— Это трагедия, ужасная трагедия, и я понимаю, что теперь, после того, как бедный Пенистон умер, вся моя жизнь и жизнь Уильяма совершенно изменится. Ну скажи же что-нибудь, Фанни, что угодно, только не сиди вот так молча, словно сфинкс!

Фанни вздохнула и покорно отложила в сторону перья, чернильницу, аккуратнейшим образом расчерченные на столбцы и колонки каталоги. Затем она сложила руки на коленях и принялась наблюдать, как Каро нервно вышагивает взад и вперед по комнате.

Библиотека в Девоншир-Хаус была поистине огромна, Фанни она казалась настоящей сокровищницей. Она приняла на себя обязанности по составлению каталогов, снабжению указателями и описаниями сотен томов, рядами выстроившихся на полках, и для нее это задание было столь же серьезным, сколь и увлекательным.

Герцогиня относилась к ее занятиям довольно снисходительно, всего лишь как к хобби, но в глубине души Фанни иногда думала, что, возможно, ей когда-нибудь придется таким образом зарабатывать себе на хлеб.

Каролина в течение нескольких последних недель была в бесконечных разъездах, нанося визиты дальней родне, но этим утром она совершенно неожиданно приехала в Девоншир-Хаус.

Около часа она о чем-то совещалась с герцогиней и леди Бесборо, а затем отправилась разыскивать Фанни.

На ней до сих пор был ее дорожный костюм из синего бархата, отделанный мехом, волосы растрепались, а на щеках горели ярко-красные пятна румянца.

— Мне только вчера сообщили, что бедняжка Пенистон ушел от нас, — сказала Каро. — Все мы, конечно, знали, что рано или поздно это должно было случиться… но смерть всегда приходит так неожиданно… Я уже давно привыкла ко всем этим разговорам о его слабых легких, но почему-то думала, что раз его лечат лучшие доктора, он проживет еще достаточно долго… Бог свидетель, мне искренне жаль леди Мельбурн; бедняжка, должно быть, в отчаянии, да и Уильям тоже. Он был так привязан к Пенистону… они все были так близки… Как сильно с этого самого момента все изменится для Уильяма…

— Конечно, — спокойно отозвалась Фанни. — Насколько я полагаю, теперь он унаследует титул пэра и весьма недурное состояние, не так ли?

— Как ты можешь говорить об этом так невозмутимо? — вспылила Каролина.

— А почему я должна волноваться? Последний раз, когда мы с тобой разговаривали, — а это было не далее как несколько недель назад, — ты мне сказала, что уже практически решила выйти замуж за Хартингтона.

— Да, я знаю, но тогда у меня не было ни малейшей надежды, что я когда-нибудь смогу выйти за Уильяма. Харт — замечательный человек, и я очень привязана к нему, кроме того, мне уже девятнадцать, а значит, пора всерьез задуматься о замужестве. Скажи, Фанни, ты меня осуждаешь?

— Не то чтобы осуждаю, но ты не перестаешь удивлять меня, Каро. Весь последний год ты практически ни разу не вспомнила о существовании Уильяма Лэма, и я думала, что ты успела забыть его.

— Я пыталась забыть его, но это не в моих силах. Последнее время я мало что слышала о Пенистоне, до тех пор, пока вчера не приехал лорд Грэнвилл и не сообщил нам, что все кончено. Я должна увидеться с Уильямом, я обязательно должна с ним увидеться! Наверное, он в отчаянии, и я должна утешить его. Я хочу, чтобы ты поехала вместе со мной в Мельбурн-Хаус.

— Даже и не думай! — воскликнула Фанни. — Это будет выглядеть ужасно бестактно и… бессердечно! Леди Мельбурн прекрасно знает, что Уильям всегда лелеял определенные надежды, и теперь, когда умер бедный Пенистон, они могут стать реальностью! Она может подумать, что ты явилась к ней в дом для того, чтобы порадоваться ее горю. Похороны назначены на завтра, и там соберется вся семья.

— Я тоже стану членом их семьи! — нетерпеливо воскликнула Каро.

— Но пока это еще не так! Тетя Генриетта и понятия не имеет о твоих намерениях, а когда узнает, то наверняка придет в ужас!

— Только глупец может поверить, что я могу приехать в Мельбурн-Хаус, чтобы порадоваться смерти Пенистона, которого всегда так любила и чью кончину теперь искренне оплакиваю. Знаешь, леди Мельбурн можно назвать кем угодно, но только не дурой. Впервые в жизни я чувствую, что мы с ней близки, и восхищаюсь ею — лорд Грэнвилл обо всем рассказал нам, и я бы на ее месте поступила бы точно так же. Ты слышала о том, что миссис Мастерс, это очаровательное создание, последние несколько лет была любовницей Пенистона? Они скрывали свои отношения, но когда леди Мельбурн поняла, что конец ее сына уже близок, она забыла обо всех условностях и приличиях и послала за миссис Мастерс.

