16. Решение

Поздним вечером Шэн вышел в парк. Психологу не спалось, и занять себя ничем не получалось, а просто сидеть дома сейчас было тяжело.

«Почему именно теперь, мастер?..»

Было совсем тихо, погода стояла морозная, но безветренная – ни шелеста деревьев, ни шороха. Редко бывает так в последние осенние дни.

«Почему?..»

Не услышишь ответа. Только – «Не печалься».

«Я знаю, что не нужно, но…»

«Ты можешь.»

Да, он может. Должен. Должен справиться с чувством потери, которое, несмотря ни на что, неизбежно появляется в сердце.

– Мастер!

На рассвете к нему в квартиру ворвался Йонне. Дверь была не заперта, даже приоткрыта, что позволило Силверу не стучать. Ещё из коридора он увидел, что Шэн не спит, а стоит, глядя в окно.

Значит, он, Йонне, тоже почувствовал, одним из первых. Значит… Да, это много значит.

– Мастер!..

Шэн обернулся и приложил палец к губам.

Йонне тяжело дышал. Наверное, вскочив с постели, в спешке нацепил первую попавшуюся одежду и прибежал бегом.

– Вы знаете. Конечно, вы уже знаете… Но почему мастер Дамо решил… решил уйти? – голос Силвера срывался от волнения.

– Так надо, Йонне. Всему есть своё время. Мы его решение должны уважать.

Что ещё он мог сказать своему ученику?..

– Но ведь мастер Дамо не хотел уходить, пока не произойдёт какая-то важная перемена. Разве…

– Может быть, в этом всё дело? Может, иначе мы ничего и не заметили бы? Стоит подумать, правда?

К полудню о решении мастера Дамо знали уже все. Три дня никто не входил в дальнюю комнату в цокольном этаже Воздушного дома, в которой находился кольцевой компьютер, ставший пристанищем для разума психолога. На четвёртое утро первым дверь комнаты открыл Шэн, а после него заходили и многие другие. Подставка, на которой стояло белое с серебристым кольцо, осталась на месте. Рядом на полу лежало несколько проводов, оканчивающихся разъёмами. Но сам компьютер бесследно исчез.

Шэн был уверен, что за это время произошло ещё одно исчезновение. Но не в Каране, а далеко отсюда, в Сейпио. Оно должно немного отличаться от катакаранского, потому что Ида Кин жила в собственном теле. Но эти отличия – только внешняя сторона.

А Йонне Силвер следующей ночью говорил во сне с человеком, которого видел впервые, но – узнал.

Этому человеку исполнилось много лет, но назвать его стариком никому не пришло бы в голову. Его облик Йонне хорошо запомнил: высокий рост, поседевшие волосы, тёмные проницательные глаза и добрая улыбка.

Кажется, разговаривали они довольно долго. Когда же для мастера настало время идти, Йонне не смог за ним следовать. Стоял и смотрел, как удалялась от него фигура в чёрных одеждах. На полдороге к горизонту рядом с этой фигурой появилась ещё одна, в зелёном. Это была женщина. Задержавшись на мгновение, она оглянулась через плечо. Силвер знал, что она ему улыбается. Потом женщина продолжила путь, и оба, она и мастер, исчезли в светлом тумане.

Всё это тоже запомнилось. А вот весь разговор забылся. Напрасно Йонне пытался отыскать в своей памяти хоть фразу, хоть одно слово.

* * *

– Чёртовы антидоминанты! – Патроклос сердито раздавил окурок в пепельнице-ракушке. – Ты бы видел, Йон, что они устроили!

– Я-то видел. А вот тебе пока лучше бы дома посидеть.

– Иди ты. Я не хрустальная ваза.

Уже пятый день в городе творились беспорядки. Не повсюду, конечно – в Эстхелминге и восточных секторах Миддэла. В остальных районах «активная предвыборная агитация» запрещалась.

К антидоминантским акциям протеста присоединялись все недовольные, кто никогда не решился бы выступить против официальной власти в одиночку. Совсем другое дело – в толпе, где никто не несёт ни за что ответственности.

Из-за плохой организации митинги превращались в бессмысленные столпотворения. Речей выступавших никто толком не слушал, люди выплёскивали накопившееся раздражение, громя витрины магазинов и дома соседей. Устраивать бардак в жилом районе Лантэйн, где почти все дома принадлежат технократам, в бизнес-центре или возле цехов на юго-восточной окраине мультиполиса возможности не было. Дороги охраняли вооружённые кордоны, прорываться через которые пришло бы в голову разве что самоубийцам.

Мастер Шэн, Энэ Симона, которая находилась сейчас в Каране, братья Твилленгеры и некоторые другие психологи выезжали в город, помогали пострадавшим. Кому нужно сделать перевязку, кого довести до дома. Но эти усилия были всё равно что капля в море. Количество раненых исчислялось сотнями.

Йонне и ещё кое-кто из молодых в первые дни тоже ездили со старшими. Но после того, как психологи несколько раз попали в серьёзную заваруху, Силверу и остальным ученикам велели сидеть дома. В глубине души Йонне этому порадовался. Сегодня утром их фургон тряхнуло ударной волной: какой-то умник заложил взрывчатку около рекламного щита «Основы». Отброшенный взрывом кусок металлической опоры разбил боковое стекло автомобиля и оцарапал Йонне плечо. Немного правее – и всё могло бы закончиться гораздо хуже. Но испугаться Силвер не успел. По-настоящему страшно стало вчера, когда фургон оказался зажатым среди целого моря людей. Крик вокруг поднялся такой, что звенело в ушах. Началась давка. Помочь здесь нельзя было никому, только самим постараться выбраться.

– Чёртовы антидоминанты, и чёртовы дураки те, кто идут на улицы их слушать! – не унимался Патроклос. – Неужели не понимают, что всё это – одно сплошное бесполезное дерьмо? Антидомы раскопали древние книжки по экономике, твердят про олигополию и картель. Про то, что компании уничтожили свободный рынок. Но хоть бы словом обмолвились про оружие, которое технократы штампуют тоннами!

– Пат, ты всё-таки пока поменьше выходи.

– Силвер, я тебе про серьёзные вещи, а ты!..

– Да, но это тоже серьёзно.

– Тебе хорошо говорить. Ты, вон, жизнью рисковал и всё такое… – Патроклос знал, что под рукавом футболки левое плечо Йонне забинтовано. – А я… Ладно. Буду сидеть тут и изображать книжного червя. – Сказал он так потому, что разговаривали они в библиотеке рядом с Кристальным залом.

– Кстати, Пат, пока тебя не было, у нас тут жил Брэтали Сальваторе. Как раз перед тем, как ушёл мастер Дамо.

Сын Энэ Симоны недавно вернулся из поездки в Седженто, где впервые выступил «живьём» на небольшом музыкальном фестивале.

– Тот парень маби, который приходил к мастеру Шэну?

– Да. Мастер говорит, ему нравится твоя музыка.

– Правда? Вот странно: он уже много раз у нас бывал, а я его так и не видел. А как жаль, что ухода мастера Дамо я не застал…

– А знаешь, Йон, – после паузы продолжал Патроклос, – говорят, технократы считают, что антидоминантскую идеологию распускаем мы. А нейтральская партия – всего лишь прикрытие.

– В самом деле? – Это спросил не Йонне. В дверях библиотеки стоял Шэн.

– Мастер! Наконец-то вы вернулись! Всё в порядке?

– С нами – да, – произнесла вошедшая вслед за Шэном Симона. – А вообще – не очень. Но что это ты сказал про антидоминантскую идеологию?..

– За правдивость слухов не отвечаю. В Джаракасе кое-кто болтает, будто некоторые технократские старики убеждены, что все антидомское движение – наших рук дело. Больший бред придумать трудно!

– Ищут козлов отпущения. – Симона брезгливо поморщилась.

– Может быть… – задумчиво протянул Шэн. – А может, и не только.

– Думаешь, они всерьёз в это верят?

– Не знаю. Но лучше бы просто искали козлов отпущения. Иначе – как бы не получилась совсем плохая ошибка… – Голос Шэна прозвучал странно. Наверное, от усталости. Йонне знал, как выматывают эти поездки: постоянная опасность, люди, ставшие похожими на сумасшедших, стоны и проклятия раненых, кровь, грязь… Под вечер едва держишься на ногах, хочется заснуть и не просыпаться целую вечность.

Вновь безопасно – по крайней мере, настолько, насколько бывает обычно – на улицах стало только в последнюю неделю декабря, когда время, отведённое для активной агитации, завершилось. Через трое суток выборы остались в прошлом.

Самый высокий процент голосов на этот раз набрала карманная партия «Основы». Мегалитовскому «Демобъединению» вырвать лидерство не помогло даже слияние с наскоро претворённым в жизнь проектом Ситгоффа под названием «Прорыв». Видимо, назначенный главой этой новой партии нейтрал был недостаточно неординарным, чтобы собрать нужно число «маргинальных» голосов.

Антидоминанты получили куда больше мест в Палате, чем удавалось любым другим объединениям нейтралов до них. Но всё-таки оказались в меньшинстве.

* * *

Дул ветер, кружил крупные белые хлопья в густо-синем вечернем воздухе. Ослабевал – медленнее становился вьюжный танец, набирал силу – снежинки ускоряли свой полёт. Падали на землю, на ветки деревьев, на воду полыньи, которую специально протаивали в пруду обогревателем, чтобы золотые рыбы не задохнулись подо льдом.

Двоим людям на мосту ни снег, ни ветер не мешали. Они кружились в другом, своём собственном танце. И сухие щелчки сталкивающихся деревянных мечей то и дело нарушали тишину парка.

Немало времени прошло, прежде чем фехтовальщики остановились. Шэн в похвалах всегда был сдержан, но чувствовалось, что успехами ученика он доволен.

Йонне подумал, что момент сейчас как раз подходящий. Они вдвоём, это не тренировка в зале, где вокруг полно народу. Уж если решил – надо сказать, нечего тянуть дальше.

– Мастер, в середине февраля начнётся технократский турнир… Я хотел бы в нём участвовать.

Силвер ожидал чего угодно – удивления, запрета, или даже гнева. Но Шэн вместо этого только усмехнулся:

– Мало тебе «Питбуля»?

Краска бросилась Йонне в лицо.

– Откуда вы знаете?..

– Да вот знаю. Ты не первый ученик, которому захотелось испытать свои силы где-то ещё, кроме наших тренировок. Куда же ещё пойти, как не в «Питбуль»? Хозяин его, старый Рамонес, тот ещё хитрюга. Нарочно свою лавочку у нас под боком устроил. Время от времени может рассчитывать на шоу с участием юных психологов. А то у него всё больше боксёры, или вовсе обычные охотники кулаками помахать – ни техники тебе, ни зрелища.

– Мастер, я это… только три вечера там был. Я бы и всего один раз, но…

– Но меньше чем на три Рамонес контракт не заключает.

– Ну да… А вообще-то я, знаете, против этих клубов… – Силвер сделал пренебрежительный жест. Действительно, ничего хорошего там нет: прокуренный подвал, зрители делают ставки, толпятся возле крошечного ринга, каждый норовит перекричать другого…

– Ну и правильно, – покивал Шэн. – Но что-то в этом всё-таки есть, да?

– Шутите?

– Семь побед в девяти раундах – неплохой результат, Йонне. И Джезабель рада, что наконец свою мечту осуществила. Свадьба у неё была хорошая.

Силвер смущённо улыбнулся:

– Вы и об этом узнали? А я ведь старался так ей деньги передать, чтобы никто не догадался, от кого…

Шэн посерьёзнел.

– Я не могу запретить тебе участвовать в турнире, Йон. Это твой выбор. Но там всё по-другому будет, не как в подпольном клубе. Давай-ка прямо сейчас и начнём готовиться.

Йонне привычно встал в удобную для себя боевую стойку. Ничего не сказал, но про себя удивился: чем, как не подготовкой, они занимались только что?

Первая же атака Силвера получилась неудачной. Следующая – тоже. Мастера Шэна просто не оказалось там, где он должен был быть… Зато в шею Йонне сзади упёрлось «остриё» деревянного меча.

– Продолжаем, – скомандовал Шэн, снова становясь напротив ученика.

Йонне попробовал изменить тактику, но почти сразу получил рубящий удар поперёк предплечий, и следом – по плечу и груди. Дальше стало происходить что-то и вовсе непонятное. Несколько раз казалось, что Шэн потерял равновесие и должен споткнуться. Но вместо этого для самого Йонне собственный вес из-за неправильно рассчитанных сил превращался в помеху, и он падал.

– Хватит пока. – Шэн убрал боккэн в чехол.

– Мастер… а я-то думал, я что-то умею…

– Всё правильно: ты что-то умеешь. Я считал, пока тебе лучше на этом и задержаться. Но раз ты решил участвовать в турнире, нужно двигаться дальше.

– Не понимаю, как это у вас получалось…

– Поймёшь. Смотри.

На берегу пруда психолог подобрал камень, прицелился в другой, покрупнее, и бросил. Послышался звук удара, и камни отскочили друг от друга. Шэн подошёл, взял один из них и снова бросил, но на этот раз в воду. Всплеск, круги на тёмно-зелёной поверхности – и вновь всё спокойно.

– Вода сильнее?

– Вода всегда сильнее. Но понять – это одно, надо ещё хорошо поработать. Чтобы стать, как вода.

Шэн помолчал, что-то обдумывая.

– Тебе понадобится регистрация. Настоящая «вафля» тебе, как любому из нас, ни к чему, поэтому наших друзей из службы регистрации беспокоить не будем. Придётся попросить Тойна воспользоваться своими полезными связями.

«Связи» у Тойна Твилленгера были с ловкими форинскими ребятами, которые придумывали разные хитрые приспособления и программки для терминалов. Считанная с помощью них информация позволяла делать дубликаты чужих статкарт. Надолго таких дубликатов не хватало, раньше или позже владельцы обнаруживали мошенничество и блокировали «вафли». Но ловкачи на длительный эффект и не рассчитывали. Их самих интересовали прежде всего финансовые функции карт, но могли они и продать своё изделие тем, кто временно нуждался в «смене личности». Психологам к услугам форинцев иногда приходилось прибегать. Шэн в последний раз делал это, чтобы купить билеты для поездки в Валла-Вэлид. Оформляя по Сети покупку, расплачиваться с помощью карты он не стал, выбрал другой способ. Форинцы знали, что их клиенты-психологи не трогают чужие счета и посмеивались над ними из-за этого, но «вафли» продавали. Как распоряжаться приобретением – личное дело покупателя.

– Надеюсь, – продолжал Шэн, – нам повезёт и найдётся подходящая статкарта.

– В каком смысле – подходящая? Технократская?

– Мало, что технократская. Надо ещё, чтобы владелец был хотя бы немного на тебя похож. Да, и ещё нужно будет заказать у наших оружейников стальной меч для тебя. Определись, каким будешь драться.

– Мастер, с формой я уже определился. Если только вы не станете возражать…

 

17. Хуже, чем есть

– Я совершенно перестал тебя понимать. Может, объяснишь наконец, что с тобой творится?

– Со мной? Ничего.

Двое Джесеров, отец и сын, упёрлись друг в друга пронзительными непреклонными взглядами.

Непреклонность и упрямство были их общими, можно сказать, семейными чертами. Конрад в свои немолодые годы ни первого, ни второго не утратил.

Подобие характеров было, чего не скажешь о внешности. Никто из детей Конрада Джесера не унаследовал ни его орлиного профиля, ни карих глаз. Во всех троих куда сильнее, чем в нём, проявились фамильные черты прошлых поколений Джесеров. А ещё дети были похожи на своих матерей, и друг на друга – потому что через два года после того, как первая жена Конрада, Милен Джесер, урождённая Эль-Сьерра, умерла, он женился на её младшей сестре Мадлен, которая впоследствии стала матерью Кейла.

В то время Конрад находил силы не лгать самому себе, и внутренне признавал, что причина повторной женитьбы – тоска по Милен. Сходство сестёр заставило его искать в Мадлен другую женщину. Лишь долгое время спустя он принял вторую жену, как человека совершенно отдельного от сохранившегося в памяти образа Милен. А ещё позже уже не представлял себе жизни с кем-то, кроме Мадлен… Но не только облик объединял сестёр Эль-Сьерра, но ещё и наследственная болезнь, от которой не спасало самое лучшее лечение. Три года назад Конрад овдовел во второй раз. Для Кейла это, конечно, тоже стало ударом. Именно с тех пор он и начал отбиваться от рук. Но в последнее время его поведение не поддавалось никакому контролю.

