К разбитому окну Ярла и Лорк бросились одновременно. Далеко внизу, на тёмной земле, смутно чернело что-то неподвижное. Молния на миг высветила человеческую фигуру.

– Там грядка цветочная, – сказал Лорк. – Может, он…

Ярла сомневалась, что есть шанс чем-то помочь Воллету. Башня высокая, и слишком уж в неестественном положении он лежит. Но можно ведь и ошибиться… Если он всё-таки жив, придётся оказать ему помощь, настолько, насколько это в их силах. Некоторым людям совсем не хочется помогать – но сумеречные охотники на стороне людей, и с этим не поделаешь ничего.

– Пойдём, посмотрим, – откликнулась Ярла.

Покидая библиотеку, они решили ничего не трогать. Оплывающие свечи, догорающие светильники, куча золы в жаровне – пусть всё это остаётся, как есть. Только осколки кристалла Ярла собрала. Хотя вряд ли кто-то признал бы в них то, чем они были в действительности, разве что другой видун. А для остальных – стёклышки битые и ничего больше.

Когда выскочили из подсобного дома, Ярла входную дверь предусмотрительно с помощью отмычки заперла. А Лорк опередил её, к месту падения Воллета побежал. Здесь действительно была цветочная грядка, но первый священник упал шеей на каменный бордюр. Ярла, подойдя, взяла в руки его запястье, но никакого движения не ощутила.

Что ж, самое главное – вопрос жизни и смерти – решён. Теперь – другое. Ярла замерла, прислушиваясь. Но никаких признаков переполоха в обители слышно не было. Яростная гроза сделала своё дело. Если братья сквозь раскаты грома и слышали что-то, наверное, решили, что это завывают левобережные духи.

Лорк чувствовал горькое разочарование. Смерть Воллета подействовала на него угнетающе, несмотря на то, что этот человек причинил ему немало зла. Такого конца никому не пожелаешь… Но ещё и другое означала гибель первого священника. Настоятельных просьб ускорить казнь Талвеона больше не будет, но и просьбы об освобождении не будет тоже. Исходящая от Воллета, такая просьба значила бы оправдание и свободу для философа. Талвеон обвинялся в отступничестве от двухбережной веры – защитное слово первого священника стало бы для него спасительным, судьи не нашлись бы, что возразить. Но не будет защитного слова.

Рассчитывать на то, что Воллет сможет победить своего зверя, что он изменится, обуздает внутреннюю тьму, станет другим, было глупо. Глупо и по-детски.

– Ну, ты хотя бы свою работу всё-таки сделала, – сказал Лорк. – И сделала всё, что могла, для Талвеона. Кто же виноват, что ничего не получилось…

Он медленно побрёл прочь от башни, не очень понимая, куда направляется. Ярла двинулась за ним.

Упоминание Лорка о Талвеоне с особенной яркостью напомнило ей об этом человеке, друге стихийный духов, не разделяющем мир на «плохое» и «хорошее», на сферу людей и враждебной им природы. О человеке с волей настолько сильной, что ни заключение, ни даже пытка не сломили её. Не только не сломили, но и не вызвали в нём ненависти к миру. Не разделяя мир, он любил его. Ярла и говорила себе, что один-единственный человек никогда не сможет по-настоящему изменить окружающую действительность к лучшему, но вопреки этим разумным скептическим доводам в Талвеоне для неё заключалась надежда. Надежда на будущее. На другое, новое будущее для всех.

Она посмотрела в небо, словно ожидая опять разглядеть там сильфа. Но Лоурела видно не было. Только утихомиривалось кипение туч, стихал дождь. Последняя молния сверкнула отдалённой вспышкой, последний гром прозвучал едва слышным ворчанием.

– Лорк, я сделала для Талвеона ещё не всё, – сказала Ярла.

– А что ещё можно сделать? Эти мысли о побеге…

– Нет, не то. – Ярла остановилась и глубоко вздохнула. – Надо разыграть спектакль… – да, который раз ей должна пригодиться отцовская наука актёрства. – Такой, в котором не будет стрел и ножей, а кое-что другое.

Лорк озадаченно посмотрел на неё.

– Может, попонятнее объяснишь?

– Нет, сейчас от этого избавь. Если у тебя есть свои предложения, с радостью выслушаю.

Лорк понял, что спорить с ней бесполезно.

– Значит, моя идея – единственная, – подвела итог Ярла.

– А я чем-то помочь могу?

– Это вряд ли. От тебя нужно прежде всего вот что: не поднимать шума из-за Воллета. Утром его всё равно найдут. Но мы с тобой о его падении должны… ничего не знать.

– Я не такой дурак, чтобы поднимать шум.

Лорк даже поёжился – мало ли что могут подумать, вдруг решат, что Воллет не сам убил себя? Конечно, маловероятно выбросить такого человека из окна или принудить к прыжку… Но и маленькая вероятность стать подозреваемым в убийстве Лорку не улыбалась.

– Дальше. Кто из ваших знает, что тебя заперли?

– Один брат, который меня в этот сарай отвёл.

Ярла поморщилась:

– Лучше бы Воллет сам закрыл тебя. Тогда ты сейчас мог бы спокойно вернуться к себе в келью. С другой стороны, хорошо, что он прилюдно, при всех тебя не обвинял…

– Наверное, подождать с этим собирался.

– Тебе где-нибудь укрыться нужно понадёжнее. Правда, в связи со смертью Воллета твоё исчезновение малость подозрительно будет выглядеть. Либо вернуться в сарай…

Меньше всего Лорку хотелось снова лишаться свободы.

– А для плана, который ты задумала, как лучше: чтобы я скрылся, или чтобы под замком сидел?

– Честно? Чтобы под замком. Но если не захочешь, я пойму.

Лорк поколебался немного.

– Ладно. Я вернусь в этот проклятый сарай.

– Но условия твои мы улучшим. Во-первых, когда ты последний раз ел?

Лорк не смог точно сказать. На время он забыл о голоде, но одного вопроса хватило, чтобы вспомнить.

Припомнив удачливого Самая, Ярла спросила:

– Где у вас здесь огород?