— Я слышала об этом, — сказала Фанни.

— Этот поступок достоин восхищения! Это так на нее не похоже. Впервые в жизни она думала не о том, что скажут о ней другие, а о своем сыне. Бедный Пенистон! Он, наверное, очень любил миссис Мастерс, раз ради нее решил остаться холостяком. И как благородно со стороны матери разрешить любовнице сына провести рядом с ним последние дни…

— Возможно, теперь им вдвоем будет легче пережить такое горе.

— Да, я тоже так думаю.

Каролина перестала ходить взад и вперед по комнате и остановилась перед Фанни.

— Как необоснованны и абсурдны твои попытки удержать меня от встречи с Уильямом! Неужели ты думаешь, что он мог забыть меня, а я — его?!

— Я думаю, что на некоторое время ты должна оставить его в покое, пока же все, что ты можешь сделать, — это написать ему и его матери письмо.

Спустя несколько мгновений Каро неохотно сказала:

— Пожалуй, ты все-таки права. С моей стороны неблагоразумно совершать поступки, которые могут быть превратно истолкованы, а уж в этом искусстве леди Мельбурн не сыскать равных. Увы, но это и есть то единственное препятствие, которое мешает нам с Уильямом пожениться.

— Насколько я помню, раньше ты говорила, что все дело в излишней мягкости Уильяма и его склонности во всем уступать тебе?

— Я специально все преувеличивала. Пойми, пока был жив Пенистон, наш брак с Уильямом был невозможен, и я пыталась убедить себя в том, что это только к лучшему. Но мое сердце говорит об обратном…

— Но даже теперь Уильям не самая подходящая для тебя пара. Тетя Генриетта надеется, что ты выйдешь замуж если не за Хартингтона, то хотя бы за Элторпа.

— Они оба — мои двоюродные братья. Не думаю, что это хорошо — выйти замуж за своего родственника, пусть даже и дальнего.

Фанни пожала плечами: о чем Каро думала раньше? Всего несколько месяцев назад всем казалось, что оба молодых человека имеют практически одинаковые шансы завоевать ее расположение.

— Пожелай мне счастья, — с умоляющим видом сказала Каро и, обняв Фанни за шею, прижалась к ней щекой.

— Конечно, я от всего сердца желаю тебе стать счастливой, но… мне кажется, пока еще рано говорить об этом.

— Какая же ты все-таки! Неужели ты думаешь, Уильям и впрямь ко мне переменился?

— Нет, — вздохнула Фанни. — Я виделась с ним всего неделю или две назад, и он о тебе спрашивал. Я не говорила тебе раньше, но два года назад он попросил, чтобы я позаботилась о тебе, если его не окажется рядом.

— Правда? — спросила Каро, и ее глаза увлажнились. — Он самый лучший человек на свете!

— Подожди несколько месяцев, а за это время дай понять Харту, что ему не на что надеяться. И знаешь, тебе лучше больше бывать дома или хотя бы здесь, у тети Джорджи.

— Тебе всего восемнадцать, — удивилась Каро, — а ты даешь мне советы, как многоопытная вдова! Как странно, что два человека, которые выросли вместе, могут быть такими разными.

— Да, у меня совершенно другой характер и другой образ жизни, — признала Фанни.

— Но это не значит, что ты должна все свое время посвятить книгам. Я и сама люблю читать, но ты относишься к занятиям так, словно это — твое призвание. Ты ведь хорошенькая, Фанни, даже очень хорошенькая, и тебе тоже пора задуматься о любви и о замужестве!

Фанни улыбнулась и покачала головой. Единственным мужчиной, который хоть немного ее интересовал, был Уильям Лэм. Она не позволяла себе даже думать о нем, ибо знала, что, воодушевленная своими мечтами, она может совершить какую-нибудь непростительную ошибку. Подавляя свои желания и стремления, в глубине души она осознавала, сколько страсти на самом деле в ней сокрыто — намного больше, чем в Каро, чья эмоциональность была скорее надуманной, чем реальной.

Для Каро романтические сценарии, разворачивающиеся в ее фантазиях, всегда значили много больше, чем реальная любовь, но Фанни догадывалась, что для нее самой физическая любовь значила очень многое — конечно, если бы она сама могла выбирать себе возлюбленного.

Отчасти это объяснялось тем, что Фанни сознательно берегла свою непорочность. Она не могла чувствовать себя вполне защищенной: все любили ее, но никто не считал необходимым за ней присматривать. Даже герцогиня и леди Бесборо, придя к выводу, что Фанни — вполне уравновешенная и рассудительная девушка, не особенно беспокоились на ее счет.