– Ничего? Так почему ты одну за другой творишь какие-то глупости? Ну что это такое? – Конрад указал на левую руку Кейла.

Тот вытянул её ладонью вниз. Тускло блеснула поверхность «под металл».

– Разве не видишь, папа? Кибертехно.

– Это дурацкий поступок, Кейл. Да, будь с твоей рукой что-то не в порядке, её пришлось бы заменить протезом. Нормальным протезом, который с виду как настоящая кисть. Но позволить отрезать себе здоровую руку? Да ещё модель выбрал самую идиотскую!

– Это просто краска. И чем ты вообще недоволен? Наше изделие! С завода «Основы»…

– Ты хочешь сделаться больше киборгом, чем человеком, как оголтелый армеец?

Кейл небрежно облокотился на подставку большого напольного глобуса.

– Если они такие оголтелые, зачем ты на каждый приём приглашаешь генерала Фердинанда? Его все зовут генерал Железная Башка. А он и на войне-то никогда не был, так что все его протезы точно не из-за ранений.

– Такие вещи тебе пора бы и понимать. Армия закупает у нас оружие и другие технологии. С военными надо поддерживать хорошие отношения.

– Да понимаю я. И как этот генерал, становиться не собираюсь. Он и правда псих, в нём «железа» больше, чем живого тела. Но киберрука – это круто.

Конрад досадливо поморщился и уже спокойнее спросил:

– Оперировали хотя бы в нормальных условиях?

– Я не такой безмозглый, как ты думаешь. Всё в порядке.

– Нет, в самом деле, Кейл… Неужели тебе заняться больше нечем?

– Хочешь, чтобы я сутками сидел за учебниками? И ещё тренировался, конечно. Я это и делаю! Но мне нужно и что-то посерьёзнее. Так нет, в делах тебе помогает только Зарад.

– Кейл, сынок, это для твоего же блага! Я не хочу занимать тебя проблемами… раньше времени. Но будущее компании, будущее нашей семьи – именно ты! Ты станешь главой «Основы», а Зарад будет тебе помогать, как мне сейчас…

– Будущее!.. – презрительно фыркнул Кейл. – Я живу не в будущем, а сегодня! Признай, отец: ты не доверяешь мне. Считаешь ребёнком.

– Это не так…

– Нет, так! Это из-за него, да? Из-за моего брата?

– Что? – потрясённо и почти грозно воскликнул Конрад. – Кто тебе…

– Хватит вранья! Да, я знаю, у меня был… а может, и есть, брат, который струсил на турнире, а потом ушёл из дома. Потому что не захотел жить, как живут технократы.

– Кто тебе рассказал?

– Не важно. Я понимаю, отец, для рода основателя технократии и это ужасно. Но почему ты боишься, что я такой же как он? Почему не позволяешь самостоятельно ни шагу ступить? Можешь не опасаться. На этом турнире я буду драться так же, как на прошлом. Какая разница, что с новой рукой? Это идентичная кибертехно без всяких наворотов, по Кодексу разрешается. Я тоже ненавижу и презираю трусов, отец. Но если ты не хочешь обращаться со мной как со взрослым, я пойду своей дорогой!

– Кейл!.. – крикнул Конрад, привстав в кресле. Но дверь кабинета за сыном уже захлопнулась.

– Достало всё, к чёрту!.. – говорил Кейл полчаса спустя своему приятелю Карлу. На новеньком «Энвисе», собственном автомобиле младшего Джесера, они ехали по Винтерграсс, одной из самый престижных улиц в Лантэйне.

– Предок взвился из-за руки?

– Да. И вообще – надоела вся эта дрянь…

– Ясно. Слушай, Кейл, хватит нам кататься, пора к Бернарду. Помнишь: сегодня обсуждаем план.

– Надо за Виолин заехать.

– Кстати, как тврои дела с ней?

– Никак. Столько времени на неё потратил…

– И до сих пор ничего?..

– Ни хрена. Ортодоксалка – она ортодоксалка и есть. Дёрнул чёрт с ней связаться! Чуть что – «Не надо, я не готова». Послать её, что ли…

– Она красивая девчонка.

– Ну да. А толку? Ладно, походим пока вместе… а там видно будет. Но если что – и без неё проживу. Найду ещё и получше.

– Значит, так. Миркванд – это в Миддэле улица, возле самых трущоб. И кварталы неспящих оттуда недалеко. На их территорию мы соваться не будем… пока. Но на Миркванд неспящие часто забредают. По нескольку человек. То, что надо.

Полтора десятка парней и девушек столпились вокруг стола, на котором лежал лист с адресами.

– Дальше – Овитур, – Бернард ткнул пальцем в следующую строчку.

Голос Бернарда звучал тихо и хрипловато. В давней драке ему сильно двинули по шее и что-то там сломали. Потом «что-то» неправильно срослось. Так он сам рассказывал.

Но Бернарду и не нужно разговаривать громко. Его и без этого всегда внимательно слушают. В их организации (они называли себя «организацией») он был старшим. Распоряжался деньгами, которые участники ежемесячно выплачивали в виде вносов. Планировал мероприятия.

Авторитет Бернарда сомнению не подлежал. Даже несмотря на то, что на социальной лестнице Бернард стоял ниже многих других. Ниже Карла, чья мать входила в директорат «Основы» и, естественно, ниже Кейла. Конечно, Бернард был урождённым технократом, но всего только инженером в «Орионе» (он уже работал), и родители его тоже большего не достигли. Но в организации его решения не обсуждались.

– Овитур – это почти центральный Миддэл. Там всё было в порядке, до недавнего времени. Но сейчас начали появляться маби. Позволяют себе покупать дома рядом с нормальными людьми. Надо им напомнить, где их место. Пусть убираются в Эстхелминг.

– Правильно, Бернард! Эта дрянь совсем обнаглела. Дай им волю, скоро полезут и в наш район! – в отличие от вожака, Кейл говорил сбивчиво и взволнованно. Он часто забывал, чему их учил Бернард: никогда не показывать своих истинных чувств. От этого спокойствие самого Бернарда всегда казалось угрожающим. А Кейл после времени вечно злился на себя за несдержанность. Он хотел стать похожим на Бернарда – решительным и в то же время хладнокровным.

Но на этот раз вожак замечания не сделал, покачал головой:

– Ну, мы-то им волю не дадим. И помните, теперь у нас ещё одна проблема: антидоминанты. С ними тоже придётся разбираться. После того, как наладим связь с другими организациями. Объединим силы, и уж тогда… Но завтра у нас только маби и неспящие. Встречаемся в шесть в Железной аллее. А пока все могут быть свободны… Нет, стойте. Я достал ещё кое-какие игрушки, поделим.

Так же как в прошлый раз, были кастеты, ножи-«выкидухи» и «бабочки». Но кроме этого Бернард раздобыл три пистолета. Два лучевика, один из которых он взял себе, а другой отдал Эльвире, своей девушке и ближайшей помощнице. И ещё старый, но вполне рабочий пулевой. Его Бернард вручил Кейлу.

Джесер так обрадовался и удивился, что даже поблагодарить чуть не забыл. Ведь это знак особого расположения – выходит, Бернард высокого мнения о его, Кейла, способностях. Настроение сразу улучшилось, почти забылась стычка с отцом.

Ушёл от Бернарда Кейл вместе с Виолин. Она была одной из четырёх ортодоксалов, входивших в организацию.

На этот счёт Джесера часто одолевали сомнения. Бернард говорил, технократы и ортодоксалы – единственные офстаты, которые должны существовать в обществе. Так-то оно так… Но стоит ли принимать ортодоксалов в организацию? Да, Волин его подружка. Но пользы – что от неё, что от остальных троих – считай, никакой. Они все из довольно состоятельных семей, а ортодоксальские состоятельные семьи помешаны на «правилах хорошего тона» и прочих церемониях. Нерешительные эти ортодоксалы до ужаса. Мямли. Боятся лишний раз в грязь наступить.

Как-нибудь он, Кейл, ещё поговорит об ортодоксалах с Бернардом. С глазу на глаз поговорит.

Виолин крутила в руках кастет, который достался ей при делёжке. Потом спрятала в карман куртки и вздохнула.

– Что-то не нравится мне эта твоя пушка, Кейл…

– Брось, Вио! Ты завтра с нами?

– Д-да… – отозвалась она с лёгкой запинкой.

– Слушай, поехали сейчас ко мне, а?

– К тебе?

– Ну да. Покажу тебе свой дом.

– А твои?

– Кто – мои? Отец и сестра в это время на работе. Одна прислуга дома. Поехали?

– Ну, поехали…

Роскошь Виолин была не в диковинку. Да и маленьким её собственный дом – точнее, дом её родителей – тоже нельзя было назвать. Но у семейства Джесеров – скорее замок, чем дом. И роскошь здешняя какая-то не такая, необычная. Строгая. Величественная. Даже мрачная. Чтобы жить тут, нужна привычка.

– Вот наша галерея, – Кейл кивнул на развешанные по стенам коридора портреты в массивных рамах. – Две трети из этих родственников я знать не знаю. Нет, ну Себастиана Джесера знаю, конечно, – добавил он, увидев, что Виолин задержалась около портрета темноволосого голубоглазого человека, выражение красивого мужественного лица которого говорило об уверенности в себе и чувстве собственного достоинства. – Его все знают.

– Он здесь нарисован совсем молодым, – сказала Виолин. – И очень похож на тебя.

Кейл польщено хмыкнул.

– Многие говорят, что мы с сестрой больше похожи на Джесеров, чем отец. Ладно, пошли дальше. Вон та дверь – в парадную столовую. Ничего интересного. Та – в библиотеку. А эта – в оружейный зал. – Кейл толкнул тяжёлые створки, украшенные изящной резьбой. – Тут мы тренируемся. Идём, посмотришь.

– И ты всем этим умеешь драться? – спросила Виолин, разглядывая ряды холодно поблёскивающих клинков самых разных форм.

– Понемногу мы учимся обращаться со всем оружием. Но всерьёз – только с мечами. Вот это мой.

– Круто… – Виолин взвесила на ладонях катану, которую Кейл снял со стены и дал ей подержать. – А почему ты никогда его не берёшь… ну, когда мы с Бернардом идём…

– С ума сошла? Фамильное оружие? Оно не для этого.

– А для чего?

«Тебе не понять» – хотелось сказать Кейлу. Но он объяснил:

– Чтобы защищать честь семьи на турнирах.

– А-а…

– Катана Себастиана тоже до сих пор цела. Та самая, с которой он участвовал в первом проведённом им турнире. С которой вообще в нашей и в некоторых других семьях пошёл обычай учиться владеть именно катанами. Но она хранится не дома, а в музее «Основы».

– Ясно.

Внезапно Кейлу захотелось сменить тему разговора.

– Слушай, Вио… Пошли теперь в мою комнату, а? У меня там не так парадно… по-простому.

Кейл привлёк Виолин к себе, и они поцеловались.

– Ну как? Пошли?

– Сегодня не получится… До ужина мне дома надо быть. Извини, ладно? Не обидишься?

Он сделал неопределённый жест – мол, ничего… Но, провожая Виолин до двери, молчал и хмурился. Честно говоря, провожать было и вовсе неохота. Но пришлось. Человек, не знакомый с планировкой дома, выход будет искать лет сто.

* * *

– Кейл, это уже переходит все границы! Хватит с меня твоих выходок.

Кейл угрюмо смотрел на отца одним глазом. Второй, подбитый, заплыл и не открывался. Разговор на этот раз происходил прямо в холле на первом этаже, перед входной дверью – у Конрада не хватило терпения вести сына в свой кабинет.

– Объяснишь ты, что случилось, или нет?

Наверное, лучше было бы отмолчаться. Но резкий тон отца выводил Кейла из себя. Он с вызовом бросил:

– Мы ходили бить неспящих. И громить мабианские дома. Вот так. – Говорить из-за распухшей нижней губы было больно.

– Что?

– То! Кто-то должен ставить на место всю эту погань! Правоохраны-то этого не делают. От тоталов давно пользы нет. Патрульные хватают для виду каких-нибудь «антиобщественных» нейтралов, которые начальству на работе не угодили, а настоящую мразь только по углам распугивают. Никакого порядка не осталось! В Форине хакеры творят беспредел, неспящие расплодились, как тараканы. Теперь ещё антидоминанты повылезли. А маби? Эта зараза, которой мы уже восемьдесят с лишним лет позволяем распространяться?

– Ты в своём уме?

– Отец, это же не люди! Это грязь, которая засоряет общество! Рано или поздно от всех них надо избавиться, а пока хотя бы не позволять им слишком наглеть!

– Похоже, от тебя самого кто-то очень хотел избавиться, – ядовито заметил Конрад. Он тоже разозлился. Бездумный фанатизм всегда его раздражал.

Кейл ничего не ответил. Да, и ему, и кое-кому из его товарищей порядочно досталось. Но всё равно они здорово отделали этих неспящих. Иначе и быть не могло: куда обдолбанным дезориентированным недоумкам тягаться с командой настоящих бойцов? Правда, у неспящих свои преимущества. Кажется, они совершенно не чувствуют боли. Лезут в драку, пока окончательно не отрубятся. Бернард заранее предупредил, что чересчур усердствовать – то есть, добивать – не надо. Пока это ещё не война. Пистолеты и ножи он разрешил использовать по прямому назначению только в самом крайнем случае. До сих пор «крайних случаев» не было, дальше мордобоя дело не заходило.

– С кем ты в этом участвовал? Ты сказал – «мы». Кто это – «мы»?

– Наша организация. Больше ты от меня ничего не узнаешь, понятно?

– Я запрещаю тебе общаться с этими людьми. Они навязывают тебе бредовые идеи.

– Не имеешь права запрещать! И идеи мне никто не навязывает! Я сам так думаю.

– Думаешь – так прекращай. Маби… идиотизм, Кейл. Ты понятия не имеешь, кто на самом деле наши враги.

Сын жаловался на недоверие? Пожалуй, ему действительно пора вникать в реальное положение вещей.

– Ну так просвети! Или это великая тайна?

– Психологи.

– Психологи? Вот уж насмешил! Дедовские сказки времён Себастиана Джесера!

С одной стороны, такая беспечность Кейла раздражала Конрада. С другой – уж лучше пока так, чем… Можно только порадоваться, что всей правды о своём брате Кейл не знает. И не узнает никогда: последняя часть этой правды, насчёт того, к кому ушёл блудный старший сын, осталась между ним и Конрадом.

– Хотел бы я, чтобы это были сказки. Но… ладно. В общем, Кейл, бросай эту свою идеологию.

– Тебе-то она чем мешает?!

– Мешает. Ты многого не знаешь… Говоришь, хотите извести неспящих? Они, конечно, отбросы общества, никто не спорит. Но эти отбросы – дополнительный источник средств для технократских компаний.

Кейл не поверил своим ушам:

– Чушь собачья!

– Неспящие платят золотыми слитками – архаично, зато очень надёжно.

– Я слышал о хранилищах банков в старых кварталах… Но, чёрт возьми, почему бы просто не послать к неспящим войска и не забрать…

– Пойми, Кейл, существует система, которая пока нас вполне устраивает. Кварталы неспящих поделены между компаниями так же, как все другие рынки сбыта.

– Что мы им продаём? Оружие?

– Это больше по мелочам. А вот продукция наших химзаводов весьма разнообразна.

– Нет! – воскликнул Кейл, когда смысл сказанного дошёл до него. – Нет, отец! Неужели компании сбывают неспящим наркоту?

– Не думай, что это делается напрямую…

– Не важно! Выходит, мы сами плодим этих уродов! Это мерзко!

– Да, – легко согласился Конрад. – Зато приносит прибыль, которая лишней не бывает.

– Прибыль, прибыль!.. – Кейл сорвался на крик. – Для тебя существует одна прибыль! Честь технократа для тебя ничего не значит! Знаешь, в кого ты превратился? В купца-ортодоксала, который думает только о деньгах!

– Если уж на то пошло, сынок, то это ты стал похож на ортодоксала. С такой-то нетерпимостью! Эти тебе – грязь, эти – засоряют общество, один ты хороший! Ортодоксальское влияние. Говорил я, чтобы ты не встречался с этой девчонкой!

– Она здесь ни при чём! Ты специально решил довести меня перед турниром? Чтобы я не мог сосредоточиться, и не победил! А если меня вызовут на решающий поединок? Хочешь, чтобы меня убили? Если твой сын не такой, как тебе нужен, пусть не будет вообще никакого – так, по-твоему?

Внезапно Конрад почувствовал себя старым и усталым.

