Из здания аэровокзала они направились к автостоянке, где Дагмар подвела его к слегка проржавевшей неухоженной машине. Мощная и добротная «IFA F-9» — значит, хозяйка ее (чем бы ни зарабатывала на жизнь) пользуется привилегиями, каких не имеет подавляющее большинство граждан ГДР.

На секунду Дагмар приложила палец к губам, дав понять, что автомобиль нашпигован «жучками». Агенты МИ-6 предупреждали, что в Восточном Берлине разговоры наверняка прослушиваются.

По правде, Отто обрадовался возможности помолчать и подумать. Все это невероятно.

И чудесно.

Дагмар жива, значит, письмо от нее было подлинным. Она молила о свободе, в чем семье ее отказали в тридцать третьем, а потом долгие годы отказывали ей самой.

Неужели ему выпал шанс стать ее Моисеем?

По дороге Дагмар говорила о каких-то пустяках.

За окном Берлин, родной город. И все же неузнаваемый. Союзнические бомбежки превратили дома в груды развалин, в Восточном секторе так и не разобранные. Жилые новостройки — безликие бетонные коробки. Впрочем, подумал Отто, немногим уродливее тех, что нынче разбросаны по всему Лондону.

Ехали быстро. На улицах велосипедистов больше, чем машин. Вскоре впереди замаячило нечто очень знакомое.

— Ты же помнишь этот парк, — сказала Дагмар. Конечно, он помнил и недавно во сне вместе с братом гонялся за Дагмар меж сказочных персонажей, желая урвать поцелуй. — Видишь, он уцелел.

— Да, я слышал и порадовался, — ответил Отто.

Дагмар нашла место для парковки.

— Пойдем прогуляемся, — предложила она. — Сегодня обещаю не убегать.

Вошли в парк.

— Теперь можно говорить? — через пару шагов спросил Отто.

— Да, теперь можно.

С чего начать? Что сказать? Столько вопросов. На целую жизнь.

Но есть один насущный.

— Зачем я здесь? — спросил он.

Похоже, этого вопроса она не ожидала. И несколько растерялась.

— Я хотела увидеть тебя, Оттси.

Оттси. Как он любил, когда она так его называла. Оттси. Будто ему вновь пятнадцать.

— Хотела увидеть, — горячо повторил он и, глядя в сторону, тише добавил: — Мечтаешь слинять?

Дагмар как будто изумилась:

— Слинять? Господи! Думаешь, я поэтому написала?

Настала его очередь удивиться.

— Конечно. Ты повторила мамину фразу. Все ждут Моисея.

— Чтобы ты приехал. Чтобы понял, что письмо от меня.

— Но ты же ищешь выход из Египта, да? — тихо спросил Отто.

На губах ее играла улыбка. Правда, печальная.

— Беспрестанно, Оттси. Беспрестанно.

В голове сумбур. Так много всего, о чем надо спросить. О маме и брате… о ней. Что было за годы его отсутствия? Но сперва надо разобраться с настоящим.

— Мне сказали, ты служишь в Штази. — Отто тщательно подбирал слова. — Это правда?

Улыбка ее потихоньку угасла.

— Я все думала, знаешь ли ты, — помолчав, сказала Дагмар. — Да уж, англичан нельзя недооценивать.

— Так это правда?

— Да, Оттси. Правда.

— Господи. Штази. Ни в жизнь не поверил бы.

— Вот как? Так мы и не виделись целую жизнь. Если не больше.

Сели на скамейку. Отто предложил сигарету.

— С Ванзее вместе не курили, — сказала Дагмар и положила руку ему на колено. — Помнишь?

Помнит ли он? Еще бы. Тот день на озере — самое яркое воспоминание. Снится многие годы. И Дагмар выбирает его.

Прошлое манило, однако настоящее не отпускало.

— Как же так? — спросил он.

— Люди меняются. Я вот тоже не могла представить, что ты окажешься чиновником министерства иностранных дел ее величества.

Отто понимающе кивнул.

— В конце войны я стал военным переводчиком. Допрашивал пленных немцев, выполнял кое-какие поручения службы безопасности. После демобилизации предложили место переводчика в министерстве. Я согласился. Иной работы не светило.

Он щелкнул зажигалкой «Зиппо», Дагмар прикурила и глубоко затянулась.

— «Лаки Страйк». Любимые твоего отца. С начала тридцатых не видела этих сигарет. Знаешь, я часто вспоминаю Вольфганга.

— Я тоже.

— Он был такой потешный. Фигура. Даже сейчас меня смешит, хотя скоро уж двадцать лет, как его нет. — Дагмар помолчала и грустно добавила: — Я таких больше не встречала.

