Время от времени до поместья Эш-Мэйнор долетали слухи о бурном романе Каролины с Джорджем Байроном.
Каролина время от времени писала Фанни, и были ли эти письма экстатическими, вызывающими или лиричными, они всегда были наполнены драмой.
Леди Бесборо тоже писала Фанни, но ее послания обычно были одинаково печальными, их суть сводилась к тому, что Каролина испортила свою репутацию ради человека, который — по крайней мере, по мнению Генриетты, — был всего лишь самовлюбленным ничтожеством.
«Как бы я хотела, чтобы ты была здесь, с нами, моя дорогая Фанни, — писала Генриетта, — хотя я прекрасно понимаю, что поведение Каролины может лишь глубоко расстроить и опечалить тебя так же, как и всех, кому небезразлична судьба моего несчастного ребенка. Ты живешь в любви и согласии со своим мужем, и, быть может, я покажусь тебе бессердечной эгоисткой, нарушающей твое спокойствие, но ты всегда имела определенное влияние на Каролину, и сейчас я молю тебя о помощи. Пригласи ее в ближайшее время навестить тебя и попробуй поговорить с ней. Я очень рассчитываю на то, что она прислушается к твоим мудрым советам и переменит свою жизнь. На прошлой неделе я виделась с лордом Байроном и умоляла его оставить в покое Каро, я сказала ему, что ее безрассудство вызвано скорее желанием отомстить семье Уильяма, — а возможно, и ему самому, — чем истинным влечением. Но теперь, моя милая Фанни, я понимаю, что все мои старания принесли больше вреда, чем пользы, ибо мои мольбы лишь вселили в этого человека еще более горячее желание всецело завладеть моей дочерью».
«Похоже, бедная Генриетта и в самом деле лишь подлила масла в огонь», — раздумывала Фанни, дочитав письмо.
Затем она, как и просила леди Бесборо, написала Каролине и пригласила ее погостить несколько недель в поместье Эш-Мэйнор.
В скором времени Фанни получила ответ, в котором Каро решительно отвергла приглашение.
«Не воображай, — писала она, — что то, о чем ты, как я полагаю, уже порядком наслышана, всего-навсего вульгарная интрижка, замешанная на плотских удовольствиях. С того самого дня, как я впервые встретила Байрона, я поняла, что нам суждено быть вместе, что он — моя судьба, которую я не в силах изменить. Он может быть сладок, как амброзия, и холоден, как надгробный камень. Ради него я больше не танцую вальсов, так как он страдает, видя меня в объятиях других мужчин. Нет ничего, чего бы я ни сделала ради него, и, если мне придется оставить его, если я не смогу видеть его каждый день, я заболею и умру от тоски. Мы оба измучены этим вихрем чувств, но это сладкие муки…»
Если бы это письмо не было написано Каролиной, Фанни, вероятнее всего, от души бы над ним посмеялась, но она слишком хорошо знала, сколь губительными могут оказаться для Каро последствия этой эмоциональной бури.
Сознание собственного бессилия настолько взволновало и расстроило Фанни, что она даже решила поделиться своими опасениями с Чарльзом.
— Она слишком талантлива и слишком своенравна, — сказал он. — К несчастью, она выросла в богатой аристократической семье, иначе Каро наверняка бы нашла достойное применение своим талантам. Она рисует не хуже многих известных художников, превосходно музицирует и обладает несомненным актерским дарованием. Но ее жизнь праздна и бесцельна. Обладай Уильям здоровыми амбициями, жена могла бы гордиться его успехами, ощущая себя причастной к его победам. Знаешь, милая, вся эта история еще раз убеждает меня в том, что я должен быть благодарен судьбе за то, что она подарила мне тебя.
— Ты не шутишь? — удивленно спросила Фанни. — Мне, конечно, нравится обустраивать и украшать наш дом, и я очень люблю мальчиков, но у нас с тобой никогда не было таких романтических отношений, как у Каро и Уильяма.
