Дагмар вернулась в спальню. Лицо ее окаменело.

— Спасибо, что не вышел, — сказала она.

Пауль стоял у окна.

— Ужасно хотелось, — ответил он, глядя на улицу. — Невероятно.

Фигура в черном ушла через калитку.

Дагмар не удержала маску безразличия. Голос ее надтреснул.

— Мне пришлось его выгнать. — В глазах ее закипали слезы. — Было бы еще хуже, если б он увидел тебя. Я его прогнала. Нашего Отто.

— Нельзя ему приходить. — Ради Дагмар Пауль старался быть благоразумным. — Но я знал, что при первой возможности он явится. И не виню его. Я бы сделал то же самое.

— Видел бы ты его! — Дагмар расплакалась. — Он в форме! Ужас. Выглядит как… как они!

— В душе он все тот же Отто. Это просто форма. Ты же понимаешь.

— Нет! — всхлипнула Дагмар. — Такая форма не бывает просто формой.

По вечерам Пауль часто приходил к Дагмар. В ее спальне они пили желудевый кофе и курили. Он навещал ее три-четыре раза в неделю. Дагмар всегда была дома. Она упрямо отгораживалась от прежней жизни и жизни вообще.

«Если нам все запрещено, какой смысл выходить из дома?» — стенала она.

Пауль бесстыдно признавался себе, что эгоистически счастлив быть ее единственным другом. Любовь его ничуть не угасла, и мысль, что в нем нуждаются, а визиты его желанны, радовала безмерно. На него полагались. Все больше он был необходим.

От фрау Фишер помощи ждать не приходилось. Она жила прошлым. В гостиной, не открывая ставень, читала старые письма и вклеивала фото в альбомы.

— Это страшно угнетает, — часто жаловалась Дагмар. — Иногда я будто схожу с ума.

Об этом она причитала и в вечер нежданного прихода Отто. Как обычно, Дагмар лежала на кровати. Пауль сидел на ковре, поглядывая на пустой пуфик перед туалетным столиком. Они с Отто так долго занимали «свои» места в этой спальне, что даже теперь, через много месяцев, отсутствие брата казалось странным.

— Я просто физически загнусь от тоски, правда, — говорила Дагмар. — Так хочется поплавать. Все на свете отдала бы за бассейн.

Нежданный визит перебил ее раздумья. После ухода Отто разговор не клеился.

Увидеть его и прогнать. Душа разрывалась.

— Я оборвала священные узы Субботнего клуба, — горестно усмехнулась Дагмар, утирая слезы.

— Законы его были рассчитаны на цивилизованную жизнь, — ответил Пауль. — Кто же знал, что возникнет такой выбор? Это несправедливо.

Он предложил сварить еще эрзац-кофе, но Дагмар отказалась.

— Жутко противный, — сказала она. — Сама не знаю, зачем его пью. Опять же от тоски. Хоть какое-то занятие.

Говорили через силу.

Оба думали об Отто.

Сославшись на усталость, Дагмар сказала, что хочет спать.

Пожалуй, впервые за все время Пауль был рад уйти. Сердце ныло. Брат был рядом, а он лишь проводил взглядом его одинокую фигуру, скрывшуюся в ночи. Ради любимой Пауль крепился, но ему тоже хотелось побыть одному.

Когда он спустился, фрау Фишер выглянула из гостиной и попросила на минутку зайти.

Хочет поговорить об Отто, подумал Пауль. Попросит повлиять, чтобы он к ним не приходил. Но фрау Фишер ни словом не обмолвилась об Отто. Ее беспокоила Дагмар.

— Ты единственный, кто ее навещает, — сказала она. — Кое-кто из ее старых друзей пытался зайти, но она не хочет их видеть. Гордая. Привыкла быть золотой девочкой, центром внимания, сочувствие ей невыносимо. К сожалению, у нее не было настоящих друзей-евреев, кроме тебя и… кхм. Кроме тебя. Она училась в лучшей школе, и мы не задумывались о своей национальности.