Лорк повёл, но пока шли, он живо вообразил падение Воллета из окна, и есть ему расхотелось. Ярла, угадав эти его помыслы, подбодрила:

– Всё равно голодовкой не изменишь ничего.

Лорк сгрыз зёрна из кукурузного початка, вылущил несколько стручков молодого гороха, сжевал грушу и яблоко.

– Ну вот, проблем своему животу нажил, – пошутила Ярла.

Огрызки и пустые стручки можно тут же и оставить – если что, братья и это на проделки воришек, унёсших тыкву и всё прочее, спишут.

Из бочки, куда собирали дождевую воду для полива, Лорк утолил жажду, после чего они вернулись к повинной хижине. Здесь Ярла спрятала в соломенной подстилке свой кинжал-рондель:

– Как бы за переполохом, который завтра неминуемо поднимется, не забыли о тебе. То есть, если мой план удастся, ты к обеду без всяких обвинений отсюда выйдешь. Но если нет – не дожидайся, копай под стеной, и долой беги.

Отыскав разрезанную верёвки, которая прежде стягивала запястья Лорка, из её куска Ярла соорудила скользящую петлю. Она изображала надёжные путы, но при необходимости Лорк мог легко её снимать и надевать.

Перед тем как уйти, Ярла спросила:

– Кто теперь станет первым священником?

– Заранее не скажешь. Чаще всего Норвейр назначает кого-нибудь из вторых. Но случается, решают прислать кого-то другого, как с отцом Воллетом было.

– А кто у вас вторые?

– Отец Силон, отец Тиарлин и библиотекарь Скейс.

– По-твоему, они все такие же, как Воллет?

Лорк поразмыслил перед ответом.

– Мне бы хотелось, чтобы библиотекаря выбрали. Он не такой, по-моему.

– Ну, хорошо бы…

Всё той же отмычкой Ярла заперла замок на двери сарая. Неприятно это было, вот так оставлять друга в плену, но для её плана это действительно лучше, чем если Лорк сбежит.

Когда она выбралась на улицу через дыру в заборе, дождь совсем стих. Вот и хорошо, и так слишком много воды вылилось на голову. А по дороге на постоялый двор ещё в старую башню надо завернуть, Гереновым людям сообщить новости.

В «Золотого карася» Ярла возвратилась ещё до рассвета. Не заходя к себе, поднялась на чердак – удостовериться, что Саулина сдержала обещание и вернулась, не сбежала от Самая, не бродит до сих пор где-нибудь по городу, обиженная, что отослали её.

Чердак был как ещё один этаж дома, только со скошенными потолками. В каморках здесь хранили припасы, не требующие погребного холода, и всяческие вещи, которым трудно найти применение, а выбросить жалко. Одну из них, с маленьким слуховым окошком, отвели Саулине под жильё. Какую именно, Ярла нашла не сразу, прежде пришлось через замочные скважины в несколько других заглянуть.

Но вот и нужная ей: крошечная комнатушка, где только и помещаются что кровать, щербатый умывальный таз с кувшином, да ларь, в котором, видно, девчонка хранит свои нехитрые пожитки. Этот же ларь из-за своей плоской крышки служит и столом.

Саулина спала, или, точнее, дремала полулёжа – в уличной одежде, поверх покрывала. Наверное, сидела и до последнего боролась со сном, да не выдержала, сморило её.

Потихоньку Ярла хотела уйти, но почти неслышные её шаги чуткий сон девушки всё-таки спугнули. Не успела Ярла дойти до лестницы, как щёлкнула задвижка, отворилась дверь и Саулина выскочила в коридор. Через замочную скважину Ярла видела её в профиль, а теперь на другой стороне лица девушки обнаружился свежий синяк.

– Это ещё что, откуда? – указывая на него, спросила Ярла.

Саулина вместо ответа дёрнула плечом.

– Говори. Я же тебя как подруга спрашиваю, стыдиться нечего.

– Да тётушка Тиверо… не шляйся, говорит, по ночам. Люди увидят – стыда не оберёшься.

Ну уж эта Тиверо, чтоб её… Значит, чтобы всякие уроды к девчонке втихаря приставали – ничего, а если люди увидят – сразу и «стыд».

Взяв Саулину за руку, Ярла зашла в коморку и притворила дверь.

– Слушай, я скоро отсюда уеду. Может, через день, через два. – Саулина, услышав это, потупилась уныло. – Живу я в Фейрене, это полдня плавания от Лоретта. Город у нас поменьше вашего, но неплохой. У меня там дом, нянька старая, отец… только сейчас в отъезде он. Оба люди хорошие. Хочешь со мной поехать?

Саулина на Ярлу своими круглыми глазами уставилась – аж сказать ничего не может. И правда, совсем к доброму отношению не привыкла. Задрожали губы. Запросился вопрос – чувствовала, не тот Ярла человек, чтобы ей такие вопросы задавать, а всё-таки запросился: что, за просто так?..

– Будешь мне младшая сестра. Нельзя тебе здесь, с ними оставаться.

Как бы не расплакалась опять девчонка… Но нет, скрепилась, кивнула:

– Хочу, очень-очень хочу.

– Ну, вот и славно.

Только теперь спохватилась Саулина:

– Дело-то своё до конца сделали?

– Ну, как сказать… что пока могла, то сделала. Да вот утром, попозже, ещё предстоит.

– Да как же, утром, – засуетилась девушка, – вы поешьте хоть, отдохните маленько, и рану вашу получше надо перебинтовать…

Отдохнуть – неплохо бы, но вспомнила Ярла про Лорка, запертого в сарае, про Талвеона в тюрьме.

– Не отдыхается пока… Но перевязать – не помешает. Я сама справлюсь, ты воды принеси, да выпивки – промыть. Ну и поесть тоже надо, а то ноги протянешь. Только вот что: раз уж договорились мы, что сёстры, давай без «вы». Будем просто Ярла да Саулина.

Девушка спустилась вниз потихоньку, погрела воды, отнесла наверх. Потом кое-какой еды собрала – вчерашней, на новый-то день не начинали ещё готовить, но погреть получше постаралась. Стопку водки тоже не забыла.

