила камень и посадила в ваночку сына, который принялся весело плескаться, время от времени окунаясь прямо с головой. Женщина вытащила большой кусок душистого мыла и намылила им тело сына. Кожа у него была белая, и даже в летнее время не темнела, а краснела.

Напевая песенку, Варвара аккуратно поливала из ковшика воду на Юру, который, зажмурившись, тер кулачками глаза, в которые время от времени попадала мыльная пена.

– Вот и все. Теперь ты чистенький, мой сыночек. Иди ко мне, я оботру тебя.

Не успела она вытащить мальчика из воды, как услышала топот на крыльце, хриплый кашель и непонятное, бессвязное бормотание. Сердце у нее забилось, настроение тут же испортилось. Уставившись на дверь, она с ужасом ждала, когда в комнату войдет Богдан, пришедший с очередной попойки. И только она подумала об этом, как дверь настежь распахнулась и в проходе, заслоняя свет, показался молодой, довольно привлекательный мужчина. Протопав, даже не сняв пыльные сапоги, в комнату он мешком плюхнулся на стул и пробормотал:

– Варвара… есть вино еще?

– Какое тебе вино? Посмотри на себя, на кого ты похож! Упился так, что разит от тебя как от пивной бочки. Тьфу, выглядишь хуже самого последнего холопа!

– Моя ли в том вина, что к нам государь несправедлив?

– Ты вечно ишешь виноватых, а сам ничего делать не хочешь. Посмотри, в какой нищете мы живем. Я одна все по дому делаю, за детьми смотрю. Денег даже на одежду нет, и все потому что ты тратишь последние монеты в кабаках!

– Ну что ты заладила… Каждый день одно и тоже, – у него заплетался язык, жестикулируя руками, он пытался проговорить хоть что-то связное.

– И буду говорить. Как же мне молчать, когда сыночки без отца растут. Тебе-то не стыдно самому появляться в таком виде перед детьми? А?

– Я детей люблю, я за них жизнь отдам!

– Да-да, говорить ты горазд. Только делать ничего не хочешь.

Отвернувшись от мужа, Варвара взяла Юру на руки и, завернув его в большое, теплое полотенце, сказала: «Сейчас согреешься, мой родной».

– Чего ты Юшку у дверей держишь? Ему холодно, – проговорил Богдан.

– Молчи, сама знаю, – после этого женщина подтолкнула сына и сказала, – иди, иди в комнату.

Мужчина, глядя им вслед, прокричал: «Чего ты его толкаешь-то? Растолкалась!» Варвара последних слов уже не слышала, или ей просто не хотелось слышать. Подведя Юру к его кровати, что стояла в углу под альковом, она надела на него чистую белую рубаху и уложила спать. Мальчик, глядя на нее большими голубыми глазами, тихо сказал:

– Мама, расскажи сказку.

– Я устала, мой любимый. Давай в следующий раз?

– Но я хочу сейчас!

Вздохнув, Варвара присела на край кровати и ответила:

– Хорошо. Только обещай мне, что сразу уснешь.

– Обещаю.

Как только мать потушила свет и ушла, прикрыв дверь, Юра тут же вскочил с постели и приложил ухо к двери. В соседней комнате раздался плач младенца, младшего брата Юшки – Васи. Через какое-то время снова наступила тишина, прерванная голосом отца и плачем матери. Богдан завел свою старую песню про несправедливость, Варвара резко отвечала на его выпады, не забывая при этом укачивать младенца. В конце разговора мужчина любил бить себя в грудь и возражать, что его сыновья обязаны жить лучше, чем кто бы то ни был и ни в чем себе не отказывать. Особенно любил он поговорить о судьбе старшего, любимого сына, о судьбе которого думал каждый день.

– Варвара, послушай. Только тебе одной скажу. Да, я каюсь, что такой никемный пьяница… прости, но не могу я жить по-другому… Но, ты пойми, думаю я о детях наших…

– Да оно и видно, как ты думаешь, – в гневе бросила женщина.

– Думаю, да. Особенно о судьбе старшего нашего, первенца Юшки. Ты пойми, не желаю я, дабы он остался жить здесь, в Галиче, в этой забытой Богом дыре. Какая жизнь его ждет здесь?

– Ну, и что ты предлагаешь?

– Подрастет Юрка, отдадим его на службу нашим дальним родственникам, боярам Романовым. Послужит он там у них, а потом можно и в Москву.

– Да, прямо в царские палаты!

– А что не так? Мы хоть и бедны, но тоже не из холопов. Род наш достаточно знатен, чтобы дети наши добились большего.

– Ну, посмотрим. Что Бог велит, тому и быть.

Они даже не знали, что старший подслушивает их разговор. Кинувшись на постель, мальчик зажмурил глаза и силился уснуть, а в голове все еще слышались слова «Москва», «Кремль», «Царские палаты».

Вообще-то, детство Юрия было довольно счастливым. Росший в бедности, но в любви и заботе. И отца он сильно любил и был привязан к нему больше, чем к кому бы то ни было. Сам Богдан Отрепьев был стрелецким сотником, получивший вместе со своим старшим братом Смирным-Отрепьевым поместье в Коломне. Но в отличаи от Смирного, Богдан явно не обладал достойными дворянина качествами. Постоянные пьянки в кабаках, драки – таким был младший отпрыск, вынужденный при этом арендовывать землю у Никиты Романовича Захарьина.

