Члены Субботнего клуба встретились под часами на вокзале Лертер.

Вернее, под огромными малиновыми полотнищами, украшавшими часы.

Пещерное нутро вокзала пестрело гирляндами со свастиками. Страна готовилась отметить пятидесятилетие Гитлера, и вокзальное начальство расстаралось — стяги висели где только можно.

— Куда ни плюнь, попадешь в знамя, — буркнул Отто.

— Знамена и парады, парады и знамена! — Дагмар даже не приглушила голос. — Как им самим-то не надоест?

— Дагмарище! — досадливо прошипела Зильке. — Сколько можно? Брюзжи потише!

— Никто ж не слышит.

— Они все слышат.

— Девочки, не ссорьтесь, — вмешался Пауль. — Мы последний раз вместе. Отт, иди за билетами. Я займу столик в кафе. До поезда еще целый час, успеем выпить кофе. Пойдем, Дагмар.

Он повел Дагмар в вокзальный ресторан, Отто и Зильке встали в очередь к одной из бесчисленных касс.

Когда они подошли к окошку, кассирша отдала им нацистский салют. Зрелище было забавное. Тесная кабинка не позволяла вытянуть руку, и тетка лишь вскинула кисть перед грудью. Вот так же салютовал сам Гитлер, на парадах минуя лес рук, — вяло вскидывал ладонь к плечу. Обремененный абсолютной властью и судьбоносными заботами, в ответ на рьяное идолопоклонство он снисходил лишь до небрежной пародии на приветствие.

Отто тоже отсалютовал. Иначе нельзя.

Так называемый германский салют был не обязателен, но фанатичная кассирша приветствовала им каждого клиента. Не ответить было чрезвычайно опасно. Случалось, за подобное оскорбление людей зверски избивали. Отто сам такое видел на автобусных остановках.

Его салют вышел не менее комичным. Вокруг толкался народ, Отто стоял близко к окошку и потому согнутую в локте руку вскинул наискосок, опасаясь сбить чью-нибудь шляпу в соседней очереди.

— Хайль Гитлер, — сказал он. — Пожалуйста, два билета до Роттердама.

Полная дурь. Всего-навсего покупаешь железнодорожный билет, но при этом поминаешь главу государства и отдаешь бойскаутский салют. Наверное, даже тираны Древнего Рима, объевшиеся властью, в столь житейских ситуациях обходились без верноподданнических чувств.

— Паспорта и туристические визы, — потребовала кассирша.

Отто просунул документы в щель.

— Первый класс, — громко сказал. — Спальный вагон.

На подобной расточительности настоял Пауль. Дорога дальняя, не дай бог что-нибудь ляпнешь. Именно поэтому Зильке одернула Дагмар — никогда не знаешь, где подслушивает гестапо или кто-то из миллионов его добровольных осведомителей. Были случаи, когда дети доносили на собственных родителей, разговаривавших во сне.

Кассирша подозрительно оглядела Отто и Зильке. Ему всего девятнадцать, ей восемнадцать. По документам у них разные фамилии.

— Все в порядке, — из-за плеча Отто сказала Зильке. — В поездке хотим заготовить подарочек Генриху, которым он пополнит «Источник жизни». Пожелайте нам удачи.

Кассирша хмуро выдала билеты, и Отто с Зильке отошли от окошка, стараясь не рассмеяться.

Маленькая шалость в тяжелом, ужасно безрадостном дне.

— «Источник жизни»! — фыркнул Отто. — Сама ж говорила, что нельзя привлекать внимание.

— Я изображаю добропорядочную нацистку.

Они прошли в ресторан, где Дагмар и Пауль уже заказали кофе с бутербродами.

— Ну вот. — Отто положил билеты на стол. — Как говорит мама, все ждут Моисея, и сейчас он принял обличье билета до Роттердама.

— Первый класс, а, Зильке? — сказала Дагмар. — Везет же некоторым.

— Мы же сами так решили, — напомнил Пауль. — И это разумно. Вовсе ни к чему, чтобы на обратном пути у Зильке нашли мои документы. Все гестапо набрано из заносчивой деревенщины. Они обшарят девицу, которая едет третьим классом, но расшаркаются перед пассажиркой из первого. Кроме того, это мамин подарок, так что можем себе позволить.

— Здорово, что ваша матушка сообразила переписать деньги и имущество на Отто, — сказала Дагмар. — Каждой еврейской семье следовало взять в приемыши арийца, чтоб уберег их собственность. Жаль, мои родители не смекнули кого-нибудь усыновить. Глядишь, я бы и сейчас была миллионершей.

— Никто не должен быть миллионером, — ответила Зильке. — Когда-нибудь их не будет вообще.

— Интересно, что бы ты запела, если б миллионером был твой отец, — парировала Дагмар.

— Как приятно, девочки, что вы по-прежнему добрые подруги, — сказал Отто.

Всем было неуютно — наступало время прощаться.

— Ну что, последний сбор Субботнего клуба? — помолчав, сказала Дагмар.

— Надеюсь, нет, — возразил Пауль. — Просто пауза на какое-то время.

— Лучше себе не врать, — сказала Дагмар. — Будет война. Думаете, мы все уцелеем?

Никто ей не ответил.

— Мать не проводит сына в скитания? — наконец спросила Зильке.