– Ну всё, спасибо, – поблагодарила Ярла. – Теперь спать иди и не беспокойся ни о чём.

Для убедительности улыбнулась даже. Кажется, в первый раз её Саулина улыбающейся и увидела. Быстрая такая, резкая улыбка – показалась и исчезла.

Бинты и рубаха кровавой коркой присохли к телу, пришлось отдирать. От этого опять кровь потекла. Но Ярла, внимание на то не обращая, промыла царапины, от водочной примочки поморщилась. Нарвала полосами полотенце, новую повязку потолще, потуже сделала. Вроде промокнуть не должна. Надела свежую рубаху, пятно на кафтане застирала кое-как, дыру, которую на ткани когти зверя оставили, заштопала – нитка с иголкой в дорожном мешке нашлись. Штаны от грязи отряхнула. Повесила одежду подсыхать – от дождя-то всё мокрое. Протёрла сапоги. Вид надо приличный себе придать, насколько получится, хотя бы. Умыться, волосы помыть, а то по земле валялась, под ливень попала – грязь с головы капает. Негоже в советный дом неряхой являться. Не в том даже дело, что стыдно, а спектаклю может повредить.

Помывшись, принялась Ярла за еду. Но такую усталость вдруг почувствовала, что кусок с трудом в горло лез – последние бессонные ночи своё дело сделали, да сегодняшнее всё… Но спать – нет, не получится теперь. Поела немного, села на кровать.

Утро раннее. В уме Ярла время торопила. От того, что выполнить предстояло, нервы как струны натянулись – плохо, спокойствие нужно. Спокойствие, уверенность.

Стала продумывать предстоящую речь. Не хотелось всё это актёрство на себя брать, но другой выход не вырисовывался.

Вот уже и одеваться пора. Штаны с кафтаном не просохли толком. Ну, ничего, по дороге досохнут. Заплела косу. Эх, жалко, пояса нет. Покупать – не время. А на верёвку несолидно ножны кинжальные нанизывать. Можно, конечно, и вовсе без кинжала, сейчас-то для прямого назначения не пригодится он. Но всё равно лучше хоть на верёвку – для уверенности.

Рано ещё, рано… Хочется самую быструю повозку нанять или верхом вскочить и в советный дом мчаться – но разницы никакой, что там ждать, что здесь. Отправилась Ярла пешком.

В советный дом вошла не таким шагом, каким по улице шагала. Нарочито, напоказ твёрдым: главное – значительности себе больше придать. Пускай все видят, что каждый её шаг – не просто так, а со смыслом. Исполнен важности да тайны… тьфу ты… самой смешно, а надо.

Разыскала Ярла знакомого по прошлым визитам писаря:

– На заседание старшинства попасть нужно. Помните, вчера говорили вы мне, что сегодня можно прийти? Вот и пришла. По важному вопросу. Жизни и смерти, можно сказать.

Придавая голосу звенящие интонации, Ярла с хмурым видом на писаря надвигалась. Тот даже глазами захлопал: уж больно непривычно таких напористых девиц видеть. Вчера-то тоже в ней напор был, но сегодня – ещё и побольше. Недаром сумеречный охотник она… А где охотник, там и зверь. То есть, наоборот. То есть…

– Сейчас доложу о вас. Думаю, допустят вас на заседание.

– А герцог Хосвейн будет на заседании сегодня? – продолжала Ярла свой допрос.

– Он обычно по вторникам только изволит, – заикнулся писарь.

Подосадовала Ярла про себя. Плохо, что не будет Хосвейна. Она, конечно, бумажку писала с просьбой об аудиенции, но неужели ждать придётся, да потом перед герцогом всё представление повторять? Обязательно нужно перед герцогом: старшин важно убедить, но голос Хосвейна решающим оказаться может. Ярла боялась, что на два убедительных спектакля её способностей не хватит. Да и затянется тогда всё это… Ну, Лорк-то из сарая выберется. А Талвеон?..

Вдруг на улице топот лошадиных копыт послышался, и нетерпеливые окрики, видимо, стражнику у входа адресованные. А спустя немного к писарю в кабинет ввалился какой-то человек в пышных одеяниях. Ярла уже хотела выругаться мысленно – вот, сбивают тут ей всё дело… Но оказалось, что всё наоборот как раз.

– Господин Рион, – обратился прибывший к писарю, – немедленно старшинам сообщите, что герцог Хосвейн на заседание прибудет. Срочное дело.

Заметив Ярлу и, видимо, желая сохранить тайну, посланник наклонился к писарю и в самое ухо ему что-то зашептал. У того аж глаза на лоб полезли, выполнять поручение он потрусил на полусогнутых ногах.

Ярла, не теряя времени, поспешила за ним. Но на полдороге к залу, в котором собирались старшины, перехватил писаря непонятно откуда взявшийся двухбережник, и тоже что-то зашептал ему. Писарь закивал, продолжил прерванный путь и, наконец, за тяжёлой резной дверью исчез. Но вскоре обратно высунулся, дверь перед двухбережником растворил. А тут и герцог Хосвейн в окружении придворных появился. Ярла за всем этим старалась наблюдать как можно отстранённее. Вот писарь низко кланяется, юлит, Хосвейна Лореттского в зал приглашает. Тот входит, придворные в коридоре остаются. Писарь, надеясь, что его оставят теперь в покое, бочком к своему кабинету отступает. И в этот момент Ярла в атаку переходит:

– Ну что, доложили обо мне?

– Ох, подождите, – взмолился писарь, которому явно неохота было в очередной раз мозолить правителям глаза, – вы не представляете, какой небывалой важности там обсуждается вопрос, попозже немного…

– А вы не представляете, какой важности вопрос нужно обсудить мне, – упорствовала Ярла. – Вы доло́жите, или мне самой войти без всякого доклада?

Писарь сдался и снова скрылся за тяжёлыми дверями. Может, в отместку за беспокойство ему хотелось, чтобы Ярлу заставили ждать в коридоре, но её попросили войти, о чём он и сообщил с кисловатым видом.