Конечно же многие мужчины, не ожидая обнаружить столь непреклонную добродетель в девушке, принадлежащей к подобному семейству, пытались оказывать Фанни знаки внимания, но она всегда категорически отвергала любые ухаживания.

Ей ничуть не льстили их признания в том, что она красива и желанна. Напротив, она склонялась к той мысли, что, если бы это было правдой, тем хуже для нее; в конце концов, она пришла к выводу, что добродетель — это ее главное достоинство, которым она не станет жертвовать ради удовлетворения сиюминутных плотских желаний.

Если когда-нибудь она выйдет замуж за человека, который будет ей действительно небезразличен, она преподнесет ему этот драгоценный дар, но стать той, в кого мужчины влюбляются столь же легко, как и забывают, — нет, этот путь не для нее.

— Не вижу особого смысла просто сидеть и думать о любви, — сказала Фанни. — Может случиться, что мне так никогда и не удастся ее познать. Ну а если это все же произойдет, не думаю, что моя начитанность сможет стать серьезной помехой. Мне кажется, если замужняя женщина настолько глупа, что ее интересует только собственная внешность, то вряд ли одной ее красоты будет достаточно, чтобы муж не начал поглядывать на сторону. Да и в конце концов, гораздо легче примириться с неверностью мужа, если тебе есть чем занять свои мозги.

— Если женщина любит своего мужа, а он ей изменяет, вряд ли что-то сможет ее утешить, даже если она умеет читать задом наперед на санскрите, — съязвила Каро.

К удивлению Фанни, в течение нескольких месяцев Каролина, последовав ее совету, вела относительно тихую и спокойную жизнь, — если, конечно, позволительно так выразиться, ибо ее постоянное присутствие в доме причиняло всем достаточно хлопот и беспокойства.

Каро не знала, куда себя деть, и попросту убивала время, чего раньше с ней никогда не случалось. Она мучилась от скуки и чаще, чем обычно, давала волю своему взрывному темпераменту. Леди Бесборо тоже ужасно нервничала, понимая, в чем кроется причина этого добровольного заточения.

Конечно, Уильям был не тем мужчиной, которого она прочила в мужья своей дочери, но Генриетта чувствовала, что возражать совершенно бессмысленно. Возникни на пути взбалмошной и страстно влюбленной Каро какое-нибудь препятствие, мешающее осуществлению ее планов, и она сделает жизнь окружающих просто невыносимой.

Время как будто обернулось вспять, превратив Каро в того странного, непостижимого ребенка, каким она была всего несколько лет назад. Она снова часто впадала в беспричинный истерический гнев, дулась, хандрила, отказывалась от еды, громко и безутешно рыдала, а затем одевалась с головы до пят во все черное и надолго отправлялась в ближайшую церковь.

В основном приступы ее хандры случались, когда из Лондона уезжал Уильям. Он на время оставил свою адвокатскую практику и большую часть времени проводил в Брокетте с леди Мельбурн, которая была рада возможности побыть в обществе своего любимого сына.

Каролина была вне себя — ей казалось, что Уильям уделяет леди Мельбурн слишком много внимания. Ее сердитые, обличительные речи шокировали даже Генриетту, никогда не питавшую, за исключением Уильяма, особых симпатий к семейству Лэм.

Надо сказать, что Генриетта и Уильям были настоящими друзьями. Они отлично понимали друг друга, и иногда Уильям видел в Каро ту душевную щедрость, которой была преисполнена ее мать.

Но все же для него Каро была лучше всех. Может быть, иногда она могла показаться немного своенравной и упрямой, но его вдохновляла ее кипучая энергия и трогательный, немного детский идеализм.

Общение с Каро, однако, не изменило его отношения к религии, и у них не утихали бесконечные дискуссии, ни на йоту не приближавшие их к согласию и истине.

— Но, дорогая, — убеждала дочь леди Бесборо, — мужчины, конечно, признают авторитет церкви, но вера редко становится для них необходимостью.

— Я бы не возражала, если бы Уильям так и поступал, — отвечала ей Каролина. — И я бы ничего не имела против, если бы он предпочел вообще не обсуждать со мной этот вопрос, но он всегда вступает со мной в спор и высмеивает все то, что для меня свято. Конечно, сначала я начинаю сердиться, а потом просто впадаю в бешенство! Это все его мать! Она всегда, всегда насмехалась и глумилась над нами! Она далеко не добродетельна, но даже не понимает, почему ей следует этого стыдиться! Зато она считает, что ты и тетя Джорджи должны быть абсолютно непогрешимы только потому, что вы обе — верующие!