Молча курили. Отто все пытался осознать сногсшибательное событие. После стольких лет она рядом. Они вместе курят, как бывало в розовой спальне дома, сожженного нацистами.

— И что теперь? — услышал он свой вопрос.

— В смысле?

— Я здесь, чтобы тебя вытащить? Если так, я сделаю что угодно. Ты знаешь. Они тоже помогут. Англичане. Готовы тебя переправить.

— Еще бы. Особенно если я разговорюсь. Пообещаю выдать все секреты Штази.

— Плевать на них. Не хочешь — не рассказывай. Пусть только помогут тебя вытащить, а потом идут к черту.

— Оттси, я не пытаюсь слинять. — Дагмар печально улыбнулась. — Я работаю на восточногерманскую тайную полицию. Поверь, контора эта безжалостна, как гестапо, но гораздо ловчее. Слиняю — меня отыщут и убьют. Мне не выбраться.

Отто совсем растерялся.

— Тогда зачем я приехал?

— Ты не рад?

— Ведь знаешь, что рад.

— Точно?

— Точнее некуда. Чего спрашивать-то? — И вдруг его прорвало. — Я по-прежнему люблю тебя. Я сдержал обещание. И хочу, чтобы ты об этом знала. Каждый божий день я тебя любил. На пароме в Англию. В общаге и лагере для интернированных. Всю войну. Когда воевал в Северной Африке и Италии, когда в оккупационной армии корпел над бумагами. Потом опять в Лондоне. Все эти долгие тоскливые годы я любил тебя каждое мгновение каждого дня. Моя любовь никогда не кончалась и не кончится.

Он сам не ожидал, что скажет это, хотя очень хотел сказать. Она должна знать: он сдержал обещание, которое в тридцать девятом году на берлинском вокзале прошептал ей на ухо.

— А в поезде? — Лукавая усмешка тронула ее губы.

— Где?

— В поезде в Роттердам. Когда ты переспал с Зильке.

Отто онемел. Вот уж чего никак не ожидал. Кинуло в жар. Он себя чувствовал преступником. Нет, так нечестно! Семнадцать лет держал сердце под замком, и нате вам — огорошили.

— Значит, она рассказала, — пробормотал Отто.

— Конечно! — засмеялась Дагмар. — Столько лет мы с ней торчали в одной квартире. Девичья болтовня. Чего ты всполошился? Я просто пошутила. Ты так пафосно говорил о любви. Прости, не удержалась. Зильке сказала, это вышло ненароком, а утром ты страшно казнился. Все мямлил, что мысли твои лишь обо мне.

— В общем-то, так и было, — стушевался Отто. — Понимаешь, мы напились… непривычная обстановка…

Просто немыслимо, о чем они говорят.

— А Зильке была хорошенькой, правда? Кто бы подумал, что она так расцветет! — Дагмар опять рассмеялась. — Да не переживай ты, Отт. Ты обещал меня любить, но не давал обет безбрачия. Вряд ли все эти годы ты жил монахом.

Дагмар затоптала окурок и взяла новую сигарету. Как Билли, подумал Отто. На набережной Темзы. Всего несколько дней назад и в другой галактике. Промелькнула сумасшедшая мысль: о Билли она тоже знает? Как-никак сотрудница Штази.

— Но я по-прежнему твоя самая большая любовь. Что ж, это мило, Оттси. Очень мило.

— Я хотел, чтобы ты знала. Про мое обещание. Больше я об этом не заговорю.

— Почему? Мне приятно.

— Все равно без толку.

— Вот как?

— Ничего же не изменилось. Ты выбрала Пауля. Он — твоя любовь.

Отто сообразил, что только сейчас вспомнил о брате. Ничего себе, как же так?

— Пауль? — невесело усмехнулась Дагмар.

Запрокинув голову, она смотрела в небо, затянутое серыми облаками в голубых оспинах. В полном безветрии сигаретный дым столбиком поднимался вверх. Дагмар перевела взгляд на Отто. Глаза ее влажно блеснули.

Она хотела что-то сказать, но лишь вздохнула и снова затянулась сигаретой. Потом, словно собравшись с духом, выговорила:

— Ох, Отто… Я никогда не любила Пауля.

По щеке ее скатилась слеза.

Отто решил, что ослышался, но слезы ее, хлынувшие ручьем, отмели все сомнения.

— То есть как? — опешил Отто. — Что значит — не любила? Ты же сама сказала… на Ванзее… на берегу. Ты выбрала Пауля.

— Все верно. — Дагмар отвернулась. — Я его выбрала.

— Тогда о чем речь?

