Клинками сна в ночи проведена Волшебная черта, и мы опять чужие. Любой медали фальшь насует пред алмазом. Под небом яростным невидима земля. Лик сердца потерял живые краски, Снега ослеплены, и солнце ищет нас, Но горизонт распахивает крылья, И заблуждения бегут от наших глаз.

Рты прошли извилистый путь Огненных звездных стаканов И в колодце последней искры Выпили сердце молчанья. И никакая смесь не нелепа – Вы здесь творца языка найдете. Он в своих детях себя убивает, Он сотней имен нарекает забвенье. Когда дно стакана пустеет, Когда дно стакана вянет, Натыкаются рты на стакан Точно на смерть.

Дождливые, медлительные дни, Дни треснувших зеркал, потерянных иголок, Дни тяжких век в ограде горизонта, Часов безликих дни, глухого плена дни. Мой дух, еще вчера сверкавший средь цветов, В густой листве, – сегодня гол, как чувство, И позабыл зарю, и головой попик, Глядит на плоть свою, послушную, чужую. Однако видел я прекрасные глаза, Серебряных богов, в руках сапфир державших, Да, истинных богов, крылатых птиц земли И ясных вод, я видел их, я видел. И крылья их – мои. Ничто во всей вселенной Не существует, только их полет, И он мои печали прочь несет, Полет планет, земли, и звезд полет, и камня, И мысль моя на жизни и на смерти – На двух крылах, на двух волнах плывет.

Ласкай горизонты ночи, ищи ее сердце черно-янтарное – скоро заря снова плотью оденет его. Пусть ночь в глаза твои вложит невинные мысли, пламя, крылья – и такую зеленую зелень, какой никогда не выдумать солнцу. Нет, не ночи тебе не хватает, но могущества ночи.

Я упал с высоты исступления, я измучен до неузнаваемости, но я все еще замечаю вас, шумливые женщины, молчаливые звезды, я всегда вас замечу. Безумие. И тебя, кровь созвездии струится в тебе, их свет тебя держит. На цветах ты с цветами растешь, на камнях ты с камнями. Белизна потускневшая воспоминаний, вся в слезах, будто в звездах. Погиб.

Оно рассеивает свет, Оно показывает нам вещ_е_й нагую суть, Оно отказывает нам в возможности на миг отвлечься, Оно – что камень, Твердый камень Движения и взгляда, В его холодном блеске дрожат и тают маски, И то, что схвачено руками, гнушается принять чужую форму рук, И то, что было ясным и понятным, исчезает, Сливается с ветрами птица, И небо – со своею сутью голубой, И человек – с судьбой.

Если я вам говорю, что я от всего отрешился, Это значит – не стала она плотью от плоти моей, Я похвастаться этим не мог никогда, Это неправда, И промозглый туман, где барахтаюсь я, – Он обо мне и не знает. Веер губ ее, мерцание глаз – Только я, я один вам об этом могу рассказать, Только я, я один окружен Этим зеркалом легким, таким неприметным, что воздух Сквозь меня протекает легко, У него живое лицо, Любящее и любимое, твое родное лицо, И тебе, не имеющей имени, тебе, кого люди не знают, Море молвит: "Ты выше меня", небо молвит: "Ты выше меня", Звезды ловят тебя, тучи ищут тебя, И кровь самых лучших мгновений, Кровь немыслимой щедрости, Поднимает тебя на радужных крыльях своих. Я воспеваю великую радость тебя воспевать, Великую радость тобой обладать или не обладать тобою, Радость пою, с которой тебя ожидаю, чистоту, с которой тебя узнаю, Ты отменяешь забвенье, надежду, незнанье, Отменяешь отсутствие и рождаешь меня на свет, Я пою, чтобы петь, я люблю тебя, чтобы петь Тайну, в которой любовь меня создает и себя выпускает на волю. Если я вам говорю, что я от всего отрешился, Это значит – не стала она плотью от плоти моей, Я похвастаться этим не мог никогда, Это неправда, И промозглый туман, где барахтаюсь я, – Он обо мне и не знает. Веер губ ее, мерцание глаз – Только я, я один вам об этом могу рассказать, Только я, я один окружен Этим зеркалом легким, таким неприметным, что воздух Сквозь меня протекает легко, У него живое лицо, Любящее и любимое, твое родное лицо, И тебе, не имеющей имени, тебе, кого люди не знают, Море молвит: "Ты выше меня", небо молвит: "Ты выше меня", Звезды ловят тебя, тучи ищут тебя, И кровь самых лучших мгновений, Кровь немыслимой щедрости, Поднимает тебя на радужных крыльях своих. Я воспеваю великую радость тебя воспевать, Великую радость тобой обладать или не обладать тобою, Радость пою, с которой тебя ожидаю, чистоту, с которой тебя узнаю, Ты отменяешь забвенье, надежду, незнанье, Отменяешь отсутствие и рождаешь меня на свет, Я пою, чтобы петь, я люблю тебя, чтобы петь Тайну, в которой любовь меня создает и себя выпускает на волю. Ты чиста, ты еще чище, чем я.

Твои оранжевые волосы в пустоте вселенной, В пустоте цепенеющих стекол молчания И темноты, где мои голые руки твое отражение ищут. Сердце твое химерической формы, И любовь твоя схожа с моим ушедшим желанием. О душистые вздохи, мечты и взгляды. Но со мной ты была не всегда. Моя память Хранит удрученно картину твоего появления И ухода. Время, точно любовь, обойтись не умеет без слов.

Твой златогубый рот звенит в моей груди, И так прекрасен строй твоих речей лучистых, Что в чистой глубине моих ночей смертельных Сквозь мерный гул миров мне слышен голос твой. На шелковой заре вползает в жилы холод, И нега жалобно цепляется за сны, И теплые тела дрожат, осуждены Весь день в себе нести свое живое сердце. Я в память погружаюсь, как в туман, Себя не вижу я, тебе одной послушен, Ловлю твои слова и не могу разрушить Досуги жуткие – плоды твоей любви.