— Это вполне понятно, — говорила Генриетта. — Мне стыдно говорить с тобой на такие темы, но ты знаешь, что…

— Мамочка, дорогая, конечно же я знаю, но неужели ты могла подумать, что я осуждаю тебя? Никогда, никогда! Ты хотела любви, хотела быть счастливой, за это нельзя осуждать! Но она ведет себя так, как будто она мужчина, а не такая же женщина, как ты, она заявляет, будто женщиной движут лишь первобытные, животные инстинкты, которые не имеют ничего общего с чувствами! Я как-то слышала, как она сказала — в присутствии Уильяма, Фредерика и Джорджа, — что желание получить сексуальное удовлетворение сродни желанию утолить голод или жажду. Она не согласна с теми, кто считает, что женщины более чувствительные и утонченные создания, чем мужчины, и что они больше мужчин нуждаются в любви и ласке. Представь только, она заявила, что это совершеннейший вздор! Я едва сдержалась, слушая ее дурацкие речи!

— Как она могла говорить такое в присутствии молоденькой девушки? — возмутилась Генриетта.

— Меня больше шокировало то, что все это слышали ее сыновья. Но они ничуть не смутились — даже Уильям! Более того, они смеялись и смотрели на нее с восхищением! Неудивительно, что они с таким пренебрежением относятся к религии! А лорд Мельбурн слишком бесхарактерный, чтобы противостоять своей женушке. Кажется, единственное, в чем он вполне определился, — так это в своем неприятии Уильяма, он не может ему простить, что его настоящий отец — лорд Эгремонт.

— Сомневаюсь, что этот жалкий и никчемный человек способен даже на то, чтобы кого-нибудь действительно невзлюбить, — сказала Генриетта. — Кроме того, мы не можем быть совершенно уверены, что отцом Уильяма является лорд Эгремонт.

— Леди Мельбурн, конечно, никогда не заявит об этом во всеуслышание, — согласилась Каро, — но, скорее всего, дело обстоит именно так. Да и лорд Эгремонт очень любит Уильяма, чего нельзя сказать о его отношении к другим членам этого семейства. Лично я очень рада, что у Уильяма такой прекрасный во всех отношениях отец, и в этом смысле я могу только одобрить вкус нашей Колючки. Если же Уильям — сын лорда Мельбурна, почему тогда папаша и слышать не хочет, чтобы он занял место бедняги Пенистона? Когда мы виделись последний раз, Уильям рассказал мне, что лорд Мельбурн наотрез отказал ему в тех пяти тысячах, которые всегда получал Пенистон. Это стало такой неожиданностью для Колючки, что она запаниковала и даже попросила принца как-то повлиять на решение ее мужа.

— Это Уильям сказал тебе?

— Да, он пытался объяснить мне, что у него нет денег. Я не знаю, внял ли принц просьбе леди Мельбурн, но если это так, то, надеюсь, все решится в пользу Уильяма, а иначе на что он может рассчитывать со своими двумя тысячами в год?

— Конечно, этого явно недостаточно, — сказала Генриетта, — хотя в перспективе, получив отцовское наследство, Уильям может составить неплохую партию любой девушке. Но все же, Каро, дорогая, хорошенько обдумай свое решение. Женщина, которая станет твоей свекровью, всегда была тебе неприятна; впрочем, ты и ко всем остальным Лэмам не питаешь особых симпатий. Боюсь, что даже с Уильямом у тебя могут возникнуть различные трудности — например, все тот же вопрос веры.

— Уильям — очень терпимый человек, мама. Не думаю, что он станет запрещать мне ходить в церковь.

— Возможно, но он заставит тебя почувствовать, что желание ходить в церковь само по себе абсурдно. Безобидные на первый взгляд насмешки из уст такого умного и острого на язык человека, как Уильям, могут стать поистине смертельным оружием.

Каро со вздохом сказала:

— Если бы его доводы не были такими обоснованными, если бы он говорил все это только в шутку… Но он и в самом деле думает, что вера в загробную жизнь придумана только для утоления собственного эгоизма, что верующими людьми движет лишь надежда на будущее вознаграждение. Он восхищается личностью Иисуса, но даже в нем находит недостатки. Меня просто начинает трясти, когда он заявляет, что события, описанные в Новом Завете, — не более чем интерпретация верований древних греков и римлян.

— Христианство дает ответ и на этот вопрос: поколения людей различных рас верили в то, что можно назвать лишь слабым отблеском истины, но лишь до тех пор, пока на землю не пришел Иисус. Всякая вера — это не более чем часть божественного замысла, и единственное, что не может быть его частью, — это отсутствие всякой веры. Каро, если ты достаточно умна, ты не должна спорить с Уильямом или пытаться его переубедить. Тебе не удастся повлиять на него, но ты можешь погубить себя. Если когда-нибудь и случится так, что он все же примет христианство, то лишь милостью Божьей, а не твоими уговорами.

— Но ведь по-настоящему хорошая и верная жена может быть для мужа примером?

— Не знаю, Каро, могу сказать только, что он будет любить ее в ответ на ее любовь и верность.