— Отто, Отто! Ты славный, ты честный. — Дагмар будто укоряла. — Как твой брат. Ох уж эти близнецы Штенгели! Я вас не заслужила. И всегда это знала. Но ведь я не заставляла вас влюбляться в меня.

— Дагмар, я не понимаю…

— Из вас двоих умным был Пауль. — Дагмар загасила окурок и взяла новую сигарету из пачки Отто. Руки их соприкоснулись. — Непонятно? Я выбрала умного брата. Теперь понимаешь?

— Нет, — ответил Отто, хотя в голове что-то забрезжило.

— О любви я не думала. Для еврейки, заточенной в нацистском Берлине, любовь — непозволительная роскошь. Мою мать сожгли живьем. Я думала о том, как выжить. — Дагмар прикурила, собираясь с мыслями. — И придумала в ту ночь, когда ты меня спас. В Хрустальную ночь. Помнишь, что ты сказал, когда мы добрались до вашей квартиры? Я сидела на полу, прижав к себе обезьянку. Знаешь, она и сейчас цела. Ты сказал, что убьешь Гиммлера. В ответ на Ночь битого стекла. Ты всегда был такой. Мальчишкой принес мне пуговицы штурмовика. Пауль никогда такого не делал. Он был слишком умен, слишком расчетлив. Всегда все планировал. И в ту ночь он разработал план. Запретил идиотские мысли об убийствах. Тебе предстояло стать истинным нацистом и меня оберегать. План был хорош. Но я молчала, слушала и понимала, что исполнителем назначен не тот близнец. Здесь требовался расчетливый умник, а не безумец, который хочет убить Гиммлера. С тобой я бы вряд ли уцелела.

Отто выронил сигаретную пачку и нагнулся ее поднять. Мимо пробежали какие-то дети. Перед глазами мелькнули их ноги.

Мальчик гнался за девочкой.

Где-то вдали играл оркестр.

— Значит, ты еще тогда выбрала? В Хрустальную ночь? — Отто не узнал собственный голос. — И решила сказать Паулю, что любишь его?

— Не осуждай меня, Отто.

— И тогда же сказала? После моего ухода?

— Нет. — Голос Дагмар был напряжен, но ровен, будто с каждым словом правды ей становилось легче. — Пауль уже твердо определился: бежать в Англию, стать юристом, устроить будущее. Я понимала, что если хочу его заполучить, то действовать надо исподволь. Столько всего предстояло сделать, а времени оставалось всего ничего. Но бедняга догадывался, что я люблю тебя.

Далекий оркестр смолк. Послышались жидкие аплодисменты. Потом вновь грянула музыка. Марш. Как же им не надоест?

— А ты любила? — Отто сам удивился своей горячности. Значит, все же он победил? Маятник, к которому еще в детстве они с братом пригвоздили сердца, вновь качнулся в его сторону? — Ты любила меня?

— Ох, Отто, Отто… — устало выдохнула Дагмар. — Ты ведь уже не мальчик, ты мужчина. Как же ты не понимаешь? Никого из вас я не любила.

Отто дернулся как от удара. Похоже, и Дагмар оторопела от собственной искренности. От того, какую боль причиняет.

— Я понимаю, как это чудовищно звучит, — поспешно сказала она. — Я вас обожала. Уж это бесспорно. Чокнутых Штенгелей, влюбленных в меня. Но даже тогда мы все понимали: если б не Гитлер, не было бы и речи о взаимности. Мы жили в субботнем мире. Раз в неделю. Но в один прекрасный выходной я бы уехала. Далеко. За границу. И вышла бы за миллионера. Вроде папы.

Отто уставился себе под ноги.

— Вот и Зильке всегда так говорила.

— Не сомневаюсь, — усмехнулась Дагмар. — Но возник Гитлер, и я всего лишилась. Всего, кроме двух милых защитников. И безмерного желания выжить. Оно возникло в тридцать третьем. На тротуаре перед папиным магазином. И с тех пор не покидало меня.

— Ты украла у Пауля жизнь.

— Он меня хотел. И получил. Всю. Я не просила его любить меня.

— Но ты же сказала ему, что любишь его.

— Ну и что? — Голос Дагмар стал резким и пронзительным. — В глобальном масштабе не такая уж большая ложь. Чтобы выжить, я бы еще не то сделала. Пошла бы на что угодно. Изобразить влюбленность было несложно. Пауль — чудесный, красивый и добрый парень, которого я не стоила. Впрочем, если бы понадобилось, я бы его убила. Нацисты уже забрали маму и отца. Я была последней Фишер и черта с два бы им далась!

— Ты его и убила, Дагмар. Из-за тебя он не уехал в Англию, а погиб под Москвой.

