1. Легионер без легиона

На поезд Гай Юлий чуть не опоздал. Лишних десять минут сна, очередь в метро – в результате от станции «вокзал Нитт Лэйта» до нужной платформы пришлось, где можно, бежать. А где нет – пробиваться сквозь толпу, усиленно работая локтями и извиняясь.

Посадка уже закончилась. Едва Гай Юлий заскочил в вагон, как двери закрылись, пол под ногами дрогнул, и поезд, набирая скорость, устремился в тоннель.

Пассажиров в его купе оказалось двое – мужчина средних лет и парень помоложе. Вошедшая минутой позже проводница их документы проверять не стала. Значит, оба едут не отсюда, из Сейпио, а из более северного Валла-Вэлида.

Всю дорогу через мультиполис проделали по тоннелю. Вырвалась из-под земли серо-серебристая стрела поезда только за чертой города. Стёкла тут же залил дождь.

Отопление барахлило, температура в вагоне была почти уличная. Но Гая Юлия это не слишком беспокоило. Регулировка термовосприимчивости – один из первых пунктов его ФИОрг-списка.

За полдня пути соседи по купе обменялись от силы десятком слов. Мужчина в кресле возле окна большую часть времени дремал. Козырёк его бейсбольной кепки был низко надвинут, воротник куртки поднят, глаза скрыты очками с тёмными стёклами. Парень в чёрной майке с картинкой на груди и накинутом на плечи пальто слушал музыку через наушники. Рисунок на его майке – ярко-красная роза, стилизованная под витраж – наверняка символ какой-нибудь музыкальной группы.

Пока вдали виднелось морское побережье, можно было смотреть в окно. Но когда начались подступающие к самым путям рощицы, это занятие потеряло всякий смысл. Деревья сливались в сплошную зеленоватую полосу. Гай Юлий отвернулся и закрыл глаза.

* * *

– Тебе бы с ним встретиться, – сказала женщина. – Поговорить.

– А как его найти, мастер Ида? – спросил Гай Юлий.

Она улыбнулась. Вокруг глаз появились тонкие лучики морщинок.

– Поезжай в Катакарану завтра же. Там видно будет.

– Ясно. Только вот слышал я всякое… Что, вроде бы, и нет такого человека вовсе.

Женщина рассмеялась лёгким беззаботным смехом.

– Ты слышал, а я видела. Этого самого человека. Много раз. И однажды, давно, когда жила в Катакаране, даже привела его туда, куда он решил пойти.

– Вы жили в Каране?

– Да. Долго. Вернулась сюда недавно. Потянуло в родные места… – она плотнее запахнулась в шёлковую шаль цвета морской волны. – А знаешь, я ведь тебя помню.

– Правда, мастер?

– Правда. Хоть мне тогда всего четыре года было. Моё полное имя, кстати, Ида Кин.

– Аркентон Кин был вашим отцом?

– Да.

Гай Юлий узнать Иду, конечно, не мог. Когда он в прошлый раз приезжал к сейпианским психологам, видел здесь нескольких детей. Но которым из них была она – ни за что бы не догадался. С тех пор прошло почти семьдесят лет.

– Я поеду в Катакарану.

– Вот и хорошо. Это хорошее начало, Джулиус.

– Гай Юлий, – поправил он.

Внезапно всё вокруг окутала туманная пелена, в которой уже не разглядеть лица Иды Кин. Земля ушла из-под ног. Гай Юлий падал… хотя знал, что на самом деле не двигается с места. Такие ощущения бывают, когда сознание открыто и добровольно не противодействует посторонней воле. Так себя чувствуешь, когда тебе ставят клип.

Но это уже было, было совсем недавно…

С этой мыслью он проснулся.

Разбудил Гая Юлия шум. Молодой человек открыл дверь купе. Наушников на нём уже не было.

– Обедать идёте?

– Угу, – утвердительный кивок.

– И я пойду. А вы?.. – Гай Юлий посмотрел на «бейсболку». Тот покачал головой:

– Я не голоден.

Когда вернулись с обеда, парень достал из рюкзака какой-то журнал и принялся перелистывать. Заинтересованный Гай Юлий пригляделся к обложке. Прочтя заголовок, сразу понял, что к чему. Не знать о конкурсе, который катакаранский «Мегалит» устроил на должность инженера-виртуальщика, было просто невозможно. О нём твердили и писали во всех медиа-средствах. Неудивительно: компании редко принимают служащими людей «со стороны» даже на такие вполне рядовые вакансии. Обычно кандидаты на освобождающиеся места заранее есть на примете у руководства.

Парень держал в руках информационное издание. Журнальчик затрёпанный, перечитывали его явно не раз. Гай Юлий прикинул в уме: поезд прибывает в Карану завтра вечером. Кажется, завтра вечером там собираются конкурсанты.

Он пристально оглядел своего попутчика. Пожалуй, стоит попытаться. Может быть, не случайно они оказались в одном купе…

– Едете в Катакарану?

Молодой человек поднял глаза от журнала. Помедлил немного, потом всё-таки ответил – утвердительно.

И взгляд, и интонация не то чтобы недоброжелательные, но какие-то суровые. Гай Юлий внимания на это предпочёл не обращать.

– На конкурс в «егалит»?

– Да.

Следующий вопрос – самый важный. От ответа зависит, прекратится ли разговор, толком не начавшись, или нет.

– Но ведь вы не технократ?

– На мне что, написано?

– Да нет… – Гай Юлий попытался изобразить непринуждённую улыбку. Не хотелось, чтобы создалось впечатление допроса с пристрастием. – Просто обычно технократы чуть по-другому выглядят. Ортодоксалы – тем более. Большинство, по крайней мере. Одежда и всё такое, понимаете? Наверняка вы – нейтрал.

– Вот здесь, мейстер, – парень тряхнул в воздухе журналом, – куча требований к желающим работать в «Мегалите». Но нигде не сказано, что обязательно нужно быть технократом. Вот так. – Он говорил спокойно, не повышая голоса, но в словах был вызов. Гай Юлий понял, что задел какую-то чувствительную струну. На этом стоит сыграть…

– Конечно, не сказано. Но подразумевается.

Пауза затянулась. Гай Юлий уже решил, что не дождётся больше ничего. Но молодой человек нарушил своё угрюмое молчание.

– Да, я не технократ. Но моя заявка прошла. И эту работу я получу.

Гай Юлий усмехнулся про себя. Неслабая самоуверенность! Особенно если учесть условия конкурса. Но главное – предположение подтвердилось. Хватит прощупывать почву.

– Если не секрет, зачем вам туда лезть?

– Разве не ясно? Чтобы чего-то добиться в жизни.

– А другого способа нет?

– Мне подойдёт и этот.

– Слушай, парень… позволь один совет. Сходи на следующей же станции и возвращайся домой. А если поедешь в Карану, найди другую работу.

– Какое вам дело? – давая понять, что разговор окончен, молодой человек демонстративно отвернулся.

Чего-то в этом роде Гай Юлий и ожидал. Никто в здравом уме не откажется от своих намерений только потому, что так посоветовал назойливый незнакомый тип. Но это всего лишь первая попытка. До конца пути время ещё есть.

Гай Юлий искоса глянул на «бейсболку». Спит или слышал, о чём говорят попутчики? Не важно. Кем бы он ни был…

Парень, посидев немного без дела, вышел в коридор. Пускай. Сейчас доставать его не надо.

Гай Юлий вытащил из кармана свой теленоут и начал читать новости в Сети, но почти сразу отвлёкся. Почему-то вспомнилось прошлое.

* * *

Детский плач рвал в клочья тишину тюремной камеры. Казалось, это продолжается целую вечность, хотя женщину увели совсем недавно. Она пыталась сопротивляться, не желала оставлять ребёнка. Но тюремщики прикладами вытолкали её за дверь. Тут же младенец, до тех пор дремавший, беспокойно завозился и захныкал. Минуту спустя он уже захлёбывался рыданиями.

«Ну вот, – мысленно обратился к самому себе Джулиус, – наконец-то ты узнал, что может тебя пронять».

Крик на самой высокой ноте пронзительно звенел в ушах.

Джулиус не знал, за что женщину с грудным ребёнком засунули в хименовскую яму. Когда он пришёл в себя, она сидела в углу и прижимала к себе свёрток с младенцем. То, что её заставили бросить ребёнка на полу, не удивляло. Про хименос рассказывали вещи и похуже. Намного хуже.

Как же он сам очутился здесь?..

Хименос налетели на них у Предгорий. Внезапное нападение. Возможно, не обошлось без предательства.

Последнее, что Джулиус помнил – это взрыв. Вспышка. Грохот в таких случаях никогда не запоминается. Ударная волна быстрее звука.

Очнувшись, он понял, что угодил в плен. Один? Вряд ли. Наверняка хименос подобрали многих раненых, кто был небезнадёжен. А что в камере он один, так подвалов у них полно.

Сколько же он провалялся без сознания, если его успели привезти в тыл и затолкать в этот чёртов застенок? Неслабо припечатало… Голова кружится и побаливает. Но серьёзных травм вроде бы нет.

Значит, хименовская яма. Одна из тех, в которые, как говорят, попадают только один раз. И орущий младенец в придачу.

Джулиус прошёлся от одной стены до другой, остановился возле ребёнка. Наверное, ему холодно лежать на голом бетонном полу. Замёрз, оттого и ревёт так. Ничего хотя бы отдалённо похожего на мебель в камере не было.

Джулиус снял пыльную, провонявшую гарью камуфлированную куртку и накрыл младенца. Снаружи осталось только сморщенное, покрасневшее от натуги личико.

Бесполезно. Ребёнок надрывался по-прежнему. Джулиус потянулся к нему, решившись взять на руки. Но передумал. Скорее всего, младенец давно мокрый и грязный, вот и не унимается. Или проголодался.

«Здесь я тебе уж точно ничем не помогу», – покачал головой Джулиус.

Он раздумывал, как поступить с ребёнком, когда дверь со скрежетом распахнулась. На пороге возникли двое тюремщиков в военной форме. Дикие Псы Химено. Шавки блохастые…

– Ты, погань, на выход!

Джулиус подчинился. С голыми руками против двоих вооружённых – никаких шансов.

В тускло освещённом коридоре на запястьях Джулиуса защёлкнули наручники.

– Вперёд, пошёл!

Куда его ведут, тюремщики, естественно, сообщать не собирались. Одному из них, с тупым выражением лица и мутными глазами, всё, похоже, было до лампочки – сгори хоть целый свет синим пламенем. Зато другой попался нервный. Всю дорогу он то и дело толкал Джулиуса в спину стволом лучемёта и орал:

– Живее, скотина, мать твою! Шевели своей продажной задницей!

– А-а, никак пожаловал Джулиус Тринадцать! – притворно удивился Однорукий и сделал тюремщикам знак выйти.

– Но, генерал… – начал было «нервный».

– За дверь! – рявкнул Однорукий и хватил по столу кулаком. Не своим собственным. Искусственной киберруки.

Солдаты поспешили ретироваться.

«Выбрал модель протеза, не замаскированную под настоящее тело. Да ещё неидентичную, усиленную. Пижонство…» – отметил про себя Джулиус.

– Присаживайтесь, легионер.

– Благодарю, сеньор Химено.

– Генерал Химено, – поправил Однорукий. – Знаете меня в лицо? Польщён.

«Скорее не в лицо, а в твою отсутствующую руку» – подумал Джулиус, а вслух сказал:

– То же могу сказать и о вас. И – вы покинули свою резиденцию, чтобы лично увидеться со мной…

– Ну, не только ради вас. Но, конечно, сам Джулиус Тринадцать… Кстати, это правда, насчёт тринадцати?

– Правда, – подтвердил Джулиус.

Спокойный тон, видимо, ободрил Химено, и он расплылся в улыбке. Насквозь фальшивой, разумеется.

– Думаю, мы с вами договоримся.

Прежде чем продолжить, Однорукий сделал театральную паузу.

– Итак, сотник… Военнопленные для нас – не люди, следовательно, никакие законы на них не распространяются. Может, на поле боя вы и вправду такой страшный противник, как рассказывают, но здесь… Уверен, вы понимаете, в каком положении оказались. С другой стороны, у вас есть то, что меня интересует. Информация. Я хочу знать о дальнейших планах Макерелло. Тогда, возможно, возьму ваше дело под личный контроль.

Химено замолчал. Молчал и Джулиус. Речь генерала он слушал, прикрыв глаза, словно задремал от скуки.

– Ну, так что же?.. – Однорукий старался скрыть нетерпеливую интонацию.

– Макерелло может и поменять свои планы.

– Я не требую ясновидения. Всего лишь прошу поделиться тем, что вам известно.

– Видите ли, сеньор… Той «горелкой» мне здорово отшибло память.

– Ну да, – Однорукий снова улыбнулся. – Для вас, легионеров, слова ничего не значат. Их надо чем-то подкрепить. Скажем, десять тысяч хименейро?

– На кой они сдались мне в вашей яме?

– Я же сказал, что возьму ваше дело под личный контроль, – начиная раздражаться, буркнул Химено. – Не понимаете намёков?

Джулиусу действительно наскучила эта тягомотина. Пора заканчивать.

– Затолкайте свои деньги себе в глотку. Через неделю ваша диктатура лопнет, как мыльный пузырь. А ещё через три дня о ней никто не вспомнит. И вашими хименейро останется только подтереться в сортире.

Наконец-то с лица Однорукого полностью сошло притворство. Его перекосило от злости. Химено вскочил, молниеносно обкружил стол, одновременно выхватив из поясной кобуры пистолет, и навис над Джулиусом.

Ствол упёрся под подбородок. Пальцы киберруки рванули ворот рубашки легионера. Плотная ткань расползлась, как марля. Ярко блеснула светлая гравировка на чернёном серебре – тройной зигзаг молнии. На шее Джулиуса висела цепочка со знаком Адского легиона.

– Ненавижу наёмную падаль! – прошипел Однорукий. – Для вас не существует ничего, никаких принципов! Вы хуже последней подзаборной шлюхи! А таких, как ты, ненавижу в особенности. Грёбаные мутанты!

Лицо Джулиуса сохраняло абсолютное бесстрастие.

– С каким удовольствием я прострелил бы тебе башку!

– Так прострели.

Химено с трудом сдерживал дрожь в руке – настоящей руке, – сжимавшей пистолет.

Джулиус знал, что он не выстрелит. Видимо, все остальные пленные оказались обычными солдатами, и выжатые из них сведения стоили слишком мало.

– Почему ты отказываешься говорить? Ведь тебе плевать на Макерелло. Тебе важны деньги. Я заплачу в любой валюте…

Джулиус молча покачал головой.