— Я буду очень стараться, — сказала Каро. — Я знаю, иногда я бываю невыносимой, особенно в последнее время. Но если женщина любит так сильно, как я люблю Уильяма, мне кажется, замужество поможет ей стать более уравновешенной и рассудительной.

— Надеюсь, что ты права, моя дорогая.

В мае того же года, когда Уильям был в Брокетте с леди Мельбурн и своей сестрой Эмили, он оповестил их о своем намерении сделать предложение Каролине.

Его решение стало ударом для леди Мельбурн, ибо с тех пор, как умер Пенистон, она всеми возможными способами пыталась отдалить сына от Каро, и последнее время ей даже стало казаться, что она уже достигла определенных успехов.

Уильям не рассердился, когда она прямо заявила ему, что ей не нравится Каролина и что из нее получится отвратительная жена. Он не тешил себя надеждой, что между его матерью и будущей женой возникнут теплые чувства, но он вполне резонно полагал, что леди Мельбурн, которую можно было смело назвать мастером компромисса, могла бы хотя бы внешне не проявлять своей неприязни по отношению к невестке.

В присутствии Уильяма Каролина никогда не отзывалась плохо о леди Мельбурн, прекрасно осознавая, что может оскорбить его сыновние чувства, но сама леди Мельбурн в тесном семейном кругу не особенно стеснялась в выражениях.

— Каролина Понсонбай — всего лишь глупая, надутая кукла! — сказала как-то она. — Да, она хорошенькая и умеет привлечь к себе внимание мужчины, но жениться на ней может только сумасшедший!

— Можно подумать, что я познакомился с ней всего неделю назад, — с насмешливой улыбкой ответил Уильям. — Ты прекрасно знаешь, что я всегда хотел, чтобы она стала моей женой, с того самого момента, как впервые ее увидел.

— Господи, и как это тебя угораздило! Ведь вокруг полно других хорошеньких девушек!

— Но мне нужна только она, и я уже говорил тебе об этом тысячу раз.

Леди Мельбурн промолчала, и Уильям добавил:

— Любящие матери редко бывают довольны своими невестками, и было бы странно ждать от них иного. Но если я не могу жениться на Каро, я не женюсь ни на ком другом. Неужели ты хочешь, чтобы я навсегда остался холостяком?

— Конечно нет, и я надеюсь, что именно ты продолжишь наш род. Ты же знаешь, я очень люблю Фредерика и Джорджа, но мы с тобой всегда были особенно близки. Но эта девчонка! Никто из нашей семьи, кроме тебя и Эмили, ее на дух не переносит!

Уильям усмехнулся:

— Конечно, ты ведь никогда не скрывала своей неприязни к Каро. Фредерик называет ее «маленьким чудовищем», да и остальные отзываются о ней не лучше.

Глаза леди Мельбурн сверкнули.

— Что с того? Насколько я осведомлена, весь Девоншир-Хаус называет меня не иначе как Колючкой.

— Какой кошмар! — рассмеялся Уильям. — К счастью, тебя не очень-то волнует, что говорят о тебе люди, но Каро совсем не такая. В отличие от тебя, мама, она нуждается в поддержке и одобрении. Да, она бывает своенравной, но это упрямство тоже частичка ее очарования. Она может вести себя безответственно, но я только еще больше люблю ее за это, она такая великодушная, добрая, умная и так не похожа на других! Прошу тебя, мама, попытайся быть к ней добрее, попробуй хоть чуточку полюбить ее!

— Конечно, я попытаюсь, — сказала леди Мельбурн, — хотя до сих пор мне никогда не приходилось заставлять себя кого-нибудь полюбить. В свое время мне было необходимо наладить отношения с семейством Бесборо, но, по правде говоря, дружбы между нами никогда не было. Единственный член этой семьи, который мне действительно симпатичен, — если, конечно, эту девушку можно назвать полноправным членом семьи Бесборо, — это Фанни Валери.

— Между прочим, Фанни — ближайшая подруга Каро.

— Эта милая девочка прекрасно знает свою выгоду.

— Ты, кажется, сказала, что она тебе нравится?

— Так и есть. Я просто полагаю, что Фанни достаточно умна, чтобы афишировать свои истинные чувства, особенно по отношению к той, к кому она приставлена в качестве компаньонки. Кстати, ты уже написал Каролине?

— Да, сегодня. Но мы с ней уже давно обо всем договорились.

— Если бы Пенистон был сейчас с нами!

— Я разделяю твои чувства, мама. Сначала я и думать не хотел о том, что он освободил мне дорогу, но я уверен, он бы не слишком обрадовался, если бы я по собственной глупости упустил свое счастье. Бедняга, он ведь тоже был влюблен…

— А ты когда-нибудь хотя бы пытался найти свое счастье с другой девушкой?

