4. Отказавшийся выигрывает

Он не пошёл вместе со всеми пассажирами к терминалам в зале ожидания. Вокруг них всегда толкотня. Со стороны левого крыла вокзала стоит уличный терминал, около которого наверняка посвободнее. Так и есть: всего несколько человек. Да ещё чуть в стороне, возле фонаря, торчит какая-то компашка. Подростки. Но эти не в счёт.

Идентификация нужна при въезде в город. Иначе будешь числиться в том мультиполисе, где «отметился» в последний раз. Пусть на новом месте хоть машиной переедет посреди дороги – не примет ни одна больница. Да и ни один морг, наверное.

Дождавшись своей очереди, он достал из кошелька карточку, вставил в кардридер терминала и ввёл пин-код. На экране появилась надпись: «М–1864339110/4251700. Сальваторе, Брэтали». Шрифт крупный, чёрный на светло-сером. Через пару секунд высветилось меню, в котором он выбрал пункт «Идентификация». Дождался завершения процедуры и забрал карту, потому что больше никаких операций с ней проделывать не собирался.

Проходя мимо подростков, боковым зрением он заметил голубую молнию ненавидящего взгляда. Ну конечно, этим малолеткам обязательно нужно пятиться через плечо каждому, кто подходит к терминалу. Разглядели номер.

– Маби! Нелюдь! – раздалось вслед.

– Двуполый!

Потом послышался харкающий звук. Но до цели плевок не долетел. Шлёпнулся в том месте, откуда Брэтали успел сделать следующий шаг. Его ботинки, вычищенные незадолго до прибытия поезда, остались забрызганными только жидкой каранской грязью.

Руки в карманах сжались в кулаки. Но он, как бывало уже бессчётное множество раз, заставил себя уйти, не удостоив оравших вниманием.

Брэтали миновал Вокзальную площадь и направился к автобусной остановке на проспекте Прогресса – один из многих пешеходов, спешащих сквозь полусвет и полутени вечернего города. Высокий широкоплечий молодой человек с гордой осанкой, с вьющимися тёмно-русыми волосами до плеч и очень светлой от природы кожей. Черты лица у него правильные, хотя немного тяжеловатые. Но мягкие, без грубости – кроме довольно резко очерченного подбородка. Глаза Брэтали иногда казались чёрными. Но настоящим их цветом был редкий оттенок глубокого тёмно-синего.

Начал накрапывать дождь. Холодный апрельский ветер норовил проникнуть под одежду. Сальваторе поднял воротник пальто, поправил лямки рюкзака, в котором умещался весь его багаж, и ускорил шаг.

Похоже, за годы, которые он провёл в Валла-Вэлиде, Катакарана мало изменилась. По-прежнему напоминает жадного жирного паука. Но именно с этим городом Брэтали связывал свои планы на будущее и амбиции. В Катакаране он мог получить то, чего хотел.

Из автобуса Сальваторе вышел прямо напротив двойной ступенчатой высотки гостиницы «Мега». У дверей швейцар мощного телосложения проверил его документы и через гарнитуру попросил кого-то, чтобы вновь прибывшего отметили в списке участников конкурса.

В вестибюле «Меги», оформленном в сине-серебряной гамме, устроили импровизированную сцену с кафедрой посередине и расставили ряды кресел. Но рассаживаться пока не приглашали, поэтому занято было всего несколько мест, а большинство конкурсантов толпилось в проходе между креслами и стойкой портье. Некоторые молча оглядывались по сторонам, другие разговаривали. Собрались тут в основном молодые парни и девушки, ровесники Брэтали, а то и моложе. Более старших едва ли десяток человек.

Сальваторе не спеша двинулся мимо кресел. Вдруг рядом прозвучало:

– Эй!

Брэтали оглянулся. Обращались к нему. Какой-то белобрысый долговязый парень.

– Меня зовут Эндрет, – сообщил он.

– Привет, – сквозь зубы откликнулся Сальваторе.

– Я заметил, ты только пришёл. И правильно. Я уже сто лет здесь торчу как не знаю кто. Не могут встретить по-человечески…

– Я полчаса назад приехал в город.

– А, издалека, значит. На Евроэкспрессе?

Брэтали кивнул.

С лица Эндрета не сходило ироничное выражение. Казалось, на всё окружающее он смотрит снисходительно и с какой-то хитрецой.

– Слушай, когда нас будут расселять, давай один номер займём.

– Разве нам не дадут одноместные?

– Ну да! Пока ещё мы «Мегалиту» – никто, и звать никак. Одноместный на каждого – слишком много чести.

– Я снял бы одноместный за свой счёт.

– Номер в «Меге»? Что, лишние деньги?

– Не обязательно в «Меге».

– Неположено. В условиях сказано, они сами нас расселят, забыл? Я вот вообще мог бы из дома ездить – так нет, мегалитовцам надо всех нас постоянно в одной куче держать.

– Ладно, давай займём один.

В конце концов, решил Брэтали, какая разница: с этим типом, или с кем-то другим? Ведь всего на три дня.

В вестибюле появились новые конкурсанты. А к кафедре тем временем подошёл человек в строгом костюме кофейного цвета. Когда на стенных часах сравнялось пять, он произнёс в микрофон:

– Дамы и господа, рад приветствовать вас от имени компании «Мегалит».

Разговоры поутихли.

– Меня зовут Ансэт Бергер, я специалист по работе с персоналом и один из координаторов конкурса. Сейчас вас проводят в ваши номера. Располагайтесь, чувствуйте себя как дома. А к шести часам прошу всех снова быть здесь.

Расторопные служащие в одинаковой сине-белой форме разделили конкурсантов на небольшие группы и повели к лифтам.

Номера действительно оказались двухместными – спасибо, ключи выдали в двойном экземпляре.

У всех желающих горничные собрали одежду, которая нуждалась в чистке или глажке. Брэтали отдал две рубашки и костюм. После путешествия в рюкзаке всё это выглядело не лучшим образом. Эндрет решил, его пиджаку и галстуку утюг тоже не повредит.

– Ну что, будем «располагаться», как велено? – Эндрет бухнул на кровать свою сумку. – Круто… Если бы не такой случай, мне бы в «Мегу» в жизни не попасть! – говорил он, расхаживая по номеру. – Металла да стекла тут, пожалуй, многовато… Но интерьерчик ничего себе. О, и за кипятком никуда таскаться не придётся… – это было сказано по поводу стоящего на столе электрочайника.

Брэтали скрылся в ванной. После суток с лишним в поезде с почти холодной водой его главным желанием было попасть в душ.

Эй, а халаты там есть? – крикнул Эндрет, продолжая изучать уровень гостиничного сервиса. Но тут его ждало разочарование – из-за закрытой двери последовал ответ, что имеются только полотенца.

Минуту спустя после того, как Сальваторе вышел из ванной, в дверь номера постучали: горничная принесла вещи.

Брэтали презирал формальности, в одежде в том числе. Надевать тёмно-серую «двойку», которую он купил специально для конкурса, было неохота, хотя сидел костюм хорошо, по фигуре. Но «деловой» стиль одежды сам собой подразумевался в среде технократов. Личными предпочтениями пришлось пренебречь. Он влез в брюки, застегнул сине-стальную рубашку и завязал галстук того же цвета, но более тёмного оттенка. Собрался уже надеть пиджак, но отвлёк Эндрет.

– Сроду не носил этот чёртов галстук, и завязывать не умею. А у тебя так ловко получилось… Не поможешь?

Помедлив, Сальваторе всё-таки подошёл к Эндрету. Поправив готовый узел, сказал:

– Ну вот, по-моему норма́… – но договорить не успел.

Схватив Брэтали за плечи и шею, Эндрет прижал его к себе и поцеловал в губы. Сальваторе попытался оттолкнуть парня, и наверняка оттолкнул бы, потому что был не слабее. Но сопротивляющиеся руки вдруг сомкнулись в объятия и губы ответили на поцелуй.

Отпустив, наконец, Сальваторе, Эндрет сделал шаг назад. На его физиономии расплылась довольная улыбка.

– Ты маби! Я так и знал.

Брэтали тяжело дышал. Его лицо застыло, словно каменное. Только в холодной глубине глаз вспыхнул яростный огонь.

– Невтерпёж, да? Так давно не было дружка, что не брезгуешь маби?

– Я не из брезгливых. Не ортодоксал и не технократ. С вами ведь проще… Не нужно даже уговоров. Правда, я предпочёл бы женщину-маби, но раз уж сложилось так…

– Проще, значит? Поганый ублюдок!

– Ну-ну, не надо из себя строить. Можно подумать, тебе самому не нравится! Знаю я вас… С этой стороны – особенно.

– А с этой? – кулак Брэтали врезался в лицо Эндрета. Тот схватился за разбитую скулу, но продолжал ухмыляться.

– Ух, какие мы! Не ожидал… от тебя-то.

– Провались к чертям! – Брэтали сгрёб со спинки кресла свой пиджак. – Сейчас же пойду сменю номер!

– Ты вернёшься! – крикнул ему вдогонку Эндрет.

В ответ только хлопнула дверь – аж стены вздрогнули.

Тыльной стороной ладони Эндрет отёр выступившую из ссадины кровь и пошёл в ванную – приложить мокрое полотенце. Оплеуха настроения не испортила. Да, придётся щеголять вновь приобретённым «украшением», но чего хотел, он добился. И зачем душой кривить: поступил-то не слишком честно. Конечно, он не виноват, что маби такие, какие они есть. Но получил по заслугам… А раз так, угрызениями совести можно не мучиться.

Талант отличать маби от людей появился у Эндрета давно. Может, причина здесь в какой-то особенной интуиции. На этот раз догадка мелькнула мгновенно. А когда они заговорили, и собеседник не назвал в ответ своего имени, исчезли почти все сомнения. Эндрет был удивлён: маби на конкурсе в «Мегалит»? Здесь нейтралов-то, и тех негусто. Вот сам он, да ещё, наверное, два-три человека. Ортодоксалов, скорее всего, столько же. Остальные поголовно технократы.

Этот парень с пронзительным синим взглядом Эндрету сразу понравился. Немного хмурый, отчуждённый – но только с виду. Он знает, что красив. И совсем не дорожит своей красотой, вполне по-мабиански. Как всё устроить, Эндрет тут же сообразил.

Большая половина мест в вестибюле была уже занята. Брэтали уселся в предпоследнем ряду, возле какого-то толстого коротышки и девушки, чья многосложная причёска из непослушных чёрных волос грозила вот-вот развалиться.

Мимо стойки портье время от времени проходили какие-то люди – видимо, постояльцы «Меги», не имеющие отношения к конкурсу. Но особого любопытства никто не проявлял и в вестибюле не задерживался. Ровно в шесть за кафедрой возник «кофейный» Ансэт Бергер. Нацепив на лицо дежурно-любезное выражение, он произнёс:

– Господа конкурсанты, вас уже есть с чем поздравить: вы, девяносто восемь человек, отобранные из более чем тысячи подававших заявку, на полпути к победе. Осталась вторая половина. До конца её пройдёт только один… – Бергер обвёл взглядом собравшихся, выдерживая паузу, – лучший. Но удачи я желаю всем.

Как вам известно, конкурс будет длиться три дня, считая с завтрашнего. А сегодня уделим внимание подготовительному этапу. Много времени это не займёт.

При отборе мы ориентировались на то, как выполнены предложенные в заявке задания, на образовательные характеристики, на профессиональные, у кого они есть. Теперь подробнее остановимся на личных данных. На ваши электронные адреса разосланы анкеты, их нужно заполнить и вернуть отправителю. После этого можете быть свободны до завтрашнего утра.

Конкурсанты принялись доставать из карманов и сумок теленоуты. Брэтали открыл свою анкету и прочёл первый вопрос. В этот момент к Бергеру подошла девушка в деловом костюме – наверное, ассистентка – и шёпотом стала что-то ему говорить. Тот закивал. Ассистентка направилась к Брэтали. На её губах застыла опасливая ненатуральная улыбка.

– Извините, мейстер, произошла ошибка. Сейчас вам пришлют вашу анкету.

В новой форме, которую получил Брэтали, вопросов было больше, чем в предыдущей.

Ну конечно. Анкета специально для маби. Компания имеет право знать о соискателе места максимум сведений. Дополнительные вопросы связаны с офстатом Сальваторе. Точнее, с его происхождением. Что бы там ни писали в документах, для самих маби принадлежность к своей социальной группе значит гораздо больше, чем официальный статус. Это твоя судьба и, можно сказать, видовая характеристика.

Часть анкеты осталась типовой. Некоторые пункты повторяли сведения, которые конкурсанты уже указывали в заявках – об офстате, образовании, опыте работы, навыках. Некоторые добавились: семейное положение, наличие судимостей, перенесённые в детстве заболевания и так далее.

«Мабианские» вопросы шли в начале.

Анкета участника конкурса на должность инженера локального виртуального пространства в компании «Мегалит», г. Катакарана

…

3. Вы являетесь маби:

а) по линии обоих родителей (100 %) *

б) по линии одного из родителей (50 %)

в) менее 50 %

4. (Отвечать, если на вопрос 3 выбран ответ «а») Вы являетесь маби:

а) во 2-м поколении

б) в 3-м поколении *

в) более

6. Пол ваших родителей: ________мужс. и женс._______

7. Ваше семейное положение: ________холост_________

9. Имя, пол и возраст вашего супруга (супруги): _____________-____

10. Официальный статус и индивидуальный номер вашего супруга (супруги): ____-_____________

11. Если вы имеете детей, укажите сведения о них (офстат, рег. №, Ф.И., возраст):____-_____________

12. Из них – собственные дети:________-______

13. Ваш супруг (супруга) (отвечать, если его (её) официальный статус – маби):

а) маби по линии обоих родителей (100 %)…

Брэтали заполнил анкету довольно быстро. Высшее образование у него было одно, официального опыта работы по специальности – никакого. Во многих других строчках он тоже ставил прочерки.

Эндрет оказался прав: он действительно вернулся в тот же номер. Правда, не сразу. Сдав анкету, удалился в какой-то неосвещённый боковой коридор – оказывается, и в «Меге» есть такие закоулки. Постоял возле окна. Из вестибюля за это время все разошлись, так что с Эндретом на обратном пути не столкнулся.

Злость прошла. Сальваторе успокоился. Сердиться было глупо: ведь с самого начала знал, что вернётся. И не для того, чтобы собрать вещи.

Они оба знали.

Из книги профессора Коре Мартинсена «Маби: перерождённые» (гл. 2 «Кто они?»)

В вопросах пола большинству людей непросто перешагнуть через представления о том, как «должно быть» и как – «не должно». Возможно, в этом ещё одна причина настороженного, а иногда откровенно враждебного отношения к маби. Но если принять в расчёт мабианскую способность к деторождению у обоих полов, становится ясно, что далеко не все человеческие «правила» тут применимы. К примеру, значительно размываются границы понятий «разнополой» и «однополой» связи.

По словам самих маби – а говорят на эту тему они хотя и без особой охоты, но совершенно свободно, – влечение их вспыхивает легко, но похоже больше не на «яркое пламя, а на медленное, но продолжительное горение». Такой тип полового чувства вполне соответствует «мабианскому» характеру. Конечно, каждый маби имеет свои особенности, у каждого могут случаться «срывы». Но в целом маби всё же обладают уравновешенным темпераментом. Именно поэтому их часто ошибочно объявляют слишком бесстрастными, «бездушными» и «бесчувственными».

В случаях, когда женщина или мужчина маби имеют потенциальную возможность забеременеть, может проявиться ещё одна характерная черта их сексуальности.

Она не даёт о себе знать, если партнёры вместе решают, стать ли их отношениям более близкими. Но если один из двоих более настойчив, маби, скорее всего, уступит – даже если изначально заниматься любовью не хотел. Приводит к согласию не только физическое возбуждение, но и психологический механизм, который людям понять сложно. Какое-то почти неизбежное, но при этом вполне осознанное притяжение к определённому человеку. Если оно не реализуется в сексе сразу, длится до нескольких часов. Главные условия его возникновения – желание партнёра и более-менее близкий физический контакт, скажем, объятия. Последнее важно принимать в расчёт, иначе неясно, почему маби в одних случаях могут легко избежать нежелательной связи, а в других, при всей своей «уравновешенности», поддаются, грубо говоря, приставаниям.

Есть здесь и ещё один парадокс. Беременность маби – сознательно регулируемый процесс. То есть зачатие происходит только в том случае, если маби этого желает. Плюс к тому мужчинам требуется занимающая довольно длительное время подготовка организма – формирование в брюшной полости органов, необходимых для зачатия. Мало кто из женщин решит рожать детей от случайной близости, а мужчины и вовсе не смогут. «Механизм притяжения», тем не менее, действует и в этом случае.

Не исключено, что это противоречие – ошибка эволюции. Но, возможно, тут скрыт смысл, который не так-то легко разгадать.

* * *

– Идёшь? Я заждался…

Брэтали ничего не ответил и даже не взглянул на Эндрета, который валялся поперёк своей кровати. Развязал надоевший галстук и снова удалился в ванную.

Эндрет треснул кулаком по подушке и рассмеялся. Ну сколько можно намываться?!

Сальваторе появился, одетый только в обёрнутое вокруг бёдер полотенце. По-прежнему не обращая на Эндрета внимания, принялся раскладывать свои вещи. Эндрет старался на него не смотреть. Пялился исключительно в потолок… И так уже не осталось никаких сил. Вот ведь паршивец… Эндрета разбирала весёлая злость.

Наконец Брэтали подошёл и остановился возле кровати, сложив руки на груди и глядя на соседа по комнате сверху вниз. Эндрет понял, что продолжать игру в молчанку больше не может.

– Что, так и будешь стоять?

– Я не напрашивался к тебе в постель.

Эндрету было прекрасно известно: вот так, в ожидании, зная, что неминуемое всё равно когда-нибудь произойдёт, этот парень способен провести целую вечность. Терпение маби… недаром оно вошло в поговорку.

– Ну иди уже ко мне… – сказал он, приподнявшись на локте и другой рукой притягивая к себе Брэтали.

Когда утром Эндрет проснулся от назойливого пиликанья будильника на своём теленоуте, Сальваторе был уже одет и занимался какими-то приготовлениями к предстоящему непростому дню.

Ни взгляда, ни слова, ни намёка на вчерашнее…

– Эй! – окликнул его Эндрет.

Сальваторе обернулся через плечо.

Внезапно Эндрету захотелось как-то его задеть, чтобы хоть на секунду исчезло это безразличное ко всему выражение лица. Нет, не ко всему. К нему, Эндрету.

– Вчера, я думал… будет жарче.

– Ты трепался, что знаешь маби с какой-то там стороны. Мы всегда такие.

– Ну да… Как я мог забыть, – проворчал Эндрет. – Даже во время секса как будто решаете в уме интегральные уравнения.

Направляясь в душ, он неожиданно почувствовал себя почти обиженным.

На этот раз обошлось без вступительных речей. Конкурсантов разместили в двух больших автобусах, но повезли не сразу в «Мегалит», а в медицинский центр. Своих соперников Сальваторе, естественно, не пересчитывал, но показалось, их стало на несколько человек меньше. Может, организаторов устроили не все анкеты.

Усевшись в кресло возле окна, Брэтали провёл ладонью по запотевшему стеклу и стал смотреть в просвет. Серое утро наполнено привычным мельтешением городской жизни. Потоки транспорта движутся по наземным и воздушным дорогам, торопятся пешеходы. Бизнес-центр похож на хорошо отлаженный, рационально организованный механизм. Но это только одно из множества лиц Катакараны.

На белом куполе медцентра ещё издали можно было разглядеть огромное синее кольцо с тремя прямоугольниками внутри – мегалитовский логотип. Больница – тоже собственность компании, как гостиница «Мега».

В кабинке для обследования Брэтали разделся. Вещи постарался сложить поаккуратнее – неохота весь день щеголять в мятом костюме.

Едва он лёг на холодную жёсткую кушетку, в воздухе появился лёгкий пряный привкус – пары обезболивающего. Через минуту кожу в нескольких местах прокололи тонкие иглы, которые брали на анализ образцы тканей и жидкостей. К груди и запястьям прилипли присоски – контроль работы сердца. От макушки до пяток прополз луч физиосканера. Термометр замерял температуру, тонометр – кровяное давление. Интеллидждиагност чуть слышно гудел, анализировал информацию, трудился над выявлением имеющихся и потенциальных заболеваний.

В какой-то момент Сальваторе ужасно захотелось отодрать от своего тела все датчики, встать и уйти отсюда. Он с трудом заставил себя пройти процедуру до конца.

Почему так… Можно диагностировать любую болезнь, и многие вылечить. Но случай, стечение обстоятельств нельзя ни предвидеть, ни предотвратить. Потеря управления на повороте, встречный грузовик, столкновение… И врачи не успевают помочь. Не нужны ни лекарства, ни медицинская техника.

«Почему, Вит? Почему всё так…»

Не слишком долгое, но сложное и подробное обследование для Брэтали увенчалось коротким заключением «здоров». В «Мегалит», ясное дело, пойдут более подробные сведения. Но с него, видимо, достаточно и этого.

Сальваторе вышел одновременно с девятью другими конкурсантами, проходившими осмотр в соседних кабинках. Лёгкое головокружение от анестезии ощущалось всего несколько секунд, потом исчезло без следа.

После медцентра пошли в ближайшее кафе. Кормёжка в эти три дня полагалась за счёт «Мегалита». Но обследоваться нужно было на голодный желудок, позавтракать сегодня в ресторане «Меги» не получилось.

Медицинский контроль провалило человек пятнадцать. Координатор Бергер культурно объявил им, что для них конкурс закончен.

Башню управления «Мегалита» Брэтали прекрасно помнил, несмотря на то, что никогда не имел отношения ни к этой компании, ни к технократии вообще. И подумать не мог, что однажды настанет время, когда будет по-другому. Но жить в этом городе и не знать мегалитовский небоскрёб, пронзающий своим шпилем нахмуренное каранское небо, просто невозможно. Здания других компаний, обосновавшихся в Катакаране, по внушительности этой башне сильно проигрывали. Даже управление «Основы», задуманное как стилизация под старинный замок.

Внутри небоскрёба, правда, всё выглядело не так уж грандиозно: традиционный «офисный» интерьер, хотя и довольно дорогой.

Конкурсантов водворили в зону отдела кадров, предназначенную для подбора персонала. Первое, что предстояло им здесь – личностный тест. Опять кабинка, но теперь надо быстро, не задумываясь отвечать на задаваемые компьютером вопросы. Бесконечно длинный список и, к тому же, на взгляд отвечающего – полная ерунда. Ваш позавчерашний завтрак? Первая ассоциация со словом «поцелуй»? И всё в таком же роде.

После тестирования участников попросили подождать. Примерно через полчаса зачитали фамилии тех, кто не прошёл психотест. «Могла быть свободна» половина конкурсантов. Остальных отвели в специально оборудованный зал. Тут рядами стояли столы, на каждом – рабочая станция виртуальщика. Компьютер последнего поколения и моделлер локального виртуального пространства, МЛВП. Или, как их чаще его называют для простоты – сфера. Брэтали досталось место под номером 18.

Файлы с заданиями уже «лежали» на рабочих столах. Приступать к проектированию нужно было всем вместе, одновременно, и уложиться в отведённый срок. На этом, начальном этапе, проверялись элементарные навыки проектирования: способность к точному воспроизведению и знание типовых конструкций. Чтобы модели можно было создать быстро, описание дали очень подробное. Обычно инженеры локального виртпространства принимаются за работу, располагая меньшими данными.

Первым оказался проект автомобиля очередного мегалитовского семейства «Мегас-Орнитус». Брэтали пробежал глазами указанные параметры, сосредоточив основное внимание на нововведениях и усовершенствованиях. Потом активизировал связь между сферой и очками, которые позволяли видеть виртуальное пространство, и надел их. Со стороны они делали человека похожим на пришельца из другой галактики, или – на примерное о нём представление.

Предложенная в задании информация – текст, трёхмерные эскизы – «висела» на периферии зрения. При необходимости всё это можно было приблизить к себе, ещё раз рассмотреть и прочесть.

Сознание Брэтали привычно начало переводить словесные формулировки и графические изображения в ментальные символы, коды, «понятные» «интеллекту» сферы. Шло построение «каркаса» – основы будущего «Орнитуса». На этом этапе от виртуальщика требовалось «объяснить» сфере, как соединить разрозненные части модели в единое целое. Когда «каркас» был готов, Сальваторе с особой точностью воссоздал все отличительные особенности и добавил несколько внешних штрихов, логически вытекающих из описания.

Проект закончен, времени ещё немного осталось. Брэтали материализовал под автомобилем шоссе – ему не нравилось, когда предметы просто «парят» в дымке виртпространства. Белый «Орнитус» плавно тронулся с места и поехал по дороге, набирая скорость. Сальваторе никогда не приходилось сидеть за рулём мегалитовской машины, но сейчас он управлял моделью с уверенностью, что оригиналу она не уступает ни в чём. Мягкий ход, идеальная манёвренность: не едет – летит.

За автомобилем последовали другие проекты. Двигатели различных видов, опора для воздушной трассы, подъёмник. Дальше перешли к более мелким, но тоже довольно сложным объектам: электронные часы, фотоаппарат, лучевой пистолет. Всё это продукция технократских компаний.

Работа конкурсантов контролировалась по локальной сети. Координаторы в виртпространственных очках наблюдали за участниками. Время от времени звучало: «Номер 6, спасибо, вы можете быть свободны». «Номер 34, спасибо, вы можете…»

Проект часов Брэтали чуть не провалил. Будильник упорно «зависал», не желая показывать время. Обидно споткнуться на такой ерунде… Исправить модель Сальваторе успел только на последней минуте. Ошибка оказалась пустяковая, по невнимательности. Давала о себе знать усталость от многочасового напряжённого труда. Редкие участники обходились совсем без оплошностей.

Наконец наступило время перерыва на обед, и конкурсантов проводили в столовую.

После еды, когда все вернулись в зал, Ансэт Бергер сообщил, что остался последний на сегодня проект – система программируемых станков. Временны́х границ не будет, так же как детального описания. В основном – требования и задачи. Это уже ближе к реальным условиям работы виртуальщика. Нужно не просто копировать, а проявить инициативу.

Конечно, на полную разработку такого проекта может уйти не одна неделя, а то и месяц. Сейчас надо обозначить только направление, идею замысла. Плюс локального виртпространства в том и состоит, что есть возможность реализовать интуитивную догадку, не описанную точными формулировками. Но при этом нельзя отрываться от действительности. Насколько так и будет, зависит от способностей виртуальщика.

Внимание Сальваторе было полностью занято проектом. Лишь случайно оглянувшись, он заметил, что за его работой следит «видимый» наблюдатель.

По умолчанию личные виртпространственные проекции отражали реальную внешность. Этот человек сегодня уже мелькал среди других координаторов. Брэтали запомнил его по коротко остриженным волосам, поседевшим до ровного серо-стального цвета, и щетинистым бакенбардам, которые подчёркивали и без того резкие черты лица.

– Конструируете с личной проекцией? – спросил мегалитовец. – Так ведь сложнее.

– Зато эффективнее. Да и вообще, не люблю быть виртневидимкой.

«Стальной» кивнул. Может, тоже не любил невидимости, раз присутствовал в виртуальном пространстве как проекция.

– Покажите, как действует модель, – потребовал он.

– Проект только начат…

– Я вижу. Покажите, как она будет действовать.

Сальваторе пустился в объяснения, попутно демонстрируя работу тех частей модели, которые уже были намечены более-менее точно.

– Достаточно, – прервал Стальной. – Вернёмся.

Они одновременно сняли очки, и теперь смотрели друг на друга уже в реальном пространстве. В белом искусственном освещении ещё глубже казались складки, пересекающие лицо Стального от носа к углам губ.

– Благодарю за работу, номер 18. Вы можете быть свободны… – мегалитовец сделал паузу. На лице Сальваторе не отразилось разочарования или чего-то похожего. Стальной закончил: – до завтра.

В «Мегу» возвращались по одному, потому что по одному освобождались. Когда Брэтали вошёл в номер, Эндрет уже был там. Он явно не ожидал, что Сальваторе первым с ним заговорит.

– Разве ты не вылетел?

Вот так. У Брэтали в мыслях не было издеваться или злить Эндрета – он просто искренне удивился.

– А почему я обязательно должен вылететь? – встречный вопрос Эндрет задал с улыбкой, но в душе такая уверенность соперника в его провале была не слишком приятна.

Сальваторе промолчал, не собираясь обсуждать эту тему.

Эндрет мельком глянул на своё отражение в зеркальной дверце шкафа. На скуле расплылся чёрно-фиолетовый фингал.

– Я это… не злюсь на тебя за синяк. Извинений, конечно, не заслужил… Ну, в общем, забыли.

Брэтали, видимо, было глубоко безразлично, злится на него Эндрет или нет. Он хотел одного: чтобы его оставили в покое. Отдохнуть и восстановить силы. Надев наушники, он сделал бессмысленными все попытки Эндрета продолжать болтовню и лёг на кровать.

Уже поздно вечером Сальваторе, смерив соседа по комнате холодным взглядом, сказал:

– Слушай, ты, знаток маби. В курсе, что сейчас твоя вчерашняя выходка уже ничего не значит? А больше тебе меня врасплох не застать. Только попробуй подкатиться.

– А если попробую?

– Получишь по роже и с другой стороны.

Но среди ночи Брэтали всё-таки проснулся оттого, что Эндрет оказался рядом.

На второй день руководитель конструкторского отдела Стейниц проводил собеседование. Из всех кандидатов на должность осталось двадцать два человека, и теперь они сидели в коридоре перед дверью кабинета.

С кем-то беседовали почти по часу, с другими разговор получался совсем короткий. И из первой и из второй категории многие «могли быть свободны». Не «до завтра». Насовсем.

Брэтали зашёл где-то в середине очереди.

– Здравствуйте, командор Стейниц.

– Здравствуйте, мейстер Сальваторе.

Руководителем отдела оказался вчерашний Стальной с бакенбардами.

– Итак… я вас слушаю. Зачем вы здесь?

– Чтобы получить работу. Моё образование…

– О вашем образовании вы писали в заявке и анкете, – прервал Стейниц. Он явно собирался придерживаться жёсткой тактики. – Я хочу понять, почему вы решили выбрать техническую специальность? В отношении вас, нетехнократа, меня это особенно интересует.

– Я вижу здесь возможность развития для себя… Возможность много сделать и достичь многого.

На мгновение лицо Стейница словно раскололось пополам – мелькнула жёсткая улыбка.

– Ценю честность в людях. А почему именно «Мегалит?» Насколько мне известно, в Валла-Вэлиде какие-то из компаний устраивали наборы по вашей специальности.

– «Мегалит» – самая сильная компания из тех, куда можно было устроиться. А валла-вэлидский филиал не объявлял набора.

– В чём вы видите основной смысл работы виртуальщика? И виртпространственного проектирования вообще?

– Проектирование в сфере совершеннее других способов, потому что наиболее приближено к реальности…

– Что в итоге помогает экономить время и деньги. Это я знаю.

– Задачи, которые раньше полностью выполняли инженеры-конструкторы, теперь решаются совместно с виртуальщиками.

– И это мне тоже известно. Обойдитесь без определений из учебников, мейстер Сальваторе. – Слова Стейница отметали возможность обтекаемых ответов. Или высказывай свои мысли, или ничего не говори. – Поставим вопрос иначе. Что в работе инженера виртпространства привлекает именно вас? Ведь не экономия средств работодателя и упрощение конструкторского процесса?

– Простор для разума, я бы так сказал. Технический профиль, но без чётких границ.

– Без технических границ? – уточнил Стейниц.

– В какой-то мере. Техническое проектирование – только одна из областей применения сферы.

– А почему бы не совмещать конструкторов и виртуальщиков в одном лице? От ответов типа «работа с МЛВП – отдельное направление, придётся получать два образования» избавьте.

Брэтали задумался на мгновение.

– По-моему, конструкторами и виртуальщиками становятся… слишком разные люди. В большинстве, по крайней мере.

Снова та же быстрая, колючая улыбка.

– Пожалуй. А не кажется ли вам…

Разговор в таком духе продолжался ещё несколько минут. После чего Брэтали покинул кабинет Стейница, благополучно перейдя на следующий, завтрашний этап. Всё свободное время до вечера он бродил по городу под непрекращающимся дождём.

Едва Брэтали переступил порог номера, Эндрет заявил:

– Как видишь, я ещё в игре.

– Да ради бога, – пожал плечами Сальваторе.

– А хорошо было бы работать в «Мегалите»… – мечтательно протянул Эндрет. – Со временем, может, появился бы шанс поменять офстат на технократский. Да и вообще…

– Хорошо, – согласился Брэтали. – Но не увлекайся строительством планов.

– Почему?

– Потому что я получу это место.

– Серьёзно?..

– Ты сомневаешься?

– Ну… ты единственный маби из всех. Тебя самого не удивило, что твою заявку приняли?

– Не твоё дело.

– Может, «Мегалит» хочет продемонстрировать свою демократичность…

– Заткнись. Технократам не перед кем отчитываться и незачем ничего демонстрировать. Они никогда не примут человека ради какой-то «демократичности». Им важна работа. А я умею работать.

– И всё-таки, признай, у тебя меньше шансов, чем у других. Но я просто так говорю… Не думай, что в обиду. Да ведь вас словами не очень-то и прошибёшь. Так что проехали.

– Ну что?.. – спросил Эндрет минуту спустя, приблизившись к Брэтали. – Всё ещё хочешь разбить мне рожу? Мне опять придётся проявлять коварство?..

Сальваторе не отстранился. Эндрет положил ладонь на его плечо. Точнее – Брэтали позволил ему положить ладонь на своё плечо. И Эндрет вдруг совершенно ясно понял, что преимущество больше не на его стороне.

Эндрет лежал, закинув руки за голову. То задрёмывал, то сквозь полуприкрытые ресницы смотрел на Брэтали, который сидел на краю кровати. Сумеречные тени, порождённые неясным ночным светом, почти скрывали фигуру Сальваторе. Не глядя на Эндрета, он сказал:

– Когда-то у меня был один такой же, как ты. Он часто повторял, что я веду себя как тупое животное, и ему это ужасно нравится.

Почему-то сонливость тут же слетела с Эндрета.

– Но я тебе ничего такого не говорил… Зачем так обижать…

– Я не сказал, что меня это обижало. Говорить-то ты не говорил, но вы, люди, все одинаковые. Одинаково себя ведёте, и одинаковые мысли в голове. И вообще, после общения с вами лучше мыться.

В подтверждение своих слов Брэтали действительно направился в ванную.

Сам не зная зачем, Эндрет бросился за ним, но наткнулся на запертую дверь.

Очередной этап испытаний начался с проверки зрительной памяти и восприятия – качеств, важных для виртуальщика. В виртпространстве перед глазами тринадцати конкурсантов возникали серии из десяти объектов. Один предмет сменял другой, причём каждый можно было видеть не дольше нескольких секунд. Задача – без детальной «прорисовки», по памяти воспроизвести серию в той же последовательности.

После часа непрерывной работы бесконечная вереница образов начала путаться в голове, сплетаясь в сплошной пёстрый клубок. Но вот очередная серия закончилась, а новая не появилась.

Стейниц объявил, что при подведении итогов учитываться будут не только стопроцентные совпадения:

– Нам важно, насколько вы улавливаете суть вещей, образ. Одно дело, когда будильник путают с настенными часами, и совсем другое – когда про него забывают, и наугад подставляют в серию что ни попадя.

За координаторской кафедрой Стейниц занимал центральное место. Брэтали успел заметить, что руководитель конструкторского отдела в «Мегалите» – лицо весьма уважаемое.

На большом настенном мониторе появились результаты. Самые высокие оценки получили № 5 и № 18. Сальваторе поискал глазами стол с цифрой «пять». Оказалось – за ним работала Сара Джерарди, девушка, рядом с которой он сидел в первый вечер, когда заполняли анкеты.

Соискатели с низким баллом выбыли. На финишную прямую конкурса вышли шесть человек, среди них и Эндрет.

Остался последний тест. Единственным его условием была обязательная личная проекция. Больше никаких инструкций не дали.

Надев очки, каждый из участников оказался не в сероватой пустоте ничем не заполненного виртпространства, а «внутри» программы-записи. Это означало, что действовать придётся в соответствии со специально смоделированной ситуацией.

Брэтали шагал по дороге. Вдруг за спиной послышался шум мотора, и мимо на медленной скорости прополз вездеход-полукибер. Догнать его и забраться внутрь не составило труда.

Сальваторе хотел отключить автоматику, но управление не срабатывало. Машина проехала ещё немного и остановилась. А впереди, перекрыв всю ширину трассы, появился бронированный гусеничный «динозавр».

Тут же изменилась конфигурация пространства: визуализировали сеть, объединявшую рабочие станции. Пространственная структура дублировалась – Брэтали краем глаза заметил параллельные дороги и замершие без движения вездеходы других конкурсантов. Ситуация для всех одинаковая.

Железный «динозавр», рыча наподобие какого-нибудь своего древнего живого тёзки, направлялся прямиком к вездеходу. В мыслях чётко сформировалась цель: спасти свою машину. Именно такая задача была предусмотрена разработчиками программы.

Конечно, в виртпространстве можно сделать всё что угодно. Окружить вездеход неразрушимой стеной, или даже заставить парить в воздухе. Но «фантастические» решения Брэтали отмёл сразу. Нужно что-то совершенно реальное. Определить и исправить поломку не хватит времени. Значит, другое. «Динозавр» движется не так-то быстро…

Сальваторе перепрыгнул через борт вездехода и бросился навстречу «динозавру». Ободрав кожу на руках – сфера вполне натурально передавала физические ощущения – вскарабкался в кабину.

Машина довольно сложная, сходу не разберёшься. Но Брэтали требовалось только вспомнить то, что он давно знал. Уже через несколько секунд «динозавр» замер в десятке метров от вездехода.

Из кабины Брэтали увидел, как рядом кто-то пытается модифицировать свой вездеход так, чтобы он работал по другому принципу. Но времени было слишком мало. Гусеницы «динозавра» смяли автомобиль как консервную банку, и конкурсант вылетел из программы. Наблюдать за другими участниками Сальваторе не стал и «возвратился» в реальность.

Через два стола справа от него стащил очки и в сердцах ударил кулаком по колену парень, потерпевший неудачу с модификацией. Кажется, его фамилия была Вейс. Поймав на себе взгляд Брэтали, он сердито прищурился. Наверное, заметил, что его сопернику выполнить задачу удалось.

Результаты финального теста и всего конкурса координаторы пообещали объявить после обеда.

В столовой Эндрет сел за столик Брэтали. Прежде они никогда не садились вместе, да и вообще не разговаривали друг с другом в перерывах между испытаниями. Эндрет перезнакомился со многими конкурсантами, и в свободное время общался с ними. Но теперь, то ли потому, что все его знакомые сошли с дистанции, то ли почему-то ещё, он оказался напротив Сальваторе.

– Слушай, где ты научился водить эту штуку? Я видел…

– Я много чему учился.

– Ты же не собирался подписывать армейский контракт?

– Нет. Но «динозавр» не только военная машина. В жизни всякое пригождается.

– А мою таратайку раздавило. Не успел. Но я хотел спросить… то есть сказать… про другое.

– Не мешай есть. Или молчи, или проваливай – свободных столов полно.

– Ну ладно, ладно…

Обратно в зал, где проходил конкурс, пригласили Сальваторе, Джерарди и Вейса. Остальные тест с вездеходом не прошли.

Троим участникам Стейниц предложил обсудить результаты работы. Джерарди предположила, какие ошибки помешали ей уберечь вездеход от частичного повреждения. Вейс тоже начал с анализа своих действий, но неожиданно добавил:

– Я не знаю, как работала командор Джерарди, но проследил действия восемнадцатого. Наши результаты считаются равными и, по-моему, это не совсем справедливо. Он делал не то, что нужно.

– Почему вы так считаете, командор Вейс? – скептически подняв бровь, осведомился Стейниц.

– Я почти спас свой вездеход…

– Объективно – ваша мысль с модификацией была неплоха. Но вы «почти спасли», а мейстер Сальваторе – не «почти».

– Но, командор Стейниц, конкурс – на должность виртуальщика, а не водителя тяжёлых машин!

– Мейстер Сальваторе, вы ответите на критику?

– Задание было – сохранить вездеход. Я его сохранил.

– Ты сделал это не как виртуальщик, – заявил Вейс, обратившись к Брэтали напрямую.

– Скажите, командор Вейс, – прервал его Стейниц, – вы всегда помните, что вы – виртуальщик?

– Конечно всегда!

– Когда просыпаетесь утром, бреетесь, завтракаете, когда занимаетесь сексом – ни на секунду не забываете, что вы – виртуальщик…

Джерарди нервно хихикнула. Вейс вспыхнул.

– Бывает, чтобы идти вперёд, нужно отказаться от того, что считаешь важным, – продолжал Стейниц. – А если не сможешь – проиграешь. Вы забыли одно обстоятельство, командор Вейс. Время. Ваш замысел был обречён на провал. Уж лучше бы вы заставили вездеход отрастить ноги и отойти на обочину.

Пару минут координаторы совещались между собой. Потом слово снова взял Стейниц:

– Господа Сара Джерарди и Силвио Вейс, компания благодарит вас за участие. На должность инженера виртуального пространства принят Брэтали Сальваторе.

Вейс бросил в сторону Брэтали злой взгляд, но высказать своё недовольство вслух не решился. Зато решилась Джерарди. Тряхнув головой, отчего конструкция из проволочно-жёстких волос превратилась в торчащие во все стороны клочья, она заявила:

– Командор Стейниц! Как вы можете принимать его?

– А в чём проблема?