– Почему?!

– Считай, Макерелло обещал мне больше.

– Обещал? Чёрта с два он заплатит! Мы отбросили их далеко на восток…

– Отчего же тогда сеньор генерал так дорожит сведениями, которые известны простому сотнику? – Джулиус намеренно сделал ударение на «простому». Оба прекрасно знали, какую роль легионеры, пусть и командующие всего лишь сотней, играют в войске Макерелло. – Может, ваши силы на исходе, сеньор генерал? А успех – случайность, сработал фактор внезапности?

Химено ударил почти без замаха и в кровь разбил Джулиусу губы.

– Ты будешь гнить здесь до конца своих дней! Будешь подыхать медленно! А что надо, из тебя всё равно выбьют! Увести! – последнее относилось к тюремщикам, которые тут же ввалились и поволокли Джулиуса прочь.

Когда его водворили обратно в камеру, ребёнка там уже не было.

Химено ошибся. «Выбить» не удалось ровным счётом ничего. Пытки оказались бесполезны. Легионер понижал восприимчивость к боли практически до полного бесчувствия. Конечно, всё время оставаться в таком состоянии даже для него невозможно, потом раны жестоко болели. Но из-за несовпадения во времени самой пытки и реакции на неё эффект терялся. В результате всё, чего добились хименовские палачи – несколько новых шрамов на теле Джулиуса. Пробовали морить голодом, но и здесь не добились успеха.

В конце концов на него как будто махнули рукой, оставив «гнить до конца дней». Но однажды у Химено выдалось особенно плохое настроение. Он вспомнил о пленном легионере и отдал распоряжение расстрелять.

В день, когда приказ должны были привести в исполнение, войска Макерелло атаковали городишко, который Дикие гордо именовали своей столицей. Через пару часов оборона хименос была сломлена.

Макерелло велел обшарить все тюрьмы – их в городе оказалось едва ли не больше, чем жилых домов. К полудню Джулиус был среди своих. Люди из его сотни с нескрываемой радостью приветствовали командира. Товарищи-легионеры дружески хлопали по плечу.

Вечером, сытый и отмывшийся от тюремной грязи, Джулиус сидел напротив Макерелло.

– Нашли ещё кого-нибудь из наших парней, полковник?

– Выжил ты один. Остальные были моими солдатами. Обычному человеку в яме долго не продержаться.

Джулиус мрачно кивнул. Помолчали.

– Что теперь?

– Двинемся к Приччио. Химено сейчас там. Успел смыться.

– Мой контракт…

– Продолжается.

– Несмотря на яму?

– Я знаю, что ты нас не сдал. И если я откажусь от твоих услуг, уйдёт весь легион. Такого я себе позволить не могу.

Химено ошибся во всём. А Джулиус оказался прав: диктатура Однорукого ушла в небытие. Как, впрочем, спустя некоторое время и правление Макерелло, что Джулиус тоже предвидел. Он достаточно перевидал таких мелких разборок. Войны, столкновения, конфликты… Везде и всегда – почти одинаковый сценарий. Меняются только действующие лица, местность, оружие, да названия – «революционеры», «ополчение», «сопротивление», борцы за то, борцы за сё. Но суть одна и та же. И всё те же они сами, Адский легион. Конечно, время от времени перемены бывают и у них. Кто-то гибнет в боях, кто-то стареет – ведь не все они одинаковы. Изредка появляются новые. Но основной состав, несколько десятков таких, как Джулиус, постоянен.

Бывает, они сражаются простыми солдатами. Иногда каждому дают отряд в подчинение. Но они всегда остаются Адским легионом. Теми, кто носит знак молнии. Умеют молниеносно убивать. Сражаются без лишних раздумий. Война – их жизнь.

Порой кажется, что так оно и есть на самом деле.

 

2. Разрушенный мир

Гай Юлий вернулся мыслями к настоящему. На улице начинало смеркаться.

«Бейсболки» в купе не было. Видно, всё-таки решил сходить поесть. Не было и парня, который ехал устраиваться на работу. Ну, этот наверняка до сих пор торчит в коридоре.

Догадка оказалась верной. Молодой человек стоял возле окна, и на шум отодвинутой купейной двери не обернулся.

Пожалуй, на понимание рассчитывать не приходится. Особенно с такой «располагающей» к доверию внешностью, как у него, Гая Юлия. Нечасто увидишь настолько некрасивое лицо. Не то чтобы отталкивающее или неприятное – просто очень некрасивое. Да ещё покрытое шрамами. В профиль Гай Юлий смахивал то ли на бультерьера, то ли на белую крысу. Сходство усиливал короткий ёжик белёсых волос. Но, как ни странно, невзрачные черты были не лишены какого-то благородства, если не сказать – аристократизма.

– Ну что, подумал над моими словами? – спросил Гай Юлий.

– И чего я не взял билет в общий вагон? Там, может, не так удобно трепаться. Не понимаю, зачем заново начинать, мейстер… не знаю, как вас.

– Меня зовут Гай Юлий, – подсказал он. – А тебя?

– Сальваторе, – опять с неохотной паузой перед ответом. Словно раздумывал, стоит ли вообще отвечать.

– Я не рвусь влезть не в своё дело, Сальваторе. Но технократы по уши в грязи. Я знаю, о чём говорю. Много повидал.

– Ну конечно. – В голосе Сальваторе слышалась ирония. – А все остальные ничего не знают, не видели – короче, круглые идиоты.

– Я нуэ. Слышал про таких? Воевал легионером.

Парень неопределённо пожал плечами:

– Не много. Слышал про изменённых, и про то, что когда-то давно их называли так – «нуэ».

– Знаешь, Сальваторе, раньше из Вэлида в Карану на поезде можно было попасть в два раза быстрее, чем теперь. Я это хорошо помню.

– Помните? Да Транспортный закон приняли двести лет назад!

– Помню. И считаю, все эти ограничения – не для безопасности. Просто власти нужен контроль абсолютно над всем… Я старше, чем выгляжу. Намного.

– Хотите сказать, вы из тех нуэ, кому продлили жизнь?

– Да. Из тех, с которыми работали психологи и техники. Вместе.

– Психологи и техни… в смысле, технократы? Вместе?

– Тогда ещё не технократы, а именно техники.

– Это всё глупые россказни. В них верят те, кому заняться нечем.

* * *

23 апреля

Надежда мешает видеть реальность такой, какая она есть. А хуже всего то, что поговорка не врёт: надежда действительно очень живуча. После того, как перестал верить в Себастиана Джесера, я ещё какое-то время продолжал надеяться: может, что-то изменится к лучшему?..

Когда надежда исчезла, всё стало намного проще. Я легко принял окончательное решение.

«Верить в Себастиана Джесера» – это не ошибка. Те, кто верят, верят не «ему», а «в него». Но, думаю, от того, что было шестьдесят с лишним лет назад, эта вера отличается. За Ватанабэ Хару люди пошли из-за отсутствия альтернативы. Точнее, она была: вместе с остальным миром продолжать вариться в военном котле. Но это не лучшая альтернатива.

Джесер выбора вроде «или я, или подыхайте» не предлагал. Время сейчас не то. Но он обладает чертовски могущественным даром. Умеет расположить к себе. А ещё – умеет заставить себя бояться. На многих или то, или другое действует.

Способность создать нужное число почитателей и запугать нужное число потенциальных противников – полезное качество. Не менее полезно правильно выбрать пропорцию между первыми, вторыми и той частью людей, которым всё равно, куда идти и за кем.

Личные качества плюс подходящий момент. Когда одно сочетается с другим, срабатывает аксиома о том, что историю делают конкретные люди. В этом я убедился на многих примерах из прошлого и современности. Так уж получилось, что об истории я знаю чуть больше, чем среднестатистический обыватель, который касался её только в школе.

Историю люди делают по своему образу и подобию. Целые эпохи начинаются с одной-единственной точки отсчёта, которая находится в голове отдельно взятого человека, в его мыслях. Если в мыслях ложь – наступает эпоха лжи. Если вера в правоту сильного – эпоха вражды.

Завтра возвращаюсь домой. Недели через две-три буду за границей. Я не такая личность, от которой зависит ход истории, но собственную жизнь собираюсь устраивать по своим правилам. Вера «кому-то» или «в кого-то» мне больше не нужна. Поэтому я и еду на войну. На чужую войну.

С прошлым так хочется расстаться, что пришла в голову мысль сменить имя.

19 апреля

От легионерской службы открыто Грег меня отговаривать не стал, но посоветовал «подумать как следует». Я сказал, что к идее поступления в университет всё равно не вернусь. Для чего тогда всё это: год в больнице, тренировки, операции, издевательство над генами, недели с температурой, тазики для блевотины под кроватью, новые возможности?..

Сноутон уставился на меня мрачно. Сомневался, стоит ли продолжать разговор. Я понимал, почему. Грег из тех, кто верит, что нельзя навязывать свои взгляды другим. Но на сей раз он от своего правила отступился.

«Слушай, ты не такой человек. Ввязываться в междоусобицы… Да, это не Третья мировая, но, мать твою, там тоже придётся убивать!»

«К чёрту, – отмахнулся я от него. – Если я пока ещё не такой человек, в любом африканском или американском тренировочном лагере для легионеров я им стану. Думаешь, во мне недостаточно жестокости? Плохо меня знаешь. Все люди жестоки».

«Если и так, зачем этому поддаваться?»

«Не читай мне нотации».

Грег больше не стал ничего говорить. Я знаю, он был бы рад, если бы я принял участие в его благих начинаниях насчёт психологов. Но я по горло сыт психологами, техниками, технократами, и всеми остальными.

Кажется, он уверен, что рано или поздно психологи превратятся в какое-нибудь освободительное движение. И восстановят справедливость в мире. У Грега обострённое чувство справедливости. Это мешает ему уразуметь одну вещь. Основная часть евразийцев не станет поддерживать никаких «освободительных движений». Если потратить время на изучение настроений в Сети, это становится очевидно. Вскоре и Грег всё поймёт. Но, поняв, наверное, продолжит заниматься безнадёжным делом. Это в его духе.

Для того, чтобы начались массовые волнения, люди должны быть измучены тиранией и репрессиями – а этого, как ни крути, нет. Да, казнь психологов подействовала ошеломляюще. Но большинство из нас не психологи. Большинство надеется не испытать на себе сильных потрясений. Ради этого люди готовы смириться со многим. Даже с введением офстатов. Или с потерей работы из-за «не того» статуса. Лучше пожертвовать работой, чем жить во времена переворота в стране.

18 апреля, утро

Грег убеждён, что об общих «фоксовских» корнях психологов и техников постараются «забыть». Нет, конечно, полностью вычеркнуть из «народной памяти» кусок истории не получится. Тем более при нынешнем развитии информационных технологий. Школьные учебники можно переписать, а вот вылавливать всё нежелательное из Сети куда сложнее. Но повлиять на ситуацию с помощью искажений и недомолвок власть попытается наверняка. Сейчас можно, например, распустить слух, что техники и психологи изначально были только противниками. А потом всё реже и реже упоминать о последних, а заодно и о Фоксе. Как ни крути, официальная версия событий много значит. Глядишь, со временем люди перестанут ориентироваться, где факты, а где ложь.

После того как нас, оставшихся участников, выпишут из больницы, проект, скорее всего, закроют. Грег не удивлён: «Мы теперь слишком «неудобные» люди. Свидетели бывшего единства психологов и техников».

«Ты сейчас договоришься до того, что «неудобных» свидетелей лучше всего убрать».

«Ну, это вряд ли… Скорее, с нами будет, как с психологами: сначала про нас станут врать, после – молчать. Но власть про нас не забудет. Не зря же нам дали такие статкарты. С одной стороны, мы стали не нужны, с другой – упускать из виду нас не хотят».

Поинтересовался, что он думает насчёт ФИОргов.

«Совсем от них технократы не откажутся, это невыгодно. По крайней мере, от тех, которые не затрагивают ментальную сферу. Может, это превратится в подобие индустрии пластических операций. Одно точно могу сказать: будущих изменённых не станут называть нуэ. Это имя слишком связано с нами, первыми».

Руководители проекта сделали нам странное предложение. Сказали, что те, кто захотят выучиться на офицеров внутренних или внешних войск, получат возможность поменять статус на технократский. Некоторые согласились. Но у меня желания служить Союзу в качестве правоохранителя или армейца нет.

«Хотят нас приручить», – предположил Грег по дороге из холла, где проходило собрание.

«Почему тогда не дали технократство сразу и всем?»

«Выбирают самых преданных псов».

На собрании кто-то попытался задавать вопросы о первоначальных целях проекта. Ни об армии, ни о внутренних войсках раньше речи не шло… Ответы последовали уклончивые и обтекаемые. Якобы не удалось изыскать средства на организацию училищ, в которых мы должны были проходить специальную подготовку после завершения курса изменений. Одним словом, «первоначальные цели» зарыли глубоко в землю.

Поначалу меня это удивило. Политика политикой, но почему бы не продолжать проект, как было задумано? Сноутон обозвал меня дураком. «Потому что Джесеру теперь плевать на освоение космоса и океанов. Он понял, что гораздо важнее обеспечить себе и своим потомкам благополучное будущее. Ты что, не слышал про «Основу»?

Про «Основу» я слышал. И даже смотрел кусок репортажа с церемонии открытия. Где Джесер взял столько денег, чтобы отгрохать такой гигантский завод?

После полудня

Чувствую себя сегодня почти нормально. Удивляюсь собственной живучести. Пару недель назад казалось, разбушевавшийся иммунитет меня прикончит. Но врачи с их расчётами не подвели. Остаётся порадоваться тому, что тесты и адаптационные тренинги я проходил ещё до всяких разногласий и разделений среди докторов.

Относительно собственного будущего сомневаюсь. Но склоняюсь к легионерской службе. Хорошо, что власти её разрешают. Если человек готов служить в заграничных войсках – он по определению неблагонадёжен. Поэтому лучше, чтобы он из страны убрался. Кое-кто из других нуэ тоже подумывает о легионерстве. Но я не со многими об этом разговаривал. И уж точно не с теми, кто выбрал офицерскую карьеру.

Представляю, как воспримут идею с легионерской службой родители…

Грег на полном серьёзе собрался помогать психологам. Неужели его дружба с ними стала настолько близкой? Мне дружеские отношения между экспериментаторами и их подопытными всегда представлялись сомнительной перспективой. Но Грег – романтик, несмотря на то, что вечно изображает циника. И среди участников проекта он нашёл ещё пару родственных душ: Сэма Ли и Люси какую-то (постоянно забываю её фамилию). Они все считают, что теперь, когда психологи вынуждены скрываться, помощь друзей нужна им как никогда.