— В смысле, ей одиноко? — спросил Пауль. — Конечно, я знаю.

— По-моему, ее губит не столько одиночество, сколько бездействие. Я-то ладно. Я прожила жизнь, но ей всего шестнадцать, и она сходит с ума. Ведь она так любила чаепития, вечеринки, танцы и все такое. Да еще спортсменка. Пловчиха, гимнастка. А теперь у нее все отняли, и я вижу… вижу, как она угасает.

Пауль смотрел в пол, не зная, что сказать. Фрау Фишер была не из тех, кто разговорами облегчает душу. Даже когда еще не замкнулась в себе.

— Не знаю, зачем об этом говорю, Паули. Ты сам еврей, все запреты касаются и тебя. Конечно, чем ты можешь помочь? Просто хочется… чтобы она выходила из дома.

— Перед Олимпиадой некоторые запреты сняли. — Пауль изобразил оптимизм, которого вовсе не было. — Кажется, в бассейн нам по-прежнему нельзя, а вот в парк вроде бы можно.

От упоминания Олимпиады лицо фрау Фишер мучительно скривилось.

— Эти игры ее доконают. Помню, как объявили, что Берлин завоевал право на Олимпиаду. Еще до Гитлера. Дагмар аж плясала и велела отцу записать ее на дополнительные тренировки по плаванию. Знаешь, она могла бы попасть в команду. Даже в шестнадцать вполне прошла бы отбор. Если не для берлинской Олимпиады, то для следующей токийской в сороковом году. Теперь это лишь фантазии. Два года без тренировок, да и ни один отборочный комитет не пропустит еврейку. После Нюрнберга мы уже не немцы. Нет, эти проклятые Игры ее вконец изведут. Она же хотела смотреть все соревнования.

Пауль молчал. Сказать было нечего.

— Прости, Пауль, — вздохнула фрау Фишер. — Уже поздно, я тебя задерживаю, а на улицах небезопасно. Беги, милый. Ты ничего не можешь сделать. Никто из нас не может.

С тяжелым сердцем Пауль ушел. Конечно, фрау Фишер права. Дагмар менялась. Была вялая и подавленная. Как выразилась ее мать, угасала. Это ужасно, думал Пауль, но точнее не скажешь. Как же хотелось ей помочь! Как-нибудь вернуть ее к жизни. Чтобы на щеках ее вновь заиграл румянец. Но это не в его силах. Он тоже еврей, а в Германии евреи беспомощны.

Дома Пауль не сказал, что Отто приходил к Фишерам. Однако в воскресенье, слушая еженедельный отчет Зильке, ничуть не удивился, что поведение брата изменилось.

— Я за него боюсь, — сказала Зильке. — Сегодня он был совсем другой. Я уж думала, он успокоился, а он опять как с цепи сорвался.

— Снова дерется? — встревожилась Фрида. — У него неприятности?

— Пока нет, но будут. Таким озлобленным я его не видела. Почти не разговаривал и не повел меня на чай. Сказал, противно есть со сволочами. Раньше он так не заводился. Обычно мы посмеивались над его однокашниками, а сегодня он был готов кого-нибудь убить. Да еще этот гитлерюгенд.

— А что случилось? — озабоченно спросила Фрида.

— Вы, наверное, слышали, теперь это обязаловка. Все газеты трубили.

— Мы не читаем немецкие газеты, — тихо сказала Фрида. — Для нас там ничего хорошего. Иногда проглядываем еврейский листок.

— Так вот, все немецкие дети принадлежат Гитлеру, и он хочет наглядно показать, что он им роднее семьи.

— Какой ужас! — покачала головой Фрида. — Может, хоть теперь люди поймут, во что вляпались?

— Думаю, уже поздно, — ответила Зильке. — Главное, Отто сказал, что не вступит в гитлерюгенд.

— Но почему? — удивилась Фрида. — Какая разница, если он уже в «Напола»?

