Джек откинулся на спинку кресла и сделал большой глоток виски.

– Давай продолжим. У меня вопрос. Расскажи мне, что ты теперь делаешь? – Некоторая информация о том, чем занимается Полли, содержалась в том файле, который подготовил Готфрид, но там было немного. Джек просил своего секретного агента ограничиться парой фотографий и адресом. Он не хотел, чтобы даже Готфрид знал о Полли больше, чем необходимо для выполнения задания.

– Я советник, – ответила Полли.

По лицу Джека было ясно, что особого впечатления это слово на него не произвело.

– Ты хочешь сказать, что это что-то вроде психоаналитика? Или терапевта? Ты советуешь несчастным людям всю вину за их собственные неудачи валить на родителей?

– Нет, Джек, я не личный советник, я городской советник. Я работаю в муниципальном совете.

Джек засмеялся.

– Советник! Работаешь в муниципальном совете! А я думал, что всякая иерархия является фашизмом!

И снова Полли попалась на удочку.

– Ради бога, мне было семнадцать, когда я говорила это! Разумеется, они такими являются, но не все же структуры обязательно иерархические…

Полли вовремя себя остановила. Все это было смешно.

– Я не хочу дискутировать с тобой о политике.

– О'кей, о'кей. Как скажешь, Полли.

Наступило молчание. Полли начал раздражать таинственный визит Джека, но в то же время она не хотела, чтобы он уходил, хотя он явно не проявлял желания пускаться в объяснения, так что ей мало что оставалось делать.

– И что же ты делаешь в своем «совете»? – спросил Джек, и Полли снова отметила его слегка покровительственный тон.

– Я работаю в бюро равных возможностей.

Джек фыркнул, и его покровительственный тон стал еще более заметен.

– Что? Ты хочешь сказать, что в твои обязанности входит удостоверяться, что установленная квота нетрудоспособных, черных, китайцев, содомитов и прочих получает помощь из муниципальных фондов?

– Да, это именно то, что я делаю! – саркастически объявила Полли. – Ты на редкость проницательный, Джек. Я и понятия не имела о том, что ты стал таким крупным экспертом в делах местного самоуправления.

– У нас в армии есть люди вроде тебя, – сказал Джек, и теперь его слова звучали так, словно он над ней издевается. – Они следят за тем, чтобы в армейских подразделениях было определенное количество женщин. Наверняка скоро речь пойдет также и о гомосексуалистах. Будет введена гомосексуальная квота. Ты можешь в это поверить?

Полли спросила, почему это так его задевает, и он ответил, что очень даже задевает.

– Ты считаешь, что это делает меня фашистом, не так ли? – добавил он.

Атмосфера в комнате, которая до сих пор оставалась относительно теплой, становилась прохладней.

– Просто я думаю, что это тебя несколько оболванивает.

Джек прошел на кухню и вернулся с бутылками.

– Давай выпьем еще, крошка, – сказал он. – А потом, если ты не возражаешь, я тебе кое-что расскажу.

– Не называй меня крошкой.

Полли все еще сидела на кровати. Джек сперва налил «Бейлис» в стакан Полли, который и так был наполовину полный, потом наполнил свой стакан бурбоном. Он совершенно не хотел обсуждать с ней эту тему, но чувствовал себя слишком задетым, чтобы просто выбросить ее из головы. Кроме того, в эту ночь ночей он хотел, чтобы Полли кое-что уяснила себе из его образа мыслей.

– Господи, до каких же пределов могут дойти такие люди, как вы! Подумать только, голубые в армии! Ну и что нам прикажете с вами делать? Армия вас совершенно не волнует, вы ее ненавидите, только и мечтаете о том, чтобы она превратилась в сеть детских садов для матерей-одиночек. Но вы еще думаете, что можете нам указывать, как ею управлять…

В знак протеста Полли подняла руку.

– Прекрати, прекрати! Прекрати! При чем тут я? – возразила она. – Не вешай на меня все это дерьмо, парень. Я работник муниципального совета в Кэмдене.

– Я говорю о людях твоего сорта, Полли! Абсолютно никакого значения не имеет, откуда ты приехала или какая у тебя работа. Люди твоего сорта – это интернациональное явление.

– Моего сорта! – воскликнула Полли. – Что, черт возьми, ты имеешь в виду под словами «моего сорта»?

– Я, черт возьми, имею в виду, что они того же сорта, что и ты, Полли.