Стайка Хосвейновых придворных поплыла куда-то – наверное, в какой-нибудь специальный покой, где полагалось герцога ожидать. На сумеречную охотницу эти кружевные вельможи, одетые под стать господину Лоретта, с любопытством и удивлением взирали сквозь прозрачные или цветные стёклышки-глядельца. Не обращая на них внимания, Ярла толкнула дверь и вошла в зал. Писарь объявил, что такая-то «прибыла», как будто старшины и герцог сами этого не видели, и ретировался.

Ну вот… Теперь весь расчёт на актёрские способности, какие есть у Ярлы… если они у неё действительно есть.

В походке – всё та же демонстративная важность, сознание значимости каждого шага. Но доля почтительности не помешает. Поклониться этому сборищу, поздороваться. А дальше…

– Прощу прощения, господа, за мою настойчивость в желании попасть сюда. Но, думаю, выслушав меня, вы не сочтёте её излишней.

– Садитесь, госпожа Бирг, – милостиво кивнул герцог Хосвейн.

– С вашего позволения, мне удобнее говорить стоя.

Отказалась Ярла вежливо, грубостью это счесть нельзя. Стоя она будет иметь некоторое превосходство над сидящими. Кое-то воспринял бы такую ситуацию иначе: провинившийся школьник тоже стоя вынужден перед учителями оправдываться. Но для Ярлы это означало преимущество актёра, стоящего или расхаживающего по сцене перед сидящими зрителями.

Ярла мгновенно отметила, что по левую руку от герцога сидит новый двухбережник. Тот самый, что только что пришёл. Что ж, кто бы они ни был – он лучше Воллета. Человек со своими недостатками… но без роя привязанных к нему теней.

Но на двухбережника Ярла глянула лишь мельком, основное внимание на Хосвейне Лореттском сосредоточила. Пялиться совсем уж в упор – это чересчур, но всё-таки взгляды, которые Ярла бросала на герцога, были достаточно пристальными и частыми.

Хорошо, что исключительные обстоятельства заставили этого надушенного щёголя в неурочное время явиться в советный дом. Сейчас на него главная надежда. При всех своих недостатках Хосвейн Лореттский далеко не такой олух, как считают некоторые. И – не самый плохой человек.

– Прежде всего я хочу сообщить, что работа, для которой вы меня приглашали, сделана.

Ярла положила на стол кристалл-ловец, и старшины принялись разглядывать его и передавать друг другу из рук в руки. Раздался чей-то невольный возглас и удивлённый и шёпот.

– Если вы желаете убедиться в моей правдивости, кристалл можно разбить.

Это была традиционная, закреплённая обычаем фраза. Мало кто взаправду желал лицезреть убитого ларва в полный рост. Лореттские старшины в этом смысле не отличались от большинства людей.

– Мы верим вашему слову сумеречного охотника, госпожа Бирг, – другой традиционной формулой ответил глава старшинства. – Обещанное вознаграждение незамедлительно будет выплачено вам в полном размере. Но, судя по вашей речи, это не всё, о чём вы хотели нам сказать…

Вот оно. Решающий момент. Теперь на карту поставлено всё. Теперь главным оружием станут слова. Слова, которые убедят их… или не убедят. Враньё, которое убедит их или не убедит. Именно так, никуда от этого не денешься.

– Да, господа. Я могла бы промолчать, усомнившись, захотите ли вы меня слушать. – Больше звенящих нот в голосе… кое-кому они приносили успех. – Но я считаю своим долгом, долгом защитника людей, во всеуслышание объявить то, что открылось мне… моему взору сумеречного охотника.

Тьфу ты, глупость какая… «Защитник людей» – вон куда занесло! А «мне, моему взору» – каково? Не идиотизм ли? Эх, надо было не в уме, а на бумажке составить речь, да наизусть заучить… Но теперь об этом думать поздно. Теперь главное – не мямлить. Тогда, глядишь, и глупость правдоподобно удастся преподнести.

– Вам известно, что по воле Творца мира мы, охотники, прозреваем ночных тварей лучше других, и больше знаем о них…

«Прозреваем ночных тварей». Поумнее-то ничего брякнуть нельзя было? «Вам известно». Да ничего вам на самом деле не известно, тем и воспользуюсь… Чего там открылось моему взору? У, бред…

– В момент гибели этот оборотный зверь невольно открыл мне свои мысли… – ага, можно подумать, были они у него, мысли. – Точнее, отражение другого, высшего помысла, запечатлевшееся в низшем, жалком и злобном уме оборотня… – да что я такое несу? Только дурак будет слушать, только дважды дурак поверит… – Теперь мне ясна истинная причина, почему зверь был послан в Лоретт.

«Почти то же враньё, которое меня возмущало, повторяю. Оружием врага пользуюсь, людей в заблуждение ввожу. Но если тот, ради кого всё это, на свободу выйдет, может, сумеет всё искупить. Своей крупицей истины всю мою ложь преодолеет…»

Сидящие за столом как-то подобрались, шеи вытянули, стараясь не пропустить ни слова. Удалось всё-таки их вниманием завладеть.

– Мне открылось, что сей зверь… – «Я сказала «сей»? Ну, мне ещё гусли в руки, бороду мочальную, и – древние сказы петь. – Был послан лореттцам в наказание…

Опять чужое оружие, «наказание» это. Но на старшин подействовало. Открыто своих эмоций, конечно, не показывали они, но лёгкий вздох по залу пробежал. И взглядами обменялись значительными. Ярла, не затягивая паузу, продолжила:

– В наказание за тяжкий грех, уже год лежащий на вашем городе. За пленение учёного, который томится в здешней тюрьме. – Снова вздох, слышный более явно, и – с оттенком удивления. – Между тем как сочинения его никому не наносят вреда, и даже полезны, ибо в них сказано много познавательного о звёздах, – Ярла сейчас обращалась как будто исключительно к одному герцогу Хосвейну, – и они представляют интерес для образованных людей.

«Ну вот, после такого им смело можно затолкать меня в тюрьму по соседству с Талвеоном».

– Таково было откровение, ниспосланное мне свыше посредством ужасного низкого существа, ибо и низкие существа Творец мира может поставить себе на службу, – поспешно добавила Ярла. – И ещё открылось мне, что отец Воллет, ныне здесь не присутствующий, также уразумел это. И великое раскаяние снизошло на него, ведь он прикладывал все усилия к пленению этого учёного как отступника. А зверь, между тем, убил четырёх горожан. Такое раскаяние трудно снести.