— Ну если тебе так нравится, я убила его и спасла тебя. Выходит — так на так.

— Я не просил меня спасать.

— Это уж твое дело, Оттси. Вот почему ты был мне без надобности. Потому что вечно что-нибудь этакое ляпнешь. И еще потому, что семнадцать лет вымучивал любовь к той, которая тебя отвергла. Мне был нужен… прагматик.

Отто встал и прошелся вокруг скамейки, пытаясь унять сумбур в мыслях и душе.

— В тот день на Ванзее… когда я убежал, а подонки из гитлерюгенда еще не объявились… ты попросила его остаться? Уговорила махнуться со мной именами?

— Не валяй дурака, Оттси. Наверное, ты бы так и сделал, но я-то не глупее Пауля. Ты знаешь, как все было. Под дождем я его поцеловала и сказала, что люблю его, а не тебя. Люблю, но понимаю, что он должен уехать. И хочу, чтобы он уехал. Пусть он живет, а я медленно умру. Я знала, что этого хватит. Все остальное он сделает сам. Понимаешь, такой характер. Надо лишь подтолкнуть, и он все придумает. Так и вышло.

Опять мимо промчались дети. «Поймаешь меня — поцелуешь!» — хохотала девчушка. Будем надеяться, ты этого стоишь, подумал Отто.

— Ты рассказала ему? — спросил он. — Позже, когда вы вместе жили.

— Нет, конечно. Я не хотела причинять ему боль. Да и зачем? Он прекрасный человек. Говорю же, я его обожала. И потом, мне была нужна его преданность. Чтобы он как одержимый меня защищал. Зильке-то догадывалась. Наверное, с самого начала все поняла, потому и возненавидела меня. Знаешь, она тебя любила. Я забрала себе Пауля, а у нее украла тебя.

В голове Отто словно вспыхнула лампочка.

Зильке! Где она?

Зильке Краузе. По сведениям МИ-6, после войны она работала в Штази.

Зачем Дагмар вызвала его в Берлин? Ведь она его не любит. И никогда не любила. И сбегать, как выяснилось, не собирается.

— Зачем я здесь, Дагмар? — Голос его стал жестким.

— Не презирай меня, Отто. — Дагмар, похоже, удивилась перемене его тона. — Я этого не вынесу. Ну да, теперь ты меня разлюбишь. Мне очень жаль, потому что не всякой женщине выпадает столь долгая любовь такого хорошего человека. Пожалуйста, не надо меня ненавидеть. Постарайся понять и сохрани ко мне добрые чувства. Люби меня хоть немного.

— Зачем? Что я должен понять? Зачем тебе моя любовь?

— Тебя не заставляли лизать тротуар и смотреть, как твоя мать давится грязью. — Дагмар будто умоляла. — Мне было всего тринадцать, Оттси.

— Весь мир корчился от боли, Дагмар. Каждый получил свою порцию.

Казалось, угроза потерять любовь Отто на миг изменила Дагмар, но теперь взгляд ее вновь стал жестким.

— О да, сейчас ты прав, — кивнула она. — Весь мир корчился от боли.

— Зачем я здесь?

— Ты сам знаешь, — холодно сказала Дагмар. — Пусть ты не такой умный, как Пауль, но все же не дурак. Тебя заманили. Я нужна вашим, а ты нужен нашим. Тебя хотят завербовать.

— И как же, Даг?

— Даг? — Она улыбнулась. — Давно меня так не называли.

— Шантаж, наверное. Обычные грязные штуки.

— Предполагалось, что я затащу тебя в постель. Вряд ли твоему начальству понравятся фотографии, на которых сотрудник министерства иностранных дел кувыркается с агентом Штази.

Отто чуть не рассмеялся. Всю жизнь он мечтал переспать с Дагмар. И вот до мечты рукой подать.

— Я отказалась, Оттси.

— Что ж, это утешает.

— Сказала, что выманю тебя, но грязную работу пусть делают сами. Им не привыкать.

— Меня опоят? Уложат в постель с парой голых кремлевских педиков? Соглашайся шпионить — или пошлем фото начальникам и в газеты?

— Да. Вроде того.

— Знаешь, мне больше нравится первый вариант, где грязную работу делаешь ты.

— Тебе так легче? Хочешь, чтобы я с тобой переспала? Изволь. Уж в такой-то малости не откажу.

Чистая любовь и беззаветная преданность разжалованы в утешительное соитие, которую восточногерманская секретная служба зафиксирует для последующего шантажа. Обхохочешься.

— Не презирай меня, Оттси, — повторила Дагмар.

— Расскажи, что было. В войну. С мамой. Паулем. Где Зильке?