Джеку они давно осточертели, он от них смертельно устал. Все эти либералы, феминистки, гомосексуальные активисты. Армия – это не лаборатория для социального экспериментирования. Это средство, с помощью которого нация себя защищает. Он пытался объяснить эту точку зрения на парламентских слушаниях по вопросам сексуальной необъективности в вооруженных силах – и фактически зря потратил время. Все было как в древней легенде, где король Канут пытался повернуть вспять приливную волну. Каким же безмозглым импотентом он себя чувствовал, когда сидел напротив этой высокой кафедры политических фанатиков, лицемеров и оцепеневших в своем безволии сочувствующих. Последних Джек презирал сильнее всего. В конце концов, настоящие верующие искренне верят в то, что они делают, какими бы сумасшедшими утопистами они ни казались окружающим. Но те, кто знал, что он прав, – те были недостойны даже презрения. У них не хватило характера, чтобы пойти наперекор расхожей чувствительности, и поэтому они согласно кивали головами, вздыхали и оставались бессловесными, памятуя о том неубедительном электоральном большинстве, с которым они победили у себя дома на выборах. Это был маккартизм наизнанку. Либералы превратились в охотников за ведьмами. «Может быть, вы гомофоб? Или когда-то были гомофобом?» Широко распространилась новая чудовищная ортодоксия, и, по мнению Джека, если она проникает на Капитолийский холм или в совет Кэмдена, с ней надо бороться всеми доступными средствами.

– Ты знаешь, у нас в армии существуют общие душевые, – горько сказал Джек. – Во время полевых учений мы живем в общих блиндажах, моемся в одних и тех же лужах. Я не хочу, чтобы какие-нибудь голубые хрюкали, глядя на мою задницу, вместо того чтобы смотреть на свое мыло.

Полли совершенно не хотела вести подобную дискуссию, но, как и Джек, она просто не могла оставаться в стороне. Его мнения были слишком отвратительными. В ней проснулись все ее либеральные инстинкты и требовали дать отпор.

– Гомосексуалисты не являются сексуальными хищниками, Джек.

– Откуда ты можешь это знать? Нормальные мужики всегда являются сексуальными хищниками!

– Да, ты мне это уже однажды доказал.

– Разумеется! – громко рявкнул Джек, словно она подтвердила его мысль.

– Ради бога, не кричи так громко! Внизу спит молочник!

Этажом ниже молочник как раз-таки не спал. Голос Джека снова его разбудил, и он с чувством глубокого удовлетворения сделал пометку в записной книжке: «Мужской голос. Громко кричал в 3.06 ночи». Не то чтобы молочник очень любил, когда его беспокоили. Однако эта женщина наверху так часто жаловалась на его радио, даже угрожала позвать домовладельца, что теперешние беспокойства казались ему просто манной небесной. Пускай теперь попробует пожаловаться.

Вряд ли молочник мог себе даже вообразить, что через несколько часов его записная книжка окажется в руках полиции.

Джек понизил голос, но тон его остался воинственным.

– Если ты считаешь, что я хищник, хорошо, моя радость, в таком случае я тебе скажу, что я совсем не худший представитель своего пола. Я являюсь нормой.

Джек вспомнил Бад-Наухайм и ту ночь, когда немецкая девушка Хельга зашла слишком далеко, искушая свою судьбу. Не то чтобы все мужчины подобны тем, кто был замешан в ту ужасную историю, но тем не менее мужчины всегда оставались мужчинами.

– Если поместить любого мужика из тех, кто служил под моим начальством, в женскую компанию, – продолжал Джек, – то они наверняка тут же начнут цепляться к женщинам. А уж если они начнут цепляться, то наверняка попытаются пойти и дальше.

– Ну что ж, в таком случае им следует пересмотреть свои взгляды…

Джек опустился в свое кресло, но от расстройства чувств тут же снова вскочил на ноги и шагнул к Полли.

«3.07: послышались тяжелые шаги», – торжествующе записал молочник, прежде чем снова завернуться в одеяло и засунуть голову под подушку.

Джек теперь стоял перед Полли.

– Я знаю, что тебе это не нравится, Полли, но молодые мужики всегда поступают именно так! Они цепляются к красоткам, а потом пытаются заняться с ними сексом, и ты можешь как угодно совершенствовать законы, все равно ты ничего не изменишь!

Полли тоже поднялась с кровати и встала напротив Джека. Теперь этот человек уже не сможет так размахивать руками, защищая свои аргументы.

– Нет, изменю, Джек! Потому что это называется цивилизацией! Этот процесс не остановить.

– Ну что ж, этот процесс будет длиться еще очень долго.

Полли снова взяла себя в руки. Что она делает? Она совсем не хочет вести эту дурацкую дискуссию! Ей с утра на работу! На самом деле, до утра уже совсем недолго.

– Слушай, Джек, я правда не понимаю, о чем мы тут с тобой толкуем!

– Мы с тобой толкуем о голубых в армии.

– Ну ладно. Значит, я не хочу говорить о голубых в армии.

– А я хочу! Это относится к делу!

– К какому делу?

– К моему делу! Я хочу, чтобы ты меня поняла!

Горячность его голоса заставила Полли слегка смягчиться.