– Но он же… Он маби! – почти крикнула Джерарди. – Я видела его анкету, мы сидели рядом…

– Маби? – изумился Вейс. – И «Мегалит» предпочтёт маби потомственному технократу?

– Если вы такой потомственный, – устало произнёс Стейниц, – почему ваши предки не подыщут вам тёплое местечко?

– Потому что я привык всего добиваться сам!

– Плюс ко всему, командор Вейс, вы ещё и скандалист. Зря я пропустил вас после собеседования. Мне такие подчинённые ни к чему.

– Да я и сам ни секунды не задержусь в вашем зоопарке! А ещё говорят, «Мегалит» – серьёзная компания… И такие порядки…

Вейс поднялся рывком, едва не опрокинув стул, и удалился из зала. Конечно, с достоинством потомственного технократа, и не забывая, что он виртуальщик. Следом за ним выскочила Джерарди. Из коридора под затихающий грохот шагов донеслось:

– Это унизительно! Вы понимаете, вы ведь тоже технократка?

У Стейница был вид человека, которому наконец-то удалось отогнать от себя назойливую муху.

– Мейстер Сальваторе, к пяти часам подойдите в отдел кадров с документами.

– Честно говоря, я с самого начала не очень-то рассчитывал на победу. – Эндрет вертел в руках надкусанное яблоко. Раздумывал, доесть его или бросить в сумку с вещами. – А тебе повезло.

– Дело не в везении, – отозвался Брэтали, укладывая в рюкзак своё немногочисленное имущество.

– Может быть… А ты-то зачем чемодан пакуешь?

– Не останусь же я жить в этом номере. В «Мегалит» подписывать договор мне к пяти. Поеду туда прямо с барахлом.

– И правильно. Слушай… сегодня последний день. Ещё только четвёртый час. До «Мегалита» полчаса добираться. Может…

– Отвали. Как свободное время занять, я найду.

– Ну чего ты такой? Ладно тебе…

– Сказал, отвали. Мне идти надо. Лучше не пытайся ко мне прикасаться.

Эндрет понял: единственное, чего он сейчас способен добиться – синяк на второй щеке.

– Зачем ты так… Я не то имел в виду. Не только сегодняшний день. Вообще…

– Мы больше не увидимся.

Брэтали уже застёгивал пальто.

– Эй, подожди!

Эндрет, как всегда, выглядел несерьёзным. В его жизни часто бывали моменты, когда после времени приходилось жалеть об этой своей привычке к несерьёзности.

Сальваторе надел на плечи рюкзак.

– Ты веришь, что с первого взгляда можно…

– Нет.

Брэтали вышел, а Эндрет, точно как вчера, подбежал к закрывшейся двери. И, хотя на этот раз она не была заперта, остановился на пороге. Замер, опершись ладонями о дверные косяки и глядя в пол. Губы кривились в улыбке. Но в душе появилось какое-то болезненное чувство. А ещё – беспричинная радость, а ещё – злость, непонятно на кого.

В вестибюле «Меги» Брэтали, занятый размышлениями о том, какая теперь его ждёт жизнь, не заметил, что прямо у него на пути торчит его недавний конкурент.

Начать «разговор» Вейс собирался каким-нибудь выражением покрепче, но упустил нужный момент. Брэтали, чуть не столкнувшись с ним, всё-таки успел его обойти, едва взглянул и пробормотал:

– А, ты…

И всё. Не сподобил даже попыткой затеять ссору.

– Скотина травоядная! – только и смог прошипеть вслед ему Вейс. Не бог весть какое ругательство, но произнёс он эти слова так, будто сам их звук пачкал губы.

Сальваторе по привычке крепко стиснул кулаки и сжал зубы, подавляя мигом вскипевшую злость. Но не оглянулся.

* * *

– Как там уладилось с жильём для Сальваторе, командор? Он же не местный.

– Оставь ты «командора», Инио, – махнул рукой Стейниц. – Мы не на собрании.

Разговаривали они по пути к лифту. Обоим нужно было вниз. В половине шестого рабочий день заканчивался, пора домой.

– Привычка, Макс.

– Я распорядился закрепить за ним номер в общежитском крыле «Меги». Средненький, чтобы смог из своей зарплаты оплачивать. У нас многие так начинали.

– Знаю, сам жил по молодости.

Стейниц кивнул, помолчал, о чём-то раздумывая.

– Инио, как твоё впечатление о нём? Верный выбор? Всё-таки он будет работать под твоим началом.

– Ну, что пока можно сказать… – Старик потеребил кончик седой бороды. Это была его давняя привычка, когда нужно что-то обдумать. Среди сотрудников даже ходила шутка: Инио думает слишком много, оттого у него такая редкая борода. – Я видел работу Сальваторе. Он неплохо проектирует. Но это не главное, на мой взгляд. У него есть способность к неординарным ходам.

– Да. Но вообще этот Сальваторе – тот ещё тип…

– В каком смысле, Макс?

– Он ведь маби.

– Ну что тут такого…

– Я уважаю твои либеральные убеждения. И о них ничего плохого сказать не хочу. Но уж этот мне их индивидуализм… Знаешь, о чём он спросил напоследок? Об одежде. Обязательно ли всегда носить деловой костюм. Кому бы такое в голову пришло? В общем, сложный тип. Но с мозгами.

– И что, разрешили ему носить «неделовой» костюм?

– Специального регламента насчёт того, как одеваться, нет, так что…

– Поблажки, Макс? – улыбнулся Инио. – Видно, вы много на него ставите.

Дождавшись лифта, Стейниц и старик вошли в кабину.

– А признайся, Инио, ты ведь удивился, что я не отклонил его заявку.

– Ну, честно говоря…

– Знаю, удивился. Разумных причин пропускать маби не было. Я положился на интуицию. Да ещё эта логическая цепочка: сфера – Витсварт – маби…

– Да, такое решение – это что-то совсем новое для компании. Оно может стать отправной точкой, с которой начнутся изменения… В лучшую сторону, конечно.

– Ты имеешь в виду либеральность? – с лёгкой иронией уточнил Стейниц. – Или пользу для компании?

– Сальваторе – способный виртуальщик, – уклонился от прямого ответа Инио.

Стейниц посерьёзнел.

– Судить будем, как говорится, по делам. Я вправе отменять свои решения. Хотя и не люблю этого.

Из газеты «Новое время» (номер, вышедший семьдесят девять лет назад)

Подарок доктора Мабиуса

Веками люди опасались неведомого и непознанного, придумывали сказки о загадочных, таинственных существах. Теперь необходимости придумывать больше нет. За что мы можем «поблагодарить» небезызвестную личность – доктора Иоганна Джейкоба Мабиуса.

Не хотелось бы высказывать в адрес этого человека одни обвинения. Он пытался помочь людям с физическими отклонениями – то есть, намерения у него были исключительно благие. Но всем известно, куда ведёт дорога, этими самыми намерениями вымощенная. Неожиданно для себя мы оказались поставленными перед фактом существования носителей генома так называемого «вируса Мабиуса» или, как их чаще называют – маби.

Конечно, это далеко не первый пример генетического изменения людей. Но по сравнению с любыми другими изменёнными маби – особый случай.

Автор не драматизирует ситуацию. Достаточно вспомнить, что биологически маби совершеннее людей. Им присущи более высокая приспособляемость к условиям окружающей среды и иммунитет к большинству болезней. Не говоря уж о других качествах, абсолютно чуждых человеческой природе – таких, как регенерация утраченных конечностей или противоестественная возможность зачатия детей мужчинами. Всё это делает маби сильнее и выносливее нас.

При этом «совершенство» касается лишь физиологии. Там, где у людей определяющим фактором является интеллект, у маби остаются одни инстинкты. Прежде всего – инстинкт самосохранения.

А если однажды они решат, что люди представляют для них угрозу?.. Наверняка такие существа не станут обременять себя соблюдением принятых в обществе законов и норм морали.

Вот каким «счастливым» соседством обзавелось человечество с лёгкой руки доктора Мабиуса. Остаётся сказать «спасибо» за нежданный «подарок»!

 

5. Видеть цветы

Два человека шагали по аллее парка. Несмотря на сильный дождь, под зонтами они не прятались: деревья защищают, да и идти недалеко. Одеты оба одинаково: в глухие чёрные рясы с низко надвинутыми капюшонами.

У старшего – чёткое, волевое очертание скул и подбородка. Лицо немного удлинённое, пропорциональное. Но лёгкий след усмешки, как будто застывший на губах, придавал чертам некоторую асимметричность и нарушал общее гармоничное впечатление. Казалось, этот человек знал что-то такое, что не позволяло улыбаться по-настоящему. И не позволяло не улыбаться вовсе.

Его спутник совсем молодой, не взрослее восемнадцати. Об этом говорил плавный, ещё не оформившийся по-взрослому овал лица и почти детские губы.

За деревьями мелькнул яркий оранжевый круг с расходящимися от него лучами. На фасаде здания, к которому они направлялись, светило нарисованное солнце. Поэтому и называли его Солнечным домом.

Внутри дома было оживлённо и многолюдно. Послушать доклад Яна Шварца по использованию цвета и звука для лечения собиралось немало народу. Но не все настроились на серьёзный лад. Были слышны разговоры, кто-то смеялся, кто-то торопился доделать срочные дела.

– Здравствуйте, мастер! – раздалось одновременно несколько голосов. – Привет, Йонне!

Отвечая на приветствия знакомых, оба вместе со всеми поднялись на второй этаж.

Просторный светлый зал постепенно заполнялся людьми. Некоторые тоже были в длинных чёрных «рясах», другие – в строгих костюмах с пиджаками. Кое на ком одежда яркая и броская. А на многих – наоборот, совсем простая, почти домашняя: вязаные свитера, потёртые джинсы.

Мастер и Йонне устроились на свободных местах возле окна, рядом с женщиной, одетой, так же как они сами, в чёрное.

– Энэ, ты вернулась? А я и не знал, – сказал, поздоровавшись с ней, старший.

– Вчера поздно вечером. Вот, узнала, что Шварц закончил свои исследования, решила прийти.

– Как съездили? Всё нормально?

– Да. Но привезли всего пятерых.

Разговоры в зале стихли. Шварц стал рассказывать о своей работе.

Йонне поначалу слушал внимательно, но потом мысли обратились к событиям двухлетней давности. Тогда тоже стоял сентябрь, конец сезона дождей…

* * *

Йонне Силвер, ёжась под холодными струями, бродил по кварталам Эстхелминга, восточного района Катакараны. Зонт он с собой не взял, посчитав лишним багажом. Но теперь жалел об этом.

В руках Йонне держал старый чемодан, в душе – сомнения. Накануне вечером он всё решил наверняка, но теперь откуда-то появились всякие «а вдруг…» и «а что, если…»

Он послушал ребёнка. Четырёхлетнего ребёнка. Глупость… С другой стороны, придумать про эти «синие ворота» ребёнок просто не смог бы.

Но началось всё не с ребёнка, а с рассказа, который Йонне прочёл в Сети. Перепост рассказа был свежий, а сам текст очень старый. Говорилось в нём про человека по имени Лориус Нэриум и Джесера – не Конрада Джесера, который сейчас возглавляет «Основу», а Себастиана, создателя этой компании.

В комментариях многие писали, что рассказ – от начала до конца выдумка, и никакого Нэриума вообще никогда не существовало. Но были и высказывания вроде: «Ага, и Шэна, конечно, тоже не существует. Глаза откройте».

Поддавшись порыву, Йонне добавил длинный комментарий, смысл которого сводился к тому, что он в правдивость рассказа верит. Потом долго лазил по Сети, пытаясь найти что-нибудь конкретное про Нэриума, но натыкался только на слухи.

Несколько дней его мысли были заняты одним: как было бы здорово, если бы он, Йонне Силвер, сумел отыскать психологов и… дальше следовали мечты, мечты и мечты. О запретных боевых искусствах. О силе, с помощью которой можно побеждать противников, не вступая в поединок. Но как их, психологов, отыскать? Сеть при всей безграничности заключённой в ней информации ничем не помогла. Кроме досужих домыслов, про психологов там ничего не писали.

Когда неделей позже, проходя во дворе мимо двух соседок, он услышал это имя – не поверил своим ушам. «Мастер…» Разговор шёл вполголоса, но ошибки быть не могло. «Мастер Шэн», вот что за имя прозвучало. Разве случаются такие совпадения?..

Одна из соседок была Ларисса Зеленски с первого этажа. Вечером того же дня Йонне увидел, как её маленький сын Нико копается в дворовой песочнице. Этот ребёнок не выходил на улицу уже с полмесяца. Говорили, что он заболел воспалением лёгких, а у матери нет денег на врачей и хорошие лекарства.

Общение Йонне с Зеленски ограничивалось приветствиями при случайной встрече. Он долго собирался с духом, прежде чем пойти и позвонить в их дверь. Когда Ларисса открыла и удивлённо посмотрела на него, он и вовсе растерялся. Но, извинившись, всё-таки задал свой вопрос.

Она только пожала плечами:

– Извини, не хочу грубить, но какое тебе дело, как выздоровел мой сын?

Решив не сдаваться легко, Йонне долго выждал нужного момента. И однажды, когда Ларисса гуляла с малышом и заговорилась с какой-то женщиной, подошёл к мальчику.

– Привет, Нико. Ты больше не болеешь, да?

– Он сказал, ищи синие ворота, – улыбаясь Йонне, произнёс ребёнок.

– Что? – не понял Силвер.

– Тот человек сказал: если соседский мальчик спросит что-нибудь, надо сказать – пусть ищет синие ворота.

Сердце Йонне подпрыгнуло в груди. «Они знают про меня. Как такое возможно?»

– Где мне их искать, Нико? Тот человек сказал – где?

– В восточном Хеминге.

Под «Хемингом», конечно, подразумевался Эстхелминг, их район. Но шутка ли – блуждать по всему восточному сектору Эстхелминга и разыскивать какие-то синие ворота… Теперь оставалось надеяться только на них. Через Нико они позвали его, так пусть подсказывают дорогу…

И в конце концов – благодаря психологам, или случайности – к каким-то воротам, выкрашенным в синий цвет, ноги Силвера принесли. Ворота как ворота, ничего особенного. Глухие в глухой каменной ограде. Ни малейшего намёка на декоративность. Может, не те?..

Нет, с сомнениями пора заканчивать. Йонне взялся за тяжёлое металлическое кольцо на воротах и постучал.

Электроника, уловив колебания, тут же сообщила кому-то там, за оградой, о посетителе. Через пару минут в проёме между створками возник плечистый гигант, и замер, сложив руки на груди. Лицо у него было смуглое, широкоскулое, с узкими тёмными глазами. Волосы собраны в пучок на макушке.

– Здравствуйте, – пробормотал Силвер. Чтобы разговаривать с этим человеком, пришлось задрать голову.

– Что тебе нужно? – вместо приветствия спросил великан. При этом он ещё и разглядывал гостя совершенно невежливым образом, что Йонне совсем не понравилось. Робость мигом исчезла, и он сходу выпалил:

– Я, это, учиться пришёл. У мастера Шэна.

Выражение лица гиганта не изменилось, осталось бесстрастным. Покачав головой, он произнёс:

– Уходи. Здесь не школа, в ученики не принимают. Чего ты ищешь, здесь нет.

Почему-то решительный отказ подействовал прямо противоположным образом.

– Вы говорите неправду! Не убеждайте меня, что такого человека не существует. Я точно знаю, мастер Шэн недавно вылечил одного ребёнка. И сам велел мне передать…

– Тут не больница, и никого не лечат.

– Да мне и не нужно…

– Нам тоже.

Гигант отступил за ворота.

– Я не уйду, – заявил Йонне, припомнив то ли прочитанную, то ли услышанную однажды историю. – Сяду здесь и с места не сдвинусь, пока меня не пустят, или хотя бы не объяснят толком…

– Как хочешь, – отозвался гигант. Ворота закрылись.

Йонне ещё постоял возле них, ожидая неизвестно чего. Потом отошёл в сторону, грохнул оземь свой чемодан и уселся на него.

Уже через несколько минут он понял, что сдержать обещание будет не так-то просто. Хорошо было его мифическим древним предшественникам, набивавшимся в ученики в прославленную шаолиньскую обитель: тогда погода была потеплее, чем сейчас. Пожалуй, и неделю просидишь.

Во время ходьбы не мёрзнешь. Другое дело – без движения. А предшественники-то были мифические… То есть, может, и вовсе не было. А он, как дурак, в сказки верит. Сидит тут и морозится совсем не по-мифически.

Не было… Ну не было – и шут с ними. Но лучше верить, что были. Холод терпеть, вроде, легче.

Хорош же этот мастер Шэн: сначала детей подучивает что ни попадя говорить, а теперь, значит, гонит. Нет уж, раз сказал – никуда он, Йонне, отсюда не уйдёт. Они ведь на это и рассчитывают, что он не выдержит долго. Так назло им…

Или всё-таки не те ворота?

Мимо шли люди, некоторые не обращали внимания, некоторые косились. Ну и пускай себе косятся.

На Йонне напало какое-то отупение. И холод, кажется, уже не такой холодный… Странно. С чего бы?

«Не боись, насмерть не замёрзнешь», – мысленно обратился он к себе. Не мороз же, в самом деле. Градусов пять со знаком «плюс» точно есть. Значит, всё нормально. Значит, сидеть… и сидеть.

…С удивлением Йонне обнаружил, что начинает смеркаться. Неужели он тут уже целый день? В животе заурчало – только так он и догадался о своём голоде. Есть не хотелось. Пить тоже. Но водой он и без того пропитался, наверное, до костей.

Собственной банковской карточки у Силвера не было, только немного наличных сбережений, которые он припрятал в чемодане, на всякий случай. Но – не на такой случай. Не станешь же жевать деньги. Ну и пусть, решил он. Даже лучше: дольше не будешь пить и есть – дольше не напомнят о себе физиологические нужды.

К ночи, несмотря на всё неудобство своего положения, Йонне стал клевать носом. Но позже это состояние исчезло, сменившись чрезмерной бодростью. Ночные часы текли ужасно медленно. Порой становилось обидно почти до слёз, но всерьёз раскиснуть он себе не позволил.

Пару раз Силвер привлёк к себе ненужное внимание. Сначала – пьяной компашки, потом – девицы в кожаной юбке и чулках в сеточку. Но от него отстали, потому что оба раза он отмолчался, не ответив ни на оскорбления, ни на предложения, которые в итоге тоже закончились оскорблениями.

На рассвете ворота открылись, и из них стали выезжать машины и выходить люди. Мужчины и женщины, молодые и пожилые, по одному и по несколько. На Йонне никто даже не взглянул.

Мелькнул вчерашний здоровяк. Немного времени спустя – он же во второй раз, причём в том же направлении. «Ну вот, – как-то безразлично подумал Йонне, – глюки начинаются»…

Ещё через час он уже был близок к тому, чтобы свалиться со своего чемодана прямо в уличную грязь.

Поток людей схлынул. Кто отправлялся по своим делам на весь день – ушли, кто выходил ненадолго – успели вернуться. Но вот в воротах появился ещё кто-то. И направился в его, Силвера, сторону.

Одет этот кто-то был в мешковатую чёрную куртку, лёгкую, наподобие спортивной. Капюшон поднят. Лицо скрыто в тени.

Капюшон?.. Что за ерунда? Нет, конечно, об одежде, которую, якобы, носит кое-кто из психологов, Йонне в Сети прочитал. Как раз о капюшонах речь и шла, только вот не от спортивной куртки… И не в сочетании с широкими штанами грязно-болотного цвета.

Подавив нервный смешок, Йонне спросил:

– Прогнать идёте?

Голос странно хрипел. Йонне не то подхватил простуду, не то уже говорить разучился, пока торчал тут.

– Сидишь? – вместо ответа поинтересовался психолог. Ну да, психолог… Кто же ещё – раз оттуда, из-за ворот?

Силвер пожал плечами – мол, сами не видите? Но всё-таки подтвердил очевидное:

– Сижу. – С голосом уже получше. Значит, не простыл, а охрип только.

– Пошли.

– Куда? – в тон незнакомцу односложно осведомился Йонне.

– Со мной.

– Я к мастеру Шэну пришёл. Учиться. И не уйду, пока…

– …не унесут? – подсказал психолог.

– Не смешно. – Сил злиться по-настоящему у Йонне не было. – Мастер Шэн сам…

– Кто такой Шэн?

– А то вы не знаете.

– Знаю. А ты?

– Человек, у которого я бы хотел учиться.

– Чему?

– Боевому искусству. И вообще… быть психологом. Владеть силой.

– И вообще?..

У Йонне голова пошла кругом.

– Слушайте, не издевайтесь.

– Ладно, – как ни в чём не бывало откликнулся незнакомец. – Имя.

– Силвер…

– Да не твоё. Шэн – это просто имя. Я говорю с тобой и, кажется, более настоящий, чем какое-то имя. Учёбы, правда, не предлагаю. Скажем, возможность перестать сидеть и пойти. Ну как?

Не дождавшись ответа, психолог зашагал прочь, но не за ворота, а от них, по улице.

А… ну и ладно. Ну и…

– Подождите, мастер! – крикнул Йонне. Чёрт с ним, с обещанием с места не сходить.

Он вскочил – к собственному удивлению, оказался способен на такую прыть. Но хватило её ненадолго. Йонне грохнулся коленками и ладонями в лужу, поднялся настолько быстро, насколько смог, сгрёб в охапку чемодан и, кое-как ковыляя, догнал психолога.

– Я решил… ну да, глупо сидеть. Но… разве нам не туда? – он махнул рукой в сторону оставшихся позади ворот.

– Нет, – отозвался незнакомец.

Общаться с ним с непривычки было трудно. Не разберёшь, что на уме: лицо больше чем наполовину закрыто. Иногда он как будто усмехается… да и то толком не поймёшь. А идёт уверенно. И как? Не видит ведь ничего под своей тряпкой… наверное.

– Э-э… мастер… а можно узнать ваше имя?

– Фрэнком зови. Давай-ка где-нибудь поедим.

Силвер такой перспективе обрадовался. Стоило ему выйти из «сидячей забастовки», как прилипший к позвоночнику желудок ощутимо заявил о своих правах.

В бистро Йонне пристроил свой чемодан возле выбранного Фрэнком столика и на минуту отлучился в одно известное помещение. Вернувшись, обнаружил, что своего капюшона психолог так и не снял. А тарелка варёного риса с грибной подливкой на столе уже появилась.

Не столько из любви к рису, сколько из-за перевёрнутого с ног на голову противоречия Йонне заказал себе то же самое. С голоду и рис пошёл за милую душу. Фрэнк хотел расплатиться за обоих, но Силвер запротестовал и сам заплатил за свою порцию.

День прошёл странно. Они ходили по улицам, время от времени Фрэнк останавливал Йонне и исчезал в каком-нибудь дворе. Иногда возвращался почти сразу, иногда задерживался надолго. Силвер дожидался его в лучшем случае в каком-нибудь закуте, в худшем – посреди улицы. Ставил на землю до смерти надоевший чемодан и от нечего делать наблюдал за эстхелмингской жизнью.

Отчасти эта жизнь была ему знакома. Но ограничивалось знакомство западным сектором. Он примыкал к Миддэлу, центральному каранскому району, и считался наиболее благополучным – по меркам Эстхелминга. Но большую половину своих недолгих лет Йонне провёл именно в Миддэле, где мультиполис представал в респектабельном обличии. Жилые комплексы не выше двадцати пяти этажей, с чистыми дворами, опрятные супермаркеты, приличные школы. Достаток без излишеств. Без таких, например, как дома-дворцы Лантэйна, западной части города. Или магазины района развлечений Риг Пэлатс, где вам предложат теленоут в виде серёжек из платины с сапфирами или светокожаные туфли по цене автомобиля среднего класса.

В Миддэле семья Йонне жила, ни в чём не нуждаясь. Потом, когда ему пришлось переселиться в другую семью и в другой дом, которые, ни первая, ни второй, так и не стали ему родными, было почти так же, но… уже в Эстхелминге. Поначалу Силвера удивляло, что на улицах здесь убирают реже, многие дома выглядят ветхими и облезлыми, и чаще слышно о кражах и угонах машин. Но со временем он привык – даже к тому, что в новой школе драться приходится гораздо больше, чем в миддэлской. Ко всему привык, кроме этих людей. Он был с ними родным по крови, но не чувствовал этого родства. Упрекнуть их, правда, нечем… Но в любом случае то, что он ушёл теперь, лучше для всех.

Лучше, но… дальше-то что? Может, этот Фрэнк над ним просто смеётся?

Навес у входа в какую-то закусочную, под которым Йонне уселся, худо-бедно защищал от дождя. Из открытой двери тянуло жареным луком и пивом.

Так далеко от западной границы Эстхелминга ему прежде редко доводилось бывать. Поэтому и больше непривычностей бросалось в глаза. Многие местные обитатели, и мужчины, и женщины носили странную одежду – Силвер знал, что называют её «хемифат». Это большой кусок ткани, который оборачивают вокруг тела так, что он отлично держится и не спадает. Порой хемифат мешает определить – то ли перед тобой бродяга, то ли вполне «благополучный» обитатель одной из здешних многоэтажек с плохо освещёнными, провонявшими кошками подъездами.

По дорогам, кроме автомобилей, проезжали двухъярусные кибервелосипеды, передвижные кухни восточной еды, следом за которыми плыли густые шлейфы острых пряных запахов, и какие-то совсем уж невообразимые самодельные агрегаты, напоминающие гигантских насекомых.

Почему Фрэнка так долго нет? Вдруг он уже и забыл, что его ждут?

При мысли о вынужденном возвращении домой у Йонне на душе сделалось тоскливо. Не очень тяжело, но как-то смутно и безрадостно.

Из забегаловки донеслись шум и крики. Через несколько секунд на улицу вылетел некто – причём явно не без посторонней помощи. А в дверях воздвиглась монументальная фигура, упёрла кулаки в необъятные бёдра и прогремела:

– Чтоб я больше тебя здесь не видела, дрань голозадая! А не то своими руками удавлю… – женщина сделала выразительное движение, не оставляющее сомнений в том, что при случае так и поступит.

Изгнанный, встав в позу древнеримского оратора, воззвал:

– Лаорис! Как так можно… с человеком! Стакан поганого пойла…

– Да ты две бутылки выжрал! А платить кто будет? Если дура Марико ещё раз нальёт тебе, пока не покажешь деньги, костей тут не соберут! И твоих, и её!

Неудачливый пьяница простёр руку в широком жесте.

– Я ж всей душой к тебе… Богиня!..

– Проваливай!

– Гнева… – закончил «оратор» и поплёлся восвояси.

– А ты здесь чего?.. – обратила было Лаорис своё грозное внимание на Силвера. Но как раз в этот момент подошёл Фрэнк.

– Здравствуй, Лаорис. Он меня дожидается.

– Здрасте, – уважительным тоном пробасила хозяйка закусочной. – Ну, если вас, тогда ладно.

– Как идут дела?

– Да ничего, мастер, спасибо.

– Опять выгнала Амфионоса?

– Не говорите мне про эту скотину.

– Ты с ним слишком сурова. Вот он и пьёт с горя.

– Сурова! – хозяйка неожиданно заливисто хихикнула. – Ну, вы скажете!

– Нет, правда. Может, лучше помиритесь?

– Посмотрим там… А вы заходите, заходите. Приготовлю вам макароны с томатом, базиликом и сыром – объедение!

Закусочную Фрэнк и Йонне покинули уже в сумерки. На улицах Эстхелминга стало многолюднее, чем днём. Кого здесь только не было: калеки на киберпротезах устаревших моделей, влюблённые парочки неопределённого пола, накрашенные неоновой косметикой шлюхи. Уличные певцы и художники, мелкие воришки, наркоманы, продавцы и скупщики законного и незаконного товара, приверженцы всех на свете философских учений и молодёжных субкультур, обманщики и надувалы любых мастей. И – обитатели других районов города, которые ни за что не приехали бы сюда днём. Но ночь отменяет правила, приличия и запреты.

Нигде больше не встретишь столько людей, ни в чём друг на друга не похожих. И вместе с тем – нигде эти различия не значат так мало, как здесь. Даже офстаты. Хотя нельзя сказать, что не значат совсем ничего.

Жизнь восточного района бурлила, точно в гигантском котле. Замирала и тревожно затаивалась она только в дни тотальных проверок. Каждый тогда старался где-нибудь отсидеться, не высовываясь – авось пронесёт. А в остальное время Эстхелминг был таким, каким он был: разношёрстным, ярким, грязным, страшным, весёлым, и однообразным тоже – всяким.

Но Йонне за свои годы видел ещё очень мало, и основную часть знаний о мире почерпнул не из собственного опыта. Теперь он переживал что-то вроде перенасыщения потоком реальности. Ему трудно было даже представить, что творится в самом сумасшедшем секторе восточного района – Форине, или за пределами Эстхелминга, ещё дальше на восток, у неспящих.

Фрэнк, похоже, чувствовал себя тут как в родной стихии. С десяток раз с ним здоровались. Кто – Йонне не успевал разобрать, и был этому только рад.

Наконец они достигли своей цели – точнее, достиг Фрэнк, а Силверу не оставалось ничего, кроме как за ним следовать. Это оказалась гостиница с более чем скромными удобствами и неподходящим названием «Уютный дом», в двух крошечных номерах которой они и разместились. Йонне к тому времени было уже всё равно, где спать. Он с ног валился от усталости.

На рассвете Фрэнк разбудил его. Психолог успел облачиться в свою не по погоде тонкую куртку поверх серой футболки с узором в виде стилизованной геральдической лилии. Футболку было видно, потому что молнию он ещё не застегнул. Но капюшон поднять потрудился.

– Я ухожу. Пойдёшь со мной, или останешься? – при этом он не уточнил, собирается ли сюда вернуться.

– С вами пойду.

Этот день был похож на предыдущий. Следующий тоже, и ещё несколько. Они ходили и ездили по кварталам Эстхелминга, Фрэнк – по своим неизвестным делам, Йонне – непонятно зачем. Вечером возвращались в гостиницу. Как-то Силвер всё-таки спросил психолога, чем тот занимается. В ответ Фрэнк пожал плечами:

– Разговариваю с людьми.

Бывало, за обедом или ужином в какой-нибудь столовой к ним присоединялись неизвестные Силверу мужчины и женщины. Однажды по разговору Фрэнка и незнакомца он понял, что второй – тоже психолог. Но философской беседы «о высоком» прождал тщетно. Закончив есть, психологи говорили о том, что какой-то Патроклос, к счастью, поправился, а для какой-то Ирэн подыскали подходящее жильё.

Силвера психолог никогда ни о чём не расспрашивал. Фрэнка как будто совсем не интересовало прошлое Йонне – пусть в таком возрасте «прошлого» ещё мало. Ну, не спрашивает – и не надо…

Иногда Фрэнк уходил один. Силвер подозревал: он возвращается туда, за синие ворота. Может, так оно и было. Может, и нет, или не всегда. Оставаясь в одиночестве, Йонне выходил со своего теленоута в Сеть, что-нибудь читал, слушал музыку или смотрел кино.

Родные ему не звонили. Перед тем, как покинуть дом, он сменил номер теленоута. Но почему-то казалось, что предосторожность была излишней. Он всё объяснил в записке. Они, наверное, поняли, и не стали его разыскивать. Друзьям Йонне не звонил сам. Не хотелось. Уходить – так уходить. И, если разобраться, они все скорее просто приятели, чем друзья. Был бы он кому-то по-настоящему нужен, могли бы написать на электронный адрес. Но писем не было. Даже от Марианны. Хотя почему – даже? От Марианны их не стоило ждать в первую очередь.

Когда надоедало сидеть в номере, Силвер шёл прогуляться. Он сам не заметил, как стал осваиваться в восточном секторе Эстхелминга – быстрее, чем можно было подумать. Первое удивление и растерянность прошли. В толпах эстхелмингцев он начал различать отдельных людей. Пока ещё чужих и незнакомых, но разных и непохожих друг на друга.

Хозяин гостиницы его уже знал (Фрэнка он знал давно, психолог явно останавливался здесь не впервые) и здоровался при встрече, некоторые постояльцы – тоже. А однажды какая-то пожилая женщина поздоровалась с ним на улице.

– Здравствуйте, – откликнулся Силвер на её приветствие – невежливо же промолчать. Но, подумав, что его с кем-то перепутали, спросил: – А разве мы знакомы?

– Да ты ведь мастера, психолога помощник, – улыбнулась женщина. На губах Йонне появилась ответная улыбка. Про себя он сильно сомневался, можно ли его так назвать. Но то, что его узнали, оказалось приятно.

Однажды во время ужина Фрэнку позвонили. Он пробубнил в трубку «угу», за считанные секунды проглотил то, что оставалось в его тарелке, сказал Йонне, чтобы в гостиницу тот возвращался один, и ушёл.

С полминуты Силвер сидел и злился, понимая, что, в общем-то, никакого права на это не имеет. Потом вскочил и выбежал на улицу.

Ну и пусть он поступает нечестно. Просто надоело уже, сколько можно так…

Оглянулся по сторонам – нет, Фрэнк ещё не свернул никуда, вон его капюшон в толпе мелькает. К остановке психолог не пошёл – видно, собрался не слишком далеко.

Следующие четверть часа Йонне старательно изображал из себя сыщика, преследуя Фрэнка на безопасном расстоянии. А потом… потерял из вида. Значит, психолог куда-то зашёл. И куда же? Что там, рядом с местом его «исчезновения»?

Йонне посмотрел на подсвеченную неоном вывеску. Бар «Западный рай». Ну да, конечно, бар… Надпись фиолетового цвета. Он уже начал немного понимать местную символику нелегальных притонов и игорных домов. Поэтому к двери под вывеской даже не подошёл. Обогнул здание сбоку, приблизился к окну – занавешено плотно. Вдруг сзади кто-то сгрёб его за воротник куртки.

– Чего надо? – поинтересовался хриплый бас над ухом.

Но тут же отодвинулась занавеска, и в окне возник капюшон Фрэнка.

– Боксёр, ты уж с ним полегче.

– Знакомый ваш, что ли? – вежливо осведомился хриплый.

– Ага. Сюда его давай.

Боксёр выпустил воротник Силвера.

– Ты это, не знал я, – извинился он. – Пошли.

Своё прозвище он явно оправдывал. Для полноты соответствия стоило бы добавить ещё – «тяжеловес». Спорить Йонне не решился, хотя Фрэнк забыл поинтересоваться его мнением – хочет ли он идти в этот дом?

Со двора был ещё один вход без всяких вывесок. Сопровождаемый Боксёром, Силвер проследовал по полутёмному коридору. Послышалось – или и вправду откуда-то доносится плач?

– Ну, заходи, раз пришёл, – поприветствовал Йонне психолог.

Дверь в конце коридора вела в просторную комнату, освещённую неяркими разноцветными лампами. На стенах – бархатные драпировки, ковёр на полу, вокруг низеньких столиков разбросаны атласные подушки. Если не принимать в расчёт барную стойку, всё это напоминало посредственную декорацию к постановке из «Тысяча и одной ночи». Только в воздухе вместо аромата восточных благовоний висел запах выпивки и табачного дыма.

– Да выметайтесь же вы! – воскликнул раздражённый голос. – Марш наверх! Джани, Саймон, убью, если сейчас же не исчезните!

В дальнем конце зала была лестница на второй этаж. На нижних ступеньках сгрудилось несколько человек – именно их пытались прогнать. В другом углу на куче подушек полулежала женщина в разорванном платье, прижимая к лицу полотенце. Её-то всхлипывания Йонне и услышал ещё в коридоре.

– Сакура, мы же волнуемся за Джезабель!

– Наверху поволнуетесь! Или Боксёру сказать, чтоб вас отвёл?

– Ну Сакура…

– Марта! Ты меня не поняла? Живо!

Помощь Боксёра не понадобилась: в конце концов пёстрая толпа отступила под натиском Сакуры.

Фрэнк между тем вернулся к плачущей Джезабель. Сакура подошла к ним, устало провела рукой по коротким рыжим волосам, покачала головой.

– С клиентами объясняться пришлось – ладно ещё мало народу было, рано. Теперь с этими никакого сладу. Ну что, мастер? Можно её собрать-то?

– Постараемся.

– Лицо!.. – рыдала Джезабель. – Как я буду такая…

В комнату вошёл какой-то тип с постной миной.

– Давайте, обезболивающее сделаю, – предложил он.

– Да ты ещё со своими советами!.. – напустилась на него Сакура. – Руки у тебя не тем концом, пришлось вот мастера беспокоить…

Долговязый только беспомощно развёл этими самыми руками:

– Что ты хочешь, я венеролог, а не хирург…

– Не нужно укол. – Осторожным, но отметающим противоречия движением Фрэнк отнял ладони женщины от полотенца и сжал в своих.

– Всё, Джези, не надо больше плакать.

Она всхлипнула ещё раз-другой, потом затихла.

– Вот так…

Фрэнк убрал полотенце. С обратной стороны оно было пропитано кровью. А открывшееся лицо женщины выглядело ужасно: сплошные синяки и ссадины. Правый глаз заплыл, губы распухли. Нос, похоже, сломан.

– Ублюдок, сука! Драть бы его во все… – прошипела Сакура, стискивая кулаки, и добавила ещё несколько более крепких выражений. – Боксёр, ну как ты не поспел, а?

– Так он ведь в окно… Я пока, это, по лестнице, он уж…

– Ладно, ладно, – отмахнулась Сакура, нервно расправляя складки длинного шёлкового хемифата, чёрного в зелёных драконах. – Не виноват, знаю…

– Я, это, пойду. Смотреть. А то мало ли кто там…

– Иди, иди. И чтоб никого – здесь сегодня закрыто.

«Пёс сторожевой», – обругал его мысленно Силвер, с неудовольствием вспомнив тяжёлую лапу, чуть не приподнявшую над землёй.

– Нужно перенести её в комнату, – сказал Фрэнк.

– Так мы её специально, мастер, это… вниз привели. – Сакура почему-то запнулась, прямо как Боксёр. – Они у меня тут постоянно не живут. Комнат своих, то есть, нет. Рабочие только… Может, здесь её устроим поудобнее?

– Нет, лучше положим нормально на кровать.

– Ну как знаешь… Тогда Боксёра надо позвать.

– Не надо, справимся. Йонне, не торчи там столбом, иди сюда.

До этого момента Силвер, стоя в дверях и чувствуя себя совершенно лишним, воспринимал происходящее словно какой-то дурацкий спектакль. Кажется, теперь он и сам становится его участником.

– Придержи ей голову. Осторожно.

Фрэнк поднял Джезабель на руки. Непонятно было – спала она, или просто расслабилась и успокоилась. Йонне послушно поддерживал её голову, волей-неволей глядя в изуродованное лицо. Не то чтобы вид крови его пугал, но в животе сделалось холодно от смешанного чувства жалости и брезгливости. В крови расплылась яркая косметика, крашеные волосы на левом виске слиплись в тёмные пряди. Платье Джезабель, казалось, и создано-то для того, чтобы его разорвали, и теперь едва прикрывало тело. А ещё от неё невыносимо разило дешёвой парфюмерией. «Сама виновата» – вот что обычно в таких случаях говорят.

Они поднялись на второй этаж. Тут собралась стайка девиц, и не только девиц, все галдели, кто-то хлюпал носом. Поспешившая следом хозяйка заведения шикнула на них, велев сидеть по комнатам, и распахнула перед психологом крайнюю дверь. Фрэнк и Силвер уложили Джезабель на широкую кровать, застеленную малиновым покрывалом.

Сакура оставила на тумбочке чистое влажное полотенце и вышла. Йонне в нерешительности топтался посреди комнаты.

– Мастер, может… помочь чем-то…

Фрэнк повернулся к нему. Он выглядел совершенно спокойным, даже каким-то безмятежным – насколько об этом можно судить по выражению лица, открытого только наполовину.

– Нет, спасибо. Дождись меня, если хочешь.

Силвер притворил за собой дверь спальни. Он был растерян и не знал, куда податься. Уйти бы отсюда… Но к этому желанию примешивалась доля любопытства.

Он устроился на верхней ступеньке лестницы. Снизу доносился негромкий разговор.

– Стоило бы всё-таки её в больницу отвезти. – Это, кажется, сказал врач. Тот, что не хирург.

– Да какая больница! – откликнулась Сакура. – Можно было бы в больницу, тебе бы здесь не платили. Без разборок ведь не обойдётся. Правоохранов впутают, начнётся – как, чего, почему не в Риг Пэлатс, где лицензии? Не отвяжешься.

– В Пэлатс дорого местечко купить?

– Смеёшься? За недорого-то все бы там были, законные, а не тут, как партизаны в подполье. Пойду-ка схожу в бар, посмотрю, как там.

Наверное, – подумал Йонне, – это тот самый бар, о котором написано на вывеске, в который можно попасть с главного входа.

Прошло уже не меньше получаса, когда за спиной послышался шорох открывшейся двери и тихие шаги. Девица ступала осторожно, чтобы не стучать десятисантиметровыми каблуками.

– Ты тоже ждёшь, да? – тихо спросила она и уселась рядом с Йонне. На каблуках ей стало неудобно, и она сначала поставила ноги смешно, носками внутрь, потом сняла туфли. Вокруг её щиколотки болтался браслет. А вот лака на ногтях почему-то не было.

– Мне так жалко Джези. – Похоже, на неловкое молчание Силвера она внимания не обратила. – Этот придурок её убить мог. Бывают же такие сволочи! А мастер – он её вылечит, да?

Йонне не знал, что на это ответить.

– Но если и вылечит, – продолжала она, – шрамы-то всё равно останутся… Меня, кстати, Кларой зовут.

Йонне, почему-то не ожидавший такого продолжения, с опозданием назвал своё имя.