– Не торопись, вытяни жребий судейских боёв хотя бы во второй день. Не делай этого завтра. Что, если первый бой на завтра же и выпадет? Как ты будешь драться? Ты весь избит.

– Чёрта с два, отец! Жребий я вытяну завтра. И если будет нужно – буду драться. Я в отличной форме.

Старший Джесер понял, что проиграл. В прошлый раз Кейл был прав: Конрад действительно боялся. Боялся потерять сына, а вместе с ним – надежду на продолжение их фамилии.

– Пообещай хотя бы, что сам с решающим поединком подождёшь, – сказал Конрад тихим, изменившимся голосом.

– Что, до следующего года?

– Хотя бы до второй недели турнира. Своё имя в список участников внести можно даже в последний день.

– Ага, и если не найдётся пары – тогда точно до следующего года ждать придётся…

– На такой случай можно сделать вызов самому.

– Ладно, – хмуро кивнул Кейл. – Увидев перемену в настроении отца, он тоже как-то сразу успокоился. – Подожду.

* * *

– Чего ты мрачный такой?

– Дерьмо, Карл. Кругом одно дерьмо, – заявил младший Джесер и плюнул под ноги. По правилам загрязнять турнирное поле и трибуны стадиона запрещалось. Но ему до смерти хотелось нарушить какое-нибудь правило.

У Карла сегодня поединка не было, а для Кейла все судейские бои остались позади. Приятели сидели на зрительских местах, в самом низу, почти рядом с ареной. Кейл специально устроился здесь, подальше от семейной ложи наверху. Сейчас там только отец да старый наставник Лоуренс. Зарад на поле. Она будет драться.

– Что за проблемы-то?

– Да эта Виолин… Всё строит из себя недотрогу. И что-то уж больно часто стала вспоминать своё достопочтенное семейство. Смешно! Или страшно, сам не знаю. Похоже, они там всерьёз рассчитывают, что я на ней женюсь…

– Ну и дураки, – Карл презрительно скривился.

– В жизни больше не свяжусь с ортодоксалкой.

Но злился Кейл не только из-за Виолин. Пару дней назад он, как обычно, пришёл к Бернарду. Когда все стали расходиться, вожак незаметно для остальных кивнул Кейлу: задержись.

Сердце Джесера взволнованно забилось. Вот оно! То, чего он ждал. Сейчас Бернард как-нибудь выделит его, Кейла, участие в организации. Например, назначит кем-то вроде своего помощника… Если так, нужно предложить ему свою идею. Идея заключалась в том, чтобы наконец выбрать для организации название. Не дело это – и дальше оставаться безымянными. Кейл не раз собирался сказать об этом Бернарду, но ещё не придумал тогда ничего такого, звучного. Теперь один вариант был: «Чистое общество». Это словосочетание нравилось ему своей многозначностью. С одной стороны, оно отражало их цель, с другой – такое определение можно применить к самой организации. Правда, имелся у этого названия существенный недостаток: в нём не было никакого намёка на силу и смелость, чего хотелось младшему Джесеру. Интересно, что скажет Бернард…

Но узнать мнение вожака не пришлось. Кейла ждало ужасное разочарование.

Как всегда, спокойно и без лишних эмоций Бернард сказал:

– Слушай, Джесер, я ничего не имею против тебя лично. Но тебе больше не надо сюда приходить.

Кейл непонимающе смотрел на него, решив, что ослышался.

– Без обид. Говорю: ничего личного. Просто так нужно.

– Но Бернард! Я так старался для организации…

– Благодарен тебе за это. То, что человек из твоей семьи в ней участвовал, было для нас большой честью. Жаль, что это в прошлом.

– Как же так? Как ты можешь?!

– Я тебя прошу, Джесер. – Он сделал ударение на этом «прошу». – И – я так решил. Это не обсуждается.

Кейл понял: его предали. Скорее всего, здесь не обошлось без отца. Неизвестно, как, но он узнал, кто ещё входит в организацию. И каким бы сильным ни был характер Бернарда, идти наперекор воле Конрада Джесера – мягко говоря, глупость.

А что, если причина в чём-то другом?.. Напрямую у отца Кейл спросить не мог: вдруг это всё же не он? Да и правды наверняка не скажет…

Подло, как же всё подло! А ведь технократы не должны идти на подлости…

Кейл страдал молча.

Карл ещё ничего не знал, и делиться с ним не хотелось. Чтобы друг сам не завёл разговор об организации, Кейл сказал:

– Турнир идёт вторую неделю, а я до сих пор не в списке участников решающих поединков. А ведь я впервые мог бы записаться.

– Ну и что, – пожал плечами Карл. – Я тоже не в списке. Не обязательно участвовать в первый же год. Успеем.

Кейл подумал, что Карлу не обязательно участвовать не только в первый год, но и вообще. Ничьего осуждения это не вызовет, он же не из семьи главы компании. Но вслух так говорить не стал.

– Мне надо поспешить. Не хватало ещё позора на голову Джесеров.

– Ты опять про ту историю с твоим братом? Может, эта подруга Зарад, эта, как её…

– Саломея.

– Может, эта Саломея что-нибудь напутала или наврала?

– Нет. По отцовской реакции ясно: правда это. Чёрт возьми, ну как он мог… И отец тоже хорош – ничего мне не говорил. Считай, врал… – Кейл невнятно проворчал ругательство, и стал смотреть на поле.

Был перерыв между поединками, и участники, которым ещё предстояло сегодня драться, упражнялись в приёмах владения оружием. Вон, у противоположного края поля, Зарад. Кейл нередко завидовал сестре, её возрасту и жизненному опыту, ведь даже отец прислушивается к её советам. Но всё-таки он любил её, и отношения с ней складывались куда лучше, чем с отцом. А уж победами Зарад на турнирах Кейл гордился как своими собственными.

На Зарад ярко-алые свободные брюки и куртка, запахивающаяся на правую сторону. Талия перехвачена широким поясом. (Строгих правил на этот счёт нет, но большинство участников турнира предпочитает именно такую, удобную, не стесняющую движений одежду). Красный цвет сестре очень идёт, ярко оттеняет её чёрные волосы, заплетённые в длинную косу.

Движения Зарад отточенные, грациозные – меч чертит в воздухе незримый лёгкий узор. Но Кейл знал, как обманчива эта лёгкость. Знал силу удара Зарад – они часто тренировались вместе.

Молодец сестра, настоящий воин. Жаль будет, когда через пару лет она из-за возраста не сможет драться на турнирах.

Кейл хотел помахать Зарад, но не стал. Сестра занята тренировкой, вряд ли заметит.

Джесер перевёл взгляд на другого бойца – здоровенного детину, вооружённого не менее здоровенным двуручником-эспадоном. Он отрабатывал блоки, и Кейл по привычке отметил про себя все недостатки его техники. Слишком медлителен. Только с виду сильный противник.

Рядом со здоровяком кто-то из армейцев. Отличить их можно по чёрно-жёлтым нашивкам на одежде и по обилию металлизированной кибертехнологии на телах. Не один генерал Железная Башка питал слабость к невынужденной и намеренно бросающейся в глаза киборгизации самого себя. Почему-то эта черта объединяла многих военных.

Вообще-то армейцы больше любят пострелять на своих полигонах, но всё же и армия, и правоохранители каждый раз присылают нескольких делегатов для участия в турнире.

Из Северных ворот, которые, в отличие от Южных, герольдских, предназначены только для бойцов, на поле вышел парень, с которым Кейл дрался вчера. Его оружие – сабля-тальвар. Он неплохо подготовлен, но, разумеется, Кейл оказался сильнее, победу по праву присудили ему.

А если бы это был решающий поединок… Но поединок был судейский.

Кейл смотрел то на одного участника, то на другого, пока глаза не остановились на каком-то типе, который упражнялся ближе к правому краю поля. Точнее, на его оружии. Меч в руках этого парня, показалось Кейлу, в точности повторял его собственный – если не принимать во внимание отделку. Но катаны – выбор Джесеров и ещё нескольких влиятельных домов. А этот участник явно к ним не принадлежит. На его чёрной куртке нет ничего похожего на нашивку в виде фамильного герба, какие обычно бывают у представителей элиты.

Нет, наверное, здесь больший изгиб клинка, это меч-тати. Или всё-таки… всё-таки катана! Какое право он имеет… Разве Кодекс не запрещает всяким безродным идиотам использовать чужое фамильное оружие? Если нет – запрет обязательно надо ввести!

И что это вообще за клоун такой – меч толком держать не может, и движется как-то вяло, неуверенно. Позорище! Зачем таких неучей допускают на турнир?

В этот момент парень с изогнутым мечом как раз переместился в сторону Кейла, и тот присмотрелся ещё внимательнее. Раньше он его точно не видел. Да такого и увидишь – не запомнишь. Светло-пепельные волосы, нос с едва заметной горбинкой, немного раскосые глаза. Неопределённое лицо… Но виду-то, виду на себя напустил!..

– Кто это такой? – кивнув на него, спросил Джесер.

– Понятия не имею, – откликнулся Карл. – Может, сын кого-нибудь из простых сотрудников.

На такую мысль Карла навело то, что на одежде парня нет отличительных знаков. Но Кейл покачал головой – мол, меня не проведёшь.

– Чёрта с два сын. Он похож на бабу. Наверняка в любовниках у какого-нибудь большого босса. Знаю я этих старых козлов… Рассказывали мне.

– Чего всех-то обвинять, – возразил Карл. – И твой отец босс, ну и что?

– Слушай, не трогай моего отца! – взвился Кейл. – Я, конечно, его ненавижу, но он – мой отец, понятно?

– Да я не то… наоборот, – стал было оправдываться Карл, но внезапно закончил: – А баба здесь при чём? Зарад – тоже баба, а как дерётся!

– Дурак ты, – бросил Кейл. – Это совсем разные вещи – быть женщиной и быть похожим на бабу. И нечего трепаться про мою сестру! Оставь мою семью в покое, понял?

– Да ладно тебе…

Понял Карл одно: Джесер сейчас в особенно поганом настроении. Лучше ему вовсе ничего не говорить – в каждом слове усмотрит оскорбление и будет выходить из себя.

Кейл попытался снова отвлечённо наблюдать за бойцами. Но взгляд упорно возвращался к владельцу катаны.

Почему Карл приплёл сюда отца? Знает что-то? Да ещё этот меч…

Украдкой Кейл стал поглядывать вбок и вверх, в ту сторону где находилась семейная ложа. Трибуны были не очень высокие. Турнир – зрелище для избранных, много мест не нужно. Кейл прекрасно видел отца. И отец смотрел туда же, куда он сам только что – на этого неумёху в чёрном!

Почему?!

Кейл сжал кулаки.

Боец в чёрном кимоно действительно привлёк внимание Конрада. Но это не имело никакого отношения к смутным подозрениям, которые ни с того ни с сего появились в голове Кейла. Причина была всё та же: меч.

В отличие от Кейла, старший Джесер ни секунды не сомневался насчёт похожести. Благодаря многолетнему опыту бойца он был куда более искушён в делах оружия. А хорошо разглядеть любого участника на турнирном поле мог потому, что недавно из-за резкого ухудшения зрения ему всё-таки пришлось согласиться на операцию. Хотя пока даже близкие не знали, что у него кибертехнические глаза. Делать биологическое протезирование врачи отговорили, считая этот вариант менее эффективным и надёжным.

Кибертехно не подводила. Такой зоркости не было и в молодые годы. Незнакомый парень, не похожий на представителя известного технократского семейства, держал в руках катану. Скромную по сравнению с мечом любого из Джесеров – ни резьбы, ни украшений в виде орнаментов. Но это не главное. Клинок сделан на совесть.

Перехватив взгляд Конрада, сидевший рядом наставник Лоуренс тоже стал следить за молодым человеком в чёрной одежде. И заинтересовался, приложил к глазам бинокль.

– Опасный боец… – тихо, как будто подумав вслух, сказал старый наставник. Он тоже был намного опытнее младшего Джесера. Его не ввело в заблуждение то, что показалось Кейлу неуверенностью и неуклюжестью. – Школа Воды, если не ошибаюсь. Всего раз, очень давно, я видел, как дерётся боец Школы Воды.

– Некоторые склонны связывать школу Воды с именем Лориуса Нэриума. Или я ошибаюсь?

Вопрос прозвучал резче, чем Конрад хотел. Лоуренс нерешительно замялся, но всё же ответил:

– Я всегда считал, что это просто сплетни.

Наставник покривил душой. На самом деле он не был уверен, сплетни это или нет. Но то, что Джесер назвал имя, которое в технократской среде старались упоминать как можно реже, смутило его. И продолжать этот разговор ему не хотелось. Вовсе ни к чему, чтобы Конрад начал задавать вопросы о том, когда и где именно Лоуренс видел бойца школы Воды. Не надо было вообще заговаривать об этом…

Но Конрад задавать вопросов не стал. Он был поглощён собственными мыслями. Тревожными мыслями. Напрасно он до сих пор уделял турниру так мало времени. Наезжал урывками – посмотреть поединки детей. Мог бы и вовсе не заметить этого участника.

Ну, теперь вот заметил… И что дальше?

Конрад достал теленоут и набрал номер.

– Касиус, подойди, пожалуйста.

Через минуту дворецкий дома Джесеров, который смотрел турнир, сидя несколькими рядами ниже хозяина, вошёл в ложу.

– Видишь того человека в чёрной одежде?

– Да, командор.

– Будь добр, сходи в павильон герольдов, разузнай о нём всё, что можно.

Касиус покинул трибуны и направился к павильону.

Младший Джесер видел, как отец позвал Касиуса и указал на типа с катаной. Видел, как дворецкий исчез, вернулся вскоре и стал что-то говорить отцу.

Кейл с размаху двинул кулаком по колену. Карл от неожиданности вздрогнул, а Джесер вскочил на ноги.

– Ты куда?

– Пойду сделаю заявку на решающий поединок. На сегодня. Вот с этим, у которого руки не из того места растут, – он кивнул на участника в чёрном.

– А чего это ты вдруг?..

– Прикончу этого идиота! Пусть другим таким неповадно будет соваться на турнир.

И Кейл ушёл. Как требовали Кодекс, сообщил о своём решении герольдам. А потом отправился домой. В запасе два часа, нужно взять форму и немного разогреть мышцы. Правда, против такого никудышного соперника и вообще без подготовки драться можно. Хотя нет, размяться всё-таки надо как следует – чтобы показать, какие бойцы достойны выходить на турнирное поле.

Кейл ушёл, и поэтому не видел, как участник в чёрной одежде, человек с непримечательной внешностью и мечом без отделки, провёл свой судейский бой. Меньше минуты понадобилось ему, чтобы обезоружить противника.

Конрад Джесер отсутствие сына заметил только после того, как боец с катаной закончил поединок, и перед зрителями появились следующие участники. Карл Мейер сидел на прежнем месте. А Кейла не было.

Куда он исчез? Может, спросить у Карла?..

Ну уж нет. Пусть определится, чего хочет – быть самостоятельным или привлекать к себе внимание глупыми выходками.

Все судейские бои завершились. Пришёл черёд решающих поединков – если они будут сегодня.

Герольд вышел в центр поля и объявил:

– Дамы и господа, внимание! Сегодня состоится один решающий поединок. Соперников определил не жребий, а вызов. Командор Кейл Джесер вызвал командора Леонарда Джованни, и командор Леонард Джованни вызов принял!

Услышав это, Конрад впервые за долгое время почувствовал безысходность.

После выборов, на ближайшие пять лет, его компания стала самой влиятельной в стране. Это означало почти неограниченную власть. Но есть обстоятельства, которые он не в состоянии изменить даже теперь, как бы того ни хотел.

Рано или поздно это должно было произойти. Нет, не поздно. Рано. Скоро. Он не торопил сына. Знал: Кейл, с его-то характером, не упустит возможности участвовать в решающем поединке. Конрада даже удивляло, что сын держит слово и ждёт второй недели. Но до сегодняшнего дня старший Джесер не очень волновался. Он был уверен в Кейле. Лоуренс – наставник с огромным опытом, прекрасно преподаёт технику. Тренер Герман – отличный инструктор по физподготовке. Они хорошо обучили Зарад, и та пять лет назад одержала победу в решающем поединке. И Кейл тоже победит.

Так думал Конрад, пока не прозвучало второе имя. Леонард Джованни. Это было имя, которое назвал ему Касиус, возвратившись из павильона герольдов. Ещё Касиус сообщил кое-какие сведения. Мало. Слишком мало.