– Ты прекрасно знаешь, до чего могут дойти нормальные мужики, – продолжал он. – Ты чувствуешь, потому что я тебе это показал!

О да! Полли действительно чувствовала, что он это показал.

– Так что, почему бы и не голубые? – продолжал он. – Что в них такого особенного? Уж не собираешься ли ты мне сказать, что если здорового молодого гомосексуалиста поместить в душ вместе с другими молодыми мужчинами, находящимися в апогее своей физической формы, то он не будет западать на их члены?

Полли пыталась сдержаться. Она вовсе не хотела продолжать этот разговор. С другой стороны, она чувствовала, что обязана отвечать. Джеку попросту нельзя позволить утвердиться в этой его реакционной чепухе.

– Ну конечно, он может посмотреть, но…

Джек нашел для себя точку опоры.

– А когда он это сделает, то будет избит до полусмерти!

– Это не его проблемы…

Джек засмеялся.

– То есть как? Прошу прощения, ты хочешь сказать, что оказаться покалеченным – это не его проблемы?

– Я хочу сказать, что, очевидно, это его проблемы тоже, если, конечно, его побьют.

– Это несколько ободряет. Хорошо, что хоть это ты заметила.

Его позиция была отвратительна. Сформулировать свою точку зрения Полли не могла так просто. Особенно если Джек собирался отпускать по этому поводу свои дешевые шутки.

– Однако сама проблема обязана своим возникновением только тем людям, которые бьют.

– Очень хорошо, в следующий раз, когда в меня будут стрелять, я буду испытывать чувство глубокого удовлетворения. Ха! Это же не моя проблема! Это проблема того парня, который взял в руки ружье. Просто ему нужно войти в контакт с той стороной своего подсознания, которая испытывает тревогу.

Сколько же раз и в каком бессчетном количестве пабов Полли уже слышала рассуждения подобного рода! Реакционную точку зрения всегда так просто высказывать! А сложные, радикальные аргументы всегда так легко опровергнуть.

– Даже если мир все еще полон слабоумных неандертальцев, это не значит, что нам следует жить, сообразуясь с их правилами, и действовать в их пользу.

Джек начал подыскивать убедительные аргументы. Почему-то ему было очень важно, чтобы Полли поняла его точку зрения.

– Слушай, Полли, если парень, который занимается строительными работами на улице, вдруг зацепится глазами за твою задницу, ты рассвирепеешь, не так ли?

– Ну, положим…

– Ты рассвирепеешь. Ты захочешь его проучить. Например, сбросить с лесов и хорошенько наподдать по заднице. А может, даже слегка вразумить, приперев к стенке грузовиком. Ну так вот, мужчинам тоже не нравится, когда на их задницы смотрят с вожделением, но, в отличие от вас, они по этому поводу сразу же кое-что предпринимают. Они набрасываются на парня, который их зацепил. И ты не сможешь управлять армией, если мужики в ней либо сосут друг друга, либо друг друга бьют.

Разумеется, все это звучало разумно. Полли всю жизнь приходилось выслушивать реакционные аргументы, которые всегда звучали очень разумно. Вот почему им тем более надо было давать отпор. Даже если часы показывают 3.15 утра. Даже если случилось такое мистическое происшествие, как внезапная материализация из небытия через шестнадцать лет экс-любовника. У Полли была своя линия поведения. Пусть иногда это бывало затруднительным и всегда скучным, все равно ее точка зрения заключалась в том, чтобы неукоснительно противостоять этому стихийному расизму, сексизму и гомофобии.

– Люди должны учиться себя сдерживать, – сказала она.

У Джека тоже имелись свои принципы. Они заключались прежде всего в том, чтобы ни при каких обстоятельствах не оставлять это ханжеское либеральное словоблудие без ответа.

– Ну что ж, крошка, и ты, и твои люди могут продолжать на это надеяться!

Полли была поражена горечью его тона.

– Я и «мои люди»? – переспросила она. – Какие еще люди, Джек? У меня нет никаких людей! Что ты имеешь в виду? Зачем ты меня притягиваешь к каким-то людям? Никто из них вообще не связан с моим бизнесом.

Полли не была уверена даже в том, что Джек ее слышит. Он выглядел очень странно. В его глазах появилось что-то такое… Ей показалось – настоящая злость.

– Разве ты не знаешь, кто идет вслед за ними? Пацифисты!

– Ну при чем тут пацифисты?

– Черт возьми, пацифисты в армии! А почему бы и нет? Какая-нибудь женщина-конгрессмен вдруг провозгласит, что пацифисты тоже имеют право служить в армии. И тогда армия, по существу, должна будет их поддерживать! Создать программу привлечения их в свои ряды! Чтобы, не дай бог, конституционные права американских пацифистов не были ущемлены…

Лицо Джека стало красным. В первый раз он стал выглядеть на свой возраст. Находящийся в смятении пожилой мужчина, ведущий себя вызывающе.