Грег пользуется моментом. В больнице царит неразбериха, и о нём, похоже, забыли. Поэтому он втихаря шпионит за докторами-техниками. То есть технократами. В общем, за оставшимися докторами. Надеется из подслушанных разговоров узнать больше, чем говорят в новостях. Лишняя информация в его сотрудничестве с психологами не помешает.

Я сказал Сноутону, что он затеял опасную игру. Он парировал: «Не опаснее твоего легионерства». И добавил, что, конечно, лучше быть как Люси, которая обеспечила себе прикрытие: для виду подалась в правоохраны. Но он не умеет притворяться.

Вечер

Размышлял об этих словах Грега: «Потому что Джесеру теперь плевать на освоение космоса и океанов». Может, ему и раньше было плевать? Или когда-то он всё-таки верил в свой проект?

Вдруг Себастиан Джесер на самом деле такой психопат, каким описал его Грег в своём рассказе? Тогда его настроения и намерения действительно могут легко меняться на противоположные. Но если думать о нём как о дальновидном политике – выходит, нуэ с самого начала требовались ему для чего-то другого. Для чего? Элитное боевое подразделение? Личная охрана? Но тогда атмосфера вокруг нас сгущалась бы… А мы валяемся в палатах с возрастающим чувством собственной ненужности.

Интересно, может ли человек быть дальновидным политиком и психопатом одновременно?

3 апреля, утро

Никогда в жизни мне не было так хреново. С неделю о том, чтобы включать лэптоп, вообще речи не шло. Но сегодня я совершил этот подвиг. Пишу лёжа. Поднимаю голову от подушки – несколько слов – снова опускаю. Жду, пока палата прекратит вращаться, а красно-белые пятна – плавать перед глазами. Сесть даже не пытаюсь. Почти завидую «негодному» Сноутону. Почти жалею, что не попал в двадцать процентов тех, кто вместо продления жизни получают её быстрое окончание.

Грег, кстати, ещё здесь, хотя должен был выписаться раньше меня. Но его до сих пор не перевели жить в пансионат. Пансионат находится тут же, на территории преобразовательного центра, но в стороне от больничных корпусов. Подписывая контракт, мы все обязались прожить в центре год, чтобы одновременно закончить первый этап проекта. Поэтому те, кто выбрали для себя минимальное количество изменений, дожидаются остальных в пансионате. Минималка – два ФИОрга; чтобы сделать их без лишней спешки, нужно месяца три. Максимум – двенадцать изменений. Весьма напряжённый график, по ФИОргу каждый месяц. Поэтому «двенадцатых» среди нас мало. Самые отчаянные головы.

Опасений, что внезапно войдёт медсестра и отберёт моё орудие труда, нет. Теперь и сёстры, и доктора, если мы их не вызываем, появляются только положенные три раза в день, не чаще. В первые полгода с нами носились, как курица с яйцом, но потом ажиотаж начал остывать. Все наши доктора – фоксовцы (точнее, бывшие фоксовцы). Они слишком заняты происходящими в их среде переменами.

«Ажиотаж». Если бы мне надо было произнести это вслух, у меня заплёлся бы язык. У письменной речи есть преимущества перед устной.

Вечер

Утром писать стало тяжело, пришлось бросить. Сейчас полегче.

Грег бодрее меня во всех отношениях. Физически – понятно, из-за чего. Он уже отработал свою программу. Его список ФИОргов на один пункт короче моего. Ему ещё год назад, сразу после тестирования, объявили, что для продления жизни он не пригоден. Так что минимизация потребности в сне и отдыхе стала для него последним изменением.

Что касается душевного равновесия – тут не знаю, почему Грег меня обошёл. Надо будет у него спросить.

Позднее

«Всё просто: у меня появилась новая цель, а у тебя новой пока нет, а старые – под большим сомнением», – разрешил Сноутон мои сомнения насчёт душевного равновесия.

«Полегче!» – я попытался ткнуть его кулаком в живот, но даже в шутку мне это не удалось. Грег сделал шаг в сторону от койки и оказался вне моей досягаемости.

«Не нервничай. Я же сказал – пока нет».

Знаю я эти его «новые цели»…

«Если твои психологи такие правильные, зачем согласились участвовать в джесеровском политизированном проекте? Переделывать людей в нуэ он предложил уже после того, как стал премьер-министром».

«Правильные или нет – они просто люди, которые могут ошибаться. И осознавать свои ошибки».

11 марта, утро

Официальные статусы введены. Старые идентификационные карточки поменяли на новые, «статусные». На них указаны индивидуальный номер и статус. То и другое вместе называется «регистрацией». Людей разделили на нейтралов, ортодоксалов и технократов. К технократам Джесер причислил себя и всех, кто присягнул на верность идеям свободноевразийцев. То есть ему лично. Почему он выбрал это название – технократы? Когда-то в шутку газетчики дали его техникам. Статкарты с буквой «Т» получили не только бывшие техники, но и многие, кто не имели к фоксовским обществам никакого отношения. Думаю, Джесеру понравилась вторая часть понятия, образованная от слова «власть». Хотя на публике он предпочитает говорить об «ответственности». Ну да. Технократы возложили на себя ответственность за развитие общества как бремя, как тяжкий крест.

Тошнота от этого вранья смешивается с настоящей, вполне физической. И слабость ещё не совсем прошла. Минимизацию потребности в сне я перенёс не так легко, как прогнозировали доктора.

Ещё один неологизм, «ортодоксалы», вошёл в нашу жизнь благодаря случайности. В Сети пишут, что Кен Джи, лидер «Блока консерваторов», произнёс на заседании Палаты пламенную речь. Общий смысл: есть большой слой граждан, который в целом поддерживает политику свободноевразийцев, но не разделяет их чрезмерного стремления к новизне. В обществе есть устои, которые не нуждаются в обновлении… и т. д.

Открыто ссориться с консерваторами премьер-министр не рискнул, опасаясь, что это уменьшит его влияние. За консерваторами стоит много финансовых воротил. Джесер предложил выделить не два статуса, технократов и нейтралов, а три, и в третий объединить последователей консервативной идеологии.

В отличие от свободноевразийцев, либералам, которые в Палате в меньшинстве и никаким влиянием не обладают, терять нечего. Поэтому кто-то из них высказал примерно следующее: да, давайте разделимся не просто на привилегированных и всех остальных, а на привилегированных, чуть менее привилегированных и остальных. Категория «чуть менее» лишается части привилегий за свою ортодоксальность.

Кен Джи ответил на выпад крайне сдержанно, и повернул дело так, что попытка оскорбления потеряла свой смысл: «Я не собираюсь ввязываться в споры. Пусть мы получим статус ортодоксалов». Наверное, исковеркал он слово потому, что «ортодоксы» звучало бы… слишком уж ортодоксально. Либералы, сами того не желая, преподнесли Кену Джи подарок. «Блок консерваторов» ухватился за развитие концепции сохранения всевозможных «устоев»: института семьи, традиционных ролей мужчины и женщины, воспитания детей «в атмосфере морали и нравственности». Многие евразийцы выразили готовность сделаться ортодоксалами.

Джесер вряд ли доволен таким поворотом событий. Изначально он делал ставку на людей, которые верят в прогресс и новизну, но и с консервативно настроенными гражданами тоже заигрывал. Старался хотя бы часть из них привлечь на свою сторону. Но всегда остаются и суперконсерваторы, которым нужны только «устои и традиции».

А ещё остаются те, кто не хотят загонять себя в рамки идеологий. Иногда – из страха и намерения тихо-мирно жить, никому не мешая. Иногда – из-за привычки думать собственной головой. Эти стали нейтралами. По своему выбору или автоматически, потому что не изъявили желания «протестироваться» на пригодность в технократы или ортодоксалы.

Нейтралов больше, чем технократов и ортодоксалов вместе взятых. Но в Палате это большинство представлено обратно пропорционально. И после ближайших выборов картина не изменится. Кто-то в Союзе ещё верит в честные выборы?

В итоге, даже несмотря на финт Кена Джи, Джесер победил. Победил не как лидер партии прогрессистов-обновленцев, а в новом своём обличии – как очередной единовластный правитель Союза, который останется премьерствовать на неопределённое количество пятилетних сроков. Идею статусов ему удалось воплотить. Известный старый принцип: разделяй и властвуй.

Кстати, немного традиций он своему статусу тоже дал. Немного новых традиций. Технократы постановили сделать турниры ежегодными, и не однодневными, как первый, а двухнедельными. И – да, поединки, в которых выживает один участник, разрешены. Вот хорошо было бы, если бы они все посносили там друг другу башки (к участию допускают только обладатели карты с буквой «Т» – скатертью дорога).

Ещё технократы изобрели для себя новое обращение – «командор». У фоксовцев в ходу было другое, тоже отличное от общепринятого – «мастер». Но что было у фоксовцев, то технократам не годится.

Кен Джи со своим благоговением перед семейственностью сыграл на руку в том числе и Джесеру. Отрывок этого выступления Джи я видел в новостях: «Я хочу, чтобы мой официальный статус не был сиюминутным отличием. Я хочу, чтобы мои дети и внуки унаследовали его…» (Местоимение «мои» Кен Джи осмотрительно употребил лишь дважды, дальше по ходу речи заменяя его: «наши дети и внуки»).

Технократы такую инициативу не поддержать просто не могли. Результат – дополнение насчёт передачи статусов к закону «О регистрации». Турниры, наследование статусной (сословной?) принадлежности… Привет, средневековье.

Правда, смену статусов закон всё-таки допускает и сейчас, и в будущем, для следующих поколений. При рождении ребёнок автоматически получает статус родителей, но после совершеннолетия может его сменить. Вопрос: много ли технократов и ортодоксалов (а также их детей и внуков) захотят менять статусы? И ещё один: если в деле не замешано родство, многим ли нейтралам удастся пройти головоломную бюрократическую процедуру и получить разрешение на смену офстата?

Кстати, о родстве. Что, если у отца и матери статусы разные?

Порылся в Сети. Если статусы разные, ребёнок наследует отцовский. Материнский – только когда официально брак не заключён. А при заключении брака один из супругов по желанию может принять статус другого.

Евразийский Союз был и остаётся химерой наподобие той, которая красуется над входом в наш больничный комплекс (то есть преобразовательный центр). Ватанабэ ушли в прошлое, но ничего не изменилось. За маской демократии прячется всё та же диктатура. Разве что нынешнюю маску стараются покрасивее разрисовать.

Джесер, едва начав взбираться по политической лестнице, поступил очень умно: привлёк на свою сторону руководство правоохранителей и армейцев. Теперь всем офицерам позволили беспрепятственно получить технократский статус. Мало кто отказался.

Психологи, все ли они скрылись, или нет, превратились в людей вне закона, которые не имеют права купить жильё, получить лечение в больнице, завести счёт в банке… Одним словом, вообще не имеют права существовать. Может, большинство из них отреклось от своих убеждений и превратилось в нейтралов? Или, наоборот, под давлением они уцепились за свои принципы ещё крепче? Тогда непонятно, как они будут жить дальше.

Вечер

Заходили родители. Спрашивали, когда доктора в очередной раз разрешат мне несколько дней провести дома. Я наврал, что в ближайшее время «увольнений» не полагается. Смешно сказать, но за этот почти полный год больница стала для меня больше домом, чем собственный дом.

Мать и отец по-прежнему одобряют джесеровскую политику. Поразительно! Им выдали карты нейтралов. Фактически, признали «вторым сортом». Когда я сказал об этом, они удивились: «Все статусы дают равные права».

Чёрта с два! Зачем тогда было их вводить? Технократы и отчасти ортодоксалы будут править страной, переписывать законы, как им вздумается, и сидеть на деньгах. Подняться выше определённого уровня позволят только тем, на чьих картах написано «Т» и «О». «Н» – клеймо, которое означает, что ты не с ними – значит, не достоин.

Я так и сказал родителям. И ещё поинтересовался у отца насчёт проблем на его работе, о которых он упоминал в телефонном разговоре. Случаем, они не связаны с тем, что он сделался нейтралом, а не технократом? И кстати, почему нейтралом, если поддерживает Джесера? Не прошёл какую-нибудь проверку на «надёжность» – или какой там отбор свободноевразийцы проводили среди желающих стать технократами?

Мать и отец переглянулись. «Работу в крайнем случай можно найти новую. Главное – помнить, что нужно честно трудиться. И ты, сынок, об этом не забывай. Государство потратило на «Проект нуэ» большие деньги…»

Господи, о чём они?!

«Государство в лице Себастиана Джесера всех нас поимело», – заявил я. Мог бы добавить, что таких как я, нуэ, в первую очередь. Решив принять участие в проекте, я, чёрт возьми, действительно верил во всю эту пропагандистскую хрень! Из-за неё позволил превратить себя в мутанта. Но я не стал ничего добавлять. Сам позволил, сам подписал бумаги. Знал, на что иду. Родители меня не подталкивали. Хотя выбор мой одобрили…

Отец нахмурился: «Поосторожнее в выражениях».

Он боится? Зачем же корчит из себя «истинно верующего»? Даже передо мной?! В кого мы все превращаемся?

Я и остальные нуэ статкартами тоже обзавелись. Это дурацкие кусочки пластика, расчерченные голографическим клетчатым узором. За что им дали подходящее прозвище – «вафли».

На всех наших картах значится «Н». А ведь некоторые отправляли в службу регистрации (бывшую идентификационную) заявления с претензией на технократство – называли себя в них приверженцами партии свободноевразийцев (а про одного точно знаю, что хотел податься в ортодоксалы).

Бесцветные личности, которые явились в больницу вручать карты, объяснениями утруждаться не стали. А расспрашивать их ни у кого язык не повернулся, настолько они были бесцветные. Но мне без разницы: я никакого заявления не отсылал, даже «нейтральского». Какой смысл, если нейтральство можно получить по умолчанию? От идейности я вылечился. От любой.

Сказали бесцветные только, что наши карты немного отличаются от карт других нейтралов. С какой стати?

«Неприкасаемость» землепашцев укрепили. Снабдили их картами, на которых вместо буквы перед индивидуальным номером – звёздочка. Их официальный статус – «без статуса». По нынешней логике человек без статуса – вообще не человек. Хотя – конечно, разумеется, кто бы сомневался – в законе о регистрации написано, что отсутствие статуса не ограничивает никакие права. Только закрепляет принадлежность к определённой категории граждан… Другими словами, если ты землепашец, разрешения на переезд в мультиполис не получишь, подай хоть сотню заявок.