– Знаешь, она всё время хочет отсюда уйти. У неё мечта – выйти замуж, завести свою семью. Вот я не пошла бы замуж, даже если бы мне предложили. А Джези пошла бы. Но чтобы новую жизнь начать, деньги нужны. А у неё долги…

В коридоре появился Фрэнк.

– Что там, мастер? – зашептала новая знакомая Йонне. От волнения шёпот у неё вышел громким, и она зажала рот ладонью.

– Нормально.

Услышав голоса, обитатели заведения покинули спальни, в которые их с таким трудом загнала Сакура, и окружили психолога.

– Мастер, посмотреть-то на неё можно? – спросил парень с колечком в носу и радужными линзами в глазах.

Фрэнк кивнул.

Подопечные Сакуры один за другим заглядывали в приоткрытую дверь, ахали и удивлённо шептались между собой. Йонне тоже заглянул. Лицо Джезабель без следов крови и косметики было бледным. В нескольких местах на нём словно лежали голубоватые и розоватые тени – там, где должны были быть распухшие кровоподтёки и раны, а в будущем – те самые шрамы, о которых говорила Клара.

Теперь Силвер понял причину восхищённого перешёптывания. И тщетно попытался уложить происходящее в своей голове. Оказывается, знать, что что-то возможно, и видеть своими глазами – совсем разные вещи.

– Сакура, наверное, в баре, – сказала Клара. – Йонне, сходи, позови. По коридору – налево, увидишь дверь.

Силвер спустился по лестнице. Сакура в этот момент сама вернулась в «восточный» зал, так что идти в бар не понадобилось.

– Э-э… мейстрис… там вас зовут.

– Не будь дураком, Йонне. Он не женщина. – Фрэнк, оказывается, направился вниз следом за Силвером.

Йонне оставалось только оторопело хлопать глазами. Теперь он разглядел, что черты лица у Сакуры и в самом деле не женские. Надо же ошибиться так глупо! Ведь и косметики нет, и волосы короткие… Всё проклятый хемифат, который толком не даёт разглядеть фигуру.

– Он не дурак, – с мягкой улыбкой возразил Сакура. – Просто совсем молодой ещё…

– Извините, – мучительно краснея, пробормотал Йонне. – Там… Джезабель.

– Пойду к ней поднимусь.

– Пусть кто-нибудь из девушек за ней поухаживает, переоденет и укроет поудобнее, – посоветовал Фрэнк, усаживаясь на высокий стул возле стойки. Силверу показалось, выглядит психолог немного усталым.

Минут через пять Сакура вернулся и, сложив на груди руки, остановился напротив Фрэнка.

– Ну и как мне тебя благодарить? Как ей тебя благодарить? Ты творишь чёрт знает что, настоящие чудеса, а мне взамен даже предложить нечего! – Силвер заметил, что у Сакуры предательски дрожат губы. – Ты единственный, с кого я бы постыдился брать деньги. Но тебе, мать твою, ничего, что у меня есть, не нужно!

Фрэнк улыбнулся. Такая улыбка – именно улыбка, а не обычная усмешка – на его лице появлялась нечасто. Но уж если появлялась, то много значила для того, кто её видел.

– Разве что ты разрешишь мне читать здесь по воскресеньям душеспасительные проповеди.

– От тебя они и проповеди станут слушать, будь уверен. Да и я тоже.

– Только, кажется, я не вспомню ни одной.

Сакура прижал ладонь к щеке и покачал головой.

– Спасибо. Спасибо тебе. Я тебя люблю.

– И я тебя тоже, ты знаешь.

Фрэнк положил руку на закутанное в чёрно-зелёный шёлк плечо и слез со стула – с таких стульев нужно слезать, а не вставать.

– Ты всех любишь. Вот что я знаю.

Тут в поле зрения Сакуры попал Силвер.

– А-а… кстати. Теперь я с двух человек постыдился бы брать деньги.

– Что, Йонне, рассмотришь предложение? – интонация Фрэнка была совершенно серьёзной.

– Мастер… – выдавил из себя готовый сквозь землю провалиться Силвер. Он не знал, чего ему хотелось больше: убежать отсюда или с кулаками броситься на психолога. Зачем Фрэнк выставляет его идиотом?!

Сакура махнул рукой:

– Он думает, мы смеёмся. Но приглашение будет действовать…

– Мастер, вы на меня не сердитесь? – спросил Йонне на обратном пути. Стоило ему окунуться в знакомое оживление эстхелмингских улиц, как он почти успокоился. Но… Оставалось очень много всяких «но».

– Нет. А ты на меня?

Силвер против воли усмехнулся.

– Не знаю, – честно признался он. – Просто… я такого не ожидал. Но это не важно. Вы ей, конечно, помогли. Но, может, и навредили? Может, если бы она больше не смогла работать тут… – не договорив, Йонне замолчал. – Ладно. Я понятия не имею, как судить о таких вещах. Но… вы сделали это с помощью силы?

– Да, – легко, словно вопрос касался пустяка, подтвердил психолог. – Но дело не в силе, а в том, как её использовать.

Через два дня Фрэнк в очередной раз исчез без лишних объяснений. Йонне отправился бродить по Эстхелмингу в одиночестве.

Вечером он зашёл в кафе под открытым небом. Устроившись за столиком, обратил внимание на складной тент на другой стороне дороги, под которым сидела девушка с интеллиджбуком на коленях. Однажды Йонне уже видел её неподалёку отсюда. Тогда Фрэнк поздоровался с ней и немного поболтал. Силвер знал, что она художница, рисует уличные пейзажи. Как будто нельзя найти ничего поинтереснее видов на эстхелмингские забегаловки, машины и спешащих прохожих…

У края тротуара примостился попрошайка. Йонне решил положить в его миску денег. Но сразу же в голову пришло: вдруг он притворяется немощным, а на самом деле вполне смог бы работать? Вдруг он вор, которому так удобнее поджидать нужного момента? Или мелкая монета ему не нужна, а много давать не с чего.

От этих мыслей Силвер почувствовал себя одиноким и очень чужим здешней жизни. Он не привык видеть попрошаек и не привык подавать им. И в том, что нищий сидит тут, и в том, что он, Йонне, сомневается, дать денег или нет, есть как будто что-то стыдное. Даже если попрошайка не притворяется…

Йонне мысленно себя обругал. Глупость! Ну стоит ли об этом так долго раздумывать?

Допив одним глотком остывший кофе со сливками из высокого картонного стакана, он поднялся и, проходя мимо попрошайки, положил сдачу в миску. Поймал взгляд из-под спутанных волос, пискнул что-то в ответ на прозвучавшее хриплое «Спасибо, мейстер». И быстро зашагал прочь, стыдясь ещё и того, что такой ничтожный поступок на миг заставил почувствовать себя великим благодетелем человечества.

По дороге домой, как он начал именовать гостиницу, Йонне показалось, что в толпе он заметил Фрэнка. Но Силвер тут же понял, что ошибся. Лицо этого человека тоже почти закрыто капюшоном, но рост и походка другие.

Пару раз с Силвером поздоровались люди, которых он не мог припомнить.

За день Йонне нагулялся по городу достаточно. Но в четырёх стенах сидеть не хотелось. Он решил воспользоваться единственным преимуществом, которое имелось у номеров на последнем этаже «Уютного дома» – выходом на крышу, приспособленную под прогулочную площадку. Вид оттуда открывался не ахти какой, здание всего в пять этажей. Но всё же там неплохо.

Лестница находилась возле двери в ванную. Йонне успел только подняться по ней и открыть люк в потолке, когда в номер постучали. Фрэнк, наверное, – решил Йонне. Но это оказался не Фрэнк, а какой-то взъерошенный парень со слегка безумными глазами. Последнее Силверу особенно не понравилось. Про себя он прикинул, что незнакомец довольно тощий, на сильного не тянет. Зато высокий, в любом случае тяжелее него…

– Где мастер? – спросил незваный гость таким тоном, как будто Йонне клятвенно обещал в назначенный час устроить ему встречу с мастером и не сдержал слова.

– Ушёл. Когда вернётся – не знаю. А вы вообще-то…

– Отлично! Просто отлично… – парень, не дожидаясь приглашения, вошёл в комнату. Движения у него были нервные и дёрганые. – Как раз вовремя! Ну, оно и к лучшему.

Пришелец немигающим взглядом уставился за спину Йонне. Привидение, что ли, увидел?..

Когда до Силвера дошло, куда смотрел парень, было уже поздно. С ящеричьим проворством тот вскарабкался по лестнице и исчез в люке. Предчувствуя недоброе, Йонне бросился следом.

– Не подходи, – предупредил незнакомец, перекидывая ногу через ограждение на краю крыши.

– Эй, ты совсем…

– Сделаешь хоть шаг – я прыгну.

Не зная, что предпринять, Силвер остановился на последней ступеньке лестницы. Вдруг кто-то тронул его за плечо, явно желая, чтобы он посторонился. На крышу вышел Фрэнк. Не спрашивая, в чём дело, не удивляясь и не обращая внимания на угрозы парня, психолог направился прямиком к нему. Йонне испугался, что тот на самом деле прыгнет. Но Фрэнк беспрепятственно оттащил его от края.

– На вас, умников, крыш не наберёшься.

– Зачем вы меня остановили? – запоздало запротестовал несостоявшийся самоубийца.

– А что, подтолкнуть надо было? А то долго ты что-то там стоял.

– Зачем вы так? – зло крикнул парень, сжимая кулаки.

Йонне про себя согласился: зачем? Разве так можно – ведь он, чего доброго, опять…

– Думаете, знаете всё? Думаете, легко?..

– Не думаю, – ровным до безразличия голосом откликнулся Фрэнк. – Ты сядь и расскажи по порядку.

Парень как-то сразу растерял воинственное настроение и действительно уселся. Но молчал. И вид при этом у него был надутый, по-детски обиженный.

Фрэнк жестом подозвал Йонне, который так и продолжал торчать около люка непрошеным зрителем, и протянул ему деньги.

– Будь другом, сходи возьми нам джина пару бутылок. И сигарет.

У Силвера хватило ума не показать удивления. За всё время, что он провёл с Фрэнком, за все их совместные завтраки, обеды ужины, спиртного тот ни разу не пил. Не говоря уж о курении.

Выпивку в гостиничном баре Йонне продали без вопросов, несмотря на то, что по возрасту не полагалось.

– Гарсия, для тебя и правда много значит это расставание? – услышал Силвер, поднимаясь по лестнице. – Или волнует, что тебя бросили, а не ты?

– Нет, ну слушайте, она же…

Йонне молча поставил бутылки, вытащил из кармана две пачки сигарет и зажигалку – и вернулся в комнату. Похоже, эти двое собрались разводить свою болтовню прямо у него над головой.

Но разговор, как оказалось, не слишком мешал. Только раз-другой Йонне более-менее отчётливо расслышал отдельные фразы:

– …Да ещё моя сестрица. Нет, вы её не знаете, это стерва настоящая. Достаёт каждый день, зарабатываю мало… а почему я вообще должен её содержать? После смерти отца она совсем…

Глубокой ночью Йонне разбудил шум. По лестнице кто-то спустился и вышел через дверь его номера. Один.

Силвер вылез из-под одеяла, взобрался по ступенькам и, ёжась от холода, выглянул из люка. Дождя не было с вечера, крыша сухая. Исключение из правил для сезона дождей.

Фрэнк повернулся на его шаги.

– Чего не спишь?

Психолог выглядел совершенно трезвым. А ведь пил Гарсия явно не в одиночестве. Джином от Фрэнка несло порядочно.

– Да так… А вы?

– А я посижу ещё. Голову проветрить надо.

Проснулся Йонне, когда уже рассвело. Ход на крышу был заперт изнутри, но Силвер зачем-то отпер его и выглянул. Естественно, никого и ничего там не было. Включая вчерашние пустые бутылки и кучу окурков.

Фрэнк снова не появлялся весь день. За время его отсутствия Йонне успел заблудиться в незнакомых эстхелмингских кварталах. Забрёл далеко от своей гостиницы он потому, что окрестности успели порядком наскучить. В итоге, чтобы вернуться на нужную Торговую улицу, он раз десять, не меньше, спросил дорогу у встречных прохожих. До «Уютного дома» добрался только в сумерки.

Увидев неподалёку от гостиницы человека в поднятом чёрном капюшоне, Силвер поспешных выводов делать не стал. Но на сей раз это оказался именно Фрэнк. Он разговаривал с каким-то типом. Не вчерашний ли прыгун? Нет, не он.

– И сколько ты должен?

– Всего – десять, мастер. Пять, да пять – проценты.

– А отдал сколько?

– Пока на две штуки всякой мелочи… А нужно-то – пара нормальных квартир в Миддэле. Таких, знаете, где драгоценности есть. Золото. Это всегда верняк.

– Споди, ты попадёшься.

– Ну, только не надо… Думаете, бьорговская дурь уже сделала меня ни на что не годным? Нет. У меня талант. Я дружу с квартирной электроникой.

– Даже сейчас?

– Эх, мастер… – тонкие бледные губы Споди кривила нервная улыбка. – Вы уж лучше так бы и сказали: дерьмо ты, Спод, потому что нехорошо воровать, и колёса жрать нехорошо… Так ведь не скажете.

– Ты бы пошёл, поспал.

– Не могу. Бьорг или шестёрки его смотрят, чтоб я работал. Чтобы хоть какую ерунду – часики там, колечко, теленоут, – но каждый день отдавал. Ничего… скоро по-крупному соберусь. Пару раз – и всё. О, чёрт! – Споди весь как-то вдруг подобрался. – Бьорг.

Из притормозившей неподалёку машины вышел высокий светловолосый человек, за ним – ещё двое.

На плечи светловолосого была накинута куртка с меховым воротником, джинсы заправлены в остроносые сапоги. Йонне подумал, что Бьорг может быть из Мусорщиков или Крылатых. Две эти банды в Эстхелминге считались самыми влиятельными.

– А, мастер… – протянул Бьорг, кивая Фрэнку. – На путь истинный пришли наставить? Пусть он сначала долг отдаст, а после уж хоть святого из него делайте.

– После – так после, – согласился психолог.

– Это кто?

Йонне захотелось ретироваться или, в крайнем случае, попятиться. Бьорг дёрнул плечом именно в его сторону, безошибочно угадав, что он – не случайный зевака.

– Со мной, – откликнулся Фрэнк. А ведь, кажется, за всё время ни разу не обернулся, не заметил…

Единственным, кого присутствие Силвера действительно удивило, был Споди. Он глянул на него ошалело, но тут же отвернулся и как будто забыл о его существовании. Потому что в этот момент Бьорг осведомился:

– Ну, как идут дела?

– Сегодня… будет что-нибудь. Будет, Бьорг.

– Вчера ты пел ту же песню. Где вчерашнее?

– Ну, понимаешь… Вчера всё пошло чего-то не гладко… Но сегодня, обещаю, что-нибудь точно будет.

– По-серьёзному, ясно? Грошовое барахло мне не нужно.

– Бьорг, он не сможет сегодня, – сказал Фрэнк.

– Мастер!.. – в отчаянии воскликнул Споди. – Не слушай, Бьорг, смогу…

Бьорг не слушал, но не Фрэнка.

– Это его проблемы, мастер. Он мне должен.

– Давай я вместо него заплачу за вчера и за сегодня, а он хоть выспится.

Бьорг махнул своим шестёркам, чтобы шли в машину, и те удалились.

– Не пойдёт. – Тон у Бьорга был какой-то странный, словно он пытался связать одно с другим какие-то совершенно несовместимые обстоятельства. – Знаю я таких, как вы. Небось, и все десять штук за него рады бы отдать, если б возможность была?

– Нет, Бьорг, только за вчера и сегодня.

– Не надо, мастер… – вмешался неудачливый должник. Голос у него сделался совсем больной. – Хороший мальчик Споди был, да весь вышел. Не надо обо мне беспокоиться.

Фрэнк на эти слова внимания не обратил.

– Ну так что, Бьорг?

– Чёрт вас дери… Не знаю как для вас, мастер, но для таких как я, и таких как он, – Бьорг ткнул пальцем в Споди, – действуют правила. За всё нужно платить. Если должен – отдавай.

Психолог кивнул в знак согласия.

– Ну так не лезьте во всё это дерьмо! Какие, к чёрту, благодеяния? Смешно ведь, сами-то понимаете?

– Понимаю. Но Споди сегодня отдохнуть сможет?

– Что б вам провалиться! И мне заодно с вами… Без процентов. Слышишь, ты? – он в упор уставился на Споди. – Благодари его. Без процентов, ещё три штуки за тобой, понял? С завтрашнего дня. А сегодня проваливай.

Споди, до которого сказанное дошло не сразу, молча таращил глаза. Зато Фрэнк сказал:

– Спасибо, Бьорг.

Тот в ответ сделал жест, отметающий всё одним махом – и благодарности, и чужие «неправильные» правила, и собственный ничем не оправданный поступок. Развернулся и зашагал к своему автомобилю.

Мимо проехал велопродавец готовой еды. Кто-то из прохожих остановил его окликом.

– Вы… он… что?.. – от изумления Споди толком не мог выговорить ни слова.

– Иди спать. Ты на ногах едва стоишь. – Фрэнк ободряюще похлопал его по плечу.

– Давай-ка тоже возьмём чего-нибудь перекусить, – предложил психолог Силверу, когда Споди скрылся в ближайшем дворе.

Прицепленная к велосипеду тележка с надписью «Жареные сосиски, котлеты, пирожки» стояла у обочины. Вокруг неё толпились покупатели.

– Котлету хочешь?

Йонне тщетно попытался скрыть дурацкую улыбку.

– Ну вы же знаете, мастер. Я вам подражать решил. Мясо есть бросил.

– Знать-то знаю, да иногда совсем тоска глядеть, как ты мучаешься. Ты уж если решил, как-то полегче давай, что ли. Благодарным за любую еду быть не бойся. Ладно, не котлету, так возьмём картофельных пирожков.

Но пирожков не оказалось. Зато были сладкие лепёшки и горячие овощные бутерброды, которых они и набрали целый пакет. Заплатил Фрэнк. С денежным вопросом Силверу приходилось мириться. Его скудные капиталы давно иссякли. Перспектива жить в гостинице и есть за чужой счёт не радовала, и однажды он обмолвился насчёт работы для себя. В Эстхелминге наверняка найдётся много мест, где не посмотрят на то, что ему ещё далеко до совершеннолетия. Но психолог отсоветовал спешить, сказал, что через некоторое время Йонне представится шанс определиться со своей дальнейшей жизнью. Правда, объяснять ничего не стал.

– Мастер… Этот Бьорг, он ведь сам это сделал? – Спросил Силвер, прожевав очередной кусок слоёного теста, пропитанного сиропом. До гостиницы он не дотерпел, принялся за лепёшку по дороге.

– Думаешь, можно было его заставить? – ответил Фрэнк вопросом на вопрос.

– Не знаю. Говорят, психологи разное умеют… Если разовьёшь у себя эти возможности, которые называют силой, получится внушать людям, что захочешь. Но если так, зачем убавлять только половину долга?..

– Вот именно. Наверное, можно и Бьорга заставить стать законопослушным гражданином, и Споди – забыть о наркоте. И вообще всех научить, как жить правильно. Но тогда ты станешь таким же, как тот человек, который избил Джезабель. Понимаешь?

Йонне кивнул. После недолгого молчания он не удержался от ещё одного вопроса:

– А почему всё-таки вы помогаете Споди? Он же вор.

– Вор, – согласился Фрэнк. – Но по крайней мере в одном Бьорг прав: за всё надо платить. Рано или поздно мы все платим за свои поступки. И Споди, и ты, и я тоже. Ты забыл про лепёшку. Доедай.

Споди появился в «Уютном доме» на следующий день. Йонне как раз сидел в вестибюле гостиницы, перелистывал от нечего делать затрёпанные журналы, которые лежали тут для развлечения постояльцев. Фрэнк обещал вернуться вечером, значит, скоро должен прийти.

Споди на Силвера внимания не обратил. Не узнал, скорее всего. Спросил о чём-то портье, мейстера Гууса – тот в ответ пожал плечами. Споди постоял возле стойки, потом уселся на облезлый кожаный диван прямо напротив Йонне. Решил подождать. Силвер был уверен, что ждут они одного и того же человека.

Но Споди дождался не того. Десяток минут спустя в гостиницу ввалились два типа малоприятной наружности и расположились на том же диване. Мейстер Гуус, тощий длинношеий коротышка, при виде них явно занервничал.

– Ты чего это здесь рассиживаться вздумал? – поинтересовался у Споди один из незваных гостей. Голос у него оказался неожиданно писклявый.

– Отвали. Где хочу, там и сижу.

– А если Бьорг узнает, как ты торопишься ему должок вернуть?..

– Это мои с ним дела, вас не касаются, – огрызнулся Споди.

– Не умничай, – сказал второй громила. – Ещё восемь штук на тебе висят. И будут висеть, пока до последнего гроша не отдашь.

– Три, а не восемь. Бьорг что, вам не говорил?

Двое переглянулись.

– Он передумал, – небрежно обронил неписклявый.

– Не гони.

– Кто здесь гонит? Восемь, Споди. Передавать будешь через нас. Вякнешь лишнего Бьоргу – пожалеешь. Усёк?

– Да пош-шёл ты!..

– Не понял, да? Щас объясним…

Обладатель фальцета поднялся с явным намерением затеять драку. Телосложение у него было совсем не под стать голосу.

– Вчера Бьорг сказал, он должен три тысячи. Без процентов. Я слышал. – Йонне и сам не поверил, что произнёс эти слова.

– Что ещё за щенок? – громилы даже отложили на время свою расправу.

Споди уставился на неожиданного заступника с явным недоумением, силясь вспомнить, кто он. Похоже, ему это удалось. Но сделать он ничего не успел.

«Неписклявый» смерил Йонне равнодушным, едва-едва презрительным взглядом, и процедил сквозь зубы:

– Проваливай, пока задницу не надрали.

– Он должен три тысячи.

Понимая всю глупость своего упрямства, Силвер встал и направился прямиком к громилам. «Неписклявый», особо не напрягаясь, толкнул его в грудь. Йонне отлетел с такой силой, что по пути смёл собственным телом журнальный столик.

Послышались крики, топот, мейстер Гуус побежал звать гостиничного вышибалу.

– Эй! Придержи грабли, ты… – это, кажется, Споди. Но замолчал он слишком уж внезапно – видно, и ему досталось.

Йонне вскочил на ноги и кинулся на громил. Один из них ухватил его за шиворот и наметился на хороший апперкот.

Но удара не последовало. Уже в движении руку перехватили за запястье. Как-то очень легко, но крепко. Тут же Йонне почувствовал, что его больше никто не держит.

Громила попытался освободиться от захвата. Не вышло. Наугад сунул другим кулаком в нежданного противника – и никуда не попал.

– Полегче, парень, – сказал Фрэнк, по-прежнему удерживая его запястье.

Писклявый – это был именно он – дёрнулся было, порываясь продолжить потасовку. Но когда разглядел, кто его держит, оставил попытки. Его напарник, отстав от Споди, в нерешительности застыл возле опрокинутого столика. Нерешительность ему совсем не подходила.

– Всё, да? Хорош? – осведомился Фрэнк у них обоих сразу.

Громилы молча переглянулись.

– Слушайте, передайте всем, кто ещё не в курсе: долг – три штуки. Не восемь. Без процентов. Зря вы не послушали моего ученика. – С этими словами Фрэнк разжал пальцы.

– Ч-чёрт, – писклявый потёр запястье. – Ладно, всё… Мы… это…

Только теперь появился вышибала. Но двое нарушителей спокойствия поспешили убраться без его помощи.

Споди, глядя на психолога, покачал головой и промямлил:

– Вот, пришёл, блин… поблагодарить. Вчера-то ведь, как дурак, и спасибо не сказал. Извините, мастер. Одни неприятности от меня.

– Ты знаешь, как мог бы меня отблагодарить.

– Да, но…

– Подумай всё-таки.

– Ладно… Ладно, мастер. И тебе спасибо, извини, что не сразу вспомнил. – Последнее относилось уже к Йонне, который дожидался в сторонке.

– Удачи тебе, Споди, – сказал на прощание Фрэнк.

– И вам… Может, мастер, у меня и получится бросить. Правда, может, получится.

Психолог кивнул. На том они и расстались.

– Ты в порядке? – спросил Фрэнк Йонне, когда они поднимались на свой этаж.

– Ага.

Йонне вдруг запоздало сообразил, что, обращаясь к громилам, психолог назвал его, Силвера, своим учеником.

– Пару-то синяков точно набил. Приложи полотенце мокрое. И заходи после ко мне.

В комнате Фрэнка было пусто. Но открытый люк подсказал, что он на крыше. Взобравшись по лестнице, Силвер уселся рядом с психологом, возле самых перил.

Сегодня около гостиницы поставили палатку, и весь день торговали цветами. К вечеру у продавщицы на прилавке осталось только несколько красных роз. Ей явно хотелось побыстрее продать их. За долгие часы работы девушка устала и замёрзла. Силвер видел, как она то согревает руки дыханием, то зябко прячет их под полы куртки.

– Почему ты пришёл к психологам, Йонне?

Вопрос был самый простой. Но все причины, которые он назвал бы раньше, теперь почему-то казались неподходящим ответом.

Не дожидаясь, пока Силвер скажет наконец что-нибудь, Фрэнк заговорил сам.

– Люди со стороны среди нас появляются редко. Сам понимаешь: написать комментарий в Сети – это одно, а решиться действовать – совсем другое. Чаще психологами становятся дети самих же психологов. Ты должен всё хорошо себе представлять. За теми воротами – десяток домов. Есть ещё пара убежищ для разных надобностей тут же, в Эстхелминге, да пара в Пустых трущобах, но там мы сейчас редко бываем. Вот так устроились каранские психологи. Примерно то же самое и в других городах. У нас нет регистрации. Это создаёт проблемы, но даёт определённую свободу. Если присоединишься к нам, перестанешь быть Н–… и так далее, какой там у тебя номер. Это будет поступок, с которого начнётся другая жизнь.

Йонне сглотнул комок, появившийся в горле от волнения.

– Я этого и хочу! Ненавижу нейтралов, они все такие законопослушные, правильные… Карьера, хороший дом – вот вам и предел мечтаний. Они живут так, будто ничего не видят!

– Чего не видят?

– Ну, офстаты, тотальные проверки – это же не жизнь! Вы-то должны понимать! А здесь, в Эстхелминге? Сколько здесь всякого дерьма, и… и сколько людей страдают…

– А психологи?

– У психологов есть знания… которых нет больше ни у кого. И они по-другому смотрят на всё это, не как нейтралы…

– Тсс-с, – Фрэнк прижал палец к губам. – Гляди-ка, никто не покупает те розы. – Он показал вниз, на цветочную палатку.

Йонне поморщился.

– Я бы тоже не купил. Они… похожи на открытые раны.

– А по-моему, они красивые. Тебе не кажется? Если слишком боишься ран, Йон, их не вылечить. Ни у себя, ни у других.

– И… что нужно, чтобы не бояться?

– Не обязательно видеть раны, когда смотришь на цветы. А вот когда придётся смотреть на раны, лучше цветы видеть.

– Но это же самообман? Разве нет?

– Я не говорю, что не надо замечать ран. Я говорю о том, как их не испугаться. Или – как не поддаться злости на того, кто их нанёс. Нет страха, нет гнева – значит, сможешь попробовать исцелять… Получится увидеть цветы или нет – зависит от того, кто смотрит. От тебя.

– Видеть цветы… – задумчиво повторил Йонне.

– Ну, может, и не цветы. Может… океан. Или – всю вселенную. Возможно, это не что-то постоянное и вечное. Вода в океане всё время меняется. Галактики появляются и исчезают. Но мы способны увидеть это, эту вселенную-океан. Такую, как есть, не задумываясь об определениях. Потому что не отделены от неё. Как волны не отделены от океана. Все не отделены. Те, кому наносят раны. Те, кто их наносят. И те, кто пытаются исцелять. Это великая взаимосвязь… Но, пожалуй, на сегодня хватит о великом.

Психолог улыбнулся. Кажется, по-настоящему. А потом сбросил на плечи свой неизменный капюшон.

Йонне молча глазел на Фрэнка. Впервые он полностью видел его лицо. И лицо это было удивительным. Оно заключало в себе загадку, которая в любых других чертах превратилась бы в неразрешимое противоречие. Но здесь противоречие стало странным, необъяснимым единством.

– Меня знают и под тем именем тоже.

– Вы… мастер Шэн? – с трудом выдавил из себя Силвер.

– Да.

На следующее утро они покинули гостиницу, и вместе отправились в городок психологов за воротами, выкрашенными в синий цвет.

Из Большого толкового словаря (издание пятое, переработанное)

Маби – 1. Носитель генома т. н. «вируса Мабиуса» (см. Мабиуса вирус). 2. Официальный статус, удостоверяемый статусной картой. Присваивается всем носителям генома вируса Мабиуса.

Мабиус, Иоганн Джейкоб (2499, Седженто –?) – биохимик, генетик, доктор медицинских наук. Приобрёл известность как создатель т. н. «вируса Мабиуса» (см. Мабиуса вирус).

Мабиуса вирус – закрепившееся в обиходе название вирусоподобного биологического механизма, созданного И. Дж. Мабиусом. Будучи введённым в человеческий организм, М.в. трансформирует его на генетическом уровне. Носителей генома М. В. называют сокращённым словом «маби».

 

6. Книжная истина

На столе перед Брэтали Сальваторе стояла почти нетронутая чашка кофе. После ужина это была уже не первая. Пожалуй, он зря её взял.

Народа в кафе сегодня собралось много. Обычно здесь бывает поспокойнее. Сальваторе уже хотел уйти, но внимание привлёк шум около стойки.

– Не лезь к моей девушке, козёл!

– Спокойно, приятель… Просто хотел её угостить. Не знал, что вы вместе, – примирительным тоном.

– Ва-али отсюда, урод!

Орал толстый парень с волосами, выкрашенными в огненно-красный цвет. А вот второй…

Брэтали напряг память. Ну да. Тот тип из поезда. Как его зовут? Юлий. Точно, Гай Юлий.

Можно поспорить: неспроста он здесь. Как Брэтали не заметил его раньше? Думал о своём… При необходимости Сальваторе умел сосредотачиваться на окружающем так, что от внимания не ускользала ни одна мелочь. Но когда хотел отвлечься от всего постороннего, это тоже получалось отлично.

– По-моему, – сказал Гай Юлий, – кафе для всех.

– А мне по хрен!

Недолго думая, красноголовый полез в драку.

Девица в блестящих брюках, из-за которой пошёл весь сыр-бор, взвизгнула и попыталась удержать своего дружка. Но тот оттолкнул её и ударил Гая Юлия по лицу. За первым ударом последовало ещё несколько. Потом в руке толстяка появился нож. И только теперь Гай Юлий начал защищаться – и, надо сказать, весьма удачно. Он уклонялся от летающего лезвия с быстротой и грацией большой кошки, без всякого труда. Красноголовый прыгал вокруг, не имея ни единого шанса его достать. Ясно как день, что Гай Юлий легко мог бы избежать и первых ударов кулаками.

Двое охранников появились со значительным опозданием. Но толстяка в конце концов оттащили и поволокли к выходу. Следом побежала блестящая девица. В этот момент взгляды Сальваторе и Гая Юлия встретились. На лице бывшего легионера удивления не было.

Кутерьма улеглась. Бармен что-то спросил у Гая Юлия, тот в ответ покачал головой, видимо, давая понять, что с ним всё в порядке. Потом взял со стойки стакан с тёмным пивом и подошёл к Брэтали.

– Здравствуй, Сальваторе.

– Ты следил за мной. – Не вопрос, утверждение.

– Сесть можно? – кивнул он на свободный стул.

– Нужно. У меня есть вопросы.

Гай Юлий пристроил на стол свой стакан и уселся.

– Что же ты, легионер, позволил колотить себя как боксёрскую грушу? Реакция запаздывает?

Потерев наливающийся под глазом синяк, Гай Юлий улыбнулся.

– С реакцией порядок. У меня клип агрессии. Помнишь, я говорил, что в Сейпио был у психологов? Попросил, они и поставили.

– Клип – это что-то вроде психологической блокировки?

– Да. Теперь защищать себя могу только при явной угрозе жизни.

– Даже уворачиваться?

– У меня ещё один клип, контроль страха.

– Ясно.

Поставил клип агрессии, хм-м… Конечно, разумным такой поступок не назовёшь – слишком уж он… человеческий. Но есть в нём доля великодушия. На таком фоне «железнодорожные» разглагольствования Гая Юлия уже не выглядели пустой трепотнёй. Он действительно никогда не возобновит свою войну.

– Давно ты за мной шпионишь?

– Нет. Да и сказано-то слишком сильно… Когда про тебя в газете написали, я вспомнил: это же тот самый парень. И решил, нужно бы встретиться. Подумал, живёшь ты, скорее всего, в мегалитовской гостинице, у них ведь тут и общежитие. Вот, пришёл сегодня…

– …И стал дежурить возле дверей? Ты всегда так всё усложняешь? Мог бы узнать, какой у меня номер. В общежитии-то это как раз можно. Подняться, позвонить – ну и так далее.

– И узнал бы. Да ты почти сразу вышел.

– А ты, проявляя чудеса маскировки, отправился провожать меня до этой кафешки. Вместо того, чтобы просто подойти. Говорю же, усложняешь всё. Даже к девице для виду подкатился.

– Может, и не для виду. Почему бы не совместить одно с другим?

– Не особо удачно. И конспирацию провалил, и знакомства не вышло.

– Да уж…

– Не ожидал?

– Чего? – не понял Гай Юлий.

– Что конкурс выиграю я?

– Не в этом дело. У меня другое на уме.

– Знаю я, что у тебя на уме. Проповеди опять. Не о чем нам с тобой разговаривать. И не к чему.

– Нет, Сальваторе. Ты оказался хорошим виртуальщиком…

– Брось, – резко оборвал Брэтали. – Всю эту кашу заварили из-за того, что я маби. Будь на моём месте нейтрал, никакой писанины бы не было.

– Ну да… Маби работает у технократов. Открытие «Мегалита». Люди любят читать о том, что выходит за рамки привычного. Но это полдела. Писать про какую-нибудь посредственность смысла бы не было. Следящая цепь-семёрка, АК-118, «жало» третьего поколения… Я не растерял ещё всех старых связей. Знаю, как об этих штуках отзываются. Шаг вперёд в военной технологии и всё такое.

– Не я один над ними работал. Делал виртпространственную проектировку, и всё.

– Вот почему я тебя отговаривал. Чтобы ты не использовал свой дар для таких целей.

– Дурацкие философствования, Юлий. Я не только оружием занимаюсь. Ещё у меня автомобили, иногда вообще какие-нибудь «левые» проекты. У виртуальщиков нет чёткой специализации. И хватит уже привязываться ко мне с назиданиями.

– Ладно, никаких назиданий. – Гай Юлий отхлебнул пива. – Помнишь, я собирался встретиться с мастером Шэном?

– Только не говори, что разыскал его.

– Разыскал. Точнее, он разыскал меня.

– Ага. Про него всегда трепались, будто он ясновидящий, или типа того. Но чтобы настолько…

– Помнишь человека, который ехал с нами? Третий в купе?

– В кепке и очках? Помню. Только не говори…

– Это был Шэн. Как раз из Валла-Вэлида возвращался, ездил к тамошним психологам.

– Какая удивительная случайность!.. – издевательски протянул Сальваторе. – Просто тот тип услышал наш разговор. И решил пошутить. Нельзя же быть таким легковерным!

– Может, и случайность. А может, Ида Кин знала, что он едет этим поездом… В общем, Сальваторе, я уже был у психологов здесь, в Каране. Шэн сам меня привёл. Познакомил со многими. Я сейчас и живу у них.

– Ну и что? Полегчало тебе? Ответили они на твои вопросы? Насчёт того, почему человечество оказалось в заднице?

– А, – отмахнулся Гай Юлий. – Брось ты ехидничать.

– И чем ты там у них занимаешься? Гаданиями по звёздам? Медитациями?

– Не без этого. Теперь, например, могу не просто восприимчивость к температуре регулировать, но и от переохлаждения организм защищать, если нужно. Когда мне изменения делали, психологи эту методику только начинали разрабатывать. А сейчас дополнили. Использовали старинный опыт: слышал, может, про древних тибетских монахов, которые на себе в мороз могли высушивать мокрые простыни?

– Ты, что, ко второй волне малого ледникового периода готовишься, что ли? Вдруг ещё и не будет никакой второй волны? Обещают-обещают со дня на день, а её всё нет. Пока, вроде, не так мёрзнем, чтобы всякими методиками голову забивать. Хотя… тебе-то оно привычно.

– Да ни к чему я не готовлюсь…

– Слушай, Юлий, чего ты к этим психологам прицепился? Чем они лучше других?

– Лучше или нет, но они всё-таки кое-что делают, знаешь… Есть надежда, что однажды что-то изменится.

Произнося это, Гай Юлий ощутил эффект «дежавю наоборот». Когда-то он с сомнением задал вопрос Грегу Сноутону: «Ты всё надеешься, что психологи будут бороться против власти технократии?» И вот сам заговорил о каких-то надеждах. Люди меняются. Начинают жить по-новому. А надежды остаются… всего лишь надеждами?

– Чепуха. Ничего не изменится, потому что не изменятся люди. – Для Гая Юлия слова Сальваторе прозвучали так резко и внезапно, что он вздрогнул. И – они настолько противоречили его мыслям… с одной стороны. А с другой – почти их повторяли. – Жажда власти у людей в крови, – продолжал Брэтали. – И желание унизить того, кто слабее. Жестокость. Вот так.

– А у вас – по-другому?

Сальваторе пожал плечами:

– И среди нас есть разные. Но маби прежде всего хочет лучшего себе. А человек в глубине души – худшего для других. В этом вся разница.

– Это ты так думаешь…

Но Брэтали возражений слушать не желал:

– Редкие праведники, если они вообще есть – исключение из правил. А взять вот хоть тебя: поздновато одумался-то. Да к тому же искусственно подавил агрессию этим своим клипом. Так что я прав.

На лице Гая Юлия появилось печальное выражение. Он перестал контролировать свои эмоции так жёстко, как в годы легионерства. Вновь позволял себе внешние проявления чувств.

– Сальваторе, в твоих словах есть правда… половина правды. Но не все люди и не всегда…

– Потратив две сотни лет на вооружённые разборки, я бы поостерёгся произносить человеколюбивые речи. Само существование войны подтверждает мою правоту. Не маби изобрели войну. Люди.

Некоторое время они сидели молча, потом Брэтали собрался идти. Но Гай Юлий задержал его.

– Постой… Раз уж ты так всё представляешь, докажи, что не желаешь плохого другим. Расстанься с «Мегалитом».

– Я хочу благополучия для себя, Юлий. Отказаться от такой работы было бы глупостью.

– Зря ты заговорил про войну. Ты не знаешь, что это такое. И что за собой влечёт… Не видел, что творят с мирными людьми в зонах конфликтов. Нехорошие вещи, Сальваторе. Мгновенная смерть по сравнению с ними иногда кажется благом. Ты своей работой на технократов всему этому помогаешь. Игрушки, над которыми ты трудишься, появляются там. Ими вооружают…

– Хватит. Надоело. Ты со своими психологами разговоры разводишь, а я отпахал день. Никогда не пробовал просидеть пять часов подряд в сфере?

Гай Юлий покачал головой.

– И не пробуй. Башка пухнет. Я хочу выспаться. Так что пока.

Брэтали ушёл, оставив Гая Юлия за столом одного, как тогда, в поезде.

* * *

Старику, наверное, далеко за семьдесят. Волосы и борода у него абсолютно седые. Лицо исчерчено густой сетью морщин. Он сидит ссутулившись, положив руки на колени. Глаза прикрыты.

В пещере царит полумрак, под сводами дрожат тени – неясные очертания неясного мира.

– Помоги мне подняться, и пойдём отсюда, – говорит старик. – Я давно ждал человека, который… – окончание фразы теряется в каком-то шуме, похожем на эхо от осыпающихся вдали мелких камней.

Брэтали переминается с ноги на ногу.

– Я не человек, отец. Я маби.

– Знаю, – откликается старик и повторяет: – Пойдём.

Брэтали протягивает руку. Старик, держась за неё, встаёт с валуна, служившего ему сиденьем.

Они идут по длинным коридорам, по залам, самой природой вырубленным в гранитных и кварцевых толщах. Старик сгорблен, отчего кажется маленького роста. Он опирается на плечо Брэтали, но это совсем не тяжело.

Долгий, долгий путь. Во сне время течёт иначе: каждая минута означает часы, а то и дни. Но вот наконец после очередного поворота – выход. Над головой открытое небо.

Оказывается, они где-то высоко в горах. Но ещё недостаточно высоко. Начинается восхождение, такое же длинное, как дорога по пещерам, или даже длиннее. Всё выше и выше, по крутым тропам над обрывами, к самой высокой из вершин.

Старик останавливается, и Брэтали понимает: путь закончен. Расстояние от подножия гор уже космическое, но во сне тут дышится вполне легко.

«Ну вот, мы пришли, что теперь?» – хочет сказать Брэтали. Но слова застывают на губах. Старик начинает удивительным образом меняться.

Помощь ему больше не нужна. Он распрямляет спину и становится неожиданно высоким. Убогое нищенское рубище превращается в тёмный длинный плащ. Человек так же выглядит старым, но не прежней немощной, дряхлой старостью. В его облике величие и сила. Самое совершенное проявление силы и величия, когда легко можно позволить себе отказаться и от того, и от другого. Взгляд его чёрных глаз пронзителен.

– Смотри, – говорит старец и указывает рукой вниз, в пропасть.