— Вот и я так сказала, но отчего-то он уперся. Говорит, не наденет еще одну нацистскую форму. Я-то ношу, говорю, хоть я коммунистка, а он говорит, для еврея это совсем другое.

— Он так и считает себя евреем? — усмехнулась Фрида.

— Конечно, вы же его знаете. Я-то думала, это я упрямая. Ужасно обидно, потому что все складывалось очень хорошо, как он ни упирался. Отто стал чемпионом по боксу, там это ценится, и потом, все от меня балдели. — Зильке зарозовела — как всякий раз, когда она говорила о себе и Отто. — Я прихожу в форме ЛНД, и все считают меня его девушкой.

Фрида улыбнулась:

— А ты его девушка?

Зильке еще больше покраснела.

— Нет! — чуть громче, чем требовалось, возразила она. — Вы же знаете, о ком он мечтает. На пару с Паулем. Конечно, о Дагмар.

— Но вы так часто видитесь, — не уступала Фрида.

— Да, и я хочу и дальше с ним видеться, но из-за обязаловки с гитлерюгендом все может пойти прахом. Он не подчинится, и учителя не смогут ему помочь, даже если захотят. Его арестуют, а там одна дорога — в концлагерь.

Вольфганг, как обычно, безмолвствовал, но сейчас грохнул стаканом по крышке пианино, расплескав вонючую выпивку.

— Нельзя! — прокаркал он. — Туда ему нельзя. Я знаю, что там творится.

Все посмотрели на него. Он никогда не рассказывал о лагере. А последнее время вообще больше молчал, особенно если удавалось раздобыть спиртное. Но сейчас от волнения его колотило.

— Моему Оттси туда нельзя, просто нельзя, — повторил он. — Там единственный способ выжить — просить и кланяться. С его характером он и недели не проживет.

— Яснее ясного, — сказала Зильке. — Но что делать-то? Вы ж его знаете — кровь в голову ударила, и теперь он ни за что не наденет эту форму. Говорит, он расслабился, но пора показать, что он еврей. Я этого не понимаю. Все было так хорошо, и вдруг он опять взбеленился. Наверное, что-то произошло, только он не говорит что.

— Я знаю, что его взбесило, — вмешался Пауль и, помолчав, добавил: — И знаю, как его образумить.

— Ну так говори! — вскинулась Зильке.

— Боюсь, тебе не понравится. По правде сказать, мне тоже.

— Если это убережет его от лагеря, понравится, — твердо сказала Зильке.

— Почему Отто вдруг опять разъярился? — спросила Фрида. — Что ты знаешь? Говори.

— Ну ладно. Вчера он приходил к Дагмар.

— Ты его видел? — задохнулась Фрида. — Вы разговаривали?

— Нет. Фрау Фишер дальше порога его не пустила. А Дагмар велела мне остаться в ее комнате. Мол, если он меня увидит, будет еще тяжелее его прогнать.

— Она с ним говорила?

— Недолго. Прогнала. Сказала, он больше не еврей. И она не хочет его видеть, потому что у него есть жизнь, а у нее нет.

— Вот сука! — вскрикнула Зильке.

— Прекрати! — прикрикнула Фрида. — Ненавижу это слово.

— Ладно, извините. Но Отто же не виноват.

— Послушайте, может, я не точно передаю ее слова, но суть понятна, и в основном с ним говорила фрау Фишер. Конечно, его приход для них опасен. Мог бы сообразить. Наверное, все понимал, но не совладал с собою… Вы же знаете, что такое для него Дагмар.

Зильке отвернулась. Фрида взяла ее за руку.

— Вот поэтому он и завелся, — сказал Пауль. — Дагмар его прогнала, и он спятил. Хочет доказать, что все равно он еврей. Знаю я его. Ему легче умереть и вернуть ее уважение, чем жить с ее презрением.

От страха Фриду буквально затрясло.

— Ты сказал, что знаешь способ. Какой?

— Я говорил, Дагмар в депрессии… — угрюмо начал Пауль.