Уильям снова улыбнулся своей иронической улыбкой:

— Уверяю тебя, что я не упустил ни единого шанса, который подарила мне судьба; некоторые из этих интерлюдий оказались весьма занятными, и я получил от них свою порцию удовольствия, но… Все они длились недолго и в конечном счете не принесли мне утешения.

— А вот Каролина, насколько я слышала, нашла утешение в обществе двух своих кузенов, — ехидно заметила леди Мельбурн.

— Возможно, она и пыталась, но Каро вовсе не распущенная. Прошу тебя, не говори сейчас ни слова! В этом она совсем не похожа на остальных женщин своего семейства, да-да, она совсем другая! Флирт для нее — всего лишь игра, и она никогда не пойдет дальше.

— Хартингтон определенно надеялся стать ее мужем.

— Так бы оно и случилось, если бы не судьба, которая подарила этот шанс мне. Но полно, мама, я больше не хочу об этом разговаривать.

Проведя некоторое время в раздумьях, леди Мельбурн в конце концов была вынуждена признаться самой себе, что женитьба ее сына на единственной дочери лорда Бесборо — это, пожалуй, все, чего она только может для него желать. Ей ничего не оставалось, как сделать вид, что все идет своим чередом, хотя она и пообещала себе, что ни леди Бесборо, ни герцогиня ни на секунду не должны усомниться в том, что она совершенно не одобряет выбора сына.

Они обе оказались чрезвычайно полезны, когда ей было необходимо войти в высшие круги лондонского общества. Семья ее мужа в то время не пользовалась особым авторитетом, и только его состояние позволило ему жениться на дочери сэра Ральфа Милбэнка, главы старейшего йоркширского рода, и получить звание пэра.

Но сейчас она могла обойтись без них, ибо входила в число фавориток принца Уэльского, однажды ставшего ее любовником. Если герцогиня или леди Бесборо только намекнут, что Уильям недостоин их дочери, они очень об этом пожалеют.

Каролина, получив от Уильяма официальное предложение, снова и снова перечитывала его письмо, и глаза ее были полны слез.

«Я люблю тебя вот уже четыре года, люблю тебя горячо, нежно и преданно, — так преданно, что даже самые твердые намерения обуздать мою любовь, когда обстоятельства не позволяли мне признаться в своих чувствах, оказались бессмысленны и тщетны. Это чувство оказалось сильнее меня, оно перевернуло всю мою жизнь…»

Каро раньше никогда не приходилось получать подобных писем, но она поняла, что эти слова адресованы не только ей, но также и ее родителям.

Она передала письмо отцу и тактично оставила его наедине с Генриеттой. Лорд и леди Бесборо некоторое время совещались и вскоре, возможно, впервые за последние годы пришли к обоюдному согласию: их обоих устраивал Уильям Лэм, и они не видели никаких препятствий, мешающих Каролине стать его женой.

Супруги Бесборо прекрасно понимали, что Каро была необходима твердая рука любящего мужчины, и, без сомнения, Уильям мог бы стать ее надежной опорой в жизни. Так или иначе, она собиралась выйти за него замуж, и это было большим облегчением для всей семьи — наконец-то можно было забыть обо всех тревогах и увидеть Каролину счастливой.

В результате этого семейного совета Уильяму было предложено поехать в театр, где во время антракта супруги Бесборо объявили ему, что оставляют окончательное решение на усмотрение самой Каролины.

К изумлению лорда Бесборо и смущению Генриетты, обычно довольно невозмутимый Уильям так обрадовался, что порывисто обнял и поцеловал будущую тещу. Леди Бесборо еще больше смутилась, увидев, что свидетелями этого поцелуя стал Джордж Каннинг с одним из своих приятелей. Секундой позже это заметил и Уильям и, резко отпрянув, отвернулся и побежал вниз по лестнице в фойе.

Каро, все это время благоразумно не покидавшая ложи, очень развеселилась, узнав, что произошло, но залившаяся румянцем Генриетта ринулась вслед за Каннингом, чтобы объяснить ему причину столь вольного поведения Уильяма.

Джорджу Каннингу нравился Уильям, и, выслушав Генриетту, он принялся ее успокаивать:

— У мальчика большое будущее! Он милый человек, все его поступки заслуживают уважения, так что можете смело доверить ему свою дочь.

— Я просто голову потерял, — чуть позже рассказывал Уильям Каролине. — Я не ожидал услышать от твоих родителей ничего, кроме отказа, в лучшем случае я рассчитывал, что мне придется выдержать что-то вроде испытательного срока. Но когда я увидел взгляд твоей матери, такой ласковый и доверительный… Я был просто сражен наповал!

— Не сомневаюсь, что теперь ты будешь нравиться ей еще больше, чем прежде, — сказала Каро. — Мой дорогой, какие же мы с тобой счастливые!