Брэтали пытается взглянуть, но всё исчезает. И уже не узнать, что хотел показать ему этот человек.

Он один, и снова – в пещере. На берегу подземного озера, в большом, почти круглом зале со сталактитово-сталагмитовыми колоннами. Стены здесь из полупрозрачной дымчатой породы, сквозь них льётся мягкий жемчужный свет.

Гладь озера похожа на тёмное серебро. Она скрывает бездонную глубину, но тиха и спокойна, как зеркало. Вдруг откуда-то из-под потолка срывается хрустально-прозрачная капля. Звук её падения, неправдоподобно ясный и отчётливый, отзывается долгим эхом. По воде разбегаются круги. А потом пещера наполняется гулом, сначала неясным, но с каждой секундой всё более отчётливым. Нет… Не могла же одна-единственная капля вызвать обвал?

Брэтали вздрогнул и открыл глаза. Всего лишь сон…

Остаток ночи он проспал без запоминающихся сновидений.

Из газеты «Вечерние новости» (номер, вышедший восемьдесят один год назад)

Отцематери

Вчерашний день надолго запомнится работникам родильного отделения джаракасской городской больницы № 18. Таких родов здесь ещё не принимали.

Началось всё более чем обычно. Утреннее сообщение о внезапно начавшихся родах. «Скорая» отправилась за роженицей. Каково же было изумление и замешательство врачей, когда этой роженицей… оказался мужчина. Уильям Ферелли, двадцати семи лет, маби, прошедший трансформацию три года назад.

Что и каким образом происходило в операционной, гадать не берёмся. Но в итоге счастливый отец… или лучше сказать – отцемать? – произвёл на свет здорового мальчика весом 3,2 кг, чистокровного маби.

Врачи, принимавшие роды, неохотно общались с прессой. Единственный комментарий удалось получить от доктора Мэй Хиллари, которая сообщила: «Это похоже на естественное кесарево сечение. Мышцы брюшной стенки самопроизвольно расходятся, ровно, как от разреза. Потом рана быстро заживает». О других аспектах процесса доктор сообщить отказалась, сославшись на соблюдение врачебной тайны.

Как выяснилось, случай с Ферелли – уже не первый. Первый в Джаракасе, но до того «отцематери» появились в Катакаране, Сейпио и Валла-Вэлиде. И конечно, на «родине» маби, в Седженто.

* * *

Вернувшись после работы в гостиницу, Сальваторе обнаружил, что его ждёт незнакомая женщина.

– Привет. Извини, что без звонка… – начала она, попытавшись взять инициативу в свои руки. Но Брэтали её прервал:

– Стоп, стоп, ты что, должна была мне звонить? Не припомню. Ты кто такая?

– Ингрид Саарен, корреспондент журнала «Панорама», – представилась она и улыбнулась своим большим ртом, показав ровные белые зубы. – Я не узнавала твой телефон. Наверное, его бы не дали…

– Не притворяйся, – перебил Брэтали. – В общежитии – дали бы. Просто я бы не захотел тебя видеть. Но личный визит не поможет. До свидания. У меня нет настроения трепаться непонятно с кем.

– Почему непонятно с кем? Хотя ты меня вряд ли помнишь. Я была на пресс-конференции.

Пресс-конференции регулярно проводили все компании. Главная цель – создать видимость, что технократия стремится держать граждан в курсе своих дел.

В «Мегалите» в конференциях по очереди участвовали специалисты разных отделов. Когда вновь пришёл черёд виртуальщиков, Инио, как всегда, собирался точно на казнь. Показушные мероприятия были ему в тягость.

– Инио, чтобы тебе лишний раз не мучиться, – сказал Стейниц, – может, мне взять с собой кого-нибудь из наших ребят? Сальваторе, например?

Главный виртинженер согласился на такой вариант с явным облегчением.

О Брэтали в то время уже написали материал в «Катакаранском вестнике». Какая-никакая, а известность. Вопросов ему журналисты задали не меньше, чем самому Стейницу.

Сосредоточившись на событиях того дня теперь, Сальваторе вспомнил эту девчонку из «Панорамы» – Ингрид Саарен. На пресс-конференции она довольно бойко его расспрашивала. Он ещё обратил тогда внимание на её манеру держать голову, задрав подбородок. Иначе она толком ничего не разглядит – огненно-рыжие кудряшки на затылке острижены коротко, а спереди оставлены длиннее, лезут в глаза.

– Помню я тебя. Только это значения не имеет. Одного раза с меня хватило. Больше никаких интервью.

– Слушай, Брэтали…

– Сальваторе. Для тебя – командор Сальваторе.

– Да ладно, ты же не технократ! Мы оба не технократы и не ортодоксалы. Не будем цепляться за формальности.

Брэтали смерил её долгим взглядом. Одета не шикарно, зато по последней моде. Особенно характерная деталь – летние сапоги, в каких сейчас щеголяет половина женского населения. Длиннющие, выше колен, голенища обтекают ногу как вторая кожа. А в нижней части сапог напоминает доисторический неподъёмный утюг. Подошвы подбиты металлом, поэтому каждый шаг сопровождается совершенно потрясающим лязганьем. В случае Ингрид картину дополнял невероятный ядовито-зелёный цвет – аж глаз режет. Впрочем, к её рыжей голове в самый раз.

– А вы настырная, мейс Подкова.

– Ты даже не знаешь, зачем я пришла, а прогоняешь. Не за интервью для журнала. Встреча нужна для моей собственной работы. Если использую там что-то из нашего разговора, имени твоего не упомяну. Идёт?

– Ладно. Считай, тебе повезло. Сегодня у меня хорошее настроение. Было, по крайней мере… – Он отпер дверь. – Ну, заходи. Без церемоний, так без церемоний.

– Приятная у тебя обстановочка, – сказала Ингрид. Просто так, чтобы как-то смягчить общее впечатление.

Номер у Сальваторе был всего однокомнатный. Зато оформление не типовое, по вкусу хозяина. В комнате имелся камин. Не декоративный, самый настоящий, только топился, конечно, не дровами. Напротив него стояло лёгкое плетёное кресло-качалка. Кровать, наоборот, выглядела тяжеловесной, крепкой и приземистой. Сделана из хорошей имитации дерева. Но узкая, какая-то подчёркнуто односпальная. Покрыта тёмно-красным пледом в шотландскую клетку. Такой же расцветки – занавески на окнах. На стене полка с бумажными книгами. В одном углу – глиняный вазон с развесистой монстерой, в другом – стол с интеллиджбуком и МЛВП, похожим на пластиковый шар размером с крупное яблоко. Лежавшие рядом виртпространственные очки по сравнению с ним казались громоздкими. Насколько Ингрид могла судить, это была мини-модель сферы. Такие существуют, хотя большим спросом не пользуются. Стоят дорого, а назначение слишком узкоспециальное для «домашней» техники.

Брэтали кивнул на кресло. Ингрид с видом исследователя опробовала непривычную мебель.

– Ну, рассказывай, зачем я понадобился.

– Я пишу о маби. О взаимоотношениях между маби и людьми. Сама собирала кое-какую статистику, Мартинсена читала…

– Хочешь продолжить его дело?

– Можно сказать и так. Его «Перерождённые» – единственная нормальная книга на эту тему. Маловато, согласись.

Сальваторе глянул на неё сверху вниз. Он не садился, стоял, небрежно облокотившись на каминную доску.

– Нет, не зря журналистов нахалами считают. Заявилась внаглую, а теперь ещё радостно сообщаешь, что я – подопытный для твоих исследований. Осторожнее…

– Я вовсе не хочу тебя задеть…

– Коронная фраза. «Не хочу тебя задеть». Избавь.

– Ладно. Расскажи о себе. О своей жизни.

Он пожал плечами:

– Родился в Валла-Вэлиде. Потом мы с матерью переехали в Карану. Мне было года три. Здесь провёл детство, юность. Мама умерла, когда я был подростком.

– А твой отец?

– Он был чистокровным маби. Это всё, что я о нём знаю. Кажется, с ним произошёл несчастный случай ещё до моего рождения. Мама не любила вспоминать. Я уже обо всём этом говорил… Почитай статью в «Вестнике».

– Я читала. Но всегда лучше услышать самой. Там написано, ты учился в Вэлидском техноконструкторском.

– Да. Вернулся в Вэлид в двадцать с лишним лет. Чувствую, ты поинтересуешься, как маби, выросший почти что беспризорником, попал в престижный вуз?

– Ну, выразиться можно и помягче…

– Но не нужно. Я жил не только в самой «нереспектабельной» части Эстхелминга, одно время даже в каранской Пустоте. Так что, действительно, беспризорник. А насчёт платы за университет – может, разочарую, но никого не ограбил. Отхватил богатое наследство. Точнее, не наследство… Чёрт его знает, как правильно назвать. Деньги перешли ко мне вроде как в дар. Вообще, это странная история.

– Почему?

– Я в глаза не видел человека, который прислал мне перевод. И до сих пор не знаю, почему он это сделал. Хотел вернуть ему деньги. Но отправитель, сказали мне, распорядился обратно не принимать. И я решил их использовать. Пошёл учиться. Как раз такой момент был, когда я пытался взяться за ум.

– Ясно…

– Слушай, если дальше хочешь продолжать разговор, тебе придётся пойти со мной. Я собираюсь поужинать.

– В здешнем ресторане?

Сальваторе прищурился, что-то про себя обдумывая.

– Нет… Мне он не нравится. А ты же интересуешься маби, да? Так устроим для тебя познавательную экскурсию.

Через полчаса они сидели за столиком в кафе, обстановка которого наводила на мысли о европейском средневековье. Стены «под необработанный камень», громоздкие столы и стулья, узорчатые решётки на окнах и большие круглые люстры из кованого металла под потолком.

– Никогда здесь раньше не бывала, – сказала Ингрид.

– Ну да. Откуда вам, людям, знать о таких местах. Хозяин тут – маби. И посетители, само собой. И кормят, как положено.

– Я слышала про мабианские рестораны и кафе. Не подают спиртного, мясных блюд, не курят.

– Само собой.

Брэтали сделал заказ подошедшему официанту.

– И мне то же самое, пожалуйста, – присоединилась Ингрид.

– Потрясающе! – Сальваторе изобразил картинный жест. – Какие мы, однако, либералы!

– Да брось ты! Я хочу есть.

– А повара здесь, между прочим, тоже маби…

– Ну и что? Я без предрассудков.

– Да неужели?

Им принесли по большой тарелке овощного рагу и салаты.

Брэтали, в упор глядя на Ингрид, принялся жевать, роняя хлебные крошки, чавкая и ляпая едой на стол. Некоторое время Ингрид терпела, потом заявила:

– Представление не прокатит. Рассчитываешь, я скажу «фи!» и оскорблённо удалюсь? Нет уж, так просто не отделаешься. Я прекрасно знаю, что свинничать вы склонны не больше людей.

– Считай, это была проверка твоей реакции.

– И я её выдержала, заметь.

Сальваторе вытер стол бумажной салфеткой.

– Подкова, что всё-таки тебе от меня нужно?

– Ну… общение. Скажем так.

– Ага. Ну да, много ли напишешь про маби, когда ни с одним не знакома.

– Не то что уж ни с одним… Но знакомств мало, это точно. Профессор Мартинсен много разговаривал с маби.

– А ты, значит, решила включить в свой список меня. Счастлив. От счастья вот-вот начнётся истерика.

Ингрид пропустила его иронию мимо ушей.

– Слушай, Брэтали, на работе тебе не делают замечаний? В смысле внешности? Не очень-то ты похож на технократа.

Вьющиеся волосы Сальваторе свешивались на щёки, когда он наклонял голову. Слишком несерьёзно для серьёзного специалиста серьёзной компании. Воротник чёрной трикотажной рубашки расстёгнут…

Брэтали глянул на Ингрид исподлобья.

– Я выгляжу, как хочу. Если кого-то не устраивает – не мои проблемы.

– Круто загнул! Обычно они вольностей не терпят.

– Я им нужен, – небрежно бросил Сальваторе.

Музыка в кафе тоже была с лёгким «средневековым» оттенком, хотя и сильно переиначенная на современный манер. Как раз когда Брэтали и Ингрид закончили есть, заиграла медленная мелодия – тихий перебор струн, приятный женский голос.

– Потанцевать не хочешь? – спросил Брэтали.

На лице Ингрид отразилось замешательство.

– Думаешь, Подкова, я буду как дрессированный медведь?

– Нет. Ничего я такого не думаю. – В доказательство она решительно встала со стула. – Пойдём.

Получаться у них стало неожиданно хорошо, как-то гармонично. И здесь надо было отдать должное Брэтали: двигался он плавно и легко, без малейшего намёка на неуклюжесть. Любому другому партнёру Ингрид обязательно отдавила бы ногу.

После кафе Сальваторе повёл свою новую знакомую в клуб под названием «Нефритиум», который находился в Риг Пэлатс. Точнее, в его наименее престижном, восточном секторе. Но и тут, как в более фешенебельной части района казино, ночные клубы, бордели, парки аттракционов и театры работали исключительно по лицензии и примерно платили налоги.

С сомнением глянув на Сальваторе, Ингрид поинтересовалась:

– А меня в этот твой «Нефритиум» пустят?

– Со мной – пустят.

Клуб был большой, и народу на танцполе толпилось полно. Брэтали сказал, что собираются здесь одни маби.

Диджей выдавал танцевальный ритм, щедро разбавленный гитарными и джитарэксовыми сэмплами. Получалась сумасшедшая индустриальная смесь. Сквозь музыку послышалось:

– Привет, Сальваторе! Молодец, что пришёл сегодня.

Трудно было разглядеть, кто говорит – глаза не успели привыкнуть к неоновым вспышкам.

– Он у нас теперь знаменитость! – подхватил другой голос.

– К чёрту знаменитость! – крикнул Брэтали.

– А зачем человека с собой приволок?

Это, конечно, относилось к ней, Ингрид.

– Не ворчите, ребята. Она, между прочим, писатель. Пишет про маби.

– А, новый профессор Мартинсен?..

– Ага. Пошли танцевать.

Брэтали обернулся к Ингрид. Но она вдруг почувствовала себя неловко.

– Ты иди. А я посижу пока.

– «Посижу и понаблюдаю», хочешь сказать? Ну, как знаешь.

И он исчез среди танцующих.

Ингрид пробилась к первому попавшемуся свободному столику. Неужели её немабианское происхождение так сильно бросается в глаза? Сама она, наверное, не смогла бы с одного взгляда отличить человека от маби. Наверное…

Появился Сальваторе так же внезапно, как пропал. Рубашку он снял и обвязал рукавами вокруг пояса. Плечи и грудь влажно блестели от выступившего пота.

Ингрид коротала время за манговым коктейлем.

– Ну что? Как тебе? – разговаривая, он не переставал двигаться в такт музыке.

– Похоже на все клубы. Хотя… чем-то и непохоже.

– Хочешь подскажу, чем? Видишь, как все отрываются – и это без выпивки и без дури. А люди не умеют веселиться на трезвую голову. Сюда приходят танцевать, понимаешь? Может, пойдём? – глаза Брэтали сверкнули диким огоньком, отблеском слегка безумного веселья.

– Что-то я сегодня не в форме, – покачала головой Ингрид. – А музыка ничего, хорошая. Лучше, чем граундтехно, которое сейчас везде играют.

– Это Эйпо Даймонд. – Сальваторе порылся в кармане брюк. – Я как раз флэшку не выложил. Всю свою музыку на ней храню, и Даймонд есть. Хочешь, дам скачать?

– Да, спасибо.

Сальваторе протянул Ингрид кристалл-флэшку и снова ушёл.

Ингрид достала из сумки теленоут и открыла флэшку Брэтали. Значит, он сказал, Эйпо Даймонд… Ага, вот. Пара альбомов. Она скопировала оба и хотела уже отключить флэшку, но помедлила. Вдруг есть ещё какая-нибудь интересная музыка?

В том, что в «Нефритиум» приходят именно танцевать, Ингрид убедилась. За весь вечер – ни одной попытки познакомиться. Наверное, многие из здешних посетителей знают друг друга. А до незнакомых им просто нет дела. Тем более, людей…

Ушли из клуба глубокой ночью. Это можно было себе позволить: завтра суббота. Точнее, уже сегодня.

– Тебе в какую сторону? – спросил Сальваторе.

– Не возражаешь, если поеду с тобой и провожу до «Меги»?

– Понимать это как предложение?

– Э-э… нет. Вовсе нет.

– А то мало ли с какой стороны ты хочешь изучать маби. Решил сразу выяснить. Чтобы избежать недоразумений.

– Ну, выяснил, вот и отлично.

В метро Ингрид так и не заставила себя задать этот вопрос, хотя сидели они с Брэтали рядом. Всё ещё раздумывала: нужно ли выдавать чужую тайну. Но если кто-то и имеет право знать, так именно Сальваторе…

Когда до «Меги» оставалось уже пара минут ходьбы, Ингрид всё-таки решилась:

– Брэтали, ведь те деньги тебе прислал Коре Мартинсен, да?

Сальваторе остановился и посмотрел ей в лицо – жёсткий, ледяной взгляд.

– Откуда ты знаешь?

– От него. Однажды я виделась с профессором, и он рассказал мне одну историю… Фамилий не называл, но когда ты сегодня упомянул про это своё «наследство», я поняла, что говорил он о тебе. Он знал тебя, но ты не помнишь, ты тогда был маленький. Твоя мать немного работала в их доме. Ей-то он и собирался передать деньги. Но она умерла, поэтому он оставил тебе…

– Получается, тебе с самого начала было известно обо мне больше, чем мне самому? Могла бы сказать сразу – или молчала бы до конца!

– Это касается не только тебя, но и его… Вот я и сомневалась…

– Ну и сомневайся дальше.

Брэтали зашагал к гостинице. Он явно не хотел, чтобы его догоняли.

* * *

С профессором Коре Мартинсеном Ингрид встретилась в позапрошлом году. На тот момент он уже лет пять как перестал появляться в учёных и писательских кругах, общаться с прессой, и о нём не было известно ничего, кроме слухов. Его согласие побеседовать с корреспондентом джаракасского еженедельника «Новый мир» было удивительной удачей. Ингрид упросила отца, который работал редактором газеты, отправить на это задание именно её.

В назначенное время она позвонила в дверь двухэтажного дома в центральном районе Джаракаса. Отпер и проводил её в комнату пожилой человек, в котором по манерам нетрудно было угадать дворецкого.

Коре Мартинсен лежал в кровати, опираясь на высоко поднятую подушку. Худые руки бессильно протянуты поверх одеяла. Эти руки почему-то особенно запомнились. И ещё – чистая белая рубашка, застёгнутая на все пуговицы. Запонки в манжетах.

Лицо профессора было бледным и измождённым. Сразу ясно: Мартинсен тяжело болен. Возможно, доживает последние месяцы. Ингрид сделалось неловко.

– Здравствуйте, – сказал Мартинсен. – Извините, что принимаю в не совсем подходящей обстановке. – На истончённых губах появилось подобие улыбки. А в глазах, под отяжелевшими веками – не подобие, а самая настоящая улыбка.

На сердце у Ингрид как-то сразу полегчало.

– Не стойте в дверях. Пододвиньте тот стул сюда… Вот так.

Сказать по правде, нынешний Коре Мартинсен мало походил на того человека, которого она не раз видела в записях интервью и на фото. Материалы были давнишние. И всё-таки перед ней именно он, автор сочинения, около двух десятков лет назад наделавшего немало шуму.

– Ингрид, из письма вашего редактора я понял, что у вас особый интерес к «мабианской» теме. В самом деле?

– Да, профессор. Статья для газеты – это одно, но в будущем я собираюсь писать исследование о маби.

– Интересно, откуда такое решение… – задумчиво произнёс Мартинсен, и снова улыбнулся: – Но, конечно, это вы меня должны спрашивать, а не я вас.

– Да, об этом я и хотела узнать. – Ингрид включила диктофон. – Почему вы взялись писать книгу о маби?

– Мне часто задавали этот вопрос. Но человек, который сам хочет заняться тем же самым – ни разу. Поэтому и отвечу я так, как не отвечал другим. Причин много, но главная – одна. Вы позволите начать издалека?

Ингрид кивнула.

– Это произошло, когда я жил со своей семьёй в Валла-Вэлиде. Мне было двадцать два. Тогда я ещё проявлял гораздо больше интереса к строительству воздушных замков, чем к социологии. И не имел статуса нейтрала, как теперь. Об этом вы наверняка слышали.

– Да. Вы сменили офстат. Ортодоксалы обычно заниматься не наукой…

– Точно. Моё семейство из тех, что очень гордятся принадлежностью к ортодоксалам. Считают этот офстат более престижным, чем технократский. Так вот, однажды у нас внезапно уволилась домработница. Моя бабка, глава семьи, как раз была в отъезде. И экономка с одобрения моей тётки и двоюродного деда, брата бабушки, приняла на освободившееся место новую женщину. Её звали Лавиния. Работать она приходила со своим ребёнком лет двух. Пока она занималась уборкой, мальчик оставался в комнате для прислуги.

Но надолго новая домработница не задержалась. Помешало одно обстоятельство. Женщина была маби.

Стоило моей бабке вернуться и узнать об этом, она тут же велела экономке рассчитать Лавинию. Работала та хорошо, единственной причиной стал её офстат, чего даже не пытались скрыть, несмотря ни на какие законы.

– И она ушла?

– Ушла. Взяла деньги за отработанные дни, от дополнительной суммы, которую ей предлагали в компенсацию, отказалась. На меня этот случай подействовал довольно сильно…

Мартинсен замолчал. Ингрид ждала продолжения, но его всё не было. Тогда она спросила:

– Значит, всё дело в этой истории?

– А вы подумайте. Вы же умная девочка, Ингрид. Вот сейчас поразмышляете над своим вопросом, и скажете ответ.

Что всё это может означать? Мартинсен шутит? Или переоценил её возможности… Хотя…

Живо представилось событие, о котором он рассказал. Потом в памяти всплыли какие-то фрагменты из его книги. Поразмыслить над вопросом? Над вопросом…

Догадка была внезапной.

– Вы стали писать о маби, потому что вы сам – маби! – выпалила она. И – не поверила своим словам. Ну и глупость! Чего доброго, Мартинсен обидится…

Но профессор отозвался совершенно спокойно:

– Квартерон. В строгом смысле, недостаточно маби. Но уже и не совсем человек. Родственники приложили максимум усилий, чтобы скрыть правду ото всех. В том числе и от меня самого. От всех – удалось. По документам я абсолютный человек. За всю мою жизнь у посторонних людей не возникло даже тени подозрения. А сам я узнал лет в четырнадцать. Случайно подслушал разговор, позже расспросил родных уже напрямую. Они долго не хотели ничего говорить. Но я настаивал, упрашивал, и добился своего.

Мартинсен немного помолчал. Ингрид ходу его мыслей не мешала.

– Их нежелание можно понять… Для семьи вроде моей это, мягко говоря, шок. У меня не было матери. Матери-женщины. Моей «матерью» был маби-полукровка, с которым отец, Этьен Мартинсен, сбежал из дома… Возвратился он спустя год. Не в лучшем состоянии – депрессия, проблемы с выпивкой. С его другом-маби что-то случилось, он погиб. Но вернулся Этьен не один. С ним был ребёнок нескольких месяцев отроду. Его ребёнок, рождённый тем самым маби. Я.

Отец прожил дома недолго. Я мало о нём знаю, но понял, что человеком он был слабонервным. Повлияла и потеря. И в таком состоянии изо дня в день слышать, что ты «позор семьи», «недостоин носить фамилию Мартинсенов» и так далее… Он снова ушёл. Исчез, и больше не появился. А я остался в семье.

Случай с домработницей стал для меня переломным моментом. Я не мог понять, почему бабушка, вполне искренне любившая меня, несмотря на моё происхождение, выгнала женщину-маби, которая нуждалась в работе. Как знать… если бы не Лавиния, я бы, может, всю жизнь провёл в бестолковых самокопаниях, ничего не пытаясь изменить. А так – решил выучиться на социолога. Хотя родные видели меня или финансистом, или бездельником, проматывающим доходы от наших банков. Я не стал доводить дело до конфликта. Просто пошёл собственной дорогой. Прекратил связи с семьёй. Не из-за обиды или каких-то злых чувств – ничего этого не было. Но… я стал другим. Даже перешёл в статус нейтрала. Не знаю, как бы они это восприняли. А сейчас уже в любом случае поздно…

Если спросите, почему я стал нейтралом, а не официально маби… Сложно сказать. Дело не в страхе и не в стыде. Но в полной мере маби я себя никогда не чувствовал. Иначе и никакие исследования не понадобились бы.

На этот раз Коре Мартинсен погрузился в молчание надолго. Разговор оживил воспоминания. И они побежали перед его мысленным взором, словно кадры старого фильма.

* * *

В библиотеке разговаривали слишком громко. Когда он шёл мимо по коридору, это сразу привлекло внимание. В доме редко повышали друг на друга голос. Первые слова он расслышал действительно случайно, а потом уже не мог заставить себя уйти, замер возле двери – ноги точно прилипли к полу.

– Чего я такого сказала, мама? – это тётя Хильда. – Просто считаю, при необходимости и с маби можно общаться, как с обычными людьми. Разве плохо быть чуть терпимее? Если ты зайдёшь в магазин, где продавец – маби, ты что, из-за этого побежишь оттуда?

– Ты прекрасно знаешь, Хильда, я не выношу пустой болтовни о терпимости! Она подрывает представления о том, что такое нормальное, здоровое общество. Я хожу только в приличные магазины, где не работают такие продавцы, которых нормальными считать никак нельзя!

– Если кто и был ненормальным, – раздражённо заметила тётя Хильда, – так это твой сын, который спутался с парнем-полукровкой, сделал ребёнка, а потом бросил его!

– Не смей заводить такие разговоры! Тебе известно, я даже имени Этьена лишний раз упоминать не хочу. Но я его мать, и имею на это право. А вот тебе он был каким-никаким, а братом, изволь уважать его память! И не приплетай сюда моего внука. Он вырастет человеком, настоящим ортодоксалом и достойным продолжателем фамилии. В нём нет ничего от тех…

Потихоньку, шаг за шагом, Коре стал отодвигаться от двери. Сердце бешено стучало в груди.

Что всё это значит? Ведь говорили о нём. Он единственный внук Клариссы Мартинсен.

В детстве на вопросы вроде «Почему все живут с мамой и папой, а я нет?», ему отвечали, что его родители умерли, когда он был ещё маленький. В электронных семейных архивах портретов отца и матери почему-то не было. Но в одном из толстых бумажных альбомов Коре всё-таки отыскал снимок отца. Только его. И решил, что мать была из бедной семьи, а может, вообще из нейтралов, и её не пожелали принять в доме.

Но то, о чём говорили сейчас… Само собой, ничего подобного никогда не приходило ему в голову. Он едва дошёл до своей комнаты, почти теряя сознание от пережитого потрясения.

Когда много лет спустя Коре узнал, что новая домработница – маби, он разволновался так же сильно. Все эти годы он старался побольше разузнать о маби. Но сведения получал в основном из третьих рук, и зачастую это были глупые слухи о всяких «отвратительных» и «противоестественных» вещах. Слышать такое каждый раз было больно. Но напрямую никому из болтунов, распускавших сплетни, Коре так ни разу и не возразил.

Немного помогала Сеть. Здесь тоже было море нелепостей, но имелись и форумы, где маби общались между собой. Иногда Коре отчаянно хотелось «поговорить» с виртуальным собеседником-маби. Но всегда что-то останавливало, и он только читал.

Знакомиться с кем-то из маби ему до сих пор не приходилось. И вот тётя Хильда советуется с дедом, принимать на работу новую прислугу или нет.

– Делай, как считаешь нужным, – отвечает он. – Я возражать не стану. Но Кларисса наверняка будет против работницы-маби.

Лавиния Сальваторе оказалась уже немолодой женщиной, скорее, средних лет. Высокая, с коренастой фигурой, говорившей о немалой физической силе. Сдержанная, молчаливая, но вовсе не от приниженности. Наоборот, по каким-то неуловимым признакам сразу становилось ясно: так внешне проявляется чувство собственного достоинства. Лицо Лавинии всегда сохраняло сосредоточенное, почти суровое выражение.

За те дни, что она проработала, Коре обмолвился с ней только несколькими словами насчёт уборки своей комнаты. Зато на всю жизнь запомнил, как приняла она известие о расчёте. Совершенно спокойно и даже с намёком на слегка презрительную улыбку. Единственный раз, когда он видел её улыбающейся. Понятное дело, просить оставить место за ней Лавиния не подумала.

К сыну она относилась, как любая заботливая мать. С этим ребёнком вышла отдельная история.

Прислуга в доме была по большей части из нейтралов, кроме дворецкого и экономки, выходцев из обедневших ортодоксальских семей. Но против присутствия мальчика не возражал никто, даже они. Тем более что ребёнок оказался спокойным и хлопот не доставлял. Часами мог сидеть в углу, возясь с какой-нибудь игрушкой. Но однажды за ним недоглядели, и малыш отправился в «путешествие» по дому. Цепляясь ручонками за прутья перил, благополучно взобрался по лестнице на второй этаж. Никто из взрослых по дороге не встретился.

Комната Мартинсена находилась как раз на втором этаже. Но в тот раз он сидел не у себя, а в коридоре, на подоконнике. На коленях Коре лежала раскрытая книга. Но смотрел он не столько в неё, сколько на улицу, на горы, которые отсюда казались совсем близкими. И на море, видневшееся у южного горизонта.

Со стороны лестницы послышались шаги. Странные – слишком частые, лёгкие. Коре отодвинул мешавшую обзору портьеру и увидел малыша. Он топал по коридору, как будто спешил по важным делам. Перебирал крепкими ножками, изо всех сил стараясь держаться прямо, но всё-таки смешно переваливался на ходу. Поравнявшись с подоконником Мартинсена, мальчик, видимо, решил, что даже важные дела могут немного подождать. Остановился, на лице появился интерес.

– Привет, – улыбнулся Коре.

Малыш молчал с очень серьёзным видом. Из-под спадающих на лоб завитков волос пристально смотрели внимательные тёмно-синие глаза.

«Этот ребёнок, – подумал вдруг Мартинсен, – знает обо мне больше, чем я сам. Знает, кто я, и ещё что-то, о чём я и представления не имею. Он всё понимает!»

Мысль так потрясла Коре, что он не заметил, как малыш заторопился дальше. Только когда мальчика уже и след простыл, бросился искать его или его мать, чтобы вернуть ребёнка под присмотр.

* * *

Мартинсен взял с тумбочки стакан с водой, сделал глоток.

– Теперь вы понимаете, Ингрид, какие были у меня мотивы. Личные. Я хотел лучше узнать себя самого и тех, чья кровь течёт во мне.

– Вам это удалось, профессор?

– Пожалуй… Яснее понял и наше сходство, и различия. Большая часть физических свойств маби, о которых я столько писал, у меня никогда не проявлялась. Но с другой стороны – вы видите, я болен, и по прогнозам врачей уже с полгода как не должен жить. Иногда мне кажется, не оправдываются эти прогнозы пока только благодаря моей мабианской части.

– А та женщина? Домработница? Вам о ней что-нибудь известно?

– Я её разыскивал. Мне хотелось что-то для неё сделать. Ничего другого, кроме как послать ей денег, я не придумал. Мог себе это позволить, работа принесла мне достаток. Но выяснилось, что Лавинии уже нет в живых. Я отправил деньги её сыну. Тому самому, который приходил с ней в наш дом.

Ингрид раздумывала, не прозвучат ли её слова слишком самонадеянно – не ей давать оценки труду учёного… но всё-таки сказала:

– По-моему, профессор, ваша книга очень важна. Благодаря ей некоторые люди стали лучше относиться к маби.

– Не думаю, чтобы многие. Но чуть больше знаний – это уже неплохое начало, да? Только, Ингрид, кое-чего мне в книге сказать не удалось…

В конце встречи Ингрид задала Мартинсену десяток стандартных вопросов. Из этого материала и соорудила потом статью для «Нового мира». А рассказ профессора о его происхождении так и остался между ними, хотя Мартинсен разрешил использовать его весь – кроме истории с деньгами – как угодно. Почему-то Ингрид казалось, что своей тайной профессор хотел поделиться просто с собеседником, а не с журналистом.

* * *

Как из ведра хлынул дождь. Ингрид вспомнила, что вчера у неё сломался зонт, а новый она так и не купила. Летние, особенно июльские, дожди совсем не холодные, но часто – проливные.

– Сальваторе!

Она окликнула его как раз в тот момент, когда он сам развернулся и пошёл обратно.

– Почему Мартинсен передал мне эти деньги? Я точно знаю: родственником мне он приходиться не может.

– Напрямую он тебе не родственник, а вот… – Ингрид запнулась. Но выражение её лица сказало не меньше, чем могли бы сказать слова.

– Серьёзно?

– Да. На четверть.

– А я-то думал, есть хоть один человек, который более-менее понимает маби… Знаешь что, Подкова, бросай ты эти свои замыслы: писать про нас. Это никому не нужно. И ничего не изменит.

– Мартинсен считал по-другому! Надо рассказывать людям правду, чтобы меньше было несправедливости… И не только по отношению к маби. Сейчас я уже думаю над разными темами – мало, что ли, в обществе есть проблем? Психологи вынуждены прятаться, как преступники. А конфликты между офстатами? А «горячие точки», где людей убивают или превращают в рабов, заставляют жить нечеловеческой жизнью? Пока ещё не слишком поздно, надо делать что-то, как-то всё это менять! – Ингрид в который раз решительно тряхнула головой. Её рыжие завитушки так и мельтешили перед глазами Сальваторе.

– Мало мне было одного искателя справедливости – вторая объявилась! А ты не забыла, детка, что я работаю на технократов? Если кое-кому в «Мегалите» станет известно о таких твоих речах… У компаний хорошие связи с правоохранами.

– Брось! Ты ведь маби.

– И что?

– Для вас важна свобода. Поэтому я и откровенна с тобой.

– Ты начиталась книжек, Подкова. Но ты и понятия не имеешь… А, ладно. – Брэтали махнул рукой. – Пора нам уже распрощаться.

Кажется, прежде чем исчезнуть в дверях гостиницы, Сальваторе оглянулся через плечо и кивнул Ингрид. Но точно она не разглядела.

Она побрела к ближайшей остановке. На душе отчего-то сделалось тоскливо. Мокрые волосы облепили лоб, а в модных, но дешёвых сапогах хлюпала вода. К тому же они ещё и ноги натёрли.

Из книги профессора Коре Мартинсена «Маби: перерождённые» (Глава 2 «Кто они?»)

В строгом смысле «вирус Мабиуса» вирусом не является. Но к этому словосочетанию все настолько привыкли, что обычно оно употребляется без кавычек.

Назвать воздействие, которое вирус оказывает на человека «сильным» – значит не сказать ничего. Внешние проявления трансформации, которую пережило первое поколение маби, были просто поразительны. Низкорослые люди становились заметно выше. У них увеличивалась мышечная масса, но до определённых пределов, без чрезмерности. У страдающих от избыточного веса исчезали лишние «нездоровые» килограммы. Маби со слабым телосложением, полных или маленького роста попросту не бывает. В большинстве они производят впечатление крепких, здоровых мужчин и женщин.

Кроме этого организм приобретал множество новых свойств. Например, способность без вреда для себя переносить низкие температуры. Кто не слышал, что маби даже без одежды может выжить в мороз? Это, конечно, преувеличение, но доля истины тут есть. Как минимум, шансы у маби будут выше, чем у человека.

Затем – иммунитет, который становится в несколько раз мощнее по сравнению с обычным человеческим. Это не означает, что маби неуязвимы для болезней. Они болеют, но реже людей.

В удивительно короткий срок организм маби заживляет раны, даже тяжёлые. А однажды я встретил человека, в медицинских документах которого была запись о том, что в автомобильной аварии ему оторвало ногу ниже колена. И тем не менее это был человек с двумя собственными, абсолютно здоровыми ногами.

О «высоком потенциале выживаемости» маби упоминают, пожалуй, слишком часто. Но от этого никуда не уйти: он действительно заложен в мабианской природе.

Выживаемости маби как популяции (за неимением лучшей, будем придерживаться этой терминологии) помогает возможность рождения детей как женщинами, так и мужчинами. Её можно рассматривать как своего рода резерв, точно так же как способность мабианских женщин по своей воле изменять организм, временно приобретая признаки противоположного пола.

Некоторые называют эти свойства гермафродитизмом. Я предпочитаю не придерживаться такого определения хотя бы потому, что зачастую оно несёт отрицательную окраску и дополняется ошибочными слухами – вроде того, что для зачатия маби вообще не нужен партнёр.

Сейчас оба эти «сценария» – материнство мужчин и отцовство женщин – задействуются редко. Но в условиях каких-либо негативных изменений, которые поставят под угрозу существование маби, «резерв» может быть легко использован. Вспомним, что маби в состоянии делать осознанный выбор в пользу зачатия либо против. При возможных неблагоприятных обстоятельствах они станут рождать столько детей, сколько нужно для продолжения рода. С другой стороны, у них никогда не возникнет проблема «нежелательного» ребёнка.

Это пример контроля сознания над процессами, которые у человека почти полностью находятся в области бессознательного. Да, случаи, когда беременность не наступает из-за нежелания иметь ребёнка, отмечаются и среди человеческих женщин. Но всё же для них это исключение, а для маби – правило. То есть выживаемость маби – не просто биологическое понятие победы в борьбе за существование. Она проистекает из разумной сущности.

Похожим образом обстоит дело и с регенерацией. Сами маби говорят, что надо хотеть залечить рану, направить на эту цель все силы организма – и получишь желаемый результат.

Рассуждая о выживаемости, нельзя не упомянуть о вегетарианстве маби, которое совершенно отличается от человеческого. Маби – вегетарианцы с рождения или момента трансформации. Они не отказываются от мяса, они не воспринимают его как пищу. И это, по их собственным представлениям, не слабая сторона, а как раз наоборот. Они уверены, что еда, приготовленная из мяса мёртвого животного, не приносит пользы. Польза – важное понятие для маби. Они равнодушны к тому, что может нанести вред организму – в том числе к алкоголю, табаку и наркотикам. Такая рациональность объясняется не подавлением собственных желаний. Скорее – отсутствием тех желаний, исполнение которых приводит к отрицательному результату.

За эти особенности на головы маби сыплются многочисленные нелестные определения – от «безмозглых животных» до «бесчувственных роботов». Но с таким же успехом можно назвать животными людей, у которых тоже есть свои инстинкты. Сравнение с роботами ещё более нелепо. Неэмоциональность и некоторая замкнутость – внешние свойства мабианской натуры. Отчасти природные, и отчасти – вызванные отношением к маби большинства людей. …

Оставим на время в стороне физиологические характеристики. Не вызывает сомнений то, что трансформация меняет характер, преобразует сознание. Иначе у маби не было бы столько схожих, объединяющих черт. Каждый из них – такая же индивидуальность, как любой человек. Но в целом все они ближе друг другу, чем люди. Отчасти это объясняется тем, что их меньше. Но только отчасти. Вирус Мабиуса или нечто ему сопутствующее неизвестным нам образом влияет на личность. Это не замена одной личности другой. После трансформации человек всё тот же, но – маби. Рождённые маби все типичные «мабианские» черты несут в себе с момента появления на свет. Но как биологический механизм может оказывать влияние на человеческое «я», на нематериальное начало? И он ли оказывает это влияние?

 

7. По разные стороны

Инио снял очки и выключил сферу. Несколько минут молча думал. Потом, вздохнув, сказал:

– К технике исполнения никаких претензий. Работа отличная. Но, Брэтали… слишком смело. Проще говоря, это не модификация пятого «ползуна». Это принципиально новая машина.

– Считаете, не стоило заниматься самодеятельностью?

– Заказ серьёзный, крупная партия. Сходи-ка к командору Стейницу. Посмотрим, что он скажет.

Брэтали с самого начала предполагал, что идти надо к Стейницу. Но всё-таки сперва показал проект главному виртинженеру. К этому человеку Сальваторе проникся уважением за его талант виртуальщика и относился к нему как к наставнику. А ещё – правда, это глупость – Инио чем-то напоминал старика из того сна. Хотя вовсе не был ни таким немощным, как старик в начале сновидения, ни особо величественным, как в конце. Просто мимолётное сходство. А может, игра воображения. Почему-то этот сон часто вспоминался…

Первая реакция Стейница была ожидаемой.

– Дженгарцы заказывали модификацию «ползуна». И где она? Ты что, не получил техзадание?

– Командор Стейниц, думаю, такая модель подойдёт дженгарцам гораздо больше. «Ползун» – обычный тяжёлый автомобиль со встроенным оружием. А моя машина будет почти что лазить по их горам. И конфигурация вооружения лучше…

– Согласен. Но я имел «счастье» работать с этими людьми, Сэл. Они консерваторы. Упёртые дуболомы. Как все им подобные за границей. – Стейниц брезгливо поморщился. – Если они заказывали видоизменённый «ползун», то ничего другого не возьмут. Сроки поджимают, а проекта у тебя нет. Пусть твоя модель трижды неплоха, я даже на разработку для массового производства направить её не смогу. Заказ был индивидуальный. Ты потратил время зря. Если договор подписать не удастся, это будет плохо.

– Но они же не настолько глупы, чтобы отказаться! Стоимость моей машины такая же, как «ползуна». А преимущества очевидны.

– Глупы или нет, а откажутся из одного упрямства. Мы не продадим дженгарцам то, что предлагаешь ты.

– Смотря как продавать. Конечно, сбытовики могут и так и сяк расписать плюсы. Но это будут слова да картинки. А вот если устроить настоящую демонстрацию – то есть, почти настоящую. В сфере…

– Ты хочешь, чтобы дженгарцам показали твой проект в виртпространстве? Я правильно понял?

