Эмма наконец согласилась встретиться с Кельвином.

Она сказала друзьям, что или она с ним встретится, или ей придется менять номер сотового телефона, а она скорее умрет, чем сделает это, потому что терпеть не может, когда так поступают другие. Все ее друзья решили, что она просто сошла с ума, отказываясь с ним встретиться, в конце концов, он ведь сказочно богатый мужчина, о котором она и сама мечтала, и он фактически преследует ее, а она его избегает.

— Да, он тебя уволил. Ну и что? Теперь он хочет, чтобы ты вернулась, и ты будешь у руля, — убеждали ее Мэл и Том.

— Вы не понимаете, — отвечала Эмма.

Она знала, что именно потому, что она мечтала о нем, ей следует раз и навсегда выкинуть его из головы. Кельвин очень доходчиво продемонстрировал ей, насколько опасно испытывать к нему чувства, и каждая ее клеточка настаивала на том, чтобы она избегала его любой ценой.

— Он мерзавец, — напоминала она себе и своим друзьям снова и снова. — Мне не нужно приглашать мерзавца в свою жизнь. Он ведь признался, что хочет переспать со мной только ради того, чтобы забыть меня. Словно поставить зарубку на столбике кровати! Мне не нравятся мужчины, которые разменивают свои чувства ради выгоды.

— А, ну да, — говорили ее друзья, кивая с видом знатоков. — Конечно.

И Эмма знала, что они вспоминали ее отца, и была, разумеется, права. Просто ужасно иметь отца, которого ты любишь и ненавидишь одновременно и который ушел от вас с матерью, ведь после этого постоянно думаешь, что с того момента все в твоей жизни, что хоть как-то связано с мужчинами, напоминает поведение отца. Хотя, разумеется, отчасти так оно и есть.

В конце концов, выдержав мощную, длившуюся почти неделю атаку в виде текстовых сообщений, цветов и записок, доставленных на дом, Эмма, чья привязанность к Кельвину нисколько не ослабла, набралась храбрости и просто ответила текстовым сообщением: «Ладно. Где? Когда? Э.». Подумав, она добавила постскриптум: «Только днем».

Встреча произошла за утренним кофе в отеле «Клариджес», и Кельвин сразу же приступил к делу с присущей ему обезоруживающей откровенностью.

— Я не могу перестать думать о тебе, — сказал он. — Это мешает мне работать. Я очень, очень занятой человек. Мне нужно с этим разобраться.

— Это не моя проблема, — твердо ответила Эмма, пытаясь не выдать того, что ей это приятно.

— Это твоя проблема. Ты часть команды.

— Ты меня уволил.

— И предложил тебе твою должность снова. Даже с повышением. Я продвину тебя.

— Если я пересплю с тобой.

— Да. Если ты переспишь со мной. Я это признал. Ты постоянно напоминаешь мне об этом, как будто я совершил какое-то ужасное преступление против морали.

— Так оно и есть.

— Слушай, мы ходим по кругу. Речь не только о твоей работе. Жизнь и достаток множества людей зависит от того, насколько я в ладу с собой.

— Ты хочешь сказать, что я должна трахнуться с тобой на благо команды?

— Да! Именно так! Что в этом плохого? Я ничего не понимаю. Я не могу перестать думать о тебе. Это правда, и она меня очень раздражает… это очень неудобно. Очень… больно.

Эмма покраснела. Она всегда так легко и сильно краснела при малейшем намеке на чувство. Она ощущала, что у нее горит лицо, и надеялась, что оно не пойдет пятнами.

— Но ты ведь все испортил, верно? Потому что, если хочешь знать, я все это время тоже думала о тебе, и мне тоже было больно.

Кельвин почуял брешь в Эмминой броне и ринулся в бой.

— Но это замечательно, — сказал он, очень обрадовавшись. — Я понятия не имел! Вот видишь, между нами столько недопонимания. Мы просто обязаны получше узнать друг друга. Мы могли бы снова поужинать и…

— Кельвин, я знаю, чего ты хочешь. Ты хочешь меня трахнуть.

— Да, да, разумеется. Конечно, хочу. Ты не можешь наказывать меня за мою честность. Ты очень привлекательная, не в моем вкусе, так уж получилось, но очень привлекательная. Почему я не должен хотеть тебя трахнуть? Хотеть трахнуть тебя — не преступление. Уверен, многие мужчины хотят этого. Ты что, всех их за это ненавидишь?

— Нет, потому что они мне не начальники, которые пользуются своим положением, чтобы несправедливо меня уволить, и сразу же после этого требуют секса в обмен на восстановление в должности.

— Ой, ну перестань повторять это. Я сглупил, я это признаю, но мы должны двигаться дальше. Да, я хочу переспать с тобой, да и кто бы этого не захотел, но ты мне к тому же нравишься, и в этом вся проблема. Это настолько не в моем стиле — так о ком-то беспокоиться, но… Я думаю, ты замечательная.