Чарльз вздохнул:
— Конечно, ты заслуживаешь гораздо большего, дорогая. Я очень люблю тебя, Фанни, но я старше тебя на двенадцать лет, а иногда мне кажется, что и на все двадцать, а то и тридцать… Прости, но я вряд ли способен на большее…
Она положила руки ему на плечи и мягко сказала:
— Ты дал мне все, чего я желала, все, в чем я действительно нуждалась. Ты знаешь, в какой семье я выросла, и поэтому поймешь, почему я особенно ценю наше тихое, спокойное счастье. Все, что меня беспокоит, — это твое здоровье, и я надеюсь, что ради меня и ради наших детей ты побережешь себя.
Чарльз, которому не исполнилось еще и сорока, выглядел намного старше своего возраста, и иногда у него пошаливало сердце. Врач предписал ему не переутомляться и побольше отдыхать. Для Фанни, которая была полна энергии и жизненных сил, казалось невероятным, что ее муж может быть чем-то серьезно болен. Она не замечала, с каким сожалением смотрит на Чарльза врач, впрочем, он предпочитал не беспокоить излишними опасениями милую молодую жену своего пациента, видя, что тот в точности следует всем его рекомендациям.
Около двух недель спустя, когда Фанни гуляла со своими приемными сыновьями, мимо них по дороге промчалась карета. Проехав несколько десятков футов, она остановилась, и из окошка показались головы леди Мельбурн и Эмили.
— Моя дорогая, как я рада тебя видеть! — воскликнула леди Мельбурн, когда Фанни подошла ближе. — А я как раз собиралась послать тебе записку, чтобы сообщить, что я приехала на несколько дней в Брокетт, но теперь в этом уже нет необходимости, не правда ли? Это твои приемные сыновья? Прелестные мальчуганы! Если хочешь, я могу подвезти вас домой или туда, куда вы направляетесь.
— Не стоит беспокоиться, мы с мальчиками еще немного погуляем, — дружелюбно улыбнулась Фанни.
— Надеюсь, ты завтра сможешь приехать в Брокетт, чтобы выпить со мною чашечку чаю?
— Конечно же я приеду.
На этот раз отказываться было бы просто невежливо, и на следующий день Фанни прибыла в Брокетт при полном параде, в собственном экипаже и разодетая по последней моде, почти так же пышно, как Эмили.
Леди Мельбурн чмокнула ее на французский манер в обе щеки и усадила рядом с собой на диван. Подали чай, и, после того как слуга удалился, леди Мельбурн сказала с деланым безразличием:
— Наверное, ты уже слышала от Каролины — или от ее матери, — что о ее увлечении лордом Байроном шепчется весь Лондон. Подумать только — сначала дружба с этими ужасными женщинами, затем роман с Годфри Вебстером, а теперь еще и Джордж Байрон!
— Не думаю, что это серьезно, она, конечно, увлечена, но, уверяю вас, не более чем любым другим театрализованным действом.
— Но она выставляет себя на посмешище перед всем высшим светом! Какой позор для ее матери и для нашей семьи!
— Возможно, если бы вы обращали на это меньше внимания, то все страсти улеглись бы сами собой, так же, как закончилась ее так называемая дружба с Годфри Вебстером, — вызывающе сказала Фанни.
— Иногда мне кажется, она затеяла все это представление специально для того, чтобы унизить Уильяма. Мой бедный мальчик, ей не в чем его упрекнуть! Он всегда был бесконечно терпелив и добр к ней…
Фанни ответила не сразу:
— Я полагаю, если бы Уильям вел себя немного потверже, он бы сумел изменить сложившуюся ситуацию. Каролина… она… она всегда была не слишком дисциплинированной… Таких людей, как она, впечатляет сила, они нуждаются в сильной руке, в человеке, который мог бы повести их за собой.