Охваченная радостью, Каролина на некоторое время даже забыла о своей неприязни к матери Уильяма, но леди Мельбурн оставалась тверда как кремень. Она видела, что внимание ее сына целиком поглощено двумя женщинами, принадлежащими к кругу Девоншир-Хауса, и в ней закипала ревность.

Свадебная церемония обещала быть грандиозной, и Уильяму не удавалось присесть с утра и до самой ночи.

Мать Уильяма пригласила леди Бесборо в Мельбурн-Хаус, чтобы обсудить детали торжества, но беседа явно не клеилась.

— Я, конечно, знаю, что Каролина всегда любила только моего мальчика, но зачем же она столько времени водила за нос беднягу Хартингтона? — ледяным тоном поинтересовалась леди Мельбурн. — Говорят, когда он узнал о ее помолвке с Уильямом, то просто обезумел от горя и впал в столь угнетенное состояние духа, что даже пришлось посылать за доктором. Бедняжка Хартингтон! Неужели это правда?

Генриетта со вздохом признала, что все так оно и было, но заметила, что одно время Каро действительно подумывала выйти за него замуж. Она из всех сил пыталась забыть Уильяма, точно так же, как и он пытался забыть ее.

— Возможно, но бедный Хартингтон влюблен в нее до беспамятства. Все-таки трудно понять этих мужчин!

В глазах Генриетты вспыхнула обида.

— Трудно?! Отчего же? Влюбляются и далеко не в таких привлекательных девушек, как моя дочь.

Леди Мельбурн пожала плечами:

— Влюбляются — да, но меня удивляет, что Каролине с ее… мм… позволю себе сказать, сложным характером удается не дать этой любви угаснуть. Редкий мужчина обладает достаточным терпением… Так или иначе, я надеюсь, что она унаследовала хоть каплю здравого смысла и сдержанности от своего отца, в противном случае Уильяму останется лишь сожалеть о своем решении.

— Вы полагаете, он будет сожалеть о том, что Каро — моя дочь? — Голос Генриетты дрогнул. — Почему вы так ненавидите и презираете меня, Бетси? Мне казалось, что мы с вами прекрасно ладим!

— Возможно, но едва ли можно назвать нас родственными душами. Я гораздо больше ценю благоразумие, чем чувства, которые не знают никаких преград и вносят в жизнь окружающих хаос. Я буду искренней с вами, Генриетта: пусть лучше Уильям последует в могилу за своим братом, чем дикие выходки Каролины разобьют ему сердце или он окажется в том же недвусмысленном и весьма унизительном положении, что и ваш супруг!

— А вы… Разве вы всегда были чистой и непорочной?

— Когда я была помоложе, мне случалось искать развлечений на стороне, но я всегда была очень осмотрительна. Не вижу причин, почему мои дети должны терпеть унижения из-за того, что я завела себе любовника? Кроме того, я никогда не пренебрегала общепринятыми приличиями, как всегда поступали и продолжаете поступать вы, моя дорогая. Всем известно, что Грэнвилл покидает вас и возвращается, когда ему вздумается, и стоит ему только поманить вас пальцем, как вы стремглав бросаетесь в его объятия. Полагаю, Каролина наверняка осведомлена об этом лучше, чем кто-либо другой.

Леди Мельбурн говорила правду, и Генриетта не нашлась, что ей ответить. Побледневшая и взволнованная, она поднялась, шурша шелковыми юбками:

— Вы совершенно несносны! Я больше ни минуты не собираюсь сидеть и выслушивать ваши оскорбления. Жаль, что я не в силах разорвать эту помолвку! Теперь я понимаю, что, вероятно, вы постараетесь сделать все возможное, чтобы моя дочь никогда не была счастлива! Вы правы, я не самая лучшая жена, но мой муж не позволит никому — в том числе и вам — разговаривать со мной в подобном тоне! Я намерена немедленно сообщить ему и своей дочери об этом разговоре. Каролина очень любит Уильяма, но она любит и меня, и я думаю, едва ли…

Ее глаза наполнились слезами, она замолчала и поспешила к дверям.

Леди Мельбурн почувствовала, что перегнула палку. Она знала, что этот разговор вряд ли получится приятным, но не предполагала, что все может закончиться открытым разрывом отношений. Впервые в жизни всепоглощающая ревность одержала верх над ее холодным, здравым рассудком.

На ее взгляд, Генриетта Бесборо была всего лишь импульсивной дурочкой, но сейчас она представляла собой реальную угрозу. Дело попахивало разрывом помолвки Уильяма и Каролины.

«Если это случится, Уильям не простит меня до конца моих дней», — подумала леди Мельбурн. Нужно было действовать, и немедленно.