— При чем тут она? — перебила Зильке. — Мы говорим об Оттси.

— Я знаю, Зилк, — терпеливо продолжил Пауль. — Но и ты прекрасно знаешь, что она — ключ к Отто. Дагмар уходит в себя, она сдается, ну вот как…

Пауль осекся, однако невольно взглянул на отца.

— Как я? — горько усмехнулся Вольфганг. — Надеюсь, у нее все не так паршиво. Но если так, пусть избегает древесного спирта. С непривычки можно ослепнуть.

— Перестань, Вольф. — Фрида попыталась скрыть гадливость. — Мы же говорим об Отто. Дальше, Пауль.

— Фрау Фишер очень обеспокоена. Дагмар любила всюду бывать. Она деятельная. Не то что я. Я могу засесть с книгой, а ей требуется движение, и теперь она вроде как угасает. Ей нужно плавать, ходить в кафе. Пусть это дико звучит, ей нужно посмотреть Олимпиаду.

Зильке чуть не лопалась от возмущения.

— Ни фига себе! Кто ее пустит? — рявкнула она. — При чем тут…

— Пустят. Всего-то нужно — хорошее прикрытие. Всего-навсего… кавалер-нацист.

— В смысле… Оттси? — задохнулась Фрида.

Зильке обомлела.

— Именно, — кивнул Пауль. — Девушку, которая под ручку разгуливает с парнем в форме элитарной школы, без вопросов пустят куда угодно. Даже в бассейн. Я уверен.

— Да, — тихо сказала Зильке, мгновенно поняв, что ее роль лучшего и единственного друга сыграна. — Пожалуй.

— Тем самым мы убережем Отто от беды. Зилк, надо ему сказать, что он поможет Дагмар, если прикинется ярым нацистом. И наверняка он одумается.

— Боже мой! — просияла Фрида. — Замечательный план!

— Нет слов, — мрачно пробормотала Зильке.

Они с Паулем переглянулись. Оба понимали, чем жертвуют.

В следующее воскресенье Зильке исполнила свой долг, посвятив Отто в дерзкий план Пауля.

— Ты нужен Дагмар, — сказала она. — Паули и фрау Фишер очень встревожены. Она стала затворницей, сходит с ума и теряет надежду. Ей надо выходить на люди. Как-то отвлечься. Ты единственный, кто может ей помочь. Поэтому возьми себя в руки, тебе должны доверять. Тогда ты сможешь выходить в город и постепенно оживишь Дагмар.

Дважды повторять не пришлось. В мгновение ока Отто переменился.

— Порядок, Зилк! — Он расплылся в широченной улыбке. — Можете на меня положиться.

— Здорово. — Улыбка Зильке была гораздо скупее.

В то же воскресенье Пауль ознакомил Дагмар со своим планом.

— Как же я раньше-то не сообразил, — сказал он. — Оттси будет идеальным прикрытием. С ним ты опять будешь немкой, которой все двери открыты!

Поначалу перспектива общения с нацистами повергла Дагмар в ужас. Но вскоре авантюрная жилка пересилила страхи, и затворница воспрянула духом.

— Да, Отто будет красивым кавалером! — сказала Дагмар.

— Не сыпь мне соль на рану, — угрюмо попросил Пауль.

— Глупости! — В голосе Дагмар звенела радость, какой Пауль уже давно не слышал. — Я люблю вас обоих, ты же знаешь.

Было решено, что в следующее воскресенье Зильке поведет Дагмар на чаепитие. Отто легко выхлопотал пропуск еще для одной гостьи — на школьных мероприятиях всегда была нехватка девушек. Конечно, у Дагмар не было формы ЛНД, но статуса подруги Зильке вполне хватило, чтобы избежать вопросов.

Вдвоем девушки поехали на свидание.

Они уже давно не виделись и оттого мучительно искали тему для разговора. Пытались поболтать о былых деньках в Субботнем клубе, но кроме этих воспоминаний их ничто не связывало. Они и до нацистов не особо дружили, а сейчас их разделяла неодолимая пропасть.