— О, дорогая, я полностью с тобой согласна! — воскликнула леди Мельбурн, и в ее голосе слышалось неподдельное уважение. — Но, к сожалению, я ничего не могу поделать с Уильямом. Выходки Каролины надломили его характер и совершенно лишили всяких амбиций! Ты просто не поверишь, но всего пару недель назад Байрон и Каролина устроили что-то вроде спектакля, изображающего пародию на настоящую свадебную церемонию. Они обменялись кольцами и дали друг другу брачный обет, под которым она подписалась как «Каролина Байрон»!
— Это… да это просто безрассудство, настоящее безумие… — прошептала шокированная Фанни. — Она совсем потеряла голову…
— На мой взгляд, этого вполне достаточно, чтобы Уильям мог потребовать от нее развода!
— Но почему, почему он бездействует?! Почему игнорирует все ее выходки?! — в нетерпении воскликнула Фанни. — Ведь должна же у него остаться хоть капля гордости! Должна признаться, да если бы я безумно любила мужчину, который отнесся бы ко мне с таким же безразличием, как Уильям относится к Каролине…
— О какой безумной любви ты говоришь, моя милая? — бесцеремонно перебила ее леди Мельбурн. — Я бы сказала, она скорее ненавидит Уильяма.
— Любовь и ненависть чем-то сродни друг другу. Я знаю, как несчастна была Каро последние годы. Все винят ее в болезни маленького Огастеса, но ведь и Уильям отнюдь не безгрешен! Он хотел, чтобы Каро увидела жизнь такой, какая она есть на самом деле, высмеивал ее идеализм и ее религиозные убеждения… Но — почему вы этого до сих пор не поняли! — переделать ее невозможно!
Леди Мельбурн раздраженно пожала плечами:
— Не нахожу ничего странного в попытках моего сына избавить Каролину от ее абсурдных фантазий и вложить ей в голову хоть немного здравого смысла!
— Но ведь и сам Уильям отказывается поверить в реальность! — воскликнула Фанни. — Он, в отличие от Каро, до сих пор настаивает на том, что маленький Огастес — вполне нормальный ребенок, хотя все знают, что это не так!
Леди Мельбурн опустила взгляд и тихо сказала:
— В глубине души он знает, что ошибается, но правда чересчур жестока и мучительна для него.
— И для Каро тоже! Неужели вы не допускаете мысли, что все ее безрассудства вызваны лишь желанием забыть об этой трагедии?
— Безрассудства? Хм, слишком мягко сказано! Она зашла слишком далеко — не расстается с лордом Байроном месяцами! Видела бы ты, какие представления на публику она устраивает! Какой позор для всей нашей семьи! Это может показаться тебе немного странным, Фанни, но за последнее время между мной и лордом Байроном завязалось некое подобие дружбы, и он признался мне, что очень устал от Каролины и всего лишь ищет подходящий предлог, чтобы наконец порвать с ней.
Фанни вспыхнула от обиды и жалости к Каро. Внезапно она осознала, что леди Мельбурн в свои шестьдесят с лишним лет все еще представляет собой довольно серьезную соперницу для любой женщины. Легкая, немного озорная улыбка играла на ее великолепно очерченных полных губах, а когда она улыбалась, ее прекрасные глаза озарялись искорками смеха. Она выглядела по меньшей мере на десять лет моложе своего возраста, и ее жизненная энергия и острый язычок по-прежнему привлекали к ней внимание мужчин.
«Боже мой… Дружба с лордом Байроном… — подумала Фанни. — Неужели она решила противопоставить себя Каролине, сыграть на контрасте?»
— Вот оно что… — проговорила она вслух. — В таком случае, как я полагаю, беспокоиться больше не о чем, ибо все хорошо, что хорошо кончается, не так ли?
— Так бы оно и было, моя дорогая, если бы Каролина обладала хоть каплей гордости. Но… боюсь, она так легко не отступится. Бедняжка Генриетта! Она так уверена в неотразимости своей дочери, что будет немало обескуражена, когда лорд Байрон ее бросит!