Насколько тотальной может быть слежка за людьми? Насколько каждый из нуэ важная птица, чтобы приглядывать за ним? Станет ли кто-нибудь лезть в мой лэптоп и читать то, что я пишу? Если и станет – прекращать не собираюсь. Возможно, я перегибаю с подозрениями. Но после «дела психологов» поверить можно во что угодно.

7 марта

Прихожу в себя после девятого, предпоследнего ФИОрга. Когда приду окончательно, для полного восстановления сил мне будет достаточно трёх-четырёх часов сна в сутки.

Об обществах Фокса речи больше никто не ведёт. Фактически их уже не существует. Идея Джесера объединить в отдельный статус всех фоксовцев провалилась из-за «бунта» психологов. Теперь объединять будут только «правильных» – сторонников Джесера, политизированное крыло. А заодно чиновных и прочих лизоблюдов, которые даже без членства в партии успеют к ним примазаться. Мнимый бунт, естественно, стал дополнительным аргументом в пользу офстатов.

27 февраля, утро

В мире что-то рушится. И меня угораздило оказаться если не в эпицентре разрушения, то близко к нему.

Имя Лориуса Нэриума не сочетается со словом «предательство». Почему тогда реакция на расправу не идёт дальше охов и ахов в Сети? В чём причина – в страхе? Да, новый евразийский лидер окончательно мутировал в самодержца, и оспаривать правильность его поступков крайне нежелательно. Но почему-то кажется, что кроме страха есть ещё и равнодушие. И неизвестно, что сильнее.

Сколько людей поверили официальной версии Джесера, что, якобы, Нэриум и его последователи готовили переворот, желая устроить в Союзе анархический хаос? И сколько сделали вид, что поверили?

Врачей в больнице стало наполовину меньше. Исчезли все, кто занимались психопрактиками. Остаётся гадать, исчезли они сами, или им помогли?

Грег строит из себя конспиратора, который знает больше, чем он вправе открыть. Это из-за дружбы с психологами. Надо будет расспросить его.

В больнице остаётся лежать два месяца. Впереди два изменения, и одно из них – зверско-ужасное продление жизненного срока. Но, странное дело, чем ближе, тем страхи и надежды, связанные с этим ФИОргом, меньше меня волнуют. В голову лезут другие мысли.

Вечер

Грег говорит, по всей стране началось что-то вроде массового «исхода» психологов. Звучит неправдоподобно. Исхода куда? За границу? Трудно представить себе, как такое количество людей может взять и сбежать из страны. Если грубо предположить, что в каждом мультиполисе живёт тысячи по две психологов – в одной Европе всего получается тысяч шестьдесят. Разве что власть сознательно «не заметит» бегства, чтобы таким образом избавиться от «нежелательных элементов».

Но что психологи станут делать за границей со своей философией? Искать сочувствующих? Сомневаюсь, что найдут. Всё-таки Союз, при всех его недостатках, едва ли не последнее государство на Земле, где хотя бы меньшинство обращает внимание на какую-то философию кроме той, которая высшим благом провозглашает власть.

Где и как психологи могут скрываться внутри страны, непонятно. Их нынешние враги прежде были их товарищами, и знают их.

Джесер объявил постулат техников – «развитие через преобразование среды» – единственно верным. Согласно нему, развитие человека тоже должно идти опосредованно – с помощью технологии. То есть философию психологов, не отрицающую пользы техники, но основанную главным образом на тренировке внутренних, ментальных способностей, теперь полагается считать ложью. Как это принять? Мы, нуэ, на собственных шкурах убедились, что она не только не ложна, но очень даже действенна.

Позднее

Грег дал мне почитать на своём лэптопе рассказ собственного сочинения, который собирается выложить в Сеть. «Историческое событие в художественной обработке», как выразился он сам. «Из этого вышел бы классный фильм. Но его никогда не снимут».

Называется рассказ «Другой выбор». Описывается в нём затеянный новосамураями (они же свободноевразийцы) турнир по боевому искусству «Путь меча» и события после него. Турнир представлен апофеозом джесеровского тщеславия. Убийство Ларром своего соперника – неожиданным для всех. Но (по Сноутону) Джесер загорается идеей разрешить поединки со смертельным исходом.

Дальше следует выяснение отношений между Джесером и лидером фоксовцев-психологов Лориусом Нэриумом. Смерть участника турнира, задумывавшегося как мирное соревнование, становится каплей, которая переполнила чашу терпения. Нэриум открыто осуждает жестокость, противоречащую «истинному боевому искусству», а заодно и политические игры бывшего соратника. Главным образом, идею с официальными статусами.

Лориус говорит твёрдо, но спокойно. Джесер бесится. Грег показывает премьер-министра как довольно психопатическую личность.

Дело едва не доходит до драки. Джесер бросается на разозлившего его Нэриума с кулаками, но тот просто не позволяет ему напасть. Влияет на сознание с помощью психопрактики. Это место я отметил для себя, чтобы позже задать Грегу вопрос.

От чувства собственного бессилия Джесер окончательно приходит в бешенство. Он видит в психологах угрозу своей крепнущей власти. Ещё недавно они, участники фоксовского общества, были равны – и вот вдруг оказывается, что Нэриум и ему подобные владеют такими необычными возможностями!

Самый драматичный момент:

– Как, чёрт возьми, тебе это удаётся?! – сквозь зубы цедит Джесер, пытаясь преодолеть силу, которой Лориус удерживает его на месте, даже не приближаясь к нему.

– Ты мог бы это знать, – отвечает психолог. – Ты мог бы это уметь. Но ты сделал другой выбор. Променял знания и умения на власть.

Джесер зовёт охрану и приказывает схватить Нэриума, но тот убегает.

Дальше Лориус старается предупредить об опасности как можно больше своих единомышленников. Ему ясно, что Джесер начнёт облаву. В точности так и происходит. Около сотни психологов оказываются схваченными. (Факт. Уже исторический). Естественно, творить чудеса и разрушать стены тюрем силой мысли они не умеют даже в рассказе.

Сам Лориус остаётся на свободе (вот это спорно). Но понимает, что его товарищам, до которых ищейки Джесера ещё не добрались, грозит опасность. И решается на риск: идёт на переговоры с премьер-министром. Он хочет попросить Себастиана не преследовать психологов. Взамен они никогда не будут вмешиваться в его дела, не встанут у него на пути.

Тут на сцене появляется персонаж по имени Микаэль Лэйне – серый кардинал при Джесере. Действительное существование Лэйне вызывает сомнения. Даже о серых кардиналах обычно что-то да известно, а этого имени я никогда не слышал.

Лэйне против репрессивных мер. Узнав, насколько далеко простираются способности психологов, он решает использовать их для укрепления джесеровской (то есть собственной) власти. И советует премьер-министру договориться с Нэриумом по-хорошему.

Но буйный джесеровский нрав снова напоминает о себе. Желая доказать, что Лориус далеко не всесилен, что психологические практики не дают возможности постоянно контролировать людей и, тем более, предвидеть ситуацию, во время переговоров Джесер стреляет в него. (Обстоятельства казни Нэриума – тайна, которая дала Грегу простор для фантазии).

Планы Лэйне нарушены. В сердцах он обзывает Джесера идиотом – за что расплачивается жизнью, потому что Себастиан в это время совершенно себя не контролирует. Некоторых из арестованных психологов он приказывает расстрелять, остальные остаются в тюрьме. Тем, кто ещё на свободе, нужно скрыться.

Двойное убийство и расстрелы остужают Джесеру голову. Массовых гонений он решает не устраивать. Это оттолкнуло бы от него многих последователей. Достаточно и того, что психологи останутся без регистрации, это сделает их изгоями. В глубине души сноутоновский Джесер смертельно боится психологов, обладающих силой, которая ему неподвластна. Поэтому на всё, что связано с их движением, в том числе на научные методики, он накладывает запрет. (Опять факт).

Вот такая «художественная обработка». Слишком восторженная, конечно. Противостояние злодея и героя. В действительности мир не бывает чёрно-белым. Но хочется поверить Грегу. Последние события к этому подталкивают. Но остаются вопросы…

Кстати, надо посоветовать Сноутону получше заботиться об анонимности в Сети.

Ночь

Задал свои вопросы.

«Техники давно знают, что психологи умеют делать все эти ментальные штуки. Ну взять хотя бы наш проект, психоклипы и всё остальное. С чего бы Джесеру так удивляться и злиться из-за того, что Нэриум не позволил ему себя ударить?»

Сноутон пожал плечами:

«Считай это преувеличением».

Я принялся допытываться, придумал ли он все эти события сам, или… Ну, он же общался с тем врачом-психологом, Фор-Фишером, и всё такое…

«Или».

Я отступился: «Хорошо. А этот Микаэль Лэйне…»

«Был или нет? А сам как считаешь?»

Чёрт.

Но кое на какие вопросы Грег всё-таки ответил.

«С чего ты взял, что Джесер или другие техники не могут развивать у себя такие же способности, как психологи? Все они были фоксовцами, знают методики…»

«К чёрту методики. Я же всё ясно написал. Жажда власти. Это граница. Либо ты по ту сторону, либо по другую. Перейдёшь границу – и любые методики для тебя бесполезны, выучи их хоть наизусть».

«Хочешь сказать, сила, которую используют психологи, работает только… когда цели благие?»

«Когда они не жадные, скажем так. Когда не наносят вред другим. Кроме случаев самообороны, может быть. Именно поэтому те, кто у власти, не заставят эту силу работать на них. В самих себе они её уже убили. А если попытаются подчинить психологов, принудительно и ради грязных целей сила тоже действовать не будет».

Снова идеализм. На этот раз я поддался настроению друга:

«Ну, пускай Джесер подавится своей властью. Но почему бы другим людям не научиться тому, что умеют психологи?»

Грег скорчил рожу:

«Потому что мы – поганцы, которым есть дело лишь до собственной выгоды».

«Брось, я серьёзно. Ты так не считаешь».

Он рассмеялся:

«Ну, не считаю, ты прав. Если серьёзно – психологи могли бы научить нас. Если не всех, то большинство. Могли бы подсказать, как научиться. Но этого не будет. Во всяком случае, для большинства».

«Из-за техников?»

«Из-за таких, как Джесер. Пойми, дело не в том, считает человек себя техником или психологом. А в том, что у него внутри, как он смотрит на жизнь. От этого зависят его цели – «благие» или не очень. И его поступки. Джесер потащил идеи техников на политическую арену не потому, что они так уж ему дороги. Просто они понятнее для людей. И Джесер надеется, что превращение идей техников в догму поможет ему уничтожить тех, кого он испугался. Уничтожить если не физически, то морально. Но многие будут стараться, чтобы у него это не получилось».

Да, наверное, многие действительно будут стараться. Как сам Грег со своим рассказом, например. Может, в литературном смысле это и не самый лучший рассказ, может, события в нём сильно приукрашены и драматизированы. Но текст из тех, которые способны заставить читающего задуматься. И даже изменить взгляды. А это первый шаг к тому, чтобы человек начал менять мир вокруг себя.

О… похоже, я подхватил от Грега лёгкую форму восторженной романтичности. Надеюсь, это быстро пройдёт.

Где собираются прятаться психологи, я Сноутона так и не спросил.

16 февраля

Вчерашний катакаранский турнир – совершенная дичь. Хорошо, пусть верные последователи Джесера приходят в восторг от новосамурайско-рыцарских бредней, но остальные?.. Если так будет продолжаться, джесеровский «прогресс» загонит нас обратно в пещеры каменного века.

Нашему обожаемому премьер-министру хватило наглости фактически узаконить убийство. «Жребий». «Естественное противостояние двух сил, одна из которых оказывается менее сильной». «Новая форма спорта». Спорт с наточенными мечами, ха. Ну да, ведь убийцей стал не кто-нибудь, а Норвинд Ларр, один из ближайших сподвижников Джесера. Он не может понести никакого наказания.

Эммит Фокс в гробу бы перевернулся, если бы узнал, как исказили его мысли. Он считал боевые искусства одним из способов развития личности. Но покажите мне место в «Пути посередине», где он пишет, что для развития надо обязательно проткнуть мечом пару-тройку менее развитых ближних.

Снова не могу не согласиться с Грегом. Джесер втоптал наследие Фокса в грязь. И – не вчера. А в тот день, когда наплевал на науку и решил пойти в политику. Когда по своему усмотрению стал использовать вырванные из контекста цитаты своего «учителя» для предвыборной агитации. Кто же не помнит той знаменитой речи, начинавшейся словами «Технология – это культура»?

4 февраля 2425 г., утро

Что это ещё за статусы, которые собрались вводить свободноевразийцы? Джесер как будто пытается отделить фоксовцев от всех остальных людей. Причём часть самих фоксовцев, психологи, это не одобряют. Так говорит Грег. Он подружился с Фор-Фишером и ещё кое с кем из докторов-психологов.

По ТВ Джесер твердит, что статусы нужны для развития общества. «Ситуация, в которой каждый не скрывает свои взгляды и убеждения, а открыто, официально утверждает их, не несёт ничего кроме пользы. Зная, кто есть кто, мы сможем чётче выстраивать деловые и общественные отношения – а значит, более эффективно взаимодействовать. Ясность всегда лучше неопределённости».

Грег считает, что на деле Джесер ведёт нечестную игру. Хочет дать одному слою, классу – не знаю, как правильно назвать – преимущества, которым другие обладать не будут. Чем больше я думаю о его словах, тем больше с ним соглашаюсь. Начинание Джесера как-то совсем не соответствует фоксовской идее «неличного блага».

Если настоящее – следствие прошлого, то ответы на сегодняшние вопросы следует искать в прошлом. Правда, два года назад мысль связать свою судьбу с истфаком Сейпианского университета пришла мне в голову не поэтому. Просто я уже год проболтался после школы, выбирая, чем бы себя занять (другими словами, бездельничая). Надо было определяться. А к естественнонаучным специальностям я склонности не питал.

«И жаль», – часто повторяла мать. Ну да, жаль. Будь иначе, я мог бы стать участником местного фоксовского общества. Эммит Фокс был инженером по первому образованию и биологом по второму. Поэтому в общества всегда охотнее всего принимали молодых людей с техническим или биологическим образованием. Но не только, конечно. Лориус Нэриум, например, не биолог и даже не медик в широком смысле слова, а психолог. Поэтому и его сторонникам дали такое название.

Мысль о фоксовском обществе не давала покоя моей матери потому, что участие в нём могло открыть новые горизонты и возможности. После избрания в Представительскую палату Джесера, одного из лидеров каранских фоксовцев-техников, это стало очевидно.

«Хорошие горизонты и возможности». Или – «выгодные горизонты и возможности». Сказать можно и так и так. Всё зависит от точки зрения говорящего.