— Ты меня не знаешь.

— Знаю, но совсем немного, и я бы хотел получить возможность узнать тебя получше…

Эмма допила кофе и начала собирать вещи. Она ужасно хотела дать ему второй шанс, но, с другой стороны, ей было слишком много известно о мужчинах и вторых шансах. После разрыва родителей она наблюдала за тем, как ее мать давала отцу второй шанс почти каждую неделю. Мужчины не меняются, это она усвоила. Если принимаешь их обратно, то за то, какие они есть, а не за то, какими их хочешь видеть. А ей не нравилось то, каким был Кельвин.

— Извини, Кельвин, но ты все испортил. Правда, и мне очень жаль, потому что ты мне действительно нравился. Но дело в том, что я знаю тебя намного лучше, чем ты смог бы узнать меня когда-либо. Я на тебя работала. Я знаю, что ты делаешь. Ты манипулятор; ты думаешь, что пишешь истории, и теперь хочешь написать мою. Ты используешь людей. Это не твоя вина; ты таким родился. Ты заработал на этом кучу денег, и я признаю, что это все очень привлекательно. Но ни одной девушке даже близко нельзя к тебе подходить.

— Это только одна моя сторона. Ты должна доверять мне.

— Кельвин, после того что случилось, я боюсь, это совершенно невозможно.

— Слушай, у меня был плохой день, я совершил глупость…

— Ой, Кельвин, прекрати, пожалуйста.

— Ладно, как тебе такая мысль?

Последовала долгая пауза. Эмма ждала.

— Ты возвращаешься на работу, — наконец сказал Кельвин. — Никаких условий. А потом, может быть позднее, если захочешь, может быть…

— Я с тобой пересплю.

— Да.

— Это вроде как небольшая отсрочка, да?

— Ну да.

Казалось, Эмма снова собралась подняться.

Кельвин быстро добавил:

— Но твое пребывание в должности не будет от этого зависеть.

Эмма начала крутить в руке кофейную ложечку.

Кельвин надавил сильнее:

— Я попытаюсь… я попытаюсь завоевать тебя. В перерывах. А решение ты примешь сама. Мы начнем сначала. Ну же, это справедливо.

Эмма покрутила ложечку некоторое время, прежде чем посмотреть Кельвину прямо в глаза.

— Я не хочу возвращаться на старую должность.

— Я же сказал. Никаких условий. Я обещаю оставить тебя в покое.

— Нет, я серьезно. Дело не в тебе. Я просто не хочу возвращаться. Независимо от тебя и твоих хищнических наклонностей.

— Но почему?

— Когда ты меня уволил, у меня появилась возможность посмотреть на все по-другому. И теперь, после того как у меня была неделя, чтобы все обдумать, я поняла, что работа на шоу «Номер один» превращала меня в человека, которым я не хотела быть.

— Ты чертовски хорошо справлялась, ты была нашим самым молодым старшим отборщиком.

— Вот именно. И с каждым днем у меня получалось все лучше. Я привыкла смотреть на людей как хищник, думая, как их можно использовать, что с ними можно сделать. А самое смешное, чем больше я это делала, тем сильнее верила, что это нормально. Кельвин, я знаю, что ты не злой, я просто думаю, что тебе удалось убедить себя, что принципы не имеют значения. Что цель оправдывает средства. У тебя есть власть, влияние, талант, и что ты с ними делаешь? Ты создаешь самое безвкусное и незапоминающееся развлекательное шоу в истории.

— Что плохого в безвкусном и незапоминающемся развлечении?

— Не знаю. Нет, конечно, ничего. В смысле, сюжет отличный, не спорю. Но с другой стороны… Твое шоу такое жестокое, верно? Оно подрывает стандарты. Я хочу сказать, раньше было можно создавать отличное развлечение и не быть при этом дерьмом, вспомни «Beatles».

— Эмма, они были гении. Я никогда не утверждал, что я гений, и не искал гениев. Если подходить ко всем с этой меркой, то ничего не добьешься.

— Да, но в шестидесятых было множество отличных групп, всех не сосчитаешь. Такое ощущение, словно «Beatles» подали пример и их пример всех оживил. А теперь самый популярный ты. Теперь ты — пример. Люди следует за тобой. Твой талант наделил тебя властью. Я думаю, это налагает ответственность.

— Ну и что, по-твоему, мне нужно делать?

— Не знаю. Это ты у нас умный. Мне просто кажется… тебе знаком термин «упрощенный до абсурда»?

— Конечно. Постоянно его слышу. Снобизм чертов.