Фанни немного помолчала, а затем спросила:
— Зачем вы все это мне рассказываете?
— Я всегда испытывала к тебе симпатии, Фанни, — с улыбкой ответила леди Мельбурн, — и надеюсь, что ты настроена ко мне не столь враждебно, как остальные члены вашей семьи. Я думала, мы с тобой вместе сможем что-нибудь предпринять для блага Каролины.
— Я была бы рада вашему предложению, если бы вы действительно желали Каро добра и проявили к ней хоть каплю жалости и сочувствия.
— Ты требуешь от меня слишком многого, — заметила леди Мельбурн.
— В таком случае боюсь, что ничем не смогу вам помочь.
— Она не хочет слушать ни меня, ни свою мать, но, возможно, она прислушается к твоим словам, Фанни. Если бы твой муж ненадолго отпустил тебя с нами в Лондон…
Фанни покачала головой:
— К сожалению, это невозможно. Чарльз неважно себя чувствует, и я буду беспокоиться о его здоровье, если надолго оставлю его одного.
— Всего на несколько дней, дорогая! У меня есть письма лорда Байрона, в которых он высмеивает Каролину и заявляет о своем желании поскорее отделаться от нее. Если бы ты показала ей эти письма…
— Я не смогу… Каро возненавидит меня! Она никогда, никогда меня не простит… — в ужасе взглянув в глаза собеседнице, воскликнула Фанни.
— Она простит тебя со временем, ну а если и нет? Ты ведь переживешь эту утрату, зная, что твоя жертва поможет Каро избежать позора и даст еще один шанс сохранить брак? В конце концов, что ее мать наконец-то обретет спокойствие?
В глазах Фанни заблестели слезы, она молчала, но леди Мельбурн догадывалась, какая борьба происходит сейчас у нее в душе.
В этот момент в комнату вбежала Эмили и, задыхаясь, торопливо сказала:
— Фанни… За тобой прислали экипаж из Эш-Мэйнор. Ты должна немедленно ехать. Твой муж… у него приступ… кажется, что-то серьезное…
Фанни, вскрикнув, вскочила и бросилась к дверям. Леди Мельбурн поспешила вслед за ней и усадила ее в экипаж. Затем она поинтересовалась, не желает ли Фанни, чтобы она сама или Эмили сопровождали ее в Эш-Мэйнор.
Фанни была очень подавлена, тем не менее ответила вежливым, но твердым отказом.
Леди Мельбурн и Эмили проводили взглядом отъезжающую карету, и, как только она исчезла в облаке пыли, леди Мельбурн с разочарованным вздохом сказала:
— Сомневаюсь, что бедняжка застанет его в живых. Ах, как жаль… Как жаль, а ведь она могла быть нам очень полезна… хотя и вопреки собственному желанию.
Как только Фанни вошла в холл, навстречу ей выбежала заплаканная экономка, и, взглянув ей в глаза, Фанни тотчас поняла, что все кончено.
— Он был в библиотеке, и мы все думали, что он спит… — рыдая, бормотала женщина. — А потом… потом мальчики стали спрашивать, где он, и я вошла узнать, можно ли им войти… Мне показалось, что он все еще дремлет, но когда я подошла ближе, я увидела… увидела… О, мадам… я дотронулась до его руки… она была такая холодная…
Не говоря ни слова, Фанни поднялась в библиотеку и закрыла за собой дверь.
Чарльз полулежал в своем большом кресле, она присела перед ним на колени и взяла в руки его ледяную ладонь. Он был мертв уже около часа.
Фанни поднялась и теперь просто стояла и смотрела на безжизненное тело своего мужа. Она скорбела, но это было не то всеобъемлющее, вселенское горе, которое чувствует человек, навеки потерявший свою единственную любовь. Это был конец ее брака, построенного на взаимных интересах, привязанности и уважении, — брака, который продлился чуть менее двух лет.