Раньше я ничего подобного не написал бы. Деятельность фоксовцев большинством всегда воспринималась положительно. Давать собственные оценки я прежде не стремился. А теперь вот думаю: может, «последователи» Фокса с самого начала неправильно истолковали его взгляды? Фокс писал об объединении противоположностей. А они почти сразу начали споры вокруг вопроса о развитии человека, и в итоге разделились на психологов и техников. Но почему возникла эта ошибка? Потому что из одной и той же информации люди могут сделать совершенно разные выводы?

Интересно, что бы сказал обо всём этом сам Эммит Фокс? Но он умер десять лет назад. За год до появления первых обществ.

Почему стал популярен его «Путь посередине» – книга, наполненная философскими (то есть для большинства довольно отвлечёнными) идеями? Популярен настолько, что целое движение, участники которого изменили ситуацию в стране, оказалось связано с именем Фокса? Судить не берусь. Применительно к истории фоксовский постулат о том, что в основе большинства изменений и начинаний лежит человеческая мысль, можно перефразировать: «историю делают люди». Но к самому Фоксу это утверждение имеет отношение лишь косвенно. История неотделима от политики. Фокс никогда в политику не вмешивался. Мне кажется, что своими мыслями он больше хотел повлиять на сферу науки, культуры, человеческих взаимоотношений – чего угодно, кроме политики.

Другое дело – Себастиан Джесер. Он взялся перекраивать историю в её политическом проявлении совершенно осознанно. Просчитывая каждый шаг. Наверное поэтому в его исполнении срабатывают даже самые бредовые идеи.

Вот например обращение к «самурайским» вывертам времён Ватанабэ Хару. В случае Ватанабэ они хоть как-то были оправданы его происхождением и тяжёлой послевоенной ситуацией, требовавшей от людей служения восстановлению мирной жизни. Но Джесер притянул к себе «самурайство» за уши. «Оружие новых самураев – это наука и культура», и всё в таком духе. Тем не менее, идею многие восприняли. Правда, вызвала она и «побочный» эффект – к свободноевразийцам прилипло прозвище «новые самураи», хотя премьер-министр в речах подразумевал не только единомышленников-однопартийцев, а вроде бы всех жителей Союза.

Кстати, и про старосамурайское оружие, в особенности мечи, Джесер не забыл. В лучших традициях Эммита Фокса проповедует единоборства. Собрался проводить какой-то грандиозный турнир.

Нас, особенно в первые полгода участия в проекте, тоже обучали по всяким восточным методикам, отчасти дополненным психологами. Это касается не только тренировок, повышающих выносливость, но и моральной подготовки к изменениям, адаптации. А некоторые изменения вовсе основаны исключительно на психопрактиках. Они не затрагивают гены, для них не нужны физические вмешательства вроде временного внедрения в тело устройств любых размеров и природы.

Грег думает, что джесеровское новосамурайство – уловка. Премьер-министр представляет себя новатором и продолжателем прежнего политического курса в одном лице. Хочет дружить и с либералами, и с консервативной частью общества.

Школу мы с Грегом Сноутоном закончили вместе, и вместе год валяли дурака. Одновременно со мной он решил податься в студенты. Но остановил выбор не на истфаке, а на филологическом. Склонность к литературе и сочинительству у него с детства. «Озарило» нас уже после того, как время очередных экзаменов в вузы прошло, поэтому до следующего лета мы собрались готовиться.

Грег в полушутку посоветовал мне особо не заморачиваться с древностью, средневековьем и новым временем. А, поразмыслив, добавил, что заморачиваться не стоит вообще ни с чем, вплоть до выхода Евразийского Союза из войны.

«Из старья запоминай на всякий случай основные события. Уверен, бо́льшая часть вопросов будет о последних шестидесяти годах, о правлении Ватанабэ и о преобразованиях Джесера».

Я усомнился: может, хотя бы про войну стоит выучить получше? «Война не в моде», – хмыкнул Грег.

Но даже чтобы запоминать основные события, пришлось изучить немало информации. В результате я убедился: правду говорят, что истории свойственно повторяться.

Всё это уже было: террор, война и выход из неё одной страны и… диктатура? Шестидесятилетнее правление Ватанабэ – Нильсена не принято открыто называть диктатурой даже сейчас. Джесер позволяет себе только осуждать «излишне жёсткий курс», не более.

«Бескровные революции» тоже имели место. Почему люди вечно ходят по кругу?

Себастиан Джесер и его единомышленники из фоксовских обществ, по преимуществу техники – Норвинд Ларр, Мария Ан-Сильвани, Кристина Перовская и другие – учинили «бескровную революцию» в очень удобный момент. Торгер Нильсен, третий евразийский диктатор (мои заметки – не экзаменационный ответ, в них можно назвать вещи своими именами), оказался совершенно недостойным своих предшественников. После двух лет правления он безвольно сошёл с политической арены, передав все полномочия Представительской палате. Во главе которой недавно встал молодой, энергичный Себастиан Джесер, чья партия «Свободная Евразия» набрала на выборах большинство.

Интересно, встречались ли лично Нильсен и Джесер незадолго до этого отречения? Об этом учебники истории молчат.

Джесер назначил себя премьер-министром. Власть Палаты и, в особенности, правящей партии, из номинальной превратилась во вполне реальную.

По истории «немодной» войны я всё-таки прошёлся более подробно, чем в школе.

Где-то я прочёл, что ещё в 20-м веке произошла «окончательная дегуманизация войны». После Ипра не осталось места так называемой «военной романтике».

В 24-м веке дегуманизация достигла своего пика. Дегуманизация террора в том числе. Если понятие террора и слово, родственное «гуманизму», вообще можно как-то сочетать. «Революционные террористы» бросали свои бомбы в конкретных людей, политику которых считали неправильной. При этом страдали случайные прохожие. В 20-м и 21-м веках целью стало массовое запугивание, гибли сотни и тысячи. Но вплоть до 2345 года ядерным оружием террористы не пользовались.

Вечер

Из окна палаты я вижу кусок парка, довольно унылый, и соседний, второй, больничный корпус. Мой – третий.

На улице дождь. Ещё одно дождливое холодное лето.

«Мы живём во времена нового малого ледникового периода». Расхожая фраза из СМИ. Летом ледниковый период и вправду представляется малым. Зимой воспринимаешь его серьёзнее. Но всё равно это не то что восемьдесят лет назад, когда МЛП только нагрянул к нам в гости. Тогда даже на юге Европы зимы были без единой оттепели, сплошь морозные и снежные. Да и вёсны с осенями не лучше.

В Азии климат изменился в меньшей степени, чем в Европе и Северной Америке. Но в восточноазиатских странах средняя температура снизилась.

Конечно, последствий, вроде массового голода, как в средние века, новый МЛП не повлёк. Шла международная торговля, сельское хозяйство шагнуло далеко вперёд по сравнению с феодальным. Зато при широком доступе к информации быстро начали распространяться панические настроения. Одни учёные твердили, что глобальной нехватки пищевых и энергетических ресурсов всё-таки не удастся избежать. Другие – что арктические льды, тая, до безобразия разжижили Гольфстрим, а заодно и весь большой океанический конвейер, и скоро мы вымерзнем, как динозавры.

Одним словом, обстановка сложилась не самая устойчивая. Именно этот момент международные террористы выбрали для своих атак. Те из них, которые планировалось провести в Европе, удалось предотвратить. В Северной Америке – нет.

Мнения историков позже разделились: одни называли причиной волны террора только идеологию, другие – правило «лучшая защита – это нападение». Якобы агрессоры преследовали цель обезопасить себя. Ведь мёрзнущие европейцы и североамериканцы вполне могли позариться на чужие, более тёплые территории земного шара. Если так – эффект получился прямо противоположный. Теракты послужили поводом к началу войны. Так подтвердился закон истории, гласящий, что климатические колебания вызывают негативные социальные последствия.

А вот пророчества учёных-пессимистов насчёт вымирания жителей северного полушария не осуществились. Но следующие полвека действительно выдались очень морозными. Дальше наступило время «ледникового межсезонья» с довольно холодными, но не лютыми зимами и прохладными сырыми летами. «Межсезонье» продолжается до сих пор. И, по прогнозам, продлится ещё лет двести-двести пятьдесят. После, если мы к тому времени не научимся радикально влиять на климат, возможна вторая волна МЛП. Не исключено, я точно узнаю, будет она или нет.

Но хватит о погоде.

В исторические дебри я лезу для того, чтобы как можно яснее представить себе цепь событий, ведущую из прошлого в настоящее. В моё настоящее. Вплоть до момента, когда Себастиан Джесер начал предлагать странные идеи вроде разделения людей на статусы. Записи делаю тоже для ясности. Когда пишешь, всё становится намного определённее.

Последняя из мировых войн в наиболее полной мере оправдала своё название.

Копипаст из «Краткого справочника по истории»: «Третья мировая война (2350-2358 гг.) – война за передел сфер влияния между четырьмя коалициями, объединёнными в два противостоящих лагеря, первоначально – Ближней Азией и Африкой с одной стороны, Северной Америкой и Евразией (Европой, Россией и Восточной Азией) – с другой. В начале войны Австралия, страны Южной Америки и Южной Азии сохраняли нейтралитет. В 2351 г. Австралия и ряд государств Южной Америки присоединились к Североамериканцам и Евразии. Большинство стран Южной Азии вступили в войну на стороне Афро-ближнеазиатов».

Потоки беженцев в то время перемещались так хаотично, что это привело к основательному смешению национальностей и рас.

Данные о человеческих потерях в разных источниках отличаются. Но не будет ошибкой сказать, что население Земли сократилось на треть.

Ещё копипаст: «От ядерного оружия в большей или меньшей степени пострадали оба американских континента, Африка, азиатская часть России и Ближний Восток. Фактически Европа и Восточная Азия оказались единственными территориями, избежавшими ядерных ударов и в период террора, и во время войны». Но если бы мы продолжали воевать, этому везению рано или поздно пришёл бы конец.

На мутной волне всеобщих бедствий и недовольства военным положением выплыл Ватанабэ Хару со своим «Международным союзом». Первоначально это было движение за мир, которое поддержали тысячи тысяч во всех странах Евразии от Японии до Скандинавии. Поскольку коалиционное евразийское правительство держало курс на продолжение войны, международносоюзовцы призвали сменить власть. Что и свершилось в кратчайший срок. Естественными претендентами на освободившиеся руководящие посты стали сами международносоюзовские лидеры. Президентское кресло вновь образовавшегося Евразийского Союза занял Ватанабэ.

Всё из того же справочника: «Мир был подписан ценой отказа в пользу Ближнего Востока от Вьетнама, Лаоса, Камбоджи, Таиланда и южных частей Казахстана и Китая». Именно тогда Евразийский Союз приобрёл свой нынешний вид: три слепленных вместе куска. Собственно Европа, островная и континентальная (где имел счастье родиться я), так называемая «Средняя Европа» – европейская часть бывшей России, и Восточная Азия – тоненький перешеек северного Казахстана и пригодной для жизни российской Азии, объединённый с Монголией, северным Китаем, Кореей и Японией.

Появившаяся по воле международносоюзовцев страна лежала в руинах. Ватанабэ призвал разрушить всё, что не подлежало восстановлению, и как можно быстрее создать новое. Многие старые города окончательно исчезли с лица земли. Уцелевшие менялись на глазах, росли и превращались в гигантские мультиполисы. Стройки велись такими бешеными темпами, что до уничтожения некоторых развалин, которые им не мешали, ни у кого так и не дошли руки. Эти оазисы разрушения остались доживать свой век более или менее близко от мультиполисов. Часть из них чуть позже удачно использовали в качестве гетто для тех, кто счёл режим Ватанабэ тираническим. Первоначально эти люди, осуждённые за убеждения, выполняли роль самой дешёвой рабочей силы, но когда время «великих строек» закончилось, их надо было куда-то девать.

«Семь лет войны отбросили нас назад в развитии на десятилетия! – представляю, как Ватанабэ выкрикивал эти слова с трибуны. Настолько дотошным абитуриентом, чтобы разыскивать архивное видео, я не был. Но хватает и фантазии. – Наша цель – вернуть себе будущее…»

И так далее.

Помимо склонности прививать своим подданным самурайское отношение к жизни, у Ватанабэ была ещё одна – к искоренению старых географических названий. В историческом смысле традиция правителей давать присвоенным территориям новые имена – не редкость. Но в послевоенное время она достигла небывалого размаха. Или небывалого идиотизма, потому что переиначивали даже названия рек.

Многие мультиполисы окрестили в честь соратников Ватанабэ. Таким образом себя увековечили Фредерик Джаракас, Лора Седженто, Мей Лин, Александр Мовин и другие. Поскромничав, собственного имени президент ни одному городу не дал. Зато союзную столицу, место для которой выбрал на европейском юге, назвал в честь своей сподвижницы и жены Евы Катакараны.

В плане языка жителям азиатской части Союза пришлось сложнее, чем нам: в качестве государственного Ватанабэ ввёл европейский диалект. Впрочем, сложности были не такие уж большие. Ещё до войны процентов девяносто жителей Земли свободно владели международным – упрощённой формой английского. Евродиалект отличался от него тем, что был порядочно разбавлен заимствованиями из скандинавских языков. Но по сравнению со строительством городов миллионов на двадцать жителей каждый, освоить новый диалект – дело пустяковое.

Для европейцев языковые преобразования ограничились появлением нескольких десятков японских и китайских неологизмов.

Ещё год после того, как мы вышли из войны, остальные противники рвали друг друга на куски и перекраивали границы. Но крупных стран, подобных Союзу, больше не образовалось. Наоборот, увеличилось число противодействующих лагерей. Многие государства раздробились на части, бывшие соратники превратились во врагов.

В конце концов дело всё-таки пришлось решать худым миром и подписанием договора об отказе от оружия массового поражения. Но в полном смысле мирной жизнь за рубежом так и не стала. Локальные конфликты до сих пор продолжают вспыхивать с уже набившим оскомину постоянством. Отсюда и потребность в легионерах.

Границы Евразийский Союз закрыл наглухо, отгородившись от остального мира. В последние десятилетия выехать, правда, стало легче. Но нужна веская причина – желание сделаться легионером, к примеру. А в первые годы правления Ватанабэ занавес действительно был непроницаемым. Приподняли его лишь однажды, ещё до окончания войны. Причиной стал сельскохозяйственный кризис. Люди в стране были настолько поглощены восстановлением индустрии, что желающих трудиться в сельхозотрасли почти не осталось.