Тут уж за столом в голос зароптали:

– Раскаяние!..

– Не снести…

– Вот и не снёс… Вот ведь как ошибся человек…

– Да, да, – возводил глаза к небу герцог, – ещё вчера отец Воллет в беседе со мной так убеждал, что всё зло в этом учёном…

– Господа, господа! – воскликнул глава старшинства. Прямым текстом призывать к молчанию, когда за столом сам Хосвейн Лореттский, ему было несподручно. Но и такому его призыву вняли, возгласы стали стихать. – С вашего разрешения, господин герцог, я сообщу госпоже Бирг…

Герцог кивнул, позволяя Орвену Кейру взять слово.

– В истинности откровения, ниспосланного вам, сомневаться не приходится, – сказал Ярле глава старшинства. – Вероятно, отец Воллет действительно не вынес раскаяния. Вы видите, здесь его заменяет отец Скейс, которому старшие братья обители Священного Знака доверили управление, пока из Норвейра не поступит других указаний. А отец Воллет минувшей ночью совершил… хм-м… – Кейру явно не хотелось вслух произносить то, что он собрался произнести. Но всё-таки он справился с собой: –…совершил грех самоубийства. Выбросился из окна библиотеки братства.

Скейс. Это имя Ярле было знакомо. Не его ли называл Лорк, говоря, кто может получить первосвященство в Лоретте? Мысленно Ярла порадовалась выдвижению Скейса, но внешне напустила на себя подобающий скорбный вид.

– Но позвольте, – возвысил свой чирикающий голос герцог, – выходит, чтобы искупить грех и очиститься, нам следует освободить учёного?

Он сам это сказал. Не зря Ярла на него понадеялась. Теперь уже и подтверждать не нужно…

Городские старшины переглянулись.

– Да, – покивал сам себе герцог, – нам немедленно надо очиститься от этого греха и освободить Талвеона Эйрского.

– Ваша светлость, – вполголоса обратился к Хосвейну глава старшинства. – Чтобы, с позволения сказать, такое… беспрецедентное решение вступило в силу, с этого ерети… с этого учёного следует снять обвинение в отступничестве. И заседание суда нужно собрать не медля. Обвинение вынес местный суд, и мы вправе вместо отца Воллета назначить для участия в заседании местного представителя духовной власти. Но если внимание к делу проявит норвейрская Первообитель, она может назначить своего представителя. И он, возможно, будучи менее осведомлённым, чем мы, усомнится в откровении, о котором говорит госпожа Бирг, и которое нам представляется не подлежащем сомнению…

– Значит, заседание суда пройдёт сегодня же, – заключил герцог. – А представителем духовной власти мы назначим отца Скейса. Думаю, он-то ни в чём не усомнится… – Хосвейн вопросительно посмотрел на библиотекаря.

Скейс поспешил заверить, что так оно и есть. Сомневаться не в чем: отец Воллет явно лишился рассудка, что подтверждает его поступок с книгами. И пока из Норвейра не поступало никаких особых распоряжений, его, Скейса участие в заседании суда не будет выглядеть самовольством. Он ещё не первый священник города, и подчиняется не только Первообители, но и наследственному владетелю Лоретта. И в данном случае выполняет его волю.

– Я всегда считал этого учёного из Эйра интересным человеком, и сомневался в его виновности, – заявил герцог.

«Ну да, теперь ты всегда считал именно так, – подумала Ярла. – Но пока Воллет был жив, боялся его и пальцем не пошевелил для спасения «интересного человека». Ну что ж… тем сильнее будет твоё желание пойти наперекор более не представляющему опасности противнику, чтобы отыграться за свой страх хотя бы после времени». Подтверждая эти её мысли, герцог произнёс:

– Факт самоубийства отца Воллета, конечно, не стоит афишировать… Тем не менее, надо постараться исправить враждебное мнение, которое быть может, сложилось об учёном у некоторых горожан.

Хосвейн выразительно глянул на одного из старшин, и тот кивнул:

– Мы подумаем, как это сделать, ваша светлость.

Настолько благоприятного поворота дел Ярла даже не ожидала. Осталось ещё немного, совсем чуть-чуть. Но нервы натянуты до предела. Ещё немного…

– Господа, – с прежней значительностью, но с чуть меньшим напором, уважая случившееся несчастье, потерю городом первого священника, сказала Ярла. – Есть ещё одно…

– Что такое? – встрепенулся герцог.

– Самая последняя часть откровения. Отец Воллет, впав в заблуждение, наложил наказание на одного из братьев, некого Лорка, обвиняя его в том, что он одобрительно отзывался о Талвеоне Эйрском. Но Талвеон, как только что было сказано, не преступник. Следовательно, и брат Лорк несёт наказание безвинно.

Этими словами – «не преступник» – она опередила официальные решения всех властей, но сейчас такую вольность ей должны были простить.

– О, не хватало нам навлечь на себя ещё одну кару Творца за такую несправедливость, – передёрнул плечами Хосвейн Лореттский, и посмотрел на отца Скейса. – Разберитесь, снимите с этого брата обвинения и наказание, в чём бы оно ни заключалось.

– Да, ваша светлость, – откликнулся Скейс. – Осмелюсь заметить, Лорк всегда был весьма примерным братом.

Ну вот… Незаметно для других Ярла перевела дух. Теперь она действительно сделала всё, что могла. Остаётся только распрощаться с ними и удалиться с достоинством. И получить у казначея своё вознаграждение. А по пути в «Золотого карася» завернуть в какой-нибудь безлюдный переулок и разбить кристалл-ловец.

* * *

Ярла и Лорк сидели в харчевне «Луна и блин», что на Букетной площади. Здесь позавчера – или целую жизнь назад – Ярла не дождалась возвращения Лорка с несостоявшегося свидания с Талвеоном.

Вчерашний день они оба, Ярла – вернувшись из советного дома на постоялый двор, а Лорк – после освобождения из повинной хижины, провели, отсыпаясь. И сегодня, отдохнувшие, чисто вымывшимися, оставившие позади серьёзное испытание, ощущали себя другими людьми.