– Да. И не просто проект. Нужна демонстрация в действии. Тогда они не откажутся.

Стейниц неопределённо хмыкнул.

– Для индивидуальных заказов, командор, это, по-моему, лучший вариант. Вы сами не задумывались, почему сферу не используют для таких целей?

– Может, потому что сбытовиками и виртуальщиками становятся слишком разные люди, а? – кроме иронии, кажется, было в его голосе что-то ещё.

– Наверное. Но не обязательно привлекать сбытовиков.

– И кто же тогда будет эту демонстрацию проводить?

– Я, – без промедления ответил Сальваторе.

Стейниц промолчал, но весьма выразительно – ну-ну, продолжай…

– Машину ведь создал я. Кто лучше её представит? А если дженгарцы всё-таки откажутся, за оставшееся до срока время сделаю проект «ползуна».

– Вряд ли успеешь.

– Успею.

– Хочешь рискнуть с этим своим предложением, да?

– Не думаю, что здесь такой уж риск…

– Риск, не сомневайся. Для тебя, Сэл. В случае неудачи. Но в твоей идее что-то есть… Приступай. Только запомни: я беру на себя эту ответственность. Я, предположим, в тебя поверил, но есть и другие, понимаешь? Постарайся оправдать доверие.

Последний вражеский «ползун» не удержался на краю и рухнула с обрыва. Послышался грохот, а через секунду – взрыв. Полыхнул отсвет пламени.

Никто из противников не вырвался из окружения.

Можно заканчивать. Одна за другой машины их «отряда» исчезли – все, кроме одной, которой управляли они сами. Брэтали не расстёгивая, через голову стащил с себя виртпространственные очки и посмотрел на дженгарцев, сидевших напротив. Ни дать ни взять – два бульдога: один побольше, второй поменьше. Все они, что ли, там, в своём Дженгарджи, такие? Или подобная внешность – обязательное условие, чтобы выбиться в военачальники?

Освободившись от очков, дженгарцы с непривычки встряхивали головами и часто моргали.

– Ну как? – осведомился Сальваторе.

– Впечатляет, – кивнул тот, что побольше. За солидным немногословием Брэтали уловил нотки восхищения.

Произношение дженгарцев было непривычно тягучим на гласных звуках – иностранный акцент.

Второй «бульдог» оказался менее сдержанным. Одобрительно усмехнувшись, он пристукнул кулаком по столу:

– Отличная вещь, что надо! А натурально как… Прямо настоящий бой, чёрт возьми!.. Скажите, – обратился он к Сальваторе, – а вам самому приходилось бывать на войне?

– Никогда.

«Бульдог» покачал головой.

– Ну надо же, а так всё… ну прямо вот…

Первый, который из них двоих, видимо, был главнее, строго глянул, и второй примолк.

Подоспел Стейниц. Из своего кабинета он следил за демонстрацией, без проекции, как «виртневидимка». Теперь он увёл обоих «бульдогов» для дальнейшего обсуждения дел. Шаги стихли в коридоре.

Брэтали несколько минут расслабленно сидел без движения. После напряжённой работы он чувствовал себя немного усталым.

Стейниц вызвал его к себе позже.

– Поздравляю, Сэл. Тебя и всех нас.

– Они заключили договор?

– На двойную партию. – Выражение лица руководителя отдела мало о чём говорило, но по интонации можно было угадать, что Стейниц доволен. – Я уже передал проект конструкторам.

– Значит, «ползун» делать не надо?

– Нет. Но есть кое-что другое.

– Что, командор?

– На днях полковник Гроссе из Внешних армейских войск будет в «Мегалите». Ему поручено отобрать новое вооружение для закупки. Обычно мы показываем завершённые образцы, но почему бы не продемонстрировать и те, которые пока воплощены только в виртпространстве? Ты это сделаешь. Не все проекты тебе знакомы, но время на изучение ещё есть.

– Хорошо, командор. Я подготовлюсь.

– Только имей в виду: полковник – не как эти, сегодняшние. Из наших. – Стейниц сказал так потому, что офицерский состав ВАВ имел технократский статус. – Меньше внешнего эффекта, больше компетентности и рациональности. Понимаешь?

– Понимаю, – кивнул Сальваторе. – Сделаю.

– Про какой это «настоящий бой» говорили дженгарцы? Что ты для них такое сотворил?

– А вы откуда знаете, командор Инио?

Старик развёл руками.

– Слухи, друг мой… распространяются быстрее, чем ты думаешь.

– Ну да, слухи… – На лице Брэтали появилось неприязненное выражение. Но, в любом случае, с Инио он сам хотел поговорить о своей работе. – Уж не знаю, насколько этот бой действительно выглядел «настоящим». Я сделал для них такую штуку: сначала они посмотрели модель вне контекста. Разобрались, что к чему. Реакция, кстати, была довольно кислая. Но потом я устроил это столкновение. Происходило всё конечно же в родных дженгарских горах. У противников были «ползуны». У нас – новые машины. Ну и всё, победа за нами.

– Честная, надеюсь.

– Я не такой дурак, командор Инио.

– Знаю. Извини. Но власть над виртпространством – большой соблазн. Всем нам это известно.

– Да уж… – Брэтали произнёс это с каким-то отсутствующим видом, как будто подумал о чём-то своём.

– Наверное, пришлось попотеть, объясняя дженгарцам, как отобразить личные проекции? – усмехнулся Инио.

– Ну, не так чтобы очень. Сообразили. А дальше от них много не требовалось: оценить модель и пострелять по врагам.

– Ты сам тоже работал с личной проекцией?

– Да. Всё время торчал рядом с дженгарцами. Сначала показывал, что да как. А после вместе в одной машине сидели.

– Любопытно было бы взглянуть на запись.

– Я её не сохранил.

– Удалил?

– Нет, просто не сохранил. Я не писал программу заранее.

– Хочешь сказать, импровизировал? С такой многоплановой задачей как военные действия? И – находясь в личной проекции?

– Я не видел раньше этих людей. Откуда знать, что им нужно? Ну, кроме гор.

– Мог хотя бы основной ход событий наметить…

– Это уже означало бы какие-то ограничения. Даже при той свободе, которую даёт сфера.

Инио покачал головой.

– Ты из тех, кто может удивлять… даже таких стариков, как я. Хорошо, Брэтали, если твои способности помогут добиться успехов. Ты ведь к этому стремишься, да?

– Пожалуй, – согласился Сальваторе.

– Это хорошо, – повторил Инио. – Но одних способностей здесь недостаточно.

– И что ещё нужно?

Главный виртинженер помолчал, переложил какие-то бумаги сначала на край стола, потом вовсе убрал в ящик. Наверное, обдумывал, как точнее ответить. А может – стоит ли вообще продолжать этот разговор.

– Две вещи. Стремление к власти, во-первых. И во-вторых, надо помнить, чья власть всегда будет больше твоей. Я вот, знаешь, тоже когда-то удивлял… по молодости особенно. Но двух других условий не было и нет. Именно поэтому я уже привык называть человека, которого в своё время учил работать в сфере, «командором». По образованию-то он конструктор. Но это между нами, надеюсь, ты понимаешь. – Говорил Инио вполне спокойно, без горечи или сожаления.

– Командор Инио, я стремлюсь не к власти. Я хочу достигнуть большего в своей профессии.

– Одно другому не помеха. Ты взял хороший старт. Я рад за тебя. Но не забывай внимательно смотреть по сторонам.

– Не совсем понимаю… – кажется, Брэтали попытался произнести это осторожно. Но Инио не обманулся. Уж если осторожность не в твоём характере – пытаться без толку.

– Я не возражал бы, Брэтали, если бы в будущем ты занял моё место в отделе. Но таких как я, думаю, найдётся очень мало.

– О чём вы?

– Сбытовики уже засуетились. Решили, ты заришься на их кусок хлеба с маслом. Стейниц хочет ввести виртуальные презентации в частую практику.

– Что, и про полковника уже известно? Опять слухи?

– Да. Правда, Стейниц сейчас на твоей стороне. Похоже, готов сцепиться из-за тебя с начальником сбыта. Может, даже выдвинуть куда-то…

– Вы считаете? – прозвучало это скептически.

– Почти уверен. Но… не обольщайся слишком, Брэтали. Если Стейниц что-то для тебя сделает, то не в последнюю очередь ради личных целей. Пусть у Ситгоффа он и так на хорошем счету, и кое-какие вопросы они решают напрямую, в обход производственного директора. Но он давно усвоил, что никогда не помешает укрепить своё положение.

– Высоко мы с вами замахнулись.

– Просто помни, что с Максом надо держать ухо востро.

– Это интеллидж-винтовка зэт-16, командор полковник.

Гроссе взял оружие в руки.

– Скорострельность выше, чем у пятнадцатой. Вес меньше.

«Обстановка» для полковничьей демонстрации получилась строгой и мрачноватой. Длинное прямоугольное помещение, стены в тёмных тонах, ряд узких окон под потолком. Свет из них падает на стенды с образцами. Такая «реальность» показалась Брэтали вполне подходящей для Гроссе. На первый взгляд это был безобидный коротышка, который по недоразумению напялил на себя военную форму. Но стоило присмотреться внимательнее, становилось понятно: Гроссе – человек, способный посылать на смерть. И сам пойти на смерть, если понадобится. Полковник Фанатик – так мысленно окрестил его Сальваторе.

– Хотелось бы опробовать.

В дальнем конце зала Брэтали материализовал ряд мишеней.

Полковник вскинул винтовку к плечу. Тишину виртпространства, которую Сальваторе намеренно не наполнил посторонними звуками, распорол пронзительный свист выстрелов. По первой цели Гроссе стрелял, включив интеллиджнаведение, по второй – не используя этой функции. В обоих случаях тёмные отверстия появились в центральных кругах мишеней, но на второй они были всё-таки чуть ниже геометрического цента.

– Так вы говорите, мейстер Сальваторе, пока все эти новые разработки существуют только в виде виртпространственных моделей?

– Да. В первую очередь наши конструкторы подготовят для производства те из них, которые вы выберете.

– Зэт-16 я включаю в список.

Брэтали поставил отметку на стенде с винтовкой, и они перешли к следующему.

– Это изменённая стрельчатая граната.

– Комплект снарядов мы пока обновлять не будем.

– Тогда всё это пропустим. – Они прошли мимо трёх стендов, и остановились возле четвёртого. – Это «игла» – лучемёт четвёртого поколения…

* * *

– На совещание пойдёшь со мной, Сэл, – сказал Стейниц. – Сделаешь дополнения по «Сатурнусу».

– С ним по-прежнему проблемы?

– Ты же помнишь: идею удалось протолкнуть только с условием постоянного контроля. Так что, хотя твой этап незатратный, отчитаться придётся.

Тема двигателя «Сатурнус» в повестке совещания значилась вторым пунктом. Когда очередь выступать с докладом дошла до Стейница, он коротко сообщил о ходе работы и приготовился отвечать на вопросы. Сальваторе не ожидал, что их будет так много. Спрашивала в основном Сюзанна Авиджио, директор по производству и непосредственный начальник Стейница. И тон у неё был не слишком доброжелательный. В памяти Брэтали всплыла фраза Инио насчёт того, что руководитель конструкторского отдела многое предпочитает решать в обход производственного директора.

Нельзя не отдать Стейницу должное: из словесной дуэли он вышел победителем. Наконец-то Брэтали получил возможность сделать свои пояснения. Но едва он успел начать, как зазвонил телефон гендиректора. Извинившись, тот взял трубку.

Брэтали замолчал. Всеобщее внимание переключилось на Ситгоффа.

– Что? Ещё не хватало… – говорил тот. – Да, пусть идёт сюда.

В конференц-зал почти бегом ворвался какой-то запыхавшийся человек.

– Извините, командор Ситгофф. Но ситуация опасная, – выпалил он скороговоркой, обращаясь исключительно к гендиректору, как будто больше за столом не было никого.

– Ференц, что там ещё стряслось на мою голову? – сварливым голосом осведомился Ситгофф.

Он часто разговаривал в таком тоне. На подвижном пухлом лице при этом появлялась недовольная гримаса, жесты становились суетливыми. Но всё это было нарочито напускное. Просто оригинальничание, которое могут позволить себе люди настолько высокого положения. Или что-то вроде психологической разрядки. Брэтали однажды пришло в голову, что если бы устраивался костюмированный праздник, гендиректор «Мегалита» вполне мог бы явиться в цветастом шутовском колпаке.

Но несмотря ни на какие странности, в Эйзеусе Ситгоффе угадывался человек сильной воли и большого ума. И бульдожьей хватки. А иначе и невозможно возглавлять технократскую компанию. Конечно, эту должность-титул он заработал не сам, она досталась ему по наследству. Но именно при нынешнем Ситгоффе «Мегалит» превратился из «одной из компаний» в «одну из ведущих».

– В восемнадцатом цехе рабочие-ортодоксалы устроили свару с технократами.

– Уж эти ортодоксалы… Насколько всё серьёзно? – кожа на лбу Ситгоффа собралась в гармошку.

– Производство простаивает.

– Надеюсь, до рукоприкладства не дошло?

– Н-нет… – заикнулся Ференц, – пока.

Такие столкновения – давняя история. Время от времени они повторялись. Одно из самых массовых произошло лет пять назад, тоже в компании – «Орион» понёс из-за этого большие убытки. Но тогда до рукоприкладства дошло, причём до весьма активного.

В компаниях среди рабочих нетехнократов всегда было больше, чем среди служащих. Немало ортодоксалов, которые не находили себе места в финансовом или торговом бизнесе – занятиях, обычных для их офстата. Эти ортодоксальские «низы» представляли собой довольно опасную часть общества. Обозлённость людей, чувствующих себя обделёнными, соединялась в них с какой-то нездоровой гордостью. Консерватизм – с маргинальной готовностью к быстрым переменам. Таких проще всего увлечь дешёвой пропагандой. Особенно если она направлена на «защиту традиционных ценностей».

Сальваторе хорошо знал всё это – как многие маби. Среди тех, кто каких-нибудь два-три десятка лет назад устраивал частые налёты на мабианские дома, призывая «стереть с лица земли двуполых уродов», не слишком удачливых ортодоксалов было большинство.

С рабочими-технократами ортодоксалы тоже постоянно затевали разборки. Правда, и противоположная сторона им не уступала. Здесь каждый был убеждён в преимуществе своего офстата. Ортодоксалы считали технократов выскочками и наглецами, те их – упрямыми болванами, увязшими в пережитках прошлого. При таких обоюдных мнениях скандалы вспыхивали легко, как порох. Сегодня тоже, скорее всего, началось с какого-нибудь пустяка.

– Что там спецы по персоналу?

– Говорили с рабочими. Пока никаких результатов.

Гендиректор недовольно скривился.

– Серьёзных мер не хотелось бы… А вот если выдать им идею… – Ситгофф как будто думал вслух. – Нужна идея, которая их отвлечёт. Что-то такое… объединяющее.

Он вопросительно посмотрел на своих подчинённых, видимо, ожидая каких-то предложений. Но все как один очень вежливо молчали. Ференц, которому не предложили сесть, нервно мялся с ноги на ногу.

Размышляя, гендиректор подпёр щёку ладонью и уставился в стол перед собой.

– Я мог бы это сделать.

– А? – вскинулся Ситгофф. Невозможно было не глядя уловить, кто из собравшихся это произнёс.

– Я мог бы решить эту проблему, командор Ситгофф, – повторил Сальваторе. Поднявшись для доклада, он продолжал стоять.

Ситгофф прищурился, пытаясь вспомнить, кто этот человек, которого пять минут назад представил Стейниц. А когда вспомнил, брови его удивлённо поползли вверх.

– У вас есть опыт работы с людьми в конфликтных ситуациях?

– Нет. Но, уверен, именно я мог бы здесь помочь.

Брэтали заметил взгляд Стейница. Испытующий, оценивающий. Спокойно и твёрдо встретил этот взгляд.

– Позвольте ему попытаться, командор Ситгофф, – сказал Стейниц. – Думаю, выйдет толк.

Похоже, он понял мысль Брэтали.

– Ну, попытайтесь, – ответил после небольшой паузы гендиректор. – Ференц, поезжайте вместе. О результатах сразу же доложите. В случае неудачи придётся действовать наверняка. Охрана пусть будет в готовности, предупредите, Ференц. Так… вернёмся к обсуждению. Нет, «Сатурнус» пока отложим. Что у нас дальше?

Официальной должности Ференца Сальваторе не знал. Да это и не имело значения. Один из престарелых мальчиков на высокопоставленных побегушках. Пока они шли к лифту и спускались в подземный этаж, где находилась автостоянка, Ференц по теленоуту отдавал распоряжения начальнику охраны.

По мегалитовской подземной трассе, которая соединяла Управление с промзоной, до нужного цеха они доехали за полчаса. Ференц гнал машину на предельной скорости. По городским дорогам из-за пробок тащиться пришлось бы гораздо дольше.

– Идёмте быстрее, – поторопил Ференц, шагая по коридору. И добавил зачем-то: – Здесь станки делают. Производство для производства.

– В помещении есть балкон? С которого я смогу видеть рабочих, и они – меня?

– Да, есть.

Откуда-то доносился нестройный гул голосов.

– Пусть с него уйдут все, кто пытаются вести переговоры. Я буду один.

Ференц глянул на Брэтали с явным сомнением. Да, на балконе ему ничего не угрожает. Но выйдет ли толк?

Машины, установленные в цехе, размерами не уступали небольшим зданиям. Ни одна из них сейчас не работала – все автоматизированные процессы отключены. Рабочие толпились между станками, пытались перекричать друг друга, кто-то сооружал из подручного материала не то импровизированную трибуну, не то баррикаду непонятного назначения. Разделение на два лагеря сразу бросалось в глаза.

«Чёрт возьми, – подумал Сальваторе, – кто из них, интересно знать, технократы, а кто – ортодоксалы? Одинаковые… Да и наплевать. Главное, все – люди».

Брэтали ждал, опершись о перила. Через некоторое время рабочие стали посматривать наверх, желая выяснить, почему на балконе воцарилось молчание, и никто больше не пробует их успокаивать. Сначала на Сальваторе пялились молча, рассчитывая, что он что-нибудь скажет. Но напрасно. Тогда один крикнул:

– А начальство-то смылось куда-то!

– Ясное дело – смылось! Технократишки! Хвосты поджали!

– Ты бы заткнулся, голодранец!

– Да все технократы чуть что – от страха трясутся!

– Пошёл ты к такой-то матери, умник! Этот на балконе – уж точно не ортодоксал! Эй! – заорал рабочий, глядя на Брэтали. – Ты чего припёрся? Кто такой? Из Управления, что ли?

– Моё имя Сальваторе. Может, слышали. – Благодаря микрофону, который предусмотрительный Ференц забрал у кого-то из неудачливых переговорщиков и прицепил Брэтали на воротник, голос прозвучал довольно громко.

– Проваливай…

– Эй, а не тот Сальваторе, про которого в газете писали? Не тот маби?

– Тот самый, – подтвердил Брэтали.

– Какой маби?..

– Кто – маби? Где писали?

– В газете, как её…

– Маби… маби… – неслось со всех сторон.

– Вот они кого в Управлении пригревают! Людей им не надо уже! – выкрикнул тот, кто обвинял технократов в трусости.

– Людей не надо, собирают всякий сброд! – поддакнул его недавний оппонент.

– Эти маби! Извращенцы…

– В шею гнать…

– Скоро нам работы не останется!

Новое настроение охватило толпу. Технократы и ортодоксалы, временно позабыв о собственных разногласиях, принялись костерить маби. Но недовольство быстро сошло на нет, потому что его не подогревали нападки противоположной стороны. Не было никакой противоположной стороны. Брэтали давным-давно ушёл с балкона. Повыступав ещё немного, люди стали расходиться по рабочим местам.

Ференц семенил вокруг Сальваторе чуть не кругами и тараторил:

– Отлично, просто отлично…

Ференцу не терпелось принести гендиректору добрую весть. Ференцу мало надо было для счастья. Сам он на балкон, пока там стоял Брэтали, только выглядывал, но Ситгоффу сообщил всё в подробностях сначала по теленоуту, а потом, когда они вернулись в конференц-зал Управления, лично. Гендиректор, раздумчиво покивав, произнёс:

– Ну, Сальваторе, похоже, вы совершили чудо… – при этом одна его бровь вздёрнулась, а вторая сползла ниже положенного ей места, отчего лицо приобрело удивительную непропорциональность. – Кстати, о чём вы должны были докладывать? «Сатурнус», если не ошибаюсь? Хотелось бы дослушать.

– Командор, – возразил кто-то из директората, – мы ведь не закончили насчёт рекламной компании…

– Вопрос с «Сатурнусом» обсуждался раньше, – резко обрубил Ситгофф.

– Думаю, теперь к «Сатурнусу» перестанут цепляться, – сказал Стейниц, когда они с Брэтали возвращались в свой отдел.

Сальваторе молча кивнул.

* * *

Отправляясь на мегалитовский приём, Брэтали всё-таки решил надеть костюм. Но в сочетании не с традиционной рубашкой, а с чёрной футболкой.

– Понимаешь, что это приглашение значит для тебя? – спросил накануне Стейниц. – Цени.

Большинство гостей было технократами. Ортодоксалов и нейтралов можно пересчитать по пальцам.

Сальваторе долго промучился, пытаясь включиться в ритм приёма. Но блуждания по залу от одного кружка приглашённых к другому, шипение шампанского в хрустальных бокалах и танцы с престарелыми дамами невыносимо ему наскучили. Не выдержав, он скрылся в тени колоннады.

Приём проходил в «Лито-холле», принадлежащем, само собой, «Мегалиту». Иногда здесь устраивали концерты известных музыкантов или театральные представления. Но чаще проводили званые вечера. Интерьер «Лито-холла» резал глаз чересчур явным сочетанием роскоши и классической строгости. Мрамор, позолота, псевдоантичность…

Брэтали хотелось, чтобы приём поскорее закончился. Слишком много показухи.

За окнами лил дождь. Катакаранская ночь струилась по мокрым стёклам.

Внезапно Сальваторе ощутил чьё-то близкое присутствие и обернулся.

– Неплохо пристроился в «Мегалите», да?

Вейс. Тот самый, который вылетел из конкурса в самом конце, со скандалом.

– Ну, как видишь, не ты один. Я работаю в «Основе». И тоже кое-чего добился.

Судьба Вейса Брэтали не интересовала. На его лице не отразилось ни досады, ни злости, ни даже удивления – хотя бы притворного. Он смотрел на своего прошлого соперника с абсолютным равнодушием. Ещё мгновение – и он уйдёт, как тогда, в вестибюле «Меги». Желание мести так и останется неутолённым. Но в последний момент Вейс всё-таки успел:

– Не все окрестные кусты ещё объел, грязный маби? Не отстоял себе коленки в мегалитовском сортире? Или здесь предпочитают кого-нибудь поживее такой заторможенной твари?

Вейс понял, что его слова Сальваторе зацепили. Но радости новоиспечённому сотруднику «Основы» это не принесло. Он физически ощутил пронзающий насквозь взгляд – мрачный, обжигающе-ледяной. И невольно вздрогнул.

– Чего ты так пялишься? – голос прозвучал нервно, почти испуганно. – Я же просто пошутил…

Не дожидаясь ответа, Вейс сначала попятился, потом развернулся и исчез в толпе.

Успокоившись, Брэтали почувствовал чуть ли не облегчение. По крайней мере, впервые за этот вечер он столкнулся с проявлением искренности. От улыбок в лицо и надменного перешёптывания за спиной он успел порядком устать. Не то чтобы это задевало так уж болезненно. Но надоедало.

Выходя из-за колонны, Сальваторе едва не столкнулся с женщиной. Отчего-то показалось, что это «едва» было просчитано заранее.

Сальваторе извинился. Но она явно не собиралась так просто разойтись.

Её чёрные волосы, заплетённые в тонкие косички, на затылке были собраны в высокий пучок. Глаза светлые. В лице – довольно гармоничное соединение резкости и мягкости, подчёркнутое ярким макияжем. Кажется, она из тех, кто привык получать своё.

– Вы Брэтали Сальваторе?

Вопросительная интонация – лишнее. Она прекрасно знала ответ.

– Да.

– Я слышала о вас. И читала. Меня зовут Зарад.

Кто она такая? Наверняка одна из «особо важных персон». Несмотря на свою молодость – относительную, конечно. Она гораздо моложе, к примеру, Сюзанны Авиджио, или того же Стейница. Но старше Брэтали.

– Очень приятно, командор Зарад.

– «Командор» ни к чему. Зовите меня по имени.

– Ну что… Зарад, вернёмся к ним? – Брэтали кивнул на гостей.

– Нет. Они утомляют.

Зарад и Брэтали пошли вдоль колоннады, мимо окон. Не успели обменяться и десятком фраз, как Зарад перешла на «ты».

– Знаешь, я весь вечер за тобой наблюдала.

– Зачем?

Она остановилась и повернулась к Брэтали.

– Давно хотела с тобой познакомиться. Поближе. Надеюсь, смысл ясен?

– Да уж куда яснее.

– Ну как? Пошлём всех этих зануд к чёрту? Поехали отсюда.

Брэтали стоял возле стены, между двумя соседними окнами. Зарад упёрлась в эту стену ладонями по сторонам его плеч.

– Извини, но… нет.

– Разве ты не маби? – в голосе Зарад прозвучало искреннее удивление. Больше вроде бы и ничего.

– У вас неверное представление о маби, командор Зарад, – сказал он, мягко отталкивая её руки.

Хотя приём задумывался как фуршетный, несколько отдельных столиков в зале всё-таки поставили. За одним из них сидел Инио. Казалось, старик дремал. Но это был всего лишь способ избавиться от нежелательного внимания окружающих. Официальных приёмов главный виртинженер не любил так же, как парадных пресс-конференций, и приходил только ради соблюдения этикета.

Заметив рядом Сальваторе, Инио «проснулся»:

– Похоже, Брэтали, мы с тобой единомышленники на этом празднестве.

– Похоже.

Среди колонн мелькнуло искристое тёмно-бордовое платье новой знакомой Сальваторе.

– Кто она такая, командор Инио? – спросил он.

– Зарад Джесер.

– Джесер? А Конрад Джесер?..

– Она его дочь. И правая рука в делах компании.

Отношения между руководителями многих технократских компаний были дружеские. В числе приглашённых на мегалитовский приём был Конрад Джесер, гендиректор «Основы», члены его семьи и, видимо, кое-кто из «отличившихся» сотрудников – ведь Вейс сказал именно об «Основе».

– Она положила на тебя глаз.

Сальваторе досадливо поморщился:

– Сейчас, командор, меня не занимает ничего, кроме моей работы. Ни на что не хочу отвлекаться. И лишние проблемы мне ни к чему.

– Она такая, Зарад. Любит побеждать. Но, говорят, она не злопамятна. Так что можешь просто забыть.

Брэтали пожал плечами, давая понять, что это само собой. Независимо от её характера.

– Представляете, командор Инио, я после работы так не устаю, как от этого приёма.

– Представляю. Сам такой…

– Нет, командор. Вам всё это просто не нравится, а я… Знаете, официанты подтаскивают мне подносы с выпивкой и всякой мясной ерундой раза в три чаще, чем остальным. Наверное, уже ставки делают: как долго дикий маби будет вежливо отказываться, прежде чем взбесится. Они ведь считаются мегалитовскими работниками… Некоторые даже технократы.

– И я технократ. Но это ещё ничего не значит. Люди все разные. Роберт Витсварт тоже…

– Да. Но это другое. Витсварт… он перестал быть технократом. Понимаете?

– Думаю, что да… Кстати, Брэтали, начёт того случая в восемнадцатом цехе. Удачно у тебя получилось.

– Только самому тошно. Стоял там и слушал, как нас проклинали. А ведь заранее знал: так и будет. Потому и пошёл. Потому и тошно.

Инио не перебивал. Но Сальваторе замолчал вдруг. Он чувствовал, что о чрезмерной откровенности потом наверняка пожалеет. Лучше сменить тему разговора.

– Командор, что за женщина в инвалидном кресле всё время рядом со Стейницем?

– Жена.

Ответ был очевиден, но Брэтали удивился. Стейниц не был похож на человека, который станет жить с женой, страдающей физическими недостатками.

– Во всех нас соединяются противоположности, – заметил Инио. – Макс очень предан Таис. Эта беда с ней от болезни. После курса генно-клеточной терапии врачи обещают полное восстановление. Но лечение долгое, займёт не меньше года.

Инио отпил белого вина из почти полного бокала. Тарелки на его столе не было. В позднее время старик предпочитал не есть.

– Ты ещё о чём-то хочешь спросить, да, Брэтали?

– Командор Инио… Когда мы с вами говорили про карьерный рост, вы имели в виду, что у вас не получилось занять более высокую должность? Или – что вы этого не захотели?

– Знаешь, место в «Мегалите» я получил не из-за родственных связей. Тоже по конкурсу устроился, простым виртуальщиком. И был ужасно горд – ведь компании производят почти всё, что необходимо людям. Я был тогда моложе тебя… Мои дела пошли в гору слишком быстро. Поэтому слишком сильным оказалось разочарование. Огромные партии оружия, которые экспортируются за границу, да ещё закупленная власть – всё это здорово поубавило мой энтузиазм. Видел здесь Дарона Мирциано?

– Да. Сначала решил даже, что ошибся.

– У каждой компании есть «свои» политики. Премьер-министр – мегалитовский ставленник.

– Если вы так ко всему этому относились, да и относитесь, почему не попытались ничего изменить?

Инио грустно улыбнулся. Вот он и выдал себя, этот парень. Амбициозен? Пытается научиться беспринципности? Возможно. Но понимает ли сам…

– Изменить – в одиночку?

– Ну ладно, я ляпнул глупость. Хотя бы просто уйти.

– Может, это слабость, Брэтали. Я предпочёл остаться. И не забираться особо высоко, чтобы меньше знать. А ты? Как бы ты поступил на моём месте?

Задавая вопрос, Инио знал, что задевает за больное. Брэтали нахмурился, появилась даже какая-то враждебность.

– Я не на вашем месте, командор, – холодно сказал он. – Я не говорил, что думаю так же, как вы.

После разговора с Инио Брэтали собрался уходить. Уже направился к дверям, но в этот вечер его не желали оставлять в покое.

– Ты Сальваторе. Не отрицай, я знаю, – раздалось за спиной.

Какой-то мальчишка. Откуда только он тут взялся?

– Допустим. И что? – скептически процедил Брэтали.

– Я Кейл Джесер. И я тебя предупреждаю: не смей приближаться к моей сестре, грёбаный маби!

Ага, понятно. Младший Джесер. Похож на Зарад. Тот же цвет волос, глаз. И ещё более явный контраст: в чертах Кейла уже заметна мужественность, но сквозь неё проглядывает почти детское выражение.

Но есть что-то ещё кроме сходства с сестрой… Более раннее впечатление.

Взгляд. Взгляд голубых глаз, полный ненависти.

День, когда поезд прибыл в Катакарану. Уличный терминал у вокзала, мальчишки возле фонаря. Крик, раздавшийся вслед.

Кейл, конечно, не вспомнит того случая. А если и вспомнит, никогда не узнает, что там был именно Сальваторе. А вот Брэтали мог бы в подробностях воспроизвести всю картину, хотя глянул тогда на подростков только вскользь. В некоторых случаях его память становилась почти фотографической.

– Шёл бы ты к своему папочке, детка, – сказал он Кейлу.

– Не понял, с кем говоришь, ублюдок? Знаешь, что я делал бы с такими как ты, будь моя воля? Убивал бы, как животных на бойне!

Язвительность Вейса Брэтали действительно рассердила. А здесь хотелось просто рассмеяться мальчишке в лицо. Но Сальваторе сдержался. Слегка наклонившись к Кейлу, на которого смотрел сверху вниз, он, с издевательской интонацией растягивая слова, произнёс:

– А знаешь, что я сделал бы с таким, как ты, детка?

Кейла затрясло от возмущения. Больше всего он сам сейчас походил на разозлённого зверька, которого загнали в угол.

– Да расслабься, – презрительно бросил Брэтали. – Не нужен мне ни ты, ни твоя сестрица. Неохота пачкаться о вас, людей.

После такого Джесер уже и вовсе онемел. Вся его буйная подростковая энергия перерабатывалась в чистую ненависть. Казалось, он вот-вот или с кулаками бросится на Сальваторе, или разревётся злыми слезами. Чем же всё-таки закончится, Брэтали дожидаться не стал.

* * *

Ситгофф держал в руках стакан с минеральной водой. Вино он не любил и не пил никогда. А более крепкие напитки предпочитал употреблять не на официальных приёмах, а в другой обстановке. Минералку шеф «Мегалита» взял тоже не от большой жажды. Он был занят разговором, а стакан небрежно крутил в пальцах, загадочным образом умудряясь не расплескать воду.

Разговаривал Ситгофф с высоким и подтянутым, хотя и немолодым человеком весьма приятной наружности. Слишком весьма приятной. Привычка почти в любых обстоятельствах сохранять на лице доброжелательность, честно и открыто улыбаться потенциальным избирателям уже давно стала для него второй натурой. Естественно, когда требовалось публично осудить чьи-то действия, выразить соболезнования по поводу несчастного случая или ещё что-то в этом роде, доброжелательное выражение сменялось другим, подходящим к ситуации. Но сейчас по его облику никто не догадался бы, что разговор с Ситгоффом ему в тягость.

– Кампания должна строиться по-другому, – говорил Ситгофф. – Если армия твоих так называемых помощников не в силах родить ничего получше – не понимаю, за что я их кормлю.

– Многие поддерживают «Демобъединение», Эйзеус. У нас по-прежнему высокий рейтинг.

– Не такой высокий, как раньше. И если он ещё упадёт до выборов, это будет нехорошо, Дарон. Очень нехорошо. Никаких новых идей, насколько я знаю, у вас нет. Дешёвый популизм скоро окончательно наскучит всем. Для своих лет, Дарон, ты плохо знаешь людей.

Дарон Мирциано пожал плечами. Жест вышел каким-то вялым.

– Не думаю, что принцип меняется. Всё то же: хлеба и зрелищ. Плюс хороший пиар.

– Ну преподносить-то свои зрелища с хлебом вы как-то по-новому можете? Или мне самому начать думать ещё и за вас? Большинство мест в Палате должно остаться за нами. Не забывай, кстати, и об антидоминантах.

– Да. Их нельзя не принимать в расчёт.

Ситгофф поморщился. На любом другом лице такая гримаса могла бы показаться комичной.

Он раздумывал, как поступить. Сейчас нужно в качестве радушного хозяина поприветствовать одного ортодоксала по имени Бенексен. Конечно, будь этот Бенексен только ортодоксалом, Ситгофф не потрудился бы обращать на него внимание. Но он был владельцем и, за редким для его офстата исключением, руководителем крупной сети хлебозаводов. И у «Мегалита» с ним намечался договор на поставку оборудования. С другой стороны, премьер-министра отпускать от себя Ситгоффу не хотелось. Что-то Конрад Джесер бросает в сторону Мирциано хищные взгляды. Владелец «Мегалита» по своему опыту знал: особой преданностью лидер «Демократического объединения», начинавший делать карьеру на деньги «Ориона», не страдает. Пожалуй, лучше всего подойти к Бенексену вместе с Мирциано.

Из Большого толкового словаря (издание пятое, переработанное)

Турнир – … 2. – ежегодные соревнования по боевому искусству «Путь меча». Проводится в течение двух недель столице Евразийского Союза Катакаране в середине февраля. К участию и присутствию на Т. допускаются только технократы.

Из книги профессора Коре Мартинсена «Маби: перерождённые» (Глава 2 «Кто они?»)

Если корректно называть «врождённым» стремление к свободе, применительно к маби я определил бы его именно так. Они чётко чувствуют границу между собственной и чужой свободой, но при этом умудряются одно другому не противопоставлять. Не нарушать ничью свободу для них так же важно, как сохранять собственную. Совершенно неоправданны слухи о том, что маби якобы часто совершают правонарушения, потому что человеческие законы для них не писаны. По статистике уровень преступности среди маби значительно ниже, чем среди людей. Серьёзные преступления – кражи, нанесение физического вреда, тем более убийства – очень редки. Дело здесь не в какой-то особенной мягкости характера, хотя маби действительно мало склонны к агрессии. Взять чужое, посягнуть на жизнь другого человека – значит нарушить его свободу, чего маби не приемлют. Это осознанная законопослушность, следствие внутренней необходимости, а не боязни наказания. «Нарушив свободу другого, я не буду счастлив» – примерно такой тут смысл.

Но можно ли вести речь о свободе как необходимом условии жизни маби, если их сексуальное влечение в некоторых случаях имеет почти непреодолимый характер? Разве это не делает их глубоко несвободными?

На этот вопрос не существует единого ответа. С одной стороны, особенно если смотреть с человеческой точки зрения, это и в самом деле несвобода. С другой – специфика полового чувства маби делает их отношение к сексуальной жизни проще и естественнее человеческого. Конечно, не настолько, чтобы ставить секс в один ряд с процессами питания или сна. Но если как вероятность представить себе чисто мабианское общество, думаю, в нём не возникло бы даже идеи «сексуальной индустрии», порнографии. Предпочтения маби посередине. Им одинаково чужды аскетизм и излишества.

Важно отметить, что в мабианских парах «притяжение» задействовано не бывает. Оно связано с определённой степенью принуждения, а для маби принуждать другого недопустимо. Проявления «непреодолимости» характерны для смешанных отношениях маби – человек. То есть «непреодолимое» влечение женщина-маби может испытывать к мужчине-человеку, и мужчина-маби – так же к мужчине-человеку. Во всех других случаях «механизм притяжения» не срабатывает, и маби вольны выбирать, вступать в связь или нет.

Имеет «непреодолимость» и свои пределы. Реакция маби на грубое насилие не менее отрицательна, чем у людей. Только негативный акцент смещён именно в сторону «насилия». В первую очередь непозволительны действия против воли, в том числе и сексуального характера. Такое восприятие лучше защищает от психологических последствий подобных инцидентов.

Психика маби вообще во многом устойчивее людской. Но думать, что маби совсем нельзя как-то обидеть – ошибка. Разве что сложнее, чем человека. И ещё чисто внешне эмоциональная реакция на обиду менее заметна. Отсюда миф об их «толстокожести».

 

8. Полёт скворца (двадцать шесть лет назад)

Турнира Фьорден ждал с нетерпением, свойственным молодости. Пусть наставник Лоуренс и твердит постоянно, что любая невыдержанность бойцу только мешает – но это ведь первый турнир, в котором Фьорден станет участником, а не зрителем.

Чем ближе подходил срок турнира, тем больше времени он отдавал тренировкам. Будь его воля, дни напролёт проводил бы, не выпуская меча из рук. Из-за этого даже учёбе стал уделять совсем мало внимания. Отец уже начал сурово хмуриться, но Фьорден был уверен, что больше для вида.

Новую катану, с которой Фьордену предстояло выйти на турнирное поле, отец подарил ему на прошлый, шестнадцатый день рождения. Мечи-катаны – длинные, слегка изогнутые, с односторонней заточкой и прямо срезанным остриём – давний выбор их семьи.

От тренировочных мечей новый отличался как небо от земли, был не только грозным оружием, но и прекрасным произведением искусства. Благодаря особой технике соединения слоёв металла сияние клинка плавно перетекало из серебристо-синего в солнечное с красноватым отливом. На прорезной гарде узор: извивающийся дракон. По сторонам рукояти, частично скрытые чёрной шёлковой обмоткой, орнаменты в виде стилизованных сосновых веток. Это геральдические знаки их дома. Чёрные лакированные ножны инкрустированы изящным серебряным переплетением.

В тот год Фьорден выиграл четыре раза из пяти. Бои были судейские, герольд останавливал их через семь минут и объявлял победителя. По кодексу «Пути меча» участвовать в турнире можно с шестнадцати лет, но в решающих поединках – только с семнадцати.

После окончания турнира Фьорден ходил какой-то хмурый. Это сразу бросалось в глаза. Про себя все решили, что причина – в проигранной схватке. Так предположил наставник Лоуренс, и с ним согласились.

На следующий год в первый же день состязаний Фьорден записался на решающий поединок. Хотя бы раз за два десятка лет турнирной «карьеры» через такой опыт проходили почти все бойцы из известных семей, несмотря на то, что в качестве обязательного Кодекс его не закреплял. Иногда – и рядовые технократы. Кто-то – просто один раз, кто-то – первый и последний. Желающие показать особенную отвагу шли на решающий поединок дважды, и даже трижды. Многие молодые участники, едва получив право по возрасту, немедленно стремились его использовать. Поэтому решение Фьордена никого не удивило.

Внесение его имени в список собирающихся драться в решающем поединке означало, что соперника и день он сам выбирать не будет. За него это сделает турнирный жребий. Кодекс позволял каждому участнику вызвать на решающий поединок любого другого старше шестнадцати лет, причём не только из списка. Отказ принять бой считался позором – за всю историю турниров было всего несколько таких случаев. Но Фьордену сама мысль о том, чтобы вызвать какого-то конкретного человека, казалась странной.

Срок выпал на вторую неделю состязаний. До решающего поединка нужно было выступить в четырёх судейских боях, тоже по жеребьёвке.

Уже после третьего Фьорден чувствовал себя усталым. Не от физической нагрузки, один поединок в день – это мало. Куда больше утомляли ожидание, мысли о публике, о чести семьи… Вот почему, закончив третий бой, он не пошёл на зрительские трибуны, а сбежал погулять по городу. Хотелось сменить обстановку. Совсем. Не думать о сегодняшней победе, о предстоящей очередной схватке, о том, что будет на следующей неделе…

На метро он доехал до рынка Фреттир в восточном Эстхелминге. Вот уж где действительно обстановка совсем другая.