Иногда, будучи трезвым, молодой сотник часто, иногда весь день проводил с Юрой, обучая ему всему, что знал сам. Рассказывал ему о войске царя, как живут люди в Москве, много говорил о Кремле, о том, как он обустроен, какая роскошь царит в нем. Юшка, широко раскрыв глаза, ловил каждое слово отца, и больше, чем что-либо его заботил вопрос о царе и его приближенных, какие те носят одежды, то едят, как живут. Богдан, посадив сына на колени, принимался рассказывать все вновь и вновь, не понимая, почему именно эти вопросы так волнуют его первенца.

В летнее время года, в самую жару, мужчина с утра отправлялся с сыном к реке. Там он учил мальчика плавать, говоря при этом: «Учись плавать, учись. Стыдно мужчине не уметь плавать». Юра искренне старался порадовать отца своими успехами, и вскоре он начал держаться на воде, со всех сил болтая руками и ногами.

– Держи подбородок в воде, не поднимай высоко голову. Дыши ровно, спокойно, не плескайся так сильно, работай руками и ногами спокойно… Вот так, молодец, – поучал его Богдан, плывя рядом.

Ближе к вечеру они возвращались домой голодные и уставшие. После ужина Юшка сразу ложился спать, даже не просил мать рассказать сказку на ночь.

Не только купание в реке было счастливым временем, но и поход на базар, где торговали всем, чем только можно: здесь были и одежда, и сбруя и уздечки для лошадей, и игрушки, и сладости, и украшения, и красивая утварь. Проходя мимо торговых рядов, мальчик хватал отца за руку и говорил:

– Отец, смотри, какие свестульки! Купи.

– Ты действительно будешь в них играть? – лукаво спрашивал Богдан.

– Буду, буду. Только ты мне купи.

Не мог мужина отказать любимому сыну, не мог. Все, то ни попросит Юшка, то и покупал, даже если у него оставались последние деньги.

Так прошло два года. Юрий подрос, стал более серъезным, спокойным. Его умное, красивое лицо чаще становилось грустным и задумчивым, словно мальчик предчувствовал беду. И беда пришла.

Однажды поздно вечером, убрав со стола Варвара положила детей спать и только хотела было идти запирать на засов ворота, как вдруг услышала громкий топот, потом в дом ворвался Смирной-Отрепьев. Пререведя дыхание, он вытер тыльной стороной ладони слезы и произнес:

– Горе посетило наш дом, Варя.

– Что случилось?

– Богдан… мертв, – последнее слово далось ему с трудом, – зарезан в пьяной драке каким-то литвином в одном из московских кабаков.

– Господи, сохрани, – перекрестилась женщина и бессильно упала на стул.

Смирной присел с ней рядом и, положа руку ей на плечо, тихо произнес:

– Крепись, Богдана больше не вернуть, а тебе еще малых поднимать на ноги нужно.

Варваре стало еще грустнее от этих слов. И хоть супруг был пьяницей и разгельдяем, но все же хоть какая-то поддержка была, а теперь и ее нет.

Юшка, слыша весь разговор за дверью, не мог сдержать слез. Он тихо плакал, пока дядя оставался подле матери, а когда тот ушел, сразу вышел из укрытия и, подойдя к женщина, крепко прижался к ее коленям. Варвара прижала сына к себе и принялась целовать его светлые волосенки, время от времени приглаживая их рукой.

– Не плачь, мой сладенький. Сыночек мой любимый. Солнышко мое ненаглядное. Не плачь.

После похорон Юшка был сам не свой. Ходил из угла в угол, всматриваясь все время на входную дверь, будто бы ожидая появления Богдана. Мальчик тяжело переживал утрату отца, которое любил больше, чем кого бы то ни было. Одно воспоминание за другим вставало в его памяти: вот отец берет его на руки, вот играет с ним, вот идут они вместе по дороге к реке, где мужчина научит сына плавать. Вспоминая это, Юра садился в углу и тихо плакал, дрожа всем телом, понимая, что больше никогда вернет то счастливое время.

Несколько лет спустя…

Подрастая, Юра постепенно утратил воспоминания об отце, которое затерялось где-то во времени, в далеком детстве. Его воспитанием занялась мать, научив его всему, то знала сама. Благодаря ей, мальчик познал грамоту, начал читать Священное Писание. Но то была маленькая крупица, которая не удовлетворяла любопытство смышленного мальчика, который оказался гораздо умнее и способнее своего младшего брата.

Помимо этого, в Юре начали проявляться задатки командира, когда он вместе с остальными мальчишками устраивали всевозможные игры. Юшка, по росту самый маленький из всех, оказался самым влиятельным: его слушались и делали то, что он велел.

Когда Юре наступило одиннадцать лет, по всей стране прокатилась волна горя. В Угличе умер младший десятилетний сын Ивана Грозного и его седьмой жены Марии Нагой. Борис Годунов и его окружение свидетельствовали, будто мальчик зарезал сам себя во время очередного приступа эпилепсии, которой страдал с самого рождения. Но те, кто жил в Угличе, категорически были против такой версии, будто бы царевич умер в результате падучки. Но, самое главное, почему-то многие свидетели, будучи неподалеку от того места в тот злополучный день, бесследно исчезли. Что бы это могло означать? И зачем перед трагедией сын дьяка Михаила Битяговского, Даниил вместе со своим товарищем Никитой Качаловым ездили в Москву (некоторые утверждали, что они ездили отпустить грехи у духовника Бориса Годунова). А после смерти Димитрия царь Фёдор поручил расследовать Борису Годунову, который так его провел, что не осталось никого в живых из тех, кто мог что-то знать или видеть.

Народ оплакал смерть малолетнего царевича, которого похоронили в Спасо-Преображенском соборе, после чего начал думать: то же будет дальше, кто следующим сядет на престол, если нынешний царь Фёдор не имел потомства?

Но никто не знал, какие события нагрянут на русские земли.