Она метнулась вслед за Генриеттой и схватила ее за руку:

— Риетта! Постойте…

— Чтобы снова выслушивать все эти обвинения в свой адрес?!

Леди Мельбурн изобразила жест отчаяния.

— Мне кажется, что я теряю… теряю моего Уильяма… — сказала она.

Слезы, послушные ее воле, потекли по щекам, и она умоляюще посмотрела на Генриетту.

— Я не стану возражать, если после свадьбы Каролина решит переехать в дом своего мужа, — холодно ответила Генриетта.

— Но дело даже не в этом… Теперь все будет по-другому, совсем не так, как прежде… Поймите, Уильям — мой любимый сын… Но я постараюсь… постараюсь быть доброй с Каро, если она будет добра к моему Уильяму.

— Она будет хорошей женой, гораздо лучшей, чем я, и я надеюсь, Бетси, что в трудную минуту она всегда сможет рассчитывать на вашу поддержку.

Леди Мельбурн рассмеялась:

— Такой вы нравитесь мне гораздо больше, Риетта! Идите же сюда, давайте снова присядем. Я прошу прощения за то, что вам тут наговорила. Мною двигала ревность. Поймите меня, я никак не могу привыкнуть к тому, что Уильям уже совсем взрослый. В последнее время я так редко его вижу, и даже тогда, когда мы вместе, он непрерывно восхищается Каро.

— Это случается с влюбленными, — заметила Генриетта, усаживаясь в кресло.

— О, моя дорогая! Уильям никогда не простит меня!

Леди Мельбурн изящно заплакала, аккуратно вытирая каждую слезинку отделанным кружевом носовым платочком прежде, чем она смогла бы испортить ее макияж.

Генриетта никогда раньше не видела ее плачущей и тут же смягчилась:

— Я ничего ему не скажу, мне совершенно не хочется омрачать его счастье. Я люблю Уильяма, почти как родного сына, по крайней мере в одном мы с вами похожи: мы обе очень привязаны к нашим семьям.

— Да, дорогая, — кивнула леди Мельбурн, — и я была слишком поглощена любовью к моему мальчику, но вы так великодушны, что должны понять и простить меня.

Она, обычно скупая на нежности, неожиданно обняла свою собеседницу, чем несказанно ее удивила, и с улыбкой сказала:

— Ну, я думаю, теперь ничто не мешает нам снова подружиться.

Генриетта сомневалась в искренности ее слов — недавняя обида была еще слишком свежа.

— Надеюсь, это так, — сдержанно ответила она.

Леди Мельбурн позвонила в колокольчик и приказала подать чаю.

Она снова завела разговор о Каро, но на этот раз начала расхваливать ее красоту, ум и удивительную способность располагать к себе всех, кто оказывается рядом.

— Кстати, позавчера у Холландов я случайно встретила вашу юную племянницу, Фанни Валери, — сказала леди Мельбурн. — Она помогает составить каталог новой коллекции книг, которую Генри Холланд недавно приобрел у вдовы какого-то их умершего родственника. Должна сказать, Фанни превратилась в весьма очаровательную юную леди! Работа с книгами, несомненно, очень увлекательное занятие для такой умной и образованной девушки, как она.

— Да, она поглощена своим хобби, — согласилась Генриетта.

Леди Мельбурн про себя отметила, что на последнем слове леди Бесборо сделала определенный акцент, будто хотела подчеркнуть, что Фанни занимается книгами исключительно ради собственного удовольствия. С ее языка уже готово было сорваться возражение, что это хобби приносит неплохой доход, но она вовремя сдержалась: снова ссориться с Генриеттой ей было сейчас явно ни к чему.

Фанни действительно не получала за свою работу денег, но владельцы библиотек обычно старались как-нибудь отблагодарить ее за проделанную работу. Лорд и леди Холланд, например, решили подарить девушке браслет с бериллами и бриллиантами.

Леди Мельбурн вовсе не собиралась критиковать Фанни за то, что она с благодарностью принимала подобные подарки; наоборот, она скорее высмеяла бы ее, если бы та от них отказывалась. Да и вообще, она упомянула о Фанни лишь для того, чтобы найти повод продолжить разговор о Каролине.

— Фанни говорила о Каро, — сказала леди Мельбурн. — Похоже, она очень привязана к вашей дочери. Она сказала мне, что очень рада за Уильяма. А еще она вспомнила, что Каро была влюблена в него еще тогда, когда ей было всего четырнадцать.

— Да, она уже тогда его любила, — с улыбкой подтвердила Генриетта.

— Жаль, что я раньше не особенно старалась узнать ее получше, Риетта, но я постараюсь исправить свою оплошность. Мне вовсе не хочется, чтобы Каролина относилась ко мне с неприязнью.

— Каро, — серьезно сказала Генриетта, — никогда не выказывает неприязни к тем, кто относится к ней с искренней добротой и любовью.