Ничего определённого Фьордену тут нужно не было. Он бесцельно бродил вдоль бесконечных палаток и лотков, проталкивался сквозь толпу горожан. Только некоторые из них приехали сюда на самом деле за покупками. А остальные – увидеться со знакомыми, поболтать, поторговаться всласть, или, как сам Фьорден, просто поглазеть. Благо, было на что. Не зря говорят: если умеешь искать, купить на Фреттире можно всё что угодно. В антикварных рядах среди гор никому не нужного барахла иногда попадались по-настоящему ценные вещи, а то и старинные произведения искусства. В крытых галереях продавали еду – и продукты, и готовые блюда. Рыбная вонь смешивалась с ароматами пряностей, образуя особый запах, который нигде, кроме Фреттира, не почувствуешь. Немало было здесь натуральных овощей и фруктов, которые посредники скупали у землепашцев для продажи.

Фьорден помнил, что неподалёку от прилавков с одеждой, сувенирами и украшениями находится «птичья» часть рынка, где торгуют разными домашними животными. Однажды он видел там двух настоящих пони. Их привезли из питомника, а купили для какого-то детского аттракциона в Риг Пэлатс. Но ориентировался на Фреттире он плохо. Спросив дорогу к зоорынку, в итоге всё равно сначала попал не туда, а в ряды со всякой всячиной под названием «товары для здоровья». Хотел снова задать вопрос, но услышал собачий лай и пошёл в сторону, откуда он доносился.

Пони на зоорынке сегодня не было, зато других животных столько, что всех и за день не пересмотреть. Фьорден прошёл всего один ряд, и кого только ни увидел, начиная от привычных собак и кошек, заканчивая хорьками и варанами. Необычных зверей он фотографировал на теленоут, если продавцы не возражали.

В самом конце ряда человек в шерстяном хемифате с леопардовыми пятнами торговал певчими птицами. Рассердившись на что-то, он громко ругался. Подойдя ближе, Фьорден понял, почему: одна из птиц только что умерла.

– Одни убытки, – недовольствовал торговец, вытаскивая из клетки безжизненное тело небольшой тёмно-серой со светлыми крапинками птички. – Вчера ещё был здоровый, а сегодня – как подменили… Если так пойдёт дальше, они меня разорят. Я на корм и на обогрев клеток трачу больше, чем они приносят дохода!

– Не преувеличивай, Ронг.

Напротив прилавка остановилась женщина в длинной зелёной юбке и такого же цвета шали, накинутой на плечи поверх утеплённого жакета.

– А, Ида… Что ты понимаешь в моём деле? Это был единственный экземпляр скворца!.. Надо его выбросить. Не в службу: посторожи мой прилавок.

– Не нужно выбрасывать. Отдай птицу мне.

Лица женщины Фьорден не видел, но по голосу казалось, что она улыбается.

– Не глупи, Ида. Для чего тебе мёртвая птица?

– Тебе она тоже ни к чему.

– Так лучше я её выброшу! Или ты согласна её купить?

– Почему бы и нет? – вопросом на вопрос ответила Ида.

– За полную цену, – уточнил продавец.

– Идёт. – Женщина протянула ему деньги.

Ронг принял их, но всё-таки предложил:

– Может, лучше возьмёшь живого чижа? Или канарейку?

– Скворца, Ронг.

Покачав головой, торговец положил погибшую птицу в картонную коробку и вручил покупательнице. Секунду спустя Ида уже исчезла в толпе. Фьорден только и запомнил, что зелёную одежду, нефритовый гребень в высоко зачёсанных волосах да покачивающиеся в ушах длинные серьги.

– Извините, мейстер, зачем она это сделала? – не смог удержаться от вопроса Фьорден. – Зачем заплатила за мёртвую птицу?

– Это же Ида Кин, – пожал плечами Ронг. – Она слегка не в себе.

– Правда?.. – с сомнением переспросил Фьорден. Если бы не странность поступка, он никогда не подумал бы, что эта женщина может быть сумасшедшей.

– А с чего бы я стал вам врать, молодой человек? – резонно осведомился продавец. – Кстати, не желаете приобрести певчую птицу?

Назавтра судейского поединка у Фьордена намечено не было. С учёбы на время турнира отпускали. Пару часов с утра он посидел в семейной ложе, посмотрел, как дерутся другие бойцы, а потом снова поехал на Фреттир. Потолкался немного там, где не был накануне. Но обманывать себя и дальше не стал. Его интересовали птицы. Точнее – одна птица, которую продали вчера, мёртвая птица. И женщина, которая эту птицу купила.

Продавец в пятнистом хемифате вместе со всем своим чирикающим и посвистывающим товаром сегодня расположился на том же месте. Женщины в зелёном рядом, конечно, не было. Но всё-таки Фьорден постоял минуту-другую чуть в стороне от прилавка, дожидаясь неизвестно чего. В тот момент, когда он уже собрался уйти, в плечо ему угодил мяч, и за спиной послышался смех. Мяч был баскетбольный, поэтому удар получился довольно чувствительным.

Фьорден оглянулся. Смеялась незнакомая черноволосая девушка в спортивных штанах и куртке-«горнолыжке».

– Ворон считаешь? Или ронговых попугаев? – бесцеремонно поинтересовалась нахальная девчонка. – Я тебя и вчера тут видела. Что тебе нужно?

Фьорден промолчал. Затевать ссору с этой девицей – только на посмешище себя выставлять.

Кто-то из проходивших мимо покупателей пинком вернул девушке мяч, та ловко остановила его, взяла в руки и покачала на ладони, словно примериваясь к новому броску.

– Хватит пялиться. Давай лучше сыграем. – Видимо, она не была намерена оставлять Фьордена в покое.

– Заденешь мой товар, бешеная, будешь платить, – предупредил её Ронг. – Или Ида будет за тебя платить, мне всё равно.

– Старый ворчун! – девушка скорчила торговцу рожу.

Для Фьордена, едва он услышал это имя – Ида – всё сразу изменилось. Девчонка знакома со вчерашней женщиной. Придётся сделать вид, что он не рассердился на выходку с мячом.

– Давай сыграем. Но не здесь же?

– Я знаю, где есть площадка с кольцом. Тут рядом.

Не дожидаясь, что он на это скажет, девушка направилась к ближайшему выходу с Фреттира. Фьорден поспешил следом.

Покинув рынок, шли они, и правда, недолго. Но за это время новая знакомая успела завести Фьордена непонятно куда. Вместо домов по обеим сторонам улицы торчали какие-то развалины, народу было мало. Издали слышался низкий гул на басовых нотах – искажённая расстоянием музыка.

– Эй! – окликнул Фьорден свою спутницу, которая всю дорогу так и шагала впереди. – Мы же сейчас зайдём в кварталы неспящих!

– Не боись, если и зайдём, то совсем чуть-чуть, – покровительственным тоном откликнулась она.

– Сюда, – объявила девчонка пару минут спустя, указывая на какой-то трухлявый забор. Отодвинула в сторону доску и скрылась в образовавшемся проёме. Фьорден, помедлив немного, тоже протиснулся за ограду.

Здесь действительно была площадка. Назвать её спортплощадкой язык не поворачивался, но играть можно, баскетбольное кольцо ещё держится на щите, хотя заметно покосилось.

Не сбавляя шага, с расстояния не меньше пяти метров девушка швырнула мяч. Попала точно в цель и выжидательно оглянулась на своего соперника, как будто хотела сначала оценить, на что он способен. Уступая ему место, отошла к краю площадки.

Фьорден подобрал мяч и встал там, где, по его прикидке, должна была проходить трёхочковая линия. Прицелился, бросил… Мяч прокатился по кольцу, замер на секунду – и упал с внешней стороны. Фьорден выругался сквозь зубы, ожидая смеха. Но девчонка не засмеялась. Её не было на площадке. Куда она делась? Через дыру в заборе исчезнуть могла – доска отодвигается со скрипом, Фьорден услышал бы.

Он огляделся и заметил, что в разбитом окне заброшенного здания, к которому примыкала площадка, мелькнул какой-то силуэт. Ага, вот, значит, где скрылась эта девица. Не долго думая, он бросился вокруг дома. Входная дверь оказалась приоткрыта. Но, вбегая, Фьорден задел за неё, и она с громким стуком захлопнулась за его спиной.

Фьорден остановился, задохнувшись от тучи взметнувшейся пыли. Со всех сторон слышался шорох, что-то мелькало, мельтешило… Фьорден понял, что это птицы – кажется, голуби. Десятки птиц, а может, даже целая сотня. Они устроились жить в этом доме, под высоким потолком холла, а он своим шумным появлением спугнул всех сразу.

– Поиграли, и хватит, – сквозь птичий шелест прошипел кто-то в самое ухо Фьордену. Шею обожгло холодное прикосновение. Нож.

Черноволосая девушка медленно вышла из-за его спины. Лезвия не отстранила ни на миллиметр и, прежде чем оказаться под другим ухом, оно прочертило под подбородком Фьордена царапину.

Птицы немного успокоились, но продолжали носиться в воздухе.

– Теперь я тебя прикончу, технократский сынок, – тихо сказала девчонка. На шутку это совсем не походило. Пронзительные чёрные глаза на некрасивом бледном лице горели ненавистью.

– Ты что, чокнутая? Что я тебе сделал?

– Надо было сидеть в своём замке и не соваться туда, где нормальные люди ходят.

– А если я не технократ?

– Да? – девчонка презрительно скривила губы. Как она залезла к нему в карман, Фьорден не почувствовал, но в её руках оказался его теленоут. – С каких это пор нетехнократы таскают такие цацки?

На задней крышке эксклюзивной модели была гравировка в виде фамильного герба.

Почему-то Фьордену сделалось не досадно из-за того, что теленоут его выдал, а стыдно. И ещё он не к месту заметил, что волосы у девушки не слишком чистые, а на лбу, над правым глазом – расковырянный прыщ.

– Видишь, умение махать длинной железякой в жизни не пригождается. Скольких ты уже угробил на этом вашем дурацком турнире?

– Нискольких. Я ещё не дрался в решающем поединке…

– И не будешь, – заверила она. – Я кому-то окажу услугу.

– Не кому-то, а тоже технократу, – напомнил Фьорден.

– Не умничай! – девушка повысила голос, и Фьорден подумал, что вот сейчас она и воткнёт свою заточку ему в шею. Но этого не произошло.

– Отпусти его, Мона.

Фьорден слышал этот голос всего однажды, но не спутал бы ни с чьим другим. Он походил на музыку. В нём звучала необыкновенная сила, но природа этой силы была непонятна.

– Зачем ты пришла, Ида? – крикнула девушка. – Это не твоё дело!

– Мастеру Дамо это не понравилось бы.

– При чём здесь мастер Дамо?!

– Ты теперь его ученица.

– Не важно! Я никому ничего не должна! И тебе не должна, хоть ты и вытащила меня из грязи…

– Мона, убери нож.

Ида Кин приблизилась и встала рядом с девушкой. Через минуту та опустила руку с заточкой. Глянула на Фьордена так, словно за неимением другой возможности хотела убить взглядом, а потом сделала шаг назад и демонстративно принялась копаться в его теленоуте. А Ида Кин осталась стоять напротив Фьордена. Тот как заворожённый смотрел в её улыбающееся смуглое лицо.

Вокруг летали растревоженные голуби. Вдруг одна птица отделилась от этой кутерьмы и уселась на плечо Иды, в зелёные складки её шали. Только это была не крупная сизая птица, не голубь. Поменьше, серо-коричневая со светлыми крапинами.

Птичка вертела головой, рассматривая Фьордена то одним, то другим глазом. Ида Кин молчала, как будто чего-то ожидая.

– Кто такой мастер Дамо? – пересохшими от волнения губами спросил Фьорден. Он и сам не знал, почему задал этот вопрос. Но, кажется, когда-то раньше слышал это имя…

– Приходи сюда на следующей неделе. Я тебе расскажу.

– На следующей… может не получиться.

– Его могут прирезать ни за что ни про что, – издевательски расхохоталась Мона. – Ей-богу, если бы я убила тебя сегодня, в этом было бы больше смысла.

– Ну так приходи завтра, послезавтра, – не обратила внимания на её слова женщина.

– Ты собираешься говорить с ним? Он же технократ! – девчонка вытащила из кармана сигарету и зажигалку, закурила. – Фьорден Франческо… – с намеренным пафосом протянула она и сплюнула на пол.

Фьорден терпеть не мог, когда его называли так. Но где-то в теленоуте, видно, записал своё полное имя.

– Мона, ты ничего не забыла вернуть? – Ида Кин повернулась к своей младшей подруге. Птица переступала лапками на её плече, но не улетела.

– Вернуть? Пожалуйста! – теленоут описал в воздухе высокую дугу и шлёпнулся на каменный пол. – Он наверняка противоударный, да? – нарочито заботливо осведомилась девчонка. – А ты, Ида, не зови меня этим дурацким именем, сколько раз просить…

Ида Кин и Мона направились к выходу. Фьорден стоял, сжав кулаки – рассерженный и окончательно сбитый с толку.

– Никуда я не пойду ни завтра, ни послезавтра! – крикнул он вслед женщинам. – Я догадался! Вы нарочно разыграли этот спектакль! Нашли такую же живую птицу!

– Конечно, – насмешливо бросила Мона, – искали по всему городу специально для тебя.

– Я вспомнил! Говорят, ваш мастер Дамо – психолог! Но ведь психологов на самом деле нет… А если есть – значит, этот мастер Дамо всё и подстроил!

Мона глянула на Фьордена через плечо, сверкнув глазами.

– Придержи язык, или я всё-таки прикончу тебя без всяких спектаклей.

Ида открыла дверь, собираясь выйти, но задержалась на мгновении и тоже оглянулась.

– Мастер Дамо только попросил купить скворца, – сказала она, как бы извиняясь за грубость девушки.

При этих словах птица взлетела с её плеча и выпорхнула на улицу.

Соперник Фьордена в решающем поединке оказался из менее влиятельной семьи, чем он сам. Представлял джаракасский «Символ» – не головное предприятие, а местный филиал. И к клану Рейнальдо, владельцев компании, никакого отношения не имел. Меч у него был прямой, полутораручный. Все, у кого нет особой семейной формы клинка, дерутся такими.

Фьордену вспомнилось сегодняшнее утро. Суровая торжественность отца, волнение матери, которое она всеми силами старалась скрыть. Даже младшая сестрёнка была не по-детски серьёзной – тоже знала, что ему предстоит. Теперь все они там, на трибунах. Смотрят. И ждут.

Сквозь прозрачный потолок турнирного стадиона Фьорден видел плывущие по небу тучи. Настроиться на нужный лад не получалось. В голову лезли посторонние мысли. Даже когда герольд дал команду начинать бой, и пришлось отражать первые удары, в ушах вместо звона металла звучало почему-то хлопанье птичьих крыльев…

Чёрт, и зачем нужно убивать этого парня?

Видеть чужие решающие поединки Фьордену приходилось неоднократно. Но они не воспринимались всерьёз. Это было как кино. Казалось – унесут побеждённого с поля, от глаз зрителей, и он встанет с носилок.

Две сверкающие дуги пересеклись в который раз, разлетелись, снова пересеклись… На землю брызнула кровь. Мгновенно впиталась, из алой превратившись в тёмно-багровую. Фьорден не знал, чья она. К этому времени он успел один раз несильно ранить противника, но и самого его чуть-чуть зацепило по плечу.

Кровь в пыли.

Фьорден понял, что не хочет больше драться. Может, но не хочет.

Вместо атаки он разорвал дистанцию, отступил, чтобы соперник не мог его достать. И бросил меч. Таким жестом, что никто не смог бы принять это за случайность, как если бы оружие выпало из рук. А потом развернулся и зашагал прочь с поля.

В кабинете горела всего одна из четырёх ламп, прямо над столом. В углах собрались тени. Отцовский кабинет и при ярком-то свете казался мрачным. В детстве Фьордену было интересно вращать огромный напольный глобус и переворачивать песочные часы на каминной полке, но всё равно он редко сюда заходил. Уж очень не нравилась ему статуя чёрной лошади с крыльями. Если бы отец убрал куда-нибудь эту лошадь… Но разгневанный бронзовый Пегас, бьющий по воздуху передними копытами, до сих пор стоял на своём месте возле книжного шкафа.

– Почему ты это сделал, Фьорден?

В хорошем настроении отец всегда называл его «сын» или «сынок». Когда сердился – только по имени.

Фьорден молчал. Не начнёшь же рассказывать отцу о птицах и обо всём остальном… О людях, про которых вспоминают так редко, что в их существование даже верится с трудом, но которые всё-таки существуют на самом деле…

– Командор Лоуренс – плохой наставник?

– Нет.

– В чём тогда дело?

– Здесь что-то не так, отец, – всё же сделал Фьорден слабую попытку объяснить.

– Где? Что не так?

– Может, решающие поединки ни к чему на турнирах. И мы вообще неправильно понимаем смысл боевого искусства. Может, что-то ещё…

– О чём ты? Решающий поединок – это испытание, которое благородный человек должен выдержать. Должен, понимаешь? Не говори больше ничего, Фьорден. Я всё понял. Ты трус.

Отец встал из-за стола и направился к двери. Если бы Фьорден ничего не сказал, он так и ушёл бы.

– Разве смелость в том, чтобы выйти перед зрителями и убить кого-то? Или дать себя убить?

Удар хлестнул обжигающей волной. Щека полыхнула огнём, на побледневшем лице выступило алое пятно. Но Фьорден заставил себя промолчать.

– Никогда не смей этого повторять! Для такой семьи, как наша, это больше, чем просто позор!

– От меня впредь никакого позора не будет. Я ухожу. – Фьорден и сам не мог поверить, что решился произнести это.

– Да? И куда же, позволь узнать? – ледяным тоном поинтересовался отец.

Фьорден собрался с духом:

– К психологам.

– Что? – разумеется, он прекрасно расслышал. Этот возглас – от негодования и изумления. – Они наши враги! Отвечай, где ты виделся с ними? Это они забили тебе голову своей болтовнёй?

Пауза затянулась.

– Понятно. Не скажешь. Значит, тебя не устраивает, как мы живём? Ну так иди и построй со своими психологами новую жизнь, получше. Но не забудь, что она должна быть не на словах, а на деле. А психологи, насколько я знаю, всегда были сильны только трепать языком!

– Мы не обязаны ненавидеть их потому, что их ненавидел…

– Замолчи! – приказал отец.

Фьорден пытался смотреть то на него, то куда-нибудь в сторону. Но взгляд всё время, как магнитом, тянуло к бронзовому Пегасу.

– Я даю тебе последний шанс, Фьорден. Забудь всё это и исправь свою ошибку. Завтра же подай заявку на повторное участие в жеребьёвке. И дерись в решающем поединке.

– Это… не то дело, которое я хотел бы совершить, отец. Не то, с которого хотел бы начать…

– Ясно. Ты сделал выбор. Иди к ним, иди куда хочешь. Начинай, что хочешь. В этом доме не вспомнят твоего имени. Но наши традиции, пока ты ещё здесь, тебе соблюдать придётся. Завтра утром будь в зале.

– Хорошо, – кивнул Фьорден.

Как обещал, на рассвете он пришёл в оружейный зал. Стены, увешанные мечами, кинжалами, секирами и гербовыми щитами, тренировочные снаряды – всё это знакомо с детства. Столько времени провёл он здесь на занятиях с наставником Лоуренсом, и упражняясь один…

Отец дожидался в дальнем конце зала, возле окна, в прямоугольнике рассеянного утреннего света. Направляясь к нему, Фьорден почему-то мимолётно подумал о пристрастии технократов к холодному оружию. Владельцы заводов, на которых огромными партиями производится современное вооружение, из поколения в поколение передают навыки боя на древних «железках». Похоже, основатель их династии, и все, кто подхватили и стали развивать его идею, были несколько сентиментальны.

Да и не только они. Сам Фьорден тоже мог подолгу любоваться искусной работой какого-нибудь известного в определённых кругах мастера-оружейника. С удовольствием учился и оттачивал свои бойцовские навыки, мечтая приблизиться к совершенству…

Но, кажется, когда собираешься навсегда уйти из родного дома, думать стоит о другом.

Злится теперь отец или нет – не понять. Смерил взглядом, но не сказал ничего, кроме положенного.

– Правом главы семьи и бойца…

Небрежное движение. Белый свёрток из шёлковой ткани, который он держал в руках, развернулся, и к ногам Фьордена упали две половинки меча. Того самого, которым он дрался вчера и который бросил.

– С этого дня ты не боец и не принадлежишь к этой семье.

Не проронив больше ни слова, отец ушёл из оружейного зала.

Фьорден нагнулся и подобрал обломки – рукоять с частью клинка и остальной клинок.

Нужно пойти попрощаться с матерью и сестрой.

Из Большого толкового словаря (издание первое)

Субъективно-объективный гуманизм – философская концепция, которую изложил в своей книге «Путь посередине» Э. Фокс. Основные идеи С.г.:

1. Влияние человека на окружающую действительность настолько велико, что разделять «мир людей» и «мир природы» нет смысла. Дальнейшая судьба мира во всей его совокупности зависит именно от человека.

2. Прогрессивное развитие личности и всей человеческой цивилизации может проходить только по «точкам соприкосновения» противоположностей. Отклонение в сторону крайностей ведёт к деградации. При этом «точки соприкосновения» понимаются не как некий компромисс между крайностями, а как совершенно отличный от них вариант развития событий, который, в конечном счёте, полностью снимает противоречие.

3. Определены «точки соприкосновения» могут быть людьми, развившими в себе способность оценивать любую ситуацию с позиции «неличного блага» (иногда Ф. называет её «мудростью»). Развитию этой способности помогает как традиционное образование, так и выполнение человеком различных духовных практик.

В качестве примера Ф. рассматривает противопоставление «гуманитарной» и «техногенной» цивилизаций. Для человека, смотрящего с точки зрения «неличного блага» такое противопоставление не существует, так как из обеих концепций он выберет то, что способствует благу и не причиняет вреда ни ему, ни другим людям, ни природе. Это и есть «точка соприкосновения, в которой исчезает различие межу субъективным и объективным, исчезают два противоположных варианта, и появляется качественно новый». Оценка с точки зрения «личного блага», по Ф., неизбежно приведёт к ущербу для какой-либо стороны. …

Фокс, Эммит (2343, Катакарана – 2415, Катакарана) – инженер, биолог, приобрёл широкую известность как автор философского труда «Путь посередине». Философскую концепцию Ф. называют «субъективно-объективным гуманизмом». Идеи Ф. разделяют участники обществ, названных его именем и объединяющих специалистов различных отраслей науки. Первое общество было создано в Катакаране, затем такие организации появились и в других городах.

 

9. Перешагнуть порог

Придерживаясь за перила, Йонне ковылял по лестнице, ведущей к двери с вывеской «Лавка чудес».

– Пат, может, здесь ты наконец что-нибудь выберешь?

– Устал ходить с больной ногой? Зря ты не сказал мастеру Шэну…

Лодыжку Силвер ушиб на вчерашней тренировке по борьбе. Неудачно упал во время броска.

– Нога – это ерунда. Если к мастеру бегать с каждым синяком, у него времени больше ни на что не останется. Просто у меня уже терпения нет мотаться по этим магазинам. По-моему, мы посмотрели целый флот кораблей!

Модель парусника они искали в подарок для их общего приятеля Ганса, у которого сегодня, восемнадцатого сентября, был день рождения. Обошли не меньше десятка сувенирных магазинчиков, где продавцы показали им без счёту сборных и уже готовых яхт, шхун, каравелл и галеонов. Йонне давно купил бы какой-нибудь корабль, но Патроклос искал непонятно что.

С Патроклосом Силвер познакомился два года назад, в тот день, когда Шэн привёл его в городок психологов. Мастер тогда попросил Энэ Симону помочь новичку освоится на новом месте, а сам ушёл куда-то. Дом, в котором Силверу предстояло жить, по цвету стен называли Зелёным. Симона показала Йонне, где находятся столовая, общая комната для отдыха, и где будет его собственная квартира. Пока они ходили по этажам, рядом постоянно крутился какой-то мальчишка. С высокомерным видом разглядывал гостя, манерничал, картинным жестом поправляя длинные, до плеч, волосы, расчёсанные на прямой пробор. Да ещё курил дурацкие тонкие ароматизированные сигареты. Одет он был в узкие чёрные штаны и куцый хемифат в тиграх и цветах, навёрнутый нарочито небрежно.

– Это Патроклос, Йонне, – сказала Энэ Симона, потому что представиться сам мальчишка не удосужился. – Думаю, вы подружитесь.

«А я что-то не думаю…» – вслух Силвер этого, правда, не произнёс. Только теперь он обратил внимание, что Энэ и этот Патроклос похожи. Хотя у Симоны крупные, грубоватые черты, квадратный абрис лица, а в облике мальчишки, наоборот, почти чрезмерная изящность. Но у обоих светлый до бледности цвет кожи, чёрные прямые волосы и большие глаза, тоже чёрные.

– Он мой сын, – мимоходом пояснила Симона.

Патроклос неопределённо приподнял тонкие изогнутые брови и посмотрел на Йонне через клубы табачного дыма. Потом не спеша удалился.

– Точно, вы подружитесь, – подвела итог Энэ и тоже закурила. Обычную сигарету.

Вечером Ганс получил сборную модель китайской джонки. Йонне добавил от себя пару шингардов, а Патроклос – бутылку мерло.

– И как полную-то донёс? – притворно удивилась острая на язык Лидия, сестра Ганса.

Патроклос в ответ на это вытянул из кармана своего пиджака, похожего на пиратский камзол, точно такую же бутылку, но наполовину пустую.

– Ага, всё с тобой понятно…

– Пат, ты просто обязан сыграть, – не терпящим возражений голосом объявил Ганс, вытаскивая из чехла свой джитарэкс. Сам он иногда «бренчал» под настроение, но Патроклос – другое дело. Для него музыка была жизнью. А когда ему исполнилось тринадцать лет, стала ещё и профессией. Выложив свой первый альбом в Сеть, Патроклос почти сразу получил от звукозаписывающей фирмы предложение издать кристалл. Старшие помогли ему обойти трудности, которые неизбежно возникали из-за полулегального положения психологов, и он ответил на предложение согласием. Но с тех пор так и работал только в студии, отчаянно стесняясь «живых» выступлений даже в узком дружеском кругу. Трезвым и теперь бы отказался. Но мерло и уговоры всей собравшейся у Ганса компании сделали своё дело.

Склонив голову так, что волосы закрыли лицо, Патроклос тронул струны. Звук заструился сначала медленно и плавно. Потом стал громче и увереннее, в нём появились сила и стремительный напор. И вот музыка вспыхнула, засияла радужным светом и – вдруг оборвалась на надрывной пронзительной ноте.

– Забери это у меня, пока я окончательно не испортил твой день рожденья, – сказал Патроклос, возвращая джитарэкс Гансу.

– Нет, Пат, было красиво, – похвалила рыжеволосая Ханна. – Только грустно в конце.

– Вот именно. В следующий раз я сыграю вам на чём угодно, кроме джитарэкса. Хоть на варгане, хоть на бамбуковой флейте.

Общими усилиями Патроклоса от печального настроения удалось отвлечь. А ещё через некоторое время он начал бормотать что-то невразумительное о розах цвета аквамарина и о восемнадцатилетии, которого ему, в отличие от Ганса, ждать ещё больше двух месяцев. Причиной разговорчивости стал тот же его любимый виноградный напиток.

Йонне решил в более подходящее время обязательно спросить Патроклоса, что он такое сыграл. Точно не из своего старого, и наверняка не из чужого. Сейчас он как раз пишет четвёртый альбомом – может быть, это оттуда. Нет, Ханна неправильно сказала, в этой мелодии не грусть. Что-то другое, совершенно потрясающее…

Не в последнюю очередь именно благодаря музыке отношение Йонне к Патроклосу в своё время изменилось.

* * *

Силвер довольно быстро подружился со многими ребятами-психологами. Но сын Энэ Симоны продолжал смотреть на него свысока. Йонне решил отвечать тем же. Но как-то раз всё-таки сделал попытку наладить контакт. Просто поболтать, ничего особенного.

Патроклос иногда приходил в спортзал, но всегда только смотрел, сидя на циновке в углу, как занимаются другие. Вот и сегодня – его белая рубашка, распахнутая на груди, сразу бросается в глаза на фоне тёмно-серых тренировочных костюмов.

– Почему ты сам не тренируешься? – поинтересовался Силвер. – Не нравится боевое искусство?

Ответа он не дождался. Вместо этого Патроклос уставился на него, сжав губы и вздёрнув подбородок. К обычному высокомерию прибавилось что-то ещё. Обида? Злость? Не проронив ни слова, сын Энэ Симоны развернулся и вышел из спортзала.

– Тебе ведь не говорили, да? – Лидия случайно оказалась рядом, видела и слышала всё. От неё Йонне и узнал о болезни Патроклоса, которая называлась несовершенным остеогенезом. Лечение помогало свести её проявления к минимуму, но кости у него оставались более хрупкими, чем у здоровых людей, что грозило переломами.

После тренировки ребята отыскали Патроклоса и привели в спортзал. Силвер подошёл к нему, игнорируя нежелание просить прощения при посторонних.

– Извини, пожалуйста. Я не знал.

Достаточно было этих слов или нет – больше Йонне никаких не нашёл. Но улыбнулся, само собой так получилось. И неожиданно увидел на бледном лице ответную улыбку.

– Ладно, всё нормально, – сказал Патроклос, поправляя своим обычным жестом волосы.

Когда Йонне вышел из раздевалки, оказалось, что сын Энэ Симоны его дожидается.

– Ты слышал последний альбом «Кристалл роз»? – спросил он.

Вопрос неожиданный, но врасплох Силвера он не застал. Йонне прекрасно знал, о какой группе идёт речь.

– Нет ещё, но надо будет послушать.

– У меня есть. Скинь себе, если хочешь. – Патроклос протянул Йонне свой теленоут.

Кроме новых «Кристаллов» в папке с музыкой обнаружилась целая куча интересных вещей, на которые Йонне не мог не обратить внимания.

– А можно мне ещё что-нибудь скачать?

– Конечно. Слушай, выбирай. – Патроклос достал из кармана наушники и отдал Йонне. – Я никуда не тороплюсь, так что можем посидеть где-нибудь в парке.

Они вышли из спортзала. Стояла необычная для января погода – оттепель, температура нулевая. Сыроватый вечерний ветер приятно охлаждал разгорячённое после тренировки тело. Посреди горбатого каменного моста через пруд с холодноводными золотыми рыбками Йонне снял рюкзак, в котором нёс форму, и уселся на перила. Патроклос, облокотившись на них, закурил. Над водой, в которой плавали талые льдинки, поплыл дым, благоухающий смесью цветочного и табачного ароматов. Йонне от предложенной сигареты отказался. Только не такие. Да и вообще, уходя из дома он решил бросить курить.

Исследуя музыкальное содержимое теленоута, Силвер наткнулся на файлы без названия, с порядковыми номерами.

– А это что?

– Где? А-а. Это я не слушаю, просто храню.

– Почему?

– Во время работы наслушался – дальше некуда. Это моё.

– Ты сам сочиняешь музыку?

– Ну да.

– Это же «Птицы из пламени»! – воскликнул Йонне, едва начав слушать песню. – Обожаю этот альбом. Ты – Нир Кавама?! Обалдеть!

– Т-сс. – Патроклос прижал палец к губам. – Я стеснительный, знаешь…

До Зелёного дома они дошли вместе. Патроклос тоже жил здесь, только на этаж выше, чем Йонне, на третьем. А на первом находилась его студия. Йонне побывал в ней на следующий же день. Это оказалась комната с хорошей звукоизоляцией и кучей аппаратуры, непонятной Силверу, за исключением компьютера и микрофонов. А ещё тут были настоящие музыкальные инструменты. Патроклос экспериментировал не только с электронным, но и с «живым» звуком. Гитару и её более современного «родственника» – джитарэкс – Йонне сразу узнал. А вот с остальными пришлось не так просто, понадобились объяснения. Прежде он не представлял, как выглядит, например, кельтская арфа или барабан джембе.

После этой небольшой экскурсии поднялись в квартиру Патроклоса. У него, так же как у Силвера, была одна комната и ванная. С пятнадцати лет в городке психологов каждый мог поселиться отдельно от родителей в таком жилье. Кто решал обзавестись семьёй, переезжал в квартиру из двух комнат, если появлялся ребёнок – из трёх.

– А Энэ Симона не против, что ты живёшь один? – спросил Йонне.

– Нет, с чего бы? Я с детства привык один бывать, она часто в разъездах.

Половина одного окна в комнате была сделана из витражного стекла с узором в виде цветка.

– Интересная штуковина, – оценил Йонне.

– Купил на Фреттире. Хотел что-нибудь похожее на логотип «Кристалл роз», но нашлась только эта лилия.

– По-моему, это не лилия, а лотос.

– Да, наверное. Слушай, мне вот что интересно: как тебе вообще у нас?

Йонне задумался. За то недолгое время, что он провёл у психологов, было всякое. Часовые утренние и вечерние медитации его не удивили. А вот то, что тут почти как в школе приходится ходить на уроки – даже очень. Силвер ждал чего-то другого. Чего – и сам толком не знал. Чего-то необычного… Правда, появилось и «необычное» – только Йонне этому был уже и не рад. На некоторых занятиях вместо привычной математики, истории и физики изучали телепатию, внутреннее зрение, работу с эмоциями, возможности интуиции и основу основ всего этого – развитие осознанной внимательности, осознанности и сосредоточения ума. Йонне видел, как много умеют его сверстники. Заучивал то, что преподаватели говорили об использовании психической энергии – «силы». Но как только дело доходило до практики, у него не получалось ровным счётом ничего. Попробуй-ка не рассердиться, когда в качестве тренировки для ума одноклассник по заданию учителя начинает над тобой насмехаться… Что уж говорить о попытках «услышать» чужие мысли. Да ещё отвлекали занудные «школьные» предметы. Неизвестно, чем бы всё это закончилось, если бы не опыты, которые на уроке биологии ученики ставили под руководством мастера Максины. Она показала, как применять «силу», выращивая обыкновенные комнатные растения. Если осознанно делиться с цветком ментальной энергией – «поддерживать», «помогать» – он растёт быстрее и более крепким. Этот пример помог Йонне взглянуть на вещи немного иначе. Если можно объединить навыки владения силой и биологию – может, и со всем остальным так же? Может, всё связано между собой? С этого момента он начал делать в психологических практиках первые успехи, хотя пока ещё совсем небольшие. Поэтому Патроклосу ответил честно:

– Трудновато бывает. Учиться использовать силу – это для меня непривычно. Но всё-таки я рад, что меня у вас приняли.

– Трудновато? – хмыкнул Патроклос. – Ерунда. На что угодно могу поспорить: у тебя не просто способности, а настоящий дар.

– Да ладно тебе.

– Я серьёзно. Вот иди сюда. – Он усадил гостя на застеленный соломенным ковриком пол и сам устроился напротив. – Попробуем – кто кого?..

– Ну давай.

Со стороны казалось, что они просто смотрят друг другу в глаза. Но на самом деле это было что-то вроде телепатической борьбы: каждый старался найти брешь в защите противника. Противостояние длилось минуту, другую… Вдруг Силвер ойкнул, прижав ладонь к виску.

– Это нечестно!

Его соперник, хохоча, повалился на спину.

– Ага, запрещённый приём. Как в драке по яйцам.

– Вот именно.

– Ну не сердись. – Патроклос в шутку ткнул Йонне кулаком в бок. – С тобой для меня это единственный шанс. Говорю же, у тебя дар.

– Кроме тебя, я ни от кого этого не слышал.

– И не услышишь. Не жди, перехваливать не будут. Но ты уже теперь намного сильнее меня. Вот я-то уж точно не блещу ни в каких психопрактиках. Даже с обидчивостью до сих пор проблемы – аж самому смешно. Ну, ты уже понял…

– Зато ты музыку сочиняешь.

– Ну да… Хотя бы в этом мне занятия помогают. Научился замечать свою лень… Только поэтому работать и могу.

Патроклос закурил очередную сигарету, но почти сразу затушил и бросил окурок в подвернувшуюся под руку пустую винную бутылку. Поднялся, снял со стены над кроватью чёрный матерчатый чехол и вытащил из него деревянный меч-боккэн.

– Йон, я хочу подарить это тебе.

Силвер собрался возразить, но Патроклос сделал отрицательный жест:

– Ты же понимаешь, у меня меч без дела останется. А тебе пригодится.

– Пат, я с оружием работать ещё и не пробовал.

– Всё равно скоро начнёшь.

Единоборствами занимались не все психологи, но многие. Кто-то изучал только кулачное искусство, кто-то – фехтование. Третьи и то, и другое. Йонне начал ходить на тренировки в первые же дни, как только немного освоился у психологов. Не зря же обожал читать старинные истории про «путь совершенства тела и духа».

После первого спарринга с мастером Шэном Йонне сам не знал, смеяться ему или плакать. Сначала психолог вообще ничего не делал, просто стоял, даже не поднимая рук для защиты. Когда Силвер нападал – без всякого труда уходил от его кулаков. Потом на Йонне посыпался град шлепков открытой ладонью и обозначений ударов ногами. В полную силу мастер не бил. А его лицо и во время поединка было, как обычно, наполовину закрыто. В городке психологов он и некоторые другие иногда носили то самое одеяние, о котором когда-то слышал Силвер – длинную «рясу» с капюшоном. Но на тренировку Шэн, конечно, надел такой же костюм как у всех – свободные штаны, на икрах подвязанные шнурками крест-накрест, и запахивающуюся слева направо куртку с верёвочным поясом. Только куртка у него была с капюшоном.

Теперь, спустя три месяца, у Йонне начали появляться кое-какие бойцовские навыки. Но о чём-то серьёзном говорить пока было рано.

– Для тебя ведь боевое искусство много значит, Йон, я же вижу.

– Да, правда…

– Вот и бери меч.

Интересно, а что оно значит для самого Патроклоса? Не просто же так хранил он у себя боккэн, и ходит смотреть тренировки…

– Пат, а мастер Шэн… он не может тебя совсем вылечить? – Йонне сомневался, стоит ли об этом говорить, и даже успел пожалеть о своих словах. Но Патроклос ответил вполне спокойно:

– Врождённое. Нельзя совсем вылечить.

– Наследственность?

– У меня – нет. Мутант. – Патроклос состроил зверскую рожу, насколько это получилось с его лицом. – Мастер Шэн, он и так много для меня делает. Ну и генная терапия хорошо действует тоже. Благодаря всему этому меня не надо нанизывать на искусственные кости. А когда мои ломаются, то срастаются быстрее. Нет заметных деформаций, порядок с зубами. И, чему я особенно рад, оглохнуть не грозит. А то раньше с больными и такое случалось.

Это был первый и последний раз, когда Патроклос позволил себе разговор о своей болезни.

– Спасибо тебе, – сказал Йонне, пряча меч в чехол. – А почему у нас учатся фехтовать или на боккэнах, или на этих, как их…

– На цзянях. Это две традиции, старая и новая. Вообще, у нас всегда фехтовали именно на цзянях, деревянных или стальных. Мастер Дамо всех своих воспитанников, и Шэна в том числе, учил владеть цзянем. Но когда сам Шэн сделался учителем, стал использовать изогнутый боккэн. С тех пор они у нас и появились.

– А почему…

– Почему только боккэн, а не его стальной аналог? Не знаю. Мастер Шэн и цзянем дрался только деревянным. Единственная катана, которую я у нас видел – та, которая лежит в библиотеке. Шэн принёс её с собой, когда пришёл сюда. Он ведь тоже не психолог по рождению, как ты.

– Да, я слышал.

– Но она не в счёт. Так что выбор для тренировок – либо боккэн, либо цзянь. Мастера Фир и Тойн, например, не признают ничего, кроме цзяней…

Фир и Тойн Твилленгеры были близнецы, один из которых в недалёком прошлом отпер на стук Йонне ворота и велел уходить.

– А я в любом случае выбрал бы боккэн. Твой подарок очень кстати.

– Вот и хорошо.

– Слушай, Пат… Может, хоть ты мне скажешь, мастер Дамо, он жив или нет? И если да, то где он сейчас? Я как-то спросил мастера Шэна, но ничего толком не понял. Вроде бы мастер Дамо здесь, в Каране. И со временем я с ним познакомлюсь. Но почему – со временем? Что за тайна?

– Э-э… Не спрашивай, пожалуйста, а то я проболтаюсь. Нельзя пока. Попозже всё узнаешь, Йон, правда. Хочешь, вместо этого я расскажу тебе секреты про Лориуса Нэриума?

Ещё бы Йонне этого не хотел!

– Какие секреты?

– Во-первых, считается, что именно Нэриум начал традицию с цзянями. Во-вторых, он к мастеру Дамо имеет отношение. То есть, наоборот: мастер Дамо – к нему. Он Лориусу хоть не напрямую пра-пра… в общем, внук, но между ними есть родственная связь. А в третьих – говорят, что Себастиан Джесер не убил Нэриума, а только тяжело ранил. И кому-то из друзей удалось его спасти. После этого он жил ещё очень долго. Очень-очень.

– В смысле… Он что, продлил свою жизнь за счёт ФИОрга? Стал нуэ?

– Ну-у… может быть. Точно не знаю. Мастер Шэн считает это выдумкой. Или – говорит, что считает…

– По-моему, ты рассказал мне не все секреты, Пат, – заметил Йонне.

– Ты только не обижайся. Потом ещё расскажу.

Силвер пожал плечами:

– Да ладно…

Про себя он решил, что со следующей стипендии обязательно купит что-нибудь в подарок для своего нового друга.