Лорк улыбался, думая о том, как сущие мелочи могут радовать человека. Сегодня можно, не чувствуя голода, спокойно попивать некрепкое кисловатое вино и заедать печеньем. А вчера, после обретения свободы, на него напал сначала волчий голод, а потом отвращение к еде, и так выворачивало наизнанку, что он думал, это не прекратиться никогда.

Одежда на Лорке была светская. Ярла, заметив это, когда он пришёл увидеться с ней в «Золотого карася», ничего не сказала. Лорк хотел там же, в столовой «Карася», и посидеть, но она отказалась, не вдаваясь в подробности и не объясняя, почему ей это не слишком приятно. Просто предложила пойти в другую харчевню. По дороге туда Лорк поинтересовался её здоровьем, в ответ на что последовало презрительное фырканье. Потребовал рассказать историю пленения ларва – здесь уже от подробных объяснений Ярла не отвертелась. Потом неожиданно спросил:

– Ярла, ты говорила как-то про своего отца. А твоя мать? Ничего, что я расспрашиваю? Она…

– Да ничего, – пожала плечами Ярла, хотя вопрос её удивил. – Я, видишь ли, – она усмехнулась, – наполовину знатной крови… Моя мать, насколько я знаю, жива и здорова. Она – графиня Тиония Риэд из Виеттии. У них с отцом была настоящая любовь, как говорит моя старая нянька, бывшая служанка графини. Но речи о свадьбе графской дочери и человека без титула быть не могло. Внебрачного ребёнка всегда можно пристроить в виде какого-нибудь воспитанника, не удаляя из дома. Но дети видунов обязательно наследуют этот дар, что с материнской, что с отцовской стороны. В моём случае оставаться в графском доме было нежелательно, там мне не дали бы такого воспитания, какое нужно сумеречному охотнику. Не научили бы, чему следует. Это мог сделать только отец.

– Все видуны становятся сумеречными охотниками?

– Нет. Но – большинство.

Мелькнуло воспоминание, как она, ещё совсем маленькая, спрашивает отца, много ли в мире таких, как они. А он говорит, что не очень много, но есть. Через несколько лет он со Скергинами её познакомил, с видунами, что на границе с Орнельским княжеством живут, и ещё с Лаолой Рин, которую давно знал. Лаола в тот раз по Иллении путешествовала, и нарочно в Фейрене остановилась, чтобы на дочку Ольмара посмотреть. А потом другое Ярле на ум пришло, как отец про ларвов, про элементалов рассказывал, как драться учил. Да, в графском дворце таких знаний точно не преподали бы. Разве что хорошим манерам бы обучали, танцам, вышиванию, да смирению полузаконной приживалки, про которую как бы знают, кто она такая, но как бы и не знают. Но понять, что её взору доступно, всё это не помогло бы. Вот поэтому видуны к продлению своего рода настолько серьёзно и относятся: случайные дети, про которых забыть, а то и вовсе не знать можно – такого не бывает среди них.

– Отец забрал меня. Нилана, материна служанка, с ним пошла, вместо няньки мне. Такая вот история.

– Это хорошо – свою историю знать, пусть и не слишком удачная и благополучная она, – сказал Лорк.

Ярла поняла, почему он так говорит. Он-то о своих родителях не знает вообще ничего, кроме байки, которой его Воллет кормить пытался.

– Да, я ещё не поблагодарил тебя, – спохватился Лорк, – за то, что меня и во второй раз вытащила. Спасибо.

Кинжал-рондель он ещё прежде Ярле вернул.

– Ну, я посадила, я и вытащила, – отшутилась Ярла.

– Честно говоря, не слишком понял, как тебе удалось всех их убедить…

– Честно говоря, я сама это не слишком понимаю. Но понимаю, что мне пришлось изображать из себя пророчицу, то бишь врать. И это не сильно хорошо, потому что обзавестись тенью-ведьмаком я не хочу. И не просто врала я, а про наказание в виде зверя – очень уж напоминает кое-кого…

– Ну, ты ведь это ради Талвеона сделала, не для себя, – с видом святой невинности заявил Лорк. – Будем надеяться, то хорошее, что могут дать знания Талвеона людям, всё исправит.

Ярла усмехнулась. Лорк повторяет её собственные мысли. В человеческой жизни постоянно так: между светом и тенью мечешься. Только что своих внутренних зверей победил, почувствовал в себе перемену – и тут же новые появляются, всё сначала. Ненастоящая победа, не окончательная… Да и возможно ли…

Разговаривая о Талвеоне, оба они одновременно глянули в окно. И улыбнулись.

– Может, мальчишка не добежал ещё. А может, и не разыщет, – сказала Ярла. – Тогда сами искать пойдём.

– Этот не добежал? Этот не разыщет? – изумился Лорк. – Вот уж ерунда. Этот кого хочет сыщет быстрее всех.

– Да ты же его один раз видел, а судишь.

– И раза хватило. Тот ещё проныра.

По дороге в «Луну и блин» встретился им Самай, который имел дар в самый нужный момент на пути попадаться. Ярла попросила его сбегать до тюрьмы и узнать у стражника, где освобождённый Талвеон. А если узнает – найти учёного и расспросить, как его дела.

– Он мне сказал почему-то, что я ему веру в людей вернул, – подразумевая Талвеона, задумчиво протянул Лорк. – До сих пор не пойму, почему.

– Ну-у… – Ярла замялась. Не заявишь же человеку напрямую что, вот, мол, ты лучше многих других, в тебе «помутнений» почти нет, поэтому и веру вернуть можешь. – Родственную душу в тебе увидел, вот, думаю, почему.

В общем-то, это тоже была правда.

– Первым священником, – заговорил Лорк о другом, – все уже уверены, станет отец Скейс. Другие двое вторых и главная сестра женской обители согласны. Но последнее слово, конечно, за Норвейром. Скорее всего, Первообитель, после того как прошлый её ставленник зарекомендовал себя не лучшим образом, решит в пользу местной кандидатуры.

– Даже несмотря на сомнительное участие отца Скейса в деле Талвеона?..