От конечной остановки до интерната около километра предстояло пройти пешком. Дагмар была на высоких каблуках и решила взять такси.

— Не волнуйся, я заплачу, — сказала она, заметив смущение Зильке. — У нас с мамой еще остались деньги, хотя много забрали, когда… скажем так, взыскали издержки за убийство отца.

В такси Зильке взяла Дагмар за руку. Такое бывало лишь в детских играх.

— Не помню, говорила я или нет, — прошептала она, — но я тебе ужасно сочувствую… В смысле, из-за отца… и прочего.

Дагмар улыбнулась:

— Спасибо, Зильке. Ты не говорила, но я это знала. Может, иногда я бываю противной, но я не совсем бесчувственная. Вот и сегодня. Ведь я понимаю, как тебе тяжело…

— Все нормально, — перебила Зильке. — Абсолютно. Отличный план. Как все планы Пауля.

Вскоре они подъехали к величественным школьным воротам, увенчанным кованым орлом со свастикой.

— Господи, я ужасно волнуюсь, — сказала Дагмар. — Там же сплошь нацисты.

— Все будет хорошо, — успокоила Зильке. — Не сомневайся.

— Откуда ты знаешь?

— Они, конечно, нацисты, но все равно парни.

Разумеется, Зильке оказалась права. Стоило Дагмар, изящной, утонченной, одетой как дама, пройти через ворота, и о ней заговорила вся школа. Похоже, воспитанник Штенгель одержал очередную победу, сменив миловидную девушку на сногсшибательную красавицу. Естественно, никому и в голову не пришло интересоваться ее родословной. А вот очередь из желавших отдать за нее жизнь никого бы не удивила.

В следующее воскресенье Зильке вновь сопроводила Дагмар, после чего в школе больше не появлялась.

Свой долг она исполнила. Дагмар в ней больше не нуждалась. Школа приняла новую девушку Отто, а директор даже удостоил ее комплиментом, от которого хотелось спрятаться. Зильке понимала, что никто по ней не затоскует, и поспешила откланяться. Пусть от Дагмар столбенели все парни, но невыносимо было видеть, как перед ней суетится Отто, словно щенок, дико желающий угодить хозяйке.

Дагмар легко приняла эстафету. И даже больше того. Зильке только считалась девушкой Отто, Дагмар же мгновенно ею стала. Они с Отто сидели под дубом, откуда просматривалось футбольное поле, и целовались, о чем Зильке так страстно мечтала.

План Пауля сработал блистательно. Для Дагмар открылся путь к развлечениям, в которых было отказано другим молодым евреям. Старшеклассник Отто мог отлучаться из школы по вечерам и субботам. Он водил Дагмар в сады и зоопарк. Они сидели в кафе и даже выпивали в барах, где хозяева закрывали глаза на молодость такой красивой пары.

У Отто не было денег, зато имелись сила, стать и полувоенная форма. У Дагмар деньги были, и она охотно тратила их на бесценную возможность снова чувствовать себя нормальным человеком.

Конечно, Отто водил Дагмар в бассейн — центр ее вселенной. Вскоре она уже не дергалась, покупая входные билеты. У красивой спутницы воспитанника «Напола» никто не спрашивал удостоверения личности. Естественно, Дагмар боялась, что кто-нибудь ее узнает, но наследница магазинного королевства уже давно не вращалась в обществе и в памяти многих осталась девочкой лет двенадцати-тринадцати.

Теперь Фрида узнавала о жизни Отто через Пауля, получавшего вести от Дагмар. По воскресеньям Зильке все так же приходила к Штенгелям и, через силу улыбаясь, слушала, как развлекается эта пара, а Пауль пытался передать восторги Дагмар.

— Им и вправду хорошо, — говорил он.

— И слава богу, — подхватывала Зильке.

Фрида поглядывала на них, пряча печальную улыбку.