Ну почему именно этот человек? А что, если… Нет. Один из рода Джесеров уже опозорил честь семьи в решающем поединке. И он, Конрад, потомок основоположника турнирных традиций, не может поступить так же – или ещё хуже. Он может только ждать.

Но это же его сын!.. Продолжение его самого, его рода, и если… если…

Нет. Поздно.

Бойцы уже на поле, и герольд дал сигнал к началу поединка.

Мечи – такие похожие мечи – из двух серебристых штрихов превратились в две сияющие линии, в две молнии… Началось.

…По всем расчётам Кейла, он уже должен был победить. Чёрт возьми, он уже дважды должен был победить! Но бой продолжался.

Как такое возможно? Этот придурок ведь ничего не умеет. Он даже спотыкается! Да, он действительно споткнулся, и Кейл подумал, что сейчас всё закончится, и нанёс удар… по воздуху. Противник непонятно как оказался совсем в другом месте.

Кейл начал злиться всерьёз.

Бой затягивался.

Время двигалось ужасно медленно. Конрад ждал неизбежного – и неизбежное случилось. Меч Леонарда Джованни наискось рассёк грудь Кейла.

Мир стал холодным. Мир превратился в лёд.

И ледяной сделалась рука дочери, лежавшая на плече Конрада. Выиграв свой судейский поединок, Зарад пришла в ложу.

Так же как на Зарад, на Кейле была алая одежда. Это цвет дома Джесеров. На куртке вышит фамильный герб в виде щита с драконом на правой половине и сосновой ветвью – на левой.

Вот сейчас на алом появится тёмно-красное… Нет больше надежд. Нет больше смысла…

Но ничего не происходит… Нет, происходит! Кейл отбивает очередную атаку! Невероятно…

Вместо тёмно-красного на алом появилось светлое. Куртка повисла клочьями, открыв грудь и часть живота. Лезвие разрезало тонкий шёлк, не коснувшись кожи. Конрад почувствовал облегчение, огромное облегчение. Но вместе с тем – какую-то новую тревогу.

Боец в чёрном ошибся? Не рассчитал дистанцию? Или наоборот: очень точно рассчитал?..

Кейл понял, что получил вовсе не того противника, какого ожидал. Сознание собственного промаха разозлило его ещё сильнее. Но в бою злость – плохое топливо. Горит слишком ярко, слепит. И – недолго горит.

Конрад видел, как сын делает ошибку за ошибкой. Вновь пришла ледяная безысходность. По-другому уже просто не может закончиться…

Кейл упал на спину. Тут же приподнялся на локтях – но к горлу, не позволяя двинуться дальше, прижалось остриё клинка.

Горящими глазами Кейл уставился в лицо того, чья рука держала меч. Если бы взглядом можно было убить!..

Кейл ненавидел этого человека. Как мог он, Джесер, проиграть такому сопернику? Это бесчестие хуже смерти.

Хуже…

Хуже?

Дыхание с хрипом вырывалось из тяжело вздымающейся груди.

– Чего ждёшь? – Кейл хотел вложить в эти слова всю свою злость, всё презрение. Но голос сорвался.

Боец в чёрном спокойно и задумчиво смотрел на своего противника. Видел страх близкой смерти в его глазах. Но видел и ненависть. Ощущал тяжесть клинка в своей руке.

– Чего ты ждёшь?..

Он молча покачал головой, вложил меч в ножны и направился к Северным воротам. Герольд, следивший за соблюдением правил, оторопело уставился ему в спину.

С трибун послышались изумлённые и разочарованные возгласы. Но предпринять никто ничего не успел. Боец в чёрном уже исчез. Позже его пытались отыскать в здании стадиона, но тщетно.

Кейл вскочил на ноги. В первые секунды его захлестнула волна бешеной радости. Жив… Но эта волна быстро отхлынула. Он почувствовал растерянность. Что… дальше? Никогда решающие поединки не заканчивались так…

Никогда.

Кейл осознал всю глубину своего позора. Он не просто проиграл. Его пожалели. И кто?!.

В груди как будто что-то взорвалось. Пред глазами поплыл багровый туман. Такую ярость трудно вынести. И сорвать её не на ком – Кейл был один посреди турнирного поля. Ему не оставалось ничего, кроме как бежать оттуда.

Сколько поколений подряд Джесеры не проигрывали решающих поединков? Конрад не помнил. Но внезапно он поймал себя на том, что честь дома Джесеров заботит его гораздо меньше, чем следует.

За сына пока тоже можно не волноваться. Теперь ему не угрожает ничего, кроме, разве, уязвлённого самолюбия. Но это не смертельно.

Беспокоило Конрада другое. Таинственный соперник Кейла. Его необычная техника, меч-катана и, главное, то, как он закончил бой… Или, точнее, не закончил.

Ведь это хуже, чем поражение. Разве технократ поступил бы так? Настоящий технократ, который дорожит своим добрым именем? Но бывают и другие, которые…

Кто он такой?

Если бы не молодость и незнакомое лицо, можно было бы подумать, что…

Тревога переросла в подозрение. Конрад чувствовал обман. Если отправиться по адресу, по которому проживает некий Леонард Джованни, официальный статус и индивидуальный номер Т–2450111334/1838024, им окажется совсем другой человек.

Откуда он явился? И куда возвратился теперь?..

«В твоих руках должна была быть не катана, а меч-цзянь, Леонард Джованни, или как там тебя на самом деле зовут, – думал Конрад. – Но прийти сюда с цзянем немыслимо. Ни один технократ не прикоснётся к этому проклятому мечу, излюбленному оружию лжесвятого Нэриума. И ты выбрал катану… Это только насмешка? Или что-то большее?»

Парень, вооружённый мечом-катаной, заставил Конрада вспомнить прошлое. И задуматься о будущем.

Честь семьи важна. Но власть и благополучие технократского офстата – важнее.

На острие меча, который не пролил крови, Конрад увидел угрозу не только семейной чести Джесеров. Увидел начало чего-то такого, что может подорвать сами основы существующего порядка вещей.

Эти размышления, да ещё текущие дела компании занимали Конрада всю следующую неделю. Настолько, что он не придал особого значения поведению Кейла, который безвылазно сидел в своей комнате и не ходил даже в колледж. Если ему нужно пережить случившееся наедине с собой – пусть справляется. Не так страшно и то, что он не пошёл на второй решающий поединок. Вина за происшествие – не на нём. А упущенное наверстает на будущий год.

Конрад собрал надёжных людей, которым доверял почти как себе самому. И поручил им поиски человека-тени – победителя Кейла. И – тех, с кем он связан.

Кое-что о них старший Джесер, правда, и так знал… Но недостаточно.

А на очередном совете глав компаний он вынес волновавший его вопрос на обсуждение.

– Дамы и господа, я считаю, в последнее время усиливается угроза со стороны наших давних врагов. Было время, когда они, как крысы, забились в трущобные норы. Удобное время, чтобы там их и передавить – но наши прадеды этого не сделали. Не захотели проливать кровь. И крысы расползлись повсюду. Начали соваться, куда не следует. Мы им позволили. Мы не пытаемся добраться до них во время тотальных проверок, хотя обнаружить их сегодняшние убежища не составило бы труда. Так почему мы этого не делаем? Чего ждём? Не пора ли… – на короткое мгновение Конрад запнулся, но постарался скрыть эту заминку кашлем. – Не пора ли принять меры? Мне бы хотелось знать, что вы все об этом думаете.

Как Конрад и ожидал, молодёжь не пожелала толком понять, о чём речь. Кира Рейнальдо и Ричард Лоран, владельцы «Символа» и «Тиары», даже переглянулись между собой со значением. «Вот, мол, занесло старика, – означал этот взгляд. – Ну да, он же Джесер. У него это фамильное…» Отношение руководителей старшего поколения тоже было не очень-то серьёзным.

– Какая угроза, Конрад? Что они могут против нас предпринять? – спросил Джемэ Ан-Сильвани, гендиректор «Ориона». – Стоит ли тратить на них время?

Почему-то их имя, словно по молчаливому соглашению, предпочитали не произносить. Все – даже не принимающие всерьёз.

Джесер медлил, обдумывая ответ.

– Джемэ, ты забыл об антидоминантах? – резко прозвучало в тишине. Произнёс это не Конрад. Ситгофф, глава «Мегалита».

С Конрадом они были старыми друзьями. Теперь, правда, отношения немного охладели. Ситгоффа не радовало, что Джесер обошёл его на политической арене. Но это – отдельная тема. Сейчас Ситгофф явно на стороне Конрада.

– Антидоминанты?.. – удивлённо переспросил кто-то из молодых.

– Да, антидоминанты, – по своему обыкновению морщась так, будто во рту у него был лимон, отозвался Ситгофф. – Или вы верите, что это нейтральское начинание? Нейтралы – они на то и нейтралы, аморфная масса. За движением антидоминантов стоят психологи.

Ситгофф первым назвал вещи своими именами. И это как-то резануло слух.

– Почему вы так думаете, командор Ситгофф? – поинтересовалась Рейнальдо.

– Я недавно разговаривал с командором Кристиано. Он располагает информацией о взаимодействии антидоминантов и психологов, которой я склонен доверять.

Ситгофф не стал скрывать правду, хотя знал, что поддержки она ему не обеспечит. Смиту Кристиано, гендиректору седжентского «Созвездия», перевалило за девяносто, и многие в кругу высшей технократии были уверены, что он порядком выжил из ума. Ситгофф, правда, придерживался другой точки зрения. На его взгляд, проблемы со здоровьем Кристиано, из-за которых он не присутствовал и на сегодняшнем собрании, рассудка старика не затрагивали. Но это было его мнение.

– Если даже и так, Эйзеус, антидоминанты нам тоже ничем не угрожают, – заявил Ан-Сильвани. – Собака лает, караван идёт.

Собравшиеся закивали головами. Большинство согласилось с Ан-Сильвани. В Палате антидоминантов не так много, чтобы из-за этого беспокоиться. Среди жителей Европы и Азии движение, конечно, пользуется популярностью, но по сравнению с общим количеством населения его сторонники – всего лишь жалкая кучка. Технократии они не страшны, потому что не способны ни на что, кроме кратковременных уличных беспорядков. От которых, кстати, тоже есть своя польза. Люди пошумели, выпустили пар – и успокоились.

Опасаться нет смысла. Нет повода для решительных действий – ни с чьей стороны. Нужно только не нарушать установившееся равновесие.

Конраду такие выводы не нравились. Но в защиту своей точки зрения у него не нашлось ни одного веского доказательства. Не рассказывать же о смутных подозрениях насчёт мальчишки с мечом-катаной…

Люди Конрада о бойце в чёрном не смогли узнать никаких подробностей. Как будто этого человека и не существовало. Настоящий Леонард Джованни к нему действительно никакого отношения не имел. Зато им удалось добыть некоторые другие сведения. Немного, но это лучше, чем совсем ничего.

* * *

Кейл не хотел видеть ни отца, ни сестру, ни наставника Лоуренса. Даже Карла и других приятелей из колледжа. Так продолжалось довольно долго. Но потом он решил, что с одним человеком ему не будет так тяжело, как с другими. С Виолин.

Он позвонил ей, и они встретились на своём обычном месте, в кофейне на площади Ларра. За несколько дней Кейл впервые вышел из дома.

Правда, он почти сразу пожалел, что назначил это свидание. И пяти минут не прошло, как она сказала:

– Ты… не расстраивайся из-за того поединка. В другой раз обязательно выиграешь!

Конечно, Виолин уже обо всём знает. Из десятых рук – турнира она не видела, там могут присутствовать только технократы.

«Да что ты понимаешь, ортодоксалка!..» – чуть было не крикнул Кейл. Но сдержался. Через плечо Виолин уставился в окно, на громадные водяные часы, служившие украшением площади.

С собой у Кейла была бутылка коньяка, которую он прихватил из дома. Себе он налил в пустую чашку – кофе специально выпил побыстрее. Виолин подбавил прямо в кофе.

Коньяк Кейл проглотил тоже торопясь. Сидеть в кофейне больше не хотелось.

– Знаешь, что? Едем на Овитур.

– Зачем? – удивилась она.

На этой улице в некоторых домах жили маби – из тех, кто посостоятельнее. Виолин и Кейл побывали там вместе с Бернардом и остальными две с лишним недели назад. Результатом этой поездки стал десяток разбитых окон и облитые краской стены.

– Да так, Вио. Поехали.

– Ладно… – согласилась Виолин. Как всегда, с этой своей дурацкой неуверенностью в голосе.

Примерно через час они были на месте.

– Смотри – отдельные дома! – говорил Кейл, кивая на одно-двухэтажные коттеджи. В прошлый раз до этой части Овитура они не дошли.

– Ну и что? – пожала плечами Виолин. – Дома как дома.

– Да этим маби не такие дома, а самый грязный угол в Эстхелминге – и то много!

– Не везде же тут живут маби.

– Люди, которые согласны жить по соседству с этим дерьмом, ещё хуже, чем сами маби! Слушай, как думаешь, тот дом сейчас пустой?

– Не знаю…

– По-моему, да. Темнеет уже, а света нет.

– Ну, может, и пустой. Нам-то что?

– Мне плевать, что Бернард попёр меня из организации. Убеждения у меня остались.

Виолин, как он и думал, и об этом уже знала. И не замедлила заявить:

– Я тоже почти перестала там бывать.

Кейл едва не выругаться последними словами. Перестала! Из солидарности, надо полагать. Из сочувствия…

В задницу сочувствие. Вот если бы она сказала, что не сдалась, что будет продолжать борьбу… Но нет. А ему ни от кого не нужны жертвы!

Джесеру не пришло в голову, что для Виолин это никакая не жертва. Ходить к Бернарду она начала из-за Кейла. Постоянно боялась, что об этом могут узнать дома, в погромах и драках участвовала без всякой охоты. Так что даже лучше, что теперь оставаться в организации смысла больше нет.

Дом, на который Джесер обратил внимание, стоял у перекрёстка. Для верности Кейл свернул на пересекавшую Овитур улицу Нарн, чтобы увидеть все окна. Света не было ни в одном.

– Кейл, чего тебя так интересует этот дом?

– Завалимся туда и разнесём всё на фиг.

– С ума сошёл? А если…

– Не бойся, малышка. – Кейл хлопнул себя по правому карману. Только сейчас Виолин заметила, что этот карман у него немного оттопырен.

– Бернард его не забрал?

– Он не спросил. А я не отдал.

– Но ты же не собираешься…

– Пойдём. Или ты трусишь?

– Н-нет…

Это оказалось на удивление просто. Хозяева легкомысленно оставили приоткрытой створку одного из окон. Кейл и Виолин дождались момента, когда рядом не было прохожих и перелезли невысокий забор возле дома. Джесер отпер оконный замок. Через считанные мгновения они были в чужой спальне.

Дом как дом. Обычная обстановка – не бедно и не шикарно. Тишина… Никого нет.

Кейл прошёлся туда-сюда по комнате, как будто размышляя, с чего начать «разносить всё на фиг». Но внезапно остановился напротив большого зеркала. Виолин глянула в тёмную зеркальную глубину из-за спины Кейла. Он перехватил её взгляд и обернулся.

– Вио… мы уже давно вместе. А у нас до сих пор ничего не было. Ты вечно находишь какие-то отговорки. А мне ждать надоело. Давай здесь, сейчас, а?..

– Здесь? Ты что?! – изумилась она.

– Нет, я серьёзно.

– Совсем обалдел? – Виолин попыталась отстранить его руки.

Конечно, Кейл ей нравился. Но тут, в чужом доме, она чувствовала лишь тревогу, поэтому сказала:

– Не надо, Кейл. Отец убьёт меня, если узнает.

Стемнело ещё не настолько, чтобы не разглядеть: лицо Джесера сделалось злым.

– При чём здесь твой отец? Чуть чего – у тебя сразу то отец, то мать! Держишься за их подол, как малолетка! И как это они тебе постричься-то коротко разрешили? Ты из-за этого вся такая гордая – вот, мол, какие у меня свободные взгляды! А я тебе скажу: к чёрту. Хоть налысо обрейся, всё равно от своих ортодоксальских предрассудков не избавишься. Знаю я вашу идиотскую мораль: «только после свадьбы»! Мещанская блевотина! Ты такая же, как другие, тебе бы за вышиванием под мамашиным надзором сидеть!

В другой раз Виолин обиделась бы на Кейла. Полностью находясь под влиянием предубеждений своего офстата, она действительно наивно полагала, что имеет какие-то «свободные» взгляды. Все девушки её круга, дочери зажиточных торговцев, носили длинные волосы, а она сделала короткую стрижку… Правда, с родителями тогда и в самом деле вышел скандал.

