Дочери Питера Педжета с боем вернулись из местного газетного ларька, вылазка в который потребовала полицейского сопровождения до самой садовой дорожки.

– Пап, это сумасшествие, полный отпад. В «Телеграф» о тебе восемь страниц.

– В «Индепендент» их пятнадцать, и двенадцать в «Гардиан». Лидеры обеих партий утверждают, что первые додумались до этого.

– Но это такая ложь. Они выступали за декриминализацию травы или чего там еще, как будто это решает проблему.

– Это сделал ты, пап. Ты сделал это. Ты озарил светом эту мрачную заводь!

Это действительно было так. Объявление о новой должности Питера Педжета и речь, которую он произнес тем же вечером в палате, вызвали истинную сенсацию. Мировую сенсацию. Он был не только на первой полосе каждой британской газеты, газеты по всему миру также уделили ему серьезное внимание. Не каждая передовица на планете поддерживала полную легализацию, но никто не отрицал, что подобные дебаты пришли слишком поздно.

– Они говорят, что ты как Черчилль, папочка.

– Ну, это была чертовски хорошая речь… – Кэти наслаждалась цитатами передовиц. «Жизнь нации»… «защита всех ценностей, ради которых мы живем»… Но вот только мне показалось, что назвать это маем 1940 года в войне против наркотиков было немного через край. Это вроде как навеяло сравнение с Великим человеком.

– Так оно и было, – счастливо ответил Питер. – Я ведь не дурак.

После того как девочки исчезли в своих комнатах, чтобы приступить к ежедневной интернет-переписке с друзьями, Анджела и Питер остались одни, насколько могут быть одни люди, чей сад полон журналистов. Это был редкий случай с того момента, как в их жизнь вихрем ворвалось несчастье, случившееся с Питером.

– Просто невероятно, что ты продвинулся так далеко и так быстро, Питер.

– Ну, полагаю, это все благодаря невероятному происшествию. Абсурд, на самом деле, как будто это имеет значение.

– Дело не только в нем. Люди так и так начали думать по-другому. Это сила доводов. Ты прав. Именно в этом все и дело, и они это видят.

– Ну, надеюсь, что это так Я, правда, не ожидал получить место в кабинете министров.

– Поздравляю, Питер. Ты этого долго ждал.

– Полагаю, тем слаще победа: добиться этого, делая что-то, что действительно имеет значение, а не потому, что заискивал и подхалимничал тут и там.

– Питер. У тебя интрижка с Самантой?

Это было так внезапно, так неожиданно.

– Я…

Он знал Анджелу двадцать лет. Она была слишком тонка, слишком умна, чтобы задавать такой вопрос, не зная наверняка.

– Я… я спал с ней.

Она смотрела на него секунду, а потом отвернулась. Отвернулась, как показалось Питеру, словно от отвращения.

– Господи. О господи, Питер. Должна сказать, это немного больно.

– Прости, Анджела.

Тело Анджелы дернулось так, что стало понятно, что извинения ей пока неинтересны.

– И как давно… Господи, поверить не могу, что сейчас скажу эту жалкую фразу. Это так глупо.

Тишина.

– Ладно, делать нечего. Надо с этим покончить. И как давно это уже продолжается?

– Не долго. Все кончено… Я хочу сказать, это должно закончиться. Это была просто глупость. Секс…

– Ты ее любишь?

– Нет! – По крайней мере, это было правдой. – Нет. Это был секс, вот и все… пару раз.

– Пару? Пару как для политика или настоящую пару?

– Четыре. Четыре раза. – Он взял цифру из воздуха. Он не знал, сколько раз. Двадцать? Тридцать? – Ты хочешь спросить – где? Когда? Я тебе скажу.

– Я снова задам тебе этот вопрос, Питер. Ты ее любишь?

– Нет.

– И не любил?

Хороший вопрос.

– Я… я был к ней привязан. Она была очень…

– Да, я знаю, насколько чертовски полезной она была. Ты мне достаточно часто это говорил.