За считанные недели население Союза значительно прибыло за счёт хлынувших в мирное государство беженцев. Условием въезда было обязательство заниматься сельским хозяйством. Так вокруг мультиполисов появились землепашеские поселения. Землепашцы стали самой бесправной частью общества. Долгое время их переезд в мультиполисы просто не допускался. Сейчас напрямую не запрещён по закону, но по-прежнему «крайне нежелателен».

Через тридцать четыре года пожизненного президентства Ватанабэ Хаару сменил его сын Вильгельм Ватанабэ. Монархия? Ничего подобного. Назывался Ватанабэ-младший тоже президентом. Выбрала его Представительская палата. Которую, в свою очередь, выбрал народ. Как же иначе.

Вильгельм двадцать пять лет правил такой же твёрдой рукой, как его отец. Ну, может, чуть менее твёрдой. Но вот беда: прямого наследника-президента судьба ему не дала. Властолюбивая кровь клана Ватанабэ сильно разбавилась более жидкой. Преемник Вильгельма, двоюродный племянник, тот самый безвольный Торгер Нильсен, отрёкся от престола в пользу Себастиана Джесера.

Политический климат изменился. Некоторое его «потепление» люди стали чувствовать ещё в последние годы правления Вильгельма Ватанабэ. Именно тогда с «Пути посередине» Эммита Фокса сняли ярлык «переслащено-гуманистической» (а потому вредной) книги и официально её издали. Потом первые, ещё немногочисленные фоксовские общества признали легальными, и их ряды начали пополняться. По иронии это «потепление» совпало с погодным.

Скорее всего, без потепления (не погодного) Джесер никогда не пошёл бы в гору, не превратился бы в политика. Но вдруг так кстати зазвучали слова «демократия», «свобода», «новый курс», «наука и культура для человека», что амбициозному столичному фоксовцу грех было не воспользоваться ситуацией. Джесер воспользовался. И, кажется, теперь снова холодает.

Позднее

Студентами ни я, ни Грег в итоге так и не стали. Нас занесло в «Проект нуэ».

На момент прихода Джесера к власти мне было шестнадцать. Следующие четыре года я прожил с непоколебимой верой в то, что свободноевразийцы приведут нас к лучшему будущему. К такому, в котором от человека не будет требоваться только труд, труд, бесконечный труд. В котором будут уважать личность и её права.

Отец и мать эту мою веру всячески подпитывали. Своей собственной верой. Родись я на шестнадцать лет позднее, думаю, меня вполне могли бы назвать Себастианом. В то время на свет появилось много Себастианов, Норвиндов и Кристин. Но шестнадцать лет назад в моде были Александры, Карлы, Тэмуджины и Хидэёси. Родители, поддавшись этой моде, дали мне имя в честь древнеримского полководца. Сноутон часто издевается надо мной, заявляя, что у меня римский профиль. А в остальном внешность финно-скандинавская.

О проекте первым услышал Грег. Это была одна из амбициозных затей свободноевразийцев. Рекламную компанию развернули сразу после того, как Палата почти единодушно приняла предложенные ими поправки к генетическому закону. Сама концепция функциональных изменений организма подразумевает не только генную инженерию. Но добрая половина ФИОргов основана именно на генных технологиях. Учёные должны были получить свободу, выходящую за рамки прежнего применения «манипуляций с человеческими генами в терапевтических целях». И они её получили – ровно столько, сколько нужно было для проекта.

Одно из изменений, которым предполагалось подвергнуть будущих нуэ, наделало особенно много шума. Продление жизненного срока. Тех, кто хотел получить такой ФИОрг, было гораздо больше, чем желающих стать рабочей силой, которая обеспечит продвижение человечества в космос и океанские глубины. Но рвущихся в долгожители учёные разочаровали: даже из участников проекта, среди которых слабых не будет по определению, продлевать жизнь станут не всем. Только тем, кого признают физически годными. Но и «годные» процентах в двадцати случаев могут отбросить коньки. Как в лотерее: или выиграешь непомерно долгую жизнь, или значительно сократишь ту, что тебе положена. Одним словом, шум быстро поутих.

Помню, когда меня признали годным, я сомневался – соглашаться или нет. Но не особо долго. Прожить в четыре-пять дольше обычного человека – перспектива заманчивая. Несмотря на двадцать процентов.

Говорят, название «нуэ» придумал сам Джесер. Ещё раз обратился к опыту Ватанабэ и добавил в лексикон новый «японизм». Чтобы дать имя проекту (а заодно и его будущим участникам), он мог бы выбрать любое чудовище из богатого мифологического пантеона, но остановился на нуэ, японском аналоге химеры.

Преобразовательный центр фоксовцы построили в Каране, там же состоялся первый набор добровольцев. Помню, уже тогда мы с Грегом обсуждали, как было бы здорово поехать туда и записаться в проект. Но дальше разговоров дело не пошло. Второй центр открыли в среднеевропейском Мовинграде, третий – в Азии, в Мейлине. Последний, четвёртый – у нас в Сейпио. Почему – не знаю. Сейпио – не второй по значимости европейский мультиполис, и даже не третий. Но появление центра изменило наши с Грегом жизни.

Теперь вера в «лучшее будущее» под большим вопросом. Не хотелось бы, чтобы вопрос возник и рядом с верой в то, что однажды я увижу космос.

* * *

Дневниковые записи двухсотлетней давности были целы до сих пор. Только хранились не в давно устаревшем лэптопе, а в теленоуте Гая Юлия.

* * *

За всё время легионерской службы в Евразийский Союз Джулиус возвращался дважды. Первый раз – через тридцать лет после отъезда. Тогда причина была в просьбе родителей. Чувствуя, что их жизнь клонится к закату, они захотели помириться с сыном, с которым расстались не очень хорошо.

После того, как примирение состоялось, Джулиус встретился со своим давним другом Грегом Сноутоном. Постаревших родителей видеть было непривычно, но всё-таки их возраст воспринимался естественно. Но глядя на Грега, Джулиус чувствовал себя странно. Его ровесник смотрелся на свой возраст – за пятьдесят. А сам он за прошедшие годы почти не изменился.

Они долго разговаривали. За границей Джулиус мало интересовался евразийскими новостями, но тут стал задавать Грегу один вопрос за другим.

Сноутон рассказал, что офстаты стали больше социальным явлением, чем политическим. Технократов теперь уже не ассоциируют со «Свободной Евразией». Джесер оставил кресло премьер-министра, полностью посвятив себя развитию своего производства. Сфера деятельности «Основы» всё расширяется: энергетика, металлургия, машиностроение… Трудно сказать, чего на этом предприятии не делают. Разве что не пекут булки и не шьют одежду. Последовав примеру Джесера, другие технократские лидеры тоже создали компании, подобные «Основе». И подписали договор «О техническом прогрессе» – фактически, поделили между собой рынок и сделали невозможной свободную конкуренцию.

– Официально технократы от политики устранились. Но на самом деле никуда из неё не ушли, – покачал головой Грег. – По крайней мере, главы компаний. Настоящая власть – в их руках. У каждой компании появилась собственная марионеточная партия. Для виду все твердят про «повышение уровня жизни евразийцев», про «демократические свободы» – вот уж нелепость. А на деле стремятся прибрать к рукам большую часть мест в Палате, чтобы получить преимущество перед остальными.

– А что турниры?

– Превратились в обычай, как того и хотел Джесер. В обычай технократов. Они даже ввели запрет на занятия боевыми искусствами для всех, кроме самих себя.

– Ну и бред!

– На почве технократско-новосамурайского аристократизма у них поехала крыша. Фамильные гербы, настоящие замки вместо домов…

После технократов разговор сам собой перешёл на психологов. И Грег подтвердил догадку, которая прежде приходила Гаю Юлию в голову, хотя в дневнике он о ней не написал:

– Да, тридцать лет назад им пришлось прятаться в руинах старых городов. В тех, которые не превратили в гетто. Не самое надёжное укрытие, власть о нём знала. Но на тот момент её это устраивало. Проблема психологов как бы самоустранилась, без некрасивой затяжной «охоты на ведьм».

– Понятно, почему без друзей вроде тебя психологи бы не выжили.

– Да, психологи нуждались в поддержке людей, которые не лишились всех прав, как они. Иначе оказались бы отрезаны от мира. И такая поддержка у них была. И есть. Но теперь всё начинает меняться…

– Что именно?

– Мультиполисы растут. Почти сливаются с остатками старых городов. Скоро многие из этих развалин превратятся в трущобные районы мультиполисов. Гетто уже сейчас называют «кварталами неспящих». А психологи… со временем они снова окажутся втянуты в ту жизнь, от которой ушли. Конечно, на полузаконных основаниях, но это уже немало. И правда всё равно окажется сильнее технократского вранья. Представить психологов бунтовщиками им не удалось. Если на эту удочку кто-то и попадался, то только первое время, из-за шока от джесеровской «справедливости».

– Зато им хорошо удалось отвлечь внимание людей от истории с психологами. И посеять сомнения. Я всего несколько дней в Сейпио, но впечатление у меня сложилось именно такое.

– Хочешь сказать, психологов и всё, что с ними связано, перестанут принимать всерьёз? В смысле безопасности это не так-то и плохо. Технократы сыграют против самих себя: поколение их собственных праправнуков может поверить в их выдумку сильнее других офстатов. А чем легкомысленнее технократия будет относиться к психологам, тем у них выше шансы улучшить своё положение.

– Ну, в своей среде технократы могут и не распускать выдумки.

– Информационное пространство едино. Когда-нибудь неизбежно возникнет путаница. Технократы изо всех сил стараются отделиться от остальных, вот и получат, что хотели. Отделят себя от действительности. Простые, обычные люди будут знать больше правды, чем они.

– А как же единое информационное пространство?

– Каждый воспринимает ту информацию, которую готов воспринять. На которую настроен. Если в твоём кругу многие считают, что психологов давно не существует – в Сети и где угодно ещё ты отыщешь этому подтверждение. А если живёшь не в каком-то «кругу», а в реальности, если слышал про психологов и, может, сталкивался с ними…

– Я понял. И всё-таки на «простых и обычных» людей выдумки в большей или меньшей степени тоже повлияют.

– Да. Но, Юлий… Пусть десять, сто тысяч людей будут сомневаться: есть ли психологи, нет ли, и вообще, кто они такие… Из этой сотни тысяч найдётся один, кто поверит. Наше отношение к событиям, свидетелями которых мы не были, определяется не столько знанием, сколько верой. И иногда вера побуждает совершать поступки.

– Ты всё надеешься, что психологи будут бороться против власти технократии? Что многие присоединятся к ним?

Грег промолчал.

Из окна кафе, в котором они сидели, Джулиус посмотрел на улицу. У обочины дороги, в углублении асфальта, собралась огромная лужа.

– Во всяком случае, погода осталась прежней, – сказал Джулиус. – Всё та же сырость.

– Если ты ещё не слышал – конец весны, лето и начало осени окрестили «сезоном дождей».

С минуту Джулиус обдумывал что-то про себя. Потом спросил:

– Грег, ты можешь отвести меня к психологам?

– Зачем?

– Хочу сделать ещё одно изменение.

– А что, за границей не делают?

– Не генетическое изменение, – уточнил Джулиус. – Да и вообще с тамошними докторами лучше не связываться.

– Тебе мало десятка ФИОргов, которые у тебя уже есть?

– Этот я должен был включить в свой список тридцать лет назад. Возможность регулировать восприимчивость к боли – полезная штука.

– И опасная.

На этот раз промолчал Джулиус.

– Среди легионеров много изменённых? – поинтересовался Грег. – Из Союза ведь уехало немало таких, как мы.

– В моём легионе – только изменённые, но не все евразийцы. В других – по разному: где-то как у нас, где-то есть и обычные люди.

– И находится работа?

– Почти постоянно. Так помогут мне психологи? На технократов ведь тут рассчитывать приходится не больше, чем на заграничных докторов.

– Да, верно. В их клиниках могут сделать кое-какие ФИОрги. Но тот, который нужен тебе – не сделают. Всё как мы с тобой предполагали тридцать лет назад: технократы не вмешиваются в ментальную сферу. Никаких тренингов, никакой адаптации.

– И название «нуэ» к новым изменённым не применяют…

– Точно. А знания психологов – лженаука. Не важно, кто и что на самом деле об этом думает – такой точки зрения принято придерживаться. Никого не волнует, что без психологической подготовки человек может не воспринять изменения и съехать с катушек. С продлением жизни вообще отдельная история. Смертельные случаи так участились, что его теперь не делают.

– Но психологи…

– Даже будь у них возможность, они не стали бы этим заниматься. Они больше не одобряют ФИОргов, которые могут стоить человеку жизни. Разве что когда-нибудь разработают другой способ… В общем, ладно, к психологам я тебя отведу.

Лишних вопросов Джулиус не задавал. Но понял, что направляются они с Грегом не в старые кварталы. Значит, психологи уже начали возвращаться в города.

Правда, пока это возвращение было далеко не массовым. В «конспиративной квартире», как про себя окрестил Джулиус полуподвал на окраине Сейпио, в который привёл его Сноутон, находилось всего несколько человек.

По дороге Джулиуса мучил один вопрос. Согласятся ли психологи делать изменение, зная, что он – легионер? Они всегда поддерживали идеи мира.

Одна из женщин-психологов разрешила его сомнения:

– Мы не откажем в вашей просьбе. Возможно, этот ФИОрг спасёт жизнь.

– Мою?

– Вашу, или наоборот – кого-то из ваших противников…

Второй раз в Сейпио Джулиус приехал почти через сотню лет. Давно не было в живых ни родителей, которых в прошлый раз он оставил на попечение брата, ни самого брата. Родных младших поколений Джулиус просто не знал, и не пытался наладить связь.

Отправляясь в то место, куда когда-то приходил вместе с Грегом, он сильно сомневался, что эта «конспиративная квартира» ещё существует. Скорее всего, никаких следов психологов найти не удастся…

Но Джулиус ошибся. Более того, полуподвальная квартира стала теперь не единственным, а одним из многих пристанищ психологов в городе. Надежда Грега на то, что их влияние будет возрастать, осуществлялась. Иногда надежды живут дольше людей, в чьих сердцах они появились.

Естественно, ни одного знакомого среди сейпианских психологов Джулиус не увидел. Да и приняли его сначала довольно подозрительно. Изменилось отношение только после того, как он назвал имя Сноутона. Грега психологи помнили, и эта была добрая память.

Но когда речь зашла о цели визита, о том, что Джулиус собирается сделать ещё пару изменений, Аркентон Кин, психолог, с которым он разговаривал, с усмешкой сказал:

– Желаемый результат вам обеспечат в любой технократской клинике, с помощью кибертехнологии. И времени это займёт меньше, чем наша работа.