Но теперь не до обид. Виолин стало страшно. Кейл изменился – сейчас она ясно это видела. И – он не собирался её отпускать.

– Зря ты думаешь, что со мной можно так просто играться. – Джесер притянул девушку ещё ближе к себе.

Виолин уже хотела начать всерьёз отбиваться, как вдруг он сам разжал руки и замер, прислушиваясь.

И она тоже услышала… Какой-то шум. Негромкий, но явно внутри дома. Хозяева вернулись.

Схватив Виолин за руку, Кейл метнулся к окну. Но когда они влезли, он машинально закрыл замок изнутри, и теперь механизм заело. Окно не открылось.

Единственное, что пришло им в голову – спрятаться в ванной комнате. Кейл и Виолин стояли за дверью, стараясь не думать о том, что хозяевам как раз сюда и нужно.

Вокруг двери появилась жёлтая полоска: в спальне зажгли свет. Послышались шаги и негромкие голоса. Но вскоре свет потушили, и стало тихо.

Кейл чувствовал, что каждый нерв в теле натянут, как струна. Сердце бешено стучало где-то в горле. По спине ручьями тёк пот. Мучительно хотелось стащить с себя куртку и тёплый свитер.

Ожидание превратилось в страшную пытку. Прошло не так-то много времени, а Кейлу казалось – вечность. Если он сейчас же что-то не предпримет…

– Они ушли, – прошептал Кейл, запуская правую руку в карман. – Разобьём чёртово окно. И – быстрее бежать. Пока они поймут, в чём дело, мы уже будем далеко.

И Кейл распахнул дверь.

За секунду до этого, пока он ещё не коснулся дверной ручки, Виолин поняла, что его надо остановить. Полоса вокруг двери неяркая, но она не исчезла совсем. Свет не выключили, просто сильно ослабили. Хозяева там, в комнате…

Но Виолин ничего не успела сделать. Кейл потянул её за собой, и они выскочили в спальню.

На постели кто-то приподнялся и обернулся в их сторону. На лице человека не было страха – только удивление. Страх не успел появиться.

Кейл не подумал о том, что теперь есть свидетели его пребывания здесь. Слишком мало было времени, чтобы думать. Сработал инстинкт – неразмышляющий и незрячий. Выхватив пистолет, Джесер несколько раз выстрелил.

После оглушительного грохота пришла тишина. Такая противоестественная… мёртвая. Ни звука. Ни стона.

– Ты убил их, – чуть слышно выдохнула Виолин. – Они занимались любовью, а ты убил их.

Кейл не обратил на её слова внимания. С удивлением для самого себя он понял, что совершенно спокоен. Напряжение, которое считанные мгновения назад едва не свело его с ума, исчезло бесследно. Осталась одно холодное безразличие.

С минуту он смотрел на постель. Видно было только одного человека. Но под одеялом угадывались очертания двух тел. Сунув пистолет за пояс, Кейл медленно подошёл к кровати. Полностью откинуть одеяло не решился. Приподнял край и тут же вернул на место.

Виолин наблюдала за Джесером, как заворожённая. Но внезапно она словно очнулась ото сна. И начала кричать.

– Ты убил их! Убил двоих людей! Убийца!

Джесер схватил её за плечи и сильно тряхнул.

– Заткнись, дура! Не хватало, чтобы твои вопли услышали!

Она замолчала. Но не из страха быть услышанной. Куда больше сейчас она боялась его самого. Поняв это, Кейл попытался немного её успокоить. Заговорил с нарочитым пренебрежением:

– Ну что ты? Какие люди? Кажется, там два мужика… Мерзость. Наверняка маби. А если не маби – таких тем более стрелять нужно.

Виолин смотрела на него молча и настороженно. Её лицо побледнело.

– Всё, Вио, уходим быстрее.

Рукавом куртки Кейл вытер дверные ручки и подоконник. Потом так же, через рукав, стал открывать окно. Теперь он действовал без лишней спешки, и замок сработал, как надо. Кейл и раму тщательно протёр сначала изнутри, а когда они с Виолин выбрались на улицу, и снаружи.

Перед тем как расстаться с девушкой, Джесер сказал:

– Надеюсь, Вио, ты понимаешь: это только между нами. Никто не должен узнать. В случае чего, у тебя доказательств всё равно нет. Никто! Ясно?

Она кивнула. По выражению её лица Джесер догадался: предупреждать было не обязательно.

После этого вечера они больше никогда не виделись.

* * *

В этот день волосы Конрада Джесера из тёмных с редкой проседью превратилась в сплошь серебристо-серые. В этот день он увидел своего младшего сына… своего единственного сына мёртвым.

Страшная мысль пришла в голову: уж лучше бы тогда, на турнире… Тогда Конрад был хоть как-то готов. Кодекс «Пути меча» для высшей технократии был не просто сводом правил для соревнований. Он был частью жизни. Гибель близкого человека в поединке воспринималась более-менее естественно. Насколько она вообще может восприниматься естественно. А сейчас это – как внезапный удар, как груз, который рухнул на плечи и придавил к земле.

Сделать все необходимые распоряжения Конрад поручил дворецкому Касиусу. А сам уже несколько часов сидел в своём кабинете.

Даже Зарад, чьё горе было не меньшим, не решалась тревожить отца. Только раз заглянула, а он её не заметил. Точно так же, уставившись в полированную поверхность письменного стола, словно стараясь разглядеть что-то в узорах деревянного среза, сидел он и в тот день, когда умерла Мадлен…

Было так и ещё один раз, намного раньше, после смерти первой жены. Но этого Зарад не знала. Тогда, едва получив печальное известие из больницы, Конрад, ничего не объясняя, отправил малолетнюю дочь к родственникам в Джаракас. Позже Зарад была ему за это благодарна. Дело не в слабости – слабой она не была никогда. Но свою мать она запомнила живой.

Всё повторяется. Или…

Конрад до боли сжал кулаки.

Нет, не всё. Ведь говорил же ему Фрауберг полгода назад про эту свою идею… И он, Конрад, дал добро на разработку.

Фрауберг, обладатель сразу двух прозвищ – Жердь и Заика – был нейтралом, получившим технократский статус по протекции Джесера. А ещё он был человеком, чьи мысли в исследовательском бюро «Основы» поначалу все в один голос объявляли бредом сумасшедшего. Но Фрауберг каждый раз просил дать ему шанс – и оправдывал доверие. Некоторым его «бредовым» мыслям, воплощённым в жизнь, «Основа» была обязана немалой долей своего успеха.

Для того чтобы «нормальные» исследователи работе Фрауберга не мешали, Конрад «переселил» его и нескольких его помощников в отдельную лабораторию. Это было неприметное, но хорошо охраняемое здание неподалёку от управления «Основы». Туда Джесер и поехал теперь, покинув наконец свой кабинет.

Следом за ним увязалось несколько репортёрских автомобилей – назойливые журналисты торчали около дома с самого утра.

– Я хочу знать, Отто, возможно ли это. Одно слово: да или нет.

– Экспериментальная модель д-действует. Но задумка новая, командор…

– Да или нет, Отто?

– Да. Теоретически.

– В каком смысле – теоретически?

– Мы ис-испытывали установку т-только в виртпространстве на биомоделях. На живых… точнее, не живых… в общем, на людях – нет. Тут ведь… э-э… психологический аспект…

Конрад болезненно поморщился.

– Риска нет, Отто. Хуже чем есть – не будет.

Джесер намеренно произнёс это вслух. Жестокие слова – но они расставили все точки над «i». Фрауберг не сказал «нет». Значит, пришло время действовать, а эмоции нужно оставить в стороне.

После получасовой отлучки Конрад вновь вернулся в лабораторию Фрауберга.

– Отто, избавь от научных лекций. Растолкуй по-простому, как работает твоё изобретение. В прошлый раз я не настолько вникал в твои объяснения…

– П-понимаю, командор Джесер. Такое дело… Они стояли возле огромной, в человеческий рост, капсулы. Расположена она была горизонтально, с обоих концов её поддерживали металлические полусферы. Рядом находились закрытые резервуары, соединённые с капсулой трубками разной толщины. Разбираться в устройстве подробнее у Конрада не было ни времени, ни желания. И смотрел он больше не на саму установку, а внутрь неё. В нерабочем состоянии капсула была прозрачной. Но сейчас её заполняла биоэмульсия, сквозь сероватую толщу которой виднелось человеческое тело. Конрад не мог отделаться от ощущения, что его сына поймало и заключило в кокон какое-то гигантское насекомое. Но это всё просто глупое воображение… Хуже, чем есть, не будет. Вот о чём надо помнить.

Фрауберг поправил очки и откашлялся.

– «Нова» осуществляет деструкцию до молекулярного уровня, командор… Как бы «разбирает» тело на мельчайшие составные части. И одновременно считывает генетическую информацию. На её основе тело вновь «собирается» – таким, каким оно было до появления патологии…

– У него не было патологии.

– Да, в нашем случае имеется травма, перелом черепа. Именно в этом месте тело будет сформировано заново.

– То есть, Кейл будет таким, как… раньше?

– Да. Эта т-травма – причина смерти. Если её устранить, он будет жить. «Нова» способна восстанавливать… к сожалению, только восстанавливать. Поэтому в случае наследственной болезни или смерти от старости она бессильна. К примеру…

Конрад сделал отрицательный жест:

– Спасибо, Отто, я понял.

– Да, конечно… Тогда, командор, я запускаю процесс.

Фрауберг сел за компьютер, с которого осуществлялось управление «Новой».

Сложив руки на груди, Конрад смотрел, как внутри капсулы появились и забегали, засновали туда-сюда тонкие длинные иголочки, похожие на паучьи лапки.

– Один вопрос, Отто…

– Да?

– Это будет… он? Мой сын?

– Разумеется, командор! Абсолютно идентичный индивидуум.

Иногда Фраубергу хотелось врезать по морде за его формулировки. Не без труда Джесер заставил себя сосредоточиться на смысле сказанного.

– Идентичный? Или он?

– Он, без сомнения…

Сказать, что Конрад успокоился, было бы ложью. Но, по крайней мере, он успокоился настолько, чтобы думать о чём-то другом, кроме самого Кейла.

До этого момента он ощущал только боль потери. Но теперь появилось новое чувство. Жажда мести.

Голодное тёмное пламя вспыхнуло и разгорелось мгновенно. Убийцы сына дорого заплатят…

Антидоминанты… антидоминанты… – раз за разом звучало в мыслях. Вспомнился недавний совет. Слова Ситгоффа.

Антидоминанты, и те, кто стоят за ними…

Нет, не сами антидоминанты.

Те, кто за ними. Они. Настоящие виновники.

Они заплатят – сегодня же, или завтра, или послезавтра… Его люди будут наблюдать и выжидать столько, сколько нужно.

 

18. То, что осталось

– Семеро…

В чёрных глазах Энэ Симоны застыло страдание. Она сидела, бессильно откинув голову на спинку кресла.

Шэн стоял около окна как-то неестественно, чересчур выпрямившись. Казалось, он через силу старается не ссутулить плечи под весом незримой тяжести.

– Мы их недооценили, Фрэнк. Были слишком уверены, что они не развяжут конфликт, что у них поважнее нас дела есть. Думаю, они без особого труда разузнали про нашу посадочную площадку.

– Ты уверена, что это были технократы? – первые слова, которые он произнёс после долгого молчания.

Симона закрыла глаза. Перед внутренним взором промелькнуло всё случившееся. Только намного быстрее, чем было в действительности. Как в ускоренной съёмке.

Последние приготовления закончены, Джинджер выгонят из ангара на площадку мини-лайнер. Эту площадку в западном Эстхелминге психологам позволил обустроить на своём участке один состоятельный нейтрал, сочувствующий их делу.

Ребята идут садиться в салон. Полёт назначен на строго определённое время, заранее оговорённое с единомышленниками из пограничной службы.

Симона с Ивэном выходят из ангара последними, и тут она обнаруживает, что в кармане нет ключей от ворот – наверное, выложила случайно. Она возвращается их искать. Ивэн тоже заходит в ангар, говорит, что где-то видел ключи.

И в этот момент раздаётся грохот. Оглянувшись через плечо, Симона не верит своим глазам. Целая секция ограды, которой обнесена площадка, рухнула. А в образовавшийся проём на полной скорости влетел бронированный вездеход, похожий на маленький танк. Вездеход останавливается, из него выскакивают несколько человек и начинают стрелять по людям возле лайнера.

Симона бросается к выходу, но Ивэн хватает её, толкает на пол и сам падает сверху.

– Пусти!.. – шипит Симона.

Ивэн зажимает ей рот, и тоже шипит в самое ухо:

– Мы им не поможем!

Оружия при себе ни у него, ни у Симоны нет. Всё в лайнере.

Они лежат между фургоном, на котором приехали сюда, и стеной ангара. Симона пытается вырваться, хотя знает, что Ивэн прав. Освободиться от его хватки не удаётся. С улицы доносится свист лучемётных выстрелов и крики. Потом только свист. Потом – ничего…

Нет. Так показалось сперва, но что-то ещё происходит там. Кажется, подъехала ещё одна машина. Слышна какая-то возня и голоса.

После того как уезжают машины, Ивэн держит Симону ещё какое-то время и отпускает. Она выбегает на улицу. На площадке – только истерзанный лучемётными очередями лайнер.

Симона разворачивается, с размаха бьёт Ивэна кулаком по лицу и орёт:

– Сволочь! Зачем?!. Я должна была быть с ними!

Но уже через минуту она просит у него прощения. Ивэн молча кивает.

– Можно было бы подумать, конечно, что это кто-то из работорговцев явился поставить нас на место… Но сколько им от нас ущерба, Шэн? Мы считаем спасённых единицами, они продают людей сотням. Нет, это не работорговцы. Они говорили странные вещи… Переговаривались между собой, когда грузили тела наших ребят во вторую машину.

– Что говорили?

– «Пусть знают, как командор мстит убийцам». Примерно так. Командор – технократское обращение. За границей его не используют ни работорговцы, никто другой.

– Месть?.. Какая тут может быть месть?

– Не знаю. Странно, что я вообще разобрала… Понимаешь, они ещё что-то говорили, но я не поняла толком. Только что-то вроде «падали самое место на свалке». А слова про месть как нарочно произнесли так громко… И ангар обыскивать не стали. Может, заметили нас с Ивэном, и хотели, чтобы мы услышали?

Симона достала сигареты и закурила.

– Куда они их увезли? Мы даже не можем похоронить наших ребят…

– Не нужно, Энэ.

– Что?

– Этого не нужно. У меня к тебе просьба: подожди и ничего не предпринимай пока. Дай мне один час.

Симона раздавила в пепельнице недокуренную сигарету и уставилась на Шэна тяжёлым взглядом.

– Зачем? Уединиться, собраться с силами? Что ты задумал?

– Неизвестно, чего добивались технократы. Запугать, спровоцировать… В любом случае это ошибка. Есть способ её исправить.

– Шэн, ты с ума сошёл.

Он не возразил, поэтому Симона продолжала:

– Не думай, я в тебе не сомневаюсь. Я помню… Но это был один человек, а не семь! Невозможно, Фрэнк. Ты превратишь себя в пересохший колодец.

Шэн подошёл и положил руку ей на плечо.

– Не беспокойся за меня.

– Не беспокоиться? Да о чём ты? Да, я очень люблю своих ребят… Но… все мы теряем близких, и сами уйдём однажды. Этого не изменить… Фрэнк, ты как никто другой знаешь, что это значит – повернуть колесо вспять. Дело не только в твоей силе, не в том, хватит ли её. Тогда, двадцать лет назад, тебе пришлось заплатить за то, что ты сделал.

– Но ты сама сказала…

– Что?

– «Люблю». Не «любила», а – «люблю». Я давно перестал бороться с непостоянством мира, Энэ. Но происшедшее – следствие чьего-то гнева. Ошибка. Есть способ её исправить, – повторил Шэн.

– Но мы даже не знаем, где они. Где их бросили…

– Я узнаю. Не отговаривай, Энэ. Медлить нельзя. Иначе… они будут слишком далеко. Через час я ещё зайду сюда.

В ответ она только покачала головой. Говорить больше ничего не стала.

Как обещал, спустя час Шэн вернулся в Кристальный зал. Весте с Симоной его дожидался Йонне.

– Некоторым известно, что ты решил, – сказала Симона. – Жена Джинджера приходила ко мне. Я не стала скрывать. Надеюсь, ты не против.