– Меня совершенно не интересует твой параноидальный бред, Джек. Я хочу знать, почему…

Но с тем же успехом Полли могла говорить сама с собой.

– Чертова конституция! Эта губка впитывает в себя все, чего бы кто ни пожелал. Она похожа на Библию. Каждый может заставить ее работать на себя. В конституцию можно вписать все что угодно. В один прекрасный день Конституционный суд провозгласит, что конституция неконституционна, и Соединенные Штаты взорвутся! Они просто исчезнут с лица земли!

– Очень хорошо! Я рада! – Полли чувствовала себя усталой. В семь сорок пять утра ей надо было выходить на работу. – Джек, я не могу продолжать с тобой сейчас этот разговор. Мне завтра надо идти на работу. Может быть, мы как-нибудь встретимся в другой раз…

Джек понизил голос. Он произнес спокойно и твердо:

– Я же тебе сказал, Полли, что у меня в распоряжении только эта ночь. Утром я уезжаю.

Он посмотрел на Полли так, словно этим было сказано все. Словно Полли могла этим удовлетвориться или смириться без возражений (чего, естественно, она делать не собиралась).

– Ну тогда иди! Уходи! Я не хочу, чтобы ты здесь оставался. Я не просила тебя сюда приходить!

Джек не сдвинулся с места. Он так и остался стоять посреди комнаты и смотреть на нее.

– Я остаюсь, Полли! – сказал он, и в первый раз Полли почувствовала некоторую нервозность. Что-то с Джеком было не так, он был так напряжен.

– О'кей, оставайся, конечно, оставайся, если тебе так хочется, но… Но нельзя же сваливаться на голову через шестнадцать лет и два месяца и вести разговоры о сексуальной политике и конституции… Это… это просто глупо.

Джек тоже выглядел усталым.

– Ты сама всегда любила поговорить о политике, Полли. Что изменилось? Неужели для ваших людей не осталось в жизни ничего достойного, что стоило бы обсуждать?

Казалось, он говорит это скорей с грустью, чем со злобой. Тем не менее, Полли не собиралась поддаваться на эту грусть.

– Джек, никакого отношения я не имею ни к тебе, ни к твоим нерешенным проблемам, – сказала она спокойно. – У нас с тобой было только мимолетное знакомство, причем много лет назад. Мы даже живем в разных странах! На разных континентах!

– Политика интернациональна, как ты сама любила говорить, – сказал он и улыбнулся этому воспоминанию. – Ты вычитала это в той карикатурной политической книжке «Начальное руководство для тех, кто хочет стать полным болваном».

– «Марксизм для начинающих»

– Это одно и то же.

Полли вспыхнула при воспоминании о том, какой же она была наивной. Она действительно давала Джеку экземпляр «Марксизма для начинающих». Разумеется, это не значило, что сама она была в состоянии его осилить. Огромные цитаты из «Капитала» не становились для нее понятнее оттого, что в углу страницы было маленькое изображение Карла Маркса. Это был некий жест, попытка цивилизовать его. Круг чтения Джека ограничивался спортивными газетными страницами, и она мечтала его политизировать. Она фантазировала, что однажды придет в лагерь мира под ручку с Джеком и скажет своим подругам: «Я поимела одного врага! Я его перевоспитала!» Она воображала, что, заставив потенциального убийцу детей увидеть свет правды, она станет знаменитостью, можно сказать – звездой движения за мир. Этот случай мог стать единственным в мире: хищник превратился в вегетарианца.

– Разве я не была маленькой идиоткой с горящими глазами? – сказала она.

– Ты когда-нибудь читала «Историю Второй мировой войны» Черчилля? – спросил Джек. Обмен книгами превращался в двусторонний процесс.

– Не надо шутить, Джек! В ней же около пятидесяти томов!

– А что, разве Маркса читать легче?

Теперь они оба принялись смеяться. Ни один из них совершенно не изменился с тех пор. Они по-прежнему не сходились во мнениях ни по одному вопросу, кроме одного.

– Я хотел, чтобы ты стала частью моего мира, Полли, точно так же как ты хотела, чтобы я стал частью твоего, – сказал Джек. – Ты ведь не единственная на свете, кто пережил разочарование. Я верю, что по-своему любил тебя так же сильно, как и ты меня.

Самое ужасное открытие для Джека состояло в том, что он продолжал любить ее до сих пор.

– Этого просто не могло быть, – тихо ответила Полли, избегая смотреть Джеку в глаза. – Иначе ты бы меня не бросил.

– Это неправда, Полли. Я должен был уехать. Я солдат. Я допускаю, что в любви вел себя не очень хорошо. Мне было очень трудно жить с этим. Но любовь к тебе захватила меня всего без остатка, и даже сверх того.