— Ну да, наверное, зачастую это снобизм, но каждый раз, когда начинаются разговоры о том, насколько больше молодежи голосует в твоих шоу, чем на выборах, нельзя не задуматься, нет ли тут правды. В смысле, ничто больше не имеет значения, ничто больше не важно. Все для смеха, все одноразовое. Ты — самый богатый, самый умный человек на телевидении, но все, что ты создаешь, исчезает словно дым.

— Хорошее суфле исчезает сразу после того, как его съешь, но разве это делает его менее ценным?

— Кельвин, не все в жизни должно напоминать суфле. Например, как насчет королевской семьи? Как насчет принца Уэльского?

— Эмма, не говори так громко, — тихо сказал Кельвин. — Общественное место и все такое.

— Ты выставишь его дураком.

— Мы можем позволить ему выставить себя дураком.

— Ой, Кельвин, да ладно тебе, я на это не попадусь. Не забывай, я была в команде. Я профессионал. Ты выставишь его дураком. Он думает, что сможет найти с твоей помощью свою аудиторию. Бедолага, я поверить не могу, что он настолько наивен, что надеется использовать тебя. Мы-то знаем, что случится. Ты заманишь его в ловушку, выберешь кадры, в которых он будет выглядеть полным идиотом, разжуешь его и выплюнешь. Вот что ты сделаешь.

— Слушай, я пришел сюда не затем, чтобы разговаривать о принце Уэльском или о шоу. Я пришел поговорить о тебе. О нас с тобой. Мой психоаналитик говорит, что я влюбился в тебя…

— Твой психоаналитик?

— Да. У меня его никогда не было. Видишь, до чего ты меня довела? Вот насколько сильны мои чувства.

— Как романтично.

— Да, и позволь уверить тебя, что лично я чувствую себя дураком, даже просто произнося слово «психоаналитик», но куда деваться. Так обстоят дела, и, так или иначе, я должен пережить это. Я не знаю, куда меня это заведет, но мне нужно избавиться от тяжести в животе и сумбура в голове… И если ты не переспишь со мной…

— Нет.

— И не вернешься ко мне работать?

— Нет.

— Тогда скажи, что я могу сделать, чтобы, по крайней мере, видеть тебя. Не спать с тобой, забудь об этом, а просто… видеть.

— Ты имеешь в виду, что готов «встречаться» со мной, хочешь, чтобы я была твоей подружкой?

— Да. Думаю, именно это я и хотел сказать. Я хочу начать все сначала. Забыть все, что случилось, и просто… видеться с тобой. Ну, не знаю. Посмотреть, к чему это приведет. Кажется, именно так люди и поступают, верно?

— Да, Кельвин, ты прав. Но мы не можем забыть того, что случилось. По крайней мере, я не могу. Я просто не доверяю тебе.

— Ну, так или иначе, тебе придется найти способ поверить мне. Подумай. Сосредоточься. Скажи мне, что нужно. Скажи, что я могу сделать, чтобы ты мне поверила.

Эмма посидела немного в молчании. Затем ей в голову пришла мысль. Раньше она не думала об этом, но внезапно ответ стал очевиден.

— Я скажу, что ты можешь сделать, — сказала она, — если действительно хочешь что-то мне доказать.

— Да?

— Не бери в шоу ЕКВ.

— Не брать его в шоу?

— Да, не приглашай его на следующее прослушивание. Отсей его, откажи. Ты избавился от множества других во время последнего отбора. Выкинь и его тоже. Сделай доброе дело. Ты знаешь, что он совершенно ничего не понимает. Не дай ему выставить себя дураком.

— Но… но его уже известили, — пробормотал Кельвин. — Его пригласили на прослушивание.

— Отмени приглашение. Ты читал правила, ты писал их, и главное из них гласит, что они могут измениться в любое время. Скажи ему, что ты передумал.

— Но с ним получится отличный сюжет.

— Вот именно. В этом все и дело. Покажи мне, что можешь отказаться от чего-то. Покажи мне, что ты можешь сделать что-то не только ради наживы, а просто потому, что так делать правильно, например не дать пожилому человеку превратить дело своей жизни в посмешище, подорвать свой авторитет и все принципы, на которых он стоял и которые, возможно, даже вдохновляли других людей. Если ты так поступишь, может быть, я стану твоей девушкой… и… ну, посмотрим, к чему это приведет.

Кельвин ответил не сразу. Вместо этого он налил себе еще одну чашку кофе. Было очевидно, что в нем происходит внутренняя борьба. Его привычная легкая улыбка исчезла, и носик кофейника стучал о край чашки, пока он наливал кофе.

Эмма увидела, что он сомневается, и ей стало грустно.