– Нет, конечно…

– А ещё мы поняли причину, мастер! – Йонне не утерпел и опередил Симону. – Причину, почему технократы это сделали. Похоже, они окончательно уровняли нас с антидоминантами. Это, и правда, месть, но – не тем… В Сети пишут, утром разгромили какой-то из антидоминантских офисов. У них там была куча народу, да ещё охрана. Получилась большая драка, есть пострадавшие и один погибший. Сын главы «Основы».

– «Основы»?

– Да, Кейл Джесер. Тот самый, который вызвал меня драться на турнире. «Отец вне себя от горя» – такие вот заголовки. Видно, не только от горя, раз решил так отомстить. А ещё они вроде бы пытаются вернуть этого Кейла к жизни с помощью какого-то изобретения. Про это много статей. Якобы в «Основе» проводили такие исследования… Врут, наверное.

– Может, и не врут, – произнося эти слова, Шэн как будто думал о чём-то другом. – Хорошо, что ты мне сказал. Теперь я точно знаю, куда идти. На какую свалку…

– А если это ловушка, Шэн? Если технократы на это и рассчитывают, и ждут нас там? И ты собираешься один…

– Энэ, пойми, всё это не имеет значения.

– Мастер! – Силвер с трудом сдерживал волнение. – Можно мне пойти с вами? Сделать такое я, конечно, не помогу. Но если там действительно технократы… нас будет хотя бы двое!

– Спасибо, Йонне. Но ты должен остаться здесь. За меня.

Как бессчётное количество раз до этого, Силвер подумал: не шутит ли мастер? Но Шэн был серьёзен.

– Если технократы узнали про площадку, могут знать и про городок, – предположила Симона. – Фир и Тойн уже в курсе, организуют усиленную охрану – в общем, сделают, что можно для безопасности.

– Хорошо, – кивнул Шэн. – Но… я почти уверен, что сюда технократы не придут.

Много разного рассказывали позднее о том, что произошло этой ночью. Много додумывали, или вовсе придумывали.

На самом деле было то, что было. Светло-серый фургон «Гепард» остановился на восточной окраине Эстхелминга. К северу отсюда находились кварталы неспящих, к югу – производственные цеха компаний. А между ними – промышленные свалки.

Из «Гепарда» вышел человек в странной одежде, напоминающей старинное монашеское облачение с широким капюшоном, который сейчас лежал на его плечах. Совсем не по погоде была эта одежда: март в этом году, который прозвали «годом второй волны МЛП», выдался холодным по-зимнему.

Человек быстро шагал в хорошо известном ему направлении. К полигонам «Основы». Точнее, к самому старому из них, который по прямому назначению давно не использовался.

Возможно, Симона не ошиблась, и здесь готовили ловушку. И уж точно где-то должна быть охрана… Но всё это действительно не имело значения. Если ему и хотели помешать, никто этого не сделал.

Тех, кого он искал, нашёл, не доходя до территории самого полигона.

Все семеро были здесь. Семеро человек… Нет – семь безжизненных израненных тел, покрытых кровью и грязью. Их бросили тут, как мусор, как будто они не заслуживали даже погребения.

Семерых человек убили ни за что. А ведь эти люди старались делать другим добро, приносить пользу – и иногда это получалось…

Шэн сделал шаг назад и отвёл взгляд от убитых. Нет… так ничего не выйдет.

Не замечая холода, он чувствовал жар в солнечном сплетении и лёгкое покалывание в кончиках пальцев – за час удалось собрать достаточно силы. Но это ещё далеко не всё. Направить силу в нужное русло – вот что самое трудное. Ведь убила этих людей тоже сила. Сила гнева и ненависти.

Шэн выровнял дыхание и заставил сердце биться спокойнее. Алая пелена перед глазами начала рассеиваться. Вот и нет уже никакой пелены… Вокруг – только свалки. Под ногами – дорога. Грунтовая дорога под снегом. Земля… И небо над головой.

Он снова шагнул вперёд. Нагнулся, взял за плечи тело Нэнси Маклинн, оттащил в сторону от остальных, положил на спину.

Не имеет значения… не имеет значения…

В тот раз, двадцать лет назад, было проще. Ребёнка, к которому привела его Ида Кин, он не знал. А Нэнси Маклинн, дочь Оливии и Антеро, училась у него психопрактикам. У неё были хорошие способности к внутреннему зрению, а вот телепатия ей не давалась. Спорщица и упрямица Нэнси… Работать вместе с Симоной она начала всего-то полгода назад. Кажется, ей ещё не исполнилось двадцати четырёх.

Сэм Джинджер, Карлос Мариано, и остальные – всех их он знал, всех помнил живыми.

Но не зря же прошли эти двадцать лет?

Шэн сел возле Нэнси, скрестив ноги, и сложил ладони «чашей», одну на другую.

Здесь и так много боли. Он пришёл сюда не для того, чтобы её приумножать. Он пришёл уменьшить её.

Сосредоточиться…

Не имеет значения… Ничего не имеет значения.

Осталось сделать всего один шаг. Дальше всё будет само собой… но этот шаг…

Волна плеснула о берег и с тихим шелестом откатилась назад. За ней – другая, и третья…

Пройден шаг. Наконец-то он смог увидеть его, океан, чьи волны бегут и бегут к берегу, порой забывая, что не отделены друг от друга, что все они – океанская вода. Сапфировые волны… ультрамариновые… лазурные… бирюзовые… прозрачные. Багровый огонь преображается в серебристое сияние. В свет без источника. Есть только один океан – океан света. Начало вселенных, начало без начала, реальность без определений. Нет больше различия между внешним и внутренним. Нет никаких границ.

Шэн положил руку на лоб Нэнси.

Жар в солнечном сплетении, ставший безграничным, поднялся выше, к сердцу. Полился по плечу, по предплечью, достиг ладони… и заструился дальше.

Теперь, когда препятствие собственного страдания преодолено, слабая сторона стала сильной. Именно потому, что знал Нэнси, он быстрее, чем того ребёнка, нашёл её среди хаоса, в котором так легко потеряться, и громче позвал.

«Там была боль», – откликнулась та, кто была Нэнси.

«Боли нет больше».

Молчание.

«Есть – «люблю», слышишь? Не «любил», а – «люблю».

Движение. Движение сквозь неподвижность. Жар сквозь холод. Огонь растопит лёд.

И – что-то изменилось… всё изменилось. Ответное движение. Лёд тает. Отступает холод.

Течение, размеренные удары сердца, дуновение… Свет.

Нэнси Маклинн открыла глаза.

«Странный сон…»

«Ты проснулась».

«Я знаю, мастер. Мне больше не страшно. Но я так замёрзла…»

«Сейчас согреешься. Всё хорошо теперь».

«Я знаю».

Ночь была на исходе. Ещё немного – и она уступит свои права серым предрассветным сумеркам.

Карлос Мариано уже достаточно пришёл в себя, чтобы подняться на ноги, и направился в фургон, который Шэн оставил за поворотом дороги. В фургоне была чистая одежда, большая бутылка с водой, полотенца и кое-что из еды. Считая Карлоса, пять человек дожидались в этом фургоне… Дожидались ещё троих.

Один из этих троих, Шэн, сидел сейчас на земле, другая, Лара Аркадия, лежала рядом. И – ничего не происходило.

Неужели Симона оказалась права?..

Не осталось ни жара, ни даже тепла. Шэн чувствовал себя усталым и опустошённым.

Лара и Эрик Торфинсен – он не сможет помочь им.

Небо с восточной стороны побледнело, но цвет его был какой-то неестественный, мутно-желтоватый.

Нет, нельзя сдаваться. Нельзя оставлять попыток.

Мастер закрыл глаза и постарался сосредоточиться. Но и перед внутренним взором плавала та же желтоватая мгла. Возникло ощущение, что он сидит не под открытым небом, а в каком-то тесном подвале с низким потолком.

Волны океана виднелись где-то очень далеко, у самого горизонта. И они не сияли больше.

…убили ни за что. А ведь эти люди старались делать другим добро…

У матери Эрика слабое сердце. Ей ещё ничего не говорили…

Шэн вздрогнул и открыл глаза. Он знал такие моменты. Знал эти мысли, вызывающие чувство безысходности. Узнал два десятка лет назад, и с тех пор учился не поддаваться им. Но получалось не всегда.

Сейчас безысходность была глубже, чем когда-либо. «В помощи нуждаются не только эти двое – сотни, тысячи… Разве твоей силы хватит, чтобы…» Не хватит. Не хватит даже на двоих.

Знал он и опасность этих мыслей: они заставляют думать больше о себе самом, чем о нуждающихся в помощи. Но ничего не мог с собой поделать.

Взгляд упал на куртку Лары. С левой стороны на ней запеклось тёмно-красное пятно.

Мастер с трудом подавил желание вскочить на ноги и уйти, убежать прочь отсюда.

Почему именно теперь? Почему именно теперь всё, что у него было – оставило его?

Он поднял лицо к небу – почти против воли, потому что боялся снова увидеть мутную желтоватую мглу.

Но не увидел. Внезапно вспомнилось красное… другое красное. Цветок… Цветок, а не рана от лучемётного выстрела. Вспомнилась рука, держащая стебель розы чуть пониже его руки. И ощущение, которое осталось с ним и после того, как он поставил цветок в воду – такая ясность, уверенное спокойствие… Ведь оно не исчезло и позже… Осталось.

Этот цветок – он жив до сих пор. Он стал другим, из розы для букета превратился в маленький розовый куст. Рыжая Ханна вычитала где-то, что из цветка можно сделать черенок и укоренить в земле. Забрала розу из Кристального зала и посадила в глиняный горшок. А потом цветок у неё выпросил Патроклос и поставил на подоконник в своей комнате.

«И ты ещё сомневался, что помог мне. Помощь оказалась даже больше, чем я мог рассчитывать… Ты пришёл ко мне в непростой момент своей жизни, ты был растерян. Но оставался тем, кто ты есть, тем, кто знает о неразделённости двух начал, человеческого и вселенского, больше чувством, чем рассудком. И – ты поделился со мной своей необыкновенной энергией».

Губы мастера дрогнули. Он улыбнулся, глядя, как светлеет и проясняется небо.

Рабочее время ещё не началось, но Отто Фрауберг был в лаборатории. Он не покидал её со вчерашнего дня. Кроме него, в здании сейчас находились только двое охранников.

Фрауберг следил за данными, появляющимися на дисплее. Он не отходил от компьютера, контролируя характеристики процесса, который протекал внутри прозрачной капсулы размером в человеческий рост. Пока всё шло хорошо. Никакого вмешательства со стороны Фрауберга ни разу не потребовалось. «Нова» работала в точности так, как было нужно.

Вдруг Фраубергу ужасно захотелось спать. Потянувшись за полупустой кофейной чашкой, он успел удивиться: обычно, если работа того требовала, он отлично обходился минимумом отдыха. Но этой сонливости он просто не мог сопротивляться. Взять чашку так и не удалось. Свесив голову на грудь, Фрауберг крепко уснул. Несколькими мгновениями раньше то же самое произошло с обоими охранниками.

Шэн вошёл в лабораторию.

– Мастер, разве вы не с нами? – около часа назад с удивлением спросила его Лара Аркадия, когда он отказался вместе со всеми вернуться в городок психологов.

– Нет, – покачал он головой. – Есть одно дело, с которым лучше не затягивать.

Стоя перед капсулой «Новы», Шэн наблюдал, как мельтешат внутри неё тонкие серебристые иглы, трудясь над окончательным воссозданием человеческого тела.

Но вот мельтешение прекратилось. Если бы Отто Фрауберг сейчас бодрствовал, он бы отметил, что реконструкция успешно завершена. Впереди последний этап – максимум через полчаса восстановленное тело должно вернуться к жизни.

Шэн не стал ждать, произойдёт это или нет. Фрауберг, сам того не ведая, своими мыслями подсказал психологу, как остановить процесс. И Шэн остановил его, подойдя к компьютеру и выбрав нужные пункты в меню программы.

Биоэмульсия стекла в резервуары, и капсула раскрылась.

Тело Кейла Джесера влажно поблёскивало. Мокрые пряди чёрных волос прилипли ко лбу. Глаза были закрыты.

– Здравствуй, – тихо сказал Шэн бесчувственному телу.

Оно было стройным, молодым и довольно сильным, это тело. И здоровым: нигде ни царапины, ни синяка.

Шэн знал, как должен поступить, но медлил, глядя на Кейла.

Нет, нельзя же медлить до бесконечности… Рано или поздно нужно делать выбор.

Каждый платит за свои поступки. А вот второй шанс, шанс начать всё заново, бывает далеко не у каждого.

Но нужно сделать выбор.

По пути от ворот до Дождевой беседки ему никто не встретился, и это было хорошо. Шэну хотелось побыть одному.

Лучше всего пойти к себе, лечь и как следует выспаться. Но мастер знал, что заснуть не удастся, поэтому и направился в беседку.

Он устроился на циновке и долго сидел, стараясь ни о чём не думать. Просто смотрел, как ветер раскачивает ветви деревьев, как рябь бежит по полынье в пруду…

Потом его внимание привлёк куст можжевельника у входа в беседку. Часть хвои пожелтела. Но, кажется, ещё несколько минут назад с кустом всё было в порядке.

Шэн поднялся и подошёл к кусту, дотронулся до веток. Хвоинки начали осыпаться.

Мастер попятился, но замешательство длилось недолго. Покинув беседку, он поспешил к пруду. Обычно золотые рыбки, услышав шаги на берегу, подплывали и ожидали кормёжки. Вот и теперь у поверхности воды показались их ярко-оранжевые спины.

Время потекло медленно, совсем медленно… Рыбки ждали, что им насыплют корма. Шэн тоже ждал. И вот пёстрая стайка начала редеть, одна за другой рыбы уплывали прочь, исчезали подо льдом, за границей полыньи. Но некоторые замешкались, и одна из них вдруг стала странно трепыхаться. Шэн отступил от воды.

Он вспомнил, как ехал домой. В вагоне метро человек пять стояли, но ни один из них не сел на свободное место рядом с ним.

Шэн прижал ладонь к груди, как будто пытался почувствовать какие-то изменения в себе самом. Но в том и коварство противоположной силы – сам никаких изменений поначалу не замечаешь.

Что ж, он знал… Каждый платит за свои поступки. Если бы не выбор, который он сделал в лаборатории, плата могла быть меньше.

Внезапно усилившийся ветер ударил в лицо. Шэн придержал капюшон, не позволяя ему упасть на плечи. И только спустя минуту-другую усилием воли заставил себя дойти до беседки.

* * *

Голос Фрауберга по теленоуту звучал как-то странно. Поэтому Конрад сразу задал главный вопрос. Лучше без промедления узнать правду.

Услышав ответ, он прервал дальнейшее бормотание учёного:

– Сейчас я приеду, Отто, тогда всё и объяснишь.

Фрауберг встретил его на крыльце лаборатории.

– Командор Джесер… Я не понимаю, что произошло… – от волнения он ужасно заикался, слова едва можно было разобрать.

– Я хочу его видеть, Отто. С ним действительно… всё в порядке?

– Да, но… Понимаете, процесс не был завершён… Машину выключили! Кто-то выключил…

– Что значит – кто-то?

– Я… не знаю, командор. Я не понимаю, что произошло…

Конрад заторопился к лестнице. Кабинет с установкой «Нова» находился на втором этаже.

Фрауберг говорил что-то ещё, суетился – ничего подобного Джесер от этого человека, всегда спокойного и рассудительного, не ожидал. Возле нужной двери он просто отодвинул мельтешащего учёного в сторону, вошёл один… и замер на пороге.

Сидя в нижней половине капсулы, Кейл плакал, обхватив голову руками. Двумя собственными, здоровыми руками – машинально отметил Конрад.

– Кейл, сынок…

Он не откликнулся.

Конрад не знал, чем потрясён больше – тем, что видит его снова живым, или этими слезами. Кейл, которого он знал прежде, никогда не позволил бы себе такого. Лет с пяти он начал считать слёзы – тем более слёзы в чужом присутствии – позорным проявлением слабости.

Но теперь он плакал, не пряча своих слёз и не стыдясь их. Его плечи вздрагивали от рыданий. Так часто плачут дети – безутешно, громко, надрывно. Взрослые – реже, только когда оплакивают что-то непоправимое.

– Это он сразу начал… То есть, когда я его увидел, он уже… и никак не успокоится, – сказал, выглядывая из-за плеча Конрада, Фрауберг.

 

19. Встреча

Поезд мчался сквозь сероватую пелену тумана. Путь его лежал с севера на юг.