Трудности в обучении, о которых Йонне говорил Патроклосу, оказались только началом. Через несколько месяцев была ещё история с Ханной. Точнее, дело было не в Ханне, а в самом Силвере… Отправляясь к психологам, он решил начать по-настоящему новую жизнь, в которой девчонкам места не будет. Хватило с него и Марианны со всеми её дурацкими выходками и прощальным сюрпризом – выяснилось, что у неё есть другой парень. Но, познакомившись с Ханной, Йонне к собственному разочарованию понял: несмотря на все самовнушения, девчонкам в его жизни место по-прежнему есть, и явно не последнее. Напрасно он размышлял о том, чему учили мастер Шэн и другие психологи. Сила, по их словам, имеет единую природу, различны только её проявления – начиная от инстинкта самосохранения и продолжения рода, заканчивая творчеством и выполнением духовных практик. Применить знания на деле не получалось. Йонне ходил мрачный и злой на весь мир и на себя самого.

В конце концов Шэн, выбрав момент, когда они с Силвером были вдвоём в общей комнате для отдыха, которую за светильники, формой напоминающие друзы, прозвали «Кристальным залом», спросил:

– Йон, у тебя проблемы?

Рассказывать Йонне не хотелось. Но он чувствовал, что нуждается в помощи, поэтому просто кивнул, но объяснять ничего не стал. Шэн его понял. Это означало, что мастер может заглянуть в его мысли.

– Ну и зачем себя изводить? – спустя минуту удивился психолог. – Пора бы уже перестать на неё сердиться. И вспомнить, что здесь не монастырь.

Силвер, уставившись на мастера, сначала растерялся. Потом начал злиться:

– А как же насчёт свободы от всяких там желаний,? Разве они не мешают учиться владению силой?

– Мешают, – согласился Шэн. – Смотря какие и смотря когда. Но свобода – это одно, а так над собой издеваться – совсем другое.

Йонне собрался снова ответить в резком тоне, но понял, что сказать ему нечего.

Шэн, сидевший на подоконнике, посмотрел в окно. Возле дома росли кусты шиповника. Среди густой зелени листьев виднелись белые цветы. Был май.

– Йон, по-твоему, зачем вообще учиться владеть силой?

– Чтобы… использовать её. На добрые цели.

– Разве без этого нельзя делать добрые дела? Чтобы сделать счастливым другого человека, нужно много доброй силы в сердце. Чтобы воспитать ребёнка – тоже. Так зачем тратить время, чтобы получить способность угадывать чужие мысли или видеть с закрытыми глазами?

Йонне ответил, почти не раздумывая:

– Это тренировка! Она помогает развить другие способности – например, способность лечить людей, как вы…

– Да, – подтвердил Шэн. – Но даже эта способность – не цель, только средство.

– А какая же тогда цель?..

– «Цель» – не лучшее слово. Слишком жёсткое. Но раз уж оно произнесено… Ясность направления. Одно начало. Если направление ясно, что бы ты ни делал – это будет правильно. Потому что делать неправильно ты разучишься. Даже твои ошибки будут правильными…

Шэн улыбнулся, и на лице Силвера тоже появилась сперва немного робкая, а потом всё более уверенная улыбка.

– Не спеши ни от чего отказываться, Йонне, – сказал мастер. – Только в одном случае это может быть не зря.

– Если сможешь накопить больше силы, чтобы больше помогать людям?

– Ну, примерно так. И, заметь, помогаем мы потому, что у нас есть такое желание. Желания бывают очень разными… Никогда ни от чего не отрекайся из злости или гордости. Никому ничего не докажешь, а силу начнёшь тратить на бестолковое разрушение. А это хуже некуда.

– А если не из злости?.. Как узнать, надо мне отрекаться, или нет?

– Внимательно осознавай всё, что появляется. И когда узнаешь, надо или нет – продолжай быть осознанно внимательным. На самом деле слова «владение силой» – просто уловка. Есть только владение своим умом. И учимся мы не угадыванию чужих мыслей и не целительству… Без ясности даже доброта может привести к ошибкам. А вот ясности без доброты не бывает… Но ты всё это и сам понимаешь, правда?

На оконном стекле появились серебристые косые чёрточки. По дорожкам парка, по крышам домов, по листьям деревьев и зеленовато-зеркальной прудовой глади зашуршал дождь.

Обещанное знакомство с мастером Дамо состоялось, когда Йонне прожил среди психологов около полутора лет. И впечатление от этой встречи – если её можно так назвать – осталось не самое лучшее. Стараясь навести подобие порядка в мыслях, Силвер засел в своей квартире, никого не желая видеть. Даже в школу на следующий день не пошёл. Когда звонил теленоут – не брал трубку, а когда позвонили в дверь – пробубнил что-то невразумительное и не открыл. Но очередному посетителю своего добиться удалось. Патроклос давно обратил внимание, что замки в дверях их квартир одинаковые. Не церемонясь, он отпер своим ключом. Йонне, поверх покрывала лежавший на кровати, хотел запустить в него подушкой. Но увидел, что правая рука Патроклоса висит на перевязи, чертыхнулся и передумал. Ещё вчера сын Энэ Симоны гипсом не щеголял.

– Когда угораздило-то?

Патроклос подошёл и пристроился на краешке кровати.

– Вечером. Ты уже изволил удалиться от мира…

В другой раз Силвер последнюю фразочку мимо ушей не пропустил бы. Но не в этот.

– И как?

– Да перебрал лишнего, вот и грохнулся, – с притворно виноватым видом повёл плечом сын Энэ Симоны.

– Сильно болит-то?

– Живу пока. Ладно, не левая. – Он сказал так потому, что был левшой. – Но я не свои боевые раны пришёл обсуждать. Ты вот что… не переживай из-за этого.

– Не начинай, – резко обрубил Йонне. – Ничего я не переживаю.

– Чего же психанул вчера?

– Тебя там не было, так что не болтай. Не психовал я. Просто… ну, ушёл. Не могу я разговаривать с этой… машиной.

Когда Шэн сказал Йонне, что наконец-то можно увидится с мастером Дамо, и повёл в цокольный этаж Воздушного дома, Силвер удивился. Он знал, что в этом доме, за стенами, на которых нарисованы облака, живут и работают инженеры, физики и специалисты по информационным технологиям. Последние, если по-простому – хакеры, среди всего прочего отвечающие за сетевое «прикрытие» для психологов. Но какое отношение к ним может иметь мастер Дамо?..

Ничего похожего на компьютер, установленный в одной из дальних комнат, Йонне прежде не видел. Выглядел он как наполовину белое, наполовину серебристое кольцо высотой в человеческий рост, в центре которого время от времени вспыхивали, складываясь в отчётливые узоры, бледно-оранжевые лучи. Но всё-таки это был только компьютер. И Силвер не смог воспринимать телепатический голос, зазвучавший в голове, как человеческий. Не смог даже ответить на приветствие – ни мысленно, ни вслух. Источником голоса была всего лишь машина.

– Зачем он это сделал, Пат? Зачем превратил себя в компьютерную программу? Психологи всегда были за то, чтобы развивать человеческие возможности, а не технологии.

Патроклос покачал головой.

– Нет, Йон. Просто мы смотрим на развитие технологий как на одну из человеческих возможностей, вот и всё. Когда психологи и техники ещё вместе были участниками фоксовских обществ, эта идея – перенесение сознания в виртуальную реальность – развивалась как ещё один способ удлинить человеческую жизнь. И были достигнуты успехи. Но сделать эту методику общедоступной не удалось точно так же, как генно-инженерное продление жизни.

– Из-за разделения?

– Да. Превратить себя в компьютерную программу, как ты выражаешься, это ещё полдела. Мало кто захочет существовать в таком виде. Людям нужно тело. Искусственно выращенное биологическое, или с применением кибертехнологии, но всё-таки больше похожее на тело, а не на машину. Но такие оболочки ни мы отдельно от технократов, ни они отдельно от нас пока делать не научились. Дальше запчастей дело не идёт.

– Каких запчастей?

– Ну, протезов. А ещё у нас говорят, что если бы и научились, всё равно без объединения технического потенциала и умения владеть силой сознание в оболочку переместить не получится. Но я думаю, может, и получилось бы… Если «программой» стать можно и сейчас, почему бы обратно человеком не сделаться? Хотя я в таких вещах, конечно, не понимаю ничего. Специалистам виднее. В общем, не знаю, что стало с теми людьми, которые двести лет назад согласились участвовать в эксперименте.

– А что, были такие?

– Да. Смертельно больные. Надеялись, им недолго придётся существовать как «программам».

– Ладно. Но мастер Дамо… Он ведь теперь…

– Не человек? – Патроклос хитро прищурился. – Для психолога ты слишком привязан к внешней форме. Она не имеет значения.

– Всё равно. По-моему, лучше уж умереть, чем жить так.

– Зависит от обстоятельств, Йон. Само собой, мастер Дамо – не тот, кто пошёл бы на это из-за страха перед смертью.

– А почему тогда?

Патроклос сделал пространный жест.

– Говорят, иногда бывает так, что тело уже отслужило свой срок, но человек ещё должен оставаться здесь. В нашем мире, понимаешь? Не ради каких-то своих целей. Ради людей, которым жить ещё долго. Ради нас. Толком я этого не объясню… Есть предел, разделяющий живущих и тех, кто ушёл. Чтобы не уйти и оставаться в этом мире, нужно хоть что-то материальное, если не тело, то хотя бы компьютерная программа.

– Он остался из-за нас? Но для чего?

– Мастер Шэн говорил, мастер Дамо будет с нами до тех пор, пока не случится что-то важное.

– Что – важное?

– Наверное, в мире должны начаться какие-то изменения… Лучше спроси у Шэна сам. Правда, по-моему, точно он и сам не знает. Но не заставляй меня больше произносить умные речи, не силён я в них. Я просто хотел отвлечь тебя от мрачных мыслей. Помнишь, что сегодня у «Кристалл роз» концерт в форинском «Оракуле»?

– Нет, чёрт, совсем забыл…

– Эх, ты. Так и пропустил бы. А я ведь купил нам билеты. Можно пойти сначала на концерт, а потом в «оранжерею». Ты раньше бывал в Форине?

– Нет. Слышал, это что-то среднее между Риг Пэлатс и кварталами неспящих.

– Ерунда. Риг Пэлатс – надутое занудство. Там у каждой шлюхи медицинский сертификат. А у неспящих слишком много стреляют… Форина – это другое. Это мечта. Может быть, идиотская, но мечта.

Форину, центральный сектор Эстхелминга, одни считали большим сумасшедшим домом, другие – раем на земле. Располагалась она на восточном берегу пересекающей Карану реки Ката-Нара. Главной местной достопримечательностью были пляжи под огромными прозрачными куполами, которые прозвали «оранжереями». Под колпаками поддерживали по-настоящему жаркую температуру, мелководье в несколько десятков метров шириной тоже искусственно подогревалось, так что вода становилась пригодной для купания. Эти рукотворные «тропики» создали совершенно особенную атмосферу во всей Форине. За пределами «оранжерей» была та же, что и везде, промозглая сырость летом и мороз зимой, но это не имело значения.

Говорили, что только в Форине можно зарабатывать, ничего не делая. Преувеличивали, конечно, но именно так людям, привыкшим к рабочему графику с девяти до шести, представлялась жизнь бесчисленных прокатчиков надувных матрасов и катамаранов, инструкторов по плаванию и садовников, ухаживающих за теплолюбивой растительностью, призванной обеспечивать достоверный южный антураж. Что уж говорить о любителях целыми днями валяться на песке, загорая под искусственным солнышком – ведь и они умудряются жить на какие-то деньги!

Многим респектабельным катакаранцам вся форинская публика казалась сборищем личностей сомнительных и небезопасных. Отчасти так оно и было. Подпольный игорный бизнес и торговля наркотиками, в особенности «лёгкими», в Форине процветали. Развлечения можно было найти какие угодно и с кем угодно – и без всякого «занудства» вроде медицинских сертификатов. И всё-таки некоторые из наиболее отчаянных в душе «респектабельных» горожан порой вырывались из своей повседневной круговерти, чтобы провести вечер в весёлой беззаботности форинских «оранжерей»…

Ещё в Форине чаще, чем на каждом углу, можно было встретить художников и музыкантов. Здесь же зарождалось большинство контркультурных формаций и околорелигиозных течений.

Кое-кого хаотичная бесцельность и слишком уж откровенная ненужность всей форинской жизни раздражала. Непонятно зачем, непонятно на что тут тратятся пространство, время, деньги и, наконец, рабочая сила – точнее, то, что таковой могло бы являться. И ещё тысячу других более и менее обоснованных упрёков можно было предъявить обитателям Форины, кроме одного. Вместе с хронической бессмысленностью в этом секторе Эстхелминга царило хроническое миролюбие. Даже у здешних бандитов серьёзные разборки были не особо в чести. Агрессивно настроенные молодёжные движения своё происхождение вели не из Форины.

– Ну, не знаю, Пат… Неохота мне никуда идти.

– Брось! Упустишь возможность вживую услышать Феана Ларка? Да это же глупость! У него обалденный голос. Кстати, ты знаешь, что Феан – наполовину маби?

– Правда?

Йонне нравились «Кристалл роз», но биографией их вокалиста интересоваться не приходилось.

– Да. Поэтому его слушают и маби, и люди. Другие группы, конечно, тоже, но тут просто более явно.

– Из наших кто-нибудь идёт?

– Да все идут! Ганс, Лидия, Ханна, Джек, Роза-Мария… Они уже полдня торчат возле клуба.

– Так этот «Оракул» – клуб? Я слышал, его баром называют.

– Официально – бар, чтобы не возникало вопросов, почему он не в Риг Пэлатс. А судя по размерам – скорее, клуб. Наверное, все клубы, которые не в Пэлатс, официально – бары. В общем, Йон, хватит валяться. Вставай – и вперёд, в Форину!

Времени до концерта оставалось ещё достаточно, можно было не торопиться. Патроклос и Йонне специально не поехали до самого «Оракула», а вышли на две остановки раньше – прогуляться. По пути им удалось поглазеть на несколько уличных перформансов и побродить между рядами выставленных под открытым небом, защищённых от непогоды только лёгкими навесами, картин, скульптур и сувениров ручной работы. Не без помощи Йонне Патроклос опустошил пару бутылок вина. Сегодня он почему-то налёг на шардоне, изменив любимому красному.

В клубе они встретили всю свою компанию. Кто-то из ребят раздобыл сигареты с неким таинственным снадобьем, и щедро поделился с остальными. Вскоре жизнь начала казаться Йонне куда легче и веселее, чем сегодня днём и вчера вечером.

Клуб был заполнен не до отказа, но довольно плотно. Разделение между людьми и маби в глаза не бросалось. Группу принимали тепло, без чрезмерного фанатизма. Последнее было ни к чему: между музыкантами и слушателями существовало какое-то особенное взаимопонимание.

Феан Ларк запросто общался с публикой. Ничем похожим на «звёздную болезнь» он не страдал, хотя команда уже не первый год как стала популярной. Во время небольшой передышки после очередной песни Ларк уселся на край сцены, и из первых рядов к нему потянулись руки. Музыкант ответил на рукопожатия, у кого-то, поблагодарив, принял букет роз и под одобрительные крики поднял его над головой, чтобы цветы оказались на фоне задника сцены, на котором был нарисован оконный витраж в виде цветка розы. Эта картинка появилась на обложке дебютного альбома «Кристалл роз» и с тех пор стала эмблемой группы.

Зазвучали первые аккорды новой песни. Патроклос блаженно заулыбался. Вручив Йонне полупустую бутылку, он начал покачиваться в такт музыке. Но в следующее мгновение вдруг перестал двигаться и замер, глядя куда-то в одну точку, не на сцену, а в толпу зрителей. Силвер тронул его за плечо.

– Эй, Пат…

Патроклос обернулся. Улыбка исчезла, лицо напряжённо застыло. Йонне удивился: как можно протрезветь в одну секунду? Может, рука сильно заболела? Но куда он так смотрел?..

– Ты чего?

В ответ Патроклос только покачал головой. Но с ним явно творилось что-то не то. Правда, идти после концерта в «оранжерею», как было задумано, он не отказался.

На пляже включили ночное освещение. Поздно вечером здесь было почти так же людно и оживлённо, как днём. В реку Йонне пошёл с опаской – всё-таки первое в жизни купание в «открытой» воде. Стыдно за свою неуверенность не было. Многие вообще не смогли бы преодолеть естественного опасения: как-то само собой разумеется, что природные водоёмы холодные и опасные.

Вода оказалась прохладной, но никак не ледяной – чего тело ожидало вопреки доводам разума. Плавать Йонне когда-то учился в бассейне, и сейчас ему удалось довольно сносно эти навыки воспроизвести. Купание освежило, выветрило из головы хмель. Но долго торчать в воде Силвер не стал. Ханна, Роза-Мария, Ганс и другие ребята ещё плескалась, когда он вышел на берег. Но они тут не впервые, им привычней.

Патроклос сидел на берегу, не раздеваясь. Снял он только тёплый пиджак. Силвер, поёживаясь, подошёл к другу. Мокрую кожу холодило несмотря на оранжерейные обогреватели, обтереться было нечем. Йонне шлёпнулся в песок, который был значительно теплее воздуха, зарылся в него руками и ногами, чтобы хоть немного согреться.

Патроклос молчал. Ни обычных разговоров, ни шуточек – на него это не похоже.

– Пат, что с тобой такое?

Он неопределённо пожал плечами, как будто ему неохота отвечать. Но всё-таки сказал:

– Не обращай внимания. Каждую секунду что-то начинается, что-то заканчивается… Иногда я чувствую это сильнее, чем обычно. И мне становится одиноко. Вот и всё.

– Почему? Тебя ведь все любят. Ребята, твоя мама, Шэн, другие мастера…

– Знаю.

Патроклос улыбнулся, но улыбка получилась грустной. «Кого ты увидел там, в клубе?» – хотел спросить Силвер. Но почему-то не спросил.

– Мы с тобой разные, Йон. Твоей силы, твоего сердца хватит, чтобы стать таким, как мастер Шэн. Нет, не возражай. Ты по-настоящему, без притворства сможешь жить для всех и ради всех. А я другой… – Патроклос поудобнее устроил на колене загипсованную руку. – Знаешь, раньше у меня никогда не было такого друга, как ты. Кому можно обо всём говорить…

– Пат, я вот что решил. Я тоже научусь это лечить. – Силвер дотронулся до его гипсовой повязки. – Буду тебе помогать, как мастер Шэн.

– Спасибо, Йон.

– Да пока-то за что? Пока же не умею…

– Ну, ты уже понял, это странная штука. Научиться может каждый… но не каждый. У всех есть возможность, но по разным причинам не у всех получается её использовать. Начать делать такие вещи – непростой шаг.

– Да уж… кроме мастера Шэна, у нас это умеют не многие.

– А он – лучше, чем все другие. По крайней мере, в Катакаране.

– Интересно, как он научился?

– Я мало про это знаю. Наверное, сначала ему тоже было трудно. Но однажды удалось не просто вылечить кого-то…

– А что ему удалось?

– Ну, знаешь, про такие дела обычно говорят: «чудо»… Это лет двадцать назад было. Один раз он ушёл куда-то в город и вернулся уже таким, – Патроклос дотронулся пальцем до своей скулы. – И после этого ужасно долго, дня три, просидел в беседке в нашем парке, с места не сходя. Я вот, например, и часа не могу медитировать, ни на что не отвлекаясь, а три дня – это с ума сойти… Ну, в общем, через три дня разыскал он мастера Дамо и одно только слово ему сказал: «Да». Потом закрыл лицо капюшоном и опять ушёл. Вот тогда он и смог совершить «чудо». Лицо с того времени при посторонних так и закрывает всегда. Капюшоны у нас и до Шэна носили, но ему это не только для тренировки внутреннего зрения нужно, а чтобы людям с ним общаться проще было. Сам понимаешь.

– Ты мне про «чудо» расскажи!

Патроклос набрал горсть песка, высыпал тонкой струйкой и снова набрал.

– Про «чудо» я и сам не знаю, только догадываюсь.

Йонне нахмурился, что-то припоминая.

– Я слышал, со всем этим как-то связана Ида Кин…

– И я слышал – не больше твоего.

– А мастер Ида… она сейчас случайно не такая же, как мастер Дамо?

– Нет! – рассмеялся Патроклос. – Она вернулась в свой родной город, в Сейпио, поэтому ты её и не видел.

– Она ведь и в Каране не жила вместе с другими психологами?

– Да. Всегда была сама по себе. Она особенная… Они с мастером Дамо многим людям помогли.

– А боевое искусство мастер Ида изучала?

– Изучала. Но она из тех, кто сумел сделать его внутренним.

– Как это? Я о таком и не слышал…

– Пока не слышал. Ну, как бы тебе сказать… Вот в Эстхелминге, например, полно безнадёги, а где безнадёга – там и опасность. Но такие, как мастер Ида, могут бывать в самых опасных местах, и с ними никогда ничего не случится. Никто не сделает им плохого, даже если внешне их сила не проявляется. Это мудрые люди, которые в совершенстве владеют своим вниманием, своими действиями – а значит, и силой. Они могут использовать её как бойцы, а могут – как целители… Мастер Шэн тоже такой, хотя занимается и обычным, внешним боевым искусством.

– И Лориус Нэриум был таким?

– Да, и он тоже.

Патроклос замолчал, задумавшись о чём-то своём. Странный мир, в котором они оказались, жил, вращаясь по ему одному известной орбите – крошечное тёплое пространство посреди огромного холода, крошечный день посреди огромной ночи. Мимо, неся в руках два высоких стакана, наполненных фосфоресцирующим питьём, прошла смуглая девушка в полупрозрачной золотистой юбке с коралловой каймой. Босые ноги с браслетами на щиколотках поднимали лёгкие фонтанчики песка. Вдали закатилась заливистым лаем чья-то собака.

Колпаки оранжерей обрабатывали специальным составом, чтобы они не запотевали от разности температур. Поэтому иллюзия их отсутствия поддерживалась довольно правдоподобно. Казалось, над головой открытое небо.

– Иногда, Йон, я жалею, что мастер Шэн мне не отец, – нарушил тишину Патроклос. – Может, мог бы им быть… Но, конечно, я не спрашивал Симону, было ли у них раньше что-то кроме дружбы. – Он в очередной раз медленно высыпал песок из горсти и покачал головой. – Нет, не слушай меня, я болтаю ерунду. На самом деле хорошо, что он мне именно учитель. С неродным по крови проще обо всём говорить.

Домой ребята возвращались все вместе. По дороге Роза-Мария спросила Патроклоса, как продвигаются дела с его четвёртым альбомом. Но тот только отмахнулся:

– Не сочиняется что-то в последнее время.

Йонне вспомнил: недавно Патроклос жаловался, что музыка для новой работы получается слишком тоскливой и тёмной, а ему этого совсем не хочется. И не удаётся выразить чего-то важного, главного… «Всё равно что решил написать про море, а выходит про стакан чая» – так он это объяснил.

– Тебе всё-таки нужно выступить на живом концерте. – Роза-Мария уже не в первый раз говорила ему об этом. – Зря отказываешься от предложений. Тут, например, в Форине, ни в одном клубе не станут допытываться, психолог ты, или ещё кто.

Он глянул на неё с сомнением:

– Не знаю, Роза, решусь ли я когда-нибудь играть перед зрителями.

– Твою музыку слушают, она важна для многих людей. Они были бы рады побывать на концерте.

– Наверное, я ужасный трус…

За окнами автобуса мелькали сцены круглосуточного спектакля форинской жизни. У ног Йонне тревожно сопел и тявкал похожий на маленькую химеру французский бульдог, которого держала на поводке толстая дама в смешной шляпе с цветами. Почему-то собаки сегодня беспокойно себя ведут… Может, из-за луны, которая нет-нет да и покажется из-за туч?

Танцовщица, окутанная золотистой дымкой, кружится, взмахивает руками-крыльями, вызывая песчаную бурю, и звенят, звенят браслеты из хрусталя и серебра… Завораживающе прекрасный голос делает неразличимыми печаль и радость. Кто-то видит кого-то в толпе. Что-то начинается, что-то заканчивается. Это – чудо. Тёплый песок согревает тело. И до звёзд, до подмигивающего лунного глаза можно дотронуться – протяни руку, нет никакого купола над головой. И…

Ганс встряхнул Йонне за плечо, тот вздрогнул и открыл глаза.

– Выходить пора, соня.

Неужели задремал? А ведь, вроде, и спать не хотелось…

Дома, поднимаясь по лестнице на свой этаж, Силвер едва не столкнулся с мастером Шэном.

– Понравился концерт? – как ни в чём не бывало осведомился психолог.

– Ага, – выдохнул Йонне.

– Ну а вообще ты как?..

– Да нормально… – Силвер кашлянул. – Мне бы вот… перед мастером Дамо извиниться.

– Считай, уже извинился. А хочешь, сходи к нему завтра.

– Схожу.

* * *

После дня рождения Ганс и Йонне под руки дотащили Патроклоса до его квартиры. Силвер изо всех сил старался идти ровно и не подавать виду, что ушибленная нога разболелась ещё сильнее.

Отперев дверь, в темноте чуть не наступили на Юки, кошку Патроклоса, но та успела вовремя отскочить в сторону. Ганс включил свет, и они с Силвером благополучно уложили своего друга отсыпаться.

Это ещё ничего. Сегодня он хотя бы не порывался забраться на стол и произнести речь, и не лез купаться в пруд, чтобы на следующий день свалиться с бронхитом. Бывало и такое.

* * *

Дождевая беседка была одним из любимых мест Шэна в парке. Особенно часто он приходил сюда по утрам. Своё название этот павильончик получил из-за особого устройства водостока. Крышу с изогнутыми краями поддерживали тонкие резные столбики, и между ними во время дождя падало множество тонких струй, образуя полупрозрачную серебристую завесу.

По возможности в часы уединения мастера старались не тревожить. На этот раз Энэ Симона тоже не хотела нарушать его покой, но пришлось.

Шэн неподвижно сидел на циновке, выпрямив спину, скрестив ноги и сложив ладони «чашей». Симона знала, что сейчас мир для него – пустота, пронизанная сияющими дождевыми каплями, бриллиантовый полёт каждой из которых стремителен и бесконечен. Всё существует благодаря условиям, ничто не обладает независимым бытием. Но нужно было позвать его, и она позвала, хотя вслух не произнесла ни слова.

– Энэ? – откликнулся он. – С Хейлин снова проблемы?

– Да. Опять перестала разговаривать и отказывается от еды. Чем могли, мы пытались ей помочь. Но всё слишком серьёзно, Фрэнк.

Они вместе покинули беседку и направились к небольшому двухэтажному зданию между Зелёным и Солнечным домами. Там обычно селили людей, которых привозила Симона.

– Как остальные четверо? – спросил Шэн.

– Неплохо. Им нужен хороший уход и отдых. А вот Хейлин… Трудно даже представить, что она пережила. И это – в «благополучном» регионе. – Симона недобро усмехнулась. – Благополучие означает в основном отсутствие ночных бомбёжек и холерных эпидемий. Очередной князёк, бывший террорист, более-менее укрепился у власти…

Пару часов спустя они встретились в Кристальном зале.

– Ну как? – вопросительно взглянула на Шэна Симона.

Мастер сел в кресло около окна.

– Всё будет нормально… со временем.

Энэ кивнула – его словам или каким-то своим мыслям. Её плечи шевельнулись под глухой чёрной одеждой, словно откуда-то подул сквозняк и заставил поёжиться.

– Пять человек… Пять человек, когда там тысячи! Иногда мне кажется, мы просто ничего не делаем. Так мало… чертовски мало!

Симона широкими шагами заходила по комнате.

– Ты всё такая же, как прежде, – улыбнулся Шэн. – Вечно рвёшься в бой.

– Не много от этого толку. Бывает… начинаешь видеть какой-то тупик.

– Нет, – покачал он головой. – Это проходит. Должно проходить.

Резкие черты лица Энэ вдруг смягчились. Из них исчезло напряжённое выражение – точно у пленника, всей душой стремящегося на свободу.

– Ты тоже прежний, Фрэнк, – сказала она. – Всегда умел больше, чем я. Умел ждать.

– Может быть, не больше, а меньше. Но ты права, у меня давно уже такое чувство… как будто на пороге живу. Возле каких-то дверей. Жду, что они откроются. И что-то начнётся. И… и чёрт знает что дальше. Забываю, что настоящее – важнее.

– Выглядишь усталым.

– Ерунда. Вечером посижу ещё в саду, и всё пройдёт.

– До вечера далеко. Пока давай-ка я немножко помогу тебе.

Симона зашла за спинку кресла и положила руки Шэну на плечи. Сделала несколько массирующих движений, с силой надавливая на определённые точки. Закончив массаж, зажгла сигарету, глубоко затянулась и выдохнула густое облако дыма.

– Тебе надо как следует отдохнуть.

– Нам всем надо. И всегда не хватает времени.

– Я, когда возвращаюсь из-за границы, стараюсь восстановить силы. А тебе постоянно что-то покоя не даёт. Все твои подопечные в Эстхелминге, и занятия с ребятами, и здесь ещё куча всяких дел…

– Не преувеличивай. – Шэн накрыл её ладонь своей. Руки у них были почти одинаковые. Но всё-таки у Симоны чуть поменьше, понежнее и – бледнее. – Не один же я этими делами занимаюсь.

– Да, но есть ещё твои собственные тренировки, а ночами то в Сети ищешь что-то, то читаешь… Вот, например… – Симона перевернула обложкой вверх лежавший на подоконнике раскрытый томик. – Мартинсен? Что-то, смотрю, после той поездки в Вэдил ты стал интересоваться маби. Но ведь этот парень, с которым ты оказался в одном купе, Сальваторе, стал работать на технократов. Я читала в газете.

– Да. Но каждый может измениться. С Гаем Юлием я тоже оказался в одном купе…

– Гай Юлий – это Гай Юлий. Он действительно изменился. Но это редкость.

– Реалистичный взгляд на вещи полезен, – с серьёзным видом кивнул Шэн. Серьёзность, правда, была совершенно несерьёзная, и Симона не могла этого не заметить. Но так просто сдаваться она не собиралась.

– Не понимаю, чего можно ждать от маби. По-моему, без выгоды для себя они и пальцем не пошевелят.

– Напрасно ты так считаешь. Мы мало знаем о них. Судим предвзято. Мне бы встретиться с Брэтали Сальваторе.

– Зачем? – непонимающе развела руками Симона.

– Поговорить.

– Поспорить готова: он не захочет. И не потому, что работает на технократов, а как раз потому, что он – маби. Гай Юлий – другой случай, он решил помогать делом. А что этот Сальваторе?..

– Там посмотрим. Перемене, которая произошла с Юлием, я рад. Но Юлий – человек из прошлого…

– А маби – будущее? Это ты хочешь сказать?

– Не знаю, Энэ. Но что-то здесь есть. В маби много удивительного. Их понимание свободы… Ты говоришь – «выгода для себя». Но мне это больше напоминает фоксовское «неличное благо». А способность осознанно влиять на энергию тела? Мы годы тратим, чтобы немного научиться этому, а они умеют от рождения! Да и само их появление…

– Само появление? Ты же вроде не верил в историю про то, что Нэриум мог быть замешан… А теперь проводишь какие-то параллели. Вспомнил Фокса…

– В слухи трудно верить. Но…

– Но мастер Дамо не смотрит на это, как на слухи. Так?

– Не будем об этом. Я просто читаю книгу…

– И судишь про прочитанному. Со многими маби ты общался?

– Не со многими.

– Ну вот. По-моему, переоценивать их не стоит.

– Может быть, – вздохнул Шэн. – Но иногда, Симона, я тоже вижу впереди что-то очень похожее на тупик. Почти всегда удаётся прогнать эти чёртовы мысли… Почти. Человечество только в начале пути, и если именно маби дадут нам шанс не закончить этот путь раньше времени – пусть будет так.

– Что, всем людям стоило бы превратиться в маби?

– Нам всем стоило бы превратиться в людей.

Воцарилась тишина. Шэн подумал, что Симона сказала верно: ему нужно отдохнуть. Энэ курила, невидящим взглядом уставившись на кристальный светильник. Меж её бровей пролегла глубокая складка.

– Мам, ты несправедливо про них!..

От неожиданного возгласа Симона вздрогнула. Шэн оглянулся через плечо, посмотрел на дверь.

– И давно ты там подслушиваешь, Змеёныш? – с притворным гневом осведомилась Энэ.

– Ну не поставишь же ты меня за это в угол? – капризно протянул Патроклос. На «Змеёныша» он не обиделся. Это было давнее его прозвище.

Она безуспешно попыталась спрятать улыбку.

– Ну-ка иди сюда. Вчера после дня рождения всё было нормально? Не грохнулся опять?..

Симона взяла сына на запястье. В её ладони оно до сих пор казалось тонким.

– Не беспокойся, грохнуться мне не дали. Я вообще-то не об этом говорил, а про маби…

Патроклос подошёл к креслу Шэна и уселся на подлокотник.

– Как работа, Пат?

Он задумчиво нахмурился.

– Знаете, мастер, я думал, с этим альбомом дело никогда с места не сдвинется. Но теперь всё изменилось… Только мне нужно ещё время. Кое-что, правда, уже можно послушать.

– Ловлю на слове. Ты не знаешь, где сейчас Йонне?

Патроклос вытащил сигарету и прикурил от зажигалки, которую Энэ бросила на подоконнике.

– У себя, или в спортзале. Если не ушёл куда-нибудь гулять с Ханной. Поищу, если хотите.

– Да не срочно. Сам ещё увижусь с ним сегодня. Хочу попросить его поговорить с Брэтали Сальваторе.

– А почему Йонне? – удивилась Симона. – Почему не сам? Это что, испытание?..

– Мне кажется, у него получится найти общий язык.

Симона изобразила на лице скептическое выражение.

– Не получится, так сам попытаюсь.

– Мастер, и что мне сказать этому… как его…

– Сальваторе.

Йонне неловким движением поправил за плечом капюшон чёрной рясы. Он и некоторые другие ребята его возраста совсем недавно впервые примерили такую одежду. С закрытыми лицами, тренируя внутреннее зрение, они проводили не много времени. Но позавчера Силвер нарочно почти целый день не снимал капюшона, проверял себя. Даже доклад мастера Шварца так слушал. То есть, пытался слушать, но больше витал в облаках. Во время ходьбы сосредотачиваешься, стараясь шагать уверенно и ни на что не наткнуться. Но стоит сесть – сразу расслабляешься, и в голову начинают лезть посторонние мысли.

Патроклос постоянно издевался над Силвером, убеждая не тратить усилий напрасно – всё равно даже совершенное внутреннее зрение позволяет рассмотреть только то, что можно видеть с открытым лицом, так что сквозь одежду девчонкам заглядывать не удастся. Йонне сначала злился на эти шуточки, потом стал демонстративно игнорировать.

– Просто пригласи его прийти к нам.

– Сюда? Вы ему настолько доверяете? Но он же… – Силвер осёкся.

– Что? Чужой? – закончил за него Шэн.

– Нет, я не то хотел сказать…

– Значит – «Но он же маби»?

– Не в этом дело, – нашёлся Йонне. – Он из технократской компании.

– Но не технократ. Постарайся убедить его, пожалуйста.

– Хорошо, мастер. Постараюсь, – откликнулся Силвер, надеясь, что отсутствие энтузиазма слишком уж явно не звучит в голосе.

 

10. Неоправданные ожидания

Слухи распространяются быстро. Кое-кто из коллег-виртуальщиков, не скрываясь, бросал в сторону Брэтали косые завистливые взгляды. Так же было и перед мегалитовским приёмом. На этот раз, правда, дело обстоит попроще: пригласили его всего лишь в бар. Но пригласил сам Стейниц. Он и ещё несколько служащих, с которыми руководитель отдела водил личное знакомство, собирались провести вечер в заведении под названием «Синманн».

Болтовня, шутки – иногда даже удачные. Выпивка, болтовня. Очередной заказ: пять мартини и одна минеральная вода. Время тянулось медленно. Брэтали разглядывал то узоры на фонаре из цветного стекла, который стоял посреди столика, то посетителей «Синманна», и старался не подавать виду, что ему скучно.

Стейниц шутил меньше других, но всегда к месту. Пил тоже не много. Выбрав момент, когда остальные четверо мегалитовцев куда-то разбрелись – кто к стойке, кто покурить – он, глядя на Сальваторе, поднял свой бокал:

– Ну что, Сэл, за победителей?

Брэтали вежливо взялся за стакан с водой, сделал глоток.

– Ловко ты всучил этому Бенексену нашу технику. – Похвала относилась к очередной успешной виртуальной презентации, которую недавно провёл Брэтали. – Он больше месяца тянул с договором, а тут – сразу подписал.

– Доверять маби представлять товар ортодоксалу, это… нестандартное решение, – заметил Сальваторе.

– Да уж, нестандартное. – Стейниц в упор глянул на него поверх бокала. – Ситгофф сомневался… Но я настоял. И не зря. Кстати, Сэл, победителям полагается награда.

Брэтали мгновенно насторожился и ничего не ответил.

– Да расслабься, – протянул Стейниц успокоительным тоном – насколько он на такой был способен. – Я тебя не проверяю. Просто, может, нужно что-то? Не стесняйся, говори.

– Спасибо, командор Стейниц, но… мне всего достаточно.

– Никогда не бывает всего достаточно. Я не как твой начальник спрашиваю, забудь ты…

– Не совсем понимаю…

Стейниц развёл руками:

– Да что угодно! Не хочешь развлечься? Могу организовать клиентскую карточку в «Золотой Дом». Шикарное местечко в Риг Пэлатс. Сам ты с нынешними твоими доходами, уж извини, вряд ли близко подступишься.

– Спасибо, командор, нет. Не надо.

За столик вернулся Дрэйк, главный конструктор, а следом за ним Джана Фабиани из экономического отдела, по прозвищу Мартышка. Болтовня и шутки возобновились. Брэтали просидел ещё ровно столько, чтобы уход не сочли невежливым, и попрощался.

По дороге домой он размышлял о целях Стейница. Чего хотел руководитель отдела? Окончательно сделать его «своим человеком»? Человеком, хм-м… Интересно, будь он, Сальваторе, человеком – Стейниц предлагал бы то же самое?

Что бы обо всём этом сказал Инио?.. Но мнения старика Сальваторе не стал узнавать ни на следующий день, ни позднее. После разговора на приёме он как-то отдалился от Инио. Между ними возник барьер, и непонятно, как его преодолеть. И – нужно ли преодолевать.

Нет, всё-таки Инио не похож на человека из того сна.

* * *

Следующим вечером никаких посетителей Брэтали не ждал. Но, открыв на звонок и увидев на пороге своего меговского жилья какого-то парня – или, скорее, мальчишку – почти не удивился.

– Здравствуй… – не слишком уверенно поприветствовал его мальчишка. – Я Силвер, помнишь?

Удивления Сальваторе действительно не чувствовал, а вот раздражение было. Он еле сдержался, чтобы не выругаться. Ну что за липучка навязчивая?! Вчера этот самый Силвер два раза названивал на стационарный гостиничный телефон и нёс какой-то бред. Теперь заявился – хотя его никто не приглашал.

Брэтали недобро сузил глаза:

– Ты меня не понял? Или я выразился неясно?

– Нет, стой, подожди… – Йонне изо всех сил старался изобразить дружеский настрой – но не помогало.

– Иди отсюда и оставь мня в покое. А не оставишь – люди в белом приедут и заберут тебя домой… психолог. – На последнем слове губы Брэтали иронично скривились.

– Я на самом деле психолог!

– Ага. А я святой Франциск. Только власяницу надеть забыл. Ты, гляжу, свой чёрный капюшон тоже? Везёт мне на полоумных.

Йонне нахмурился, оставив попытки сохранять доброжелательность. Капюшон, значит?.. Ну, этот Сальваторе напросился. И не важно, что смотреть на него приходится снизу вверх. Подумаешь, дылда двухметровая…

Силвер пристально уставился Брэтали в глаза.

– Эй! Какого хрена?.. – Брэтали тряхнул головой, как будто так можно избавиться от этого… от этого чёртова присутствия. – Убирайся!..

Ощущение пропало.

– Ну, что теперь скажешь? – вкрадчиво осведомился Йонне. – Извини уж. Я сказал правду, а ты не поверил. Мне пришлось это сделать.

– Мать твою… А знаешь, некоторым было бы любопытно узнать, что шастают здесь всякие… психологи.

– Ага. Но ты ведь не пойдёшь рассказывать.

– Сможешь заставить?..

– А нужно?

Брэтали смерил его пристальным взглядом.

– Ну и какого чёрта тебе от меня надо?

– Да я же говорил. Мастер Шэн приглашает тебя прийти увидеться с ним.

– Мастер Шэн… – протянул Сальваторе. – Гай Юлий – знаешь такого?

– Знаю, знаю, – с готовностью подтвердил Силвер. – Он там тоже был, в том поезде.

– Ясно. Гай Юлий и наболтал про меня твоему Шэну. Конечно, если Шэн действительно существует.

Йонне только усмехнулся:

– Гай Юлий или нет, это я не знаю. Сам спросить сможешь.

– Ничего я не собираюсь спрашивать. Всё, хватит.

– Сальваторе…

– Проваливай.

Не желая больше ничего слушать, Брэтали захлопнул перед носом Силвера дверь. Тому осталось только усилием воли заставить себя не злиться.

И зачем мастеру понадобился этот…

* * *

Из-под потолка пещеры падает капля воды. Всего лишь капля. Но даже капля может вызвать обвал. Капля может стать его началом. На мгновение жемчужно-серый водяной шарик замирает в воздухе и вспыхивает ярким сиянием, на которое почему-то совсем не больно смотреть. На него хочется смотреть вечно… Но возобновляется полёт, и близка уже неподвижная водная гладь.