– Считайте меня старомодным, но я предпочитаю преобразовывать собственное тело, а не заменять его части на искусственные.

– ФИОрги, которые вам нужны на этот раз, требуют не только ментальной работы, но и технического вмешательства, – заметил Аркентон.

– Не говорите, что это вам не по силам. Я знаю, что у психологов с технической стороной дело обстоит гораздо лучше, чем у технократов – с психологической.

На губах Аркентона снова появилась улыбка. Ни подтверждать слова Джулиуса, ни возражать он не стал. Но Джулиус знал, что психологи никогда полностью не отвергали технического прогресса, только не ставили его на первое место. К тому же Грег рассказал ему, что в своё время не все техники последовали за Джесером. Некоторые предпочти присоединиться к психологам, считая, что это не так противоречит их убеждениям, как превращение в технократов. Так среди психологов оказались учёные-физики, химики, программисты, инженеры. Их знания, так же как методики работы с ментальной энергией, передавались из поколения в поколение и пополнялись. Поначалу сохранять и приумножать их было сложно из-за неподходящих условий: обитая в полуразрушенных трущобах, прежде всего думаешь о выживании, а не о научной работе. Но то трудное время уже ушло в прошлое.

Возвращаясь за границу, Джулиус размышлял о том, как переменилась жизнь в Евразийском Союзе. Изменения были в основном внешние: вновь построенные здания, больше транспорта на улицах. Кибертехно стала совершеннее. Появилась ещё одна разновидность «мутантов» – наподобие нуэ, но со способностью к наследованию новых признаков.

Пожалуй, за целый век Союз мог бы шагнуть куда дальше в развитии. В отличие от многих других стран, где часто случаются вооружённые конфликты, здесь сохраняется мирная и более-менее благополучная жизнь. Почему же этих «шагов вперёд» не заметно?

Невольно Джулиусу вспоминались разговоры с Грегом. Сноутон часто повторял, что последствия разделения на статусы и гонений на психологов не лучшим образом скажутся на всех жизненных сферах. «Разглагольствования Джесера о прогрессе – пустой звук. Теперь прогресс будет не идти, а ползти, как черепаха».

 

3. Ещё жив

Сальваторе отвернулся от окна и пристально посмотрел на Гая Юлия.

– Может, ты никакой не нуэ, а просто псих и параноик?

– Одно другому не мешает, – усмехнулся тот. – Не веришь, что я нуэ? Могу показать свою «вафлю». – Гай Юлий полез в карман. – С виду как у любого нейтрала. Если не приглядываться. Но смотри: вот здесь полоска смазана. Думаешь, случайный дефект? Нет. Правоохраны знают: такие «вафли» только у нас. И любой терминал «увидит», что отметился нуэ. Когда официальные статусы появились, нам сразу такие статкарты сделали.

– А хочешь, я покажу тебе свою? – Сальваторе сунул под нос Гаю Юлию карту, номер которой был М–1864339110/4251700. Для верности Гай Юлий ещё раз глянул в начало строки: М–1864…

– Ты маби?

– Да, я маби. Вопросов больше нет? – в лицо Гая Юлия упёрся ледяной взгляд.

– Подожди… Это всё равно…

Но Сальваторе не стал дальше слушать. Метнулся, словно ураган, в купе, едва не задев плечом собеседника.

Подумать только: маби… Гаю Юлию такая возможность в голову прийти не могла. Ещё семьдесят лет назад, в прошлый свой приезд, он слышал, что к этой новой категории генетически трансформированных людей относятся не очень-то хорошо. Их даже выделили в отдельный статус. Спустя пару десятилетий, правда, приняли закон «О недискриминации». Но если надо, в любом законе можно найти лазейки, позволяющие его обойти. Почему этого парня допустили к участию в конкурсе? Маби, который хочет устроиться в технократскую компанию – это даже звучит странно.

Зато теперь многое проясняется. Несклонность к общению, слегка надменная манера держаться – говорят, это бывает свойственно маби. Своего рода защитная реакция. Вспомнились и две порции тушёного картофеля с овощами, которые парень смёл за обедом.

Гай Юлий стоял в коридоре, пока пустынный ландшафт за окнами не сменился урбанистическим пейзажем. Сеть проводов стала гуще, появились первые здания и решётчатая ограда вдоль путей. Европейский экспресс пересёк черту очередного мультиполиса.

Межвагонная дверь открылась, и из-за неё появился «бейсболка». По-прежнему в очках.

– Вы сходите здесь? – спросил он Гая Юлия.

– Нет. Мне до Катакараны.

– И мне. Значит, нам всем троим туда.

«Бейсболка» скрылся за купейной дверью.

Хм-м… Он вовсе не такой соня, каким кажется.

На вокзале остановились уже в полной темноте. Стали заходить люди, и Гай Юлий вернулся в купе, чтобы не мешать.

Его попутчики готовились ко сну. Сальваторе откинул спинку кресла насколько можно и чуть не с головой закутался в клетчатый плед. «Бейсболка», усевшись поудобнее, наконец-то расстался со своей кепкой. Оказалось, голова у него обрита наголо. Но он был из тех редких людей, кого это совсем не портит. Никаких недостатков, которые стоило бы скрывать волосами.

Четвёртое место в их купе осталось незанятым – и оставалось таким до самой Катакараны.

Гай Юлий решил было последовать примеру соседей. Но спать не хотелось. Придётся всю ночь таращиться в потолок.

* * *

– Эй, Джулиус! Чего сидишь там один? Иди сюда!

Он не ответил. За спиной послышалось шуршание шагов.

– Какой-то ты сегодня странный.

– Да так, Лион. Просто подумать надо.

– Ясно.

Лион отошёл обратно к костру. Знал: бывают моменты, когда человека лучше не донимать.

– …отлично сегодня поразмялись!

– Поставили этих крыс на место…

Костры горели вдоль лесополосы. И похожие разговоры велись не только возле легионерских. Возле всех.

Сегодня можно жечь костры, ничего не опасаясь.

Порыв холодного ночного ветра пробрал Джулиуса до костей. Он специально не ослаблял восприимчивость к холоду – впервые за долгое время.

Пришёл на ум канувший в прошлое Химено с его киберрукой. Тогда в этом протезе Джулиус без труда узнал продукцию «Основы». На вооружении у Макерелло состояли «вулканы» последней модели и кислотные «гейзеры» – производства той же «Основы».

Когда враждующие стороны снабжают разные компании – это ещё куда ни шло. Но одна и та же…

«Можно подумать, ты раньше не знал» – прозвучал в голове ехидный голос.

Знал. Знал и об этом, и о том, какую роль играют евразийские «наблюдатели» в Америке и Африке. Разве перед началом того конфликта один из этих «наблюдателей» не встречался с Макерелло? Кто поручится, что он же не встречался и с Химено?

Джулиус поскрёб ногтем бурые брызги на рукаве форменной куртки. Засохли, не ототрёшь. Своя? Чужая…

Он знал раньше. Знал всегда. Ну и что?

«Раньше тебе было плевать. Главное – не подвести своих и честно отработать деньги. Не нарушить неписаный легионерский кодекс».

Да, пожалуй, раньше так и было. А теперь…

А теперь?

Можно ли после двухсот лет пустоты снова начать во что-то верить?

* * *

Это снова был Джентагел. Пусть новоиспечённый мэр и переименовал его в Иджен Таал, всё равно это был чёртов Джентагел. Городишко посреди красноватой пустыни. Если бы на Марсе строили города, это были бы вот такие джентагелы.

Местный кирпичный завод по-прежнему стряпал свои изделия, по-прежнему процветала торговля наркотой, и стаи бродячих собак так же, как полвека назад, бродили по окраинам. Так же, как три года назад.

– Ухожу я, Лион.

– Чего?

– Я был здесь дважды.

– А я один раз. Тогда ещё погиб Миро, помнишь?

– Помню, – отозвался Гай Юлий. – Осколок в лёгком. Я был здесь дважды, и с меня хватит.

– Что с тобой стряслось? – прищурившись от солнца, Лион вопросительно посмотрел на товарища.

– Ничего. Но нет никакого желания наниматься в оборонительный гарнизон Иджен Таала. Я больше не вижу во всём этом смысла, Лион. На хрен.

– Какой смысл? Это просто жизнь. Просто наша жизнь, брат.

– На хрен, – повторил Джулиус, вытаскивая из рукава колючки акации. Угораздило же зацепиться! Чем богаты пустыри в окрестностях Джентагела, так это колючими кустами.

Он мог бы добавить, что во всём виновата заполнившаяся пустота: она не позволяет дальше плыть по течению, заставляет начать всё сначала. Но чувствовал себя слишком усталым, чтобы пускаться в объяснения.

– И что собираешься делать?

– Поеду в Союз. Деньги есть – тут ведь мало тратишь. Так что не пропаду.

– Ты не сможешь там жить. Не для нас это. По-моему, тебе надо передохнуть, как Такаши и Дариусу. Они тоже уезжали на время, но потом вернулись. Вот и ты сделаешь передышку… Хотя, провалиться мне на этом месте, если я когда-нибудь думал, что тебе понадобится отдых!

– Сам не думал.

– Месяца не пройдёт, начнёшь загибаться со скуки. И вернёшься.

– Может быть. Посмотрим…

Из личного дела легионера Джулиуса Гетца

Функциональные изменения организма (в порядке приобретения):

1. Повышенная сила и выносливость мышц

2. Регулировка термовосприимчивости (от +40 до −40 по Цельсию)

3. Повышенная прочность костной ткани

4. Повышенная скорость реакции

5. Повышенная гибкость суставов и эластичность связок

6. Возможность остановки дыхания (до 20 минут)

7. Психоклип: контроль страха

8. Минимизированная потребность в еде

9. Минимизированная потребность в сне и отдыхе

10. Удлинённый срок жизнедеятельности организма (пятикратно)

11. Регулировка восприимчивости к боли

12. Обострённое зрение

13. Обострённый слух

Из Большого толкового словаря (издание пятое, переработанное)

Нейтрал – 1. Официальный статус, удостоверяемый статусной картой. Присваивается гражданам, имеющим право на регистрацию, проживающим на территории мультиполисов, но не относящимся ни к одному из других существующих статусов. 2. Человек, носящий официальный статус «Н.» …

Ортодоксал – 1. Официальный статус, удостоверяемый статусной картой. Присваивается гражданам, разделяющим консервативные идеологические концепции (членство в консервативных политических партиях возможно, но не обязательно). По статистике, официальный статус О. наиболее распространён среди владельцев финансовых, торговых, пищевых и текстильных предприятий и членов их семей, а также среди части наёмных работников. 2. Человек, носящий официальный статус «О.» …

Официальный статус (разг. форма – офстат) – 1. Принадлежность зарегистрированного гражданина к одной из четырёх категорий, выделяемых по социально-идеологическому (технократы, ортодоксалы, нейтралы) и биологическому (маби) принципу. Удостоверяется статусной картой. Передаётся по наследству. Переход из одного О.с. в другой возможен по супружеской линии либо по прочим мотивам. Во втором случае технократ или ортодоксал свободно могут получить статус нейтрала. Нейтрал может стать технократом или ортодоксалом только с разрешения статусной комиссии. Ходатайство о переходе нейтрала в другой статус должны подписать не менее десяти поручителей – представителей желаемого статуса (технократов или ортодоксалов). Ходатайства о переходе технократа в статус ортодоксала (и наоборот) также рассматривает статусная комиссия. Подписи представителей желаемого статуса в этих случаях не требуются. 2. Каждая из четырёх категорий, выделяемых по социально-идеологическому (технократы, ортодоксалы, нейтралы) и биологическому (маби) принципу. Введены О.с. были в 2425 г. после принятия закона «О регистрации граждан» с целью навести общественный порядок и пресечь деятельность анархических движений. Все статусы обеспечивают их обладателям равные права. …

Технократ – 1. Официальный статус, удостоверяемый статусной картой. Присваивается гражданам, разделяющим идеологическую концепцию, разработанную партией «Свободная Евразия» и развиваемую партиями – её политическими преемниками (членство в этих партиях возможно, но не обязательно). По статистике, официальный статус Т. наиболее распространён среди владельцев, части служащих и рабочих компаний, подписавших договор «О техническом прогрессе», принадлежащих этим компаниям предприятий непроизводственной сферы и членов их семей. Также – среди офицеров Внешних армейских и Внутренних правоохранительных войск и членов их семей, части государственных служащих и членов их семей. 2. Человек, носящий официальный статус «Т.»

* * *

Под утро Гай Юлий всё-таки уснул. А проснулся один в купе.

Поднявшись, несколькими движениями размял затёкшие мышцы. Умылся чуть тепловатой водой – отопление так и не починили. Потом пошёл в вагон-ресторан. «Бейсболка» был уже здесь. Сальваторе тоже. За его столик Гай Юлий и уселся, взяв свой заказ.

– Привет.

Парень не ответил. Посмотрел на Гая Юлия долгим тяжёлым взглядом и продолжил есть.

– Вчера глупо получилось…

– По-моему, разговор окончен.

– Зря ты так.

– Только не говори, что тебе без разницы.

– Серьёзно, без разницы. Речь не о том, кто ты. Кем бы ни был – оставь технократам их грязные делишки.

– У меня техническое образование. Я инженер-виртуальщик. Высшая категория, Вэлидский техноконструкторский университет.

– Вот как…

– Тебя это удивляет? Нейтрал с техническим – редко, но случается. А маби с образованием, с любым кроме средних классов – уже ни в какие ворота, да?

– Тише, парень. Будь ты хоть профессором… Навыкам виртуальщика можно много где найти применение.

– Делать проекты интерьеров в какой-нибудь фирмишке по дизайну помещений? Не пойдёт.

– Зато сохранишь чистую совесть. Не запачкаешься в крови.

Сальваторе досадливо передёрнул плечами.

– Ты ведь понимаешь: военные конфликты за границей обеспечивают стабильный рынок сбыта оружия, – продолжал Гай Юлий. – Это настолько выгодно, что, когда надо, технократы не гнушаются подогревать ситуацию. Или тушить слишком сильно разгоревшиеся пожары – чтобы покупатели не извели друг друга под корень.

– Компании работают не только на военный рынок, – хмуро откликнулся Сальваторе.

– Но и на него тоже.

– Что изменится, если я не займу вакансию? Займёт кто-то другой.

– Для тебя – всё изменится. Один-единственный поступок может многое разрушить. А может – стать началом для чего-то нового. Как ты поступишь, зависит от…

– Ты правда легионер? – перебил Гая Юлия Сальваторе.

– Бывший.