– Для Норвейра дело Талвеона важно, но всё же это только одно из многих дел об отступничестве. У нас поговаривают, Первообитель предпочтёт оставить в покое одного еретика, лишь бы не ворошить происшествие с отцом Воллетом. Тут одно слишком связано с другим. Суд вынес оправдательное решение, для норвейрцев оспаривать его – себе дороже.

– Если только им не придёт в голову объяснить безумие Воллета не раскаянием, а влиянием чёрного колдовства, которое сотворил еретик. Готовя свой спектакль, я думала о реакции Первообители… Но моей целью была свобода для Талвеона здесь и сейчас, а дальше… по обстоятельствам.

– У нас поговаривают ещё и о том, что у Хосвейна есть некоторые знакомства в Норвейре.

– А-а. Ну, это меняет дело. К лучшему.

Ярла хотела добавить что-то ещё, но не успела. Они оба увидели, как по дороге идут, приближаясь к «Луне и блину», двое. Точно сумасшедший заяц, скачет Самай – сделает несколько прыжков, остановится, ждёт. А следом за ним шагает человек, знакомый и незнакомый одновременно. Оказывается, он высокого роста. Сильно исхудавший, но не утративший прямой осанки. Лицо без взлохмаченной бороды – совсем молодое. Волосы аккуратно подстрижены. Правда, движется этот человек медленно – ни Ярле, ни Лорку не надо объяснять, что суставы рук и ног после пережитого издевательства у него ещё сильно болят. Но взгляд… Когда Талвеон подошёл ближе и увидел двоих друзей через окно, взгляд его не похож был на взгляд человека, претерпевшего столько мучений. И на взгляд вырвавшегося на свободу узника тоже не похож. Чрезмерного упоения, опьянения свободой не было в нём. Это лишний раз говорило о стойкости Талвеона, о его способности и в заточении оставаться свободным, свободным внутри. Говорило о его силе и доброте.

Самай забежал в харчевню в ожидании двойной награды:

– Вот, вы вестей о нём просили, а я его самого вам привёл.

Ну, не поспоришь: действительно две монеты заслужил. Спрятав заработанное в карман, мальчишка по своему обыкновению сверкнул зубами и испарился:

– С вами хорошо, да некогда, дела у меня.

Ну да, кто бы сомневался.

Вошёл Талвеон – Ярла и Лорк невольно ему навстречу подались. Не из жалости к немощному, а потому только, что к таким людям хочется ближе быть. Все слова, готовые уже сорваться: «Да вам бы отдыхать пока, не выходить» – неуместны стали. Но без обоюдных расспросов, конечно, не обошлось. Талвеон после нескольких фраз понял, как устроилось всё, или – как Лорк и Ярла всё устроили. Поблагодарил в немногих словах, но таких, что теплотой и сердечностью от них веяло. Потом внимательно на Ярлу посмотрел:

– Ты сильно винишь себя, да? За то, что тот человек, Вейр Дарн, погиб?

Прямым текстом Ярла не обмолвилась об этом и словом – ей оставалось только удивляться, как Талвеон за такое короткое время сумел догадаться обо всём.

– Не будем…

– Это и меня касается. Ведь выходит, что ценой его жизни куплена моя. Ты не должна одна нести эту вину, на нас обоих она.

Ярла молча уставилась в стол перед собой.

– Есть тяжёлые вещи, которые приходится нести до конца своих дней, – сказал Талвеон. – О них нельзя забывать. Но и падать под их тяжестью, поддаваться унынию тоже нельзя, ты же знаешь.

– Знаю, – откликнулась Ярла и расправила плечи, словно пытаясь поудобнее уложить на них эту тяжесть незримую.

Талвеон рассказал, что вчера его присутствие на суде даже не потребовалось. Во второй половине дня его освободили из тюремной камеры, отвели к лекарю, к цирюльнику, потом в баню, а потом поместили на приличный постоялый двор. Эту крышу над головой, пока учёный своими лекциями не заработает на другое жильё, ему будут оплачивать из городской казны.

– За год и забыл, какое это счастье – побриться да вымыться, да на мягкой постели спать, – заключил Талвеон с усмешкой. – Не говоря уж о том, чтобы поесть человеческой еды и трубку выкурить.

Прозвучало всё это не жалобой, а так, в виде наблюдения.

– Лекциями зарабатывать собираетесь… – не одобрила Ярла. – Где? Неужели в этом городе останетесь их читать? После того, как с вами тут так обошлись?

Чего спрашивает, сама же видит уже ответ…

– Да не все же обошлись. Других-то людей, которые мне ничего плохого не сделали, гораздо больше.

– Других… у вас у самого-то нет разве «других» за пределами Лоретта? Родных, друзей, кого надо бы навестить?

– Часто за малую долю знаний приходится платить почти полным одиночеством, – туманно, но с капелькой горечи отозвался Талвеон. – Впрочем… теперь это уже не совсем так. Думаю, людей, которые ради моего спасения рисковали жизнью, я могу назвать своими друзьями. Что же до Лоретта, пока герцог Хосвейн проявляет ко мне расположение, этот город, возможно, одним из самых безопасных мест для меня стал. Здесь все обвинения с меня сняты, и я вроде как даже под покровительством. Значит, ни в Эйр, ни в Норвейр меня не выдадут. И официальное разрешение на чтение лекций в учёной общине уже есть.

– Многие ли слушать-то их пойдут?

Освобождение освобождением, но репутация отступника к Талвеону прилипла крепко. Вряд ли старания старшин «исправить враждебное мнение» дадут быстрый результат. Хотя… кто знает?

– Пускай не многие. Я на это и не рассчитываю.

– А если переменится у герцога настроение? Очень уж он, говорят, переменчивый.

– Всё может быть. Но благоприятным моментом пользоваться надо.

Ну да, ясно ведь, что удирать да по каким-нибудь диким местам прятаться не будет Талвеон. Не из-за нелюбви к этим местам, а потому, что работать хочет для людей.

– А вы, господин Лорк – вас же братом Лорком уже не назовёшь, – чтобы перевести разговор с себя на другого, обратился к молодому человеку Талвеон, – что теперь делать собираетесь?