Брэтали Сальваторе давно оставил попытки разглядеть за окнами хоть что-то. Его внимание занимала музыка – «Камнепад» Нира Кавамы. Недавно этот альбом был издан, наконец-то появилась возможность послушать его полностью – совершить путешествие в мир звука, где исчезают все преграды, и всё понятно без слов.

Ходили слухи, что вскоре Кавама должен выпустить ещё один кристалл, который будет называться «Вселенная Белого города». Если это правда, то записать его музыканту удалось за удивительно короткое время. Ни одного фрагмента нового альбома в Сети ещё не было. Так что, скорее всего, это одни разговоры, и ждать его придётся ещё долго.

Ещё Брэтали думал о толстом тёмно-синем блокноте, который лежал в его рюкзаке. Это был тот самый блокнот, который оказался в посылке от Нормана Келли. Несколько его страниц покрывали торопливые, но разборчивые записи. Четыре месяца назад, прочтя текст, Сальваторе много размышлял о нём. Потом повседневные заботы начали отвлекать от этих раздумий. Но вчера, упаковывая вещи, он взял блокнот с собой – оставить его было жалко. И теперь снова вернулся мыслями к прочитанному.

Вместе с ежедневником в той посылке лежала записка от Келли. В ней Норман говорил, что поначалу сомневался: стоит ли выражать свою признательность именно таким образом. Но Ингрид Саарен, узнав о записях, убедила Нормана, что он решил правильно. «Она считает, что никакой другой благодарности вы всё равно не примете. Ингрид предложила сделать скан, но в знак уважения к вам я передаю не электронную копию, а подлинник. Пусть он хранится у вас».

Дальше Келли писал о самом блокноте, принадлежавшем Роберту Витсварту и найденном среди других вещей в его доме за Каранским плато после того, как этот дом по наследству перешёл к Норману.

«Я не знаю наверняка, как относиться к этому тексту. Не исключено, что это набросок художественного произведения, сделанный почему-то не на компьютере, а от руки. Литературное творчество было для Роберта хобби, отдыхом от основной работы. Писал он в основном фантастические рассказы. С другой стороны, здесь он упоминает реальное событие (поездка в клинику) и реальных людей – Мабиуса, Дж. – Джианга Кларенси, с которым они были не только коллегами, но и друзьями.

Точно могу сказать одно: автор записей действительно Витсварт. Надеюсь, вы составите о них более определённое мнение, чем я».

Но как раз определённости Брэтали и не хватало. Так же, как Келли, он не мог решить, воспринимать написанное как правду или как плод фантазии.

* * *

«Когда я получил первое письмо от Н., решил, это чья-то шутка, – так начинался текст в блокноте. – Хотя для шутки это слишком уж странно. Но время шло, и шли следующие письма, а никакой развязки не наступало. Никто не спешил посмеяться надо мной. Я начал злиться.

В какой же момент всё изменилось? В какой момент я всё-таки поверил? Не знаю.

«Поверил». В своей жизни я не так-то часто задумывался о вере. Привык больше полагаться на факты. Но в этой истории, похоже, всё началось именно с веры. В Седженто я отправился не для того, чтобы убедиться в правдивости Н., а совсем с другими намерениями.

Познакомиться со мной Н. решил из-за нашей с Дж. программы для виртконструктора. Но сама программа занимала его во вторую очередь. А в первую – почему такая идея пришла нам в головы. Он безошибочно угадал здесь влияние мыслей Эммита Фокса об объединении возможностей техники и человеческого разума. И был удивлён тем, что «молодые до сих пор заглядывают в пыльные книжки вроде «Пути посередине» – знак улыбки». Я ответил, что наш случай скорее исключение, чем правило. Чтобы раздобыть копию фоксовского сочинения, пришлось попотеть. (Да, я начал писать Н. ответы – то есть, я сразу их писал, но первые были лаконичными: «Не смешно», «Хватит идиотских выходок», и так далее).

Я нарочно стал задавать Н. вопросы о его работе с Мабиусом. Если он хочет знать больше обо мне – справедливо, если и я узнаю о нём больше. Он сказал, что нашёл доктора, как и меня, путешествуя по Сети. И начал общаться с ним так же, как со мной. Но если ко мне у него только интерес, то к доктору было ещё и предложение о сотрудничестве. Мабиус принял его (вот тут стоило бы усомниться в душевном здоровье доктора. Хотя… кто бы говорил). В конце концов Н. с ведома своих мовинградских опекунов перезагрузил свою программу в один из компьютеров в клинике Мабиуса. Переселился, одним словом… (В Мовинграде он обитал с тех самых пор, как его в состоянии клинической смерти увезли из Катакараны).

Я спросил, со многими ли ещё он вёл или ведёт такую же переписку? Н. ответил, что я второй после Мабиуса. Обычно он лишь отслеживает появление новой информации по важным для него темам. «Мабиус нейтрал, а я из числа учёных-технократов, – написал я ему, – и вы всё равно решили наладить со мной контакт?»

От него пришёл смайл и вопрос: «Думаете, это имеет значение?»

Мне хотелось из первых рук узнать о технологии «электронного переселения душ». Я слышал о ней как о методике, от дальнейшей разработки которой отказались в давнем прошлом из-за её неэффективности. И вот – я общаюсь с человеком, испытавшим это на себе, прожившим полторы сотни лет… Бесценный опыт! «С человеком» – потому что, несмотря на форму его существования, я воспринимал его как человека. Мне захотелось познакомиться с ним лично. По крайней мере настолько, насколько возможно личное знакомство с тем, кто живёт в информационной реальности. Другими словами, я захотел увидеть компьютер, который служит ему… телом? домом? Как не назови, смысл один и тот же.

Сначала было только это. Но чем дальше, тем больше я думал о сферах, не относящихся к ИТ. Почему Н. предложил Мабиусу работать вместе? Какие у него нашлись мотивы? Вопрос психологии… (это слово употребляют редко и неохотно, предпочитая заменять громоздкой конструкцией – «наука о поведении». Соответственно, людей, которые работают с трудными подростками или мирят неуживчивых супругов, именуют «специалистами по поведению» – чтобы избежать нежелательных аналогий). Техническая сторона тоже не оставляла меня равнодушным: как именно Н. удалось объединить свои способности психолога и возможности генетики? Где одно соприкасается с другим, ментальная субстанция – с физиологией?

Но когда я собрался его об этом спросить, пришло это письмо: «Роберт, спасибо за общение и доверие. Я рад знакомству с вами. Скоро мы попрощаемся, потому что для меня настало время уходить. Всё, что я мог сделать в своей жизни – сделано. Ваша жизнь только начинается, постарайтесь быть счастливым».

Я понял, что теряю единственный шанс получить ответы на свои вопросы. Надо же – именно теперь ему пришла мысль проститься с материальным существованием!

Я отправил ему несколько сбивчивых строчек, недолго думая, заказал билеты до Седженто на ближайшее время и спешно побросал в сумку кое-какие вещи.

Дж. отговаривал меня от поездки. Понятно, почему: он за меня волновался. Я уверил его, что надолго не задержусь. Но, похоже, он знает меня лучше меня самого. Предчувствовал, что так просто всё не обойдётся.

Из-за того, что Н. переписывался со мной, а не с ним, Дж. никогда мне не завидовал. Он всегда говорил, что в нашу общую работу я вложил больше, и возражений с моей стороны не слушал. Но всё это дело его сильно беспокоило. Наверное, он тревожился за мой рассудок.

Когда я выходил из дома, Дж. напустил на себя сердитый вид и сказал: «Если уж так хочешь с ним познакомиться, попроси его скопировать свою программу в твой комп». «Ну, это не слишком вежливо», – отшутился я.

«А Мабиусу ты что скажешь? Что хочешь взглянуть на его рабочий компьютер?»

«Сориентируюсь как-нибудь».

По дороге меня не оставляли раздумья об этих новых трансформированных людях. Если Нэриум так и не ответит на мои вопросы, всё равно одна возможность лучше понять его замысел у меня останется… Короче говоря, опасения Дж. оправдались. Я понял, что мой визит в клинику Мабиуса затянется. И вернусь я оттуда другим. В словах Н. о том, что моя жизнь «только начинается», оказалось больше правды, чем он сам рассчитывал.

Мой слепой глаз был тут совершенно ни при чём. Я с рождения настолько привык смотреть на мир одним глазом, что за свои тридцать три года так и не собрался поставить кибертехно. То, что после трансформации у меня будет два здоровых глаза, занимало меня в последнюю очередь.

Входя в клинику, я вспомнил слова Дж. насчёт Мабиуса. Как же объясниться с ним? Пока я над этим размышлял, всё начало происходить само собой – неожиданно быстро. В больнице в этот момент как раз не было большого наплыва посетителей, и ждать мне не понадобилось. Я поставил подпись в какой-то бумаге, прошёл недолгое обследование, выслушал недолгую инструкцию – и вот уже после первой инъекции очутился лежащим на больничной койке. В голове крутилось всё то же – у кого спросить, где найти этот компьютер?.. Что, если уже поздно? Что, если он уже…

У меня поднялась температура, и мысли начали путаться. Успокоил себя тем, что мне обещали минимум физических неудобств. Но мой случай оказался одним из немногих нетипичных, когда трансформация переносится довольно трудно. Температура зашкалила за тридцать восемь.

Услышав в голове этот беззвучный голос, я сначала принял его за ещё один побочный эффект. Но о таких эффектах меня не предупреждали…

«Вы всё-таки решились, – сказал голос. – Я чувствую, вы хотите о чём-то спросить. У нас с вами ещё есть немного времени».

«Я просто пытаюсь узнать…» – может, я произнёс это, может, подумал. Но он понял. И после этих слов в действие включился не только мой внутренний слух, но и зрение. Я увидел… галлюцинацию? Сон? Абсолютную реальность? Из какой бы сферы ни пришло это виде́ние – ничего подобного я не ожидал. Помню, я как-то пробовал найти изображение Н. в Сети, но безуспешно. Теперь, взглянув на него, я пережил настоящее потрясение. Если бы я встретил такого человека наяву – не представляю, что стало бы со мной.

А может, он заставил меня видеть воплощённую мечту об идеале? Уже не узнать.

То, что я слышал дальше… Трудно сказать, насколько действительно слышал, и насколько это было порождено моим собственным разумом, погруженным в полубредовое состояние.

«Они здесь ради нас… Они здесь, чтобы показать людям: сильный силён тем, что может отказаться от своей силы… Это проявление начала без начала, это открытость без условий.

Они здесь, чтобы показать нам: свобода – это когда не боишься стать несвободным… Кто чувствует так – способен помогать другим.

Они свободны от многих оков. От страха увечий и болезней, от границ пола, они могут управлять своей энергией…»

«Они». Это «они» он говорил мне – который уже начал воспринимать «они» как «мы». Он говорил и обо мне тоже.

Но…

Он улыбался, но в его глазах появилась грусть.

«Путь лежит посередине. Линия, состоящая из точек соприкосновения противоположностей, такая тонкая – как лезвие меча… – Тут я и вправду увидел в его руке меч. – Я отклонился от пути, который лежит посередине. Позволил себе слишком много. Иоганн хотел помочь тем, кто страдает, а я захотел создать тех, кто не будет страдать… Ну, или хотя бы – у кого будет меньше поводов для страдания. Я отклонился – и это может грозить замыслу неудачей».

«Ты – сомневаешься? – я не мог сдержать изумления. – Ты, кто способен сделать такое… боишься неудачи?»

«Да. Я боюсь, что принёс им не только большую свободу, но и большую несвободу. Что их жизненная сила станет причиной привязанности, заставит чересчур много думать о собственной выгоде. Тогда – всё было напрасно…

Я тоже преступник, Роберт. Я дал людям ещё один предлог для разделения – вместо объединения. Пытался искупить вину, но вместо этого взял на себя ещё большую.

Но это уже начато. Год я наблюдал за результатами. Дальнейшее наблюдение не имеет смысла, потому что дороги назад нет».

Я хотел сказать ему так много – я, превращавшийся в одного из тех, кого Н. называл «они». Хотел сказать что они… мы, конечно, будем разными, так же, как люди… Но слишком большого преступления он всё-таки не совершил.

Вместо всего этого удалось сказать только одно: «Не бойся».

Потом пришли темнота и сон.

Оружие мало меня интересует, увлечения высшей технократии турнирами я никогда не разделял. Но, собственно, я никогда и не принадлежал к высшей технократии. Что за меч был у Н., я узнал позже, восстановив в памяти его изображение и отыскав подобный в Сети. Это оказался цзянь.

Через неделю я вышел из больницы физически абсолютно здоровым. Да и душевно тоже… почти. Всё же моя мабианская «нетипичность» снова проявилась. Моя психика, естественно, стала устойчивее, но не настолько, чтобы совсем спокойно вспоминать «разговор» с Н. Если бы не поддержка Дж., который приехал в Седженто, ещё когда я лежал в клинике, мне бы туго пришлось.

Я не знаю, ушёл ли Н. В больнице я его присутствия больше не чувствовал, и письма от него приходить перестали. Но, поддавшись какой-то глупой паранойе, я пишу это на бумаге, а не печатаю. Как будто это слишком личное, чтобы позволить ему прочесть… А иногда появляются совсем уж безумные идеи: а есть ли (были?) для него вообще какие-то преграды? Не может ли он с такой же лёгкостью, как электронный текст, прочесть и мои мысли? Вдруг форму сетевой переписки он выбрал только из предосторожности, чтобы не свести меня с ума?

Так или иначе, если он не хотел навредить моему рассудку прежде, то не хочет и теперь. Тот больничный… сон остаётся единственным моим «сверхъестественным» опытом. Больше никаких голосов и видений, чему несказанно рад Дж.»

* * *

Жизнь в Валла-Вэлиде во многом оправдала ожидания Сальваторе. В этом городе он действительно чувствовал себя свободнее и спокойнее, чем в Катакаране. И даже прогулки по набережной и другим местам, с которыми были связаны болезненные воспоминания, действовали теперь как целительное лекарство. Но вновь пришёл апрель, начало сезона дождей – хотя дожди в нынешнем году запаздывали, холод никак не хотел уступать весне. Апрель принёс тревожные вести с юга: о гибели семерых человек и обо всём, что случилось после… Брэтали понял, что настало время вернуться в столицу.

Замок на синих воротах открылся, стоило прикоснуться к кольцу. Психологи оставили свои двери незапертыми для Сальваторе.

По дороге к Зелёному дому он заглянул в спортзал – одноэтажное здание на берегу пруда. Наверняка там сейчас кто-нибудь есть.

За то время, что жил у психологов, Брэтали несколько раз наблюдал за тренировками. Но видеть, чтобы их вёл этот наставник, не приходилось. Тогда он сам был ещё в роли ученика.

Пока тренирующиеся выполняли очередное упражнение, Сальваторе молча стоял в дверях, никого не отвлекая. Дождавшись, когда наставник объявит полуминутный отдых, окликнул его:

– Здравствуй, мастер!

Йонне Силвер оглянулся. На один миг на его лице появилось радостное удивление, но тут же уступило место полной невозмутимости, как будто именно Брэтали он и дожидался.

– Здравствуй, Сальваторе. Подожди немного, мы скоро закончим.

Брэтали кивнул. Оставил обувь у входа и прошёл в зал. Минут через десять тренировка завершилась. Но ученики, ребята и девчонки лет двенадцати-пятнадцати, не спешили расходиться. Окружив своего наставника, стали расспрашивать о чём-то. Только один, постарше остальных, не подошёл к Силверу вместе со всеми, а направился к Брэтали. Его Сальваторе узнал ещё во время занятия. Но – узнал не без труда, такая сильная перемена произошла с ним.

– Здравствуйте, мейстер Сальваторе…

– Здравствуй, Паули. Ты меня ещё помнишь?

– Конечно!

Паули улыбнулся, но в улыбке просквозила неловкость. Он помнил и то, каким его видел Сальваторе. Теперь он изменился, выглядел вполне здоровым парнем, совсем не похожим на жалкое больное существо, полгода назад доверенное попечению Брэтали. Но Сальваторе не понаслышке знал, что душевная боль излечивается гораздо дольше, чем телесные недуги.

– Ты решил изучать боевые искусства?

– Да. Мне нравится, и… мне это очень помогло.

Неловкость прошла. Всё-таки хорошо, что они встретились. Паули сделал ещё один шаг на пути, который уводил его всё дальше от прошлого.

– А Вирджин Тай на тренировки не ходит?