* * *

Ещё одну попытку Йонне предпринял через несколько дней. Домой к Сальваторе на этот раз не пошёл. Может и не открыть, с такого станется. Решил встретиться на улице. Пятница, вечер – вполне возможно, Сальваторе куда-нибудь пойдёт, развлечься и всё такое…

Расчёт Силвера оказался верным. Правда, околачиваться возле «Меги» пришлось не меньше часа.

Йонне увидел Сальваторе раньше, чем тот – его, ещё в вестибюле, через стеклянные двери. И специально встал так, чтобы сразу попасться ему на глаза. Пытаться подстроить «случайную» встречу было бы глупо.

Заметил. Посмотрел хмуро. Но стороной всё-таки не обошёл.

– Я так понимаю, ты всё с тем же?

– Ага. Привет… – Силвер примирительно улыбнулся. – Ты ведь сейчас не занят. Тебе нетрудно было бы пойти со мной.

– Нетрудно. Но не люблю тратить время на бесполезные вещи.

– Может, и не бесполезные. Не знаешь, а говоришь.

– Не знаю и знать не хочу. Про Шэна твоего болтают много. Вранья всякого.

– Ну, преувеличивают, он же в этом не виноват. Вот и узнал бы, как на самом деле…

– Как на самом деле, ты мне изобразил уже. Фокусы дурацкие… Заканчивай меня доставать.

Брэтали зашагал прочь. Не то чтобы из-за новой неудачи Йонне по-настоящему отчаялся – но накатило что-то… и заставило крикнуть вслед:

– Я так и знал! С самого начала был уверен, что ты не согласишься! Потому что ты – маби!

Сальваторе остановился. Силвер уже пожалел, что вслух ляпнул такое.

– Знаешь, я передумал, – совершенно спокойно сказал Сальваторе, возвращаясь назад. – Идём. Прямо сейчас. Я не оправдаю твоих ожиданий.

По дороге Силвер кому-то позвонил по теленоуту. Называл он этого «кого-то» – мастер.

– Значит, вы обосновались в Эстхелминге? От Гая Юлия я слышал что-то насчёт Пустых трущоб…

– Ты плохо его слушал. Трущобы для нас остались в прошлом.

Почти весь путь они проделали молча. Но когда вышли на эстхелмингской станции метро «Ландамиэри» и направились к городку психологов, Брэтали стал разговорчивее.

– Слушай…

– Йонне, – подсказал Силвер.

– Ага… Насколько вы это умеете?

– Что?

– Лезть в чужую голову.

– Тебя это беспокоит? – Йонне внимательно глянул на него. Вовсе не надо, чтобы какой-то пацан так смотрел – с непонятным дурацким участием…

– Ничего меня не беспокоит. Не хочешь, не отвечай.

– Поверхностная телепатия – это несложно. Особенно если человек, который находится рядом с тобой, о чём-то «громко» думает. В смысле, взволнован, или рассержен – эти эмоции и мысли как бы «громкие», и их хорошо «слышно». Мысленный «разговор» на небольшом расстоянии – тоже из «поверхностного», если два человека владеют навыками. А тем, кто не владеют, психологи никаких мыслей не навязывают.

– А что-то ещё, не поверхностное, есть?

– Настоящее проникновение в разум. Оно куда труднее. Ум другого человека – это ведь не его мысли и не эмоции. Тут… свой собственный ум надо долго развивать, над ним работать. И ещё – нужно согласие второго человека. То, что я тебе продемонстрировал – это, скорее, действительно фокус, а не телепатия.

– А если человек не рядом с тобой, а далеко? Получится его мысли подслушивать?

– Нет, – усмехнулся Йонне, – это слишком сложно.

– Для тебя или вообще?

– Вообще. Для все… почти для всех. Так что можешь не…

– Ясно, – перебил Брэтали. Помолчал немного, потом спросил: – А Юлий, он тоже у вас там?

– Да, но сейчас по каким-то своим делам уехал в Сейпио. Нам сюда, – Силвер показал на ворота, выкрашенные в синий цвет.

«Ключом» к замку, встроенному в висячее кольцо, служило прикосновение ладони. Следом за Йонне Брэтали вошёл – и оказался в парке.

Ничего подобного ему прежде видеть не приходилось. Общественные скверы во всех мультиполисах – в лучшем случае ряд закатанных в асфальт чахоточных деревьев и несколько унылых клумб. Большие «природные зоны» есть только в районах вроде Риг Пэлатс. Когда-то давно Брэтали любил заглядывать в один из таких парков через забор. Денег, чтобы купить билет, не было. Однажды он заметил, как среди веток мелькнула серая белка. Обрадовался непонятно чему… А Миор посмеялся и сказал, что это робот. Интересно, прав он был? Наверное, если посмотреть вблизи, отличить можно. До сих пор мысль съездить в парк и проверить в голову не приходила, а вот вспомнилось же теперь…

В парке психологов были извилистые дорожки, ручьи, и даже пруд. Среди деревьев виднелись беседки, то тут, то там попадались огромные замшелые валуны. Осенние цветы, георгины и астры, росли не на клумбах, а как придётся.

Но, конечно, это не просто парк. Психологи живут здесь. Йонне повёл Брэтали к одному из домов, со стенами зеленоватого цвета.

По пути, и в парке, и внутри здания, встретилось немало людей. Со многими из них Силвер перекидывался несколькими словами на ходу, а с одним задержался. Это был смуглокожий широколицый здоровяк, одетый в куртку, один рукав которой был наполовину оторван. Йонне мгновенно насторожился:

– Мастер Фир, вы тоже сегодня в городе были? Вместе с мастером Шэном?

– Был, – через паузу откликнулся смуглый.

– Случилось что-то?..

– Споди помнишь?

– Помню. Он так из этих своих дел и не выпутался?

– Ага. И не выпутается уже.

– Ясно. А мастер Шэн как?..

– Ничего. Нормально.

– Мы ведь к нему идём. Я ему звонил недавно, он мне про Споди, понятное дело, не сказал…

– Он сейчас в Кристальном зале.

– Это Брэтали Сальваторе, мастер Фир, – запоздало представил Силвер. – Помните, мастер Шэн хотел его видеть.

Последовал кивок. То ли Фир вспомнил, то ли это было приветствие. Брэтали на всякий случай кивнул так же неопределённо.

За одной из многочисленных дверей, в зале, освещённом лампами в виде кристаллов, ждал Шэн. И, как оказалось, не он один. Сальваторе не смог с полной уверенностью узнать в человеке с полузакрытым лицом, с чуть асимметричной улыбкой в углах губ – того, из поезда, в бейсболке и очках. Но насчёт женщины, которая стояла, облокотившись о спинку кресла Шэна, он не сомневался ни секунды. Накануне вечером он видел её возле «Меги». Её профиль наводил на мысли об античной Греции. У неё прямые широкие брови, светлый цвет лица. Гладкие чёрные волосы полукружьем спускаются по лбу и почти полностью закрывают один глаз. Вчера, в тот момент, когда Сальваторе её заметил, взгляд женщины был устремлён куда-то ввысь. Это придавало лицу, несмотря на грубость, выражение возвышенности и внутренней силы, как бы страдающей оттого, что она не находит подходящего приложения.

– Я вас помню, – сказал Брэтали. – Если так будет продолжаться, у меня начнётся паранойя. Постоянно кто-то за мной наблюдает, разыскивает, всем что-то нужно…

– Не утерпела, – отозвалась Симона. – Стало любопытно самой увидеть человека, которым Шэн так заинтересовался.

– И конечно, вы узнали меня среди всех, кто выходил из гостиницы?

– Конечно узнала. Ладно, не буду вам мешать. Пошли, Йонне.

Силвер замешкался было, но потом вышел вслед за ней. Наконец Сальваторе и Шэн остались одни.

– Теперь, надеюсь, вы всё объясните мне.

– Постараюсь, Брэтали. Могу я так тебя называть?

– Если хотите… – с явным усилием согласился Сальваторе. – Про какую заинтересованность говорила эта женщина?

– Её зовут Энэ Симона. Ты пальто снимай, а то жарко. И садись, чего стоять-то.

Брэтали принял приглашение, устроившись в кресле напротив Шэна. Обстановка комнаты – неяркий свет, приятные для глаза сочетания цветов мебели – явно была призвана настраивать на спокойный лад и отдых. В воздухе отчётливо ощущался хвойный запах. Наверное, за занавеской на подоконнике стоит зажжённая аромалампа.

– Зачем вы хотели видеть меня? – настойчивости в тоне Сальваторе не убавилось.

– Чтобы попросить о помощи.

– О помощи? Это вы-то?..

– Почему нет? – вопросом на вопрос ответил психолог.

– Да так… Говорят про вас, что вы чуть ли не чудеса творить умеете. Не очень-то, правда, я верю в россказни. Но если совсем честно… я не очень верил и в то, что такой человек вообще существует. Вы, то есть… И вот вы вдруг говорите про какую-то помощь. Что за помощь?

– Скажем… есть задача, которую пытаются решить психологи. Но пока решения нет.

– Какая задача-то, мастер? Как мир спасти? – довольно ядовито поинтересовался Сальваторе. – Как наставить нехороших людей на путь истинный и жить в любви и согласии?

– Можно и так сформулировать, – ровным, почти бесстрастным голосом откликнулся Шэн.

– Ага. А я здесь при чём?

– Во время той поездки…

– Кстати, о поездке, – перебил Сальваторе. – Вы копались в моих мыслях?

В поезде он ни на секунду не ощущал ничего похожего на то, когда свои способности продемонстрировал Йонне. Никакого постороннего «присутствия». Но, может, они умеют делать это и незаметно?

– Слишком сильно сказано…

– Да или нет?

– Да. Прости.

– Развлекались от нечего делать? Я, Гай Юлий… Вы ведь и к нему в голову влезли? Если узнали, что вас-то он и ищет?

– Когда вы разговаривали в вагон-ресторане, я сидел за соседним столом.

– А если бы нет? Ладно, не важно. Он хотел с вами встретиться. Но не припомню, чтобы такие намерения были у меня.

– Да, ты другой…

– Я не знаю решения ваших… проблем, мастер. Уж извините.

– А я на это и не рассчитываю. Но кое-что ты мог бы подсказать.

Возникло ощущение пристального взгляда. Вполне возможно, психолог так и смотрел. Но наверняка не узнать. Это было особенно неприятно.

– Вы во мне ошибаетесь. Мне нет никакого дела до всех этих высоких материй.

– Не думаю, Брэтали.

– Бога ради!.. – возглас Сальваторе выражал чистое пренебрежение. – Вы что, знаете лучше меня?

Шэн ничего не ответил. Пауза затянулась.

– Дело в том, что я маби? – поспешил прервать её Сальваторе. Даже внутренне не хотелось признаться себе, что он испугался этого молчания.

– Отчасти. Но не только. Ты очень необычный человек.

– Да чем это уж?..

– Сходу не скажешь. – Шэн задумчиво склонил голову. – Тут мало просидеть рядом несколько часов.

– Не пойму что-то, куда вы клоните.

– Нужно больше.

– Не люблю я, когда загадками говорят. Надоедает…

– Никаких загадок. Более глубокий контакт.

– Э-э… Это как же понимать, мастер? – с нехорошей вкрадчивостью осведомился Брэтали.

– Да ладно тебе. Не за тем же я тебя позвал, чтобы пригласить в постель.

– Да уж и не знаю, чего от вас ожидать. Значит, хотите, чтобы я позволил вам запросто рыться в моих мыслях? Ещё похлеще получается, чем в постель, не находите?

– Я понимаю, о чём прошу…

– Да неужели?

– Слишком много?

Шэн вцепился пальцами в подлокотники кресла. Могло показаться, что он нарочно держит руки так, иначе в волнении не найдёт им покоя. Но Сальваторе был чересчур раздосадован, растерян, даже зол, чтобы замечать такие подробности.

– Сами-то как думаете?

– Брэтали, мы поможем друг другу.

– Я что, просил вас мне помогать? Это, вроде бы, вы…

– У каждого из нас есть свои трудности.

– Хватит! Мне ничего не нужно. Знаете что, мастер? Если вы на самом деле печётесь о заблудшем человечестве, что-то от этого мало толку. Одна болтовня. У всех, получается, своё. Технократам нужна власть, ортодоксалы помешались на традициях. Нейтралов объединяет только то, что они не «Т» и не «О». А вы, психологи… кучка бесполезных идеалистов. Ничего против вас я не имею. Но и ничего общего с вами тоже иметь не хочу. Так что до свидания.

– Брэтали…

– Провожать не надо, дорогу найду. Скажите просто, чтобы отперли ворота.

– Изнутри ты сам сможешь открыть.

Когда синие створки с глухим металлическим лязгом сомкнулись за спиной Сальваторе, Шэн ещё сидел в кресле. Сделав над собой усилие, он заставил пальцы разжаться и наконец-то отпустить подлокотники.

Из книги профессора Коре Мартинсена «Маби: перерождённые» (Предисловие)

Иоганн Мабиус бросил вывоз будущим поколениям учёных. Не одно десятилетие продолжаются попытки изменить его изобретение таким образом, чтобы оно давало людям полезные свойства вроде сильного иммунитета и развитой регенерации и при этом не наделяло «нежелательными». Уже несколько раз объявлялось о том, что сделать это почти удалось, но… таблеток, которые позволили бы нам заново отращивать потерянные конечности, в аптеках до сих пор не продают.

Образцы биологического механизма Мабиуса, сохранившиеся в лаборатории доктора, после любых вмешательств гибнут. Полные копии «вируса», воссозданные учёными, взявшимися работать с наследием доктора, оказываются нежизнеспособными.

Это противоречит логике. «Открытие, которого никто не может повторить» – давным-давно устаревший фантастический сюжет. На практике, даже при том, что от научных трудов Мабиуса уцелели лишь фрагменты, учёные, поставившие перед собой те же, что и он, задачи, работая в тех же (или технически лучших) условиях рано или поздно должны получить аналогичный результат. А затем и возможность вносить в него изменения.

Почему этого не происходит? Единственный ответ, который приходит в голову – несоблюдение какого-то из условий.

Вероятно, тут помогли бы исследования биологического механизма «в действии» – то есть в организмах маби. Проводить их можно, разумеется, только на добровольной основе. Но до сих пор по понятным причинам добровольцев среди маби не находилось – и вряд ли их можно в этом упрекнуть. …

Очевидно, что на сегодняшний день найти ответы на все «мабианские» вопросы невозможно. Но, может быть, это не самое главное. Гораздо важнее, чтобы люди и маби, живущие в одном обществе, стали понимать друг друга немного лучше.

* * *

Спустя недели три после визита к психологам, Брэтали, возвратившись вечером в «Мегу», увидел, что кресло напротив двери в его номер занято. В нём сидело странное существо, не подающее признаков жизни. Обдолбанный неспящий забрёл из своего района в центр и решил тут «отдохнуть»?.. Нет, неспящего правоохраны наверняка задержали бы по дороге. Ладно, какая вообще разница…

Брэтали отпер дверь. В этот момент существо внезапно «ожило»:

– Вы командор Брэтали Сальваторе?

Он утвердительно кивнул и тут же мысленно обругал себя: ещё не хватало перед каждым встречным отчитываться о своей личности.

Существо попыталось встать, но у него не хватило сил. Едва приподнявшись, оно шлёпнулось обратно в кресло и пробормотало:

– Ангел, она прислала меня к вам…

– Я ничего не понимаю, – раздражённо покачал головой Брэтали. – Откуда ты меня знаешь, кто кого прислал?

В коридоре послышались шаги. Брэтали оглянулся.

– Сальваторе? Наконец-то вы пришли.

На него смотрел хмурый решительный молодой человек. Возможно, как раз из-за своей молодости он изо всех сил старался, чтобы эта мрачноватая решительность была как можно заметнее. И чтобы, не дай бог, выражение карих глаз никому не показалось мягким или неуверенным. Брэтали видел этого парня впервые, но стоит ли удивляться, что тому известно его имя?

В руках юный борец за революционные идеи (такое определение ему очень подходило) держал пакет с какой-то снедью. Наверное, и отлучался затем, чтобы купить поесть.

– Меня зовут Вирдж Тай. А о вас я знаю от Ингрид Саарен.

Ну да. Чего ещё ждать от вздорной девицы, кроме таких вот сюрпризов… Брэтали открыл было рот, чтобы предложить «революционеру» выкладывать всё и немедленно, если не хочет лететь отсюда вниз по лестнице, но тот заговорил первым.

– Дело в нём, – Тай указал на сидящего в кресле. – Ему нужна помощь. Ингрид надеется, вы поможете. Сама она не смогла с ним приехать, потому что болеет. Вот его и привёз я. Но Ингрид надиктовала письмо, послушайте и всё поймёте.

Письмо… с ума сойти. Ну естественно, снова не потрудилась предупредить звонком. Естественно.

– Кристалл у него. Если не получится или не захотите ничего сделать, звоните мне. – Тай протянул клочок бумаги с нацарапанным телефоном, который Брэтали машинально взял. – Сейчас не смогу дожидаться, что вы решите. Срочное дело. Думал, придётся оставить Паули тут одного.

– Я задержался на работе, – буркнул Сальваторе, злясь на себя за то, что вообще это сказал.

– Примерно через два часа я буду свободен и, если вы откажетесь, приеду заберу его. А если всё устроится, всё равно, пожалуйста, дайте знать. Это важно. Паули, ты как? Поесть не надумал? – последнее относилось к «существу» в кресле.

– Нет, спасибо. Я в порядке, мейстер Тай, – отозвался тот. Держался он прямо, и даже изобразил на лице гримасу наподобие улыбки – старался подтвердить, что с ним всё действительно «в порядке». Это был явный блеф, он ведь на ногах стоять не может. Брэтали хотел сказать об этом Таю, но тот коротко попрощался и стремительно направился к лестнице. Сальваторе попытался его нагнать – пусть объяснит, что творится с этим типом, которого он навязывает незнакомому человеку в подопечные. Но на оклик последовало только:

– Извините, очень тороплюсь. Забежал спросить, не поест ли он всё-таки. Звоните через пару часов.

Брэтали выругался вполголоса и вернулся к человеку в кресле. И обнаружил, что тот успел потерять сознание.

Что он там лопотал про ангелов? Бредил, что ли? Или… кажется, именно так называют этих людей… А может, и нет.

Чёрт… ну не торчать же в коридоре до скончания века.

Брэтали втащил «существо» в номер. Едва успел усадить в плетёное кресло-качалку, как гостя стошнило. Лужа растеклась по его одежде.

– Твою мать!.. – изругался Сальваторе. Возиться с этим созданием расхотелось окончательно. Подождать два часа и позвонить Таю, чтобы забирал свой подарочек? Легко сказать – два часа. Сидеть и любоваться на облёванного идиота? Или пойти прогуляться… Ну да, а он здесь тем временем коньки отбросит.

Подавив абсолютно тщетное сейчас желание придушить Ингрид Саарен, Брэтали снял пальто и заставил себя подойти к существу. Приподнял ему голову, обтёр губы куском бумажного полотенца.

Что за тип?.. Молодой – наверное, не старше того психолога, Силвера. Но если в том с первого взгляда заметны физическая крепость и здоровье, то этот, наоборот, измождённый и больной. И толком не понять даже, парень это или девушка. Хотя, судя по очертанию подбородка, скорее всё же парень…

Стараясь не вляпаться в блевотину, Брэтали пошарил в карманах его куртки. Двумя пальцами вытащил небольшой свёрток. Из него на ладонь выпали иглоампула без названия и компьютерный кристалл. Ампулу Сальваторе пока отложил, а кристалл поставил в компьютер. Единственный звуковой файл. И что же сообщит нам мейс Подкова?..

– Привет, Брэтали, – раздалось из колонок. Голос охрипший, гнусавый, совершенно простуженный. – Извини за такие сложности. Но тут, можно сказать, вопрос жизни и смерти… Не преувеличиваю. – Речь прервалась хлюпающим кашлем. Дальше это повторялось чуть не через каждую фразу. – Я хотела сама привезти к тебе Паули, но словила жуткую простуду. Вместо того, чтобы лечить других, валяюсь как бревно… Поэтому с ним поехал Вирджин. Но объясню по порядку.

Недавно я познакомилась с людьми, которые занимаются освобождением рабов. Всё, что рассказывают про рабство в Африке и Америке – правда, теперь я точно знаю, не по слухам. Среди этих людей, Ангелов, есть специально подготовленные, почти как солдаты. Они ездят за границу, спасают каждый раз по несколько человек, привозят сюда. А мы помогаем освобождённым уже тут. Я вот пока за медсестру… Понимаешь, я решила, что это такое дело, которым действительно стоит заниматься. Замыслов насчёт книги не оставляю, но нужно делать и что-то настоящее… Хотя это опасно. Хозяева рабов и торговцы – настоящие отморозки. Ну, и технократы не любят, когда лезут в их дела. Среди торговцев, кстати, есть евразийцы, ты знаешь?..

Недавно из Южной Америки ребята вывезли небольшую группу. Поместили, как обычно, на нашей базе – она за Каранским плато. Я сама тоже здесь, ты уже догадался. Этих людей заставляли работать на износ, в таких условиях, просто ужас… Но Паули, которого я решила отправить к тебе – другой случай. Таких, как он, редко удаётся вывезти, труднее до них добраться… – В голосе Ингрид, несмотря на всю простудную неразборчивость, слышались гнев и боль. Она помолчала немного, справляясь с эмоциями, потом продолжила: – Там есть что-то типа гаремов, и публичные дома, где используют рабов. Не знаю, через сколько он прошёл, скатывался всё ниже… В итоге его посадили на модифены. Это грёбаная дрянь с обычной наркотой в сравнение не идёт. Поэтому наши врачи ему не помогут.

В общем… Брэтали, я слышала, в Катакаране есть одна не очень легальная клиника, где анонимно лечат наркоманов. А хозяин её маби. Ещё удивилась тогда: почему маби держит клинику для людей? Не бывает же маби-наркоманов… Ну вот. Думаю, ты наверняка знаешь, где это, или сможешь узнать. Надо бы устроить Паули туда. У него ещё нет «вафли». Со временем её сделают, у Ангелов везде есть свои люди – в службе регистрации, на границе, чтобы можно было выезжать… Но возня с документами займёт время. А лечение нужно чем быстрее, тем лучше.

Расходы тебе все возместят, об этом не беспокойся. Ну а если что… звони Вирджу, он попытается как-нибудь устроить его в другую больницу.

Ингрид вздохнула, добавила ещё пару фраз. В который раз зашлась кашлем. Потом попрощалась:

– Извини за беспокойство. Как бы там ни сложилось – заранее спасибо. Ну всё, пока. Ещё увидимся.

Запись закончилась. Брэтали на всякий случай удалил её с кристалла.

Ну, Подкова, чтоб её… «Если что – звони Вирджу». Да, точно так он и сделает. Сообщит революционно настроенному молодому человеку, что затея бестолковая.

Сальваторе полез в один карман, в другой – ничего. А, в пальто ведь был. Но в пальто бумажки с телефоном Тая тоже не оказалось. Неужели выронил? Брэтали выглянул в коридор. В дальнем его конце маячила уборщица с пылесосом. Мимо дверей номера Сальваторе она уже прошлась. Идеальная чистота коврового покрытия могла бы порадовать глаз. Но не радовала.

Уборщица закончила своё дело и скрылась в лифте.

Ч-чёрт!..

На незваного гостя надежда плохая. Вряд ли он на память знает какие-то номера. А теленоута у него в карманах нет.

И что? Не везти же его действительно в богадельню Воунса? Да, есть такая где-то в Форине. И Брэтали мог бы узнать, где именно… если бы возобновил кое-какие связи из своей прошлой каранской жизни. Но неизвестно ещё, справятся ли в воунсовской клинике с модифенной зависимостью. И неизвестно, сколько этот дохляк там протянет. Методы в этом лечебном учреждении, поговаривали, ещё те… Но анонимность, и правда, полная. Главное – вовремя вносить плату. Недостатка в клиентах у Воунса никогда не было…

Где-то неподалёку от клиники Воунса – не к месту вспомнил Брэтали – находится мабианский родильный дом. Тоже нелегальный. И тоже не простаивающий без дела. Потому что врачи там – такие же, как пациенты, и ни от чего не приходят в замешательство… А почему Воунс открыл человеческую клинику, это у него надо спрашивать. Мало ли у кого какие мотивы.

Но если оставить в покое воунсово заведение… Ингрид ведь сказала в конце своего письма те слова. Никуда от этого не денешься.

«Вот бы узнать, как найти психологов. Уж они бы не отказали и лучше кого угодно помогли».

С чего она взяла? Лечебница у них там, что ли? Но раз она считает эту возможность получше варианта с Воунсом – отлично.

Психологи. Что называется, никогда не говори никогда…

Сальваторе повертел в руках иглоампулу. Что ему раньше приходилось слышать о модифенах? Отдельно от разнотолков о рабстве за границей, об этом самом «гаремном» рабстве – почти ничего. Модифены – дерьмовый коктейль из наркотиков и гормонов. Эффект от их применения – зависимость и создание проститутки с нужными физиологическими данными, более или менее «горячей», мужественной или женственной. Вот почему у этого бедолаги такая неопределённая внешность. Но вообще он, если так можно сказать, ещё легко отделался. Иногда модифены вызывают довольно жуткие эффекты…

В отключке он тоже из-за этой гадости. Доза нужна. Затем в кармане и лежит. Мейстер борец-за-революцию Тай, выходит, не проследил, чтобы укол был сделан вовремя.

Кое-как справившись с природным отвращением, которое маби питают к любым наркотикам, Брэтали снял с иглоампулы защитный колпачок, наклонился над человеком в кресле, повернул его голову набок. Протёр кожу на шее антисептическим шариком и нажал на кнопку впрыскивателя. Пустую ампулу пошёл смыть в унитаз.

Вернувшись в комнату, Сальваторе увидел, что парня начало трясти. Пару раз он чуть не дугой выгнулся в кресле. Потом постепенно успокоился, затих – только дыхание частое, прерывистое.

– Эй! – Сальваторе несильно встряхнул его за плечо. Парень вздрогнул и сжался в комок, закрывая голову руками.

– Не надо! Не трогайте меня!.. Пожалуйста…

Мгновение спустя послышались сдавленные, надрывные звуки рыданий.

Брэтали стоял посреди комнаты, чувствуя растерянность и злость на Ингрид за то, что впутала его во всё это. Но было что-то ещё… Жалость к изуродованному человеку – брезгливая, но неожиданно сильная.

Когда плач немного поутих, Сальваторе обратился к парню:

– Ну, ты вспомнил?..

– Вспомнил, командор. Ангел… Ингрид. Вы… поможете попасть в эту больницу?

– Не совсем. К психологам пойдёшь?

– К психологам? Ингрид, она говорила про психологов… А вы разве их знаете?

– Да вот знаю. Ты укол-то почему не сделал?

– Не хочу больше эту дурь! Мне насильно, не хочу я…

– Да знал ведь, что загнёшься. А этот куда смотрел, Тай, или как его там?

– Мейстер Тай, он сигареты купить пошёл. Вернулся в машину – я и соврал, что укололся…

– Ладно. Проехали. Тебя Паули звать?

– Ага. – Парень вытер покрывшееся испариной лицо рукавом грязной куртки.

– Ты вот что, Паули. Брось свои тряпки в мусор и иди, помойся. Сможешь?

– Наверное… да.

– Точно? А то посиди, пока в себя придёшь.

– Да я ничего уже… Оно после укола-то сразу отпускает. Но не хочу я больше…

Всё время пока Паули мылся, Сальваторе простоял, сложив на груди руки, возле окна. На его лице застыло выражение мрачной задумчивости.

На улице стемнело. Зажглись фонари, превратив ночь в сплошное противоборство света и тени.

Однажды человек по имени Гай Юлий сказал: «С мирными людьми в зонах конфликтов творят нехорошие вещи. Мгновенная смерть по сравнению с ними иногда кажется благом». Уж не таких ли вот паули он имел в виду?

Но он говорил ещё о технократах. Да, некоторые считают, что высшая технократия косвенно замешана в работорговле.

Теперь ещё и Ингрид… «Технократы не любят, когда лезут в их дела».

Паули вышел из ванной:

– Я всё, командор.

Отвлёкшийся на свои мысли Сальваторе вздрогнул от внезапного звука голоса и неожиданно резко сказал, почти крикнул:

– Не называй меня так! Я не технократ, понял?

– Д-да… – дрожащим губами промямлил Паули.

Брэтали спохватился: с ним так нельзя. Ещё напугаешь до смерти, вместо помощи.

– Просто Сальваторе. Без всяких дурацких приставок, – уже спокойнее добавил он.

Только теперь он обратил внимание, что Паули, послушно выбросив грязную одежду, кутается в полотенце.

– Сейчас найдём тебе что-нибудь надеть.

Пока Сальваторе доставал из стенного шкафа вещи, Паули поудобнее пристроил своё полотенце вокруг талии. Взяв то, что протянул ему Брэтали, пошёл в ванную одеваться. Повернулся спиной. На остро торчащей лопатке темнела татуировка. Заметив её, Сальваторе непроизвольно прижал ладонь к виску, как будто почувствовал сильную головную боль, и отвернулся. Татуировка была круглой, наподобие штампа с цифрами. Клеймо.

Одежда оказалась Паули не впору. Джинсы пришлось подвернуть, трикотажная кофта висела мешком. Ну, не на бал-маскарад, сойдёт.

Он посмотрел на себя в зеркало, одёрнул полы, поправил рукава. Оглянулся на Брэтали и тут же опустил глаза. На губах появилась осторожная улыбка.

– Спасибо, мейстер Сальваторе…

– Не за что.

Брэтали сделалось не по себе. Перемена была слишком заметной. Конечно же не купание так подействовало на Паули. Ширево. Оживился, глаза заблестели, порозовели щёки. Теперь понятно, почему его не превратили в обычную рабочую силу. Даже болезненное состояние не мешает разглядеть, насколько миловидная у него внешность. Это от природы, такого никакими уколами не добьёшься… Иногда он делал такое движение головой, словно привык носить длинные волосы. Наверное, совсем недавно постригся коротко. А цвет глаз у него неестественно яркий… Тоже, что ли, как-то искусственно изменяют?

– Есть хочешь? – спросил Брэтали, заставив себя отвлечься от этих мыслей.

– Нет, спасибо, – Паули скривился, как будто ему предложили какую-то гадость.

Сальваторе пожал плечами.

– Тогда пошли.

Он застегнул пальто, намотал шарф на шею. Паули дал тёплую куртку. Ливни, ещё недавно казавшиеся бесконечными, в последнее время почти прекратились. Зато с каждым днём усиливался ветер, и заметно холодало. Сезон дождей подходил к завершению.

Он думал, что синие ворота могут и не открыться на его стук. Но они открылись. И ни от кого из психологов Брэтали не услышал напоминания о своём прошлом визите – чего-нибудь вроде «Ты же, кажется, не хотел иметь с нами ничего общего…»

Объяснять, почему он привёл сюда своего «подопечного», не пришлось. Зря Сальваторе всю дорогу соображал, как бы это растолковать. Несколько психологов сразу куда-то увели Паули. Брэтали среди них знакомы были только двое. Вернее, один, которого Силвер называл Фиром, но второй выглядел точной его копией. Или наоборот. На минуту появился Шэн – невозмутимый до безличности. Сегодня на нём был тот самый чёрный балахон, в какие молва одевала всех психологов, а не джинсы и толстовка с капюшоном, как в прошлый раз.

Сальваторе собрался уже уходить, но Шэн его остановил:

– Подожди немного, я взгляну, как он, и скажу тебе.

Брэтали хотел ответить, что ему без разницы. Он этого Паули знать не знает. Но вместо того почему-то кивнул в знак согласия.

Дожидаться он остался в том же самом зале с кристальными светильниками на стенах. Кроме двери, через которую он зашёл из коридора, здесь имелась ещё одна. Сегодня она была приоткрыта, из-за неё доносились голоса, иногда – смех. Но никто из разговаривавших в поле зрения Сальваторе не попадал. Он видел только подлокотник кресла или дивана и книжные полки, как в библиотеке.

Разобрать, о чём говорят, Брэтали не пытался. Но когда немного позже включили музыку – прислушался. Она понравилась с первых же мгновений. Было в ней что-то необыкновенное, волшебное – и вместе с тем очень понятное и близкое. Эта музыка не говорила о том, что боли нет. Но она была способна исцелять боль.

В какой-то момент Брэтали показалось, что где-то он слышал похожее… Похожее, но не совсем. Ну точно! «Горный лёд», «Птицы из пламени», «Бесконечная лестница». Три альбома Нира Кавамы. Того самого, о котором в Сети так мало информации, и даже ни одной фотографии. Выпендрёж… Но за такую музыку можно простить. Если у него вышла новая работа, надо будет поискать.

Музыку затихла.

– Сейчас лучше выключить, – сказал девичий голос. – А то придёт и разнервничается. У меня тут есть ещё «Сноукэтс».

Зазвучала новая мелодия. Переливчатая рингджазовая трель – словно тонкую золотистую сеть по воздуху раскинули.

– Ага, Роза, оставь.

– Привет! – к компании присоединился кто-то новый. Значит, в библиотеке тоже не один вход. Отчётливо скрипнули диванные пружины. Через минуту в Кристальный зал просочился запах табачного дыма со странным цветочным оттенком.

Из коридора появился Шэн. Прикрыл дверь в библиотеку, только собрался что-то сказать Брэтали, но не успел. Точно ураган, следом за ним ворвалась Энэ Симона и уставилась на Сальваторе своими чёрными глазами:

– Где ты взял этого Паули?

Брэтали заколебался. Но, в конце концов, психологи – последние, кто станет доносить на Ангелов. Он рассказал то немногое, что сам узнал из письма Ингрид.

– Она из нейтралов, эта Саарен? – спросила Симона.

– Да.

– Я знала! Знала, что кроме нас есть и другие.

– Кроме вас? – не понял Сальваторе.

– Да, кроме нас.

Энэ закурила. Подошла к нему вплотную, выпустила дым. Брэтали поморщился. Спохватившись, она помахала рукой, разгоняя табачное облако.

– Извини, забыла… У тебя нет её телефона? Её или кого-нибудь из них?

Брэтали отрицательно покачал головой. О том, как посеял листок с номером Тая, он, естественно, говорить не собирался.

– Электронный адрес? Хоть какие-то координаты?

– Я не спрашивал.

– А Паули не знает?

– Нет.

По дороге Паули признался, что Ангелы дали ему с собой теленоут с нужными номерами и сколько-то денег, а перед уездом он потихоньку выложил всё это из кармана, постеснявшись брать.

– Ладно, – вздохнула Симона, с видимым усилием справляясь со своим нетерпением. – Не будем торопить пока события. Но я попрошу тебя, Сальваторе, когда в следующий раз увидишь Ингрид, расскажи ей, что знаком с нами. Лучше всего было бы её сюда привести. Ну или хотя бы дай ей мой телефон.

Симона продиктовала номер. Брэтали внёс его в память своего теленоута.

– Может, мы станем работать вместе с нейтралами.

– Думаю, Ингрид согласилась бы к вам прийти. Только не знаю, когда увижу её. И – увижу ли.

– Увидишь. Наверняка она захочет проведать Паули. – И Симона исчезла так же стремительно, как возникла в Кристальном зале.

– Так вы тоже занимаетесь освобождением людей? – спросил Сальваторе у Шэна.

– Да. Энэ руководит группой. Ты удивлён?

– У вас тоже «свои люди на границе?..»

– Вроде того.

– Нет, я не удивлён… Наоборот. По-моему, это как раз очень правильно, потому что… Продавать человека как вещь – это даже хуже, чем убийство. Уж лучше отнять жизнь, чем свободу. – В словах Брэтали прозвучало больше чувства, чем он обычно привык показывать. Он неловко замолчал. И догадался, так же как в прошлый раз, что Шэн пристально смотрит на него через свой капюшон.

– Да. Ты прав.

Было что-то ещё в этой фразе, кроме простого согласия…

Брэтали вспомнился первый разговор. Нет, так не пойдёт. Сказать можно всё, что угодно. Но его мысли, чёрт побери, никого не касаются!

Чтобы вновь обрести обычную холодную отстранённость, Сальваторе сменил тему.

– Что там Паули? Не зря я его привёл?

– Нет. Мы сможем ему помочь. Оставляй его и ни о чём не беспокойся. Он должен пробыть у нас не меньше месяца.

– А что, мастер… эти ваши таинственные методы могут заменить лечение?

Шэн сделал неопределённый жест.

– Никаких тайн, Брэтали. Просто здесь есть всё, что ему нужно. Для нас это не первый случай.

– А, ну да. Мастер Симона привозит таких?

– Бывает.

– Ну, пускай он поправляется. А то жаль его.

Перед тем как уйти, Брэтали кивнул на дверь, ведущую в библиотеку:

– Хорошую у вас музыку слушают.

– Любишь «Сноукэтс»? В поезде, помню, ты слушал Нира Каваму. Но майка на тебе была «Кристалл роз».

– С полгода назад, когда только приехал в Карану, я был на концерте «Кристаллов» в Форине.

– Наши ребята тоже ходили.

– Правда? «Кристалл» лучше всего звучат вживую. «Сноукэтс» мне тоже нравятся. Они и «Кристалл роз» это… как бы сказать? – музыка под разное настроение. А вот Нира Каваму в любом настроении можно слушать. Его у вас тут сначала тоже включили. Наверное, новый альбом. У меня такого пока нет.

– Он ещё не закончен.

– Откуда же тогда… – Брэтали запнулся. – Неужели…

– Почти угадал. Только это не я.

– Но кто-то из ваших?

Шэн кивнул.

– С ума сойти. Вот уж не ожидал… И как будет называться кристалл?

– В духе Нира Кавамы, – улыбнулся психолог. – «Камнепад».

Мастер как будто ждал ещё какого-то вопроса. Но Сальваторе промолчал.

– Брэтали, ты придёшь ещё? – спросил Шэн вместо прощания.

Сальваторе посмотрел на него долгим взглядом.

– Может быть. – И добавил: – При случае передавайте привет Гаю Юлию.

– Передам.

На первом этаже Зелёного дома Брэтали встретился Силвер. Они поздоровались и вместе вышли на улицу. Йонне, кажется, рад был его видеть. Улыбнулся доброжелательно. «Улыбка у него совсем детская» – подумал почему-то Сальваторе. А вслух произнёс:

– Ты извини за то, как я поначалу…

– Да ничего. Ты тоже извини.

– Ладно, забыли.

В парке ветер обрывал с деревьев последние листья. Унылое, тоскливое время. Но сейчас Брэтали не ощущал ни уныния, ни тоски. Здесь было спокойно и легко – как будто ты вовсе не в Катакаране. А за спокойствием чувствовалась что-то другое, большее. Но не нужно думать об этом…

– Вас тут нетрудно найти, – сказал Брэтали Силверу. – Не боитесь?

– Кого?

– Технократов, например. Они не очень-то дружелюбно к вам настроены. Мягко говоря.

– Сейчас меньше, чем прежде – потому что всё реже про нас вспоминают. Поэтому и не трогают, как видишь.

– А тотальные проверки?

– К нам не заходят. Тоталы – тоже технократских рук дело.

Брэтали и сам не заметил, как праздное любопытство переросло в настоящий интерес.

– А как вообще получается жить в таком отдельном городке внутри большого города? Но это, правда, меня не касается, так что если не хочешь – не говори.

– Да ничего, – пожал плечами Силвер. – У кое-кого из наших есть работа в Эстхелминге. Неофициальная, естественно. У остальных – в нашем городке. Тут своя больница, школа. Ну и разные другие профессии нужны, как везде. Здесь же и учимся…

– Значит, кроме того, что ты психолог, ты обязательно кто-то ещё?

– Ну да. Может, повар, может, электрик. Или спец по информационным технологиям. Или разбираешься со всякими делами типа расчётов – плата за коммуникации и всё такое. Сама территория по документам – частное владение, бумаги оформлены на фиктивное лицо. Но нам же нужен свет, вода.

– И ещё еда, одежда…

– Про деньги могу объяснить. И в то время, когда психологам пришлось скрыться в трущобах, и теперь были и остаются такие люди… Их нельзя считать психологами – они живут как все остальные, имеют регистрацию, но… они поддерживают нас. Среди них есть и довольно богатые. Существуют счета, которыми мы можем пользоваться. Экономно, конечно. Но нам больше и не надо.

Возле ворот Брэтали и Силвер попрощались. Йонне этим вечером в город не собирался.

Уже за полночь на меговский телефон позвонил Вирджин Тай. Ложиться Сальваторе привык поздно, так что звонок его не разбудил. И не рассердил.

– Извините, что в такое время, но вы до сих пор…

– Да, – перебил Брэтали, – ваша бумажка потерялась.

– А Паули не взял теленоут, я уже знаю. Насчёт больницы…

Если Сальваторе и помедлил, то не дольше секунды. Спросить телефон Ингрид?.. Хм-м… Как сказала Симона – не будем торопить события. А для юного революционера – немного конспирации.

– Всё в порядке.

– Расходы…

– Никаких расходов.

– Ага, понятно, – со значением отозвался Тай. Решил, видно, что тут какие-то особые мабианские связи. – Его можно навещать?

– Пока не нужно. С месяц он останется там и ни в чём не будет нуждаться.

Тай принял игру в конспирацию всерьёз. Вопросов больше задавать не стал, уважая чужие тайны. Поблагодарил за помощь и попросил разрешения ближе к концу месяца позвонить. Сальваторе великодушно позволил.