— Мы решили, не стоит, — ответил Пауль.

— В данном случае чем меньше евреев, тем лучше, — добавил Отто.

— Ну хоть на пару дней я вырвалась из рабства, — с деланной веселостью сказала Зильке.

Уже несколько месяцев она отбывала «год домашней службы», обязательный для всех незамужних молодых женщин, и открыто ненавидела свою неволю.

— Как тебе удалось получить два выходных? — спросил Отто. — У вас же там как на плантации.

— Именно. Но когда ты бесплатная служанка в чужом доме, кое-что слышишь. И кое-что видишь. И фрау Нойбауэр не хочет, чтобы я просветила герра Нойбауэра.

— Ай да Зильке! — сказала Дагмар. — Всегда своего добьется.

— Неправда, — отрубила Зильке. — Не всегда. А вот ты добьешься.

Опять повисло молчание, все жевали бутерброды.

— Ну, за Субботний клуб! — Отто поднял чашку с кофе. — Вечная верность клубу и друг другу.

Все подняли чашки и повторили детскую клятву из тех счастливых беззаботных дней, когда вместе слонялись по улицам Фридрихсхайна, замышляя очередное озорство.

— Кроме Дагмар, — хихикнула Зильке.

— Не считая Зильке, — усмехнулась Дагмар.

Обе показали скрещенные пальцы и рассмеялись.

— Шутка! — сказала Зильке. — За тебя!

— За тебя! — ответила Дагмар.

Девушки вновь подняли чашки, показав растопыренные пальцы.

Громкоговоритель объявил платформу, к которой подали голландский поезд.

Зильке допила кофе. До отправления еще полчаса, но уже не было сил сидеть и друг на друга пялиться.

— Пошли, мистер Штенгель, — сказала Зильке. — Отчаливаем.

— Привет Англии, — сказала Дагмар.

Все встали.

Отто обнял брата.

— Когда-нибудь свидимся, старик. — Он выдавил улыбку.

— Да, — кивнул Пауль. — Когда-нибудь.

Отто повернулся к Дагмар.

— До свиданья, — сказал он.

Зильке деликатно отошла к выходу на перрон. Пауль шагнул к газетной витрине.

Дали проститься.

Дагмар крепко обняла Отто.

— До свиданья, милый Оттси, — сказала она. Он чувствовал ее аромат. Прядь ее волос щекотала лицо. — И спасибо тебе, от всего сердца спасибо.

— Не могу сказать «мне это в радость», — попытался отшутиться Отто. Потом прошептал: — Я тебя люблю, Дагмар. Я знаю, что больше не имею права это говорить, ты любишь Пауля, но все равно я люблю тебя. И всегда буду любить. Я рад, что теперь Пауль станет твоим защитником, он гораздо умнее меня. Но если я тебе понадоблюсь, я приду. Ты ведь это знаешь, правда? Потому что я люблю тебя. И всегда буду любить.

Дагмар мягко отстранилась.

— Я знаю, Оттси, — улыбнулась она. — Только ты сам не смей об этом забывать!

Отто взял чемодан и поспешил к выходу.

— Вы еще увидитесь, — сказала Зильке, когда он с ней поравнялся.

— Может быть.

Они прошли через турникет и зашагали по платформе, выглядывая свой вагон. Зильке взяла Отто за руку.

Удивленный Отто хотел высвободиться, но Зильке крепко стиснула его пальцы. Они уже давно не ходили за ручку — разве что в детстве, да еще в «Напола», когда Зильке числилась его подружкой.

— Ты не против? — спросила она. — Мы же друзья. И так спокойнее.

— Не против, — искренне ответил Отто.

И впрямь спокойнее. Старина Зильке.

Они шли вдоль шумно пыхтевшего состава.

— Спасибо, что едешь со мной, Зилк. Ты для нас столько сделала.

— Брось. Мы же одна банда. — Зильке чуть пожала его руку.

Пауль и Дагмар тоже держались за руки, через зал ожидания шагая к платформе городской электрички. Оба знали: не хочешь неприятностей — держись уверенно. Иначе остановят, обыщут, унизят, а то еще выкинут из вагона, отнимут бумажник и часы. Нельзя выказывать страх, нацисты его чуют, как собаки.

Надо идти в их манере.

Вальяжно. Вразвалку. Нагло.

— Как говорит Геббельс, если уж врать, то по-крупному. — Пауль выпятил грудь, лицо его застыло в надменной ухмылке. — Внаглую. Если ты еврей, веди себя как немец. Не волнуйся, Даг. Когда Зильке вернется из Голландии, я стану немцем и ты будешь в безопасности.

— Не понимаю, отчего ты еще им не стал. У тебя же была выездная виза. Раз теперь ты — Отто, а Отто — ты, почему он не поехал по твоей визе?

— Нужно действовать наверняка, — сказал Пауль. — Плевать они хотели на еврейскую выездную визу. Надвигается война, и на границе многих евреев заворачивают. Иногда просто по злобе, но еще и потому, что сильно испортились отношения с Англией. Арийцу Отто неприятности не грозят, а завтра Зильке привезет его паспорт.

Дагмар взяла его под руку.

— Ты такой умный! Все до мелочи спланировал. Я бесспорно сделала правильный выбор.