— Вот видишь, — сказала она, — ты не можешь сделать этого, верно? Ты не можешь отказаться даже от одной марионетки в своем шоу. Ни ради меня, ни, я думаю, ради любой девушки. Кельвин, ты помнишь, что я сказала тебе во время нашего последнего разговора? Когда-нибудь ты станешь очень одиноким стариком. Прощай.

— Только не ЕКВ! — взмолился Кельвин. — Попроси убрать любого другого…

— Зачем, какая разница?

— У меня есть причины… Не связанные с шоу. Пожалуйста.

— Нет, Кельвин. Ты сказал, что любишь меня, и я попросила сделать ради меня одну вещь, а ты не захотел. Тебе не нужен принц. Да, заполучить его — это потрясающе, но он тебе не нужен. Ты не можешь стать более успешным, чем ты есть, и к тому же люди настолько обалдели от королевских и политических компромиссов, что их уже ничто не удивляет. Разве могут акции этого бедолаги упасть еще ниже? Ты выжмешь из него несколько отличных заголовков, а потом отсеешь. Но ты ни за что не откажешься от этого, верно? Даже ради женщины, о которой, по твоим словам, ты не можешь перестать думать. Вот теперь точно прощай, Кельвин. Пожалуйста, не звони мне больше.

— Подожди! Нет! Постой, ты не права, — сказал Кельвин. — Конечно, я откажусь от него, если ты хочешь, я откажусь от любого, но я могу сделать кое-что получше. Я могу сделать ради тебя нечто большее.

Эмма уже приподнялась со стула. На секунду она зависла, а затем в третий раз села на место. Она подняла брови, как бы говоря: продолжай.

— Ты говоришь, что я использую его. Прожую и выплюну.

— Ну а ты разве не собирался?

— Да, конечно, собирался. Потому что мы не занимаемся идеями или содержанием. Мы имеем дело с личностями и одноразовыми эмоциями. И в процессе Нашей работы мы сделали сами идеи и содержание скучными и глупыми. Отсеять наследника престола будет высшим тому доказательством.

— Вот именно, и поэтому я не хочу, чтобы ты его вообще брал в шоу. Должно же остаться что-то, достойное уважения? Если не человек, то хотя бы его положение.

— А как тебе такая мысль? Мы не станем его использовать. Мы позволим ему использовать нас.

— Что ты имеешь в виду?

— Я объясню тебе, что я имею в виду, — сказал Кельвин, вдруг воодушевившись. Казалось, его посетила новая идея. — Я не только позволю ему участвовать в шоу, но и… сделаю его победителем?

Кельвин помолчал, чтобы высказывание произвело необходимый эффект, и затем продолжил:

— Как тебе такая идея: я не стану жевать и выплевывать его. Что, если вместо этого мы будем выбирать его неделю за неделей? Дадим ему время высказаться. Будем монтировать его в щадящем режиме; склоним зрителя на его сторону. Покажем, что он был прав, поставив себя, свои идеи и принципы на новую и демократическую основу, обратившись к людям по-современному. И потом я найду способ сделать так, чтобы он победил.

— Принц Уэльский? Охотник на лис, пожирающий налоги, говорящий с растениями, жующий семена, «не знающий, когда нужно заткнуться» принц Уэльский победит в шоу «Номер один»?

— Да. Разве это не будет доказательством того, что я использую свои навыки для чего-то важного? Сохраняю что-то, а не разрушаю? Ты ведь аристократка, ты ходила в частную школу, ты уважаешь монархию. Тебе ведь придется согласиться с тем, что это хорошо?

Эмма вдруг тоже очень разволновалась.

— Думаю, это было бы поразительно. Культурный водораздел… Ты правда думаешь, что сможешь это сделать? В смысле, если его королевское высочество дойдет до финала популярного конкурса, это уже едва ли будет убедительно, ну а когда зрители начнут голосовать? Как ты сможешь управлять ими?

Кельвин смотрел прямо в ее большие голубые глаза. Он заговорил спокойно, искренне. Как отец.

— Не знаю. Для меня это совершенно новая идея. Я действую импульсивно, но какого черта, именно так мне и нравится действовать… я ищу, импровизирую, танцую на вулкане. Когда мне бросает вызов кто-то, кем я восхищаюсь, я люблю играть по-крупному, и тогда кто знает… Конечно, это будет невероятно трудно, я даже не знаю, с какой стороны к этому подойти, и, разумеется, я буду рисковать репутацией своего шоу… рисковать всей своей карьерой. Но я сделаю это ради…

— Ради меня? — прошептала Эмма.

— Да, Эмма. Ради тебя. Если я докажу тебе, что я делаю это не только для себя, если я покажу миру, что наша программа важна, что она не просто тупая машина шоу-бизнеса для зарабатывания денег от телефонных звонков, если я превращу принца Уэльского в победителя шоу «Номер один»…

— Да?

— Если я сделаю это, ты переспишь со мной?

— Да.