– Нет… ему здоровье не позволяет. Но мы часто видимся. Ведь Ангелы и команда Энэ Симоны стали сотрудничать. Мейстер Сальваторе, у меня остались ваши вещи…

– Да бог с ними, с вещами.

Йонне наконец-то закончил отвечать на вопросы учеников и ушёл в раздевалку. Вернулся, одетый уже не в костюм для тренировок, а в куртку и джинсы.

– Пойдём, Брэтали.

Пожелав Паули удачи, Сальваторе следом за Силвером вышел из спортзала.

– Я догадываюсь, зачем… точнее, к кому ты приехал, – сказал Йонне на полпути к Зелёному дому. – Без всякой телепатии.

– Правильно догадываешься. Что с ним такое? И… как он?

– Сложно объяснить…

– А ты попробуй по-простому.

Йонне помедлил, обдумывая ответ.

– Это называют «противоположной силой». Бывает, она появляется, если человек делает что-то… что находится далеко за границами его возможностей. Или – чего он не должен был делать. Вот, это – если по-простому.

– Дело в тех семерых, да?

– У нас думают, не столько в семерых… сколько в восьмом, – с запинкой ответил Йонне.

– Разве ваших людей было восемь?

– Наших – семь, но…

– Он сделал это для кого-то ещё?

– Сальваторе… Кое-кто у нас об этом говорит, но сам он – нет. И я не могу. Пойми правильно.

– Ладно. О той ночи больше спрашивать не стану. Для меня всё это от начала до конца – тайна, и пусть тайной остаётся. Но скажи насчёт этой противоположной силы – в чём она проявляется?

– Ему самому она вреда не причиняет. Но окружающие ощущают влияние… Растение или небольшое животное может даже погибнуть. Люди, конечно, нет. Но… рядом с ним тяжело находиться. Чувствуешь себя плохо, как будто болен. Если подальше отойти – легче становится. С мастером можно разговаривать, когда ты сидишь в одном углу комнаты, а он – в другом. Тогда всё нормально.

– Есть шанс, что со временем это пройдёт, и он станет прежним?

– Противоположную силу непросто преодолеть. Но, будем надеяться, такой человек, как он, сможет это сделать.

– Я бы хотел с ним увидеться.

– Да, я ему сейчас позвоню. – Йонне достал из кармана теленоут, набрал номер, сказал в трубку несколько слов. – Через четверть часа он будет ждать в Кристальном зале.

На первом этаже Зелёного дома им навстречу попался Гай Юлий. Бывший легионер неожиданной встрече обрадовался:

– Сальваторе? Не знал, что ты приехал.

– Полчаса назад.

Йонне, извинившись, оставил их вдвоём – нужно было заняться какими-то срочными делами.

– Ты молодец, что решил вернуться, – похвалил Гай Юлий.

– Не навсегда, – предупредил Брэтали.

– А ты не думал…

– Нет, маби-психолог – это уже чересчур.

– Напрасно…

– Как там, Юлий, поживает твоя надежда? На то, что жизнь изменится к лучшему?

– Надежда должна или умереть, или стать верой, Сальваторе. Вера побуждает людей совершать поступки.

– Ты окончательно превратился в философа?

– Это не мои слова. Одного моего друга по имени Грег Сноутон.

– Вера побуждает совершать разные поступки, Юлий.

– Да. В зависимости от того, кто верит. И – во что. Грег верил, что будущее за теми людьми, которые перешагивают через границы, а не возводят новые. И помогал им.

– Ясно. – Брэтали, всё это время державший за ручку свой рюкзак, пристроил его на подоконник. – Я слышал, ты работаешь вместе с Энэ Симоной.

– Да.

– Приходится ездить за границу? И как? Наверняка ведь во всякие переделки попадаете. Не слишком рискованно, с твоими клипами?

– Поначалу так и было, приходилось рисковать. Но кое-что изменилось… Мне не нужны теперь клипы, Сальваторе. Было время, когда жестокость превратилась для меня во что-то вроде наркотика, но оно прошло. Жажда угасла. Если надо защищать и защищаться – я это делаю. Не больше.

– Я думал, клипы ставят на всю жизнь, – заметил Брэтали. – Или психологи могут их снимать?

– Не знаю. Не интересовался. Я не снимал клипов.

Гай Юлий остановился, повернулся к Брэтали и взглянул ему в глаза.

– Однажды мы готовились к отправке с эстхелмингской посадочной площадки…

Он замолчал. Молчал и Брэтали.

– Я был среди тех семерых, Сальваторе. Тело нуэ может вынести много чего, но не лучемётную очередь в голову. Ну вот… Не знаю, что там с моими генами, можно ли сейчас считать меня нуэ… Некоторые свои способности я потерял, некоторые остались. Но клипов, ни первого, ни второго, точно нет. Он вернул меня таким, каким я был до них. Вместо клипов теперь – моя собственная воля. Не подавление… я смог научиться осознанному выбору. Или – просто осознанности. Когда действуешь осознанно, выбирать не из чего.

– Понятно.

Вслух Брэтали этого не сказал, но про себя подумал, что не ошибся: шрамов на лице Гая Юлия стало больше.

– После нападения технократов вы эту площадку использовать не можете?

– Да. Но мы с Ангелами объединились. Иногда подолгу остаёмся у них на базе, а они бывают у нас… Освобождённых людей размещаем для лечения и за Плато, и здесь. Вон в том доме, – Гай Юлий показал за окно.

– Там и сейчас кто-то есть?

– Несколько человек.

– И Ангелы помогают о них заботиться?

– Помогают. Хочешь пойти, посмотреть?

– А можно?

– Можно. Сальваторе, помнишь, ты как-то сказал, что маби прежде всего хотят благополучия для себя? Получается – это не всегда работает? Иначе ты не ушёл бы из «Мегалита».

– Ну… Смотря что считать благополучием, Юлий, – с иронией отозвался Брэтали. – Ладно… Я знаю, что ты надеешься от меня услышать. То, что люди прежде всего хотят худшего для других, тоже не всегда работает.

Направляясь к дому для приезжих, они встретили Энэ Симону. Она поприветствовала гостя энергичным кивком и принялась что-то объяснять Гаю Юлию. Бывший легионер сделал знак Брэтали, чтобы тот его не ждал. Сальваторе засомневался: наверное, пора подняться в Кристальный зал, вдруг мастер уже ждёт… Но всё-таки дошёл до дома и постучал в дверь, обшитую деревянными рейками светло-медового цвета.

Возможно, среди здешних Ангелов есть его знакомые. Одна особенно выдающаяся знакомая…

Дверь отворилась. На пороге действительно стоял знакомый человек. Но – совсем не тот, кого рассчитывал увидеть Брэтали.

– Ты?.. – удивился Сальваторе.

– Не ожидал? – вопросом ответил Эндрет. – А я вот слышал, что ты бываешь у психологов. Если интересно, как я сюда попал, так я с Ангелами работаю…

– Странное занятие – для тебя.

– Ну, люди меняются, и всё такое… По-другому начинают смотреть на вещи. И… от этого может измениться вся жизнь. Да, раньше я хотел только получше устроиться. А потом… решил: неплохо бы стать полезным кому-то… Как раз познакомился с Ангелами, и начал им помогать.

– Ну, удачи.

– Ты проходи, а то что мы в дверях… – Эндрет сделал шаг назад, пропуская Сальваторе в дом.

– Не теперь. Меня ждут.

– А-а… ясно. Слушай… – Эндрет посмотрел Брэтали в глаза и смущённо улыбнулся. На его скулах выступил румянец. – Тогда я повёл себя, как сволочь… Прости, пожалуйста. Знаешь, по-моему, я понял одну вещь. Настоящая сила – это когда отказываешься от своей силы, да? Когда можешь заставить, но не сделаешь этого… Вы это знаете, вы живёте так. А люди… далеко не все, и не всегда.

Молча выслушав Эндрета, Брэтали собрался идти.

– Подожди, – остановил тот. – Ты ведь так и не сказал мне своего имени.

– Можно подумать, оно тебе неизвестно. Сколько раз в «Мегалите» нас называли по именам, и здесь меня знают.

– Да, но от тебя я его не слышал…

– Сальваторе.

Было так, как сказал Йонне: Шэн устроился в кресле у одной стены Кристального зала, Брэтали – у противоположной. Комната была не маленькая – непривычно видеть собеседника на таком расстоянии, не имея возможности подойти ближе.

В том, как Шэн сидел, как разговаривал, угадывался намёк на усталость. Но больным он не выглядел.

Одет он был в белую футболку и серые брюки. Голову какое-то время не брил, отросшие тёмные волосы делали его похожим на кого-то… на кого-то, виденного давно и мельком. Брэтали не стал на этом сосредотачиваться.

Лицо мастера было открыто. Слёзы больше не текли из его глаз.

Глядя на Шэна, Сальваторе вспомнил разговор, который слышал по дороге в городок психологов. В самом конце этой дороги, пока ехал в автобусе от вокзала Пойолис до Эстхелминга. Речь шла об убийстве и о чуде, о технократах, и почему-то о младшем Джесере.

– Знаете, мастер, – нарушил тишину Брэтали, – я думал, мы с вами о многом поговорим. А теперь вот и не знаю, о чём говорить.

– Почему?

– Потому что по-настоящему меня интересовало только одно: всё ли с вами в порядке.

– Спасибо.

– Это мне нужно вас благодарить.

Сальваторе поднялся. Угадав его намерения, Шэн сделал отрицательный жест:

– Не надо, Брэтали…

– Ничего. Забыли, кто я? Мы сильные.

Когда примерно треть расстояния между ним и Шэном осталась позади, Брэтали почувствовал головную боль и тяжесть во всём теле. Сделалось душно, сердце забилось быстрее обычного. И с каждым мгновением становилось всё хуже. Но Сальваторе подошёл к мастеру с тем же спокойным выражением лица, с каким сделал первый шаг. Шэн встал ему навстречу. Брэтали протянул руку.

Для маби рукопожатие значит больше, чем для людей. «Формальных» прикосновений они не любят, и стараются их избегать. Но уж если маби подаёт руку – он делает это искренне.

Брэтали ничем не выдал, как нелегко далось ему рукопожатие. Но это было не притворство. И не желание ободрить. Они оба знали правду.

Йонне предложил Сальваторе пожить у психологов, но тот, поблагодарив, отказался. Перед тем как попрощаться, Силвер сказал ему:

– Один человек очень хочет с тобой повидаться.

– Кажется, я догадываюсь – кто.

– Да, она.

– Я рассчитывал встретить её у вас. Гай Юлий говорил, многие Ангелы часто тут бывают.

– Бывают. Только Ингрид сейчас с ними не работает.

– Опять нашла себе какое-нибудь новое дело? Узнаю старую добрую Подкову…

– Подожди, я напишу тебе её адрес. Они купили жильё в Эстхелминге. Здесь недалеко, Кэллигед, восемнадцатый дом, квартира одиннадцать.

– Они?..

– Ну да. Она с мужем.

– Не верится, что Подкова решила превратиться в примерную жену. С её-то взбалмошным характером.

– Зайди к ней. Она часто спрашивает, не объявлялся ли ты. И не простит, если ты её не навестишь.

– Зайду. Йонне…

– Да?

– Ты когда-нибудь слышал о том, что Лориус Нэриум был связан с появлением маби?

– Слышал, – если Силвер и удивился вопросу, то виду не подал.

– Это правда? Он действительно прожил полтораста лет как компьютерная копия сознания? А потом помогал Мабиусу?

– Мовинградские психологи никогда не подтверждали этих слухов. Разве что он находился не там, где живёт большинство из них… По-моему, Брэтали, теперь всё это может быть только вопросом веры.

– Лучше в такие вещи не верить, – не то в шутку, не то всерьёз сказал Сальваторе. – Чего доброго, начнёшь чувствовать, что на тебя возложили какую-то миссию… а ты её не выполняешь. Вот уж чего мне совсем не надо!

Ингрид и Ларсена Сальваторе застал возле дома. Они как раз откуда-то возвращались.

– Брэтали! – крикнула Ингрид, едва завидев его. – Как хорошо, что ты снова здесь! – Она радостно улыбалась.

Ларсен, само собой, был куда сдержаннее. Кивнул с кислым видом.

Ингрид стала приглашать гостя подняться к ним домой. Но Брэтали покачал головой:

– Я только на минуту.

– Что так? Пошли…

Сальваторе выключил музыку на теленоуте и снял наушники.

– Нет, правда, я ненадолго. Так чем же ты на этот раз решила заняться?

– Ты уже знаешь? Да, я пока не с Ангелами. Всё свободное время посвящаю книге.

– Вроде бы однажды это уже было. «Надо рассказывать людям правду, чтобы меньше было несправедливости»…

– Тогда я больше болтала, а теперь доведу дело до конца.

– Живётся-то тебе спокойно? С тоталами как?

– Ну, ты оказался прав: у технократов поважнее меня забот немало.

Сальваторе посмотрел на неё долгим, испытующим, внимательным взглядом.

– Ты беременна?

– Откуда ты знаешь? – изумилась Ингрид. – Мы ещё никому не говорили! Месяца нет! Вы что, можете это как-то чувствовать?..

Сальваторе не ответил. Но во второй раз Ингрид увидела на его лице улыбку.

Ларсен, решив, что о нём незаслуженно забыли, счёл нужным вмешаться:

– Да, у нас будет ребёнок. А у тебя с этим как? – «невзначай» обронил он. До сих пор не мог простить Сальваторе, что тот помог ему на Плато.

Но Брэтали не был склонен реагировать на его выпады.

– Да ну тебя, Ларс! – сердито сказала Ингрид. – Брэтали, ты, значит, был у психологов?

– Да. Повидал мастера Шэна.

– А дальше – какие планы у тебя?

– Точно пока не знаю. Думаю, какое-то время мне ещё нужно поразмышлять.

– Скажи хотя бы, останешься в Каране, или вернёшься в Вэлид?

– Пока останусь.

– Слушай… Если будет сын, я хочу назвать его твоим именем. Не станешь возражать?

– Моим именем можно назвать и девочку. Но, по-моему, возражать станет кое-кто другой.

Ингрид пренебрежительно фыркнула, что означало: с той стороны возражения приниматься не будут.

– Ладно, время ещё есть… Ещё встретимся, поговорим и об имени, и о книге. Правда ведь, Брэтали?

– Может, и встретимся.

Прощаться они не стали. Перейдя на другую сторону улицы, Брэтали только махнул рукой, и Ингрид, глядя ему вслед, ответила тем же.

Не успели они с Ларсеном зайти в квартиру, как в дверь начал кто-то названивать. Открыв, они увидели сына Энэ Симоны. Он попытался что-то сказать, но получилось это не сразу. Патроклос задыхался – видно, всё расстояние от городка психологов преодолел бегом.

– Сальваторе… у вас? – наконец смог пробормотать он.

– Ушёл только что.

– Куда?

– Да он разве станет рассказывать!

– В какую сторону?!

– К Бирнлусской площади.

Патроклос сорвался с места, но Ингрид поймала его за локоть:

– Стой, сумасшедший! Простудишься!

На Патроклосе не было тёплой одежды, только майка с чьей-то фотографией и надписью «Ларк». Ингрид кое-как напялила на мальчишку куртку Ларсена.

– Зачем Сальваторе тебе понадобился-то?

– Я должен с ним позна… То есть, должен отдать ему наушники. Он у нас забыл. – Уже на бегу Патроклос тряхнул в воздухе пластиковой дужкой.

Ларсен хотел что-то возразить, но Ингрид дёрнула его за рукав.

Двери лифта закрылись за Патроклосом. Минуту спустя Ингрид и Ларсен, глядя вниз с балкона, увидели, как он мчится во всю прыть по тротуару. Страшно представить, что будет с мальчишкой, если он споткнётся.

Сальваторе почти дошёл до перекрёстка с соседней улицей. Но вдруг остановился и оглянулся. Патроклос, подбежав, протянул ему наушники, и следом – что-то ещё, что сжимал в другом кулаке. Ингрид не могла разглядеть, что это, но готова была поспорить: сын Энэ Симоны отдал Брэтали компьютерный кристалл.

Сальваторе положил в карман всё, что принёс Патроклос. Мальчишка, переминаясь с ноги на ногу и пряча за спину руки, что-то ему сказал. Брэтали кивнул и направился дальше своей дорогой.

– Хорошее начало, – подумала вслух Ингрид. – По-моему, Сальваторе ещё заглянет в гости к психологам.

– Вернуть чужие наушники?

– И поделиться мнением насчёт «Вселенной Белого города», которую услышит первым.