– Всё равно. Какое право ты имеешь разводить трёп про кровь и совесть? Сколько сотен ты отправил на тот свет, прежде чем начал строить из себя святого?

– Не считал. Много.

– Ну вот и отвали от меня.

Прозвучало это не особо сердито. Просто парень хочет, чтобы от него отстали. Но Гай Юлий не собирался оставлять своих попыток.

– Я не горжусь своим прошлым. Теперь – нет.

– Не надо передо мной оправдываться. Я тебе никто, и ты мне тоже. Осуждать не собираюсь, это последнее дело. Но моя жизнь касается меня одного. Не хватало ещё раскаявшегося убийцы, который будет наставлять меня на путь истинный. Давно ты в Союзе?

– Месяц.

– Негусто. Вряд ли твоего раскаяния надолго хватит. Скоро ты вернёшься туда. На войну.

– Нет. Я изменился… И не оправдываюсь. Да, я был исполнителем. Но технократы…

– Никто не заставит американских и африканских царьков грызться между собой, если они сами того не пожелают. Люди рвутся к власти… Все вы – такие!

Отхлебнув кофе, Гай Юлий в упор глянул на собеседника.

– А ты?

– Я собираюсь устроить свою жизнь. Не когда-то и где-то, а сейчас и здесь. В конце концов, у меня в запасе нет такой прорвы времени, как у тебя.

Сальваторе замолчал, но Гай Юлий был уверен, что он хочет задать какой-то вопрос. И не ошибся.

– Психологи и технократы… или как там их – техники? – на самом деле занимались какой-то работой вместе? Это не враньё?

– Не враньё. История долгая, но постараюсь изложить покороче.

По выражению лица молодого человека Гай Юлий понял, что на сей раз тот выслушает его, не перебивая. И Сальваторе действительно не перебивал. Но когда Гай Юлий закончил рассказ, покачал головой:

– Меня не оставляет подозрение, что ты чокнутый.

Взяв вилку, он с удвоенной энергией принялся за еду, от которой его отвлёк разговор. Гай Юлий на провокацию не ответил.

Мимо прошло несколько пассажиров. Последней была женщина в длинном золотистом плаще. За ней тянулся густой парфюмерный шлейф.

– Я начал задавать себе слишком много вопросов, Сальваторе. Поэтому и перестал быть легионером. Большая часть моих вопросов до сих пор без ответа.

– И что же? Ждёшь, кто-то тебе всё растолкует?

– Почему бы и нет? В Сейпио я был у местных психологов. У тех же, кто работал со мной в прошлые разы. То есть, не совсем у тех же… но там же. Рассказал, как живу теперь. И одна женщина посоветовала мне ехать в Катакарану и найти Шэна.

Послышался смех – кто-то из спутников пассажирки в золотистом удачно пошутил. Эта компания устроилась через два стола от Гая Юлия и Сальваторе.

– Шэна, значит? Ну вот, мы всё и выяснили окончательно. Ты больной.

– Знаешь, кто это? Один из каранских психологов, вроде главного у них. Хотя по-настоящему у них нет главных.

– Я долго жил в Каране. Знаком с тамошними легендами. Шэн – выдумка. По крайней мере, такой, как о нём болтают. Сначала сочиняли истории про Дамо. Потом – про него. Людям свойственно верить в небылицы.

– Многие считают, как ты. И зря.

Сальваторе отодвинул в сторону пустую тарелку и перелил в свою чашку чай из заварочного чайника.

– Если ты маби, чего всё время сидишь в пальто? – сам не зная почему, спросил вдруг Гай Юлий. – Говорят, вы не мёрзнете.

Парень вмиг помрачнел.

– Про нас много всякого говорят. Например, что маби способны зимой разгуливать голыми – и не замёрзнут насмерть. И знаешь, может, это правда. На себе не проверял. Только вовсе не означает, что мы не чувствуем холода. Как ты, к примеру. Я слышал, нуэ делали такое изменение, наверняка у тебя оно есть.

– Верно, есть. Странно… Ты ощущаешь холод, но не погибнешь от него. Я могу снизить чувствительность, но в сильный мороз без тёплой одежды мне точно не обойтись. Но если разобраться, мы не такие-то разные. Оба – изменённые.

– Ерунда. Мы очень разные. Ты – изменённый, нет ли, но – человек. И про таких, как я, ничего не знаешь. Ты жил за границей, а там маби нет.

Сальваторе допил чай и ушёл. Гай Юлий остался сидеть, рассеянно вертя в руках сложенную треугольником салфетку. В воздухе плавал горьковато-пряный запах духов.

– Смотрите-ка, наш попутчик забыл. – Человек в бейсбольной кепке как раз закончил завтракать и шёл мимо. Поэтому он заметил, что Сальваторе оставил на сиденье наушники, а Гай Юлий со своего места не видел. – Нужно вернуть.

– Да. Он вчера слушал что-то…

– «Горный лёд».

– Вы знаете?

Сальваторе включал плеер в своём теленоуте на сильную громкость, Гай Юлий тоже слышал музыку довольно отчётливо. Но ему она не была знакома.

– Это альбом Нира Кавамы.

* * *

– Помогите мне, мастер. Когда я это вспоминаю… думаю, зачем стал таким? И хочу измениться.

В этих словах звучало эхо прошлого. «Если я пока ещё не такой человек, в любом тренировочном лагере для легионеров я им стану. Все люди жестоки».

Конечно, сделаться собой прежним ему уже не удастся. Поступки, совершенные за годы жизни – это груз, от которого невозможно избавиться. Надо не оглядываться, а идти вперёд. Будущее может предложить хотя бы какой-то выход. Ведь его желание измениться – искреннее желание.

– Это хорошо. Значит, ты ещё… – Ида Кин чиркнула спичкой и зажгла ароматическую палочку. Тонкая струйка благовонного дыма закружилась в медленном танце. За окнами слышалось чириканье птиц. – Давай-ка я взгляну, Джули… Юлий. Никак не привыкну к этому твоему имени. Здесь тебя помнили под другим. Не забыл, как нужно?..

– Нет.

Гай Юлий закрыл глаза, стараясь выкинуть из головы все лишние мысли и полностью сосредоточиться на воспоминании. На одном из тех воспоминаний, которые предпочёл бы забыть.

Крик. Пронзительный чужой крик.

Глухой удар. Нога Джулиуса, обутая в ботинок на протекторной подошве, врезается в бок человека. Следующий удар – кулаком в подбородок.

Где-то в животе зарождается волна тяжёлого жара.

Жертва, уже не способная защищаться, падает на пол.

– Получи! Получи, ублюдок! Ты у меня заговоришь!

– Нет! Не надо! Перестань, прошу! Не надо-о…

Ботинок в кровь разбивает лицо. Крик обрывается, превращаясь сначала в визгливый всхлип, потом в переполненный болью стон.

– Заговоришь, мать твою!

По венам разливается тёмный дьявольский огонь, отзывается во всём теле какой-то чесоткой и почти страстной дрожью.

– Достаточно. Ясно, – кивнула Ида.

– Теперь понимаете? Я ведь взял на себя право говорить про чужую жестокость…

– Власть над другими людьми часто выпускает на волю чудовищ, Юлий. Тем более при такой жизни, как твоя. Освободиться можно… Но это не так-то просто и быстро.

– Потому, мастер, я и прошу вас помочь. Я не знаю, справлюсь ли сам. Поставьте мне клип.

– Вот ты о чём… – задумчиво произнесла женщина. – Такие клипы опасны. В твоём случае – особенно. В сочетании с тем, который у тебя уже есть. Проще говоря, защитить себя ты сможешь, только если в двух шагах начнут размахивать оружием. А тогда может быть и поздно.

– Мою жизнь уже не назовёшь короткой.

– Ну, если ты так решил, отговаривать не стану.

Это хорошо… – эхом в голове. – Это хорошо. Значит, ты ещё… жив.

Из Большого толкового словаря (издание первое)

Кибертехнология (также – кибертехно) – закрепившееся в обиходе название некоторых видов интеллектуальных устройств (промышленного оборудования, медицинской техники, бионических протезов, отдельных разновидностей транспорта и др.)…

Нуэ – … 2. Участник «Проекта нуэ». 3. Человек, перенёсший функциональное изменение организма. …

Психоклип (также – клип, блок) – результат ментально-телепатического воздействия, оказываемого блокировщиком на блокируемого с целью частичного подавления или полного устранения нежелательных психических реакций. Не являясь по сути физиологическим вмешательством, П. приравнивается к функциональным изменениям организма. …

Психолог – … 2. Последователь научно-философского течения, образовавшегося внутри обществ имени Эммита Фокса. Взгляды П. основаны на возможности развития психофизиологических способностей человека, в т. ч. т. н. «скрытых» (внечувственное восприятие и др.). Основателем движения П. считают Л. Нэриума. П. противопоставляют техникам, ориентирующимся на внешний, технический прогресс. …

Функциональное изменение организма (ФИОрг) – изменение человеческого организма, направленное на усиление полезных способностей и возможностей и (или) устранение нежелательных. Может осуществляться с использованием, но всегда без постоянной установки в организм специализированного оборудования.

* * *

От очередной станции поезд отправился по надземным путям. Снова на землю опустился, когда город остался далеко позади. Это был последний приморский мультиполис на пути следования экспресса. Теперь дорога поворачивала на восток.

Начали мелькать поселения землепашцев. На побережье их нет, почва там каменистая, неподходящая для посадок.

Пару часов спустя миновали Джаракас. Совсем недалеко осталось до Катакараны.

Катакарана… Этот город называют монстром и прорвой. Всеми своими домами-башнями он стремится ввысь, к небу, затянутому тучами. Уродливый и почти совершенный… Что ожидает там? Только об этом сейчас думал Гай Юлий.

Поезд пронёсся по Плато. Вот уже и она, Карана. Здесь всё изменится. Всё будет хорошо. Это предчувствие не оставляло Гая Юлия, когда он с чемоданом в руке ступил на железнодорожную платформу вокзала Пойолис. Пускай предчувствия часто оказываются фантазиями… Но сказала ведь Ида Кин эти слова: «Хорошее начало».

Жаль только, Сальваторе не удалось переубедить. Перед тем, как им обоим выйти из купе, Гай Юлий всё-таки спросил напоследок:

– Ну что, не передумал?

– Конечно нет, – свысока бросил тот.

Теперь Гай Юлий смотрел вслед своему случайному попутчику – уже бывшему. Что ж… Сальваторе решил так, как решил. Это его жизнь.

О втором соседе по купе он успел забыть. И не заметил, что тот, улыбаясь странной, чуть заметной улыбкой, тоже глядел на удаляющегося Сальваторе, а потом – на него, Гая Юлия.

В прежнее время человек в бейсболке и очках ни за что не ускользнул бы от внимания бывшего легионера. В прежнее время у него была привычка замечать и запоминать всё. Но Гай Юлий добровольно отказался от этой способности, так же как от многих других. Для него все они связаны с войной. А его война – в прошлом…

По дороге в гостиницу Гай Юлий зашёл поужинать в закусочную. Не успел устроиться за столиком, как его окликнули.

– Джулиус?

Он обернулся. От стойки к нему направлялся человек со стаканом в руке. Даже в полумраке этот силуэт не спутать ни с чьим другим: косая сажень в плечах и огромный, под потолок, рост.

– Неужели Джулиус Тринадцать? Сколько лет… Здоро́во, друг!

Смуглокожая женщина уселась напротив Гая Юлия.

– Здравствуй, Элисия.

– Ха! Помнишь моё имя? А ведь, кажись, меня и не звали иначе чем Смерчем. Да, славные были деньки тогда, у Скалистых гор. Наши легионы объединились на стороне Снейдеров… – Элисия улыбнулась воспоминанию. – Но теперь-то, Джулиус, у тебя как дела?

– Не Джулиус. Гай Юлий. Я сменил имя, когда стал легионером. А сейчас вернул моё настоящее, которое получил при рождении. Так что не Джулиус, да и не Тринадцать уже. Я сделал ещё одно изменение.

– Ну, даёшь…

Пять ФИОргов – это много. Десять – очень много. Тех, у кого число изменений переваливало за десяток, можно пересчитать по пальцам.

– А здесь я потому, что ушёл из легиона, – закончил Гай Юлий.

– В смысле – на время? Отпуск взял?

– Насовсем.

– Бросил Адский легион? – Элисия прибавила крепкое словцо, но скорее от растерянности, чем в сердцах. – Не обижайся, друг, но в каком-то бою тебе напрочь вышибло мозги.

– Да нет, – незло откликнулся Гай Юлий, – пока на месте. А сама что в Союзе делаешь?

– Приехала поправить глаза. Давно хотела такое изменение. Не всегда же приходится сидеть в машинах, которые всё разглядят за тебя. Обострённое зрение не помешает, сам знаешь. В столице, мне говорили, хорошие клиники. У «Ориона», например…

– Ты пошла к технократам?

– Какой смысл искать психологов? Глаза – не бог весть что, адаптация не нужна. Технократы бы всё сделали. Но они меня от изменения и отговорили. Мне поставили кибертехно.

– Искусственные глаза?

– Ага. Крутая, скажу тебе, штука! Когда надо, могу видеть даже тепловое излучение.

– Для чего это тебе? – с явным неодобрением поинтересовался Гай Юлий. – Понимаю ещё, если лишишься своих глаз…

– Так намного эффективнее. Да и проще.

– Зачем превращать себя в киборга? Некоторые изменённые этим балуются, но ты нуэ, из первых…

– Скажи ещё, это не достойно нашей чести! Не тебе про неё толковать. Уж для меня-то честь значит побольше, чем для тебя. Завтра же возвращаюсь, и никогда не уйду из Чёрных Волков! – Элисия непроизвольно стиснула в горсти ткань рубашки в том месте, где под ней висел знак принадлежности к легиону. – Ты бросил Адский легион – и кто ты теперь? Что у тебя осталось?

– Из прошлой жизни – ничего. Мой медальон, – Гай Юлий кивнул на сжатый кулак Элисии, – давно на дне моря.

На лице женщины-легионера отразилось отвращение. Она встала из-за стола.

– Даже пить с тобой не хочу! Не будь ты тем, кого когда-то ставили в пример новичкам, я бы…

Она почти совсем собралась уйти, но что-то её задержало.:

– Может, передумаешь, а? Поехали завтра вместе. Лайнер утром…

– Нет, Элисия. Прости, если разочаровал.

– Говоришь, как сопливый святоша! Не знаю, что с тобой случилось, но, надеюсь, это не заразно. Прощай. Не хотелось бы снова встретиться.

– Прощай.

Элисия расплатилась и, не оглядываясь, вышла из закусочной.