Лорк раскрошил в пальцах кусочек печенья, нахмурился:

– Из братства я ещё не вышел официально, но выйду. Отец Скейс, конечно, хорошо ко мне относится, но… просто не могу больше такие взгляды разделять.

Талвеон смотрел на Лорка прямо и открыто, не отказывался от своей ответственности – от ответственности за перемену чужих взглядов. Если и не полной – ведь ни люди, ни их взгляды никогда не меняются под влиянием одних лишь внешних причин, – то всё же значительной.

– Я бы хотел в учёную общину поступить, – сказал Лорк. – Найду какую-нибудь работу, которая средства к существованию даст, и одновременно учиться буду. И обязательно на ваши лекции приду. Вот, возьмите, – он протянул Талвеону листы рукописи, которые немногим ранее вернула ему Ярла, рассудив, что теперь они такой опасности уже не представляют. – Мне и хотелось бы оставить их у себя, но ваши они.

– Ты их не уничтожил, сохранил? – улыбнулся Талвеон. – Спасибо. Оставь у себя, я буду рад… Я помню всё, что там написано, это ведь выдержки из моих сочинений. Да, – после недолгой паузы продолжил учёный, – я должен кое-что сказать тебе, Лорк, не много, но, думаю, это будет для тебя важно. Имя твоей матери было Изэль Иллин, а отца Вейл Радвер. Они полюбили друг друга, но не поженились, Вейл был не лореттец, он приехал сюда учиться. Но семейные дела принудили его вернуться на родину, и больше он здесь не появился. Если такую любовь считать грехом, что само по себе весьма спорно – это единственный «грех» твоих родителей.

– Изэль Иллин и Вейл Радвер, – повторил Лорк. – Да, это для меня важно. Но откуда…

На губах Талвеона опять появилась улыбка.

– Мне сказал друг. Ему много лет, он многое знает и помнит, много где бывал.

Ярла и Лорк одновременно повернулись к окну, но всё что успели заметить – радужный росчерк стрекозиных крыльев в небе.

Что ж… может, и не много у Талвеона друзей, но те, что есть, его не оставляют. Не удивительно, если и приручённая тюремная мышь за ним следом пошла и теперь в новом его жилище обитает.

– Всё-таки на месте вас обоих я бы не стала оставаться в Лоретте, – сделала ещё одну попытку отговорить Талвеона и Лорка Ярла. – Не стала бы снова совать руку в волчью пасть. – Это замечание относилось в большей степени к учёному. – Вы не думаете, что после первой же вашей лекции…

– Мало в чём можно быть уверенным, – мягко перебил её Талвеон. – Но я попытаюсь.

– Надо, надо пытаться! – с неожиданным жаром воскликнул Лорк. – Мне пришло в голову: вдруг не только наши плохие чувства превращаются в тени, вдруг может воплотиться всё страшное и ужасное, что мы воображаем себе? И мир Левого Берега, которого никогда не существовало, станет самым настоящим из-за того, что многие в него верят? Я надеюсь, что ещё не стал, но… Надо, чтобы люди перестали такое воображать.

– Ну, если так, воплотится и мир Правого Берега, – сказала Ярла. Но, вспомнив проповедь Воллета, в которой он обещал лореттцам страшные муки, но о красоте и доброте правобережного мира не промолвил ни слова, добавила: – а может, и нет.

– Нужно попытаться объяснить, что мир не разделён, не враждебен людям… – продолжал Лорк.

Талвеон улыбнулся этому повторению своих мыслей. Молодой человек, заметив его улыбку, осмелился произнести то, что давно было у него на уме:

– Я хотел бы не просто слушать ваши лекции, а стать вашим учеником, мастер Талвеон.

– Я благодарен тебе за это. Не знаю, достоин ли быть учителем, но постараюсь хотя бы ответить на некоторые вопросы – насколько сам знаю ответы на них. И постараюсь… научить тебя учиться самому.

– Да, да, – закивал Лорк, – это самое главное. Не подумайте, что меня только всякие тайны интересуют…

Тут уж Талвеон смеха не сдержал, и Ярла тоже. А спустя немного и Лорк вместе с ними рассмеялся – понял, что по-детски прозвучали его слова.

– Не забудьте, мастер Талвеон, ему хорошенько объяснить, чтобы людей и мир переделывать не торопился, – сказала Ярла.

– Это в первую очередь, – поддержал её шутку учёный. – Ну а у вас, госпожа Бирг, какие на будущее планы?

– Да вы ведь знаете. Убивать тварей, какие же ещё.

– Ты вернёшься в Фейрен? – задал вопрос Лорк.

– Конечно, там мой дом. Я и так порядочно времени в разъездах провожу, так что возвращаться всегда приятно. Да и отец скоро приехать должен, давно не виделись мы с ним. Поживём хоть немного как одна семья.

Говоря это, Ярла внимательно смотрела в окно. Талвеон и Лорк, проследив за её взглядом, увидели, как по улице перед харчевней расхаживает какая-то рыжая девчонка с котомкой за плечами. Лорк полюбопытствовал:

– Это что, знакомая твоя?

– Сестра. – Не давая собеседникам времени удивиться, Ярла добавила: – Названная. Несладко ей здесь живётся, не как дома. Поедет со мной домой.

– Она, вон, уже и вещички собрала.

– Вчера ещё. Пошла за нами, думает, не вижу я…

– Что, боится, ты без неё уедешь?

– Не-а, знает, что не уеду. Да совсем не хочет в этом «Золотом карасе» оставаться, где она прислугой. Всё спрашивает меня, как это – под парусом идти. У реки живёт, а на лодке никогда не плавала. Ну, сегодня вечером узнает, как… – Ярла высунулась из окна, позвала: – Саулина! Иди к нам!

Девушка помедлила в нерешительности, а потом направилась к дверям харчевни.

– А что, если в Лоретте другой ларв появится? – спросил Ярлу Лорк.

– Ну, тогда ждите меня.

Но когда вечером Ярла и Саулина садились в фелуку, предчувствие подсказывало видунье, что следующий её приезд в Лоретт будет не ради охоты, а чтобы повидать друзей.