– Это безумие, Анджела. Я должен был быть сильнее, но… Мы провели столько времени вместе, мы так много работали…

– Она тебя любит?

У Анджелы Педжет было много хороших вопросов.

– Сомневаюсь. Ну, она тоже ко мне привязана, но нет, это не любовь. Она знает, что я женат, я недоступен…

– Не будь в этом настолько чертовски уверен!

– Анджела, пожалуйста.

– Послушай, Питер, это нелегко. Очень, очень нелегко. Я не знаю, что я буду с этим делать, но я знаю, что дело в данный момент не во мне. Возможно, у тебя найдут ВИЧ, господи ты боже мой! К тому же все, над чем ты работал, все, во что мы оба верили, наконец начало свершаться. Зачем тебе нужно было все это рушить?

– Анджела, это все не важно. Я люблю тебя…

Он и правда в это верил. Внезапное понимание, что он, возможно, потеряет ее, вдруг вернуло ему ощущение значимости его семейной жизни.

– Это важно, Питер! Это очень важно – прямо сейчас, и в первую очередь для Кэти и Сьюзи.

– Разумеется.

– Так что сейчас мне нужно узнать, и поверь мне, Питер, все зависит от честности твоих ответов, о природе этих отношений. Что это было, что это сейчас и что ты собираешься делать. Ты говоришь, что это не любовная связь, что вы трахались четыре раза?

– Оглядываясь назад, я думаю, это ужасно. Пять. Возможно, пять. – По-своему он верил в это. Неужели подробности имели значение? Разумеется, только не тогда, когда говоришь правду о главном. Он не любил Саманту… Он никогда не любил ее… И если, возможно, в какой-то безумный момент в другом измерении он думал, что любит ее… если бы он даже ей это говорил… много-много раз… что ж, стоя перед женой – и перед опасностью потерять ее – он понял, что это была просто иллюзия. Ничего более. Иллюзия.

– Видишь ли, Питер, прямо сейчас мне бы хотелось уйти от тебя.

– Анджела!

– Но я не уйду. В нашей жизни слишком много стоит на кону, слишком много действительно важных вещей. Отступление сейчас, глупый скандал будет просто низостью, за которую люди в этой стране уцепятся, чтобы избежать размышлений о чем бы то ни было, а ты заставляешь их думать, Питер. К тому же ты слишком знаменит. Три месяца назад, если бы я ушла от тебя, возможно, это бы не попало в газеты. Девочки, по крайней мере, смогли бы без зрителей наблюдать, как разваливается наша семья. Но теперь, боже мой, все на этой планете узнают об этом. Я не могу сделать это с девочками и с собой, если честно…

– Но, Анджела, ты все равно не должна уходить от меня.

– Потом – кто знает? Полагаю, станет легче. Я буду меньше ненавидеть тебя… Но именно поэтому важно, чтобы ты был честен со мной, Питер. Все кончено?

– Да.

– Ты бы покончил с этим, если бы я это не обнаружила?

– Да! Совершенно точно.

– Она знает, что это кончено?

Крошечной паузы было достаточно.

– Значит, это не кончено. Когда?

– Это кончено, Анджела. Это случилось до того, как ты вычислила это, клянусь. Я с ума сходил оттого, каким я был дураком и как сказать Саманте, что мы были глупы и мы не должны…

– Значит, ты не думаешь, что она испытывает по этому поводу такие же чувства? Ты не думаешь, что тебе будет легко избавиться от нее? Признай, Питер, она тебя любит.

– Она привязана ко мне.

– Питер. Это будет очень трудно. Если она тебя любит, она станет бороться.

– Она не любит меня! Ей это только кажется.

– Питер. Ты в дерьме, мы все в дерьме. Такие вещи никогда не заканчиваются легко. Но ты должен это закончить, и, если мне придется быть рядом, ты должен мне поклясться сейчас, поклясться из самой глубины своего сердца, что сделаешь это немедленно.